ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОШЛОГО1

То было тяжелое время полного раскола между большевиками и меньшевиками. Я более или менее определенно стоял на большевистской позиции, хотя не все стороны распри были для меня ясны. Решающим моментом для меня было скорей не подробное знакомство с разногласиями, а тот факт, что А. А. Малиновский-Богданов всецело вошел в большевистское движение и сделался для России как бы главным представителем Ленина и его группы.

Распря осложнилась еще тем моментом, что русский центр в лице и ныне работающих в нашей партий и занимающих определенные посты в Советской власти товарищей Красина, Карпова43, Кржижановского, стали на так называемую примирительную позицию. По существу, вышла 3-я линия, почти одинаковой враждебностью пользовавшаяся со стороны «чистых» большевиков и меньшевиков44. Центральный Комитет (соглашательский) имел в то время свою главную квартиру в Смоленске, куда я был вызван. Особенно сильное впечатление среди тогдашних работников этого Центрального Комитета произвел на меня тов. Иннокентий45, позднее сыгравший такую большую роль в истории нашей партии и безвременно погибший, оставив по себе среди многих большевиков восторженную память как о настоящем государственного типа уме. Уже тогда этот выдающийся человек отличался замечательным классовым чутьем и широтой воззрений.

В Смоленске я составил большую прокламацию по поводу убийства Плеве46, которая была издана как первый большой листок от нового Центрального Комитета. Там же я взял на себя обязанность быть, так сказать, главным пером этого соглашательского ЦК. Однако, несмотря на убеждения Красина, Кржижановского и Иннокентия, у меня не было полной уверенности в правильности нашей линии.

Едва я вернулся в Киев, как получил категорическое письмо от Богданова, в котором он звал меня немедленно ехать за границу для личного знакомства с Лениным и вступления в редакцию центрального органа большевиков. Посоветовавшись с женой, мы решили, что нашей обязанностью является повиноваться этому призыву.

Мы выехали за границу в конце 1904 г.47. Приехали в Париж, и там я остался довольно надолго. Ехать в Швейцарию мне не хотелось, так как полной уверенности в необходимости партийного раскола у меня не было...

Я видел, как радуются расколу нашей партии социалисты- революционеры, анархисты, а отсюда мне легко было заключить, какую радость доставляем мы этим расколом и более далеким нашим врагам.

В моих ушах, так сказать, звучали еще уверенные речи Иннокентия о полной возможности спаять вновь социал-демократическую партию. Я выписал себе всю меньшевистскую и большевистскую литературу и старался вчитаться в них. В этих колебаниях прошло несколько месяцев. Наконец в Париж приехал за мной Владимир Ильич лично и заставил меня совершенно покончить с моими сомнениями. Правда, в то время позиции не были вполне отчетливы. Меньшевики только несколько позднее, к январским событиям и революции 1905 года, стали выявлять свою линию союза с либералами48 и поддержки грядущей революции как типично буржуазной, от которой можно ждать лишь более или менее радикального изменения политического строя России. Тем не менее уже в то время было ясно, что так называемая «широкая партия» означала собой главным образом интеллигентскую партию.

Ленину уже без труда удавалось доказать, что за нами, большевиками, идет только наиболее решительная, наиболее последовательно мыслящая интеллигенция, в большинстве случаев ставшая профессионалами революции, а затем густые слои рабочей массы, за меньшевиками же огромное количество демократической интеллигенции и кое-где налипшие на них верхушки профессиональных союзов, те типы «развитого» рабочего, которые всегда являются главными проводниками оппортунизма в массы.

Все мое миросозерцание, как и весь мои характер, не располагали меня ни на одну минуту к половинчатым позициям, к компромиссу и затемнению ярких максималистских устоев подлинного революционного марксизма. Конечно, между мною, с одной стороны, и Лениным — с другой, было большое несходство. Он подходил ко всем этим вопросам как практик и как человек, обладающий огромной ясностью тактического ума и поистине гениального политика, я же подходил, как... артистическая натура, как назвал меня как-то Ильич.

Моя философия революции иной раз вызывала у Ленина известную досаду, и наши работы — я говорю о группе: Богданов, Базаров, Суворов49, я и некоторые другие — действительно ему не нравились. Однако он чувствовал, что группа наша, ушедшая от близкой ему плехановской ортодоксии в философии, в то же время обеими ногами стоит на настоящей непримиримой и отчетливой пролетарской позиции в политике. Союз, уже состоявшийся между ним и Богдановым, скреплен был также и со мной. Я немедленно выехал в Женеву50 и вошел в редакцию газеты «Вперед», а позднее — «Пролетарий»51.

