М. И. ГУБЕЛЬМАН
В ТЕ НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ГОДЫ
Наша семья жила в городе Чите, где отбывали ссылку многие политические заключенные. Среди них были лица, знавшие В. И. Ленина. Бывая у нас, они рассказывали о деятельности Владимира Ильича по созданию партии рабочего класса, о его борьбе с эсерами и либералами, об отрицательном отношении Ленина к индивидуальному террору и т. д. Часто в нашем доме возникали горячие споры с эсерами, которые вел мой брат Миней Губельман (Ем. Ярославский).
Эти споры оказали огромное влияние на мое развитие. Я перечитывал все, что было у брата, внимательно прислушивался к его беседам с рабочими и ссыльными социал-демократами. К 16 годам, еще не будучи членом партии, я включился в партийную работу: «марксенку» (тогда это была моя подпольная кличка) поручали печатать и распространять прокламации и ленинские статьи.
В 1902 году (в то время я работал на железной дороге в конторе 7-го участка службы пути в Чите) меня приняли в члены РСДРП. Уже в 1903 году по доносу конторщика В. Астахова я был арестован и посажен в тюрьму1.
В бурный революционный 1905 год я встретился с близко и лично знавшими В. И. Ленина Бабушкиным, Курнатовским и другими товарищами, которые много рассказывали мне об организаторе и создателе нашей большевистской партии. Они ярко рисовали в своих рассказах образ бессмертного В. И. Ленина.
В 1920 году меня, как председателя Приморского обкома РКП (б), вызвали с докладом в Сиббюро ЦК партии. В партийном архиве Новосибирского обкома партии сохранился документ следующего содержания: «28 декабря 1920. Сиббюро заслушало доклад т. Губельмана — председателя областного комитета РКП Приморской области о партийной работе на Дальнем Востоке и дополнения секретаря т. Хотимского...
Постановили: 1) предложить товарищам представить письменные доклады; 2) ввиду того, что т. Губельман работал все время на Дальнем Востоке, ни разу еще не был в Советской России — разрешить ему поездки в Москву и Петроград...»2.
Написав доклад для Сиббюро, я выехал в Москву. Сразу же после приезда я представил в ЦК партии письменный доклад о положении на Дальнем Востоке, о разногласиях внутри руководящих органов по вопросу о КВЖД, о нашей работе в Китае и т. д. Через несколько дней меня вызвали к В. И. Ленину.
Я никогда не забуду этой первой встречи с Владимиром Ильичем, которая состоялась в феврале 1921 года. В кабинете, куда меня пригласили пройти, стоял большой стол, а вокруг него — ряд стульев. На столе лежали книги, блокноты, стояли графин с водой и электрическая лампа. Это было утром, но почему-то горел свет. Вскоре из смежной с кабинетом комнаты вышел Владимир Ильич. Живой, веселый, улыбающийся, немного, как мне показалось, прищуривавшийся, он внимательно смотрел на меня, как будто что-то припоминая. Подойдя ко мне, он протянул руку и сказал:
«Здравствуйте, товарищ Губельман!»
«Здравствуйте, Владимир Ильич! Рабочие, крестьяне и товарищи Дальнего Востока просили меня передать вам привет и пожелать крепкого здоровья!»
«Спасибо!» — ответил В. И. Ленин.
Владимир Ильич сел и показал мне рукой на стул. Я сел. Неожиданно он спросил: «Где вы устроились с жильем? Как с питанием?» Я ответил, что остановился у брата и питаюсь там же.
Владимир Ильич что-то быстро написал на листке из блокнота и подал мне записку, которая была адресована коменданту Петерсону и завхозу Пахомову. В ней предписывалось обеспечить меня питанием в столовой Совнаркома (записка эта, к сожалению, не сохранилась) .
Я был до глубины души тронут этим вниманием и заботой Владимира Ильича.
