253

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ ЦК РКП(б) НА IX ВСЕРОССИЙСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ РКП(б)
И ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ПО ИТОГАМ ОБСУЖДЕНИЯ ОТЧЕТА¹

22 сентября 1920 г.

Товарищи, естественно, что в докладе, который приходится делать в такой момент, центром тяжести должна быть война с Польшей и все те перипетии, которые мы пережили за это время. Позвольте начать несколько издалека: с^1* того периода, когда эта польская война еще не стала фактом.

Вы знаете, что перед польской войной мы отнеслись к вопросам с чрезвычайной осторожностью и предложили полякам, польской буржуазии самым торжественным образом специально даже в манифесте от имени Ц[ентрального] И[сполнительного] Комитета] мир², на условиях в высшей степени выгодных для них, поляков, мир, невыгодный для целого ряда рабочих и крестьян, народностей, которые^2* были под игом польских помещиков и буржуазии. Мы предложили мир на основании линии Пилсудского, т.е. той линии, на которой поляки стояли до начала наступления 26 апреля текущего года, т.е. линии, по которой они получали всю Белоруссию и порядочный кусок Украины, потому что они имели тогда Волынскую губернию, много восточнее³* от Ровно, которые они отбили у нас теперь. На этой линии мы соглашались заключить мир, считая мирную хозяйственную работу, на которую мы перевели жизнь армии и жизнь десятков тысяч рабочих и крестьян, гораздо выше, чем возможность военными успехами освободить Белоруссию и часть Украины или восточную Галицию. Здесь, в международном политическом и экономическом отношениях многократно подтверждалось и будет подтверждено это именно то, что наша новая дипломатия совершенно необычная, непредвиденная в истории монархических и буржуазных государств, никоим образом не может быть еще принята в остальных странах, что, когда большевики выступают с прямым заявлением, никто решительно ни в одном государстве не способен понять, что мы действительно ведем дипломатию на почве открытых заявлений и приемов особой дипломатии, т.е. большевики говорят: «мы готовы признать линию Пилсудского», значит большевики непомерно слабы, а уступка непомерно велика^4*. Мы поддержали самый бешенный шовинизм польской буржуазии и помещиков, самый бешенный шовинизм во Франции и других империалистических странах, которые все рассуждали, что в обычной дипломатии такой вещи не может быть. Разве это делается так? Это есть слабость. Таким образом наступление было решено не только поляками, но и Францией, в силу того, что мы совершенно необычно сказали напрямик: ради того, чтобы избежать войны, мы готовы на отступление, а в переговорах, которые вел Мархлевский раньше, будучи формальным представителем Красного Креста Польши, в этих переговорах такая линия, как предварительное условие мира, — громадные уступки³. Эта уступка была принята как наша слабость и повела к войне. Вы помните начало войны, которая дала полякам успех, до завоевания Киева, они владели по предварительным подсчетам территорией с населением до 4 миллионов. Вы помните, после этого успеха, группировка войск дала успех и наши войска, перейдя в наступление, быстро дошли до главнейшей линии Польши.

Здесь начинается крупный переворот в истории польской войны, который на деле оказался поворотом мира. С этого нужно начать, чтобы выяснить дальнейшую историю, и перейти к самому главному, что притягивает теперь каждого партийного человека, самый злободневный вопрос, это именно то глубокое поражение, катастрофическое поражение, которое мы потерпели в результате всего развития операции.

12 июля, когда наши войска в непрерывном наступлении, пройдя уже громадное пространство, подходили к этнографической границе Польши, Английское правительство [в] лице Керзона обратилось к нам с нотой, требующей, чтобы мы остановили наши войска на линии 50 верст от этнографической границы Польши на условиях заключения мира по этой линии⁴. Эта линия шла по линии Белосток — Брест-Литовск и отдавала нам Восточную Галицию. Так что линия эта была нам очень выгодна. Эта линия называлась линией Керзона. И вот тогда перед нами встал основной вопрос. Цека должен был принять важнейшее решение. И это является исходным пунктом, к которому в моем докладе придется возвращаться, чтобы дать оценку важнейшего и основного вопроса. Перед нами стоял вопрос — принять ли это предложение, которое давало нам выгодную границу и таким образом встать на позицию, вообще говоря, чисто оборонительную, или же использовать тот подъем в нашей армии и перевес, который был, чтобы помочь советизации Польши. Здесь стоял коренной вопрос об оборонительной и наступательной войне и мы знали в Цека, что это новый принципиальный вопрос, что мы стоим на переломном пункте всей политики Сов[етской] власти.

До сих пор, ведя войну с Антантой, потому что мы великолепно знали, что за каждым частичным наступлением Колчака, Юденича стоит Антанта, мы сознавали, что ведем оборонительную войну и побеждаем Антанту, что победить окончательно Антанту мы не можем, что она во много раз сильнее нас. И мы только старались использовать возможно шире образовавшиеся щели между разными государствами Антанты, для того чтобы вовремя оборониться. История с Юденичем и Деникиным показала нечто невиданное, невероятное, с точки зрения подсчета сил, мы разбили их по частям, и умнейшие всемирные политики не только зарвавшиеся с точки зрения колониальной, как Англия, зарвавшаяся Франция, заботящаяся о своих миллиардах бывшего царского дома (а там еще есть такие странные люди, которые надеются на их возвращение); не только такие зарвавшиеся политики, которые думают что-либо захватить от России, не только крупные политики, заинтересованные в России, но и незаинтересованные непосредственно, они оказались в состоянии распада, они, будучи во сто раз сильнее нас, не реализовали эту возможность, потому что распались внутри себя, потому что ни одного шага не могли сделать, не могли решить простую задачу соединения трех-четырех элементов, соединить, согласовать три-четыре могущественных державы, имея бесконечный перевес в сравнении с нами не только в смысле финансов, но и в смысле флота и в другом. У нас не было ничего, а они не могли соединить себя даже в финансовом отношении, что давало нам выигрыш. И это было в то время, как вся буржуазия кипела бешенством и ненавистью против большевизма, и оказалось, что мы сильнее их. Они пускали неприятеля по частям, крича о том, что они не желают вернуть царя, они не могли помешать чисто монархической политике Юденича и Деникина и таким образом отталкивали от себя тот элемент, который должен был быть за ними (мужицких, кулаческих элементов).

И вот, значит, в сумме получилось то обстоятельство, что у нас созрело убеждение, что военное наступление Антанты против нас закончено, оборонительная война с империализмом кончилась, мы ее выиграли. Польша была ставкой. И Польша думала, что она, как держава с империалистскими традициями, в состоянии изменить характер войны. Значит, оценка была такова: период оборонительной войны кончился. (Я прошу записывать меньше. Это не должно попадать в печать.) С другой стороны, наступление показывало нам, что при бессилии Антанты военным путем задавить нас, при бессилии ее действовать своими солдатами, она может только толкать на нас отдельные маленькие государства, не представляющие военной ценности, и держащие у себя помещичье-буржуазный порядок, только ценой тех мер насилия и террора, которые им предоставляет Антанта. Нет сомнения, что тот меньшевистский демократический капитализм, который держится еще во всех пограничных с Россией государствах, образованных из прежнего состава бывшей Российской империи, начиная с Эстонии, Грузии и т.д., он держится при помощи того, что доставляет Англия. Она дает пушки, солдат, обмундирование, деньги, чтобы держать в подчинении рабочих. Перед нами встала новая задача. Оборонительный период войны со всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной⁵. Мы их побили, когда они на нас наступали, мы будем пробовать теперь на них наступать, чтобы помочь советизации Польши. Мы поможем советизации Литвы и Польши, так говорилось в нашей резолюции, когда эта резолюция выносилась в Центральном комитете, у нас не было недостатка в понимании несколько неуклюжего характера этой резолюции в том смысле, что против нее будто бы нельзя голосовать. Как можно голосовать против помощи советизации? Если же мы сравним наше отношение к Польше с нашим отношением к Грузии и Латвии, то разница станет совершенно ясна. Мы не принимали резолюции, что военным путем поможем советизации Грузии или Эстонии. Мы принимали резолюцию обратную, что не помогаем. На этой почве был рад конфликтов с революционерами и коммунистами этих стран. Они держали полные горечи речи против нас, говоря, как можете вы заключать мир с белогвардейскими латышскими палачами, которые подвергли виселице и пытке лучших латышских товарищей, проливавших кровь за Советскую Россию. Эти речи мы слышали и от грузин, но не помогали советизации Грузии и Латвии. И сейчас этого сделать мы не можем, нам не до того. Спасение и укрепление Республики есть подавляющая задача. По отношению к Польше мы изменили эту политику. Мы решили использовать наши военные силы, чтобы помочь советизации Польши. Отсюда вытекала и дальнейшая общая политика. Мы формулировали это не в официальной резолюции, записанной в протоколе Ц[ентрального] к[омитета], и представляющей собой закон для партии и нового съезда, но между собой мы говорили, что мы должны штыками пощупать — не созрела ли социальная революция пролетариата в Польше? И здесь мы ставили практический вопрос, который, как оказалось, теоретически не вполне ясен для лучших коммунистических элементов международного товарищества, то есть Коммунистического Интернационала. Когда съезд Коминтерна был в июле в Москве⁶, это было в то время, когда мы решали в Ц[ентральном] к[омитете] этот вопрос. На съезде Коминтерна поставить этот вопрос мы не могли, потому что этот съезд должен был происходить открыто, в этом было его громадное, революционное, общеполитическое мировое значение, которое скажется во много раз больше, чем это было до сих пор.

