Книги о Ленине

II. ВОПРОС ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

 Не будем умножать цитат. Из многочисленных выдержек,  приведенных нами, достаточно ясно, как подходил Ленин к оценке буржуазных революций, в которых выступал пролетариат, и как в частности он оценивал роль пролетариата и вообще всей революционной демократии в Великой французской революции. Мы конечно не должны при всем этом забывать ленинских указаний об основном историческом фоне эпохи, о которой идет речь. Речь идет об эпохе буржуазных революций, т. е. об эпохе, когда историей на очередь был поставлен вопрос о разрушении феодальных отношений, о создании условий для свободного развития капитализма, когда в основном уже определялся тип национальной буржуазии и только начинал политически оформляться пролетариат, в период Великой французской революции еще почти совсем слитый с демократией. Следовательно, как мы уже выше сказали, это был период начала борьбы демократии против либерализма¹.

От вопроса о значении пролетариата, его роли в самом процессе Великой французской революции, перейдем теперь к вопросу о значении классовой борьбы пролетариата для исхода этой революции и для определения типа политического развития данной страны, для оформления национального уклада капитализма, для всего последующего развития Франции. Выше мы уже отметили, что характер и формы политической борьбы пролетариата во все последующие периоды эпохи буржуазно-демократического преобразования в значительной мере определялись степенью обостренности борьбы между мелкобуржуазной революционной демократией и буржуазно-помещичьим либерализмом в период революции.

Для ответа на вопрос, поставленный нами выше, прежде всего следует установить экономическую неизбежность стремления французской крупной буржуазии к компромиссам феодализмом, со «старым порядком», буржуазные отношения развивались, в значительной мере переплетаясь с феодальными отношениями. Не бывает «чистого» капитализма, «чистым» тем более он не рождается. Только либеральные эпигоны народничества, вроде буржуазного историка Лучицкого, могли думать, что если в сельском хозяйстве развивается капитализм, то он с самого начала должен развиваться только в виде «чистых» капиталистических отношений: с одной стороны, землевладелец-капиталист, а с другой — батрак, сельский пролетарий, не имеющий ни клочка своей земли. Ленин смеялся над таким нелепым представлением о возникновении и развитии капитализма и всегда подчеркивал, что капитализм в сельском хозяйстве развивается среди необычайного многообразия форм, в пестром переплетении старых отношений с новыми (это относится и к помещичьему хозяйству и к крестьянскому). Процесс развития капиталистического способа производства означал значительное сращивание интересов верхней прослойки буржуазии — финансовой, торгово-промышленной — с элементами «старого порядка», с феодальным государством. Вот почему Ленин был глубоко прав, когда писал:

«Либеральная буржуазия не случайно, а в силу коренных интересов ее, стремится к сделке со старой властью, колеблется между революцией и реакцией, боится народа, боится свободного и всестороннего развития его деятельности».

В отличие от либеральной буржуазии «крестьянская демократия в силу объективных условий, в которые поставлена крестьянская масса, вынуждена, несмотря на отсутствие полной сознательности в ее рядах, поступать революционно»². Эти слова Лениным были сказаны в связи с оценкой положения в России, но конечно в некоторой степени, с известными конкретными изменениями, они применимы и во Франции, и именно поэтому Ленин писал, что «либеральная буржуазия во Франции начала обнаруживать свою вражду к последовательной демократии еще в движении 1789 — 1793 гг.»³

Кризис предреволюционной экономики Франции не сводился к противоречию между более или менее готовыми капиталистическими формами хозяйства и старыми социально-политическими условиями развития, он был также кризисом полуфеодальных, полубуржуазных форм, не имевших возможности перейти на «прямой» путь развития и застаивавшихся в компромиссных формах экономического бытия. Пой наличии огромных препятствий для развития капитализма крестьянское хозяйство Франции, вступавшее в буржуазные общественные отношения, также переживало кризис. Задача создания свободного крестьянского землевладения, этой основы развития капитализма в сельском хозяйстве, не могла быть разрешена при господстве «старого порядка», и совершенно очевидно, что в ходе развития революционного кризиса должна была развернуться не только борьба буржуазии с помещиками, но и борьба мелкобуржуазной революционной демократии против помещиков, буржуазно-помещичьих и буржуазных элементов. Рассматривая с этой точки зрения события Великой французской революции, следует сказать, что последовательно-революционные мероприятия против феодализма были конечно прежде всего буржуазными мерами, направленными в основном к тому, чтобы расчистить пути для свободного развития буржуазной экономики. Однако по движущим силам, определявшим осуществление и фактическое содержание этих мероприятий — при наличии переплетения интересов верхов буржуазии с интересами помещиков, сеньоров и пр., — эти мероприятия выходили за непосредственные интересы крупной буржуазии, ее целей и стремлений. Естественно поэтому, что победа буржуазной демократии возможна была лишь как победа демократии вопреки либерализму. Ленин имел в виду именно эту борьбу демократии против либерализма в пределах осуществления буржуазных преобразований, исторически возможных и необходимых в ту эпоху, когда он говорил о всемирно-историческом значении борьбы пролетариата и мелкой буржуазии за подлинный демократизм, в эпоху, предшествовавшую борьбе пролетариата за социалистическую революцию. Он имел в виду не только Россию, когда говорил об этой борьбе демократии против либерализма. Для обоснования своего положения Ленин прямо ссылался на Великую французскую революцию. «Мартов, — говорил он, — забыл опыт 1905 —  1906 годов в России, 1789 и следующих во Франции, 1911 г. в Китае. Опыт этот говорит: власть лишь тогда переходит к либералу (или левее), когда побеждает демократия вопреки либералам»⁴.

 Или в другом месте:

 «Так бывало везде: либералы становились властью только тогда, когда демократия побеждала вопреки либералам».

Значение этой борьбы демократии и рабочего класса во главе ее выходит далеко за пределы непосредственных результатов революционных боев в отдельные моменты революции. Оно простирается на всю эпоху буржуазно-демократических революций, в значительной степени предопределяя характер всего последующего политического развития страны. Разница между французской буржуазной республикой 70-х годов и полусамодержавной буржуазно-помещичьей (тех же и последующих годов) Пруссией, сохранившей остатки абсолютизма вплоть до 1919 г., определяется прежде всего тем, что во Франции пролетариат отвоевывал гегемонию в те решающие моменты национального развития, когда история ставила на решение борющихся классовых сил вопрос о путях дальнейшего развития, а «в Пруссии, и в Германии вообще, помещик не выпускал из своих рук гегемонии, — как отмечает Ленин, — во все время буржуазных революций, и он «воспитал» буржуазию по образу и подобию своему»⁵. Во Франции пролетариат «переделывал» буржуазию. Вся политическая история французской буржуазии вплоть до 70-х годов XIX в. находит объяснение в этом важнейшем обстоятельстве. Для того чтобы раскрыть идейно-политическое лицо буржуазии Франции в эпоху буржуазных революций (восьмидесятилетие — 1789 — 1871 гг.), недостаточно еще анализа ее борьбы с помещиками. Эта борьба, как и вся борьба буржуазии и весь путь ее исторического развития в целом, получает полное и действительное объяснение лишь тогда, когда мы рассматриваем эту борьбу также и под углом зрения нарастания противоречий между пролетариатом и буржуазией. Французская буржуазия была монархической в начале эпохи буржуазно-демократических преобразований, она стала республиканской в конце ее. Пролетариат по мере увеличивавшейся решительности и самостоятельности своих выступлений «переделывал» ее, как говорит Ленин, т. е. заставлял буржуа быть республиканцами поневоле. Именно в результате решительной пролетарской борьбы, в результате этой «переделки» буржуазии ее антиподом во Франции и создался тот политический строй, упрочившийся с 1871 г., который был вовсе не угоден французской либеральной буржуазии и который был создан вопреки ей и в борьбе против нее. Именно в результате этой борьбы и создалось во Франции буржуазное государство, наиболее очищенное от всего старого, «средневекового», от всех феодально-абсолютистских остатков. Влияние французской революции и последующих выступлений пролетариата простирается таким образом на всю историю XIX столетия. Говоря о значении Великой французской революции, Ленин отмечает, что «...власть низших слоев тогдашней буржуазии... для буржуазии, для буржуазной бюрократии сделала столько, что все развитие всего цивилизованного человечества во всем XIX веке — все исходит от Великой французской революции, все ей обязано»⁶.

