Информация о материале: Родительская категория: Ленин ПСС; Категория: Том 29

Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 29

III

ЗАМЕЧАНИЯ И ПОМЕТКИ НА КНИГАХ

365

ИОСИФ ДИЦГЕН.

«МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»²⁰³

ШТУТГАРТ, 1903

НАУЧНЫЙ СОЦИАЛИЗМ

(«VOLKSSTAAT» 1873)

[2—8] Современный социализм научен. Как естествознание не выдумывает своих тезисов из головы, а берет их из чувственного наблюдения над материальной действительностью, точно так же социалистические и коммунистические учения настоящего не есть проекты, а только признания действительно существующих фактов...

Общество, к которому мы стремимся, отличается от фактически существующего только изменениями по форме. Это значит, что мир будущего так же фактически, материально уже существует в нынешнем мире, как птенец уже материально существует в яйце. Коммунистический социализм настоящего есть не столько политическая партия, хотя он уже и до этого значительно дорос, сколько научная школа...

Как неуклюжие ружья древних были необходимой ступенью к нынешним усовершенствованным винтовкам разных систем, точно так же метафизические спекуляции Лейбница, Канта, Фихте, Гегеля — лишь условия или неизбежные пути для достигнутого, наконец, физического познания, что идея, понятие, логика или мышление есть не предположение, не предпосылка, а прежде всего результат материального явления...

Для религии идея есть первопричина — то, что создает и приводит в порядок материю. Философия как дочь теологии, естественно, унаследовала много материнской крови. Только ее историческое развитие в течение поколений могло дать антирелигиозный научный результат, неопровержимо верное познание, что не мир атрибут духа, но наоборот, что дух, мысль, идея — один из многочисленных атрибутов этого материального мира. Гегель довел науку если и не до самой вершины, то во всяком случае до такой высоты, что двое из его учеников, Фейербах и Маркс, взобрались на нее...

366

Маркс, основатель научного социализма, добивается самых великолепных результатов, применяя логический закон природы — признание абсолютной применимости индукции — к наукам, которые до сих пор только спекулятивно третировались...

Где речь идет о конкретных явлениях, так сказать, об осязаемых вещах, — этот метод материализма давно уже одержал победу...

Если мы удаляемся в уединение кельи, чтобы в глубоком созерцании, так сказать, в глубинах нашего мозга, отыскивать истинный путь, по которому мы завтра думаем шествовать, то при этом следует принять во внимание, что подобное напряжение мысли только потому может иметь успех, что мы уже раньше, быть может даже бессознательно, при помощи памяти, перенесли из мира в келью наш опыт и наши переживания.

В этом, собственно, и состоит весь курьез философской спекуляции, пли дедукции: она предполагает возможность познания без материальной основы из глубин мозга, тогда как на самом деле она есть только бессознательная индукция — мышление и доказательства на материальной, но неопределенной, а потому и путаной основе.

С другой стороны индуктивный метод только тем и отличается, что он дедуцирует сознательно. Законы естествознания суть дедукции, которые человеческий мозг извлек из эмпирического материала. Спиритуалисту нужен материал, а материалисту необходим дух...

«Мы, — говорит Фридрих Энгельс, — изображаем действительность, как она есть. Прудон предъявляет современному обществу требование преобразоваться не в соответствии с законами своего собственного экономического развития, а согласно предписаниям справедливости»²⁰⁴. Прудон выступает здесь как типичный представитель общего антинаучного педантизма.

Современный социализм стоит бесконечно выше, уже благодаря своему философскому происхождению. Теоретически единодушная, твердая и сплоченная эта школа противостоит безграничной разобщенности своих политических противников, которые пестрят бесконечными оттенками от левых до правых. То, что религиозная вера имеет в догме — твердую заданную основу, наука индуктивного социализма имеет в материальных фактах, тогда как политическое кредо либерализма так же своенравно, как идеальные понятия, как идеи вечной «справедливости» или «свободы», на которые он якобы опирается...

Признавая материальные интересы господствующими в мире, мы тем самым не отрицаем интересов чувства,

367

пуха, искусства, науки и прочих идеалов. Речь идет не об устраненной уже противоположности между идеалистами и материалистами, а о ее высшем единстве...	\|\|\|\|
— Тут христианство пытается возразить, заверяя, что при самых разнообразных условиях производства оно проповедовало свою неизменную истину. Если оно таким образом хочет доказать независимость духа от материи, философии от экономики, то оно совершенно забывает о том, как часто оно меняло свой плащ...	\|
[10-11] Конечно, единичная личность может возвыситься над своим классовым сознанием и отдать должное общему интересу. Сийес и Мирабо хотя и принадлежали к первому сословию, все же защищали интересы третьего сословия. Но эти исключения только подтверждают индуктивное правило, что как в естествознании, так и в политике материальное есть предпосылка духовного.	\|\|NB
Сделать гегелевскую систему исходной точкой материалистического метода могло бы, конечно, показаться противоречивым, потому что, как известно, «идея» занимает в ней еще более выдающееся место, чем в какой бы то ни было другой спекулятивной системе. Но гегелевская идея хочет и должна реализовать себя — она, следовательно, замаскированный материалист. И наоборот, действительность является там под маской идеи или логического понятия...	)
Индуктивный метод выводит из материального факта идеальное заключение. Родство его с социалистическим взглядом, который ставит идеальное представление в зависимость от физической потребности, политическую партийность — от материальных отношений производства, просто поразительно. Этот научный путь соответствует и потребностям масс, для которых речь идет прежде всего о материальном существовании, тогда как господствующий класс настаивает на дедуктивном принципе, на антинаучном предубеждении, что духовное развитие, воспитание и образование должны предшествовать материальному разрешению социального вопроса.	]

368

РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ШЕСТЬ ПРОПОВЕДЕЙ

(«VOLKSSTAAT» 1870—1875)

[12—17] Любезные сограждане! Принципы cоциал-демократии содержат в себе материал для новой религии, которая, в отличие от прежних религий, желает быть постигнута и понята не только чувством и сердцем, но и умом...

«Бог», т. е. Добро, Красота, Святыня, станет человеком, снизойдет с небес на землю, но не как в старину, с помощью чуда, а естественным, земным путем...

До сих пор религия была делом пролетариата. Теперь же, наоборот, дело пролетариата начинает становиться религиозным, т. е. таким, что оно захватывает верующих всем сердцем, всей душой, всеми чувствами и помыслами...

Наши противники — книжники и фарисеи старого завета — приходят и уходят вместе с догмами своей веры; они не способны к действительному освобождению, они бесповоротно осуждены.Тот же, кто стоит на почве науки, подчиняет свое суждение фактам; он ученик нового евангелия. Противоречие между верой и знанием, между старым и новым заветом существует не только с времен cоциал-демократии...

«Даже в цепях рожденный — свободен человек». Ну, нет! В цепях рождается человек, но свободу он должен себе завоевать. Самые тяжелые цепи, самое сильное ярмо наложила на него природа. Против ее невзгод человек борется с начала дней своих. Он должен отвоевать у нее одежду и пищу. С плетью потребностей стоит природа за его плечами, и ее милостью и немилостью создается и рушится все его величие. И только потому религия могла получить такое влияние, что она обещала освобождение от этого рабства...

Религия культивировалась и освящалась с таких давних времен, что даже те, кто давно отказался от веры в некоего персонифицированного бога, некоего верховного хранителя рода человеческого, все же не желают оставаться без религии. В угоду

369

этим консерваторам оставим старое название за новой сущностью.

Это не только уступка, которую мы делаем предрассудку для того, чтобы легче побороть его, но название, оправданное самой сущностью. Религии не более и не менее различаются между собой, чем все они, вместе взятые, отличаются от антирелигиозной демократии. Все они имеют одно общее стремление — освободить страждущее человечество от его земных печалей, привести его к пониманию добра, красоты, права, божества. Да, cоциал-демократия постольку истинная религия, единая дарующая блаженство церковь, поскольку она стремится к общей цели не фантастическими путями, не мольбами, желаниями, вздохами, а реальным, деятельным, действительным и истинным путем, путем общественной организации физического и умственного труда...

Речь идет об освобождении рода человеческого в самом подлинном значении этого слова. Если вообще есть что-нибудь святое, то здесь перед нами — святая святых. Это не фетиш, не ковчег завета, не святилище и не чудовище, но настоящее, осязаемое благо всего цивилизованного человечества. Это благо, или святыня, не выдумано, не явилось откровением, оно выросло из накопившегося труда истории. Как из грязи мастерской, из затраченного материала и пота рабочего создается, сверкая и блистая великолепием, новый продукт, так из тьмы варварства, из рабства народа, невежества, суеверия и нищеты, из плоти и крови людской, сверкая и сияя светом познания и науки, выросло богатство настоящего. Это то богатство и составляет прочный фундамент для cоциал-демократической надежды. Наша надежда на избавление построена не на мистическом идеале, а на прочном материальном основании...

Что дает народу право не только верить в освобождение от тысячелетних мучений, но и видеть его, деятельно стремиться к нему — это феноменальная продуктивная сила, удивительная производительная способность его труда...

[19] Справедливо, что человек и ныне еще находится в зависимости от природы. Не все еще препятствия преодолены. Культуре все еще остается много дела, можно даже сказать, что ее задачи беспредельны. Но в известной мере мы уже господа положения: мы знаем оружие, которым можно победить, мы знаем метод обращения дикого зверя в полезное домашнее животное. От молитвы и долготерпения мы перешли к мышлению и созиданию...

[21—22] Конечно, все еще открываются новые заводы и полным ходом работают существующие, конечно, все еще строятся железные дороги, возделывается земля, открываются пароходные линии, каналы, новые рынки сбыта. Истина скрывается еще под личиной своей противоположности. Волк рядится в овечью

370

шкуру. Но тот, кто имеет глаза, чтобы видеть, тот замечает общую тенденцию, несмотря на отдельные противоречия, тот видит перепроизводство, видит перебои в работе промышленности, несмотря на все еще дымящиеся трубы. Что не идет тем темпом, каким оно по своей природе должно идти, то хромает. И кто мог бы отрицать, что налицо есть потребность и сила удвоить, утроить, удесятерить производство? Пусть тут и там улучшается земледелие, совершенствуется какая-нибудь машинка, но в общем и целом развитие останавливается перед проблемой потребления...

О, вы, близорукие и бессердечные, вы, которые не можете отказаться от своей причуды — размеренного, органического прогресса! Разве вы не видите, что все ваши либеральные затеи превращаются в ничтожные пустячки, потому что на очереди стоит великое дело социального освобождения? Разве не можете вы понять, что миру должна предшествовать борьба, созиданию — разрушение, планомерной организации —хаотическое нагромождение вещей, буре — затишье и общей разрядке — буря? Ни освобождение различных народов, ни эмансипация женщины, ни переустройство школы и системы воспитания, ни уменьшение налогов и армий, ни одно из требований времени не может быть выполнено раньше, чем падут цепи, которые приковывают рабочего к бедности, невзгодам, нищете. История остановилась, потому что она собирается с силами перед большой катастрофой...

[23—28] Мы нашли в социал-демократическом движении новую форму религии постольку, поскольку она имеет с религией одну общую цель — освободить род человеческий от нищеты, с которой, беспомощный, он должен был начать борьбу за свое существование в мире невзгод...

аа

Религия культивировала дух. Но какой смысл могла бы иметь подобная культура, если бы она не служила тому, чтобы посредством духа культивировать реальный мир — материю?! Я отлично знаю, любезные мои слушатели, что христианство отрицает этот единственный, истинный, земной смысл своего существования; я хорошо знаю, что оно утверждает, будто его царствие не от мира сего и что его задача в спасении нашей бессмертной души. Но мы также хорошо знаем, что не всегда достигаешь, чего хочешь, и действительно делаешь не всегда то,

371

что предполагаешь. Мы понимаем разницу между тем, кто мы на самом деле, и тем, кем мы хотим казаться. И особенно материалист-демократ привык к тому, чтобы оценивать людей не по осколкам их собственных мыслей, а по тому, что они на самом деле представляют собой в реальной действительности. Действительной и осуществленной цель религии становится только через посредство материальной культуры, культуры материи	a a
Труд назвали мы спасителем и освободителем рода человеческого. Наука и ремесло, умственная и физическая деятельность — только два различных воплощения одной и той же сущности. Наука и ремесло, как бог-отец и бог-сын, только два образа одного целого. Я назвал бы эту истину кардинальной догмой демократической церкви, если демократию можно вообще назвать церковью, а разумное познание — догмами. Наука до тех пор была пустой спекуляцией, пока она не дошла до сознания, что для мышления, изучения, понимания необходим вещественный объект, осязаемый предмет...	β a
Наука дедов носила в большинстве случаев умозрительный характер, т. е. они пытались ее создать одним только мышлением без содействия чувственной действительности, без помощи накопленного опыта...	aa
Взаимное проникновение этих двух форм труда в течение столетий привело, наконец, человечество к тому месту, на котором заложен отныне фундамент храма демократии. Он заключается в мощи нашего материального производства, в современной производительной силе промышленности. Но не будем подразумевать при этом только одну духовную силу. Накопившиеся путем исторического развития до нашего времени результаты труда состоят не только в духовных или научных приобретениях, не только в одном умении, но еще больше в наличности материального богатства, поскольку это последнее является необходимым орудием современного труда...	\|a \|a
Однако вернемся к учению нашей социал-демократической церкви, которая считает накопленные богатства, как материальные, так и духовные, своим краеугольным камнем...	β
Подобно тому, как различие между единством и разнообразием в природе вещей фактически объединено в одно целое и преодолено, — точно так же социальная жизнь будущего должна дать людям одинаковое общественное положение и значение, одинаковое право на пользование личной жизнью, не лишая их, однако, тех различий, которые каждому укажут его особое призвание и позволят каждому стать счастливым на свой собственный лад...	\|\|

372

			[31—32] Древнее, феодальное и современное буржуазное рабство суть прогрессивные шаги к организации труда...
	a	\|	Если считать, что религия состоит в вере в над или внеземные материальные силы и существа, в вере в высших богов и духов, то демократия не имеет религии...
{	a β	}	На место религии демократия ставит гуманность...

III

ββ

[33—43] В религии, как и в демократии, мы находим общее стремление к освобождению. Но мы видим, что в этом отношении демократия идет дальше и ищет освобождения не в духе, но с помощью человеческого духа собственно в плоти, в реальной, материальной действительности...

«Имущие и образованные», которые заботятся об истине и науке только постольку, поскольку они служат накоплению их сокровищ и сохранению привилегий, представляют собой действительных мерзких материалистов, которым ничто не дорого, кроме эгоистических забот о собственном желудке и холеном теле...

Однако либерализм так же мало серьезно относится к вере, как и к неверию. Благодаря своему привилегированному социальному положению, он осужден на то противное безучастие, на индифферентизм, который ни холоден, ни горяч. Их религиозное франкмасонство, их протест против суеверия — всякая вера есть суеверие — не могут быть искренни, потому что религиозное воспитание народа — могучая поддержка их социального господства...

Если народ ничему не верит, кто же тогда будет освящать нашу собственность и поставлять пушечное мясо отечеству?

Ремесленник-мещанин, который замечает и чувствует, как промышленные новшества выбивают его из седла, ничего не знает и знать не хочет об открытиях и изобретениях науки. То же самое происходит с «имущими и образованными» в вопросах религии. Они имеют обыкновение говорить: если нельзя доказать истину религии, то противное доказать еще труднее. Так как их интерес идет вразрез с этой наукой, они не знают и не хотят знать, что вот уже почти

373

полстолетия, как Фейербах ясно и окончательно доказал, что всякая религия есть замена человеческого невежества...	\|\|	aa
Цель и требования исторического развития заключаются в стремлении к тому, чтобы предоставить все наличные материальные факторы и силы на службу человеческих потребностей, использовать природу, создать в мире стройную систему с помощью нашего духа...		ββ
И тот же естественный инстинкт, который сотворил мир, исторически создал также его высший продукт —наделенный разумом genus homo*. Как уже было сказано, развитие это состоит в том, чтобы сделать разнообразные проявления природы и мира понятными человеческому разуму...		a
Не вещи, которые чтит религия, презренны сами по себе, но презренна религиозная манера, не знающая границ в своем почитании...	\|\|	a
Чем ниже ступень развития идеи божества, тем она конкретнее, и чем современнее формы религии, тем путанее, тем извращеннее религиозные идеи. Историческое развитие религии характеризуется ее постепенным распадом...		a
Для людей просвещенных, прогрессивных, благословенное имя божие право же не более, чем буква А, начало в азбуке их мировоззрения. Раз перешагнув начало, мир беспрепятственно и сам по себе движется равномерно вперед. Все в мире естественно, только начало мира кажется этим нехристианским христианам неестественным, или божественным.		NB
Поэтому они не хотят отказаться от веры в существование бога, — веры, которая кстати, как уже было указано выше, имеет благую цель держать в узде «необразованных»...		a
Последняя и следовательно самая сильная опора для непредубежденных в общем умов — не поддающаяся отрицанию целесообразность природы, или мироздания. Кто станет отрицать удивительный порядок естественных явлений, их гармонию, организацию или планомерность? Не говоря уже о бесчисленном количестве устарелых единичных примеров, вроде тех	\|\|	β

_____________

* — человеческий род. Ред.

374

β		зеленых, голубых и пестрых кукушечьих яиц, всегда подходящих по цвету и величине к яйцам тех птиц, которым кукушка их подсовывает, на каждом шагу сказывается всеобщая разумность, которая всем, что живет и дышит, ползает и летает, будь то материя, животное или человек, распоряжается как целесообразным звеном целого...
X a	\|	Существует невежественная манера, от которой, однако, так бесконечно трудно отказаться, именно — измерять внешний мир масштабом своего внутреннего мира. Оттого что человек преследует свои цели с помощью воли и сознания, он предполагает, что и за всеобщей целесообразностью природы скрывается подобное ему существо с сознанием и волей. Там, где свободомыслие развито настолько, что уж нельзя говорить об олицетворенном божестве, он все же не может отказаться от философской мистики, которая рассказывает сказки о воле и представлении бессознательных вещей, о философии бессознательного.
a	\|\|	Нельзя отрицать факта, что в мертвой материи живет животворящее стремление организовываться и что, следовательно, материальный мир не мертв, а жив. О его воле и цели можно говорить только сравнительно. Однако эта всеобщая разумность лишь смутно проявляется в инстинкте животных и получает чистое, определенное выражение только в функции человеческого мозга, другими словами, в нашем сознании.
a a a	\|\|	Точно так же, как нельзя назвать сумерки, сколько бы при этом ни было света, ясным днем, так же мало внечеловеческая целесообразность, воля, представление или разум природы заслуживают этих названий. Если я позволил себе прежде, уважаемые сограждане, говорить об этом, то только с определенным намерением дискредитировать в конце концов эту манеру выражения. Без сомнения, разум имеется в естественных религиозной помощи, мог вещах.
a	\|\|	Как же иначе, без религиозной помощи, мог явиться на свет одаренный разумом человек? Кто признает разум, этот рычаг всякой системы и целесообразности, за естественный продукт, тот не может не признать систематическую целесообразность природы. Но тем не менее дух человека есть единственный дух. Ни разумность в движении звезд, ни в яйцах кукушки, ни здравый смысл в конструкции пчелиного улья,

375

головы муравья или обезьяны, — только высшая сила, сознание, дух или разум в виде функций человеческого мозга заслушивает этого названия.

Наш дух — высшее духовное существо. Однако не бойтесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели, что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного божества. Высокое и низкое в смысле действительности значит только более или менее организованное. Чем менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем интенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь с другими частями целого, тем выше стоит последнее в естественном порядке вещей. Наше сознание есть общий центральный орган, универсальное средство общения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе, как господь бог, но, по демократическому понятию, только в связи с другими вещами. Ученые а lа Фогт много спорят о том, что различно по степени и что абсолютно различно, о том, составляют ли люди и обезьяны два мало различных вида, или два совершенно различных рода...

[44—50] Собственно говоря, это поповский прием —обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты амвона. Амвон, христианство, религия — все это вещи и названия, которыми столько уже злоупотребляли, что правдивому человеку должно быть противно приходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение.	\|\|	a
Тем не менее необходимо подойти к ним как можно ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим. Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его приходится обнимать. Такова уж диалектика жизни...	\|\|	a
Пусть даже христианство и социализм имеют довольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы Христа социалистом, по праву заслуживал бы названия вредного путаника. Не достаточно еще знать общее сходство вещей — следует также узнать их различия. Не то, что социалист имеет общего с христианином, но то, что в нем есть особенного, что его отличает от последнего — вот предмет нашего внимания.		a
Недавно христианство было названо религией раболепия. Этo действительно самое удачное его обозначение. Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская религия самая раболепная из раболепных. Возьмем		a

376

[a]NB	\|\|	наудачу какое-нибудь обычное христианское изречение. На моем пути стоит крест с надписью: «Сжалься, милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!» Тут пред нами безмерное смирение христианства во всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким образом возлагает все свои надежды на жалость, тот поистине жалкое создание...
a	\|\|	Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преимущество, что мы ясно сознаем положение вещей...
a	\|\|	Разве первые христиане хотели уйти из мира? Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий, победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы существующий дурной земной порядок заменить иным, лучшим, но все же земным порядком? Так говорит софист-резонер, которому дела нет до правды, а только хочется украсить свою свободомыслящую половинчатость и трусость звонким именем религии и христианства…
a	\|\|	Мы не желаем поддерживать трусость, которая хочет представить отпадение от веры как восстановление истинного христианства и таким образом не желает отказаться от имени. Дискредитировать название необходимо для того, чтобы уничтожить само дело...
a	\|\|	То, что христианство имеет истинного, например, умерщвление плоти как хорошее противоядие против внебрачных вожделений, или стоящую выше национализма любовь ко всему человечеству, этого Социал-Демократия не хочет отрицать. Наоборот, она твердо держится этого, если бы даже остальной мир озверел от ненависти к французам. Она не желает только, подобно христианству или вообще религии, выдавать мирскую истину за небесную святыню...
a	\|\|	Мы также хотим любить врага, делать добро тем, кто нас ненавидит, но только тогда, когда враг, безвредный, повержен во прах. И мы скажем вместе с Гервегом: Одна любовь нас не спасет, Не принесет нам счастья, — Пусть ненависть своим мечом Разрубит цепи рабства. Довольно нам уже любви! Она нас не избавит: Мы с ненавистью на врага Должны свой меч направить.

