Странички прошлого
Первая мировая война застала меня в Женеве. Вокруг Швейцарии гремели пушки.
Владимир Ильич Ленин в то время жил в Галиции, в местечке Поронин. От него долго не было никаких известий. Наконец 24 августа (6 сентября) 1914 года пришла от него открытка из Берна:
Оказалось, что Владимир Ильич был арестован как русский подданный по нелепому подозрению в шпионаже.
6 (19) августа 1914 года Владимир Ильич был освобожден. Затем ему разрешили выехать в Швейцарию.
На другой же день по приезде в Швейцарию Владимир Ильич начал борьбу против империалистической войны и против «националистов нового типа» — социалистов, патриотов буржуазного отечества. В письме из Берна Ленин со всей резкостью охарактеризовал измену вождей социал-демократии: «...от Гаазе до Вандервельда и Геда — все сподличали!»1 И Владимир Ильич спрашивал, есть ли в Женеве русская типография, можно ли издать листок против войны и социал-патриотов.
Замышляя издание листка, Ленин предупредил меня в письме, посланном с оказией, что с объявлением войны хваленая швейцарская демократия сделалась особой. Он писал:
«Есть все основания ждать, что швейцарская полиция и военные власти (по первому жесту послов русского или французского и т. п.) учинят военный суд или высылку за нарушение нейтралитета и т. п.»1.
Поэтому Владимир Ильич советовал всю переписку уничтожать, вести дела со всяческой конспирацией, прибегать в письменных сношениях к «химии», условным обозначениям и т. д. Там, например, предполагаемый к изданию манифест условлено было называть «Развитие капитализма».
Чрезвычайная трудность в деле издания нашей литературы состояла в том, что у нас не было своей типографии, точнее говоря, не было своей наборной с русскими шрифтами.
В Женеве существовала маленькая частная наборная с русскими шрифтами, принадлежавшая старому украинскому эмигранту Ля-хоцкому, широко известному тогда под кличкой Кузьма. (К нему приходили письма из России по адресу: «Швейцария. Кузьма».) Если бы не старенький Кузьма с его старыми шрифтами, нам, вероятно, пришлось бы прибегнуть к мимеографу, что и предусматривал Владимир Ильич в одном из своих писем.
Кузьма набирал решительно все, что угодно и для кого угодно. Всех заказчиков он добродушно называл «сочинителями» и удовлетворял по возможности каждого. У него на полках была целая коллекция набранных им изданий всех периодов и всех направлений русской эмиграции, начиная с самых ранних.
Работал Кузьма один. А тут, как на грех приехала к нему неизвестно откуда взявшаяся жена, не раз упоминаемая в письмах Владимира Ильича Кузьмиха. Эта ворчливая красноносая старуха непрестанно ругала несчастного Кузьму за то, что он связывается с разными «аховыми» заказчиками, вместо того чтобы поступить на постоянную работу в швейцарскую типографию.
«Сочинители» стали для Кузьмихи личными врагами. Особенно ненавидела она нас, большевиков. Выход очередного номера нашей газеты иногда зависел от благорасположения Кузьмихи.
Недаром Владимир Ильич требовал извещений на тему: «бюллетень настроения Кузьмихи и шансы на успех».
Уже начало наших дел с Кузьмой не предвещало ничего хорошего. Вот несколько выдержек из писем Владимира Ильича:
«Ужасно затянул дело наборщик!! Обещал манифест к понедельнику, а сегодня пятница. У — жас!
Неужели так всегда будет??»
Увы, так было всегда.
В конце концов наши издания стали набираться. Но какая мука была с ними! Владимир Ильич писал:
«Что же это с № 44? Или Кузьмиха повернула решительно против нас? Торопился я с № 44 ужасно, не успел выправить статей, не видал корректур — и вдруг застопорило».
«Неужели наборщик опять «запил»? или опять взял чужую работу?? Теперь дьявольски важно без промедлений выпускать... Ради бога, отвечайте скорее»1.