Конечно борьба пролетариата за демократию в эпоху буржуазно-демократической революции на Западе не представляет собой чего-либо однородного, одинакового на протяжении всей этой эпохи (1789 — 1871 гг.). Пролетариат начал отделяться от демократии уже в самом начале борьбы демократии с либерализмом. Лионское восстание, чартизм, нюнь 1848 г. — все это уже явления принципиально иного порядка; здесь пролетариат выступает уже (пусть часто еще не сознавая этого) не только против феодализма, но и против буржуазии в целом, — к июню 1848 г. это относится безусловно и полностью: вспомним, что Маркс и Ленин называли июньское восстание первой классовой войной между пролетариатом и буржуазией. Процесс отделения от демократии, процесс осознания пролетариатом своих собственных классовых задач находит свое законченное выражение в учении Маркса — Энгельса. К этому времени выявляется полностью и классовая сущность той буржуазной демократии, которая воспевала идеи свободы, равенства и братства в дни (Великой французской революции и которая по мере пробуждения сознательности социалистического пролетариата становилась все более и более грозной, хищнический, полностью обнаруживая свое лицо политической и идейной защитницы капиталистического порядка. «Демократия» буржуазии означала жестокую, зверскую расправу с пролетариатом. «Демократия», установленная буржуазией, была формой и орудием господства класса эксплоататоров. Ленин писал, что «буржуазная демократия, будучи великим историческим прогрессом по сравнению с средневековьем, всегда остается — и при капитализме не может не оставаться — узкой, урезанной, фальшивой, лицемерной, раем для богатых, ловушкой и обманом для эксплоатируемых, для бедных»⁷. Ленин далее отмечал, что чем больше развитие этой так называемой «демократии», тем больше подчиняет себе биржевой банкир буржуазный парламент. Ленин всегда отмечал историческую ограниченность и условность буржуазной демократии, ее классовую эксплоататорскую сущность. «Всемирный опыт буржуазных и помещичьих правительств, — писал Ленин, — выработал два способа удержания народа в угнетении. Первый — насилие... Но есть другой способ, лучше всего разработанный английской и французской буржуазией, «проученных» рядом великих революций и революционных движений масс. Это — способ обмана, лести, фразы, миллиона обещаний, грошевых подачек, уступок неважного, сохранения важного»⁸.

Международный меньшевизм как партия, олицетворявшая в течение долгого периода этот второй способ удержания народа в угнетении, создал целую идеологию демократизма, борьбы за «демократию» и пр. В эпоху, когда историей были поставлены уже задачи социалистической революции, когда буржуазная демократия, идеология демократизма означала самое тонкое контрреволюционное орудие, предназначенное для политического и духовного угнетения рабочего класса, — меньшевики стали бороться за «демократию», используя идеологию буржуазии того времени, когда она была революционной. Меньшевики склонны даже вспомнить «опыт» революции 1789 — 1794 гг. во Франции. Едва ли не самыми типичными следует считать в этом отношении Жореса и русских меньшевиков. Борьба с социал-фашизмом требует борьбы с ним также и на историческом фронте. Надо пригвождать к позорному столбу всякого современного «демократа», воспевающего современный буржуазный строй при помощи ссылок на борьбу демократии в эпоху Великой французской революции. Мы видим в этой революции не то, что видят в ней меньшевики. Мы видим в ней прежде всего массу, героическую, революционную массу, совершившую и 14 июля 1789 г., и 10 августа 1792 г., и 2 июня 1793 г. Рабочие и крестьяне боролись тогда отнюдь не за строй Кавеньяка и Галифе, естественными исполнителями которых в общей системе сохранения буржуазного господства являются меньшевики. Широкая трудящаяся масса того времени, шедшая под мелкобуржуазными лозунгами борьбы, не понимала исторического значения происходивших событий, своих собственных действий. Винить в том ее труднее всего; использовать мелкобуржуазные лозунги борьбы того времени для сохранения господства хищнического капиталистического класса — подлее всего, что только можно сделать, обращаясь к «опыту» революционных событий конца XVIII в.

* * *

1789 — 1794 гг. могли сыграть огромную роль в истории человечества потому, что в значительной мере именно в эти годы силами революционной демократии были разрушены феодальные порядки, абсолютизм, и тем самым был очищен путь для развития нового строя — буржуазного общества и государства.

Некоторые из историков этой революции (мы говорим о некоторых из историков-коммунистов) неполно, совершенно недостаточно оценивают степень хозяйственного преобразования Франции в эти годы, когда ставят под сомнение факт создания революцией крестьянской собственности. Многие не понимают, что задача создания свободной крестьянской собственности (последняя была конечно в определенной степени развита и до революции) в основном могла быть разрешена лишь в революции и действительно была решена ею. Сторонники той точки зрения, что свободная крестьянская собственность существовала в развитых формах во Франции до революции и что революция ничего нового не внесла в этом смысле в аграрные отношения, по существу переходят на позицию признания мирного, эволюционного решения основных вопросов буржуазного развития Франции, без революционной последовательной, борьбы. Не привлекая здесь для критики этой точки зрения фактического, конкретно-исторического материала, мы отметим лишь, что эти взгляды совершенно противоречат взглядам марксизма-ленинизма. И Маркс, и Энгельс, и Ленин, и Сталин отмечали всегда закономерность революции как момента перехода от  одной формации к другой. Конечно промышленный капитализм Франции достиг определенной и уже довольно высокой  степени своего развития до революции. «Буржуазная революция, — вписал т. Сталин, — начинается обычно при наличии  более или менее готовых форм капиталистического уклада,  выросших и созревших еще до открытой революции в недрах  феодального общества»⁹. Не будь этих форм капиталистического уклада, невозможны были бы рост буржуазии и сама революция. Однако это конечно не означает того, что пред революционное развитие создало все элементы нового буржуазного строя. Если говорить не только об определенных элементах капиталистического способа производства, но и о  капиталистической формации как общественном целом, то надо сказать, что именно революция могла завершить подведение под нее вполне развитых экономических основ. В статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» Ленин писал, что все героические чудеса революционной армии  эпохи Великой французской революции оказались возможны, во-первых, благодаря «действительно революционной расправе с отжившим феодализмом» и, во-вторых, потому, что благодаря этой расправе революция сделала возможным «переход всей страны, и притом с быстротой, решительностью, энергией, беззаветностью, поистине революционно-демократическими, к более высокому способу производства,  к свободному крестьянскому землевладению»¹⁰.  Во время  революции и благодаря революции произошло значительное  «перерождение», «обновление», как выражается Ленин, хозяйственной основы Франции. «Побежденный феодализм, упроченная буржуазная свобода, сытый крестьянин»¹¹ как результат создания свободной крестьянской собственности, — таковы были экономические и социально-политические итоги этой революции, «победоносной во всемирно-историческом масштабе».

