Ф. А. ПЛЯСУНОВ
У ИЛЬИЧА В СТО
1921 год
1 июля 1921 года — дважды исторический и для комсомола и для рабочей молодежи день.
Во-первых, в этот день продолжает свою работу 2 конгресс Коминтерна молодежи.
Во-вторых, в этот же день мы идем с Дунаевским в Совет Труда и Обороны убеждать Владимира Ильича Ленина в правоте нашей, комсомольской точки зрения, на сокращение подростков в промышленности.
Вы хотите знать, как и почему в этом вопросе мы дошли до Ильича? Извольте.
Еще с первых дней своего появления нэп щедрой рукой разбросал по советской земле свой любезный и страшный подарок рабочим подросткам — массовое увольнение с фабрик, заводов и предприятий.
Май — июнь 1921 года превратил Центральный Комитет нашего Союза в настоящий, доподлинный комиссариат рабочей молодежи по экономическим делам.
Не проходило дня, чтобы в ЦК не получали из какой-либо рабочей организации Союза извещения об увольнении стольких-то или стольких-то сотен рабочих подростков. Причем все эти извещения обыкновенно заканчивались грозным требованием — принять необходимые меры для ослабления этого похода против подмастерья. Для нас было очевидно, что если мы не введем увольнение подростков в правильное русло, то вся та большая работа по ликвидации политнеграмотности, которая к тому времени считалась уже почти налаженной в Союзе, рухнет и в ближайшее время не восстановится, что еще больше углубило бы начавшийся к тому времени кризис Союза.
ЦК под влиянием этих причин забил тревогу.
Мне было поручено войти в немедленные переговоры с СТО и ВЦСПС по вопросу о создании специальной комиссии для разработки проекта постановления Совета Труда и Обороны — о порядке увольнения подростков.
В самом ЦК была выделена специальная комиссия из Дунаевского, Полифема и меня для составления этого проекта, который должен был послужить материалом для создающейся по нашему предложению комиссии СТО и ВЦСПС.
Последняя была создана еще в конце июня, и она-то и явилась виновницей нашего появления на заседании СТО 1 июля 1921 года. Отсюда, и только отсюда взяла свое начало та дерзкая мысль, которую мы формулировали очень просто и легко:
— До Ильича дойдем, но ни одного пункта, ни одного слова из нашего проекта не уступим.
Как и надо было ожидать, почти все наркоматы, участвовавшие в работах комиссии, не пожалели бумаги для рабочей молодежи по случаю ее тяжелого положения в связи с сокращением штатов и на первое же заседание явились с собственными проектами, являвшимися ни больше, ни меньше, как выкидышами.
Наиболее важными и резко между собою по некоторым пунктам расходившимися проектами были — наш и ВЦСПС. Ясно было, что бой в комиссии возникнет исключительно вокруг них. И к этому бою мы подготовились.
Началась двухдневная жара споров и поток согласований — неизменные спутники всяких комиссий.
Хотя мы и вваливались на заседания все трое вместо одного, полагавшегося по конституции комиссии, хотя мы иногда и подавали как бы невзначай благодаря этому целые три голоса вместо одного, но тем не менее целый ряд наших пунктов комиссия провалила. И провалила так основательно, что единственным нашим выходом явилось заседание СТО. На него вся надежда, там мы должны доказать, что с комсомолом шутки плохи...
Отсюда вполне понятно, что весь день 1 июля мы бегали как ошалелые: собирали телеграммы, цифры, сведения, суммировали доводы, делили между собою спорные пункты для лучшего их отстаивания и производили всякие иные подготовки своих выступлений на заседании СТО. Наконец, получив последнее «благословение» от Рывкина, отправились на заседание.
В приемную СТО мы вместо пяти часов вечера, на которые был назначен к слушанию наш вопрос, по комсомольской традиции явились только около шести.
Нас встретили председатель нашей комиссии и секретарь СТО с нотацией по поводу того, что опаздывать нехорошо и что кто-кто, а ЦК комсомола обязательно должен выступить на борьбу с неаккуратностью, вместо того чтобы ее культивировать.
