Книги о Ленине

 

 

К ИСТОРИИ ВОЗВРАЩЕНИЯ В РОССИЮ В 1917 ГОДУ РУССКИХ ЭМИГРАНТОВ, ЖИВШИХ В ШВЕЙЦАРИИ

1. Шаги, предпринятые русской группой проживавших в Швейцарии эмигрантов-циммервальдистов с целью вернуться на родину.

2. Самостоятельные действия Ленина в деле возвращения русских эмигрантов, проживающих в Швейцарии

3. Переезд Ленина.

4. Статья Гардена и разъяснение Ленина по поводу одной попытки получить пропуск через Германию.

5.Дело Гримма.

Всем исследователям современности, всем будущим историкам российской революции, всем биографам Ленина придется остановиться специально на вопросе о том, при каких условиях совершился переезд Ленина в Россию, и также вообще на вопросе, какое значение для судеб русской революции имело возвращение русских эмигрантов. Вокруг приезда Ленина уже сложились целые легенды. Деятельность Ленина и вернувшихся с ним товарищей была столь колоссальна по своим последствиям, она имела столь огромное историческое значение, что не покажется излишней попытка дать по возможности полное и основанное на документальных данных описание того, каким образом Ленину удалось в апреле 1917 года переехать через Германию в Россию.

О возвращении Ленина в Россию в 1917 году через враждебную ей Германию в свое время были опубликованы краткие сообщения товарищами Крупской, Радеком, Гильбо и мною. Я поэтому задавал себе вопрос, имеет ли смысл и представляется ли вообще необходимым опубликовать более обширную работу по истории переезда в Россию русских эмигрантов, живших в Швейцарии, в частности о переезде товарища Ленина. Я решился на это из следующих соображений.

Ни одна из вышеупомянутых статей не давала полной картины событий. Это были лишь моментальные снимки, вырванные из общей связи. За исключением книги Гильбо, ни одна из них не была основана на документах того времени. Однако решающим для меня было данное мною в 1919 году Ленину обещание опубликовать в ближайшем будущем в печати по возможности полное и документальное описание переезда. Он, Ленин, мотивировал это указанием на то, что я, в качестве уполномоченного группы эмигрантов, переезжавших с первой партией, больше других посвящен во все детали дела и что свидетельство западноевропейского товарища, особенно в таком деликатном деле, будет иметь цену.

В попытках Ленина как можно скорее и возможно кратчайшим путем пробраться в Россию, чтобы там исполнить свой долг революционера и вождя партии, можно отметить три момента, которые, надеюсь, мне удастся осветить, несмотря на то, что я лично принимал активное участие только в третьей фазе. О первой попытке Ленина проложить себе дорогу в Россию вместе с небольшой группой единомышленников сообщил мне он сам в 1919—1920 годах. Этот эпизод был в 1917 году окутан какой-то тайной. В русских эмигрантских кругах Цюриха ходили различные слухи, однако точных сведений по этому поводу никто не мог дать. В связи с разъяснениями Ленина относительно этой первой попытки мне становится понятным допрос, которому я подвергся 27 сентября 1917 года со стороны тогдашнего комитета эмигрантов в Швейцарии⁴. Описание допроса читатель найдет ниже.

Ленин сообщил мне о своей первой попытке во время нашей беседы о статье Максимилиана Гардена, напечатанной в еженедельнике «Будущее»⁵ Дело произошло следующим образом Поздней осенью 1919 года, освободившись из румынской тюрьмы, я прибыл в Москву. По дороге в Москву из Каменец-Подольска, тогдашней петлюровской столицы⁶, у меня началось кровохарканье, продолжавшееся несколько дней, и я был вынужден прибегнуть к врачебной помощи. Во время моей болезни товарищ Ленин, которому я, да будет мне позволено здесь указать, глубоко обязан за его всегда теплое участие при всех постигавших меня в Финляндии, Румынии и Литве ударах судьбы⁷, проявил и на этот раз свое внимание, прислав мне злободневную немецкую литературу.

Среди присланных журналов я случайно нашел в «Будущем» сенсационную статью Гардена «Людендорф и путешествие Ленина». Приведенные в статье обстоятельства чрезвычайно меня заинтересовали На меня все эти «разоблачения» производили впечатление какой-то мистификации, и я воспользовался первым своим выходом после выздоровления, чтобы посетить Ленина в его кабинете. В разговоре я, между прочим, коснулся и статьи Гардена, прося Ленина сказать, что он о ней думает. Ленин тотчас же и очень охотно сделал это. Он снял со статьи все ее сенсационные прикрасы и представил события так, как они происходили на самом деле. При этом он определенно подчеркнул, что я могу воспользоваться его сообщениями, если опубликую когда-нибудь свои воспоминания о совместной с ним поездке через Германию, что он со своей стороны, по его словам, очень приветствовал бы.

В дальнейшем постараюсь по возможности точно воспроизвести сообщения Ленина, сделанные мне по этому поводу[1]

В свое время поездка Ленина вызвала большие толки. Ленин сделался мишенью клеветнических нападок не только со стороны буржуазной прессы — его преследовали своими яростными и подлыми подозрениями все небольшевистские рабочие партии Невероятно гнусные обвинения распространялись на его счет. Ленин и Зиновьев изображались как немецкие агенты. Наиболее глупые из этих клеветников уверяли, что оба они оплачиваются немецкими деньгами. Клевета тоже является своего рода оружием, правда грязным Ленин должен был в Петрограде вести настоящую газетную кампанию против подобных нападок. В настоящее время ни один человек уже не верит больше подобной бессмыслице. Но вопрос о том, почему Германия так предупредительно согласилась разрешить Ленину проезд через свою территорию, гарантировав ему даже экстерриториальность,— до сих пор мелькает у многих в уме. Эти люди до сих пор не хотят понять, что все это могло произойти без того, чтобы между Людендорфом и Лениным состоялось какое-нибудь определенное соглашение.⁸ Рассмотрим, каково было положение дел в 1917 году.

Когда в России разразилась Февральская революция⁹, все правительства и генеральные штабы всех воюющих держав стали гадать, кому суждено вписать в актив своего баланса это колоссальное историческое событие. Всем известна роль, которую в этот период играл английский посланник Бьюкенен Однако надежды этого господина, что в случае дворцовой революции он получит козырь в свои руки, не оправдались. Вместо ожидавшегося подъема боевого настроения и усиления военной мощи наступило прогрессирующее ослабление боеспособности русской армии.

Антанта прилагала все старания к тому, чтобы направить революцию в желаемое русло и влить новые силы в сражающуюся русскую армию. Когда руководители Антанты отправили в Россию Плеханова с сорока его сторонниками ¹⁰ на крейсере в сопровождении миноносцев, пытаясь в то же время всеми мерами воспрепятствовать приезду интернационалистов, это вполне гармонировало с политической линией Антанты. Достаточно по этому поводу вспомнить о позорном обращении, которому подвергся товарищ Троцкий в Галифаксе¹¹. Эти господа не хотели даже согласиться пересмотреть черные списки, в которые были занесены все циммервальдисты.¹² Все средства, вплоть до командирования в Россию «социалистов» (!) вроде Тома и К° ¹³, были пущены в ход, и все для того чтобы сохранить Россию в качестве военного фактора Милюковы и Гучковы имели еще меньше охоты, чем господа в Париже и Лондоне, подпустить к себе на близкое расстояние своих классовых врагов ленинского и зиновьевского масштаба,— ведь прибытие последних не могло предвещать ничего хорошего собственным политическим вожделениям первых. Поэтому нужно признать несомненным, что возвращение Ленина и близких ему людей через страны Антанты было делом невыполнимым. Ленин, по-видимому, никогда не разделял фантастических надежд Семковского — секретаря тогдашнего эмигрантского комитета,— будто можно все-таки добиться согласия Милюкова на поездку через враждебную Германию.

Французская печать намеренно распространяла легенду о том, что поездка Ленина через Германию могла состояться только вследствие определенного тайного соглашения Однако она не могла привести ни одного доказательства в пользу этого гнусного уверения.

Мотивы, побудившие немецкое правительство и верховное командование разрешить русским эмигрантам в Швейцарии проезд через Германию, в настоящий момент совершенно очевидны. Когда одна враждебная коалиция имеет основание помешать чему-либо, то противная сторона, совершенно естественно, имеет все основания желать как раз того, чему противник стремиться воспрепятствовать.

Проявленная немцами готовность разрешить эту поездку не должна, однако, рассматриваться только как ловкий шахматный ход против врага. Она была продиктована также политическими и военными соображениями.

5 апреля 1917 года Америка объявила войну Германии. Опубликованные мемуары Людендорфа, Чернина и Гинденбурга дают нам ясную картину тогдашнего положения Германии. Правительства Центральной Европы, и прежде всего Людендорф, рассчитывали найти в лице русских циммервальдистов людей, которые будут им помогать в осуществлении их целей. В «Мемуарах» Людендорфа нет ни слова о путешествии Ленина. Тем не менее книга эта, равно как и книга, принадлежащая перу бывшего австрийского премьер- министра Чернина, дает исчерпывающие сведения относительно мотивов, побудивших Германию предоставить этим революционерам par excellence (высшего закала) право проезда через Германию с гарантией экстерриториальности.

Была надежда — посредством деятельности интернационалистов в России — добиться разгрузки Восточного фронта. Надеялись даже добиться сепаратного мира.

Гинденбургу всякое средство представлялось хорошим, лишь бы оно дало возможность перебросить армию с Восточного фронта. Еще весною 1917 года Людендорф основывал свою уверенность в победе только на одном козыре - переброска 70 дивизий с Восточного фронта на Западный должна была дать ему возможность нанести последний, решающий удар, повести «генеральный штурм на Париж» прежде, чем Америке удастся навсегда сделать невозможным прорыв Западного фронта. Как бы правилен ни был этот расчет с военной точки зрения, он как политический шаг оказался совершенно ошибочным.

Людендорф сам признает, что с течением времени военные успехи были аннулированы разрушительным влиянием большевистской пропаганды.

Резюмируем, предупредительность немцев к циммервальдистам была пропорциональна ненависти к ним и вражде, проявляемым Антантой.

Рассмотрим бегло вопрос о том, насколько позиция, занятая каждой из этих группировок держав, оказалась политически мудрым и дальновидным шагом. Без всякого сомнения, обе группировки держав при решении вопроса о возвращении эмигрантов руководствовались советами своих экспертов по русским делам. Позиция, занятая Лениным в вопросе о русской революции, была, по всей вероятности, не достаточно хорошо известна решающим инстанциям Германии, хотя при надлежащей организации осведомительной службы она должна была бы быть им известной.

Вопрос о том, какова была позиция, занятая Лениным весною 1917 года по отношению к историческим событиям, разыгравшимся на Востоке, сам по себе представляет величайший исторический интерес. Но независимо от этого его следует осветить еще и для того, чтобы можно было решить, насколько, при разрешении Ленину переезда через Германию, Людендорфом руководил сознательный политический такт. Германия никогда не была хорошо информирована по вопросам внешней политики, особенно же плохо, как мне кажется, была осведомлена в деле поездки Ленина.