377

[51 —56] Научная свобода, которая все вещи л все качества подчиняет благу человека, есть вполне антирелигиозная свобода. Религиозная истина в том именно и заключается, что она какое-либо естественное, мирское качество неестественно возвышает до небес, вырывает его из живого потока жизни и обрекает его на застой в этом религиозном болоте.	\|\|	a
Таким образом, уважаемые товарищи, когда я простую истину часто называю «научной», то этим самым я лишь хочу сказать, что научная истина также называется мирской, или простой. В этом пункте необходима ясность потому, что научная поповщина серьезнейшим образом стремится пособить религиозной поповщине. С самым грубым суеверием мы бы очень скоро справились, если бы уродливая половинчатость не старалась всюду заполнять собой пробелы науки. Прежде всего таким пробелом является незнакомство с теорией познания, непонимание человеческого духа. Как грозные явления природы делают лапландца или жителя Огненной Земли суеверным, так и внутреннее чудо нашего мыслительного процесса скручивает профессора в бараний рог суеверия. Самые просвещенные вольнодумцы, которые отказались уже от религии и от имени христианина, все еще вязнут в болоте религиозного невежества, пока они не отличают ясно религиозную истину от простой, пока познавательная способность, этот орган истины, для них темная область. После того, как все небесное было материализовано наукой, профессорам не оставалось ничего больше, как возвести до небес свою профессию — науку. Академическая наука должна, по их мнению, быть иного свойства, иного характера, чем, например, наука крестьянина, красильщика, кузнеца. Научное земледелие только тем и отличается от обыкновенного крестьянского хозяйства, что его приемы, его знание так называемых законов природы обширнее и полнее...	\|\| \|\| \|\|\|\| \|\| \|\|	a aa aa aa a β
Мы до глубины души презираем напыщенную фразу об «образовании и науке», речи об «идеальных благах» в устах дипломированных лакеев,	\|\|\|	a
которые сегодня так же оглупляют народ вымученным идеализмом, как когда то языческие священники морочили его первыми познанными ими тайнами природы...	\|\|\|	NB

378

aa	\|\|	Опутанные религией профессора превращают царство божие в царство научного духа. Как у боженьки антипод — дьявол, так у поповского профессора — материалист.
a	\|\|	Материалистическое мировоззрение так же старо, как и религиозное неверие. В наш век, развиваясь из самых примитивных форм, они постепенно достигли научной ясности. Но этого не желает признать академическая ученость, потому что заключенные в материализме демократические выводы угрожают ее почетному социальному положению. Фейербах говорит:
a a	\|\|	«Характерная особенность профессора философии в том, что он но философ, и наоборот, характерная черта философа в том, что он не профессор». Сегодня мы ушли еще дальше. Не только философия, но наука вообще опередила своих прислужников. Даже там, где подлинная материалистическая наука завладела кафедрой, к ней в виде идеалистического остатка продолжает липнуть ненаучный религиозный вздор, подобно скорлупе, еще не отставшей от уже вылупившегося птенца...
		Социалистическая потребность справедливого народного распределения продуктов требует демократизма, требует политического господства народа и не терпит господства клики, которая с претензией на разум забирает себе львиную долю.
a	\|\|	Чтобы поставить разумные пределы этому дерзкому корыстолюбию, необходимо ясно понять соотношение между духом и материей. Философия таким образом становится совершенно близким делом для рабочего класса.
X		Однако, уважаемые товарищи, я этим отнюдь не хочу сказать, что каждый рабочий непременно должен сделаться философом и изучать соотношение между идеей и материей. Потому, что все мы едим хлеб, еще не требуется, чтобы все мы умели молоть и печь. Но так же, как рабочему классу необходимы мельники и пекари, ему нужны глубокие исследователи, которые выслеживали бы тайные пути служителей Ваала и раскрывали их уловки. Огромное значение умственной работы часто еще недооценивается работниками физического труда. Верный инстинкт подсказывает им, что задающие тон бумагомаратели нашего буржуазного времени — их естественные противники. Они видят, как ремесло мошенничества прикрывается законной вывеской умственного труда. Отсюда весьма понятное

379

стремление недооценивать умственный и переоценивать физический труд. Этому грубому материализму нужно противодействовать...	\|\|\|	[a]NB
Освобождение рабочего класса требует, чтобы он полностью овладел наукой нашего века. Одного чувства негодования против испытываемых несправедливостей еще недостаточно для освобождения, несмотря на наш перевес в количестве и физической силе.		NB
На помощь должно прийти оружие разума. Среди разнообразных средств этого арсенала теория познания, или учение о науке, т. е. понимание метода научного мышления, является универсальным оружием против религиозной веры, которое выгонит ее из последних, самых укромных тайников. Вера в бога и в богов, в Моисея и пророков, вера в папу, в библию, в императора с его Бисмарком и его правительством, словом вера в авторитеты, может быть окончательно уничтожена лишь наукой о духе...	>	aa NB -
Уничтожая таким образом дуализм духа и материи, эта наука отнимает у существовавшего до того двойственного деления на господствующих и подчиненных, на угнетателей и угнетаемых последнюю теоретическую опору...	\|\|\| \|\|	NB NB
Дух не призрак и не дыхание божие. Идеалисты и материалисты сходятся в том, что он принадлежит к категории «земных вещей», живет в голове человека и есть не что иное, как абстрактное выражение, собирательное имя для одновременно и друг за другом следующих мыслей...	\|\| \|\|	β a
Как линия и точка есть только математические понятия, так и противоположности представляют собой не реальность, а только логические понятия, это значит, что они существуют только относительно. Только относительно большое мало и малое велико. Точно также тело и дух суть только логические, а не действительные противоположности. Наше тело и наш дух так тесно связаны между собой, что физический труд абсолютно немыслим без участия умственного труда; самый простой ручной труд требует участия рассудка. С другой стороны, вера в метафизику пли бестелесность нашего умственного труда есть бессмыслица. Даже самое отвлеченное исследование есть некоторое усилие всего тела. Всякий человеческий труд есть одновременно	\| \|\|	β a a

380

труд физический и умственный. Кто хоть сколько-нибудь понимает в науке о духе, тот знает, что мысли исходят не только из мозга, следовательно субъективно из материи, но что они должны иметь всегда своим предметом или содержанием какой-нибудь материал. Мозговое вещество — это субъект мысли, а ее объект — это бесконечная материальность мира...

NBa

[58—59] Подобно тому как машинист заботливее сохраняет маленький гвоздик, чем большое колесо, точно так же мы требуем, чтобы продукт нашего труда распределялся по потребностям, чтобы сильный и слабый, ловкий и медлительный, умственная и физическая силы, поскольку они человечны, — чтобы все они в гуманном общении трудились и пользовались приобретенным.

[a]NB	\|\|	Против этого требования, уважаемые товарищи, восстает религия. И не только всем известная, настоящая, обыкновенная религия попов, но и очищенная, возвышенная профессорская религия опьянелых идеалистов...
a		Христианство хочет властвовать над миром в силу своей божественности. Тщетное стремление! Бессознательно и против воли оно само подчиняется природе вещей...
[a]NB	\|\|	Простая, научная истина основывается не на личности. Ее основания находятся вне*, в материале ее, она есть объективная истина...
X		Будем чтить великих людей, освещающих наш путь светом познания, но только до тех пор будем опираться на их слова, пока они основываются на материальной действительности.

ββ

[60—67] Подобно тому, как мы имеем общую практическую потребность достигнуть власти над вещами мира, точно так же всеобщая наша теоретическая потребность систематически обозревать их. Мы хотим знать начало и конец всего. В основании диких криков о всеобщей, непреходящей, неизбежной религии лежит нечто правильное. Нелепое отрицание этого было бы

___________

* Приводя в «Материализме и эмпириокритицизме» это место, В. И. Ленин поясняет в скобках: «т. е. вне личности» (см. Сочинения, 5 изд., том 18,стр. 238). Ред.

381

русским нигилизмом, который с полным правом выброшен за двери Интернационалом²⁰⁵...

Человек требует разумной последовательности в своей голове, для того чтобы иметь возможность провести разумную последовательность в жизнь. Мы, демократы и защитники Парижской Коммуны, также имеем эту потребность. Раболепные посредники и пустомели могли бы на этом основании приписать нам религию.

Мы решительно отклоняем это слово. Не потому, что мы не признаем, что между религиозной и социал-демократической мудростью есть что-то общее или родственное, по потому, что мы хотим подчеркнуть разницу, потому, что не только внутренне, но и с внешней стороны, в поступках и в названии, мы не хотим иметь ничего общего с поповским делом...

NB[a]

Первобытная религия каннибалов превратилась в христиански просвещенную религию; философия развивала культуру и после многих неустойчивых, преходящих систем добилась, наконец, непреложной системы науки, системы демократического материализма...

Мы называем себя материалистами. Как религия есть общее название для разнообразных исповеданий, так и материализм есть растяжимое понятие...

Философские материалисты характеризуются тем, что они ставят в начале, во главе телесный мир, а идею или дух рассматривают как следствие, — тогда как противники на манер религии выводят вещи из слова («и сказал бог, и стало»), выводят телесный мир из идеи.

|||

Серьезного научного обоснования до сих пор недоставало и материалистам. Теперь мы, cоциал-lемократы, называем себя материалистами — название, которым противники хотели бы нас унизить, зная, что это запятнанное имя снова в почете.

Мы с таким же точно правом могли бы называться идеалистами, так как наша система основана на общих результатах философии, на научном исследовании идеи, на точном познании природы разума. Как мало противники способны нас понять, видно из противоречивых названий, которые они нам дают. То мы грубые материалисты, которые стремятся только к материальным благам, то мы, когда речь идет о коммунистической будущности, неисправимые идеалисты. В сущности, мы то и другое вместе. Чувственная, настоящая действительность наш идеал. Идеал социал-демократии материален...

ββ

382

a NB a	(\|	Итак, мы начинаем над чем-нибудь размышлять, но мы никогда не размышляем над самим началом. Мы раз навсегда знаем, что мышление должно исходить из данного начала, земного явления, и что, следовательно, вопрос о начале начала есть бессмысленный вопрос, который противоречит общему закону мышления. Кто говорит о начале мира, предполагает начало мира во времени. Тут можно спросить: что же было до начала мира? «Было ничто» — вот два слова, из которых одно исключает другое...
βNB	\|\|	Вся метафизика, которую Кант обозначает как вопрос о боге, свободе и бессмертии, в нашей системе получает свою окончательную отставку благодаря познанию, что рассудок и разум суть абсолютно индуктивные способности. Это значит, что мир становится совершенно понятным, если мы разместим и разделим изученные вещи, сообразно их общим свойствам, на классы, виды, понятия, роды. Это такая банальная истина, о которой не стоило бы даже говорить, если бы вера в чудеса, или суеверие, не болтала бы все еще о дедукции...
NB [a] NB	\|\|\|	Светила философии один за другим настолько подвинули дело, что мы, Социал-Демократы, стоящие на их плечах, совершенно ясно понимаем механическую природу всякого познания — религиозного, спекулятивного и математического. Представление, будто подобный научный результат имеет партийную окраску, хотя и кажется противоречивым, однако, легко понятно, так как Социал-Демократия есть партия, которая защищает не узкопартийные, а общие интересы...
NB[a]	\|\|	Философская мистика — это непереваренный остаток религиозной веры. Чтобы покончить радикально с обеими, необходимо убедиться, что факты покоятся не на логических основаниях, а наоборот, последнее основание всякой логики — факт, дело, бытие.
NB X		Я должен извиниться перед товарищами, что утруждаю их такими подробностями; я знаю, что только немногие пожелали бы углубиться в эти подробные объяснения, но немногие — этого уже достаточно. Как излишне, чтобы каждый рассчитывал движение планет, так необходимо, чтобы некоторые из нас предложили высоким представителям официальной профессуры тот материал, о который они могли бы поломать свои головы...

383

Когда народ собирается и высказывает свои чувства и мысли, — на него натравливают жандармов. Это ли система, логика или последовательность? Да, все-таки! Это система подлости. Все, что они [идеологи «существующего порядка». Ред. ] делают и говорят, сводится к логической идее: мы сливки общества и хотим оставаться ими вечно...

[67—70] Время приносило все новые и новые явления, новый опыт, новые вещи, которые не были предусмотрены. Они не соответствовали существующей системе, и потому каждый раз приходилось создавать новую, пока наконец мы, Социал-Демократы, не оказались настолько умны, чтобы иметь систему достаточно обширную для всех настоящих и будущих явлений...	\|\|	NB	a a
Вся наука не может сконцентрироваться в отдельной личности и еще менее в каком-нибудь отдельном понятии. Однако же я утверждаю, что мы обладаем подобной концентрацией. Разве в понятие материи не входит вся материальность мира?		X	aa aa
Таким образом, всякое познание имеет одну общую универсальную форму, именно — индуктивный метод...	\|\|	a
Индукция — знакомая вещь в естествознании; но что в ней заключается систематическая мировая мудрость, призванная к тому, чтобы изгнать всякое легкомыслие — религиозное, философское, политическое — это уже достижение Социал-Демократии.	\|\|	a
Дарвин учит, что человек произошел от животного. И он также различает животное и человека, но только как два продукта одной и той же материи, два вида того же рода, два результата той же самой системы. Подобное систематическое разъединение в последовательном проведении так же незнакомо нашим противникам, как и разумное единство. Как тут не похвалить старое религиозное благочестие! Там была хоть система.	\|\|	[NB]	a]

Земной и загробный мир, господа и рабы, вера и знание — все находилось под единым управлением того, кто говорит: «Я господь бог твой»...

Дьявол тогда был лишь орудием, земное существование — только преходящим испытанием перед вечной жизнью. Одно было подчинено другому, был центр тяжести, была система. По крайней мере в сравнении с современной половинчатостью и франкмасонством тогда во всем замечалась известная цельность...

384

Реакционная злоба пронюхала революционные последствия индуктивной системы. Уже учитель Гегель засыпал пеплом зажженный им самим огонь...

β NB

βa

По религиозной системе господь бог является «первопричиной». Идеалистические масоны думают доказать все разумом. Завзятые материалисты ищут в скрытых атомах причины всего существующего, тогда как социал-демократы доказывают все индуктивно. Мы идем принципиально индуктивным путем, т. е. мы знаем, что дедуктивно, из разума, нельзя извлечь никакого познания; только посредством разума, из опыта можно получить знания...

[72— 75] На место религии социал-демократия ставит систематическую мировую мудрость.

Эта мудрость находит свое обоснование, свою «первопричину» в фактических обстоятельствах. Мудрость других прогрессистов точно так же поступает в естествознании, в семейной и деловой среде она так же рациональна. Только когда речь идет о государственных делах, она старается доказывать, если уж не словом божьим, то все же откровениями разума...

βa

Употребление одного и того же слова усыпляет рассудок, как «Отче наш». Поэтому для разнообразия я хочу назвать нашу систему «системой эмпирической истины». Пустомели других партий говорят еще о божеской, нравственной, логической и других истинах. Но мы не знаем ни божеской, ни человеческой истины, мы знаем одну эмпирическую истину. Мы можем при помощи специальных названий классифицировать ее, но общий для всех признак остается. Истины, как бы они ни назывались, основаны на физическом, реальном, материальном опыте...

))

Как бы различны они ни были, — велики или малы, весомы пли невесомы, духовны или телесны — все вещи мира сходны тем, что представляют эмпирические объекты нашей познавательной способности, эмпирический материал интеллекта...

Что же может помешать нам подвести все вещи подпонятие «эмпирическая истина» пли «эмпирическое явление»? А уж затем мы можем подразделять их на органическое и неорганическое, физическое и моральное, доброе и злое и т. д. и т. д. Благодаря общему роду все противоречия примиряются и соединяются, все живет под одной крышей. Различие только в форме, а

385

по существу — все это явления одного и того же порядка. Последнее основание всех вещей — эмпирическое явление. Эмпирическим материалом зовется общее первовещество. Оно абсолютно, вечно и вездесуще. Где оно кончается, кончается также всякий рассудок.

ββ

Индуктивную систему с полным правом можно называть также диалектической системой. Здесь мы находим то, что все более и более подтверждается естествознанием, именно — что и существенное отличие есть лишь различие в степени. Как бы резко ни определять признаки, которые отличают органическое от неорганического, царство животных от царства растений, природа, однако, показывает, что границы исчезают, что все различия, все противоположности сливаются. Причина действует и действие причиняет. Истина является и явление истинно. Как теплота холодна, а холод тепел и оба различаются только по градусам, точно так же хорошее относительно дурно, а дурное — хорошо. Все это соотношения той же материи, формы или виды физического опыта...

Бог, чистый разум, нравственный мировой порядок и еще многие другие вещи не состоят из эмпирического материала, они не суть формы физических явлений, а потому мы и отрицаем их существование. Однако понятия об этих мысленных предметах возникли естественным путем, существуют фактически. Их мы прекрасно можем предложить нашему индуктивному исследованию как материал. Словам «опытный, физический» и т. п. придают обыкновенно более узкий смысл, поэтому я дополняю их словом «эмпирический»...

||||

))

NB[a]

386

МОРАЛЬ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ДВЕ ПРОПОВЕДИ

(«VOLKSSTAAT» 1875)

a	\|\|	[77] Наша партия, уважаемые товарищи, хочет того же, к чему стремились передовые умы всех времени народов — она хочет истины и справедливости. Мы отвергаем истину и справедливость попов. Наша истина — это материальная, телесная или эмпирическая истина точной науки, которую мы сперва хотим познать, и соответственно этому применить к действительности...
confer*	\|\|	В своей последней лекции я подробно развивал ту мысль, что мы, интернациональные демократы, систематически обосновываем все наши мысли телесными или эмпирическими фактами. В свете современной морали сама «система» должна себя оправдать. Ведь мы и с нравственным законом считаемся лишь постольку, поскольку он может быть обоснован материалистически...

[79] И в самом деле, «свободная любовь» не менее нравственна, чем христианское ограничение одной законной супругой, а в многоженстве нас возмущает не столько богатое разнообразие любви, сколько продажность женщины, падение человека, постыдная власть мамоны...

[81—82] Тут я должен кратко и точно изложить перед товарищами, в чем сущность нравственности и что такое истинная мораль. Придерживаясь нашей материалистической системы, мы при подобных исследованиях прежде всего останавливаемся на материале, в данном случае на материале моральном. При этом не будем выходить за пределы общепринятой, обычной терминологии. Настоящие каштаны те, которые во всем свете будут называться каштанами в их общеупотребительном значении...

___________

* — сравни. Ред.

387

Только экономический материализм, только коммунистическая организация физического труда, к которой стремится Социал-Демократия, действительно объединят человечество...	\|\|	NB
В устах социалиста человеческое развитие не является какой-то идеальной ценностью, духовным совершенством, для которого нет материального мерила и который можно превратно истолковывать на разные лады. Для нас человеческое развитие заключается в нашей растущей способности подчинять себе природу. Для этой великой цели религия, искусство, наука и мораль являются простыми действиями...	\|\|
[85—87] Здравомыслящие люди знают теперь, что идеи животного или растения не служили образцом своему объекту, но, напротив, сами явились его копиями или абстракциями...	\|\|	NB
Для наших противников мы, социалисты, — «материалисты», то есть люди без идеального размаха, тупо преклоняющиеся лишь перед тем, что можно съесть или выпить, или по крайней мере считающие достойным внимания лишь одно весомое. Чтобы представить нас в жалком виде, они придают понятию материализма самое узкое и одиозное значение. Этому рафинированному идеализму мы противопоставляем свою нравственную правду — идею или идеал, облеченный плотью или стремящийся воплотиться в жизнь.	\|\|	NB
Где на небе и на земле вы еще найдете такой истинно разумный, моральный и возвышенный идеал, как идея интернациональной демократии? В ней слова о христианской любви должны воплотиться в материальные формы. Скорбящие братья во Христе пусть станут братьями подвига и борьбы, пока наконец юдоль религиозной скорби не превратится в подлинное царство народа. Аминь!		bis(β)

[93] Кто хочет видеть в возникновении мира божественное начало, кто стремится обрести истину в отвлеченном мудрствовании, а добро и право извлечь из внутреннего мира, тот идет по тому же ложному дедуктивному пути, на котором люди, так сказать, мыслят брюхом, а постигают сердцем...

