Последние полгода жизни Владимира Ильича

Последняя болезнь Владимира Ильича разразилась 9-го марта 1923 года, она выразилась в потере речи, в усилении паралича правой руки и ноги, захватила отчасти и левую сторону — Владимир Ильич долгое время не мог правильно направлять действия левой руки. Болезнь распадается на два периода. В первый период, продолжавшийся до июля, шло еще ухудшение. Этот период связан с тяжелыми физическими страданиями и тяжелыми нервными возбуждениями, в июле было желудочное заболевание с повышением температуры. С этого момента, после некоторого времени большой слабости, началось непрерывное улучшение, хотя и очень медленное, которое было прервано лишь смертью.

Первый период был очень тяжел — больного нельзя было оставлять ни на минуту одного, при нем постоянно была сестра, к нему постоянно входил дежурный врач, были беспрерывные консультации. Сестры были очень хорошие — опытные, внимательные, заботливые. Одна из сестер, Екатерина Ивановна Фомина, была та же, которая ухаживала за Владимиром Ильичем в 1918 г., когда его ранили, и к которой он всегда очень хорошо относился. Врачи делали все, что могли, но положение было отчаянное. Об этом первом периоде Владимир Ильич старался впоследствии не вспоминать — не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали. В этот первый период вопрос шел главным образом о спасении жизни.

Во второй период — с июля — шло выздоровление. Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильнее работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение. Владимир Ильич много шутил, смеялся, даже напевал иногда «Интернационал», «Червоный штандар», «В долине Дагестана».

Ильич у нас в июле сбежал. Жили мы в Большом доме, а рядом во флигеле жил управляющий совхозом, старый партийный товарищ, бывший рабочий, которого Ильич знал с 1891 г. еще по Самаре, Алексей Андреевич Преображенский. Вывезли мы Ильича на прогулку, устроились в беседке около флигеля. Услышал Ильич, что во флигеле теперь живет Алексей Андреевич, и рванулся туда. Помогли ему взобраться по лестнице, крепко обнял он Преображенского, сел около него и стал говорить. У того больное сердце, побелел он весь, губы трясутся, а Ильич все говорит,рассказывает про переживаемое. Слов у Ильича не было, мог только говорить «вот», «что», «идите», но была богатейшая интонация, передававшая все малейшие оттенки мысли, была богатейшая мимика. И мы, окружающие — Мария Ильинична, я, санитары, все больше и больше понимали Ильича. Не только богородские рабочие, с которыми виделся Владимир Ильич1, ушли уверенные, что он говорит, но специалист по восстановлению речи2, следивший последнее время за занятиями Владимира Ильича, говорил за пару дней до смерти Владимира Ильича: «Он непременно будет говорить, при такой степени сознательности не может человек не говорить, этого не бывает, он, в сущности, уже говорит, у него нет только памяти на словесные образы слов».

И вот Ильич, ушедший от врачей, сестер милосердия, от больничного режима, сидел около Преображенского и говорил. Пробыл он там три дня3. Когда я приходила туда, он говорил, что и нам с Марией Ильиничной тоже надо перебраться во флигель, еле удалось его убедить вернуться. Уговорили только тем, что сказали, что Преображенский болен, что мы стесняем его и его семью.

В Большом доме мы устроили Владимира Ильича так, как он хотел: в той комнате, в которой он жил раньше, до болезни — самой скромной во всем доме — сняли со стен картины, поставили ширму, поставили кресло, столик. Комната и теперь стоит так, как была. Кресло стояло против окна, а из окна было видно село Горки. Как-то раз (кажется, в декабре 1920 года4) Ильич был в Горках. В самую большую избу набились все хозяева деревни, негде было яблоку упасть. Ильич делал доклад, а после долго беседовал с собравшимися. Заботился он потом о том, чтобы провели электричество в Горки (что и было сделано), чтобы давали крестьянам семена, рассаду, машины.

Последние месяцы Владимир Ильич любил, когда он сидит и занимается, чтобы были у него перед глазами Горки.

Во вторник, 31-го июля, последний раз у него было возбуждение. Потребовал он, чтобы не ходили к нему больше врачи — потом пускал к себе еще некоторое время профессора Осипова, но разговоры о болезни не допускались. На В. Н. Розанова и Ф. А. Гетье, лечивших его раньше, он смотрел не как на врачей, а как на добрых знакомых. Не как на доктора, а как на товарища смотрел он на В. А. Обуха. Последние месяцы врачи наблюдали Владимира Ильича лишь из соседней комнаты. Стал он тяготиться и сестрами милосердия — и хоть сдерживался, но видно было, что их присутствие ему тяжело.

