Петроград. 1 марта
Дорогой друг,
Внезапный отъезд послов Англии, Франции, Италии, Бельгии, и т. д. выставил их на осмеяние. Кто в ответе за это? Дестре за два часа до отъезда утверждал, что он подчиняется решению об отъезде, о своевременности которого с ним даже не советовались и все негативные последствия которого он понимает.
Русско-германский мир еще не ратифицирован. Немцы уже несколько дней вперед не продвигаются и находятся в 200 километрах от Петрограда. Я подтолкнул большевиков на защиту Петрограда. Я обещал им, что они могут в принципе располагать французской миссией. Я убедил их, что они смогут оказать сопротивление и что оно задержит на несколько недель вступление немцев в Петроград. И именно в тот момент, когда правительство Советов, приняв наши предложения и шире поняв свои собственные интересы, на деле начинает организацию военных действий, подготовив уничтожение коммуникаций и направив новые части на оборону Пскова, Нарвы и т. д. представители союзников упархивают из Петрограда под предлогом, что в городе небезопасно. «Кого они обманывают? — спрашивает меня Троцкий и добавляет: — Впрочем, счастливого пути этим господам; дипломаты уехали — мы, наконец, сможем заняться самой лучшей дипломатией». Я почти согласен с ним; хочется все же пожелать, чтобы Запад прислал людей, более способных понимать и действовать, чем те, которые тихо исчезают, оставляя один на один с их трудностями колонии своих сограждан в России.
Но далеко ли уедут наши послы? Я предупреждал Нуланса, Дестре, и т. д., что финские белогвардейцы снабжаются оружием и командирами из Германии. Пропустят ли они дипломатический поезд? Сильно сомневаюсь. И если они воспротивятся проезду, придется рассматривать три гипотезы, в равной степени щепетильные для достоинства наших представителей: либо послы будут взяты в плен, либо их поезд будет задержан в Финляндии, либо они соблаговолят вернуться в Петроград. В любом случае они станут посмешищем.
Петроград. 2 марта
Дорогой друг,
Чтобы открыть эру дипломатии без дипломатов, Троцкий и Ленин предложили мне вчера поехать в Вологду и проинформировать посла Соединенных Штатов о том, что опасность японской интервенции в Сибири может создать трудности для союзников, и спросить у него, во-первых, согласно ли его правительство с правительством Японии, и, во-вторых, если не согласно, что он рассчитывает сделать, чтобы помешать этой акции, очевидно, враждебной по отношению к России и идущей вразрез с союзническими интересами. Я уже сообщал со слов Троцкого об отчетливо германофильской позиции, занимаемой с некоторых пор официальной японской прессой.
Не собирается ли «дальневосточная Германия», столь же коварная и столь же чудовищно империалистическая, как и европейская, воспользоваться разрухой в России, угрожающим положением союзников, чтобы удовлетворить свои безмерные аппетиты в Сибири? Война невероятно усилила ее военную и экономическую мощь. Она, без сомнения, чувствует себя достаточно сильной, чтобы навязать союзникам свою политику, поскольку, как я представляю, неблаговидный предлог о необходимости охранять склады во Владивостоке и восстановить порядок в Восточной Сибири не может обмануть ни Лондон, ни Париж и не оправдывает высадку значительных сил, о которой уже говорят. Можно уже не опасаться всерьез быстрого и мощного наступления немцев на Сибирь.
Очевидно, что японцы преследуют лишь сугубо эгоистические цели. Им нужны колониальные земли. Им нужно зерно, рис, чтобы кормить население метрополии, все более занятое в промышленности. Им нужна руда и уголь. Все это они без труда найдут в Сибири, и момент выбран как нельзя подходящий. Не решат ли союзники уступить и закрыть на все глаза под тем предлогом, что нужно уметь принимать то, чему нельзя помешать, и что, если мы не дадим своего согласия, японцы пойдут на предательство и перейдут на сторону Германии? Такая покорность позволила бы Японии, при молчаливом согласии американцев, установить свое господство в Тихом океане.
Если мы недостаточно сильны, чтобы пресечь подобные амбиции, не можем ли мы, по крайней мере, попытаться удовлетворить их лишь в строго ограниченных рамках, и главное, не должны ли мы сделать все, чтобы этот отказ от наших очевиднейших интересов имел свою положительную сторону? Не можем ли мы, наконец, добиться от Японии действенного участия в войне против Германии?
Я почти уверен, что в нужный момент смогу убедить Ленина и Троцкого пойти на разумную уступку в пользу Японии части сибирской территории, если Япония вместе с другими союзниками незамедлительно окажет России необходимую ей военную помощь, для которой она расположена лучше других. Повторяю и буду повторять: правительство Советов, даже если оно ратифицирует Брест-Литовский мир, полно решимости разорвать этот кабальный договор, условия которого неприемлемы и невыполнимы. Оно начнет действовать при первой же возможности, как только будет иметь в распоряжении армию, реорганизованную, как я уже указывал не раз, на традиционных основах: дисциплина войск, компетентность кадров, возвращение старых офицеров и т. д.
Это трудное дело большевики осуществят только с технической помощью союзников. Речь идет, разумеется, не о той помощи, которую способны оказать несколько французских офицеров (миссия выделяет их, кстати, неохотно), но о серьезной и разносторонней помощи. Твержу это три месяца. Если бы мой призыв был услышан раньше, Брестский мир, которого Троцкий не хотел ни за что и с которым Ленин смирился лишь потому, что не мог временно с ним не смириться, не был бы подписан. Решимся ли мы, наконец, это понять и действовать?
Петроград. 3 марта
Дорогой друг,
Генерал Ниссель был поставлен в тупик сообщением о том, какую дипломатическую миссию доверили мне Ленин и Троцкий. Однако он решает, что она нужна, важна и что, с одной стороны, действовать нужно быстро, а с другой — необходимо на деле доказывать нашу добрую волю к сотрудничеству. Мы должны любыми мерами поддерживать осуществление большевиками политики военной реорганизации и их все более явное намерение сотрудничать с союзниками. Нам также необходимо их согласие, чтобы провести безопасную и быструю эвакуацию в Мурманск. Таким образом, решено, что я поеду в Вологду в качестве неофициального частного лица. Мне выделен специальный состав. Пользуясь случаем, беру с собой несколько французов, в том числе Шарля Дюма, который едет в Москву. Как я и предполагал, позиция, занятая им в его единственном разговоре с Троцким, закрыла для него все двери в Смольном. При первой же возможности попытаюсь ему помочь. Пока же он может проделать полезную работу вмести с Пети среди меньшевиков. Не знаю, почему Дюма на меня сердит. Действительно, ведь не по моей вине у него так неудачно сложились отношения с Троцким.
