Наступили дни, предшествующие исторической Пражской конференции. В то время на мою долю выпало огромное счастье: меня избрали делегатом на Всероссийскую конференцию.
Выехать в Прагу было очень сложно. За каждым из нас рыскали по пятам агенты охранки, шли массовые аресты.
...И вот раздвигаются в стороны скалистые горы. За Влтавой на холмах показались Пражский кремль, дворцы, парки, соборы древнего города Праги. Нас встретил связной и отвел в заранее подготовленную гостиницу «Бельведер». Умывшись, покушав, мы расположились за невысоким шахматным столиком: двое играли, двое наблюдали. Неожиданно прозвучал знакомый и родной голос:
— О-о! Белым крышка... Надо ходить ферзем. Мы вскочили, обступили вошедшего человека.
— Владимир Ильич!
Ленин горячо пожал нам руки и засыпал вопросами о семьях, о заработках, о настроениях рабочих, о том, чего ждут они от конференции. У Ильича была присущая только ему, особая манера слушать и расспрашивать. Он затрагивал только то, что больше всего интересовало в данный момент. Веселый, бодрый, жизнерадостный, он как-то сразу сблизился с нами, будто мы знали его долгие годы. Ленин умел допытываться до самого главного, самого основного. И как нас сразу покорила и пленила эта удивительная ленинская простота и доступность. Мы с Ильичем чувствовали себя совершенно непринужденно, как с самым близким товарищем. Он предупредил, что Прага наводнена австрийскими и русскими шпиками, и советовал быть осторожными, называть друг друга только по кличкам.
Ленин ушел, но через час появился вновь с листочком, исписанным мелким почерком.
— Товарищи, я вас познакомлю с тезисами конференции.
Мы слушали, и нам казалось, будто Ленин объехал всю Россию, побывал на заводах и в крестьянских избах,— так глубоко отразил он самые заветные нужды и чаяния народа. Некоторое время все молчали. Ленин, сидя на стуле, заложив ногу на ногу, постукивал по столу карандашом и пристально всматривался в наши лица. Кто-то из делегатов робко заметил, что один из пунктов не совсем ясен. Ленин приподнял бровь, быстро пробежал листок глазами.
— А ведь вы правы,— сказал он.— Если вам не нравится, то я вычеркну.
— Ну, что ж,— помолчав, сказал Ильич,— чешские товарищи позаботились о нас, приготовили надежные квартиры у своих людей... Один из делегатов поселится со мной...
Кому выпадет такое счастье? Разгорелись споры. Кто-то предложил бросить жребий. Ильич не вмешивался, а только с хитринкой косил глазами в нашу сторону.
— На мою долю выпало,— сказал один из делегатов. Ленин взглянул на него, улыбнулся.
— О-о, вы же большой анархист... Не поладим... Со мной пойдет Степан (это была моя новая партийная кличка).
Мы поселились в квартире рабочего-чеха. В маленькой комнате жил он сам с семьей, а в большей расположились мы. Тут стояли две кровати, комод, стулья. Было очень чисто, опрятно. И вот впервые я увидел Ленина в домашней обстановке. Он был удивительно мягок, внимателен и деликатен. Его исключительную заботу ощущали не только я, но и каждый делегат. За короткое время работы конференции Ленин запомнил в лицо всех делегатов, и к каждому у него был свой подход.
Нередко Ильич возвращался домой позже, чем я. Тихо, на цыпочках проходил он через комнату, так же тихо раздевался и ложился спать. В тех случаях, когда приходил раньше, то выпивал стакан чаю и съедал бутерброд с сыром и маслом, устраивал 10—15-минутный отдых. В такие моменты он обычно прохаживался взад и вперед по комнате, заложив большие пальцы рук за проймы жилета. Владимир Ильич ценил каждую минуту времени. Как сейчас, звучат у меня в ушах его слова:
— Ну, Степан, вы почитайте, а я поработаю.
И немедленно садился за стол, заваленный журналами, рукописями, газетными вырезками. Читал очень быстро, делал на полях пометки. А как одухотворялось лицо Ленина, когда он брался за перо.
Вернувшись как-то из булочной, я в разговоре между прочим упомянул о том, что какой-то человек фотографировал соседний дом. Ленин сразу отложил бумаги, настороженно встал.
— А где? — резко спросил он и подошел к окну...— Понятно. С сегодняшнего дня, Степан, вы не ходите со мной. Если меня сфотографируют и снимок напечатают в газете, то полбеды. А вот если на снимок и вы со мной попадете, то будет очень плохо: полиция не даст жизни. В лучшем случае отделаетесь поселением...
Ленин приучился быть бдительным в борьбе с царской полицией. И эти драгоценные качества он воспитывал у товарищей по революционной работе. И в то же время какая бережливость к человеку, какой величайший гуманизм, какая проницательность!
