А. Юстус

УРОКИ АННЫ ИЛЬИНИЧНЫ

РАССКАЗЫ

(отрывки)

Сколько ребят собиралось в квартире на Манежной улице! С большой теплотой относилась Анна Ильинична к своему приёмному сыну Горе Лозгачёву. Много внимания уделяла племяннице Ольге и племяннику Виктору. Заменяла мать осиротевшим дочерям известной революционерки Инессы Арманд. Заботилась о детях, потерявших родителей, — о Мите Веретенникове, Серёже, Кате и Косте Елизаровых, Диме и Нине Барамзиных, Лене Образцовой, Шуре Калининой и других.

Для каждого из нас у тёти Ани находилось ласковое слово, все мы ощущали её теплоту и заботу. И естественно, очень любили её. Она обладала каким-то особым даром завоёвывать детские сердца.

У нас в семье нередко удивлялись, как удаётся Анне Ильиничне и Марии Ильиничне, несмотря на большую политическую и общественную работу, отдавать так много времени детям, интересоваться школьными успехами своих маленьких подопечных, следить за их здоровьем, думать об их будущем, учить их тому, что прежде всего надо быть честными, скромными, трудолюбивыми.

ВСТРЕЧИ С ВЛАДИМИРОМ ИЛЬИЧЕМ

В Москве я поступил в так называемую нулевую школу. Называлась она «нулевой» потому, что в ней обучались ребята, которые совсем не знали русский язык или владели им очень плохо. Это были дети политических эмигрантов-революционеров, приехавших в Советскую Россию из Австрии, Германии, Венгрии и других стран. В «нулевой» школе я себя чувствовал среди других как равный, а когда на следующий год перешёл в первый класс обычной школы, оказался в трудном положении. Правда, отец и мать учили меня с самых ранних детских лет русскому языку. Товарищи отца, русские военнопленные, бывавшие у нас в Будапеште, тоже разговаривали со мной по-русски. И всё-таки родился и вырос я в Венгрии, слышал там венгерскую речь, учиться начал в первом классе венгерской школы.

Я неверно произносил слова, не там, где нужно, ставил ударения. Ребята подтрунивали надо мной, копировали моё неправильное произношение. И хотя они делали это без злобы, а шалости ради, я обижался.

Однажды пожаловался отцу на то, что мальчики меня дразнят. Но жалобы мои не вызвали у него сочувствия:

— Мне досадно, что мой сын ябедничает. Старайся правильно говорить по-русски. Тогда и дразнить тебя не будут. — И добавил, усмехнувшись: — Умей сам улаживать свои дела и не бегай жаловаться на товарищей. Ты же мужчина!

Прошло время, и мои отношения с одноклассниками улучшились. То ли ребята привыкли к моему произношению, то ли я научился лучше говорить по-русски, — во всяком случае, я стал полноправным участником игр и забав, которые затевали мои товарищи по классу.

Но меня влекла квартира на Манежной. Частенько после занятий в школе или утром в воскресенье я по-прежнему приходил к Анне Ильиничне, где меня всегда встречали многочисленные её воспитанники.

И ещё меня влекла в квартиру на Манежной мечта увидеть Владимира Ильича.

С самых ранних лет я, мальчишка, росший вдали от России, замечал, с каким беспредельным уважением мои родители и их друзья говорили о Ленине. И уже тогда мечтал встретить Владимира Ильича.

А вот теперь я нахожусь в советской столице, неподалёку от Кремля, где живёт и работает Ленин, бываю в гостях у тёти Ани — сестры Владимира Ильича, — значит, должен же я увидеть Ленина!

Но мне не везло. Прихожу, бывало, на Манежную и слышу: «Вчера у нас был Владимир Ильич». Я был готов зарыдать от огорчения.

— Не горюй, Артур, — утешала меня Анна Ильинична. — Приходи к нам почаще, и ты познакомишься с дядей Володей.

И вот однажды, в зимний день 1921 года, когда я играл дома у тёти Ани в шумной ребячьей компании, раздался звонок. Вслед за Анной Ильиничной я выбежал в переднюю и увидел Ленина.

Я сразу узнал его. Владимир Ильич снимал пальто, на котором блестели снежинки.

— А вот это кто? — спросил Владимир Ильич у сестры, указывая на меня. — Мы, кажется, с этим товарищем ещё не встречались.

— Это маленький Юстусёнок! — представила меня Анна Ильинична.

— Ну здравствуй, здравствуй! — сказал Владимир Ильич, пожимая мне руку.