Петроград. 7 марта
Дорогой друг,
Мой визит в Вологду был плодотворным. Большевики довольны его результатами. Я добровольно перевыполнил намеченную для меня программу. За две продолжительные беседы я, надеюсь, почти убедил американского посла113, почтенного старца, немного медленного ума и заметно утомленного жизнью, которую он ведет на вокзале в Вологде в дипломатическом вагоне. Вкратце вот чего я добился:
1. Японская интервенция в Сибири должна быть замедлена, ограничена и должна потерять какой бы то ни было антирусский характер. Одновременно американцы своими действиями должны поддержать Россию и защитить общие интересы Антанты. Советник посольства был направлен вчера в Вашингтон с заездом в Токио.
2. Соединенные Штаты будут сотрудничать в деле организации сопротивления Германии, подготавливаемого большевиками, помогая продовольствием, направив офицеров-инструкторов и, может быть, несколько дивизий. Значительная группа специалистов-железнодорожников (350 инженеров и мастеров), которая уже несколько недель находится во Владивостоке и в Японии, будет по возможности быстрее передана в распоряжение большевикам для работ по реорганизации транспорта, на сегодня главнейшей из всех проблем.
3. Американское правительство должно официально протянуть руку русскому народу, по крайней мере, фактически признать правительство Советов.
Я по-прежнему, что бы там ни думали, не строю чрезмерных иллюзий на этот счет. Положение почти безнадежное, но если союзники сумеют быстро и основательно встать на путь сотрудничества, еще можно будет во что-то верить.
Будет или не будет ратифицирован мир Съездом Советов, который соберется в Москве 12 марта, сопротивление Центральным империям организуется, но со своими собственными силами, вернее со своими собственными слабостями, большевики не могут ничего.
Мы можем послать им специалистов:
1. Чтобы подготовить по всему фронту, от Белого моря до Черного, оборону и уничтожение коммуникаций.
Если эта работа будет начата без опоздания, продвижение немцев будет остановлено, по крайней мере, приостановлено до конца распутицы, то есть до мая.
2. Чтобы эвакуировать или уничтожить, поскольку эвакуация из-за положения на транспорте может быть лишь частичной, склады продовольствия и боеприпасов, которые находятся в прифронтовых районах (!).
3. Чтобы эвакуировать те запасы, которые, находясь сейчас в крупных центрах (включая Петроград и Москву) под угрозой возможного наступления противника, могут быть в случае эвакуации использованы при реорганизации русской армии, и уничтожить те запасы, которые в противном случае могут быть использованы противником.
Последний осмотр, производившийся в эти недели, показал, — чего ни большевики, ни мы не могли предполагать, — что во всех этих центрах еще имеются невероятные запасы оружия, а также продуктов питания, фабричных товаров, тканей, одежды, хлопка, льна, металла, смазочных материалов и т. д., и т. д. Все это пряталось промышленниками и спекулянтами-перекупщиками. В первую очередь важно эвакуировать запасы оружия; если немцы возьмут Петроград, Москву и двинутся, как можно предположить, к Донецку, у России не останется ни одного центра, способного производить оружие и боеприпасы. Ей придется в таком случае рассчитывать только на архангельские резервы, крайне скудные, и владивостокские — очень значительные, но которые будет почти невозможно вывезти в Россию вовремя и в необходимых количествах, поскольку провозоспособность транссибирской линии — не более нескольких десятков вагонов в день.
4. Чтобы обучить новую армию, сформированную из добровольцев и рекрутского набора одного или двух молодых разрядов.
Большевики знают, что несовместимость между существованием их правительства и германского очевидна. Немцы поэтому приложат усилия к свержению большевиков, чьи революционные замыслы, несмотря на анархию, беспорядок и поражение, подобны эпидемии, угрожающей соседним самодержавным государствам. Что предпримут Центральные империи — открытое и немедленное наступление на Россию? Или же они начнут с того, что перережут, с одной стороны, сообщение России с Западной Европой, протянув руку финским белогвардейцам, а с другой — обрекут ее на голод, продолжая наступление на Украину, чтобы прибрать рукам ее хлеб и главные промышленные центры? Вероятно, и то, и другое. Что не помешает им, кстати продолжать свои политические акции. Уже давно через своих опытных агентов они наладили связь с большинством небольшевистских, монархических, умеренных партий и с правыми эсерами. Какая бы ни была партия, пытающаяся свергнуть большевиков, очевидно, что сегодня она может добиться своего лишь при поддержке Центральных империй, не только моральной, но и материальной, поскольку по-прежнему только большевики располагают силами, которых достаточно для того, чтобы удержаться у власти.
Словом, можно предвидеть, что какая бы партия ни сменила большевиков, она будет поставлена у власти Германией и будет чувствовать себя ей обязанной. Мы можем и не надеяться на какое-либо понимание с ее стороны, а Россия под ее руководством очень быстро попадет в экономическую и политическую зависимость от Германии.
Если к тому же японское дело не решится так, как я советовал его решить на днях американскому послу, Центральные империи, совершенно обезопасив себя на Востоке, будут располагать полной свободой действия на Западном фронте.
Имея чрезвычайно мощную, собранную против нас в кулак армию, начнут ли они наступление? Направят ли они его сначала на Салоники и Грецию, чтобы полностью покорить Балканы? Попытаются ли они устранить из борьбы Италию, моральный дух которой — о нем мне рассказывал позавчера в Вологде Робер де Флер — в плачевном состоянии?
Ограничатся ли они тем, что вгонят между Швейцарией и Северным морем громадный пыж из людей и пушек и будут ждать наших атак?
Если они не уверены в решительном успехе на нашем фронте, то последняя гипотеза — самая вероятная. И в этом случае можно представить, что под защитой такой пробки они возродят у себя промышленность, используя дополнительную рабочую силу, вывезенную с Балкан и из России, промышленность, которая найдет огромные рынки сбыта в Скандинавских странах, на Балканах, в России и дальше за Россией, на большей части азиатских территорий.
Я прекрасно понимаю, что такую программу, легко ложащуюся на бумагу, было бы непросто осуществить. Реорганизация и частичная переориентация промышленного оборудования, поставок и рабочих, развернутые в самый разгар военных действий, — дело обременительное. Восстановление русских железных дорог, необходимых для вывоза из России зерна и металла и ввоза туда в значительных количествах готовой продукции, потребует долгих месяцев. Но мы обязаны всего ждать от великого народа страны, с которой мы ведем войну, народа, который за четыре года показал ошеломляющие примеры своей методичности, своей гениальной находчивости и неслыханного упорства в бою.
Мой отъезд из Вологды задержался на сутки из-за депеши из Петрограда, в которой сообщалось о прибытии курьера Шомье с очень важным письмом для меня. Мой специальный состав уехал, я остался ждать Шомье и со мной Робер де Флер, который хотел получить от меня некоторые сведения об общем положении в России. Оно оказалось безрадостным.