То положение, что Великая французская революция была крупнейшим моментом в экономической истории Франции, имеет для нас большое значение и в другом отношении. Было бы неправильно предположить, что создание классовой формации происходило бее выявления противоречий нового антагонистического способа производства. Исторические события развивались, как известно, так, что наряду  с  основным противоречием той эпохи — противоречием между буржуазными производительными силами и феодальными общественными отношениями — выявлялись уже в некоторой, еще неразвитой форме противоречия, присущие иным историческим закономерностям, новому, а именно капиталистическому обществу. Эти противоречия второго рода не могли развиться сколько-нибудь сильно. Ленин отмечает, что рабочие и крестьяне делали преимущественно разрушительное дело, выкорчевывая корни старого экоплоататорского строя; того, что они вступали в общество с новыми, буржуазно-эксплоататорскими общественными отношениями, —  этого тогда они почти совершенно еще не понимали. Движения пролетариата не могли в то время поставить перед собой задачи, выходящие целиком за пределы буржуазного общества; однако это еще не значит, что рабочие делали только то, что непосредственно укрепляло буржуазию, что непосредственно удовлетворяло буржуазные интересы. В общем историческом смысле, в смысле «объективных» итогов развития пролетариат в блоке с крестьянской демократией работал над созданием буржуазного общества, т. е. делал дело буржуазии. Мы знаем однако, что, делая это дело, рабочие шли дальше буржуазии, дальше ее непосредственных требований и интересов. Это означает, что в процессе развертывания острых классовых боев, с неизбежностью перераставших в гражданскую войну, революционными действиями «диктатуры пролетариев и мещан» в короткий период их господства — правда, в очень слабой степени — уже ставились задачи, выходящие за пределы непосредственно буржуазных целей революции.

Ленин писал когда-то, что «полной победы не суждено было завоевать якобинцам главным образом потому, что Франция XVIII в. была окружена на континенте слишком отсталыми странами и что в самой Франции не было материальных основ для социализма, не было банков, синдикатов капиталистов, машинной индустрии, железных дорог»¹². Исторические действия якобинцев были таким образом каким-то, хотя и слабым, приближением, неоформленным началом  движения к той «полной победе», которая становится возможной в другую эпоху, уже создавшую «материальные основы для социализма», т. е. к победе пролетариата в борьбе с капитализмом в его последней стадии. Исторические действия «низов народа» в 1789 — 1794 гг., классовые устремления «пролетариев и мещан», глубоко прогрессивные в самой своей основе, несмотря на идеологический туман, господствовавший в их головах, пришли в столкновение, в противоречие с ограниченной материальной действительностью, и якобинская диктатура пала¹³.

* * *

Рассмотрение буржуазно-демократических революций на Западе, как таких революций, в которых рабочий класс вызревает и готовится к своей победе, является основным углом зрения Ленина во всех его высказываниях о западноевропейских буржуазных революциях. Конечно надо помнить, что речь идет о рабочем классе того времени. Историю рабочего класса надо рассматривать в его развитии. Пролетариат XVIII в. разумеется далеко не идентичен пролетариату XX в. Огромной принципиальной политической ошибкой является смазывание качественной разницы между эпохами, стирание качественных различий между выступлениями пролетариата XVIII в. и ролью пролетариата в  развитии классовой борьбы XX в. Это смазывание разницы между эпохой начала промышленного капитализма и эпохой империализма — «кануна социалистической революции» (Ленин), смазывание разницы между только еще начавшим формироваться пролетариатом и социалистически сознательным пролетариатом XX в., борющимся во главе с большевистской партией, — прямым путем ведет к отрицанию ленинизма, к отрицанию социалистического характера Октябрьской революции. И недаром например мелкобуржуазный историк Матьез, как известно, не различает мелкобуржуазную демократию и мелкобуржуазное движение от пролетарского движения и не видит решающей разницы между революциями XVIII и XX вв. Смазывать разницу между мелкобуржуазной демократией XVIII в., включавшей в себя рабочих, не вышедших за пределы этой демократии, бывших тогда еще в сущности предпролетариатом, с одной стороны, и пролетариатом и его выступлениями (даже в буржуазно-демократической революции), в XX в., с другой, — значит переходить на сторону врагов социализма. Ошибку однако делают те, которые совсем не видят роли пролетариата, городской бедноты в Великой французской революции. Ленин и Сталин в своих общих высказываниях о буржуазно-демократических революциях на Западе придают огромное значение силе масс, их революционной энергии и беззаветности, рассматривая историю этих революций в непосредственной связи с положением, по которому марксистская историография отличается от буржуазной историографии тем, что она признает огромную историческую значимость революционной энергии масс. Конечно в конце XVIII в. эти массы не были классово организованными, политически сознательными, однако это обстоятельство не может нас заставить отрицать огромное историческое значение их выступлений. Разумеется, когда Ленин говорит например о «полной победе» якобинцев и ставит вопрос о материальных условиях для социализма, то он говорит об этом в широком историческом смысле и не хочет этим сказать, что например осуществление идейных устремлений Сен-Жюста было бы проведением в жизнь социалистических начал, было бы началом организации социалистического общества. У Ленина речь идет о могучем историческом действии эксплоатируемых масс, во главе которых в определенные моменты широких буржуазных демократических движений на Западе встают именно рабочие, «низы пролетариата». Класс формируется в борьбе, и нужно смотреть на развитие роли рабочего класса так же исторически, как и на развитие его идеологии, форм его политической борьбы, на выработку его мировоззрения. Ленин писал, что «К. Маркс больше всего боролся против старого, утопического социализма, требуя научного взгляда, указывающего, что на почве борьбы классов класс растет и нужно помогать ему зреть»¹⁴. На развитие исторической роли рабочего класса надо смотреть исторически, с точки зрения борьбы рабочего класса, его роста не только в ту эпоху, когда рабочий класс ставит себе непосредственно революционно-социалистические задачи, но и роста его в эпоху предшествующую, когда основным прогрессивным классом эпохи являлась буржуазия, когда рабочий класс формировался в борьбе против феодализма, а также и против самой буржуазии.

Рабочему классу надо было пройти большую школу гражданской войны, прежде чем он сумел политически организоваться как класс и выработать свою подлинно пролетарскую классовую идеологию. Во время Великой французской революции пролетариат, как мы уже много раз говорили, не был организован как класс, и поэтому у него не было необходимой классовой выдержки. Ленин всегда отмечал, что рабочий класс в буржуазно-демократических революциях на Западе был недостаточно многочисленен, что у него оказывалось недостаточно политических сил, организованности. «Все великие революции, — говорит Ленин в другом месте, — стремились всегда смести до основания старый капиталистический строй, стремились не только завоевать политические права, но и вырвать самое управление государством из рук господствовавших классов, всяких эксплоататоров и угнетателей трудящихся, чтобы раз навсегда положить предел всякой эксплоатации и всякому угнетению»¹⁵.

Таким образом стремление уничтожить всякое угнетение имеет место, по Ленину, и в эпоху буржуазно-демократических преобразований. Уже тогда, в силу развертывания борьбы классов и роста пролетариата как важнейшей революционной силы, ставились вопросы уничтожения всякой экоплоатации.