Решение Людендорфа пропустить через Германию русских эмигрантов, живших в Швейцарии, в частности пропустить первыми Ленина и Зиновьева, заставляет нас поставить вопрос о том, напечатал ли или говорил Ленин когда-либо что-нибудь, что могло бы быть истолковано как проявление германофильства или же как доказательство особенной склонности его заключить сепаратный мир с империалистическими правительствами. Никогда ничего подобного не выходило ни из-под пера, ни из уст Ленина Людендорф, по-видимому, кое-что слышал только о его боевом лозунге - «Мир — хлеб — свобода». О каком мире говорит Ленин, каким путем он обещает раздобыть хлеб, кому он имеет в виду дать свободу,— все эти вопросы, очевидно, были совершенно незнакомы Людендорфу или же казались ему пустыми бреднями. И Людендорф сделал ошибку, поверив нашептываниям Парвуса.¹⁴ Я привожу ниже содержание прочитанного Лениным в марте 1916 года доклада о задачах Российской социал-демократической рабочей партии в русской революции по отчету, помещенному в цюрихском партийном органе левого крыла «Народное право» ¹⁵ от 18—31 марта года: «Ленин о русской революции»[2]

По поводу этого реферата один присутствовавший меньшевик-интернационалист обронил следующую фразу: «Политическая линия Ленина ведет в безвоздушное пространство». А между тем никто из вождей остальных циммервальдских партий не дал, даже в отдаленной степени, столь ясной картины положения России и столь ясной политической программы, как Ленин.

Точно так же прощальное письмо Ленина к швейцарским рабочим совершенно выходило из обычных рамок. Ни один документ, исходящий из других эмигрантских групп, не может быть поставлен в один ряд с ним.

Привожу ниже полностью текст прощального письма Ленина к швейцарским рабочим [3]; письмо помечено 8 апреля (нов. ст.) 1917 года и написано Лениным накануне отъезда; оно было напечатано по поручению отъезжавших товарищей — членов Российской социал-демократической рабочей партии, объединяемых Центральным Комитетом партии.

Эту программу развивал не какой-нибудь фантазер, а человек, руководящий партией в течение нескольких десятков лет, человек, обладающий революционной энергией, подобной которой не было ни у одного из современников. Было бы поэтому чрезвычайно интересно знать, что, собственно, могло побудить немецкий генеральный штаб разрешить этому революционеру проезд через Германию Людендорф, конечно, мечтал найти в Ленине помощника для своей политики. Он, должно быть, надеялся, что — после победы над Антантой — будет легко в нужную минуту справиться с этим восточным великаном. Из этого отнюдь не следует, что Людендорфа можно упрекнуть в том, что он заранее не предвидел, что пролетариат под руководством Ленина сумеет в земледельческой России захватить власть, сумеет настолько укрепить свои позиции, что он и по сей день более прочно, чем кто-либо, держит власть в своих руках. И многим другим смертным не хватало в то время зоркости для подобного предвидения.

Вернемся, однако, к официальной стороне истории поездки Ленина. Часто приходится слышать ошибочное мнение, будто ходатайствовал о разрешении на проезд через Германию и получил его сам Ленин или его доверенное лицо — Платтен.

Поездка Ленина была результатом стараний всех проживавших в Швейцарии русских эмигрантов, за исключением социал-патриотов. Я привожу здесь полностью документ того времени[4] для того, чтобы подтвердить высказанные соображения и доказать, что Ленин совершенно не вел никаких переговоров с германскими властями по основному вопросу,— дает ли германское правительство или нет согласие на проезд. Документ категорически говорит, что разрешение было исходатайствовано Робертом Гриммом от имени образовавшегося комитета эмигрантов по возвращению в Россию. В тот момент, когда автор этой статьи выступил в качестве доверенного лица Ленина по делу поездки, вопрос шел уже только об урегулировании чисто технических деталей Своевременный разрыв Ленина с Робертом Гриммом снимает с большевиков всякую ответственность за все позднейшие действия Гримма.

 

1. ШАГИ, ПРЕДПРИНЯТЫЕ РУССКОЙ ГРУППОЙ ПРОЖИВАВШИХ В ШВЕЙЦАРИИ ЭМИГРАНТОВ-ЦИММЕРВАЛЬДИСТОВ С ЦЕЛЬЮ ВЕРНУТЬСЯ НА РОДИНУ

Познакомившись с протоколом правления Швейцарской социал-демократической партии и с докладом Центрального комитета по организации возвращения на родину русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии, мы сможем составить себе ясное представление о позиции, занятой в этом вопросе русскими эмигрантами в Швейцарии. И в этой позиции опять отчетливо выступает одна черта, а именно то, что небольшевистские партии проявляют все свое политическое уменье главным образом в осторожности и возможно нерешительном отношении ко всем подымавшимся вопросам.

Извлечение из протокола заседания правления Швейцарской социал-демократической партии 30 апреля 1917 г. [5]

На заседании правления — в составе: Клёти (председатель), Платтена (секретарь), Фендриха (секретарь), Пфлюгера, Робман и Фогеля — было доложено о ходатайстве комитета русских эмигрантов по возвращению в Россию. На заседании присутствовали — в качестве представителей Центрального комитета по возвращению на родину проживающих в Швейцарии русских политических эмигрантов — товарищи Семковский и Мартынов.

От имени этого ЦК председатель комитета Семковский доложил следующее:

1. В ЦК входят представители:

а) организаций русских эмигрантов в Женеве, Лозанне, Берне, Цюрихе, Базеле, Кларане, Шо-де- Фоне, Давосе и в других местах;

б) правлений всех организаций помощи русским политическим заключенным и ссыльным;

в) заграничных центральных органов различных русских политических партий: Организационного комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевистская фракция); Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии (фракция большевиков); представители партии социалистов- революционеров; группы интернационалистов, представленной в Циммервальде Бобровым (Натансоном); Бунда ¹⁶, фракции «Наше слово» ¹⁷ (направление Троцкого—Рязанова); фракции «Вперед» ¹⁸ (направление Луначарского); Польской социалистической партии (Левицы, представленной в Циммервальде Лапинским); польской социал-демократии (оба течения) ¹⁹; латышских социал-демократов²⁰, еврейских социалистов-территориалистов ²¹; поалей-ционистов ²²; анархистов-коммунистов ²³.

Не входят в упомянутый ЦК только социал-патриоты, которые образовали отдельную организацию.

ЦК объединяет 560 эмигрантов, социал-патриотическая отдельная организация насчитывает 160 эмигрантов (Эти цифры даны официально обеими организациями.) ЦК представляет, таким образом, значительное большинство русских эмигрантов в Швейцарии и охватывает все партийные направления, стоящие на почве Циммервальда. Возвращение русских эмигрантов из Швейцарии в Россию представляется делом крайне неотложным. Оно имеет огромное историческое значение, так как среди 500 эмигрантов находятся самые выдающиеся идейные вожди всех революционных российских партий, ведущих борьбу за мир и за восстановление пролетарского Интернационала. Прошло почти два месяца с момента объявления амнистии ²⁴, а до сих пор путь для возвращения в Россию остается закрытым для эмигрантов. До сих пор через Францию и Англию могли, за малым исключением, пробраться в Россию только шовинистические антантовские социалисты, как Плеханов и 40 его единомышленников. Чтобы обеспечить безопасность переезда, им были предоставлены правительствами Антанты в качестве транспортных средств крейсера и миноноски. Однако для огромного большинства эмигрантов подобное путешествие было бы невозможным, даже если бы им были предложены для переезда такие же транспортные средства. Главнейшим препятствием для интернационалистов-циммервальдистов служит то, что все они без исключения фигурируют в специальных, так называемых черных, списках, ведущихся антантовскими правительствами. Случай с социал-патриотом, депутатом 2-й Думы Зурабовым ярко свидетельствует о том, с какими трудностями пришлось бы встретиться интернационалистам.²⁵ Даже если бы они совсем не вступили на французскую или английскую территорию (Зурабов ехал из Копенгагена прямо на Петроград, но русская граница находилась под английским военным контролем), все-таки возможность въезда в Россию не была бы обеспечена. После случая с Троцким со стороны интернационалистов было бы попросту бессмыслицей пытаться ехать через Францию и Англию или вообще возлагать на это какие-либо надежды. Следует еще упомянуть, что наши товарищи Карпович и Браун вынуждены были при поездке из Англии — в отличие от Плеханова — воспользоваться частным, не нейтральным коммерческим судном и без сопровождения военного корабля. Пароход был пущен ко дну. Вообще, интернационалисты, занесенные в черные списки, не могли до сих пор покинуть Англию. Официальное обещание пересмотреть списки отнюдь не служит гарантией того, что это действительно будет сделано в ближайшем будущем. Ввиду такого положения ЦК 5 апреля 1917 года [6] отправил следующую телеграмму Совету рабочих депутатов в Петрограде, министру юстиции Керенскому и комитету Веры Фигнер²⁶ (эта телеграмма была подписка также представителем социал-патриотов):

«ЦК по возвращению на родину русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии, представляющий всю политическую эмиграцию без различия партий и направлений, обращает ваше внимание на тот факт, что огромному большинству эмигрантской массы, находящейся в Англии и Франции, и ни одному из проживающих в Швейцарии эмигрантов до сих пор не удалось поехать в Россию. Все это указывает на то, что возвращение политических эмигрантов через Англию и Францию встречает непреодолимые препятствия. Проходят месяцы — и политическая амнистия превращается для нас в фикцию. При таких условиях единственный, по нашему убеждению, реальный путь — это заключение соглашения между Россией и Германией по образцу практиковавшегося уже во время войны обмена интернированными гражданами. Согласно этому русским эмигрантам, при условии освобождения известного количества интернированных в России немцев, должна быть предоставлена возможность переезда в Скандинавию через Германию. Мы настоятельно просим вас немедленно предпринять шаги в этом направлении. Не давайте делу затянуться из-за формальных обещаний. Если вам не удастся провести это предложение, то политическая эмиграция и в дальнейшем будет фактически лишена возможности действовать в России в самый важный период революции. Все еще отрезанные от товарищей в России, ждем скорейшего ответа.

Исполнительный комитет. Кэте Адлер, Андроников, Багоцкий, Балабанова, Болотин, Иоффе, Феликс Кон, Мандельберг — депутат 2-й Думы, проф. Рейхесберг, Семковский, Ульянов (Ленин), Устинов, Фраткин».

Одновременно это предложение было передано по телеграфу представителям партий за подписью Аксельрода, Абрамовича, Астрова, Луначарского, Мартова, Мартынова, Натансона, Рязанова, Семковского и Устинова.

После того как из Петрограда долгое время не было ответа (очевидно, русское правительство задерживало телеграммы в адрес Совета рабочих депутатов), ЦК решился обратиться к товарищу Гримму с просьбой поехать, по поручению ЦК, в Петроград и сделать устный доклад Совету рабочих депутатов, министру юстиции Керенскому и комитету Веры Фигнер по вопросу об обмене эмигрантов на интернированных пленных. Однако товарищу Гримму до сих пор не удалось попасть в Петроград. Одновременно с этим Центральный комитет и отдельные партийные группы предпринимали ряд дальнейших попыток в том же направлении. 19 апреля заграничный секретариат Организационного комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков) получил известие, что можно непосредственно сноситься с Советом рабочих депутатов. Тотчас же Организационный комитет РСДРП послал следующую телеграмму:

«Положение наше стало невыносимым. В то время как Плеханову, Кашину и другим лицам, служащим делу империализма и поддерживающим либералов против социалистов, предоставляется возможность поездки в Россию,— нам в ней отказывают. Протестуем против этого Мы твердо решили не терпеть дальше такого неравенства и добиться применения амнистии ко всем. Две недели тому назад мы сделали вашему товарищу председателя— Керенскому определенное предложение. Если он не хочет провести в жизнь наш проект обмена эмигрантов на немецких интернированных граждан,— что представляется единственно возможным разрешением нашего вопроса,— то мы считаем себя вправе искать других путей для того, чтобы пробраться в Россию, занять место в ваших рядах и принять участие в борьбе за дело международного социализма. Мы говорим от имени сотен эмигрантов, старых борцов, и требуем от вас опубликования в печати этой телеграммы. Прошу телеграфного ответа.

