Ворошилов Климент Ефремович.

РАССКАЗЫ О ЖИЗНИ.

(Воспоминания).

(отрывки)

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С В. И. ЛЕНИНЫМ

…Убедительным свидетельством нашей победы в борьбе за ленинские революционные принципы марксизма явился тот факт, что делегатами IV (Объединительного) съезда партии в большинстве южных партийных организаций были избраны твердые ленинцы, большевики. Мне, молодому тогда рабочему-большевику, выпала честь быть делегатом съезда от «Донецкого союза».

С огромной радостью весной 1906 года я под фамилией Володина выехал из Луганска в Петербург, где еще ни разу не был. Мне было в то время 25 лет, и я с волнением и гордостью ощущал, что у меня в потайном кармане находится мандат на предстоящий съезд партии и что в самое ближайшее время я встречусь с работниками Центрального Комитета, а может быть, и с Владимиром Ильичем Лениным, которого я уже хорошо знал по его выступлениям в нелегальной печати, по подпольным и легальным изданиям. Они оставили в моем сознании неизгладимый след. В лице Ленина я видел несгибаемого вождя революции, беспредельно преданного делу рабочего класса, всего народа.

Прибыв в Питер, я направился на данную мне заранее явку. Это была цекистская явка, где принимали и регистрировали делегатов съезда, давали им различные пояснения, связанные с поездкой на съезд.

Дежурным на явке оказался Загорский (В. Н. Крохмаль), один из видных деятелей меньшевистского крыла партии. Ярый меньшевик, он также был избран делегатом IV (Объединительного) съезда РСДРП с совещательным голосом от меньшевиков и впоследствии, на съезде, был выбран в состав ЦК РСДРП от меньшевистской фракции.

Чтобы не было никаких недоразумений, должен сказать, что к Владимиру Михайловичу Загорскому (Лубоцкому) — видному большевистскому деятелю — В. Н. Крохмаль (Загорский) никакого отношения не имел.

Узнав, что я из Луганска, где безраздельно господствовало большевистское влияние, дежурный сделал кислую мину и, заглянув в свою записную книжку, сквозь зубы, заикаясь, процедил:

— Б...б...большевик, конечно?

Я ответил:

— Да, большевик.

— Т...т...тогда,—заявил Загорский,— вам надо идти к своим.

Я не нуждался в этих советах, потому что твердо знал, к кому мне надо идти. Но я хотел узнать, где находится Ленин и нет ли его случайно здесь, на явочной квартире объединенного ЦК. От этого вопроса меньшевистский лидер весь съежился и стал каким-то взлохмаченным, маленьким и растерянным. Но шок вскоре у него прошел, и этот благообразный, адвокатского вида джентльмен стал резким и дерзким. Он набросился на меня с отборными ругательствами. И хотя я был не из робкого десятка, все-таки, признаюсь, немного сдрейфил и поспешил поскорее скрыться с его глаз, чтобы найти большевиков.

Очутившись на свежем воздухе, я постепенно успокоился и тут же невольно рассмеялся. Если даже такие видные меньшевики, как Загорский, подумал я, так боятся нашего Ленина, то видно по всему, что он не дает им спуску ни в чем. В таких случаях на Украине говорят: «Заливает за шкуру сала». Вот так и Ленин расправляется с меньшевиками, мысленно произнес я, рассмеялся вслух, чем вызвал недоумение и удивление у проходящих мимо людей. Наверное, кто-нибудь из них принял меня за подвыпившего гуляку, — во всяком случае, так показалось мне по их мимолетным взглядам и улыбкам.

Однако настроение мое было совсем не таким веселым, как могло показаться со стороны. В Петербурге я был впервые. Правда, у меня были явки в большевистское книгоиздательство, частные письма донбасских друзей к их питерским знакомым. Но их надо еще разыскивать. А пока что я один, как перст, в незнакомом месте.

Стараясь не выдавать растерянности, пошел, наблюдая происходящее вокруг, стараясь запомнить название улиц, повороты, приметные дома и магазины, проходные дворы. Невский проспект сиял вывесками и витринами. По тротуарам праздно шаталась разряженная публика, а по проезжей части проспекта проносились богатые экипажи.

После долгих блужданий я наконец оказался в издательстве. Руководил им тогда В. Д. Бонч-Бруевич. Он внимательно оглядел меня и сообщил, что делегаты лишь начали съезжаться, а многих еще нет: они либо в пути, либо еще только собираются выехать.

— Вот и выходит, что приехали вы рановато, — сказал он улыбаясь.

— Это ничего, — ответил я. — Какое-нибудь дело мне здесь найдется. А больше всего мне хочется увидеть товарища Ленина. Он бывает в издательстве?

— Конечно, — живо отозвался Бонч-Бруевич. — Однако сегодня он занят в другом месте и здесь не будет.

Увидев, что я огорчился, он тепло добавил:

— Владимир Ильич сам ищет встречи с рабочими делегатами, и вы обязательно увидите его и поговорите с ним. А пока что побывайте в «техноложке» и покажитесь Надежде Константиновне Крупской — это жена и друг товарища Ленина. Она введет вас в курс событий.

Я отправился в «техноложку» (технологический институт). Настроение мое быстро переменилось, и от прежней робости не осталось и следа. Я как бы со стороны посмотрел на самого себя и подумал: вот идет по Питеру простой рабочий из Донбасса. Он ничего еще не видел, кроме заводов и шахт да царских тюрем. Стоило ему встретить в Питере холодно-официальный прием у меньшевистского члена ЦК, и он уже повесил нос. Но вот повезло ему встретить искренних друзей в издательстве «Вперед», и он уже забыл обо всех неприятностях и идет себе, посвистывая, по прекрасному Невскому. Вот как важны для человека теплота, ласка, доверие.

Надежда Константиновна встретила меня как старого знакомого: она, видимо, знала меня по чьим-либо рассказам. Она расспросила меня о деятельности луганской партийной организации, об активистах и рядовых подпольщиках, о настроениях рабочих. Я рассказывал, а она записывала все в малюсенькую записную книжицу. Потом обстоятельно проинструктировала меня, как вести себя в Питере, сообщила кое-что и о предстоящем съезде.

— По всей вероятности, — сказала она, — съезд будет за границей. Однако, когда и куда придется ехать, еще не определено. Будем ждать. А вы тем временем ознакомьтесь с городом, отдохните.

Я ответил Надежде Константиновне, что отдыхать не привык, да и не такое сейчас время, чтобы сидеть без дела. Набравшись смелости, я не удержался и задал все тот же волновавший меня вопрос:

— А увижу ли я товарища Ленина, где и когда это произойдет?

— Увидите и услышите вы его не один раз,—ответила она.— А сейчас подумайте лучше о том, чтобы не провалиться в Питере. Будьте осторожны — шпиков здесь тьма-тьмущая.

Из «техноложки» я вышел окрыленным. Еще бы! Отныне я уже был тесно связан с большевистским центром, с ближайшими друзьями и помощниками Ленина, а скоро, наверное, увижу и его самого. Пусть впереди еще многое было неясным: сколько и где я буду жить в Питере, когда и куда придется ехать на съезд, — все это казалось мне мелким и незначительным. И я в чудеснейшем настроении отправился разыскивать те явки и тех лиц, к кому были адресованы лежащие у меня в кармане письма моих партийных товарищей из Донбасса.

Прежде всего я постарался разыскать Д. И. Лещенко, который приезжал к нам, в Луганск, по поручению ЦК РСДРП (большевиков). Застал его дома. Он встретил меня с радостью и сразу же стал расспрашивать о подпольной работе большевиков-луганчан и о моих впечатлениях от Питера.

Я отвечал односложно: дела в Луганске идут хорошо, в Питере мне нравится. Но и тут я не выдержал:

— Хочу скорее увидеть Ленина. Посоветуйте, как добиться этого.

Лещенко удивился:

— Да как же так, неужели еще не повидались с Ильичем? Даже не пойму, как это могло случиться: он почти каждый день бывает в издательстве и сам старается повидаться с прибывающими делегатами, узнать, кто чем дышит.

Еще как следует не рассвело, а я уже был в издательстве. Решил сидеть здесь хоть целый день, но во что бы то ни стало дождаться Владимира Ильича. Бонч-Бруевич, увидев меня, догадался о моем замысле.

— Ждете, стало быть? — спросил он, улыбнувшись.

— Жду, — ответил я и почему-то густо покраснел.

— Ничего, ничего,—заметил он, как бы успокаивая меня.— Сегодня Владимир Ильич обязательно должен быть: у него намечено совещание делегатов с мест.

В редакции начинался обычный трудовой день. Приходят и уходят посетители, слышен треск пишущей машинки, оживленно беседуют между собой сотрудники. Наблюдая все это, я увлекся и не заметил, как ко мне подошел какой-то человек. Он тронул меня за плечо.

— Вы, кажется, делегат съезда? — спросил он.

— Да, от «Донецкого союза».

— Тогда пойдемте, — пригласил он.—Нас уже дожидаются.

Это был один из прибывших в Питер большевиков — не то уралец, не то сибиряк. Судя по всему, он уже пообвык здесь, свободно разбирался, куда нам идти, и я последовал за ним.

Внутренними ходами и коридорчиками мы быстро поднялись — не помню уже точно — на второй или на третий этаж и вскоре оказались в небольшой комнатушке. Здесь, тесно сгрудившись, сидели человек десять — двенадцать, и один из них что-то говорил. Мы протиснулись через дверь и примостились с краю скамьи.

Выступал один из делегатов. Он рассказывал о настроениях рабочих масс в связи с выборами в I Государственную думу.

Я стал внимательно слушать. Оратор чаще всего смотрел на одного из участников совещания. Я тоже посмотрел туда. Меня поразил облик этого человека: энергичное, живое лицо, высокий лоб, чуть прищуренные и какие-то необыкновенно искристые глаза. Он зорко всматривался в каждого из нас, почти неуловимым жестом поощрял докладчика и что-то быстро записывал в лежащий на коленях блокнот.

«Да это же Ленин!» — подумал я. И мне показалось удивительно знакомым его лицо.

Теперь я уже тоже не отрывал глаз от Владимира Ильича. Хотелось как можно основательнее запечатлеть в памяти все: лицо, жесты, движения, слова, мысли. Все это я делал не без тайного умысла: ведь я хорошо знал, что, когда возвращусь в Донбасс, мне придется обо всем подробно рассказывать товарищам. Конечно, думал я, прежде всего меня спросят о Ленине — каков он из себя, что говорил, чем он выделяется из всех виднейших деятелей партии. Вот я и прикидывал в уме, как я буду рассказывать им все, по порядку.

В это время оратор сменился. Мне стало ясно, что Владимир Ильич выслушивает краткие доклады с мест. Меня предупредили, что я буду выступать третьим. Вот сейчас, подумал я, мне предстоит отчитаться о работе луганских большевиков перед самим Лениным. Стало страшновато. Но все идет своим чередом — докладчика никто не перебивает, Ленин слушает спокойно, изредка улыбаясь.

Наступила моя очередь. Я встал, назвал себя и организацию, которую буду представлять на съезде. Владимир Ильич живо обернулся в мою сторону и, видимо уловив мое смущение, сказал что-то ободряющее. Я не запомнил его слов, но почувствовал их теплоту и участие, ощутил на себе его добрый и успокаивающий взгляд. И сразу как будто свалилось что-то с плеч, стало легче и свободнее дышать, и я не заметил даже, как перешел к существу своего сообщения.