Ясно таким образом, что в нашем изучении истории  борьбы западноевропейского пролетариата мы должны бороться как с точкой зрения, по которой Октябрьская революция является простым продолжением и завершением Великом французской революции и которая представляет собой пустое аналогизирование, забвение разницы между эпохами, приводящее к стиранию грани между мелкобуржуазной демократией XVIII в и пролетарской борьбой за социализм во второй половине XIX и особенно в начале XX вв., так и с той точкой зрения, которая не видит исторической связи между борьбой рабочих за демократию в XVIII в. и первой половине XIX в. и борьбой за социалистическую революцию выросшего, окрепшего и организовавшегося в класс пролетариата начала XX в. Забвение роли пролетариата, который в союзе с мелкой буржуазией отвоевал, согласно взглядам Ленина, гегемонию в революционной борьбе в решающие моменты, забвение роли пролетариата приводит, так же как и первая точка зрения, к буржуазной, меньшевистской трактовке истории Великой французской революции. К сожалению, в нашей литературе недостаточно резко выражена борьба против этой опасности, и в научно-исследовательской и учебной литературе представляется обычным такой анализ исторических событий, при котором роль пролетариата, история его роста, его борьбы совершенно выпадают. Известно, что экономическая история рабочего класса, история его борьбы в ту эпоху, о которой у нас идет речь, нами еще не разработана. Буржуазные историки не ставили и не ставят себе задачей разработку этой истории, и если говорят о ней, то только для того, чтобы как Тарнов, фальсифицировать историю в целях сохранения буржуазного господства. Однако и в нашей литературе до сих пор часто приходится встречаться с прямой недооценкой роли пролетариата, роли рабочих как передовых борцов в Великой французской революции, указать хотя бы например такую формулировку: Великая французская революция совершилась «при отсутствии пролетариата»¹⁶.

Эта точка  зрения представляет совершенно законченное отрицание сколько-нибудь серьезного значения борьбы пролетариата в буржуазно-демократическом движении и полное отсутствие учета роли пролетариата в решающие моменты этой борьбы.

Мы не можем здесь дать полного анализа тех работ советских историков, в которых они излагают историю французской революции конца XVIII в. Следует лишь сказать, что некоторые из них находятся — или по крайней мере находились до последнего времени — под сильным влиянием социал-демократических схем и концепций. У некоторых из этих историков Кунов и Каутский чувствуются на каждом шагу. Правооппортунистические и «левацкие» ошибки имеют место довольно часто. Марксистско-ленинская историческая, наука должна беспощадно вскрывать это социал-демократическое влияние на работы советских историков и создать подлинно ленинскую историю буржуазно-демократических революций на Западе.

Не рассматривая всех работ о Великой французской революции, мы берем здесь лишь некоторые из трудов т. Фридлянда; учебники его очень распространены, между тем как влияние буржуазной, социал-демократической историографии на нем сказалось весьма сильно; неленинские установки т. Фридлянда в ряде вопросов истории привели его к целой системе ошибочных положений, к искажениям в изображении исторического процесса. В его статье о классовой борьбе в июне-июле 1793 г.¹⁷ эти ошибочные установки сказались очень ярко.

Следует прежде всего отметить, что для т. Фридлянда характерен механистический подход к рассмотрению классовой борьбы в этот период. Анализируя вопрос об «активности буржуазии», т. Фридлянд спрашивает, чем объясняется эта «активность буржуазии» в французской революции, и отвечает: своеобразным экономическим положением в определенный момент, характеризуемый наличием ажиотажа, спекуляции, усиленной продажи национального земельного фонда и т. д. Важнейшие моменты классовой борьбы т. Фридлянд чаще всего склонен объяснять не общим ходом классовой борьбы, а непосредственно данным экономическим состоянием в такие-то месяцы, в такие-то дни. Развитие классовой борьбы вытекает у него из положения данного дня, имеет, так сказать, конъюнктурное объяснение. Это — механистический подход. Он определяет собою отражение в исторической науке механистических извращений. Тов. Фридлянд дает такие объяснения отдельным моментам классовой борьбы, которые возможны лишь в»м случае, если считать, что производительные силы непосредственно определяют производственные отношения и что между ними имеется абсолютное соответствие в каждый данный момент; какие бы то ни было противоречия между производительными силами и производственными отношениями в классовом обществе согласно этой точке зрения вообще таким образом отрицаются. Объяснение логики классовой борьбы непосредственно экономической конъюнктурой — характерная черта методологии т. Фридлянда. Он не понимает внутренней логики буржуазно-демократической революции, ее «самодвижения», борьбы старых и новых закономерностей, тех противоречий закономерностей, из рассмотрения которых неизменно исходит в своем анализе буржуазных революций Ленин. Согласно взглядам т. Фридлянда, 2 июня 1793 г. (свержение жирондистов) собственно ничего не случилось. Якобинцы последовательно проводили исключительно буржуазную программу в первый период их законодательства. Они стремились к тому, чтобы примирить все интересы¹⁸,  они «вели осторожную буржуазную политику¹⁹; они проявили «осторожность и заботливость в вопросе о накоплении капитала» (стр. 92); «реальную политику» они проводили и в военных вопросах и т. п. По мнению автора, якобинцы получили классовую силу потому, что они сумели соединиться с буржуазией.

 Не замечая противоречивости общественного развития, не замечая, что уже первые декреты якобинской диктатуры стали возможны лишь благодаря тому, что широкие массы народа говорили свое слово и делались силой, все более определявшей политику якобинцев, которые становились в определенной степени выразителями интересов городской и деревенской бедноты, не замечая того, что, сама революция 2 июня была возможна только потому, что в борьбе «со старыми силами» и в борьбе с жирондистами, не умевшими последовательно бороться с силами «старого порядка», выросло сильное демократическое движение, определявшее все важнейшие действия Конвента, — не замечая всего этого, т. Фридлянд как бы ставит в заслугу якобинцам их буржуазную программу первых месяцев их господства и, смазывая всю борьбу революционных масс народа против жирондистов, делает такой общий вывод: «Во всех основных вопросах социально-экономической политики якобинцам и пришлось выступить с отчетливой экономической программой в интересах буржуазии, и понятно, почему им так легко удалось изолировать жиронду, взять на себя защиту интересов революции, опираясь на народные массы и значительную часть деловой буржуазии».

По мнению т. Фридлянда, якобинцы получили силу потому, что они выступили с программой буржуазии, опираясь на народные массы и «деловую буржуазию» (зачем этот термин Кунова?), и во главе народных масс и «деловой буржуазии» стали защищать интересы революции. - Какой революции? В интересах какого класса?  Тов. Фридлянд не видит того глубокого различия, которое в то время существовало между подлинно народными массами и крупной буржуазией, между устремлениями бедноты и буржуазии.

Он не видит всей противоречивости положения якобинцев, которые уже в первый период стали возглавлять народное движение. Он не видит, что якобинцы представляли собой политическую силу, развивавшуюся в противоречиях, путем разрывов с крупной и средней буржуазией,  разрывов с жирондистами. Только в дальнейшем якобинцы, по мнению т. Фридлянда, стали представителями  мелкобуржуазной диктатуры. Однако с этого времени они являются исторически реакционной силой. «Реакционно-утопическая система», «мелкобуржуазная утопия» якобинцев — эти определения автора имеют целью показать, что стремления якобинцев были исторически реакционными и  что, напротив, «жирондистские идеи соответствовали интересам грядущего»²⁰. Тов. Фридлянд совершенно игнорирует  историческое значение того обстоятельства, что уже до революции 2 июня 1793 г. жирондисты смыкались с реакционными силами. Политическая межа между жирондистами и  якобинцами была уже в это время чрезвычайно глубокой.  Тов. Фридлянд не понимает всей сложности буржуазно-демократического движения, он представляет себе это движение только как борьбу буржуазии; он не видит в буржуазно-демократической революции борьбы революционной демократии, т. е. движения широких народных масс. Именно поэтому он и не понял всей борьбы между буржуазией и народными массами, борьбы между жирондистами и якобинцами, именно поэтому также он и стал утверждать, что якобинцы в своих стремлениях были реакционными, а «Жирондистские идеи соответствовали интересам грядущего». Оценка якобинских стремлений как исторически реакционных у автора не случайна; характеризуя «социальный кризис» июля 1794 г., т. Фридлянд определяет этот момент развития революции как «столкновение между мелкобуржуазной, густо окрашенной аграрным утопизмом, а следовательно исторически реакционной системой Сен-Жюста и Робеспьера, с одной стороны, и капиталистической программой буржуазного авангарда «термидорианской» (в будущем) коалиции — с другой», и т. д.²¹

