Самым замечательным за все время эмиграции после 1905 года была борьба за партию.
Теперь кажется странной даже постановка вопроса: неужели были времена, когда нужно было бороться за партию, доказывать необходимость существования партии? Между тем были времена, про которые поэт когда-то сказал: «Бывали хуже времена, но не было подлей».
Еще в 1906 году, после того как Плеханов написал свою пошло-знаменитую фразу про Декабрьское восстание: «Не надо было браться за оружие», стали появляться за границей ренегаты, оплевывавшие героическую декабрьскую борьбу пролетариата. В большинстве случаев это были трусы и дезертиры. Плеханов и меньшевики давали им возможность пышными фразами о «переоценке методов борьбы» прикрывать свой трусливый отход от революции... Одной из главных отрицательных черт у великого Плеханова было неуменье разбираться в людях, и много тогдашнего эмигрантского мещанства напрасно трепали имя основоположника марксизма.
Сначала щедринские премудрые пескари, забившись в эмигрантский песок, морщили нос против вооруженного восстания; потом, по логике вещей, они стали морщить нос против нелегальной партии. Опять сказалась слабость Плеханова как организатора. Ленин не раз учил нас: «Говорите не просто то, что вам хочется сказать, но взвешивайте раньше, как воспримут ваши слова массы». Как же не понимал Плеханов, что, осуждая вооруженное восстание, он тем самым расчищал дорогу ликвидаторам, стремившимся ликвидировать нелегальную революционную партию пролетариата? Не говоря уже о том, что знает теперь каждый пионер, что вооруженное восстание 1905 года было репетицией восстания 1917 года, что без восстания 1905 года, может быть, не было бы победоносным восстание 1917 года,— не говоря уже обо всем этом, как не понимал революционер Плеханов, что он подготовляет путь контрреволюционерам-ликвидаторам? Меньшевистская схема съела у теоретика Плеханова его революционное чутье, и он очутился в их лагере.
Итак, «премудрые» Миши, прикрываясь авторитетом Плеханова, «громили» тактику вооруженной борьбы; премудрые Потресовы потом открыто стали нападать на партию пролетариата, требуя ее ликвидации и замены ее партией, угодной царскому вешателю, министру Столыпину. Среди «революционной» мелкобуржуазной интеллигенции росло ренегатское движение «вехизма» (они, изволите ли видеть, «меняли вехи», а на деле попросту сворачивали на открытый путь контрреволюции); тюрьмы были переполнены борцами революции; революционные организации разгромлены; движение пролетариата все падало; военно-полевые суды не поспевали вешать революционеров. Реакция душила, «общество» ей помогало, ликвидаторы объективно содействовали ей. Все слилось в хоре оплевывания революции, все топтали ногами тела истерзанных борцов.
Вот какие были «подлые» времена! И если я теперь, пробегая в памяти свою жизнь, выбираю наиболее важные в ней моменты, то именно эти годы моей революционной работы дают мне наибольшее удовлетворение, ибо я был тогда и остался верным учеником и соратником Ленина! Мы старались во главе с Ильичем возродить, сохранить нашу революционную партию.
Надо конкретно представить себе всю «подлость» тогдашней исторической обстановки, чтобы понять, что значил тогда громкий голос Ленина за восстание, за партию. Среди гама «ликующих» контрреволюционеров и «праздно болтающих» меньшевиков этот голос был почти одинок. В эмигрантщине его голос был встречен градом насмешек, а в России Столыпин старался запрятать в тюрьму и вздернуть на виселицу всякого, кто прислушивался к этому голосу. А Ленин прямо заявлял: пролетариат поступил совершенно правильно, что поднял восстание 1905 года; сейчас главнейшая задача — восстановить и укрепить революционную, а следовательно, нелегальную партию пролетариата, которая должна продолжать непримиримую борьбу с царизмом и капитализмом; ликвидаторы — не социалисты, а столыпинцы; с ними должна быть непримиримая борьба, как с агентами царизма и капитализма в рабочей среде.
Все это теперь ясно и бесспорно. Но все это тогда, в черной ночи реакции, казалось даже многим большевикам неясным и спорным. Нашлись и в наших рядах такие товарищи, которые считали, что Ленин ставит вопрос «чересчур резко», что нельзя так отмежевываться от меньшевиков, что должно быть примирение с ними. И Ленин с тою же революционной последовательностью пошел против своих вчерашних друзей, а ныне примиренцев. В письме Ленина ко мне в этот тяжелейший момент жизни партии (перед тем из нашей группы ушли демонстративно с заседания примиренцы, в знак протеста против резкой постановки вопроса в отношении меньшевиков-ликвидаторов), указывая на этот уход, Ленин писал характерную фразу: «Я рад, что путаники отошли». Так не падал духом Ильич даже тогда, когда колебалась часть его собственных рядов,— так он был уверен в правоте своей линии. Ильич звал меня поскорее налаживать дело.
