О связи между Марксом и Гегелем
Я хотел бы бегло и схематично затронуть здесь некоторые вопросы, касающиеся связи между Марксом и Гегелем9.
Я отказываюсь от риторики и от майевтики, сократовской либо феноменологической. В философии на самом деле все начинается с конца. Поэтому я начну с конца. Я выкладываю мои карты на стол, чтобы каждый мог взять их в руки. Эти карты такие, какие есть, они отмечены печатью марксизма-ленинизма. При такой подаче они, разумеется, предстанут в виде заключений без посылок.
Предлагаю отправную точку. Вопрос о связи между Марксом и Гегелем в настоящее время является решающим. Это вопрос теоретический, от него зависит будущее стратегической науки номер — один в современную эпоху — исторической науки и будущее философии, тесно связанной с этой наукой, — диалектического материализма. И, как вытекает из вышесказанного, это вопрос политический. На определенном уровне он вписывается в процесс классовой борьбы.
Чтобы понять, насколько важен в наше время вопрос о связи между Марксом и Гегелем, надо рассматривать его как некий симптом и объяснять как симптом неких последующих реальностей. Для определения симптома надо выразить эти реальности в виде тезисов.
Тезис 1. Союз или слияние рабочего движения и марксистской теории — величайшее событие в истории классовых обществ, то есть практически во всей истории человечества. В сравнении с ним пресловутый «переворот» в науке и технике, о котором мы слышим с утра до ночи (атомная эра, электронная эра, эра компьютеров, космическая эра и т.д.), при его несомненной важности ограничивается научно-технической сферой. Все эти события имеют куда меньшее значение, их последствия затрагивают лишь отдельные аспекты в развитии производительных сил.
Мы сейчас переживаем неизбежные последствия этого слияния, этого союза. Первые результаты — социалистические революции (СССР, Китай и т.д., революционно-освободительные движения в Азии, Вьетнаме, Латинской Америке, возникновение новых коммунистических партий и т.п.).
А. В этом союзе осуществляется «союз теории и практики».
Б. Этот союз представляет собой не свершившийся факт, а борьбу за его свершение. Борьбу, которая может закончиться сокрушительным поражением. Или полной победой. Эта борьба происходит и внутри самого союза. Одно из ее обострений было вызвано Первой мировой войной: кризис II Интернационала. А сейчас мы наблюдаем кризис мирового коммунистического движения.
В этом союзе равноценными членами выступают рабочее движение и марксистская теория. Мы будем говорить только о марксистской теории. Что такое марксистская теория?
Тезис 2. Марксистская теория включает в себя науку и философию.
В классической традиции рабочего движения, от Маркса до Ленина, Сталина и Мао, марксистская теория определяется как совокупность двух различных теоретических дисциплин: науки (согласно ее общей теории, определяемой как исторический материализм) и философии (определяемой термином «диалектический материализм»). Между этими двумя дисциплинами существуют совершенно особые связи, им нельзя дать определение, не затронув различных политических интересов и политических курсов. Например, свести философию к науке — значит впасть в правый оппортунизм (экономизм). Свести науку к философии — значит впасть в левый оппортунизм (субъективизм).
Я не стану сейчас углубляться в изучение этих связей. Скажу лишь вот что: из двух дисциплин, науки и философии, наука занимает детерминирующее положение в том смысле, в каком этот термин употреблен в книге «Читать "Капитал"» и уточнен Бадью в «Критике» (майский номер за 1967 год). Наука определяет все. Но доминирующее положение занимает философия.
Тезис 3. Маркс основал новую науку — науку истории общественных формаций, или науку истории.
Основание науки истории, осуществленное Марксом, — величайшее теоретическое событие в современной истории.
Чтобы разъяснить мою мысль, прибегну к образному сравнению.
Существует известное количество различных наук. Можно сказать, что все они занимают определенное место в некоем пространстве теории. Место, пространство — это понятия метафорические. Но через них выражены определенные факты: соседство одних наук с другими; связи между соседствующими науками; доминирование одних наук над другими. Однако есть науки, подобные островам, не имеющие соседства (они существуют обособленно, таков, например, психоанализ).
Теперь, когда мы это установили, нам откроется факт, о котором свидетельствует вся история науки, — факт наличия в этом пространстве теории необъятных научных континентов.
1. Континент Математики (открытый древними греками).
2. Континент Физики (открытый Галилеем).
3. И третий необъятный континент, открытый Марксом, — континент Истории.
В соответствии с найденным нами образом можно сказать, что континент никогда не бывает необитаемым; он всегда оказывается «населенным» многообразными, более или менее идеологизированными научными дисциплинами, которые не знают, что принадлежат к этому «континенту». Например, континент Истории до Маркса был населен различными философиями истории, политической экономии и т.д. Когда континентальная наука открывает свой научный континент, это влечет за собой не только упразднение прав всех тех, кто населял его прежде, но и коренной пересмотр всей прежней структуры данного «континента».
Нельзя бесконечно выстраивать метафоры, иначе пришлось бы говорить ими и дальше о том, что, когда для научного познания открывается новый континент, происходит изменение поля исследования, или эпистемологической разрыв, и т. д. Предоставляю вам самим сметать на живую нитку все эти метафоры, дабы составить из них единое целое. Но настанет день, когда придется заняться не шитьем и штопкой, а куда более сложным делом.