За заграничный секретариат Организационного комитета РСДРП — Мартов».

21 апреля ЦК по возвращению русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии, получил следующую телеграмму из Петрограда: «В ответ на вашу телеграмму, адресованную Чхеидзе, Керенскому и Вере Фигнер, касательно возвращения эмигрантов через Германию, считаем проезд через Германию в обмен на немецких интернированных граждан невозможным. Мы телеграфно обратились в Лондон и Париж с просьбой пропустить всех эмигрантов без различия политических взглядов и оказать всяческое содействие, дабы дать им возможность поскорее вернуться. Милюков № 7952».

Однако одновременно с этим ЦК получил от русского эмигрантского комитета в Стокгольме следующую телеграмму:

«Прибывший 20 апреля в Стокгольм из Америки пароходом «Христиан-Фиорд» политический эмигрант сообщает, что в Галифаксе задержаны: Троцкий, Чудновский, Мельничанский, Днепровский, Мухин и Романенко. От имени нашего комитета телеграфировали Фигнер и Совету рабочих депутатов.— Романенко».

На это ЦК послал Совету рабочих и солдатских депутатов в Петроград следующую телеграмму: «В ответ на телеграмму, посланную нами 5 апреля Чхеидзе, Керенскому и Фигнер, получили телеграмму от Милюкова, в которой он официально отклоняет наше предложение обменять русских политических эмигрантов на немецких интернированных граждан. Отклонение нашего предложения ничем не обосновано. Мотивировать отказ невозможно, так как подобного рода обмен с Германией за время настоящей войны не раз имел место. Для большого числа эмигрантов проезд через Англию и Францию в течение еще долгого времени будет вещью совершенно невозможной. Милюков сам, по официальному сообщению Петроградского телеграфного агентства, признал, что путешествие через Норвегию крайне затруднительно, что заставляет эмигрантов дожидаться в Англии какого-нибудь более или менее благоприятного случая для того, чтобы продолжать путь. При такой ограниченной возможности пользоваться морским путем и при наличии большого числа русских эмигрантов и военнообязанных, ждущих в Англии случая, чтобы пуститься в путь,— ясно, что проживающие в Швейцарии эмигранты сумеют добраться в Россию этим путем лишь по истечении многих месяцев. Кроме того, Милюков официально признал наличие черных списков, куда щедро вносятся те русские политические эмигранты, которые не идут навстречу желаниям империалистических правительств Франции и Англии. Обещанию Милюкова добиться от этих правительств пересмотра черных списков эмигранты не могут придавать никакого значения, так как на основании своего горького опыта они не могут питать никакого доверия к отношению союзных правительств к русским политическим эмигрантам. Эмигранты поэтому имеют полное основание опасаться, что французские и английские власти, для вида разрешив проезд нескольким эмигрантам-интернационалистам, задержат под предлогом чисто технических затруднений громадное большинство эмигрантской массы, принадлежащее, как известно, к противникам ныне происходящей человеческой бойни. Полную обоснованность этих опасений обнаруживает, между прочим, случай с Зурабовым, а также в последние дни произведенный английскими властями арест в Галифаксе известных русских эмигрантов. Троцкого, Чудновского, Мельничанского, Днепровского, Мухина и др., пожелавших на норвежских пароходах вернуться из Америки в Россию. При наличии всех этих обстоятельств ответ Милюкова является настоящим издевательством над политическими эмигрантами.

Перед лицом революционного народа мы с негодованием протестуем против очевидного затягивания проведения в жизнь амнистии — этого завоевания революции, и заявляем о нашем твердом решении добиться возможности снова занять свое старое место в революционных рядах, дабы исполнить свой долг перед народом и революцией.

ЦК, состоящий из представителей эмигрантских организаций Женевы, Лозанны, Цюриха, Берна, Кларана, Шо-де-Фона и других городов, представителей комитета Веры Фигнер и других организаций помощи русским политическим заключенным и ссыльным, а также из делегатов от заграничных представительств Организационного и Центрального комитетов Российских социал-демократических рабочих партий, партии социалистов-революционеров (интернационалистов), Бунда, «Нашего слова», группы «Вперед», анархистов-коммунистов, социал-демократии Польши и Литвы, польской социалистической партии (Левица), еврейских социалистов-территориалистов и Поалей-Цион. По поручению Центрального комитета председатель Семковский. Секретарь Багоцкий».

Ссылаясь на эти документы, я, Семковский, заявляю:

«Мы, эмигранты, поставлены перед альтернативой. либо помириться с фактом, что амнистия для швейцарской эмиграции — фикция, или же, вопреки заговору либеральной контрреволюции в России, отстаивать наше священнейшее право — в решающий момент революции быть в революционных рядах и действовать в России в духе Циммервальда. Когда товарищ Ленин решил поехать через Германию [7], все остальные представители партийных группировок интернационалистического направления были против этой поездки, которую они считали политической ошибкой постольку, поскольку Ленин предварительно воочию не показал широкому общественному мнению, что нет абсолютно никакой возможности выбрать другой путь. Однако после того, как мы тщетно испробовали все возможные пути, мы можем теперь [8] ехать в Россию тем же путем, уже не в качестве обвиняемых, а в качестве обвинителей. Тем более что Совет рабочих депутатов и даже часть буржуазной печати выразили свои протесты против махинаций Англии по отношению к русским эмигрантам (особенно по поводу ареста Троцкого). Пропуск через Германию не связан принципиально ни с какими политическими условиями. Нас абсолютно не касается, какие мотивы будут руководить при этом немецким империализмом, так как мы ведем и будем вести борьбу за мир, само собою разумеется, не в интересах немецкого империализма, а в духе интернационального социализма. Мы фактически находимся в положении пленных. Как нет ничего политического в том, что пленные пытаются через посредство какой-нибудь нейтральной организации, например через Красный Крест, добиться пропуска через какую-нибудь воюющую страну, точно так же лишено политического характера наше стремление получить при посредстве нейтральных швейцарских товарищей пропуск через Германию. Условия проезда Ленина, опубликованные Платтеном в «Народном праве», содержат в себе все нужные гарантии [9]. Без таких гарантий подобная поездка была бы недопустима с точки зрения интернациональных социалистов. Конечно, нам придется считаться с шовинистической демагогией. Но выше этих соображений должен стоять наш долг — принять участие в борьбе за революцию в качестве социалистов-интернационалистов. Надеемся, что наши швейцарские товарищи поймут наше положение.

Мы обращаемся к правлению партии с просьбой предоставить товарищам Римате или Фогелю отпуск для того, чтобы кто-нибудь из них, в качестве подданного нейтральной страны, организовал наш проезд через Германию и сопровождал нас в пути до Стокгольма. Мы просим, кроме того, чтобы в протокол заседания правления Швейцарской социал-демократической партии были включены следующие резолюции:

1. ЦК по возвращению русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии, охватывает огромное большинство русских эмигрантов, притом самого различного партийного направления, а также значительное количество беспартийных, в то время как вышедшая из состава ЦК группа «русских эмигрантов, стоящих на почве национальной обороны», представляет лишь те немногочисленные элементы, чья политика продолжения войны «до победного конца» обособила их от огромного большинства эмигрантов. Согласно официальным данным, приведенным обеими этими организациями, ЦК насчитывает 564 эмигранта, тогда как обособившаяся организация «социал-патриотов» объединяет всего 166 эмигрантов.

2. Товарищ Гримм, само собою разумеется, был уполномочен ЦК, а не той обособившейся организацией, которой правительства Антанты не делают никаких препятствий при возвращении на родину, предпринять поездку в Петроград для того, чтобы, ввиду трудностей письменного и телеграфного сношения, лично передать Совету рабочих депутатов, а также министру юстиции Керенскому и комитету Веры Фигнер настроения огромного большинства проживающих в Швейцарии эмигрантов. Ввиду того что товарищ Гримм предпринял это путешествие в Петроград не по собственной инициативе, а по поручению самих русских эмигрантов, не может быть вообще и речи о каком-то «бестактном вмешательстве». Следует еще прибавить, что русское посольство в Берне накануне отъезда товарища Гримма было официально поставлено в известность Центральным комитетом о его миссии.

3. Уже после отъезда Р Гримма ЦК получил от министра иностранных дел Милюкова ответную телеграмму, в которой без всякой мотивировки отклоняется предложение ЦК обменять эмигрантов на интернированных в России немецких граждан. В то же время официально подтверждается существование черных списков. Факт ареста известных русских эмигрантов, намеревавшихся вернуться из Америки в Россию на норвежских пароходах, показывает как нельзя более ясно, что возвращение на родину через Англию и Францию для огромного большинства эмигрантов, борющихся за мир, представляется делом невозможным. Эмигранты, конечно, ни за что не захотят примириться с затягиванием осуществления завоеванной революцией амнистии. Невзирая на науськиванья шовинистов, они не потерпят, чтобы их лишили священного права занять старое место в рядах революционных борцов и тем самым исполнить свой высший долг перед народом и революцией.

ЦК по возвращению русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии.

По поручению ЦК, председатель Семковский.

Секретарь Багоцкий».

Протокол этот датирован 30 апреля 1917 года (новый стиль).

 

Еще 9 апреля 1917 г [10] Ленин уехал из Цюриха и 17 апреля прибыл в Петроград[11] Хоть к этому времени уже выяснилось, что оставшимся эмигрантам тоже не остается никакого другого пути и что, хорошо ли, плохо ли, им придется последовать примеру Ленина,— поездка последнего рассматривалась как «политическая ошибка», и это только потому, что не была доказана абсолютная невозможность добиться от милюковского империалистического правительства согласия на поездку. Не напоминает ли эта политическая позиция меньшевиков пресловутой, ставшей крылатой, фразы о «верноподданнейшей оппозиции его величества»?

Для того чтобы иметь право выступить перед русской буржуазией не «в роли обвиняемых, а в роли обвинителей», эти «влиятельнейшие старейшие вожди Российской социал-демократической рабочей партии» сами готовы были лишить себя в продолжение больше чем месяца «своего священного права занять место в рядах революционных борцов и тем самым выполнить свой высший долг перед народом и революцией».

По сравнению с этим героизмом высшей марки кажется смешным харакири какого-нибудь приговоренного судом к смертной казни китайца.

Они решительно ничего не имели возразить против условий, на которых Ленин совершил свою поездку. Но они оценивали как смертный политический грех то, что он не мог сдержать себя и ждать, пока ему будет дана возможность выступить «в качестве обвинителя». Имеющееся в протоколе заявление меньшевиков о том, что они осуждают поездку Ленина, не есть просто неудачный оборот речи, а представляет собой серьезный протест. Я прихожу к такому заключению на основании сделанных мною в то время заметок, имеющихся у меня еще сейчас под руками.

Когда я получил разрешение перевезти в Россию первую партию эмигрантов в 60 человек, то созданный для этой цели ленинский комитет по организации поездки известил об этом Мартова и просил сообщить число едущих с ним товарищей. Мартов поведал нам, что они (меньшевики) считают себя связанными принятым решением. Они не поедут, так как предполагают, что русское правительство предпримет меры, чтобы добиться обмена пленными.

С формальной стороны Мартов возражал, указывая на отсутствие подписи немецкого посланника на представленном Платтеном документе, содержавшем условия переезда.

Протокол заседания правления Швейцарской социал-демократической партии в дальнейшем отмечает принятие к сведению поручения, взятого на себя товарищем Гримом. Я еще вернусь в особой главе к делу Грима.