Каждое новое событие, каждая новая подлость социал-патриотов подхлестывали и без того огромную энергию Ленина. Он хотел бы каждый день бросать в массы разоблачающее, будящее, зовущее в бой революционное слово. Владимир Ильич засыпал меня статьями, письмами, записками и телеграммами. Он пускал в ход всю свою богатую «технику письма» — самые «ядовитые» кавычки, самые «убийственные» восклицательные и вопросительные знаки (не скупясь на число их), подчеркивал слова дважды, трижды и до семи раз, употреблял крупные буквы и разрядку. Он требовал, чтобы я прибег к помощи партийной группы:
«Соберите группу Вашу и употребите сообща все меры, чтобы раз навсегда наладить правильный выход ЦО»2.
Но что могла тут поделать наша группа? Чтобы «умаслить» Кузьму, совали ему авансом с великим трудом сколоченную сумму денег, соглашались уплатить ему за его рабочий день в швейцарской типографии, лишь бы он работал в экстренных случаях на нас...
Наконец-то нам посчастливилось найти русский шрифт у одного швейцарского типографа в Бюмплице, близ Берна, где и стали выпускать часть номеров ЦО.
* * *
Самым трудным препятствием в деле издания большевистской печати было хроническое безденежье.
В начале войны, когда мы собирались выпустить первый листок, весь наш денежный «фонд», как иронически именовал его Владимир Ильич, состоял из 160 франков (60 рублей). Позднее, в октябре 1915 года, когда уже были восстановлены связи с Россией и наши заграничные группы, по словам Надежды Константиновны, «выворачивались всячески, чтобы достать денег», все же в нашей кассе насчитывалось лишь 257 франков 71 сантим (96 рублей с копейками). При этом еще не было оплачено издание брошюры «Социализм и война» и двойного номера «Социал-демократа». Надежда Константиновна писала с горечью 6 (19) октября 1915 года, что приходится высчитывать каждый грош.
Сам Владимир Ильич с большой виртуозностью «высчитывал гроши». С карандашом в руке Владимир Ильич вычислял, сколько букв самого мелкого шрифта влезет в номер, и очень огорчался, если не весь материал удавалось набрать петитом. Поля оставлялись крохотные, и сам Владимир Ильич позаботился, чтобы заголовок занял как можно меньше места. Благодаря этим ухищрениям можно было втиснуть» в номер до 40 тысяч знаков.
Скромным приходилось быть Владимиру Ильичу в своих издательских планах, ох каким скромным! Об издании манифеста против войны он писал: «...издавайте немного (2—3 сотни)... Изданное будем посылать в Париж и в Россию: сотню на заграницу, двести на Россию».
300 экземпляров нелегального листка! Вот в каких «гомеопатических» дозах предполагалось распространять большевистскую печать! Велика же была ее сила, если от нее так не поздоровилось царизму и российской буржуазии!
Центральный орган предполагалось печатать в 500 экземплярах!
«Тираж небольшой,— пояснял Владимир Ильич,— ибо при нашем направлении на обывателя рассчитывать нельзя...»2
Весь наш тогдашний Центральный орган укладывался в две странички и стоил 10 сантимов (около 4 копеек). Старались мы изо всех сил сделать его по крайней мере еженедельным. Но отсутствие средств и своей наборной не позволяло нам это сделать. «Социал-демократ» выходил очень нерегулярно, с промежутками от двух дней до пяти месяцев.
По тем же причинам пришлось отказаться и от мысли издавать популярную газету для широких масс, в чем ощущалась острая необходимость и о чем мечтал Владимир Ильич.
Впрочем, тираж «Социал-демократа» значительно превысил пессимистические ожидания Владимира Ильича. № 33 вышел 1 ноября 1914 года. А уже через две недели, пока следующий номер был «еще в чернильнице», Владимир Ильич распорядился напечатать дополнительно тысячу экземпляров № 33. Следующие номера ЦО печатались в количестве не менее 2 тысяч экземпляров.