Очень сжато рассказал о составе луганской партийной организации, о настроениях рабочих, о маневрах местной буржуазии в связи с выборами в Государственную думу и о некоторых других текущих событиях нашей революционной борьбы. Владимир Ильич, так же как и во время других выступлений, что-то записывал в блокнот и только изредка бросал на меня быстрый взгляд. Особенно глубокий интерес он проявил к горловскому восстанию и участию в нем рабочих боевых дружин из других городов.

Вслед за мной получили слово представители большевистских организаций других районов страны.

Но вот доклады с мест окончились. Владимир Ильич встал и очень коротко, но четко и ясно сформулировал общий итог: революция продолжается, народные массы полны ненависти к самодержавию, рабочий класс смело и сплоченно выступает в авангарде революционных битв. Нужно умножить наши усилия по объединению всех революционных сил в борьбе за победу революции, покончить с расколом в рабочем движении, укрепить связи рабочего класса с крестьянством, солдатами и матросами. Одной .из важных вех в этом отношении должен стать предстоящий партийный съезд, но надо трезво смотреть на вещи: засилье меньшевиков в ряде партийных организаций еще велико и требуется делать все, чтобы вырвать рабочих из-под меньшевистского влияния. Объединение возможно только на подлинно революционной основе.

В конце своего краткого выступления Ленин заметил, что совещание носило совсем частный и предварительный характер и что по всем затронутым здесь вопросам состоится обстоятельный обмен мнениями между делегатами- большевиками. Из всего этого нам стало ясно, что совещание нужно было Владимиру Ильичу для общей ориентировки о положении дел в стране и для лучшего определения им очередных задач большевистской партии, ее ближайших и более отдаленных тактических и стратегических целей.

Несмотря на то что совещание окончилось, все остались на своих местах. В. И. Ленин, подобно магниту, притягивал к себе, и мы сгрудились вокруг него. Завязалась непринужденная беседа. Владимир Ильич шутил и в то же время спрашивал то одного, то другого из нас обо всем, что его интересовало. А интересовало его буквально все: как мы живем, каковы условия труда и заработки рабочих, имеем ли связь с крестьянской и солдатской массой, как прошли выборы в Государственную думу, что делают и как вооружены наши боевые дружины. Он с одинаковым интересом слушал рассказы о кознях меньшевиков, о кадетах, о поведении казаков, проживающих в близлежащих от Луганска станицах. Когда кто-то из нас сообщил о том, что крестьяне самовольно захватывают земли у помещиков, Владимир Ильич особенно оживился и заметил:

— Вот это настоящее революционное дело. И мы должны помочь крестьянам выступать еще более решительно, действовать организованно, с нами заодно.

Как сейчас помню, с каким воодушевлением Владимир Ильич подхватывал то или иное сообщение, которое правильно освещало ход событий. В таких случаях он оживлялся, поддерживал, а иногда и хвалил того, кто высказывал верные суждения и определения. Раза два и на мою долю выпало такое счастье — услышать от Ильича одобрительные замечания. Это было для каждого из нас, кто тогда присутствовал на этой беседе, истинным удовольствием. Не знаю, как другие, но я еще тверже убеждался в правоте собственных мыслей и действий, становился еще более уверенным в своих убеждениях и как бы вырастал в своих собственных глазах. Мне кажется, что именно тогда я особенно глубоко ощутил, что нет более высокой чести, чем быть непреклонным и сознательным борцом за дело революции, интересы народа.

Перед тем как расстаться с нами, Владимир Ильич снова вернулся к предстоящему IV (Объединительному) съезду и высказал ряд соображений о перспективах укрепления большевистского влияния в партии и среди всего рабочего класса. Учитывая реальные факты, и прежде всего то, что многие большевистские партийные организации, возглавлявшие вооруженное восстание, вряд ли смогут прислать своих делегатов, Ленин сомневался, удастся ли обеспечить преобладающее влияние большевиков на съезде, и старался скрупулезно подсчитать наши большевистские силы.

Поскольку мы, рабочие-большевики, присутствовавшие на этой беседе, твердо знали, что на местах за нами идет основная масса рабочего класса, мы предполагали, что наша большевистская фракция будет иметь на съезде преобладающее количество голосов. Но Владимир Ильич постарался рассеять эту нашу излишнюю самоуверенность.

— Не надо рассчитывать на легкие успехи, — говорил он. — Предстоит упорная борьба с меньшевиками на съезде, и мы должны быть готовы с честью выдержать бой за нашу подлинно революционную программу и за истинно революционный характер всех решений IV партийного съезда.

Все мы внимательно слушали Владимира Ильича и чувствовали в нем такую громадную, могучую, титаническую силу, что нам не казалось опасным никакое преобладание меньшевиков и не были страшны никакие их махинации. А об этих меньшевистских махинациях я немало уже наслышался от других рабочих — делегатов съезда, да и сам я с ними основательно познакомился в нашем рабочем Луганске.

Настроение у нас было превосходное. Это было хорошо видно по выражению лиц, по тем кратким и сердечным репликам, которыми мы обменивались, расходясь с этого маленького, но такого памятного для нас совещания.

Я чувствовал себя особенно восторженно — исполнилась моя мечта: я увидел Ленина. Владимир Ильич произвел на меня огромное впечатление. Все в нем мне показалось необыкновенным: и выражение его лица с какой-то особенно теплой и трогательной улыбкой, и манера говорить, выделяя сразу все самое главное и существенное, и его необычайная простота и искренность, и, особенно, такие ясные и такие зоркие глаза, перед которыми невозможно сфальшивить,— они дышат верой и правдой и ждут от собеседника того же самого и как бы просвечивают его насквозь.

Полный этих впечатлений, я вышел из издательства «Вперед» и отправился бродить по улицам Петербурга.

Заснул я в этот вечер поздно, у одного из товарищей, который приютил меня. Уже тогда я умел быстро засыпать и просыпаться в точно назначенное время: к этому приучила работа на заводах. Но и засыпая, я все еще думал о встрече с Владимиром Ильичем Лениным и о том поистине дорогом и великом, чем наполнил он нашу жизнь, наши мысли и чувства.

НА IV СЪЕЗДЕ РСДРП

В издательстве «Вперед» нам доверительно сообщили, что из-за жестоких преследований революционеров по всей России созвать съезд внутри страны нет никакой возможности и что единственный выход — провести его за границей, в Стокгольме.

Отправкой большевистских делегатов в Стокгольм в нашем Центральном Комитете ведала Е. Д. Стасова, которая вместе с Н. К. Крупской отвечала за всю техническую работу по созыву съезда. Без всякой суеты и нервозности она вела огромную организаторскую работу. Надо было подготовить для каждого из нас заграничные паспорта, в большинстве своем на вымышленные фамилии, выработать для различных групп делегатов маршруты движения, определить им легальный или нелегальный переход границы, снабдить каждого деньгами и явками, проинструктировать. И все это делалось четко, в сжатые сроки, с большим тактом.

Я получил документы на имя Володина и должен был следовать в Швецию под видом путешествующего туриста. Мне предстояло выехать из Петрограда поездом, пересечь русско-финскую границу, добраться до финского порта Або и оттуда на морском пароходе выехать в Стокгольм. Многие наши товарищи направлялись на съезд компактной группой на специально зафрахтованном для этой цели пароходе, отбывающем из порта Ханко через Гельсингфорс. Но мне организатор отправки порекомендовал ехать в одиночку.

Я благополучно проделал весь путь и в начале апреля 1905 года был на шведской земле.

В стокгольмском порту меня встретил наш человек и определил на жительство в небольшую комнатку на втором этаже одного из домов, в нижнем этаже которого располагалось какое-то питейное заведение — не то бар, не то ресторан. В эту же комнату вскоре поселили еще одного делегата съезда, по фамилии Иванович. Это был коренастый, невысокого роста человек, примерно моих лет, со смуглым лицом, на котором едва заметно выступали рябинки — следы, должно быть, перенесенной в детстве оспы. У него были удивительно лучистые глаза, и весь он был сгустком энергии, веселым и жизнерадостным. Из разговоров с ним я убедился в его обширных знаниях марксистской литературы и художественных произведений, он мог на память цитировать полюбившиеся ему отрывки политического текста, художественной прозы, знал много стихов и песен, любил шутку.

Мы подружились, и вскоре я узнал, что мой новый друг является грузином и зовут его Иосифом Виссарионовичем Джугашвили; он представлял на съезде грузинских большевиков и сам являлся непримиримым ленинцем. Так волею случая много десятков лет назад довелось мне впервые встретиться с человеком, который в дальнейшем под именем Сталина прочно вошел в историю нашей партии и страны, в историю международного коммунистического и рабочего движения. Долгие годы после смерти В. И. Ленина он возглавлял Центральный Комитет нашей партии, а в годы Великой Отечественной войны — Советское правительство и Вооруженные Силы СССР. Мне после этого не раз пришлось встречаться с ним, а после победы Октябрьской революции вместе воевать против белогвардейщины и иностранной интервенции, вместе с ним участвовать в работе высших органов партии и государства. Он прожил большую и сложную жизнь, и хотя его деятельность была омрачена известными всем крупными ошибками, я не могу говорить о нем без уважения и считаю своим долгом в последующем изложении своих воспоминаний, где это будет необходимо, правдиво сказать о нем все, что я знаю и что навсегда сохранилось у меня в памяти.

К этому времени И. В. Джугашвили (Сталин) уже активно проявил себя как видный деятель большевистского направления в Закавказье, находился в заключении в Батумской и Кутаисской тюрьмах, был сослан на три года в Восточную Сибирь и бежал из ссылки. На съезде он твердо отстаивал ленинскую линию на вооруженное восстание. Выступая на одном из заседаний съезда, он очень четко и ясно определил сущность наших расхождений с меньшевиками: «...или гегемония пролетариата, или гегемония демократической буржуазии — вот как стоит вопрос в партии, вот в чем наши разногласия»¹.

В явочной квартире нам сообщили, что делегаты продолжают прибывать — большевики и меньшевики, но день открытия съезда еще не определен и что мы можем пока что свободно распоряжаться своим временем, бродить по городу, знакомиться с его достопримечательностями. Не зная чужого языка, я не рисковал заходить куда-либо в глубь кварталов, но время от времени прогуливался по близлежащим улицам, все более расширяя кольца своих обходов.

Стокгольм чем-то отдаленно напомнил мне Петербург. Он расположен на нескольких островках. Здесь так же много каналов, проливов, мостов, замечательных сооружений своеобразной архитектуры: Национальный музей, Опера, Рыцарский дом, Королевский дворец, Большая церковь, Риддархольменская церковь и другие. Повсюду спокойно и неторопливо шествуют рослые, хорошо одетые, белокурые шведы. Рабочих не видно, но это и понятно: рабочий люд в это время занят работой на многочисленных фабриках и заводах, в порту и на других предприятиях. Кроме того, мне не довелось добираться до окраин, и я в связи с этим не имел возможности наблюдать условия труда и быта простых людей. Там, на окраинах, наверное, и постройки совсем иные, и одеты люди похуже, победнее.

Привыкший к засилью царских сатрапов в России, я невольно отметил бьющий в глаза демократизм в отношениях между людьми разных сословий. Это было видно в магазинах, на перекрестках улиц, в мелких мастерских бытового обслуживания, куда я имел возможность заглянуть. Люди разного общественного положения запросто общались друг с другом, полицейские попадались лишь изредка, и главным образом там, где они действительно были необходимы,— на переходах улиц, в местах скопления горожан. В условиях Швеции позднее мы видели и свободное празднование рабочими первомайского праздника — в России мы об этом могли лишь мечтать.

