В. Анучин
Встреча и переписка с Лениным
Встреча
1
21 февраля (по старому стилю) 1897 года я приехал из Томска в родной Красноярск, где мне нужно было устроить свои дела перед отъездом в Петербург. Здесь я узнал, что на днях ждут приезда видного социал-демократа В. И.Ульянова.
Прибытие политических ссыльных всегда служило праздником для красноярской революционной молодежи: ждали политических новостей и поучительных бесед, а приезд автора всем известной статьи «По вопросу о рынках»1 взволновал публику: ждали острых дискуссий Ульянова с народниками.
Пристанищем для политических ссыльных служили дом и квартира вдовы Поповой; здесь же сам собою образовался и клуб, где собирались молодежь и ссыльные, жившие в Красноярске. Мне до сих пор непонятно: почему этот «клуб» не был разгромлен полицией, но факт тот, что если приезжий ссыльный не знал, где остановиться, то жандармы сами сообщали ему адрес Поповой.
Через несколько дней Валя Попова, в то время гимназистка, сообщила мне, что Ульянов приехал.
— Ну, каков? — спросил я.
— Слишком уж серьёзный... неразговорчивый и не любит народников: Тютчева2 назвал прошлогодним снегом, а иногда, впрочем, становится совсем другим, дурачится с ребятишками, Женьке козу-егозу показывает.
В тот же вечер я пошел к Поповым. Народ еще не собрался, и Владимир Ильич сидел за чайным столом в кругу пяти-шести молодых людей.
Когда меня представили Владимиру Ильичу, он прищурено улыбнулся и сказал:
— Ну, вас нечего спрашивать: како веруеши? У вас на лбу написано, что вы народник.
— Не совсем так, — отвечал я.
— А-а?! Стихи пишете? Поэт?
— Тоже нет.
— А отвечаете вот в рифму?
— Случайность, ваше преосвященство, — ответил я фразой из анекдота.
— Так и запишем, — рассмеялся Владимир Ильич, — случайный поэт.
— Пока... просто революционер.
— Вот так диковинка: просто революционер. Не народник и не социал-демократ?
— Да.
— Любопытно... Революционер без программы? Во имя чего же вы хотите его величество огорчить?.. Это у Салтыкова, помните: мальчик в штанах и мальчик без штанов. Значит, вы мальчик без штанов?
Раздался дружный хохот, а меня разбирала обида.
— Я не хочу ничего принимать на веру. Я хочу сам разобраться, своим умом дойти. Вот учусь пока, — неуклюже протестовал я.
— Это другое дело, — сразу посерьезнел Владимир Ильич, — это другое дело... Извините... Над чем вы теперь работаете?
— Штудирую «Науку логики» Гегеля.
— Гегеля, — вскинул бровями Владимир Ильич.
— Он ведь семинарист бывший, у них философию проходят, — сказал кто-то из сидевших за столом.
— Очень хорошо! Очень хорошо! — суховато откликнулся Владимир Ильич, и улыбка у него погасла.
— Кроме того, он областник, — рекомендовали меня.
— Любопытно, — опять оживился Владимир Ильич, — мы с вами должны поговорить об областничестве, но это потом, а пока скажите только: ваше сибирское областничество — это сепаратизм или федерализм?
— Федерализм.
— Любопытно! Это уже лучше... Обязательно расскажите мне подробности как-нибудь потом, наедине.
— это он же устроил семинарский бунт в Томске, — продолжалась информация обо мне.
— Бунта не было — поправил я, — был жандармский разгром.
— Слышал, слышал — сказал Владимир Ильич, — это же кошмарная история... И даже с человеческими жертвами, как говорят?
И мне пришлось рассказать о событиях в Томской духовной семинарии в 1895— 96 годах, причем Владимир Ильич настойчиво допытывался о деталях эпизода.