На съезде этом были элементы, к каковым относятся немецкие независимцы⁷, которые теперь повели самую поганую политику против Советской власти. Выкинуть их в то время нельзя было. Нужно было показать перед всемирной коммунистической партией, что мы не хотим их пустить в наши рады. Таким образом, на съезде Коммунистического Интернационала мы должны были говорить открыто. Поэтому вопрос этот на конгрессе сознательно не затрагивался.

Переход к наступлению против союзников Антанты не мог быть там поставлен, потому что там была не та стадия развития, которая нужна для обсуждения этого вопроса. Мы должны были терпеть «Роте Фане»⁸, и мн[огие] другие не могут и мысли допустить, что мы своей рукой поможем советизации Польши. Люди эти считают себя коммунистами, но некоторые из них остаются националистами и пацифистами⁹. Конечно, коммунисты, которые пережили больше, [к] таковым относятся финляндские тов[арищи], и тени не оставили у себя от тех предрассудков. Говорю — не оставили, потому что они пережили более длинный период войны. Когда у меня была английская рабочая делегация и я говорил с ней, что всякий порядочный английский рабочий должен желать поражения Английского правительства, то они меня совершенно не поняли¹⁰. Они состроили такие лица, которые, я думаю, не может схватить даже самая лучшая фотография. В их головы совершенно не вмещалась та истина, что в интересах международной революции английские рабочие должны желать поражения своего правительства.

Те факты, что [в] Польше хорошо развито пролетарское население и лучше воспитан сельский пролетариат, эти факты говорят нам: ты должен помочь им советизироваться.

И вот та стадия, на которой нас застали события и на которой стала наша партия. Это было важнейшим переломом не только в политике Советской России, но и в политике всемирной. До сих пор мы поступали как единственная сила против всего мира, мечтая только о том, как бы уловить щелки между ними, чтобы противник не мог нас раздавить, а теперь мы сказали: мы теперь покрепче стали и на каждую вашу попытку наступления мы будем отвечать контрнаступлением, чтобы вы знали, что вы рискуете не только тем, что вы просадите несколько миллионов, как вы просадили на Юденича, Колчака и Деникина, но что вы рискуете тем, что за каждое ваше наступление будет расширяться область Советской республики. Россия до сих пор была только объектом, над которым мудрили и судили, как лучше ее разделить между Юденичем, Колчаком и Деникиным. А теперь Россия сказала: а мы посмотрим, кто сильнее в войне. Вот как встал вопрос. Это — перемена всей политики, всемирной политики. Тут историку придется отметить, что это начало нового периода.

Каковы же были результаты этой политики? Конечно, главным результатом было то, что сейчас мы оказались потерпевшими громадное поражение. Чтобы перейти к этому, я должен описать то, что этому предшествовало. Насколько нам удалось прощупать штыком готовность Польши к социальной революции? Мы должны сказать, что эта готовность мала. Прощупать штыком — это значило получить прямой доступ к польскому батрачеству и к польскому промышленному пролетариату, поскольку он остался в Польше. Промышленный пролетариат оставался в Варшаве, в Лодзи, в Домбровицах, которые от границы очень далеко. С другой стороны, чтобы действительно прощупать степень готовности пролетариата Польши, в первую голову промышленного и, во вторую голову, батрацкого, стоящего на базисе засилья, мы должны были очистить от польских буржуазных войск и занять не только районы Варшавы, но и те районы, где есть промышленный пролетариат. А эти районы начинаются еще раньше⁵*, чем Варшава, которую занять не удалось. Поэтому прощупать готовность Польши к социалистической революции удалось чрезвычайно мало. Мы встретили большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование. Нам не удалось прощупать действительного настроения пролетарских масс и в батрачестве, и в рядах промышленного пролетариата Польши.

Зато разыгралась такая картина в международной политике, которая представляет из себя нечто в высшей степени поучительное и которая явилась центром события. Подробнее во всех деталях одну сторону картины осветит тов. Каменев, который в Лондоне наблюдал отдельные перипетии¹¹. Нам не удалось прощупать развития и подготовления к социалистической революции пролетариата в Варшаве. Наше приближение доказало, что Польша нас победить не может, а мы очень недалеки от этого. Оказалось, что все это меняет международную политику. Мы, подходя к Варшаве, подошли настолько близко к центру всемирной империалистической политики, что мы стали ее делать. Это звучит непонятно, но история «Комитета действия»¹² в Англии доказала, с абсолютной точностью доказала, что где-то около Варшавы находится не центр польского буржуазного правительства и республики капитала, а где-то около Варшавы лежит центр всей теперешней системы международного империализма, и что мы стоим в условиях, когда мы начинаем колебать эту систему и делаем политику не в Польше, но в Германии и Англии. Таким образом, в Германии и Англии мы создали совершенно новую полосу пролетарской революции против всемирного империализма, потому что Польша как буфер между Россией и Германией, Польша как последнее государство останется всецело в руках международного империализма против России. Она является опорой всего Версальского договора¹³. Современный империалистический мир держится на Версальском договоре. Победив Германию, решив вопрос, — которая из двух всемирных могущественных групп английская или германская будет распоряжаться судьбами мира на ближайшие годы, империализм закончил Версальским миром. У них нет другого закрепления всемирных отношений, как политических, так и экономических, кроме Версальского мира. Польша — такой могущественный элемент в этом Версальском мире, что вырывая этот элемент, мы ломаем весь Версальский мир. Мы ставили задачей занятие Варшавы, задача изменилась и оказалось, что решается не судьба Варшавы, а судьба Версальского договора. Так вопрос был поставлен во всей немецкой буржуазной черносотенной и французской печати. Приближение наших войск к границам Восточной Пруссии, которая отделена коридором Польши, выходящим дальше на Данциг, указывает, что Германия вся закипела. Стали выходить известия, что десятки и сотни тысяч немецких коммунистов переходят наши границы, полетели телеграммы немецких коммунистических полков. Приходилось принимать решения помочь не публиковать и продолжать заявлять, что мы ведем войну. Когда теперь приходят газеты, не разделяющие взгляды большевиков, и рисуют положение Восточной Пруссии, получается чрезвычайно интересная картина, которая мне напоминает некоторые периоды русской революции 1905 года, когда в Германии появился средний тип черносотенца-революционера.

Тогда революция 5-го года в России делала первые крупные шаги, чтобы вскопать, поднять самые крупные и в то же время самые отсталые элементы крестьянства, и эту работу нам помогали делать черносотенные элементы, которые своей агитацией против нас старались поднять крестьянство, тогда эту агитацию вели черносотенные попы и офицерство, и получалось так, что это вновь возникающая черносотенная политическая организация впервые объединяла крестьян, привлекала их к организации, и эти поднятые крестьяне сегодня выступали с черносотенными требованиями, а назавтра требовали всей земли у помещиков. И вот такая же штука получилась теперь в Германии. Я не захватил с собою корреспонденцию одной германской антибольшевистской печати (которую я, конечно, не мог бы всю огласить за недостатком времени), в которой говорится, что вся Восточная Германия кипит, и все капписты¹⁴ (те, которые стояли за Каппа — нашего Корнилова), все эти капписты — за большевиков, и получается такая вещь, что когда говорят с неразвитым немецким парнем, который в политике ничего не понимает, то он колеблется и говорит, что придется вернуть Вильгельма, потому что нет порядка, и в то же время говорит рядом наоборот, что надо идти за большевиками. И мы видим, что Восточная Германия кипит, образовывается какой-то противоестественный блок во главе с генералами- корниловцами, которые как люди военного рассудка и у которых лозунг: только война с Францией во что бы то ни стало, все равно с кем и все равно в каких условиях; эти немецкие офицеры — люди политически неграмотные, не знающие, что война дает после себя определенные последствия (где им это понять), такому германскому офицеру надо 10 лет учиться в разных революциях, чтобы чему-нибудь научиться. И вот у них идея войны с Францией во что бы то ни стало. И таким образом получилось, что мы имели силу и значительную силу против Антанты.