Давая характеристику якобинцам, автор, как бы сожалеет о том, что якобинцы частично вышли за пределы буржуазной программы. «Конечно, — говорит он, — если бы удалось осуществить буржуазную часть программы, — удалось бы избежать «9 термидора».²². Эта оценка якобинцев как исторически реакционной группы находится у т. Фридлянда в связи с другим его положением, примыкающим к этому, — положением, согласно которому якобинцы выступили как защитники и представители крестьянской демократии. Из всей трактовки т Фридляндом этого вопроса явственно вытекает, что он считает движение крестьянско-буржуазной демократии в эпоху буржуазно-демократических революций реакционным. Именно эта мысль является одной из основных в концепции т. Фридлянда.

Давая такую характеристику якобинцам и крестьянской демократии, автор целиком и полностью порывает со взглядами Ленина и Сталина на Великую французскую революцию

* * *

Для Ленина решающим в определении исторического значения якобинской диктатуры является, во-первых, то, что якобинцы представляли собою силу, способную на наиболее последовательную борьбу с феодализмом, абсолютизмом, во-вторых, то, что якобинцы были способны не только вести до конца борьбу с феодализмом, но и, толкаемые революционными устремлениями широких народных масс, в какой-то степени пойти дальше чисто буржуазных измерений того времени, что они, в-третьих, применяли наиболее революционные способы борьбы, наиболее последовательно проводя широкую, подлинно революционную для своего времени демократию, что они, наконец, действительно опирались на эксплоатируемые массы, на «низы» народа. Движение этих масс вело к формированию демократии в ее борьбе против либерализма, к формированию в будущем пролетариата как класса в той борьбе, которую он, не будучи еще отделен от мелкобуржуазной демократии, проводил против феодализма, против врагов буржуазии и демократий, начиная уже здесь отделяться от общедемократического фронта. Это осуществление требований «низов» демократии породило с неизбежностью стремления некоторой части якобинцев выйти за пределы капиталистической собственности. Так Сен-Жюст в его «фрагментах» — «О системе республиканских учреждений», о которых говорит т. Фридлянд, являлся представителем именно такой идеологии, которая стремилась стать антикапиталистической («антибуржуазная система эгалитарной республики», как выражается т. Фридлянд).

Разумеется все это не значит, что все выступления якобинцев, все их мероприятия шли только в интересах широких народных масс. Конечно нет. Мы знаем, что якобинцы, испытывавшие на себе сильное влияние зажиточных слоев мелкой буржуазии, проводили некоторые мероприятия, шедшие отнюдь не по линии защиты рабочих, а, наоборот, иногда направленные против них. Противоречивость положения мелкобуржуазной демократии сказывалась чрезвычайно сильно.

Это и понятно. Якобинцы, опиравшиеся на широкие народные массы, представляли собой политический блок различных социальных сил. В этом блоке были и рабочие, и крестьяне, и городская мелкая буржуазия, и ремесленники, и интеллигенция и т. д.²³ Все развитие якобинской диктатуры приводило к консолидации буржуазно-помешичьих сил в  их борьбе с якобинством, с одной стороны, и означало развитие социальных противоречий внутри и между различными силами, входившими в якобинский блок, — с другой стороны. Всякая буржуазная революция, в которой принимает участие широкая народная масса, есть живое противоречие. Живым противоречием была и Великая французская революция. Там не было классовой силы, способной поставить социалистические задачи и бороться за них. Там был однако тот «народ», то «четвертое сословие», которое отнюдь не было склонно слепо итти за буржуазией; тот «народ»,  прежде всего те рабочие, которые 14 июля 1789 г. разрушили Бастилию, которым 17 июля 1791 г. буржуазия устроила резню на Марсовом поле, впервые со всей яркостью показав, на какую зверскую жестокость способен этот эксплуататорский хищник; народ, заставивший буржуазию провозгласить — «отечество в опасности», составивший боевые отряды революционных армий, давших отпор наступлению феодальной европейской коалиции. Там был народ, совершивший революцию 10 августа 1792 г., через 10 месяцев свергнувший жирондистов, потом установившим революционную диктатуру. Там шла революционная масса, в лице якобинцев в короткий исторический срок расправившаяся с врагами революции, очистившая Францию от феодализма и крепостничества так, как не могла это сделать никакая другая социальная группа того времени. «Буржуазия с ее тревожной осмотрительностью, — писал Маркс, — не справилась бы с такой работой в течение десятилетий».

Однако нельзя не добавить, что масса, единая в своем революционном порыве против «старого порядка», была далеко не единой во всем том, что относилось к установлению новых общественных отношений, нового общественного строя. В соответствии с ростом противоречий внутри нового буржуазного общества развивались различные социальные устремления различных социальных сил, составлявших революционную демократию того времени. Эта демократия была предводительствуема якобинцами. Якобинцы в соответствии с этимоне представляли собой чего-либо единого, социально однородного. Якобинцы были блоком различных сил, представлявшим прежде всего рабочих и крестьян того времени, но также и мелкую городскую буржуазию и буржуазную интеллигенцию. Господствовавшая в якобинстве группа (робеспьеристы) больше всего испытывала на себе влияние мелкобуржуазных слоев и была способна в отдельные моменты на открытую антирабочую политику. Социальная программа якобинцев была соединением различных требований различных слоев.

Социальная программа и социальная политика якобинцев, будучи во многом противоречивыми, имели и реакционные черты. Когда Матьез изображает робеспьеристов только как героических борцов против сил «старого порядка», он скрывает реакционные черты робеспьеровского якобинизма, черты лица, грозно обращенного к пролетариату. Робеспьер свел борьбу с «бешеными», с коммуной; он был конечно двойственен, как и вся мелкобуржуазная демократия. Это, однако, не может помешать нам, при общей исторической оценке якобинцев, их действий считать их выразителями интересов самых демократических слоев того времени, способных на наиболее последовательную, революционную борьбу с феодализмом и абсолютизмом. Они более других политических «партий» того времени способны были выражать стремления и интересы широких народных масс. Именно поэтому Ленин и писал: «Историки буржуазии видят в якобинстве падение («скатиться вниз»). Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе  за освобождение. Якобинцы дали Франции лучшие образцы демократической революции и отпора коалиции монархов против республики...

«Якобинство» в Европе или на границе Европы и Азии в XX в. было бы господством революционного класса — пролетариата, который, поддержанный беднейшим крестьянством и опираясь на наличность материальных основ для движения к социализму, мог бы не только дать все то великое, (неискоренимое, незабываемое, что дали якобинцы XVIII в., но и привести во всемирном масштабе к прочной победе трудящихся. Буржуазии свойственно ненавидеть якобинство) Мелкой буржуазии свойственно бояться его. Сознательные рабочие и трудящиеся верят в переход власти к революционному угнетенному классу, ибо в этом суть якобинства...»²⁴

В другом месте Ленин писал, что «якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ»²⁵.