Затем, сказав, что он знает меня по рассказам моего брата Емельяна Ярославского и знаком с моим докладом, Владимир Ильич стал расспрашивать меня о настроении рабочих и крестьян-дальневосточников, об их отношении к ДВР. Я подробно ознакомил В. И. Ленина с положением на Дальнем Востоке и сказал, что народные массы поддерживают Советскую власть и являются надежной опорой большевистской партии. После этого я рассказал Владимиру Ильичу, что для учебы в партийной школе со мною прибыли из Китая семь китайских товарищей.
«Это хорошо, очень хорошо,— оживился Владимир Ильич.— Но надо стараться обучать больше и больше товарищей из порабощенных стран».
Очень обстоятельно расспрашивал меня В. И. Ленин о настроении солдат Народно-революционной армии (НРА) и Флота ДВР, о состоянии политработы, о снабжении армии и т. д. Почти полчаса уделил Владимир Ильич делам Дальнего Востока. Прощаясь со мной, он сказал, что Советская власть знает о нуждах Дальбюро и ДВР и все, что зависит от ЦК партии, будет сделано.
Вторая встреча с Владимиром Ильичем произошла также в феврале 1921 года, накануне X партийного съезда. На этой встрече, состоявшейся в помещении, которое теперь снесено в связи со строительством Кремлевского Дворца съездов, присутствовало около сорока старых членов партии.
Когда мы вошли в большую комнату, Владимир Ильич сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. В правой руке он держал карандаш и время от времени что-то записывал. Но вот Владимир Ильич посмотрел на часы, подошел к столу и позвонил. Стало тихо.
«Товарищи,— сказал Ленин,— я попросил вас собраться для того, чтобы посоветоваться о положении в партии в связи с дискуссией, навязанной нам оппозиционерами. Мы не хотели дискуссии. Однако мы подчинились решению большинства в руководстве ЦК партии, исходя из положения Устава партии о демократическом централизме.
Что происходит в настоящее время? — продолжал Владимир Ильич.— Фактически троцкисты, шляпниковцы, сапроновцы и другие оппозиционеры встали на путь фракционной деятельности. Они ведут разлагающую работу среди молодежи, учащихся, рабочих и служащих, против единства в партии. Они сводят на нет огромный труд и тяжкие жертвы, принесенные нашей партией, рабочим классом во имя торжества социализма.
Можем ли мы мириться с существованием фракций в партии? Конечно, нет и нет! Другого ответа на это не может быть!
Что же делать? Как добиться единства в наших рядах? Многие товарищи предлагают исключить оппозиционеров из партии. Но правильно ли это в данное время?
Считаю это неправильным! — сказал Владимир Ильич.— Исключение из партии — это крайняя мера, которую можно применять, когда нет другого выхода. Нельзя также забывать, что среди людей, поддавшихся демагогии оппозиционеров, имеется молодежь, рабочие, и товарищи, не разобравшиеся в вопросах социалистического строительства.
Благодаря единству мы совершили Октябрьскую социалистическую революцию, победили интервентов и контрреволюцию. И это надо помнить. Главное, надо сделать все, чтобы сохранить единство партии».
Закончив выступление, Владимир Ильич попросил товарищей высказаться. К сожалению, стенограммы этой встречи не велось. Однако в памяти моей сохранилось, что все выступавшие горячо поддерживали В. И. Ленина.
Внимательно выслушав всех выступающих, Владимир Ильич спросил: «Желает ли кто еще высказаться?» Желающих не было. Тогда Ленин встал и, обращаясь к нам, сказал:
«Товарищи! Самое важное для партии — сохранить единство. Мы всегда и ото всех будем этого требовать. Фракционность несовместима с принадлежностью к большевистской партии. Устав партии обязателен для всех и не должен нарушаться. Дискуссия окончена, она достаточно лихорадила партию, и довольно дискуссий!
Повторяю,— сказал Владимир Ильич,— исключение из рядов партии — крайняя мера. Эту меру мы будем применять только в исключительных случаях недисциплинированности, противодействия Уставу и решениям партии».
В заключение В. И. Ленин предупредил всех нас, что надо терпеливо разъяснять всем заблуждающимся их ошибки, разоблачать вредность деятельности оппозиционеров, подчеркивая основу Устава партии — демократический централизм. Далее он отметил, что на старую пролетарскую гвардию ложится обязанность и ответственность за сохранение железной дисциплины в рядах партии.
«Я,— говорил Ильич,— уверен, что мы вместе со всеми членами партии справимся с задачами, стоящими перед нами».
Глубокой верой дышало каждое слово Ленина. Его речь была воспринята нами как закон, как нерушимая и неизменная линия в нашей дальнейшей работе.
После X съезда РКП (б) Центральный Комитет партии направил меня на работу в Дальневосточное бюро ЦК РКП (б). Вскоре я был избран в состав бюро и назначен командующим ЧОНом и членом Военного Совета НРА и Флота ДВР, председателем которого был Василий Константинович Блюхер.
Более чем трехлетняя война с интервентами и белогвардейцами сильно сказалась на состоянии НРА. Бойцы были плохо одеты и обуты, не хватало вооружения, боеприпасов, питания. Все, что мог сделать Военный Совет НРА и Флота ДВР, чтобы улучшить положение армии, было уже сделано. Нужна была срочная помощь ЦК партии и Советского правительства.
12 июля 1921 года мною как членом Дальбюро ЦК РКП (б) и членом Военного Совета НРА и Флота ДВР была направлена телеграмма в ЦК партии: «Прошу поставить в ЦЕКа и разрешить следующее: для поднятия производительности мастерских, необходимых для... ремонта совершенно разрушенной материальной части армии, и для спасения армии от грядущего голода через одну неделю на полтора месяца необходимо срочно выслать полтора миллиона рублей золотом... Движение и развитие белоотрядов в При-моробласти и Маньчжурии серьезно. К тому же развитие хун-хузнических отрядов, организуемых японцами и белогвардейцами. Ожидаем развития событий и упорной борьбы. Все это усугубляется отсутствием конского состава. Последний обещан Сибреввоенсове-том, но дальше обещания дело не идет. Необходимо ваше энергичное приказание о передаче из Красной армии 6 ООО лошадей, и в первую очередь 3 ООО лошадей... Кавалерия без шашек. Необходимо срочно выслать из Центра, т. к. в Омске нет, 10 ООО шашек и 3 ООО седел... Винтовки в армии — без штыков. Для срочного заштыко-вания необходимо 20 ООО штыков... Необходима срочная присылка телеграфного и телефонного провода, просимого Блюхером в бытность его в Москве, в размере 20 тысяч верст... Необходимо горючее для Амурфлотилии... Неотпуск всего просимого в срочном порядке... поставит армию перед попыткой противника захватить Приамурье...»3
Центральный Комитет партии и Реввоенсовет РСФСР обязали Сибреввоенсовет обеспечить НРА всем необходимым. Однако помощь с его стороны была недостаточной. Не помогали и напоминания. Тогда в целях улучшения снабжения НРА было решено командировать меня в Сиббюро, Сибреввоенсовет, в Реввоенсовет РСФСР и ЦК партии.
Перед отъездом я написал письмо Емельяну Ярославскому (он был тогда членом Сиббюро ЦК партии): «...На Дальнем Востоке теперь скопилось все, что бежало из РСФСР... Работу они развивают, пользуясь средствами вплоть до средств иностранной контрразведки. Анархисты-максималисты, левые эсеры, социал-демократы, эсеры, кадеты и вся черносотенная сволочь — все это делает свое мерзкое дело против РСФСР на почве создания буфера...»4
Вскоре после моего приезда в Омск, в ноябре 1921 года, в Сиббюро было обсуждено мое письмо о положении в ДВР. Бюро постановило: «1-е. Подготовить материал для совместного заседания Сиббюро ЦК РКП с представителем Дальбюро ЦК РКП. 2-е. Предложить т. Давыдову снестись с РВСР, а товарищу Калмановичу с Наркомпродом. Снабдить хлебом армию ДВР из ресурсов, предназначенных для Центра»5.