И в то время мы Керзону ответили — вы ссылаетесь на Лигу Наций¹⁵. Но что такое Лига Наций? Она плевка не стоит. Еще вопрос: кто решит судьбу Польши. Вопрос может решиться не тем, что скажет Лига Наций, а тем, что скажет красноармеец. Вот что мы ответили Керзону, если перевести нашу ноту на простой язык¹⁶. И тогда в Германии это так и поняли, и получился противоестественный характерный блок, блок, который не был составлен по договору, не был нигде записан, проголосован, а блок, в котором капповцы и корниловцы, вся масса из патриотически настроенного элемента была вместе с большевиками. Вот какая проблема стояла тогда, и эту проблему не могли в то время решать немецкие коммунисты, не могли решать потому, что они сидели в то время здесь в Москве, сидели и решали самый примитивный вопрос относительно того, как создать элементы действительной коммунистической] партии в Германии, решали основной вопрос отношения к правым независимцам, у которых вожди были вроде нашего Мартова, а рабочие были большевистски настроены. Они были заняты решением этого всемирного вопроса, который возникает во всех странах. И в это время события в Германии перескочили все решения этих вопросов и наметился блок последовательных и крайних патриотов и коммунистов, признающих сознательно блок с Сов[етской] Россией. Получался блок такой, что во всемирной политике существуют только две силы: одна — Лига Наций, которая дала Версальский договор, а другая — Сов[етская] республика, которая этот Версальский договор надорвала и противоестественный блок Германии был за нас.

Тут оказался гигантский факт международной политики, которую я наблюдал по частям не раз и на которой мне приходилось останавливаться, когда я подводил итоги кампаниям Юденича, Колчака, Деникина и говорил об условиях заключения мира с Эстонией, Грузией и Латвией¹⁷. В международном масштабе оказалось не только то, что мы побили Колчака, Деникина и завоевали русское зажиточное крестьянство, антикоммунистическое, которое, между прочим, решило судьбы Колчака и Деникина, но мы завоевали мелкую буржуазию и крупную буржуазию маленьких стран, формально независимых, но задавленных Антантой. Это решило заключение мира с нами Эстонии¹⁸, первой страны, заключившей с нами мир. Она целиком буржуазная, она целиком в кармане английских и американских миллиардеров, она вся целиком была против мира с нами, и она с нами заключила мир, так солоно ей показался международный империализм.

В Германии коммунисты остались со своими лозунгами. Когда немецкие левые договорились до такой нелепости, что не нужно гражданской войны, а, напротив, нужна общенародная война против Франции, это была неслыханная глупость. Так ставить вопрос — это граничило с изменой. Без гражданской войны Советскую власть в Германии не получишь. Если ты заключишь блок с немецкими корниловцами, они тебя надуют. В Германии — слабая маленькая коммунистическая партия¹⁹ и сильная партия шей- демановцев²⁰, правых меньшевиков. Громадная пролетарская партия, во главе которой стоят наши мартовы. Политика между двух стульев.

И первым результатом было то, что к ряду мелких государств, которые все присоединились к нам, несмотря на всю свою ненависть к большевикам, рядом с расправами по отношению к своим большевикам — эстонским, финским, латвийским — они должны были заключать мир с нами и говорили, что в международном отношении нам, маленьким странам, ближе к советской большевистской России. Мы на деле доказали, что для Германии, где настроение масс, самых неразвитых и черносотенных, которые способны говорить: лучше Вильгельм, что в международном отношении другой силы для Германии, кроме как Советской России, нет. Национальные пожелания Германии состоят из двух величин, которые не различить политически — значит сделать громадную ошибку. Одна величина — сбросить Версальский договор, который их душит. С другой стороны, империалисты немецкие, которые присоединились к этому, говорили: мы не только сбросить хотим Версальский договор, а на самом деле они желали восстановления империалистической Германии. Не только к маленьким странам, но и по отношению к Германии, мы прощупали международное положение.

В моей речи при открытии на съезде Коминтерна²¹, которую я держал в Петрограде, мне пришлось говорить о международном положении и я говорил, что население на Земле сейчас до одного миллиарда и три четверти²², из них 1/4 миллиарда в колониях и три четверти миллиарда в тех странах, которые побеждены, значит в колониях 70%. Я говорил, что даже при таком грубом определении, если возьмем политику мировую, то 7/10 населения будет то, которое при правильной политике будет стоять за Советскую Россию. Тут могут спросить, как они могут стоять за Советскую Россию, когда они не коммунисты? А как же стояли за одно с нами Эстония и Грузия, хотя там расстреливают коммунистов?

Нашей международной политикой мы теперь доказали, что мы имеем союз всех стран, живущих под Версальским договором, а это 70% всего населения земли.

Если в Германии ограничились только тем, что только трепетали и ожидали, то в Англии положение сложилось иное. В Англии Керзон предъявил нам ультиматум, либо отойди, либо мы воюем. Они привыкли считать, что они, подписавшие Версальский мир, могут распоряжаться всем миром. Когда мы ответили на это, что мы Лиги Наций не признаем, то французские газеты писали: «дерзкий ответ»²³. Выражение из терминологии школьной комнаты, где учитель говорит ребятам, что вы ведете себя дерзко; в мировой политике такими терминами выражаться нельзя. Факт тот, что Лига Наций, как таковая себя не показала. Оказалось, что для того, чтобы воевать с нами, надо прежде спросить английского рабочего. В результате нашего заявления оказалось, что английский пролетариат поднялся на совершенно новую революционную ступень. Мы, стоя под Варшавой и не умея эту Варшаву взять и прощупать, какова готовность польского рабочего к рев[олюционному] действию, мы пощупали английских рабочих и подняли их на новую ступень революционного действия. Когда нам был предъявлен ультиматум, то английские рабочие, 9/10 из которых меньшевики самые злостные, ответили на это образованием Комитета действия. Английская пресса забеспокоилась, закричала, что это двоевластие, и она была права. Англия оказалась на той стадии в политических отношениях, [в] которых оказалась Россия после февраля 1917 года: наряду с правительством были советы, которые имели соглашательную комиссию и фактически каждый шаг правительства проверяли, когда буржуазия всего мира говорила, что так существовать нельзя, а вот теперь в Англии оказался Совет действия, и этот Совет действия помешал войне Англии против нас. Ничего из тех угроз, которые нам лорд Керзон предъявил, осуществить не удалось, и рабочее движение Англии поднялось на невероятно высокую ступень.

Комитет действия создал орган всей рабочей массы, политический центр, который стал рядом с буржуазным и который не идет согласованно с ним. Во главе этого Комитета действия состоят яркие меньшевики и яркие правые э[с]еры, те люди, которых мы в свое время гнали. Им нужен был 2-й съезд Коминтерна в Москве, где съехались представители всех стран. Только теперь издан полный текст резолюций, где эта политика принята в международном масштабе²⁴. И какое получилось соотношение? Говорят, что мы предложили условия неслыханные. Там теперь образовался раскол. Во всяком случае раскол между большевиками и меньшевиками во всех без исключения странах мира.

Во время, когда мы при помощи Коминтерна сделали то, что в десятки лет не могли сделать и в условиях полного раскола с международным империализмом, то в то время в Англии меньшевики и большевики соединились в Комитет действия, нам мучительно приходилось разрешать задачи непомерной трудности. Прогресс рабочего движения стоит того, что[бы] идейно расколоться с меньшевиками и чтобы в то [же] время действовать вместе с ними в Совете действия.