Тов. Фридлянд совершенно не понял этих слов Ленина и не заметил, что идеологическая форма, охватывавшая  стремления к равенству, к эгалитаризму, означала в то время одну из немногих развитых форм широких стремлений народных масс. Это стремление к эгалитаризму, будучи мелкобуржуазной утопией, реакционной по своему идейному содержанию, имея реакционные черты, вовсе не было реакционным по своей исторической, социальной роли в классовой борьбе того времени.

Тов. Фридлянд не понимает ни ленинского учения о роли крестьянской демократии в эпоху буржуазно-демократической революции, ни ленинского учения о роли идеологии. В статье «Две утопии» Ленин писал, что роль идеологии, например народнической идеологии, различна в различных социально-экономических условиях; народническая утопия — «спутник и симптом великого массового демократического подъема крестьянских масс» в условиях эпохи буржуазного преобразования; эта идеология становится реакционной, когда встает вопрос об экономическом освобождении пролетариата. Не трудно видеть, что этот общий методологический подход к оценке роли идеологий применим также в отношении исторических событий, имевших место и в Западной Европе в конце XVIII и в начале XIX в. Идеология эгалитаризма, как и идеология якобинизма вообще, стала впоследствии реакционной силой — это бесспорно, но тогда, в конце XVIII в., в период Великой французской революции, историческая роль ее заключалась не только в непосредственном значении идейного содержания данной идеологии; историческая роль якобинской идеологии была весьма своеобразна; она определялась прежде всего тем, что она была в значительной степени выражением движения широких народных масс.

Надо уметь видеть не только реакционные черты этой идеологии, но и демократические устремления широких масс, прогрессивные в самой своей основе. Это тем более относится к деятельности тех социально-политических групп периода Конвента, которые с полным правом могут быть названы предшественниками революционной борьбы пролетариата. Кстати сказать, «бешеные», конечно, не равны Робеспьеру, и Матьез фальсифицирует историю, когда изображает всю Великую французскую революцию, весь ее героический терроризм, всю героическую борьбу народа как дело Робеспьера. Жак Ру и Варле, «партия бешеных», гебертисты, систематически толкавшие правящую группу якобинцев к революционным мероприятиям, — вот кто прежде всего  были подлинные представители народа. Их стремления больше всего отражали стремления «низов» народа, широкую революционную массу.

Это именно про них говорил Энгельс, когда говорил о конечных выводах, сделанных Бабефом из идеи равенства 1793 г.

 Весьма любопытно в связи с этим отметить общую установку т. Фридлянда в вопросе о характере общественного развития в эпоху Великой революции. «Исторически, — пишет он, — по всем видимостям борьба со всеми остатками феодализма более соответствовала интересам пробуждающегося промышленного капитализма, чем попытка установить компромисс между буржуазными завоеваниями первых лёт революции и все еще значительными остатками прошлого».. Не трудно видеть, что это утверждение лишено того научно-классового анализа, которому учил Ленин: здесь вопрос о борьбе с феодализмом поставлен в общей форме, вне какой бы то ни было связи с вопросом о борьбе демократии с буржуазно-помещичьим либерализмом, вне связи с вопросом о гегемонии «общественных низов пролетариата» и мелкой буржуазии в решающие моменты революции. Тов. Фридлянд не понимает, что вопрос о том, как пройдет борьба с феодализмом, какими методами, решался живой борьбой классов; в балансе же сил этой борьбы пролетариат того времени играл далеко не последнюю роль.

Можно было бы привести не мало образцов именно такого подхода к изучению Великой французской революции, какой мы иллюстрировали сейчас на примере т. Фридлянда. В дискуссии по поводу «9 термидора»²⁶, которая имела место в Обществе историков-марксистов, высказывались например Утверждения, что, «в сущности говоря, вся политика мелкой буржуазии, начиная с мая-июня 1793 г. до 9 термидора, шла по линии интересов крупной буржуазии».

Представители этой точки зрения не понимают, что ходом классовой борьбы в то время было уже создано большое политическое различие между интересами крупной буржуазии и интересами движения широких народных масс. Вспомним, что общие высказывания Ленина о демократии и либерализме, о роли пролетариата в буржуазно-демократической революции имеют непосредственное отношение к Великой французской революции. Великая французская революция, по Ленину, не представляла собою такой революции, в которой все исторические действия совершались и в общем и в непосредственном смысле исключительно в интересах крупной буржуазии. Одно из основных указаний Ленина заключается в том (это было совершенно упущено в дискуссии, о которой мы говорим), что в Великой французской революции мы имеем не только борьбу буржуазии, но и борьбу широких народных масс, «низов» демократии, рабочих и крестьян; мы должны подходить к изучению этого крупнейшего исторического события, рассматривая его  также и под углом зрения исторического значения борьбы «общественных низов пролетариата», боровшихся тогда вместе с мелкобуржуазной демократией, значения этой борьбы для всего последующего развития классовой борьбы, под углом зрения участия рабочих, их роли в данной революции. Только при таком подходе можно правильно применять учение Ленина и Сталина о буржуазно-демократических революциях на Западе.

Слабость разработки ленинского исторического наследства сказалась очень сильно на разработке вопросов Великой французской революции. Очень часто не учитывают, что; у Ленина мы имеем огромный методологический и конкретно-исторический материал по этой проблеме, что у Ленина мы имеем не просто отдельные высказывания, а ответы на «все вопросы развития классовой борьбы в эту эпоху. Из того, что мы приводили выше, видно, что Ленин не раз давал освещение этому крупному историческому событию, не раз в борьбе с меньшевиками, со всякого рода, врагами рабочего класса устанавливал принципы нашего, большевистского изучения прошлого, давая и непосредственные ответы на конкретно-исторические вопросы этой эпохи. И это не только в работах, тематически посвященных западным, так сказать, темам. В статьях и речах но вопросам русской революции мы находим у Ленина ряд высказываний, касающихся опыта западноевропейского революционного движения, опыта борьбы пролетариата в западноевропейских буржуазно-демократических революциях. Основываясь на учении Маркса и Энгельса, опираясь на их указания о Великой революции во Франции, Ленин продолжал разработку учения Маркса и Энгельса, разработку истории борьбы — угнетенных классов и обогатил марксистскую историческую науку указаниями, освещающими конец XVIII в. и классовую борьбу того времени светом новой эпохи, в которую» он жил. Таким образом, целиком опираясь на Маркса — Энгельса, Ленин развил дальше учение о движущих силах Великой французской революции, как и вообще поднял на новую ступень всю методологию исторического исследования, вей историческую науку. Большевистские историки Великой французской революции должны изучить все высказывания Ленина и Сталина об этом крупнейшем событий. В свете ленинизма как марксизма эпохи империализма и пролетарской революции надо изучить всю мировую историю  борьбы пролетариата и вообще широких экоплоатируемых и угнетенных масс. В отношении Великой французской революции это приходится сказать тем более, что троцкисты создали свою «историю», свою концепцию этой революции — концепцию, представляющую собою прямую фальсификацию исторических событий, созданную ими в антибольшевистских, контрреволюционных целях.

В чем сущность троцкистского «учения» о Великой французской революции?

* * *.

