Л.Б. Красин [1]
Большевистская партийная техника
ІІ Съезд РСДРП фактически был первым съездом, на котором завершился процесс образования партии и началась история большевизма. Этот съезд установил определенные организационные принципы. В прениях, возникших вокруг вопроса о §1 устава партии, вполне определенно выяснились различия во взглядах меньшевиков, отстаивавших по существу мелкобуржуазную точку зрения либерального партийного устава, и большевиков, которые, тезисами Ленина, заложили действительный фундамент дисциплинированной революционно-пролетарской партии, как боевому орудию рабочего класса в борьбе за его освобождение. Это значение съезда партии уже давно в полной мере оценено в партийной литературе, и мы менее всего склонны его оспаривать.
Наша задача здесь состоит в том, чтобы указать на другую область партийной работы, ставшую благодаря этому съезду не менее важным фактором в деле строительства и дальнейшего развития партии. Мы имеем в виду значение II Съезда в деле создания на практике централизованного технического аппарата, установления службы связи, организации партийных финансов, организации техники типографской и техники транспорта (переправка людей из-за границы и обратно, перевозка и распределение литературы). С появлением центра, созданного заграничным съездом, и с кооптацией этим центром ряда партийных работников, действовавших в самой России, создалась впервые постоянная связь между Женевой и теми главнейшими промышленными центрами России, в которых велась практически социал-демократическая работа. При существовании партии в подполье нельзя было пользоваться легальными методами сношений. Приходилось устанавливать сложную систему адресов, явок, паролей, организовать в российских центрах явочные пункты, опираясь на сочувствующие буржуазные слои, использовать докторов, зубных врачей, технические и коммерческие предприятия и пр. для приема людей, посылки и получения заграничных писем и т. д. Партия после II Съезда впервые поставила себе задачу – систематизировать все методы связи, и в короткое время возник специальный аппарат по осуществлению этой связи, с применением иногда довольно совершенных по тем временам технических приемов.
Я припоминаю, с каким чувством в темной фотографической комнате «Электрической силы», в Баку, я проявлял в 1903 году первый манифест избранного на втором съезде Центрального комитета, присланный мне в Баку на фотографической светочувствительной пленке. Этот способ был выбран, чтобы при случайном провале письма содержимое его никоим образом не могло сделаться известным жандармам. Проявленная пленка послужила для нашей типографии тем первым оригиналом, с которого был сделан набор, и через несколько дней десятки тысяч экземпляров этого манифеста уже перевозились в разные части страны нашим транспортным органом.
Кажется, Наполеону принадлежит изречение: «Деньги – нерв войны». Но и революционную работу нельзя было вести без денег, и поэтому организация финансов партии встала перед нами одной из настоятельнейших задач немедленно после II Съезда. Мне, в качестве члена ЦК, пришлось довольно близко стоять к этому делу, и каких только способов мы не применяли, чтобы сколотить те, в буквальном смысле, гроши, на которые строились партийная организация и техника в первые годы их существования! Конечно, все участники партийных кружков и организаций облагались определенным сбором, но, к сожалению, эти сборы почти никогда не доходили до центральной коллегии и расходовались либо на местные нужды организаций, либо направлялись непосредственно за границу в «Искру» как поддержка газеты или на брошюрную литературу. Приходилось изыскивать другие средства. Одним из главных источников было обложение всех других оппозиционных элементов русского общества, и в этом деле мы достигли значительной виртуозности, соперничая с меньшевиками и с партией эсеров. В те времена, при минимальном дифференцировании классов и при всеобщей ненависти к царизму, удавалось собирать деньги на социал-демократические цели даже в кругах сторонников «Освобождения» Струве. Считалось признаком хорошего тона в более или менее радикальных или либеральных кругах давать деньги на революционные партии, и в числе лиц, довольно исправно выплачивавших ежемесячные сборы от 5 до 25 рублей, бывали не только крупные адвокаты, инженеры, врачи, но и директора банков и чиновники государственных учреждений. С течением времени удалось привлечь к делу финансовой поддержки партии некоторых меценатов из слоев и сфер, казалось бы, совершенно не сочувствовавших рабочему движению. Достаточно сказать, что С.Т. Морозов, крупный московский фабрикант, регулярно вносил в распоряжение нашего Центрального комитета по тогдашним временам довольно крупные суммы, и последний взнос был мною лично получен от С.Т. за два дня до его трагической смерти [2].