Не могу сказать, чтобы женевский период, тянувшийся почти два года, оставил во мне особенно приятные воспоминания.

Редакция, правда, была у нас дружная, она состояла в то время из 4-х человек: Ленина, Воровского, Галерки (Ольминского) и меня. Я выступал и писал под фамилией Воинов. Как публицист, я не был особенно плодовит — рядом с Лениным не приходилось писать слишком много: он с поразительной быстротой и уверенностью отвечал на все события дня. Много писал также Галерка. Зато как пропагандист идей большевизма, как устный полемист против меньшевиков я занял первое место и в Женеве, и в других городах Швейцарии, и в колониях русских эмигрантов во Франции, Бельгии и Германии. Разъезжал я неутомимо, повсюду посещая наши, порою столь крошечные, но всегда энергичные, большевистские организации, повсюду грудью встречая натиск несравненно более компактной меньшевистской и бундовской публики и повсюду читая рефераты.

Я не отказывал себе в удовольствии рядом с рефератами чисто политическими устраивать также рефераты на философские, литературные и художественные темы. К ним душа моя лежала больше, да они, по правде, и имели несравненно больший успех.

Политическая же работа в то время была до крайности неприятной... Жизнь эта меня утомила, но я считал своим долгом исполнять мою миссию странствующего проповедника и полемиста со всяческим рвением.

Чтобы закрепить разрыв партии, который казался нам абсолютно необходимым, и привлечь к себе окончательно соглашенцев, у которых новых линий абсолютно не вытанцовывалось, мы решили созвать в Лондоне, так называемый, 3-й съезд партии52. Главным организатором съезда в России явился Богданов. Он, став во главе «Организационного бюро комитетов большинства», объездил всю Россию и обеспечил за съездом значительный приток крупных работников с мест...

3-й съезд вообще выявил главные фигуры нашей партии. Правда, и на 2-м съезде выдвинулось несколько лиц, которые играли некоторую роль в начале истории большевизма, а теперь вернулись в ряды большевиков вновь. Я говорю о таких людях, как В. Д. Бонч-Бруевич, как Гусев53 и некоторые другие. На 3-м же съезде окончательно выяснилась возможность длительного союза между Лениным и Богдановым, с одной стороны, и тов. «Никитичем», т. е. Красиным, — с другой. С тех пор Красин занял в большевистском мире пост одного из крупнейших практических вождей. Эта роль осталась за ним до конца 1906 г...

Выдвинулся и был избран в ЦК тов. Строев, т. е. Десницкий, долгое время бывший одной из основных фигур большевизма, потом отошедший, а сейчас числящийся в своеобразно сочувствующих Советской власти и работающий как выдающийся педагог и организатор рука об руку с нею.

Забегая вперед, скажу, что вскоре и среди самих большевиков начались разногласия по той же линии. На этот раз Ленин... был за участие в выборах в Думу и считал, что мы, готовясь к дальнейшему революционному подъему, в то же время должны вести политическую работу в Государственной думе73 и во всех общественных учреждениях (профессиональных союзах, кооперативах и т. п.), в которых рабочая жизнь могла еще биться легально. Это соединение легальности и нелегальности казалось Богданову и другим ультралевым большевикам эклектизмом и после того, как с помощью меньшевиков, в момент, когда разрыв не был окончательным, Ленин провел выборы во вторую Думу, Вольский и другие москвичи потребовали немедленного отзыва наших депутатов. Богданов не стал на такую решительную точку зрения: он требовал, чтобы нашей фракции в Государственной думе поставлен был ультиматум о полном подчинении революционной партийной тактике, а в противовес — угроза отказать ей в политической поддержке.

Это объяснялось тем, что Богданов и его группа (в том числе Красин, Мартов, Лядов, Алексинский, Покровский) считали тогдашнюю линию думской фракции безвольной и вялой. Надо помнить, что мы официально несли тогда ответственность не только за выступление ничтожного количества большевиков (главным образом Алексинского), но и меньшевистского большинства, с которым мы составляли неразрывную парламентскую фракцию. Ленин осуждал и этот так называемый ультиматизм.

…..

