Буренин Николай Евгеньевич [5(17).12.1874—30.6.1962], участник революционного движения в России. Родился в Петербурге в богатой купеческой семье. Окончил коммерческое училище и 3 курса Академии художеств. В революционном движении с 1901; выполнял ответственные задания большевистской партии: переправлял нелегальную социал-демократическую литературу и оружие из-за границы в Россию, ведал подпольными типографиями и складами литературы, устраивал явочные квартиры, доставал средства на партийные цели; организовывал переправы через границу делегатов 4-го и 5-го съездов партии. В период Революции 1905—07 был одним из организаторов и член боевой технической группы при ЦК РСДРП. По поручению партии сопровождал М. Горького в его поездке в 1906 в США. Неоднократно подвергался репрессиям. После Октябрьской революции работал в Комиссариате театров и зрелищ, затем в театральном отделении отдела народного образования Петроградского совета. С 1921 заместитель торгпреда РСФСР в Финляндии, затем работал в Советском торгпредстве в Германии. С 1935 на пенсии; занимался литературной работой; член Союза писателей СССР. Награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Памятные годы

(отрывки из книги за 1905-1907)

В „БОЕВОЙ ТЕХНИЧЕСКОЙ ГРУППЕ"

Вскоре после январских событий 1905 года по решению Петербургского комитета РСДРП была создана «Боевая техническая группа». Возглавлял эту группу секретарь Петербургского комитета Сергей Иванович Гусев. В состав группы входили Феодосия Ильинична Драбкина («Наташа»), Софья Марковна Познер («Татьяна Николаевна»), автор этих строк («Герман Федорович») и другие товарищи.

Группа устанавливала связь с рабочими, создавала боевые отряды в районах и на предприятиях, добывала и распределяла оружие.

…

Владимир Ильич Ленин живо интересовался деятельностью «Боевой технической группы». Мы работали, руководствуясь его указаниями.

Летом 1905 года Владимир Ильич потребовал, чтобы кто-нибудь из «Боевой технической группы» приехал к нему в Женеву для решения некоторых практических вопросов, связанных с приобретением оружия за границей. Выбор пал на меня, и я, быстро собравшись, отправился к Ленину.

Я ехал в Женеву, взволнованный предстоящим свиданием, думая о том, как примет меня Ильич. Почему-то казалось, что попасть к нему будет очень трудно. Ведь я совершенно не знал, в каких условиях жили и работали наши товарищи в эмиграции.

Вопреки моим ожиданиям, я быстро и без труда попал к Владимиру Ильичу. Он жил в маленьком, типично швейцарском домике на одной из окраин Женевы. Звонка на двери не было. Я постучал. Дверь открыла приветливая, скромная женщина, одетая в обычный костюм петербургской курсистки. Это была Надежда Константиновна Крупская. Я ее сразу узнал, так как встречался с ней в Петербурге, в Смоленской школе для взрослых, где иногда участвовал в культурно-просветительных вечерах для рабочих.

Я представился, назвал свою партийную кличку — «Герман Федорович».

—   Владимир Ильич давно вас ждет и очень беспокоится, что вы так задержались с приездом, — сказала Надежда Константиновна. — Пройдемте к нему, он работает на веранде.

Вместе с Надеждой Константиновной мы вышли на веранду, пристроенную к домику. Стены ее, так же как и потолок, были увиты виноградом. Сквозь листья пробивались солнечные лучи, ярко освещавшие работавшего за столом Ильича. Перед ним лежали кипы газет, книги на русском и иностранных языках. Владимир Ильич был в простом пиджачке. И вся обстановка поразила меня простотой и скромностью: стол, несколько стульев; пол, как мне помнится, был земляной.

Ильич очень тепло встретил меня, забросал вопросами.

—   Почему поздно приехали? — раздался его немного картавящий голос. — Рассказывайте, какие привезли новости. Слышал про вас. Работаете хорошо. Как это вам удалось организовать транспорт в таком большом масштабе? Смотрите, не увлекайтесь! Провалить такое дело нельзя.

