Я — бывший батрак, в 1917 году бросил работать у кулака и ушел к большевикам, вступил в ряды большевистской партии, а затем в ее вооруженные отряды — Красную гвардию. Мы пошли за Лениным, так как его призывы были единственно правильными, отвечавшими интересам народа.
По окончании гражданской войны меня направили на курсы красных командиров, откуда я был досрочно взят на пополнение вновь организованного отряда особого назначения при коллегии ВЧК—ОГПУ. Выполняя здесь различные поручения, я мечтал увидеть В. И. Ленина. Вскоре такой случай мне представился. Я был направлен для охраны заседаний IV конгресса Коминтерна, проходившего в Кремлевском дворце. В. И. Ленин в сопровождении близких и друзей шел на заседание Конгресса, о чем-то громко разговаривая. Когда он вошел в зал заседаний, все делегаты поднялись и приветствовали его бурной, восторженной овацией. Я тогда подумал, что Ленина любит не только наш народ, но и народы всех стран.
Заседания IV конгресса Коминтерна совпали со славным пятилетием существования Советской власти. На конгрессе присутствовали коммунисты из 58 стран мира. С напряженным вниманием слушали делегаты доклад В. И. Ленина «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции» на немецком языке.
Вскоре, в декабре 1922 года, членом коллегии ОГПУ А. Я. Беленьким (в распоряжении которого я находился) я был рекомендован Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому для какого-то особого назначения. Представил меня тов. Беленький следующими словами: «Вот этого товарища рекомендуют». Ф. Э. Дзержинский поздоровался со мной за руку и сказал: «Я его не знаю, но если рекомендуют, то я не буду возражать». Потом спросил: «Вы коммунист?» Я ответил утвердительно. Помню, он сказал, что работа там несложная, но очень ответственная, почетная, что надо быть честным коммунистом. Прощаясь, он пожелал мне всего хорошего на новой службе. Я заверил тов. Дзержинского, что буду стараться все точно выполнять.
Куда меня направляют, я не знал, знал только, что мне нужно сейчас явиться в Кремль в распоряжение Петра Петровича Пакална, который скажет, что надо делать. О том, что я направлен в личную охрану Владимира Ильича Ленина, я узнал лишь к концу дня. Какова же была моя радость! Ведь теперь я каждый день буду видеть его, буду учиться у него.
Но, к большому сожалению, мне мало пришлось находиться с ним в Кремле. Болезнь Владимира Ильича все чаще давала себя знать, и вскоре он переехал в Горки. Но и этого небольшого срока, на протяжении которого мне довелось наблюдать его в Кремле на работе и в домашней обстановке, было достаточно, чтобы на всю жизнь в моей памяти запечатлелся его обаятельный образ.
Мне навсегда запомнились его коренастая фигура, высокий умный лоб, глаза, живые и добрые; всегда аккуратно выбритый, скромно одетый; костюм на нем, как правило, поношенный, но чистый. В общем, вид самого простого, обыкновенного человека. При встрече Ленин обычно со всеми здоровался первым.
В Кремле, у кабинета и квартиры В. И. Ленина несли сдвоенную караульную службу: один сотрудник в штатском — от нас, его личной охраны, другой — часовой, в военной форме, из курсантов военной школы ВЦИК. Поручения Ленин всегда давал дежурному сотруднику, а не часовому.
Помню, был такой случай. Владимир Ильич подошел ко мне и говорит: «Товарищ, ко мне скоро придут два иностранца, это профессора из, Швейцарии. Вы их пропустите, ничего у них не спрашивайте». Я, вытянувшись, отвечаю: «Хорошо, все будет исполнено». Потом он подумал и спрашивает: «А вы их знаете в лицо?» И тут же напомнил мне: «Помните, они уже у нас были». Я замялся. Видя это, Ленин вернулся к себе в кабинет, затем вышел оттуда с газетой в руке и говорит: «Вот их фотографии, присмотритесь хорошенько и ничего у них не спрашивайте». Ушел он только тогда, когда убедился, что я понял, о ком идет речь. Через несколько минут по длинному коридору прошли эти лица прямо в его кабинет.
А я подумал, почему он не хотел, чтобы у них проверяли пропуска? После я узнал, что Ленин вообще не любил создавать кому бы то ни было излишних затруднений и, пропуская кого-либо к себе, прежде всего требовал вежливого отношения и уважения к посетителю. По правде сказать, не любил он излишней охраны. Мы старались поменьше показываться ему на глаза.