388

ФИЛОСОФИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

СЕМЬ ЛЕКЦИЙ

(«VOLKSSTAAT» 1876)

[94—97] Первые английские и французские социалисты, предвещавшие грозу уже в конце прошлого столетия, превосходно поняли хищнический и лицемерный характер наших «рыцарей свободной собственности»...

|| Они, однако, совершенно не поняли, что единственное действенное средство против социального недуга кроется уже в самой природе вещей, что бессознательный мировой процесс не только ставит перед нами задачу, но и уже содержит в себе ключ к ее разрешению...

И вот появились наши товарищи, Маркс и Энгельс, соединившие в себе социалистическое направление и горячую преданность народному делу с необходимым философским образованием, благодаря чему они и в области социальных наук сумели подняться от предположений и догадок до высоты позитивного познания. Философия открыла им тот основной принцип, что на первом этапе не мир сообразуется с идеями, а, наоборот, идеи должны сообразоваться с миром. Из этого они сделали вывод, что истинные государственные формы и социальные учреждения не могут быть найдены в готовом виде во внутреннем мире человека умозрительным путем, но должны быть выведены материалистически из объективных условии...

|| Маркс первый понял, что человеческое благо в общем и целом зависит не от какого-либо просвещенного политика, а от продуктивной силы социального труда...

| Он понял — и это познание есть фундамент социальной науки, — что благо человеческое зависит от материального труда, а не от спиритуалистических фантазий. Этого блага мы отныне не ищем уже в религиозных, политических пли юридических откровениях; мы видим, как оно механически вырастает из развития так называемой политической экономии. Не наука

389

и образование могут нас приблизить к нему, а производительный труд, который, кстати сказать, при содействии науки и образования становится все более и более производительным.

Здесь речь идет о том, что стоит на первом месте: механический труд или спиритуалистическая наука? При поверхностном отношении нам может казаться, что это просто софистическая казуистика, но на самом деле вопрос этот имеет громадное значение для установления правильного взгляда. Перед нами все тот же старый вопрос: идеалист или материалист? и притом он теперь настолько ясен, что не может возникнуть никаких сомнений относительно того, какой нам дать наконец ответ. Оттого, что мы, социалисты, отдаем предпочтение «грубому» труду, нас выставляют как гонителей образования...

)

))

Спрашивается, что первично — мышление или бытие, спекулятивная теология или индуктивное естествознание? Люди гордятся и имеют право гордиться духом, который они носят в своей голове, но они не должны чисто по-ребячески приписывать главное значение в мире тому, что лишь для них самих есть самое главное. Идеалисты — те, кто преувеличивает ценность человеческого рассудка, кто обоготворяет его и склонен приписать ему религиозную или метафизическую чудодейственность. Секта эта с каждым днем становится малочисленнее; даже ее последние могикане давно уже сбросили с себя религиозное суеверие, но все еще не могут отречься от «веры», что такие понятия, как, например, справедливость, свобода, красота и др., создают человеческий мир. Конечно, это в известной степени правильно, но прежде всего материальный мир создает содержание наших понятий; это он определяет, что собственно следует понимать под свободой, справедливостью и т. д. Очень важно, чтобы мы себе представили ясно сущность этого процесса, так как из него вытекает метод, каким образом придать нашим понятиям верное содержание. Вопрос: что есть первое —дух или материя, есть великий общий вопрос об истинном направлении и о правильном пути истины...

[100—101] Теоретическое единогласие Социал-Демократии, подчеркнутое нами выше, основано на том, что мы не ищем более спасения в субъективных планах, но видим, что оно вытекает с неизбежной необходимостью из мирового процесса как механический его продукт.

|||

390

NB	\|\|\|	Нам остается ограничить свою деятельность лишь помощью при родах. Неизбежный мировой процесс, создавший планеты и образовавший постепенно из их огненно-жидких веществ кристаллы, растения, животных и людей, также неизбежно толкает нас к рациональному применению нашего труда, к непрерывному развитию производительных сил...
	\|\|	Уверенность социал-демократии покоится на механизме прогресса. Мы сознаем нашу независимость от чьей бы то ни было доброй воли. Наш принцип чисто механический, наша философия — материалистична.
NB NB	\|\| \|\| \|\| \|\|	[101] Однако материализм социал-демократии гораздо богаче и глубже обоснован, чем все предшествовавшие ему материалистические системы. Свою противоположность — идею он воспринял ясным созерцанием, он вполне овладел миром понятий, преодолел противоречие между механикой и духом. Дух отрицания у нас в то же время положителен, наша стихия — диалектика. «Когда я, — пишет Маркс в одном частном письме, — сброшу с себя экономическое бремя, я напишу «Диалектику». Истинные законы диалектики имеются уже у Гегеля, — правда, в мистической форме. Необходимо освободить их от этой формы»²⁰⁶.Так как я с своей стороны опасаюсь, что нам еще долго придется ждать, пока Маркс обрадует нас обещанным трудом, и так как я с юных лет много и самостоятельно изучал этот предмет, то я попытаюсь дать возможность пытливому уму немного познакомиться с диалектической философией. Она — центральное солнце, от которого исходит свет, озаривший нам не только экономику, но и все развитие культуры, и которое, в конце концов, осветит и всю науку в целом до «последних ее оснований».
NB	\|\|	Мои товарищи знают, что я не прошел высшей школы, что я простой кожевенник, усвоивший философию самоучкой. На свои философские работы я могу использовать лишь часы досуга. Свои статьи я буду поэтому печатать с некоторыми промежутками, обращая при этом внимание не столько на их внутреннюю связь, сколько на то, чтобы каждую из них можно было читать отдельно. И так как я придаю мало значения ученому хламу, я не буду многоречив; я также опущу все то, что может лишь затемнять нашу тему...

391

[102—104] В предисловии к своей книге «Положение рабочего класса в Англии» Фридрих Энгельс уже говорит о преодолении философии Фейербахом²⁰⁷. Но Фейербаху теология доставила столько хлопот, что для полной и окончательной победы над философией у него осталось слишком мало охоты и времени...	\|\|	NB
Старик, желающий начать жизнь заново, чтобы повторить ее, желает, собственно, не повторить ее, а исправить. Он признает пройденный путь ошибочным; но тем не менее он склонен, По-видимому, к противоречивому выводу, что этот путь все же многому его научил. Как этот старик относится критически к своему прошлому, так и социал-демократия относится к философии. Последняя есть именно та ложная тропинка, на которой необходимо было заблудиться, чтобы дойти до знания истинного пути. Чтобы идти по верному пути, не давая никаким религиозным и философским нелепостям сбивать себя, надо тщательно изучать неверный путь неверных путей — философию. Кто поймет это требование в буквальном смысле, конечно, найдет его абсурдным...		sehr gut!
Все реально существующее подвержено постоянным изменениям и движение мира настолько безгранично, что каждая вещь в каждый данный момент уже не та, какой она была раньше...	\|\|\|	NB
Социал-Демократия высказалась против слова «религия», и я тут настаиваю на том, чтобы она высказалась также против слова «философия». Только для переходной стадии я допускаю возможность говорить о «социал-демократической философии». В будущем же диалектика, или всеобщее учение о науке, было бы вполне подходящим названием для этого критического предмета...	\|\|
[106—108] У каждого из них [профессоров и приват-доцентов. Ред.] имеется более или менее значительный остаток суеверного, фантастического мистицизма, который туманит их взор. Красноречивое доказательство этому мы находим в словах господина фон Кирхмана, сказавшего в своей «Популярной философской лекции» (согласно отчету «Volkszeitung» от 13 января этого года), что философия есть не более и не менее, как наука о высших понятиях бытия и знания...		1876

Пред нами вновь помолодевшая наша старая знакомая. Она называется теперь «наукой о высших понятиях бытия и знания», Так зовется она на «популярном языке»...

392

sehr gut!

Допустим, философия и естествознание трактуют об одном и том же предмете, пользуются одними и теми же средствами, но способ их применения различен. Невольно спрашиваешь себя, что же происходит от этого различия? Результаты естествознания известны. Но в чем выразились результаты философии? Фон Кирхман выдает нам секрет: философия охраняет религию, государство, семью, нравственность. Итак, философия не наука, а средство защиты от социал-демократии. Но в таком случае нечего удивляться, если социал-демократы имеют свою собственную, особую философию...

Erfahrung =NB Materialder Welt*

«Специальные науки», как и здравый смысл вообще, черпают своп знания с помощью интеллекта из опыта, из материального мира...

(

Современные последователи и поклонники классической философии призваны охранять религию, государство, семью, нравственность. Едва только они изменяют этому призванию, они перестают быть философами и становятся социал-демократами. Все, кто называет себя «философами», все эти профессора и приват-доценты, несмотря на кажущееся свободомыслие, более или менее опутаны суеверием и мистицизмом, все они в сущности мало отличаются друг от друга и образуют в противоположность социал-демократии одну общую in puncto puncti** необразованную, реакционную массу...

III

NB	\|	[109—110] Обычно выдвигают «метод» как характерную черту, которая отличает философию от специальных наук. Но спекулятивный метод философии есть не что иное, как бестолковое обращение к туманной неопределенности. Без какого-либо материала, подобно науку, извлекающему свою паутину из самого себя, даже более того — беспочвенно, без всяких предпосылок философ стремится извлечь свою умозрительную мудрость прямо из головы...
bien dit!		Глубокомысленные книги представляют собой только очевидные скопления того самого яда, который глу-

__________

* — Опыт = материал мира. Ред.

** — в конце концов. Ред.

393

боко засел в плоти народов с самого их младенчества и который теперь еще распространен среди самых разнообразных слоев населения. Поучительный образец преподнес нам недавно ученый [профессор] [Бидерман] в своей полемике с рабочими. Он требует от социалистов «взамен туманных, неясных намеков, четкой картины того общественного строя, который, по их мнению и согласно их желаниям, должен воцариться у нас в будущем. Особенно интересно получить от них ясные указания, как все это последовательно будет осуществлено на практике»...

Когда мы думаем о будущем устройстве общества, то прежде всего опираемся на уже известный материал. Мы мыслим материалистически...

[118—123] В предыдущих статьях философия представлена как отпрыск религии, ставший, подобно ей, мечтателем, хотя и не столь претенциозный...

Дюринг, должно быть, предчувствовал всю ненужность философского ремесла, так как он жалует ему еще и «практическое применение». По его мнению, философия должна не только научно осмыслить мири жизнь, но и подтвердить это всеми своими помыслами, миросозерцанием и своим отношением к устройству жизни. А этот путь ведет к социал-демократии. Но раз философ настолько продвинулся вперед, он скоро дойдет до полного познания и решительно отбросит философию. Правда, человек вообще не может обойтись без известного миросозерцания, но без философии, как его особого вида, обойтись очень легко. Ее миропонимание есть нечто среднее между религиозным и строго научным...

|||

Мы напоминаем еще раз: метод есть характерный отличительный признак религии, философии и науки. Все они ищут мудрости. Религиозный метод откровения ищет ее на горе Синае, за облаками или среди призраков. Философия обращается к человеческому разуму, но до тех пор, пока он окутан религиозным туманом, он сам себя не понимает, спрашивает и поступает превратно, необоснованно, умозрительно или наудачу. Метод точной науки, наконец, оперирует на основании материала чувственного мира явлений. И как только мы признаем этот метод за единственный

394

[a]NB	\|\| \|\|\|	рациональный образ действия интеллекта, всякое фантазерство теряет под собой почву. Если эти рассуждения попадутся на глаза какому-нибудь заправскому философу, он язвительно улыбнется и, если удостоит нас возражения, попытается доказать, что сторонники специальных наук — некритические материалисты, принимающие без всякой проверки чувственный, эмпирический мир опыта за истину...
sehr gut!	\|\| \|\|	Но в народной жизни, где дело идет о господах и слугах, о труде и прибылях, о правах и обязанностях, о законах, обычаях и порядках, попу и профессору философу широко предоставлено слово и каждый из них имеет свой особый метод, для того чтобы... маскировать истину. Религия и философия, бывшие раньше невинными заблуждениями, становятся теперь, когда господствующие заинтересованы в реакции, утонченными средствами политического надувательства.
[a]NB	\|\|\|\|	Урок, данный нам в предыдущей статье профессором Бидерманом, научил нас, что не следует обращаться к туманной неопределенности, даже в поисках истины. Тут философия становится в оппозицию здравому человеческому рассудку. Она не ищет, подобно всем специальным наукам, определенных эмпирических истин, а подобно религии стремится найти совершенно особый вид истины — абсолютную, заоблачную, ни на чем не основанную, сверхъестественную. Что для мира реально, — то, что мы видим, слышим, обоняем, осязаем, наши телесные ощущения, — для нее недостаточно реально. Явления природы для нее только явления, или «видимость», о которых она знать ничего не хочет...
	\|\|\|\|	Философ, одержимый религиозными предрассудками, хочет перешагнуть через явления природы, он за этим миром явлений ищет еще какой-то другой мир истины, при помощи которого должен быть объяснен первый...
	\|\|	Следует заметить, что я приписал Декарту гораздо больше того, что он сделал на самом деле. Дело обстоит следующим образом: у нашего философа оказались две души — одна обычная, религиозная, а другая — научная. Его философия представляла смешанный продукт той и другой. Религия заставила его поверить, что чувственный мир — ничто, в то время как присущий

395

ему научный склад мысли старался доказать противное. Он начал с тленности, с сомнения в чувственной истине, а телесными ощущениями своего бытия доказал противное. Однако научное течение не могло еще тогда проявиться так последовательно. Только беспристрастный мыслитель, повторяя опыт Декарта, находит, что, если в голове копошатся мысли и сомнения, то только телесное ощущение убеждает нас в существовании мыслительного процесса.
Философ извратил факт; он хотел доказать бестелесное существование абстрактной мысли, он полагал, что научно можно доказать сверхъестественную истину религиозной и философской души, в то время, как в действительности он только констатировал обычную истину телесных ощущений...	\|\| X	NB NB
Идеалисты, в хорошем смысле этого слова, все честные люди. И тем более — социал-демократы. Наша цель — великий идеал. Идеалисты же в философском смысле — невменяемы. Они утверждают, будто бы все, что мы видим, слышим, осязаем и т. д., будто весь мир явлений вокруг нас вовсе не существует, что все это лишь осколки мыслей.	\|\| \|\|\|	\\NB*
Они утверждают, что наш интеллект есть единственная истина, что все прочее — одни лишь «представления», фантасмагории, туманные сновидения, явления в дурном смысле этого слова. Все, что мы воспринимаем из внешнего мира, по их мнению не суть объективные истины, действительные вещи, а лишь субъективная игра нашего интеллекта. И когда здравый человеческий рассудок все-таки возмущается против подобных утверждений, они очень убедительно доказывают ему, что хотя он ежедневно видит собственными глазами, как солнце восходит на востоке и заходит на западе, тем не менее наука должна вразумить его настолько, чтобы он научился узнавать эту истину с помощью своих несовершенных чувств.	\| \| \|\|\|	Erscheinungen im bosen Sinne** NB[a]

__________

* Подчеркнутые косыми линиями замечания написаны В. И. Лениным в углу страницы. Поэтому здесь и далее, если нельзя точно определить, к какому месту относится ленинское замечание, приводится весь текст данной страницы. Ред.

** — Явления в дурном смысле. Ред.

396

sehr gut!

((

И слепая курица, как говорит пословица, то тут, то там находит зернышко. Такая слепая курица — философский идеализм. И он подхватил зернышко, а именно мысль, что то, что мы в мире видим, слышим или осязаем, не есть реальные предметы или объекты.

Естественнонаучная физиология чувств в свою очередь с каждым днем ближе подходит к факту, что пестрые объекты, которые видит наш глаз, суть лишь пестрые зрительные ощущения, что все грубое, тонкое, тяжелое, что мы ощущаем, — только чувственные ощущения тяжести, тонкости или грубости. Между нашими субъективными чувствами и объективными предметами нет никакой абсолютной границы. Мир есть мир наших чувств...

Вещи в мире существуют не «в себе», а получают все свои свойства через взаимную связь... Только в связи с определенной температурой вода — жидкость, в холоде она становится плотной и твердой, при жаре — превращается в пар, обыкновенно она течет сверху вниз, но, встречая на своем пути голову сахара, подымается и вверх.

|||||

Она в себе не имеет никаких свойств, никакого существования, но получает их только в связи с другими предметами.

Всё есть только свойство, или предикат, природы; она окружает нас не в своей сверхъестественной объективности или истинности, а везде и всюду своими мимолетными, разнообразными явлениями.

||||

Вопросы о том, как выглядел бы мир без глаз, без солнца или без пространства, без температуры, интеллекта или без ощущений — нелепые вопросы и только глупцы могут размышлять о них. Правда, в жизни и в науке мы можем разграничивать, разграничивать и классифицировать до бесконечности, но при этом мы не должны забывать, что все составляет единое целое и все связано между собой. Мир — чувствен, и наши чувства, наш интеллект — вполне земные. Это еще не есть «граница» человека, но кто хочет перешагнуть ее, доходит до абсурда. Если мы докажем, что бессмертная душа попа или несомненный интеллект философа одной и той же, самой обыденной природы, что и все другие явления мира, то тем самым будет дока-

397

зано, что «другие» явления столь же истинны и непреложны, как и несомненный декартовский интеллект. Мы не только верим, думаем, предполагаем или сомневаемся в том, что наши ощущения существуют, но мы их действительно и истинно ощущаем. И наоборот: вся истина и действительность покоятся лишь на чувстве, на телесных ощущениях. Душа и тело, или субъект и объект, как нередко говорят ныне, Одного и того же земного, чувственного, эмпирического свойства.	\|\|\|	NB
«Жизнь — сон», говорили древние; теперь философы сообщают нам новость: «мир есть наше представление»...
Основывать истину не на «слове божьем» и не на традиционных «принципах», а наоборот, строить свои принципы на телесных ощущениях — вот в чем сущность Социал-Демократической философии...		&&&&NB

[123—130] Господь бог создал тело человека из комка глины и вдохнул в него бессмертную душу. С тех самых пор существует дуализм, или теория двух миров. Один — физический, материальный мир есть дрянь, другой — духовный, или умственный мир духов, — есть дыхание господа. Эту сказочку философы увековечили, т. е. они приспособили ее к духу времени. Все доступное зрению, слуху и ощущению, словом, физическая действительность все еще считается нечистью; зато с мыслящим духом связывается представление о царстве какой-то сверхъестественной истины, свободы, красоты. Как в библии, так и в философии слово «мир» имеет скверный привкус. Из всех явлений или объектов природы философия удостаивает своим вниманием только один — дух, знакомое нам дыхание господа; и то только потому, что ее путаному уму он представляется чем-то высшим, сверхъестественным, метафизическим...

Философ, трезво считающий человеческий дух наряду с другими предметами целью познания, перестает быть философом, т. е. одним из тех, кто, изучая загадку существования вообще, удаляется в туманную неопределенность. Он становится специалистом, а «специальная наука» о теории познания — его специальностью...

За вопросом о том, находится ли в нашей голова какой-то благородный идеалистический дух или же обыкновенный, точный человеческий рассудок,

398

NB	\|	скрывается практический вопрос о том, принадлежат ли власть и право привилегированной знати или простому народу...
NB	\|\|\|	Профессора становятся предводителями в лагере зла. На правом фланге командует Трейчке, в центре фон Зибель, а на левом — Юрген Бона Мейер, доктор и профессор философии в Бонне...
sehr gut!!		В предыдущей статье мы уже говорили о декартовском фокусе, который почти ежедневно проделывается профессорами высшей магии, или философии, перед публикой, чтобы окончательно сбить ее с толку. Дыхание господа демонстрируется как истина. Правда, имя это пользуется дурной репутацией: перед просвещенными либералами нельзя говорить о бессмертной душе. Поэтому они притворяются трезвыми материалистами, говорят о сознании, мыслительной или познавательной способности...
NB	\|\|	Мы ощущаем внутри нас физическое существование мыслящего разума и точно так же, теми же чувствами ощущаем вне нас комья глины, деревья, кусты. И то, что мы ощущаем внутри нас, и то, что вне нас, не особенно сильно разнится одно от другого. И то и другое относится к разряду чувственных явлений, к эмпирическому материалу, и то и другое есть дело чувств. Как при этом отличить субъективные чувства от объективных, внутреннее от внешнего, сто действительных талеров от ста воображаемых — об этом мы поговорим при случае. Здесь же следует понять, что и внутренняя мысль и внутренняя боль одинаково имеют свое объективное существование и что, с другой стороны, внешний мир субъективно тесно связан с нашими органами...
NB NB NB NB	\|\| \|\|	Предоставим слово самому Юргену: «и принципиально неверующий все снова и снова будет приходить к философски доказанной истине, что все наше знание в конце концов все же покоится на какой-нибудь вере. Самое существование чувственного мира даже материалист принимает на веру. Непосредственного знания о чувственном мире он не имеет; непосредственно он знает только то представление о нем, которое имеется в его воображении. Он верит, что этому его представлению соответствует представляемое нечто, что представляемый мир именно таков, каким он себе его представляет, он верит, следовательно, в чувственный внешний мир на основании доводов своего духа»...

