М ФИЛИПС ПРАЙС
РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
(ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ»1)
На трибуне стоял тот самый невысокий, коренастый, лысый человек2, которого шесть месяцев назад я видел на Первом съезде Советов3 в роли руководителя крошечной большевистской группы. Это был Ленин... Петроградский Совет составлял к этому времени единую фалангу большевистских депутатов, и, когда Ленин заговорил о предстоящем съезде Советов как единственном органе, способном осуществить революционную программу русских рабочих, солдат и крестьян, зал разразился нескончаемыми аплодисментами. Возле меня кто-то прошептал, что сию минуту получено известие, что с помощью рабочих-красногвардейцев и части гарнизона Военнореволюционному комитету удалось занять Зимний дворец и арестовать всех министров, за исключением Керенского, бежавшего в автомобиле.
Я спустился этажом ниже, в бюро большевистской партии. Здесь я увидел нечто вроде генерального штаба революции, рассылавшего во все концы города гонцов, снабженных инструкциями и возвращавшихся затем со сведениями и новостями. Наверху, в бюро старого меньшевистско-эсеровского исполнительного комитета, царила гробовая тишина. Две машинистки приводили в порядок бумаги, а издатель «Известий» Розанов4 еще пытался сохранить самообладание...
...Около десяти часов вечера я вышел из Смольного. На улице, возле костра, в группе рабочих и балтийских матросов шел разговор о съезде. Я услышал, как один из них сказал:
«Мы должны теперь взяться за работу в провинции — разъяснять и организовывать; ни один из депутатов не может оставаться здесь дольше, чем это необходимо».
Я пошел вдоль берега Невы, которая в самых мелких местах, против верфи, стала уже затягиваться ледяной коркой. С Финского залива надвигался суровый ноябрьский туман. Против Васильевского острова стояли крейсер «Аврора» и один эсминец с орудиями, направленными на Зимний дворец. Раздался крик: «Стой!», и я увидел цепь красногвардейцев, преградившую улицу. Я оказался поблизости от Зимнего дворца...
«Где находятся министры Керенского?» — спросил я у одного из часовых. «На том берегу, в Петропавловской крепости»,—гласил лаконичный ответ. «Здесь вы не пройдете»,— сказал другой часовой...
Я повернул назад и столкнулся с отрядом женщин в солдатской форме. Их вели под конвоем. Они входили в состав пресловутого женского «батальона смерти», — несчастные деревенские девушки, казавшиеся русской буржуазии достаточно надежными и позволившие поэтому использовать себя в качестве пушечного мяса против большевиков. Не зная, что им делать, когда наступил кризис, они остались возле Зимнего дворца, после того как остальной гарнизон перешел на сторону Военно-революционного комитета. Теперь их вели в Петропавловскую крепость, откуда они вскоре были отпущены и отправлены по домам.
Я прошел по мосту через Неву и приблизился к Петропавловской крепости. У ворот стояли красногвардейцы, а на башне этой бастнлии царизма реял красный флаг. Вчера еще заседало правительство Керенского и «вершило» судьбы распадающегося общественного порядка. Сегодня его члены находились в этой крепости, куда всего днем раньше они засадили вождей большевиков. Колесо фортуны повернулось, и господство тех, кто пришел к власти в результате Февральской революции, кончилось в течение одной ночи. Русская революция вступила тем самым в новую фазу. Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов одержали верх.
...К 9 ноября стало очевидно, что в настоящее время власть находится в руках Военно-революционного комитета, действующего от имени Второго Всероссийского съезда Советов. Тогда все это представлялось мне крайне забавным, и я не мог не улыбаться, думая о событиях последних трех дней. Я еще не привык к революционной атмосфере. Я пытался представить себе, как это было бы, если бы в Лондоне появился комитет из простых солдат и рабочих, чтобы объявить себя правительством, не признающим никаких приказов с Уайтхолла5 не согласованных с ним самим. Я пытался представить себе, как британский кабинет министров вступает с комитетом в переговоры об урегулировании конфликта, в то время как Букингемский дворец6 окружен войсками, а глава государства, переодетый прачкой, спасается бегством через заднюю дверь. В русской действительности произошло тогда нечто подобное. Было почти невозможно свыкнуться с мыслью, что многовековая русская империя развалилась у нас на глазах с такой поразительной неудержимостью.
