С. А. Лозовский
ОТРЫВКИ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ 1
Теперь, на расстоянии шести с половиной лет, можно поспокойнее подойти к прошлому. От Октябрьской революции до середины января 1918 года мне не раз приходилось выступать и во фракции, и на пленарных заседаниях ВЦИКа против Ленина. Всегда было крайне тяжело и больно выступать против него, потому что я всегда испытывал по отношению к нему особую любовь и уважение. Но большевики никогда не обращали внимания на моменты личного характера. Раз я считал ошибочной общую линию, то нужно было выступить против нее и против ее выразителей со всей революционной страстью. Я помню одну сцену, когда целая группа рабочих-большевиков требовала на фракции соглашения с меньшевиками и эсерами во что бы то ни стало. Ленин прекрасно понимал, что все это соглашательство отражает настроение известных слоев рабочих, и поэтому он в своих стремительных и резких выступлениях и атаках против колеблющихся в первое время не предлагал против них никаких организационных мер. Он считал, что колебание будет изживаться по мере того, как рабочий класс будет входить в гущу борьбы. Он действовал методами наглядного обучения. Я помню (это было, кажется, 27 или 28 октября), как после одного особенно бурного заседания фракции, где нажим насчет соглашения был очень велик, последовало новое заседание, которое началось с выступления нескольких кронштадтцев, которые яростно обрушились на колеблющихся, причем требовали самых свирепых мер против них. После этого Ленину нетрудно было взять «среднюю» линию, т. е., иначе говоря, провести ту линию, какую он предлагал с самого начала. Это была форма внутрипартийной стратегии, путем которой в такие моменты выравнивалась линия. Методы внутрипартийного воздействия, с одной стороны, и развивающиеся события — с другой, оказали определенное влияние на ту группу товарищей, которая колебнулась в Октябрьские дни, и она тогда же, за немногими исключениями, вошла в партийные рамки.
В эти бурные дни, когда происходила борьба в самой фракции, Ленин ни на минуту не забывал, что революция должна дать немедленно нечто реальное трудящимся массам. Второй съезд Советов, как известно, начал с Декрета о мире и Декрета о земле. Оставался для осуществления третий вопрос — это вопрос о рабочем контроле. Как раз накануне Октябрьской революции в Петрограде происходила Всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов, и эта конференция приняла целый ряд резолюций, и в том числе о рабочем контроле. Надо было придать рабочему контролю конкретные и реальные формы. По этому вопросу, главным образом, происходили прения. Вопросы о том, каков должен быть контроль, как его нужно организовать, крайне волновали не только работников профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов, но и всю партию, так как надо было провести в жизнь лозунг рабочего контроля. 29 или 30 октября, точно дату не помню, я поднялся с нижнего этажа Смольного института, где помещался ВЦСПС, наверх, где находился Военно-революционный комитет, навстречу идет Ильич. «Хорошо, что я вас встретил,— воскликнул он,— вот я написал проект декрета о рабочем контроле. Посмотрите его, посовещайтесь с профессионалистами, а затем надо будет заняться им уже во фракции ВЦИКа». И он вручил мне карандашом написанный набросок восьми пунктов декрета. Я немедленно отправился в ВЦСПС, секретарем которого я в то время был, и здесь мы с Цыперовичем засели за просмотр этого декрета. К восьми пунктам мы прибавили еще несколько. Главное, что меня беспокоило в предложенном проекте декрета,— это полное отсутствие централизованного контроля. Там не было никаких органов, которые вносили бы определенный регулирующий элемент во вновь возникающий контрольный аппарат, и я внес пункт о создании Всероссийского и районных Советов рабочего контроля. После тщательного просмотра всего проекта вместе с Цыперовичем проект пошел в комиссариат труда, где подвергся обсуждению вместе с представителями профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов, затем он был перенесен во фракцию ВЦИКа и, наконец, опубликован 14 ноября 1917 года. Основные пункты Ильича остались. Я помню, я как-то спросил его: «Как же, Владимир Ильич, может быть организован рабочий контроль, если нет никаких общегосударственных органов, регулирующих этот контроль? Контроль будет носить крайне пестрый характер. Во многих случаях рабочие и так рассматривают фабрики как свои; если оставить декрет в таком виде, как вы предлагаете, тогда каждая группа рабочих просто будет рассматривать этот декрет как разрешение делать все, что угодно». На это он ответил: «Сейчас главное заключается в том, чтобы контроль пустить в ход. Пусть рабочие проявят инициативу, а все это свести в общегосударственном масштабе мы успеем потом. Никаких преград не надо ставить инициативе масс. Через определенный период можно будет, на основании опыта, увидеть, в какие формы отлить рабочий контроль в общегосударственном масштабе». Сейчас, конечно, ясно, что Ильич рассматривал рабочий контроль не с точки зрения производственно-технической, а с точки зрения политической. Нужно было вызвать к жизни всю скрытую энергию масс. Нужно было, чтобы рабочие на каждом заводе, на каждой фабрике взяли за горло своих предпринимателей, не дали им саботировать производство и революцию,— в этом был центр вопроса, все же остальное отходило на задний план. Ленин, как практик революции, дал своим проектом ответ на этот коренной политический вопрос момента. В этом лишний раз проявилось его умение в каждый данный момент обратить внимание на самое главное, на самое существенное. Что же касается спора профессионалистов и фабзавкомщиков о том, какой должен быть контроль — пассивный или активный, то уже в начале 1918 года Ленин считал рабочий контроль стадией пройденной: революция уже поставила в порядок дня вопрос об управлении производством, а не только о контроле над ним.