Петроград. 8 марта
Дорогой друг,
Перечитываю свои вчерашние записи. Да, выстроенный мною немецкий план столь грандиозен, что он выглядит чистой химерой. Германия, обороняющаяся на Западном фронте и восстанавливающая под прикрытием своих армий нормальную экономику внутри страны, сможет бесконечно оказывать сопротивление совместным усилиям (в какой мере совместным, нам необходимо это оценить здесь) Франции, Англии и Соединенных Штатов. Когда я выражаю такого рода беспокойство в союзнических кругах, надо мной вновь посмеиваются. Возражают и на первый взгляд убедительно, что я недостаточно учитываю наступательную мощь союзников, которая не даст Германии получить свободу Маневра, необходимую для осуществления этой программы. Ну, а если все же противник выберет этот план и начнет его осуществлять, разве не понятно, какая смертельная опасность нависнет тогда над Западом? Ни один из шагов, которые немцы предпримут сегодня, чтобы распространить в России и в Азии свои рынки сбыта, не будет случайным. После заключения всеобщего мира они сохранят все, что завоюют; в территориальном и промышленном отношении почти наверняка. Единственный способ отвести угрозу — организовать в России вооруженное сопротивление. Единственная власть в России, которая пойдет на организацию сопротивления, — власть Советов. И это сопротивление имеет шанс организоваться лишь при поддержке союзников.
Мы не имеем больше права думать о большевистских лидерах так, будто они агенты Германии, но пока еще можно думать, что они хотят обмануть союзников, что они не имеют политического авторитета и организаторских способностей. Однако только они одни хотят дать Германии отпор. Если бы они не защищались, она бы их смела. Их заинтересованность, их желание сохранить себя для нас — лучшая гарантия честности их борьбы против Германии. Без нас эта борьба останется безрезультатной. Может быть, даже и с нами? Вопрос не в этом, у нас здесь осталась единственная небитая карта — большевики. Мы должны играть, не колеблясь. Чем рискуют союзники? Несколькими миллионами или миллиардами, несколькими десятками или сотнями офицеров, несколькими тысячами или несколькими десятками тысяч солдат.
Но подумаем о громадных убытках, о страшных жертвах на нашем фронте. О тех убытках и о крови, которых может не быть, если эта попытка удастся. То, что она удастся, — почти невозможно, но все же возможно. И первый результат обязательно будет. Еще до того, как Россия начнет сопротивление, когда у нее еще только появится воля к нему, Германия забеспокоится, ей придется обернуться на Восток, поскольку Брестский мир по своему характеру лишь перемирие, которое в любой момент может быть нарушено новой русской армией, поддерживаемой силами союзников.
Я представил Троцкому американского военного атташе. Соединенные Штаты официально обещали свою помощь.
Петроград. 9 марта
Дорогой друг,
Большевики понимают, что в случае возобновления военных действий с Германией они должны ожидать быстрого наступления противника.
Они готовы оставить Петроград, Москву и, если нужно, говорят они, уступить Европейскую Россию.
Новая армия будет формироваться на Волге и на Урале за партизанской завесой.
Правительство вскоре переедет в Москву, Генеральный штаб, вероятно, — в Нижний Новгород. Обеспечение обороны Петрограда поручено по преимуществу Троцкому. Понятно, что он не поедет со всеми остальными наркомами, отъезжающими в Москву завтра и послезавтра. Разумеется, я еду в Москву вместе с миссией, но буду регулярно совершать путешествия из Москвы в Петроград, чтобы поддерживать тесную связь с Троцким. Он считает необходимым, чтобы мы встречались часто. Авторитет Троцкого, в какой-то момент пошатнувшийся после критики Ленина в адрес своего содиктатора в ответ на его толстовский жест в Брест-Литовске, быстро укрепляется.
Петроград. 13 марта
Дорогой друг,
Сегодня днем выезжаем в Москву. По многим причинам я не жалею, что покидаю Петроград. К тому же буду ездить сюда время от времени к Троцкому, который, надеюсь, и сам переедет в Москву. Действительно, сегодня стоит вопрос о том, чтобы поручить ему военное ведомство. Я активно агитирую товарищей за его кандидатуру. Он из всего большевистского аппарата — бесспорно, тот самый человек, который лучше всех справится с этим делом, к тому же он наиболее внимательно прислушивается к нашему мнению и соотносит с ним свои действия. Я в самом деле продолжаю надеяться на очень активные взаимодействия союзников вообще и Франции в частности с большевиками в деле реорганизации армии.
Вместе с Троцким в Петрограде остаются Луначарский и Шляпников. Первый из них должен заняться общими административными вопросами, второй — в основном эвакуацией и обеспечением района. Мои отношения с ними также потребуют моего регулярного присутствия в Петрограде. Но главное — необходимо поддерживать свой авторитет у Троцкого. Троцкий все больше набирает силу и ведет в настоящий момент, вероятно, даже в большей степени, чем Ленин, — основную внутреннюю и внешнюю политику.
Но оставаться в Петрограде, когда правительственным центром становится Москва, невозможно. Я должен продолжать свою агитацию среди всех большевистских лидеров, включая Ленина, который холоднее, если не сказать враждебнее, всех остальных относится к моим действиям.
Мои ежедневные беседы с лидерами правящих и оппозиционных партий имеют слишком очевидное значение, чтобы от них отказываться. Здесь заметны результаты этой настойчивой работы. Большинство наркомов, членов Центрального Исполнительного Комитета, с которыми я постоянно встречаюсь уже четыре месяца, стали для меня настоящими друзьями. Я добиваюсь от них все более важных принципиальных и фактических уступок. Только что, в частности, я подвинул «Известия», официальную газету, и «Правду», официозную газету большевиков, на публикацию статей, призывающих к обороне отечества и восстановлению порядка. Готовятся значительные перемены в политической сфере, в исполнительной власти. Ленин и Троцкий подготавливают восстановление экономики, которое будет для них делом трудным, но оно совершенно необходимо, и, чтобы избежать краха, они начнут его уже в ближайшее время.
По-прежнему хотелось бы, чтобы сюда направили связных, которых я просил с первого дня приезда. Несколько умных, гибких, исключительно преданных делу товарищей могли бы быть здесь очень полезными. Но, к сожалению, я до сих пор один.
Не так давно американцы познакомили с Троцким полковника Робинса114, известного в Соединенных Штатах политика, экс-кандидата на пост вице-президента в списке Рузвельта. Он, как мне кажется, человек очень умный, деятельный, который может быть полезен. К несчастью, он, похоже, в политическом плане вызывает У Троцкого лишь относительное доверие, прежде всего потому, что он представляет самую империалистическую и самую капиталистическую партию Соединенных Штатов, а также потому, что показался в беседах с наркомом по иностранным делам слишком глубоко дипломатичным, слишком «хитрым». Английские интересы также уже несколько недель представлены в Смольном дипломатическим агентом Локкартом115, который кажется некоторым большевикам более серьезным и деловым, чем Робинс.
Увы, Локкарт, как и Робинс, образцовый буржуа, а нужны бы союзники-социалисты и левые социалисты. Таких здесь нет. Почта после событий в Финляндии приходит плохо или не приходит вообще. Почти всякая связь между нашими демократиями и Россией прервана.