Открытие научного «континента» сопровождается разрывом во временной и теоретической последовательности. Этот разрыв нельзя представлять себе как точку, не имеет он и завершения; он является протяженным разрывом, бесконечной работой по освоению только что открытого поля исследования. Эта бесконечная работа есть научная практика в ее специфической форме.
Тезис 4. Всякое великое научное открытие приводит к великому перелому в философии. Открытия в науке, распахнувшие перед нами необъятные научные континенты, по времени совпадают с основными вехами в истории философии:
1-й континент. Математика: рождение философии. Платон.
2-й континент. Физика: коренной перелом в философии. Декарт.
3-й необъятный континент. История, Маркс: революция в философии, о которой возвестил XI Тезис о Фейербахе. Конец классической философии, она перестала быть объяснением мира, теперь она — преобразование мира.
Загадочные слова. Пророческие, но загадочные. Как философия может быть преобразованием мира? И какого мира?
Как бы то ни было, мы вместе с Гегелем можем сказать: философия всегда появляется после. Она всегда отстает. Она всегда запаздывает.
Этот тезис чрезвычайно важен для нас: марксистская философия, или диалектический материализм, не может не отставать от исторической науки. Нужно время, чтобы новая философия родилась на свет, сложилась и обрела форму, получила развитие после великого поворота в науке, который подспудно подготовил ее рождение.
Не забудем также, что в случае Маркса все самозванные специалисты данного научного континента с жаром отрицали, опровергали и оспаривали научный характер открытия. Так называемые гуманитарные науки все еще удерживают власть на своем старом континенте. Теперь они вооружились сверхсовременными технологиями в математике и т.д.. но их теоретическая база осталась прежней, это все тот же старый идеологический хлам, только ловко перетасованный и подкрашенный. Не считая редких исключений, бурное развитие так называемых гуманитарных наук, а в особенности наук общественных, — это всего лишь aggiornamento10 старых технологий социальной адаптации и реадаптации, то есть технологий идеологических.
Величайший скандал во всей интеллектуальной истории нашего времени: все кругом рассуждают о Марксе, почти все считают себя в большей или меньшей степени марксистами в том, что касается гуманитарных или общественных наук. Но кто дал себе труд по-настоящему вчитаться в произведения Маркса, понять их новизну и сделать из этого теоретические выводы? Сто лет прошло после Маркса, а все без исключения специалисты по гуманитарным наукам по-прежнему возятся со старым идеологическим хламом, подобно тому как сторонники аристотелевой физики продолжали заниматься аристотелевой физикой спустя полвека после Галилея. Много ли найдется философов, которые не считают Энгельса и Ленина ничтожествами в философии? Думаю, их наберется от силы два-три человека. Даже философы-коммунисты придерживаются отнюдь не высокого мнения об Энгельсе и Ленине. Много ли найдется философов, которые изучали историю рабочего движения, историю революции 1917 года и китайской революции? Маркс и Ленин удостоились великой чести: они разделяют участь интеллектуальных изгоев с Фрейдом, и, когда о них заходит речь, их предают так же, как предают Фрейда. Но в этом скандале нет ничего скандального, между философскими идеями существует взаимосвязь, которую можно назвать вынужденной; эта вынужденная взаимосвязь — идеологическая, а значит, политическая. А у власти сейчас находятся буржуазные философские идеи. Вопрос о власти — это вопрос номер один также и в философии. Ведь философия в конечном счете есть политика.
Тезис 5. Как осмыслить научное открытие Маркса?
Если мы серьезно отнесемся к тому, что Маркс говорит о реальной диалектике истории, то поймем: не «личности» делают историю — хотя ее диалектика реализуется в них и в их практике, — а массы в ходе классовой борьбы. Этот принцип действует и в политической истории, и в истории вообще. То же самое можно сказать и об истории науки. Не отдельные ученые творят историю науки, хотя ее диалектика реализуется в них и в их практике. Эмпирические личности, о коих говорится, что они совершили то или иное открытие, лишь реализуют в своей практике взаимосвязи и синтез, которые гораздо масштабнее их самих.
Вот теперь пора обратиться к проблеме связи между Марксом и Гегелем.
Я представлю здесь эту проблему крайне схематично. Давайте будем учитывать, что имеем дело лишь с обозначением проблемы, а также с указанием — весьма схематичным — на условия ее местоположения.
Чтобы обрисовать это местоположение, я буду руководствоваться указанием Энгельса, которое подхватил и развил Ленин и которое известно как «Три источника марксизма». «Источники» — устаревшее идеологическое понятие, но для нас важно, что Энгельс и Ленин для определения данной проблемы пользуются не терминологией истории как таковой, а терминологией истории теорий.
Они строят для нас мизансцену с участием трех теоретических «действующих лиц»: классической немецкой философии, английской политической экономии и французского социализма. Можно дать этим действующим лицам имена: Гегель, Ри-кардо, а также Бабёф, Фурье, Сен-Симон и т.д. Для простоты и удобства изложения я оставлю в стороне французский социализм и уделю основное внимание Рикардо и Гегелю как символическим представителям английской политической экономии и немецкой философии.
Воспроизвожу здесь весьма обобщенную схему «теоретической практики», которую я впервые предложил пять лет назад в статье о материалистической диалектике (и повторно опубликовал в книге «За Маркса»).