Постоянным местом отдыха В. И. Ленина были Горки в 35 километрах от Москвы. Когда Владимир Ильич серьезно заболел, он все чаще находился там. Дом в Горках, где жил Владимир Ильич последнее время своей жизни, назывался Большим домом. В парке было еще два маленьких дома, в одном из которых жили заведующий совхозом «Горки» А. А. Преображенский и мы, охрана В. И. Ленина, а второй домик был использован под столовую санатория МК, там же готовили пищу для Владимира Ильича.
Большой дом в Горках расположен в красивом старинном парке фасадом к деревне того же названия — Горки. Этот дом, принадлежавший до революции московскому градоначальнику Рейнбо-ту, был хорошо обставлен и имел телефонную связь с Москвой. В то время телефонной связи загородных мест с Москвой, кроме Горок, нигде не было.
До 1922 года вокруг парка не было ограды; к Ильичу запросто приходили местные крестьяне, беседовали с ним. Когда же вокруг возвели ограду в целях создания более спокойной обстановки для Владимира Ильича в связи с состоянием его здоровья, местное население было огорчено, так как прекратился свободный доступ в парк, а значит, прекратились и встречи с Ильичем. Крестьяне говорили, что, когда не было этого зеленого забора, они часто видели Ильича и он был здоров, а как поставили забор, Ленин стал болеть. Население окрестных сел и деревень проявляло огромную любовь к Ленину.
С декабря 1922 года, после второго приступа болезни, Ленин уже не ходил по парку, он лежал в постели. Ему были запрещены чтение газет, деловые свидания и вообще свидания даже с друзьями, под страхом еще большего ухудшения здоровья. Книги читать было разрешено. В январе 1923 года наступило некоторое улучшение здоровья, что дало возможность В. И. Ленину продиктовать свои последние статьи: «Странички из дневника», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации» и др.
Однако болезнь продолжала развиваться. В марте 1923 года произошло третье кровоизлияние в мозг. Болезнь вынудила Ильича прекратить всякую работу и, как оказалось потом, навсегда. Ленин был парализован, отнялась правая половина тела, он лишился речи, остались одни глаза, живые, но печальные. В мае его перевезли в Горки, где он оставался уже до самой смерти. Железная воля Ильича, казалось, снова начала побеждать болезнь, он стал практиковаться писать левой рукой, упражняться в речи. Каждый день на веранде Надежда Константиновна занималась с Владимиром Ильичем письмом и речью. Приходили его друзья, просившие разрешения хотя бы сквозь шторы взглянуть на Ильича. Слегка отодвигая штору, им удавалось видеть лишь его спину. Многие хотели посетить больного Ленина, но редко кого допускали к нему.
Владимира Ильича крайне тяготила болезнь; он хотел знать обо всем, но врачи ни в коем случае не разрешали ему ни читать, ни говорить о работе, об обстановке в стране, насыщенной волнующими событиями. В то время буржуазия подняла неистовый вой против Страны Советов; нота Керзона, убийство В. В. Воровского в Швейцарии. Нам — охране — говорили, что Ильича надо всячески оберегать от малейшего волнения, могущего вызвать тяжелые последствия. И все окружающие берегли и любили Ленина, не только семья и близкие, но и мы, сотрудники из охраны Владимира Ильича, крепко его любили. Каждый из нас без колебания отдал бы свою жизнь за Ленина.
Однажды, кажется, летом 1923 года, по моей оплошности произошел случай, к счастью закончившийся благополучно. Я получил почту и газеты. Увлекшись чтением фельетона из газеты «Беднота», я не заметил, как Ильич, опираясь на плечо фельдшера тов. Казимира Зорьки, идет к дежурному столу. Глаза его загорелись, когда он увидел у меня на столе газеты, которые мне следовало вовремя спрятать.
Ильич подошел к столу, поздоровался со мной и потребовал все газеты. Я стою в ужасе, не знаю, что делать. Мария Ильинична взглянула на меня уничтожающим взглядом, дескать, что же ты наделал? Но Надежда Константиновна, с ее изумительной выдержкой и тактом, улыбаясь Ильичу, говорит ему ласково: «Хорошо, Володя, мы сейчас почитаем новости». Она берет со стола все газеты и, далеко не уходя, тут же возле Большого дома садится вместе с ним на скамейку и начинает читать газеты. Надежда Константиновна хорошо знала, что ему можно было читать. Она читала о стройке фабрики, о подвозе эшелона с картофелем в Москву, об улучшении быта рабочих на одном из предприятий и т. п. Она умело обходила острые моменты в международной политике, кое-что тут же сама сочиняла.