Какая досада, что Каменев не был принят во Франции. Это очень образованный, очень уравновешенный человек, на которого наши французские друзья смогли бы оказать весьма благотворное влияние и который мог бы из Парижа по-новому направить практическую политику, которую хотят начать здесь. Можно было легко доказать, что его товарищи и он сам допустили грубые ошибки, как они сами признают, по недоразумению, по неопытности, по незнанию. Да и кто, окажись он, как и они, перед такой гигантской задачей, не продвигался бы долгое время на ощупь в этом грандиозном деле претворения принципов в реальность. Каменев, вероятно, сумел бы убедить французские власти начать экономическое и военное сотрудничество с большевиками. Начнись эта работа несколько недель назад, сегодня она продвигалась бы уже по правильному пути. К сожалению, вынужден говорить в условном наклонении прошедшего времени, то есть выражать бесполезное сожаление. Каменева не приняли во Франции. Здесь нет ни одной делегации союзнических социалистов. Сотрудничество, в неофициальном порядке предложенное большевикам, идет робко, неохотно и до смешного урезано. Не получив официальной поддержки, обращаюсь теперь к промышленникам и банкирам, объясняю им, в чем выгода совместных действий. Многих из них представил Шляпникову и другим большевикам, занимающимся эвакуацией и снабжением Петрограда.
Москва. 15 марта
Дорогой друг,
Перед отъездом в Петроград я получил письмо от Альбера Тома, в котором сообщалось, что в начале января Пишон116 направил послу Франции в Петрограде телеграмму с просьбой регулярно запрашивать у меня мнение о событиях в России и разрешить мне телеграфировать в Министерство иностранных дел фактические сведения и сделанные на их основе выводы, разумеется предоставляя Нулансу право сопровождать всякую подписанную моим именем депешу примечанием с изложением его личного мнения.
Эта депеша пришла сюда больше трех месяцев назад. Однако я до сих пор не знал о ее существовании, а меня не изволили поставить в известность о данном мне разрешении телеграфировать в Париж. На мой вопрос генерал Ниссель ответил, что, действительно, такая депеша посольством была получена, но г. Нуланс не счел, что будет полезным мне о ней сообщить. Я в бешенстве.
Признаю, за последние два месяца посол часто консультировался со мной, просил составить записки, некоторые из которых были телеграфированы в Министерство иностранных дел за моей подписью. Но составляя эти записки, я полагал, что г. Нуланс действует по собственной инициативе. Оттого я соглашался с его дополнениями, обтекаемыми формулировками, сокращениями, будучи уверенным, что если текст будет более полным и энергичным, то есть соответствующим тому, что я думаю, в Париж не будет послано ничего. Я был в этом тем более уверен, что не раз г. Нуланс по поводу той или иной фразы в моих записках абсолютно прямо говорил мне: «Я так не думаю. Я не могу такое отправить» и т. д.
Можно не говорить, что если бы я знал о предоставленном мне праве без купюр сообщать по телеграфу то, что я думаю, я часто и в полной мере пользовался бы этим правом. Горько думать о тех полезных советах, которые за два месяца я мог бы передать в Париж тем путем, который был открыт, и я об этом не знал. Здесь в России телеграф — единственное средство, хоть как-нибудь обеспечивающее быструю связь. Особенно после событий в Финляндии наша почта стала до такой степени редкой, ненадежной, медленной, что я продолжаю писать эти ежедневные записки исключительно потому, что научился делать это быстро. Дойдя до Франции, они уже почти не представляют никакого интереса, — так стремительны и многообразны события.
Даже рискуя быть обвиненным в чрезмерном самомнении, считаю своим долгом сказать, что если бы я мог, как мне было разрешено, с января связываться по телеграфу с французским правительством, наш кабинет, я убежден, согласился бы пойти на сотрудничество, о котором большевики запрашивали с декабря и даже с конца ноября 1917-го, в области экономической реорганизации и создания новой армии. За два месяца можно добиться результатов, и большевики, без сомнения, располагали бы несколькими десятками тысяч солдат, которые сумели бы, отстояв пути сообщений, благодаря зиме, а затем и распутице, дать отпор наглым притязаниям немцев. Будь такая сила сформирована, мир, безусловно, не был бы подписан.
В огромном списке ошибок, допущенных в России против интересов Антанты, эта мне кажется сугубо непростительной.
Москва. 16 марта
Дорогой друг,
Съезд Советов, Конвент, был созван для ратификации Брест-Литовского мира и принятия решения о переводе столицы России из Петрограда в Москву. Большевики торопят дебаты. Они вызывающе бойкотируют всех ораторов от оппозиции, крикуны заглушают их выступления, как только кто-то позволяет себе самую незначительную критику политики правительства. Достаточно произнести два слова «Учредительное собрание», чтобы вызвать бурю негодования и быть вынужденным сойти с трибуны. Председательствующий Свердлов, прозванный «затыкальщиком», совершенно серьезно заявил, что произнесение этого выражения должно рассматриваться как провокационный акт по отношению к съезду. Мои друзья большевики немного перегибают палку.
За исключением большевиков все представленные на съезде партии, включая анархистов, высказались против ратификации мира и за немедленную войну. Даже среди большевиков образовалось меньшинство «вояк», во главе с Коллонтай, Дыбенко117, Рязановым118, Бухариным119... Всего около шестидесяти членов партии.
К тому же все ораторы без исключений, в том числе и большевики, и среди них Ленин и Чичерин, ясно заявили, — настолько ясно, насколько это можно сделать на съезде, где каждая фраза станет известна противнику, —. что ратифицированный мир будет непрочным, что война вскоре возобновится, что следует уже сейчас подготавливать новую армию.
Дебатов не получилось. Два выступления Ленина, плоские и пустые, усыпанные жестокими нападками и неуместными остротами, направленными против противников ратификации, произвели на меня тягостное впечатление.
В кулуарах товарищи горячо поздравили меня с результатами моей поездки в Вологду. Обращение Вильсона к Советам приписывают моим заслугам. По возвращении в Петроград я говорил, что такое возможно. Ленин и Чичерин видят в обращении Вильсона подтверждение того, что Соединенные Штаты готовы, с одной стороны, сотрудничать с большевиками, а с другой — готовы помешать японской интервенции, которая по-прежнему остается для правительства самым тревожным вопросом.
Первый результат депеши Вильсона — то, что впервые на съезде Советов в ходе продолжительных заседаний, где обсуждался политический отчет, официально не было произнесено ни одного откровенно враждебного слова в адрес союзников. Это отметили все делегаты. Кое-кто из правых эсеров и центристов, «наших хороших друзей», оказались единственными, кого это возмутило.
Рязанов, председатель петроградского совета профсоюзов, дружески и с восхищением относящийся к французскому народу, возмущенно выступает против перенесения столицы в Москву. Он предвидит сильное недовольство рабочего и торгового населения Петрограда. Решение о перенесении столицы заденет его самолюбие, намечаемый же перевод промышленности Петрограда на Волгу и на Урал ущемит его самые непосредственные интересы.