То есть (в весьма схематичном отображении): Маркс («Капитал») — это продукт обработки Гегелем (немецкой философией) английской политической экономии + французский социализм или, другими словами результат воздействия
Таким образом, продуктом обработки Рикардо гегелевской диалектикой является «Капитал» = Маркс.
В этом тезисе нет ничего новаторского, и на нем, конечно же, могут основывать свои рассуждения также и ортодоксальные толкователи марксизма, поскольку при своей схематичности он может навести на мысль, будто Маркса с Рикардо связывает лишь применение им к Рикардо гегелевской диалектики.
Но этот тезис в классической марксистской традиции всегда неразрывно связан с тезисом о переворачивании. К Рикардо был применен не просто Гегель, а перевернутый Гегель. Загадочное определение. Как понимать это переворачивание? Вот первое свидетельство, что мы столкнулись здесь с проблемой.
Второе свидетельство. У классиков марксизма мы можем встретить его в различных вариантах. Приведу лишь один: парадоксальные и на первый взгляд противоречащие друг другу заявления Ленина о связи Маркса с Гегелем.
В книге «Что такое "друзья народа"» Ленин утверждает, что Маркс не имеет ничего общего с гегелевскими триадами, и «Капитал» не является их применением к Рикардо.
А в «Заметках на полях» (которые еще называются «Тетрадями по диалектике»11) Ленин пишет: «Афоризм: Нельзя вполне понять «Капитал» Маркса, и особенно его 1 главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!»
Однако в тех же заметках на предыдущей странице Ленин пишет: «Анализ заключений у Гегеля (...) напоминает о подражании Гегелю у Маркса в I главе».
Это выражение странным образом напоминает знаменитые и загадочные слова Маркса, написавшего в послесловии ко второму немецкому изданию «Капитала»: «В то время когда я работал над первым томом "Капитала", крикливые, претенциозные и весьма посредственные эпигоны, задающие тон в современной образованной Германии, усвоили манеру третировать Гегеля, как некогда во времена Лессинга бравый Мозес Мендельсон третировал Спинозу, как "мертвую собаку". Я поэтому открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории стоимости местами даже кокетничал характерной для Гегеля манерой выражения,..»
Странное получается применение Гегеля к Ри-кардо. Давайте подытожим все, что нам известно.
1. Не просто Гегель, но перевернутый Гегель Переворачивание = извлечение рационального зерна из мистической оболочки.
2. И еще: «кокетничание» с гегелевской манерой выражаться, говорит Маркс. «Подражание», как говорит Ленин.
3. Если отвлечься от подражания и кокетничания, все же остается это странное переворачивание. Это превращение идеализма в материализм: на место идеи ставится материя.
Но сказать это - значит высказать слишком общие соображения по тому вопросу, который мы перед собой поставили. Ибо это давно уже было сказано и сделано Фейербахом в плане идеологии. Это переворачивание касается не только общей концепции мира, но и вполне конкретного момента — диалектики. Маркс «переворачивает» ее, ибо его диалектика — «полная противоположность» диалектике Гегеля. А что значит противоположность диалектике Гегеля? Загадка. Надо проникнуть глубже, до самого рационального зерна, то есть до содержания, имеющего теоретико-научную ценность. Тут уже речь пойдет не о переворачивании, а о критической экстракции, о некоей «демистификации» диалектики. Но что значит «демистифицировать»? Если задача такова, то о применении уже не может быть и речи.
Собрав все эти свидетельства, я с большим трудом, сделав немало оплошностей, все же выдвинул следующую гипотезу:
1. Маркс не «применял» Гегеля к Рикардо. Он воздействовал на Рикардо чем-то взятым у Гегеля.
2. Что-то взятое у Гегеля — это прежде всего перевернутый Гегель. Переворачивание Гегеля распространяется исключительно на концепцию мира = превращение идеализма в материализм.
Концепция мира = тенденция. И только. Тенденция той или иной концепции мира сама по себе не может дать научных концептов.
3. Но если это так, значит, Гегель понадобился Марксу вовсе не для превращения идеалистической тенденции в материалистическую, а для чего-то другого. Для чего-то имеющего касательство к диалектике. Теперь мы больше не нуждаемся в этой метафоре — «переворачивание», ее заменит другая. Перевернуть гегелевскую диалектику = демистифицировать ее = отделить рациональное зерно от иррациональной оболочки. Но отделить в данном случае не значит просеять (что-то оставить, а что-то отбросить). Отделить в данном случае может означать лишь одно: преобразить. Диалектика Маркса — не что иное, как преображенная диалектика Гегеля.
4. Итак, Маркс подвергает Рикардо воздействию Гегеля, то есть воздействует на Рикардо преображенной гегелевской диалектикой.
Надо заметить, что гегелевская диалектика преобразилась в процессе теоретической работы, которую провела над Рикардо. Орудие теоретического труда, преобразующее теоретическое сырье, само преобразуется в процессе своей преобразовательной деятельности.
Результат — диалектика, которую мы видим в действии на страницах «Капитала»; это уже не гегелевская, а совершенно другая диалектика.
Это различие стало для нас сырьем в нашей работе. Отсюда и результаты, с которыми можно ознакомиться в книгах «За Маркса» и «Читать "Капитал"».
У Маркса мы нашли главным образом следующее:
не-гегелевскую концепцию истории;
не-гегелевскую концепцию социальной структуры общества (структурированное целое, обладающее доминантой);
не-гегелевскую концепцию диалектики.