В конце концов ухаживающий персонал свелся к трем санитарам: Николаю Семеновичу Попову, только что окончившему молодому врачу — он же делал Владимиру Ильичу и массаж правой руки, Владимиру Александровичу Рукавишникову и Зорьке5, студентам старшего курса. Все это была партийная публика, бесконечно преданная Владимиру Ильичу, старавшаяся угадать каждое его желание, с глубоким волнением следившая за ходом его болезни. Владимир Ильич не мог не чувствовать этого и горячо к ним привязался. У него светлело лицо, когда они входили в комнату, он шутил и смеялся с ними. Они внесли в нашу жизнь молодую жизнерадостность и создали в значительной мере ту атмосферу уверенности в выздоровлении и спокойствия, которая облегчила Владимиру Ильичу последние месяцы существования. По саду возил Владимира Ильича в кресле и ездил с ним на охоту заведующий охраной Петр Петрович Па кал н. Для него Владимир Ильич тоже был дорог. Уже с 1922 года Петр Петрович всегда сопровождал Владимира Ильича во время прогулок, ни на шаг не отставая от него, исполнял все его желания. Во время последней болезни он особенно заботливо и внимательно относился к Владимиру Ильичу. Но и все другие — стряпавшая для Владимира Ильича латышка, прислуживавшая за столом работница с фабрики Мосшвей Е. Смирнова, товарищи шоферы, товарищи из охраны, монтер — тов. Хабаров — все жили мыслью, как бы сделать Владимиру Ильичу все получше. И он чувствовал, не мог не чувствовать этого. Он любил, когда я рассказывала ему что-либо об окружающих — о санитарах, о Смирновой, о Петре Петровиче. Мария Ильинична заботилась не только о Владимире Ильиче, но и о всех окружающих его.

Во вторник, 31-го июля, когда у Владимира Ильича было возбуждение, я была в Москве, на другое утро он рассказывал мне, что дело иметь с врачами бесполезно, так как все равно вылечить они не в состоянии — ходить не может, руки не действуют, речи нет.

К этому времени у меня явилась надежда на выздоровление. Я рассказала Владимиру Ильичу как умела, почему я думаю, что он выздоровеет. И говорили мы еще о том, что надо запастись терпением, что надо смотреть на эту болезнь все равно как на тюремное заключение. Помню, Екатерина Ивановна, сестра милосердия, возмутилась этим моим сравнением: «Ну, что пустяки говорите, какая это тюрьма?» Я говорила о тюрьме вот почему. Помнила я, как сидел Владимир Ильич в 1895 году в тюрьме. Он развил там колоссальную энергию. Кроме того что он в тюрьме работал — подбирал и обрабатывал материалы к своей книжке «Развитие капитализма в России», писал листки, написал нелегальную брошюру «О стачках», руководил из тюрьмы работой организации — он связался и с товарищами по тюрьме, завел с ними обширную переписку (письма писались молоком и лимоном в книжках между строк), бодростью и заботой о товарищах дышало каждое его письмо... «Затыкайте фортку тряпкой, чтобы не дуло...», надо позаботиться о том-то, тому-то нужна такая-то книжка и т. д. и т. п.

В 1914 году Владимира Ильича арестовали в Галиции по подозрению в том, что он русский шпион. Арестовали и посадили в местную тюрьму в местечке «Новый Тарг». Очутился он вместе с сидевшими там раньше «преступниками». Большинство было темных забитых крестьян — кто не выполнил каких-то формальностей, у кого документы оказались не в порядке, кто каких-то налогов не внес. Сидели там и местные протестанты, имевшие мужество восставать против сильных и подведенные теми под тюрьму. И в их среду внес Владимир Ильич бодрость. Во время свиданий он передавал: надо найти защитника для такого-то, позаботиться о семье такого-то... Он писал им заявления, растолковывал, что надо делать. «Бычий хлоп» — прозвали его сидевшие в тюрьме крестьяне, т. е. крепкий, сильный.

Потому-то я и говорила Владимиру Ильичу, что болезнь надо рассматривать как тюрьму, когда человек поневоле на время выпадает из работы.

