Книги о Ленине

 

Быт солдат в царской казарме

Старое, дореволюционное прохождение военной службы являюсь для трудящихся масс тяжелой, каторжной повинностью. День, в который с церковных амвонов объявлялся «всемилостивейший» манифест о призыве, становился днем народного горя и печали. По селам и деревням, заливая горе вином, новобранцы пели:

Ни из чести, ни из платы

Не пойдет мужик в солдаты.

Пальцы рубит, зубы рвет —

В службу царскую нейдет.

Отрицательное отношение трудящихся масс к солдатчине в царской России не случайно.

 Русский народ, отличавшийся необычной храбростью и выносливостью, не боялся опасностей войн. Даже больше, русский народ любил воевать, и в борьбе за свою по зависимость показал величайшие в истории войн образцы самоотверженности и героизма, стойкости и самопожертвования, перед которым всегда преклонялись наиболее сильные и опасные враги и захватчики, покушавшиеся на Россию. Полтавский разгром шведов, штурм Измаила, Бородинская эпопея — только наиболее яркие эпизоды, непревзойденные примеры героизма и стойкости, свойственные великому русскому народу.

Но для реакционного русского самодержавия вооруженная сила необходима была не для защиты «отечества», а для угнетения малых народностей и, для подавления революционных движений рабочих и крестьян. «Постоянное войско, — писал в 1905 г. Владимир Ильич Ленин, — везде и во всех странах служит не столько против внешнего, сколько против внутреннего врага»*.

Для того, чтобы армия могла выполнять жандармские функции, правительство изолировало солдате тую массу от народа, объявляло ее стоящей гае политики и всеми средствами, с помощью дворянского офицерства, превращало армию в бессловесное и послушное орудие, способное беспрекословно защищать господствующий класс от всех и всяких врагов. Достигалось это различными способами воздействия, среди которых большое место занимали зуботычины, розги, издевательства и религиозное ханжество.

Еще до отправки рекрутов в полк царские ищейки в длинных рясах читали им пространные проповеди о христианской морали, о повиновении и послушании, о необходимости защищать веру и божьего помазанника на земле — царя. Самым страшным и зловещим призраком царской армии, была казарма. Если дореволюционная Россия справедливо считалась тюрьмой народов, то царская казарма была тюрьмой в тюрьме.

«Казарма в России, — писал Владимир Ильич Ленин, — была сплошь да рядом хуже всякой тюрьмы; нигде так не давили и не угнетали личности, как в казарме; нигде не процветали в такой степени истязания, побои, надругательства над человеком»**.

И внешне казарма напоминала тюрьму.

В отчете Главного военно-санитарного управления за 1910 г., где даны обобщающие сведения о санитарном состоянии армии, мы читаем: «До настоящего временя самым крупный недостатком в нашей армии... шляется то обстоятельство, что весьма многие казармы, как жилые помещения, далеки от самых скромных требований гигиены. Прежде всего необходимо отметить тесноту и недостаток кубического содержания воздуха. Отсутствие особых столовых я комнат для занятий делает еще более чувствительным этот недостаток, способствуя образованию пыли в помещениях... Плохой обмен воздуха дает себя знать особым, присущим казармам, специфическим  запахом, который особенно усиливается в ночное время»***.

Далее в этом документе говорится о сырости, грязи, отсутствии бань, прачечных я т. п., и эти факты констатируют не частные лица, а государственное учреждение, ведавшее санитарным благоустройством русской армии. Антигигиеничная обстановка казарм тяжело отражалась на здоровья солдат. Болезни среди солдат были массовым явлением. По числу больных русская армия, но сравнению с армиями западных стран, занимала первое место.

Так, например, в 1908 г. находилось на излечении в военных госпиталях и околотках, не считая единичных посещений, 564 837 человек, что составляло почти 50% всего наличного состава армия.

В 1908 г. лечилось: больных органами дыхания — 63 563 человека, больных желудком — 55 193 человека, сифилисом — 67 273 человека и различными заразными болезнями — 79 407 человек. Неудивительно, что 1 по смертности рядового состава русская армия также занимала одно из первых мест, и 1908 г. умерло но официальным, далеко не точным сведениям, 4 942 человека, в 1910 г. — 5 070 человек и в 1911 г. — 4 768 человек или 1,14%. Кроме этого ежегодно из армии выбывало несколько десяткой тысяч человек по причине неспособности к службе. Так, например, в 1908 т. было отчислено от военной службы по неспособности 56 788 человек. Что из себя представляет категория неспособных к военной службе можно видеть из высказываний главного врача Гвардейского корпуса: «Число умерших от легочных болезней, — писал этот врач в 1902 году, — а также уволенных в неспособные, по причине их вообще велико. Многие увольняются в таком состоянии, что большей частью по прибытия на родину умирают, или обессиленные, с глубоко подорванным здоровьем, становятся инвалидами, нуждаясь в посторонней помощи»****.

Сотни солдат, не вынося каторжной жизни, кончали самоубийством, калечили себя и бежали о военной службы.

Ежегодно русская армия теряла умершими, бежавшими, отчисленными в неспособные, преданными суду и т. п. почти до 10,5% наличного состава армии.

Но самый главный порок царской армии заключался еще не в этом. Главное было в том, что солдат был бесправен. Его безнаказанно мог бить, издеваться над ним любой начальник, начиная с фельдфебеля и кончая генералом. Солдатам запрещалось ездить в вагонах трамваев, так как по понятию царских сатрапов нахождение в вагоне солдата и офицера одновременно являлось оскорблением офицерского достоинства; солдат не мог посещать общественных мест, как-то: зоологические сады, кафе и проч.

Еще накануне мировой войны у входа в Петроградский зоологический сад висело унижающее достоинство русского солдата объявление: «Собакам и нижним чинам вход воспрещается». Солдаты не имели права участвовать в политической жизни страны. Прибывавшие, в казарму молодые солдаты поступали в полное распоряжение фельдфебелей, которые, пользуясь своей властью и безнаказанностью, вымогали у солдат деньги и всячески издевались над ними. Жаловаться солдат не мог. За жалобу его ждала новая, еще более жестокая, расправа. Так, например, в 1909 г. командир роты 3 Перновского полка избил палкой гренадера Левитина, Левитин решил подать жалобу на командира. Узнав об этом командир вызвал к себе солдата и предложил ему небольшую сумму денег, угрожающее завив: «Брось, не жалуйся — тебе больше попадет». Когда же солдат отказался от денег, командир написал на него рапорт о том, что Левитин сломал у него палку. И судьба гренадера была решена. Его предали суду и приговорили к 10 годам каторги*****.

Другой по менее характерный случай произошел в 1912 г. в 3 пограничном Заамурском полку. Рядового 4 роты Романова избил унтер-офицер Павловский. Романов вынужден был обратиться в госпиталь, где было обнаружено повреждение уха. Началось следствие. Производивший дознание офицер записал в протоколе, что Романова, ударили по щеке. Последний заявил, что его вначале ударили по уху, а затем; били по щекам. Офицер заявил: «Не разговаривай о том что у тебя не спрашивают, а то будешь разговаривать, то я еще дам тебе по другому уху»******.

И такие факты не единичны. Солдат обязан был терпеливо сносить издевательства и удовлетвориться обещаниями, что за богом молитва, а за царем служба но пропадет.

Не всегда солдаты безропотно сносили издевательства. История России знает не мало случаев волнений и восстаний о царских войсках. Но эти восстания были разрознены и неорганизованны.

В статье В. И. Ленина «Доклад о революции 1905 г.» дана исчерпывающая характеристика недостатков солдатских бунтов: «Широкие массы матросов и солдат, — пишет Ленин, — легко начинали бунтовать. Но также легко делали они ту наивную глупость, что освобождали арестованных офицеров; они давали успокоить себя обещаниями и уговорами начальства; таким образом начальство выигрывало драгоценное время, получало подкрепление, разбивало силы восставших, а затем следовало самое жестокое подавление и казни вождей»*******. У них, — говорит В. И. Ленин, — «не хватало выдержки, отсутствовало ясное сознание задачи: похватало достаточного понимания того, что только самое энергичное продолжение вооруженной борьбы, только победа над всеми военными и гражданскими властями, только ниспровержение  правительства и захват власти по всем государстве является единственной гарантией успеха революции»********.

Старая царская армия с ее бытом я правами навсегда отошла в прошлое. Печатаемые ниже документы показывают только частично тяжелое и бесправное положение русского солдата. Эти документы помогут нашей прекрасной молодежи лучше понять весь ужас недалекого «вчера» и заставят еще сильней любить свое радостное и счастливое «сегодня».

Материалы хранятся в Центральном Военно-Историческом архиве.

М. Семин.

Примечания:

* В. И. Ленин, Соч., т. VIII, стр. 397.

** Там же, стр. 395.

*** См. ниже, стр. 160.

**** См. ниже, стр. 148.

***** См. ниже, стр. 155 — 157.

****** См. ниже, стр. 167.

******* В. И. Ленин, Соч., т. XIX, стр. 351.

******** Там же, стр. 350 — 351.

 

Из отчета Главного военно-медицинского управления за 1902 г.*

...Переходя к разбору причин развития болезней органов дыхания и мер борьбы с ними в армии, следует сказать, что этот вопрос в отчет, ном году обстоятельно разработан в отчете корпусного врача гвардейского корпуса.

Хотя взгляды и наблюдения названного врача касаются круга службы и жизненной обстановки гвардейцев, но многое из высказанного им представляется одинаково ценным для ознакомления с причинами распространения болезней органов дыхания и мерами борьбы с ними вообще в рядах войск. Предварительно необходимо заметить, что по распространению болезней органов дыхания и убыли от них, как показывает цифровая характеристика развития означенных болезней в армии, первое место занимает Петербургский округ.

Такую печальную привилегию этого округа, главным образом, создает и ежегодно поддерживает гвардейский корпус, в котором болезни органов дыхания являются настоящим бичем. Поэтому вполне понятно, почему корпусный врач гвардейского корпуса, разрабатывая собственно вопрос о причинах большого числа уволенных в неспособные и умерших среди подведомственных его санитарному попечению войск, остановился на весьма подробном разборе причин развития болезней органов дыхания и мер к устранению этого печального явления.

Исходя из положения, что причина грудных заболеваний, преимущественно хронических форм их, как например, чахотки — этой жилищной болезни, лежит главным образом в антигигиенических условиях ближайшей жизненной обстановки, упомянутый врач сосредоточивает свое внимание на оценке качества воздуха и количества света в гвардейских жилых казарменных помещениях, а также касается пищевого довольствия, одежды, сна, характера службы гвардейцев и; наконец, заглядывает в душевный мир их. По поводу всего этого он говорит, между прочим, следующее.

Требуемого по положению количества воздуха (не менее 1 1/2 куб. саж. на человека), при температуре 12° — 14°, в действительности не бывает во многих казарменных помещениях, если принять в расчет объем печей, сундуков, шкафов и прочей мебели. Санитарное состояние казарм еще более ухудшается при наличии в них отделений с работающими до поздней ночи портными и сапожниками, особенно в зимнее время, когда ко всему этому присоединяется необходимость считаться во многих казармах с сырым и холодным воздухом, не нагреваемым нередко даже при основательной топке выше 8° — 9°. При такой обстановке солдат, заболевший каким-либо хроническим страданием легких, не в состоянии поправиться и, если во время не будет подвергнут серьезному лечению, то неминуемо попадет в число неспособных или умерших. Помимо плохого воздуха казармы нередко, особенно в зимнее время, страдают от недостатка света, так как многие из них освещаются отраженным светом с узких улиц, с дворов, загроможденных флигелями и складами дров. Далее — пища высокорослых гвардейцев в количественном отношении рассчитана по одному масштабу, как и для малорослого армейца, что не может не отразиться на питании гвардейцев...

Число умерших от легочных болезней, а такие и уволенных в неспособные но причине их вообще велико. Многие увольняются в таком состоянии, что большей частью, по прибытии на родину, умирают, или обессиленные, с глубоко подорванным здоровьем, становятся инвалидами, нуждаясь в посторонней помощи, не говоря уже о том, что подобные больные могут распространять болезни (например чахотку). В санитарных отчетах войсковых врачей между прочим встречаются также указания на то, что многие из уволенных в неспособные по III ст. не могли быть отправлены на родину вследствие слабости, и умерли в лечебных заведениях...

* Всеподданнейший отчет о действиях военного министерства за 1902 г., СПБ, 1901 г., стр. 206 — 209.

 

Обращение солдат 2 Красноярского железнодорожного батальона в Красноярский комитет РСДРП, сентябрь 1905 г.*

Мы, нижние чины 2 железнодорожного батальона, просим местный комитет Р. С. Д. Р. П. предать гласности возмутительные факты грабительства и мошенничества нашего начальства, в лице полковника Алтуфьева и ого присных. Не будем говорит о том, сколько унижений и оскорблений приходится переносить нам; не будем говорить и о том, что в лице солдата они не видят человека, способного чувствовать и понимать, как и все люди. Нет, начальство смотрит на нас, как на предмет, который можно безнаказанно грабить и эксплоатировать. Оно грабит те последние крохи, которые нам полагаются от правительства Романова, и нам часто приходится буквально голодать только потому, что начальству нужна экономия, которую они целиком кладут в свой карман. Но зато в приказах они кормят и обращаются с нами хорошо.

