В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ
РАЗРУШЕНИЕ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГ ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Во время гражданской войны главные железнодорожные магистрали переходили из рук в руки. Белогвардейцы и интервенты, отходя под ударами Красной Армии, разрушали железные дороги, нередко разбирая пути на многие километры, взрывая стрелки, водокачки, станции, поворотные круги, мосты и другие железнодорожные сооружения.
Напрягая все силы, рабочие транспорта чинили железнодорожные магистрали, поднимали сброшенные под откос паровозы и вагоны, восстанавливали мосты.
С каким огромным усилием, помню я, чинили, например, Сызран-ский мост через Волгу. Это было поздней осенью, когда первые морозы готовы были приостановить все работы. Была создана бригада молодых инженеров путей сообщения, которые энергично взялись за это трудное дело.
Собрав в Москве отборных рабочих, мы перебросили их на место экстренными поездами. Все необходимое для ремонта было послано вслед за ними, и я, по своей должности управляющего делами Совнаркома, следил за проходом этих поездов через все узлы и докладывал о ходе дела Владимиру Ильичу два раза в день.
Волга в это время уже замерзла благодаря ранним морозам. Работы были очень трудные, но они подвигались с изумительной быстротой. Рабочие отлично понимали все громадное политическое значение восстановления этого моста, соединявшего Урал и Сибирь с центральными губерниями. Правительство выдало большие продовольственные пайки рабочим этого строительства. Клепать мост приходилось на очень большой высоте, на резком ветру, при морозе 18°; никто более часа не мог вытерпеть эту крайне тяжелую работу.
В это время была совершенно запрещена продажа спиртных напитков. Мы получили телеграмму о том, что необходимо рабочим давать по небольшим дозам спирт. Владимир Ильич противился этой мере, говоря, что спирт не греет, а охлаждает, что в швейцарских горах при восхождении на вершины совершенно запрещается брать с собой спиртные напитки, как способствующие охлаждению организма, а стало быть, и замерзанию.
— Другой выпьет, захмелеет, пойдет на эту ужасную высоту, да еще сорвется и расшибется!..— говорил Владимир Ильич.— Что мы тогда будем делать? И это несчастье совершится из-за нашего решения выдавать спирт.
После долгих обсуждений Владимир Ильич все же согласился на выдачу чеканщикам заклепок и слесарям немного спирта после того, как они уже спустятся вниз, и ни в коем случае до поднятия их на высоту моста. На этот счет были даны строжайшие предписания, и с начальников работ была взята подписка, что они обязуются не нарушать установленный порядок выдачи спирта. Как только чеканка заклепок закончилась, сейчас же прекратилась и выдача спирта. Несколько позднее Владимир Ильич встретился с одним из инженеров, участником ремонта Сызранского моста. Сразу же Владимир Ильич задал ему вопрос: не повредил ли спирт делу? Не было ли несчастных случаев с рабочими?
— А как вы выдавали спирт рабочим? — спросил Владимир Ильич.
— После работ,— был ответ.
— По скольку?
— По полстакана.
— И пили?
— Пили весьма охотно.
— И не обжигались?
— Нет, не обжигались... Сейчас же закусывали хлебом.
— А пьянели?
— Почти никто... «Для сугрева...» — говорили рабочие.
— «Для сугрева»...— раздумчиво повторил Владимир Ильич и покачал головой...
— А все-таки лучше бы горячих щей с мясом, да кашу, да чай... Это было бы посытней и потеплей... Ведь все это только плохая привычка, предрассудок.
От случая к случаю чинились то там, то тут главнейшие железнодорожные магистрали, мосты, станции, и транспорт понемногу приводился в порядок. Это давало возможность подвозить продукты и товары. Но восстановление транспорта продолжалось еще долго. Поезда, состоящие из почти пришедших в негодность вагонов, отправлялись на заводы для ремонта. Еще в 1924 году я видел, подъезжая к станции Минеральные Воды, десятки сгоревших паровозов, лежавших под откосом, и сотни исковерканных пассажирских и товарных вагонов, заполнявших многие километры запасных путей.