— Д-дда! — закончил он нашу беседу, — очень знаменательно! Если уже в духовных семинариях будущие попы читают Чернышевского, Герцена, Маркса и Энгельса, то это хороший показатель общих настроений. Жаль, что все идет стихийно. Организация нужна. Ох, ребятки, как нужна организованность! Иначе пустоцвета много будет.
2
В последующие дни я частенько захода в клуб, но беседовать с Владимиром Ильичом не пришлось — всегда было много народа, зато мне представилась возможность понаблюдать. Владимир Ильич явно сторонился очень принятых в то время споров марксистов с народниками. Чуть бывало затеется такая дискуссия, Владимир Ильич как-то поблекнет; потом начнет потирать кончик носа согнутым указательным пальцем и, наконец, не вытерпев, уйдет из комнаты. Оно и понятно. Наши доморощенные марксисты были подкованы, главным образом, доводами из брошюры самого Владимира Ильича, а народники неизменно тянули нудные акафисты всеисцеляющей общине, но кроме того, они никогда не отличались хорошим знакомством с политической экономией. Но надо было видеть, какое живейшее участие Владимир Ильич принял в прениях по докладу одного молодого красноярца — «Беллетристика при социализме». Владимир Ильич сыпал направляющими вопросами, наводящими репликами; подзадоривал ораторов и втягивал в беседу молчальников.
Скептически настроенный юноша Скорняков3 подпустил ложку дегтя:
— Мечты, мечты! Где ваша сладость!
Владимир Ильич взискрился:
— Да, мечты, молодой человек! Мечты! Без мечты человек превращается в животное. Мечты двигают прогресс. Величайшая мечта — социализм...
— А при социализме мечтать будут?— не унимался Скорняков.
— А вы думаете, что тогда будут чмокать у корыта и радостно хрюкать от изобилия? Осуществленная мечта — социализм — откроет новые грандиозные перспективы для самых смелых мечтаний...
Скорняков: - Я предпочитаю синицу в руки.
Голос. «Оклад, медаль, в полоску брюки».
Взрыв хохота, и разговор вернулся к докладу.
Не переносил он также тех крикливых начетчиков из молодежи, которые, не имея своих мыслей и суждений, барабанили градом цитат из философских книг (тогда было в моде кстати и некстати, а часто и с явными натяжками, цитировать Фейербаха, Гегеля и Маркса), — увидев эту неприязнь Владимира Ильича, я понял, почему он поблек, когда я в первой нашей беседе упомянул о работе над Гегелем: он обеспокоился, что я стану глушить его цитатами. Но Владимир Ильич проявил беспредельную предупредительность, когда я попросил его помощи в уяснении трудно понимаемых мест из того же Гегеля.
Явно недолюбливал Владимир Ильич тех женщин и девушек-революционерок, которые подчеркнуто, щеголяли небрежностью туалета. Подметив такое нерасположение, я как-то сказал, что у нас придумана прибаутка: «волос клоком, юбка боком, чулки штопором». Владимир Ильич пришел в восторг и записал прибаутку себе в памятную книжку, заметив: — А и злоязыкий же народ, сибиряки.
Особенно любил Владимир Ильич хоровое пение. Красноярцы народ певучий, и из молодежи всегда составлялся неплохой хор.
Владимир Ильич очень часто просил нас петь, и его особенно волновала фраза из известной песни, которую он тихонько подпевал: - Ты голову честно сложил...
Рокотание басов на последнем слоге слова «сложил» он сопровождал мерным покачиванием головы в такт песне, а глаза у него при этом были такие, словно он смотрел куда-то вдаль.
3
В те дни Владимир Ильич усиленно работал над материалами для своей книги «Развитие капитализма в России», а в квартире у Поповых постоянные сборища и шум, работать было почти невозможно, — тогда Владимиру Ильичу отвели крохотную, об одном оконце, комнатку в соседнем домике.
Вскоре же Владимир Ильич получил (через доктора В. М. Крутовского) разрешение работать в знаменитой Юдинской библиотеке. Библиотека Г. В. Юдина находилась за городом, на даче, и я взялся провожать туда Владимира Ильича, тем более что и у меня была надобность порыться в некоторых редких книгах.