Если все эти тезисы обоснованы, то их последствия для философии поистине грандиозны, и главное из них — отказ от базовой системы классических философских категорий.
Эту систему можно представить так:
Первопричина = [(Субъект = Объект) =
Истина] = цель) = Обоснование.
Эта система представляет собой замкнутый круг, ибо суть Обоснования в том, что адекватность субъекта и объекта должна являться телеологической первопричиной всякой истины. Я не могу доказать здесь правдивость этой формулы, подобной замкнутому кругу.
В результате этого отказа рождается новая концепция философии, и не просто новая концепция, но новая модальность бытия, новая философская практика — философский дискурс, который исходит из других позиций, нежели классический философский дискурс.
Чтобы это стало очевидно, прибегнем к аналогии из области психоанализа.
1. Речь идет о том, чтобы произвести сдвиг — «что-то изменить» во внутреннем устройстве философских категорий.
2. Чтобы в результате философский дискурс обрел иную модальность — зазвучал иначе:
3. Но так, чтобы философия не прекратила своего существования.
По видимости философский дискурс — наиболее осознанный из всех возможных. По сути же философия есть некое выражение бессознательного. Но никто не собирается упразднять философию, так же как никто из психоаналитиков не стремится к уничтожению бессознательного. Надо воздействовать на бредовые видения философии (которые служат базой для философских категорий) таким образом, дабы во внутреннем устройстве всех инстанций философского бессознательного что-то изменилось и бессознательный дискурс философии нашел себе место и заявил о себе именно с того места, какое определяют ему производящие его инстанции.
Я не стану более углубляться в эти важнейшие вопросы.
Но есть еще вот какой момент. Во всём, что было нами написано о Гегеле, нет упоминаний о ценном наследии, которым Маркс, по его признанию, обязан Гегелю. Маркс преобразовал гегелевскую диалектику, но он получил от Гегеля щедрый дар: идею диалектики. Об этом мы еще не говорили. И теперь я хочу сказать несколько слов.
В послесловии ко второму немецкому изданию «Капитала» Маркс говорит о диалектике.
В этой статье можно выделить два определения.
1. Диалектика критична и революционна.
Обратим внимание на двойственность диалектики. Она может быть:
а) преображением данности
— «свершившегося факта» (des Bestehenden)
— существующего порядка
Диалектика
= Благословение
существующего порядка (в обществе, науке);
б) критической и революционной. Она признает относительность всякого предустановленного порядка как в общественной жизни, так и в научных теориях, включая различные общества и системы, учреждения и понятия.
Диалектика = критика абсолютного с позиций исторического релятивизма. У Энгельса эта тема выражена с предельной ясностью: диалектика лишает понятия неподвижности (прямой подхват гегелевской темы: критика Рассудка со стороны Разума}.
Мы не выходим из круга гегелевских тем. Все остается формальным, а значит, очень опасным. Довод: спонтанно релятивистская / историцистская интерпретация этой концепции диалектики как критики Рассудка с его косностью. Контрдовод: решительный отпор, который Ленин дает релятивизму и историцизму («Материализм и эмпириокритицизм»), буржуазным идеологиям истории и диалектики.
2. Но есть кое-что и поважнее. Гегелевская диалектика содержит некое «рациональное зерно», Какое же?
Чтобы уяснить себе это, надо существенно отклониться от темы. Нам придется снова обратиться к истории теории Маркса. Ключевой момент в этой истории — разрыв с Фейербахом. Этот разрыв мгновенно, точно вспышка молнии, обозначился в «Тезисах о Фейербахе». «Тезисы о Фейербахе» были написаны в спешке, сразу после грандиозного научного события: добавления Гегеля к Фейербаху (это имело место в «Рукописях 1844 г.») «Рукописи» — материал взрывной. Произвольное добавление Гегеля к Фейербаху вызывает поразительный результат: acting out12 теоретического противоречия у молодого Маркса и в итоге — преодоление разрыва с теоретическим гуманизмом.
* * *
Говорить о разрыве молодого Маркса с теоретическим гуманизмом значит четко сформулировать определенный тезис: если Маркс разошелся с этой идеологией, следовательно, когда-то прежде он вступил с ней в брак; но если он вступил с ней в брак (ежели только этот брак не был фиктивным), это означает, что она существовала на самом деле. В браках, освященных историей теорий, никогда не бывало химерических супруг, даже в той особой теоретической области, какой является химерическая область идеологий. Теоретический гуманизм, с которым Маркс некогда вступил в брачный союз, — это гуманизм Фейербаха.
Маркс «открыл» Фейербаха, как это сделали все младогегельянцы, в совершенно особых условиях, о которых я вслед за О. Корню уже высказался ранее. Фейербах на какое-то время в теоретическом смысле «спас» радикальных младогегельянцев от неразрешимых противоречий, вызванных в их рационалистско-либеральном «философском сознании» прусским государством, каковое, будучи «в себе» воплощением разума и свободы, упорно не желало признавать собственную «сущность» и переходило все границы приличия в своем неразумии и деспотизме. Фейербах в теоретическом смысле «спас» их, объяснив причину противоречия разум—неразумие: он выдвинул теорию отчуждения человека.