В одну из прогулок я заметил, что на близлежащей набережной люди как-то по-особенному вели себя: тише разговаривали, замедляли шаг и, проходя мимо, осторожно поглядывали на сидящего на берегу рыболова. Он ничем как будто не выделялся из массы других, удивших здесь рыбу, но вместе с тем было видно, что он привлекал к себе всеобщее внимание. Я не мог понять, почему это происходит, и лишь позднее узнал, что эта набережная — любимое место рыбной ловли шведского короля. Таким образом, мне совершенно неожиданно довелось увидеть королевскую персону в столь необычном месте и за столь необычным занятием.

Невольно подумалось: здесь правящие круги умело маскируются псевдодемократизмом, король и тот выступает в роли этакого идиллического рыболова; наш русский самодержец ведет себя более откровенно, нагло душит революцию, народ.

IV съезд РСДРП был созван в обстановке, когда в России потерпели поражение Декабрьское вооруженное восстание в Москве и разрозненные выступления рабочих в ряде других городов России. В результате репрессий царизма против народных масс резко сократилось стачечное движение. Сотни большевиков, мужественных борцов за дело народа были арестованы, а многие из них расстреляны или повешены. Однако революционное движение и в городе, и в деревне, и в армии не затухло. Все это свидетельствовало о том, что силы революции далеко еще не исчерпаны и налицо лишь временный спад наступательного порыва народных масс.

В этих условиях очень важно было укрепить единство действий пролетариата, преодолеть раскол партии, вызванный оппортунистической деятельностью меньшевиков, их стремлением свернуть решительную революционную борьбу пролетариата на путь соглашательства с либеральной буржуазией. Нашей партии предстояло наметить конкретные меры к дальнейшему усилению революционной борьбы и вовлечению в нее широчайших масс рабочих и крестьян и дать им ясные тактические установки на завоевание власти, решение земельного вопроса, использование в этих целях испытанных средств революционной борьбы — политической стачки, вооруженного восстания и партизанских выступлений. Наряду с ликвидацией раскола между большевиками и меньшевиками съезд должен был осуществить объединение с национальными социал-демократическими организациями, и поэтому он с момента подготовки получил название Объединительного.

Ленинский курс на сплочение и активизацию всех революционных сил, на подготовку вооруженного восстания и на победу народа в революционной борьбе пугал меньшевиков, потому что они не верили в творческие силы и революционную энергию рабочего класса и крестьянства. По существу, они вели дело не к победе народных масс, а к свертыванию революции, к подчинению народных масс господству либеральной буржуазии, требовали поддержки кадетской думы. Это было предательством коренных интересов рабочего класса и крестьянства, и именно поэтому В. И. Ленин и до съезда, и на самом съезде развернул кипучую деятельность по разоблачению меньшевистской программы и тактики и утверждению в партии подлинно революционного курса на победу народа в революционной борьбе.

IV (Объединительный) съезд РСДРП открылся 10 апреля и завершил свою работу 25 апреля 1906 года (по старому стилю). Он проходил в прекрасных залах огромного шестиэтажного Народного дома, предоставленного в наше распоряжение шведскими социал-демократами. Пребывание на съезде и участие в его работе явились для меня и, как я полагаю, для всех других рабочих-большевиков замечательной школой революционной закалки, потому что все заседания съезда проходили в ожесточенной идейной борьбе с меньшевиками и главную роль в этой борьбе играл Владимир Ильич Ленин. У него мы учились твердости и настойчивости в отстаивании интересов народа, дела революции, воинственной непримиримости ко всему, что мешает сплочению масс под знаменем марксизма, тормозит рост их революционной сознательности, снижает их активность в революционной борьбе против царизма и буржуазии.

Считая главными задачами большевистских делегатов съезда решительную борьбу за признание всей партией платформы III съезда РСДРП (большевиков), Владимир Ильич Ленин еще во второй половине февраля 1906 года разработал проекты резолюций съезда по основным намеченным к обсуждению вопросам и сформулировал в них большевистскую точку зрения по всем коренным вопросам революции. Тем самым он вооружил большевистских делегатов съезда и всю партию четкой и последовательной революционной платформой, обеспечивающей подготовку нового революционного натиска на самодержавие. Это было очень важно: ясные и четкие ленинские положения по главнейшим вопросам революционной борьбы давали рабочим и всему народу возможность самим определить суть позиции большевиков и меньшевиков и вполне сознательно стать на ту или иную сторону.

Соотношение сил на Стокгольмском съезде сложилось неблагоприятно для Ленина и ленинцев: среди делегатов с решающим голосом было 46 большевиков и 62 меньшевика. Это объяснялось тем, что во многих промышленных центрах России, где проходили и были подавлены вооруженные восстания, большевистские организации понесли тяжелые потери и не могли послать на съезд своих делегатов, а в ряде городов, где еще продолжалась напряженная борьба, большевики находились во главе восставших и не могли оставить их без своего руководства. Между тем меньшевики, представлявшие в основном непромышленные организации, прислали всех своих делегатов, и это дало им перевес в голосах. Позиции меньшевиков усиливало и то обстоятельство, что в качестве особо приглашенного гостя на IV (Объединительном) съезде присутствовал Плеханов, который выступал довольно активно и явился для всех открытых и скрытых оппортунистов своеобразным центром притяжения.

Интересно отметить, что меньшевики, располагая большинством голосов на съезде, чувствовали все же непрочность своих позиций. Это особенно ясно проявилось в самом начале съезда, при обсуждении порядка дня, когда рассматривалось предложение, ставить ли на первое место вопрос об объединении с национальными социал-демократическими партиями. Было бы вполне логично и целесообразно решить этот вопрос, чтобы затем вместе с представителями братских партийных организаций обсуждать все остальные вопросы, и именно на этом настаивали большевики. Но меньшевики, не без основания опасаясь, что в ходе дальнейшей работы съезда представители социал-демократов Польши и Литвы и других национальных социал-демократических организаций, присутствовавшие на съезде, будут не на их стороне, а на стороне большевиков, не допустили немедленного объединения и при голосовании протащили решение о том, чтобы обсудить этот вопрос лишь в конце съезда. Нам, рабочим — делегатам съезда, это открыло глаза на многое. Мы воочию увидели подлый меньшевистский фракционный прием в действии, боязнь меньшевиков честной борьбы мнений, их желание любой ценой навязать партии свои соглашательские, оппортунистические взгляды.

В повестку дня съезда были включены аграрный вопрос, оценка текущего момента и классовых задач пролетариата, отношение к Государственной думе и другие вопросы. И по каждому из них в процессе обсуждения и голосования резко определялись два подхода, две линии: ленинская, подлинно революционная, и меньшевистская, оппортунистическая, соглашательская, льющая воду на мельницу классовых врагов пролетариата и крестьянства.

Твердо отстаивая на съезде большевистскую линию, В. И. Ленин со всей страстностью разоблачал ошибочные и вредные оппортунистические установки и тактику меньшевиков, разбивал их соглашательскую линию, ведущую к поражению революции. Сплотив вокруг себя большевистское ядро, он принял на себя главную тяжесть борьбы с меньшевиками и противопоставил своим идейным противникам исключительно четкие, истинно марксистские выводы, вытекающие из глубоко революционного анализа реальной обстановки в России, подлинного соотношения классовых сил в стране.

В. И. Ленин председательствовал на съезде, был членом ряда комиссий, выступал по вопросу об аграрной программе, об оценке момента и классовых задачах пролетариата, о вооруженном восстании, об отношении к Государственной думе и по организационным вопросам. И по каждому из этих вопросов он дал партии ясные, подлинно революционные выводы, мобилизующие все силы народных масс на решительную борьбу с самодержавием и буржуазией.

Я впервые тогда видел и слышал В. И. Ленина как оратора, трибуна партии и буквально ловил каждое его слово, каждую мысль. Особенно ярко запомнился его доклад по аграрному вопросу, может быть потому, что это был первый доклад на съезде, а может быть еще и потому, что эта проблема была очень близка нам, местным работникам, которые постоянно соприкасались с крестьянской массой и хорошо знали их нужды и думы, их стремление любой ценой вырваться из долговой помещичьей кабалы, отнять у помещиков землю и свободно распоряжаться ею. И хотя для меня в то время не все было ясно в теоретических рассуждениях и исторических данных, приводимых Владимиром Ильичем в докладе, и даже не были понятны некоторые термины — абсолютная и дифференциальная рента, латифундии и другие,—я, как и все рабочие, с которыми мне довелось обменяться мнениями после ленинского доклада, очень хорошо понял главный смысл ленинской аграрной программы — стремление развязать революционную инициативу крестьян, нацелить их на экспроприацию помещичьих земель, объединение усилий рабочих и крестьян в борьбе за свободу и демократию, за свержение царизма путем восстания, учреждение республики.

Критикуя меньшевистскую программу муниципализации земли, В. И. Ленин убедительно показал, что она ни в коем случае не отвечает коренным интересам крестьянства, так как при муниципализации помещичьи земли не оказывались в распоряжении крестьян, а лишь отчуждались и поступали в распоряжение органов местного самоуправления, которые будут сдавать их земледельцам в аренду. Все это открывало лазейки для осуществления кадетских замыслов о частичном выкупе помещичьей земли.

Нам, рабочим, очень понравилось то, что В. И. Ленин связал оппортунизм Плеханова в аграрном вопросе с его неверием в силы рабочего класса и всего народа, с его ошибочной и вредной оценкой Декабрьского вооруженного восстания («не нужно было браться за оружие»), с его непониманием задач буржуазно-демократической революции («так как предстоящая нам теперь революция может быть только мелкобуржуазной, то мы обязаны отказаться от захвата власти»).

«Попав раз на наклонную плоскость, — писал потом Владимир Ильич о Плеханове, — он катится вниз неудержимо. Сначала он отрицал возможность захвата власти пролетариатом в современной революции. Теперь он стал отрицать возможность захвата власти революционным крестьянством в современной революции. Но если ни пролетариат, пи революционное крестьянство не могут захватить власти, то значит, что власть должна остаться у царя и у Дубасова. Или власть должны взять кадеты? Но кадеты сами не хотят захватывать власти, оставляя монархию, постоянную армию, верхнюю палату и прочие прелести»².

Из всего этого В. И. Ленин делал вывод, что плехановская боязнь захвата власти есть боязнь крестьянской революции. Такая четкая и ясная оценка линии Плеханова и всех меньшевиков была понятна нам, рабочим, и мы еще больше укрепились в правоте и дальнозоркости нашего учителя и вождя.

Владимир Ильич отстаивал на съезде программу национализации земли, то есть полную отмену частной собственности на землю, передачу всех земель в собственность государства. Осуществление этой меры рассчитано было на решительную ломку средневековых пережитков в деревне, всех феодально-крепостнических форм землевладения: помещичьих и надельных — и на наиболее быстрое развитие производительных сил в сельском хозяйстве. При этом имелось в виду осуществление всех этих преобразований революционным путем: свержение царского самодержавия, захват земли и власти народными массами и установление революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Но Ленин видел и еще более отдаленные перспективы: в результате национализации земли неизбежно должен был усилиться приток капиталов в земледелие, усилиться конкуренция, расслоение и классовая борьба внутри самого крестьянства, а все это должно неизбежно способствовать сплочению бедноты вокруг пролетариата и, в конечном счете, ускорить процесс перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.

Этого не понимали не только меньшевики, но и часть большевиков, защищавших на съезде требование раздела помещичьих земель и передачи их в собственность крестьян; в их числе были И. В. Сталин, С. А. Суворов и другие. Их ошибка заключалась в том, что они предполагали, что между буржуазно-демократической и социалистической революциями будет большой разрыв во времени, не учитывали перспективу перерастания первой во вторую. Должен сказать, что я в то время не понимал всей сложности этого вопроса и голосовал вместе с разделистами. Выражая свое отношение к аграрным программам меньшевиков и разделистов, В. И. Ленин сказал тогда: «...муниципализация ошибочна и вредна — раздел ошибочен, но не вреден»³.