Действительно, большевики не скрывают, что эвакуация заводов и складов — мера не временная и осуществляется не только для того, чтобы промышленность не попала к немцам, если их наступление будет продолжаться. Речь идет о глубоком перевороте в национальной экономике. В последние годы промышленность в районе Петрограда развивалась совершенно непропорционально и искусственно. Ей необходимо вернуть правильные пропорции, соответствующие географическому положению города, его удаленности от горнодобывающих центров и районов потребления России. Петроградским промышленникам будет бесплатно предоставлен транспорт для перевозки всех станков, инструментов, сырья, конечных продуктов. Таким образом, они скорее всего без колебаний откликнутся на просьбу о переброске заводов, в которой они почти все, очевидно, заинтересованы. Я говорю именно об интересах на будущее, но, разумеется, от захвата противником они прежде всего заинтересованы спасти то, что имеют.
Видел Коллонтай, вернувшуюся с Аландских островов, где она была арестована и подверглась грубому обращению со стороны шведских офицеров, отказавших ей в праве проезда. Она отказалась от своей поездки во Францию. Я сожалею об этом. Сегодня, как никогда, необходимо, чтобы большевики были представлены на Западе людьми первого плана для того, чтобы быть понятыми и чтобы понять. Я передавал с Коллонтай огромный пакет, мои записки и письма больше чем за месяц. Все теперь лежит в Петрограде. Попытаюсь как можно быстрее отправить это с кем-нибудь в Париж.
Москва. 17 марта
Дорогой друг,
Я вне себя. Сегодня утром меня предупредили, что в Москву только что приехал Троцкий. Бегу в Кремль. Троцкий устраивает мне ледяную встречу. Задетый этим едва ли корректным отношением, я тут же разворачиваюсь и ухожу. Попытался понять, почему этот человек, четыре месяца относившийся ко мне как к другу, доверявший мне свои мысли, так резко и полностью переценил свое отношение ко мне. Не смог. Петров120, помощник наркома по иностранным делам, заявил, что Троцкий получил новые сведения о том, что наступление на большевиков было осуществлено Румынией якобы по совету миссии Бертело и что ею же был разработан план боевой операции, осуществленной румынской армией. Французские офицеры как будто лично участвовали в первых боях и покинули румынские части, в составе которых они сражались, лишь несколько недель спустя. Кроме того, Троцкий и Ленин возмущены позицией, занятой французской официальной прессой, — а это значит и французским правительством, — которая подталкивает Японию к немедленной интервенции в Сибири. Они подчеркивают существующее здесь противоречие между выжидательной, по крайней мере по их впечатлению, позицией Англии, между явно благожелательным отношением к русским со стороны Соединенных Штатов и враждебным отношением Франции. Их это тем более возмущает, поскольку они считают, что союзники, а точнее говоря, французы, попались на удочку Японии, что она, нажившись за счет немцев в Китае, наживается за счет союзников в Сибири, но что она отнюдь не собирается вмешиваться в мировой конфликт, хочет, так сказать, себя нейтрализовать, чтобы полностью сохранить свое влияние и извлечь для себя максимально большие выгоды на Всемирном конгрессе мира. Но все это не оправдывает некорректности Троцкого по отношению ко мне.
Москва. 18 марта
Дорогой друг,
Сегодня утром, идя в «Националь» к Коллонтай, встретил отставного министра государственного призрения прямо у гостиницы. Остановившись перед тележкой, она покупала какие-то фрукты. За последние два месяца она постарела лет на десять. Государственные заботы, или то, что она недавно вынесла от шведов, или ее замужество с суровым Дыбенко? Сегодня мне она кажется особенно уставшей и отчаявшейся. Очень волнуясь, она рассказывает, что накануне был арестован ее муж, совершенно беззаконным образом, по чудовищному обвинению, которое грозит ему расстрелом с судом или без суда в самое кратчайшее время121. Он содержится в Кремле, куда она собиралась отнести ему немного еды. Я иду с ней. По ее мнению, настоящие причины ареста ее мужа таковы:
1) это — репрессивная мера Ленина против товарища, который посмел поднять знамя бунта. Это также способ запугать большевистских лидеров, которые вздумают последовать примеру наркома по морским делам и перейти в оппозицию;
2) это верный способ помешать Дыбенко уехать сегодня вечером на Юг, где он должен был принять командование над новыми большевистскими частями.
Возглавив части, Дыбенко мог (по крайней мере, Ленин должен был этого опасаться, потому что хорошо знает активность и недисциплинированность Дыбенко) либо немедленно начать военные действия против немецких сил и разорвать мир, либо выступить на Москву и возглавить движение против большевистского большинства. Коллонтай убеждена, что следствие, начатое против ее мужа, ничего не даст; с другой стороны, верные матросы Дыбенко направили Ленину и Троцкому ультиматум, извещающий, что если через 48 часов их дорогой нарком не будет им возвращен, они откроют огонь по Кремлю и начнут репрессии против отдельных лиц. Коллонтай могла бы быть совершенно спокойна, не опасайся она в какой-то степени, что ее мужа могут поспешно казнить в тюрьме.
Днем Чичерин, новый наркоминдел, подарил мне ключ к загадке, которая не давала мне покоя последние два дня. Обидчивый Троцкий перед своим отъездом из Петрограда имел беседу с генералом Нисселем. Тот, готовясь вот-вот вернуться во Францию, счел своим долгом выложить все, что было у него на сердце, бурно отчитал диктатора пролетариата и говорил так, «как никакой генерал не позволил бы себе говорить с унтер-офицером».
Троцкого, видимо, настолько задело поведение генерала Нисселя, что он резко прервал беседу.
В свое время я позволил себе рекомендовать генералу Нисселю не встречаться с Троцким без меня. Я знаю темперамент генерала. Я знаю, как обидчив и неуравновешен Троцкий. Без буфера, которым служил бы я, столкновение было неизбежным. Безусловно жаль, что оно произошло. Какой бы серьезной ни была причина вспышки нерасположения Троцкого, я вижу теперь, что оно очень быстро пройдет. За будущее я спокоен.
Москва. 19 марта
Дорогой друг,
Троцкий оказал мне сегодня прием, достаточный для того, чтобы рассеять неприятные воспоминания. Но румынское и японское дела странным образом настроили его против меня. Я информирован, — по крайней мере считаю, что я информирован, — о деятельности румынской миссии. Действительно, я не раз беседовал с генералом Бертело, которому я рассказал о возмущении большевиков и который ответил мне самым исчерпывающим образом. Пытаюсь поэтому объяснить Троцкому, миссия не допускала абсолютно никаких нарушений, но он утверждает, что располагает настолько неоспоримыми документами и свидетельствами, что дискуссии здесь быть не может. Я тем не менее настаиваю на своем, поскольку со своей стороны я беседовал с товарищами из миссии Бертело, находящимися проездом в Mocкве и они рассказали мне всю правду.