399

Вера Мейера доказана «философски», тем не менее он знает лишь, что он ничего не знает, и что все есть вера. Он скромен в знании и науке, но совершенно нескромен в вере и религии. Вера и наука постоянно перепутываются у него — обе, очевидно, не имеют для него серьезного значения.		sehr gut!
Итак, «философски доказано», что «всему нашему знанию настал конец». Чтобы благосклонный читатель мог понять это, мы позволим себе сообщить, что цех философов недавно устроил общее собрание и торжественно постановил изъять из обращения слово наука, а на ее место поставить веру. Всякое знание называется теперь верой. Знания больше не существует...	\|\|	NB
Однако господин профессор сам себя исправляет и говорит дословно следующее: вера в чувственный мир есть вера в собственный дух. Итак, — все, и дух и природа, опять покоятся на вере. Он неправ только в том, что желает подчинить также и нас, материалистов, решению своего цеха. Для нас это решение не имеет никакой обязательной силы. Мы остаемся при старой терминологии, сохраняем за собой знание и предоставляем веру попам и докторам философии. Разумеется, и «все наше знание» покоится на субъективности. Очень может быть, что вот та стена, о которую мы могли бы разбить себе голову и которую мы поэтому считаем непроницаемой, может быть, говорю я, гномами, ангелами, дьяволами и прочими призраками она беспрепятственно преодолевается, быть может вся эта глиняная масса чувственного мира вовсе даже не существует для них — что нам до этого? Какое нам дело до мира, которого мы не чувствуем, не ощущаем?	\|\| \|\| \|\|	>
Быть может то, что люди называют туманом и ветром, в сущности, чисто объективно или «само по себе» суть небесные флейты и контрабасы. Но именно поэтому нам нет никакого дела до подобной нелепой объективности. Социал-демократические материалисты рассуждают только о том, что человек воспринимает посредством опыта. К этому относится также его собственный дух, его мыслительная способность или сила воображения. Доступное опыту мы называем истиной и только это для нас есть объект науки...	\|\|	NB
С тех пор как Кант сделал критику разума своей специальностью, установлено, что одних наших пяти чувств еще недостаточно для опыта, что для этого требуется еще участие интеллекта…	\|	NB

400

NB	\|\|\|()	Однако великому философу оказалось не под силу совершенно забыть сказочку о глине, полностью освободить дух из под гнета духовного тумана, отделить науку от религии. Низменный взгляд на материю, «вещь в себе» или сверхъестественная истина держала всех философов в большей или меньшей степени в плену идеалистического обмана, который исключительно поддерживается верой в метафизический характер человеческого духа.
		Этой маленькой слабостью наших великих критиков пользуются прусские правительственные философы, чтобы приготовить новую религиозную дароносицу, правда, крайне жалкую.
NB	\|\|	«Идеалистическая вера в бога, — говорит Ю. Б.Мейер, — разумеется, не есть знание и никогда не станет таковым; но не менее ясно, что материалистическое неверие в свою очередь не есть знание, а лишь материалистическая вера, так же не способная когда-либо превратиться в знание»...

NBNB

|||
||
||||

[130—136] Все в унисон повторяют напев: «назад к Канту». Ввиду этого интересующий нас вопрос приобретает значение, далеко выходящее за пределы мелкой личности генерала Юргена. Не потому хотят вернуться к Канту, что этот великий мыслитель нанес сильный удар сказке о бессмертной душе, заключенной в грязную глину, — это он действительно сделал; а потому, что его система, с другой стороны, оставила щель, через которую контрабандой можно снова протащить немножко метафизики...

Совершенно ясно, что всякая превратная мудрость покоится на превратном пользовании нашим интеллектом. И никто так сознательно и так успешно не старался изучить этот последний, создать науку теории познания, как столь почитаемый всеми Иммануил Кант. Но между ним и его нынешними прихвостнями — существенная разница. В великой исторической борьбе он стоял на стороне правого дела против зла; он пользовался своим гeнием для революционного развития науки, в то время как наши правительственные прусские философы поступили со своей «наукой» на службу к реакционной политике...

Тот маневр, которым Кант удалил метафизику из храма, оставляя для нее открытым черный ход, ясно обозначен одной фразой в его предисловии или вступлении к «Критике чистого разума». Так как у меня сейчас нет под рукой текста, я цитирую

401

на память. Эта фраза гласит: наше познание ограничивается явлениями вещей! Что они суть в себе, мы не можем знать...	\|\|\|	NB
Нельзя отрицать: где имеются явления, имеется также и нечто такое, что является. Но что, если это нечто само есть явление, если явления сами являются? Ведь не было бы ничего нелогичного или безрассудного в том, если бы всюду в природе субъекты и предикаты были одного и того же рода. Почему же то, что является, должно непременно быть совершенно другого качества, чем само явление? Почему же вещи «для нас» и вещи «в себе», или явление и истина не могут быть из одного и того же эмпирического материала, одного и того же свойства?	\|\|\| \|\| \|\|	NB \|NB
Ответ: потому что предрассудок о метафизическом мире, потому что вера в окончательно изобличенную нечисть и в неестественную, из ряда вон выходящую истину, которая в ней непременно должна содержаться, засели также ив голове великого Канта. Положение: где есть явления, которые мы можем видеть, слышать, осязать, должно быть скрыто также и нечто другое, так называемое истинное или возвышенное, чего нельзя ни видеть, ни слышать, ни осязать, это положение нелогично, вопреки Канту...	\|\|\|\|\|	NB
Интеллект должен оперировать только в сознательной связи с материалистическим опытом, а все обращения к туманной неопределенности безуспешны и бессмысленны.	\|\|	NB
Но, по словам Гейне, профессор из Кенигсберга имел слугу, простого человека из народа по имени Лампе, для которого, как утверждают, воздушные замки являлись душевной потребностью. Над ним то и сжалился философ и умозаключил следующим образом: так как мир опыта тесно связан с интеллектом, то он и дает только интеллектуальные опыты, т. е. явления или осколки мыслей. Материальные вещи, познанные опытом, — не настоящие истины, а лишь явления в дурном смысле слова, призраки или нечто подобное. Действительные же вещи, вещи «в себе», метафизическая истина не познаются на опыте, в них нужно верить, согласно известному аргу-		Erscheinungen im bosen Sinne des Wortes*

________

* — Явления в дурном смысле слова. Ред.

402

NB	\|\|\|	менту: где есть явление, должно быть и нечто такое (метафизическое), что является.
очень хорошо!		Итак, была спасена вера, было спасено сверхъестественное, и это пришлось очень кстати не только слуге Лампе, но и немецким профессорам в «культурной борьбе» за «народное образование» против ненавистных, радикальных безбожников Социал-Демократов. Тут то Иммануил Кант оказался нужным человеком, он помог им найти желанную, если и не научную, то очень практичную точку зрения середины...
очень хорошо! NB	\|\| \|\|\|	Социал-Демократы твердо убеждены, что клерикальные иезуиты гораздо менее вредны, чем «либеральные». Из всех партий самая гнусная есть партия середины. Она пользуется образованием и демократией как поддельной этикеткой, чтобы подсунуть народу свой фальсифицированный товар и дискредитировать подлинные принципы. Правда, эти люди оправдываются тем, что они поступают по совести и в меру своего разумения, мы охотно верим, что они мало знают, но эти канальи не хотят ничего знать, не хотят ничему учиться...
2 школы в философии	//	Со времен Канта прошло почти столетие; за это время жили Гегель и Фейербах, восторжествовало злосчастное буржуазное хозяйство, обирающее народ и выбрасывающее его без работы и заработка на мостовую, когда с него больше нечего взять...
NB NB	\|\|\| \|\|\|	Наши воспитанники, современные наемные рабочие, достаточно развиты, чтобы понять наконец Социал-Демократическую философию, умеющую отделить явления природы как материал теоретической, или научной, опытной, эмпирической, материалистической, или, если угодно, также субъективной истины с одной стороны, от претенциозной или сверхъестественной метафизики с другой.
NB	\|\|\|	Как в политике в соответствии с экономическим развитием, направленным на вытеснение средних классов и на создание собственников и неимущих, партии все более и более группируются в два только лагеря: на одной стороне работодатели, и на другой — работополучатели, так

405

и наука делится на два основных класса: там —метафизики, здесь — физики, или материалисты. Промежуточные элементы и примиренческие шарлатаны со всяческими кличками — спиритуалисты, сенсуалисты, реалисты, и т. д. и т. д.падают на своем пути то в то, то в другое течение. Мы требуем решительности, мы хотим ясности. Идеалистами называют себя реакционные мракобесы, а материалистами должны называться все те, кто стремится к освобождению человеческого ума от метафизической тарабарщины. Чтобы названия и определения не сбили нас с толку, мы должны твердо помнить, что общая путаница в данном вопросе до сих пор не позволила установить точную терминологию.

|||

(

&&&

Писано в 1876

Если мы сравним обе партии с прочным и текучим, то посредине лежит нечто кашеобразное. Подобная неясная неопределенность есть одно из главных свойств всех вещей мира. Только понятливость или наука способна внести ясность в дело, подобно тому как для определения теплоты и холода наука создала термометр и согласилась считать точку замерзания той точной границей, где все многообразие температуры делится на два различных класса. Интересы социал-демократии требуют, чтобы она проделала ту же процедуру с мировой мудростью, чтобы она разделила все мысли на два разряда: на нуждающееся в вере идеалистическое фантазерство и на трезвую, материалистическую мыслительную работу.

!!NB sehr gut!

VII

[136—142] Хотя мы, социал-демократы, нерелигиозные атеисты, тем не менее у нас есть вера, т. е. пропасть между нами и религиозными людьми глубока и широка, но, как и через всякую пропасть, через нее может быть перекинут мост. Я намерен повести своих демократических товарищей на этот мост и отсюда показать им разницу между пустыней, в которой блуждают верующие, и обетованной землей света и истины.

)))

Цель его «примирить»

406

NB	\|\|\|	Самая возвышенная заповедь христианства гласит: «Возлюби бога превыше всего и своего ближнего, как самого себя». Итак — бог превыше всего, но что такое бог? Он — начало и конец, творец неба и земли. Мы не верим в его существование и тем не менее находим разумный смысл в заповеди, повелевающей любить его выше всего...
NB	\|\|\|	Мы должны понять, что, хотя дух и призван господствовать над материей, это господство неизбежно должно оставаться крайне ограниченным.
Свобода и необходимость NB Свобода и необходимость //NB	))( \|\|\|	С помощью нашего интеллекта мы можем господствовать над материальным миром лишь формально. В частностях мы, пожалуй, можем по нашему усмотрению направлять его изменения и движения, но в целом сущность вещи — материя en general* — выше человеческого ума. Науке удается превращать механическую силу в теплоту, электричество, свет, химическую силу и т. п., ей может, пожалуй, удастся превратить силу в материю и материю в силу и изобразить их как различные формы одной и той же сущности; но все же она в состоянии изменить только форму, сущность же остается вечной, неизменной, неразрушимой.
Свобода и необходимость	\|\|	Интеллект может проследить пути физических изменений, но это все же лишь материальные пути, которыми гордый дух может лишь следовать, но которые он не в силах указать. Здравый человеческий рассудок должен постоянно помнить, что вместе» с бессмертной душой» и гордым своим познанием разумом он есть лишь подчиненная частица мира, хотя наши современные «философы» все еще возятся с фокусом, как превратить реальный мир в «представление» человека.
NB	\|\|\|	Религиозная заповедь — возлюби господа превыше всего — означает в устах хорошего социал-демократа: люби и чти материальный мир, физическую природу или чувственное существование, как первооснову всех вещей, как бытие без начала и конца, которое было, есть и будет во веки веков...

_________

* — вообще. Ред.

407

Телесным, физическим, чувственным, материальным явлением называется тот общий род, к которому относится всякое бытие, весомое и невесомое, тело и дух...

Хотя мы и противопоставляем физическое духовному, тем не менее различие это только относительное; это лишь два вида существования, не более и не менее противоположные, чем собаки и кошки, которые, несмотря на известную всем вражду, тем не менее принадлежат к одному и тому же классу или роду — к роду домашних животных.

)

NB X NB

Естествознание в узком, общепринятом смысле слова, с какой бы очевидностью не доказало оно происхождение видов и развитие органического мира из неорганического, не может дать нам монистического мировоззрения (учения о единстве природы: единстве «духа» и «материи»,органического и неорганического и т. д. ), к которому так жадно стремится наше время. Естественные науки приходят ко всем своим открытиям только посредством интеллекта. Видимая, весомая и осязаемая часть этого органа принадлежит, правда, к области естествознания, но функция его, мышление, составляет уже предмет отдельной науки, которая может быть названа логикой, теорией познания или диалектикой. Последняя сфера науки — понимание или непонимание функций духа — есть, таким образом, общая родина религии, метафизики и антиметафизической ясности. Здесь лежит мост, который ведет от унизительного суеверного рабства к смиренной свободе; и в области гордой своим познанием свободы царит смирение, т. е.подчинение материальной, физической необходимости.

|||

))

Неизбежная религия, превращающаяся для «философов» в неизбежную метафизику, превращается для здравого научного человеческого рассудка в неотразимую теоретическую потребность монистического мировоззрения. Наличная сила материя, называемая также миром или

Monistische Weltan schauung*

____________

* — монистическое мировоззрение. Ред.

408

Партии в философии//

|||

бытием, мистифицируется теологами и философами, так как они не понимают, что материя и интеллект принадлежат к одному и тому же виду, так как они ложно представляют себе соотношение обоих. Как наше понимание политической экономии, так и наш материализм есть научное, историческое завоевание. Мы отличаемся вполне определенно как от социалистов прошлого, так и от прежних материалистов. С этими последними у нас обще только то, что мы признаем материю предпосылкой или первоосновой идеи.

Материя для нас субстанция, а дух только акциденция; эмпирическое явление для нас род, а интеллект только вид или форма его...

Где есть интеллект, знание, мышление, сознание, там в свою очередь должен быть и объект, материал, который познается и который ведь и есть самое главное. В этом именно и заключается старый вопрос, разделяющий идеалистов и материалистов: что «главное» — материя или интеллект? Но и этот вопрос опять таки не есть вопрос, а лишь фраза, одни лишь слова. Действительное же разногласие между партиями заключается в том, что одна хочет превратить мир в какое-то колдовство, а другая знать ничего об этом не хочет...

	См. стр. 142* ?))/		Так как все явления природы могут быть восприняты нами лишь посредством интеллекта, тои все наши восприятия — интеллектуальные явления. Совершенно правильно. Но в числе этих восприятий находится одно специальное восприятие или явление, считающееся «интеллектуальным» по преимуществу, — это последнее есть обыкновенный здравый человеческий рассудок, разум, интеллект или познавательная способность, тогда как все остальное, то есть вся масса, называется материей. Следовательно, все сводится к тому, что материя, сила и интеллект, порознь и вместе взятые, одного и того же происхождения.
\|\|	NB ? NB	\|\|	Называть ли явления мира материальными или интеллектуальными, значит заниматься жалким словопрением. Вопрос заключается в том, все ли вещи одного и того же вида, или же мир должен быть разделен на сверхъестественное, таинственное

__________

* См. настоящий том, стр. 409. Ред.

409

колдовство, с одной стороны, и естественную, смрадную глину, с другой.

Для выяснения этого недостаточно выводить все из весомых атомов, как то делали старые материалисты. Материя не только весома, она также душиста, ярка, звонка, почему бы и не разумна?..	\|\|	NB
Предрассудок, будто бы объекты осязания понятнее, чем явления слуха или чувства вообще, толкал старых материалистов на их атомистические спекуляции, привел их к тому, что они считали осязаемое за первопричину всех вещей. Понятие материи надо расширить. Сюда относятся все явления действительности, следовательно, и наша способность познавать, объяснять.	\|\|
Когда же идеалисты называют все явления природы «представлениями» или «интеллектуальными», мы охотно признаем, что это не суть вещи «в себе», а только объекты нашего ощущения. В свою очередь и идеалист согласится с тем, что среди ощущений, именуемых объективным миром,	\|\|?	\|\|\|?
[142] есть особая вещь, особенное явление, называемое субъективным ощущением, душой или сознанием. Соответственно с этим совершенно ясно, что объективное и субъективное принадлежат к одному роду, что душа и тело — из одного и того же эмпирического материала.	\|\|	NB
Для непредубежденного человека не может быть сомнения в том, что духовный материал или, точнее говоря, явление нашей познавательной способности, есть часть мира, а не наоборот. Целое управляет частью, материя — духом, по крайней мере в главном, хотя опять таки мир управляется иногда человеческим духом. В этом именно смысле мы должны любить и чтить материальный мир как высшее благо, как первопричину, как творца неба и земли...	\|\| \|\| \|\|	NB

Если социал-демократы называют себя материалистами, то этим названием они хотят сказать лишь то, что не признают ничего, что выходит за пределы научнофункционирующего человеческого рассудка, что всякое колдовство должно прекратиться...

410

НЕПОСТИЖИМОЕ

ОСНОВНОЙ ВОПРОС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

(«VORWÄRTS» 1877)

|||

[143—147] Попы и профессора сходятся в том, что отрицают абсолютную познавательную способность человеческого интеллекта, возможность достигнуть безусловной ясности и сохраняют за ним лишь характер ограниченного, верноподданнического рассудка...

|||

Профессиональные философы сделали шаг впереди заменили небесную науку земной; но здесь они в конце концов занимают то же двойственное положение, что и «прогрессисты» в политике. Та же помесь бездарности и злой воли, которая удерживает последних от свободы, удерживает профессоров от мудрости. Они не желают отречься от поисков таинственного; если не на небесах, не в святых дарах, то по крайней мере в природе должно быть нечто мистическое, непостижимое, в «сущности вещей» и в «последних основаниях» должны быть абсолютные пределы или «границы нашего познания природы». На Социал-Демократии лежит обязанность выступить против подобных неисправимых мистиков в защиту радикальной неограниченности человеческого интеллекта.

Конечно, есть много непостигнутого, кто станет против этого спорить?..

Способность человеческого интеллекта так неограниченна, что он с течением времени делает все новые открытия, в свете которых неизменно вся прошлая ученость кажется сплошным невежеством. И хотя я, таким образом, отстаиваю абсолютную одаренность нашей познавательной способности, я все же преисполнен сознания ограниченности всех людей и всех времен и, следовательно, несмотря на весь свой самонадеянный тон, я, в сущности, совершенно скромный человек...

411

Разум, пожалуй, главенствует, но лишь в связи с рядовыми — нашими пятью чувствами и материальными предметами мира...

|||

«В этом мире» никто никогда не слыхал об интеллекте, который превзошел бы человеческий. Но о том, как обстоит дело на «том свете» с ангелами, гномами и нимфами, история умалчивает. И если мы даже согласимся с этим ребячеством, если даже допустим, что на луне и звездах копошатся неземные духи, то все же эти последние, раз они пекут булки, должны приготовлять свои булки из муки, а не из жести или дерева. Точно так же, если эти сверхъестественные духи обладают рассудком, то этот рассудок должен быть той же общей природы, того же устройства, как и наш...

|||

Если в небесах и заоблачных сферах существуют вещи совершенно иного свойства, чем земные, то они должны иметь и другие названия: а так как мы не умеем говорить на этом языке (языке ангелов), то не мешает молчать там, где речь заходит о «чем-то высшем», метафизическом или таинственном.

Удивительно, но верно! Подобное рассуждение кажется «философам» неслыханным. Они вслед за Кантом все еще до сих пор болтают: мы можем постигнуть лишь явления природы, но то, что собственно скрывается за ними, — «вещь в себе», или таинство, — непостижимо. И тем не менее эта мистика, вся эта тайна не что иное, как сумасбродная идея, которую эти господа составляют себе об интеллекте...

&Versus Kant

Правда, существует непонятное и непостижимое, существуют пределы нашей познавательной способности; но лишь в обыденном смысле, точно так же, как существует невидимое и неслышимое, как существуют пределы для зрения и слуха...

|||

Я повторяю: преувеличенное представление об интеллекте, неразумные требования по отношению к нашей познавательной способности, иначе говоря, теоретико-познавательное невежество — вот причина всякого суеверия, всякой религиозной и философской метафизики...

[149] Сначала нужно было преодолеть метафизику или сверхъестественные идеи, чтобы мы могли прийти к трезвому пониманию, что наш интеллект есть обыкновенная, формальная, механическая способность...

412

ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ

(«VORWÄRTS» 1877)

>>>

[151 —152] В редакцию «Vorwarts» недавно поступило анонимное письмо по интересующему нас вопросу, принадлежащее перу опытного специалиста, пытавшегося вполне объективно доказать, что философия и социал-демократия — две различные вещи, что можно всей душой принадлежать к партии и все же не быть согласным с «социал-демократической философией» и что поэтому ясно, что центральному органу не следовало бы допускать, чтобы философским вопросам придавали характер резко партийный.

Редакция «Vorwärts» была настолько любезна, что разрешила мне ознакомиться с этим письмом, имевшим непосредственное отношение к моим статьям. Автор, правда, выразил вполне определенно желание не вызывать своими возражениями публичной дискуссии, потому что, как он говорит, газетная полемика исключает возможность серьезного обсуждения подобных вопросов; я же, напротив, думаю, что он вряд ли найдет нескромным, если его замечания и упреки послужат нам средством для выяснения вопроса, который чрезвычайно близко принимается к сердцу и мною и им, а также, как видно из всеобщею интереса к нему, и всем нынешним поколением. Что же касается основательности, то я полагаю, что толстые фолианты не более пригодны для этой цели, чем короткие газетные статьи. Наоборот, столько уже имеется многотомной болтовни по этому вопросу, что из-за этого у большей части публики совершенно пропадает к нему интерес.

|||

Прежде всего я не согласен с тем, что философия и социал-демократия — различные вещи, не связанные друг с другом. Правда, можно быть деятельным членом партии и в то

413

же время «критическим философом», пожалуй, даже добрым христианином. На практике мы должны быть крайне терпимы, и, несомненно, ни один социал-демократ не подумает о том, чтобы нарядить членов своей партии в один какой-нибудь мундир. Но теоретический мундир должен надеть на себя всякий, кто с уважением относится к науке. Теоретическое единство, систематическая согласованность есть заветная цель и высокое преимущество всякой науки...