 

2. САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЛЕНИНА В ДЕЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ РУССКИХ ЭМИГРАНТОВ. ПРОЖИВАЮЩИХ В ШВЕЙЦАРИИ

По инициативе Радека швейцарский корреспондент «Франкфуртер Цейтунг» ²⁷ пытался выяснить в немецком посольстве в Берне, как отнесутся немецкие власти к возвращению русских эмигрантов через Германию. Получил ответ, что власти готовы по этому поводу вступить в переговоры. Так как дело касалось всех стоявших на почве Циммервальда эмигрантов, то по этому делу выступил Центральный комитет по возвращению на родину русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии.

Так как непосредственные сношения эмигрантов с немецкими властями были признаны нежелательными, то решено было поручить ведение переговоров товарищу Гримму — председателю циммервальдского комитета ²⁸

Уже в первых числах апреля было достигнуто принципиальное соглашение. В силу занимаемой им фракционной позиции, Гримм принял во внимание желание меньшевиков отсрочить окончательное решение до получения согласия Милюкова. Ленин возмутился таким саботажем. Медлительный темп переговоров создал в Ленине убеждение, что тут кроются какие-то влияния и что можно, пожалуй, заподозрить наличие тенденций, отнюдь не отвечающих его целям. Он решился расследовать дело через свое доверенное лицо.

Однажды, в 11 часов утра, мне позвонили по телефону в секретариат партии и попросили быть в половине второго для беседы с товарищем Лениным в помещении рабочего клуба «Эйнтрахт». Я застал там небольшую компанию товарищей за обедом. Ленин, Радек, Мюнценберг и я отправились для конфиденциальной беседы в комнату правления, и там товарищ Ленин обратился ко мне с вопросом, согласился бы я быть их доверенным лицом в деле организации поездки и сопровождать их при проезде через Германию. После короткого размышления я ответил утвердительно. Как перед Лениным, так и передо мною возникал вопрос о политическом значении этого шага. У меня возникло сомнение, смогу ли я оказать Ленину эту партийную услугу, не отказавшись от своей должности секретаря Швейцарской социал-демократической партии. Я должен был задать себе вопрос, не будет ли благодаря этой поездке моя дальнейшая партийная деятельность значительно затруднена. Я глубоко сознавал, что мой долг — оказать всяческое содействие возвращению в Россию моих политических друзей Отбросив всякие колебания, я решился взять на себя эту роль доверенного лица. Еще в тот же день после обеда мы с трехчасовым поездом поехали в Берн, предварительно сговорившись по телефону с Гриммом, которого я просил прийти для переговоров в Бернский народный дом.

Объяснение с Гриммом было короткое и решительное. Разговаривали стоя в Народном доме в Берне. Гримм заявил, что он считает вмешательство Платтена нежелательным. Хотя Фриц и искренний революционер, однако плохой дипломат. А это, в связи с могущими возникнуть вопросами, чревато осложнениями. Это заявление еще более усилило в Ленине прежнее недоверие, и мы оба заявили, что завтра я буду просить аудиенцию у Ромберга и что, в случае отказа в аудиенции, мы должны будем заключить, что имеется основание сомневаться в миссии Гримма. Роберт Гримм ничего не предпринял против задуманного нами шага, и министр Ромберг принял меня для переговоров по делу о переезде русских эмигрантов, проживающих в Швейцарии.

В комнате Ленина, в номерах при Народном доме в Берне, вопрос о поездке подвергся основательному и детальному обсуждению.

Так как не имелось в виду, да и не было оснований для того, чтобы я выступал в роли уполномоченного по ведению переговоров наряду с Гриммом или даже вместе с ним (Гримм был выбран всем комитетом), то надлежало выяснить, в качестве чьего представителя я буду вести переговоры. Хотя в принципе немецкие власти не должны были знать имен уезжающих эмигрантов, Ленин уполномочил меня заявить, что первая партия поедет во главе с Лениным и Зиновьевым и что мне поручено вести переговоры по этому делу и сопровождать уезжающих.

Мы не были осведомлены насчет того, в какой плоскости велись переговоры Гриммом. Необходимо было поэтому формулировать те условия, на которых должен был совершиться в случае разрешения наш проезд.

В результате нашего совещания я, по поручению Ленина и Зиновьева, на другой день представил министру Ромбергу следующие условия[12], на которых эмигранты согласны совершить переезд:

«1 Я, Фриц Платтен, руковожу за своей полной личной ответственностью переездом через Германию вагона с политическими эмигрантами и легальными лицами, желающими поехать в Россию.

2  Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности.

3  Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должна происходить проверка паспортов или личностей.

4   К поездке допускаются лица совершенно независимо от их политического направления и взглядов на войну и мир.

5.  Платтен приобретает для уезжающих нужные железнодорожные билеты по нормальному тарифу.

6.  Поездка должна происходить по возможности безостановочно в беспересадочных поездах Не должны иметь места ни распоряжение о выходе из вагона, ни выход из него по собственной инициативе Не должно быть перерывов при проезде без технической надобности.

7.  Разрешение на проезд дается на основе обмена уезжающих на немецких и австрийских пленных и интернированных в России Посредник и едущие обязуются агитировать в России, особенно среди рабочих, с целью проведения этого обмена в жизнь.

8   Возможно кратчайший срок переезда от швейцарской границы до шведской, равно как технические детали должны быть немедленно согласованы.

Берн — Цюрих, 4 апреля 1917 года

Подпись: Фриц Платтен»

Особенные трудности вызывала редакция первого пункта. На вопрос о том, с кем я еду, нужно было ответить в описательной форме. Самое простое было бы сказать- «с русскими политическими эмигрантами». Ленин, однако, очень серьезно настаивал на поездке с нами Радека, а Радек — поляк и имел польский паспорт. Я решительно ничего не имел против его поездки, но настаивал, однако, на том, чтобы считать подписанные мною условия для себя совершенно обязательными и ни при каких обстоятельствах не допускать нарушения соглашения. Случай с Радеком был особенно щекотливым. Немцы к Радеку относились плохо, ведь он не раз поплевывал в суп немецким, а равно и антантовским империалистам. Мы согласились на редакции - «политические эмигранты и легальные лица». В случае, если она будет принята, мы сможем взять с собою Радека, а иначе — нет.²⁹ Я стремился к тому, чтобы с нашей стороны строго соблюдались принятые нами условия, дабы иметь право решительно восставать против возможных покушений с другой стороны. Министр Ромберг не обратил внимания, что выражение «русские политические эмигранты» отсутствует, но выразил недоумение по поводу слова «легальные» и просил объяснения. Я ему указал, что не у всех отсутствуют паспорта, мы же хотим иметь право взять с собой и тех, кто, строго говоря, не является эмигрантом.

Ультимативный характер имел второй пункт условий соглашения. Наша коллегия [13] прекрасно знала, что проезд, при каких бы условиях он ни совершился, произведет повсюду огромное впечатление Можно было заранее предугадать, что сторонники Антанты инсценируют бешеную клеветническую кампанию. Поэтому тем большее внимание надо было обратить на то, чтобы избежать какого-либо контакта между немцами и проезжающими эмигрантами Благодаря признанию за проезжающими эмигрантами права экстерриториальности, создавалась чрезвычайно прочная защита против нежелательных инцидентов и был фактически устранен нежелательный контакт с немецкими гражданами.

Пункт 6-й должен рассматриваться как предупредительная мера против немцев. При выходе путешественников в Заснице [14] они были так же внимательно пересчитаны, как в Готмадингене; число их оставалось равным 32³⁰. Только в Стокгольме партия уменьшилась, так как Радек остался здесь для того, чтобы вместе с нашим покойным товарищем Воровским и тов. Ганецким взять на себя обязанности заграничного представительства русской большевистской партии.

Кроме вопроса о том, что мы подразумеваем под выражением «легальные лица», все выставленные условия не вызвали возражений, и на них было дано молчаливое согласие.

Господин Ромберг указал только на то, что в дипломатическом мире не принято, чтобы частные лица диктовали правительству какого-нибудь государства условия переезда через его страну. Он заметил, что подобная позиция уезжающих может затормозить разрешение на поездку.

Я возразил, что уезжающие находятся в совершенно исключительном положении и что я имею поручение сообщить г-ну Ромбергу, что эмигранты лишены будут возможности предпринять путешествие, если будет внесено какое-либо изменение или будет аннулирован какой-либо из пунктов. Г-н Ромберг обещал телеграфировать в Берлин в благоприятном тоне Через два дня последовало безоговорочное согласие. Хотя теперь первый пункт соглашения и узаконивал участие Радека в поездке, но впоследствии было найдено более целесообразным посоветовать Радеку сесть в наш вагон только в Шафхаузене.

Сообщая о решении Берлина, г-н Ромберг известил меня о том, что в Штутгарте к нам в поезд сядет г-н Янсон, представитель Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов. Согласно данным мне полномочиям, я заявил, что присутствие его в нашем вагоне несовместимо со 2-м пунктом соглашения. Г-н Ромберг предложил мне не делать принципиального вопроса из этого, так как это повлечет за собой новый запрос в Берлин и придется отменить уже отданные железнодорожному управлению распоряжения. Я смолчал. Для сведения моего мне было сообщено, что максимально могут ехать 60 человек и что в Готмадингене стоят готовыми два пассажирских вагона II класса. Я просил изменить распоряжение, ссылаясь на то, что имеющиеся для поездки денежные средства диктуют необходимость пользоваться вагонами III класса.

К концу аудиенции г-н Ромберг спросил меня, как я представляю себе начало мирных переговоров. На меня этот вопрос произвел тягостное впечатление, и я ответил, что мой мандат уполномочивает меня исключительно на регулирование чисто технических вопросов и что я на его вопрос не могу дать никакого ответа. Г-н Ромберг заметил, что в этом отношении г-н Гримм держится совершенно определенных взглядов. Я промолчал и раскланялся. О каждом своем разговоре я всегда давал подробный отчет.

Накануне своего отъезда я послал д-ру Клёти следующее письмо:

«Цюрих, 8 апреля 1917 г.

Г-ну д-ру Э. Клёти, председателю Швейцарской социал-демократической партии.

Уважаемый товарищ Клёти! Благодарю вас за предоставленный мне 3-недельный отпуск и выражаю свою радость, что вы поняли, по каким мотивам я решился предпринять поездку в Россию. Довожу до вашего сведения, что поездка совершается в условиях, исключающих всякую возможность скомпрометирования лиц, участвующих в ней. Сам я решился взять на себя эту миссию потому, что имена Ленина, Зиновьева и других служили для меня достаточной гарантией того, что поездка эта имеет огромное политическое значение. Ленин в течение десятилетий является деятельным членом русской партии, в течение ряда лет он — признанный вождь большевиков, и мое доверие к нему настолько велико, что я взял бы на себя эту миссию, даже если бы это вызвало недоверие ко мне.

Я совершенно отстранил от этого дела швейцарскую партию и рассматриваю взятую на себя миссию как свое частное дело. О моих переговорах в немецком посольстве каждый раз мною делался доклад русскому комитету.

Телеграммой от 6 апреля, 1 час. 35 мин , министр Ромберг сообщил мне следующее.

«Дело улажено в желательном смысле. Отъезд из Готмадингена, по всей вероятности, состоится в субботу вечером. Прошу завтра, в пятницу, в 9 часов утра телефонировать. Ромберг».

Из дальнейших переговоров я узнал, что были поставлены следующие условия переезда 1) максимальное число уезжающих не должно превышать 60 человек, 2) два пассажирских вагона второго класса будут стоять наготове в Готмадингене. Относительно этого пункта я возразил, что мы предпочли бы вагоны третьего класса, так как наших денег хватит только на покупку билетов третьего класса.