Весьма поучительно отметить, как мудро и тонко повел себя Владимир Ильич в сложившейся обстановке при обсуждении аграрного вопроса. Учитывая, что его программа национализации земли не найдет общей поддержки делегатов и не будет принята съездом, он, чтобы не разбивать голосов против муниципализации, снял свой проект и голосовал вместе с разделистами, имея в виду убедить их впоследствии в преимуществе отстаиваемой им точки зрения. Однако и при этом большинством голосов съезд принял меньшевистскую аграрную программу — программу муниципализации. Но Ленин не упал духом и проявил исключительную настойчивость в борьбе за подлинно революционные установки.

При поддержке всей большевистской части съезда В. И. Ленин настоял на том, чтобы в качестве дополнения к аграрной программе была принята тактическая резолюция по аграрному вопросу. В этой резолюции указывалось, что РСДРП поддерживает революционные требования крестьянства, вплоть до конфискации помещичьих земель, а на случай неблагоприятных условий, если нельзя будет осуществить муниципализацию, партия выскажется за раздел помещичьих земель между крестьянами. Тем самым, несмотря на реформистский дух принятой съездом меньшевистской аграрной программы, всей партии был указан путь на решительное развертывание аграрной революции.

С такой же настойчивостью защищал В. И. Ленин подлинно марксистскую линию революционных действий и по другим пунктам повестки дня, и особенно при обсуждении тактических вопросов.

Учитывая, что бойкот I Государственной думы оказался неудачным и сорвать созыв Думы не удалось, В. И. Ленин предложил уточнить думскую тактику партии по сравнению с теми мерами, которые намечались в предсъездовский период. В новом проекте резолюции по вопросу об отношении к Государственной думе большевики предлагали беспощадно разоблачать шаткость и непоследовательность кадетов, сплачивать и противопоставлять кадетам представителей крестьянской демократии — трудовиков, помогать им более прочно утвердиться на революционных позициях, использовать столкновения Думы с правительством для углубления революционного кризиса.

Меньшевики придерживались иных взглядов. Они отвергали ленинские предложения и, ориентируясь на кадетскую Думу, видели в ней широкое поле для парламентской деятельности. И хотя в то время, при бойкоте созыва Думы, в ее состав только случайно могли пройти социал-демократы (от мелкобуржуазных избирателей), меньшевики все же провели на съезде свое предложение о создании думской социал-демократической фракции. Тогда по настоянию большевиков съезд принял инструкцию ЦК о парламентской группе, ставившую эту группу под контроль партии и ее отдельных членов — под контроль местных партийных организаций, в которых состоят эти партийные парламентарии. Владимир Ильич назвал эту инструкцию важной, показывающей, что социал-демократы «не так смотрят на парламентаризм, как буржуазные политиканы»⁴.

Владимир Ильич открыто уличал меньшевиков в оппортунизме, в недооценке революционных возможностей крестьянства, в стремлении к соглашательству с либеральной буржуазией, в распространении конституционных иллюзий, в увиливании от ответов на самые коренные, принципиальные требования революционного движения — претворения в жизнь боевого опыта Октябрьской всеобщей политической стачки и Декабрьского вооруженного восстания. Из выступлений и реплик Владимира Ильича мы все более убеждались в том, что меньшевики принижают роль рабочего класса, считают его не гегемоном революции, народных масс, а лишь пассивным участником буржуазно-демократической революции, таскающим каштаны из огня для своих классовых врагов.

Мы, делегаты-большевики, с гордостью и восхищением смотрели на своего вождя и в меру своих сил старались поддержать его. Ленинская логика и аргументация в обсуждении любого вопроса были неотразимы, раскрывали глаза на главную суть того или иного явления, события, теоретического положения, убеждали в том, что только таким и может быть правильный вывод из обсуждаемого вопроса в данных условиях. Четкая и ясная мысль Владимира Ильича покоряла слушателей, полностью овладевала их вниманием. Поэтому во время выступлений В. И. Ленина в зале стояла глубокая тишина, не было обычного шума, движений; друзья и противники Ленина ловили каждое его. слово и слушали его как зачарованные. Видеть и слушать Ленина было подлинным наслаждением.

Манера выступления В. И. Ленина была очень простой и естественной: он как бы разговаривал со слушателями, будоражил их сознание всем ходом своих рассуждений, их обоснованием, правильностью и закономерностью выводов. Создавалось впечатление, будто ты вместе с оратором приходишь к мысли, что только так, и никак иначе, могут развиваться те или иные события, только такие действия единственно целесообразны и подлинно революционны в создавшейся обстановке. Все это оказывало огромное влияние не только на сторонников Владимира Ильича, но и на его идейных противников.

Вот как характеризует это воздействие на него ленинской мысли С. Г. Струмилин, один из делегатов IV (Объединительного) съезда, не имевший в то время ясных и твердых убеждений по ряду обсуждаемых вопросов, колебавшийся и считавший себя как бы стоящим над фракционностью: «С каждым днем, наблюдая Ленина в этих повседневных боях, я проникался все большим уважением к этому великому вождю и обаятельному человеку. Большевики меня считали меньшевиком, меньшевики обвиняли в большевистских устремлениях, ибо я уклонялся от посещения фракционных собраний тех и других. Должен признаться, что если, собираясь на съезд, я все еще склонялся скорее к меньшевикам, чем к большевикам, то к концу съезда у меня уже назрело обратное тяготение»⁵.

С. Г. Струмилин в своей дальнейшей деятельности сумел до конца преодолеть меньшевистские заблуждения и твердо стать на ленинские позиции.

В. И. Ленин страстно и глубоко аргументированно обличал ошибки и отступления от марксизма своих противников, подчас высмеивал и выставлял напоказ скрытый или явный оппортунизм меньшевиков. Но он ни разу не позволил себе их оскорбить, не допускал никакой резкости или бестактности в обращении к меньшевистским лидерам или рядовым меньшевикам, которые высказывали те или иные оппортунистические суждения. Он стремился прежде всего раскрыть противоположность и враждебность марксизму меньшевистских утверждений, вскрыть причины ошибок и заблуждений меньшевиков и помочь им стать на правильные позиции.

Очень часто получалось так, что меньшевики во время полемики с В. И. Лениным ничего не могли противопоставить ленинским взглядам и его железной логике и лишь в конце заседания или в перерывах шумно и безалаберно выражали свое несогласие с Владимиром Ильичем. Так и хотелось сказать этим господам: «Эх вы, «борцы», вам нечего сказать нашему родному Ильичу, вот вы и машете кулаками после драки».

На IV (Объединительном) съезде партии мне довелось познакомиться со многими видными революционерами, большевиками-ленинцами: А. С. Бубновым (на съезде — Ретортин), В. В. Воровским (Орловский), Ф. Э. Дзержинским (Доманский), Л. Б. Красиным, А. В. Луначарским (Воинов), И. И. Скворцовым-Степановым (Федоров), С. Г. Шаумяном (Суренин), Е. М. Ярославским и другими. Особенно дружеские и, можно сказать, сердечные отношения установились у меня с делегатами съезда Артамоновым (Ф. А. Сергеев — Артем), Арсеньевым (М. В. Фрунзе) и Никаноровым (М. И. Калинин). Может быть, это произошло потому, что все мы представляли рабочие районы, а я и М. И. Калинин были, что называется, рабочими от станка. Во всяком случае, мы часто собирались вместе во время перерывов и в свободное от заседаний время, обсуждали между собой практические вопросы работы в массах, делились впечатлениями о докладах и выступлениях. И у нас сложилось общее мнение, что в лице В. И. Ленина наша партия, рабочий класс и все трудящиеся России имеют твердого, всесторонне подготовленного вождя и учителя.

— Такого не провести нашим классовым врагам,— как-то сказал Михаил Иванович Калинин,— он выше них на несколько голов, и надо беречь его, как зеницу ока.

Мы согласились с этим, а Михаил Васильевич Фрунзе с присущей ему теплотой и проницательностью добавил вещие слова:

— Другого такого нет. Сейчас Владимира Ильича знает подавляющее большинство сознательных рабочих, он стал знаменем нашей революционной борьбы. А посмотрите, как верно и глубоко понимает он всю обстановку на местах и наши насущные задачи. Ведь его призыв к вооруженному восстанию вытекает из требований самих масс,— разве мы не знаем, как рвутся рабочие в схватку с самодержавием, чтобы разгромить его до конца. «Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой» — это не только песня, это клич к победе.

Однажды Владимир Ильич подошел к нам и сказал:

— Я вас давно приметил — вы так все время своей кучкой, одной компанией и держитесь. Это хорошо. Была у нас «Могучая кучка» композиторов — Римский-Корсаков, Балакирев, Бородин, Мусоргский и другие. Они сказали свое новое слово в искусстве. А рабочий класс — это уже могучая организация. И нам предстоит, дорогие товарищи, не только сказать новое слово в революционной борьбе, но и покончить со старым миром угнетения и насилия, построить новую, замечательную жизнь.

Прохаживаясь вместе с нами, Владимир Ильич стал расспрашивать нас о некоторых конкретных вопросах организации забастовочной борьбы, боевых дружинах, настроениях рабочих, привлечении молодежи к участию в революционном движении. У меня он два или три раза выяснял подробности горловского восстания.

Мы удивлялись тому, как хорошо информирован В. И. Ленин о положении дел в той или иной партийной организации, представителями которых мы являлись. Он знал ход стачки иваново-вознесенских текстильщиков, начавшейся 12 мая 1905 года и продолжавшейся 72 дня, знал о зверском убийстве черносотенцами в Иваново-Вознесенске замечательных революционеров-большевиков Ф. А. Афанасьева и О. М. Генкиной в октябре 1905 года, о вооруженном восстании в Харькове, о депутатском собрании рабочих в Луганске и первом в России городском Совете рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске. Он знал и о том, что М. В. Фрунзе во главе шуйских рабочих участвовал в московском Декабрьском вооруженном восстании, сражался на баррикадах на Пресне. Отозвавшись однажды с похвалой о рабочей солидарности, Владимир Ильич вдруг остановился и, повернувшись к М. В. Фрунзе, спросил его:

— Давно хотел узнать у вас, товарищ Арсений, как это вам удалось в разгар забастовки создать рабочий университет на реке Талка? Что же вы там изучали?

Михаил Васильевич Фрунзе, несмотря на то что ему в то время шел всего лишь двадцать второй год, был очень развитым и начитанным человеком. Менее двух лет назад он был еще студентом политехнического института в Петербурге и там стал активным большевиком. Во время одной крупной демонстрации в 1904 году он был ранен, арестован и выслан из столицы, как неблагонадежный. Работая по заданию партии среди рабочих Иваново-Вознесенска, Шуи, Кохмы и других населенных пунктов обширного текстильного района, или, как его называли тогда, Ситцевого царства, он окончательно избрал для себя тяжелый и опасный жизненный путь: стал профессиональным революционером. Отвечая В. И. Ленину на его вопрос, он и волновался, и смущался.