А что они сделали с нашими деньгами, доставшимися нам потом и кровью на Либаво Роменской ж. д. Из трех тысяч, которые мы там заработали, по алтуфьевскому приказу осталось 800 рублей, а спустя месяц, по приказу его помощника Симашко, осталось всего 400 рублей. Но и этих денег нам не дают в уверенности, что мы все снесем и будем молчать. Но и наше терпение лопается. В настоящее время когда мы, нижние чины, работаем — часть в мастерских и депо, а часть у частных подрядчиков, Алтуфьев и компания продолжают тянуть свою линию. И вот 7 сентября к нам приехал какой-то генерал, к которому мы обратились с жалобой. Но, как мы теперь окончательно уверились, нет правды у правительства Николая Обманова. Результат нашей жалобы вышел плачевный: некоторым придется сидеть под арестом, некоторым стоять под ружьем. И это только за то, что мы, нижние чины, решились пожаловаться на полковника; за то, что мы хотели узнать, куда деваются наши деньги, которые начальство, придерживаясь разных положений о хозяйстве, загребает в свой бездонный карман.

Кроме того, по выезде из местечка Барановичи, где мы стояли, наше начальство оборудовало лавочку для батальона; топоры приобретались на суммы, заработанные нами в разное время. Эту лавку мы взяли с собой, и вот теперь, вместо того, чтобы дать возможность покупать нам из нее, приспешники Обманова продали весь товар купцам, у которых мы и берем его за двойную цену. Много, много нам приходится терпеть и переносить от начальства, поставленного любвеобильным царем Обмановым. И мы с нетерпением ждем того часа, в который, по знаку революционных партий, нам придется или умереть, или свергнуть это ненавистное иго и отомстить.

Долой самодержавие!

Нижние чины 2 железнодорожного батальона.

* ЦВИА, ф. 1450, оп. 5, Д. № 3, лл. 71-72.

 

Ответ Красноярского комитета РСДРП на обращение солдат 2 Красноярского железнодорожного батальона, сентябрь 1905 г.*

Оглашаемые солдатами 2 железнодорожного батальона факты не представляют собой чего-либо исключительного в ряду тех безобразий, которые царь со своими опричниками проделывает изо дня в день над несчастными русскими солдатами. Если мы тем не менее решили напечатать это письмо, то делаем это только потому, что оно исходит от людей малосознательных, почти совершенно не задетых революционным движением: они на собственной шкуре убедились, что такое русское самодержавие, и это убеждение, как и обращение их к нам, нам особенно дорого. Читайте же, солдата, это письмо своих товарищей и убедитесь, вместе с ними, что вы должны бороться не за царя, а против него, за русский народ, за его политическую свободу. Переходите же, солдаты, на сторону народа и потребуйте рядом с ним и вместе с ним, свержения самодержавия и учреждения демократической республики. Да здравствуют русские солдаты, переходящие на сторону народа.

Мы печатаем доставленное мам письмо без каких бы то ни было изменений; мы не позволили себе сделать даже стилистических исправлений; лишь местами исправлена орфография. Вместе с тем мы еще раз напоминаем солдатам, что все сообщаемые ими факты грабежа и насилия над ними со стороны их начальников найдут себе место в издаваемом Сибирским союзом социал-демократическом листке или в отдельных листках вплоть до того момента, пока мы не сломим самодержавия и не добьемся в России полной свободы печати.

Красноярский комитет.

* ЦВИА ф. 1450, оп. 5, Д. № 3, л. 71.

 

Письмо рядового 2 Восточно-сибирского саперного батальона К. С. Спирта брату Н. С. Спирта, 28 марта 1907 г.*

Здравствуй дорогой брат Никита Савич, и сестра Елена Григорьевна!

В первых строках моего письма спешу я вас уведомить, что я в настоящее время нахожусь в полном здравии, чего вам желаю, всего лучшего на свете и вашим деткам. Никита Савич, я ваше письмо получил еще в феврале месяце, и я вам уже послал это третье письмо, но не знаю почему вы мне не пишете ничего, или вы не получаете от меня? Никита Савич, меня крайне удивляет твое письмо, которое ты прислал мне. Меня страшно оно обидело, ты пишешь, что за богом молитва, а за царем служба не пропадает. Нет, Никита Савич, ты лучше скажи, что за царем нагайка не пропадет, которая у нас парит по плечам, а за богом пулеметы ее пропадают, которым в настоящее время приобщают у церквах. Ты подумай, Никита Савич, на каком основании ты [это] написал. Неужели вам сладко достаются царские плети, которыми засекают старых и малых, которые голодом помирают.

Вот, Никита Савич, послушай мои речи, которые я тебе выскажу, какую нам царь дает милость. Вот наш царь на две категории службу разбил. 1905 года съехались: Трепов, Дурнов, Ранненкампф да Комельский и говорят: «ты знаешь что царь? Ты как был разбойником нашим атаманом, давай мы закон создадим; первый закон — нагайка, второй закон — пулеметы; нагайку мы пустим в городах и селах, а пулеметы поставим возле церквей. Когда будут идти молиться, так чтобы они проходили сквозь строй пулеметов и чтобы преклонялись им, а если кто скажет, что так бог повелел под пулеметом молиться, его сейчас забирают и сажают в тюрьму, говорят это бунтовщик. А нагайка для того, если только кто скинет шапку просить милостыню, его сейчас начинают кормить по плечам».

И вот, братец, я вас спрашиваю, что вам царь, чем он вас обеспечил, кроме только последнюю каплю крови высасывает из народа; он берет на службу. Кого защищать? Купцов, фабрикантов, дворян и попов, которых он обеспечил. Вся земля у них и мы на них работаем как лошади, день и ночь не имеем отдыха, и вы мне пишите — царю проклятому служить, грабителю. Он вас кровью залил народной! Я люблю народ, за него избавиться от такого ярма — произвола, накормить его и снять с него ярмо, которое плечи перетерло. Я сижу страдаю, но не покорюсь врагам. Помру за правду, сладко смерть принять за идею святую. Тот не есть человек, который только за себя живет, а народ страдает, и он его считает за собаку. Человек должен жить и делать хорошие дела, для блага народа.

Да здравствует свободная Россия! Сгибни деспотизмы промятые, дай дохнуть свежим воздухом народ, и малюткам-сироткам в павшие очи их за свободу.

С тем до свидания. Ваш брат К. С. Спирта.

* ЦВИА, ф. 1468, оп. 14, Д. № 186, л. 37, 38.

 

Отношение командира 10 пехотной дивизии командиру 5 армейского корпуса Н. В. Шутлеворту, 10 июля 1907 г., № 363.*

Считаю необходимым довести до сведения вашего следующие несоответствующие понятию о воинской службе случаи, имевшие место в двух частях вверенной мне дивизии.

В последних числах июня сего года в руки ефрейтора 2 роты 40 пехотного Колы венского полка Максима Любовского, неизвестно каким путем, попала обращенная к солдатам прокламация Российской социал-демократической рабочей партии о роспуске II Государственной думы. Любовский, вместо того, чтобы представить эту прокламацию своему непосредственному начальнику, передка ее для прочтения другому нижнему чину своей роты.

В том-же полку 20 сего июня, во время производства командиром полка опроса нижних чинов 1 батальона о протухших порциях мяса, оказавшихся в общем ящике для мясных порций, старший унтер-офицер 2 роты Фома Кучин стал подстрекать близ стоящих в строю ин ж них чинов не отвечать на приветствие командира полка, а на его вопрос: «кто не ел порций — подыми руки вверх», шепотом передавал совет, чтобы все поднимали руки.

Когда же сверхсрочный унтер-офицер 1 роты Долженков стал останавливать Кучина, предупреждая, что об этом он доложит командиру роты, то Фома Кучин, а также каптенармус 2 роты младший унтер-офицер Егор Остапов начали сперва упрекать Долженкова, а потом и ругать площадною бранью.

Близ стоявший вышеупомянутый Максим Любовский принял также  участие в этих пререканиях, поддерживая унтер-офицеров Кучина и Остапова.

Другая часть — это 39 пехотный Томский полк, в котором 7-го сего июля нижние чины 1 и 3 рот не пожелали идти на кухню получать борщ, приготовленный из капусты со свекольником.

Борщ по заявлению как офицеров полка, так и врачей дивизионных и полковых, был прекрасного качества. Нижние же чины не захотели его разбирать вследствие того, что во время сбора к обеду несколько нижних чинов — подстрекателей стали кричать, что «борща не брать и на обед не выходить». После опроса чинов обеих рот командиром полка люди пошли на обед, борщ был получен и съеден.

Всем этим случаям я не придаю особого значения в смысле возможности массового нарушения порядка в частях дивизии, но, очевидно, в каждом полку есть по несколько унтер-офицеров достаточно обработанных агитаторами и находящихся в выжидательном положении, чтобы при первом благоприятном случае сделать попытку вызвать беспорядки.

Дознание относительно попыток к бунту в Колыванском полку передано военному следователю, и я отдал соответствующий приказ дивизии № 50, которым лишил виновных унтер-офицеров Фому Кучина и Егора Остапова унтер-офицерского звания. Ефрейтор Максим Любовский переименован командиром полка в рядовые. Кроме того Фома Кучин но приказанию командира бригады арестован до распоряжения и все трое тем же приказом по дивизии переведены в другие полки.

О случае в Томском полку еще не закончено дознание, но на церковном параде этому полку по случаю полкового праздника, в своем обращении после поздравления, я сделал нижним чинам соответствующие внушения и указания.

Прошу принять уверение в совершенном уважении и преданности.

 (Подпись).

* ЦВИА, ф. 2189, оп. 1, Д. № 76, л. 225-227.

 

Из письма солдата Д. Айзенберга к М. Карпинскому в Чикаго, 30 января 1908 г.*

В июне 1906 г. полк, в котором я имел честь служить, восстал с оружием в руках, требуя проведения в жизнь человеческих прав, но, к сожалению, нашлись слишком отсталые, слишком темные солдаты, которые пошли против нас, восставших, и своим бессознательным выступлением подавили восстание. Осужден я на 8 лет каторги, но сидеть долго, конечно, не буду, твердо в это верю. Бессознательные уже раскаиваются. Армия стала зрячей и увидела, против кого и чего она должна действовать оружием. Уйдя в запас, бессознательные встретили дома, в деревнях, заслуженное презрение. Голод и нужда близких выучат их быть честными сынами своего народа. Общее восстание армии не за горами. Прежние неудачные попытки доказали, что выступить надо воем сразу и во всех пунктах. Работа теперь кипит. До скорого свидания, дорогой брат. Пиши мне. Адрес: Александровская центральная каторжная тюрьма, Иркутской губернии.

* ЦВИА, ф. 1468, оп. 14, Д. № 186, л. 33.

 

Из письма солдата А. Чижова к П. Колосову в Лозанну,  13 февраля 1908 г. *

С военной службой и условиями ее я уже вполне освоился. Наш батальон состоит из трех саперных рот и одной телеграфной. Попал, к счастью, в последнюю. Служба у нас чистая, имеешь дело с аппаратами, с. гелиографом и проч. С лопатой же дела иметь вовсе не придется. Товарищи — одна благодать. Все развитые, сознательные субъекты. Командир батальона, кажется, понял с кем имеет дело, сказал речь и грозил в случае чего пулеметами, но нам его пулеметы не страшны, не на таких напал. Темного, серого новобранца они жмут во всем, одурманивают уставами, играют на его верноподданнических чувствах и проч. ерунде, но таких новобранцев что то мало видно, все пошла нашего поля ягода. Покажем мы им уставы и верноподданнические чувства! Не сможешь ли прислать «газетку». Пригодилась бы. Пиши чаще, не забывай.

* Там же, л. 34.

 

Рапорт военного прокурора военно-окружного суда командующему войсками Иркутского военного округа, 30 июня 1908 г.*

Приказом по войскам Иркутского военного округа от 21 февраля 1907 г. № 87 предан Иркутскому военно-окружному суду стрелок 30 Восточно-Сибирского стрелкового полка Радченко, при чем в том же приказе говорится, что стрелки Гайсинер и Федосеев будут преданы по задержании их, так как дело о них, как о бежавших, было приостановлено.