Понятно, что ни по какому праву, даже по праву марксиста, нельзя, заговорив о Фейербахе, отделываться от этого разговора цитатами из его сочинений или из Маркса и Энгельса, которые в отличие от нас внимательно его читали. Нельзя отделаться от него и удобным, хоть и безграмотным эпитетом, который, однако, эффектно звучит в полемике: спекулятивная антропология. Как будто достаточно отнять у антропологии спекулятивный характер, чтобы она, антропология (если мы вообще понимаем, что обозначили этим словом), оказалась жизнеспособной: утка с отрезанной головой может пробежать еще сколько-то, но немного. Как будто достаточно произнести эти волшебные слова, чтобы получить возможность называть Фейербаха Фейербахом. Попробуем все же называть Фейербаха Фейербахом или, если нельзя будет иначе, употреблять это имя в сокращении.
Мы, конечно же, будем говорить лишь о Фейербахе 1839-1845 годов, то есть об авторе «Сущности христианства» и «Основ философии будущего», а не о Фейербахе после 1848 года, который вопреки прежним своим правилам стал похож на горячительный напиток, сильно разбавленный водой (в лучшую свою пору он утверждал, что всякой вещью надо наслаждаться в чистом, беспримесном, «естественном» виде — например, кофе следует пить без сахара).
Тот Фейербах, который написал «Сущность христианства», в истории философии занимает совершенно особое место. Ведь ему удалось небывалое дело: «положить конец немецкой классической философии», свергнуть (если точнее — «ниспровергнуть») Гегеля, последнего из философов, подводившего итог всей истории этой науки, с помощью философии, теоретически отсталой по сравнению с великой идеалистической немецкой философией. Причем «отсталой» в самом прямом смысле. Если в философии Фейербаха и сохранились некоторые следы немецкого идеализма, то ее теоретические основы более раннего происхождения. Вместе с Фейербахом мы из 1810 года возвращаемся в 1750-й, из XIX века переносимся в XVIII век. Парадоксально, но факт: по причинам, от которых у добротной послегегелевской «диалектики» голова пошла бы кругом, именно теоретическая отсталость фейербаховой философии благоприятно, прогрессивно повлияла на идеологию и даже на политическую историю его последователей. Но не будем сейчас на этом задерживаться.
Философия, в которой сохранились следы немецкого идеализма, но которая сводит счеты с немецким идеализмом и с его главным представителем, Гегелем, при помощи теоретически отсталой философской системы. Как это следует понимать?
Следы немецкого идеализма: Фейербах берет на себя решение философских вопросов, поставленных немецким идеализмом. Прежде всего вопросов Чистого Разума и Практического Разума, Природы и Свободы, вопросов познания (что я могу знать?), морали (как я должен поступать?) и религии (на что я могу надеяться?). То есть основных кантовских вопросов, «подхваченных» после критики их Гегелем и после того, как Гегель выдвинул свои модели их решения (говоря вообще, после критики кантовских различий или абстракций, которые, по мнению Гегеля, возникают вследствие недооценки Разума, низведенного до роли Рассудка). Фейербах вновь ставит вопросы немецкого идеализма, намереваясь решить их по-гегелевски: он хочет представить единство кантовских различий или абстракций в образе чего-то напоминающего гегелевскую Идею. Это «что-то», напоминающее гегелевскую Идею и одновременно радикально «переворачивающее» ее, есть Человек, или Природа, или Sinnlichkeit13 (чувствующаяматериальность, рецепция и чувствующая интерсубъективность).
Собрать все это в единое целое, то есть представить как подлинное единство эти три понятия — Человек, Природа и Sinnlichkeit, — поистине ошеломляющая теоретическая задача, которая превращает «философию» Фейербаха в философскую претензию, то есть в теоретическую бессвязность факта, окрыленную «желанием» неосуществимой философской связности. «Желание» это, конечно, трогательно, даже возвышенно, ибо в нем выразилось отчаянное стремление вырваться из-под власти философской идеологии, против которой оно, в конечном счете, бунтует, а значит, ощущает себя ее пленником. Так или иначе, но эта неосуществимость привела к созданию философского наследия, сыгравшего значительную роль в истории и повлиявшего как непосредственно (на Маркса и его друзей), так и опосредованно (на Ницше, на феноменологию, на некоторые направления современной теологии и даже на ее недавнее порождение — философскую «герменевтику»).
Именно это неосуществимое единство (Человек— Природа— Sinnlichkeit) позволило Фейербаху «решить» главные философские вопросы немецкого идеализма, «превзойдя» Канта и «свергнув» Гегеля. Например, кантовские вопросы — различия между Чистым Разумом и Практическим Разумом, Природой и Свободой и т.д. — находят у Фейербаха решение в едином принципе: Человеке и его свойствах. Например, кантовский вопрос научной объективности, а равно и гегелевский религиозный вопрос находят у Фейербаха решение в поразительной теории зеркальной объективации («объект существа есть объективация его Сущности»): объект - объекты — Человека суть объективация Человеческой Сущности). Например, кантовский вопрос Идеи и Истории, который Гегель преодолел в своей теории Разума как решающего момента Идеи, находит у Фейербаха решение в поразительной теории интерсубъективности, определяющей род человеческий. В основе всех этих решений мы всегда находим Человека, его свойства и его «сущностные» объекты (зеркальные «отражения» его Сущности).