Этой прогулкой Ленин, как никогда, был доволен. Вместе с ним и все были довольны. Возвращались с прогулки радостными, Ильич был весел и немного возбужден. Все радовались и забыли про мою оплошность. Даже Мария Ильинична весело на меня взглянула. С этого времени Ленину стали читать не только книги, но и газеты.
Ленин любил прогулки, летом гуляли в парке, а чаще уезжали на машинах в лес. Любил он собирать грибы, вернее, смотреть и указывать, если кто мимо них проходил. Приезжали в лес, выбирали подходящее место, Ильича переносили из машины в плетеную коляску, и кто-нибудь из нас — охраны — возил коляску, а чаще всего — П. П. Пакалн (начальник охраны). Он очень любил Ленина и сам переносил его на руках в коляску. Ленин очень хорошо к нему относился. Прогулки повышали жизненный тонус у Владимира Ильича, он возвращался обычно в хорошем настроении и с лучшим аппетитом. В последние месяцы он проводил на воздухе ежедневно до трех часов.
Среди нас, окружающих, сложилось твердое мнение, что Владимир Ильич к следующему, 1924 году будет здоров. Врачи советовали отправить Ленина в Крым. Весной 1924 года, думали мы, вывезем его в Крым, там хороший климат, подлечится наш Ильич и снова станет у руля правления. Для оборудования места отдыха от нашей охраны выехал в Мухалатку Г. П. Иванов (в настоящее время — кандидат наук, работает в ЦНИИТМАШе).
Сам Владимир Ильич надеялся, что он снова будет работоспособным. Помню, осенью 1923 года ЦК английской компартии прислал Владимиру Ильичу красивую автоматическую коляску, которая стояла на первом этаже, где Ильич часто завтракал с семьей. Ее показали Владимиру Ильичу. Взглянув на коляску, он отрицательно покачал головой и, отстранив от себя фельдшера, опираясь на палку, самостоятельно прошелся по всему залу и, улыбаясь, сел за стол. Мы были поражены и страшно обрадованы.
А в октябре 1923 года Ленин вдруг решил поехать в Москву. Надежда Константиновна, Мария Ильинична и врачи его отговаривали, но он и слушать никого не хотел: ехать в Москву и только.
И вот, по настоянию Ленина, выехали. С ним поехали Крупская, Мария Ильинична и Пакалн, а на двух машинах мы, охрана. Приехали в Кремль, где в это время на площади происходили занятия курсантов школы ВЦИК. Подъехав поближе к курсантам, Владимир Ильич снял кепку и приветствовал их. В Кремле он еще раз посмотрел свой рабочий кабинет и квартиру. После уговоров он согласился вернуться в Горки. По дороге заехали на Сельскохозяйственную выставку, находившуюся на территории теперешнего Центрального парка культуры и отдыха им. Горького. Поздно вечером вернулись в Горки.
Свежий воздух, лечение помогли Ленину. Начала восстанавливаться речь, он систематически учился писать левой рукой, значительно окрепла нога. Ленина начал стеснять уход за ним, он старался сам передвигаться по комнате и даже по лестнице (для чего ему сделали особые перила).
19 января 1924 года я дежурил ночью у Владимира Ильича. Утром, когда мне надо было уже уходить, Ильич не вышел к завтраку. Подошел грустный Петр Петрович и говорит: «Ильичу сегодня что-то нездоровится, на прогулку не поедет». А через некоторое время Мария Ильинична посылает меня на машине за доктором Ферсте-ром в Боткинскую больницу. В доме опять горе. Все ходят мрачные, Надежда Константиновна и Мария Ильинична безотлучно находятся у постели Ильича. Часто звонят по телефону из ЦК, СНК, ОГПУ — все спрашивают, как здоровье Ленина. В доме напряженная обстановка, все молчат. Только пройдет Мария Ильинична, сделает замечание, что кто-то шумит, что часто звонит телефон, что стучат сапогами и прочее. Обуваю валенки, чтобы неслышно ступать.
20 января. Около часа ночи Ленин впал в беспамятство. Все в тяжелом горе. Приехали из ЦК партии, съехались все лечившие Ленина врачи. Здесь Крамер, Ферстер, Розанов, Обух, Гетье, Семашко. Говорят, приступ кончился, но Ильич ослабел, он ничего не ел со вчерашнего дня.