С.Т. Морозов оставил после своей смерти страховой полис, большая часть суммы которого душеприказчиками С.Т., по его указаниям, сделанным задолго до смерти, была передана также в распоряжение нашего ЦК. Значительные суммы были получены нашей партией через М.Горького, который давал и свои деньги и привлекал разных состоятельных людей к делу помощи партии. Между прочим, через посредство М. Горького была установлена впервые связь между нашей бакинской техникой, нуждавшейся в средствах, и А.Д. Цюрупой, управлявшим тогда в Уфимской губернии имениями Кугушева и поддерживавшим нас с этого момента систематической присылкой денег. Довольно много денег собиралось также всякого рода предприятиями, вплоть до спектаклей, вечеров и концертов. Наша кавказская техническая организация довольно успешно использовала приезды на Кавказ В.Ф. Комиссаржевской, дававшей часть сборов на нужды партии. Один из вечеров с участием В.Ф. Комиссаржевской, прошедший с громадным успехом, был устроен в Баку по случайности как раз в том самом доме, в котором жил начальник местного губернского жандармского управления. В последующий период существования партии удавалось организовать ряд коммерческих предприятий, дававших значительные поступления. Следует упомянуть о довольно крупном наследстве, полученном нашей партией от замученного царским правительством в московских тюрьмах студента Шмидта, завещавшего партии свою долю участия в товариществе Викула Морозова. Получение этих денег сопровождалось спором с некоторыми сонаследниками, и в качестве курьеза можно отметить, что большинство третейского суда, присудившего в нашу пользу эти деньги, состояло из эсеров – Минора, Бунакова и др. Бывали и весьма трогательные случаи. Так, однажды к нам в Питер явилась молодая девушка и заявила о сочувствии партии и желании передать в собственность партии доставшееся ей по наследству небольшое имение где-то на юге России. Ввиду несовершеннолетия жертвовательницы пришлось прибегнуть к несколько сложной комбинации, а именно – предварительной выдаче ее замуж и продаже имущества уже с разрешения мужа. Для разочарования тех из наших врагов, которые при чтении этих строк готовы будут поставить в упрек нашей партии ограбление несовершеннолетних девиц, могу добавить, что жертвовательница эта – Федосья Петровна Кассесинова – и посейчас состоит в рядах нашей партии, занимая скромную должность шифровальщицы в одном из наших торговых представительств. Муж ее, к сожалению, погиб, сражаясь за республику на сибирском фронте.
Деньги нам нужны были главным образом для поддержания типографской техники и транспорта. Жили партийные работники обыкновенно на свои собственные средства, перебиваясь случайными занятиями, уроками или поддержкой родственников и знакомых. Лишь значительно позднее, уже после 1905 года, было постановлено некоторую небольшую часть партийных работников систематически поддерживать из партийной кассы. Но даже и в это позднейшее время речь шла о буквально грошевых выдачах в 25-30 рублей в месяц. Приходилось давать деньги лишь на более или менее серьезные поездки, в особенности – связанные с нелегальным переходом границы, уплатой контрабандистам и т.д.
Перевозка литературы и ее хранение стоили изрядных денег: приходилось не только оплачивать фрахт, но и снимать склады, помещения, заводить подставные предприятия.
Но наибольшие расходы шли на типографский технический аппарат, на закупку и оборудование типографий, приобретение бумаги, шрифта и содержание наборщиков и печатников.
Наиболее сильной типографской техникой обладали наши бакинские типографии. Бакинская типография была задумана в 1901 году безвременно скончавшимся грузинским нашим товарищем Ладо Кецховели. Некоторые средства мы уже тогда могли предоставить в его распоряжение; но не было никакой возможности купить типографскую машину и систематически покупать бумагу, краску, шрифт и т.д., не имея губернаторского свидетельства на право открытия типографии. Тов. Ладо очень просто вышел из этого затруднения. Он составил на свое имя удостоверение от имени елисаветпольского губернатора на право открытия типографии, переписал это удостоверение на полученном заранее бланке с губернаторским титулом и затем сам подписал этот документ за губернатора. Когда мы начали сомневаться в возможности что-либо сделать по этому бесспорно подложному документу, он и тут вышел из затруднения и через несколько дней, торжествуя, показывал нам бумагу с печатями и заверениями нотариуса. Он попросту снял копию с подложного удостоверения и, засвидетельствовавши эту копию у бакинского нотариуса, получил, таким образом, документ, на котором не было уже ни одной подложной подписи. С этим документом Ладо благополучно приобрел необходимые машину и материалы, и подпольная техника РСДРП начала работу в Баку и не прекращала ее вплоть до 1905 года, когда наша бакинская типография по случаю революции перешла на легальное положение и довольно торжественно вместе со значительной частью самих работников была водворена в Питере в большой коммерческой типографии товарищества «Дело», которое было основано для печатания «Новой жизни» и других большевистских изданий.
Следующим руководителем бакинской техники был Трифон Теймуразович Енукидзе (кличка «Семен»), ныне руководитель нашей государственной фабрики денежных знаков. «Семен»-Енукидзе значительно расширил наследство, оставленное ему т. Ладо. Вся работа была построена по принципу строжайшей конспирации, с применением своеобразных технических методов, едва ли более где-либо и кем-либо применявшихся. Для привоза бумаги и выноса готовых изделий «Семен» весьма искусно использовал некоторую замкнутость, в которой жило татарское население Баку, не особенно дружелюбно относившееся к полиции, поместив типографию в татарском квартале. Типография, хотя и расширенная, но оборудованная все еще подержанными машинами, не удовлетворяла «Семена»; он выдвинул план приобретения новой быстроходной печатной машины Аугсбургского завода и со свойственным ему упорством не отставал от меня и Н.П. Козеренко, старого социал-демократа, входившего тогда в нашу бакинскую организацию, до тех пор, пока мы не сколотили нужную сумму, что-то около двух или трех тысяч рублей, и не выписали из-за границы эту машину. Для установки ее было решено найти новое помещение и обставить все дело так, чтобы уже ни при каких условиях не опасаться провала. Помещение, где была установлена и работала эта машина, было отделено от дома, в котором жили наборщики и печатники, особым подземным ходом, закрывавшимся массивной бетонной, опускавшейся в подполье дверью-западней, которую никоим образом нельзя было найти, не зная секрета. Само печатное помещение освещалось спиртокалильной лампой и со всех сторон было закрыто, помещаясь внутри довольно обширной постройки, заключавшей в себе на соседнем владении экипажные сараи, конюшни и амбары для овса, ячменя и фуража. Только произведя самый точный наружный обмер стоявшего на чужом владении соседнего здания и измерив все внутренние камеры и помещения, можно было бы, нанеся все это на план, увидеть, что в средине остается какое-то пустое место, к которому нет доступа из других частей помещения. В этом-то месте и помещалось печатное отделение нашей типографии, связанное потайным ходом с другим домом на соседнем участке, в котором жили А.С. Енукидзе и другие товарищи. Интеллигентность бакинской полиции и жандармов была, разумеется, недостаточна, чтобы открыть такую типографию, и даже в случае провала всего персонала во главе с А.С. Енукидзе типография сама по себе не погибла бы, и для ее постановления нужно было бы только вновь арендовать тот дом, в котором жил А.С. Енукидзе и из которого потайной ход вел внутрь здания конюшен и амбаров. Это же последнее здание принадлежало татарину-извозчику, приятелю «Семена», который ни в коем случае не выдал бы типографии. Проживающие в доме печатники и наборщики подвергались строжайшей дисциплине и не имели права вообще выходить из дома. Через определенный срок каждый из них получал отпуск, но его не разрешалось проводить в Баку. Получивший отпуск товарищ обязан был к вечернему поезду придти на вокзал и уехать в Тифлис, Кутаис или Батум, где и проводил отпуск. Внутрь типографии кроме «Семена» и меня, изредка посещавшего ее больше для целей технической консультации или экспертизы, никто абсолютно не допускался, и провал был абсолютно исключен. Входная дверь дома была всегда на запоре и открывалась не прежде, нежели все рабочие были на местах, и дверь потайного хода приведена в такое положение, при котором, не зная секрета, ее нельзя было найти.
В 1904 году, после моего переезда в Орехово-Зуево, «Семен», сдав ведение дела в Баку на руки А.С. Енукидзе, переехал в Москву, и мы занялись устройством аналогичной типографии где-то на Лесной улице, причем легальным прикрытием должна была служить торговля кавказским сыром, орехами, вином и т.п., а в качестве рабочих предполагалось пригласить тех же испытанных наших товарищей из Баку. Надо сказать, что работа в душной и тесной печатной, особенно летом, представляла собой настоящей ад и наши наборщики и печатники несли поистине героическую работу.
Организация московской типографии была несколько задержана провалом Центрального комитета, арестованного на квартире писателя Леонида Андреева. Мне случайно удалось избегнуть ареста, но я должен был временно перейти на нелегальное положение и уехать в Смоленск, затем в Одессу, затем в Петербург, а тем временем подоспел уже III Съезд, и я в апреле 1905 году уехал в Женеву. «Семен» остался в Москве и, несмотря на все трудности, довел до конца это довольно сложное и требовавшее значительных средств предприятие. Затем разразились события 1905 года, и временные свободы позволили нам – увы, преждевременно – перейти на легальное положение и даже сделать ошибку вывоза в Петербург нашей небольшой, но великолепной бакинской машины [3].