Японское дело, кстати, продолжает тревожить большевиков много больше. Несмотря на дружескую позицию, занятую Соединенными Штатами, очевидно, Япония не откажется от интервенции, если она чувствует поддержку Англии и Франции. Вновь очень аккуратно я указываю Троцкому, каким должно быть средство против этого зла. Любой ценой, при необходимости территориальной уступки, нужно, чтобы Япония осуществляла эту интервенцию на стороне России. Некоторых наркомов я уже убедил. Троцкого — пока нет. По его мнению с одной стороны, Япония откажется оказывать содействие России; с другой — если и сделает вид, что соглашается, то лишь для того, чтобы иметь предлог для вмешательства во внутренние дела России и чтобы сыграть одновременно игру реакции и Германии.
Троцкий будет просить у Соединенных Штатов, кроме инженеров и специалистов-железнодорожников, десять офицеров-инспекторов и инструкторов.
А Франция? Троцкий на нас обижен. Но это скоро пройдет. Я говорил с Риггой, помощником американского военного атташе. Ригга отличный паренек, большой франкофил, и мне с ним легко. Он понимает, что только одна страна в состоянии дать новой русской армии необходимые ей инструкторские кадры, потому что только она одна располагает достаточным по количеству и качеству офицерским корпусом. Это Франция. Однако румынская миссия, насчитывающая несколько сот офицеров, через несколько дней покинет Россию. После ее отъезда немедленной помощи не сможет оказать никто из союзников. Об этом я уже говорил Троцкому. Ригга напомнит ему. Франция должна руководить организацией и обучением новой армии, Соединенные Штаты при этом берут на себя вопросы транспорта и снабжения.
Москва. 20 марта
Дорогой друг,
Положение большевиков далеко не блестяще. С экономической, финансовой, военной точки зрения государственный механизм разбит вдребезги. Речь идет о том, чтобы его починить, и починить очень быстро. Это будет трудно. Наркомы отдают себе в этом отчет. Они признают те серьезные ошибки, которые были ими допущены, и заявляют о своей готовности начать серьезную и планомерную работу.
Я добился, чтобы Троцкий от имени Совета Народных Комиссаров обратился к генералу Лаверню с просьбой о техническом содействии в реорганизации армии на общепринятых основах дисциплины и компетентности: отмена комитетов, не выборы, а назначение офицеров, привлечение старых офицеров, которые получат новые знаки различий, а также материальное и моральное удовлетворение, восстановление смертной казни и строгих дисциплинарных наказаний и т. д., и т. д...
Условлено, что Троцкий запросит сначала четыре десятка офицеров.
Чтобы так быстро добиться этой перемены в его отношении, мне пришлось наступать на Троцкого. Время требует принятия быстрых решений.
Если мы этого хотим, мы будем бесспорными и полновластными руководителями в деле реорганизации армии. Для этого я добьюсь у Троцкого всего, что нужно. Уже решено, что некоторые офицеры миссии будут сотрудничать с ним непосредственно, получат кабинет рядом с ним и будут выполнять функции своеобразного военного совета, органа по разработке и осуществлению проектов и контроля за выполнением одновременно.
Троцкий не видел никакой пользы в обращении к англичанам и итальянцам. Я без труда доказал ему, что нам нужно взаимодействие союзников. Через два-три дня, если, как я ему обещал, Соединенные Штаты и Франция твердо пообещают свое содействие, он соберет на предварительное заседание руководителей всех союзнических миссий.
По экономическим вопросам, и в частности для эвакуации Москвы, я тоже легко получу согласие Троцкого, Шляпникова и Ленина на сотрудничество (управление и контроль) французских специалистов.
Больше двух месяцев назад я говорил об изменении курса, которое большевики начинают сегодня осуществлять и которое осуществили бы значительно раньше, если бы мы предоставили им для этого возможности, оказав компетентную помощь. Не лишне повторить — то, что четыре месяца так безнадежно погружало их в мир призраков, суть их общая неопытность. Все они идеологи, кабинетные люди, без практического видения вещей, привыкшие анализировать проблемы и попытавшиеся их разрешить путем чистого приложения чистых принципов. Уже давно они звали на помощь. Уже давно я сообщаю об этих призывах. Потерянного времени не вернуть. Тем не менее мы должны попытаться вытащить их из создавшегося положения, потому что от их судьбы зависит в большой мере судьба России и Антанты.
Как большевистские массы воспримут эту перемену курса? Ясно, что во всех кругах люди устали от беспорядка. Однако политическая ситуация тревожная. В центре анархисты, бесспорно, завоевывают позиции. Идеологов, которые еще фактически стоят во главе движения, большевики могут легко подчинить себе и привести их к временному сотрудничеству. Но анархистские массы пополняются в основном за счет самых низов общества. Ими владеют только аппетиты, которые они стремятся немедленно удовлетворить.
Их цели: разграбление богатств, имеющихся у буржуа, захват и разграбление богатых домов и т. д., и т. д. Начинаются жестокие репрессии анархистов. Но задача с каждым днем все необъятнее.
Чтобы быстро уничтожить анархию, большевики должны показать, что они могут быть безжалостными.
Разумеется, реакционеры, верные своей политике «чем хуже, тем лучше», поддерживают своими деньгами анархистов, расценивая это движение как наступление на большевизм, как способ его уничтожения, не замечая при этом, что даже временный триумф анархистов породит погромы, кровавые бойни, расстрелы и повешения буржуа, что они же станут первыми жертвами собственной политики.
Большевики надеются довольно легко устоять под напором анархистов. Я же считаю опасность реальной. Ее уменьшит сотрудничество союзников, которое должно очень скоро сблизить с нынешним правительством умеренные и даже буржуазные элементы, пока еще несколько удивленно, но уже с уважением воспринимающие призывы к дисциплине, к порядку, к работе, к долгу, с которыми в последнее время выступают большевистские лидеры.
Нет необходимости повторять, что триумф анархии, если он произойдет, будет недолгим и сменится в кратчайшее время реакцией, безусловно, прогерманской, то есть антисоюзнической.
Москва. 26 марта
Дорогой друг,
Сотрудничество союзнических миссий с большевиками по реорганизации новой, дисциплинированной, обученной, революционной, но традиционной по структуре армии началось. Французской миссии предстоит играть главную роль в этой реорганизации. Несколько офицеров будут приданы непосредственно Троцкому; они составят в некотором роде неофициальный военный кабинет, который будет контролировать различные службы Комиссариата по военным делам. Офицеры уже отобраны и действуют осторожно. Действительно, речь идет не о том, чтобы втолкнуть Францию в авантюру, которая может закончиться неудачей. Не нужно брать на себя ответственность за эту возможную неудачу. К тому же и большевики могут использовать союзников исключительно осторожно — по понятным политическим причинам и потому, что они должны, с другой стороны, считаться с величайшей вспыльчивостью их штаба.