Он вошёл в комнату, сел на диван, усадил меня рядом с собой и стал расспрашивать, да так серьёзно, будто взрослого.

Отвечал я на вопросы Ильича вполголоса, смущаясь, не решаясь поднять глаза.

— О, да ты иностранец! — воскликнул Владимир Ильич, прислушиваясь к моему произношению.

Ленин погладил меня по голове, похлопал по плечу и на прощание сказал:

— Нельзя быть таким стеснительным.

На всю жизнь запомнил я эту непродолжительную встречу с Владимиром Ильичём, его добрую улыбку, ласковый прищур глаз.

На следующее утро прибежал я в школу задолго до начала занятий. Мне не терпелось поделиться с одноклассниками своей радостью, рассказать им о том, как я разговаривал с Лениным.

Но товарищи не сразу поверили мне.

— Выдумываешь! Где ты разговаривал с Лениным? Скажи!

— У тёти Ани.

Особенно меня огорчило то, что мне не поверил Володя Орлов, с которым я успел подружиться.

— Хочешь, пойдём со мной к тёте Ане, — предложил я ему, — может быть, и сегодня к ней придёт Ленин.

В тот день я пошёл на Манежную вместе с Володей Орловым. Володя познакомился там с Горой Лозгачёвым. Но Ленин, к великому огорчению моему и Володи, но пришёл в тот день на Манежную. Зато мой друг убедился в том, что я вчера действительно разговаривал с Лениным. На следующий день он рассказал об этом всему классу.

* * *

Вспоминается один из осенних дней 1922 года. После занятий ребята из старших классов кремлёвской школы играли в футбол, превратив площадку между Успенским и Архангельским соборами в футбольное поле. Играли они очень азартно, высоко подкидывая мяч. Ну а мы, младшие школьники, довольствовались ролью болельщиков. Я в то время учился во втором классе кремлёвской школы. Она помещалась на третьем этаже здания Судебных установлений. Директором школы была Клавдия Тимофеевна Свердлова.

Не помню уж, по какому признаку комплектовались команды, но каждый из нас «болел», конечно, за свою.

Мои горячие симпатии были на стороне той команды, где играл мой старший брат Лео. «Болели» мы очень активно, каждый гол, забитый в ворота противника, вызывал громкие возгласы восторга и ликования.

В это время по кремлёвскому двору шёл Владимир Ильич. Он внимательно посмотрел, как играют ребята, а потом расхохотался и стал кого-то искать глазами. Увидел стоявшего неподалёку коменданта Кремля Р. А. Петерсона и что-то сказал ему, указывая рукой на мяч. Мяч-то был сшит из тряпок.

Через несколько дней футболисты получили настоящий кожаный мяч, купленный по поручению Владимира Ильича комендантом Кремля.

* * *

На всю жизнь запомнились и другие счастливейшие дни моего детства, когда мне довелось видеть Владимира Ильича.

Однажды — это было в один из декабрьских дней 1922 года — отец сказал мне, что Анна Ильинична пригласила его приехать со мной в Горки. И добавил:

— Завтра утром поедем. Только смотри не проспи. А то уеду один, дожидаться не буду.

Я, конечно, понял, что отец шутит. Но всё- таки беспокоился: а вдруг и в самом деле просплю?

Лёг я с твёрдым намерением вообще не засыпать в ту ночь. Но долго бороться со сном не мог. И когда проснулся, прежде всего бросился узнать, дома ли отец. Оказалось, отец спит и вообще ещё очень рано, только рассветает. Но я быстро оделся и сел у окна. На свой наблюдательный пункт вернулся и после завтрака, чтобы не прозевать момента, когда к нашему дому подойдёт автомобиль.

Наконец показалась машина, за рулём я увидел шофёра Космачёва.

Мы, ребята, бывавшие во дворе Кремля, хорошо знали всех шофёров — Гиля, Космачёва, Горохова, Рябова и Федько. Машины были очень невзрачные, по сравнению с современными автомобилями, но нам они казались тогда чудом техники.

Все кремлёвские шофёры были люди добрые, хотя и строгие. А мы, мальчишки, различали их по тем признакам, которые имели наибольшее значение для нас. Шофёр Степан Казимирович Гиль охотно отвечал на все наши вопросы, шутил с нами, но чтобы открыть капот машины и разрешить заглянуть туда или позволить покрутить баранку — этого от него не жди. А Пётр Сидорович Космачёв выполнял наши желания и потому пользовался у нас особой симпатией.