...На следующий день, 10 ноября, в воздухе повеяло иным настроением. Казалось, что впервые за много месяцев в России установилась такая политическая власть, которая знает, чего она хочет. Это мнение ясно высказывалось в обычных уличных разговорах. К цирку «Модерн» стекалась большая толпа народу, перед которой, в числе других, должны были выступать и делегаты съезда Советов. Группы людей, принадлежащих к низам среднего сословия, — студенты без средств, мелкие лавочники и вообще те городские элементы, которые в России называются «мещанами», обменивались мнениями. Ни слова не говорилось о каких-то насильственных действиях, с помощью которых большевики захватили власть. Действия, оскорбившие нежные чувства интеллигентов, не волновали практичных «политиков улицы». Смогут ли большевики обеспечить города продовольствием и положить конец войне? Таков был вопрос, который они задавали. «Ни царское правительство, ни правительство Керенского не сумели этого сделать, пусть теперь попытаются эти люди», — были слова, которые я слышал со всех сторон. Класс мелких лавочников и значительная часть пролетариев в крахмальных воротничках, которые в течение всего лета проявляли ожесточенную враждебность к большевикам, в данный момент, казалось, перешли на позиции благожелательного нейтралитета.
В тот же день я отправился на Васильевский остров и посетил гавань, куда приходили суда из Кронштадта. В районе гавани вокруг костров расположились на некотором расстоянии друг от друга под командой матросов патрули красногвардейцев и заводских рабочих с красными повязками на рукавах. Здесь собрались толпы любопытных и жадных до зрелищ, чтобы посмотреть на маленький крейсер «Аврора» и эсминцы, стоявшие на якоре на Неве с поднятыми на них красными флагами. Кронштадтские матросы и красногвардейцы превратили Балтийский флот в оплот революции. Поскольку теперь они оказались правой рукой нового правительства, то петроградский мещанин явился поглядеть на своих новых властителей. Некоторое время я наблюдал, как группы красногвардейцев и матросов отвечали на расспросы этих людей, которые под влиянием буржуазной пропаганды до вчерашнего дня смотрели на большевиков как на чудищ и казались теперь изумленными, что обнаружили в них такие же человеческие существа.
К вечеру я отправился в Смольный. Второй Всероссийский съезд Советов уже окончился7, и делегаты разъезжались по всем направлениям. Они везли с собой громадные тюки с брошюрами, прокламациями и воззваниями, чтобы распространить их в отдаленных областях. Татары в степи и охотники за пушными зверями в Сибири должны были получить известие о великом событии в Петрограде — о попытке создать первое в мире рабочее правительство. Наверху большевики уже завладели помещением официального советского органа «Известия». Его меньшевистский редактор собрал свои пожитки и покинул редакцию незадолго до моего прихода. Большевистский деятель Стеклов стоя вел серьезный разговор с каким-то неизвестным мне человеком. Аксельрод пытался навести какой-то порядок в кипе бумаг. Другой человек ковырял шилом в замке ящика, ключ от которого, по-видимому, захватили с собой меньшевики. Вдоль одной из стен комнаты, погрузившись в глубокую задумчивость, расхаживал Ленин. Я наблюдал эту сцену со всей ее суетой и напряженной деловитостью...
«Глазами человечества». Иностранные писатели и общественные деятели о В. И Ленине М., Детгиз, 1957, стр. 14—19.
Примечания:
1 Книга издана в Лондоне в 1921 году. — Ред.
2 Речь идет о выступлении В. И Ленина с докладом на заседании Петроградского Совета 25 октября (7 ноября) 1917 года. — Ред.
3 Первый съезд Советов рабочих и солдатских депутатов состоялся в начале июня 1917 года. — Ред.
4 Розанов, В. Н. — меньшевик, после Октябрьской революции боролся против Советской власти. — Ред.
5 Уайтхолл — улица в Лондоне, на которой расположены здания правительственных учреждений. — Ред.
6 Букингемский дворец — резиденция английских королей. — Ред.
7 Второй Всероссийский съезд Советов открылся 25 октября (7 ноября) 1917 года в 10 часов 45 минут вечера и закончил работу V 5 часов 15 минут утра 27 октября (9 ноября) 1917 года. — Ред.
ЛУИЗ Л БРАЙАНТ (РИД)
МОЕ ЗНАКОМСТВО С ЛЕНИНЫМ
(ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ «ЗЕРКАЛА МОСКВЫ»1)
Вокруг всякого знаменитого человека возникают легенды. Жизнь вождя великого всемирного движения должна гармонировать с его теорией, его поведение не может не следовать правилам, которые он проповедует... Что касается Ленина, то даже самый строгий моралист не смог бы найти ни малейшего пятнышка в его личном поведении.
Как бы неспокойно ни было у него на душе, его всепокоряющее присутствие духа производило сильное впечатление. Без всякой суеты принял он на себя огромную власть, без суеты встретился лицом к лицу с мировой реакцией, гражданской войной, болезнями, поражениями и столь же невозмутимо относился даже к победам. Без шумихи он отошел на время болезни от дел и так же незаметно снова вернулся к своим обязанностям. Его спокойная твердость порождает гораздо больше уверенности, нежели самая пышная помпезность. Я не знаю ни одного деятеля в истории, который умел бы сохранять такое же полное самообладание, как он, в самые отчаянные дни.
...Мне никогда не забыть тот день в самый мрачный период блокады, когда я отправилась к Ленину и попросила у него разрешения поехать в Среднюю Азию, после того, как в Наркоминделе мне в этом наотрез отказали. Он просто поднял на меня глаза, оторвавшись от работы, и улыбнулся.
— Приятно слышать, — сказал он, — что в России есть-таки человек, у которого достаточно силы, чтобы окунуться в исследования неизвестного. Вас там могут убить, но во всяком случае поездка эта на всю жизнь останется для вас самым ярким воспоминанием. Стоит рискнуть.
Через два дня я уже находилась в пути, снабженная всеми необходимыми пропусками, дававшими право ехать в любом поезде и останавливаться в любой правительственной гостинице. Я везла с собой личное письмо Ленина, и меня сопровождали в качестве эскорта два солдата. Уже за одну только мысль — в самый разгар революции совершить такую поездку — любой другой человек в России отнесся бы ко мне, как к навязчивому искателю приключений...
В беседах с людьми для Ленина не существует незначительных тем. Помню, однажды кто-то из иностранных делегатов разговаривал с ним о русском театре и упомянул, между прочим, о нехватке костюмов и театрального реквизита.
Один из делегатов заметил, что Гельцер, великая балерина, жаловалась, что у нее нет шелковых чулок. Делегаты думали, что это мелочь. Ленин думал иначе. Он сдвинул брови и сказал, что позаботится, чтобы Гельцер немедленно получила все, что ей нужно. Вызвав стенографистку, он тут же продиктовал об этом письмо Луначарскому. А ведь Ленину, может быть, и не приходилось видеть, как танцует Гельцер, и он никогда больше не возвращался к этому вопросу.
Надежда Константиновна Крупская, жена Ленина, пригласила меня на чашку чая к себе домой, и я с радостью приняла приглашение — мне очень хотелось посмотреть, как живет семья Ленина...
У них две небольшие комнатки согласно существующим в Москве правилам. В квартире царила безукоризненная чистота, хотя, как мне сказала Надежда Константиновна, у них не было домработницы. В комнатах — огромное количество книг, на окнах — цветы, стоят несколько стульев, стол, кровати, на стенах нет ни одной картины.
Оказалось, что Надежда Константиновна обладает тем же очарованием, что и Ленин, и точно так же умеет сосредоточить все свое внимание на том, что говорит собеседник.
Когда вы входите в его кабинет, Ленин, улыбаясь вскакивает вам навстречу, пожимает руку и усаживает в большое глубокое кресло. Когда вы уселись, он пододвигает к вам поближе другое кресло и, наклонившись чуть вперед, начинает говорить так, словно в мире ничто его так не интересует, как ваше посещение.
Он любит безобидно пошутить и будет весело хохотать над рассказом, к примеру, о том, как мистер Вандерлип2 во время холодов подрался с каким-то венгром из-за пары поленьев дров, или когда собеседник расскажет о забавном происшествии в поезде или на улице. Он и сам любит рассказывать смешные истории и рассказывает их мастерски. Но такой разговор «ни о чем» продолжается недолго. Ленин вдруг обрывает смех и спрашивает:
— А что за человек Гардинг3, каково его прошлое?
Какой бы решимости забросать его вопросами ни бываешь преисполнен, всегда уходишь от него, поражаясь тому, что сам ты только что без конца говорил и, вместо того, чтобы спрашивать, сам непрерывно отвечал на его вопросы. У Ленина необыкновенная способность вызывать собеседника на разговор и располагать его к откровенности.
Это умение устанавливать личный контакт, должно быть, оказывает большое влияние на людей, с которыми он постоянно общается...
Журнал «Новый мир» М 3, 1960 г., стр. 174—175.
Примечания:
1 Книга вышла в 1923 г. в США. — Ред.
2 Вандерлип, В. — американский промышленник, приезжал в Советскую Россию в 1919 году с целью получить концессии. — Ред.
3 Гардинг, У. Г. — крупный американский промышленник, республиканец. Враждебно относился к Советской России. В 1921—1923 годах президент США. — Ред.
МИХАЙ БУЖОР
ВОСПОМИНАНИЯ О ВСТРЕЧАХ С ЛЕНИНЫМ
В 1917 году я находился в Одессе, где руководил румынским революционным центром и газетой «Лупта» («Борьба»). Сразу же после 25 октября (7 ноября) я решил поехать в Петроград, чтобы согласовать с Советом Народных Комиссаров, возглавляемым Лениным, нашу революционную деятельность на юге.
В начале декабря 1917 года я отправился из Одессы и через три дня приехал в Петроград.
После приезда я немедленно зашел в Народный комиссариат по иностранным делам и передал народному комиссару два экземпляра длинной докладной записки: один для него, другой для Ленина.
Последующие дни я провел в архиве Народного комиссариата по иностранным делам, где просматривал документы и дипломатическую корреспонденцию относительно вступления Румынии в войну в 1916 году.
Однажды утром в моем номере гостиницы «Астория» зазвонил телефон. Телефонистка сообщила, что меня вызывает Ленин, который прислал за мной машину. Через пять минут я был в Смольном. Шофер выполнил некоторые формальности, и мы вошли в большую, светлую канцелярию, где за письменными столами сидели машинистки. Шофер зашел в соседнюю комнату.
...Ленина я до этого не знал и никогда не видел. Сижу в комнате и жду приема. В двери, за которой исчез шофер, появился мужчина средних лет, одетый в обычный черного цвета костюм; у него был круглый большой лоб, маленькая бородка, в руках листок бумаги. Я принял его за секретаря, который должен проводить меня к Ленину. Мы дружелюбно посмотрели друг на друга, тепло пожали друг другу руки и, не говоря ни слова, вошли в комнату Ленина — «секретарь» впереди, я — за ним. Но там никого не было. А не Ленин ли это? — подумал я. Видимо, да. Войдя в комнату, он остановился у круглого столика и без излишних формальностей приступил к делу, начав читать некоторые отрывки из того самого листка, который был у него в руке. Очарованный этой простой манерой Ленина знакомиться и завязывать беседу, я по-французски изложил свое мнение по поводу того, что он мне прочел. Ленин принял во внимание сказанное много и, взяв со стола ручку, зачеркнул две-три строчки в резолюции, которую он мне прочел. Потом мы обменялись мнениями относительно положения в Румынии и на Балканах.
В этот момент кто-то вошел в кабинет и сразу же доложил, что прошлой ночью какая-то банда напала на итальянское посольство (это было дело рук контрреволюционеров: они организовывали не только беспорядки, но и вызывали трудности вплоть до дипломатических конфликтов в отношениях с иностранными державами). Раздосадованный сообщением, Ленин сел на стул и потребовал, чтобы ему рассказали все подробно; затем он отдал распоряжения.
После этого наше свидание окончилось. В памяти навсегда остались черты лица этого человека, одухотворенные глубокой мыслью и внутренней энергией.
Уходя, я еще раз окинул взглядом обыкновенную комнату в Смольном, разделенную на две части: «кабинет» и «спальню», — в которой Ленин работал и жил в первые недели революции.
Это был наблюдательный и командный пункт высшего командира пролетарских войск, который вел себя непоколебимо и уверенно, несмотря на большие революционные потрясения, и который открыл своей стране и человечеству новую эру.
* * *
Второй раз я видел Ленина на первом и последнем заседании Учредительного собрания1. Ленин присутствовал на заседании вместе с другими членами правительства, но прямого участия в дискуссии не принимал. Тем не менее его руководящая роль была очевидна. Взгляды всех сидящих в зале участников собрания и публики, которая до отказа забила отведенные ей места и напряженно следила за грандиозными спорами, были прикованы к нему. На него же смотрел и я...
* * *
На заседании III Всероссийского съезда Советов2 Ленин — этот блестящий оратор, вызвавший у присутствовавших в набитом до отказа зале бурю аплодисментов и возгласы «ура», радостный и возбужденный говорил о причинах победы Советской власти, ее успехах; он сказал, что новое пролетарское государство доказало свою жизнеспособность тем, что уже превзошло другое известное в истории пролетарское государство — Парижскую коммуну — на 5 дней. В его ясном предвидении эти 5 дней превращались в многие недели, месяцы, годы, десятилетия и, наконец, в века; они были гарантией непобедимости Советской власти.
Я сидёл вблизи трибуны и следил за докладом оратора и за самим оратором; в это время какой-то художник искусно делал наброски карандашом на листке своего блокнота — он рисовал стоявшего на трибуне Ленина в различных положениях и позах.
Во время этого съезда Советов я встречал Ленина несколько раз после заседаний в коридоре, который вел к выходу. Еще издали он улыбался и, здороваясь за руку, обменивался со мной двумя-тремя фразами и направлялся к выходу, где его ожидала машина.
* * *
Немногим более чем через месяц после этого съезда я увидел Ленина снова. Это было в середине февраля 1918 года. Я был вызван в Смольный как-то вечером. Заседание Совета Народных Комиссаров затянулось и шло уж довольно долго. Около двух часов ночи Ленин вышел из зала заседания; он сообщил мне, что решено создать коллегию по руководству борьбой против контрреволюции на юге и что я избран членом этой коллегии. Владимир Ильич опять поинтересовался положением в Румынии и перспективами борьбы на юге. Затем вручил мне документ о назначении в этот важный орган; мы пожали друг другу руку и тепло распрощались. Это был день, когда я последний раз говорил с Лениным и пожал его руку...
Я хранил этот ленинский документ, как сокровище. И всякий раз, когда я читал и перечитывал его, смотрел на подпись Ленина на нем, передо мной вновь и вновь возникал вдохновляющий образ этого великого человека, и мне казалось, что он рядом со мной.
Но когда я скрывался от белогвардейской контрразведки в курортном местечке Балаклава на берегу Черного моря, недалеко от Севастополя, мне пришлось спрятать этот документ, чтобы он не попал в руки врагов. Последовавший затем арест помешал мне взять его из потайного места.
И если в Балаклаве еще сохранился дом, принадлежавший тогда какому-то железнодорожнику, а в этом доме — зеркало, то за ним и поныне, может быть, еще лежит никому не известный, пожелтевший от времени документ, подписанный самым великим человеком нашего времени.
1957 г.
«Воспоминания о Великом Октябре». Бухарест, изд «Еспла», 1957.
Примечания:
1 Заседание Учредительного собрания состоялось 5(18) января 1918 года в Петрограде, в Таврическом дворце. — Ред.
2 Речь идет о заседании III Всероссийского съезда Советов 11(24) января 1918 года, где В. И. Ленин выступил с «Докладом о деятельности Совета Народных Комиссаров» (см. В. И. Ленин, Соч., т. 26, стр. 413—429). — Ред.
ДЬЮЛА АНДРАШ ВАРГА
ВОСПОМИНАНИЯ КРАСНОГО КОМАНДИРА
Владимира Ильича Ленина я впервые увидел в 1917 году в Петрограде, куда я приехал после того как меня выпустили из «Круга» — одесской тюрьмы для политзаключенных. Владимир Ильич говорил с нами о крахе II Интернационала, об условиях, созревших для сплочения сил международного пролетариата и для великой борьбы, т. е. для социалистической революции. В то время в России находилось более двух с половиной миллионов военнопленных — венгры, хорваты, сербы, далматинцы, босняки, румыны, болгары, чехи, словаки, австрийцы, поляки, немцы, турки, китайцы. Общая судьба, общие страдания и надежды на освобождение сблизили военнопленных различных национальностей. Большая часть из них встала под красное знамя большевиков. Мы задали товарищу Ленину вопрос: «Каково Ваше мнение о революционной борьбе военнопленных?». Точка зрения Ленина была точкой зрения партии, а партия боролась за привлечение на свою сторону рабочих, крестьян и интеллигенции различных национальностей, находившихся в России. После победы Октябрьской революции взгляды Ленина по этому вопросу нашли свое выражение в декрете Советского правительства от 17 декабря 1917 года. Этим декретом военнопленные были освобождены, иностранные рабочие и крестьяне, находившиеся в России, получили те же права, какие завоевали себе их братья по классу — русские рабочие и крестьяне. Им были обеспечены свобода слова и собраний, предоставлены помещения для ведения пропаганды и культурной деятельности, возможности для выпуска газет. Мы, военнопленные, пользовались большей свободой, чем наши «свободные» братья на родине, изнывавшие под гнетом господствовавших классов.
Революционно настроенные военнопленные участвовали в подготовке и осуществлении Октябрьской революции. Созданные ими интернациональные отряды сражались на фронтах гражданской войны. Мне тоже довелось воевать в различных районах страны: на Волге, в районе Кузнецка, на Урале, возле Симбирска, Оренбурга и в других местах. По поручению Союза военнопленных я часто бывал у Владимира Ильича Ленина. Один раз я был у него вместе с Тибором Самуэли1.
Ленин остался в моей памяти как изумительно простой человек. Разговаривая,, он неизменно употреблял ясные простые слова. Во время беседы Ленин склонял немного голову, будто смотрел куда-то вдаль, хотя на самом деле внимательно вслушивался в каждую фразу собеседника, взвешивая каждое его слово, сосредоточенно щуря глаза. Подпирая одной рукой подбородок, другой он быстро делал какие-то заметки. Во время разговора Ленин часто вставал и, засунув руки в карманы, быстро ходил по комнате.
Ленин очень любил пересыпать свою речь шутливыми выражениями. И чем труднее было положение, тем больше он шутил, тем бодрее становился. Этим он вселял уверенность в тех, кто его слушал. Мы были убеждены: раз у Ленина хорошее настроение, значит, нет оснований для серьезных опасений, нужно только быть таким же твердым и выдержанным, как он. Но если речь заходила о врагах партии и рабочего класса, Ленин становился серьезным, хотя и тут любил вставлять колкие, иронические замечания.
Владимир Ильич Ленин с редким вниманием относился даже к мелким нуждам простых людей. Он рассматривал все заявления, принимал каждого посетителя, выслушивал каждую жалобу. Мы, венгры, тоже знали, как заботится Ленин обо всех, и поэтому со всеми сложными вопросами, которых сами решить не могли, доверчиво обращались к нему. И Ленин всегда оказывал нам действенную помощь.
В 1918 году я присутствовал на одном совещании, в работе которого принимали участие товарищи Ленин и Свердлов. Бывшими военнопленными занимался главным образом товарищ Свердлов, и Владимир Ильич Ленин всегда спрашивал его мнение, хотя то и дело интересовался и нашими взглядами. Выслушав, он советовался, как лучше решить тот или иной вопрос. При этом он умел так подвести нас к правильному решению, что получалось, будто оно исходило от нас. Ленин никогда ни в чем не подчеркивал своего превосходства, не навязывал своего мнения, а умел убедить человека, подвести его к истине. Он воспитывал в людях способность мыслить и действовать самостоятельно. Кто хоть однажды говорил с ним, никогда его не забудет. Облик живого Ленина и сейчас стоит перед моими глазами. Незабываемые впечатления от встреч с ним помогли мне, и не только мне, выстоять в самые тяжелые минуты. Образ Ленина живет и вечно будет жить в сердцах всех революционеров.
Летом 1918 года Советской России угрожала смертельная опасность: войска интервентов отрезали ее от моря, хлеба, угля, нефти. В стране свирепствовали тиф и голод. В двадцати трех местах вспыхнули контрреволюционные мятежи. 30 августа на одном из митингов Ленин призвал рабочих и крестьян отдать все силы на поддержку фронта. «У нас один выход: победа или смерть!»2 — сказал он. После этого митинга одна эсерка совершила злодейское покушение на Ленина, и он был тяжело ранен.