Словом, мы должны занять позицию, изобретенную немцами, которые до войны были связаны с административными и промышленными делами России. Ее суть в том, чтобы предоставить русским весь «фасад», блестящие победы, первый план, и управлять машиной из-за кулис, неприметно, оставляя всю выгоду и все почести от результатов русским специалистам. У этой скромной роли есть двойное преимущество, она щадит крайне чувствительное самолюбие наших союзников и в самой малой степени обязывает нас разделять с ними ответственность. С величайшей осмотрительностью необходимо действовать — если мы хотим избежать ультиматума Германии, которая категорически потребует от Советов Народных Комиссаров не допускать союзнические миссии к управлению военной администрацией.
Тот же метод сотрудничества следует использовать и в изучении различных экономических вопросов и, в частности, в подготовке эвакуации Москвы. Я уже сделал такое предложение некоторым французским промышленникам и инженерам и получил их согласие. В этой области большевики также признают необходимость создания сильно централизованного органа, который заменит уже сформированные или формирующиеся бесчисленные болтливые и некомпетентные комиссии. Во главе Центрального комитета по эвакуации нужен человек с диктаторскими полномочиями. Мне посоветовали генерала Ванкова122 — энергичный, франкофил, два года возглавлявший здесь производство боеприпасов французского образца. Я имел с ним беседу и считаю его кандидатуру подходящей. Предложил ее наркомам. Есть все основания считать, что она будет одобрена. Убеждаю Троцкого, почему необходимо тщательно охранять мурманскую и архангельскую железные дороги. Мы должны предусмотреть возможность не только наступления финских белогвардейцев, но и германской интервенции. Похоже, противник намерен оккупировать Финляндию. Там, так же как на Украине, при пособничестве той самой буржуазии, на которую союзники возлагали столько безумных надежд, немецкие империалисты хотят уничтожить зачатки революционной власти. Они понимают, что, расправившись с большевизмом в Финляндии и на Украине, они смогут легко сдавить и раздавить большевизм в России. В этом необходимом для его спокойствия деле германское правительство может также рассчитывать на полную поддержку русской буржуазии. Таким способом оно думает оградить себя от революционной эпидемии.
Если бы эта цель была единственной, она могла бы приглянуться некоторым союзническим элементам. Но ее осуществление, не нужно об этом забывать, должно сделать Германию, по крайней мере в экономическом отношении, абсолютной властительницей на огромных территориях от Малой Азии до Ледовитого океана.
Москва. 27 марта
Дорогой друг,
Увеличивается число интервью, статей и митингов, где наркомы излагают причины быстрой перемены в позиции большевиков, которые гигантскими шагами идут к необходимому классовому сотрудничеству.
Наркомы выступают за возрождение русской военной мощи путем создания армии добровольцев и восстановления в ближайшее время воинской повинности, временно ограниченной призывом одного или двух возрастов.
В экономической области они отмечают, что недостаточно экспроприировать правящие классы; нужно реорганизовать промышленность, дисциплинировать пролетариат, заставить его принять контролируемое руководство специалистов, к какой бы партии те ни принадлежали. Тем самым большевики подготавливают организацию производства с помощью приглашаемых — пока еще робко и пополам с угрозами — компетентных специалистов, то есть, по сути, с помощью буржуазии. Организация распределения должна осуществляться по тем же принципам. Правительство предпринимает громадные усилия, чтобы привлечь к сотрудничеству кооперативы, которые, как известно, в России получили значительное распространение, охватив более десяти миллионов семей, почти треть всего населения страны. До сего времени лидеры кооперативного движения были против большевиков; речь идет о том, чтобы их убедить или победить. Большевики взялись за это.
«Родина, — заявил Троцкий на публичном собрании, — очищенная революцией от ошибок прошлого, стала нам во сто крат дороже. Мы будем защищать ее до последней капли своей крови. В армии, в промышленности, везде нужно восстановить дисциплину, уважение к командирам, порядок, бережливость».
Разумеется, анархисты бросились обвинять большевиков, чем вызывают у народа возмущение, в том, что они съехали в колею, в которой уже погибли Милюковы, Керенские и Церетели. Они переходят к открытой борьбе и готовятся к захвату власти, чтобы организовать коммунистическую республику.
У большевиков эта демагогическая пропаганда вызывает беспокойство, но я решительно не верю в ее скорый успех в России, измученной долгим годом социальной лихорадки; в России, все более теряющей интерес к политической борьбе и готовой, похоже, со все большей легкостью покориться любой сильной власти, лишь бы она смогла восстановить порядок, потребность в котором более или менее осознанно испытывают все. Разумеется, я уже установил контакт, к великому возмущению некоторых, с основными лидерами анархистского движения. Как и большевики, они принимают меня по-товарищески и говорят со мной со всем откровением. Пока что всё интеллигенты с сумбуром в голове; в сравнении с ними самые поверхностные большевики кажутся истинными философами. Вся их деятельность практически и по сей день сводится к захвату, а иногда и разграблению богатых особняков, какие еще есть в Москве. Так, черная гвардия недавно захватила особняк князя Горчакова — дом Карителенко, — где я поселился. Анархисты, соблазнившись роскошью особняка со множеством произведений искусств, в котором приютилась американская военная миссия, решили устроить здесь свой клуб. Мы обратились за помощью к красногвардейцам, которые освободили нас без боя. Троцкий выделил постоянную охрану из двадцати солдат. Но анархисты вернутся. Они обещали. Очевидно, что они располагают в Москве 8—10 тысячами вооруженных бойцов. Конечно, я не буду дожидаться их следующего визита. Слишком княжеское у меня жилище. Большевики и анархисты, побывавшие у меня, испытывают чересчур сильное искушение здесь и остаться. Ради себя, ради них, а больше всего ради хозяев дома, поищу другое жилье.
Большевики чрезвычайно жестоко карают анархистов за их разбой. Расстреливают без шума, но безжалостно. Анархистское движение было бы безусловно безобидным, если бы его не поддерживали деньгами и людьми некоторые реакционеры.
Москва. 28 марта
Дорогой друг,
русские буржуа внимательно следят за ходом немецкого наступления на Западном фронте. Многие из них с плохо скрываемым, а некоторые — и с нескрываемым глубоким удовлетворением отмечают, что англичане и французы почти, как и русские, не способны противостоять сокрушительному натиску войск противника. Бесполезно доказывать им, что только их пораженчество и трусость обеспечили немцам возможность полностью сконцентрировать свои силы на нашем фронте. Они не желают понимать эти аргументы. По сути, они надеются, что победа Германии обеспечит всеобщий мир, свержение революционного правительства и реставрацию монархии. В России, кстати, события на фронтах рассматривают сегодня исключительно с точки зрения их возможного влияния на русскую революцию. Промышленники, банкиры, служащие все очевиднее переориентируются на Берлин и постепенно отходят от опасных демократических западных союзников.
Москва. 29 марта
Дорогой друг,
Признак времени: буржуазные газеты, публиковавшие раньше лишь союзнические сводки, печатают сегодня немецкие сообщения. Большевистская пресса, не публиковавшая никаких военных сводок, печатает сегодня союзнические сводки, и только их.