Социал-демократия стремится не к вечным законам, раз и навсегда установленным учреждениям, застывшим формам, но к благу человеческого рода вообще. Духовное просвещение — самое необходимое средство для этого. Является ли познавательный аппарат ограниченным, т. е. подчиненным, дают ли научные изыскания истинные понятия, истину в высшей форме и последней инстанции, или же только жалкие «суррогаты», над которыми царит непостижимое — одним словом все то, что называется теорией познания, есть социалистическое дело первостепенной важности...	\|\|	NB
[156—160] О Канте говорят, что его система «достаточно точно установила границы формального познания». Но именно этот пункт мы оспариваем со всей силой, в этом пункте социал-демократическая философия совершенно расходится с профессиональной. Кант недостаточно точно установил границы формального познания, так как своей известной «вещью в себе» он сохранил веру в другое, высшее познание, в сверхчеловеческий, сверхъестественный разум. Формальное познание! Познание природы! «Философы» пускай жаждут еще и другого познания, но им следует доказать, где оно находится и в чем состоит.	\|\|	NB
О действительном знании, которым мы повседневно пользуемся, они говорят с таким же пренебрежением, как древние христиане о «немощной плоти». Реальный мир — несовершенное явление, а его истинная сущность тайна...	\|\|\|	Phänomen* \\NB

__________

* — феномен, явление. Ред.

414

Если естествознание везде и всюду довольствуется феноменом, то почему не удовлетвориться также феноменологией духа? За «границами формального познания» неизменно скрывается высший, неограниченный, метафизический разум, за профессиональным философом —теолог и присущее им обоим «непостижимое»...

Но что же такое непостижимое? — спрашивается в вышеупомянутом письме в редакцию «Vorwarts»...

И на этот вопрос профессиональный философ дает ответ, объясняя, что «бытие» как абсолютный покой никоим образом не может претвориться в абсолютное движение мысли. Этими словами, продолжает противник, определена граница познания, т. е. непостижимое. Но разве вытекает отсюда, что мы должны отрицать его существование, что мы никогда не подойдем к нему? Разумеется, нет. Каждая научная попытка приблизиться к нему, понять, пли по крайней мере почувствовать его, подвигает нас ближе к этому темному пункту и проливает на него новый свет, хотя бы нам и никогда не удалось полностью осветить его. В преследовании этой цели заключается задача философии, в противоположность задаче естествознания, которое рассматривает лишь данное и объясняет только явления.

Объясняет явления: феномен! гм, гм!

|||

Итак, объект философии — непостижимое — есть птица, у которой мы с помощью нашей познавательной способности то тут, то там можем выдернуть отдельное перышко, но мы никогда не в состоянии ощипать ее совершенно, и она вечно должна оставаться непостижимой. Если присмотреться внимательнее к выдернутым уже философами перьям, то мы узнаем по ним самую птицу: здесь речь идет о человеческом духе. И вот мы опять на решающей границе, отделяющей материалистов от идеалистов: для нас дух — явление природы, для них природа — явление духа. И хорошо еще, если бы они этим довольствовались. Нет, где-то позади скрывается дурное намерение возвести дух в какое-то «существо» высшего порядка, а все остальное низвести на степень ничтожества...

Мы же, напротив, утверждаем: то, что при известных условиях может быть постигнуто, не есть непостижимое. Кто желает понять непостижимое, просто дурачится. Как глазом я могу обнять только видимое, ухом — только слышимое, точно так же познавательной способностью я могу постигнуть лишь постижимое. И хотя Социал-Демократическая философия учит, что все существующее безусловно познаваемо, этим вовсе не отрицается, что есть нечто непостижимое. Ото можно бы признать, но только не в двойственном, нелепом «философском

415

смысле», который где-то там в «заоблачных сферах» снова превращает непостижимое в постижимое. Мы относимся к этому делу серьезно, мы не знаем никакого высшего познания, кроме обыкновенного человеческого, мы знаем положительно, что наш разум есть истинный разум и что так же немыслим осуществование иного, коренным образом отличающегося от нашего разума, как невозможны четырехугольные круги. Мы ставим интеллект в ряд обыкновенных вещей, которые не могут изменить своей природы, не изменив своего названия.

((

|||

Социал-Демократическая философия вполне согласна с «профессиональной» в том, что «бытие никоим образом не претворяется в мышление», так же как и любая его часть. Но мы не считаем вовсе задачей мышления претворять бытие; задача состоит лишь в том, чтобы формально упорядочить его, находить классы, правила, законы, словом, делать то, что мы называем «познанием природы». Постижимо все то, что поддается классификации, а непостижимо все, что не может претворяться в мысль. Мы не можем, не должны и не желаем этого, и потому отказываемся от него. Но мы можем сделать обратное: претворить мышление в бытие, другими словами, мы можем классифицировать мыслительную способность, как один из многих видов бытия...

Мы считаем интеллект таким же точно эмпирическим данным, как и материю. Мышление и бытие, субъект и объект равно находятся в пределах опыта. Различать одно как абсолютный покой от другого как абсолютного движения неверно с тех пор как естествознание все сводит к движению. То, что товарищ «философ» сказал о непостижимом, а именно, что каждая научная попытка приближает нас к неизвестному, хотя бы нам никогда и не удалось достигнуть полной ясности, относится без всякой уже мистификации и к объекту естествознания — непознанному. Познание природы также имеет свою безграничную цель, и без таинственных «границ» мы все ближе подвигаемся к неизвестному, никогда не доходя до полной ясности; а это значит, что наука не имеет границ...

416

НАШИ ПРОФЕССОРА НА ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ

(«VORWÄRTS» 1878)

[162—164] На «пятидесятом съезде немецких естествоиспытателей и врачей» в Мюнхене, в сентябре 1877 г. профессор фон Негели из Мюнхена снова коснулся известной, прочитанной ранее лекции своего товарища из Берлина — Дюбуа Реймона и произнес замечательную речь о «границах научного познания».Надо отдать справедливость господину профессору из Мюнхена, что в правдивости и ясности он значительно превзошел своего предшественника из Берлина, но он все же не сумел подняться до уровня своей эпохи. Он почти разъяснил вопрос; но маленький, заключительный пунктик, который он упустил, есть именно кардинальный пункт — он касается великой пропасти, отделяющей физику от метафизики, трезвую науку от романтической веры.

Его предшественник Дюбуа Реймон, как известно, хотел доказать, что такая непроходимая граница действительно существует и что вере во всяком случае должна быть отведена особая область. Только этой роли маленького убежища для религиозной романтики его доклад обязан своим кажущимся значением и своим распространением. С тех пор ревнители непостижимого ликуют. Правда, профессор фон Негели не очень доволен этим ликованием, но его высокое профессорское положение не позволяет ему вести борьбу со всей решительностью. Доказав своему предшественнику ясно, точно и определенно, что он не понял естественнонаучного познания, он заключает следующим образом:

«Если Дюбуа Реймон закончил свой доклад уничтожающими словами: «Ignoramus et ignorabimus»*, то я хотел бы в заключение высказать условный, но утешительный взгляд, что плоды нашего исследования суть не просто знания, но и действительные познания, содержащие в себе зародыш почти (!) бесконеч-

________

* — «Не знаем и не будем знать». Ред.

417

ного роста, без малейшего притязания на всеведение. Если мы проявим разумное воздержание, если мы как смертные и преходящие существа удовлетворимся человеческим пониманием, не посягая на божественное познание, то мы имеем право сказать с полной уверенностью: «Мы знаем и будем знать»»...

Религиозная романтика Дюбуа Реймона называет все плоды научного исследования «просто знаниями», но не «действительными познаниями», до которых бедный человеческий рассудок не может дойти...

[166—167] «Что касается способности нашего Я познавать природные вещи, то здесь решающее значение имеет тот неоспоримый факт, что, как бы ни была устроена наша мыслительная способность, только чувственные восприятия дают нам сведения о природе. Если бы мы не могли ничего видеть и слышать, вкушать или ощущать, то мы вообще не знали бы, что существует еще нечто вне нас, мы не знали бы вообще, что сами физически существуем».	\|\|\|
Это смелое слово. Будем держаться его и посмотрим, держится ли его также господин профессор...	\|\|\|
«Наша способность воспринимать природу непосредственными нашими чувствами ограничена, таким образом, в двух отношениях. Нам вероятно (!) не хватает ощущений для целых областей жизни природы (например, для гномов, духов и т. п. ? И. Д.), а в той мере, в какой мы их имеем, они по времени и пространству касаются бесконечно малой части целого».	1) 2)	\|\|
Да, природа выше человеческого духа, она его неиссякаемый объект...	\|\|\|	NB
... Наша способность исследования ограничена лишь постольку, поскольку неограничен ее объект, природа...	\|\|\|	NB

III

[l68] Мы признаем только один, один единственный мир, «тот, о котором нам сообщают чувственные восприятия». Мы напоминаем Негели его же слова, что там, где мы ничего не можем видеть, слышать, ощущать, вкушать, обонять, — там мы ничего и не можем знать...

|||

Versus Kant NB

418

Versus Kant

Непознаваемое, абсолютно недоступное чувствам для нас не существует и не существует также «в себе», так что мы даже не сможем говорить об этом, не удаляясь в область фантазии...

[171] Кого влечет в иной мир, из мира опыта в мир предчувствий или божества, кто только об этом говорит, тот либо самодур, либо плут и шарлатан...

|||||

[173—174] Я хотел бы помочь читателю понять то, чего, насколько я знаю, еще не поняли наши профессора, а именно, что наш интеллект есть диалектический инструмент, инструмент, примиряющий все противоположности. Интеллект создает единство с помощью разнообразия и осознает различие в сходстве...

«Но что такое этот мир, подчиненный человеческому духу? Даже не песчинка в вечности пространства, даже не секунда в вечности времени, а лишь ничтожная часть истинной сущности Вселенной». Точь-в-точь так говорит и поп. И совершенно правильно, покуда это должно служить лишь восторженным выражением чувства перед величием бытия; но это полная бессмыслица, поскольку профессор Негели желает этим сказать, что наше пространство и наше время не суть части бесконечности и вечности, полная бессмыслица, если это должно означать, «что истинная сущность Вселенной» скрыта вне явлений, в непостижимой религии или метафизике...

[178] Единство, за которое ратует Негели, утрачивается им, как только он подходит к «миру предчувствия» и к божественному «всеведению», а профессор Вирхов утрачивает его уже, как только он касается различия между органическим и неорганическим. Еще ненавистнее для него связь между человеком и животным и совершенно бесспорным ему представляется вопросо противоположности между телом и душой, потому что их объединение могло бы произвести в «голове социалиста» самую ужасную путаницу и непременно привело бы к ниспровержению всей профессорской премудрости.

419

ЭКСКУРСЫ СОЦИАЛИСТА В ОБЛАСТЬ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

[180—181] Если не рабами, то слугами природы мы вечно должны оставаться. Познание может нам дать лишь возможную свободу, которая в то же время и есть единственная разумная свобода...	\|\|NB
Кто хочет стать настоящим социал-демократом, тот должен усовершенствовать свой образ мышления. Усовершенствованный метод мышления помог признанным основателям, Марксу и Энгельсу, поднять социал-демократию до той научной точки зрения, на которой она теперь стоит...	\|\|\|NB	Marx und Engels = anerkann te Stif tern*

«В ГЛУБИНЫ ПРИРОДЫ HE ПРОНИКНУТЬНИ ОДНОМУ СМЕРТНОМУ ДУХУ»

[183—186] Подобно тому, как идолопоклонники обоготворяли самые обыкновенные вещи — камни и деревья, так и «смертному духу» приписывалось нечто божественное и таинственное сначала религией, а затем философией. То, что религия называла верой и сверхъестественным миром, философия называла метафизикой. Мы, однако, не должны упускать из виду то преимущество метафизики, что она имела благое намерение превратить свой предмет в науку, что в конце концов ей и удалось. Из метафизической мировой мудрости выросла как бы за ее спиной специальная дисциплина скромной теории познания.

Прежде чем философия могла проникнуть в сущность смертного духа, ей надо было показать практическим применением естествознания, что духовный аппарат человека на

_________

* Маркс и Энгельс = признанные основатели. Ред.

420

NB	\|\|\|	самом деле обладает находившейся до сих пор под сомнением способностью освещать внутреннюю сущность природы...
??	\|\|	Благодаря понятию «универсум», имеющемуся в человеческой голове, человек знает a priori*, как если бы это знание было прирожденным, что все вещи и небесные тела находятся в универсуме и имеют универсальную, общую всем им природу. Смертный дух не представляет исключения из этого научного закона...

Вера в бессмертный, сверхъестественный религиозный дух мешает познанию того, что человеческий дух создан и воспроизведен самой природой, стало быть он — ее собственное дитя, по отношению к которому она не знает особенной застенчивости.

И тем не менее природа застенчива: она никогда не раскрывается сразу и полностью. Она не может раскрыться целиком, потому что она неисчерпаема по своим дарам. И смертный дух, это дитя природы, — светильник, освещающий не только внешнее природы, но и внутреннее ее. Отделять внутреннее от внешнего по отношению к физически бесконечной и неисчерпаемой единой сущности природы — значит вносить путаницу в понятия...

NB
<<
NB

«Великий дух» религии является причиной умаления человеческого духа, в чем повинен поэт, отрицающий способность этого духа «проникать в глубины природы». А ведь бессмертный сверхъестественный дух есть лишь фантастическое отражение смертного физического духа. Теория познания, в наиболее развитом своем виде, может вполне доказать это положение.

Она показывает нам, что смертный дух заимствует все свои представления, мысли и понятия у единого монистического мира, который естественные науки называют «физическим миром»...

Смертный дух благодаря своим знаниям проникает в самые глубины природы, но он не может выйти за ее пределы не потому, что он ограничен, а потому, что мать — бесконечная природа, естественная бесконечность, вне которой ничего не существует.

От своей чудесной матери ее естественное дитя унаследовало сознание. Смертный дух появляется на свет со способностью сознавать, что он — дитя своей доброй матери природы, которая одарила его способностью создавать себе превосходные образы всех остальных детей своей матери, всех своих братьев и сестер.

________

* — заранее, до опыта. Ред.

421

Таким образом, «смертный дух» обладает образами, представлениями или понятиями о воздухе и воде, земле и огне и т. д. и в то же время обладает сознанием, что эти созданные им образы — превосходные, истинные. Он, правда, убеждается на опыте, что создания природы изменчивы, и замечает, например, что вода состоит из самых различных видов воды, в которых ни одна Капля не равна абсолютно другой, но одно он унаследовал от своей матери — он знает сам от себя, a priori, что вода не может изменить своей всеобщей, присущей ей как воде природы без того, чтобы перестать быть водой; он знает поэтому, так сказать пророчески, что, несмотря на все перемены, происходящие в вещах, их всеобщая природа, их всеобщая сущность не может изменяться. Смертный дух никогда не может знать, возможно или невозможно то или иное у его бессмертной матери; но то, что вода во всех случаях мокра и что дух, даже если бы он обитал за облаками, не может изменить своей всеобщей природы — смертный дух знает безусловно в силу присущей ему по рождению природы...

|||

[189—190] Как способность зрения тесно связана со светом и цветом или субъективная способность осязания — с объективным свойством быть осязаемым, также тесно смертный дух связан с загадкой природы. Без доступных рассудку вещей внешнего мира никакой рассудок внутри головы не может быть действительным...

Философия открыла искусство мыслить; то, что при этом она уделила много внимания рассмотрению вопроса о совершеннейшем существе, о понятии божества, о «субстанции» Спинозы, о кантовской «вещи в себе», об «абсолюте» Гегеля объясняется тем, что трезвое понятие об универсуме, о всеедином, не имеющем ничего ни над собой, ни рядом с собой, ни вне себя, является первым требованием правильного, последовательного образа мышления, знающего относительно себя и всех возможных и невозможных объектов, что все принадлежит к единому, вечному и бесконечному целому, которое мы называем космосом, природой или универсумом...

[192] Закон естественной логики и логического «естества» гласит, что каждая вещь принадлежит своему роду, что роды и виды, правда, изменчивы, но не в такой чрезмерной степени, чтобы они могли выйти за пределы всеобщего рода, за границы естественного. Не может быть поэтому духа, столь глубоко проникающего в сущность природы, чтобы он мог как бы сложить и спрятать ее в карман.

422

|||

Разве эта уверенность, сообщенная нам природой, есть нечто чудесное? Разве непонятно, что эта мыслящая часть природы унаследовала от своей матери убеждение, что всемогущество природы — разумное всемогущество? Не было ли более непонятным, если бы дочь стала думать о своей матери, что последняя всемогуща и вездесуща в противном рассудку смысле?..

АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНАИ ЕЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ

[192—204] Был ли это Гете или Гейне? Мне вспоминается изречение одного из них: только нищие скромны. Я отрекаюсь от всякой нищенской скромности, так как думаю, что сумею внести небольшой вклад в великое дело пауки. В этом мнении меня укрепляет майский номер «Neue Zeit» за 1886 г., где заслуженный Фридрих Энгельс в своей статье о Людвиге Фейербахе с похвалой отзывается о моих трудах²⁰⁸. В подобных случаях существенное столь тесно связано с личным, что чрезмерная скромность может повредить выяснению существенного...

||1)

||2)

1848 год со своими реакционерами, конституционалистами, демократами и социалистами возбудил в моей тогда молодой душе непреоборимую потребность приобрести критически прочную, несомненную точку зрения, положительное мнение о том, что, собственно говоря, из всего написанного и услышанного за и против является несомненно и безусловно истинным, хорошим и правильным. Так как я весьма сомневался в существовании бога, а к церкви не питал никакой веры, то мне было очень трудно разобраться во всем этом. В поисках я набрел на Людвига Фейербаха и познакомился с его учением; тщательное изучение этого последнего сильно подвинуло меня вперед. Еще в большей степени моя жажда знания была утолена «Манифестом Коммунистической партии», который попал в мое поле зрения благодаря газетам во время кельнского процесса коммунистов. Но больше всего я своим дальнейшим развитием обязан, наконец, — после того как я ознакомился с различными философскими писаками в своей уединенной сельской жизни, — появившейся в 1859 г. книге Маркса «К критике политической экономии». В предисловии к этой книге ска-

423

зано, что способ — так приблизительно гласит цитируемое здесь предложение, — каким человек приобретает кусок хлеба, культурный уровень, при котором данному поколению приходится работать физически, обусловливают собой умственный уровень или то, как оно мыслит и должно мыслить об истине, добре и праве, о боге, свободе и бессмертии, о философии, политике и юриспруденции²⁰⁹... Цитированное положение наводит на правильный путь и учит нас, как вообще обстоит дело с человеческим познанием и с абсолютной и относительной истиной.	\|\|\|	NB
То, что я сейчас передаю как личное переживание, есть опыт, приобретенный также и человечеством в течение веков. Если бы эти вопросы и это стремление к абсолютной истине я первый поставил в туманную неопределенность, то я оставался бы тем дураком, который бесконечно ждет ответа. Тем, однако, что я не остался дураком, а получил удовлетворительный ответ, я обязан историческому ходу вещей, побудившему меня поставить упомянутые вопросы в такое время, когда уже целый ряд предшествовавших поколений в лице лучших своих умов занимался их изучением, подготовляя то объяснение, которое, как видно из предыдущего рассказа, мне было дано Фейербахом и Марксом. Я хочу этим сказать, что то, что мне дали эти ученые, было не только их индивидуальным делом, а коммунистическим продуктом движения культуры, восходящего к доисторическому времени...	\|\|	NB
Чтобы точнее познать природу абсолютной истины, прежде всего необходимо преодолеть укоренившийся предрассудок, будто она духовного свойства. Нет, абсолютную истину мы можем видеть, слышать, обонять, осязать, несомненно также познавать, но она не входит целиком в познание, она не есть чистый дух. Ее природа ни телесна, ни духовна, ни то, ни другое, — она всеобъемлюща, она как телесна, так и духовна. Абсолютная истина не имеет особенной природы, ее природа есть, скорее, природа всеобщего. Или, выражаясь без всяких иносказаний: всеобщая естественная природа и абсолютная истина тождественны. Не существует двух природ — одной телесной, другой духовной; есть только одна природа, в которой заключается все телесное и все духовное...	\|\|\| \|\|\|	NB NB
Человеческое познание, будучи само относительной истиной, связывает нас с другими явлениями и	\|

424

NB	\| \|\|\|	отношениями абсолютного бытия. Однако способность познавать, познающий субъект следует отличать от объекта, но эта разница должна оставаться ограниченной, относительной разницей, потому что как субъект, так и объект не только различны, но и похожи друг на друга в том, что составляют части, или явления, той всеобщей сущности, которую мы называем универсумом...
NB NB	\|\|\| \|\|\|	То, что мы познаем, суть истины, относительные истины, или явления природы. Самое природу, абсолютную истину, нельзя познать непосредственно, а только при посредстве ее явлений. Но откуда мы можем знать, что за этими явлениями скрывается абсолютная истина, всеобщая природа? Разве это новая мистика?
NB NB	\|\|\| \|\|	Конечно, да. Так как человеческое познание не есть нечто абсолютное, а является лишь художником, создающим известные образы истины, образы истинные, настоящие и правдивые, то само собой разумеется, что картина не исчерпывает предмета, что художник остается за своей моделью. Никогда не говорилось ни об истине, ни о познании ничего более бессмысленного, чем то, что о ней говорит ходячая логика уже целые тысячелетия: истина — это совпадение нашего познания с предметом последнего. Как может картина «совпадать» с моделью? Приблизительно, да. Но какая картина не соответствует приблизительно своему предмету? Ведь всякий портрет более или менее похож. Но целиком и полностью похожий портрет, это — абсурдная мысль.
NB	(( ((	Итак, мы можем лишь относительно познавать природу и части ее; ибо всякая часть, хотя она является лишь относительной частью природы, имеет все же природу абсолютного, природу природного целого самого по себе, не исчерпываемого познанием.