Решив в Сиббюро ряд вопросов, я выехал из Омска в Москву для доклада в Реввоенсовете о финансовом обеспечении НРА и Флота ДВР. Необходима была и помощь ЦК партии в деле укрепления ДВР опытными политработниками.
Разрешение вопроса об отпуске средств для армии и флота ДВР в Реввоенсовете затормозилось.
В ноябре 1921 года в ЦК партии был заслушан мой доклад о положении в ДВР и о готовящемся выступлении из Приморья контрреволюционной армии каппелевцев. Владимир Ильич внимательно выслушал меня и спросил:
«Скажите, товарищ, а как помогает вам Центр?»
«Помощь эта плоха,— ответил я.— Центр взял у нас много вооружения и военных материалов, а обещанный нам командный состав все еще до сих пор не прибыл. Переформирование армии мы еще не закончили. Однако нами приняты меры по укреплению районов возможных будущих боев. А вообще положение на Дальнем Востоке, в армии и флоте ДВР тяжелое,— продолжал я.— Правительство часто отвлекает товарища Блюхера на дипломатическую работу».
Поблагодарив меня за сообщение, Владимир Ильич сказал:
«Мы поддержим Народно-революционную армию и сделаем все, что возможно, для ее усиления. Средства, просимые вами, отпустим, а армию укрепим командным составом».
2 января 1922 года в моем присутствии на заседании Оргбюро ЦК партии был заслушан вопрос «Об усилении ДВР политработниками». ЦК поручил Учраспреду6 в трехдневный срок произвести персональную мобилизацию для ДВР работников губернского масштаба и в пятнадцатидневный — уездного7.
Вскоре после указания ЦК партии Реввоенсовет и Сибреввоенсовет решили все вопросы, поставленные перед ними Военным Советом Народно-революционной армии и Флота ДВР.
Такими простыми, сердечными и деловыми были мои встречи с основателем большевистской партии, бессмертным учителем и вождем трудящихся всего мира В. И. Лениным.
Вопросы истории КПСС. 1967. № 10. С. 134—137
Примечания:
1. См.: «Искра». 1903. № 50. С. 8.
2. Партийный архив Новосибирского обкома КПСС, ф. 1, оп. 3, ед. хр. 2, л. 77
3. ЦП А ИМЛ, ф. 372, on. 1, ед. хр. 118, л. 199.
4. Партийный архив Новосибирского обкома КПСС, ф. 1, оп. 2, ед. хр. 196, л. 42.
5. Партийный архив Новосибирского обкома КПСС, ф. 1, оп. 3, ед. хр. 9, л. 114.
6. Учетно-распределительный отдел Оргбюро ЦК РКП (б). Ред.
2 Партийный архив Новосибирского обкома КПСС, ф. 1, оп. 2, ед. хр. 106, л. 14.
ГУБЕЛЬМАН МОИСЕЙ ИЗРАИЛЕВИЧ (1883/84—1968) — член партии с 1902 г. Революционный путь начал в 1900 г., выполняя отдельные поручения Читинской социал-демократической группы. С 1906 г.— член Читинского комитета РСДРП. За агитационно-пропагандистскую деятельность неоднократно арестовывался и заключался в тюрьму. После Февральской революции 1917 г. избирался членом Дальневосточного обкома РСДРП (б) и Владивостокского Исполкома Совета. В 1918— 1922 гг. находился на руководящих военных и партийных должностях в Дальневосточной Республике. С 1923 г.— на партийной и профсоюзной работе в Москве. Неоднократно избирался членом МК и МКК ВКП(б). С 1933 г.— председатель ЦК профсоюза работников госторговли. С 1947 г.— персональный пенсионер.