От авторов сайта: впечатление непосредственного участника Кровавого воскресенья. А также от одного из руководителей Московского восстания. Кстати - да - ни руководителей восстания (кроме Шмита), ни складов оружия царской охранке взять не удалось, основными жертвами расправы оказались мирные жители, в том числе груднички. Объясняет почему впервые на съезде (4, объединительном) большинство делегатов оказалось меньшевиками. Про действия боевых организаций без стыдливого умалчивания позднесоветского агитпропа, про организацию избирательных кампаний в Думу и на партийные съезды.
Лядов М. Н.
Из жизни партии
в 1903—1907 годах
1956 (переиздание 1926)
Читать книгу "Из жизни партии" в формате PDF
Отрывки из книги:
... Я был разъездным агентом центра партии. Моей обязанностью было развозить, разъяснять и проводить в жизнь директивы центра на местах и сообщать центру настроение и состояние местных организаций. Большую часть времени я проводил именно на местах, причём не в одном месте, а во всех, где были наши партийные организации.
... В Германии русским политическим эмигрантам жить было почти совершенно невозможно. От каждого русского требовалось предъявление губернаторского заграничного паспорта. Но мало этого, каждый русский, проживающий в Германии больше трёх дней, должен был являться в полицейский участок, подвергнуться самому подробному допросу о всех своих родных, об источниках их существования, указать точно цель проживания в Германии и количество средств, которые он предполагает расходовать здесь. Немцы не удовлетворялись при этом голословным заявлением, что ты не нуждаешься, и требовали предъявить наличные деньги или какой-нибудь текущий счёт в банке, или тому подобное доказательство, что ты не окажешься бременем для немецкого государства и его подданных. В Германии могли жить только состоятельные, «незапятнанные» в политическом отношении русские подданные. Трудно было жить политическим эмигрантам и во Франции, и в Бельгии.
... Ильич очень тяжело переживал этот конфликт. Именно в то время, когда ясно наметились уже принципиальные разногласия, когда масса партийных работников на местах уже начинала понимать, что это не простая драка заграничных "генералов», а глубокой важности разногласия, определяющие весь характер деятельности партии,— в это время шатания, обнаруженные в ЦК, неизбежно грозят разрушить всю проделанную до того работу по сплочению партии. Но в то же время Ильич чувствовал, что у нас так мало сил.
... Мы все во главе с Ильичем хохотали самым весёлым образом над всей суматохой, которую подняли меньшевики по поводу карикатур. Это оказалось сильным оружием, и на каждую ругательную статью меньшевиков мы отвечали новой карикатурой.
... После ухода Кржижановского из ЦК, ареста Ленгника и Эссен (Зверя) три члена ЦК — Красин, Гальперин и Носков,—совершенно игнорируя Ильича и Землячку (последнюю, как работающую в Одесской организации, они считали выбывшей из ЦК), ещё в июле выпустили мирную декларацию в 26 пунктов, в которой решительно высказались против созыва съезда и за соглашение с меньшевиками. Часть этих пунктов появилась в том же августовском номере «Искры», в котором была помещена статья о наших похождениях на Амстердамском конгрессе. Остальную часть декларации ЦК не огласил. А в неоглашённой части три члена ЦК обрушиваются на Ленина и нас, его агентов. Заграничным представителем ЦК вместо Ленина назначается Носков. Твердокаменное большевистское Южное бюро ЦК распускается. Носков взял на себя все заграничные дела, сношения с редакцией, посылку людей в Россию, кассу, экспедицию, типографию, разрешение на печатание в партийной типографии. Ленину была оставлена только обязанность обслуживания литературных нужд ЦК, причём он не имел права что-либо печатать без разрешения всей коллегии ЦК. Одновременно, конечно, я был лишён полномочий заграничного агента ЦК и должен был передать партийную кассу и отчёт Носкову. Помощником Носкова по всем техническим делам был назначен Копп (Сюртук), ставший тоже на примиренческую точку зрения. Коппу поручено было реорганизовать экспедицию и транспорт согласно «выяснившемуся направлению деятельности ЦК». Одновременно цекисты решили включить в ЦК трёх решительных примиренцев: Дубровинского, Карпова и Любимова. Все сотрудники экспедиции во главе с В. Д. Бонч-Бруевич, Л. П. Кручининой, Л. Фотиевой (недавно бежавшей из ссылки и сразу вставшей определённо на нашу сторону) решительно заявили, что они отказываются работать при условии, когда ЦК запрещает распространять литературу большевиков (он пытался запретить отправлять в Россию книгу Ленина «Шаг вперед»), а требует распространять исключительно меньшевистскую литературу. Они все скопом уходят из экспедиции и тем самым развязывают себе руки для свободной агитации за III съезд как за единственный выход из современного хаотического состояния партии.
Носков сейчас же по приезде за границу письменно предложил Ильичу вернуться снова в редакцию «Искры». По его мнению и по мнению всей тройки чекистов, этим был бы полностью восстановлен мир в партии. Одновременно Носков известил Ленина, что так как он ничего не возразил по поводу кооптации трёх примиренцев в ЦК, то, следовательно, они считаются принятыми.
Как сейчас помню, какое тяжёлое впечатление произвела на Ленина декларация ЦК и эта наглая записка Носкова. «Это издёвка над партией,— говорил он.— Это хуже измены Плеханова».
... Даже сейчас, вспоминая тогдашнюю дрязгу, становится противно на душе. На общих собраниях дело почти всегда кончалось чуть ли не дракой. На каждого вновь приезжего из России меньшевики набрасывались, начинали его накачивать всевозможными сплетнями и обвинениями против нас. Нас, в особенности Ильича, обвиняли буквально во всех смертных грехах. И странное дело, казалось, они должны были торжествовать: в их руках была теперь и газета, и транспорт, и ЦК, и все партийные средства, и Совет партии. У нас не было буквально ничего. Но нас боялись и ненавидели теперь гораздо больше, чем когда-либо раньше.
В это время многим казалось, что наша небольшая горсточка женевских большевиков окончательно разбита. Многие из более шатких заграничных большевиков сочли нужным уйти от нас. Так, например, когда на общем собрании всех большевиков в Женеве мы делали доклад о конференции «22-х», из 46 присутствующих на собрании за нас голосовало только 30 человек, 11 голосовало против и 5 воздержалось. Но зато в России число наших сторонников росло непрерывно.
... Мне пришлось выступать на целом ряде организационных собраний профсоюзов в этот период (октябрь — ноябрь). Обычно собирались не заводские и не крупнопромышленные рабочие, а ремесленники, приказчики, рабочие мелких мастерских, прислуга. Оно и понятно: рабочие крупных предприятий создали уже свою форму организации, охватывающую всю массу, занятую в предприятии. Рабочие и служащие мелких предприятий в это время чувствовали себя особенно оторванными друг от друга. Для них профсоюз был единственно мыслимой формой организации. И они массой повалили на организационные собрания. К сожалению, до сих пор ещё недостаточно изучено это гигантское движение, это новое проявление коллективного творчества нашей резолюции. Очень немного времени уходило на чтение и принятие устава профсоюза, но зато до поздней ночи просиживала, большей частью простаивала, масса, заслушивая политические платформы революционных партий. И чаще всего в заключение собрание единогласно принимало резолюцию, что объединённые в профсоюз рабочие постановляют во всех своих выступлениях руководствоваться программой и решениями РСДРП.
... Я страшно обрадовался, когда Ильич после тщательных расспросов про Москву сам заговорил о «Новой жизни» и тоже возмущался постановкой дела там:
— Ну, разве можно нашу партийную газету выпускать на Невском? Да ни один рабочий не войдёт в нашу редакцию!
Ещё его особенно возмущало, что вся хроника по примеру буржуазных газет заполнена придворными и министерскими сплетнями, а настоящей рабочей хроники нет. Надо всех разогнать, кто составляет хронику, набрать настоящих рабочих-хроникёров, они и только они могут дать то, что нам нужно, связать нас с массами. Возмущали Ильича и высокие оклады, которые назначили себе редакторы. Когда я в свою очередь поделился с Ильичем своими впечатлениями от визитов в редакцию, Ильич сказал:
- Ну вот хорошо. Завтра я соберу партийную часть редакции и кое-кого из старых партийцев. Вы выступайте от имени москвичей, хорошо будет вызвать еще кого-нибудь из Москвы, надо разогнать всех этих минских и теффи и создать свою газету, в которой мы были бы полными господами.
Я сейчас же после свидания с Ильичем вызвал по телеграфу Марата. Вскоре состоялось заседание расширенной редакции «Новой жизни».
... И Ильич начал нас подробно расспрашивать о нашей московской работе. Он ею был очень доволен; особенно тем, что москвичам удалось так тесно связаться с массами, тем что в наш руководящий аппарат и в наш актив втянуто так много рабочих; хвалил Ильич москвичей и за то, что они сумели создать и сохранить руководство всем движением в руках партийной организации.
- В Питере,— говорил он,— не то, совсем не то, здесь партийная организация затёрта Советом. А в Совете все в говорильню, в рабочий парламент стараются превратить.
... Помню, некоторые из наших делегатов, когда вполне определилась картина съезда, подымали вопрос о том, стоит ли вообще продолжать эту канитель, не лучше ли сорвать съезд и разъехаться по домам. Ильич на это не соглашался, говорил, что горячиться не нужно, съезд надо довести до конца, что мы объединимся не только с меньшевиками, но и с национальными социал-демократическими партиями. Поляки и латыши, безусловно, пойдут с нами по всем важнейшим вопросам, может быть даже и часть бундовцев. На этом съезде, правда, они ещё не имеют решающего голоса, но зато на следующем вместе с ними мы задушим меньшевиков. Если мы сорвём съезд, националы к нам, к одним большевикам, не присоединятся. А кроме того, говорил Ильич, рабочие массы не поймут сейчас раскола, у них настолько велика тяга к единой партии, что они осудят нас за срыв съезда. Меньшевики, взяв руководство партией в свои руки, на деле докажут, что они руководить не могут, что они фактически боятся революции. Вот тогда массы пойдут за нами в случае раскола.