На первый взгляд это кажется противоречием и оппортунизмом, но мы говорим: вам придется продолжать опять русскую революцию в основных чертах. Комитет действия в Англии совершенно похож на наш В[сероссийский] Ц[ентральный] И[сполнительный] К[омитет] тех времен, когда в нем решали дела Гоц, Дан и пр[очие], это есть объединение всех рабочих без различия партий меньшевиков, большевиков. Такое объединение, которое конкурирует с буржуазным правительством, в котором меньшевики вынуждены выступать как большевики. Мы понимаем, что манифест 17-го года, который выпустили меньшевики и с[оциалисты]-р[еволюционеры] первого созыва, говорил, что война — империалистическая, давайте защищать меньшинство²⁵. Они запутались, а массу подвели к нам, и, таким образом, Плеханов был прав.

Они говорят: мы за конституционную демократию, а вы за демократию частичную. Есть еще Комитет действия, но это крайний случай. Это вещь, которую нам пришлось читать, потому что это отношение самой империалистической страны [с] необычайно прочными традициями меньшевизма. Если у нас меньшевизм насчитывает историю в течение 15-20 лет, там все профорганизации сплошь с демократической системой, во главе которой стоят меньшевики. Она была вся разрушена английскими меньшевиками и им пришлось наступать на метод диктатуры пролетариата. Мы получили возможность сказать английским, французским рабочим, что вы должны их научить быть коммунистами. Коминтерн научил этому. Английская политика начинает учить французскую.

Вместе с тем вы должны научиться на почве массовых организаций блокироваться с английскими большевиками, когда они вынуждены выступать конституционно, чтобы английская масса научилась этому на деле. Нам трудно было решать и мы в России сами мучительно переживали, сколько раз нужно будет, чтобы меньшевики и с[оциалисты]-р[еволюционеры] надули русских рабочих, чтобы они перестали им верить. Они надували русс[ких] рабочих до Февральской революции²⁶, надували от мая до июльского наступления²⁷, надували еще раз и, наконец, к октябрю русский рабочий созрел настолько, что не позволил себя больше надувать. Сколько раз потребуется надувать английских рабочих английским меньшевикам, этого ни в какой книжке не написано и написать нельзя. Это будет видно, но английские большевики должны уметь все время стоять вместе с массами, просвещать их, показывать, говорить им: вот вас опять надувают, вот вас еще раз надули. И в процессе теперешних событий в Англии мы видим, и тов. Каменев резюмирует свои впечатления²⁸, что английские меньшевики уже чувствуют себя как правительство, они знают, что буржуазному правительству в Англии не усидеть, что оно будет свергнуто. Они видят перед собою правительственный пост. «Милости просим, но и вы с этого правительственного поста слетите так же, как слетело ваше буржуазное правительство и слетите так, что уже больше на него не заберетесь».

Вот итог нашей международной политики и складывающихся отношений в Западной Европе.

А теперь я должен перейти к главному и печальному [выводу], который из этого итога теперь получился. Нас на фронте отбросили так, что мы отлетели настолько, что бои идут под Гродно, и поляки подходят к линии, под которой раньше Пилсудский хвастал, что он придет к Москве. И что осталось только хвастовством. Нужно сказать, что несмотря на то, что нас отбросили, наши войска все-таки проделали чудеса, их откинули на сотни [верст] к востоку и к западу, но до того места, на котором мы предлагали раньше мириться Пилсудскому, их не откинули. И теперь Пилсудский пойдет на мир в худших для него и в лучших для нас, чем наше первое предложение, условиях. Но все-таки мы потерпели огромное поражение, колоссальная армия в 100 000 или в плену, или в Германии. Одним словом гигантское, неслыханное поражение.

Что же это значит? Это значит, что несомненно была допущена ошибка, ведь мы имели на руках победу и мы ее выпустили. Значит — была ошибка. Перед каждым этот вопрос вставал, и мы в Цека находили ответ: в чем ошибка? где она и следует ли ее найти? Ошибка, ясно, должна быть или в политике, или в стратегии войны. Но вы знаете, что стратегия и политика неразделимо связаны. Нам во время гражданской войны, Политбюро приходилось решать чисто стратегические вопросы, настолько чисто стратегические вопросы, что мы смотрели друг на друга с улыбкой, как же так мы превратились в стратегов? среди нас были даже люди, которые издалека войны не видали, но несмотря на это приходилось заниматься стратегией, потому что стратегия подчинена политике и одно с другим связано неразрывно. Теперь, как в эпоху юденического, деникинского наступления, не раз решались нами чисто стратегические вопросы, нас уже не удивляло это. Но теперь надо помнить, что всякая стратегия — ни что иное, как политика.

Где же теперь искать ошибку? Возможно ошибка политическая, возможно и стратегическая. Отнюдь не претендую ни малейшим образом, что знаю военную науку, многое, заранее прошу извинения перед товарищами, которые знают эту науку теоретически и практически, я буду разбирать с точки зрения, где искать возможно ошибку политическую или стратегическую.

Я сейчас скажу, что Цека вопрос этот разбирал и оставил его открытым. Мы для того, чтобы поставить этот вопрос на исследование, для того, чтобы решить его надлежащим образом, мы должны дать для этого большие силы, которых у нас нет, потому что будущее захватывает нас целиком, и мы решили — пусть прошлое решат историки, пусть потом разберутся в этом вопросе. К этому мы пришли. Ошибка — либо в политике, либо в стратегии, либо там и тут. Возможна ошибка в ответе на ноту Керзона 12/VI, когда мы сказали: просто, наплевать на Лигу Наций, идем вперед.

Само собой разумеется, мы определяли при неправильном определении. От революционеров, находящихся в условиях трудной политики, привыкших победоносно решать вопросы, когда есть неслыханный героизм и подъем масс, требуется правильное определение. Мы, решая этот вопрос, предопределяли общую наступательную линию. В основе эта линия была, — мы убеждены в этом, — верна, в основе она была цела и действительно совпала с новым периодом всемирной истории, когда Россия, бывшая до сих пор объектом решения задачи — Юденич или Колчак ее скушают и чем закусят — она определяла внутреннюю политику Англии. И вот тут, может быть, следовало бы ответить иначе. Мы говорили, что в основе принимаем предложение Керзона, но будем торговаться. И мы торговались на основе нашего решения до тех пор, пока Каменеву не пришлось, по независящим обстоятельствам, поторговаться так, что его оттуда выгнали²⁹. Мы получили помощь Комитета действия, так что в конце концов выиграл Каменев, а не Ллойд Джордж. Может быть, мы должны были бы ответить так: принимаем в основу, что остановимся на 50-й версте или на той границе, которую вы даете. Это определяется условиями военных фронтов. Получая Восточную Галицию, мы имели базу против всех современных государств. При таких условиях мы становились в соседство с Прикарпатской Русью, которая кипит больше, чем Германия, и является прямым коридором в Венгрию, где небольшого толчка достаточно для того, чтобы вспыхнула революция. Мы сохраняли в международном масштабе ореол страны, которая непобедима, и является великой державой. Это большая похвала.

Но тут вырисовывалась другая политика. Мы тогда не получили бы того кипения, которое было; наверное, мы не получили бы Комитета действия, мы не получили бы перехода всей английской политики, пролетарской и буржуазной на новую стадию. Но мы выиграли бы прочную, спокойную, твердую базу для операций против срединной Европы через намеченные границы. Возможно, повторяю, что здесь была политическая ошибка, за которую отвечает Ц[ентральный] к[омитет] вообще, и за которую каждый из нас берет на себя ответственность. Это является основной ошибкой. Стратегия подчинена политике.

Возможно другое объяснение, которое состоит в том, что поскольку Ц[ентральный] к[омитет] определил линию политики, поскольку он определил положение всех советских органов, поскольку он определил рамки, за которые наше командование выходить не могло. Вы дали задание помочь советизации, перейти этнографическую границу и держать границу с Германией от того места, где мы стояли, от Белостока. Могла развернуться стратегия, видоизменяющая свои стратегические условия и задачи. Возможно рассуждать так, что стратеги должны точно приводить в исполнение решение задачи. Но одно дело — разговоры, мотивы, настроения, а другое дело — решения. Разговаривать можно, но если ты не проводишь решения, порядочный нарком, тебя выгонят или в тюрьму посадят. Без этого сознания мы давно бы все рассыпались. Тут стратегия, может быть, даст понять и сказать: а наступать-то у нас не хватит сил и, пройдя 50 или 100 верст, остановившись тут, мы стояли бы в этнографической Польше, мы имели бы верную обеспеченную победу. Мы теперь уже наверняка, если бы тогда остановились бы, имели бы теперь мир, абсолютно победоносный, сохранив весь тот ореол и все то воздействие на международную политику. Возможно, что стратегическая ошибка была.

Вот в каких пределах идут в основных линиях те всякие ошибки, в которых естественно вращалась мысль в Центральном комитете. Вы увидите, почему в Центр[альном] комитете получилось преобладание мнения, что нет, комиссию по изучению условий наступления и отступления мы создавать не будем. Чтобы изучить этот вопрос, у нас нет на это сил. У нас сейчас ряд других вопросов, которые требуют немедленного решения. Мы ни одной, даже второклассной силы на то, дать не можем. И нам надо решать другие вопросы, сложнейшие вопросы политики и стратегии, ибо мы помним, как мы добивали Деникина, гнали его к Донецкому району, и, не сумев добить его чуточки, докатились обратно до Орла. Мы видели, как мы воевали с Колчаком. Когда его догнали до Уфы и тогда, когда он нас обратно погнал до Самары, то в это время вся европейская печать назначила новый срок падения Москвы и Петрограда.

Любопытно, я вчера видел одно американское издание³⁰, где некоторые люди в небольшом издании собирали полные сведения о том, что писали лучшие американские газеты про Россию. Лучшей агитации для большевиков нельзя себе представить. Они изучают, сколько раз назначалось падение Москвы и Петрограда. Эта маленькая брошюрка состоит из того, что американские газеты говорили от октября 17 года и до 20 года, и в двух словах, что из этого вышло; лучше, успешнее, чем эта краткая история наступления нет, мы постараемся издать [ее] по-русски.

Вы помните, как про нашу Красную Армию [писали] после ста пятидесяти верст поражений, как она добила Колчака. Она делала невозможное, как мне рассказывал товарищ из Красной Армии, перед этой остановкой за 50 верст под Челябинском, когда она пришла в состояние негодности. Товарищ Смирнов говорил: «Посмотрите на русского солдата, если бы мы не пошли вперед, мы [не] мобилизовали [бы] новых. При отчаянном положении, в смысле обуви, переход был невозможен, это проделывали герои, которые могут делать чудеса по природе». Красноармеец начал делать чудеса. Он прошел 80 верст, дойдет ли он еще 00 или нужно остановить за 00 верст, потому что он дальше не дойдет, эта задача стратегическая неслыханной трудности, новой стратегии. Вы видите, что мы пережили с Колчаком. Вы видите те элементы, те задачи, из которых Ц[ентральный] к[омитет] вынес свое заключение. Сам Цека, волнуясь непомерно тем, что мы сделали ошибку и потерпели поражение, исправлять эту ошибку, назначать комиссию мы не беремся. Нам надо решать вопрос текущей политики — переговоры в Риге³¹. Перед нами наступление в Гродно, а Врангель взял Александровск и наступает на Екатери- нослав. Надо напрячь все силы пережить этот вопрос и хорошо было бы каждую силу удвоить.

Этим вопросом занялись мы, и им я должен занять ваше внимание. Ясно, что польское наступление и врангелевское — это одно наступление Антанты. Она все ставит на карту. Сегодня пришло одно письмо от одного тов[арища]³², действующего в Англии, который говорит: настроение так меняется, ч[то] вчера немецкие формировцы⁶* были за большевиков, теперь за Антанту. Но мы видели перевороты и более крупные. Мы должны считаться с тем, какие теперь условия. По всей вероятности, зимняя кампания предрешена. Целый ряд признаков указывает, на что рассчитывает Польша и империалисты Антанты. Французы ставят ставку на Врангеля и говорят полякам: будьте уверены, если вы получите от большевиков такую границу, которая бы проходила не дальше Варшавы, ваше дело погибло. За нас стоит Врангель, а мы — твои единственные друзья. Политика не слишком важная. И французы, и поляки, и Врангель — не так-то просто привести эти три элемента в дружное действие, даже почти невозможно соединить три правительства, три силы против большевиков. Казалось бы, легко и достаточно это сделать, потому, что большевиков все ненавидят. Надо представить, как Пилсудский, Врангель и французские империалисты готовы отдать все силы, чтобы подавить большевиков. Все трое провозглашают против большевиков и не могут ничего сделать, хотя бы они были в десять раз умнее и взяли себе [в] десятки раз умнее людей — советчиков. Теперь с другой стороны, французы употребляют все усилия, чтобы поддержать Врангеля, и он одерживает успехи. Ему присылают подкрепления. С другой стороны, французы должны держать фронт польский и говорить: подождите, не заключайте мира. Польша — мелкобуржуазная, патриотическая и шовинистическая; представители партии ППС³³, партии помещиков и людовская — партия зажиточных крестьян, кулаков³⁴, они говорят: мы предпочитаем мир, потому что война несет разорение.

У Польши еще перед войной положение было полного кризиса и их представители говорили, что они выйдут из войны в финансовом отношении совершенно разоренными. Это правильно, потому что они прекрасно знают, что за эту войну придется платить, что Франция признает «священную частную собственность».

Снова уже есть сообщение, что 60 пароходов пришло опять к Польше. Не думаю, чтобы они с помощью этих 60 пароходов укрепили свое положение. Здесь тов[арищ], делавший нам доклад³⁵, сказал, что у поляков изменился социал[ьный] состав армии. У него это замечание прошло незаметно, а я его отмечаю, потому что в этом — вся суть. Если мы победили Колчака, Деникина, то мы их победили только потому, что у них изменился социал[ьный] состав армии, а Врангель сейчас чувствует себя твердо только потому, что у него состав армии офицерский. И он сам знает, что если он станет опираться на массы, он слетит так же быстро, как в свое время слетели Колчак и Деникин.

Поляки наступали на нас с армией первоначально исключительно из молодежи, которую целиком можно обработать, а теперь уже они взяли те возрасты, которые прошли войну гораздо более жестокую, теперь у них армия уже взрослых людей, — армия, которая состоит не из мальчишек, которых нельзя научить чему угодно. Поляки сейчас перешли ту грань, которую перешли в свое время Колчак и Деникин, грань, в которой была сначала максимальная победа, и грань, в которой обеспечено максимальное поражение. Вот какие условия сейчас в Польше, и при таких условиях мы все-таки говорим, что нам надо избежать зимней кампании, потому что [для] нас 10 тыс[яч] жизней русс[ких] рабочих и крестьян гораздо ценнее всего остального. Мы великолепно понимаем, что ставка поставлена большая, что мы сильны, что мы, беря Галицию, где сов[етский] строй обеспечен, беря Галицию, которая имеет связь с Чехословакией и Венгрией, где уже кипит, мы этим самым развиваем прямую дорогу революции. Из-за этого стоит повоевать, пренебрегать таким фактом нельзя. Но в то же время мы сознаем, что зимняя кампания потребует много жизней, и мы говорим: мы должны зимнюю кампанию избегнуть. Шансы на это невелики, потому что Врангель и Польша, как они не ругаются, у них все-таки один международный фронт. Но здесь мы пойдем наперерез, как это всегда мы делали. Мы пойдем наперерез всем прежним международным обычаям, мы хорошо знаем, что нам не поверят международные хищники, но есть тот и другой, который нам всегда поверит. А мы станем резать напрямик, и мы предлагаем от имени сессии В[сероссийского] Ц[ентрального] И[сполнительного] К[омитета] сказать, что зимней кампании мы не хотим, угодно подписать мир за 10 дней, и тогда мы отказываемся от Галиции и предлагаем границу значительно восточнее линии Керзона³⁶. Как для нас эти уступки не тяжелы, но для нас важнее избежать зимнюю кампанию, что мы укрепимся в области мирного строительства, но мы предлагаем это сделать в 10 дней. Но мы говорим, что для того, чтобы это сделать, надо чтобы ваша мелкая буржуазия, патриотически настроенная, рабочие победили вашу буржуазию и помещиков, а это возможно, потому что они сильны, потому что крестьянство всегда было патриотическим лакеем, — это неизбежно в силу экономического, в силу неизбежной частной собственности, это неизбежно и в политическом отношении, но во всяком случае шансы есть и во всяком случае частное совещание этих партий уже имело место с нами^7*. Представители этих партий говорили: мы знаем, что Варшаву и Польшу спасла не Антанта, они не могли нас спасти, ее спас патриотический подъем, а эти уроки не забываются.

Этот шанс мы хотим использовать. Мы назначаем громадные уступки и короткий срок, чтобы решить вопрос о зимней кампании. Зимней кампании мы хотим избежать, поэтому мы предлагаем полякам заключить мир сейчас же, мы ставим линию восточнее Брест-Литовска. Мы выиграем в военном отношении то, что обеспечим быструю победу над Врангелем. Это выигрыш достаточный. Мы должны по отношению к политике западно-европейской от первой попытки активной политики вернуться к последствиям. Последствия не так страшны. Последствия военные не означают последствий [для] Коммунистического Интернационала. Под шумок войны Коминтерн выковал орудие и отточил его так, что господа империалисты его не сломают. Развитие всех партий идет пока по-нашему, так, как предписано Коминтерном. Без всякого преувеличения можно сказать, что на этот счет мы можем быть спокойными. Дело сводится к темпу развития, к условиям развития.

Мы не в состоянии были одержать решающей военной победы, которая разбила бы Версальский мир. Мы имели бы перед собой разорванный Версальский договор всемирного торжествующего империализма, но мы этого сделать оказались не в силах. Основная политика наша осталась та же. Мы пользуемся всякой возможностью перейти от обороны к наступлению. Мы уже надорвали Версальский договор и дорвем его при первом удобном случае. Сейчас же для избежания зимней кампании надо идти на уступки. У меня сейчас нет под руками текста декларации, который предлагается партийной конференцией для утверждения и направления в сессию. Я изложил ее политическое содержание. Для того, чтобы избежать зимней кампании, мы назначаем полякам краткий 10-дневный срок. Шансы у нас невелики, но мы выиграем в обоих условиях. Мы показали нашему войску, что для избавления от трудностей зимней кампании мы сделали все. Для нас вопрос о территориальных границах — 20-степенный вопрос по сравнению с вопросом о скорейшем окончании войны. Мы дали условие, и как не трудна будет зимняя кампания, которую нам навяжут, вопреки нашему мирному предложению, мы все-таки ее кончим победоносно.

Я перешел границы положенного мне времени и сейчас очень коротко перейду к внутреннему положению. Мы кончим зимнюю кампанию победоносно несмотря на громадную усталость.

Мы успехи одержали большие, и мы становимся на такую почву, когда с точки зрения экономической ясно, что база, основа, фундамент получается, если мы возьмем хлеб. С 1917 — 1918 гг. было заготовлено 30 миллионов [пудов]. На следующий год - 110.

Мы обеспечены теперь, [потому] что у нас свыше трехсот миллионов пуд[ов] хлеба, а может быть и до 360 миллионов пудов. Значит, в месяц от 25 до 30 миллионов пудов. Эти цифры превышают те голодные цифры, в которых мы бились в голодные годы. Это база, располагая которой мы не будем с таким ужасом смотреть на цветные бумажки, на те миллионы, сотни миллионов, миллиарды, которые приходится каждый день подписывать и которые показывают, что эта база — игрушка — разорвана, что это остатки, обрывки совершенно старой буржуазной одежды⁸*.

А когда 260 миллионов пудов хлеба в год в руках государства, которое взяло их от крестьянства по разверстке и как определенное условие промышленных требований, то у нас есть база строительства, и тогда мы задачу правильного распределения решим совершенно свободно.

Наше экономическое положение значительно улучшилось. Мы знаем, что у нас есть больше 100 миллионов пудов нефти. Мы знаем также, что у нас есть от 20 до 30 миллионов пудов угля в Донецком бассейне. Мы знаем также, что у нас улучшилось дело с дровами, которыми мы должны были обходиться в прошлом году без угля и без нефти. Это показывает, что экономическая база у нас, несмотря на неслыханные потери, на невероятную усталость, на нервное истощение, на бюрократизацию, несмотря на ухудшение всего партийного аппарата, несмотря на все это, несмотря на трудности предстоящей зимней кампании, мы основную экономическую базу продолжаем себе обеспечивать и обеспечим. У нас основной хлеб для людей и хлеб для промышленности, т.е. топливо, есть гораздо больше, чем в прошлом году; и вот почему мы, учитывая то тяжелое положение, которое мы перенесли, мы говорим, что если мы на зимнюю кампанию еще раз сплотим силы и напряжем их, то мы уверены — одержим победу.

Теперь я должен сказать о концессиях. О концессиях мы говорили много. Мы спорили, допустимы ли они принципиально. Мы пришли к мнению, что они допустимы, если их правильно поставить. Конечно, мы дадим империалистам только то, что не можем выработать сами. В Англии наши товарищи заключили концессию на 10 тысяч десятин леса. В северном, Архангельском районе мы это дело организуем сами, и это нам абсолютно выгодно. Нам предложен выкуп через 15 лет. Этот срок совершенно приемлемый. Бояться концессий не следует — это есть гигантский плюс.

Я недавно читал книжку американского соц[иал]-шовиниста Спарго³⁷, настоящего нашего Алексинского, который пишет, что мы несем явный крах, если мы заключаем концессию с буржуазией. Нападки подобного рода американского Алексинского совершенно не существенны, и к этим нападкам мы должны относиться совершенно спокойно, ибо всякий разумный рабочий сознает, что правы мы.

Мы стремимся помочь России осуществить коммунистический строй, но чисто русскими силами обойтись не можем. Мы говорим, что революция может быть создана только усилиями передовых рабочих передовых стран.

На этот счет не было никогда тени сомнений ни [у] одного сознательного коммуниста. В этот переходный период, когда одна сторона, слабая, держится против всех остальных сторон, этот период будет периодом сложных, запутанных отношений. Мы можем быть спокойными, что не запутаемся, а запутаются другие, ибо мы уже доказали свою международную политику по отношению к малым державам. Тогда, конечно, мы будем существовать как разоренная империалистической войной социалистическая республика, имеющая невероятные богатства, которые мы в 10-15 лет разработать не сможем. Привлечь к этому иностранный капитал, платить только за то, что мы не можем их догнать, нашими богатствами, — это значит теперь обеспечить основу мирных отношений. Англия прогнала нашу проф[союзную] организацию⁹*, поссорилась с Каменевым, выслала его. Это не так страшно. Коммунисты умели не бояться выставки. И в то же время подписан договор, чтобы мы доставили миллион шпал. На этих условиях бороться мы не способны. У нас есть шпалы, которые мы не в состоянии сами сделать, есть леса, которые мы не в состоянии использовать, а вы можете. Возьмите у нас леса на Украине, которые мы не в состоянии использовать, а, беря от нас концессии, вы создадите основу мира политического и экономического. Наступать вы не можете, потому что всякая попытка наступления означает Комитет действия в любой стране. Коминтерн имеет десятки связей и агентов в каждой стране. В Москву приезжают представители разных стран. Мы стоим независимо от всех остальных условий развития.

Это оружие принципиально допустимо, хотя оно обоюдоостро. И мало того, что мы убедились в его принципиальной допустимости, но и практически мы научились управлять им. Американские политики пишут удлиненные ноты, в которых обвиняют нас, что мы плохие демократы. Известный американский миллиардер³⁸ приезжает и говорит: давайте по рукам...

От этого мы наверно выиграем. Нам при международном положении придется ограничиться оборонительной позицией по отношению к Антанте, но несмотря на полную неудачу первого случая, наше первое поражение, мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца.

Опубликовано — «Исторический архив», 1992, № 1, с. 12-22.

Фонд 2, оп. 1, д. 25482, л. 1- 28 — стенограмма, машинописный текст.

Заключительное слово

Товарищи, мне остается сделать немного замечаний. Тов. Троцкий по поводу своего выражения «полусомнамбулы» в своей заключительной речи пробовал истолковать его в более приемлемой форме. В прениях тов. Троцкому было указано, что если армия находилась в полусомнамбулическом или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или по крайней мере не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается. Я указывал, что это та же ошибка, которая подтверждается всем ходом развития наших военных операций. Отсюда вывод: если мы не научились после Деникина и Колчака устанавливать эту стену внутренней усталости, если состояние духа на одну треть сомнамбулическое, то мы должны сказать всякому политическому руководителю: благоволите подтвердить наши директивы и изменить. Мы [это делать] еще не научились, хотя два раза проделали опыт с Деникиным, Колчаком и Польшей.