Нижеследующее сообщаю конфиденциально, г-н Ромберг сообщил мне, что г-н Янсон, представитель Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов, будет сопровождать уезжающих эмигрантов; в ответ на это я разъяснил министру Ромбергу, что никто из едущих не может вступать ни с кем ни в какие переговоры и что я сам ограничиваюсь исключительно сношениями с техническим персоналом. Конечно, пребыванию Янсона в нашем поезде мы не можем помешать. Господин Ромберг сообщил мне в дальнейшем, что член правительства Гофман сделал распоряжение пограничным властям не чинить нам никаких препятствий. По поводу контроля имен г-н Ромберг категорически заявил, что немецкое правительство не имеет в виду получить сведения относительно выезжающих,— эти сведения все равно не будут ему сообщены. Атташе посольства Шюлер передаст партию в Готмадингене офицеру, который примет ее для дальнейшего следования. Затем он меня заверил, что на границе при посадке и высадке пассажиров не будет происходить никакого контроля документов, багаж без проверки будет запломбирован и будет обеспечена надежная перевозка.

Эти факты могут служить вам материалом на тот случай, если попытаются втянуть швейцарскую партию в это дело.

К разглашениям касательно члена правительства г-на Гофмана я не имею никакого отношения. Они произошли до того, как я занялся этим делом.

Благодарю вас еще раз за ваше доброе расположение. С лучшими пожеланиями —

Фриц Платтен, секретарь».

День отъезда был назначен немецкими властями на 9 апреля (нового стиля).

Началась лихорадочная работа, 7 апреля были посланы телеграммы Абрамовичу в Шо-де-Фон, различным эмигрантским секциям в Цюрихе, Лозанне, Женеве и т. д. с предложением всем отъезжающим прибыть в Цюрих ночными и утренними поездами 9 апреля.

С своей стороны я должен был сделать последнее распоряжение Цюрихскому потребительскому кооперативу относительно заказа съестных припасов. В виде чрезвычайной льготы нам было разрешено взять с собой продуктов на десять дней. Денег, в которых мы, как о том клеветали враги, утопали, мы совершенно не имели. В последнюю минуту мы не сумели бы выкупить съестные припасы, если бы правление швейцарской партии не открыло нам кредита на 3000 фр. под поручительство Ланга и Платтена.

К 11 часам утра 9 апреля все необходимые приготовления были закончены и Цюрихское вокзальное управление было предупреждено о нашем отъезде. Все уезжающие собрались в ресторане «Церингергоф» за общим скромным обедом. Из-за беспрестанной беготни взад и вперед и беспрерывной информации, делаемой Лениным и Зиновьевым, собрание производило впечатление растревоженного муравейника.

Согласно условиям ни образ мыслей, ни партийная принадлежность не могли служить поводом для исключения кандидатов из списка желающих ехать. Страстные споры вызвали, однако, просьбы одного врача — Оскара Блюма (автора книги «Выдающиеся личности русской революции») участвовать в поездке. Его подозревали в том, что он состоял на службе в царской охранке.

Ленин и Зиновьев дали ему понять, что будет лучше, если он откажется от поездки. Хотя в тот момент и не было неопровержимых доказательств и нельзя было, следовательно, с полной уверенностью утверждать, что он шпион, однако налицо был факт, что все партийные комитеты в отношении его принимали меры предосторожности. Его желание — опросить всех едущих—было удовлетворено. 14 голосами против 11 включение его в список уезжающих было отклонено. Однако, согласно информации Шараша (член партии Поалей-Цион и репортер капиталистической «Новой цюрихской газеты») , он тем не менее занял место в приготовленных для нас вагонах. «Вдруг мы увидели,— пишет Шараш,— как Ленин сам схватил этого человека, успевшего пробраться в вагон немного раньше назначенного времени, за воротник и вывел его с ни с чем несравнимой самоуверенностью обратно на перрон». Я лично не был свидетелем этого происшествия, так как находился в то время на перроне, где со мною сцепился какой-то исступленно жестикулировавший социал-патриот, и я был близок к мысли спустить под вагон этого субъекта. Железнодорожные служащие увели и эту опору Милюкова. На перроне находилась масса народа, главным образом русских; все страстно дискутировали доводы за и против поездки, Ленин же и Зиновьев — как, до, так и во время отхода поезда — совершенно бесстрастно глядели на эти бушующие волны.

 

3 ПЕРЕЕЗД ЛЕНИНА

Теперь можно считать доказанным, что поездка Ленина в Россию через Германию произвела столь огромное впечатление не потому, что он первый из эмигрантской массы вместе с ближайшими своими соратниками рискнул совершить эту поездку, а потому, что у всех было убеждение, что этот человек с огромной силой воли вмешается в события русской революции. Произведенная поездкой Ленина сенсация, вызванное ею возбуждение находились в резком противоречии с позицией, занятой той же европейской печатью по отношению ко второй партии эмигрантов, хотя при этом через Германию ехало приблизительно 500 русских эмигрантов.

Наша партия состояла из 32 человек. Приведенный в виде приложения к этому очерку документ, представляющий из себя фотографию снимка с подлинника [15], находящегося в Институте Ленина [16] в Москве, был подписан в ресторане «Церингергоф» всеми едущими эмигрантами.

Большинство поехавших с нами эмигрантов завоевали себе в истории революции выдающееся место своим мужеством, энергией, дальновидностью и самоотверженностью, проявленными ими в интересах пролетариата и коммунизма. Из числа ехавших в нашей партии нашел преждевременную смерть зять Феликса Кона тов. Усиевич, погибший на чехословацком фронте. К нашему величайшему горю, смерть слишком рано вырвала из наших рядов также незабвенного товарища Ленина.

Нет никакого сомнения, что лица, участвовавшие в этой поездке, сыграли решающую роль не только в русской, но, можно без преувеличения сказать, и в мировой истории. Кто в Западной Европе в 1917 году осмелился бы предсказать, что эти «голяки» в ободранных костюмах, все пожитки которых можно было увязать в головной платок, сделаются вождями и руководителями страны со 130-миллионным населением? В 1917 году все издевались над этой кучкой фанатиков, стремящихся «осчастливить мир и лишенных всякого чувства действительности».

Путешествие Ленина произошло следующим образом.

Согласно выраженному Лениным и Зиновьевым желанию, Фриц Платтен взял на себя руководство поездкою.

9 апреля 1917 года [17] в половине третьего группа эмигрантов направилась из ресторана «Церингергоф» к .цюрихскому вокзалу, нагруженные — по русскому обычаю — подушками, одеялами и пр. пожитками. Согласно расписанию поезд отошел в 3 ч. 10 мин. В Тайнгене происходил швейцарский таможенный досмотр, причем паспорта не проверялись. Ввиду того что взятые с нами съестные припасы — главным образом шоколад, сахар и пр. — превышали дозволенную властями норму, излишки были отобраны, а пострадавшим было предоставлено право переслать конфискованные съестные припасы родственникам и знакомым в Швейцарии.

На вокзале в Готмадингене нас временно изолировали в зале III кл. Потом мы сели в пломбированный пассажирский вагон II—III класса. Дети и женщины заняли мягкие места, мужчины разместились в III классе.

Поездка протекала нормально, к полному удовлетворению едущих. Лишь время от времени причиняли мне хлопоты несколько товарищей — любителей пения. Часть из них не могла удержаться и пела на французском языке Марсельезу, Карманьолу и другие французские песни, не обращая внимания на сопровождавших нас двух офицеров. Во Франкфурте разыгрался инцидент с Радеком, вызванный его «братанием с солдатами». Я, сознаюсь, виноват в том, что допустил немецких солдат войти в вагон. Три наших вагонных двери были запломбированы, четвертая, задняя вагонная дверь, открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим нас офицерам. Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла, без нейтральной зоны, территорию, занятую немцами,— с одной стороны, от русской территории — с другой. Г-н фон Планиц строжайше соблюдал инструкции, преподанные ему г-ном Шюлером, атташе немецкого посольства, передавшим в Готмадингене нашу партию для дальнейшего следования обоим офицерам, эти инструкции требовали, чтобы экстерриториальность не была нарушена. Предполагая, что в Франкфурте я не выйду из вагона, оба офицера покинули его. Я последовал их примеру, так как условился встретиться на франкфуртском вокзале с одной своей знакомой. Я купил в буфете пива, газет и попросил нескольких солдат за вознаграждение отнести пиво в вагон, предложив служащему, стоявшему у контроля, пропустить солдат.

Привожу здесь эти подробности только для объяснения инцидента.

Сильнейшим образом взволновала многих ехавших следующая картина. Франкфуртские рабочие и работницы спешили сесть в вагоны дачного поезда. Мимо нашего вагона проходил длинный ряд измученных, усталых людей с потухшим взором, на их лицах не видно было ни малейшей улыбки. Это траурное шествие, как молния, осветило нам положение в Германии и пробудило в сердцах ехавших эмигрантов надежду на то, что уже недалек тот час, когда народные массы в Германии восстанут против господствующих классов.

И действительно, в ноябре 1918 года разразилась революция в Германии,— она пришла поздно, но все- таки пришла.

Я должен напомнить еще об одном обстоятельстве, имевшем важное политическое значение. Оно показывает самым очевидным образом, какого рода отношения существовали между Генеральной комиссией немецких профессиональных союзов и немецким правительством.

Из письма моего к д-ру Клёти от 8 апреля 1917 года видно, что вопрос о «поездке Ленина» был решен немецким правительством и высшим военным командованием не без ведома и, нет сомнения, при поддержке Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов. В Штутгарте г-н Янсон сел в наш поезд и просил через ротмистра фон Планица (наш проводник — офицер) разрешения переговорить со мною. Мы еще раньше лично знали друг друга. Г-н Янсон заявил мне, что он по поручению Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов приветствует едущих эмигрантов и желал бы лично переговорить с товарищами. Я был вынужден заявить ему, что едущие эмигранты желают соблюсти экстерриториальность и отказываются принять кого бы то ни было на немецкой территории. Я готов довести до сведения едущих о нашей беседе и передать ему ответ завтра утром После этого г-н Янсон удалился в свой вагон.

Мое сообщение вызвало среди едущих взрыв веселья. После краткого совещания было решено не принимать г-на Янсона и не отвечать на его приветствие. Мне было предложено уклониться от назойливых попыток и в случае их повторения было решено ограждать себя силой.

На другой день утром я поблагодарил лично от своего имени г-на Янсона за приветствие, так как едущие отказались из политических соображений отвечать на таковое. Я просил его удовольствоваться состоявшейся между нами беседой Г-н Янсон удовлетворил мое желание и удалился.

Само собою понятно, что я с своей стороны соблюдал необходимую сдержанность. Крайне комичными являются слухи о том, будто Ленин вел переговоры с Бетман-Гольвегом и Шейдеманом. Все эти лживые сведения распространялись с целью бросить тень на едущих. В отличие от Франкфурта изоляция перрона и охра на вагона в Берлине, носили очень строгий характер. Мне тоже не было разрешено без конвоя уходить с перрона Немцы опасались, что мы вступим в сношения с немецкими единомышленниками.