Немало труда и хлопот стоил Владимиру Ильичу выпуск каждого нашего издания. Но зато как он торжествовал, когда наконец очередной номер ЦО или журнал, брошюра выходили в свет! Спрашивая об изданиях ОК (меньшевистского центра), Бунда, эсеров и других, которые выходили медленно, Владимир Ильич торжествующе прибавлял:
«Коммунист» № 7—2 вышел. ФАКТ»3. (Семь раз подчеркнуто!)
Но дойдет ли еще наша печать из глухого швейцарского подполья до народных масс России?
14 ноября 1914 года, всего лишь через две недели после выхода первого с начала войны (33-го) номера «Социал-демократа», Владимир Ильич писал мне:
«Могу порадовать Вас приятной вестью, что ЦО доставлен в один из пунктов недалеко от границы и будет, видимо, скоро переправлен. Поздравляю!»4
А в брошюре «Социализм и война», изданной в 1915 году, Владимир Ильич уже мог сообщить о том, что статьи из «Социал - демократа» перепечатываются в Петрограде и рассылаются по России! 1
Через фронты и проволочные заграждения, через границы и заставы Антанты дошло до масс революционное слово Ильича!
Огонек. 1955. № 17. С. 9
В.Карпинский
Два случая
(Из заграничных воспоминаний о Ленине)
Я расскажу про два случая, когда люди нам враждебные, можно сказать, спасли Ильича для революции.
Первый случай относится к самому началу войны. Ленин жил тогда в галицийской деревне Новый Тарг близ русской границы, где он поселился для того, чтобы удобнее сноситься с большевистским центром в России. Тотчас после объявления войны его арестовали. Русский, живет вблизи границы—подозрительная личность: наверное шпион. Ленина посадили в „козу” — местную тюрьму. Дело принимало скверный оборот. В лучшем случае австрийские власти должны были заключить его в концентрационный лагерь, как подданного враждебной державы. Здесь он просидел бы до окончания империалистической войны. Попробуйте себе представить, какой оборот приняли бы судьбы русской революции, если бы Ленин приехал в Россию, не 3 апреля 1917 года, а осенью 1918 года, когда революция разрушила австро-венгерскую монархию!
К счастью для нас, в дело вмешался Виктор Адлер, старый вождь австрийских социал-демократов, который, конечно, отлично знал Ленина встречался с ним на международных социалистических конгрессах. Австрийские социал-демократы, как и другие, переметнулись тогда на сторону „своего" правительства, которое за эту услугу благосклонно относилось к социал—демократическим вождям. Адлер отправился к министру императорского правительства выручать Ленина.
Доказать, что Ленин не шпион, а известный вождь русских социал-демократов, было, конечно, не трудно Но этого было еще мало. Надо было добиться полной свободы для Ленина. Каким же путем? Адлер стал уверять министра, что Ленин — непримиримый враг Антанты, что освободить Ленина не только безопасно, а даже очень полезно для Австрии и Германии: Ленин на свободе будет агитировать против Антанты. Такой довод произвел впечатление на министра. Передают, что дальнейший разговор последовал в таком духе:
Министр: — Так вы утверждаете, чти Ленин — злейший враг Антанты?
Адлер: - Больше, чем вы сами, ваше превосходительство!
Разумеется. Ленин был столь же непримиримым врагом центральных держав, как и врагом Антанты. Но такое заступничество спасло тогда нашего Ильича. Его освободили и разрешили выехать в Швейцарию.
За это, надо полагать, многое проститься Виктору Адлеру в старости лет сделавшемуся предателем рабочего класса.