Таким образом, Человек у Фейербаха — единственный, первоначальный и основополагающий концепт, который берет на себя всё, который заменяет Трансцендентальный Субъект, ноуменальный Субъект, эмпирический Субъект и кантов-скую Идею, который также заменяет гегелевскую Идею. Получается, что «конец классической немецкой философии» — это попросту словесное упразднение всех ответов, какие она давала на главные вопросы, признавая однако актуальность этих вопросов. Это замена ее решений разнородными понятиями, нахватанными из философии XVIII века (сенсуализм, эмпиризм, материальность Sinnlichkeit, позаимствованные у Кондильяка; псевдобиологизм, навеянный идеями Дидро; идеализм, ставящий в центр всего Человека и его «сердце», — взято у Руссо) и объединенными с помощью теоретической игры слов в концепт, именуемый Человеком.
Отсюда и необычность позиции Фейербаха, и возможности, которые открывала перед ним его непоследовательность: объявлять себя попеременно либо одновременно (он не усматривал в этом ни лукавства, не непоследовательности) материалистом, идеалистом, рационалистом, сенсуалистом, эмпиристом, реалистом, атеистом и гуманистом. Отсюда и его нападки на Гегеля, у которого спекуляция будто бы свелась к абстракции. Отсюда и его призывы к конкретности, к «вещи как таковой», к реальному, к осязаемому, решительное неприятие любых форм отчуждения, каковое, по его мнению, по сути является абстракцией. Отсюда и его идея «переворачивания» Гегеля, которую Маркс долгое время принимал и разделял как подлинную критику Гегеля, хотя на самом деле она не выходит за рамки эмпиризма, для которого Гегель является лишь сублимированной теорией: свойство превращается в субъект, идея — в осязаемую реальность, абстрактное — в конкретное и: т.д. Старый фокус, его посредственные варианты нам продолжают показывать еще и сегодня.
Вот с каким «теоретическим гуманизмом» столкнулся Маркс. Я говорю «теоретическим», потому что Человек для Фейербаха не только Идея в кантовском смысле слова, но и теоретическая основа всей его философии — как Cogito для Декарта, как трансцендентальный Субъект для Канта, как Идея для Гегеля. Этот, именно этот теоретический Гуманизм мы видим в действии на страницах «Рукописей 1844 г.»
Но перед тем как перейти к Марксу, следует сказать еще несколько слов о последствиях этой парадоксальной философской позиции, которая грозится камня на камне не оставить от немецкого идеализма, но не подвергает сомнению ни один из поставленных им вопросов и для их решения намеревается использовать набор концептов XVIII века, набор, подвластный теоретическому Человеку, заменяющему этими концептами единообразие и «философскую» взаимосвязанность.
Ибо нельзя безнаказанно возвращаться во времена, предшествующие какой-либо философии, не отказываясь от вопросов, поставленных этой философией. Такой теоретический регресс при сохранении вопросов, возникших позднее, приводит к резкому сужению философской проблематики сегодняшнего дня при видимости ее «переворачивания», которое на самом деле — всего лишь неосуществимое «желание» ее перевернуть.
Энгельс и Ленин заметили это «сужение» проблематики по сравнению с Гегелем. «Рядом с Гегелем Фейербах выглядит карликом». Обратимся к главному: из наследия Гегеля Фейербах неоправданно пожертвовал Историей и Диалектикой, а точнее, Историей или Диалектикой, поскольку у Гегеля это одно и то же. Тут Маркс, Энгельс и Ленин опять-таки не ошиблись: Фейербах — материалист в том, что касается науки, но... он идеалист в том, что касается истории. Фейербах рассуждает о природе, но... не говорит об Истории, ее место у него занимает Природа. Фейербах — не диалектик. И т. д.
Эти суждения обоснованны, но с позиций сегодняшнего дня нуждаются в некотором уточнении.
Разумеется, у Фейербаха об истории сказано немало, он умеет различать «индусскую человеческую природу», «иудаистскую», «древнеримскую» и т.п. Но мы не найдем у него теорию истории. А главное, у него нет и следа той теории истории, которой мы обязаны Гегелю, — истории как диалектического процесса создания форм.
Конечно, мы можем сразу же сказать, что у гегелевской концепции истории как диалектического процесса есть неисправимый изъян — это телеологическая концепция диалектики, заложенная в структуре гегелевского метода и заключающаяся в понятии Aufhebung14 (преодоление-сохраняюшее-преодоленное-как-внутренне-пережитое-преодоленное), непосредственно выраженное в гегелевской категории отрицания отрицания (негативности). Когда критикуешь гегелевскую философию истории за то, что она телеологическая, за то, что с самого своего зарождения она преследует некую цель (достижение абсолютного Знания), тем самым ты отвергаешь телеологию в философии истории; но когда ты одновременно принимаешь гегелевскую диалектику такой, какой она есть, то странным образом противоречишь сам себе, ибо гегелевская диалектика телеологична в своих структурах — ведь ключевой структурой гегелевской диалектики является отрицание отрицания, принцип, представляющий собой чистую телеологию, будучи при этом идентичен диалектике.
Вот почему вопрос о структурах диалектики — ключевой, главный вопрос во всякой материалистической диалектике. Вот почему Сталина можно назвать проницательным философом-марксистом, по крайней мере в этом аспекте, за то, что он вычеркнул отрицание отрицания из числа «законов» диалектики.