Читал я свои лекции в высших учебных заведениях, главным образом в политехникуме. После моих рефератов часто шли жгучие дискуссии. Более или менее постоянными участниками их являлись: Столпнер77 и священник Агеев, раза два выступал Григорий Петров78, тогда еще священник.

За слушание лекций взималась плата в пользу Петроградского комитета нашей партии. Для комитета лекции дали около 10 тысяч рублей.

Креп наш раскол, о котором я уже говорил, по поводу участия в Думе. Отношения между Богдановым и Лениным на этой почве стали совершенно нестерпимыми. Наконец в ЦК произошел разрыв.

Разрыв среди большевиков шел по линии, которую я выше наметил, но в то же время такой же разрыв начался среди меньшевиков. Появилось так называемое ликвидаторство с его проповедью абсолютной легализации всей деятельности и отвратительно отрицательным отношением к «подполью».

Среди меньшевиков наиболее страстно выступал против ликвидаторства Плеханов. Этот протест Плеханова против крайних правых меньшевиков сделал возможным сближение его с Лениным, боровшимся в то время против нас...81

На пленуме ЦК меньшевики-мартовцы и большевики-ленинцы выбросили из партии ликвидаторов и, признав нашу группу партийной, в то же время исключили ее представителей из ЦК82.

Время, по правде сказать, довольно неприятной борьбы между ленинцами и богдановцами было скрашено первой партийной школой, которую мы организовали на Капри83.

Тем не менее о каприйской школе приходится вспоминать также и не без горечи. Дело в том, что наши ближайшие соседи, большевики-ленинцы, не без основания рассматривали школу как попытку группы «Вперед» упрочиться и получить могучую агентуру в России... В школе был талантливый рабочий, по прозвищу «Старовер», который открыто являлся в нашей среде «агентом» Ленина.

По мере того как дело подходило к концу и мы занялись выработкой нашей политической декларации, выяснилось, что не все 20 человек учеников стоят на «впередовской» точке зрения... Пошатнулся сам Михаил Вилонов.

Нельзя сказать, чтобы он прямо примкнул к большевикам «умеренного толка», но ему казалось, что будущее всего выводка первой партийной школы омрачается перспективой борьбы в своей собственной большевистской среде.

Эта примиренческая позиция Вилонова вызвала целую грозу над ним. Богданов, Алексинский объявили его буквально изменником. Теперь, когда я оглядываюсь назад, я считаю такое отношение к Вилонову крайне несправедливым. Мне даже кажется, что он был политически мудрее нас, защищая даже не столько слияние крайнего левого крыла с центром, сколько известное соглашение с ними для единой политической борьбы.

Но страсти в то время были в большом разгаре.

Вилонов с ленинцами уехали в Париж, а остальные отправились в Россию.

Не доезжая Копенгагена, уже в Дании, мы встретились с Лениным и дружески разговорились. Мы лично не порвали отношений и не обостряли их так, как те из нас, которым приходилось жить в одном городе.

Из краткого обмена мнений выяснилось, что почти по всем вопросам копенгагенской программы мы стоим на близкой точке зрения. Моя задача была — по вопросу об отношении партии и кооперативов провести точку зрения, параллельную штутгартской относительно профессиональных союзов; я лелеял мечту, что на Венском конгрессе89 удастся закончить это строение, точно установив равноправное место среди орудий борьбы пролетариата и за культурно-просветительной его организацией.

Об этом я, конечно, с Лениным не говорил, относительно же кооперативов у него было много сомнений... Я отнюдь не думал, что кооператив может быть признан равноценным движению политическому и профессиональному, но я считал, что он должен рассматриваться как орудие социалистической борьбы, что ему должно быть отведено место в революционной активности пролетариата и что в связи с этим за ним надо признать, при глубокой духовной зависимости от центральных идей социализма, широкую автономию по отношению к партии и профессиональным союзам.

И в этот раз оказалось, что моя точка зрения ближе всего подошла к бельгийской, по крайней мере, к той, которую защищали передовые бельгийцы.

Отношения мои к ленинцам оказались настолько превосходными, что, несмотря на опубликованный мною в журнале «Пепль» большой памфлет против большевиков, они не только не препятствовали признанию моего мандата, но даже выбрали меня официальным представителем сначала в комиссию по кооперативам, а потом и в подкомиссию, где мне пришлось с Жоресом, Вандервельде, фон-Эльм и пр. окончательно вырабатывать резолюции.

И тут, как в Штутгарте, благодаря правильно понятой позиции окончательные результаты съезда почти полностью совпали с теми резолюциями, которые были приняты большевистской фракцией по моему докладу.

В результате кооператоры пригласили меня почетным гостем с решающим голосом на международный съезд кооперативов в Гамбурге, имевший место тотчас по окончании конгресса в Копенгагене.

К сожалению, завязавшиеся таким образом короткие отношения с ленинцами не были прочны, ибо остальные члены нашей группы (особенно тов. Алексинский) о таком сближении не хотели ничего и слышать.

К этому времени Ленин и его группа окончательно разошлись с меньшевиками. Мы были отделены очень глубокими политическими разногласиями от меньшевиков, однако мы выступили против партийного раскола...

В общем же политические ситуации как-то перепутались, линия, отграничившая нас, стерлась, и часто позиция наша была как бы несколько искусственной. Это относится, впрочем, ко всем эмигрантским группам.

Внутри группы «Вперед» опять пошел разлад. После короткой, но довольно тяжелой распри между Богдановым и Алексинским первый покинул группу «Вперед», и после этого Алексинский развил до кульминационного пункта свои выдающиеся способности дезорганизатора: ему удалось постепенно поссориться и отколоть от нас тов. Менжинского, Покровского и в конце концов самым нелепым и довольно гнусным образом порвать также и со мной.

Группа вовсе исчезла бы с лица земли, если бы ее женевская часть, очень прочная, включавшая в себя несколько преданных «впередовцев», не спасла ее. Эта женевская группа (тт. Миха, Лебедев-Полянский и др.) усилилась с моим переездом в Швейцарию...

Сближение группы «Вперед» с большевиками и вообще сплочение левого фланга произошло в результате войны.

….

Примечания:

1 В книге «Великий переворот» (1919) статья начиналась словами: «Социал-демократом я стал очень рано. Можно сказать, что мое революционное самосознание сразу определилось как более или менее марксистское. Революционером же я стал так рано, что не могу даже припомнить, когда я им не был».

43 Л. Я. Карпов после Октябрьской революции был членом президиума Высшего Совета Народного Хозяйства.

44 На самом деле «примиренцы» своей половинчатой политикой играли на руку меньшевикам. Так называемая «июльская декларациям, принятая группой примиренцев из ЦК летом 1904 года, означала открытую поддержку меньшевиков. На совещании 22-х большевиков, состоявшемся в конце июля — начале августа 1904 года под руководством Ленина, эта позиция была подвергнута уничтожающей критике.

45 Псевдоним одного из виднейших большевиков И. Ф. Дубровинского (1877-1913).

46 Министр внутренних дел и шеф жандармов В. К. Плеве был убит эсером Е. Сазоновым 15 июля 1904 года.

47 Луначарский приехал в Париж в октябре 1904 года.

48 Редакция меньшевистской «Искры» уже в ноябре 1004 года объявляла либеральную буржуазию союзником пролетариата («хотя и нерешительным») и призывала социал-демократические организации принять участие в собраниях либеральных земцев, ходатайствовавших о конституции, заключать с ними соглашения о мирном манифестировании и т. п.

49 С. А. Суворов — социал-демократ, во время революции 1905 года — большевик. Вместе с Богдановым, Базаровым, Луначарским выступил в сборниках «Очерки реалистического мировоззрения» (1904) и «Очерки по философии марксизма» (1908). Ленин посвящает критике философских статей Суворова один из параграфов книги «Материализм и эмпириокритицизм».

50 Луначарский выехал в Женеву в декабре 1904 года.

51 Нелегальные большевистские еженедельные газеты «Вперед» и «Пролетарий» издавались в Женеве. Первая с 22 декабря 1904 года (4 января 1905) по 5(18) мая 1905 года, вторая —с 14(27) мая по 12(25) ноября 1905 года. О работе редакций этих газет см. в настоящей книге статьи «Опять в Женеве», «Из воспоминаний о товарище Галерке», «Ленин как редактор».

52 Третий съезд РСДРП состоялся в Лондоне 12—27 апреля (25 апреля — 10 мая) 1905 года. На съезде, проходившем под руководством Ленина, присутствовали только делегаты-большевики. Меньшевики отказались от участия в съезде и собрались в Женеве на свою конференцию. Съезд помог выйти из кризиса, переживавшегося партией по вине меньшевиков-раскольников, пересмотрел организационные формы работы партии и выработал стратегию и тактику пролетариата и его партии в переживаемый революционный момент.

Луначарский выступал на съезде с докладом о вооруженном восстании. В своей статье «Большевики в 1905 году» он вспоминал через 20 лет: «Владимир Ильич дал мне все основные тезисы доклада. Мало того, несмотря на мою манеру никогда не записывать никаких своих речей, а говорить импровизированно, он потребовал на этот раз, чтобы я всю свою речь написал и дал ему предварительно прочесть. Ночью, накануне заседания, где должен был иметь место мой доклад, Владимир Ильич внимательнейшим образом прочитал мою рукопись и вернул ее с двумя-тремя незначительными поправками, что неудивительно, потому что, насколько я помню, я в моей речи исходил из самых точных и подробных указаний Владимира Ильича («Пролетарская революция», 1925, № 11, стр. 54).

53 Луначарский имеет в виду, что эти видные участники революционного движения в годы, непосредственно предшествовавшие Октябрю, вели менее заметную партийную деятельность; в период же Октябрьской революции они были выдвинуты на руководящую политическую работу: В. Д. Бонч-Бруевич был в 1917—1920 годах управляющим делами Совета Народных Комиссаров; С. И. Гусев в 1917 году стал секретарем Петроградского военно-революционного комитета, а после Октября был членом Реввоенсовета и начальником Политуправления Красной Армии, заведующим отделом печати ЦК партии, членом Президиума Исполкома Коминтерна.

73 Выборы в I Государственную думу происходили в начале 1906 года, когда появились признаки нового подъема революции. Поэтому большевики проводили тактику активного бойкота Думы. Когда стало ясно, что происходит спад революционной волны, они взяли на вооружение и думские формы борьбы. На выборах во II Государственную думу, состоявшихся в начале 1907 года, большевики отбросили лозунг бойкота, стремясь использовать думскую трибуну в интересах революционной агитации и сближения социал-демократов с революционным крестьянством, для высвобождения его из-под влияния либеральной буржуазии.

77 Б. Г. Столпнер — историк философии, переводчик.

78 Г. С. Петров — священник, депутат II Государственной думы, популярный проповедник и оратор. После закрытия Думы был лишен священнического сана и выслан из столиц.

81 Имеется в виду борьба Ленина против группы «Вперед». См. примечание 74.

82 На январском пленуме Центрального Комитета РСДРП в 1910 году были осуждены и признаны опасными оба уклонения от революционной социал-демократической тактики, охарактеризованные как «проявление буржуазного влияния на пролетариат»: ликвидаторство и отзовизм.

О группе «Вперед» в резолюции было сказано: «ЦК регистрирует литературную группу «Вперед» как партийную издательскую группу». Но в то же время ЦК предлагал «выработать проект мер к тому, чтобы... существование обособленной группы стало излишним» («Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК». Изд. 7-е. Часть I. Госполлтпздат, 1954, стр. 241).

83 «Первая Высшая социал-демократическая пропагандистско-агитаторская школа для рабочих» на острове Капри была использована ее организаторами, стоявшими на позициях отзовизма, ультиматизма и богостроительства, во фракционных целях. Совещание расширенной редакции большевистской газеты «Пролетарий» в июле 1909 года осудило каприйскую школу как фракционную. Впоследствии среди слушателей школы произошел раскол. Слушатели-ленинцы, включая одного из инициаторов школы— И. Е. Вилонова («Михаила»), были исключены из школы и в ноябре 1909 года отправились в Париж, где прослушали лекции В. И. Ленина. Под впечатлением беседы с Вилоновым Ленин писал Горькому: «Я рассматривал школу только как центр новой фракции. Оказалось, это неверно — не в том смысле, чтобы она не была центром новой фракции (школа была этим центром и состоит таковым сейчас), а в том смысле, что это неполно, что это не вся правда. Субъективно некие люди делали из школы такой центр, объективно была она им, а кроме того школа черпнула из настоящей рабочей жизни настоящих рабочих передовиков. Вышло так, что, кроме противоречия старой и новой фракции, на Капри развернулось противоречие между частью социал-демократической интеллигенции и рабочими-русаками, которые вывезут социал-демократию на верный путь во что бы то ни стало и что бы ни произошло, вывезут вопреки всем заграничным склокам и сварам, «историям» и пр. и т. п. Такие люди, как Михаил, тому порукой» (т. 47, стр. 219).

89 Международный социалистический конгресс в Вене был назначен на август 1914 года. Из-за начала империалистической войны конгресс не состоялся.

 

Joomla templates by a4joomla