... Была организована также слежка за передвижением войск из Гельсингфорса. Если б жандармы или войска направлялись в это время к Таммерфорсу, в определённом месте путь был бы взорван дежурившими во всё время конференции финскими красногвардейцами, мы были бы предупреждены об опасности и имели бы время на заготовленной моторной лодке уйти в море и перебраться в Швецию. Так что в отношении безопасности конференция была организована прямо блестяще.
За время конференции в Таммерфорс прибыли трое подозрительных русских. Двое из них, как только поселились в гостинице, были арестованы полицией, так как их паспорта показались полиции подозрительными. Их выпустили из тюрьмы лишь через несколько дней после того, как уехал последний участник конференции. К третьему нельзя было придраться. Все документы у него были в порядке. Но, как только он устроился в гостинице, к нему ввалился здоровенный финн-рабочий и очень обстоятельно растолковал ему, что в Таммерфорсе живёт 30 тысяч рабочих, все они социал-демократы и все они очень не любят русских шпиков. Если он не хочет сегодня же очутиться в море, то пусть лучше с первым же поездом, который уходит через два часа, едет назад, в Питер: «Я тебя сам провожу до Гельсингфорса». Понятно, субъект не стал упрямиться и уехал в сопровождении красногвардейца.
... Они пойдут в Думу не для того, чтобы что-нибудь дать вам, чтобы провести какой-нибудь выгодный для вас закон, а для того, чтобы вместе с вами, вместе со всеми рабочими и крестьянами всей России подготовить вооружённое восстание, решительный штурм против всего царско-помещичьего строя. Выбирайте только тех выборщиками и депутатами, кто сможет организовать всех вас, избирателей, и подготовить к выступлению. Не Дума, а вы сами во главе с выбранными вами депутатами доведёте революцию до конца, отобьёте наступление реакции, отберёте всю помещичью землю. Пусть идут в Думу только те, кто готов вместо Думы попасть на каторгу, на виселицу.
Так приблизительно проводили мы нашу избирательную кампанию, и всюду на заводах наши кандидаты проходили почти без всякой конкуренции с другими партиями.
... Не надо забывать, что тогда быть членом партии было нелегко и небезопасно. Каждое наше собрание кроме официальных избирательных собраний с разрешения властей проходило с риском быть схваченным, арестованным, избитым казаками. Собирались иногда ночью, иногда в глубокой шахте под землёй, иногда в лютую стужу в лесу, а раз, помню, мне пришлось делать доклад в купальне посреди замёрзшего пруда. После долгого, утомительного рабочего дня молодые рабочие и старики шли на такие собрания, мёрзли в плохой одежонке, но терпеливо простаивали иногда всю ночь, никто не уходил.
... На самый банкет я не пошёл, но товарищи рассказали много забавного. Центральными фигурами нашими были выдвинуты Горький, Ленин и Плеханов. Вокруг них всё время толпился кружок одетых по-бальному кавалеров и дам, которые разглядывали их буквально, как зверей в зоологическом саду. Ильич страшно сердился, очутившись в таком положении. По его словам, он хотел уже плюнуть на всё и уйти. Он всё ждал: «скорей бы начинали» торжественную часть с речами, тогда бы можно было высказаться и отвечать. Но англичане молча глазели на них и почти не задавали вопросов или задавали самые нелепые, вроде тех, какие задавали журналисты жёлтой печати. Ильич всё подталкивал вперёд Плеханова, чтобы тот начал говорить, но тот упорно молчал и говорить отказывался. Тогда Ильич не выдержал и начал речь на русском языке.
Речь была далеко не дипломатическая. Он говорил приблизительно так: мы знаем, что вы наши классовые враги, что вы не можете понять нашей пролетарской революции. Но вы, как буржуи и капиталисты, должны быть заинтересованы в победе нашей революции над царизмом, потому что эта победа даст вам возможность в более культурную свободную Россию ввозить гораздо больше товаров, чем сейчас. Вот поэтому в ваших интересах поддержать нашу партию, которая одна может довести революцию до конца...
Содержание
За границей в 1903 г.
В Берлине
В Женеве
Поездка в Россию
Измена ЦК
Амстердамский конгресс
Разрыв с ЦК
Конференция «22-х»
Большевистское издательство и большевистский центр 1905 год
III съезд
Летом 1905 г. в России
Октябрьская забастовка 1905 г.
Убийство и похороны Баумана
Профсоюзы
«Новая жизнь»
Приезд Ильича
Декабрьские дни
Подготовка Объединительного съезда
Стокгольмский съезд
1Дума
Разгон Думы
Свеаборгское восстание
Конференция военных и боевых организаций РСДРП
Работа на Урале
Лондонский съезд