Второй случай относится к началу русской революции Ильич жил тогда в Швейцарии. В Цюрихе, в рабочем квартале на Шпигель-гассе („Зеркальный переулок") он снимал комнатку у сапожника. Этот „Зеркальный переулок", настолько узок, что из противоположных домов можно подать друг другу руки. По грязной темной лестнице, со скрипящими ступенями и полусломанными перилами, поднимаешься во второй этаж и проникаешь в „квартиру" Ильича. Длинная, узкая полутемная комната. Вдоль одной стены, гуськом, две кровати. У другой стены — большой стол для занятий, а между столом и кроватями едва остается место для стула. Тут же маленькая печурка для отопления и приготовления пищи: Надежда Константиновна сама готовила обед.
Ильич вел тогда оживленную работу в кружках цюрихской рабочей молодежи и всех нас побуждал к усиленной пропаганде среди швейцарских рабочих. Ильич закладывал первый камни будущего Коммунистического Интернационала и разъяснял передовым рабочим свой знаменитый лозунг: „превратить империалистскую войну в гражданскую войну против буржуазии!" А надо сказать, что тогда среди заграничных социал-демократов даже те немногие, кто сочувствовал большевикам, относились к этому лозунгу, как к революционному чудачеству. Про „социал-патриотов" же и говорить нечего: они только смеялись и злобствовали.
Можете легко представить себе, торжество Ильича, когда одна из империалистических держав, наконец, крахнула! Ильич безумно рвался в Россию. Но пробраться туда было не так-то просто. С северной и восточной границы Швейцарии находятся Германия и Австро-Венгрия, с западной и южной—Франция, Италия. Как будто дружественные тогда России державы—Франция, Англия должны были бы пропустить русских граждан, желавших вернуться к себе на родину. Но не тут то были! французское и английское правительства свободно пропускали через свои границы социал-патриотов, но поставили рогатки для большевиков и вообще для интернационалистов (противников империалистическом войны). На границы Швейцарии со стороны Франции и Италии были посланы „черные списки" русских эмигрантов, „нежелательных»1 для Антанты. А после мы узнали, что французское правительство дало распоряжение арестовать и заключить в концентрационный лагерь всякого „нежелательного» эмигранта, если бы таковой проник каким либо путем во Францию.
Ленин рвал и метал. Как! Ему необходимо во что бы то ни стало быть там, в России, где развертывается величайшая из революция, где можно вбить революционный клин в проклятый империалистический фронт, а его заперли, как льва в клетке, в этой презренной стране трактирщиков! Строились самые фантастические планы, вплоть до тог чтобы проникнуть через Германию в Швецию или Норвегию с подложным паспортом на имя шведского или норвежского подданного, а для того, чтобы не быть узнанным по языку—притвориться глухонемым... и т. п. Между прочим была высказана (меньшевиком Мартовым) мысль добиться проезда через Германию в обмен ни германских военнопленных в России. За эту мысль и ухватился Ильич.
Меньшевики и другие допускали проезд через Германию на самом крайнем случае", если Временное Правительство откажется принять меры к возвращению всех эмигрантов.
Цюрихский комитет по эвакуации эмигрантов старался я свободного проезда через Францию и Англию при посредстве Временного Правительства и посылал телеграмму за телеграммой в Россию. Но Ленин ждать не хотел. Для него ясно было, что Временное Правительство ничего не захочет сделать для возвращения в Россию революционеров, которые будут бороться против этого самого правительства Наконец, английское и французское правительства просто-на-простo не пропустят подобных телеграмм в Россию. Решено было принять меры самим и через швейцарских социалистов добиться разрешения у немцев.
Когда об этом решении стало известно, поднялся неистовый вой среди социал-патриотов Антантовского лагеря. Как! Ехать через Германию! Входить в сношения с правительством кровожадного кайзера! Какой ужас! Какой позор! На собраниях русских эмигрантов небольшую кучку большевиков чуть не рвали в клочки. Даже интернационалисты из среды бывших большевиков, наиболее нам близкие, были против такой поездки и советовали „ждать ответа из России”.