Я хочу еще упомянуть об одной беседе с Лениным на немецкой территории, так как психологически интересно узнать, как в то время Ленин оценивал шансы большевистской партии в русской революции и каков был мой ответ — типичный ответ западноевропейского коммуниста — на поставленный Лениным вопрос. Нужно иметь в виду, что Керенский угрожал возбудить против едущих эмигрантов обвинение в государственной измене и по всем сведениям надо было ожидать, что Ленин и его товарищи встретят в Петрограде, наряду с большим числом стойких друзей, также множество яростных и подлых врагов. Еще будучи в Швейцарии, Ленин знал, что его ожидает; еще до своего отъезда в Россию он созвал на совещание Лорио из Парижа, Гильбо из Женевы, Поля Леви, Вронского и меня для того, чтобы дать нам подписать протокол об условиях поездки и иметь в нашем лице свидетелей [18]

В коридоре вагона шел горячий спор. Вдруг Ленин обратился ко мне с вопросом: «Какого вы мнения, Фриц, о нашей роли в русской революции?» — «Должен сознаться,— ответил я,— что вполне разделяю ваши взгляды на методы и цели революции, но, как борцы, вы представляетесь мне чем-то вроде гладиаторов Древнего Рима, бесстрашно, с гордо поднятой головой выходивших на арену навстречу смерти. Я преклоняюсь перед силой вашей веры в победу». Легкая улыбка скользнула по лицу Ленина, и в ней можно было прочесть глубокую уверенность в близкой победе.

В Заснице мы оставили немецкую территорию; перед этим было проверено число едущих, сняты пломбы с багажного вагона, и состоялась передача багажа. Пассажирский пароход «Треллеборг» доставил нас в Швецию³². Море было неспокойно. Из 32 путешественников не страдали от качки только 5 человек, в том числе Ленин, Зиновьев и Радек; стоя возле главной мачты, они вели горячий спор. На берегу нас встретил Ганецкий и шведская депутация ³³.

В Швеции нам был оказан в высшей степени сердечный прием. На конференции эмигрантов с представителями шведской и норвежской социалистической молодежи нами был сделан подробный доклад о совершенном переезде и были изложены те политические соображения, которые заставили нас ехать через Германию. Шведские товарищи одобрили поездку. Впоследствии мне стала еще более очевидной невозможность вернуться в Россию через Англию и необходимость поездки через Германию, особенно когда я по возвращении в Стокгольм узнал об аресте Троцкого и его товарищей, произведенном английскими властями. Можно смело быть уверенным, что с Лениным и его единомышленниками поступили бы еще хуже.

После десятичасового пребывания в Стокгольме мы продолжали путешествие. В Торнео, на пограничной русской станции, встреча, оказанная эмигрантам местными солдатами, отличалась исключительной теплотой. Солдаты с воодушевлением рассказывали о революционных событиях и восторженно приветствовали вернувшихся эмигрантов. Вскоре меня разлучили с моими спутниками. При прощании мне было заявлено, что в 4 часа они под военным конвоем будут отправлены в Петроград.

Я имел намерение — и того же хотели мои спутники — сопровождать товарищей до Петрограда, но этому воспрепятствовал английский контроль. «Франкфуртская газета» впоследствии сообщала, что я на пограничной станции «решил вернуться обратно», так как пограничные власти не хотели мне гарантировать безопасность в России. По этому поводу мне хотелось бы заметить, что я никогда таких требований не предъявлял ни к какому правительству, а в Торнео со мной произошло следующее: после того как я заполнил обычный опросный лист, я подвергся самому тщательному телесному осмотру, что является процедурой чрезвычайно тягостной После того как осмотр не дал никаких результатов, между мною и английским пограничным офицером произошел следующий разговор:

«Какие у вас имеются мотивы для поездки в Петроград и Москву?»

«Я еду для того, чтобы поддержать в министерстве свое ходатайство о выплате мне залога, внесенного мною в 1908 г в депозит суда в Риге³⁴, и для того, чтобы по личным делам навестить в Москве родителей своей жены»³⁵

Других мотивов политического характера я не указал, так как было ясно, что это могло бы только затруднить положение эмигрантов. Мое настойчивое требование дать мне возможность ехать в Петроград — вызвало у офицера замечание - «Не советую вам ехать, так как вы ведь опять будете арестованы, как в 1907 и 1908 годах». Я ответил ему, что это обстоятельство не может помешать моему решению ехать, я получил продолжительный отпуск, и его сообщение никоим образом не может меня испугать. После того как английский офицер убедился, что по собственной инициативе я не откажусь от своего намерения и не соглашусь ехать обратно, он категорически заявил, что мне не будет дано разрешения переехать через границу без специального распоряжения из Петрограда и что он вынужден отвезти меня обратно под конвоем на шведскую границу. Перед отъездом я получил возможность проститься со своими товарищами и обменяться с ними несколькими словами. Ленин предложил из солидарности и по мотивам политической целесообразности настаивать на моей поездке в Петроград и отложить дальнейшее путешествие, пока не получится разрешение на мою поездку. Ленин при этом имел в виду, что я сделаю доклад Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов о переезде. Ведь можно было ожидать, что все приехавшие эмигранты будут арестованы. Однако, не желая служить препятствием для их дальнейшей поездки, я настойчиво просил оставить меня в Швеции. Я дал обещание ожидать в течение 3 дней в Хапаранде [19] и по телеграфному требованию немедленно поехать в Петроград.

Как известно, при приезде в Петроград Ленин и товарищи его не были арестованы. Наоборот, приезд Ленина был отпразднован самым торжественным образом. После прощания меня усадили в сани, и в сопровождении конвоя я был обратно доставлен на шведскую границу.

Я пустился в обратный путь, прождавши три дня в Хапаранде, здесь я напрасно дожидался разрешения на переезд через русскую границу. Я оставался также два дня в Стокгольме, чтобы в случае телеграфного разрешения из Петрограда отправиться в Россию.

Суханов описал, как Ленина встретили в Петрограде. Встреча была достойна Ленина.

 

4. СТАТЬЯ ГАРДЕНА И РАЗЪЯСНЕНИЕ ЛЕНИНА ПО ПОВОДУ ОДНОЙ ПОПЫТКИ ПОЛУЧИТЬ ПРОПУСК ЧЕРЕЗ ГЕРМАНИЮ

Мы вряд ли ошибемся, если на основании разоблачения Гардена будем считать, что Парвус играл в этом деле вполне определенную роль и оказывал в качестве эксперта по русским делам известное влияние на немецкое правительство и высшее военное командование в смысле благоприятного разрешения вопроса о пропуске русских революционеров в Россию через Германию. Из приведенной в нашей статье копии протокола ясно видно, что в меньшевистских эмигрантских кругах в Швейцарии делались лихорадочные усилия разузнать, какие средства пускал в ход агент Парвус для того, чтобы добиться скорейшего возвращения в Россию Ленина и Зиновьева. Это дело было окутано тайной. Только немногие посвященные знали о нем. Как только разразилась революция и в среде русских эмигрантов, проживавших в Швейцарии, встал вопрос о возвращении на родину, какой-то субъект с темной репутацией, в качестве компаньона Парвуса, обратился под фальшивым именем к одной цюрихской даме, которая, по его сведениям, была близка к одному большевику, и предложил ей добиться разрешения для нескольких видных революционеров вернуться в Россию через Германию. Товарищ Б., знакомый этой госпожи Д. ^Зб, вступил в переговоры, о которых он давал знать Ленину. Ленин, страстно стремясь как можно скорее попасть в Россию, даже посоветовал назначить вторичное свидание. Во время этого свидания доверенное лицо этого Парвуса осмелилось предложить нужные средства для поездки. Обстоятельство это убедило Ленина, что посредник по этому делу — агент немецкого правительства, и он тотчас резко оборвал все дальнейшие переговоры.

Мое участие в поездке Ленина началось после того, как были прекращены упомянутые переговоры. Я не имел никакого представления о них и выше приведенное сообщение делаю на основании разъяснения Ленина, данного мне в связи со статьей Гардена, появившейся в журнале «Будущее». Разъяснение это было сделано в 1920 году.

Оно вполне совпадает с заявлением товарища Б., который служил посредником между Лениным и упомянутым агентом.

Этот пролог к поездке Ленина дал повод ко всякого рода темным предположениям, слухам и легендам. Эмигрантский комитет в лице председателя его д-ра Рейхесберга пытался — и, конечно, не с дружественными намерениями — расследовать это дело. В сентябре месяце 1917 года, почти накануне Октябрьской революции, я получил приглашение явиться на заседание комитета, где мне задавались вопросы относительно моего участия в переезде Ленина.

Я воспроизвожу здесь протокол этого заседания:

Показания товарища Платтена по поводу его переезда с ленинцами

Дознание от 27 сентября 1917 г. в Стиссигофе в Цюрихе под председательством д-ра Рейхесберга.

Председатель предлагает товарищу Фрицу Платтену рассказать, каким образом и почему он взялся за организацию переезда первой партии эмигрантов через Германию.

Платтен показывает следующее:

Я стал принимать участие в поездке русских эмигрантов лишь после того, как переговоры тов. Гримма с немецким посольством подвинулись настолько вперед, что в принципе поездку можно было считать решенной и оставалось только фиксировать время ее и урегулировать некоторые технические детали. За помощью ко мне обратились потому, что товарищи Ленин, Зиновьев и другие не доверяли больше тов. Гримму, предполагая, что последний затягивает поездку. В последнюю среду марта 1917 г в половине 12-го я был вызван по телефону Радеком, который просил меня срочно прибыть между половиной первого и часом по важному делу в помещение рабочего клуба. Придя туда, я застал в ресторане за круглым столом Радека, Ленина, жену Ленина, Мюнценберга и (этого я не могу с уверенностью утверждать) после совещания в комнате правления — также Зиновьева, Вронского и товарища Зиновьеву. За столом не было речи о поездке, но затем Ленин, Радек, Мюнценберг и Платтен перешли в комнату правления клуба и переговорили там подробно. После короткого колебания Платтен согласился действовать в качестве доверенного лица большевиков и в тот же день, в 3 ч 15 м., поехал вместе с Лениным, Радеком, Зиновьевым, женой Ленина и женой Зиновьева в Берн.

Товарищ Гримм был поставлен в известность, что Платтен получает полномочия доверенного лица уезжающих эмигрантов. Гримм был против этого, возражая, что на партию может пасть политическая ответственность, так как Платтен является секретарем партии и, кроме того, так как он уже дал это поручение одному бернскому товарищу. Вечером, в 9 часов, Гримму было сообщено, что Платтен вступает в исполнение своих обязанностей, в крайнем случае даже против воли Гримма.

Председатель спрашивает- какие мотивы могли побудить Гримма возражать против вмешательства Платтена?

Платтен отвечает: мотив приведен выше, а также может быть и то, что Гримм не хотел иметь рядом с собой предполагаемого политического соперника. Оба эти опасения неосновательны, так как я имел в виду принять на себя указанную миссию в качестве частного лица и в случае необходимости скорее отказаться от секретарских обязанностей, чем от этого дела. Кроме того, мою деятельность надо рассматривать не как соперничество с Гриммом, а как стремление своими скромными силами поддержать революционных борцов.

На вопрос председателя, почему ленинцы вдруг захотели устранить Гримма, Платтен ответил, что у ленинцев создалось впечатление, что Гримм саботирует поездку.

Совместная поездка меньшевиков и большевиков не могла состояться потому, что меньшевики ожидали согласия на поездку русского министерства или же Совета рабочих депутатов, тогда как большевики заявляли, что революционный долг велит им игнорировать эту формальность.

В посольстве Платтен не вел никаких переговоров политического характера, он заявил там, что пришел урегулировать технические детали поездки, так как принципиальная сторона дела была уже до того разрешена. Немецкий посланник фон Ромберг пытался завязать политический разговор на тему о виновниках войны и т. д., однако Платтен воздержался от высказывания каких-либо определенных мнений. Посольство не выставляло никаких требований. Впрочем, всякие требования были бы отвергнуты. Ссылаюсь на свой отчет о переезде Ленина, помещенный в «Volksrecht» («Народное право»), к которому мне нечего прибавить.