Откуда же мы знаем, что за явлениями природы, за относительными истинами стоит универсальная, неограниченная абсолютная природа, которая но вполне открывает себя человеку? Наше зрение ограниченно, то же самое нужно сказать о нашем слухе, осязании и также о нашем познании, и все же мы знаем относительно всех этих вещей, что они —ограниченные части безграничного. Откуда же у нас это знание?

425

Оно прирождено нам. Оно дано вместе с сознанием. Сознание человека есть знание о своей личности как о части человеческого рода, человечества и универсума. Знать — это значит рисовать себе образы и при этом сознавать, что и образы, и вещи, с которых они сняты, имеют общую мать, от которой они все происходят и в лоно которой они возвращаются. Это материнское лоно и есть абсолютная истина; оно вполне истинно и все же мистично, т. е. оно — неисчерпаемый источник познания, следовательно, непознаваемо до конца.	?	S
То, что мы познаем в мире и о мире, несмотря на всю свою истинность и правильность, является все же только познанной истиной, т. е. видоизменением, видом или частью истины. Если я говорю, что знание о бесконечной, абсолютной истине прирождено нам, что оно есть единое и единственное знание a priori, то все же и опыт подтверждает это прирожденное знание.	))	S
Мы узнаем, что всякое начало и всякий конец есть лишь Uber die Erfah относительное начало и относительный конец, в основе которого лежит неисчерпаемое никаким опытом абсолютное. Мы узнаем на опыте, что всякий опыт есть часть того, что, говоря вместе с Кантом, выходит за пределы всякого опыта.	\|\|\|NB	Uber die Erfanrung*\\ Versus Кант\\
Мистик, пожалуй, скажет: значит есть нечто такое, что выводит нас за пределы физического опыта. Мы отвечаем на это — да и нет в одно и то же время. Для старого, не признающего границ метафизика ничего подобного нет. Для сознания, которое сознало свою сущность, всякая частичка, будь то частица пыли или камня или дерева, есть нечто непознаваемое до конца, т. е. каждая частичка есть неисчерпаемый материал для человеческой познавательной способности, следовательно нечто выходящее за пределы опыта.	) )	NB

Когда я говорю, что сознание безначальности и бесконечности физического мира есть прирожденное, а не приобретенное путем опыта сознание, что оно есть сознание, существующее a priori и предшествующее

_________

* — Об опыте. Ред.

426

|||

всякому опыту, я должен все же добавить, что оно первоначально имеется лишь как зародыш и что оно при помощи опыта в борьбе за существование и при помощи полового подбора развилось в то, чем оно является в настоящее время...

Versus Кант NB

//NB

Нездоровая мистика ненаучно отделяет абсолютную истину от относительной. Она делает из являющейся вещи и «вещи в себе», т. е. из явления и истины, две категории, различные между собой toto caelo* и не «содержащиеся в снятом виде» ни в какой общей категории. Эта туманная мистика превращает наше познание и нашу способность познания в «суррогаты», которые дают нам возможность чувствовать в трансцендентном небе олицетворенную истину, сверхчеловеческий, сверхъестественный дух.

Смирение всегда приличествует человеку. Однако утверждение о неспособности человека познавать истину имеет двойственный, достойный и недостойный человека смысл. Все, что мы познаем, все научные выводы, все явления — суть части действительной, настоящей и абсолютной истины. Хотя последняя неисчерпаема и не может быть точно воспроизведена в познании или представлении, все же картины, даваемые наукой о ней, — превосходные картины в человеческом, относительном смысле этого слова, точно так же как и те предложения, которые я здесь пишу, имеют определенный, точный смысл и в то же время не имеют его, если кому-нибудь вздумается извращать их или истолковывать ложно...

Исправить Спинозу//

((

Спиноза говорит: существует только одна субстанция; она универсальна, бесконечна, или абсолютна. Все другие, так называемые конечные субстанции вытекают из нее, всплывают в ней или же в ней тонут; их бытие лишь относительно, преходяще, случайно. Все конечные вещи Спиноза с полным основанием считал лишь модусами бесконечной субстанции, подобно тому как наше новейшее естествознание стоит на точке зрения вечности материи и неисчерпаемости силы, т. е.вполне подтверждает положение, что все конечные вещи суть модусы бесконечной субстанции. Лишь кое в чем, хотя и весьма существенном, оставалось последующей философии исправить Спинозу,

__________

* — всецело, по всей линии, принципиально. Ред.

427

Согласно Спинозе, бесконечная, абсолютная субстанция имеет два атрибута: она бесконечна в пространстве и обладает бесконечным мышлением. Мышление и протяженность — таковы два спинозовских атрибута абсолютной субстанции. Это ошибочно: именно абсолютное мышление совершенно необоснованно...	\|\|	NB
То, что Спиноза называл бесконечной субстанцией, то, что мы называем универсумом или абсолютной истиной, столь же тождественно с конечными явлениями, с относительными истинами, которые мы встречаем во Вселенной, как лес тождественен со своими деревьями или как вообще род — со своими видами. Относительное и абсолютное находятся не так уж далеко друг от друга, как то рисовало человеку неразвитое чувство бесконечности, называемое религией...	\|\|	NB
Философия, так же как и религия, жила верою в чрезмерную, абсолютную истину. Разрешение проблемы лежит в познании того, что абсолютная истина есть не более, как обобщенная истина, что последняя живет не в духе, — в нем, по крайней мере, не более, чем где бы то ни было, — а в объекте духа, который мы называем общим именем «универсум».	) )	Абсолютная истина в объекте\\ NB
Чрезмерная, абсолютная истина, которую религия и философия обозначали именем бога, была мистификацией человеческого духа, который сам себя мистифицировал этим фантастическим образом. Философ Кант, который занимался критикой познавательной способности нашего духа, находил, что человек не может познать чрезмерной, абсолютной истины. Мы прибавляем к этому: человек не может чрезмерно познавать даже обыденные объекты. Но если он скромно пользуется своей способностью и применяет ее относительно, так как ко всему следует относиться именно таким образом, то для него все открыто и ничего не скрыто, и он может познать и понять также общую истину.	\|\|	Versus Кант\\ [a] NB

Подобно тому как наш глаз может все видеть, хотя бы с помощью стекол, и все же не все, ибо он не может видеть ни звуков, ни запахов,

428

Абсолютная истина//		ни вообще ничего невидимого, так и наша познавательная способность может познавать все и, однако же, не все. Непознаваемое она познать не может. Но это ведь также чрезмерно, чрезмерное желание.
NB<	\|\| \|\|	Если мы признаем, что абсолютная истина, которую религия и философия искали в чрезмерном, или трансцендентном, существует реально как материальный универсум, и что человеческий дух есть лишь телесная, или реальная, действительная и действующая часть общей истины, призванная отображать другие части общей истины, то этим проблема ограниченного и неограниченного будет совершенно разрешена.
NB	\|\|	Абсолютное и относительное не так чрезмерно разграничены, обе они связаны между собой так, что неограниченное состоит из бесконечных ограниченных, и каждое ограниченное явление заключает в себе природу бесконечного...

III

МАТЕРИАЛИЗМ ПРОТИВ МАТЕРИАЛИЗМА

Anti-Duhring S. 10

[204—215] «Уразумение того, что существующий немецкий идеализм совершенно ложен, неизбежно привело к материализму, но, следует заметить, не просто к метафизическому материализму XVIII века», — говорит Фридрих Энгельс²¹⁰.

Этот новейший материализм, который выводится здесь из полной несостоятельности немецкого идеализма и одним из основоположников которого является Фридрих Энгельс, обыкновенно плохо понимают, хотя он и составляет главное теоретическое основание немецкой Социал-Демократии. Подвергнем его поэтому более подробному рассмотрению.

Этот специально немецкий, или, если угодно, Социал-Демократический, материализм лучше всего характеризовать путем противопоставления его «метафизическому, исключительно механическому материализму XVIII века»; и если мы, далее, сопоставим его с немецким идеализмом, из несостоятельности которого он возник, то совершенно ясно раскроется характер его Социал-Демократической основы, которая, вслед-

429

ствие своего материалистического названия, нередко вызывает недоразумения.

Прежде всего вопрос: почему Энгельс называет материализмXV11I столетия «метафизическим»? Метафизиками были люди, которые не довольствовались физическим, или естественным, миром, а постоянно имели в голове сверхъестественный, метафизический мир; в предисловии к своей «Критике чистого разума» Кант сводит проблему метафизики к тpeм словам: бог, свобода, бессмертие. Ведь известно, что всеблагой бог был дух, сверхъестественный дух, который создал естественный, физический, материальный мир. Знаменитые материалисты XVIII столетия не были друзьями или поклонниками этой библейской истории. Проблема бога, свободы и бессмертия, поскольку это касается сверхъестественного мира, совершенно не интересовала этих атеистов; они придерживались физического мира и не были поэтому метафизиками.

Энгельс, следовательно, называет их метафизиками в другом смысле.

С первичным, живущим за облаками великим духом французские и английские материалисты прошлого столетия кое-как справились, но все же и они продолжали заниматься производным, человеческим духом. Два противоположных понимания этого духа, его природы, происхождения и сущности отделяют материалистов от идеалистов. Последние рассматривают человеческий дух и его идеи как продукт сверхъестественного, метафизического мира. Однако они не довольствовались одной верой в это отдаленное происхождение, а относились к этому уже со времен Сократа и Платона гораздо серьезнее, стараясь научно обосновать свою веру, доказать и объяснить ее — точно так же, как доказывают и объясняют физические вещи конкретного мира.

Этим путем идеалисты переносили науку о свойствах человеческого духа из царства сверхъестественного и метафизического в реальный, физический, материальный мир, который проявляется как мир с диалектическими свойствами, где дух и материя, несмотря на свою двойственность, объединены, т. е. являются как бы братом и сестрой, одной крови, от общей матери.

Первоначально идеалисты были убежденными приверженцами той религиозной пред-

430

посылки, что дух создал мир, но они были в этом неправы, так как в конечном счете следствием их собственных исканий оказалось то, что, напротив, естественный материальный мир есть нечто первичное, не созданное никаким духом, что он сам скорее творец, создавший из себя и развивший человека с его интеллектом. И, таким образом, оказалось, что не созданный высший дух есть только фантастическое изображение естественного духа, выросшего вместе с человеческой головой и в ней

диалек-тический материализм/

Идеализм, получивший свое название оттого, что он считал общую идею и возникающие в человеческой голове идеи стоящими как по времени, так и по значению над материальным миром и ему предшествующими, — этот идеализм взялся за свою задачу в высшей степени мечтательно и метафизически; нов дальнейшем развитии мечтательность уменьшилась, и он становился все более трезвым, так что философ Кант на поставленный самому себе вопрос: «Как возможна метафизика как наука?» ответил: метафизика как наука невозможна, другой мир, т. е. сверхъестественный, можно только воображать и постичь верой. Таким образом, несостоятельность идеализма постепенно преодолевалась, и современный материализм явился продуктом философского, а также общенаучного развития.

Так как несостоятельность идеализма в лице его последних знаменитых представителей — Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля — была чисто немецкой, то и результат этой последней — диалектический материализм — является по преимуществу продуктом немецкого происхождения.

Идеализм выводит телесный мир из духа, следуя по стопам религии, где великий дух, витая над водами, лишь должен сказать:»да будет», чтобы все возникло. Такое идеалистическое выведение метафизично. Но, как уже сказано, последние знаменитые представители немецкого идеализма были уже не столь ярыми метафизиками. От внемирового, сверхъестественного, небесного духа они в значительной степени освободились; но они не освободились от мечтаний о естественном посюстороннем духе. Христиане, как известно, обожествляли дух, и этим обожествлением

431

настолько проникнуты философы, что они не могли удержаться, чтобы не сделать наш интеллект создателем или производителем материального мира даже тогда, когда трезвым объектом их исследования сделался физический, человеческий дух. Они не перестают трудиться над тем, чтобы ясно понять отношение между нашими умственными представлениями и материальными вещами, которые мы себе представляем, мыслим и понимаем.

Для нас, диалектических или социал-демократических материалистов, духовная способность мышления есть развившийся продукт материальной природы, между тем согласно немецкому идеализму дело обстоит как раз наоборот. Поэтому Энгельс и говорит об «извращенности» этого образа мышления. Увлечение духом являлось пережитком старой метафизики.

Английские и французские материалисты были, так сказать, преждевременными противниками мечтательности. Эта преждевременность мешала им вполне освободиться от последней. Они были чрезмерно радикальны и впали в противоположную ошибку. Как философские идеалисты носились с духом и духовным, так они увлекались только телом и телесным. Идеалисты носились с идеей, старые материалисты — с материей; и те и другие были мечтателями и, следовательно, метафизиками; и те и другие чрезмерно разграничивали дух и материю. Ни одна из этих двух партий не поднялась до сознания единства и единственности, общности и универсальности природы, которая вовсе не является или материальной, или духовной, а и тем и другим вместе.

NB!!

Метафизические материалисты прошлого столетия и их современные, еще не вымершие продолжатели слишком недооценивают человеческий дух и исследование его сущности и его действительного приложения, точно так же, как идеалисты оценивают его чрезмерно высоко... Для старых материалистов

||||

432

лишь материя есть верховный субъект, а все прочее — подчиненный ему предикат.

|||

В этом образе мышления заключается переоценка субъекта и недооценка предиката. Упускают из виду, что отношение между субъектом и предикатом безусловно изменчиво. Человеческий дух может совершенно свободно сделать всякий предикат субъектом и, наоборот, всякий субъект — предикатом. Белоснежный цвет, хотя он и неосязаем, все же также субстанциален, как и белого цвета снег. Полагать, что материя — субстанция, или главная причина, а ее предикаты, или свойства, лишь второстепенные придатки, это — старый, ограниченный образ мышления, который совершенно не считается с завоеваниями немецких диалектиков. Следует, наконец, понять, что субъекты образуются исключительно из предикатов.

|||

Утверждение, что мысль есть секреция, продукт или выделение мозга, подобно тому как желчь есть выделение печени, не вызывает споров, но вместе с тем не следует забывать, что мы имеем здесь очень плохое и недостаточное сравнение. Печень, субъект этого восприятия, есть нечто осязаемое и весомое; точно так же и желчь есть то, что создается печенью, она ее продукт и следствие. В этом примере и субъект и предикат, т. е. и печень и желчь, весомы и осязаемы, но этим самым затемняется как раз то, что хотели, собственно, сказать материалисты, представляя желчь как следствие, а печень как воздействующую причину. Мы должны поэтому особенно подчеркнуть то, что в этом примере вполне бесспорно, но в сопоставлении мозга и мыслительной деятельности совершенно упускается из виду. А именно: желчь есть не столько результат деятельности печени, сколько результат всего жизненного процесса...

Заявляя, что желчь есть продукт печени, материалисты нисколько не отрицают и не должны отрицать, что оба объекта являются равноценными объектами научного исследования. Но когда говорят, что сознание, способность мышления есть свойство мозга, то лишь осязаемый субъект должен быть един-

433

ственно достойным объектом, и с духовным предикатом тем самым уже покончено.	\|\|	NB
Этот образ мышления механических материалистов мы называем ограниченным, потому что он делает все осязаемое и весомое в некотором смысле субъектом, носителем всех других свойств, не замечая, что эта чрезмерно возвышаемая осязаемость играет в мировом целом такую же подчиненную, предикативную роль, как всякий другой подчиненный субъект всеобщей природы.	\|\|\|	NB
Отношение между субъектом и предикатом не объясняет ни материи, ни мысли. Однако для выяснения связи между мозгом и мыслительной деятельностью важно понять связь между субъектом и предикатом.	\|\|\|	NB
Быть может, мы приблизимся к разрешению вопроса, если выберем другой пример, — пример, в котором субъект материален, а предикат таков, что, по крайней мере, сомнительно — относится ли он к материальной или духовной категории.	\|\| \|\|	>NB

Если, например, ноги ходят, глаза видят, уши слышат, то возникает вопрос, относятся ли и субъект и предикат к категории материального, является ли свет, который мы видим, звук, который мы слышим, и движение, которое совершается ногами, чем то материальным пли нематериальным? Глаза, уши, ноги — осязаемые и весомые субъекты, между тем предикаты — зрение и свет, слух и звук, движение и шаги (не говоря о ногах, которые производят движение) — неосязаемы и невесомы.

Каков же объем понятия материи? Относятся ли цвета, свет, звук, пространство, время, теплота и электричество к этому понятию или необходимо подыскать для них другую категорию? Одним различением субъекта и предиката, вещей и свойств мы здесь не обойдемся. Когда глаз видит, то осязаемый глаз, во всяком случае, является субъектом. Но точно так же можно перевернуть фразу и сказать, что невесомое зрение, силы света и зрения являются главными фактами, субъектами, а материальный глаз лишь орудием, второстепенной вещью, атрибутом, или предикатом.

Одно очевидно: вещества имеют не большее значение, чем силы, силы — не большее, чем вещества. Тот материализм ограничен, который отдает предпочтение веществу

|||

434

NB	\|\|\|	и за счет силы увлекается вещественным. Кто делает силы свойствами, или предикатами, вещества, плохо разобрался в относительности, в подвижности различия между субстанцией и свойством.
NB	\|\|\|	Понятие материи и материального до сих пор оставалось чрезвычайно запутанным понятием. Подобно тому как юристы не могут прийти к соглашению относительно начала жизни ребенка в утробе матери, или как языковеды спорят о том, где начало языка — является ли призывный крик или любовное пение птицы языком или нет, следует ли отнести язык мимики и жестов к той же категории, что и членораздельную речь или нет, —точно так же и материалисты старой механистической школы спорят о том, что такое материя: подходит ли под это понятие только осязаемое и весомое или же все видимое, обоняемое, слышимое и, наконец, вся природа есть материал для исследования и соответственно с этим все может быть названо материальным, даже и человеческий дух, ибо и этот объект служит теории познания в качестве материала.
	(((	Итак, признак, отличающий механических материалистов прошлого столетия от Социал-Демократических материалистов, прошедших школу немецких идеалистов, состоит в том, что последние ограниченное понятие только осязаемой материи распространили на все вообще материальное.
NB Материя и дух// NB<	\|\| \|\|	Нельзя ничего возразить против того, что крайние материалисты отличают весомое или осязаемое от обоняемого, от слышимого или, наконец, от мира идей. Мы можем упрекнуть их лишь в том, что они чрезмерно пользуются этим различением, что они упускают из виду родственное и общее в вещах или свойствах и различают весомую и осязаемую материю «метафизически», или toto caelo, и не видят значения общего класса, объемлющего противоположности.
NB	\|\|	Современное естествознание еще до сих пор во многих отношениях стоит всецело на точке зрения материалистов прошлого столетия.

Эти материалисты были общими теоретиками, так сказать философами естествознания, поскольку оно и до сих пор еще ограничивает свое исследование механическим, т. е. конкретным, осязаемым и весомым. Правда, естествознание уже давно начало преодолевать эту точку зрения; уже химия вышла за пределы механической ограниченности, и вот появились новые познания об изменении формы сил, о переходе тяжести в теплоту, элект-

435

ричество и т. д. Но естествознание все еще остается ограниченным. Исследование человеческого духа и всех тех отношений, которые им вызываются в человеческой жизни, т. е. политических, юридических, экономических и всех прочих, естествознание исключает из сферы своего изучения, все еще находясь под влиянием старого предрассудка, что дух есть нечто метафизическое, дитя некоего другого мира.

)

Не потому естествознание заслуживает упрека в ограниченности, что оно разграничивает механические, химические, электротехнические и прочие познания, выделяя их в особые области, а потому, что оно это разделение преувеличивает, упускает из виду связь между духом и материей и до сих пор не в силах отделаться от «метафизического» образа мышления...

Не различные взгляды на звезды пли животных, растения или камни разделяют людей на материалистов и идеалистов; определяющим моментом является исключительно и единственно взгляд на отношение между телом и духом.

|||

Убеждение в полной ошибочности немецкого идеализма, не перестававшего считать дух метафизической первоосновой, который якобы создает и производит осязаемые, видимые, обоняемые и прочие материи, с неизбежной необходимостью привел к социалистическому материализму, который называет себя»социалистическим» потому, что социалисты Маркс и Энгельс впервые ясно и точно установили, что материальные и именно экономические отношения человеческого общества образуют основу, которая в конечном счете обусловливает собой всю надстройку правовых и политических учреждений, так же как и религиозных, философских и иных представлений каждой исторической эпохи. Вместо того, чтобы, как прежде, объяснять бытие человека из его сознания, теперь, напротив, объясняют сознание из бытия и главным образом из экономического положения человека, из способа добывания им хлеба.

Социалистический материализм понимает под «материей» не только весомое и осязаемое, но и все реальное бытие — все, что содержится в универсуме, а ведь в нем содержится все, ибо все и универсум — это только два названия одной и той же вещи; и социалистический материализм хочет охватить все одним понятием, одним названием, одним классом — безразлично, называется ли этот универсальный класс действительностью, реальностью, природой или материей.