В настоящее время стрелок Гайсинер задержан из бегов и допрошен в качестве обвиняемого, почему и может быть предан Иркутскому военно-окружному суду. Донося о чем, прошу ваше высокопревосходительство сделать зависящее распоряжение отдать приказ в дополнение вышеуказанному о предании Гайеинера Иркутскому военноокружному суду по обвинению его 1) в том, что в августе месяце 1906 г., в городе Красноярске, в казарме собирал около себя нижних чинов, умышленно, с целью побудить к нарушению долга воинской службы, читал им прокламации и говорил, что «правительство зря расстреливает людей», что «необходимо устроить забастовку, чтобы нижним чинам прибавили жалованье, а молодым солдатам 5 роты говорил «не слушайте взводных и отделенных», т. е. в деянии, предусмотренном 131 ст. угол. улож. 2) в том, что вечером 30 августа, когда, унтер-офицер одной с ним роты Булгаков отводил Радченко и Федосеева на гауптвахту, он, выйдя на крыльцо и грозя кулаком, крикнул Булгакову «мы тебя решим, попадись только», добавляя к этому площадную брань, что предусматривается лит. Б-101-103 ст.ст. XXII кн. св. в. п. 1869 г. изд. 3, и наконец в том, что содержась под арестом на гауптвахте 30 Восточно-Сибирского стрелкового полка, расположенного в гор. Красноярске, объявленном на военном положении, он в ночь на 29 ноября 1906 г. самовольно отлучился с указанной гауптвахты, и задержанный скрыл свое настоящее звание, назвавшись Гершельманом, и открыв свое действительное имя 24 октября 1907 г., что предусматривается 128, ч. 1, 131, примечан, 132 и 133 ст.ст. XXII кн. св. В. П. 1869 г. изд. 3.

И за эти деяния стрелок Гайсинер на основании 200, 262 и 267 ст.ст. XXIV кн. св. в. п. 1869 г. изд. 3, должен быть предан Иркутскому военно-окружному суду.

Копию означенного приказа о предании суду прошу приказать препроводить мне вместе с представляемым при сем делом для составления обвинительного акта о названном нижнем чине.

Военный прокурор, генерал-майор (подпись).

* ЦВИА, ф. 1468, оп. 14, Д. № 189, л. 146.

 

Из заключения военно-прокурорского надзора Иркутского военноокружного суда, 23 августа 1908 г.*

Командир 1 роты 30 Восточно-Сибирского стрелкового полка рапортом от 11 мая 1907 г. за № 89 донес по команде, что накануне дежурный по роте ефрейтор Пересунько доложил ему о нижеследующем: около 8 часов вечера 10-го того же мая в 4 роту пришел батальонный писарь Негр Михайлов, подсев к ефрейтору Пересунько и унтер-офицеру Кожемякину, начал говорить о тягости военной службы, о разорении крестьян выколачиванием податей, о расходовании этих податей на генералов и офицеров, а также о том, что все это можно переделать, и тогда всем будет хорошо, никаких податей платить не придется.

Предварительным следствием и дознанием по этому делу выяснело следующее:

10 мая 1907 г. около 8-ми часов вечера в 4г роту 30 Восточно-Сибирского стрелкового полка пришел стрелок того же полка Петр Михайлов, бывший тогда батальонным писарем. Он вошел в комнату, где были унтер-офицер Кожемякин и ефрейтор Пересунько. Обращаясь к унтер-офицеру Кожемякину, Михайлов начал говорит, что служить нижним чинам тяжело, что слушать начальство не следует, что напрасно унтер-офицеры набивают головы солдат дисциплиной, что но приходе со службы солдата будут разорять непосильными податями, которые затем промотают генералы и офицеры, что все это можно переделать, и тогда всем будет легче, и платить подати не придется...За означенное преступное деяние на основании ст.ст. 260 и 202 кн. XXIV св. в. п. I860 г. изд. 3, стрелок 30 Восточно-Сибирского стрелкового полка Петр Михайлов подлежит преданию Иркутскому военно-окружному суду.

Помощник военного прокурора, капитан Кононович.

* ЦВИА, ф. 1468, оп. 14, Д. № 189, л. 128, 129.

 

Из обвинительного акта приамурского военно-окружного суда, 31 августа 1908 г.*

22 мая 1908 г. на разъезде Эхо Китайско-Восточной железной дороги штабс-ротмистр Леонтьев, садясь на поданную ему его конным вестовым Петром Городекиным лошадь, нанес последнему удар рукоятью хлыста по лицу и ногою в бок, а когда выехал в поле, то приказал Городекину бежать за ним, держа свою лошадь в поводу, а потом еще несколько раз ударил его хлыстом...

Рядовой же Петр Городекин показал, что 22 мая, когда он подавал штабс-ротмистру Леонтьеву лошадь, последний, ему неизвестно за что, ударил его ручкой хлыста по лицу, а когда штабс-ротмистр Леонтьев сидел уже в седле, и он, Городекин, придерживал стремя, то нанес ему удар ногою в бок и сказал, что когда они выедут в поле ему попадет по настоящему. Когда вслед затем они выехали в поле, штабс-ротмистр Леонтьев приказал ему спешиться и бежать за ним тем аллюром, каким он поедет, а потом приказал сесть верхом и стал стегать его хлыстом по спине.

Из рапорта врача 10 отряда начальнику лагерного сбора от 24 мая с. г. за № 730 видно, что при освидетельствовании рядового Городекина у него были установлены на теле: в области правой лопатки поверхностная ссадина и большой кровоподтек, на наружной и внутренней поверхности левой щеки небольшие ссадины и несколько ссадин на левом боку.

По письменным сведениям штабс-ротмистра 11 отряда Заамурского округа пограничной стражи Иван Иванович Леонтьев происходит из потомственных дворян Орловской губ., родился в 1872 г., на службе с 4 декабря 1890 г., в офицерских чинах с 14 мая 1896 г., православный, под судом не был, дисциплинарным взысканиям подвергался четырнадцать раз, из коих три раза за нанесения побоев нижним чинам.

На основании изложенного штабс-ротмистр Леонтьев обвиняется в том, что 22 мая 1908 г. на разъезде Эхо Китайско-Восточной железной дороги, он, садясь на поданную ему его конным вестовым Городекиным лошадь, нанес названному нижнему чину удар рукоятью хлыста по лицу, затем, сидя в седле, вновь нанес удар ему ногою в бок, а выехав в поле, сперва приказал ему спешиться и бежать за ним с лошадью в поводу, а потом, приказав ему вновь сесть на лошадь, стал стегать его хлыстом по спине, что предусмотрено ст. 187 кн. XXII св. в. п. 1869 г. изд. 3 и ст. 1489 улож. о нак. угол. и исправ.

Обвинительный акт составлен 31 августа 1908 г. в крепости Владивостока**.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, д. № 1400, л. 2

** По приговору Приамурского военно-окружного суда от 8 (21) октября 1908 г.  штаб-ротмистр Леонтьев был приговорен, к 3-месячному содержанию на гауптвахта.

 

Отношение мобилизационного отдела Главного штаба начальникам  штабов военных округов, 6 сентября 1908 г., № 932.*

При сем препровождается копия секретного циркулярного распоряжения министерства внутренних дел по управлению до делам о воинской повинности от 23-го минувшего августа за № 26 для соответствующего доклада командующему войсками округа распоряжений.

При этом главный штаб сообщает, что уездные воинские начальники по получении от чинов министерства внутренних дел сведений о неблаго падежных в политическом отношении новобранцах, по примеру прошлых лет, обязаны сообщать полученные сведения в те части войск, куда назначены заподозренные в политической неблагонадежности новобранцы, для установления за ними в войсках негласного, но бдительного наблюдения.

Кроме того главный штаб в настоящем году также признает необходимым немедленно по прибытии новобранцев в войсковые части производить подробный осмотр принесенных ими с собой вещей.

Справка: секретные циркулярные отзывы главного штаба от 6 октября 1907 г. за № 1049 и 6 февраля 1906 г. за № 146.

Врид. начальника отдела, генерал-майор Фрейман.

* ЦВИА, ф. 1168, оп, 14, д. № 190. л. 16.

 

Рапорт начальника Тульской конвойной команды главному инспектору пересылки арестантов, 4 марта 1909 г., № 741.*

Из прибывших во вверенную мне команду 30 новобранцев призыва 1903 г. нет ни одного хорошо грамотного, годного для подготовки из него писаря. Рапортом от 23 января с. г. за № 254 я просил начальника бригады о переводе одного или двух хорошо грамотных молодых солдат из других конвойных команд для вышесказанной цели, на что управление бригады отношением за № 926 уведомило меня, что сведений, где имеются грамотные нижние чины, не имеется и, если известно где таковые имеются, то сообщить. По наведенным справкам от начальников команд района бригады оказалось, что хорошо грамотных молодых солдат соответствующих для подготовки писаря не имеется.

Донося о вышеизложенном, прошу о переводе для указанной цели из других, команд, где имеются излишние одного или двух молодых солдат хорошо грамотных.

Начальник Тульской конвойной команды, подполковник (подпись).

* ЦВИА. ф. 2000, оп. 4. д. № 168, л. 18.

 

Из акта дознаний, произведенного по делу о гренадере 10 роты 3 Перновского попка, 21 мая 1909 г.*

Вследствие предписания командира полка от 21 мая 1909 г. за № 3013 3 гренадерского Перновского полка подполковник Шебуранов производил дознание по делу о гренадере 10 роты Янкеле Абрамове Левитине, обвиняемом в умышленном неисполнении приказания ротного командира и нанесении удара начальнику из нижних чинов, при чем обнаружилось следующее: обвиняемый гренадер 10 роты 3 гренадерского Перновского полка Янкель Абрамов Левитин, ср. службы 1907 г., вероисповедания иудейского, опрошенный мною 25 мая 1909 г. показал: 16 мая я стоял дневальным, ко мне подошел артельщик Дацук и сказал, что меня требует на кухню ротный командир, я пошел вслед за артельщиком на кухню и там подождал немножко. Ротный командир творит мне: «Почему колья не обрезаны». Я говорю, «ваше высокоблагородие, мне так приказал делать фельдфебель подпрапорщик Макаров — обрезывать мне не приказывали». Тогда ротный командир не разговаривая со мной, поднял палку и начал меня колотить по левому боку и спине, когда я увидел что мне из под палки не уйти, то после 3-х ударов я подставил свою руку причем у меня,  когда он ударил в руку, осталось половина палки. Тогда я от нервности схватил половину палки в обе руки и начал ломать. Тогда подпрапорщик Поляков получил приказание, чтобы взять у меня палку.  Когда подпрапорщик подошел и захватал меня за обе руки то я руками в то время доломал палку. Когда я поломал палку, подпрапорщик опустил мне руки и не стал брать у меня палки; тогда я взял  эти два куска в одну руку и держал их.

Когда ротный командир призвал меня к себе еще ближе, потащил меня за рубашку к огороду поближе и сказал мне, чтоб я сейчас взял  пилу и стал обрезывать колья, то я сказал: — «слушаюсь», то он еще раз размахнулся половиною палки, которая была у него в руках — но не ударил и тот час я пошел за пилой в роту и взял пилку и вернулся в огород обрезывать колья. Только я не успел обрезать и одного кола, пришел гренадер Пономарев и сказал: «брось, Левитин,  обрезывать, иди становись под ружье. И когда я стоял под ружьем  ротный командир пришел, взял журнал взысканий и записал за неисполнение приказания подпрапорщика фельдфебеля. Когда я отстоял четыре часа с двух часовым промежутком отдыха, после этого я заявил своему отделенному жалобу.

На завтра на занятиях ротный командир не приходил —  только младшие офицеры, то тогда подпрапорщик фельдфебель Макаров доложил штабс-капитану Зыкову, что я заявил жалобу на ротного командира — тогда последний, штабс-капитан Зыков, зазвал меня в ротную канцелярию и расспросил на что я хочу жаловаться, я ему все рассказал, он пошел к ротному командиру, потом перед обедом ротный командир зовет меня к себе в барак. Когда я пришел к нему в барак; то он послал денщика в собрание за обедом, а сам сказал мне: «поближе подходи к столу», положил револьвер на стол, он начал меня спрашивать — «ты заявил жалобу», я ответил: «так точно ваше высокоблагородие». Тогда он стал говорить: «брось не жалуйся — тебе больше попадет — и начал мне грозить, что я сломал палку и я могу  достать за это арестантские роты». Когда я сказал, что не могу простить ваше высокоблагородие за то, что вы меня много раз били и обижали все время больше всех, тогда он подошел ко мне, начал гладить по голове и сказал: «не жалуйся, тебе лучше будет в роте, я не  стану больше бить тебя, не стану обижать тебя, и не стану подавать на тебя рапорт, а если ты станешь жаловаться, то я подам рапорт,  что ты сломал мою палку».

Я на все это не согласился и продолжал жалобу иметь. Он тогда  подошел к столу, разгорячился и сказал: «Я тебя засужу, ты у меня будешь... в штаны». Я тогда начал плакать, убиваясь на мою судьбу,  в это время он хотел мне дать деньги, но я ни коим образом не хотел брать. Тогда ротный командир подошел ко мне, опять начал меня гладить, целовать и меня уговаривать: «что я не стану тебя бить больше и ты будешь жить в роте хорошо и не сдадут тебя под суд», но я не  согласился и сказал: «никак нет ваше высокоблагородие».