— Рабочий университет — это очень громко сказано, Владимир Ильич, — сказал Арсений.— Просто время было горячее, нам не хватало агитаторов, вот мы и решили подготовить их сами. В нашем Совете рабочих депутатов были представители со всех фабрик и заводов, и мы договорились с ними, что в дни заседаний Совета после обсуждения текущих дел будем еще проводить учебные занятия. Так на берегу реки Талка, где обычно собирался Совет, мы стали изучать с рабочими марксизм, задачи рабочего движения и другие дисциплины. В этой своеобразной партийной школе мы подготовили около двухсот агитаторов, и это очень помогло нам в оживлении работы в массах. Какой же это университет? — добавил он улыбаясь.

Но Владимир Ильич отнесся к этому опыту очень серьезно. Он долго расспрашивал Фрунзе, какие работы Маркса и Энгельса удалось изучить, были ли на занятиях споры, о чем спорили, принимали ли участие в работе школы женщины, молодежь. Затем сказал:

— Без научных знаний, и особенно без знания революционной теории, нельзя уверенно двигаться вперед. Если мы сумеем вооружить основную массу рабочих пониманием задач революции, мы победим наверняка, в кратчайшие исторические сроки и притом с наименьшими потерями.

Прощаясь с нами, он еще раз вернулся к этому вопросу и, как бы подзадоривая нас, Артема, Калинина и меня, весело заявил:

— А ведь совсем неплохой пример показали вам иванововознесенцы. Не так ли, товарищ Арсений? — И как-то особенно тепло и сердечно посмотрел при этом на М. В. Фрунзе.— Подумайте об этом.

Завершающие дни работы IV съезда были для В. И. Ленина очень напряженными, и мы видели, что он отдает все свои силы и всю свою энергию на то, чтобы отстоять принципы марксизма от атак меньшевиков, которые, как уже было сказано, обладали на съезде большинством голосов. Однако, несмотря на все усилия Владимира Ильича и его единомышленников, IV съезд не выполнил полностью стоящих перед ним задач. Наряду с важными решениями, направленными на укрепление единства партии, съезд проявил непоследовательность, шатания, уклон в сторону реформистских методов борьбы.

Большой заслугой IV съезда РСДРП явилось утверждение нового Устава партии, в основу которого был положен принцип демократического централизма. Первый параграф Устава, по которому обнаружились серьезные разногласия с меньшевиками еще на II съезде РСДРП, был принят в ленинской формулировке. Очень важным событием для партии было слияние с социал-демократией Польши и Литвы, выработка условий объединения с латышской социал-демократической рабочей партией, с Бундом (съезд решительно высказался при этом против организации пролетариата по национальностям). Это означало победу интернационализма — создание единой рабочей партии в масштабе всей страны — и устраняло последние остатки кружковщины и разобщенности. Положительным результатом съезда было также принятие резолюций о профессиональных союзах и об отношении к крестьянскому движению, в которых была дана правильная оценка кадетской партии, а восстание признавалось единственным средством завоевания свободы.

Вместе с тем многие решения съезда, навязанные ему меньшевистским большинством, были ошибочными, они не облегчали, а затрудняли развертывание революционной борьбы, шли вразрез с коренными интересами и задачами пролетариата, всех трудящихся. Так, например, принятая на съезде меньшевистская резолюция о вооруженном восстании не только не мобилизовала массы на всемерное вооружение рабочих и решительные действия против царизма и буржуазии, но была проникнута духом неверия в победу революции и в замаскированном виде осуждала Декабрьское вооруженное восстание. И, что было особенно досадно, во вновь избранном на съезде составе Центрального Комитета преобладали меньшевики, — стало быть, справедливо предполагали мы, и в дальнейшей практической работе они будут тащить партию вправо, сбивать ее с истинно марксистского, революционного пути.

На IV съезде РСДРП произошло лишь формальное объединение двух партийных фракций.

Беседуя с нами, большевистской частью делегатов съезда, перед нашим отъездом из Стокгольма, Владимир Ильич говорил, что мы не можем смириться с решениями IV съезда, которые считаем ошибочными, и должны продолжать идейную борьбу, разъяснять массам то, что считаем правильным. Особое внимание при этом Ильич обращал на необходимость подготовки вооруженного восстания, укрепление связей рабочего класса с крестьянством, всемерное укрепление в ходе революционной борьбы подлинно народных органов власти — Советов рабочих депутатов.

В. И. Ленин предвидел, что меньшевики будут по-прежнему держать курс на соглашение с либеральной буржуазией, проводить не революционную, а реформистскую политику. Поэтому он сразу же после съезда написал «Обращение к партии делегатов Объединительного съезда, принадлежавших к бывшей фракции «большевиков»». Наряду с другими большевистскими делегатами съезда это обращение подписал и я. Вскоре В. И. Ленин опубликовал специальный «Доклад об Объединительном съезде РСДРП (Письмо к петербургским рабочим)». В докладе подробно излагался ход работы съезда и проводились те же идеи, что и в «Обращении». В. И. Ленин еще раз со всей определенностью заявил, что большевики будут продолжать открытую, решительную и беспощадную идейную борьбу против правого крыла социал-демократии (то есть меньшевиков).

«Свобода обсуждения, единство действия,— вот чего мы должны добиться...— писал В. И. Ленин.— Но за пределами единства действий — самое широкое и свободное обсуждение и осуждение тех шагов, решений, тенденций, которые мы считаем вредными. Только в таких обсуждениях, резолюциях, протестах может выработаться действительное общественное мнение нашей партии. Только при таком условии это будет настоящая партия, умеющая всегда заявлять свое мнение и находящая правильные пути для превращения определившегося мнения в решения нового съезда»⁶.

Вооруженные этими ленинскими указаниями, мы, возвратившись на места, развернули кипучую деятельность. Нам, как и огромному большинству сознательных рабочих, было ясно, что революция далеко не исчерпала всех своих сил и решающие бои еще впереди. И хотя резолюция IV съезда о вооруженном восстании страдала нерешительностью и половинчатостью, мы помнили о том, что под напором большевиков, и прежде всего В. И. Ленина, в этой резолюции сохранил свой боевой дух первый пункт, о котором еще раз напомнил Владимир Ильич всей партии в своем «Докладе об Объединительном съезде РСДРП».

«Объединительный съезд Российской социал-демократической рабочей партии, — подчеркивал Владимир Ильич,— признал непосредственной задачей движения — вырвать власть из рук самодержавного правительства. Всякий, кто забудет об этой непосредственной задаче, кто отодвинет ее на задний план,— нарушит волю съезда, и мы будем бороться с такими нарушителями самым резким образом»⁷.

Так Владимир Ильич сумел использовать в интересах партии даже слабую, меньшевистскую резолюцию съезда — он сосредоточил наше общее внимание на самом главном в ней, что удалось ему отстоять в ожесточенной полемике с Плехановым. Это был курс на дальнейший подъем революционной борьбы, на подготовку вооруженного восстания.

Примечания:

¹ «Четвертый (Объединительный) съезд РСДРП». Протоколы. Госполитиздат, 1959, стр. 225.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 24.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 369.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 46.

⁵ С. Г. Струмилин. Из пережитого. 1897—1917 гг. М., Госполитиздат, 1957, стр. 219

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 64, 65.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 65-66.

 

НА V СЪЕЗДЕ РСДРП

V (Лондонский) съезд РСДРП во время его работы иногда называли «путешествующим» съездом. И это было близко к истине.

Первоначально все мы, делегаты V съезда РСДРП, разными путями «накопились» в Финляндии и оттуда на пароходе переправились в Швецию. Из Стокгольма на поезде поехали в Мальме, где нас прямо в вагонах поместили на паром и таким образом доставили в Копенгаген — столицу Дании, где и должна была начаться работа нашего партийного съезда. Здесь в одном из залов, предоставленных в наше распоряжение местными социал-демократами, в тот же день состоялась встреча большевистских делегатов с В. И. Лениным.

Владимир Ильич выступил тогда с яркой речью, в которой говорил о необходимости мобилизовать все силы рабочего класса на активное участие в революционной борьбе. Особое внимание он уделил при этом укреплению и вооружению рабочих боевых дружин. Мы, рабочие-делегаты, горячо аплодировали В. И. Ленину, потому что многие из нас были или руководителями, или членами боевых дружин и хорошо понимали, что победить в революционной борьбе можно лишь тогда, когда на вооруженное нападение самодержавия сумеем ответить не только беззаветной смелостью и решимостью стоять до конца, но и ответной силой оружия. Окружив Владимира Ильича, мы еще долго разговаривали с ним.

Расходились в отличном настроении. Однако утром, когда мы вновь явились, нас даже не впустили в здание. Дежурившие у помещения товарищи посоветовали нам быстро забрать вещи и идти в порт — там нас уже ждал пароход. Оказалось, что датское правительство в самый последний момент отказалось от ранее данного им разрешения на работу в Дании V съезда РСДРП.

Сев на пароход, мы вновь направились в шведский город Мальме, через который уже проезжали, следуя из Швеции в Копенгаген. Но и тут нас ожидала неудача: договориться со шведским правительством о проведении нашего съезда в Швеции не удалось. Отказало нам в гостеприимстве и норвежское правительство. Меньшевики, воспользовавшись этими трудностями, пытались вообще сорвать работу съезда, но благодаря настойчивости большевистских руководителей удалось договориться с правительством Англии о проведении V съезда РСДРП в Лондоне.

И вот мы в третий раз пересекаем горловину Балтийского моря — пролив Эресунн (Зунд), на этот раз, как и в первый, в железнодорожных вагонах на пароме, чтобы проследовать транзитом через территорию Дании до Эсбьерга, откуда на пароходе мы должны были выехать в Лондон. Из окон вагонов мы видели чистенькие города, поселки, железнодорожные станции.

Но не это оставило у нас самые яркие воспоминания о Дании. Больше всего нас порадовало то, что почти на каждой станции наш поезд встречали делегации рабочих с красными знаменами и плакатами, приветствовавшие русских революционеров. Так выражали нам свои теплые чувства простые люди, рабочие, крестьяне, ремесленники, которым не было никакого дела до официальной политики датского «демократического» правительства. Им было стыдно, как они иногда говорили нам, за то вероломство, которое проявили к участникам нашего съезда официальные власти. Нас до глубины души трогало это чувство ярко выраженной пролетарской солидарности.

Рейс Эсбьерг — Лондон прошел без каких-либо происшествий. Туманная столица Англии встретила нас более или менее приветливо, но и здесь чувствовалось стремление русского самодержавия помешать работе нашего съезда, сорвать его проведение. Однако добиться этого ему не удалось, хотя и в Лондоне мы не раз замечали слежку «расейских» сыщиков,—видимо, они прибыли в Англию по специальному заданию царского жандармского корпуса. Так или иначе, но делегаты съезда оказались вне досягаемости «пашей» царизма, вдали от их «всевидящего глаза», от их «всеслышащих ушей», как сказал в свое время об этой злобной силе М. Ю. Лермонтов.

Мы собрались в помещении одной из принадлежавших обществу реформистов-фабианцев церквей (церковь Братства) на Саутгейт-Род. Именно здесь с 30 апреля по 19 мая 1907 года и проходили заседания V съезда РСДРП. Однако съезд работал лишь в будние дни, а по воскресеньям в церкви шла служба. В день отдыха мы старались познакомиться с Лондоном, с его достопримечательностями.

Вся работа V съезда РСДРП проходила в атмосфере непримиримой идейной борьбы между большевиками и меньшевиками. Борьба была столь ожесточенной, что только на рассмотрение и утверждение повестки дня съезда было затрачено шесть заседаний. И это при явном недостатке финансов — они таяли с катастрофической быстротой, их следовало всячески экономить, но фракционные страсти заставляли забывать и об этом обстоятельстве.