И Владимир Ильич переносил свою болезнь так же бодро, как раньше он переносил тюрьму. Был и тут таким же «бычьим хлопем». Раз, в припадке отчаяния, что не могу догадаться, что он хочет сказать, я малодушно заплакала. Владимир Ильич посмотрел на меня, вынул из кармана носовой платок и подал мне.

Как в тюрьме, Владимир Ильич все время заботился о других, смотрел, есть ли валенки у санитаров, когда кто из них приезжал, спрашивал, покормили ли их. Раз Мария Ильинична была в Москве, приехал Николай Семенович, и я не позаботилась, чтобы его тотчас покормили. Владимир Ильич потребовал, чтобы его подвезли к буфету, вынул оттуда масло, сыр, хлеб, поставил Николаю Семеновичу и потом укорительно качал головой, что же, мол, не позаботились. Как заботливо угощал он В. Шумкина, старого партийного товарища, рабочего, приезжавшего к нам6  и живущего теперь в Горках.

Как заботился он о сапожнике, делавшем ему специальные сапоги и приезжавшем для примерки.

Когда ездил на прогулку за пределы сада, Владимир Ильич особенно  как-то  старательно  кланялся   встречавшимся  крестьянам, рабочим, малярам, красившим в совхозе крышу. И к детям был внимателен и ласков Владимир Ильич. Когда осенью жил у нас племянник Владимира Ильича, Витя7 шестилетний мальчик, с товарищем Лешей Павловым8, какими ласковыми глазами следил Ильич за ребятами, внимательно прислушивался к их детской болтовне, ласково смеялся, смотрел, как слушают они сказки, заботился, чтобы ничем их не стесняли.

Владимир Ильич не любил, когда его «развлекали», тяготился этим. Но, если видел, что что-либо доставляет удовольствие другим — охотно шел на это. Так было с грибами, с кинематографом, со стереоскопом.

Та форма болезни, которая была у Владимира Ильича, допускала восстановление речи. Быстрота и полнота этого восстановления зависят в очень сильной степени от того, насколько человек способен к упорному труду над собой, насколько систематически, неустанно может он работать. Не имевшим дело с такого рода больными трудно себе представить, какой колоссальный труд — завоевание способности речи, тут приходится бороться с рядом неслыханных трудностей, о которых здоровый обычно и понятия не имеет. У Владимира Ильича была та форма потери речи, при которой сохранено полное понимание чужой речи, понимание читаемого про себя, но утрачена способность говорить, читать вслух и писать.

Врачи, наблюдавшие Владимира Ильича, констатировали у него необычайную силу воли, инициативу, выдержку, систематичность в работе. Они считали, что налицо все данные за то, что у него восстановится речь, одновременно восстановилось бы и чтение вслух и письмо.

В среду, 1-го августа, я рассказала Владимиру Ильичу, как обстоит дело с речью и предложила ему заниматься с ним. И вот мы занимались с ним изо дня в день, вплоть до 21-го января, до дня смерти. Пропустили лишь два раза — раз, когда ездил Владимир Ильич в Москву9, другой,— когда после утра, проведенного на охоте, он очень устал и ему нездоровилось. Во время занятий Владимир Ильич очень увлекался и радовался каждому завоеванию. Еще за неделю до смерти, в воскресенье, он страшно был рад, что преодолел одну трудность в письме. Улучшение шло непрерывно. Восстановилась отраженная речь — говорил Ильич своим обычным голосом, с обычными интонациями, все лучше шло чтение вслух, были большие успехи в письме, создавался солидный фундамент для самостоятельной речи. Профессор Фельдберг считал, что к лету Владимир Ильич будет говорить.

Если Владимир Ильич чем-нибудь расстраивался, он начинал заниматься, и это успокаивало его.

Занятия давали ему уверенность в выздоровлении. Радовался он и возможности самостоятельно ходить, спускаться и подниматься по лестнице без чужой поддержки. Пугали только время от времени начавшиеся повторяться припадки дурноты. Хоть и были они мимолетны, но каждый раз охватывал ужас нового ухудшения.