Весна выдалась холодная, с пронизывающим ветром, а пальто у Владимира Ильича, что называется, па рыбьем меху — тогда одолжились где-то овчинной, городского обихода, шубой-барнаулкой и шапкой-ушанкой из песца.
— Хорошо-то, хорошо, — сказал Владимир Ильич, — только очень уж эскимосисто: собаки лаять будут.
Но мы заверили Владимира Ильича, что красноярские собаки не будут шокированы его одеянием.
Сперва Владимир Ильич осмотрел библиотеку, обшарив буквально все закоулки, на что ушел целый день.
За завтраком (любезный владелец библиотеки или его управляющий позаботился и об этом) Владимир Ильич был в приподнятом настроении.
— Да ведь это же клад! Цены нет такому сокровищу! Д-дда!!. Много грехов простится вашему кабатчику за его библиотеку4. Весь ваш Красноярск не стоит Юдинской библиотеки.
Владимир Ильич с яростью наголодавшегося набросился на книги и изводил невероятное количество тетрадей (простых, школьных) для своих записок.
На обратном пути я решил отомстить за поношение моего города.
— Вот вы, Владимир Ильич, сказали, что весь Красноярск не стоит Юдинской библиотеки?
— А-а!.. Обиделся?! Ну, что же, еще раз скажу: заурядный, тусклый, мещанско-чиновничий городишко.
— Но молодежь мещанско-чиновничьего происхождения, мне кажется, вам не противна?
— Это ловко подвел, бурсак! — улыбнулся Владимир Ильич. — Ладно! На молодежь сделаем скидку. Но и только?
— Нет, не только.
— Ну, хвастайте дальше.
— Кроме Юдинской библиотеки, Красноярск дал художника Сурикова.
— Как? — даже остановился Владимир Ильич. — Наш знаменитый Суриков родился в этой трущобе?.. И что же, сохранились у вас какие-нибудь памятники о его пребывании?
— Дом, в котором он родился и жил, преспокойно стоит на своем месте.
Наш путь лежал как раз мимо дома Суриковых. Осмотрели его снаружи, заглянули со двора, — обычный красноярский дом.
— Д-да! — задумчиво сказал Владимир Ильич, — великие люди не особенно стесняются в выборе места для своего рождения.
4
Всего мне довелось ходить с Владимиром Ильичом в библиотеку три раза. Однажды он, наконец, вспомнил намеченный разговор об областничестве, а я давно ждал его и, надо признаться, имел затаенную надежду распропагандировать Владимира Ильича. Стараний я приложил много, но по лицу собеседника увидел, что моя агитация не имеет никакого успеха. Тогда я решил взять напором.
— Владимир Ильич, с вашими установками партия весьма считается, — скажите определенно ваше мнение.
— Можно!.. Если сибирское областничество имеет хоть какую-нибудь организующую роль, если областничество не партия, а только демократический блок с лозунгом федеративного устройства России, то... то «до Твери нам по пути».
В другой раз шли мы по тому отрезку Садовой улицы, что пролегал от строившихся тогда вокзальных сооружений к городскому саду. Здесь по обе стороны улицы густо расположилось множество кабаков и харчевок самого низшего пошиба.
Неожиданно нам преградил дорогу до неправдоподобия оборванный субъект в позе провинциального трагика, явный пьянчужка.
— Достопочтенные господа социалисты! Снизойдите к горькому положению погибающего таланта. Последний удар роковой судьбы сокрушил мое сердце! Вчера скончалась моя жена, верный спутник мрачной жизни, — и я не имею на что похоронить ее бренные останки. Владимир Ильич достал свое, серенькой замши, портмоне и, подавая пьянчужке серебряный рубль, сказал:
— Вот возьмите. И, пожалуйста, передайте поклон вашей супруге.
Пьянчужка долго стоял с растерянным видом, держа монету в протянутой руке. Потом догнал нас, подал Владимиру Ильичу его рубль и, уже не ломаясь, сказал:
— Благодарю за урок. На полбутылки, за ваше здоровье, нужно только двадцать копеек. Владимир Ильич с очень серьезным видом обменял ему рубль на двугривенный.
...Владимир Ильич высоко ценил заостренную и меткую мысль. Как-то, будучи в мужской компании, мы сообщили ему несколько терпких с аттическою солью сибирских народных поговорок и прибауток.
— Великолепно! Великолепно! — хлопал себя по колену Владимир Ильич. — Вот где надо учиться нашим писателям. Одной фразой наповал бьет... а знаете что?.. Вам необходимо создать кружок фольклористов и составить большой сборник. Вот будет клад для беллетристов и ораторов.
...Утомившись трехчасовой работой в помощь мне над гегелевскими головоломками, Владимир Ильич по-мальчишески захлопнул книгу.
— Баста. Платите за работу: расскажите что-нибудь о вашем... трижды славном и знаменитом Красноярске.
И я рассказал ему о Мошарихе.
Жил-был в Красноярске крупный золотопромышленник Мошаров. Умер. Его еще молодая, бездетная вдова неожиданно стала пить, чего раньше за нею не водилось, и чем дальше, тем сильнее. Ни дружеские увещания, ни врачебное воздействие не помогают. Пьет. И вот пришел день: Мошариха бросила дом, имущество, бриллианты, парижские наряды, надела рубище, нищенскую суму через плечо к ушла в мир бездомных и голодных.
Весь город знал Мошариху. В грязных отрепьях; на ногах опорки рваные; обрюзгшее от пьянства лицо; живет, собирая милостыню и ночуя под забором. А в банке у нее лежит полмиллиона золотом, и каждый день сюда течет золото с четырех приисков.
Ее считали «во Христе юродивой» и милостыню подавали охотно.
Летом Мошариха обыкновенно жила в шалаше за оградой Старого собора. Она нередко останавливала меня, когда я проходил мимо, идя с рыбалки, и угощала чаем из котелка, кипевшего тут же на костре.
Однажды, видя, что Мошариха совсем трезва, я решился задать ей вопрос, с которым обычно избегали к ней обращаться, так как она всякий раз сильно раздражалась.
— Скажи, тетушка Мошариха, почему ты свои богатства бросила?
После небольшой паузы она хрипло ответила:
— А потому, молодчик, что деньги те душегубные... кровушка на них рабочая, липучая... Сама на приисках была, своими глазаньками видела скотничью жизнь рабочего.
— Какая нелепая, истинно-русская трагедия! — взволнованно сказал Владимир Ильич. — Алмаз, затоптанный в грязь!
Молча, шагает по диагонали комнатушки.
— Д-да! Великая и убогая Русь... А тема-то какая! Огромнейшая глубина и значительность...
В упор остановился передо мною:
— Пишите рассказ: «Мошариха».
— Что вы! Это тема для Достоевского.
— Ну, и что же? Достоевский был у нас первым, но не последним. Нужно захотеть быть Достоевским... Да! Захотеть... Бросьте Гегеля и пишите «Мошариху»4.
...В середине марта я уехал из Красноярска.
Переписка
Моя переписка с Владимиром Ильичом обнимает период с 1903 по 1913 год. Так как Владимир Ильич жил в эти годы заграницей, переписку пришлось вести, используя нелегальные партийные связи.
Кратко определить содержание переписки невозможно. Владимир Ильич был ненасытным в отношении материалов и информации, причем диапазон его интересов был исключительно широк. Поэтому остановлюсь здесь только на нескольких, в то время актуальных вопросах, давших темы для писем.
Социальные идеалы Конфуция. Китайский философ Конфуций (род. в 551 г. до нашей эры) сочинил проект организации «единого мирового государства со Всемирным Советом» во главе. Владимир Ильич неоднократно возвращается в письмах к этому вопросу, требует деталей и интересуется попытками осуществления конфуцианской программы и, в частности, опытом национализации земель в Китае.
Индийская материалистическая философия. В широкой публике было распространено мнение, что индийская философия — исключительно мистическая, а на самом деле в Индии существовала и сильная материалистическая школа с резко выраженным антирелигиозным направлением. Владимир Ильич придавал большое значение изучению этой философии и искал возможности перевода книг на русский язык. Последняя задача, к сожалению, не выполнена и до настоящих дней.
Арабские философы. Владимир Ильич очень заинтересовался работой арабского философа Ибн-Калдуна «Пролегомены», в которой говорится о значении производственных отношений и о роли экономических факторов. Ленин спрашивал: «Нет ли еще таких хороших философов на Востоке?»
«Азия для азиатов». Поражение России в русско-японской войне дало Японии титул «великой державы», и в результате японский империализм стал возрастать головокружительно. Лозунг «Азия для азиатов» имел в виду гегемонию Японии над всей Азией, причем границами этой территории на западе японцы намечали... Уральский и Кавказский хребты.
Эту затею Владимир Ильич считал чистейшей авантюрой, но постоянно требовал информации по данному вопросу и рекомендовал сибирской общественности «быть начеку и зорко посматривать на восток».
«Тихоокеанская эра». Из истории известно, что мировые культурные центры перемещались: Месопотамия, Египет, Греция, Рим, Европа, — отсюда названия: «Средиземноморская эра» и «Европейская эра». Американская пресса, горячо поддержанная японской, стала трубить о конце европейской эры и о наступлении тихоокеанской. Роль творцов новой культуры должна, де, перейти, главным образом, к американцам и, частично, к японцам и жителям Австралии. Владимир Ильич относился к «тихоокеанской эре» юмористически:
— А про вашу-то Сибирь и забыли, что она тоже выходит, хотя и задворками, на Тихий океан!
— Хотят через нашу голову культуру перебросить. Ошибаются! Это не так просто, и не вечно Россия будет на правах «земель кабинета его величества»!
Хотя и в шутливых тонах, но к данному вопросу он возвращался несколько раз.
«Сибирская конституция». Один из крупнейших петрашевцев Н. А. Спешнев (1821—1882). отбыв каторгу, был принят на службу генерал-губернатором Восточной Сибири П. Н. Муравьевым-Амурским. Это тот самый Спешнев, который впервые, если я не ошибаюсь, в России сделал доклад (в Иркутске) о «Манифесте коммунистической партии». Спешнев был оценен Муравьевым и стал ближайшим его сотрудником. В 1857 г. 22 декабря Спешнев доложил генерал-губернатору Муравьеву проект «Генерального положения о Сибирских Соединенных Штатах». Это и была «Сибирская конституция». Не надо удивляться поведению генерал-губернатора. Кроме Муравьева, сибирских сепаратистов поддерживали многие крупные чиновники, присланные из России, в том числе тобольский губернатор Деспот-Зенович, иркутский генерал-губернатор граф Игнатьев, томский губернатор Гондатти и красноярский губернатор Крафт. После событий 1905 г. сепаратистское движение стало угасать и, в конце концов, окончательно слилось с левым крылом сибирского областничества, поставившего лозунг: Федеративная Россия.
Владимир Ильич чрезвычайно интересовался данным вопросом.
На запросы Владимира Ильича мне иногда приходилось отвечать не письмами, а целыми «трактатами», как однажды пошутил А. М. Горький.
Из писем Ленина на злобу дня отмечу два - одно дружески-язвительное — о «богостроительстве» А. В. Луначарского и другое гневное — о Троцком (письмо из Кракова, в конце ноября 1913 г.). Отзыв о Троцком был очень резкий: «человек со свихнувшимися мозгами», «почти несомненный прохвост», «пролаза».
Из писем Владимира Ильича я не делал секрета: они читались в кружках, нередко переписывались, а письмо о Троцком было гектографировано и распространено.
Из переписки взято всего несколько моментов, но и они показывают, какой широтой охвата жизни обладал Ленин, каким зорким был кормчий нашей великой революции.