Все крепче сжимал он руль в своих руках. И вдруг раздался громкий и авторитетный голос поддержки Ленину. Это был голос Плеханова: «Да здравствует подполье!» Старого революционера-подпольщика стошнило от общества меньшевиков-ликвидаторов, и он выступил с блестящей статьей под приведенным выше лозунгом. В посрамление наших примиренцев Плеханов, как всегда, ясно, просто и понятно писал: «Если вы хотите жить, то вам нельзя оставаться в мире с человеком, поставившим себе целью убить вас. И точно так же, если вы хотите, чтобы ваша партия продолжала существовать, вы не можете мириться с людьми, желающими ее ликвидировать. Тут надо выбирать одно из двух: или приверженность к партии, или мир с ликвидаторами. Третьего тут быть не может».
Вскоре образовалась группа меньшевиков-плехановцев; мы постарались поскорее довести до сведения российских меньшевиков позицию Плеханова; такие же группки стали образовываться и в России. Из националов поляки твердо стали на позицию большевиков в этом вопросе. Плеханов в своем «Дневнике социал-демократа» стал настойчиво проводить свою точку зрения и громить ликвидаторов, хотя иногда и скатывался на позиции примиренца.
Наша экспедиция усиленно заработала. И здесь опять сказалась заслуга перед революцией верной соратницы Ленина, Надежды Константиновны. Самое главное было в этот момент — руководить рабочим движением в России, быстро откликаться на все события, сообщать директивы Ленина, информировать о работе Плеханова и плехановцев. Словом, связь и информация были одним из необходимейших условий скорейшего восстановления организации и выпрямления линии партии.
Надежда Константиновна прекрасно поставила и то и другое. Кропотливо, по ночам, писала она письма и разбирала шифры. Старательно нагружала она всякого, кто ехал в Россию и брался передать литературу. Делалось это так. Сшивался пояс из нелегальной литературы, напечатанной обыкновенно для легкости и большей емкости на папиросной бумаге. Такой простеганный пояс в сантиметр толщины надевался искусно вокруг тела. Это устраивалось так, что пояса под рубашкой или пиджаком совершенно не было заметно. Обычно премией для такого товарища давался костюм или пальто, смотря по надобности. Силы партийцев, т. е. сторонников нелегальной революционной партии, все возрастали. Рабочее движение в России оживлялось. После Ленского расстрела ясно было, что идеи большевиков находят себе твердую опору в рабочей массе. Встал вопрос о своевременности официально оформить восстановление партии и ее центров. Это сделала Пражская конференция 1912 года.
Тайком потянулись мы на эту конференцию: европейская буржуазия также ненавидела большевиков. Другое дело, если бы собрались «ручные социалисты» — меньшевики. А то собираются страшные большевики, да еще с ужасной целью — оформить свою партию.
Нам пришлось строго конспирировать. Волновались и относительно представительства на конференции. Хотя вести из России были утешительны и свидетельствовали о росте рабочего движения, но и редакция не дремала: чем выше поднималось рабочее движение, тем больше она свирепствовала и усиливала бдительность.
Все же состав конференции был значительный. Представлены были почти все крупные центры и области. Прибыли также и некоторые меньшевики-партийцы. Хоть их было и немного, но это все же означало, что на конференции представлены все силы, стремившиеся возродить и укрепить партию, что вне ее остались только ликвидаторы и их подголоски (вроде Троцкого).
Работы этой важнейшей конференции, действительно оформившей партийное руководство, известны из истории партии. Конференция эта подвела итоги борьбы с ликвидаторством и перевернула страницу в развитии революционной партии пролетариата. Отсюда кривая партийного строительства пошла вверх. К сожалению, как известно, непосредственные результаты работ этой конференции были значительно испорчены провокаторством Малиновского, игравшего значительную роль среди российских делегатов.
Семашко Н. А. Клочки воспоминаний, 1930. С. 83-89
СЕМАШКО НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1874—1949) — член партии с 1893 г., большевик; по профессии врач. В 1905 г. принимал участие в вооруженном восстании в Нижнем Новгороде, был арестован, после освобождения эмигрировал за границу; работал в Парижской секции РСДРП; являлся секретарем и казначеем Заграничного бюро ЦК РСДРП. Делегат VI (Пражской) партийной конференции. Принимал участие в подготовке Октябрьского вооруженного восстания 1917 г. В 1918—1930 гг.— нарком здравоохранения РСФСР. Действительный член Академии медицинских наук СССР и Академии педагогических наук РСФСР. В 1947— 1949 гг.— директор Института организации здравоохранения и истории медицины Академии медицинских наук СССР.