В короткие минуты отдыха Ленин любил вспоминать далекую матушку-Волгу. Он глубоко тосковал по русской зиме. Однажды он мне сказал:
— Степан, я пройдусь немножечко по воздуху...
Вернулся Ильич очень поздно. На следующий день он начал кашлять. Я предупредил об этом товарища Семашко. После тщательного осмотра тот сказал:
— Владимир Ильич, у вас температура. Вам нельзя идти на конференцию...
— Нет, нет, я пойду,— решительно заявил Ленин.— Вы мне не мешайте!
Вскоре Ильич сознался, что в тот вечер он не удержался, взял на стадионе коньки и с удовольствием покатался в одном пиджаке.
А насколько ласков, внимателен был Ленин к маленькой хозяйской девочке. Он гладил ее по волосам, качал на коленке, шутил, смеялся.
Таким же простым, самым что ни на есть человечным человеком был Ильич и на заседаниях исторической конференции. Заседания ее проходили в длинном сером доме № 7 на Гибернской улице. Здесь, в помещении Народного дома, тогда находились типография и администрация социал-демократического органа «Право лиду». Конференция проводилась в обстановке тщательной конспирации. Только несколько проверенных людей, обслуживавших делегатов, знали о ее заседаниях, но, однако, и им совершенно не были известны ни имена делегатов, ни характер ее работы. Чтобы попасть в зал заседаний, требовалось миновать двор, загороженный со всех сторон каменными домами.
Пройдя боковую дверь, мы входили в зал заседаний. Обстановка помещения была скромной: несколько простых столов, железная стоячая вешалка, книжный шкаф с бюстом Карла Маркса. На председательском столе, за которым сидел Ильич,— чернильница, пресс-папье...
Заседания начинались в точно назначенное время. Никогда не забудутся горячие, страстные ленинские речи. Он уверенно отстаивал каждое свое слово. Если в чьем-либо выступлении подмечал неверные мысли или отклонения, то немедленно вступал в спор и поправлял. В гуще делегатов он находился также и в перерывах между заседаниями, подолгу беседовал с ними, расспрашивал обо всем, о каждой мелочи.
Когда начались доклады с мест, Ильич приставил ладонь к уху, чтобы не проронить ни одного слова из выступлений делегатов. Каждого из нас он слушал с неослабевающим вниманием. Помню, когда очередь дошла до меня, то я сильно волновался. В своей речи я подробно остановился на знакомом мне Невском районе. Рассказал, что у нас выпущено несколько гектографированных листовок, посвященных большей частью экономической борьбе, что летом были массовки, или, как мы их называли, «летучки», обсуждавшие конфликты с администрацией, что организовали просветительное общество «Знание — свет». Кто-то попытался меня перебить. Ильич резко бросил:
— Товарищи, дайте Степану закончить!
Особенно страстен, пламенен был Ленин, когда обсуждался вопрос об исключении иэ рядов партии ликвидаторов. С гневом говорил он о двурушничестве и предательстве Троцкого, высмеивал позицию Плеханова, подчеркивая при этом, что его отношение к большевикам непременно приведет его в ряды ликвидаторов. Критикуя Каутского, доказывал, что центризм опаснее для рабочего движения, чем бернштейнианство: у Каутского оппортунизм прикрыт, затушеван «красивыми» фразами, но в конце концов он обязательно скатится на путь Бернштейна.
С 5 по 17 (с 18 по 30) января 1912 года проходила Пражская партийная конференция. Огромна и неоценима ее роль в истории нашей Коммунистической партии. Именно здесь Ленин и ленинцы полностью размежевались с меньшевиками, сплотили, сцементировали ряды революционных марксистов...
Перед отъездом делегатов из Праги был устроен прощальный вечер. На нем присутствовал и чешский товарищ. Ленин переводил нам реплики, фразы. Когда чешский товарищ в шутливой форме заметил, что, мол, «русские много заседают», в глазах Ленина мгновенно вспыхнули искорки. Он выбросил вперед к говорившему товарищу правую руку с вытянутым большим пальцем:
— Неверно!.. Нет, нет!.. Русские мало говорят, очень мало!.. Но у нас условия еще такие, что мы очень редко собираемся. А у нас столько неотложных вопросов!..
...Ленин вечно с нами. То пламя, которое зажег он, будет всегда гореть в наших сердцах, и никто никогда не сможет его потушить!
Ленинградская правда. 1955. 21 апреля
ОНУФРИЕВ ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ (1884—1967) — член партии с 1904 г. Организовал большевистскую группу на Обуховском заводе. Был членом Невского районного и Петербургского комитетов РСДРП. В 1905 г. участвовал в создании боевых дружин Обуховского подрайона. Делегат VI (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП. Подвергался арестам и тюремным заключениям, был в ссылке. После Февральской революции 1917 г.— один из организаторов Красной гвардии в Обуховском подрайоне. В 1918 г. работал в Петроградской чрезвычайной комиссии следователем по политическим делам, затем на партийной и хозяйственной работе.