Той же участи подвергались сотни громадных цистерн из-под бензина, нефти, керосина и минеральных масел. И таких железнодорожных кладбищ были сотни, точно так же, как на Волге, Оке, Каме, Белой, Чусовой, на Днепре и Дону целые затоны были забиты сгоревшими и затонувшими товарными и пассажирскими пароходами, буксирами, баржами, нефтеналивными судами, танкерами и другими судами. Убытки были неисчислимые. Восстанавливать все это было трудно, так как не хватало ни рабочей силы, ни обмундирования, ни обслуживающего персонала.
Владимир Ильич отдавал много сил и времени делу восстановления транспорта, которое под его руководством еще при его жизни во многом осуществилось.
ЖЕЛЕЗНЫЙ НАРКОМ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ
Несмотря на все старания и заботы со стороны Владимира Ильича, несмотря на все совещания и постановления Совнаркома и Совета Труда и Обороны, транспорт, то улучшаясь, то ухудшаясь, все-таки все время хромал на обе ноги. Нужны были какие-то чрезвычайные меры для приведения его в полный порядок. Нужен был человек, который обладал бы железной волей, был бы достаточно опытен в администрировании, авторитетен среди рабочих масс, тверд в проведении всех мер и принятых решений в жизнь, имел бы достаточный опыт в борьбе с саботажем, вредительством и прямым хулиганством, нередко в то время проявлявшимися на линиях железных дорог. Владимир Ильич долго присматривался, кому именно дать особые полномочия по НКПС. Ни один из бывших четырех наркомов не удовлетворял его. Он не видел в них достаточной решимости в тех случаях, когда, как говорил он, нужно «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить»1.
— Немедленно просите Дзержинского приехать ко мне,— сказал Владимир Ильич после одного из очередных скандалов на железных дорогах, когда снова не было выполнено очень важное распоряжение правительства.
Видно было, что чаша терпения переполнилась и Владимир Ильич переходит к решительным действиям.
Феликс Эдмундович очень быстро приехал из ВЧК.
— Вам придется взяться за наркомство по НКПС,— сказал Владимир Ильич, как всегда ласково и дружественно здороваясь с Дзержинским, которого он очень ценил и уважал.
— Что случилось, Владимир Ильич? Почему я должен быть наркомом железных дорог?
И тут же завязалась беседа.
К сведениям, имевшимся у Владимира Ильича, Дзержинский прибавил еще новые, только что полученные и проверенные,— о проявлениях саботажа на железных дорогах, об образовавшихся группах бывших дельцов железнодорожного мира, желавших мешать и всячески вредить налаживанию работы на транспорте.
Владимиру Ильичу не пришлось уговаривать Дзержинского. Феликс Эдмундович прекрасно понял с двух слов всю необходимость его работы на транспорте и тут же наметил главнейшие вехи и отправные пункты реорганизации Управления железными дорогами, сказав, что через три дня он представит Владимиру Ильичу необходимые сведения.
— Главное, надо найти больших ответственных специалистов,— сказал он.— Невзирая на их политические взгляды, лишь бы честно работали.
— Вот это правильно,— подтвердил Владимир Ильич.— Без хорошо знающих специалистов на транспорте — как и везде — мы не обойдемся...
— Заготовьте текст декрета о назначении Дзержинского наркомом НКПС,— сказал он мне,— мы подпишем его экстренно, опросом. Все бумаги о транспорте направляйте сейчас же Феликсу Эдмундовичу.
Это было в Кремле, в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров.
Ф. Э. Дзержинский был назначен наркомом путей сообщения. Опубликование этого декрета произвело огромное впечатление.