Он тогда подошел к столу, взял кусок бумаги и начал писать на меня рапорт, в это время принес деньщик ему обед. Когда он написал рапорт, то он послал деньщика за подпрапорщиком Поляковым. Подпрапорщик Поляков пришел сейчас же вместе с деньщиком и ротный командир сказал подпрапорщику: «Вот я написал рапорт на Левитина» и взял перечитал нам рапорт, тогда он велел подпрапорщику Полякову уйти, а рапорт дал деньщику, чтобы отнести в роту дать писарю переписать и мне велел уйти. Перед моим уходом он меня спросил, стоял ли я вчера под ружьем. Я ответил «стоял» — и он прибавил: «будешь стоять и сегодня» и ушел**.

* ЦВИА, ф. Московский воен. округ, д. № 11 — 247, лл. 7 — 8.

** Решением Московского военного окружного суда от 21 августа (сентября) 1909 г. рядовой Я. Левитин был лишен воинского звания и сослан на 10 лет на каторгу.

 

Рапорт командира 3 роты 2 артиллерийского попка Владивостокской крепости командиру батальона, 25 мая 1909 г.*

 Производя 16 с. г. мая опрос жалоб в командируемой мною роте, ниже поименованные нижние чины срока службы 1909 г., заявили следующее: младший фейерверкер Евдоким Сикорский, командующий  1 взводом, заставлял своих людей взвода и некоторых нижних чинов срока службы 1909 г. из других взводов делать прыжки по 100, по 900 раз вне часов занятий до полного переутомления людей, когда же последние отказывались прыгать, то он приказывал вытягивать им руки и бить их по рукам, сняв для этой цели с себя портупею, бляхой.

Кроме того, наказывал их таким способом: так называемым «гусиным шагом», т. е. приказывал опуститься на носки, подпить руки вверх, приложив кисти рук к голове, зажав пальцы в кулак, оставив вытянутым указательный палец, изображая этим рога и в таком положении ходить вокруг всей казармы.

Тех же, которые падали, бил ремнем по рукам. Эти же нижние чины заявили мне о неполности получки ими сахара, каждый месяц не додавал по 36 золотников на человека из своего взвода, что в сумме составляет около 11 фунтов сахару. Млад. фейерверкера Евдокима Сикорского я немедленно отстранил от должности командующего взводом и назначил другого.

О вышеизложенном доношу**.

Командующий ротой, подпоручик (подпись).

* ЦВИА, ф, 1578, оп. 2, д. 1866, Л. 26.

** Е. Сикорской был отдан под суд и приговорен к лишению звания младшего фейерверкера и аресту на 26 суток.

 

Из донесения командира 1 бригады начальнику 18 пехотной дивизии, 25 мая 1909 г.*

О комплектовании 69 цех. Рязанского полка.

Представляя при сем сведение о число новобранцев, назначаемых расписанном Главного штаба в 69 пехотный Рязанский полк в течение последних пяти лет, я прихожу к тому заключению, что главный полковой контингент новобранцев образуется из уездов Рязанской губернии, затем следуют новобранцы уездов Эстляндской губернии и Волынской (вместе с евреями).

Ознакомившись с составом нижних чинов полков вверенной мне бригады, я не могу оставить без внимания того обстоятельства, что новобранцы Рязанской губернии не отличаются нравственными качествами, как вследствие хождения их на отхожие промыслы в такие центры, как гг. Москва, Одесса и т. п., а также влечения их к фабричному Московскому району.

Насколько велик % последних, показывает состав полковой учебной команды, взятой мной по состоянию на 1 февраля 1909 г., из которого видно, что из числа 77 ч. этой команды — 37 бывших хлебопашцев, т. е. 48%, остальные же люди по бывшей своей профессии не могут считаться желательными, как будущие унтер-офицеры, и если были зачислены в команду, вопреки существующим по сему предмету распоряжениям, то объясняется это лишь невозможностью сделать выбор людей более соответствующих...

Насколько случаи нарушения обязанностей службы в нравственности прогрессируют в полку, видно из того, что подсудимых нижних чинов было:

в 1904 г. — 42 чел.

В 1905 г. — 33 чел.

в 1906 г. — 35 чел.

в 1907 г. — 79 чел.

в 1908 г. — 81 чел.

Конечно в это число не вошли такие нижние чины, к которым было применено дисциплинарное взыскание вместо предания суду.

Все вышеизложенное вынуждает меня просить ходатайства вашего превосходительства перед Главным штабом о замене, хотя бы на некоторое число лет, контингента новобранцев Рязанской и Эстляндской губернии другими губерниями и тем самым дать полку возможность улучшить свой состав как в физическом, так и нравственном отношении и, таким образом, подойти под уровень требований, предъявляемых полку в той же степени, как и к другим полкам с более удачным комплектованием.

Генерал-майор Баташев.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 4, д. 168, лл. 28 — 29.

 

Из обвинительного акта Приамурского военно-окружного суда, 6 марта 1910 г.*

28 января 1910 г. в селе Новокиевском, старший врач 6 Восточно-Сибирского стрелкового полка рапортом по команде от того же числа и года за 64 донес, что 27 января сего года в полковой околоток прибыл молодой солдат того же полка Дмитрий Жмуров с разрывом правой барабанной перепонки, причем рассказал, что его ударил перед тем по этому уху младший унтер-офицер его роты Томилов.

По мнению его, врача, последствием такого повреждения может быть потеря олуха, гноетечение и неспособность к военной службе.

Спрошенные на дознании по этому делу лица показали:

Молодой солдат Дмитрий Жмуров: что как то утром, на занятиях учитель молодых солдат младший унтер-офицер Томилов заметил на нем слабо затянутый ремень и приказал поэтому явиться к себе после обеда. В 1 час дня он, Жмуров, исполняя приказание, подошел к Томилову в то время когда тот лежал на койке. После явки Жмурова, Томилов, продолжая лежать, заставил первого делать гимнастику: прыжки и бег на месте. Спустя некоторое время он, Жмуров, устав, попросил учителя Томилова разрешить отдохнуть, на что последний ответил: «если не можешь, то падай». Продолжая, поэтому делать гимнастику, Жмуров окончательно выбился из сил и вследствие этого остановился. Тогда Томилов встал с постели и ударил Жмурова в правое ухо. От боли последний заплакал и на другой день, вследствие появившегося шума в ушах и неперестающей боли, принужден был отправиться в околоток.

Показание Жмурова подтвердили: Зудин, Видавский, Калинин, Мельник и Воробьев...

На основании изложенного младший унтер-офицер Томилов обвиняется в том, что состоя в урочище Зайсан учителем молодых солдат 15 роты 6 Восточно-Сибирского стрелкового полка, он 25 января сего года прийдя в запальчивость и не случайно, а с знанием последствий своего деяния, нанес рукой удар по правому уху молодого солдата той же роты и полка Жмурова, результатом чего был разрыв барабанной перепонки, что предусмотрено 1 ч. 148O ст. улож. о нак. угол, и испр. и 187 XXII КН. С. В. П. 1369 Г. ИЗД, 3**.

Военный прокурор генерал майор — Шинкаренко.

* ЦВИА, ф, 1568, оп. 2, д. 2621, Л. 2.

** По делу унтер-офицера П. Томилова Приамурский военно-окружной суд 10 апреля 1910 г. вынес следующее постановление: «1) За причинение удара нижнему чину лишить Томилова унтер-офицерского звания и подвергнуть строгому аресту на двадцать суток. 2) По обвинению в причинении увечья тому же нижнему чину (по заключению врача у солдата Жмурова был найден разрыв барабанной перепонки — М. С.) считать невиновным и по суду оправданным» (ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 2621. л. 47).

 

Из отношения и. д. начальника Мобилизационного отдела ГУГШ в Главный штаб, 18 октября 1910 г.*

О недопущении строевых нижних чинов евреев к производству в унтер-офицеры и об ограничении производства в унтер-офицерское звание (старший разряд) музыкантов и нестроевых нижних чинов из евреев.

До 1801 г. нижние чины из евреев, согласно ст. 568 кн. 1 части II. св. в. п. 1859 г., могли быть производимы в унтер-офицеры только за боевые отличия, при чем на производство их испрашивалось высочайшее разрешение.

С 1801 г. по новой редакции названной выше статьи, объявленной в приказе военного министра 1861 г. за № 251, нижних чинов из евреев разрешено было допускать к производству в унтер-офицеры.

Однако, в дальнейших законоположениях и административных распоряжениях доступ нижних чинов из евреев к унтер-офицерскому званию был стеснен и поставлен в зависимость от усмотрения ближайшего строевого начальства.

Так, приказаниями военного министра в 1895 и 1896 гг. я не разрешен допуск евреев на некоторые должности и в некоторые части войск и учреждения военного ведомства, что равносильно ограничению прав при прохождении военной службы.

В положениях об обучении в учебных командах и школах, высочайше утвержденных в 1879, 1884 и 1901 годах, право выбора нижних чинов, для назначения в названные команды и школы, предоставлено батарейным, ротным и эскадронным командирам и обусловлено тем, чтобы выбираемые, помимо хороших нравственных и служебных качеств, обладали характером, необходимым для унтер-офицера...

Вследствие приведенных выше ограничений, в войсках были только единичные случаи производства строевых нижних чинов евреев в унтер-офицеры и сравнительно большее число случаев производства в унтер-офицерское звание (старший разряд) нижних чинов евреев, занимающих нестроевые должности и музыкантов.

В 22 день сентября 1910 г. по всеподданнейшему докладу вр. управляющего военным министерством о нежелательности иметь вообще в командном составе нижних чинов евреев, последовало высочайшее соизволение на установление нижеследующих мер для ограждения командного состава от доступа в него нижи их чинов евреев и для ограничения вообще числа нижних чинов евреев унтер-офицерского звания в составе музыкантов и нестроевых нижних чинов:

1) Воспретить назначение нижних чинов евреев в учебные команды и школы для прохождения в них курса и подготовки к унтер-офицерскому званию.

2) Воспретить назначение вольноопределяющихся евреев в учебные команды и допущение их, а также евреев, поступивших на службу по жребию на двухлетних правах, к испытанию.

3) Допускать из нижних чинов евреев, занимающих нестроевые должности и музыкантов, к производству в унтер-офицерское звание (старший разряд) только особо заслуживающих этого и притом на такие должности, которые не совмещают в себе отличное знание дела (мастерства) с начальническими функциями по отношению к нижним чинам.

4) Допускать в военное время производство нижних чинов евреев в унтер-офицеры за боевые отличия на общих основаниях — без всяких ограничений.

5) Предоставить военному министру право устанавливать ограничения в допуске нижних чинов евреев на некоторые должности и в некоторые части войск, управления, заведения и учреждения военного ведомства.

О таком высочайшем соизволении сообщается для руководства.

И. д. начальника отдела, полковник Лукомский.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 4, д. № 167, л. 100.

** Отношение Главного штаба начальникам штабов военных округов от 28 октября 1)395 г. за № 2707 и отзыв Главного военно-медицинского управления от 15 февраля 1896 г. за М 138 (прим. в подлиннике).

 

Из отчета Главного военно-санитарного управления за 1910 г.*

Санитарная обстановка армии и мероприятия по ее улучшению.

До настоящего временя самым крупным недостатком в нашей армии с санитарной точки зрения является то обстоятельство, что весьма многие казармы, как жилые помещения, далеки от самых скромных требований гигиены. Прежде всего, конечно, необходимо отметить тесноту и недостаток кубического содержания воздуха. Отсутствие особых столовых и комнат для занятий делает еще более чувствительным этот недостаток, способствуя образованию пыли в помещениях и затрудняя правильную очистку последних. Наличность почти во всех казармах лишь естественной вентиляции не допускает удовлетворительного проветривания жилых помещений. Плохой обмен воздуха дает себя знать особым, присущим казармам, специфическим запахом, который особенно усиливается в ночное время.

Далеко не редкость сырые и холодные казармы. Отхожие места во многих случаях примитивного устройства, очень холодны и значительно удалены от казарм, находящиеся же в самих казармах или вблизи часто настолько плохо оборудованы, что из них в жилые помещения проникает зловоние. Так, в двух каменных 3-х этажных зданиях, в которых размещаются нижние чины 1 гусарского Сумского полка, стены зимой промерзают и из отхожих мест проникает зловоние. Во 2-м гренадерском Ростовском полку в нижних этажах казарм — сырость. В 3 гренадерском Перновском полку казармы тесные, сырые, отхожие места холодные, построены близко от казарм, вследствие чего в помещениях сильно портится воздух. Казармы 31 артиллерийской бригады, переделанные из конюшень, ветхи, с низкими потолками, сырые.