V съезд РСДРП был наиболее представительным съездом нашей партии: на нем присутствовало 303 делегата с решающим и 39 делегатов с совещательным голосом из 145 партийных организаций с общим числом 150 тысяч членов партии. В числе делегатов было 89 большевиков, 88 меньшевиков, 45 представителей социал-демократии Польши и Литвы, 26 представителей социал-демократии Латышского края и 55 бундовцев.

Меньшевики чаще всего блокировались с представителями Бунда. Большевиков по основным вопросам поддерживала наиболее стойкая часть социал-демократических организаций Польши и Литвы, а также Латышского края. Троцкий и отдельные делегаты, не примыкавшие официально ни к одной из фракций, составляли центр, но они были явными сообщниками меньшевиков.

Большевики в ходе работы съезда все более активно наступали на ошибочную линию меньшевиков и, по существу, разгромили их, но организационно успех не всегда удавалось закрепить из-за колебаний и поддержки меньшевиков центристами. Именно такая расстановка сил позволила меньшевикам добиться снятия с обсуждения очень важного пункта повестки дня — об оценке текущего момента. Но мы все более убеждались, что благодаря зоркости и твердой принципиальной политике В. И. Ленина меньшевики терпят одно поражение за другим и большинство делегатов съезда все более твердо становится на ленинские позиции.

Особенно заметно превосходство идейных взглядов, тактической и организационной линии большевиков-ленинцев проявилось при обсуждении отчета ЦК РСДРП, а также вопросов об отношении к буржуазным партиям, рабочем съезде и беспартийных рабочих организациях. В ходе прений по этим вопросам, как в фокусе, проявились истинные взгляды большевиков и меньшевиков в оценке движущих сил и характера первой русской революции.

Сама жизнь, весь опыт нашей борьбы убедительно показывали, что только пролетариат способен довести революционную борьбу до победного конца. Однако меньшевики продолжали цепляться за свои обанкротившиеся установки, хотя всей партии и большинству трудящихся уже отчетливо было видно, что либеральная буржуазия, за чье руководство в революционной борьбе ратовали меньшевики, все более скатывалась на контрреволюционный путь.

Резко критикуя отчет меньшевистского ЦК V съезду партии, В. И. Ленин убедительно доказал, что ЦК не обеспечил выполнения решений IV партийного съезда, все более отходил от пролетарской политики, все более скатывался на путь соглашательства с либерально-монархической буржуазией, обезоруживая партию, толкая ее на путь лишь парламентской деятельности, оставляя в стороне все многообразие самых широких и действенных внепарламентских форм борьбы.

Не понимая ни роли, ни значения глубоко революционных действий крестьянства по самовольному захвату помещичьих земель, меньшевистский ЦК дошел до того, что вопреки программным требованиям о конфискации помещичьих земель предложил думской социал-демократической фракции голосовать за кадетский проект отчуждения помещичьих земель, даже не выдвигая при этом оговорки о недопустимости выкупа.

Все это было неопровержимым свидетельством оппортунизма меньшевиков, их отхода от революционной стратегии и тактики. В. И. Ленин характеризовал все это как банкротство меньшевистской политики заигрывания и соглашательства с силами контрреволюции.

«Банкротство нашего ЦК,—говорил В. И. Ленин на съезде, — было прежде всего и больше всего банкротством этой политики оппортунизма»¹.

Осуждая оппортунистическую линию меньшевистского ЦК, большевики предлагали указать в своей резолюции по отчету ЦК, что эта линия не соответствует классовым интересам пролетариата. Это было бы настоящей оценкой деятельности меньшевиков, окопавшихся после IV съезда в ЦК РСДРП, но Троцкий и другие центристы выступили в поддержку меньшевиков. Вследствие этого меньшевикам удалось протащить на съезде резолюцию, внесенную бундовцами и социал-демократами Латышского края, в которой не давалось никакой оценки деятельности ЦК и предлагалось просто перейти к очередным делам.

Надо сказать, что такую же позорную роль сыграл Троцкий и при обсуждении отчета социал-демократической фракции II Государственной думы, допустившей в своей деятельности ряд ошибок. Вопреки требованиям меньшевиков о безоговорочном одобрении деятельности фракции, большевики настаивали на том, чтобы съезд в интересах правильного воспитания членов партии указал на ошибки фракции и выработал директивы, которыми ей предстояло руководствоваться во всей ее дальнейшей деятельности. Троцкий от имени всех центристов пугал съезд, что такая резкая постановка вопроса нанесет якобы оскорбление членам думской фракции и грозит расколом. Воспользовавшись поддержкой Троцкого, меньшевики добились того, что съезд, как и при обсуждении отчетного доклада ЦК, уклонился от оценки работы думской фракции и лишь отметил, что фракция «в общем и целом стояла на страже интересов пролетариата и революции...»².

В дальнейшем острота борьбы привела к распаду «центра», и это резко ослабило позиции меньшевиков. В итоге съезд принял большевистскую резолюцию о Государственной думе.

В резолюции подчеркивалось, что думскую деятельность необходимо подчинять внедумской борьбе пролетариата. Отстаивая эту точку зрения, В. И. Ленин говорил: «Для нас есть только одно, единое и нераздельное, рабочее движение, классовая борьба пролетариата. Этой борьбе мы должны подчинить всецело все отдельные частные формы ее, в том числе и парламентскую. Внедумская борьба пролетариата является для нас определяющей»³.

Мы, делегаты-большевики, гордились В. И. Лениным, кристальной ясностью и четкостью его революционных оценок и выводов. Несмотря на всю сравнительную слабость своей идейной подготовки в то время, я чувствовал всю широту и глубину ленинских воззрений, и мне было даже неловко за меньшевиков — как же это они, интеллигентные и образованные люди, не могут понять таких простых вещей, что, пока власть в руках царизма и буржуазии, парламент был и будет орудием правящих классов, а наша задача — мобилизовать все силы революции и направлять их к свержению самодержавия и установлению подлинно народной власти. Пока этого нет, думал я, как же можно сводить все многообразие нашей борьбы лишь к заседательской деятельности кучки наших людей в Думе? Даже если они будут действовать безупречно, то и тогда ведь это всего лишь горстка наших представителей во вражьей крепости. Да разве можно при этом забывать об океане народных сил, который бушует в стране и рано или поздно разрушит прогнившие устои самодержавия?

Особенно яростная борьба на съезде развернулась по вопросу об отношении к буржуазным партиям. По этому вопросу было заслушано четыре доклада: Ленина (от большевиков), Мартынова (от меньшевиков), Розы Люксембург (от социал-демократии Польши и Литвы) и Абрамовича (от Бунда). Но в связи с тем, что точка зрения польских и литовских товарищей в главных чертах совпадала с ленинской, а бундовцы, по существу, перепевали меньшевистские взгляды, основная линия борьбы проходила между большевиками и меньшевиками. В основе расхождений лежали коренные вопросы — совершенно разный подход к непролетарским партиям, диаметрально противоположная оценка роли либеральной буржуазии и мелкобуржуазных масс крестьянства в демократической революции.

Слушая доклады и прения по этому вопросу, мы еще раз убедились в том, как глубоко анализирует Владимир Ильич обстановку в стране и расстановку классовых сил, как ясно и четко, с подлинно марксистской прозорливостью определяет союзников и врагов пролетариата, видит сильные и слабые стороны революционного движения.

Отстаивая те же взгляды, которые он высказывал еще на IV съезде РСДРП, В. И. Ленин в своем докладе убедительно показал, что сама жизнь подтверждает перспективы развития революционной борьбы, намеченные большевиками.

Установки и выводы Ленина были предельно ясны и глубоко аргументированы. Углубление революции и обострение классовых битв привело к тому, что пролетариат все более осознает свою руководящую роль в революционной борьбе, все теснее сплачивается в самостоятельную классовую организацию и все более противопоставляет ее своему классовому врагу — буржуазии. Для этого он использует все завоевания революции. Буржуазия видит это и стремится любыми путями притупить остроту революционной борьбы, всячески мешает доведению революции до конца, все более склоняется на сторону реакции и все заметнее обнаруживает свою непримиримую враждебность интересам народных масс. В этих условиях продолжает нарастать острота аграрного вопроса в России: многочисленные остатки крепостничества давят и душат крестьянство и неизбежно толкают его на самую ожесточенную борьбу с самодержавием, со своими исконными врагами — помещиками. Эту борьбу крестьянства может поддержать и действительно поддерживает только пролетариат, а буржуазия идет на сговор с самодержавием и помещиками в их борьбе против революционных действий крестьянства. Из всего этого следует лишь один вывод: вождем, гегемоном, движущей силой революции может быть только рабочий класс, пролетариат, кровно заинтересованный в доведении революции до полной ее победы. И эта победа может быть достигнута лишь при условии, когда с ее пути будет устранена либеральная буржуазия, не способная быть ни движущей силой, ни вождем революции, и тогда пролетариату удастся повести за собой крестьянские массы.

Эта большевистская линия в буржуазно-демократической революции, намеченная еще весной 1905 года, целиком и полностью себя оправдала. Революция становилась все более революцией крестьянских масс, выступающих вместе с рабочим классом и под его руководством, а либеральная буржуазия, которая в начале революции выступала как оппозиция самодержавному строю, все больше проявляла свою антинародную сущность и все определеннее скатывалась на позиции сговора, сделки с самодержавием за счет коренных интересов народа, трудящихся. Это отлично видел В. И. Ленин, но это было все еще неясно меньшевикам.

«Необходимо со всей определенностью признать, — говорил Ленин на съезде,—что либеральная буржуазия стала на контрреволюционный путь, и вести борьбу против нее. Только тогда политика рабочей партии станет самостоятельной и не на словах только революционной политикой. Только тогда мы будем систематически воздействовать и на мелкую буржуазию и на крестьянство, которые колеблются между либерализмом и революционной борьбой»⁴.

Убедительная аргументация В. И. Ленина по этому вопросу и четкие, ясные установки, содержащиеся в большевистской резолюции, привлекли к себе внимание всей наиболее революционной части V съезда РСДРП, и ленинский проект был принят за основу, а меньшевистский — отвергнут. Все это вызвало новые яростные выпады меньшевиков против Ленина, и они решили поправками ослабить революционную направленность ленинского проекта резолюции об отношении к буржуазным партиям. Более 70 поправок и замечаний внесли меньшевики, бундовцы и троцкисты, и все они были направлены к тому, чтобы выхолостить революционную сущность проекта. Они настаивали на том, чтобы в резолюции осталось хоть упоминание о возможности «технических соглашений» с кадетами. Однако все эти уловки были разгаданы, и съезд утвердил ленинский проект резолюции. Это была большая победа большевиков.

Принятая съездом ленинская резолюция по вопросу об отношении к буржуазным партиям давала исчерпывающую характеристику и оценку непролетарских партий и четко определяла отношение к ним революционной социал-демократии. Все непролетарские партии были разделены на четыре группы. В первую группу съезд отнес реакционные, черносотенные партии, являвшиеся классовыми организациями крепостников-помещиков, тесно связанных с царизмом («Союз русского народа», монархисты, «Совет объединенного дворянства»). Во вторую вошли организации крупных помещиков и крупной торгово-промышленной буржуазии, открыто поддерживавшие царское самодержавие — «Союз 17 октября» (октябристы), и торгово-промышленная партия. В третью группу были включены партии либерально-монархической буржуазии, и главная из них — конституционно-демократическая партия (кадеты); ее социальной базой были экономически более прогрессивные слои буржуазии, буржуазная интеллигенция. Все эти партии к моменту съезда уже отвернулись от революции и ставили своей задачей прекращение ее любыми средствами. В четвертую группу съезд выделил мелкобуржуазные партии — «народных социалистов», трудовую группу, социалистов-революционеров (эсеров),—они более или менее близко выражали интересы широких масс деревенской и городской мелкой буржуазии. Они колебались между либерализмом и решительной борьбой против помещичьего землевладения и крепостнического государства, но в той или иной мере выражали интересы непролетарских трудовых масс, глубоко заинтересованных в победоносном исходе революции и поэтому являвшихся надежным союзником пролетариата в его борьбе против царского самодержавия.