Через три дня, на четвертый, в 11 часов утра, Ф. Э. Дзержинский был принят Владимиром Ильичем. Представив докладную записку, он ровным, спокойным голосом сказал Владимиру Ильичу:
— Конечно, мы кинем наш аппарат на помощь транспорту. Я убежден, что саботаж, вредительство, хулиганство быстро исчезнут. Самое же главное — это положительная работа на транспорте. Туда надо направить специалистов, хорошо их обеспечить материально; надо будет всячески оберегать их от несознательных и анархистских элементов, где сильно распространились анархо-син-дикалистские идеи, поддержанные совершенно непонятной деятельностью «Цектрана»2. Эти люди будут против привлечения старых специалистов, но нам надо это настроение переломить, повести широкую разъяснительную кампанию и убедить малосознательных людей, что это нововведение крайне необходимо для всего нашего транспорта, для всей нашей страны.
— Кого же вы думаете привлекать?
— Моим заместителем я очень хотел бы сделать большого специалиста, инженера путей сообщения И. Н. Борисова 3.
— А вы знаете его?
— Мы имеем о нем самые подробные и точные сведения. Он, конечно, человек старого порядка, фрондирует, всех ругает за ничегонеделание, за плохие порядки на транспорте, а сам он замечательный специалист, и главное — очень любит и знает дело железнодорожного транспорта.
— А пойдет ли он?
— Вот тут-то и нужно вам с ним поговорить... Ваше слово для него будет очень важно.
— Когда же?
— Да сейчас... Если разрешите, я пошлю за ним машину. Дзержинский сейчас же соединился по телефону с ВЧК и сказал кому-то:
— Поезжайте к Борисову и самым деликатным образом пригласите его поехать с вами в Кремль. Да, да... Так и скажите: в Кремль, к Владимиру Ильичу; у него жена больная, чтобы не испугалась...
— У него жена больная? — спросил Владимир Ильич.— Удобно ли беспокоить?..
— Я думаю, ничего, он приедет; нельзя ли сейчас же через Управление делами позаботиться о его семье: послать доктора, привести в порядок квартиру, послать дров — не топят у них...
— Значит, у него положение отчаянное!.. И мы ничем ему до сих пор не помогли...— волнуясь, сказал Владимир Ильич.
— Да, это у нас плохо поставлено...— ответил Феликс Эдмундович.
— Нельзя ли сейчас же,— обратился ко мне Владимир Ильич,— организовать помощь инженеру Борисову и его семье?..
— Конечно, можно...
Я вышел из кабинета, позвонил в нашу больницу и сказал, чтобы немедленно старший врач вместе с сестрой милосердия выехали на квартиру к Борисову, чтобы оказать медицинскую помощь его больной жене. Я вызвал также одного из служащих по хозяйственной части, составил ему список необходимого, до самоварных углей и дров включительно, велел забрать с собой уборщиц, тотчас же выехать по данному адресу и привести квартиру в полный порядок, затопить печки и прикомандировать одну уборщицу для обслуживания инженера Борисова и его семьи.
— Если на всех вас он будет ворчать, вы терпеливо все перенесите,— сказал я ему,— отлично делайте свое дело и отвечайте самым вежливым образом: «Так приказано», а кончив все, спросите, не нужно ли еще что сделать. Каждый день бывайте там, проверяйте и обо все докладывайте.
Говорил я все это исполнительнейшему матросу с корабля «Диана» и наверное знал, что все будет сделано отлично.
Только я кончил все эти распоряжения, как из Троицких ворот мне позвонили, что приехал в Совнарком инженер Борисов. Я тотчас же сообщил об этом Владимиру Ильичу и Дзержинскому, а сам пошел встречать Борисова в нашу приемную. Пропуск для него, конечно, был заготовлен заранее.
Я самым деликатным образом приветствовал инженера Борисова. Он недоуменно улыбался. Я попросил его следовать за мной.
— Куда вы меня ведете? — отрывисто спросил он.
— К Председателю Совета Народных Комиссаров, к Владимиру Ильичу Ленину.
— Зачем я ему понадобился? — буркнул он, продолжая идти со мной рядом торопливым шагом. Он был одет в путейскую форменную тужурку. Все на нем было бедно, старо, но опрятно.
Мы прошли через внутренние комнаты Управления делами, и я ввел его через дверь старого зала Совнаркома к Владимиру Ильичу в кабинет.
Владимир Ильич встал и подошел к нему. Борисов, оглядев углы комнаты и не найдя иконы, спокойно перекрестился. Владимир Ильич, улыбаясь, протянул ему руку.
— Здравствуйте! Инженер Борисов?
— Да, инженер Борисов...
— Вот познакомьтесь — товарищ Дзержинский, народный комиссар путей сообщения.
Борисов искоса посмотрел на тов. Дзержинского и обменялся рукопожатием.
— Садитесь, пожалуйста, вот здесь! — сказал Владимир Ильич, указывая на мягкое кожаное кресло, обходя в это время свой письменный стол и садясь в деревянное жесткое, с плетеным сиденьем.
— Скажите, я только что услышал, что у вас больна жена?
— Да,— отрывисто сказал Борисов, хмуря брови,— умирает... Сыпной тиф... Захватила в очереди...
— Мы послали вам сейчас врача, сестру милосердия и еще кой-кого...
— Благодарю, не ожидал. Но ведь мы все замерзаем, голодаем... Вся интеллигенция в таком положении: или в каталажке вон у него сидит,— и он пальцем указал на Дзержинского,— или, голодая, умирает...
— А какой вы партии? — неожиданно спросил его Владимир Ильич.
— Я — октябрист...
— Октябрист! — воскликнул Владимир Ильич.— Какой же это такой «октябрист»?
— Как какой?.. Настоящий октябрист... Помните: Хомяков, Родзянко — вот наши сочлены...
— Да, но они, насколько мне известно, сейчас в бездействии...
— Это ничего... Их здесь нет... но идея их жива...
— Идея жива... Вот удивительно... Это интересно... очень интересно...— говорил Владимир Ильич.
Но вы, старый октябрист, работать-то хотите по вашей специальности? — спросил его в упор Владимир Ильич, прищуривая глаз.
— Конечно... Без работы скучно... но не знаю, можно ли работать, созидая... Ведь теперь все разрушают, уничтожают... В том числе и железные дороги...
— Что вы! Да мы изо всех сил бьемся, чтобы их восстановить... Борисов пристально посмотрел на Владимира Ильича.
— И что же?
— Не выходит...
— Не выходит... Должно выйти, как это не выходит?..— упрямо сказал Борисов.— Для этого нужны люди...
— И что же, они есть у вас?
— Конечно, есть...
— Где же они?
— Вот этого не могу сказать... Фамилии назвать могу... но где они теперь, не знаю... по всей вероятности, у него в каталажке...— и он мягко посмотрел, улыбаясь, на Дзержинского.
— Назовите, пожалуйста, фамилии,— тихо сказал Дзержинский.— Мы сейчас отыщем их...
Борисов назвал четыре фамилии.
— Это все молодежь!., прекрасная молодежь... Знающая, любящая дело...
Дзержинский вышел в соседнюю комнату, где были сосредоточены телефоны и коммутатор.
— Это прекрасно...— сказал Владимир Ильич.— Так вы согласны взяться за работу?..
— Что же вы от меня хотите?
— Мы вас назначим заместителем народного комиссара путей сообщения. Вы будете работать вместе с Дзержинским... Он вам во всем поможет... Надо пустить как следует всю сеть дорог, и чем скорей, тем лучше...
— С какой дороги вы хотите начать?
— С Октябрьской,— сказал Владимир Ильич.
— Это какая же?
— Николаевская,— подсказал, улыбаясь, Дзержинский, входя в кабинет.
— А с Николаевской!.. Это правильно. А потом надо взяться за Рязанскую и Северную...
— Ваши инженеры сейчас будут здесь...— сказал Дзержинский.— Они живы, здоровы, у себя на квартирах.