 Особенно в неблагоприятных условиях казарменного размещения находятся войска Приамурского военного округа. Только половина (54%) нижних чинов размещается в каменных казармах инженерного ведомства. Представляя собой с санитарной точки зрения наилучший тип постройки, казармы эти весьма малочисленны, а потому и не  удовлетворяют самой насущной потребности войск. Кроме того, вполне понятно стремление вывести нижних чинов из плохих помещений в  казармы нового типа, вследствие чего и получается очень тесное размещение. Около 25% размещается в бревенчатых и дощатых бараках временной постройки, с одинарными деревянными полами или даже просто с деревянной настилкой между нарами и кроватями. Около 8% нижних чинов помещается в деревянных казармах инженерного ведомства, давней постройки, ветхих и совершенно неприспособленных к суровому и изменчивому климату округа. Около 6% нижних чинов живут в деревянных бараках инженерного ведомства, которые в виде построек временного типа были возведены для надобностей минувшей войны, а затем более или менее приспособлены для постоянного пользования. Около 5% обитает в землянках, полуземлянках, блиндажах,  мазанках и т. п. примитивных сооружениях, что уже, конечно, не выдерживает никакой санитарной критики.

Вследствие недостатка казарменных помещений нижние чины в Приамурском округе размещаются вообще весьма скученно. Содержание воздуха во многих случаях понижается до 0,5 куб. саж. на человека. В виду тесноты помещений 76% нижних чинов спят на нарах, в том числе 29% на двухярусных. Скученность размещения не позволяет как следует изолировать трахоматозных. Только немногие части могут отводить для них отдельные помещения, в большинстве же войсковых частей им отводятся лишь отдельные углы в общих комнатах. Так же точно, не считая редких исключений, в казармах округа нет. особых комнат для столовых и занятий.

К крупным санитарным недостаткам надо отнести отсутствие во многих частях собственных бань и прачечных, так что нижним чинам приходится пользоваться частными банями, представляющими для моющихся опасность заражения различными болезнями, а белье отдавать в стирку драчкам на сторону или мыть самим в тех же банях наскоро, кое-как. Кроме того, бани, которыми приходится пользоваться некоторым войсковым частям, значительно удалены от казарм, что представляет большое неудобство в холодную зимнюю пору.

* Всеподданнейший отчет военного министра за 1910 г. СПБ, 1912 г. стр. 142 — 144.

 

Из писем отставного ген.-майора А. В. Жиркевича военному министру Сухомлинову, 14 февраля 1911 г.*

…Позвольте доложить вашему высокопревосходительству, что положите общих (главных) гауптвахт в России — продолжает быть исключительным по своей вопиющей ненормальности.

Такая гауптвахта, в силу годами создавшегося у нас порядка и рутины, находятся совсем в иных условиях, чем, например, гауптвахты при отдельных частях войск.

Последние, будучи организованы всегда в районе частей, не рвут внутренней связи с этими частями. Заключенные нижние чины постоянно находятся в сношении с товарищами-сослуживцами, со своими караулами, ротами, батареями, эскадронами; они могут делать заявления в части; начальство не забудет их и проверит каждую их жалобу. Они как-бы у себя дома.

Но то ли видим мы по отношению к главным (общим) гауптвахтам?!...

Подчинение комендантских управлений, по уставу, начальникам гарнизонов, на практике, конечно, оказывается лишь подобием контроля, а то и фикцией (прикажите навести справку, часто ли этот контроль осуществляется начальством в действительности?).

Нижние чины, сидящие на главных гауптвахтах, надолго, если не навсегда, прекращают связь со своими частями.

Они, к тому же, являются чужими для комендантского управления.

В свою очередь, и комендантское управление им чуждое.

Никакой нравственной связи, поэтому, между заключенными, к тому же, часто перемещающимися из одной гауптвахты в другую, и комендантским начальством нет и едва ли может быть при существующих на гауптвахтах порядках и личном составе комендантских управлений.

Вечно сменяющиеся караулы — тоже чуждый для военных узников элемент, и наоборот.

Комендантские управления, к тому-же, завалены, до невозможности, срочной канцелярской работою и им зачастую не до заключенных.

А в результате — то полное заброшенное состояние наших главных грауптвахт, о котором многие годы я говорю и пишу бесплодно...**

Разрешите мне, для подтверждения только что сказанного, описать вам откровенно, с ручательством за верность изображения, состояние одной такой общей грауптвахты всего три —  четыре месяца тому назад, не называя до времени ее местонахождения.

Вот картина этого, забытого начальством учреждения, на темном фоне безучастного, бессердечного, иными словами, противозаконного отношения к ней чинов местного комендантского управления:

1) Помещение старое, сырое, холодное, давно уже несоответствующее нуждам гауптвахты. Стены так ветхи и сыры, что в некоторых местах их легко пробивает сабля.

2) Внутри, в коридорах, в камерах, в отхожем месте, в помещении караула — грязь и вонь.

3) В камерах несносный нездоровый воздух, какая-то особая «атмосфера» — в виде тумана, насыщенного разного рода вредными испарениями.

4) Во многих камерах нестерпимо холодно, так как, независимо от сырости наружных стен: а) печи неисправны, б) каптенармус, пользуясь тем, что чины комендантского управления по целым неделям не появляются у арестованных, топит камеры не ежедневно, по своим личным соображениям, В результате, нижние чины, чтобы согреться, по утрам лежат на нарах закутанными в шинели еще в 9 часов утра, а в камерах беспорядок.

5) По небрежности (или бессердечию) того же каптенармуса, халатности офицерского состава комендантского управления и безразличному отношению к своим прямым обязанностям караульных начальников, во многих окнах камер, в течение нескольких дней, вставленные вторые рамы оказались, например, без форточек, почему, будучи приставлены к рамам с форточками, они окончательно лишили камеры и того немногого притока воздуха извне, который был до того. В одной из таких, общих, камер чахоточный больной, заражающий остальных, здоровых товарищей по заключению, прямо Задыхается в душном помещении, но напрасно умоляет перенести его в комнату «с форточкой»,

6) В другой, одиночной камере находится пять дней подряд нижний чин посиневший, задрогший от холода. Ему, по роду его наказания, не полагается матраца, подушки, а рваная шинель не греет тело. Несчастный, при посещении его, оказывается днем лежащим на голых нарах, с лицом, закутанным в полотенце, в которое он дышит, чтобы — по его признанию — хоть сколько-нибудь согреться. Дело в том, что несмотря на холод на дворе, его, по забывчивости начальства, держат в этом каменном мешке, где печь давно испорчена и помещение, поэтому, никогда не отапливается.

7) Вместо положенных по уставу двух раз в месяц арестованных водят в баню только раз в месяц, или раз в три недели, по партиям; причем времени для мытья каждой партии дается, в [целях] экономии дров, так мало, что многие не успевают помыть своего белья, почему тело заключенных, их белье — грязны, покрыты паразитами, а сами узники, при нестриженных волосах и оборванном платье производят поистине впечатление бродяг. Так как, по неволе, белье их моется и сушится в камерах же, то это увеличивает только беспорядок, сырость и грязь в помещениях.

 8)В некоторых камерах энергичные, бесчисленные мазки пальцами крови на стенах указывают на упорную борьбу узников с клопами: клопы в щелях нар, в трещинах стен. Их множество. К окончательному их уничтожению мер не принимается.

9) Каптенармус разносит по камерам кипяток не рано утром, как то полагается, а около 10 часов дня, почему такой кипяток, ввиду обеда в 12 часов не достигает своего назначения, и по утрам люди не могут согреться в холодных помещениях.

10) Некоторые заключенные не имеют обуви, вследствие чего целые дни бродят босиком по холодному, асфальтовому полу, простуживаясь, к производят видом своим гнетущее впечатление.

11) О враче нижние чины гауптвахты давно уже не слыхали. О фельдшере — тоже.

12) Они жалуются на то, что комендантское начальство их посещает крайне редко, с большими перерывами, что докладные записки об их нуждах возвращаются им из комендантского управления под тем предлогом, что таковые будто бы написаны не до форме; как же надо писать их, — им, заключенным, не объясняется.

13) В некоторых (дырявых, старых) матрацах, крайне 1 грязных и едва ли когда либо мывшихся, вместо соломы — вонючая, перепревшая труха. Некоторые заключенные, по виду их ареста, лишены даже и этих подобий матрацов, а, между тем, положены спать на койки, приспособленные к матрацам, имеющие, поэтому, доски с такими большими промежутками, что при лежании тело попадает в эти промежутки и сои обращается в длящуюся пытку.

14) Особенно тяжело положение тех узников, которые отбывают на упоминаемой гауптвахте сроки положенного им по суду заключения, за неимением мест в крепостях и тюрьмах: части войск не считают уже их своими; в тоже время они лишены платья, обуви, белья, которые дали бы им карательные учреждения. Они не знают, кого должны просить, кому жаловаться... Они мрачны, озлоблены на начальство...

Я не буду продолжать описание дальнейших ужасов упоминаемой грауптвахты; по уверен, что все это продолжается там и в настоящую минуту, пока пишу я вашему высокопревосходительству эти строки, как убежден и в том, что подобное же наблюдается и на других гауптвахтах. Мне тяжело сознавать, что, быть может, я утомляю внимание вашего высокопревосходительства излишними подробностями... Но без этих набросков с натуры многое в моем настоящем заявлении было бы мертво и непонятно...

По слухам, проникшим в печать, в скором времени предвидится у нас реорганизация дисциплинарных частей, и военных тюрем. И в этой среде я много и усердно поработал в свое время...

Но разве может быть подобная реформа достаточно полной и жизнеспособной, если одновременно с нею не будет проведена и реформа главных (общих) гауптвахт?!

Конечно, нет, так как почти все, отбывающие наказание в дисциплинарных частях и военных тюрьмах, предварительно многие месяцы просидели уже на главных гауптвахтах, развращаясь там и нравственно, и физически. Неужели это — желательный элемент для военно-карательных учреждений?!...

Нельзя закрывать глаза также и на то обстоятельство, что значительная часть заключенных главных гауптвахт возвращается обратно в части войск, благодаря прекращению дел — или полному, или в дисциплинарном порядке, а также ввиду оправдательных по суду приговоров.

Отвыкшие от строя, физических упражнений, потерявшие к себе уважение, озлобленные на начальство, благодаря безучастному отношению к нуждам их большинства комендантских управлений, часто расстроившие здоровье свое — ввиду гигиенической обстановки главных гауптвахт, наконец, развращенные дурным влиянием окончательно-погибших товарищей по заключению, разве могут такие, возвращающиеся в строевые части нижние чины, внести туда что-либо, кроме того же разврата и непорядка, в которых воспитала их современная главная грауптвахта?!...

Оздоровляя всю армию, нельзя же оставлять без внимания таких заразных углов, как гауптвахта!.. Ваше высокопревосходительство! Если бы я мог влить в настоящее письмо мое к вам все те тяжелые впечатления, которые накопились на памяти моей и совести за эти долгие десять лет бесплодной борьбы за участь военных арестованных, присоединив к ним те слезы, стоны, проклятия, которые довелось мне видеть и слышать по гауптвахтам России, сознавая, притом, личное свое бессилие, немощь и видя общее равнодушие, а подчас терпя и унижения при вмешательстве в горькую участь военных узников!!...

 Вашего высокопревосходительства усерднейший слуга,

 преданный Александр Жиркевич.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 3, д. № 859, лл. 3-14.

** Письмо Жиркевича печатается не полностью. В выпущенных местах говорится о мероприятиях, которые, но мнению автора, должны улучшить положение на гауптвахтах. В  числе прочих мер ген. Жиркевич предлагает военному министру увеличить штат священников, проводить религиозные беседы среди заключенных, снабдить военные тюрьмы иконами, религиозной литературой и проч.

 

Приказ командира 10 Сибирской стрелковой артиллерийской бригады, 2 июля 1911 г.*

Из заключения военно-прокурорского надзора Приамурского военно-окружного суда нахожу, что канонир 7 батареи вверенной мне бригады Григорий Меркулов обвиняется, 1) в том, что в феврале месяце сего 1911 г. в городе Хабаровске он, будучи учителем молодых солдат 7 батареи вверенной мне бригады, потребовал от одного из обучаемых им молодых солдат Закирова 50 копеек деньгами, а когда Закиров их ему не дал, то выдрят его за уши и пригрозил ему, сказав: «завтра ты узнаешь, если не дашь деньги», и на следующий день привел свою угрозу в исполнение, заставив Закирова делать приседание в течение около часу с поднятыми вверх руками (ст.ст. 115 и 2 части 377 и 2 части 378 уложения о наказаниях уголовных и исправительных).В том, что тогда же и там же и состоя в той же должности он, Меркулов, ударил обучаемого им молодого солдата кулаком по голове и другого портупеей по спине (ст. 186 кн. XII св. в. п. 1869 г. изд. 3) и 3) В том, что тогда же, там же и состоя в той же должности занимал у подчиненных ему молодых солдат деньги (ст. 195 кн. XII св. в. п. 1869 г. изд. 3).