Мы, конечно, со всеми их доводами соглашались и, помню, дали не одно обещание — на следующий раз быть аккуратными.
Между тем обсуждавшийся вопрос закончился, и нас пригласили на заседание.
Робко, нерешительно открываем дверь и один за другим проскальзываем в комнату заседаний.
Быстро скользящий взгляд по комнате невольно останавливается на блестящей от падающих из окна лучей солнца лысине Ильича, Он сидит в центре большого стола, представляющего как бы верхнюю черту большой буквы «Т», образованной из двух столов, в центре комнаты. По краям этих столов сидят члены Совета Труда и Обороны.
Ильич, как бы в ответ, в свою очередь окидывает нас продолжительным, подмигивающим взглядом и с добродушной улыбкой картавя спрашивает, указывая на пустые кресла, стоящие вдоль стены комнаты:
— Вы представители комсомола?
Оба, трудно объяснить почему именно, смущенные, как красные девицы, вплоть до опущенных век и появившейся яркой краски на щеках, и одновременно буркая что-то похожее на «да», занимаем по маленькому кусочку кресел.
— Следующий вопрос: о сокращении штатов подростков — доклад комиссии ВЦСПС. Кто будет докладывать? Вы? — Ильич кидает взгляд на председателя комиссии.— Ваше слово.
Председатель комиссии делает небольшую вступительную информацию и зачитывает проект постановления в том виде, в каком он принят комиссией, причем этот проект имеет такое заглавие:
«Постановление СТО о порядке увольнения подростков в промышленности».
После окончания зачитывания Ильич бросает председателю комиссии вопрос:
— А разве на транспорте сокращение не проводится? Богданов, председатель ВСНХ, дает утвердительный ответ.
— Тогда припишите «и на транспорте»,— обращается Ильич к рядом с ним сидящему секретарю заседания.
Дальше Ильич выражает свое недовольство тем обстоятельством, что в проекте слабо разработаны мероприятия борьбы с безработицей подростков.
Мы с Дунаевским, что называется, растем. Мозг сверлит победная мысль:
— Что, попали? Вот Ильич-то, он вам сейчас покажет, как не принимать наши предложения. Ага? Жарко стало? Ну, ладно, на следующий раз податливей будете.
Эта мысль окрыляет, и я поднимаю руку. Ильич скользит по моей торчащей в воздухе руке и произносит:
— Слово имеет представитель комсомола.
Встаю. Только что бывшее боевое настроение как-то сразу уле7 тучивается, и вся моя речь долженствовавшая раскрошить комиссию с ее никуда не годящимся без наших пунктов проектом, сводится... к самому простому сухому сообщению, что у нас есть ряд пунктов, не принятых комиссией, которые мы пришли выдвинуть непосредственно на обсуждение СТО, и что поэтому мы предлагаем обсуждение проекта вести по пунктам.
Ильич возвестил:
— Переходим к обсуждению проекта по пунктам. Читайте первый пункт.
Председатель комиссии зачитал первый пункт, основная мысль которого сводилась примерно к следующему: не надо брать курс на массовое увольнение подростков (пункт этот с пеной у рта на комиссии протащили мы, и, ей-ей, я и сейчас не знаю, что мы хотели им сказать).
— Мне кажется, что увольнение подростков можно регулировать без всяких курсов. Есть ли поддерживающие этот пункт? Нет. Переходим к следующему.
Это неожиданное заявление Ильича так на нас подействовало, что мы не успели и рта раскрыть, как председатель дочитывал уже второй пункт, принятый заседанием единогласно.
В сознании отдельным блеском отложилась мысль: «Вот так на. Один засыпали».
Следующий пункт, посвященный организации из безработных подростков уборочных отрядов для работы в деревне, вызвал возражение со стороны Аванесова, тогдашнего наркома РКИ.