Тов. «Семен» переехал в Питер и был техническим руководителем довольно большой легальной типографии товарищества «Дело», в которой печаталась «Новая жизнь» и другие издания. Кавказские товарищи, привезшие в Питер бакинскую машину, передали мне также прекрасно переплетенный альбом всех изданий бакинской типографии, начиная с первых прокламаций, печатавшихся товарищем Ладо, и кончая номерами «Искры», изданными в Баку. К сожалению, при одном из обысков этот альбом был у меня отобран и, очевидно, где-то погиб в архивах охранки.
Упомяну еще вкратце о печатании в Баку «Искры».
Связью между нами и «Искрой» являлся Гальперин, партийная кличка «Коняга». Вся же наша бакинская организация в Женеве у Надежды Константиновны Ульяновой-Крупской была зарегистрирована под именем «лошадей». Когда от «лошадей» получилось в Женеве известие, что они довели свою технику до высоты, позволяющей полностью печатать номера «Искры», решено было организовать посылку в Баку матриц, т. е. картонных оттисков с набора, которые по заливании их типографским металлом могли дать клише целой страницы, годной для печатания. Мы условились с «Конягой», что эти клише будут приходить в Баку на мое имя внутри обложки каких-либо технических или научных атласов с чертежами или рисунками соответственного содержания, дабы не вызвать подозрения на таможне. В одно прекрасное утро я, бывший тогда строителем электрической станции в Баку на Баиловом мысу, получил повестку от таможни о прибытии на мое имя заграничной посылки. Отправляюсь в таможню, и – о, ужас! – мне передают грубейшим образом переплетенный атлас с обложками, толщиной в добрый палец, заполненный внутри какими-то лубочными изображениями тигров, змей и всякого рода зверей, не имеющих ни малейшего отношения к какой-либо технике или науке.
Без сомнения, господь бог протежировал нам в этом техническом предприятии, а сонные бакинские таможенные чиновники были его союзниками в этом деле. В женевских архивах, вероятно, можно будет найти наши ругательные письма заграничному центру по поводу такой халатности, которая могла окончиться большим провалом. К счастью, этого не случилось, и принятыми затем мерами удалось поставить пересылку матриц и даже тонкой бумаги для «Искры», которой нельзя было достать в России.
О постановке транспорта литературы и перевозке за границу и обратно людей подробнее меня расскажут другие товарищи, я могу только отметить, что и эта техника стояла достаточно высоко, и наша партия вырабатывала действительных специалистов своего ремесла, сводя тем до минимума провалы, т. е. потерю людей и литературы.
Я должен упомянуть еще о специальной технической группе при Центральном комитете нашей партии 1905 года. Эта группа имела уже более боевые задачи по организации вооружения кадров нашей, главным образом петербургской, организации. Особенно больших практических результатов трудно было достигнуть, и, в частности гапоновское предприятие – попытка доставить в Россию значительный транспорт ружей на пароходе «Джон Крафтон» – потерпело крушение. Впрочем, наша техническая группа была привлечена к этому делу в его конечной стадии, когда исправить сделанные грубые ошибки уже не было никакой возможности. По требованию местных организаций и рабочих районов в Петербурге группе приходилось заботиться о снабжении этих организаций необходимым боевым материалом. Привлечены были к делу выдающиеся техники, и конструкция одного из запалов нашей группы была впоследствии признана чрезвычайно удачной, если не лучшей, экспертизой главного артиллерийского управления.
Наша партия славилась всегда строгой идейной выдержанностью своей политической линии, и это было, конечно, главным основанием ее успехов, молвою о которых сейчас полон мир.
Но, подводя итоги партийной работы к ее 25-летнему юбилею, мы должны добром помянуть и большевистскую партийную технику, которая особенно в годы подпольного существования помогала нашему великому и любимому Ильичу выковывать крепкое, как сталь, боевое оружие рабочего класса – Российскую коммунистическую партию (большевиков).
Примечания
[1] Леонид Борисович Красин («Никитич»). Годы подполья. Сборник воспоминаний, статей и документов. Составлен «Кружком друзей Красина» под редакцией М.Н. Лядова и С.М Познер // Гос. из-во. Москва-Ленинград. – 1928. – С. 140-148.
[2] Он застрелился в Каннах. Я заехал к С.Т., в Виши, возвращаясь с лондонского III Съезда в 1905 году, застал его в очень подавленном состоянии в момент отъезда на Ривьеру, а через два дня, возвращаясь нелегально из Берна в Россию, в поезде прочел известие о его самоубийстве. (Прим. Л.К.)
[3] Мне только что сообщили, что наша подпольная типография на Лесной улице реставрируется в том виде, какой она имела в 1905 году. (Прим. Л.К.)
Более полные воспоминания Красина
Читать книгу "Большевики в подполье" в формате PDF