На основании ст. 260 и 262 кн. XXIV св. в. п. канонира Меркулова предаю Приамурскому военно-окружному суду.

Командир бригады, генерал-майор Кистер.

* ЦВИА, ф, 1568, оп. 2, д. № 3293, Л. 4.

 

Докладная записка Главного управления генерального штаба военному министру, 14 октября 1911 г.*

Ваше высокопревосходительство приказали опровергнуть напечатанное газетой «Утро России» в статье «Мнимым защитникам армии» сообщение будто у ворот Летнего сада имеется надпись: «Собакам и нижним чинам вход воспрещается».

Представляя при сем на одобрение вашего высокопревосходительства проект соответствующей заметки для напечатания ее в газете «Русский инвалид» Главное управление генерального штаба докладывает о нижеследующем:

По наведенной справке, в императорском ботаническом саду вывешены правила посещения этого сада, в коих, между прочим, имеется воспрещение вводить в него собак, а в п. 4 этих правил сказано: «Нижним чинам, кантонистам и простолюдинам вход воспрещается без особого на то разрешения». По справке в комендантском управлении выяснилось, что распоряжений о воспрещении нижним чинам посещать какие бы то ни было общественные сады, кроме увеселительных, ни начальником гарнизона города Петербурга, ни комендантским управлением, отдаваемо не было.

В комендантском управлении высказано предположение, что допуск нижних чинов в Летний, Таврический и Ботанический сады воспрещен распоряжением исходящим от администрации этих садов, каковое предположение подтверждается и доложенным выше содержанием правил посещения Ботанического сада.

Ввиду изложенных соображений Главное управление генерального штаба проектировало опровержение чисто формального характера2.

Ген.-майор Эльснер.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 3. д. № 775, Л. 2.

** Последний абзац в тексте подчеркнут синим карандашом и напротив рукой Сухомлинова сделала помета «хорошо».

 

Дознание командира 3 пограничного Заамурского пехотного полка по делу солдата полка Н. И. Захарьева, 11 апреля 1912 г.*

Молодой солдат 8 роты, Николай Иванович Захарьев, мещанин местечка Межибужье, православный, 22 лет, холостой, срока службы 1912 г., под судом не был, спрошенный мною 13 сего апреля показал: «Я был в 10 роте, куда прибыл на рождество. В начале января, кажется, 7-го числа на поверке вышел следующий случай: я носил на кухню воду, был без пояса, отделенный ефрейтор Стасишин приказал стать на поверку. Как был без пояса, так и стал, по забывчивости. За это он меня наказал: держать под козырек 2 часа и приказал дежурному смотреть, держу-ли. Когда я продержал долго, пока не сомлела рука, и устал, рука, так устала, что до козырька не прилегала, а отошла, руку-же ниже плеча я не опускал; отделенный подошел, подтолкнул под локоть, чтоб я правильно держал. После подошел взводный старший унтер-офицер Малых, обругал меня по матерному, сказал, что я не исполняю приказание, я же приказание исполнял, только уставшая рука уже не держалась; схватил меня за глотку, на землю бросил, стал бить ногами (толкнул раза четыре или пять, сказав: «Что ты еще представляешься»). Я поднялся и сказал: «Вам не людей обучать, а в лесу с дубинкой стоять».

Я пошел в умывальник расстроенный, сидел там. Потом взводный пришел и сказал мне: «Дурной. Ничего не думай, ложись на койку, отдыхай». Я сказал, что я доложу командиру полка, что меня били. Он мне сказал: «Я не буду докладывать, а ты будешь; я еще хуже тебе буду делать». После этого я разулся и лег на койку. Он сказал дневальному: «Смотри, что бы он никуда не ушел». В то время, когда он меня бил, он мне угрожал «Пока будет присяга, я тебя в гроб загоню, а после присяги попадешь во взвод, тебе тоже жизнь не будет мила».

Раньше он меня обижал. Был такой случай раньше: Я не знал, что нельзя выпить рюмку; меня перед обедом угостил земляк одной рюмкой водки, так что я был совсем трезвый. Это было перед обедом. Взводный старший унтер-офицер Малых заметил, что от меня пахнет водкой, приказал мне в наказание взяв руки на бедра и сделав приседание, пройти в таком положении всю казарму прыжками 40 раз. Я прошел два раза и больше не был в силах и начал проситься. При этом, когда я прыжками шел через казарму, я должен был, по приказанию взводного, кричать на самого себя: «Дурак. Не хорошо делать. Плохо после водки опохмеляться, больше не буду пить». Других случаев не было. От этого я еще не вполне расстроился, а когда он заставлял меня держать 2 часа под козырек, пихал ногой и угрожал, что в гроб загонит, тогда я вовсе задумал лишить себя жизни, не знал, что с собой сделать.

На другой день после того как меня били, во время утреннего осмотра, когда у меня не оказалось деревянного молоточка, которым штык отбивают, меня опять на прыжки поставил отделенный в то время, когда другие стояли вольно, а потом пошли оправляться. А я все прыгал, через 2 шага в третий, примерно минут 25. Вернулись люди, я был на занятиях. Во время занятий меня не били. Сейчас же после занятий был обед. Пообедавши я побежал на кухню, взял топор, пошел на двор и ударил топором по пальцу, положив его на колодку, сколько раз, не помню. Кто-то сказал фельдшеру. Он прибежал. Меня взяли в казарму, перевязали и отправили в больницу. В больнице я пробыл около двух месяцев. Когда я рубил, я себя не помнил. Доктор Попов, который меня лечил, признал, что я и 6 раз ударил по пальцу.

После больницы я попал во вторую роту, а оттуда в 8-ю. Во 2 роте я на занятиях не был, с разрешения начальства, только пол подметал. В 8 роте я тоже на занятиях не был: хотя рука зажила, но еще больно. Я только пол подметал. Когда я прибыл в 3 роту на другой день меня позвал фельдшер к спросил про палец; я доложил, что я его отрубил. Сначала я сказал, что нечаянно это сделал. Меня еще и в больнице допрашивали, я говорил, что нечаянно, боясь, что сделал это с горя. Потом подумал, что кто сознается то и наказание легче; и рассказал все фельдшеру, как били и все. Тогда фельдшер приказал стать на занятия до прихода ротного командира. Меня водили в строй на занятия; рука болела и сейчас болит, держать винтовку правой рукой не мог. Мне давали учебную винтовку в левую руку, когда же строй останавливался, то я винтовку не снимал, потому, что не мог, и держал на плече. Мне приказали идти в околодок, я ходил. Доктор посмотрел и ничего не сказал. Ходил я в околодок с фельдшером 8 роты. Почему в книге больных я не был записан, я не знаю. Фельдфебелю я сказал, что пойду к доктору, рука зажила, только не могу заниматься и гимнастики делать, потому что мне больно. Мне во 2 роте младший унтер-офицер Коваленко говорил, что он читал в приказе, что мне дали до суда освобождение. Фельдфебель говорил, что мне надо к доктору; я ему сказал, что я все что смогу делать, буду делать, а что не смогу, — не больно. Меня не заставляли больного делать, только пол подметал, казарму убирал, окошки и икону вытирал. Фельдфебель говорил, что после присяги строго. Я сказал, что с винтовкой присягать я не буду; мне больно ее держать, а так служить я присягну верой и правдой. На присягу я пошел. Когда была команда на присяге, «выходить 12-му году» я не сразу понял, что нужно и пошел когда фельдфебель объяснил. Я на присяге поднял руку и все слова за священником повторял. Когда я пошел рубить палец, я вовсе и не думал избавиться от службы, я не знал, что с собой сделать, чтобы меня взяли от взводного. Когда меня били в 10-й роте, видели это молодые солдаты: Лавров, который теперь в 6-й роте, и другой молодой солдат Зуев, который теперь в Тяньцзине. Они сами мне рассказывали, а я не помню что**.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, д. № 3711, л л. 50-51.

** Унтер-офицер А. Малых был предал временному военному суду в г. Харбине и приговорен к аресту на гауптвахте сроком на один месяц. Решения суда о солдате П. Захарьеве в деле не имеется.

 

Показание рядового 4 роты 3 пограничного Заамурского пехотного полка А. Е. Романова по делу унтер-офицера Павловского, 12 июня 1912 г.*

Я, Романов Алексей Ермолаевич, рядовой 4 роты 3 пограничного Заамурского пехотного полка, 23-х лет, православный, малограмотный, не судился, обвиняемому посторонний; по делу показываю: 27 марта этого года, когда я был в учебной роте 2 отряда Заамурского округа пограничной стражи, то и. д. фельдфебеля этой роты ст. унтер-офицер Павловский побил меня и при этом повредил мне левое ухо. Произошло это при следующих обстоятельствах: 27 марта, около 41/2 часов вечера, когда я был в помещении роты, туда пришли фельдфебель учебной роты Щеглов и унтер-офицер Павловский с женой. Унтер-офицер Павловский, увидав меня, стал меня толкать к выходной двери в коридор. Фельдфебель Щеглов сказал унтер-офицеру Павловскому: «Зачем ты его тащишь». Унтер-офицер Павловский, не ответив ничего, поволок меня в коридор и, когда я взял руку под козырек (я был в фуражке, так как я был в то время дневальным), начал меня бить по лицу. Первый удар он нанес мне правой рукой по левому уху. От этого удара у меня сразу закружилась голова, в глазах от острой боли сделалось темно и я только смутно чувствовал, что унтер-офицер Павловский продолжал наносить мне руками удары по левой и по правой стороне лица. В коридоре в это время никого не было.

Придя в себя от боли я бросился в казарму крича и плача. Как я вбежал должны были видеть находившиеся в казарме фельдфебель учебной роты Щеглов и рядовой 2 роты 4 погр. Заамурск. пехотного полка Трифон Муравлев. Когда унтер-офицер Павловский меня бил в коридоре, то дверь в казарму была затворена. Я хотел сейчас же показаться фельдшеру, по его не оказалось дома и я, доложив отделенному начальнику младшему унтер-офицеру Артемьеву, пошел и показался фельдшеру Кроне только на другой день утром.

Еще 27 марта через полчаса как меня побили, я докладывал об этом отделенному, который сам первый спросил меня что со мной случилось, увидав на моем лице синяки. Показавшись фельдшеру Вроне я и ему, доложил, что меня добили, и что теперь от удара по  TOC \o "1-5" \h \z левому уху у меня из этого уха идет воздух и я чувствую сильную боль в этом ухе и в голове. Фельдшер приказал мне зажать нос и надуться и, когда я это сделал, то у меня пошел из уха воздух и фельдшер, заметив это, сказал мне: «Довольно». Показывал я ему и синяки под левым глазом. Под правым глазом у меня синяка не было.

Потом, когда через месяц меня допрашивал офицер (штабс-капитан) 3 погр. пех. полка, фамилии которого я не знал, то они мне прочитали, что будто бы меня унтер-офицер Павловский ударил по правой щеке и что от этого у меня сделался синяк под правым глазом; на это я тогда же доложил, что меня сначала ударили по левому уху, а дотом били до той и другой щеке, и что синяк был не под правым глазом, а вокруг левого глаза. На это офицер, производивший дознание, сказал мне: «Не разговаривай о том, что у тебя не спрашивают, а то будешь разговаривать, то я еще дам тебе по другому уху». После этого я замолчал. Я забыл сказать, что когда унтер-офицер Павловский меня бил, то от него я заметил запах водки. Когда я пришел в приемный покой госпиталя, там меня осмотрел доктор, фамилии я этого доктора не знаю. Я доложил доктору, что меня побили и, что у меня от этого болит левое ухо и левый глаз; вокруг этого глаза тогда у меня был синяк почти что черный. Доктор меня не стал осматривать и отправил меня в шестой барак на осмотр. Там меня осмотрел врач Глаголев. Ухо он мне осматривал с трубочкой, впустив туда капель и отправил в роту. После этого я ходил в шестой барак каждый день на перевязку и мне пускали в ухо когда капли, а когда порошки. До нанесенных мне побоев уши у меня никогда не болели, я хорошо слышал на оба уха; теперь у меня бывают боли в левом ухе и на это ухо я слышу хуже чем на правое. Больше ничего показать не могу. Показание мне прочитано. Записано правильно**.

* ЦВИД, ф. 1568, оп, 2, д. № 2490, лл. 25-26.

* По решению Хабаровского временного военного суда от 10 (29) августа 1912 г. унтер-офицер Павловский за нанесение побоев рядовому Романову был приговорен к содержанию на гауптвахте сроком на один месяц (ЦВИА, ф. 1,563. оп. 2. д. 2490, л. 24).