— Изумительно,— пробурчал Борисов,— редкий случай. У меня уже три раза были обыски...
— И что же? — спросил Владимир Ильич.
— Да ничего... придут, понюхают, перевернут все вверх дном и уйдут...
— Что мы должны сделать, чтобы помочь вам с первых шагов?
— Отыскать мой вагончик...
— Это какой же?
— А у меня на Николаевской дороге всегда стоял вагончик с приборами, которые отмечают в механизмах и изображают графически состояние пути: гнилые шпалы, разошедшиеся рельсы, плохие болты. Я сам в нем ездил с моими помощниками... Ну, вот мы и знали всегда состояние пути, все как на ладони... Без вагончика значительно трудней и, главное, медленней...
— Надо сейчас же отыскать! — быстро сказал Владимир Ильич и посмотрел на Дзержинского. Тот вышел из кабинета, чтобы дать соответствующее распоряжение.
— Еще что вам будет необходимо?
— Предоставить мне право вызывать всех начальствующих лиц каждой станции с докладом о состоянии их участка, вагонного и паровозного парка, ремонтных мастерских и прочего.
— Конечно, это ваше полное право,— ответил Владимир Ильич.
— Прошу предоставить мне право увольнять и заменять новыми неподходящие кадры, особенно же обращать в первобытное состояние стрелочников, дорожных сторожей и ремонтных рабочих, отрешая их от не соответствующих их знаниям и опытности должностей начальников станций, начальников движения, начальников службы пути, начальников ремонтных мастерских и тому подобных крайне ответственных работ, от которых зависит вся жизнь и деятельность железных дорог.
— Обращать в первобытное состояние! — задумчиво повторил Владимир Ильич.— Хорошо сказано...
Владимир Ильич переглянулся с Дзержинским.
— Этот чрезвычайный вопрос,— сказал он,— вы подробно согласуете с Феликсом Эдмундовичем, который, вероятно, выделит вам помощников для оказания всяческого содействия в этом многотрудном деле.
— Вот это прекрасно! Смею заверить вас, Владимир Ильич,— сказал Борисов,— что для меня важно только одно: лишь бы все знали одно дело, лишь бы все были действительно ответственны за свое дело... Личности, положение меня совершенно не интересуют...
— Вот это правильно!.. Это очень хорошо! — сказал Владимир Ильич.— Я уверен, что вы прекрасно договоритесь с Дзержинским и по этому вопросу, который вас так волнует.
В это время мне сообщили, что прибыли четыре инженера. Владимир Ильич распорядился пригласить их в кабинет. Вошли четверо молодых инженеров в форменных путейских тужурках. Они недоуменно смотрели на все окружающее.
— Вот рекомендую,— сказал Борисов, называя их по фамилиям.— Работники отличные...
Борисов объяснил им, в чем дело, и предложил быть готовыми к отъезду на завтрашний день.
— Я бы сегодня двинулся,— словно извиняясь, сказал он, обращаясь к Владимиру Ильичу,— да вот жена...— и он поник головой...
Владимир Ильич просил его не спешить, сказал ему, что все будет сделано, что в наших силах, для его больной жены и что он просит его без всяких стеснений обо всем, что нужно лично ему, сообщать прямо сюда, в Совнарком.
— Благодарю, но спешить надо.
Условившись с Дзержинским, где и когда повидаться, он откланялся и вместе с вызванными инженерами уехал к себе на квартиру в поданном ему автомобиле.
— Оригинальный человек этот «октябрист»,— сказал Владимир Ильич,— не скрывает своих правых убеждений, а работать будет.
— Я в этом убежден,— сказал Дзержинский.— Относительно кадров руководящих работников он очень прав... Сведения в ВЧК об этих кадрах просто ужасные. Надо удивляться, как еще действуют наши дороги и ходят поезда и почему они совершенно не стали до сих пор...
— Да, здесь мы должны его решительно поддержать и в самый короткий срок произвести там генеральную чистку,— сказал Владимир Ильич.