Учитывая все это, V съезд РСДРП определил и свое отношение к этим непролетарским организациям. Он нацелил нашу партию на беспощадную борьбу с черносотенцами и правыми партиями, обязал социал-демократические организации разоблачать конституционные иллюзии, которые сеяли либералы в народных массах, противопоставлять либеральному лицемерному демократизму на словах подлинный демократизм пролетариата, всемерно и активно противодействовать попыткам кадетов подчинить своему влиянию и повести за собой крестьянские массы и другие слои мелкой буржуазии.

Совсем иная тактика была определена съездом в отношении трудовиков, представлявших революционную буржуазную демократию. Несмотря на свою мелкобуржуазную ограниченность, эти партии в той или иной мере отражали коренные интересы крестьянства, его непримиримую борьбу против крепостнических пережитков, помещичьего землевладения. В связи с этим съезд считал необходимым, чтобы социал-демократы вырывали мелкобуржуазные, и прежде всего крестьянские, демократические, партии из-под влияния и руководства либеральной буржуазии, привлекали их на свою сторону в борьбе за доведение демократической революции до конца и в то же время подвергали критике их ошибки и заблуждения, раскрывали их псевдосоциалистический характер. .Съезд особо подчеркнул, что совместные действия социал-демократов с этими партиями должны не ослаблять, а укреплять наши ряды, исключать возможность любых отступлений от социал-демократической программы и тактики, служить усилению натиска как против реакции, так и против предательской либеральной буржуазии⁵.

Приняв эту резолюцию, V съезд РСДРП нанес тем самым серьезное поражение меньшевизму и вооружил нашу партию четкой и определенной тактической линией в отношении к буржуазным партиям. Решения съезда и ленинские указания явились серьезным вкладом в теорию и практику международного рабочего движения, показывая, что оценивать любые буржуазные партии и вырабатывать свое отношение к ним следует, исходя из их классовой сущности и отношения их к коренным интересам народных масс.

Позорно провалилась и была полностью разгромлена на съезде реакционная меньшевистская идея так называемого «рабочего съезда», а по существу идея создания новой, бес- программной, разношерстной «широкой рабочей партии». Меньшевики давно уже носились с этой идеей, пытаясь прикрыть ее подлинное значение рассуждениями об укреплении связей с пролетарскими массами. Однако по своей сути это было стремление ликвидировать партию, растворить ее в широких беспартийных массах, заменить ее беспартийным либеральным союзом, который будто бы мог в любых условиях существовать и работать легально.

В стремлении добиться своего меньшевики пытались даже клеветать на нашу партию, характеризуя ее не как авангард рабочего класса, а как некое объединение представителей интеллигенции. Так, например, Аксельрод заявил следующее: «Я утверждаю, что партия наша по происхождению своему и до сих пор остается еще революционной организацией не рабочего класса, а мелкобуржуазной интеллигенции...»⁶ Взамен РСДРП, хотя он и не говорил этого прямо, он предлагал создать «широкую рабочую партию», куда бы входили не только социал-демократы, но и эсеры, анархисты, беспартийные и всякие иные представители рабочего люда, не связанные между собой никакими идейными убеждениями и никакими организационными принципами.

Это была явная клевета на нашу партию и явное стремление ликвидировать ее. Мы, рабочие — делегаты съезда, не могли терпеть эти наскоки на партию. Нам лучше, чем кому- либо из меньшевиков, было известно, что представляет собой наша партия и из кого она состоит. Мы знали это потому, что сами работали в низовых организациях партии и сами в какой-то мере формировали ее состав из передовых рабочих, безгранично преданных делу народа, идеалам революции. Мы не могли спокойно слушать и наблюдать прения, так как речь шла, по существу, о судьбе нашей партии, о том, быть ей или не быть, ставилось на карту все, что мы связывали с победой революции,—наша свобода, улучшение нашей жизни, будущее нас самих, наших детей, внуков и правнуков, будущее всей страны и всего нашего народа.

Вместе со своим учителем и вождем В. И. Лениным мы, рабочие-большевики, требовали не ослабления, а укрепления рядов нашей социал-демократической рабочей партии. Был выдвинут и поддержан лозунг — увеличить впятеро и вдесятеро нашу партию, но главным образом и почти исключительно за счет чисто пролетарских элементов, твердо стоявших на позициях революционного марксизма. Съезд поддержал это требование и в принятой резолюции осудил агитацию за беспартийный «рабочий съезд», еще раз подчеркнув роль РСДРП как политического вождя, боевого авангарда рабочего класса. Были намечены меры, направленные на усиление влияния партии в массовых беспартийных рабочих организациях.

Важное значение имело решение съезда об отношении к профсоюзам. В резолюции подчеркивалось особое значение профсоюзов в революционном движении и повседневной деятельности трудящихся. Съезд отверг меньшевистскую теорию «нейтральности» профсоюзов по отношению к пролетарской партии и четко определил взаимоотношения между партией и профсоюзами. В основе этих взаимоотношений лежит признание профессиональными союзами идейного руководства пролетарской, коммунистической партии и тесных организационных связей с ней. Твердое и неуклонное соблюдение этих принципов закалило профсоюзы и небывало укрепило их влияние в массах.

Эти принципы и сейчас являются залогом силы и мощи профессионального движения в нашей стране, да и во многих других странах. А где этого нет, там профсоюзы давно уже потеряли роль самоотверженных борцов за экономические и политические интересы рабочего класса, подпали под влияние буржуазии и во главе их чаще всего стоят реформистские деятели, верные слуги монополистического капитала.

Последние дни работы съезда прошли в заметной спешке, вызванной нехваткой средств на его проведение. Меньшевики попытались воспользоваться этим, чтобы не допустить преобладания в новом составе Центрального Комитета большевиков. Еще в середине работы съезда они, ссылаясь на недостаток средств, предлагали немедленно закрыть съезд.

Вопрос о нехватке средств и о дне окончания работы съезда обсуждался на 25-м (закрытом) заседании. Меньшевики предлагали тогда прекратить работу съезда без принятия каких-либо решений и при этом старались показать видимость заботы о рабочих — делегатах съезда (они, мол, имеют ограниченный отпуск и в связи с затяжкой работы съезда по приезде в Россию могут лишиться своих рабочих мест, останутся безработными). Мы, рабочие, не могли согласиться с этим фальшивым доводом.

Как и другие делегаты от рабочих организаций, я хотел дать отповедь этой меньшевистской болтовне. Попросил слова. Волнуясь и чувствуя высокую ответственность за все, что скажу, я произнес тогда первую свою речь на высшем форуме нашей партии — партийном съезде. Она уместилась в несколько строк протокольной записи:

«Говорили о рабочих. Хочу указать на одну сторону, о которой говорили здесь. Мы имеем дело не с простыми рабочими, а с.-д., которые рисковали утонуть в океане. Елкин говорил, что сама идея съезда будет дискредитирована. Мы ничего еще не сделали. Те, которые предлагают уехать, хотят дискредитировать съезд»⁷.

Кстати, стоит сказать, что во всех злоключениях, связанных с переездами делегатов V съезда из страны в страну перед началом работы съезда, на что была бесцельно истрачена значительная сумма партийных средств, в большой мере был повинен меньшевистский состав ЦК. Это они, меньшевики, без должной твердости и гарантий вели переговоры с датскими социал-демократами и не учли всех возможных противодействий датских властей, вытекающих из их связей с русским самодержавием. Большевикам, и особенно В. И. Ленину, пришлось в то время многое сделать, чтобы исправить промахи меньшевиков и изыскать дополнительные средства на продолжение работы съезда. Большое содействие Владимиру Ильичу в решении этого вопроса оказал Алексей Максимович Горький, присутствовавший на съезде в качестве гостя вместе со своей женой и другом Марией Федоровной Андреевой.

Достать нужное количество средств за границей в спешном порядке было тогда очень трудно. Английские либералы только сочувствовали нам, но палец о палец не ударили для того, чтобы практически помочь нам. Лишь при активном содействии Горького был найден один человек, который, будучи страстным собирателем автографов, согласился дать взаймы русским социал-демократам 1700 фунтов стерлингов (по тогдашнему валютному курсу 17 000 рублей золотом) при условии, чтобы на заемном письме расписались все делегаты.

Этим человеком был лондонский либеральный буржуа, мыловар Джозеф Фэлз. При выдаче займа он не потребовал каких-либо процентов по этой сумме, и это ускорило договоренность. Конечно, мистер Фэлз в какой-то мере рисковал своим капиталом, но, думается, он рассчитывал и на то, что в крайнем случае сумеет кое-что заработать на распродаже автографов многих известных русских революционеров. Английский мыловар не просчитался: сразу же после победы Великой Октябрьской социалистической революции взятая у него сумма была полностью возвращена ему Советским правительством.

Заем Фэлза русским социал-демократам сыграл в то время свою положительную роль. Однако размер его был все же недостаточен, и, чтобы уложиться в объем наличных средств, пришлось пойти тогда на самые крайние меры. Срок договора с церковью Братства истекал, а для завершения работы съезда требовалось еще время. По предложению В. И. Ленина было решено начать немедленную отправку делегатов в Россию, а для избрания ЦК и решения других, главным образом организационных, вопросов выделить от каждых четырех делегатов фракции по представителю.

Это предложение было принято, и последние заседания съезда проходили уже в другом месте, где и была успешно завершена работа съезда. Был при этом один комичный случай, свидетельствующий о крайней растерянности и беспринципности меньшевиков. При выборах состава ЦК кроме прошедших по большинству голосов оказалось пять человек, и в том числе один меньшевик, получивших равное количество голосов. Из них надо было путем перебаллотировки избрать лишь трех. И вот тогда меньшевики, не надеясь на избрание своего представителя, предложили бросить жребий (терять-то им все равно было нечего). Однако, несмотря на то что была уже глубокая ночь и надо было кончать работу, Ленин, будучи председателем на этом заседании, настоял все же на перебаллотировке, и она состоялась. Как и следовало ожидать, меньшевик остался за бортом состава ЦК.

На что только не шли наши идейные противники!

Хочется еще подчеркнуть трогательную дружбу Владимира Ильича и Максима Горького. Владимир Ильич часто беседовал с Горьким в перерывах между заседаниями, вместе с ним осматривал в свободное время достопримечательности Лондона, организовал его выступление перед нами, делегатами съезда, с докладом о перспективах развития русской художественной литературы. Я впервые видел тогда Горького и с гордостью думал о том, что вот такой большой писатель (а мне уже удалось к тому времени прочитать многие его рассказы) сочувствует нашему партийному делу, выступает вместе с нами за победоносное завершение революционной борьбы.

Держался Алексей Максимович исключительно просто и скромно, и казалось, что его даже в какой-то мере смущает такое внимание к нему В. И. Ленина, всех делегатов.

Зная о том, что рабочие — делегаты съезда получают на питание и другие личные нужды очень скромную сумму — два шиллинга в день — и не имеют никаких собственных средств, как это было у более обеспеченных наших товарищей из среды партийной интеллигенции, Алексей Максимович и Мария Федоровна создали для нас буфет, в котором мы имели возможность бесплатно съесть бутерброд и выпить кружку пива. Проникали в буфет и меньшевики, к досаде М. Горького. Я слышал, как он улыбаясь говорил:

— Как-то нехорошо получается, Мария Федоровна, сочувствуем мы большевикам, а подкармливаем и их идейных противников...