В большевистских кругах с тревогой следят за наступлением немцев; самые дальновидные из большевиков понимают, что всеобщий мир, если он будет заключен на приемлемых условиях, повлечет за собой пересмотр Брестского договора и, наоборот — германская победа окончательно закрепит мир, заключенный как временный, и приведет к падению революционного правительства. Большевики же сегодня меньше, чем когда бы то ни было, настроены терять власть. Во-первых, потому что многие из них почувствовали тот самый вкус к власти, который, какую страну ни возьми, развратил столько честнейших людей и опорочил столько идей!
Во-вторых, до последнего времени деятельность большевиков — они это осознают — была исключительно и чересчур разрушительной. Если бы большевики продержались лишь две недели, их бы обвинили в том, что они до основания разрушили старый мир и не стали претворять в жизнь идеи, которые обеспечили им победу. Но они правят страной уже четыре месяца. Старое общественное здание в развалинах. Нужно строить новый город. Первые постройки, возводимые в соответствии с абстрактной доктриной, рухнули. С замечательной гибкостью Ленин и Троцкий сумели приспособить эти слишком теоретические принципы к реальности, насколько это возможно, чтобы не быть обвиненными своими сторонниками в предательстве. Поистине их усилия, направленные на то, чтобы понять и быть понятыми, громадны. Они одержимы своим новым детищем. Они надеются, они имеют все права надеяться, что через три или четыре месяца они создадут новое и жизнеспособное государство.
Их мистическая вера в мировую и немедленную социальную революцию ощутимо поколеблена. Все более очевидная империалистическая сущность немецкого социал-демократического большинства приводит их в отчаяние. Они понимают, что советскому режиму, если он будет существовать, безусловно, придется по крайней мере несколько лет считаться в Европе с капиталистическими и буржуазными правительствами. С другой стороны, они отдают себе отчет в том, что советский режим сможет выжить лишь при условии, если самые опасные враги революции не добьются в войне полной победы. Большевики осознают качественные различия между германским империализмом и империализмом союзнических стран, и потому они горячо заинтересованы в сопротивлении Антанты германскому империализму. Да, они понимают, что союзники придут на помощь России не бескорыстно, не из горячей любви к большевизму, но окажут ей помощь хотя бы потому, что германское господство в России приведет к нарушению европейского равновесия в пользу Германии и в ущерб Антанте. Поэтому сегодня — и совершенно искренне, я в этом убежден, — они желают победы союзников, которая позволит заключить всеобщий мир, пересмотреть Брестский договор — не для того, чтобы расчленить и разделить Россию на сферы влияния, — но для того, чтобы восстановить Россию, сильную и независимую. Он и хотят существовать. И они будут существовать, если союзники им помогут, — забыв все ослепляющие, безусловно обоснованные, опасные обиды, приступят к сотрудничеству с советским правительством, отринув сковывающий их действия страх перед ним. Решительно, нужно выбирать. Либо сотрудничать в военной области с большевиками и тем безусловно укрепить их политическую власть и позволить им создать глубоко демократическое, жизнеспособное русское государство, противостоящее германскому милитаризму, либо покинуть большевиков на произвол судьбы. В последнем случае, кажется, ясно, что их очень быстро растерзают внутренние противники, настроенные в высшей степени прогермански и, ни на минуту нельзя об этом забывать, поддерживаемые противником внешним.
Москва. 30 марта
Дорогой друг,
Итак, как нетрудно было представить, союзнические послы застряли в Финляндии, за исключением английского поверенного в делах, который, будучи менее остальных обремененным семейным скарбом, сумел пробраться через заслоны. Теперь послы вновь в России. Возвращение было довольно жалким, без изящества, как и отъезд. Похоже, они хотят обосноваться не в Москве, а в Вологде. Троцкий задал мне этот вопрос с иронией и любопытством, хотя и утверждает, что не испытывает никакого желания вновь встречаться с нашими дипломатами, от которых до сего времени он слышал исключительно малоприятные заявления. Для отъезда из Петрограда эти господа воспользовались предлогом германской угрозы столице. Воспользуются ли они этим же предлогом применительно к Москве? Найдут ли какую-то другую причину? Я, безусловно, нанесу вместе с генералом Лавернем визит г. Нулансу, чтобы информировать его о положении в той мере, в какой он пожелает меня выслушать. Ибо уже давно я отказался от всякой инициативы в этой области и отчаялся быть понятым нашим послом. Слишком очевидца несовместимость в нашем образе мыслей; я говорю об этом с полным смирением, и хотелось бы верить в их совпадение или даже в возможность взаимопонимания. Я все более чувствую, что смогу успешно работать только с тем, кто его сменит. Но эта смена не спешит.
Важный вопрос — безусловно, вопрос о японской интервенции.
Я вновь утверждаю, что мы должны добиться от правительства Советов согласия на эту интервенцию на определенных условиях; по сути, необходимо:
1. Чтобы эта интервенция была не чисто японской, но межсоюзнической. Очевидно, что ее главным элементом будут японские силы и что содействие союзников в рамках того, что сможет предложить каждая из стран, будет иметь целью главным образом продемонстрировать согласие в рядах Антанты, не слишком пока очевидное, и успокоить большевистское правительство, которое не без оснований опасается вступления в Россию войск Японии, более близкой к немецкому империализму, чем к революционному правительству.
2. Чтобы союзники гарантировали Советам, что это сотрудничество будет чисто военным, что за ним не последует никакого вмешательства во внутренние дела России, что оно будет сотрудничеством «честным» (выражение Троцкого), то есть мы не возобновим раскольническую и контрреволюционную деятельность, какую, как, безусловно, ошибочно утверждают большевики, якобы проводили некоторые союзники на Украине, на Дону и т. д.
3. Чтобы большевики точно знали, какую цену — территориальную и экономическую — им придется платить японским дельцам.
Необходимо иметь в виду, что большевикам нужно большое мужество, чтобы согласиться на эту интервенцию. Вполне вероятно, что, едва она начнется, Германия, заподозрив неладное, будет посылать большевикам ультиматум за ультиматумом и начнет наступление, которое при нынешнем полном разложении русской армии очень быстро приведет к взятию Петрограда и Москвы, иначе говоря, лишит нынешнее правительство рабочей массы, ее главной опоры. С другой стороны, учитывая плохое состояние Транссибирской дороги, переброска японских войск будет проходить крайне медленно, и значительная армия сможет быть собрана не раньше, чем через несколько месяцев.
Исправно воздержусь от самонадеянных рассуждений о высокой политике, но мне представляется, что в Париже, в Лондоне и в Вашингтоне с началом немецкого наступления стали лучше осознавать необходимость этого усилия на Востоке; с другой стороны, мне кажется, что с того момента, как решение о неминуемой межсоюзнической японской интервенции будет принято, Центральные империи почувствуют справедливое беспокойство за будущее и станут сговорчивее.