Дзержинский уехал в свой новый комиссариат.
Прибывший на квартиру Борисова доктор застал там ужасную обстановку. Соседка-старушка отперла им дверь. В квартире стоял мороз. Было грязно, сыро, неприглядно. Они прошли к больной, которая лежала в забытьи, заваленная грудой одеял, пальто и шубой. Ее трудно было осмотреть. Ясно было, что она тяжело больна...
Не прошло и десяти минут, как привезли дрова и провиант. К счастью, в квартире оказалось голландское отопление, и приехавшими уборщицами прежде всего были затоплены печи, и началась генеральная уборка.
Сестра милосердия по предложению врача вызвала дезинфекционный отряд, приказав захватить одеяла, подушки, простыни, матрац и мешки, в которые решено было забрать все мягкие вещи из спальни больной в дезинфекцию, так как сыпной тиф был несомненный и надо было обезопасить нового замнаркома от смертельной опасности.
Больная очнулась, на все смотрела удивленными глазами.
Сестра милосердия позаботилась вымыть, привести в порядок и накормить больную... Привычные руки дисциплинированных медицинско-санитарных работников Кремля быстро справились со своим делом. Но вскоре она опять впала в забытье.
Матрос с корабля «Диана» за всем смотрел, везде успевал и наводил чистоту с таким же лоском, как он привык это делать на своем корабле. Вычищенный до блеска кипящий самовар был подан на обеденный стол и, казалось, только и ожидал прихода хозяина дома.
Еще не все было окончено по приборке комнат, когда вдруг подкатил автомобиль и хмурый хозяин в сопровождении четырех инженеров вошел в свою квартиру — и остановился.
— Это что за люди? — пробасил инженер.
— Выполняем приказ Управления делами Совнаркома,— отрапортовал по-военному матрос.
Борисова встретили доктора и рассказали ему, предупредив, что положение его жены крайне опасное.
— Что же делать? — спросил Борисов.
— Решительно все, что знает наука в борьбе с сыпным тифом, уже делается и будет сделано, но вы сами, конечно, знаете, что это за ужасная болезнь, а тут еще плохое, утомленное сердце...
— Да, да, это я знаю, очень хорошо знаю!..— почти закричал Борисов и грузно сел в кресло.
Инженеры стояли здесь же, грустно смотря на своего учителя.
Борисов встал и тихонько, на цыпочках, пошел в комнату жены, где его встретила сестра милосердия.
Он был потрясен, увидев чистоту, порядок в комнате жены; ее, прибранную, одетую во все чистое, на чистой постели под новыми теплыми одеялами.
— И у нас тепло...— сказал он, тут только заметив, что холода уже нет в квартире и что печки пышут жаром...
Все это, видимо, растрогало угрюмого инженера Борисова, считавшего, что все уже кончено, культура уничтожена, что наступили времена «мерзости и запустения». А тут, пожалуйте, все перевернулось: оказывается, и большевики только то и думают, что о работе, и железные дороги надо восстанавливать, и культура есть, и забота, и наука, и все, все... это же это такое?.. Вот оно, действительное «светопреставление»... И он благоговейно поцеловал руку жены, которая взглянула на него затуманенным благодарным взглядом и опять забылась...
Как ни старались врачи помочь больной, но сыпной тиф делал свое дело разрушения и без того подорванного организма.
Через четыре дня жена Борисова скончалась.
После похорон он сейчас же выехал со своим небольшим штабом и представителем ВЧК в объезд по железным дорогам, начав с Октябрьской, всюду наводя дисциплину и порядок. Прекрасно зная железнодорожный мир, он вызывал всех начальствующих лиц к своему поезду и тут же у себя в вагоне принимал деловые доклады. Он обнаруживал вопиющие беспорядки и прямые злоупотребления и тут же сменял, заменяя другими, целый ряд лиц.