)))

Мы, новейшие материалисты, не придерживаемся того ограниченного мнения, что весомая и осязаемая материя

436

	((	есть материя par excellense*; мы стоим на той точке зрения, что и запах цветов, и звуки, и всякие запахи — тоже материя. Мы не смотрим на силы как па простой придаток, как на чистый предикат вещества, а на вещество, осязаемое вещество, как на «вещь», которая господствует над всеми свойствами. Мы смотрим на вещество и на силы демократически. И те, и другие имеют для нас одинаковую ценность; взятые в отдельности, они не больше, чем свойства, придатки, предикаты или атрибуты великого целого — природы. Нельзя смотреть на мозг как на господина, а на духовные функции — как на подчиненного ему слугу. Нет, мы, современные материалисты, утверждаем, что функция в такой же степени есть самостоятельная вещь, как и осязаемое мозговое вещество или какая-либо иная материальная вещь. И мысли, их источник и их природа точно такая же реальная материя и столь же заслуживающий изучения материал, как и все иное.
NB	\|	Мы потому являемся материалистами, что не делаем из духа никакого «метафизического» чудовища. Мыслительная сила для нас столь же мало «вещь в себе», каки сила тяжести или глыба земли. Все вещи суть только звенья великой универсальной связи; она одна вечна, истинна, постоянна, она — не явление, а единственная «вещь в себе» и абсолютная истина.
NB		Так как мы, социалистические материалисты, имеем одно понятие, связывающее воедино материю и дух, то для нас и так называемые духовные отношения, как политика, религия, мораль и прочее, тоже суть материальные отношения; а на материальную работу, ее вещества и вопросы желудка мы лишь постольку смотрим как на базис, предпосылку и основу всякого духовного развития, поскольку животное по времени предшествует человеческому, что нисколько не мешает нам высоко ценить человека и его интеллект.
NB	\|\|\|	Социалистический материализм отличается тем, что он не недооценивает, подобно материалистам старой школы, человеческий дух, но также не переоценивает его, подобно немецким идеалистам, а в своей оценке знает меру, рассматривая механизм, как и философию, критически-диалектическим взглядом как звенья нераздельного мирового процесса и мирового прогресса...
	\|\|	[218—226] Так как мы не сходимся со старыми материалистами, которые полагают, что они уже достаточна объяснили, что такое интеллект, назвав его свойством

____________

* — по преимуществу. Ред.

437

мозга, то мы и не можем отделаться от нашего объекта, человеческого духа, одним взмахом ножа. Спекулятивный путь, который старается одними умствованиями понять сущность духа во внутренних выделениях головы, не может быть нашим путем, так как спекулятивные идеалисты этим достигли слишком незначительных результатов. И вот очень кстати является Геккель со своим взглядом на правильный метод науки. Он рассматривает человеческий дух, как он действовал исторически, и это нам кажется совершенно правильным методом...

Первым духовным соединением comme il faut было опубликованное лишь в 1859 году открытие Дарвина о естественном отборе в борьбе за существование — так полагает Геккель, номы позволяем себе быть на этот счет другого мнения.

Пусть уважаемый читатель не поймет меня превратно: мы не хотим оспаривать, что Дарвин и Геккель правильно и научно связали свой индивидуальный дух с миром растений и животных и создали чистые кристаллы познания, но мы хотим лишь отметить, что новейший диалектический материализм стоит на той точке зрения, что Дарвин и Геккель, как бы ни была высока их заслуга, не были первыми и единственными, сумевшими создать такие кристаллы. «Жалкие» музейные зоологи и гербарные ботаники также оставили нам частицу настоящей науки...

Путем восприятия и собирания фактов и описания их добывается новый свет или, вернее, увеличивается прежде добытый. Заслуга Дарвина велика, но не так безгранична, чтобы Геккель имел основание считать «науку» чем то более высоким, чем повседневное соединение человеческого духа с материальными фактами.

\\старый материализм

В первой части настоящего исследования было указано на то, что ограниченный материализм не только считает человеческий дух свойством мозга — с этим никто не спорит, — но из этой связи непосредственно или косвенно выводит, что приписываемый мозгу предикат разумности или познавательной способности не есть субстанциальный объект исследования, а, наоборот, изучение материального мозга способно дать достаточно для объяснения свойств духа. В противовес этому наш диалектический материализм доказывает, что вопрос следует рассматривать, согласно указанию Спинозы, под углом зрения универсума, sub specie aeternitatis*.

|||

__________

* — с точки зрения вечности. Ред.

438

В бесконечном универсуме материя старых и уже устарелых материалистов, осязаемая материя, не получает ни малейшего права считать себя более субстанциальной, т. е. более непосредственной, ясной или определенной, чем какое-либо другое явление природы...

NB
α(β)

))

Те материалисты, которые превращают осязаемую материю в субстанцию, а неосязаемую мозговую функцию только в акциденцию, слишком умаляют эту функцию. Чтобы получить о ней более удачное и правильное представление, прежде всего необходимо вернуться к тому факту, что это — дети одной матери, что это — два явления природы, которые мы освещаем, описывая их, подразделяя на классы, виды и подвиды.

Если мы констатируем относительно материи, — с чем никто, конечно, не спорит, — что она есть явление природы, и то же самое говорим о духовной способности человека, то мы знаем еще очень мало и о том, и о другом; но мы знаем, что это — братья и что никто не может их чрезмерно отделять друг от друга; никто не может проводить между ними различия toto genere, toto coelo*.

Заслуга идеализма
//
NB

|||

Если мы хотим больше узнать, например, о материи, то мы для этого должны поступить так, как это делали в прошлом музейные зоологи и гербарные ботаники, мы должны узнать ее различные классы, семейства, виды, исследовать их, должны описать их возникновение, уничтожение и превращение друг в друга. Это и есть наука о материи. Кто хочет большего, тот хочет чрезмерного, не понимает, что такое знание; тот не понимает ни органа науки, ни его применения. Если старые материалисты имеют дело с частными видами материн, то они поступают безусловно научно; но когда они имеют дело с абстрактной материей, с всеобщим понятием ее, то они оказываются совершенно беспомощными в этой абстрактной науке. Заслуга идеалистов в том, что они, по крайней мере, настолько подвинули вперед умение пользоваться абстракцией и общими понятиями, что новейший социалистический материализм, наконец, может понять, что и виды материи, и понятия являются обыкновенными продуктами природы, и нет ничего и быть не может ничего такого, что не относилось бы к единой неограниченной категории естественного мира.

__________

* — во всех отношениях; всецело, по всей линии, принципиально.

439

Наш материализм отличается своим специфически выраженным знакомством с общей природой духа и материи. Там, где этот современный материализм делает объектом своего исследования человеческий дух, он рассматривает его как всякий другой материал для исследования, т. е. так же, как музейные зоологи, гербарные ботаники и дарвинисты поступают с исследованием и описанием своих объектов. Бесспорно, первые своей классификацией пролили свет на тысячи видов, однако это был недостаточно сильный свет, и Дарвин его настолько усилил, что это добавочное освещение затмило начало; но и старые систематики должны были ведь «познавать», прежде чем классифицировать, поэтому и дарвиновское познание есть не что иное, как подведенная под понятие развития классификация, которая благодаря описанию процессов природы дает более точное отображение собранных фактов...

|||

)
)

Материалистическая теория познания
\\
a|β

Описание и объяснения

Материалистическая теория познания сводится к признанию того, что человеческий орган познания не испускает никакого метафизического света, а есть кусок природы, отражающий другие куски природы, творческая сущность которого выясняется из нашего описания его. Такое описание требует от теоретика познания, или философа, чтобы он рассматривал свой объект также точно, как зоолог — изучаемое им животное. Если же мне бросят упрек, почему я сам не делаю этого тотчас, то ведь нельзя же забывать, что и Рим был выстроен не в один день.

Отражение других частей природы
\\

Удивительно, что эти просвещенные естествоиспытатели, которые так хорошо понимают, что вечное движение природы благодаря приспособлению, наследственности, естественному отбору, борьбе за существование и т. д. создало из протоплазмы и моллюсков слонов и обезьян, не могут понять, что таким же путем развился и дух. Почему то, что могло случиться с костями, не могло случиться с разумом?..

Подобно тому как музейный зоолог изучал своих животных путем описания класса, вида, семейства, по которым они распределены, таки человеческий дух должен быть исследован путем изучения различных видов этого духа. Каждая личность обладает своим особым интеллектом, а все интеллекты вместе могут рассматри-

NB
Постепенный переход от материи к духу
\\

440

NB<

|||

ваться как ответвления одного общего духа. Отчасти этот общий человеческий дух, как и личный, имеет свое развитие в прошлом, отчасти в будущем; он проделал различные, многообразные метаморфозы, и если мы, проследи их, дойдем до начала человеческого рода, то мы подойдем к той ступени, где божественная искра падает до степени животного инстинкта. Ставший зверем человеческий дух является, таким образом, мостом к настоящим животным духам, и так мы доходим до духа растений, деревьев и гор. Это значит: мы доходим, таким образом, до понимания, что между духом и материей, как между всякими частями универсального единства природы, существуют постепенные переходы и исчезающее различие лишь в степени, но не метафизическое различие.

((

Так как старый материализм этих фактов не понял, так как он не сумел понять материю и дух как абстрактные образы конкретных явлений и, несмотря на свое религиозное вольнодумство и низкую оценку божественного духа, не знал, откуда и как взялся естественный дух, и вследствие этого незнания никак не мог преодолеть метафизики, — то Фридрих Энгельс назвал этот беспомощный, неспособный разобраться в абстрактной науке материализм метафизическим, а материализм социал-демократии, которая благодаря предшествовавшему немецкому идеализму прошла лучшую школу, —диалектическим.

((

С точки зрения этого материализма дух есть собирательное название духовных явлений, точно так же как материя — собирательное название материальных явлений, а оба вместе образуют одно понятие и называются одним именем — явления природы.

Это есть новый теоретико-познавательный способ мышления, который вторгается во все отдельные науки, во все отдельные мысли и устанавливает положение, что все вещи в мире должны быть рассматриваемы sub specie aeternitatis,с точки зрения универсума. Этот вечный универсум настолько слит со своими временными явлениями, что вся вечность — временна, и все временное — вечно.

И субстанциальный способ мышления социал-демократии по-новому освещает эту проблему, над разрешением которой так мучился идеализм, ставя вопрос: в чем истинное мышление, как отличить субъективные мысли от объективных? Ответ таков: не следует проводить чрезмерных различий; и самое лучшее представление и самая

441

истинная мысль могут дать лишь образ универсального многообразия, которое имеет место в тебе и вне тебя. Отличать реальные картины от фантастических совсем не так трудно, и каждый художник сумеет сделать это с величайшей точностью. Фантастические представления взяты из действительности, а самые верные представления о действительности по необходимости оживляются дыханием фантазии. Верные представления и понятия оказывают нам большие услуги именно потому, что они обладают не идеальной верностью, а лишь относительной

))

|||

a
a
a

Наши мысли не могут и не должны «совпадать» со своими объектами в преувеличенном метафизическом смысле этого слова. Мы хотим, должны и можем получить лишь приблизительную идею действительности. Поэтому и действительность может лишь приблизиться к нашим идеалам. Вне идеи не существует ни математических точек, ни математических прямых линий. Всем прямым линиям в действительности присуща полная противоречий кривизна, точно так же и высшая справедливость все еще тесно связана с несправедливостью. Природа истины не идеальна, а субстанциальна; она материалистична; она постигается не мыслью, но глазами, ушами и руками; она не продукт мысли, а скорее наоборот: мысль есть продукт универсальной жизни. Живой универсум — это воплощенная истина.

))

((

ДАРВИН И ГЕГЕЛЬ

[226—233] Этим мы хотим указать на то, что философия и естествознание вовсе не отстоят так далеко друг от друга. Человеческий дух работает как в той, так и в другой области согласно одному и тому же методу. Естественнонаучный метод точнее, но лишь по степени, а не по сущности...

Мы охотно признаем за почти уже забытым Гегелем честь быть предшественником Дарвина. Лессинг* в свое время называл Спинозу «мертвой собакой». Точно так же отжил свой век в настоящее время Гегель, несмотря на то, что в свое время, по словам его биографа Гайма, он пользовался в литературном мире таким же весом, как Наполеон I в политическом. Спиноза — эта «мертвая собака» давно уже

_________

* В тексте неточность: Дицген, очевидно, имеет в виду Предисловие Гегеля ко второму изданию «Энциклопедии философских наук», где говорится: «Лессинг сказал в свое время, что со Спинозой обходятся, как смертвой собакой» (см. Гегель. Сочинения, т. I, М. — Л., 1929, стр. 352). Ред.

442

NB	\|\|	воскрес, и Гегель также встретит заслуженное признание у потомков. Если он им не пользуется в настоящее время, то это только преходящее явление.
NB	>	Как известно, учитель говорил, что среди многочисленных его учеников только один его понял, да и тот понял неверно. Это всеобщее непонимание, по нашему мнению, является скорее следствием неясности у самого учителя, чем бестолковости учеников — в этом не может быть никакого сомнения. Гегеля нельзя вполне понять потому, что он и сам не вполне себя понимал. И несмотря на это — он гениальный предшественник дарвиновского учения о развитии; точно так же правильно и верно будет, если мы скажем наоборот: Дарвин является гениальным продолжателем гегелевской теории познания...

|| Полеты в поднебесье, спорадически предпринимаемые естествоиспытателями, и проблески точного образа мышления у философов должны указать читателю, что общее и специальное находятся в гармонии друг с другом...

NB ||

Чтобы выяснить отношение между Дарвином и Гегелем, нам необходимо коснуться самых глубоких и самых темных вопросов науки. Именно к числу таковых и относится объект философии. Объект Дарвина недвусмыслен; он знал свой предмет, но при этом следует заметить, что Дарвин, знавший свой предмет, все же хотел его исследовать, т. е, все-таки не знал его до конца. Дарвин исследовал свой предмет — «происхождение видов», но не до конца. Это значит, что объект всякой науки бесконечен.

Атом неизмерим, бесконечен
//
Атом неисчерпаем
//

Желает ли кто-нибудь измерять бесконечность или мельчайший из атомов — все равно он всегда имеет дело с чем-то, что не измеримо до конца. Природа как в целом, так и в отдельных своих частях не может быть исследована до конца, она неисчерпаема, непознаваема до конца, она, следовательно, без начала и без конца. Познание этой действительной бесконечности есть результат науки, в то время как исходным пунктом последней была сверхъестественная, религиозная или метафизическая бесконечность.

Предмет Дарвина столь же бесконечен и столь же неисчерпаем, как и предмет Гегеля. Первый исследовал вопрос о происхождении видов, второй старался объяснить процесс мышления человека. Результатом у того и другого явилось учение о развитии.

443

Перед нами два великих человека и одно великое дело. Мы стараемся доказать, что оба они работали не в противоположном друг другу направлении, а делали одно общее дело. Они подняли монистическое миросозерцание на такую высоту и подкрепили его такими положительными открытиями, которые до того не были известны...

Нашему Гегелю принадлежит заслуга установления саморазвития природы на широчайшей основе и освобождения науки в самой общей форме от классифицирующей точки зрения. Дарвин критикует традиционный классифицирующий подход с точки зрения зоологии, Гегель же — универсально. Наука движется от мрака к свету. И философия, в центре внимания которой находится выяснение процесса мышления человека, двигалась вперед; что она на своем специальном объекте останавливалась скорее инстинктивно, это ей до известной степени было уже ясно еще до Гегеля...	\|\|\|	NB
Гегель дает нам теорию развития; он учит, что мир не был сделан, не был сотворен, что он есть не неизменное [233] бытие, а становление, производящее само себя. Подобно тому как у Дарвина все классы животных переходят друг в друга, так и у Гегеля все категории мира — ничто и нечто, бытие и становление, количество и качество, время и вечность, сознательное и бессознательное, прогресс и застой — неизбежно переходят друг в друга...	\|\|\|	NB
Никто не станет утверждать, что Гегель блестяще довел свое дело до конца. Его учение так же мало, как и учение Дарвина, сделало излишним дальнейшее развитие, но оно дало толчок всей науке и всей человеческой жизни, толчок громадной важности. Гегель предвосхитил Дарвина, но Дарвин, к сожалению, не знал столь близкого ему Гегеля. Этим «к сожалению» мы не хотим упрекнуть великого естествоиспытателя; мы этим хотим лишь напомнить, что дело специалиста Дарвина должно быть дополнено работой великого обобщателя Гегеля, чтобы таким путем пойти дальше их и добиться большей ясности.	\|\|\|NB	(a NB (a

Мы видели, что философия Гегеля была настолько темной, что учитель должен был сказать о лучшем своем ученике, что тот неправильно понял его. Прояснению этой темноты содействовали не только его преемник Фейербах и другие гегельянцы, но все научное, политическое и экономическое развитие мира...

444

[235—243] В том, что у наших величайших поэтов и мыслителей выражена тенденция к «монистической, чистейшей форме веры» и стремление к физическому воззрению на природу, делающему невозможной всякую метафизику и устраняющему сверхъестественного бога со всем хламом чудес из области науки, — в этом Геккель вполне прав. Но когда он настолько увлекается и говорит, что эта тенденция «давно уже нашла наиболее совершенное свое выражение», то он в этом очень сильно ошибается, ошибается даже относительно самого себя и своего собственного символа веры. Даже Геккель еще не умеет мыслить монистически.

Мы сейчас дадим более подробное обоснование этого упрека, но предварительно мы желаем констатировать тот факт, что этот упрек заслужен не только Геккелем, но и всей школой нашего современного естествознания, так как она пренебрегает результатами почти трехтысячелетнего развития философии, имеющей за собою длинную и богатую опытом историю, столь, же содержательную, как и опытное естествознание...

В этих словах Геккеля заключаются три пункта, которые мы хотим выделить и которые нам докажут, что «монистическое миросозерцание» не нашло еще себе совершенного выражения в наиболее радикальном, естественнонаучном своем представителе.

Общую первооснову всего бытия старая вера усматривает в своем личном боге, который сверхъестественен, неописуем, непостижим нашими понятиями, который есть дух, нечто таинственное. Новая религия а lа Геккель полагает, что природа, которой она дает старое имя бога, именно и есть первооснова всех вещей...

Разница между обыденным, естественным и неестественным, между физическим и метафизическим откровением, религией и божеством так громадна, что очищенное от всяких посторонних элементов воззрение на природу, как она представляется дарвинисту Геккелю, имело бы полное право отказаться от старых имен и от божественной, покоящейся на откровении религии и выступить»разрушительно» против последней во всеоружии монистического миросозерцания. Отказываясь от этого, дарвинизм обнаруживает лишь ограниченность своего учения о развитии...

Что Геккель, наиболее выдающийся представитель естественнонаучного монизма, все же еще сидит на этом дуалистическом коньке, доказывается ярко его третьим пунктом, утверждающим, что «при современной организации нашего мозга», последняя первопричина всех явлений непознаваема.

Что значит непознаваема?

445

Весь контекст предложений, в которых употребляется это слово, с очевидностью доказывает, что наш естествоиспытатель еще всецело опутан сетями метафизики. Ни одна вещь, ни один атом непознаваем до конца. Каждая вещь неисчерпаема в своих тайнах, вечна и неразрушима...

|||

Kein Atomchenist auszukennen*
\\
NB

Природа полна тайн, которые для исследующего ума оказываются самыми простыми, обыденными явлениями. Природа неисчерпаема по богатству научных проблем. Мы их исследуем, но никогда не доходим до конца в своих исследованиях. Здравый человеческий рассудок вполне прав, когда он находит, что мир и природа не могут быть исследованы до конца, но он не менее прав, когда отвергает метафизическую непостижимость мира как чрезмерное недомыслие, как суеверие. Мы в своем исследовании природы никогда не доходим до конца, и, однако, чем дальше идет естествознание в своих исследованиях, тем очевиднее становится, что ему решительно нечего бояться неисчерпаемых тайн природы, что здесь — согласно словам Гегеля — ничего нет такого, что было бы ему недоступно. Из этого следует, что мы ежедневно черпаем из неисчерпаемой «первоосновы всех вещей» и именно при помощи нашего познавательного аппарата, способность которого к исследованию так же универсальна и бесконечна, как бесконечно богата природа обычными тайнами.

|||

«При современной организации нашего мозга!» Конечно! Наш мозг благодаря половому отбору и борьбе за существование еще разовьется во всей своей силе, и все больше и больше будет проникать в естественную первооснову. Если эти слова имеют такой смысл, то мыс ними охотно согласимся. Но в том то и дело, что еще опутанный метафизикой дарвинист такого смысла и мне придает. Человеческий рассудок, хочет он сказать, слишком мал для полного исследования мира; мы поэтому должны верить в существование еще «более высокого», сверхъестественного духа и не бороться против него «разрушительно»...

|||

Гегель изложил учение о развитии гораздо универсальнее, чем Дарвин. Говоря так, мы не думаем предпочитать или ставить одного из них выше другого, а считаем только необходимым дополнить одного другим.

||
|||

___________

* — Ни один атом не познаваем до конца. Ред.