Борьба троцкизма против большевистской партии и ее вождя т. Сталина имела, как известно, определенный классовый смысл. Она была борьбой буржуазии и ее агентов против построения социализма, против ленинизма. Эта борьба привела к полному разоблачению буржуазной сущности троцкизма, к отсечению троцкистов от ленинской партии, привела троцкистов в их борьбе против большевизма к тому, что они стали передовым отрядом контрреволюционной буржуазии, снабжающим буржуазию всем арсеналом борьбы против пролетарской диктатуры. Эта борьба имела целью: во-первых, доказать невозможность построения социализма в одной стране, тем самым разоружить пролетариат и Привести его к капитуляции перед международной буржуазией; во-вторых, привести рабочий класс в столкновение с трудящимся крестьянством и тем самым привести к гибели также пролетарскую диктатуру; в-третьих, эта борьба имела целью создание троцкистами своей собственной партии в противовес партии большевизма. Все эти устремления троцкистов, вся их оценка развития СССР, все их взгляды на вопросы классовой борьбы, пролетарской диктатуры были непосредственно связаны с отрицанием ими социалистического характера Октябрьской революции, социалистических возможностей ее, с отрицанием ими возможности союза пролетариата с широкими массами крестьянства и возможности социалистической реконструкции сельского хозяйства и т. д., т. е. все это было связано и вытекало из меньшевистской оценки Октября, из неверия в силы рабочего класса, из меньшевистского взгляда на крестьянство как на реакционную массу. В целях доказательства своих меньшевистских тезисов Троцкий прибегал к историческим аналогиям сравнивая Октябрьскую революцию с Великой французской революцией, обвиняя партию в перерождении и термидорианстве.

В этих целях Троцкий фальсифицировал как историю Октябрьской, так и историю Великой французской революции. В основе его исторических аналогий лежало имени о  отрицание социалистического характера нашей революции и троцкистско-меньшевистская теория взаимоотношений рабочего класса и крестьянства. Троцкий приравнивает буржуазную революцию конца XVIII в. к социалистической Октябрьской революции 1917 г. И там и здесь он видит одни и те же закономерности, одни и те же законы развития. Троцкому надо, было доказать, что крестьянство — контрреволюционная сила, что надо бороться против него, и Троцкий сооружает соответствующую схему исторического процесса, в которой высшие моменты различных революций различных эпох сводятся к одной и той же меньшевистской формуле: диктатура революционного города над страной. Что представляла собою Великая французская революция? Ответ Троцкого очень прост: она представляла собой «диктатуру революционного города над страной». Троцкий уверяет, что именно «так было в Великой французской революции». А что собой представляла Парижская коммуна 1871 г.? Троцкий и на это дает ответ: «Коммуна в своем развитии означала диктатуру рабочего Парижа над крестьянской страной». Троцкистские оценки революции 1905 г. настолько известны, что их приводить нет нужды. Лозунг «без царя, а правительство рабочее» имел своим основанием полное игнорирование революционных возможностей крестьянства и представление о революции как диктатуре города над крестьянской страной: Октябрьская революция, по этой же исторической схеме, совершилась в Петрограде одним приказом, а в провинции — «по телеграфу»; революция эта должна была быть диктатурой над крестьянской страной. Поразительная вещь! Решительно вся история всех революций, оказывается, была историей диктатуры над крестьянством!

Троцкий создал свою историю, свою в частности историю  Великой французской революции, всеми корнями своими уходящую в меньшевистское изображение исторического процесса. Тов. Сталин в своей речи на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1927 г., говоря о борьбе буржуазии в  1924 г. против советской власти и коммунизма, сказал: «Либералы и меньшевики, сменовеховцы и всякие ренегаты твердили тогда о неизбежности перерождения нашей партии. Вы знаете, что они брали тогда примеры из области французской революции, утверждая, что большевики должны потерпеть такое же крушение, какое потерпели в свое время якобинцы во Франции. Вы знаете, что исторические аналогии с французской революцией (крушение якобинцев) являлись тогда и продолжают являться теперь основным аргументом всех и всяких меньшевиков и сменовеховцев против сохранения диктатуры и возможности строительства нашей стране»²⁷. Глупые и невежественные обвинения насчет перерождения и термидорианства выставлялись троцкистами для того, чтобы скрыть тот факт, что «все переродившиеся и изгнанные из партии и Коминтерна оппортунистические элементы группируются вокруг троцкистской оппозиции, находя там себе приют и защиту»²⁸.

«Чем объяснить, — говорил т. Сталин, — что Рут Фишер и Маслов, Шолем и Урбанс, изгнанные из Коминтерна и Германской компартии как переродившиеся и ренегатские элементы, находят себе защиту и радушный прием именно в троцкистской оппозиции? Чем объяснить, что такие оппортунистические и действительно переродившиеся люди, как Суварин и Росмер во Франции, Оссовский, Дашковский в СССР, находят себе приют именно у троцкистской оппозиции? Можно ли назвать случайным, случайностью тот акт, что Коминтерн и ВКП исключает из своей среды этих переродившихся и действительно термидориански настроеныx людей, — Троцкий и Зиновьев принимают их в объятия, давая им приют и защиту; не говорят ли эти факты о том, что революционные фразы троцкистской оппозиции остаются фразами, а на деле оппозиция является сборным пунктом переродившихся элементов? Не говорит ли все это о том, что троцкистская оппозиция является гнездом и рассадником перерожденчества и термидорианства?» Для оправдания своей меньшевистской теории взаимоотношений рабочего класса и крестьянства, для оправдания своих капитулянтских позиций в вопросе о построении социализма Троцкий и троцкисты стали изображать нашу революцию по специально созданной схеме буржуазно-демократической революции конца ХVIII в., изображая ее как диктатуру города над крестьянством; для того, чтобы зaтушевать, скрыть тот факт, что «оппозиция является спорным пунктом переродившихся элементов», «является гнездом и рассадником перерожденчества и термидорианства» (Сталин), для того, чтобы затушевать тот факт, что оппозиция стала тогда создавать свою собственную партию из этих, переродившихся и термидорианских элементов, для этого Троцкий стал изображать дело так, будто бы в Великой французской революции якобинцы переродились и неизбежно должны были скатиться к термидорианской реакции. Клевета на партию и Ленина неизбежно повлекла за собою клевету и фальсификацию в отношении истории Великой французской революции, клевету и фальсификацию в отношении истории якобинской диктатуры, как и в отношении истории вообще.

Можно ли вообще сравнивать французскую революцию конца XVIII в. с Октябрьской революцией? Конечно можно. Весь вопрос в том, как сравнивать, что видеть и в той и в другой революции. Весь вопрос в том, заниматься ли невежественным аналогизированием, заниматься ли фальсификацией, или научно-историческим анализом различных рядов закономерностей в различных революциях. Ленин не раз сравнивал эти революции. Но как? Самое главное в этих сравнениях Ленина то, что он всегда подчеркивал их принципиально историческое различие. Так в своей статье «Очередные задачи советской власти», написанной в марте — апреле 1918 г., Ленин писал, что мы стоим неизмеримо выше достигнутого в 1793 г.; так как мы «ввели по всей России высший тип государства — советскую власть»²⁹, т. е., что мы осуществили победоносную социалистическую революцию, победоносную диктатуру пролетариата в отличие от буржуазной революции конца XVIII в., когда пролетариат не представлял самостоятельной, политической силы и не мог даже поставить задачу перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Приравнивать пролетарскую революцию XX в., основным содержанием которой явились и являются ликвидация классов, уничтожение классового неравенства, построение социалистического общества под руководством пролетариата и его партии, к буржуазной революции XVIII в., приведшей к усилению политического и экономического господства буржуазии, которая была тогда восходящим классом, — значит заниматься гнуснейшей фальсификацией, пошлой, бездарной игрой в исторические аналогии.

Совершенно ясно, что:

 «... Октябрьская революция не является ни продолжением, ни завершением Великой французской революции, целью французской революции была ликвидация феодализма для утверждения капитализма. Целью же Октябрьской революции является ликвидация капитализма для утверждена социализма» (Сталин).