 

Из обвинительного акта Приамурского военного окружного суда, 18 июля 1912 г.*

При рассмотрении в военно-прокурорском надзоре Приамурского военно-окружного суда дознания о состоящем в учебной команде стрелке 7 Сибирского стрелкового полка Иване Гаере, обвинявшемся в нанесении удара своему взводному командиру младшему унтер-офицеру Кисину, было обнаружено и сообщено в порядке 375 ст. XXIV, к. с. в, п. 1869 г., начальнику 2 Сибирской стрелковой дивизии о том, что названный унтер-офицер Кисин в виде наказания неоднократно тянул вверенный ему взвод за уши, в том числе и стрелка Гаера и кроме того 30 мая ударил его по спине прикладом, а 31 мая кулаком.

По поводу описанного было произведено дознание и допрошенные лица показали следующее:

Стрелок Иван Данилов Гаер, — что он, находясь в учебной команде, числился во взводе унтер-офицера Кисина. Кисин, обучая свидетеля, за делаемые последним ошибки, часто тянул его в виде наказания за уши и тянул очень больно. 30 мая 1912 г. взвод Кисина занимался прикладкой и прицеливанием стоя и с колена. Так как Кисин командовал без перерывов, то свидетель под конец утомился и не успевал садиться на колено одновременно с товарищами. За это Кисин ударил свидетеля два раза прикладом по спине, настолько сильно, что свидетель чуть не свалился с ног.

31 мая взвод занимался отданием чести. Свидетель приложил руку к головному убору неправильно. Кисин ударил за это свидетеля но лицу и поправил. Потом стали отдавать честь, становясь во фронт с правой ноги. Свидетель опять ошибся, выставив левую ногу. Кисни второй раз ударил свидетеля в лицо и дернул за ухо. Свидетель не выдержал и сам ударил Кисина. От удара у Кисина свалилась фуражка. Он ее поднял, выругался площадной бранью и сказал: «ты что, драться вздумал». «А вы что деретесь?», ответил свидетель, Кисин еще раз хотел ударить свидетеля в грудь, но свидетель отступил и удар пришелся по руке.

Тянул ли Кисин за уши других нижних чинов своего взвода свидетель не замечал, но стрелок Забродский жаловался ему, что получил от Кисина удар прикладом.

Стрелок Ниикеевич Забродский, — что унтер-офицер Кисин, у которого он, свидетель, состоял во взводе, 30 мая 1912 г. два раза ударил его, свидетеля, прикладом по спине за то, что свидетель на маршировке с песнями сбился с ноги. Далее свидетель объяснил, что он сам видел, как Кисин несколько раз тянул Гаера за уши, но какого числа и месяца это было, не помнит. Тянул Кисин за уши и его, свидетеля, и других стрелков своего взвода например Дульшевича, Королева...

Стрелок Григорий Вознюк, — что он видел, как Кисин ударил Гаера по щеке и вообще Кисин имел привычку ошибавшихся во время занятий своего взвода тянуть за нос и за уши, а стрелок Федор Рощин, — что Кисин за ошибки ударял иногда подчиненных палкой...

На основании изложенного, 7 Сибирского стрелкового полка младший унтер-офицер Александр Васильевич Кисин обвиняется:

1) в том, что в с. Новокиевском Приморской области во время состояния в 1912 г. взводным командиром в учебной команде неоднократно тянул в виде наказания за уши и за нос своих подчиненных, между прочим, Гаера и Забродского, что предусмотрено 1 пол. 189 ст. XXII кн. а в. и. 1869 г. изд. 3.

2) в том, что там же 30 и 31 мая 1912 г. ударил стрелков вверенного ему взвода Забродского два раза прикладом по спине и Гаера два раза прикладом по спине и два раза кулаком по лицу, что предусмотрено 186 ст. тех же книги и свода.

Обвинительный акт составлен 18 июля 1912 г. во Владивостоке**.

Военный прокурор, генерал-майор Шинкаренко.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, д. № 3048, ЛЛ. 2-3

** Решением Приамурского военно-окружного суда от 12 сентября 1912 г. унтер-офицер А. Кисин был приговорен к содержанию под арестом на хлебе и воде сроком на 1 1/2 месяца (ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 3648, Л, 28).

 

Из показания солдата 2 взвода 4 Сибирского стрелкового полка  А. Крышевича по делу старшего унтер-офицера того же полка А. Полянского, 22 августа 1912 г.*

Я, Арсений Севастьянович Крышевич, стрелок той же роты, 22 лет, православный, неграмотный, под судом не был, обвиняемому посторонний, предупрежден о присяге на суде и об ответственности за ложный донос по делу, показываю:

Взводный Полянский почему-то всегда на меня серчает и часто меня бьет. Раньше я был в первом взводе и никогда ни в чем замечен

не был. Служил хорошо, как и все, и никаких недоразумений у меня по службе не было. Но попал и в 3 взвод, и моя служба стала прямо невозможной. Никаких пропусков я не совершаю, но меня во 2 взводе и под винтовку стали ставить, и в журнал взысканий записывать. Первый раз побил меня Полянский после первого моего дневальства после принятия присяги. Я был полным по казарме б винтовкой. У нас в умывальнике есть куб, где кипятится чай. Кипятили там в то время чай инструктор Абашин и столяр, фамилия которого не помню. Кажется, его фамилия Рожков. Вот этот Рожков попросил меня подсыпать угля под куб. Я не имел еще понятия о том, что мне нельзя уходить с поста в умывальник. Я пошел и подсыпал угля. Меня увидел каптенармус и сказал мне, что мне туда нельзя ходить. Я ушел и больше в умывальник не ходил. Но каптенармус сказал взводному Полянскому о том, что я был в умывальнике. И вот, когда, сменившись с поста я лег спать, то Полянский меня ударил поясом с бляхой так, что я страшно испугался и вскочил на ноги.

Через некоторое время я был часовым в карауле при интендантской сенопрессовальне. Стоя на посту я почувствовал себя дурно. Мне что-то показалось страшное, я «сомлел» и упал. Разводящий меня привел в караульное помещение. Оправившись от этого обморока, я снова пошел на пост. После этого, по смене с караула подпрапорщик фельдфебель мне сказал, что я «отклоняюсь от службы». Я доложил подпрапорщику, что я не отклоняюсь от службы. И раньше, дома ничего не боялся, хотя у нас леса, а мне приходилось ходить по лесу во всякое время суток. После этого разговора взводный Полянский зазвал меня в палатку и там меня поколотил. После этого я стал всего пугаться и стал чувствовать себя плохо. Я пошел в околоток. Доктор давал мне порошки. От них я стал спокойнее.

Потом был случай в карауле при полковой гауптвахте. Была дождливая погода. Караульный начальник — унтер-офицер Полянский приказал не выносить всем своих ружей с собой на посты, а брать те ружья, которые уже были сразу вынесены при первой смене, с тем, чтобы не мочить всех ружей. Настало время мне идти на пост. Стала строиться смена, а нужно заметить, что мою винтовку взял с собой при первой же смене разводящий, и с ней ходил все время. И когда смена наша стала строиться, то разводящего с моей винтовкой не было в караульном помещении. Но я сразу то не узнал, что он взял мою винтовку только вижу, что моей винтовки нет. А узнавал я свою винтовку по нашитому кусочку кожи на погонном ремне. Вот я доложил караульному начальнику, что моей винтовки нет. Караульный начальник Полянский спросил у меня № моей винтовки. Я помнил, что № 61 тысяча, а дальше забыл. Тогда взводный закричал на меня, что я теперь пропаду за свою винтовку и несколько раз ударил меня по лицу. Тут же вскоре возвратился в караульное помещение разводящий с моей винтовкой в руках.

Увидев мою винтовку, я воскликнул: «Вот моя винтовка». Вследствие полученных мной в этот раз от Полянского побоев у меня три дня болели зубы, и я не мог есть ничего кроме белого хлеба, размоченного в чаю. Через некоторое время мы занимались прикладкой. Взводный проходил с нами шестое упражнение. В то время, когда он объяснял людям, как делается это упражнение, меня позвали на наводку, так что его объяснений не слышал. Потом я примкнул к партии из 6 человек, с которыми взводный Полянский делал упражнение. Мы рассыпались в цепь и стали проделывать прикладку. Я не выбрасывал учебных патронов, а лишь примерно действовал затвором. Оказалось, что нужно было выбрасывать патроны, чего я не знал. За это взводный ударил меня 3 раза по лицу кулаком. Наконец 5 августа, я был назначен в караул. Нужно заметить, что у меня преют ноги, и их нужно постоянно обмывать и присыпать порошком, что мне делают в околотке. Так как предстояло стоять на посту, и если не сделать присыпания, то я бы не мог выстоять все  время, то до развода утром я ушел в околоток. Ушел не самовольно,  а спросился у отделенного...

К разводу я уже был при своем взводе, чтобы идти в караул. Но  взводный Полянский наскочил на меня около палатки и раз восемь  ударил меня по лицу. Вся левая половина лица у меня распухла.

Я пошел в караул и отбыл этот наряд. До сих пор я ни разу не докладывал начальству о побоях, наносимых мне взводным. Но в этот  раз последствием полученных мной побоев явилась такая сильная зубная боль, что я должен был пойти в околоток и просить врачебной  помощи, и доложил врачу отчего у меня болят зубы. Больше ничего  показать не могу. Прочитано. Записано правильно**.

Неграмотный.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, д. № 3773, ЛЛ. 38-39

** Решением Приамурского военно-окружного суда от 16 октября 1912 г. старший унтер-офицер Полянский был приговорен к содержанию под арестом сроком на 20 суток (ЦВИА, ф, 1568, оп. 2, д. № 3773, л. 21).

 

Докладная записка солдата 1 телеграфной роты 6 Сибирского саперного батальона В. Раммо командиру роты, 6 сентября 1912 г.*

Прошу ваше благородие о ходатайстве перед командиром батальона и соответственными высшими инстанциями о моем переводе в какую- либо другую часть, так как служить в 6 Сиб. саперном батальоне, я, со дня подачи этой докладной, по нижеследующим мотивам, отказываюсь.

Телесные наказания, как известно, давно уже уничтожены в русских войсках, в 6 же Сиб. саперном батальоне они сохранились до сего времени в форме битья г.г. офицерами нижних чинов. Еще 3 сентября поручик Молчанов побил четырех человек: дежурного по кухне, ефрейтора Погребняка к рядовых Шурыгала, Паутова и Потапчика (вестовых пор. Молчанова, подпор. Робук и подпор. Пивоварова). Незадолго до этого, перед выездом из лагеря; поруч. Молчанов до крови избил барабанщика Форполя. Неоднократно били нижних чинов вверенной вам роты и др. частей, бил пор. Скурский, подпор. Робук.

Три последних случая с пор. Молчановым и случаи, когда в лагерях вами был побит ряд. Рыжков и поручиком Скурским писарь при канцелярии батальона ряд. Коваленко, произошли после того, как один из г.г. офицеров батальона, а именно пор. Скурский, получил выговор в приказе за аналогичный поступок (ефр. Голоскех).

Повидимому подобное обращение с нижн. чинами стало органической особенностью батальона и поэтому остаться служить в нем значило бы согласиться на нравственное участие в этой батальонной «особенности», что, однако, противно моей совести.

А так как телесные наказания в русской армии уничтожены законодательным порядком, я полагаю, что имею за собой право отказаться от службы в части, где они еще применяются и просить о моем переводе в часть, в которой телесные наказания действительно уничтожены.

Одновременно с сим, копии докладной отправлены мной начальнику Владивостокской крепостной саперной бригады и коменданту крепости и командующему войсками Приамурского военного округа**.

Рядовой В. Раммо.

* ЦВИА, ф, 1568, оп. 2, д. № 3775, лл. 26 — 27.

** На докладной записке, вероятно, командиром роты записана: «…Командиру Владивостокской крепостной саперной бригады. Тут приносится жалоба. В законе указано на что может жаловаться н. чин и кому может быть подана жалоба. Следует произвести дознание на предмет привлечения р. Раммо суду за подачу неправ. жалобы и обращение к начальству. Г. Л. Н. 7/IХ».

По докладной записке солдата В. Раммо назначено следствие. Приводимые в письме факты об издевательствах офицеров над рядовыми на дознании подтвердились, однако Раммо был предан Приамурскому военно-окружному суду и за «оскорбление» офицеров в письме приговорен к одиночному заключению в военной тюрьме сроком на три месяца с переводом в разряд штрафованных. (ЦВИА, ф. 1588, оп. 2, Д. 3775, Л. 17).