Как и на IV съезде, В. И. Ленин почти каждодневно встречался с большевистской частью делегатов на фракционных собраниях. Эти сборы не имели официальной повестки и специального председателя, а скорее всего походили на товарищеские беседы единомышленников. Как всегда, Ленин старался ничем не выделиться из общей массы, и чаще всего руководил этими собраниями не он, а кто-либо другой. Однако, несмотря на это, как-то получалось так, что Владимир Ильич всегда был в центре внимания, и мы всей душой тянулись к нему. Он внимательно слушал нас, интересовался многими вопросами, подбадривал, давал свои, казалось, весьма простые, но исключительно четкие и очень мудрые советы.

Вспоминается первый такой сбор нашей большевистской фракции в Лондоне перед началом работы V съезда. Владимир Ильич попросил нас, делегатов с мест, сообщить о настроениях в местных партийных организациях, о наказах, данных ими своим делегатам, и высказать свои соображения о том, как распределяются голоса большевиков и меньшевиков в составе делегаций от различных районов страны. Сообщения сделали представители из Петербурга, Москвы, Урала, Кавказа; я очень коротко доложил о представителях Донбасса. Владимир Ильич внимательно слушал нас и делал какие-то записи в свой блокнот. Иногда он выражал сомнение в оценке того или иного товарища.

— Мы должны твердо знать,— сказал он, — кто будет поддерживать подлинно революционные требования, кто выступит против них и кто проявит колебания, примкнет к центристам, «болоту». По мере возможности мы будем переубеждать их, перетягивать на свою сторону.

На этом собрании я вновь встретился с Ивановичем (Иосифом Джугашвили — И. В. Сталиным), который участвовал в работе съезда с совещательным голосом. Мы сидели с ним в разных местах, но он узнал меня и приветливо кивнул. А когда начался подсчет голосов в группе кавказских делегатов, он внес свою поправку в сообщение М. Г. Цхакая, сообщив, что двое из делегатов, отнесенных им к меньшевикам, на самом деле еще не определили четко своих позиций и вполне возможно, что один из них будет примыкать к «болоту», а другого есть вероятность склонить на сторону большевиков. Чувствовалось, что Иванович хорошо знает близких ему людей, разбирается в их настроении и со знанием дела определяет свое мнение о том или ином человеке. В ходе работы съезда он твердо стоял на ленинских позициях.

На V съезде я встретился также с рядом замечательных товарищей, с которыми близко сошелся еще на IV съезде партии,— с Ф. Э. Дзержинским, И. И. Скворцовым-Степановым, С. Г. Шаумяном, Е. М. Ярославским. Посчастливилось мне познакомиться и со многими другими видными большевиками и очень интересными людьми, в их числе были Л. Б. Красин, В. П. Ногин, Б. К. Слуцкая, М. М. Литвинов, Юлиан Мархлевский, И. С. Уншлихт и другие.

В. И. Ленин постоянно советовался со своими единомышленниками, делегатами съезда. Когда на съезде обсуждался вопрос о так называемом «рабочем съезде», он долго и очень глубоко разъяснял нам на фракционном совещании, на какой гибельный путь толкают нашу партию оппортунисты-меньшевики. В связи с этим он высказал мнение о возможном укреплении состава ЦК рабочими непосредственно с фабрично-заводских предприятий, хорошо знающими условия местной работы и настроения масс. В качестве возможных кандидатур для обсуждения он назвал фамилии нескольких рабочих-большевиков, в том числе и мою. При этом он пояснил, что рабочие в составе ЦК были бы своеобразными мостиками или балками, которые еще теснее связывали руководящий орган партии с рабочим классом и всеми трудящимися.

Не помню уж, как начался обмен мнениями по этому ленинскому высказыванию, но я в силу своей горячности и недостаточной зрелости в то время сразу же попросил слова и отвел свою кандидатуру. К тому же попытался бестактно иронизировать, заявив, что я никак не думал, будто нашей партии, являющейся сердцевиной и авангардом рабочего класса, для связи ЦК с рабочими нужны какие-то балки.

Владимир Ильич терпеливо слушал этот мой детский лепет, но наконец не выдержал и заразительно рассмеялся. Смеясь и в шутку грозя мне обоими кулаками, он как бы говорил: «Ну и зарываешься же ты, молодой человек». Но вслух он после моего выступления произнес самые безобидные слова:

— Ведь это же только предположение...

Мне долго после этого было стыдно смотреть в глаза Владимиру Ильичу. Но он ни тогда, ни в какое другое время, хотя мне впоследствии довольно часто приходилось встречаться с ним, ни разу не напомнил мне об этом моем промахе. И в этом проявилась величайшая гуманность и тактичность великого человека.

Наши фракционные собрания были для нас школой идейного воспитания и в то же время таким местом, где мы решали любые возникающие у нас вопросы. Характерен в этом отношении следующий случай.

В числе приглашенных на съезд был и идейный руководитель русского анархизма князь Кропоткин. Он живо интересовался ходом прений, пытливо присматривался к его делегатам и вот однажды, подойдя к нам, изъявил желание встретиться с нами, рабочими, у него на квартире за чашкой чая. Этот вопрос мы подняли на одном из наших фракционных совещаний, спрашивали, как нам быть. Помню, Владимир Ильич с улыбкой напутствовал нас:

— А что ж тут плохого — попейте чайку с князем Кропоткиным, поговорите с ним по душам. Не знаю, как вам, а ему, уверен, будет от этого большая польза.

И вот мы, группа рабочих — большевиков, уральцы, петроградцы, донбассовцы, восемь — десять человек, пошли к Кропоткину. Он встретил нас приветливо. На столе «под парами» стоял такой привычный и родной русский самовар. Нас радушно рассадила и угощала чаем не то дочь, не то родственница хозяина — молодая красивая женщина. Кропоткин, худощавый, с бородкой клинышком, какой-то очень легкий и игривый в своих сапожках с высокими каблучками, помогал ей. Нам никаких вопросов не задавал. Мы тоже молчали. Пауза становилась неловкой. Кто-то из нас спросил князя:

— Вот вы бываете у нас на съезде каждый день и, как видно, глубоко интересуетесь нашей работой, сочувствуете русской революции. Почему же вы не принимаете сейчас активного участия в революционной деятельности?

Кропоткин, мило улыбаясь, попытался отшутиться:

— Годы мои уже не те, и потом вы, наверное, знаете, что я стою за свободу личности: хочешь что-либо делать — делай, не хочешь — стой в стороне, никто и никого не должен понуждать. Человек сам несет за себя ответственность.

Разговор завязался, нам только этого и надо было. Мы стали засыпать князя вопросами, примерами, фактами.

— Человек действительно сам выбирает, что ему делать, сам несет ответственность за свои поступки, — говорили мы.— Но как все это согласуется с практикой анархизма? Анархисты выступают против организованных действий рабочих, совершают грабежи и убийства, во время забастовок действуют как штрейкбрехеры.

Кропоткин уклонился от ответа и на этот вопрос.

— Каждый человек вправе поступать по своему разумению: как хочу, так себя и веду.

— Ну, а если он грабитель и вор, убил банковского служащего, отнял у него деньги, оставил вдовой его жену и сиротами его детей, тогда как? — наседали мы.

Кропоткин скорбно сморщился и пожал плечами:

— Ну, что ж, лес рубят — щепки летят.

Нам стало предельно ясно, что мы говорим на совершенно разных языках...

Запомнилось мне тогда в Лондоне многое. Делегаты съезда посетили могилу великого учителя пролетариата и основоположника революционного мировоззрения Карла Маркса. Мы постояли минуту в скорбном молчании. Ходили на экскурсию в Британский музей, где собраны сокровища почти со всего света — из многочисленных мест обширнейшей в то время английской колониальной империи. Побывали в лондонском Гайд-парке — месте постоянных прогулок горожан, массовых народных гуляний и всякого рода митингов и выступлений ораторов. Посетили один металлургический завод. Меня удивило, что основное его оборудование было более старым, чем даже на наших русских однотипных заводах. Большое впечатление произвела на меня встреча с моряками и береговыми рабочими в лондонском порту.

Лондонский морской док в устье Темзы представлял собой огромный людской муравейник, скопище судов и механизмов, место не только упорного и тяжелого труда многих тысяч людей, но и подлинную клоаку, дно капиталистического мира. Тут можно было увидеть и валяющихся пьяных докеров, и пристающих к любому прохожему женщин, и открыто орудующих карманщиков.

Все это произвело на меня тяжелое впечатление. Поэтому можно легко представить себе, с каким чувством я покидал в то время эту богатейшую страну — страну, глубоко поразившую меня своими социальными контрастами.

В завершение рассказа о V съезде РСДРП хочется еще сказать о том, что В. И. Ленин не верил в готовность меньшевиков к дружной и согласованной работе с большевиками как на местах, так и, в особенности, в довольно пестром новом составе Центрального Комитета, где имелось 4 меньшевистских представителя из 12 избранных съездом членов ЦК. Об этом напоминали нам и уроки недавнего прошлого, когда после IV (Объединительного) съезда РСДРП меньшевики различными махинациями превратили ЦК в свой фракционный центр. Именно поэтому большевики на своем совещании сочли необходимым создать Большевистский центр во главе с В. И. Лениным. Жизнь подтвердила впоследствии, насколько мудрой и своевременной была эта мера нашей партийной предосторожности.

Перед тем как уехать, мы, большевики, собрались на свое последнее фракционное совещание — на этот раз не в церкви, а в одном из залов небольшого ресторана. По нашей просьбе Владимир Ильич сделал краткий обзор работы съезда и подвел наиболее важные ее итоги. Он особо подчеркнул наше главное достижение — победу большевиков над меньшевиками по всем принципиальным вопросам.

— Ход работы и решения V съезда партии,— сказал Владимир Ильич,— дают нам твердую уверенность в том, что мы идем по правильному пути. Но это только начало нового этапа в нашей работе. Надо довершить на местах разгром оппортунистов-меньшевиков, всемерно повышать сплоченность и руководящую роль рабочего класса в революционной борьбе, усиливать наше влияние на массы рабочих и крестьян, разоблачать все происки либеральной буржуазии, которая все более скатывается на путь контрреволюции. Мы победили, но не должны зазнаваться. Наш долг и обязанность — спокойно и уверенно вести массы по избранному пути с упорством и последовательностью, достойными наших великих учителей Маркса и Энгельса.

Закончилась трехнедельная работа V съезда РСДРП. Но перед нами был непочатый край дел, и мы всей душой рвались в родные места, чтобы вооружить своих товарищей, всю партию решениями съезда и обеспечить быстрейшее претворение их в жизнь.

Провожая нас, Владимир Ильич нашел для каждого теплое слово привета и напутствия, был весел и жизнерадостен, много шутил. Ему было в то время 37 лет, но он был уже общепризнанным авторитетом и испытанным руководителем партии.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 321.

² «Пятый (Лондонский) съезд РСДРП». Протоколы. Госполитиздат, 1963, стр. 614.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 361.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 347-348.

⁵ «Пятый (Лондонский) съезд РСДРП». Протоколы. Госполитиздат, 1963, стр. 636.

⁶ «Пятый (Лондонский) съезд РСДРП». Протоколы. Госполитиздат, 1963, стр. 505.

⁷ «Пятый (Лондонский) съезд РСДРП». Протоколы. Госполитиздат, 1963, стр. 695.