Так он ревизовал дорогу за дорогой. Кроме пассажирских стали правильно циркулировать по стране и товарные поезда. Прежде всего было обращено внимание на узловые станции, на многих из которых все железнодорожное хозяйство было расстроено до крайности, где образовались, а во многих случаях были нарочно образованы колоссальные пробки, которые препятствовали правильному движению, особенно товарных поездов. Самые срочные грузы месяцами пролеживали в пакгаузах, дожидаясь очереди погрузки,, и тысячи вагонов простаивали на запасных путях, подвергаясь разграблению. Ф, Э. Дзержинский сейчас же привел в действие весь аппарат ВЧК и направил специальные комиссии на обследование железнодорожных узлов. Результаты первых обследований были ужасающие. Действительность превзошла все предположения, все самые фантастические представления. Белогвардейцы, диверсанты, бандиты и воры подвергали ограблению и станции, и пакгаузы, и груженые товарные вагоны. В Москве были обнаружены специальные тайные коммерческие конторы, которые принимали краденое имущество. Сюда продавались накладные сертификаты на товар, который вывозился с товарных дворов целыми транспортами. Здесь подделывались подписи тех, кого нельзя было купить, или подписи и печати учреждений, которым приходил ценный груз. После оказалось, что в большинстве случаев сами ответственные служащие как на транспорте, так и во многих учреждениях не только за определенную мзду охотно давали свои подписи, но и ставили нужные штемпеля и печати. В Москве по этому следу были обнаружены тайные мастерские, где изготовляли всевозможные резиновые, металлические и гравированные на меди печати и штампы. Здесь же делались всевозможные оттиски подписей всех самых ответственных товарищей, до подписей Ленина, Свердлова и Дзержинского. Здесь же были обнаружены бланки всевозможных учреждений, в том числе поддельные ордера на осмотр складов, на их ревизию, на производство обысков и выемку документов и ценностей. В Фуркасовском переулке была обнаружена контора, которая под видом правления какого-то дутого кооператива делала огромные обороты со всевозможными крадеными товарами, особенно с накладными на обезличенные грузы, в том числе на множество вагонов с сельдью и рыбой, которую гнала эта организация из Астрахани, скупая по дешевке десятками тысяч пудов у частных предпринимателей, всеми мерами старавшихся не сдавать заготовленный товар государственным учреждениям. Они скрывали его в отдаленных складах по побережью Каспийского моря и продавали в подходящий момент московским спекулянтам, которые и выбрасывали его на частный рынок, торгуя рыбой втридорога.
Все это открылось с ревизией железных дорог. Дзержинский железной рукой старался положить конец этой варварской деятельности совершенно распоясавшейся и обнаглевшей буржуазии. Москва, 1943 г.
Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. 2-е изд., доп. М., 1969. С. 269—280
Примечания:
1. Заключительные строки из басни И. А. Крылова «Кот и повар» (см.: Крылов И. А. Сочинения: В 2 т. М., 1956. Т. 1. С. 89). Ред.
2. Цектран — Центральный комитет Объединенного профессионального союза работников железнодорожного и водного транспорта. Ред.
3. Здесь допущена неточность: И. Н. Борисов с 1920 г. работал в НКПС начальником Главного управления путей сообщения, с 1923 г.— зам. наркома. Ред
БОНЧ-БРУЕВИЧ ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ (1873—1955) — член партии с 1895 г. В революционном движении — с конца 80-х годов. В 1896 г. эмигрировал в Швейцарию. Сотрудничал в «Искре», принимал участие в организации большевистских газет, журналов и партийных издательств. Активный участник революции 1905— 1907 гг., Февральской и Октябрьской социалистической революций 1917 г. В 1917— 1920 гг.— управляющий делами СНК. Руководил переездом в 1918 г. Советского правительства из Петрограда в Москву. С 1930 г. возглавлял организованный им Литературный музей в Москве. С 1946 по 1955 г.— директор Музея истории религии и атеизма Академии наук СССР в Ленинграде. Автор многих работ по истории революционного движения в России, литературоведению, этнографии, истории религии и атеизма.