446

|||

Если Дарвин учит нас, что амфибии и птицы, это — не изолированные друг от друга виды, а живые существа, возникающие друг из друга и переходящие друг в друга, то Гегель учит, что все виды, весь мир представляет собой живое существо, нигде не имеющее неподвижных границ; познаваемое и непознаваемое, физическое и метафизическое постоянно переходят одно в другое; абсолютно непостижимое есть нечто такое, что относится не к монистическому, но религиозному, дуалистическому миросозерцанию...

||| Согласно нашему монизму, природа — последняя основа всех вещей; она также является основой нашей способности познания, и, тем не менее, согласно взгляду Геккеля, эта способность слишком ограниченна, чтобы познать последнюю основу. Как соединить это вместе? Природа, познанная как последнее основание, в то же время оказывается «непознаваемой»!?

Erscheinungen*

|||

Страх перед разрушительными тенденциями охватил даже такого решительного теоретика эволюционизма, как Геккель; он отступает от своей теории и отдает предпочтение той вере, что человеческий дух должен удовлетвориться явлениями природы, что он не может добраться до настоящей сущности природы; последней первоосновой оказывается объект, не относящийся к области естествознания...

Что касается пантеистических взглядов наших величайших поэтов и мыслителей, взглядов, завершающихся убеждением в единстве бога и природы, то Гегель оставил нам особенно характерную теорию. Согласно ей, мы знаем не только единство, но и различие вещей. Шпиц такая же собака, как мопс, но это единство не исключает различия. Природа ведь имеет много общего с всемилостивым богом: она царствует от вечности до вечности. Так как наш ум — естественный ее инструмент, то природа знает вообще все, что доступно знанию; она всезнающа, но, несмотря на это, «естественная» мудрость настолько отлична от божественной, что имеется достаточно научных причин к разрушительной тенденции, направленной на полное вытеснение понятий бога, религии, метафизики, — вытеснение в разумном смысле этого слова, насколько это возможно. Путаные идеи всегда существовали и будут существовать до глубокой вечности...

И если старое знание животного мира дает лишь неполную, а новое знание, развитое Дарвином, более

_________

* — явления. Ред.

447

правдивую, полную и настоящую картину, то вытекающая отсюда для наших знаний выгода не ограничивается одной животной жизнью: мы в то же время приобретаем знание нашей познавательной способности, а именно: что последняя не есть какой-либо сверхъестественный источник истины, а зеркалоподобный инструмент, отражающий вещи мира, или природу...

||||

[248—249] Кант рассуждает следующим образом: если наш разум и должен ограничиться одним лишь познанием естественных явлений, если мы и дальше ничего не можем знать, то все же мы должны верить в нечто таинственное, высшее, метафизическое. Тут должно нечто скрываться, «ибо где имеются явления, там должно быть нечто, что является», — заканчивает Кант; этот вывод отличается лишь мнимой точностью. Разве недостаточно того, что проявляют себя естественные явления, что за ними не скрывается ничего сверхъестественного, ничего непонятного, ничего помимо собственной природы? Но оставим это. Кант изгнал метафизику, по крайней мере формально, из науки для того, чтобы она застряла в вере...

|||

versus Kant
\\
NB

[251] Кант оставил своим последователям чрезвычайно скромную мысль, что светильник познания человеческого рода слишком незначителен, чтобы осветить большое чудовище. Доказав, что он не слишком мал, что наш свет не меньше и не больше, не менее и не более чудесен, чем объект, подлежащий освещению, мы покончим с верой в чудеса, в чудовище, покончим с метафизикой. Таким образом, человек теряет свою чрезмерную скромность, и наш Гегель не мало содействовал этому делу.	\|\|	NB
Что такое метафизика? Она по своему названию была научной дисциплиной, отбрасывающей свою тень еще ив настоящее. Чего она ищет, чего она хочет? Конечно, просвещения! Но относительно чего? Относительно бога, свободы и бессмертия, — это звучит в наши дни совершенно по-пасторски.	))	NB

И если мы даже обозначим содержание этих трех понятий классическими названиями истины, добра и красоты, то все же будет чрезвычайно важно выяснить себе и читателю, чего, собственно, ищут и хотят метафизики; без этого нельзя достаточно оценить и изобразить ни Дарвина, ни Гегеля, ни того, что они сделали, ни того, что они упустили и что поэтому предстоит еще сделать потомству...

448

СВЕТ ПОЗНАНИЯ

|||

[255—266] Можно привести множество цитат из современной литературы, констатирующих абсолютную пропасть между общим познанием природы и метафизической потребностью, — это значит, что вопрос: «откуда взять свет?» бесконечно запутан. Поистине классический образец этой запутанности представляет собою «История материализма» Ф. А. Ланге. Если отвлечься от многих блестящих и превосходных, но второстепенных сторон этого труда, а также от демократического родства автора с социалистической партией, — что мы с большим удовольствием констатируем, — все же философская точка зрения Ланге — самое жалкое барахтанье в метафизических силках, какое только когда-либо имело место. Именно эта постоянная нерешительность и неуверенность и составляют то, что придает произведению его значение, потому что хотя в нем и не разрешается задача и ничто не решается, но проблема ставится так ясно, что окончательное ее разрешение становится неизбежно близким.

[a]NB

|||

Затем являются противники вроде д-ра Гидеона Спикера («Об отношении естественной науки к философии») и, указывая на это барахтанье, злоупотребляют своей справедливой критикой, чтобы вместе с Ланге дискредитировать также и материализм...

Материализм, который удачно справляется с познанием и объяснением самых различных областей науки, до сих пор не пытался объяснить область познания, и поэтому его благосклонный историк не мог одержать полной победы над руинами идеализма...

«Существует два вопроса, перед которыми дух должен остановиться. Мы не в состоянии понять атомов и мы не можем объяснить из атомов и их движения даже самого незначительною явления сознания... Как ни вертеть понятие материи и ее сил, все же всегда приходится наталкиваться на что-то непонятное. Не без основания поэтому Дюбуа Реймон заходит даже так далеко, что утверждает, будто все наше познание природы в действительности еще не есть познание, что оно дает только суррогат объяснения... Это тот пункт, мимо которого систематики и апостолы механистического миросозерцания проходят с таким пренебрежением — вопрос о границах познания природы» (Ф. Ланге. История материализма, т. II, стр. 148—150).

Эта точная ссылка, в сущности, была бы излишней, так как подобные высказывания общеизвестны. Так заявляет не только Ланге, но и Юрген Бона Мейер и фон Зибель, так высказались

449

бы Шеффле и Замтер, если бы им пришлось коснуться этой темы; так говорит весь авторитетный мир, поскольку он перерос капуцинов. Но Ланге не знал как следует социал-демократов, иначе ему было бы известно, что и в этом пункте они дополнили механистическое миросозерцание.		))
«Большой недостаток Гегеля по сравнению с Кантом, — говорит Ланге, — состоит в том, что он совершенно утратил мысль о более общем, нежели человеческий, способе познания вещей». Итак, Ланге сожалеет о том, что Гегель не спекулировал на сверхчеловеческом познании, а мы на это ответим реакционный лозунг «назад к Канту!», который теперь раздается со всех сторон, исходит из чудовищной тенденции — повернуть назад науку и подчинить человеческое познание «более общему способу познания». В ней заметно желание опять отказаться от уже завоеванного господства человека над природой и достать для старого пугала из кладовой корону и скипетр, чтобы вновь воцарилось суеверие. Философское стремление нашего времени состоит в сознательной или бессознательной реакции против явно растущей свободы народа.	\|\| \|\|\|	NB NB
Достаточно лишь немного вникнуть в метафизическую мысль о «границах познания», которая проходит красной нитью через всю знаменитую книгу Ланге и так часто повторяется современными учеными, чтобы сейчас же признать ее бессмысленной фразой. «Атомы не могут быть поняты, и сознание не может быть объяснено». Но ведь весь мир состоит из атомов и сознания, из материи и духа. Если и то и другое непонятно, то что же остается тогда рассудку понимать и объяснять? Ланге прав: собственно, ничего. Ведь наше понимание, как они полагают, вовсе не понимание, а только суррогат. Может быть, и те серые животные, которых обыкновенно называют ослами, лишь суррогаты ослов, а настоящих ослов нужно искать среди более высокоорганизованных существ...	\|\|\|	NB
Свет познания делает человека господином природы. С его помощью человек может летом иметь лед, а зимой — плоды и цветы лета. Но всегда это господство остается ограниченным. Все, что человек может сделать, он может сделать только с помощью естественных сил и материалов.	\|\|\| ))	NB

[261] Как в техническом производстве явления природы предстают в своем телесном виде, так в науке изменения природы являются нам с своей духовной стороны. Как производство оставляет в конечном счете неудовлетворенной преувеличенную потребность в творчестве, так наука, или «познавание природы», не удовлетворяет всецело

450

нашей преувеличенной потребности в причинном объяснении. Но как благоразумный человек не будет жаловаться на то, что мы для творчества вечно нуждаемся в материале и из ничего, из благих желаний ничего не можем сделать, так и тот, кто вникнет в природу познания, не захочет выйти за пределы опыта. Как для творчества, так и для познания, или объяснения, нам нужен материал. Поэтому никакое познание не может выяснить, откуда материал происходит пли берет начало. Мир явлений, или материал, это — нечто примитивное, субстанциальное, не имеющее ни начала, ни конца, ни происхождения. Материал имеется налицо, существование его материально (в более широком смысле этого слова), и человеческая способность познавать или сознавать — часть этого материального существования, которое, как и всякие другие части, может выполнить только одну определенную, ограниченную функцию, а именно познание природы...

С того времени, как четвертое сословие выдвинуло свои притязания, наши официальные ученые вынуждены проводить консервативную, реакционную политику. Теперь они упорствуют, хотят узаконить свое заблуждение и пятятся назад к Канту. Пусть с покойным Ланге это случилось во время одной невинной, но полной ошибок экскурсии; но многие его последователи — хитрые иезуиты, пользующиеся работой своего предшественника как хорошим средством против нового общества и принуждающие нас довести критику разума до самых его корней.

|||

Все, что мы воспринимаем, говорят неокантианцы, можно воспринимать только через очки сознания. Все, что мы видим, слышим, чувствуем, должно к нам прийти через ощущения, следовательно через душу. Поэтому мы не можем воспринимать вещи в их чистом, истинном виде, а только так, как они являются нашей субъективности. По Ланге, «ощущения суть материал, из которого создается реальный внешний мир». «Основной вопрос, о котором идет речь (т. II, стр. 98), можно определить совершенно точно. Это своего рода яблоко грехопадения, по Канту: отношение между субъектом и объектом в познании».

Так подсовывают собственную вину послекантовской философии. Вот что говорит Ланге: «По Канту, наше познание вытекает из взаимодействия обоих (субъекта и объекта), — бесконечно простое и все же часто игнорируемое положение. Из этого взгляда вытекает, — продолжает Ланге, — что наш мир явлений не только продукт нашего представления, но результат объективных воздействий и субъективного их изображения.

451

Не то, что отдельное лицо так или иначе познает благодаря случайному настроению или несовершенной организации, а то, что человечество в целом должно познавать благодаря своей чувственности и рассудку, Кант называл в известном смысле объективным. Он называл такое знание объективным, поскольку мы говорим только о нашем опыте; напротив, он называл его трансцендентными ли, иными словами, ложным, если мы распространим такое знание на вещи в себе, то есть на абсолютные, независимо от нашего познания существующие вещи»...

|||

Objectiv* по Канту

Да, материалисты до сих пор не потрудились учесть субъективный элемент нашего познания и принимали без критики чувственные объекты за чистую монету. Эта ошибка должна быть исправлена.

|||

Примем мир за то, что он есть по Канту: за смесь субъекта и объекта, но будем стоять на том, что весь мир — одна смесь, одно единство; признаем также, что это единство диалектично, т. е. составляется из своей противоположности, из смешения или множественности. И вот во множественности мира есть вещи, как доски, камни, деревья и кучи глины, которые безусловно называют объектами. Я говорю: «их называют», но еще не говорю, что они — объекты. Есть также вещи, как цвета, запахи, теплота, свет и прочее, объективность которых уже более сомнительна; затем идут вещи, которые отодвинуты еще дальше, как физическая боль, жажда любви и весенние чувства, которые безусловно субъективны. Наконец, есть еще объекты, которые являются более субъективными и самыми субъективными, в сравнительной и превосходной степени, как случайные настроения, сны, галлюцинации и т. п. Здесь мы подходим к самой сущности вопроса.

Материализм одержал победу, раз должно быть признано, что сновидение — действительный, несомненный, хотя и считающийся субъективным, процесс. Мы готовы в таком случае присоединиться к «критическим» философам, утверждающим, что доски и камни, все те вещи, которые называют несомненными объектами, также воспринимаются нашими органами зрения и осязания, следовательно они не чистые объекты, а субъективные явления.	((((
Мы охотно признаем, что уже мысль о чистом объекте, или «вещи в себе», — несуразная мысль, которая, так сказать скосила глаза в другой мир.	\|\|\|\|	NB

____________

* объективное. Ред.

452

Различие между субъектом и объектом относительно. Оба они одного рода. То, что мы воспринимаем способностью понимания, мы воспринимаем как часть целого и как целую часть...

[268—272] Осознание этой диалектики освещает и вполне разъясняет мистическое стремление искать истину за видимостью, то есть за каждым предикатом искать субъект. Только при неумении диалектически оперировать понятиями это стремление может принять настолько ложное направление, что будет искать субъект вне предиката, истину вне явлений. Критическая теория познания должна познать сам инструмент опыта как нечто опытное, а поэтому разговоры о том, чтобы выйти за пределы всякого опыта, становятся бессмысленными.

Если современные философы во главе с историком материализма, подойдя к самой сущности вопроса, заявляют, что мир — это явления, т. е. объекты познания природы, что это познание имеет дело с изменениями, но что мы ищем еще высшего познания или вечных, существенных объектов, то становится ясно, что это — или обманщики, или глупцы, которые не довольствуются изучением всех песчинок кучи песка, а за всеми песчинками ищут еще какую-то не имеющую песчинок кучу песка.

Кто совершенно порвал с нашей юдолью плача — миром явлений, пусть усаживается вместе со своей бессмертной душой в огненную колесницу и отправляется на небо. Но кто хочет остаться здесь и верить в спасительность научного познания природы, тот должен довериться материалистической логике. А ее § 1 гласит: интеллектуальное царство — только от мира сего, а § 2: деятельность, которую мы называем познанием, пониманием, объяснением, может заключаться в классификации породам и видам этого чувственного мира, проникнутого единством бытия; она не может заниматься ни чем иным, кроме формального познания природы. Другого познания не существует.

|||

Но вот является метафизическое стремление, которое не довольствуется «формальным познанием» и хочет — само не зная как — познавать. Ему кажется недостаточным точно классифицировать при помощи ума данные опыта. То, что естествознание называет наукой, для него лишь суррогат, жалкое, ограниченное знание; он требует неограниченного одухотворения, так, чтобы вещи совершенно растворились в понятии. Но почему же это милое стремление не хочет понять, что оно только ставит чрезмерные требования? Мир не происходит из духа, а наоборот. Бытие не есть вид интеллекта, а наоборот, интеллект — вид эмпирического существования. Бытие есть то абсолютное, что вездесуще и вечно; мышление — это только особая, ограниченная форма его...

453

Наука или познание не должны заменять жизни, жизнь не может исчерпываться наукой, потому что она есть нечто большее. Поэтому познанием или объяснением нельзя преодолеть никакой вещи. Никакая вещь не может быть вполне познана: эта вишня — так же мало, как это ощущение. Если я изучил и понял вишню по всем требованиям науки — ботанически, химически, физиологически и т. д., то все же я действительно ее узнал лишь после того, как одновременно воспринял: увидел, потрогал и проглотил ее...	\|\|\|\|	NB Erscheinungenund Wesen* \\
Скудной философской критикой, неистовствующей в настоящее время, человеческий рассудок изображается как жалкий бедняк, способный объяснить только поверхностные явления вещей, истинное же объяснение для него якобы закрыто, сущность вещей для него непостижима. И возникает вопрос: имеет ли каждая вещь свою особую сущность, бесконечное множество этих сущностей или весь мир только одно целое? Тут легко видеть, что наша голова обладает способностью все приводить в связь, суммировать все части и делить все суммы.		)))
Все явления интеллект делает сущностями, а сущности познает как явления единой великой сущности - природы. Противоречие между явлением и сущностью - совсем не противоречие, а логическая операция, диалектическая формальность. Сущность Вселенной есть явление, а ее явления выражают сущность.	\|\|\|\|	NB
Поэтому, да здравствует это стремление, эта метафизическая потребность за всякой видимостью искать сущность, но при том условии, если она признает «формальное познание природы» единственно разумной практикой науки. Стремление выйти за пределы явлений к истине и сущности есть божественное, небесное, т. е. научное стремление. Но оно не должно хватать через край; оно должно знать свои границы.	\|\|	NB
Оно должно искать божественное и небесное в земном и преходящем и не отделять своих истин и сущностей от явлений; оно должно только искать субъективных объектов и относительной истины.	\|\|\|	NB
С последним согласятся, пожалуй, и старые и новые кантианцы, мы не можем только согласиться с их мрачным смирением, с тем взглядом, который они украдкой

______________

* - Явления и сущность. Ред.

454 В. И. ЛЕНИН

NB	\|\|\|	бросают на высший мир и которым они сопровождают свое учение. Мы не согласны с тем, что «границы познания» перестанут быть все-таки границами, причем вера постоянно сопровождает неограниченный рассудок. Их разум говорит: «Где имеются явления, там должно быть также нечто трансцендентное, что является». А наша критика говорит: «То, что является, и есть само явление; субъект и предикат однородны»...
	((	Монистическое миросозерцание естествоиспытателей - естествоиспытателей в более узком смысле слова - недостаточно...
NB	\|\|	Монистическим наше воззрение может стать лишь благодаря материалистической теории познания.
		Как только мы поймем в общем отношение между субъектом и предикатом, нельзя будет более отрицать, что наш интеллект - это вид или форма эмпирической действительности. Материализм, правда, уже давно установил это кардинальное положение, но оно осталось голым утверждением, скорее предвосхищением. Для доказательства необходим общий взгляд, что наука вообще не хочет и не может хотеть ничего иного, кроме классификации чувственных наблюдений по родам и по видам. Расчленение или расчлененное единство, это - все, что она может и чего она желает.
NB	\|\|	Дикари обожествляют солнце, луну и другие вещи. Цивилизованные люди сделали дух богом, а способность мышления своим фетишем. В новом обществе этого не должно быть. Там люди живут в диалектическом общении, как множество в единстве; и свету познания также суждено будет стать орудием среди других орудий.

101: Marx über Dialektik*.	[101: Маркс о диалектике.]
256: Lange - erbarmlichste Zappelei in metaphysischer Schlinge.	[256: Ланге - жалкое барахтанье в метафизических силках.]
233: Hegel выше Дарвина в учении о развитии.	[233: Гегель выше Дарвина в учении о развитии.]

Замечания написаны не ранее февраля - не позднее октября 1908 г.

Печатаются впервые, по подлиннику

______________

* Текст на левой стороне страницы написан В. И. Лениным на обложке книги И. Дицгена; цифры указывают страницы книги Дицгена (см. настоящий том, стр. 390, 448, 443). Ред.

Ленин: революционер, мыслитель, человек

Сайт о жизни и деятельности В. И. Ленина

Иосиф Дицген. «Мелкие философские работы»

Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 29

ЗАМЕЧАНИЯ И ПОМЕТКИ НА КНИГАХ

ИОСИФ ДИЦГЕН.

«МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»²⁰³

НАУЧНЫЙ СОЦИАЛИЗМ

РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ШЕСТЬ ПРОПОВЕДЕЙ

МОРАЛЬ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ДВЕ ПРОПОВЕДИ

ФИЛОСОФИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

СЕМЬ ЛЕКЦИЙ

НЕПОСТИЖИМОЕ

ОСНОВНОЙ ВОПРОС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ

НАШИ ПРОФЕССОРА НА ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ

ЭКСКУРСЫ СОЦИАЛИСТА В ОБЛАСТЬ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

«В ГЛУБИНЫ ПРИРОДЫ HE ПРОНИКНУТЬНИ ОДНОМУ СМЕРТНОМУ ДУХУ»

АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНАИ ЕЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ

МАТЕРИАЛИЗМ ПРОТИВ МАТЕРИАЛИЗМА

ДАРВИН И ГЕГЕЛЬ

СВЕТ ПОЗНАНИЯ

Ленин: революционер, мыслитель, человек

Сайт о жизни и деятельности В. И. Ленина

Иосиф Дицген. «Мелкие философские работы»

Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 29

ЗАМЕЧАНИЯ И ПОМЕТКИ НА КНИГАХ

ИОСИФ ДИЦГЕН.

«МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»203

НАУЧНЫЙ СОЦИАЛИЗМ

РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ШЕСТЬ ПРОПОВЕДЕЙ

МОРАЛЬ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

ДВЕ ПРОПОВЕДИ

ФИЛОСОФИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

СЕМЬ ЛЕКЦИЙ

НЕПОСТИЖИМОЕ

ОСНОВНОЙ ВОПРОС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ

НАШИ ПРОФЕССОРА НА ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ

ЭКСКУРСЫ СОЦИАЛИСТА В ОБЛАСТЬ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

«В ГЛУБИНЫ ПРИРОДЫ HE ПРОНИКНУТЬНИ ОДНОМУ СМЕРТНОМУ ДУХУ»

АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНАИ ЕЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ

МАТЕРИАЛИЗМ ПРОТИВ МАТЕРИАЛИЗМА

ДАРВИН И ГЕГЕЛЬ

СВЕТ ПОЗНАНИЯ

«МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»²⁰³