И однако в той степени, повторяю, в той степени, в какой можно абстрагироваться от телеологии в гегелевской концепции истории и в его диалектике, следует признать: Гегель дал нам нечто такое, чего Фейербах в своем увлечении Человеком и Конкретным был абсолютно неспособен понять, — концепцию истории как процесса. Бесспорный факт — и «Капитал» тому свидетельство, — что такой важнейшей философской категорией, как процесс, Маркс обязан Гегелю.
Маркс обязан Гегелю и еще кое-чем, чего Фейербах даже не заметил. Он обязан ему концептом процесса без субъекта. В философских беседах, которые потом иногда превращаются в книги, считается хорошим тоном утверждать, будто история по Гегелю — это «История отчуждения человека». Что бы ни имели мы в виду, мысленно произнося эту формулу, в наших устах она звучит как философское высказывание, беспощадное по смыслу, который без труда распознается если не в самом высказывании, то в его производных. Мы говорим: История есть процесс отчуждения, обладающий субъектом, и субъект этот — Человек.
Но, как справедливо заметил г-н Ипполит, нет ничего менее отвечающего мысли Гегеля, чем эта антропологическая концепция Истории. Да, для Гегеля История — это процесс отчуждения, но Человек не является субъектом этого процесса. В истории по Гегелю речь вообще идет не о Человеке, а о Духе, и, если нам позарез необходимо (хотя в отношении «субъекта» так быть не может), чтобы у Истории был некий «субъект», то тут надо говорить о «народах», а точнее (и здесь мы приближаемся к истине), о неких моментах в развитии Идеи, ставшей Духом. А что из этого следует? Один очень простой вывод, однако, если мы пожелаем его «интерпретировать», он окажется весьма важным с телеологической точки зрения: История — не отчуждение Человека, она — отчуждение Духа, то есть высшая стадия отчуждения Идеи. Для Гегеля процесс отчуждения не «начинается» с Истории (человечества), поскольку сама История — не что иное, как отчуждение Природы, которая, в свою очередь, является отчуждением Логики. Отчуждение, оно же диалектика (в своей глубинной сущности: отрицание отрицания, Aufhebung), или, говоря четче, процесс отчуждения, не является, вопреки утверждению целого направления современной философии, «поправляющего» и «адаптирующего» Гегеля, присущим Истории человечества. С точки зрения истории человечества процесс отчуждения всегда был уже начат. Это выражение, если принимать его всерьез, должно означать, что История у Гегеля мыслится как процесс отчуждения без субъекта, или диалектический процесс без субъекта. Но давайте учтем, что в приведенных мной определениях заключена вся гегелевская телеология — в категориях отчуждения или в том, что является главной структурой категории диалектики (отрицание отрицания), — и постараемся по возможности абстрагироваться от того, что в этих определениях представляет телеологию. И в результате у нас останется следующая формула: История — это процесс без субъекта. Полагаю, я вправе утверждать: эта категория процесса без субъекта, которую, конечно же, следует рассматривать в отрыве от гегелевской телеологии, — самое важное из всего, что Маркс почерпнул у Гегеля в плане теории, самое важное, в чем прослеживается связь между ними.
Я знаю, что в конечном счете у Гегеля этот процесс без субъекта все же обладает неким субъектом. Но это весьма странный субъект, по поводу которого надо сделать ряд важных оговорок: этот субъект — сама телеология процесса, Идея в процессе само-отчуждения, который образовывает ее как Идею.
В выдвинутом мной тезисе о Гегеле нет ничего таинственного, он поддается проверке на каждой минуте, то есть на каждом «моменте» гегелевского процесса. Сказать, что у процесса отчуждения, как в Естественной Истории, так и в Логике, нет субъекта, значит сказать лишь то, что ни в какой «момент» мы не можем определить в качестве субъекта процесса отчуждения какой-либо из известных нам «субъектов»: живое существо (даже человека), народ или некий «момент» процесса, Историю, Природу либо Логику. Единственный субъект процесса отчуждения есть сам этот процесс в своей телеологии. Субъектом нельзя назвать даже и Цель процесса (хотя тут легко ошибиться, ведь Гегель говорит, что Дух — это «становление Субстанции Субъектом»), но лишь процесс как стремление к своей Цели, а значит, сам процесс отчуждения как процесс телеологический.
Характеристика «телеологический» также не является для процесса отчуждения, не имеющего субъекта, чем-то посторонним. Телеология процесса отчуждения открыто выражена в самом его определении: в концепте отчуждения, которое есть телеология, проявляющаяся в самом процессе. И тут, возможно, начинает проясняться загадочный статус Логики у Гегеля. Ибо что такое Логика? Наука об Идее, а значит, изложение ее концепта — концепта процесса отчуждения, не имеющего субъекта, иначе говоря, концепта процесса само-отчуж-дения, который, взятый в своей целостности, есть не что иное, как Идея. Под таким углом зрения Логика, или концепт Идеи, есть Диалектика, «путь» процесса как такового, «абсолютный метод». Если Логика есть не что иное, как концепт Идеи (процесса отчуждения, не имеющего субъекта), значит, она — концепт того загадочного субъекта, который мы ищем.