Ленин с презрением отметал все эти доводы. С принципиальной стороны: чем империалистическое правительство „враждебной державы” лучше или хуже „своего" или „союзного" империалистического правительства? Без сомнения, германское империалистическое правительство, разрешая проезд, преследует своп цели, спекулирует на одностороннее {только в России) усиление борьбы против войны. Но ведь и английское империалистическое правительство, не разрешая проезда, тоже преследует спои цели! Почему не позорно позволить английскому правительству использовать положение в его интересах и остаться сидеть во время революции сложа руки за-границей? Почему, наоборот позорно воспользоваться разрешением на проезд другого правительства и принять участие в революции против войны, против всех империалистических держав? С неумолимой логикой Ленин вскрывал на этом частном случае социал—патриотические умонаклонения у каждого противника поездки. А тем из нерешительных сторонников плана проезда через Германию, которые опасались потом клеветы и травли, Ленин указывал, что иного выхода нет, что с клеветой можно бороться и нужно практически так обставить проезд, чтобы потом были факты и документы для опровержения всяких клеветников.
Хлопотать у швейцарского посла германского правительства взялся влиятельный швейцарский социал-демократ, член парламента Роберт Гримм (тогда он был интернационалистом). Принципиальное согласие немцев было получено. Но потом Гримм струсил и отказался. Наши противники выли от восторга. Они были уверены, что наш план прокалился. Но Ильича эта неудача нисколько не смутила.
- Найдется же в Швейцарии хоть одни социалист, у которого хватит мужества, не взирая на травлю социал—патриотов, выпустить нас в Россию! Наконец, мы обратимся просто к честному швейцарскому рабочему, который согласится подписать необходимые бумаги и провести нас через Германию.
За дело взялся тов. Фриц Платтен. Условия проезда были нами выработаны такие: 1) ехать имеют право все эмигранты без различия взглядов на войну; 2) в вагон, в котором поедут эмигранты, никто не имеет права входить без разрешения тов. Платтена; 3) никакой контроль ни паспортов, ни багажа но разрешается при проезде через Германию; 4) идущие обязуются агитировать в России за обмен их ил такое же количество военнопленных немцев. При отъезде был составлен протокол, подписанный представителями социал-демократов разных стран, которые подробно ознакомилась со всеми обстоятельствами дели. В том протоколе, между прочим, было сказано: „Русские интернационалисты... помогут нам поднять и пролетариев других стран, в особенности пролетариев Австрии и Германии, против их правительств. Пример героической борьбы русского пролетариата послужит лучшим поощрением для пролетариев других стран. Поэтому мы, нижеподписавшиеся, интернационалисты Франции, Швейцарии, Польши, Германии считаем не только правом, но и долгом наших русских товарищей воспользоваться той возможностью проехать в Россию, которая им представляется". По проезде через Германию к этому протоколу присоединили свои подписи представители шведских и норвежских социал-демократов.
Революционной большевистской бациллы, проникшей таким образом в Россию, было всего 19 человек, считая и детей. А всех проехавших было 32 человека. С какой травлей обрушились на них русская буржуазия и социал-патриоты, — все еще хорошо помнят. Теперь шовинистический угар давно уже прошел. Даже для наших врагов из буржуазного лагеря теперь ясна правильность избранного большевиками пути. Но тогда нужна была ясная голом Ленина, чтобы решиться на этот шаг.
Вот таким образом случилось второй раз, что люди враждебные, из своих корыстных целей, спасли нам Ильича для революции. Попробуйте только себе представить, что было бы, какой оборот приняла бы русская революция, если бы Ильич вернулся в Россию не весной 1917 г., а 20 месяцев спустя или еще позднее!
...Мы проезжали мимо великолепных швейцарских гор, направляясь к границе. Ильич был серьезен.
- Взгляните, Владимир Ильич, в последний раз на горы, вероятно, никогда уже не придется их видеть,— сказал я.
Ильич мельком заглянул в окно и опять насупился. А Радек шутил:
- Владимир Ильич уже мечтает о том, как он будет председателем революционного правительства.
Ильич скривил губы...
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
ФЕВРАЛЬ—МАРТ МОСКВА 1924