Я обрадовался, когда увидел за рулём автомашины, остановившейся у нашего дома, Петра Сидоровича. Выбежав на улицу, поздоровался с ним, быстро вскочил в машину, взобрался на заднее сиденье и сидел не шелохнувшись. Всё опасался, что, если выйду, автомобиль отправится без меня.

Отец вскоре подошёл к машине. Но мне, охваченному нетерпением, каждая минута казалась вечностью, я досадовал на отца: как можно так медленно собираться! Наконец мы поехали в Горки.

В тот день я впервые увидел в Горках двухэтажный дом с белыми колоннами, где жил Владимир Ильич, заснеженные деревья старинного парка. Отец вошёл в дом, а я заметил возле дома своих сверстников и присоединился к ним. Мы бегали по дорожкам и играли в снежки.

Неожиданно в парке появился Владимир Ильич. Он стал бросать в нас снежки и при этом заразительно смеялся. Мы тоже хохотали без умолку. На крыльцо вышли Надежда Константиновна и Мария Ильинична и попросили Владимира Ильича вернуться в дом — он вышел без пальто, а был в то время уже серьёзно болен.

Владимир Ильич вернулся в дом. Вслед за ним вбежали и мы. Нас усадили за стол пить

чай. Но, разгорячённые игрой, мы не сразу успокоились, продолжали шуметь.

Анна Ильинична попросила вести себя тише, но Владимир Ильич, глядя на нас с ободряющей улыбкой, возразил сестре:

— Дай им, Анюта, повеселиться, раз у них такое хорошее настроение.

* * *

Мне не довелось побывать на детском празднике, который был устроен в Горках в конце декабря 1923 года. Анна Ильинична увезла с собой в тот день в Горки моего старшего брата Лео. Вернулся он из Горок невероятно возбуждённый, полный ярких впечатлений. Рассказывал, что много детей собралось вокруг пушистой ёлки, украшенной гирляндами электрических лампочек, разными игрушками. Многие игрушки были сделаны Анной Ильиничной, Марией Ильиничной и Надеждой Константиновной. На ёлку пригласили детей рабочих и служащих госхоза, санатория, местной больницы.

Лео рассказывал, что на празднике ёлки было очень весело, Мария Ильинична играла на рояле, дети под её аккомпанемент танцевали вокруг ёлки, потом играли в кошки-мышки и другие игры. Анна Ильинична водила с детьми весёлые хороводы. Надежда Константиновна рассказывала самым маленьким увлекательные сказки.

В разгар праздника в зале, где собрались гости, появился Владимир Ильич.

Затаив дыхание, слушал я рассказ Лео о ёлке в Горках и очень огорчался, что не был с ним в тот день. Чтобы успокоить меня, отец обещал в следующий раз взять меня с собой. Я часто напоминал отцу о его обещании.

— Нельзя. Владимир Ильич серьёзно болен, — отвечал отец.

А вскоре пришла самая страшная весть: умер Ленин...

* * *

Никогда не забыть мне морозного январского утра 1924 года на Павелецком вокзале, где тысячи москвичей встречали траурный поезд из Горок. Пришла в то утро на вокзал и наша семья — отец, мать, Лео и я.

Не только помещение вокзала, но и прилегающая к нему площадь были заполнены до отказа. Люди держали в руках венки, знамёна, траурные плакаты. Мы вышли на платформу, всматривались в подёрнутую синеватой туманной дымкой даль...

Показался медленно приближающийся поезд. Первый от паровоза вагон был задрапирован красными с чёрной каймой полотнищами.

Под звуки траурного марша гроб, покрытый цветами, вынесли на площадь. Оттуда процессия двинулась к Дому Союзов. На улицах стояли тысячи людей. В тот день в Москве был очень сильный мороз, но люди словно не замечали его. Многие плакали, не скрывая слёз. Отец с матерью пошли с траурной процессией к Дому Союзов, а мне и брату Лео они предложили свернуть в один из переулков и направиться домой. Нам очень не хотелось идти домой, но отец сказал, что возьмёт нас с собой прощаться с Владимиром Ильичём.

На следующий день мы всей семьёй пошли в Дом Союзов. Стояли у гроба, смотрели на бескровное лицо Ильича. А мимо гроба шли и шли люди, слышались плач, рыдания...

Всю жизнь храню я дорогую реликвию — старую красную ленточку с чёрной каймой, подаренную мне отцом. Эту ленту он прикрепил к рукаву своего пиджака, когда стоял в почётном карауле у гроба В. И. Ленина.