Относительно Бухарина должен сказать, что он взял через край во втором принципиальном вопросе, так же как брал через край, например, тов. Сталин. Западная Европа находилась в состоянии наибольшего увлечения. Говорить теперь о том, что нас подвели, — это вызывает совершенно законную защиту Красной Армии. Я начал свой доклад с того, что комиссия по изучению условий отступления действовала — ЦК отверг отступление. Здесь нет того, чтобы оправдать особое назначение комиссии. Дело не в этом, а [в] основном политическом чертеже. Мы рассматривать эту вещь не будем, а урок отсюда мы возьмем. Бухарин говорил: на революцию нельзя рассчитывать и на войну тоже. Революция отличается тем, что темп борьбы и число борющихся увеличивается в 10 и 100 раз, как стачки в России в 1905 году. Мы продолжаем сохранять доверие, которое заслуживает западноевропейский фронт и центральное командование, ибо оно выдержало испытание в целом ряде труднейших походов, которые больше чем покрывают все частные ошибки.

Товарищ, который говорил: вы не анализируете ошибок, был неправ¹⁰*.

Мы с этого и начали. Я свой доклад на этом и строил. Есть ошибка, давайте разберем ее. Это значит, что все члены партии об этом говорили, что тут все оценки были представлены. Может быть, на Деникине мы могли бы ошибиться, но вовсе не неизбежно, чтобы мы 4 раза на этом ошиблись.

Когда тов. Бухарин говорил против Дзержинского, что [он] только наводит зеленую тоску, я понимаю фактическое положение, о котором говорил Дзержинский¹¹*. Но как можно назвать зеленой тоской, когда человек оценивает факты? При чем тут зеленая тоска? Только за то, что эти факты очень грустные, что они показывают, что задача слишком трудна, за это обругать Полуяна, что он наводит зеленую тоску.

БУХАРИН (с места). Я сослался на Кона.

И Кон, и Дзержинский приводили факты и указывали на неправильность тактической оценки Полуяна о том, что сложна обстановка, что нельзя учесть положения в стране, в которой так тяжело приходится действовать, где мы имеем население чисто пролетарское. Но что Полуян ошибся, это доказано. А сказать, что он наводил зеленую тоску — значит не сказать ничего. Это дает определенную отрицательную линию в том смысле, что ты отрицательных фактов не подбирай, а то тебя назовут зеленой тоской. Нет, мы, наоборот, будем учиться подбирать их.

Теперь я могу подвести некоторые итоги, которые совпадают с линией выработанной здесь резолюции. Тов. Троцкий был прав, когда сравнивал с июльским выступлением 1917 года в масштабе международного революционного времени то, что произошло в Польше. Это правильно¹²*. Мы сами через февральскую, мартовскую, июньскую демонстрации и манифестацию 20 апреля, которые мы называли полудемонстрациями и полувосстаниями, мы говорили: «Немного больше, чем демонстрации, и немного меньше, чем восстания», мы шли через эти «немного больше, чем восстания», через успешные восстания к цели... И что мы действительно идем в международном масштабе от полуреволюции, от неудачной вылазки к тому, чтобы просчета не было, и мы на этом будем учиться наступательной войне.

Мы не будем об этом говорить в резолюции. Мы выдвинем ту, что нам предлагают польские коммунисты, и скажем, что это единственное верное решение, которое могло быть принято. Мы идем через ряд шагов, в которых развиваются угнетенные пролетарские массы, давая им возможность расти, развиваться и укрепляться и избегать тех ошибок, которые неизбежно являются на пути.

Этот вывод отнюдь не членов ЦК, а вывод, который сделан товарищами, бывшими на фронте, и делегатами, и поэтому здесь совсем не говорилось о недоверии. Принципиальная законность наступательного действия в смысле революционных постановлений признана, ясность учета сил, тщательность проверки отрицательных и положительных фактов необходима.

Ко мне поступила записка, почему мало говорилось об Италии? Потому что, кроме газетных сведений об Италии, мы ничего не имеем. Может быть, это к лучшему, потому что тогда буржуазия, может быть, извещала бы, если бы была победа на ее стороне. Но, может быть, это и к худу. А в общем можно сказать, что международная обстановка совершенно независимо от наших шагов в Польше рождает новую международную революцию и что итальянская революция получила новый размах. Если бы была еще советская Польша, или советская Венгрия, было бы еще лучше. Отнюдь не зарекаемся, что завтра [не] рискнем и за Венгрию. Я уверен, что конференция согласится с нами в этом отношении. Но мы скажем, что рискнем таким образом, что с каждым удвоенным шагом будем помнить, где остановиться. Будем рисковать, рассчитывая помочь Италии, к сожалению, сейчас это практически невозможно.

Но важно то в конце концов, что сейчас в утешение подчеркнул товарищ Троцкий, что абсолютно необходимо разбить Врангеля, разбить его к зиме совершенно, потому что из двух фронтов Польше мы делаем большие территориальные уступки, но зато она нам не грозит тем, что мы будем иметь от нее развитие гражданской войны, отрезание хлеба, нефти и т.д. Поэтому Врангель стоит у нас на первом месте, и территориальные уступки Польше не так важны. Здесь не было возражений против нашей принципиальной декларации по отношению к Польше, и это гарантия того, что мы сплотим свои силы.

Может быть, мы устроим дополнительно чисто снабженческого военного характера совещание, чтобы товарищи поделились впечатлениями, как, например, товарищ из Харькова¹³*, мог бы рассказать то, что он говорил относительно военноснабженческой инициативы, когда они сделали то, что не делалось в других местах, и тогда такие примеры легко могли бы перенестись в другие места.

И я закончу чтением того текста декларации, который окончательно выработан теперь и предлагается на утверждение конференции для того, чтобы фракция коммунистов внесла это в сессию ВЦИК завтра и утвердила там, и чтобы завтра эта декларация ночью могла бы быть в руках нашей делегации¹⁴*.

Опубликовано — «Исторический архив», 1992, № 1, с. 27-29.

Фонд 44, оп. 1, д. 5, л. 127- 132 — стенограмма, машинописный текст.

^1* Поправка написана вместо зачеркнутого: «сначала». Правка В.И.Ленина печатается курсивом

²* Переправлено В.И.Лениным из: «нас, для целого ряда народностей, рабочих и крестьян, которые»

³* Написано вместо неразобранного зачеркнутого слова

⁴* Далее В.И.Ленин перестал править стенограмму, она была передана журналисту В.С.Попову-Дубовскому для составления отчета, который и был опубликован в газетах.

⁵* По-видимому, описка; по смыслу должно быть: «дальше».

⁶* Так в стенограмме.

⁷* Так в стенограмме.

⁸* Ср.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 285.

⁹* Правильно — делегацию.

¹⁰* Имеется в виду С.К.Минин.

¹¹* В стенограмме ошибка, — должен быть Д. В.Полуян.

¹²* В стенограмме ошибка, должно быть — неправильно.

¹³* Имеется в виду Е.Г.Евдокимов.

¹⁴* Далее В.И.Ленин зачитал декларацию (ее текст см.: Девятая конференция РКП(б). Протоколы. М., 1972, с. 79-81; Декреты Советской власти. Т. X. М., 1980, с. 206-208).

¹ Впервые стенограмма политического отчета ЦК РКП(б) на IX Всероссийской конференции РКП(б) была опубликована в 1992 г. в журнале «Исторический архив» № 1, с. 12-22. В 1920 г. публиковался газетный отчет о докладе в «Правде» и «Известиях ВЦИК» (№ 216 от 29 сентября 1920 г.). Отчет включен в Собрания сочинений В.И.Ленина (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 281-285).

В журнале «Исторический архив» политический отчет опубликован по экземпляру стенограммы из фонда документов IX Всероссийской конференции РКП(б) (РЦХИДНИ, ф. 44, оп. 1, д. 5). Настоящая публикация подготовлена по экземпляру, сохранившемуся в архиве Ленина. В нем имеются исправления, сделанные В.И.Лениным, а также сотрудником редакции «Правды» B.C.Поповым-Дубовским. Начав править стенограмму, Ленин вскоре прекратил работу и предложил редакции «Правды» подготовить изложение его доклада на конференции в виде краткого газетного отчета. Первый вариант подготовленного отчета Ленин забраковал, сделав на нем надпись:

[[ «о Польше» ]]  [ Неудачное излож[ение] моей речи ]  [[ 25.IX. 1920 ]]

(РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 15516). Вариант газетного отчета, опубликованный в «Правде», был написан Поповым-Дубовским, получившим от Ленина стенограмму. Готовя отчет, журналист исправил в ней некоторые фактические ошибки.