От Октябрьских дней до января 1918 года мне приходилось очень часто наблюдать Ильича в Центральном Исполнительном Комитете и на большевистской фракции. Особенно памятно мне заседание Центрального Исполнительного Комитета второго созыва, где я часто выступал с критикой тех или других мероприятий Совнаркома. Я помню особенно ясно то заседание ВЦИКа, где обсуждался вопрос о свободе печати. Это были первые месяцы по-октябрьской революции, когда в Петрограде и в Москве выходили не только кадетские, но и черносотенные газеты. Было очевидно, что с этим надо покончить. Но в большевистской фракции на этот счет были еще колебания. Ильич особенно подчеркивал, что свобода печати, раз у буржуазии имеются капиталы и бумага, а у пролетариата этого нет, представляет собой обычную демократическую ложь и что действительная свобода печати возможна только в том случае, если пролетариат отнимет бумагу и типографии у буржуазии. Все это кажется очень простым и ясным, и тем не менее у меня было такое ощущение, как будто бы мы нарушаем какие-то веками установившиеся традиции. Такое чувство было у многих, ибо провозглашение в течение десятилетий демократических формул превратило эти формулы в некий фетиш и довольно трудно было вложить определенное социальное содержание в старые лозунги. Ярко осталось у меня в памяти то заседание ВЦИКа, на котором обсуждался вопрос о рабочем контроле. Мне все казалось, несмотря на внесенные изменения, что декрет грешит излишней децентрализацией, что он может привести к распылению народного хозяйства. В этом смысле мною было внесено письменное заявление во время дискуссий о недостаточной централизации рабочего контроля. Ильич настаивал на скорейшем издании декрета. Из того, что он мне говот рил в частной беседе, было ясно, что для него организационная сторона дела в данном случае была второстепенной, ибо в декрете о рабочем контроле он усматривал прежде всего развертывание инициативы рабочих масс и близкий, практический подход их к процессу производства.
А. Лозовский. Великий стратег классовой войны (Памяти единственного). М., 1924. С. 56—60
Примечание:
1. Начало воспоминаний см. настоящее издание. Т. 3. С. 198—207; Т. 4. С. 112— 115. Ред.
ЛОЗОВСКИЙ А. (ДРИДЗО СОЛОМОН АБРАМОВИЧ) (1878—1952) — государственный и партийный деятель. Член РСДРП с 1901 г. С 1909 по 1917 г. жил в эмиграции. В июне 1917 г. возвратился в Россию, на III Всероссийской конференции профсоюзов (июль 1917) был избран секретарем ВЦСПС. В декабре 1917 г. был исключен из рядов РСДРП (б). Позднее возглавлял партию РСДРП (интернационалистов), в составе которой в декабре 1919 г. был вновь принят в РКП (б). В 1920 г.— председатель Московского губернского совета профессиональных союзов. С 1921 по 1937 г.— генеральный секретарь Профинтерна, затем директор Гослитиздата. В 1939—1946 гг.— заместитель народного комиссара (затем министра) иностранных дел СССР. С XV съезда партии — кандидат в члены ЦК ВКП(б), на XVIII съезде избран членом ЦК ВКП(б). Был репрессирован. Реабилитирован посмертно и восстановлен в партии.