Начав заниматься, Владимир Ильич скоро установил, что про себя он может читать. И тогда (это было 10-го августа) он настоял, чтобы ему давали газету. Газету он читал ежедневно, вплоть до дня смерти, сначала «Правду», а потом просматривал и «Известия». Мы очень боялись волнующего влияния газеты, но отнять у Ильича газету, лишать его этой связи с миром было немыслимо. Установился такой порядок: после того как Владимир Ильич сам просматривал газету, я прочитывала ему телеграммы, передовицу, статьи по его указанию. Сам он очень быстро ориентировался в газете, что прямо поражало докторов, и не позволял пропускать ничего существенного. Раз я пропустила про покушение на дочь тов. Раппопорта и была в этом уличена10. Мы не торопились рассказывать о смерти Воровского, но незадолго до начала процесса Владимир Ильич разыскал в газете упоминание об убийстве и спросил, в чем дело. С громадным вниманием и напряжением выслушал он сообщение об убийстве и потом все время внимательно следил за процессом. В связи с чтением газеты Владимир Ильич постоянно спрашивал меня то о том, то о другом товарище, посылал — если я не знала сама — справиться по телефону. Спрашивал также о Потресове, об Аксельроде, о Станиславе Вольском, о Богданове. В связи с Аксельродом спросил о Мартове. Я сделала вид, что не поняла.

На другой день он спустился вниз в библиотеку, в эмигрантских газетах разыскал сообщение о смерти Мартова и укорительно показал мне. Спрашивал о Горьком и волновался, прочтя известие о его болезни. Он внимательно следил за библиографией, указывая книги, которые надо достать ему, разыскал в объявлениях извещение о выходе в Петрограде «Звезды» с его статьей, раньше нигде не напечатанной11. Просил достать вновь вышедшую книжку «о мясниковщине». Статьи он выбирал так, как выбирал бы здоровый. Просил читать ему вслух лишь то, что содержало фактический материал, просил, например, прочесть заметку о финансовых реформах Гильфердинга12, статью о гарантийном банке, статью Ларина о калькуляции Госиздата, сообщения о Германии, Англии в особенности. Агитационные статьи перечитывать не просил. Очень я боялась партдискуссии. Но Владимир Ильич захотел ознакомиться лишь с основными документами и только, когда началась партконференция, просил читать отчет весь подряд13.  Когда в субботу Владимир Ильич стал, видимо, волноваться, я сказала ему, что резолюции приняты единогласно. Суббота и воскресенье ушли у нас на чтение резолюций14. Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы. Газета облегчала отгадывание вопросов Владимира Ильича. Отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь прожита вместе, знаешь, что какие ассоциации у человека вызывает. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопросительная интонация слова «что» после этого означает вопрос о Потресове, об его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать.

Кроме газеты, читали и книжки. Нам присылали все вновь выходящие книжки. Владимир Ильич просматривал приходящие пачки и отбирал те книги, которые его интересовали — о НОТе15, о финансах, сочинения Воровского, Троцкого, литературу, связанную с партдискуссией, «Под знаменем марксизма», новую хрестоматию «Красный сказ»16, Хрестоматию классовой борьбы17, Коваленского «Сегодня и завтра»18, Замысловской «За сто лет»19, атласы, справочники.

Он любил, чтобы вечером читать ему что-нибудь вслух: читали усиленно Демьяна Бедного, стихи из сборника революционных стихотворений, Беранже. Читали несколько вечеров подряд «Мои университеты» Горького; сначала Владимир Ильич просил прочесть о Короленко, потом читали и другие статьи, помещенные в этой книжке. Отложил Владимир Ильич себе рассказ Джека Лондона, попробовали читать, но сразу наткнулись на подкрашенный такой махровой буржуазной моралью рассказ, что Владимир Ильич только засмеялся и рукой махнул.

Читал и сам. Как-то, смеясь, показал Н. С. Попову место из книжки Троцкого «Вопросы быта», где говорится о новых именах,которые дают детям (у Попова дочку зовут ИККИ: Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала), другой раз просил перечесть ему место из книжки Троцкого, где дается характеристика марксизма и ленинизма... Мне казалось, что ко многому он стал подходить как-то по-другому, точно он смотрит издали и подводит какие-то итоги, прочтет, перечтет еще раз и задумается. Тов. Хаймо из Коминтерна передал Владимиру Ильичу стенной календарь, изданный Коминтерном. Владимир Ильич подолгу рассматривал этот календарь. Смотрел также дружеские шаржи Дени20  и всякие иллюстрации, которые раздобывала ему Марья Ильинична.

Со свиданиями дело налаживалось плохо — раньше всего он случайно встретился с Евгением Алексеевичем Преображенским21, очень обрадовался, но на вопрос, доволен ли он, покачал головой. Виделся с Евгением Алексеевичем еще раз, потом два раза с Иваном Ивановичем Скворцовым, с Пятницким22, с Воронским23, с Шумкиным24, Панковым (крестьянином, ставящим в Горках хозяйство)25, с богородскими рабочими, с Крестинским. Каждое свидание волновало Владимира Ильича, это было видно по тому, как он двигал после свидания стул, как судорожно придвигал к себе доску и брался за мел. На вопрос, не хочет ли он повидать Бухарина, который раньше чаще других бывал у нас, или еще кого-нибудь из товарищей, близко связанных по работе, он отрицательно качал головой, знал, что это будет непомерно тяжело. Но он очень охотно слушал рассказы о них. После каждой поездки в город надо было рассказать, что делала и кого видела. Каждый раз — я ездила в Москву редко, обычно раз в неделю после обеда — Владимир Ильич давал поручения. В начале октября Владимир Ильич раз собрался со мной ехать в город. Тогда врачи боялись, как бы он не захотел там остаться, и потому мы всячески отговаривали его от поездки, но в один прекрасный день он отправился в гараж, сел в машину и настоял, чтобы ехать в Москву26. Там он обошел все комнаты, зашел к себе в кабинет, заглянул в Совнарком, потом захотел поехать по городу — ездили мимо сельскохозяйственной выставки. Разобрал свои тетрадки, отобрал три тома Гегеля, взял их с собой... На другой день стал торопить ехать обратно в Горки. Больше разговора о Москве не было.

В автомобиле в сентябре и октябре ездили много. Владимир Ильич любил лес, простор и охотно ездил на прогулки, указывая, куда надо ехать. Местность он хорошо знал. Зимой в солнечные дни тоже ездили в лес — товарищи брали с собой ружья, раза два брали с собою собак. Видели несколько раз лису, зайчишку. Владимир Ильич любил эти поездки, но нас с Марьей Ильиничной не брал с собой. Еще в субботу ездил он в лес, но, видимо, устал и, когда после обеда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрывал глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле. Последние месяцы он не спал совершенно днем и даже старался сидеть не на кресле, а на стуле. Вообще, начиная так с четверга, стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у Владимира Ильича ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой. Но на вопрос, не болит ли что, отвечал отрицательно. В субботу 19-го вечером он стал объяснять Николаю Семеновичу, что видит плохо. Николай Семенович посмотрел его глаза, сказал ему, что у него конъюнктивит, надо промыть глаза борной, очистить желудок и завести темные очки.

В воскресенье пригласили профессора Авербаха27. Владимир Ильич встретил его очень ласково, охотно отвечал на все вопросы, немного успокоился.

В понедельник28 пришел конец. Владимир Ильич утром еще вставал два раза, но тотчас ложился опять. Часов в 11 попил черного кофе и опять заснул. Время у меня спуталось как-то. Когда он проснулся вновь, он уже не мог совсем говорить, дали ему бульон и опять кофе, он пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди. Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд. Владимир Александрович29  и Петр Петрович30  держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать   смерти   ложилась   на  мертвенно   побледневшее   лицо.

Профессор Ферстер и доктор Елистратов вспрыскивали камфору, старались поддержать искусственное дыхание, ничего не вышло, спасти нельзя было.

Примечания:

1 Делегацию рабочих Глуховской мануфактуры (П. А. Холодову, Д. В. Кузнецова, К. И. Гусева, Г. Н. Козлова, Н. Н. Сергеева, И. Н. Воронцова) Ленин принял позднее 17 часов 2 ноября 1923 г. Они привеали в подарок Ленину несколько саженцев вишни, вручили адреса от рабочих и управления фабрики, рассказали о ее работе, настроениях рабочих, деятельности партийной и профсоюзной организаций. Прощаясь с рабочими, Ленин обнял 60-летнего Кузнецова, который повторял: «Я рабочий, кузнец, Владимир Ильич, я кузнец. Мы выкуем все, что ты наметил». Проводив гостей, Ленин до 2 часов ночи просматривал привезенные ими адреса. Ред.

2 Имеется в виду профессор по восстановлению речи Б. Ф. Фельдберг. Ред.

3 В. И. Ленин жил у А. А. Преображенского с 21 по 23 июля 1923 г. Ред.

4 Поездка в село Горки состоялась 9 января 1921 г. Ред.