После этого злодейского покушения Тибор Самуэли выступил в органе венгерской группы РКП (б) газете «Риадо» («Тревога») с боевым призывом. Самуэли призвал венгерских военнопленных взяться за оружие и ликвидировать угрозу, нависшую над социалистической революцией. В ней Самуэли писал: «Или достигнем намеченной цели или погибнем вместе с русской революцией, с которой мы связали свою жизнь, судьбу, все свое будущее!»
В это время мы в составе интернационального отряда Красной Армии сражались с белогвардейскими офицерскими бандами на Волге. Весть о злодейском покушении на Ленина взбудоражила нас. Будем бороться до последнего патрона, до последнего вздоха, решили мы, во что бы то ни стало уничтожим белые банды, свергнем эсеровское «правительство» Поволжья. С мыслью о тяжело раненном Ленине мы решили немедленно освободить его родной город Симбирск, недалеко от которого тогда находились. Через десять дней после покушения на Ленина мы наголову разгромили части генерала Каплеля, а 12 сентября после ожесточенного сражения взяли Симбирск. В тот же день мы отправили товарищу Ленину следующую телеграмму: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу одну рану, а за вторую — будет Самара!»
Сейчас эта телеграмма хранится в десятом зале Музея В. И. Ленина в Москве.
В тот же день на имя комиссара 1 армии товарища В. В. Куйбышева пришел ответ Ленина: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы»3.
Телеграмма Ленина была зачитана на митингах красноармейцев и рабочих в Петрограде. Несколько дней спустя в бюллетене о состоянии здоровья Ленина сообщалось, что «температура нормальная, пульс хороший. Владимиру Ильичу разрешено заниматься делами». Узнав о выздоровлении Ленина, мы были беспредельно счастливы.
Помня об обещании Ленину, мы, красноармейцы, сражавшиеся на Волге, отбили ожесточенные контратаки войск генерала Каппеля. Четыре дня и четыре ночи отважно дрались 150 бойцов венгерской роты, отражая яростный натиск 1500 белогвардейцев, и отстояли Симбирск. А вскоре войска Красной Армии расплатились с врагом и за вторую рану Ленина, освободив Самару. В боях на подступах к Самаре наш интернациональный батальон сражался вместе с легендарными чапаевцами. Окруженные нами эсеровские и белогвардейские части в панике бежали в город. Члены эсеровского «правительства» уже находились в вагонах, но бежать им так и не удалось: разгромленные войска, стремившиеся прорваться в Сибирь, вышвырнули их из вагонов вместе с багажом. Эсеровским «министрам» пришлось удирать пешком, на велосипедах — кто как мог. В городе восстали рабочие. Вскоре они соединились с наступавшими красными войсками.
Таков был ответ Красной Армии на вторую рану Ленина, нанесенную ему предательской пулей эсеровских злодеев. Этим ударом по белогвардейским войскам было прорвано кольцо голодной блокады, в которое враги замкнули Советскую Россию.
Будапешт, 1955 г.
«Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции»
М, Воениздат, 1959, стр. 266—269.
Примечания:
1 Самуэли, Тибор (1890—1919) — видный деятель венгерского рабочего движения. Оказавшись в первую мировую войну в плену в России, он после Октябрьской революции вступил в Коммунистическую партию, являлся одним из организаторов интернациональных бригад, защищавших Советское государство от контрреволюционных сил. Возвратившись в начале 1919 года в Венгрию, он стал руководящим деятелем Компартии Венгрии. Занимал ряд постов в правительстве Венгерской Советской Республики в 1919 году. В августе 1919 года после подавления революции в Венгрии Самуэли был зверски убит агентами империалистической разведки. — Ред.
2 Этими словами Владимир Ильич Ленин закончил свою речь на митинге на заводе бывш. Михельсона 30 августа 1918 года (В. И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 73). — Ред.
3 В. И Ленин, Соч., т. 28, стр. 75. — Ред.
ГЕРНАДИ КАРОЙ
Я БЫЛ У ЛЕНИНА
Великая Октябрьская социалистическая революция застала меня в Петрограде. Я находился на излечении в одном из госпиталей для военнопленных. К тому времени я почти полностью выздоровел и со своими товарищами добивался скорейшего возвращения на родину, в Венгрию.
Однажды вечером я и еще несколько венгерских солдат- военнопленных пошли в Смольный. Мы слышали, что там на собрании с докладом должен был выступить сам Ленин.