Ведь недаром Ленин в статье «Об очередных задачах Советской власти» в том месте, где он сравнивает Октябрьскую революцию с французской конца XVIII в., подчеркивает, что самое главное в нашей революции — обеспечение условий социалистического строительства, о котором конечно не могли и думать вожди мелко-буржуазной демократии XVIII в., когда не было никаких материальных основ для социализма. Ленин пишет: «Буржуазия побеждена у нас, но она еще не вырвана с корнем, не уничтожена и даже не сломлена еще до конца. На очередь дня выдвигается поэтому новая, высшая форма борьба с буржуазией — переход от простейшей задачи дальнейшего экспроприирования капиталистов к гораздо более сложной и трудной задаче создания таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникнуть вновь буржуазия». Дальше он говорит, что, идя по пути создания таких условий, мы будем переходить к социалистическому обществу. Борьба за ликвидацию капитализма, борьба за бесклассовое общество, за социализм — вот что самое главное в нашей революции. Только с целью борьбы против ленинизма, против строящегося социализма можно ставить знак равенства между этими революциями, видеть в них одни и те же процессы. Октябрьская социалистическая революция попутно, мимоходом, разрешила и полностью завершила задачи буржуазно-демократической революции, имея своим основным содержанием задачи другого, неизмеримо более высокого, именно социалистического порядка. Поэтому-то Ленин в «Заметках публициста» писал, что «Российский пролетариат поднялся в своей революции на гигантскую высоту не только по сравнению с 1789 и 1793 гг., но и по сравнению с 1871 г.

И дальше, отмечая все то, благодаря чему мы поднялись на гигантскую высоту, Ленин особо подчеркивал как самое важное то, что:

«...мы создали советский тип государства, начали этим новую всемирно-историческую эпоху политического господства пролетариата, пришедшую на смену эпохе господства буржуазии»³⁰.

Совершенно ясно, что сравнение этих революций при смешении исторических закономерностей — пустая болтовня, долженствующая прикрыть капитулянтские позиции в отношении Октябрьской революции, борьбу против партии, возглавлявшей и возглавляющей эту революцию.

Ленин всегда беспощадно боролся против таких аналогизирований, скрывающих историческую действительность в угоду классовому врагу. В борьбе против «левых» коммунистов в 1918 г. Ленин особенно часто повторял, что «всяческие воспоминания 1792 г. и т. п. — одна революционная фраза. Повторяют лозунги, слова, боевые клики, а анализа объективной действительности боятся»³¹.

Примечания:

¹ Мы не касаемся здесь европейских революций 1848 г. и роли в них пролетариата. Совершенно очевидно, что между 1789 —1794 гг. № 1848 г. во Франции существует огромная разница. Пролетариат 1848 г. выступал, уже отнюдь не будучи слитым с мелкобуржуазной демократией, он выступал уже против буржуазии в целом, выступал уже против Луи-Бланов и всех предменьшевиков того времени. Борьба пролетариата в этот период, когда уже возник марксизм, представляет собою качественно иное явление, чем борьба рабочих в революции 1789—1794 гг.

² Ленин, Кто за союзы с кадетами, Соч, изд. 3-е, т. IX, стр. 373.

³ Ленин. Соч., изд. 3-е, т. XV, стр. 342.

⁴ Ленин, Плохая защита либеральной рабочей политики, Соч. изд. 3-е, т. XV, стр. 439

⁵ Ленин, Принципиальные вопросы избирательной кампании, Соч. изд. 3-е, т. XV стр. 343.

⁶ См. в другом месте: «Возьмем Великую французскую революцию. Она недаром называется великой. Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX в., тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции. Он во всех концах мира только то и делал, что проводил, осуществлял по частям, доделывал то, что создали великие французские революционеры буржуазии, интересам которой они служили, хотя они этого и не сознавали, прикрываясь словами о свободе, равенстве и братстве» (изд. 1-е, т XVI, стр, 221)

⁷ Ленин, Соч., изд. 3-е, т ХХIII, стр. 346

⁸ Ленин Соч. изд. 3-е, т. XX, стр. 116.

⁹ Сталин, Вопросы ленинизма, стр. 16.

¹⁰ Ленин, Соч., изд. 3-е, т. XXI, стр. 189.

¹¹ Ленин, О революционной фразе, Соч., изд. 3-е, т. XXII, стр. 263.

¹² Ленин, Можно ли запугать рабочий класс «якобинством»?, Соч., изд. 3-е, т. XX, стр. 556. 44

¹³ Маркс в 1847 г. в статье «Морализирующая критика и критизирующая мораль» (Маркс и Энгельс, Соч., т. V, стр. 205) дал именно такую характеристику роли пролетариата в процессе развертывания классовых битв в буржуазной революции во Франции в конце XVIII в. Маркс писал, что «победа пролетариата» в этой революции была «мимолетной», она оказалась «моментом в ходе самой же буржуазной революции», моментом, послужившим для дальнейшего ее развития.

Маркс писал о неизбежности, об исторической обусловленности этого, ибо победа пролетариата в полном смысле, в смысле освобождения пролетариата, построения социалистического общества, не могла быть в ту эпоху, когда в ходе истории, в ее «движении» не выработались еще материальные условия, создающие необходимые предпосылки для устранения буржуазного способа производствам следовательно — и окончательного падения политического господства буржуазии. Господство террора во Франции могло поэтому послужить лишь к тому, чтобы ударами своего страшного молота стереть сразу, как по волшебству, все феодальные руины с лица Франции. Буржуазия с ее тревожной осмотрительностью не справилась бы с такой работой в течение десятилетий. Кровавые действия народа лишь выравняли ей, следовательно, дорогу» (там же, стр. 205, 206).

¹⁴ Ленин, Речь на III Всероссийском съезде профсоюзов, Соч., изд 3-е, т. XXV, стр. 145.

¹⁵ Ленин, III Всероссийский съезд советов. Заключительное слово перед закрытием съезда, Соч„ изд, 3-е, т, XXII, стр. 223.

¹⁶ Фридлянд. История Западной Европы т I, стр. 147

¹⁷ «Историк-марксист», т  I и II

¹⁸ «Историк-марксист», т. II, стр. 172.

¹⁹ «Историк-марксист», т. I, стр. 94.

²⁰  «Историк-марксист», т, I, стр, 89.

²¹ «Историк-марксист», т. VII, стр 160, Подчеркнуто т Фридляндом,

²² Там же, стр. 170

²³См указания Ленина на этот счет в т XV, стр 195 во Франции «большей частью демократическое, ультрадемократическое, «слишком пламеннее» плебейство объединяло разнородные элементы низов».

²⁴ Ленин, Можно ли запугать рабочий класс «якобинством»?, Соч.  изд. 3-е, т. XX, стр. 556.

²⁵ Ленин, Шаг вперед, два шага назад, Соч., изд. 3-е, т. VI,стр.303.

²⁶ «Историк-марксист», т. II, стр. 171.

²⁷ Сталин, Об оппозиции, cтp. 742 (речь на об'единенном заседании Президиума ИККИ и ИКК 27 сентября 1927 г).

²⁸ Там же, стр. 716.

²⁹ Ленин, Соч., изд. 3-е, т. XXII, стр. 444.

³⁰ Ленин. Соч., изд. 3-е, т XXVII, стр. 198, 201 и др. Подчеркнуто нами. — И. Т.

³¹ Ленин, Собр. соч., изд. 1-е, т. XV, стр, 94. Подчеркнуто нами. — И. Т.