Но поскольку субъект этот есть лишь концепт самого процесса отчуждения, иначе говоря, поскольку субъект этот есть диалектика, или отрицание отрицания в действии, то перед нами раскрывается парадокс гегелевской философии. Процесс отчуждения без субъекта (или диалектика) - это единственный субъект, который признает Гегель. У процесса нет субъекта, субъектом является сам процесс постольку, поскольку он не имеет субъекта. Если мы хотим найти то, что в итоге играет роль «Субъекта» у Гегеля, то искать надо в телеологической природе этого процесса, в телеологической природе диалектики: Цель заложена уже в Первопричине. Еще и поэтому у Гегеля нет ни первопричины, ни начала (которое всегда представляет собой лишь ее проявление). Первопричина, необходимая при телеологической природе процесса (поскольку она есть лишь отражение его Цели), должна быть отрицаема с того самого момента, когда она будет обозначена, чтобы процесс отчуждения был процессом без субъекта. Я не стану обосновывать данный тезис, для этого понадобилось бы слишком много времени, я лишь выдвигаю его, чтобы обосновать возможные выводы: эта беспощадная необходимость (обозначить Первопричину и сразу же начать отрицать ее) была -внятно и осознанно выражена Гегелем в его теории начала Логики: Бытие немедленно превращается в не-Бытие. Начало Логики — это теория о внепри-чинности первопричины. Логика у Гегеля — это обозначенная-отрицаемая Первопричина: перед нами первичная формулировка того концепта, который впоследствии ввел в философское мышление Деррида, назвав его «зачеркиванием». Но гегелевское «зачеркивание», коим с первого же сказанного слова является Логика, есть отрицание отрицания, диалектика, а значит, телеология. Именно в телеологии и запрятан истинный гегелевский Субъект. Уберите, если это возможно, телеологию, и у вас останется философская категория, которую унаследовал от Гегеля Маркс: категория процесса без субъекта. Вот его главное позитивное заимствование у Гегеля: концепт процесса без субъекта.
На этом концепте держится весь «Капитал». Маркс вполне отдавал себе в этом отчет, о чем свидетельствует его примечание к французскому изданию «Капитала» (с. 181):
«Слово "процесс", которое выражает развитие, рассматриваемое в совокупности его реальных условий, уже много лет как принадлежит научному языку по всей Европе. Во Франции его вначале стали употреблять с осторожностью, в латинском варианте: processus. Затем, лишенное этого наукообразного прикрытия, оно вкралось в книги по химии, физиологии и т.д. и в некоторые философские труды. В конце концов, оно обретет полноценное право гражданства. Заметим попутно, что в обиходном языке немцы, как и французы, употребляют слово "процесс" в юридическом смысле».
А я попутно замечу, что на идею процесса без субъекта опирается все научное творчество Фрейда.
Но если разговор идет о процессе без субъекта, то подразумевается, что понятие субъекта есть понятие идеологическое.
Если вдуматься в следующий двухчастный тезис:
1. концепт процесса есть научный концепт;
2. понятие субъекта есть понятие идеологическое,
- то следствиями этого представляются:
а) революция в науке: существование науки истории становится формально возможным;
б) революция в философии: ибо всякая классическая философия основана на категориях субъекта + объекта (объект = зеркальное отражение субъекта).
Однако это позитивное наследие пока еще остается формальным. И тут возникает вопрос: каковы условия исторического процесса ?
С этого момента Маркс больше уже ничем не обязан Гегелю, для ключевой проблемы он находит новое собственное решение:
Процесс существует только в виде отношений'. производственных отношений («Капитал» рассматривает только их) и всех прочих (политических, идеологических).
Мы еще не успели как следует осмыслить это научное открытие и его философские последствия: мы только начинаем смутно догадываться о них, представлять всё их значение. Излишне говорить, что у «самодеятельной» структуралистской идеологии нет таких средств, чтобы освоить гигантское пространство континента, открытого для нас Марксом.
С открытия этого континента прошло уже сто лет. Единственные, кому удалось добраться до него, — это участники борьбы революционных классов. Интеллектуалы даже не догадываются о существовании этого континента, в лучшем случае они аннексируют его и эксплуатируют как обычную колонию.
Наша задача — распознать и исследовать этот континент, чтобы освободить его от захватчиков. Для этого достаточно лишь идти по следам тех, кто побывал там за сто лет до нас, — участников борьбы революционных классов. Мы должны научиться у них тому, что они уже знают. Только при этом условии мы тоже сможем совершать на этом континенте открытия вроде тех, что предвидел Маркс в 1845 году: открытия, которые помогают не «объяснять» мир, а преобразовывать его. Преобразовывать мир — это не то же самое, что исследовать поверхность Луны. Для этого нужно совершить революцию и построить социализм, не скатываясь вновь к капитализму.
А все остальное, включая Луну, мы получим в виде премии.
Февраль 1968г.
Примечания
9 Лекция, прочитанная на семинаре Жана Ипполита в феврале 1968 г
10 Обновление (um)
11 См. прим. 7. - Прим. ред.
12*Отыгрывание (англ.). Психоаналитический термин: «Ситуация, при которой субъект, находящийся во власти своих желаний и бессознательных фантазмов, переживает их в данный момент тем более сильно и живо, что он не осознает их источника и повторяемости» (Лапланш Ж., Понталис Ж -Б. Словарь по психоанализу. М., 1996, с. 324.). -- Прим. ред.
13 Чувственность (нем ).
14 Снятие, упразднение, преодоление (нем ) — одна из центральных категорий гегелевской диалектики. — Прим ред