В пути русские не вступали в разговор ни с одним немцем. Представитель Генеральной комиссии профессиональных союзов Янсон пытался вступить в беседу с эмигрантами, однако его попытка была отклонена. Эмигранты заявили, что они отказываются от беседы и не задумаются прибегнуть к насилию в случае повторных попыток. Товарищ Платтен из вежливости не мог буквально передать Янсону ответ эмигрантов, но дал ему понять, что к эмигрантам он не будет допущен. Платтен сообщил эмигрантам о приветствии Янсона, однако он поблагодарил последнего только от себя лично. На вопрос, не объясняется ли отвод Гримма ленинцами тем, что было опубликовано письмо Гримма по делу «Гофман — Гримм» ³⁷, товарищ Платтен ответил, что это возможно, так как он, Платтен, как раз после этого инцидента был приглашен взять на себя руководство поездкой.

На вопрос, кто первый сделал предложение организовать поездку через Германию, Платтен ответил, что не решается назвать имя, однако прибавил, что идея эта исходила от одного очень влиятельного товарища-меньшевика. Этот товарищ предложил на случай, если бы поездка через Англию оказалась невозможной, попытаться организовать поездку через Германию — Стокгольм на принципе обмена эмигрантов на военнопленных, причем Гримму было поручено наладить переговоры.

Товарищу Платтену был прочитан протокол на русском языке, где упоминается имя Мартова, после чего Платтен подтвердил, что действительно это был именно Мартов. У Платтена имеется перевод протокола этого заседания.

На вопрос, имел ли Бронский какое-нибудь отношение к этой поездке, Платтен ответил, что в той фазе, в которой он перенял это дело, Бронский к поездке никакого отношения не имел. Хлопотал ли Бронский раньше по поводу поездки, он не знает.

На случай подготовки вторичной поездки т Балабанова спрашивала Платтена, согласился ли бы он руководить ею. На это Платтен ответил, что готов сделать все, чтобы быть полезным русским политическим эмигрантам. Однако ввиду высказанного опасения, что было бы политически нецелесообразным взять на себя руководство дальнейшими поездками после того, как он руководил поездкой Ленина, для Платтена стало очевидным, что ему следует взять свое предложение обратно. Он предложил товарища Фогеля.

На вопрос, была ли принципиальная сторона поездки уже улажена Гриммом в момент его вмешательства в это дело, Платтен ответил, что, по его мнению, все уже было улажено и оставалось только урегулировать некоторые технические вопросы. В посольстве его спросили, будет ли сообщен список уезжающих, на что Платтен ответил, что согласно решению комитета имена не будут сообщены. Впоследствии посольству были названы согласно разрешению Ленина и Зиновьева имена этих двух товарищей. На вопрос о том, было ли выставлено требование, чтобы возвращались только русские, Платтен указывает, что по его предложению условия русского комитета были так формулированы, что в них не было прямо указано, что ехать могут одни русские Если бы такая редакция не прошла, Радек не мог бы ехать.

На вопрос, кто первый предложил Платтену взять на себя руководство делом, он объяснил, что это был Радек, действовавший по поручению Ленина и Зиновьева. При первом свидании присутствовал также Мюнценберг.

В посольстве переговоры велись только по поводу условий поездки, впоследствии опубликованных. Платтен полагает, что Германия потому об легчила эмигрантам проезд, что немцы были убеждены, что пребывание интернационалистов в России будет им на руку. В эмигрантских кругах смеялись над этим взглядом немецкого правительства, однако считали излишним протестовать против него.

На вопрос, не осталось ли у Платтена впечатления, что кто-нибудь еще раньше или независимо от участников поездки дал немецкому посольству кое-какие обещания, Платтен ответил, что ввиду отсутствия каких-либо данных по этому поводу он, естественно, не может сказать ничего определенного. Однако он вынес впечатление, что это не имело места и что уезжавшие эмигранты отклонили бы всякое требование со стороны немецкого правительства. Он сам в посольстве подчеркнул, что эмигранты не согласятся, чтобы им были предъявлены какие-нибудь новые условия. На вопрос, в чем заключались трудности при поездке и почему до последней минуты не знали, состоится ли она, тов. Платтен высказался в том смысле, что трудности состояли в неуверенности, согласится ли Германия принять строгие русские условия. Ожидались также затруднения со стороны швейцарских властей в отношении проверки багажа, съестных продуктов, а также в отношении проверки паспортов. Платтен указал немецкому посольству на необходимость повлиять на швейцарское правительство в смысле предоставления более льготных условий при проезде. Однако на границе багаж строго проверялся и много съестных продуктов было конфисковано.

На вопрос, предполагал ли он, что кто-либо из русских сносился с немецкими властями, Платтен ответил, что он считает это невозможным; по крайней мере, в отношении тех лиц, с которыми он имел дело, например, в отношении Ленина, Зиновьева, Мартова он готов поручиться головою. Кроме того, он убежден, что в тот момент это было излишним, так как этим делом был занят Гримм. Ответы из Германии получались в посольстве, которое в этих случаях каждый раз приглашало Платтена явиться для переговоров. Ответ был получен в субботу, может быть, в воскресенье.

На вопрос, заданный Платтеном, считает ли себя комитет компетентным для производства подобного рода расследования, был дан утвердительный ответ.

На вопрос Платтена, обращенный к представителю большевиков, имеет ли он сделать какие-нибудь возражения против его показаний, последний ответил отрицательно, добавив, что эти показания послужат к выяснению дела.

Правильность этого протокола засвидетельствована:

Председатель комиссии д-р Рейхесберг.

Свидетель Фриц Платтен

5. ДЕЛО ГРИММА

Дело Гримма может быть поставлено в связь с поездкой Ленина лишь постольку, поскольку эта последняя была результатом усилий всей русской эмиграции, стоявшей на почве Циммервальда.

Однако я оставляю в стороне это соображение и дам здесь описание этого дела, имея в виду, что имя Гримма и деятельность его неразрывно связаны с историей возвращения в Россию из Швейцарии русских эмигрантов. То обстоятельство, что Ленин давно уже относился скептически к политической деятельности Гримма и порвал с ним всякие отношения еще в тот момент, когда не было налицо определенных данных, свидетельствовавших о том, что Гримм сам нарушил принципы Циммервальда, свидетельствует о глубоком внутреннем чутье Ленина. На конференции в Циммервальде Гримм примыкал не к левому крылу, а к центру. И уже тогда можно было констатировать известный политический разрыв между Лениным и Гримом.

Для того чтобы сейчас составить себе ясную картину о деле Гримма, сошлюсь еще раз на следующие два места настоящей статьи:

1. На беседу с Гриммом в Бернском народном доме

2. На замечание министра Ромберга относительно Гримма во время моих последних переговоров с ним.

Для освещения этого дела я воспользуюсь отчетом, представленным мною правлению Швейцарской социал-демократической партии. Свой отчет я предлагал правлению включить в общий отчет о деятельности партии. Мое предложение было отклонено, так как вообще имелась тенденция избегать в печати вопросов международной политики.

Во время переговоров, которые Семковский вел с правлением Швейцарской социал-демократической партии 30 апреля 1917 года, он огласил следующие резолюции комитета эмигрантов:

«1 ЦК по возвращению русских политических эмигрантов, живущих в Швейцарии, объединяет огромное большинство русских эмигрантов, притом самого различного партийного направления, а также значительное количество беспартийных,— в то время как вышедшая из состава ЦК группа «русских эмигрантов, стоящих на почве национальной обороны», представляет лишь те немногочисленные элементы, чья политика продолжения войны «до победного конца» обособила их от огромного большинства эмигрантов. Согласно официальным данным, приведенным обеими этими организациями, ЦК насчитывает 564 эмигранта, тогда как обособившаяся организация «социал-патриотов» объединяет всего 166 эмигрантов.

2. Товарищ Гримм, само собою разумеется, был уполномочен ЦК, а не той обособившейся организацией, которой правительства Антанты не делают никаких препятствий при возвращении на родину, предпринять поездку в Петроград для того, чтобы, ввиду трудностей письменного и телеграфного сношения, лично передать Совету рабочих депутатов, а также министру юстиции Керенскому и комитету Веры Фигнер настроения огромного большинства проживающих в Швейцарии эмигрантов. Ввиду того что тов Гримм предпринял это путешествие в Петроград не по собственной инициативе, а по поручению самих русских эмигрантов, не может быть вообще и речи о каком-то «бестактном вмешательстве». Следует еще прибавить, что русское посольство в Берне накануне отъезда тов Р Гримма было официально поставлено в известность Центральным комитетом о его миссии.

3. Уже после отъезда Р. Гримма ЦК получил от министра иностранных дел Милюкова ответную телеграмму, в которой без всякой мотивировки отклоняется предложение ЦК обменять эмигрантов на интернированных в России немецких граждан. В то же время официально подтверждается существование черных списков Факт ареста известных русских эмигрантов, намеревавшихся вернуться из Америки в Россию на норвежских пароходах, показывает как нельзя более ясно, что возвращение на родину через Англию и Францию для огромного большинства эмигрантов, борющихся за мир, представляется делом невозможным. Эмигранты, конечно, ни за что не захотят помириться с затягиванием осуществления завоеванной революцией амнистии. Невзирая на науськивания шовинистов, они не потерпят, чтобы их лишили священного права занять старое место в рядах революционных борцов и тем самым исполнить свой высший долг перед народом и революцией..

ЦК по возвращению русских политических эмигрантов, живущих в Швейцарии.

По поручению ЦК: председатель Семковский, секретарь Багоцкий».

Накануне своего отъезда товарищ Гримм прислал на имя председателя Швейцарской социал-демократической партии письмо, которое мы здесь приводим:

«Берн, 17 апреля 1917 г

Правлению Швейцарской социал-демократической партии Цюрих.

Уважаемые товарищи!

19 апреля я собираюсь поехать в Россию через Швецию. Во избежание каких-либо недоразумений считаю нужным поставить вас в известность о моей поездке, равно как и о моей миссии, и указать, что я, само собою, взял на себя поручение отнюдь не в качестве члена правления партии, а как частное лицо, к которому обратились с просьбой об этом. Дело заключается в следующем Вам известно, что русские эмигранты в Швейцарии желают вернуться в Россию. Так как ехать через Францию и Англию могут только те из них, кто является сторонником дальнейшего ведения войны, то часть эмигрантов вынуждена оставаться здесь. Для них открыта дорога только через Германию. Оставшиеся, однако, не хотели бы ехать так, как ехала первая партия, которую сопровождал тов. Платтен. Нужно добиться обмена русских эмигрантов в Швейцарии на немецких пленных в России. Созданный для этой цели комитет обратился ко мне с просьбой доложить об этом русскому министру юстиции Керенскому и Совету рабочих депутатов и на месте принять необходимые предварительные меры по этому обмену. Такова цель моей поездки в Россию, о чем я и хотел сообщить вам в настоящем письме.

В случае, если по поводу цели моей поездки проникнут в печать какие-нибудь ложные сведения, то я уполномочиваю вас использовать это письмо. Я подчеркиваю еще раз, что моя поездка ни в какой степени не обязывает швейцарскую партию.