² В.И.Ленин говорит о заявлении Совнаркома РСФСР правительству Польши и польскому народу от 28 января 1920 г. и об обращении ВЦИК к польскому народу от 2 февраля 1920 г. (см.: Декреты Советской власти. Т.VII. М., 1975, с. 141-142, 162-165).

³ Имеются в виду переговоры представителей Российского и Польского обществ Красного Креста, проходившие в октябре—ноябре 1919 г. в Белоруссии на ст. Микашевичи. Они завершились подписанием «Соглашения об окончательном, разрешении вопроса о польских заложниках в РСФСР» и «Соглашения о взаимной передаче гражданских пленных».

⁴ 12 июля 1920 г. Советским правительством была получена нота министра иностранных дел Великобритании Д.Керзона от 11 июля с требованием прекращения наступления Красной Армии на Польском фронте (см.: Документы внешней политики СССР. Т. III. М., 1959, с. 54-55).

⁵ Тексты постановлений по этим вопросам не обнаружены, нет их и в протоколах Политбюро и пленумов ЦК РКП(б). См. док. 246.

⁶ Речь идет о II конгрессе Коминтерна, проходившем в Петрограде (открытие) и Москве с 19 июля по 7 августа 1920 г. На конгрессе присутствовало 218 делегатов от 67 рабочих организаций 37 стран.

⁷ В.И.Ленин имеет в виду делегатов от Независимой социал-демократической партии Германии, созданной в апреле 1917 г. на учредительском съезде в Готе. В октябре 1920 г. на съезде партии в Галле произошел раскол; одна часть ее в декабре 1920 г. объединилась с Коммунистической партией Германии, другая часть, сохранив прежнее название, просуществовала до 1922 г.

⁸ См. док. 252, прим. 2.

⁹ См. работу В.И.Ленина «Детская болезнь "левизны" в коммунизме» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 96).

¹⁰ В.И.Ленин рассказывает о встрече с делегацией английских тред-юнионов и лейбористов 26 мая 1920 г. в Москве.

¹¹ В это время российская делегация вела мирные переговоры в Лондоне с Английским правительством.

¹² «Комитет действия» («Совет действия») был создан 9 августа 1920 г. в Лондоне на объединенной конференции представителей Парламентского комитета тред-юнионов, Исполнительного комитета и парламентской группы лейбористской партии.

¹³ Версальский мирный договор был подписан 28 июня 1919 г. Великобританией, Францией, США, Италией, Японией и объединившимися с ними державами, с одной стороны, и Германией, с другой стороны, и являлся актом, свидетельствовавшим о завершении 1-ой мировой войны 1914-1918 годов.

¹⁴ Капписты — участники «Капповского путча» в Германии (10-17 марта 1920 г.), названного по имени одного из руководителей путча В. Каппа, претендовавшего на пост главы правительства.

¹⁵ Лига Наций — создана в 1919 г. на Парижской мирной конференции держав-победительниц в 1-ой мировой войне. Ее устав являлся частью Версальского договора и был подписан представителями 44 государств. Советский Союз вступил в Лигу Наций в 1934 г. Распущена в 1946 г. в связи с образованием Организации объединенных наций (ООН).

¹⁶ В.И.Ленин имеет в виду ноту Правительства России Правительству Великобритании от 17 июля 1920 г. (см.: Документы внешней политики СССР. Т. III, с. 47-53).

¹⁷ По-видимому, В.И.Ленин имеет в виду свой доклад о работе ВЦИК и Совнаркома РСФСР на первой сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 г. (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 89-96).

¹⁸ Мирный договор между Россией и Эстонией был подписан 2 февраля 1920 г. (см.: Документы внешней политики СССР. Т. II. М., 1958, с. 339-354).

¹⁹ Коммунистическая партия Германии была создана членами «Союза Спартака» и другими радикальными элементами германской социал-демократии на учредительном съезде 30 декабря 1918 г. — 1 января 1919 г.

²⁰ Речь идет о крайне правом крыле германской социал-демократии, одним из лидеров которого был Ф.Шейдеман.

²¹ В.И.Ленин имеет в виду свой доклад на открытии II конгресса Коминтерна 19 июля 1920 г. в Петрограде (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 215-235).

²² В 1920 г. население земли составляло 1 миллиард 811 миллионов человек.

²³ В.И.Ленин говорит об ответе Советского правительства от 17 июля 1920 г. на ноту Правительства Великобритании от 11 июля: «Российскому правительству так называемая Лига Наций никогда не сообщала о своем конституировании и существовании, и Советское правительство никогда не имело случая принимать постановления о признании или непризнании им этого сообщества» (Документы внешней политики СССР. Т. III, с. 50).

²⁴ Речь идет о принятых II конгрессом Коминтерна «Условиях приема в Коммунистический Интернационал», составленных на основании разработанных В.И.Лениным принципов (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 204-211). «Условия» были приняты II конгрессом Коминтерна 6 августа 1920 г. (см.: Коммунистический Интернационал, № 13, 28 сентября 1920 г., стлб. 2387-2392).

²⁵ В.И.Ленин имеет в виду декларацию Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов «К народам мира» от 14 (27) марта 1917 г. (см.: Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, № 15, 15 (28) марта 1917).

²⁶ о Февральской буржуазно-демократической революции, об отречении царя Николая II от престола В.И.Ленин узнал из газет «Zuricher Post» и «Neue Zuricher Zeitung» от 2 (15) марта 1917 г. В этот день было сформировано Временное правительство.

²⁷ Речь идет о провале наступления русских войск, начатого по приказу А.Ф.Керенского 18 июня (1 июля) 1917 г. 4 (17) июля в Петрограде состоялась антиправительственная демонстрация (более 500 тысяч человек).

²⁸ Л.Б.Каменев выступил на конференции после В.И.Ленина (см.: Девятая конференция РКП(б). Сентябрь 1920 г. Протоколы. М., 1972, с. 13-23).

²⁹ Л.Б.Каменев был выслан из Англии 1 сентября 1920 г. по обвинению в субсидировании органа Британской социалистической партии газеты «The Daily Herald», выходившей с 1912 г.

³⁰ По-видимому, речь идет о сборнике документов «Russian-American Relations. March 1917 — March 1920. Dokuments and Papers» (N.Y., 1920).

³¹ В Риге с апреля 1920 г. велись переговоры о мире между делегациями России и Латвии, которые завершились 11 августа 1920 г. заключением Советско-Латвийского мирного договора (см.: Документы внешней политики СССР. Т. III, с. 101-116).

³² Чье письмо из Англии получил В.И.Ленин 22 сентября 1920 г., установить не удалось; в это время в Лондоне вел торговые переговоры Л.Б.Красин, и он мог информировать об этом Ленина.

³³ См. док. 54, прим. 9.

ППС поддерживала политику агрессии против Советской России.

³⁴ Имеется в виду партия «Польско стронництво людове "Вызволене"» — крестьянская партия, возникла в 1915 г.

³⁵ С докладом о политическом положении в Польше на конференции выступал В.Уляновский.

³⁶ Заявление правительства России о мирных предложениях Польше было принято на заседании ВЦИК 23 сентября 1920 г. В.И.Ленин проанализировал два варианта проекта заявления, внес в них поправки. Заявление было опубликовано в газетах «Известия ВЦИК», «Правда» и «Беднота» 25 сентября 1920 г. (см.: Декреты Советской власти. Т. X, с. 203-211).

³⁷ Какую именно книгу Д.Спарго читал В.И.Ленин, установить не удалось. В Полном собрании сочинений В.И.Ленина (т. 42, с. 512-513) упоминаются четыре книги Спарго: «Bolshevism. The Enemy of Political and Industrial Democracy» (1919); «The Psychology of Bolshevism» (1920); «The Greatest Failure in all History» (1920); «Russia as an American Problem» (1920). Упоминания Спарго в работах Ленина см.: там же, т. 42, с. 24, 43; т. 43, с. 189.

³⁸ В.И.Ленин имеет в виду начало переговоров с приехавшим в Москву 17 сентября 1920 г. представителем американских деловых кругов В.Вандерлипом. В это день Г.В.Чичерин сообщил Ленину о приезде Вандерлипа, предлагавшего заключить договор о концессиях на эксплуатацию нефти, угля и рыбных промыслов в Приморском крае и на Камчатке. Ленин в ответе Чичерину писал: «Я вполне за переговоры. Ускорьте их» (В.И.Ленин. Биографическая хроника. Т. 9, с. 284).