Послушать его собралось в большом зале Смольного множество народа. Мы, военнопленные, стояли особняком, довольно далеко от оратора. Ленин говорил немного охрипшим, но полным энергии голосом. Глаза его светились радостью и гордостью. В течение годичного пребывания в плену я усердно изучал русский язык и поэтому довольно хорошо понимал речь Ленина. Власть, государство, отечество принадлежат вам, говорил он собравшимся солдатам, рабочим и крестьянам. Мы должны отстоять наши революционные завоевания. Вот основная мысль его выступления. Заметив нас, военнопленных, Ленин дружески, ободряюще помахал нам рукой.
В ту пору я еще не до конца понимал роль и величие Ленина, не изучил марксистского учения и имел весьма туманное представление о том, за что борются русские коммунисты. Я жил лишь одним сокровенным желанием — как можно скорее вернуться домой, на родину.
Но на этом собрании я почувствовал, что помочь в осуществлении моей заветной мечты может только Ленин и никто другой. Ленин говорил о мире, а вопрос о мире был для меня самым важным, самым животрепещущим.
Люди на собрании смотрели на Ленина с таким вниманием, с таким безграничным доверием, что мне трудно это выразить словами. По профессии я был учителем и привык видеть внимательные и доверчивые лица Своих учеников.
«В кого так верят люди, тому и я могу поверить», — подумал я.
После собрания мы, военнопленные, долго говорили о Ленине, о его речи, которая произвела на нас сильное впечатление. Мы решили послать к Ленину делегацию из трех человек и попросить его помочь нам вернуться на родину. В состав делегации выбрали и меня.
На следующий день мы втроем отправились к Ленину в Смольный...
Однако Владимира Ильича мы не застали. Нас приняла его жена, Надежда Константиновна Крупская, в скромно обставленной, но уютной маленькой комнатке. Надежда Константиновна была простой в обращении, приветливой женщиной. Она угостила нас чаем. Разговаривали мы по-немецки Надежда Константиновна рассказала, что Владимир Ильич редко бывает дома, а когда и приходит, то очень мало отдыхает...
Потом речь зашла о военнопленных. Вопрос о цели посещения мы долго обходили и только под конец заговорили о нашей просьбе. Мы попросили Надежду Константиновну, чтобы она передала Владимиру Ильичу нашу просьбу — помочь нам поскорее вернуться на родину, в Венгрию. Она охотно согласилась.
Оставив свой адрес, мы попрощались и, ободренные, вернулись в госпиталь.
Прошло два дня. На третий день, утром, два русских товарища пришли к нам и по поручению Ленина сообщили, что к 9 часам следующего дня Владимир Ильич ждет нас.
С большим волнением мы готовились к этой встрече. В Смольном нас проводили в один из кабинетов. Вокруг большого письменного стола, разговаривая, стояло несколько человек. Мы остановились в дверях и в одном из повернувшихся к нам собеседников узнали Ленина.
Владимир Ильич подошел, приветливо поздоровался, дружески пожав каждому из нас руку. Мы в свою очередь представились ему. Ленин предложил нам сесть, сам сел рядом, и завязалась оживленная беседа.
Ленин подробно расспросил о нашей прежней жизни, о пребывании в плену, о теперешнем нашем житье-бытье, поинтересовался профессией каждого из нас. Очень обрадовался, когда услышал, что я учитель.
— Учитель? Венгерский учитель? Я очень уважаю венгров. И очень люблю учителей, которые живут с народом одной жизнью, делят с ним все трудности. Любите народ, любите детей — они этого заслуживают. У нас, большевиков, большая нужда в учителях, помогающих нам своей просветительной, пропагандистской работой. Вернетесь домой, — наставлял нас Ленин, — возьмите под свою защиту угнетенных, эксплуатируемых бедняков, рабочих и крестьян.
После минутного раздумья Ленин продолжал:
— Я слышал от жены о вашей просьбе и с удовольствием ее исполню. Вот разрешение на выезд, оно поможет вам вернуться домой. В нем я обращаюсь к каждому русскому товарищу с просьбой оказывать вам всяческое содействие в возвращении на родину.
Мы поблагодарили Ленина. Он сказал нам на прощанье:
— Желаю вам большого счастья, доброго пути.
Письмо, которым снабдил нас Владимир Ильич Ленин, помогло нам вернуться на родину.
Журнал «Искорка» № 10, 1960 г., стр. 2—4.