Но Ильич высказался за оставление этого пункта, и пункт был оставлен. Причем весьма характерно то, что мы и к этому пункту подходили с той точки зрения, что подросткам надо получить работу, а Ильич к нему подошел совершенно иначе. Главенствующим в его доводах было: необходимость деревенского воздуха рабочим подросткам, другими словами, забота об их здоровье.
Остальные пункты проекта почти не вызвали возражений и были заседанием приняты.
Очередь дошла до наших поправок. Первым слово получил я.
На моей обязанности лежало протащить два пункта: первый, кажется, о выделении подростков в особую группу для лучшего и более быстрого получения ими пособия из биржи труда и второй о перераспределении рабочей силы подростков внутри предприятий, что, по-нашему, должно было вылиться в форму перевода подростков с черных работ на квалифицированные и пр.
Против обыкновения Ильич ни мне, ни Дунаевскому не ограничил время речей. Его прищурившийся левый глаз и все та же добродушная улыбка как бы хотели сказать нам: «Говорите, сколько хотите — все равно; ведь мы знаем, что много не наговорите». Оно так и вышло.
Несмотря на то что у меня были полные руки всяких бумаг, телеграмм и пр., но так, как я их хотел использовать, мне не удалось, и, пожалуй, это и хорошо. Если бы по тем материалам делать доклад у себя в комсомоле, о-о, часик-полтора бы «даешь»! А там я сказал в несколько минут свое первое предложение со ссылкой на соответствующие наиболее важные цифры — и все. Это значит, что все, что называется на нашем комсомольском языке «трепатней», отлетело, и осталось только одна стройная, дисциплинированная мысль. Вот чему сразу же научаешься, после того как столкнешься с Владимиром Ильичем не на большом и обширном митинге, а на деловом, маленьком заседании.
— Мне кажется, что такими решениями загружать постановление СТО не нужно. (Сейчас Ильич начал нас учить.) Здесь должны быть указаны общие решения. А с этим своим предложением вы обратитесь в ВЦСПС и еще в Наркомтруд, и пусть они, в порядке обоюдной согласованности, без всякого нажима СТО, издадут такое решение. Поддерживающих это предложение нет? Переходим к следующей поправке.
На вторую свою поправку я получил совет Ильича договориться с Наркомтрудом и обещание Наркомтруда Шмидта, что такое постановление будет им издано.
На этом я вынужден был успокоиться, предоставив поле сражения Дунаевскому. А он, ясное дело, выступил в защиту своего соц-обрского ведомства 1 и имел те же обязанности по следующим пунктам: о выделении Наркомпросом Главпрофобра в центр внимания своих работ и, кажется, о создании школ фабзавуча за счет частичной ликвидации школ II ступени.
Успехи выступления Дунаевского были те же. Его Ильич направил в Наркомпрос, дабы последний в своем наркоматском порядке обсудил эти вопросы и вынес свое заключение.
После этого проект постановления был утвержден в целом, и мы, попрощавшись с Ильичем, отправились восвояси.
Советы Ильича оказались чрезвычайно для нас полезными. Они подтолкнули нас, и не прошло какой-нибудь недели, как по всем вопросам, для нас тогда представлявшимся неясными, мы имели точные и ясные решения.
И только тогда мы поняли, насколько нам дорог Ильич, битых полчаса разъясняющий безусым мальчишкам, куда и как им обратиться со своими недоуменными вопросами.
Его-то мы сочли сразу правым, а вот с комиссией я, пожалуй, не согласен и сегодня...
Так комсомол учился у Ильича в Совете Труда и Обороны.
Ленин и молодежь.
_____________ М.; JL, 1925. С. 78—88
Примечания:
1. Отделы социалистического образования молодежи в комитетах комсомола. Ред.
ПЛЯСУНОВ ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1902—1937) — член партии с 1919 г. Член комиссии ЦК РКСМ по экономическим делам молодежи. Делегат III—V съездов комсомола. Работник ЦК РКСМ. Последние годы жизни работал в Партиздате. Был необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно.