Вл. Крутовский
«В одном вагоне с Ильичем»
В своих воспоминаниях о совместной поездке в Сибирь с Владимиром Ильичем Ульяновым- Лениным я ничего не усматриваю особенного, но, уступая просьбе редакции «Сибирских Огней», даю описание этого нашего совместного путешествия. Зиму 1896 и 1897 г. я с семьей жил в Петербурге. Здесь пришлось вращаться, главным образом, среди группы литераторов редакции «Русского Богатства» и среди крупных общественных деятелей. В числе последних с нами была хорошо знакома и бывала у нас известная по своей литературной и педагогической деятельности Александра Михайловна Калмыкова. В конце февраля 1897 г. я собрался обратно в Красноярск, оставляя семью в Петербурге. Как-то раз приходит Калмыкова и сообщает, что на-днях из тюрьмы выходит ее хороший знакомый, товарищ Струве, Владимир Ильич Ульянов, который высылается в административную ссылку в Енисейскую губернию на три года. Ульянову разрешено ехать по проходному свидетельству, и было бы хорошо, если бы мы отправились совместно — в одном поезде. Она же просит меня похлопотать в Красноярске, чтоб Ульянова не законопатили куда-нибудь в отдаленные места Енисейской губ., например, в Туруханский край. Я, конечно, очень охотно согласился исполнить ее просьбу. Мы условились о дне выезда и о поезде.
В условленный день и час, в первых числах марта, — точно не помню, — я был на Николаевском вокзале и искал на перроне Калмыкову с ее протеже. Но сколько я ни смотрел, сколько ни искал, я найти их не мог, и заключил, что, вероятно, отправка Ильича с этим поездом не могла состояться. Поехал один. Но вот, начиная уже от Тулы, я на каждой остановке поезда вижу молодого человека небольшого роста, довольно худощавого, с маленькой клинообразной бородкой, очень живого и подвижного, который все ссорится с железнодорожным начальством, указывая на ужасное переполнение поезда, и требует прицепки лишнего вагона. Действительно, поезд был перегружен до невозможности. Но, конечно, по обычаю того времени, на протесты и заявления пассажира железнодорожное начальство не обращало никакого внимания.
Так мы прибыли в Самару, где тогда поезд стоял час. Здесь на перроне разыгрывается более бурная сцена, собравшая толпу пассажиров. Тот же маленький пассажир горячо настаивал перед стоявшими перед ним начальником станции, начальником движения, жандармом и составителем поездов о необходимости прицепить лишний вагон, и хоть несколько разгрузить тесноту. Спор был очень горячий. Окружающая толпа пассажиров поддерживала требование маленького пассажира. Наконец, начальство о чем-то пошепталось между собой, и начальник станции, обращаясь к составителю поездов, изрек; «Ну его к чорту! Прицепите вагон». Все успокоились, а я, зная хорошо порядки наших железных дорог, подумал, должно быть, незаурядный человек этот маленький пассажир, если мог добиться того, чтобы начальство уступило и согласилось прицепить еще вагон. После этой сцены я пошел в буфет, сел к отдельному столику и заказал чай. Вдруг к моему же столику подсаживается маленький пассажир, просит лакея подать ему чернил и перо, а затем пишет адрес на конверте: Петербург. А. М. Калмыковой. Тогда я сразу сообразил, кто это, и, обращаясь к В. И., сказал:
— Значит, вы — Ульянов? Очень рад познакомиться.
В. И. вскочил со стула, руки не протянул и сердитым голосом ответил: — Вы что сыщик?
— Совсем нет. По адресу я вижу, что вы Ульянов, который едет в Красноярск и о котором мне говорила А. М. Калмыкова. Я давно вас высматриваю в поезде и вот сейчас случайно только наткнулся на вас, а то мы вместе доехали бы до Красноярска, не зная друг друга.
В. И. успокоился. Мы познакомились, разговорились, напились чайку и разошлись по вагонам. Я ему указал свой вагон, а он мне, в свою очередь, тот, в котором он ехал. До отхода поезда оставалось минут 10. Вдруг вбегает ко мне В. И. и сообщает, что прицеплен новенький вагон, что он в нем занял двухместное купе, и предлагает мне к нему переселиться. Я, конечно, сейчас же согласился, и мы совместно перетащили в свое новое помещение его и мои вещи. Действительно, вагончик был совсем новенький и удобный. В нем мы и доехали до Красноярска. Багаж В. И. состоял, главным образом, из книг и газет — целый чемодан. Я вез с собой тоже много книг. Но наши библиотеки были совсем разного содержания. У В. И., главным образом, и даже преимущественно марксистская литература, у меня литература кружка «Русск. Богатства». Как раз в эту зиму разгорелся ожесточенный спор между марксистами и народовольцами (кружок «Русск. Бог.»), и яблоком раздора и горячих схваток послужила книга Струве «Критические заметки». Неудачная фраза Струве в конце книги: «Пойдем на выучку к капитализму» у всех была на устах. Я вращался в кружке «Русск. Богат.», был в дружеских отношениях с Н. К. Михайловским, с Н. Ф. Анненским, с П.Ф. Якубовичем, с В. Г. Короленко, с А. И. Иванчиным-Писаревым и др. и, естественно в своих взглядах примыкал к этим народникам, разделял их миросозерцание и был на их стороне в возникшем споре. В. И., понятно, был их ярым противником и Михайловского авторитетом не считал. На этой почве всю дорогу до Красноярска мы спорили с В. И., и иногда дело доходило до горячих схваток, хотя все кончалось мирно, и мы принимались или за чаепитие, или за чтение. В. И. имел с собой, между прочим, все вышедшие номера самарской газеты. Теперь не помню ее названия, но знаю, что это была первая марксистская газета в России*. Конечно, в споре между марксистами и народниками она приняла самое живое участие, и в ней печатались передовые статьи и фельетоны, направленные против Михайловского и его кружка. Статьи были талантливо и хлестко написаны, но уже чересчур с молодым задором и полным неуважением к авторитетам. В. И. давал мне читать эту газету и указывал даже статьи, на которые я должен обратить особенное внимание. Как-то раз он мне указал на фельетон, в котором автор под орех разделывал Михайловского. Я читал и хохотал. В. И. все посматривал на меня и вдруг спросил: «Что же тут смешного?» Я отвечаю: «Мне этот фельетон напоминает басню Крылова «Слон и Моська»,— «Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона!» В. И. соскочил с койки и разразился целой речью в защиту фельетона и страстно нападал на Михайловского. Долго мы спорили, но и опять-таки спор наш окончился чаепитием и мирной беседой. Вот так, проводя время в спорах, много читая, распивая чай и на остановках гуляя по перрону, мы ехали до Красноярска. С другими пассажирами мы не знакомились и не якшались. Подъезжая к Красноярску, перед нами выплыли два вопроса. Первый — где остановиться в Красноярске В. И., и второй — куда его в ссылку назначит губернатор. Моя квартира была свободна, так как семья осталась в Петербурге и на весну должна была выехать в Крым. У меня жил только один — тоже административно-ссыльный — П. Е. Кулаков. Однако, В. И. отклонил мое предложение остановиться у меня, считая это для меня, как для чиновника, неудобным.
Тогда я указал ему квартиру Клавдии Гаврииловны Поповой, заезжий дом, так сказать, для всех политических. В. И. согласился и с вокзала же поехал к Поповой, у которой даже нашлась отдельная маленькая комнатка, где В. И. и поселился. Другой вопрос был о месте ссылки. Я научил В. И. подать губернатору прошение о болезни и об освидетельствовании состояния его здоровья. Сам же взял на себя хлопоты провести это дело в благоприятном смысле. Мне это было легко сделать, так как губернатор был со мной знаком, а сам я состоял членом врачебного отделения, которое должно было произвести освидетельствование, причем остальные члены были моими хорошими товарищами. В. И. так и поступил. Губернатор приказал врачебному отделению освидетельствовать В. И. Мы нашли туберкулезный процесс в легких и необходимость назначить местом ссылки южную часть губернии, т.е. Минусинский уезд. Так и вышло. Губернатор назначил местом ссылки для В. И. Минусинский уезд, в распоряжение минусинского исправника. Мы приехали в Красноярск, помнится, 9 марта. Была распутица, и губернатор разрешил остаться В. И. в Красноярске до первых пароходов. Таким образом, В. И. прожил в Красноярске более двух месяцев и здесь не тратил даром времени.
В Красноярске имелась роскошная и редкая библиотека у купца Юдина**. Она находилась у него на даче в особом доме, и он книг из нее не выдавал никому. Чтобы пользоваться этой библиотекой, требовалось особое разрешение, которое Юдин выдавал по ходатайству лиц, хорошо ему знакомых. Вот как раз я и был таким лицом. Я написал Юдину письмо, потом просил его лично, и Юдин тогда разрешил В. И. заниматься в библиотеке***. В. И. каждый день с утра уходил к Юдину. От города до библиотеки было не менее трех верст. Сидел, занимался там целыми днями и только к вечеру возвращался домой. Время у него, таким образом, было занято, а потому он в городе мало где и показывался. К нам с Кулаковым он заходил. Большею частью он оставался с Кулаковым, так как я, занятый службой, практикой и общественными делами, редко бывал дома. В. И. прожил в Красноярске до первого парохода, а затем уехал Минусинск. Когда через три года В. И. возвращался из ссылки, меня в Красноярске не было, и больше мы с ним не встречались.
* Это была газета «Самарский Вестник», которая в 1856 г. издаваясь в Самаре под редакцией П. Маслова и Гвоздева. — Прим . Ред.
** Библиотека Г. В. Юдина, некогда крупнейшего в Сибири виноторговца - откупщика, насчитывала свыше 100 000 книг. Среди них было много рукописных. Библиотека вообще была богата редкими и ценными изданиями. В дореволюционное время наследники Юдина продали, почти за бесценок, эту библиотеку в Америку, и сейчас она служит украшением Вашингтона. — Прим ред.
*** Это письмо, найденное в архиве Юдина, сейчас хранится в музее приенисейского края (в Красноярске). Вот полный текст этого письма «Милостивый Государь Геннадий Васильевич. Некто г-н Ульянов (*) — мой знакомый, очень хотел бы осмотреть вашу интересную библиотеку и узнать условия, на которых вы допускаете возможность заниматься в ней. Он поэтому просил меня дать к вам рекомендацию, и вы сделаете мне большое одолжение исполнением его желания. Всегда готовый к вашим услугам Вл. Крутовский. 7 марта 97 года». На верхнем правом углу письма рукою Юдина сделана чернилами пометка: «9 марта 1897 года». (*) К звездочке, поставленной к слову «Ульянова», Юдин внизу письма сделал карандашом сноску: «Владимир Ильич». — Прим ред.
«Сибирские огни» 1925 год № 2
Благодарим за предоставленный материал Геннадия Нестерова