Всё это было сказано так по-товарищески, дружелюбно, что я сразу почувствовал себя очень спокойно и стал рассказывать.

Особенно подбадривал меня веселый смех, которым Владимир Ильич встречал мои рассказы о том, как нам удавалось надувать таможенных чиновников, пограничную стражу, шпиков и полицию. Никто не мог смеяться так заразительно, как Ильич. Всю мою застенчивость как рукой сняло.

Я говорил, а Владимир Ильич с живым интересом слушал меня и только изредка прерывал, обращаясь к Надежде Константиновне:

—    Надя! Ты только послушай, что он рассказывает.

Владимир Ильич подробно расспрашивал меня о том, что делается в Питере, на Украине, в Сибири, на Урале, Кавказе. Но вряд ли я сообщил ему что-либо новое. Находясь вдали от России, он знал обо всем гораздо больше, чем я, и мне оставалось только удивляться его осведомленности.

Затем Ильич очень сердечно и заботливо стал расспрашивать меня, где я устроился, как питаюсь. Я был растроган простотой Ленина, его теплым, товарищеским отношением ко мне, рядовому работнику партии.

Я уехал в Россию, горя стремлением выполнить указания, данные мне Ильичем, сделать всё возможное и, как он говорил, даже невозможное, для того чтобы помочь рабочему классу вооружиться.

При воспоминании о своей встрече с Владимиром Ильичем в Женеве мне невольно приходят на память слова Г. М. Кржижановского. Рассказывая о своем первом свидании с Лениным, Глеб Максимилианович писал: «Расставаясь с ним, я начал уличать себя в чувстве какой-то полноты жизни именно в его присутствии, в дружеской беседе с этим человеком. Уходил он — и как-то сразу меркли краски, а мысли летели ему вдогонку».

Второй раз мне довелось встретиться с В. И. Лениным спустя несколько месяцев, в Петербурге.

Как известно, в начале ноября 1905 года Владимир Ильич приехал из Женевы в Россию. Мне было поручено принять меры для обеспечения безопасности Владимира Ильича во время его переезда. И тут мне опять оказали помощь наши финские друзья.

По моему поручению навстречу В. И. Ленину в Стокгольм выехал студент Гельсингфорсского университета Ула Кастрен, сопровождавший Владимира Ильича до Гельсингфорса. Ула Кастрен и сам точно не знал, кого он сопровождает. Мы сказали ему, что он должен встретить и сопровождать одного из видных участников русского революционного движения.

8 ноября 1905 года я встречал Владимира Ильича на Финляндском вокзале в Петербурге. С вокзала мы направились на извозчике на Можайскую улицу, где жила моя сестра Вера Евгеньевна Иванова.

…

Зная, что сегодня приедет Владимир Ильич, я предупредил сестру, что зайду к ней с одним человеком, с которым должен иметь деловую беседу.

В квартире сестры Владимир Ильич пробыл несколько часов. Сюда к нему пришли Леонид Борисович Красин и другие товарищи. Потом Ильич уехал на квартиру члена ЦК РСДРП П. П. Румянцева, где прожил более двух недель.

К величайшему для меня сожалению, мне очень редко приходилось встречаться с Владимиром Ильичем, и встречи эти были весьма кратковременными. На всю жизнь я сохранил память о его необычайной скромности, приветливости, о его душевном отношении к товарищам.

„ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ"

(Александр Михайлович Игнатьев)

Описывая жизнь большевистского подполья и работавших в нем товарищей, не могу не вспомнить Александра Михайловича Игнатьева (партийная кличка его была «Григорий Иванович»).

Александр Михайлович вступил в «Боевую техническую группу» в 1905 году, вскоре после ее создания, и участвовал в ее работе до самой ликвидации группы. Это был настоящий, прирожденный боевик. Именно такие люди нужны были для той новой работы, которую мы развертывали с начала 1905 года.

…

Из своеобразных партийных заданий, которые выполнял Александр Михайлович, следует отметить его «женитьбу» на сестре фабриканта Шмидта, трагически погибшего в тюрьме во время Московского восстания в декабре 1905 года. Перед смертью Шмидт завещал свое состояние большевистской фракции РСДРП. Сестра его Елизавета Павловна хотела немедленно выполнить его волю, но, будучи несовершеннолетней, не могла этого сделать. По инициативе Л. Б. Красина, ЦК партии предложил ей устроить фиктивный брак, чтобы она попала под опеку «мужа», который передал бы партии полученное наследство. Елизавета Павловна согласилась.

Вначале кандидатом в «женихи» намечали меня, о чем сохранилось подтверждение в виде письма Л. Б. Красина Алексею Максимовичу Горькому и М. Ф. Андреевой. Вот выдержка из этого письма: «...Придется убеждать Николая Евгеньевича жениться. Дело слишком важно, приходится всякую сентиментальность отбросить в сторону и прямо уговаривать Н. Е., так как мы не имеем другого кандидата. Важно, чтобы и вы и Мария Федоровна прониклись этими доводами, так как без вашего содействия я не уверен, чтобы нам удалось уговорить Г. Ф....»

В конце концов по моему предложению остановились на Александре Михайловиче, который после некоторых колебаний согласился стать «женихом» и выехал в Женеву для выполнения задуманного.

Выбор пал на Александра Михайловича Игнатьева потому, что положение его очень этому благоприятствовало. Отец его был генерал, действительный статский советник, помещик, дворянин, и женитьба с внешней стороны была совершенно оправдана. Александр Михайлович выехал в Женеву. На заседании, на котором присутствовал Владимир Ильич Ленин, «смотрели жениха». Несмотря на его протесты («Я привык к боевой деятельности, разрешите мне не жениться!»), вопрос был всё же решен положительно.

Начались окончательные переговоры с Елизаветой Павловной. Виктор Таратута — ее возлюбленный — старался никого не допускать к ней, указывая, что должен охранять ее спокойствие, ссылаясь главным образом на то, что она беременна и ей неудобно официально венчаться в церкви. Однако Елизавета Павловна при личном свидании дала свое согласие на всё, что от нее требовалось, и решено было венчаться в Париже, в русской посольской церкви.

Резкая перемена произошла в жизни Александра Михайловича. Из профессионального революционера, жившего напряженной жизнью, полной приключений, ежеминутного риска, ему сразу надо было переключиться на роль беспечного богача, прожигающего жизнь за границей.

…

Владимир Ильич Ленин принимал живое участие в этом деле. Александр Михайлович должен был являться к нему и рассказывать обо всех подробностях. Он одобрил костюм Александра Михайловича и давал советы, как надо держать себя.

Венчание происходило по всем правилам в посольской церкви. Шафером был Михайлов, известный в подполье как «Дядя Миша». Будучи еще студентом, он был приглашен репетитором к детям фабриканта Шмидта, и благодаря ему они прониклись революционными идеями.

При венчании произошел курьез. Когда священнику пришло время сказать «поцелуйтесь», он посмотрел на Елизавету Павловну и сказал:

—    Вы, очевидно, уже раньше поцеловались, но это ничего. Господь бог благословит ваш брак.

Родившийся впоследствии младенец, так же как и последующие дети, получил фамилию Игнатьев.

Для видимости на имя Александра Михайловича была снята и хорошо обставлена квартира в четыре-пять комнат, а Виктор Таратута числился «другом дома», что для Парижа вполне естественно.

Фактически Александр Михайлович жил в каком-то захолустном доме, в комнатушке на седьмом этаже. У него постоянно ночевали товарищи, эмигрировавшие из России.

…

Следует отметить, что некоторые проекты Александра Михайловича, как человека увлекающегося, отличались и авантюризмом. Таким был проект похищения Николая II из Нового Петергофа.

Царский конвой состоял из уроженцев Кубани, главным образом из потомков запорожских казаков. Жили они в Новом Петергофе обособленно от всего остального населения. Надо сказать, что у конвойных царя были свои претензии к царскому двору. Их чувства страдали от того, что на высшие командные должности в казачьих войсках назначались представители русского дворянства, в том числе выходцы из остзейских баронов, причем они особыми актами вносились в списки казаков той или иной станицы.

До казаков доходили слухи, что молодая царица, немка по национальности, покровительствует немцам, делает их командирами, губернаторами. Конвойные были убеждены, что всё это делается без ведома царя, и хотели использовать свою близость ко двору, чтобы открыть царю глаза на всё.

Один из знакомых Александра Михайловича Игнатьева — Владимир Александрович Наумов — служил в конвое и предложил использовать настроение казаков для революционных целей.

Александр Михайлович говорил, что конвойные ему очень нравятся, что это самые красивые люди в Петербурге. С увлечением рассказывал он, как красавцы-конвойные, собирая к себе на «круг» окрестных кухарок и горничных, пели свои казацкие песни, танцевали лезгинку, гопак. Описывал их лица оливкового цвета, носы с горбинкой, белые зубы, блестевшие при улыбке. Постепенно Александр Михайлович завоевал доверие конвойных, которые охотно рассказывали ему о своей жизни. Они жаловались на «немчуру», говорили о том, как презирают сновавших вокруг сыщиков. При случае конвойные били этих сыщиков смертным боем. «Эти сволочи переодеваются, — заявляли конвойные. — Подумаешь, барин с тросточкой, а мы грудью стоим за царя, сутками с коня не слезаем».

Среди казаков образовалась инициативная группа, решившая приступить к действиям. На эту группу и думал опереться Наумов через знакомого казака. Отец Наумова был начальником почтовотелеграфной конторы на даче «ее величества», и квартира их входила в так называемую полосу оцепления. На дежурстве у Наумова постоянно находилось несколько казаков, и таким образом весь конвой хорошо знал его сыновей.

Возник такой план: написать воззвание к казакам, что царь-де обманут царицей, министрами-немцами, которые хотят его погубить, чтобы бесконтрольно править Россией. Необходимо раскрыть царю глаза. Это должны сделать казаки конвоя, как наиболее близко к нему стоящие. Так как он может им не поверить и остаться в угрожающей его жизни обстановке, то надо его «уворовать», спрятать в надежном месте и раскрыть ему глаза на всё происходящее.

Дворец со службами и окружающим парком был днем и ночью оцеплен конвоем. Ввиду того, что братья Наумовы, так же как и дети некоторых других дворцовых служащих, сочувствовали революции, то имелась возможность группе революционеров проникнуть в полосу оцепления и, находясь там, привести свой план в исполнение.

Рассчитывали на то, что воззвание вызовет возмущение казаков против высших начальников конвоя и требование удалить этих чуждых им офицеров-аристократов. В назначенный день инициативная группа должна была занять дежурные посты и захватить в свои руки царя.

К этому времени намечали приготовить буер, лучший в Новом Петергофе, принадлежавший сыну одного из дворцовых служащих. Группа революционеров должна была отбить у казаков царя, посадить его на буер и доставить в течение нескольких минут к берегам Финляндии, где уже ждали бы лошади из имения Ахи-Ярви.

Недалеко от Ахи-Ярви, в глубоком лесу, находился дачный участок некоего Денисова, с сыном которого, анархистом, Александр Михайлович сговорился снять дачу для революционных целей, не говоря, для каких. Для всех окружающих, как и для отца Денисова, на даче должна была поселиться семья, один из членов которой был буйно помешанный, чтобы таким образом можно было избежать посещения любопытных. О присутствии на даче помешанного было предварительно переговорено и с полицейским в Кивинапа (чтобы не было, как ему было сказано, «недоразумений»).

Прежде чем приступить к осуществлению этого проекта, Александр Михайлович обратился за разрешением к Владимиру Ильичу. Ленин передал Александру Михайловичу свое категорическое запрещение, заявив: «Не время тратить на авантюры силы, которые пригодятся на планомерную работу».

Это не помешало, однако, Владимиру Ильичу с большим уважением относиться к А. М. Игнатьеву.

…