С партийным приветом Гримм»

Вторую партию русских эмигрантов, ехавших через Германию, сопровождал товарищ Ганс Фогель. Почти все ехавшие с ним эмигранты были меньшевиками, и они считали неудобным привлечь в качестве руководителя поездки доверенное лицо большевиков. Товарищ Римате, к которому они сначала обратились, отказался из-за состояния здоровья. Правление партии получило официальное сообщение, что товарищ Фогель сопровождает партию эмигрантов до Стокгольма. Поездка товарища Гримма, присоединившегося в Стокгольме ко второй партии эмигрантов, закончилась, благодаря деятельности Гримма в Петрограде, уже известным эпилогом.[20] Мы ограничиваемся здесь воспроизведением некоторых документов. Тов. Гримм, которому приезд в Петроград был разрешен благодаря вмешательству тов. Скобелева и Церетели, постарался там использовать свое влияние как циммервальдиста. Не посоветовавшись предварительно ни с кем из ответственных товарищей, он, под влиянием какого-то странного увлечения, решился послать министру Гофману через швейцарского посланника в Петрограде г-на Одье телеграмму следующего содержания:

«Потребность мира ощущается здесь всеми Заключение мира становится крайней необходимостью с точки зрения политической, хозяйственной и военной. Это осознано в руководящих кругах. Создает затруднения Франция, тормозит Англия. Сейчас ведутся переговоры, и шансы благоприятны. В ближайшие дни предстоит новый, более сильный нажим в этом направлении. Единственное, что грозит сорвать все переговоры, это возможность немецкого наступления на востоке. Если оно не произойдет, то возможна ликвидация в сравнительно короткое время.

Созванная Советом рабочих депутатов международная конференция является только одним из проявлений мирной политики нового правительства. Считают, что конференция эта состоится наверняка, поскольку правительства не будут чинить препятствий с паспортами. Все страны обещали прислать своих представителей. Уведомьте меня, если возможно, какие известные вам военные цели преследуют правительства, так как благодаря этому могут быть облегчены переговоры. Я останусь в Петрограде еще приблизительно десять дней».

Министр Гофман прислал следующий ответ:

«Министр Гофман уполномочивает вас, Гримма, сделать следующее устное сообщение: со стороны Германии не будет предпринято наступления до тех пор, пока имеются шансы на мирное соглашение с Россией. На основании многократных бесед с влиятельнейшими лицами убежден, что Германия, как и Россия, стремится к почетному миру. В будущем имеется в виду установить тесные торговые и экономические связи и оказать финансовую поддержку для восстановления России. Обещается невмешательство во внутренние дела России, дружелюбное соглашение относительно Польши, Литвы, Курляндии [21] с учетом их национальных особенностей и возвращение занятых территорий в обмен на занятую Россией австрийскую территорию. Убежден, что Германия и ее союзницы готовы тотчас же приступить к мирным переговорам. Относительно целей войны,— в отношении Германии могу сослаться на сообщение «Северогерманской всеобщей газеты» («Норд Дейтше Альгемейне Цейтунг») ³⁸, где высказывается принципиальное согласие с Асквитом по вопросу об аннексиях и заявляется, что Германия не стремится ни к расширению своей территории, ни к дальнейшему политическому и экономическому усилению».

Эта телеграмма была расшифрована и попала в руки русского Временного правительства. Социалистические министры Скобелев и Церетели, после переговоров с Гриммом, немедленно одобрили его высылку из России [22]

Когда о действиях Гримма стало известно, общественное мнение пришло в сильное возбуждение не только за границей, но в первую голову и в Швейцарии Социал-демократическая фракция Национального совета опубликовала следующее заявление.

«Социал-демократическая фракция Национального Совета обсудила события, приведшие к высылке Роберта Гримма из России и отставке министра Гофмана.

Она прежде всего констатирует, что Гримм действовал в Петрограде исключительно под своей ответственностью, не сносясь ни с одним из членов социал-демократической фракции.

Фракция поэтому единогласно отклоняет какую-либо ответственность за действия Гримма в Петрограде и осуждает их.

Окончательное суждение по поводу этих действий, поскольку они противоречат социал-демократической точке зрения и точке зрения Гримма до его поездки в Россию, фракция предоставляет вынести соответствующим партийным инстанциям».

Прибыв в Стокгольм, Гримм сложил с себя звание председателя Циммервальдской комиссии. Международная социалистическая комиссия назначила комиссию по расследованию дела. В результате трех заседаний эта комиссия опубликовала следующее сообщение.

«Назначенная Международной социалистической комиссией комиссия по расследованию дела тов Гримма, ознакомившись с телеграммами, которыми обменялись Гримм и Гофман, рассмотрела выдвинутые против Гримма обвинения, выслушала Гримма и свидетелей.

Она представляет на рассмотрение третьей Циммервальдской конференции следующие факты и заключения по этому делу.

I

Товарищ Гримм отправил 27 мая из Петрограда телеграмму швейцарскому министру Гофману через швейцарского посланника Одье.

Он предпринял этот шаг, не посоветовавшись предварительно ни с находившимся в Петрограде членом Международной социалистической комиссии тов Анжеликой Балабановой, ни с представителями русских циммервальдских партий.

Позднее, когда делу была дана огласка, он также не сообщил русским товарищам в Петрограде, что им была послана телеграмма Гофману.

II

Гримм показал, что он имел в виду только получение информации о целях войны всех правительств.

Однако тов Гримм не ограничился тем, чтобы запросить у Гофмана сведения только об этом, а в своей телеграмме распространялся об опасности для мирных переговоров немецкого наступления и о необходимости выдачи паспортов делегатам, едущим на международную конференцию, созываемую Советом рабочих депутатов. Эти различные намеки заставляют думать, что Гримм своей телеграммой имел в виду дать толчок мирным переговорам.

При этом речь шла отнюдь не о сепаратном мире между Германией и Россией, а, наоборот, о переговорах об общем мире между всеми государствами.

Комиссия считает, что в ее задачи не входит расследование вопроса о том, какие цели преследовал министр Гофман, посылая свой ответ. Однако она заявляет, что нет никаких доказательств того, что Гримм действовал по предварительному соглашению с Гофманом, что, между прочим, Гриммом также оспаривается. При тех личных отношениях, которые существуют в Швейцарии даже между самыми оппозиционными парламентариями и правительственными органами, Гримм имел возможность обратиться к Гофману и без предварительного соглашения с ним.

В распоряжении комиссии нет ни одного факта, который указывал бы, что Гримм действовал в интересах и как агент немецкого империализма. Против этого говорит не только трехлетняя чрезвычайно острая борьба, которую Гримм вел против немецкого империализма, и поддержка, которую он всегда оказывал немецкой оппозиции (за что он в течение трех лет подвергался нападкам немецкой прессы, называющей его агентом Антанты), но также и вышеприведенное содержание телеграммы Грима. Главнейшим мотивом, которым Гримм руководствовался в своих действиях, комиссия считает заботу его о судьбах русской революции, которой, по мнению Гримма, угрожала опасность вследствие продолжения войны и которую Гримм хотел спасти мирными переговорами.

III

Следственная комиссия считает, что поступок Гримма, совершенный им без предупреждения остальных находившихся в Петрограде членов Международной социалистической комиссии и без ведома представителей русских циммервальдских партий, которые, наверно, удержали бы его от посылки телеграммы, является самоуправством с его стороны; Циммервальдское объединение должно снять с себя всякую ответственность за этот поступок не только потому, что такой шаг дал врагам Циммервальда повод выставить это течение, направленное против всех империалистических правительств, как орудие в руках одного из этих правительств, но и потому, что комиссия считает поведение Гримма принципиально недопустимым.

Следственная комиссия заявляет, что вступление на путь тайной дипломатии с целью ускорения мирных переговоров, как это сделал Гримм, противоречит существу Циммервальдской программы.

Стокгольм, 5 июля 1917 г.

Подписали: Хёглунд — Швеция, Кирков — Болгария; Ланг — Швейцария; Линдхаген — Швеция; Олаусен — Норвегия; Орловский— Россия; Ра дек — Польша».

Ближайшие политические друзья Гримма — Павел Аксельрод, Анжелика Балабанова, П Лапинский, Л. Мартов и Раковский, принимавшие участие в Циммервальдской конференции в качестве представителей русской, польской и румынской социал-демократических партий, выступили 30 июня на происходившем в Петрограде Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов и в социалистической прессе со следующим заявлением по делу Гримма:

«Нижеподписавшиеся, ознакомившись с представленными Гриммом объяснениями в том виде, как они появились в русской печати, констатируют.

а) что признаваемый сейчас Гриммом факт веденных им по собственной инициативе переговоров с министром Гофманом с целью выявить взгляды германского правительства представляет из себя шаг, принципиально недопустимый с точки зрения интернационализма и особенно недопустимый для председателя Бернской социалистической комиссии. Шаг этот, который был бы понятен со стороны социал-патриота, который верит в возможность ускорить мирные переговоры путем закулисных дипломатических маневров, носит характер какой-то легкомысленной авантюры, раз он предпринят участником циммервальдского движения;

б) авантюристический характер этого шага подчеркивается тем обстоятельством, что свои переговоры с Гофманом через швейцарского посланника Гримм скрыл от организации, которую он возглавлял, и даже нам он ничего не сообщил о своих переговорах, несмотря на то, что мы были единственными людьми, с которыми он советовался при составлении своего ответа социалистическим министрам. Такой образ действия оскорбителен по отношению к товарищам, оказавшим ему доверие, равно как и по отношению к возглавляемой им организации,

в) предоставляя партийному суду выяснить все подробности дела Гримма, мы считаем своим долгом подтвердить, что мы, знающие всю прошлую деятельность Гримма, убеждены в том, что во всем этом деле он не руководствовался какими-либо своекорыстными побуждениями и не играл роли агента немецкой дипломатии;

г) каковы бы ни были результаты партийного суда в этом деле, они никоим образом не смогут набросить тень на циммервальдское движение, которое шовинистическая печать всего мира старается, использовав это дело, утопить в потоке клеветы. Боевой союз интернационалистов будет продолжать свою деятельность, сильный взаимным доверием входящих в его состав партий и сознанием колоссальности поставленной перед ним историей задачи — восстановить Интернационал и организовать борьбу за мир,

д) теперь, как и раньше, мы держимся того мнения, что высылка иностранцев до судебного приговора принципиально недопустима для русского революционного правительства даже в военное время и может послужить опасным прецедентом».

Еще будучи в Стокгольме, товарищ Гримм письмом сообщил партии, что возвращает обратно свои мандаты, пока швейцарская следственная комиссия не вынесет своего постановления. Доклад этой комиссии, в состав которой вошли товарищи: д-р Клёти, Отто Ланг, Эрнст Нобс, Герман Грейлих, Ф. Шнейдер и Шарль Нэн,— приведен мною в конце статьи в виде приложения*.

Для меня дело это совершенно ясно. У представителя Циммервальда и Кинталя закружилась голова от опьяняющего аромата славы, повеявшего на него на тех высотах, куда вознесли Гримма его дарования и энергия. Но как личность он оказался слаб

ФРИЦ ПЛАТТЕН

Примечания:

[1] См с 61—67

[2] См Приложения, с 79—84

[3] По неизвестным причинам письмо не было включено в первое издание книги В данном издании оно приводится в приложении, с 85—91

[4] См с 35—45

[5] Новый стиль

[6] Нового стиля, по старому стилю — 23 марта

[7] 9 апреля нового стиля

[8] 30 апреля нового стиля

[9] Текст условий см с 48.

[10] Нового стиля

[11] В И Ленин прибыл в Петроград поздно вечером 16 апреля — Прим А И

[12] Эти условия были опубликованы Платтеном в «Народном праве» — органе левых швейцарских социал-демократов

[13] Имеется в виду группа большевиков во главе с Лениным, вырабатывавшая условия переезда через Германию

[14] Засниц, германский порт — посадка в Швецию, Готмадинген — швейцарская, пограничная с Германией, станция

[15] См фотовкладку

[16] В настоящее время Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

[17] По старому стилю — 27 марта

[18] См Приложения, с 92—100

[19] Торнео и Хапаранда — пограничные местечки с финской и шведской стороны

[20] См с 102—106

[21] Теперешняя Латвия

[22] См объяснение Гримма о его высылке в Приложениях, с 102—106