 

Из акта медицинского освидетельствования солдата 9 роты 12 Сибирского стрелкового полка С. Кагарманова, 15 марта 1913 г.*

...Был освидетельствован молодой солдат 12 Сибирского стрелкового наследника цесаревича полка 9 роты Сафуан Кагарманов, поступивший в госпиталь 14 марта с. г. в 5 часов вечера? Из расспросов Кагарманова через переводчика 3 батареи 1 мортирного дивизиона 3 Сибирской стрелковой артиллерийской бригады Ульдана Гальманова выяснилось, что неделю тому назад подпрапорщик 12 Сибирского стрелкового наследника цесаревича полка Воскресенский приказал подвесить его на турник под колени за то, что тот не мог залезть на турник, при чем за ноги держал его учитель унтер-офицер Черников, а за голову подпрапорщик Воскресенский, затем его раскачали, а когда отпустили, то он упал на землю мимо матраса, ударившись грудью, животом и коленями, при чем получил несколько больших ссадил на левом колене. После этого подпрапорщик Воскресенский стал его бить палкой по спине и шее, а учитель унтер-офицер Черников и ефрейтор Маслаков били его кулаками и ногами, при чем Черников сильно бил ногами по животу. В это время у него сделалась рвота. Следующие 4 дня подпрапорщик Воскресенский заставлял его нести службу и ставил под винтовку дважды в день по 2 часа и не пускал в околоток, и когда пришел в роту ротный командир, подпрапорщик отправил его в околоток, откуда его отправили в госпиталь.

При осмотре найдено: лицо землистого цвета, черты заострились, глаза ввалились; больной худ, мышцы слабо развиты, подкожный жировой слой почти отсутствует. На левом колене имеется большая ссадина величиной в ладонь, покрытая коркой и одна небольшая ссадина. На всех пальцах левой руки, кроме 4-го, имеется по одной ссадине на тыльной поверхности; все ссадины покрыты коркой, других наружных повреждений не найдено. Границы сердца нормальны, сердечные тоны чисты, очень слабы, пульс 104, очень слабого наполнения, временами пропадает, ритмичный. В легких усиленное везикулярное дыхание, затрудненное вследствие болезненности живота, хрипов нет, края легких подвижны; живот вздут, сильно болезнен при ощупывании, прощупать внутренние органы живота нельзя. Перкутарно: тупой тон в нижней половине живота от пупка. Общее состояние очень тяжелое. Предсказание насчет выздоровления плохое, На основании вышеизложенного совещание врачей приходит к заключению, что у больного имеется воспаление брюшины и кровоизлияние в брюшную полость, вызванное нанесенными ему побоями и падением с турника. Крепость Владивосток. 15 марта 1913 года**. Что подписями и приложением казенной печати удостоверяется.

Председатель совещания:

Вр. и. д. главного врача 1-го Владивостокского крепостного временного госпиталя, коллежский советник (подпись).

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, д. № 4036. л. 2.

** Солдат С. Кагарманов умер в госпитале 22 марта 1913 г.

 

Циркулярное отношение министерства внутренних дел губернаторам, 27 июля 1913 г.*

В видах пресечения новобранцам, в особенности из числа фабричных и заводских рабочих и лиц, находившихся в отхожих промыслах, возможности приносить с собой в войсковые части преступные прокламации и вообще произведения нелегальной литературы, министерством внутренних дел в призывы 1906 — 1912 г.г. было предложено начальникам губерний и областей сделать распоряжение о производстве чинами полиции отдельных осмотров вещей тех из призывных, относительно коих возникнет подозрение о нахождении у них прокламаций или запрещенных изданий. При этом министерством указывалось, что подобные осмотры должны быть производимы с полной осмотрительностью и, по возможности, без излишней огласки — во избежание возникновения со стороны призывных каких-либо неудовольствий и столкновения их с чинами полиции, а также —  что осмотры эти следует повторять и при явке новобранцев на сборные пункты из домашнего отпуска.

Признав, по соглашению с военным министром, соответственным применить указанную меру и в призыв текущего года, уведомляю о сем ваше превосходительство для зависящих распоряжений.

Временно управляющий министерством внутренних дел,
сенатор А. Лыкошин.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 4, Д. № 1317, л. 1.

 

Рапорт караульного начальника Никольск-Уссурийской гарнизонной гауптвахты Дежурному по караулу, 10 августа 1913 г.*

В 6 1/2 часов утра 10 августа сего года караульный унтер-офицер 16 роты 3 Сибирского стрелкового полка Степан Дрига, придя ко мне в комнату, доложил, что в камере № 7 (общей) арестованный нижний чин 21 Сибирского стрелкового ее величества полка Степан Бубнов, сняв икону — сломал ее и бросил в парашу. Бубнов лично заявил мне, что он бога раньше признавал, а теперь, когда его бог допустил, что бы осудил его, он не признает и поэтому бросил икону в парашу**.

Подпоручик Добрынин.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 4073, л. 2.

** Стрелок С. Бубнов был предан Приамурскому военно-окружному суду и приговорен к 10 годам каторги (ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 4073, л. 26).

 

Донесение тамбовского губернатора начальнику Тамбовской местной бригады, 22 июля 1914 г.*

Кирсановский уездный исправник донес мне, что при освидетельствовании в Кирсановском уездном по воинской повинности присутствии запасно-отпускных нижних чинов, призванных по объявлении мобилизации на военную службу, Кирсановский уездный воинский начальник полковник Ермолов настолько был несдержан и раздражался, что позволял себе без всякого на то повода и причин оскорблять действием призываемых, а 19 июля, в присутствии многотысячной толпы запасных и их семейных, имевшимся в руках металлическим рупором ударил в голову запасно-отпускному из крестьян Осино-Гаевской волости села Вытопки Александру Григорьеву Зимнухову и нанес ему рану в область затылка в коже длиной в полтора сантиметра, находившемуся же на руках у Зимнухова пятилетнему сыну Федору тем же рупором причинил царапину между пальцами правой руки. Когда призванные увидели своего окровавленного товарища и услыхали крик ребенка, то моментально произвели полный беспорядок: подняли страшный шум, начали ломиться в ворота присутствия, желая самосудом расправиться с воинским начальником, в окна полетели камни и т. д. Толпу с трудом удалось успокоить: обозленные запасные требовали немедленного же удаления из состава присутствия полковника Ермолова. В виду случившегося воинскому присутствию пришлось сделать перерыв и о происшествии сообщить начальнику гарнизона — командиру 3 запасного кавалерийского полка генерал-майору Керну, который не замедлил приехать в присутствие, сам нашел необходимым заседать вместе с Ермоловым, успокоив толпу обещанием, что при нем полковник не позволит себе никого оскорблять. Дальнейшее освидетельствование призванных нижних чинов продолжалось нормально и без инцидентов. Причиной описанного случая послужила просьба Зимнухова, обращенная к воинскому начальнику, пожалеть его с малолетними детьми, из коих одного, пятилетнего Федора, держал он на руках. Зимнухову тотчас же была оказана медицинская помощь в Кирсановской земской больнице, поранение его относится к разряду легких рай.

Об этом сообщаю вашему превосходительству для сведения и зависящих распоряжений.

 Губернатор (подпись).

* ЦВИА, ф. 1614, оп. 2, д. № 3038. л. 65.

 

Отношение и. д. начальника Главного управления генерального штаба начальнику Петроградского военного округа Н. Е. Туманову, 10 октября 1915 г.*

Председатель Государственной думы получил следующее извещение о бедственном положении нижних чинов в Красном Селе.

«Призванных в ряды армии ратников 2-го разряда и выздоровевших воинов сейчас содержат в холодных конюшнях. Соломы под бок дано мало. Спят защитники отечества не накрывшись, плохо одетые и все кашляют, дрожат и все проклинают. Надеясь на казенное обмундирование и теплое помещение, своего платья со двора не взяли и теперь ужасно страдают. Смерть уже многих избавила от страдания  здесь в Красном Селе, а болезнь — спутник каждого. Несчастные, простудившись в морозную ночь, должны бегать за кипятком и ждать дрожа несколько часов около кипятильника кипятка, чтобы немного обогреться. Но кипяток за недостатком котлов далеко не всем достается. Защитники отечества холодные и голодные в 7 часов утра после поверки отправляются на площадь на ученье. Они до 7 часов не дождавшись кипятка и не было своих денег купить хлеба к завтраку, а у кого были деньги, не купил хлеба — простоял у кипятильника да и купить негде.

В полдень, наслушавшись бранных слов последней степени и почувствовавши не раз физическое воздействие за неумелое выполнение движений, защитников отечества ведут на обед. Обед совершается на отвратительно грязных столах, которые стоят в зловонной грязи, в которую завязают ноги и от которой начинает тошнить. В этой отвратительной обстановке воины наполняют желудок бурдой, которая приготовляется с рыбой, а иногда с мясом. Около столов стоят массы воинов, просящих хлебнуть несколько ложек, так как они от полученной порции голодны. Ужин совершается в той же обстановке, но только в абсолютной темноте. Хлеба, сахара, чаю на день выдают меньше нормы. Деньга за принесенное белье, сапоги и за дни, в которые пища не выдавалась, не выдают. Словно никому дела нет, что воины нуждаются в теплом помещении, в здоровой в достаточном количестве пище и им принадлежащих деньгах, и что смерть уносит многих безвременно и что они единственные кормители устарелых родителей, которых одни лично призревали. Пусть не думает отечество, что у него есть защитники, готовые положить живот свой за веру, царя и отечество. В нас отечество должно видеть обозленных на свое отечество и думающих только о своих интересах и не верующих ни словам царя, ни отечества. Как можно верить, когда мы пропадаем от холода, а рядом стоят сотни пустых домов. У каждого защитника созревает убеждение, что он единственный защитник своей семьи и себя, и убеждения сильно растут глядя на пустые постройки, которые свободно могут быть и должны быть предоставлены защитникам отечества.

Во имя человеколюбия, спасите нас, оберегите нам здоровье.

Скажите отчеству, почему мы, защитники, оказываемся плохими защитниками. Пусть знает отечество, что люди, которые с радостью сделались защитниками родины, ужаснулись обстановки, испугались угрозы ротных командиров, передаваемых громогласно фельдфебелями, быть с выбитыми зубами, не хотят замерзнуть в конюшнях, когда рядом стоят сотни пустых домов, перестали быть истинными защитниками отечества. Если не изменят положение защитников отечества, то, уверяю, что недалеко то время, когда штык бойца повернется, не дрогнув, в обратную сторону».

Член государственной думы Дмитрюков также имеет сведения о том, что в 176 пехотном запасном батальоне нижние чины, якобы, голодают.

О голодовке новобранцев в Новгородской губернии члену государственной думы Шингареву пишут следующее:

«Вблизи ст. Волхов. Николаевской железной дороги, в старых казармах аракчеевских времен, рассчитанных на 2 — 3 тысяч человек, помещено 15 тыс. Нары в три этажа сделаны на скорую руку. Солдаты-новобранцы голодают. Хлебопекарни не рассчитаны на это количество, и хлеба не хватает. Среди призванных ропот».

Об изложенном, по приказанию военного министра, имею честь сообщить вашему сиятельству.

Прошу принять уверение в совершенном моем уважении и преданности.

М. Беляев.

* ЦВИА, ф. 2000, оп. 4, Д. № 1805, л. 285-286.

 

Показание священника церкви при Анучинской дисциплинарной роте В. Михайловского, 20 июня 1914 г.*

17 июня с.г. утром я вел беседу с заключенными разряда худших. Заключенный Живетьев стал спорить со мной по разным, сначала религиозным, вопросам, а потом перешел на посторонние. Я старался вразумлять его, но потом он вскочил и сказал: «Больше не хочу я слушать ваши беседы. Вы проповедуете одно, а делаете другое» и собрался уходить с урока. Я хотел, чтобы он остался, но он не захотел. Тогда я позвал дежурного по роте младшего унтер-офицера Долгих, который и увел его в карцер. Больше показать ничего не могу**.

* ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 7782, л. 4

** Решением Приамурского военно-окружного суда от 14 августа 1914 г. Б. Живетьев за оскорблению священника, за невыполнение указаний начальства и оскорбление суда был приговорен к 7 годам арестанских работ (ЦВИА, ф. 1568, оп. 2, Д. № 7782, л. 27).

 

Рапорт заведующего Харбинской гарнизонной гауптвахтой коменданту города Харбина, 24 октября 1913 г.*

Доношу, сего числа, при обходе моем барака № 3 гарнизонной гауптвахты, ко мне обратился арестованный рядовой 6 роты 4 пограничного пехотного полка Илья Козаков (срок наказания по суду коему сегодня кончался) со словами: «Возьмите эти тряпки — я их носить не буду: на военной службе я много уже пострадал» и протянул мне свои погоны. Удивленный поступком рядового Козакова, я стал разъяснять ему всю безрассудность его поведения, но Козаков остался непреклонным и, несмотря на мое приказание, категорически отказался взять обратно погоны и одеть их. Свидетелями этого были: дежурный по гауптвахте мл. унт.-оф. Сорока и караульный начальник ст. ун-оф. 1-й роты 4-го пограничного пехотного полка Трояновский. О изложенном доношу на ваше усмотрение**.

Штабс-капитан Ярмолович

* ЦВИА, ф. 1568, от. 2, д. № 4547, л. 1.

** Солдат И. Козаков был предан суду и приговорен к заключению в дисциплинарном батальоне сроком на 2 года без изьятия от телесных наказаний.