21 января. Звонки, тревога, все спрашивают, как здоровье Ленина, врачи от него не отходят, а вместе с врачами, тут же, третьи сутки не отходят от него его близкие — жена и сестра.
Вдруг выходит Мария Ильинична, бежит к телефону и в ужасе говорит: «Ленин умер». Бросила как попало трубку и снова побежала в комнату Ленина. Я тихонько кладу трубку на рычаг. Не верится, нет, не может этого быть, Ленин жив, тут какая-то ошибка врачей. Без конца звонки: «Как с Ильичем, что с ним?» Я отвечаю: «Ленин жив». Снова и снова звонки. Как будто вся Москва узнала о горе и все спрашивают: «Как Ленин?» Снова тот же ответ: «Ленин жив». Находившиеся в то время в Горках корреспонденты газеты «Правда» спрашивают, что Мария Ильинична сказала по телефону, как чувствует себя Ильич? Отвечаю: «Ильич жив».
Через некоторое время ко мне подошел начальник охраны тов. Пакалн, весь в слезах, и говорит: «Пойди, скажи ребятам, что Ленин умер». Иду выполнять последнее поручение. Вхожу в помещение. Меня встретили вопросом: «Ну, что... говори скорее! Я отвечаю: «Ребята, Ленин умер».
Это была страшная весть, все плакали. Потом пошли в оранжерею совхоза, набрали цветов и с ними направились в последний раз к Ленину, прощаться.
Большой светлый зал, посредине стол, на нем Ленин, самый дорогой всем человек. Положив цветы, сами все стали возле него в почетный караул. Здесь же, ни на минуту не отходя, сидели Надежда Константиновна и Мария Ильинична.
Затем приехали делегаты II съезда Советов СССР, члены Политбюро Центрального Комитета партии и члены правительства, стали в почетный караул. Здесь же, в библиотеке, члены Политбюро провели совещание о порядке похорон.
Я стоял у своего стола, подошла Н. К. Крупская, подавленная горем, не узнать ее, что-то говорит, губы шевелятся, а звука нет. Чуть слышно сказала: «Не уберегли».
Мария Ильинична стоит, вокруг нее лечившие Ленина врачи, что-то ей говорят, а она смотрит на них, полна не только горя и печали, но и упрека. Я тоже подумал: «Неужели вы, светила науки, не могли спасти Ленина».
Всю ночь 21 и весь день 22 января народ со всех окрестных сел и деревень шел и шел отдать последний долг Ильичу.
23 января 1924 года — вынос тела из Горок. Большой дом полон людей. Члены ЦК, наркомы, руководители учреждений, рабочие, крестьяне — все идут за гробом с телом великого Ленина. Гроб на руках несут члены Политбюро до станции Герасимовка (в трех километрах от Горок). Стужа невероятная, но люди идут без шапок.
На станцию Герасимовка подан специальный поезд, гроб поставлен в особый вагон. С телом осталась лишь охрана, тов. Беленький и Пакалн. Когда поезд проезжал станции Расторгуево, Бирюлево, Коломенское — везде его встречали тысячи народа, все хотели последний раз увидеть В. И. Ленина.
В Москве, на перроне Павелецкого вокзала, гроб с телом В. И. Ленина встречали его соратники: М. И. Калинин, Ф. Э. Дзержинский и другие. Бережно подняв гроб на плечи, они понесли его по улицам Новокузнецкой, Пятницкой и другим в Дом союзов. Улицы, где проходила траурная процессия, были переполнены людьми. Несмотря на то что стояли сильнейшие морозы, в домах были открыты окна и двери, на крышах и заборах — всюду люди, весь народ провожал любимого вождя в последний путь. Общее горе объединило людей. На улицах был порядок, не было давки, толкотни. Несмотря на сильную стужу, все шли прощаться со своим вождем. В течение пяти суток в полном порядке двигались люди к Дому союзов, на улицах горели костры.
Все эти дни я находился в Доме союзов у гроба В. И. Ленина. Врачи с трудом успевали оказывать помощь людям, терявшим сознание. Велико было горе людей, потерявших любимого вождя и учителя.
Исторический архив. 1958. № 2. С. 159—163
БЕЛЬМАС АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (р. 1899) — член партии с 1921 г. Активный участник Октябрьской социалистической революции на Украине. В годы гражданской войны находился в рядах Красной Армии на политической работе. В 1922—1925 гг. работал в ВЧК—ОГПУ. С осени 1922 г. состоял в личной охране В. И. Ленина. В последующие годы — на хозяйственно-административной работе.