5 Настоящее имя и фамилия Зорьки — Казис Римша. За доброту, за мягкий нрав Владимир Ильич называл его «Зорькой». «Зорька моя ясная» — бывало, говорил Ильич. Это имя прижилось. Впоследствии Римша и сам начал подписываться «Зорька — Римша», часто только «Зорька». Он, как и Н. С. Попов и В. А. Рукавишников, ухаживал за больным Лениным с марта 1923 года до самой его смерти. Ред.

6 В. Г. Шумкин приезжал в Краков за нелегальной литературой в октябре 1912 г. Ред.

7 Виктор Дмитриевич Ульянов — сын Д. И. Ульянова. Ред.

8 Алексей Михайлович Павлов. Ред.

9 В Москву В. И. Ленин выехал 18 октября 1923 г. и вернулся в Горки 19 октября в 19 часов очень довольный. Ред.

10 При чтении Владимиру Ильичу газеты «Правда» № 213 за 21 сентября 1923 г. Н. К. Крупская, боясь взволновать его, пропустила заметку о покушении на дочь Ш. Л. Раппопорта, специального корреспондента газеты «Известия ЦИК СССР» во Франции, Ф. Ш. Раппопорт. Ред.

11 Речь идет о статье В. И. Ленина «О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме», написанной в августе — октябре 1916 г., опубликована в журнале «Звезда». Пг. (Л.), 1924. № 1. С. 111 — 117; № 2. С. 179 — 203 (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 77 — 130). Ред.

12 См.: Правда. 1923. № 190. 25 авг.; № 191. 26 авг.

13 Речь идет о XIII Всероссийской конференции РКП (б), проходившей в Москве 16 — 18 января 1924 г. Ее материалы публиковались в газете «Правда» (1924. № 14 — 17. 17 — 20 янв.). Конференция обсудила очередные задачи экономической политики, партийного строительства и вопросы международного положения СССР;

подвела итоги дискуссии, навязанной партии Троцким и его сторонниками. Она резко осудила троцкизм как мелкобуржуазный уклон, как ревизию ленинизма и одобрила ленинскую линию Центрального Комитета Ред.

14 Резолюции XIII конференции РКП(б) Н. К. Крупская читала Ленину 19 —  20 января 1924 г. Ред.

15 НОТ — научная организация труда. Ред.

16 Имеется в виду хрестоматия С. И. Кочетова «Красный сказ» (Изд. 2-е. М., 1923). Ред.

17 Речь идет о книге Хрестоматия по истории классовой борьбы. Ч. 1 — 3 (Пг., 1923). Ред.

18 Коваленский М. Н. Вчера и завтра (М.-Пг., 1923). Ред.

19 Замысловская Е. За последние сто лет (М.-Пг., 1923). Ред.

20 В. И. Ленин просматривал альбом В. Н. Дени «Политические рисунки» (М., 1923) 9 октября 1923 г. Ред.

21 Е. А. Преображенский — член коллегии Наркомфина. Ред.

22 В. И. Ленин встретился с заместителем председателя редколлегии Госиздата И. И. Скворцовым-Степановым и с секретарем Исполкома Комитерна И. А. Пятницким 29 ноября 1923 г. Ленин с интересом слушал их рассказ о ходе перевыборов в Московский Совет, о работе ИККИ, о положении в Коммунистической партии Италии, о предстоящих парламентских выборах в Англии и о позиции Компартии этой страны, о положении в Германии и др. Ред.

23 Редактор журнала «Красная новь» А. К. Воронский и полпред РСФСР в Германии Н. Н. Крестинский посетили Ленина 16 декабря 1923 г. Ред.

24 Во второй половине 1923 года В. И. Ленин встретился с рабочим В. Г. Шумкиным, который жил в Горках. Ред.

25 В сентябре 1923 г., не позднее 9-го, М. И. Ульянова по просьбе Ленина поручила заведующему хозяйством совхоза «Горки» А. Г. Панкову ознакомиться с Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставкой и рассказать о ней Ленину. 11-го сентября Ленин слушал рассказ А. Г. Панкова о выставке и о работе совхоза. Ред.

26 Поездка в Москву состоялась 18 — 19 октября 1923 г. Ред.

27 Профессор М. И. Авербах консультировал Ленина 20 января 1924 г. с 22 часов до 22 часов 45 минут. Ред.

28 21 января 1924 г. Ред.

29 В. А. Рукавишников. Ред.

30 П. П. Пакалн. Ред. 

Впервые напечатано не полностью.
Известия ЦК КПСС 1989. № 4.

Joomla templates by a4joomla