От редакции журнала: В. И. Анучин — научный работник, писатель. Родился в 1875 г. в с Базаиха, Красноярского края. В 1902 г. Анучин окончил Петербургский Археологический институт по этнолого-географическому отделению и работал в музее Антропологии и Этнографии Академии наук. С 1905 по 1907 гг. проживал в г. Красноярске, затем с 1908 по 1911 гг. — в Петербурге, а с 1911 по 1922 г. — в Томске. В последние годы Анучин состоял профессором по кафедре физической географии Пединститута имени Горького в г. Самарканде. Умер в 1943 г. Литературно-художественные произведения Анучина объединены в сборниках: «Рассказы сибиряка», СПБ, 1899; «Сибирские сказки», СПБ, 1905 г.: «По горам и лесам». Анучину принадлежит много научных трудов. Последние его работы: «Исчезнувшие народы Средней Азии» «Роль географических факторов в жизни человечества».
В. И Анучин был высокообразованным человеком, особенно он имел большую эрудицию в вопросах, касающихся Сибири и Азии. Анучин состоял в длительной переписке с В. И. Лениным — с 1903 по 1913 гг. В этот же период он переписывался с А. М. Горьким (письма Горького к Анучину опубликованы в «Сибирских огнях», 1941 г., № 1). Из 23 писем Горького Анучину в пяти письмах говорится о В. И. Ленине. В письме от 2 июня 1912 г. Горький писал Анучину: «По этому вопросищу (т. е. по вопросу о будущем Сибири. Ред.) Влул (т. е. Вл. Ульянов-Ленин. Ред.) будет Вам писать детально, а Вы к нему прислушайтесь — это человек большого плавания». В другом письме Горький сообщал Анучину, что его письмо к Ленину все-таки дошло и, что Ленин будет писать Анучину подробно с оказией. В письме от 7 июня 1909 г. Горький рассказывал, как Владимир Ильич часто вспоминает о беседах с Анучиным, изображая Анучина, завлекающим его в сибирскую веру. В письме от 4 октября 1912 г. Алексей Максимович писал, что Ленин заинтересовался указанием Анучина на то, что один из первых, кто указал на роль экономических факторов и производственных отношений, был арабский историк XIV века Ибн-Калдун. 7 марта 1913 г. Горький попрекал Анучина за неаккуратность по отношению к Ленину: «Кстати, мне случайно известно, что Вы не ответили на очень важное письмо Ул.— ответ очень нужен, имеет большое значение».
В начале 1941 г. редакция «Сибирских огней» обратилась к В. И. Анучину с предложением написать для журнала свои воспоминания о встрече и переписке с В. И. Лениным. Анучин, поддерживавший тесную связь с «Сибирскими огнями», тотчас же ответил согласием и вскоре прислал статью о своей переписке с Владимиром Ильичом. Воспоминания о встрече им были написаны раньше и опубликованы в журнале «Литературный современник» (1940 г., № 1). Для «Сибирских огней» он собирался их расширить. Начавшаяся вскоре война отвлекла Анучина от этой работы. В 1943 г. внезапная смерть оборвала его жизнь. Мы публикуем воспоминания Анучина о встрече с Лениным в их первом варианте и статью о переписке, как они были присланы «Сибирским огням».
- Брошюра В. И. Ленина „По вопросу о рынках", напечатанная на гектографе, была получена в Томске в 1895 году.
- Тютчев — ссыльный народник, живший в Красноярске.
- Скорняков - впоследствии меньшевик.
- Юдин имел водочный завод и сеть кабаков в Красноярске. В течение многих лет он собирал огромную библиотеку с рядом редчайших книг. Царское правительство отказалось купить Юдинскую библиотеку, и она была приобретена библиотекой конгресса Вашингтона.
- Владимир Ильич знал, что В. Анучин пишет рассказы.
Сибирские огни 1947 № 2
Благодарим за предоставленный материал Геннадия Нестерова