Глава шестая
Напутствие верховного главнокомандующего. — Приезд в Петроград. — Фан-дер-Флит и великосветские приемы в штабе. — Световая сигнализация барона Экеспарре. — "Знакомство” с Пиляр-фон-Пильхау. — Коммерческие дела братьев Шпан. — Шпионская деятельность компании Зингер. — Сбор пожертвований на... немецкий подводный флот. — Скандал с полковником Черемисовым.
Своим назначением в 6-ю армию я был обязан тому, что в районе ее и самом Петрограде до крайних пределов усилился немецкий шпионаж. На моей обязанности было помочь престарелому и ветхому главнокомандующему армии Фан-дер-Флиту навести хоть какой-нибудь порядок в столице. Я доложил генералу Янушкевичу о своем намерении положить конец хозяйничанью германской разведки, и он от имени великого князя передал мне, что я могу действовать без опаски и рассчитывать на поддержку верховного главнокомандования.
Еще через день я был приглашен на обед в поезд Николая Николаевича. После обеда великий князь, выйдя в палисадник, разбитый около стоянки, подозвал меня к себе. Взяв меня под руку, он довольно долго гулял со мной по палисаднику, разговаривая о предстоящей мне работе.
— Вы едете в осиное гнездо германского шпионажа,- слегка понизив голос, сказал он мне, — одно Царское село чего стоит. Фан-дер-Флит вам ничем не поможет; на него не рассчитывайте. В случае надобности обращайтесь прямо ко мне, я всегда вас поддержу. Кстати, обратите особое внимание на немецких пасторов, торчащих в Царском Селе. Думаю, что все они работают на немецкую разведку.
Оглянувшись и убедившись, что нас никто не слышит, великий князь попросил меня присмотреться к битком набитому немцами двору Марии Павловны. Вдова великого князя Владимира Александровича и мать будущего претендента на русский престол Кирилла, она до замужества была немецкой принцессой и не могла равнодушно относиться к нуждам родного "фатерланда”.
— Ваше высочество, — взволнованно сказал я, — разрешите заверить вас, что я сделаю все для борьбы с немецким Василием и тем предательством, которым окружена 6-я армия.
Интимный разговор с великим князем продолжался не так уж долго, но едва я расстался с верховным главнокомандующим, как ко мне подлетел полковник из оперативного отделения штаба.
— И везет же вам, ваше превосходительство,- расшаркиваясь, поздравил он меня, намекая не столько на новое мое назначение, сколько на прогулку с великим князем.
Я сделал вид, что не понял этих намеков, и, поблагодарив за поздравления с назначением в 6-ю армию, поспешно покинул моего обескураженного собеседника и, отправившись к себе, начал собираться в дорогу.
25 апреля 1915 года я был уже в Петрограде. Северной Пальмиры, как любили тогда называть столицу, я не видел с начала войны, и она показалась мне ничуть не изменившейся. Как и в, мирное время, Невский заполняла нарядная толпа. По безукоризненно вымытой торцовой мостовой мягко шуршали резиновые шины лакированных экипажей; как и прежде, много было собственных выездов с выхоленными рысаками, мордастыми раскормленными кучерами и порой с ливрейными лакеями на козлах. Дамы щеголяли в модных и едва ли не парижских весенних туалетах, на проспекте было много офицеров, и почти все они носили щегольскую форму мирного времени. О войне ничто не напоминало, кроме, пожалуй, того, что город переименовали в Петроград,- немецкое "Петербург” кому-то наверху показалось не патриотичным. Но никто из коренных петербуржцев и не подумал отказаться от привычного названия, а немецкая речь, хоть и несколько реже, чем до войны, по-прежнему раздавалась в столице империи.
Из Ставки, в то время находившейся в Барановичах, я выехал в своем вагон-салоне и наутро был в Вильно, куда должна была приехать из Киева моя жена. В столицу я прибыл уже вместе с Еленой Петровной.
Квартиры, где можно было бы остановиться, в Петрограде у меня не было, и, приказав коменданту Варшавского вокзала поставить мой вагон на запасный путь, я решил покамест остаться в нем.
Проехав в штаб армии, помещавшийся на верхнем этаже хорошо знакомого здания штаба войск гвардии и Петроградского военного округа, я, стараясь не обращать на себя ничьего внимания, быстро прошел в комнату, на массивных дверях которой висела дощечка: "Кабинет начальника штаба”.
Двери кабинета выходили в обширный зал,- я волей-неволей должен был его пересечь. И то, что я увидел в этом зале, еще раз убедило меня, что Петербург (разумея под этим привилегированную его верхушку) не расположен считать, что идет война, — все было таким, как и год, и два, и много лет назад.
В зале, увешанном портретами начальников штабов чуть ли не за целое столетие, было полно представительных мужчин во фраках, генералов в парадной форме и при орденах, сверкающих бриллиантами дам в дорогих туалетах, оголенных в тех пределах, за которыми "высший свет” уступал место "полусвету”. Ничего похожего я не предполагал увидеть в штабе армии, считавшейся "действующей”. Мне подумалось даже, что я попал не в штаб, а в великосветскую гостиную; казалось, вот-вот грянет музыка и всех позовут к роскошно сервированному столу.
Пройдя в кабинет, я поручил адъютанту выяснить, в чем дело. Немного спустя он доложил мне, что в зале собрались просители, ожидающие выхода главнокомандующего.
— Такие приемы, ваше превосходительство, бывают здесь дважды в неделю,- прибавил адъютант и, поспешно согнав с лица ироническую усмешку, пояснил, что кабинет Фан-дер-Флита находится напротив моего.
Я подал рапорт о вступлении в должность и начал знакомиться со штабной жизнью.
В отличие от других командующих армиями Фан-дер-Флит то ли из-за особого стратегического значения 6-й армии, то ли для того, чтобы не был обижен близкий ко двору генерал, получил право называться главнокомандующим со всеми вытекающими из этого громкого звания преимуществами.
Сама армия состояла из ополченческих бригад, сведенных в армейские корпуса, и должна была оборонять столицу со стороны Финляндии и Финского залива. На армии же лежала оборона подступов к Петрограду в двинско-псковском направлении. Наконец, Фан-дер-Флиту был подчинен и стоявший в Финском заливе Балтийский флот, имевший в своем составе четыре дредноута.
Скоро я понял, что многочисленные посетители приемной Фан-дер-Флита имеют прямое касательство к секретному поручению, которое дал мне великий князь.
Впадающий в детство рамолик, Фан-дер-Флит никак не подходил для такого высокого и ответственного поста. Штабные офицеры охотно сравнивали его с Менелаем из "Прекрасной Елены” — было известно, что престарелый главнокомандующий находится под башмаком у своей супруги, особы чрезвычайно деспотической и заносчивой. Зазнайство "главнокомандихи”, как ее называли штабные вестовые, доходило до того, что даже я, являвшийся по должности правой рукой Фан-дер-Флита, не мог удостоиться и предстать перед ее грозные очи. Долг вежливости обязывал меня в дни больших праздников отправляться к главнокомандующему с визитом, но визиты эти сводились лишь к тому, что я расписывался в особой книге, лежавшей в передней генеральской квартиры Фан-дер-Флита.
Все поведение не в меру "доброго” главнокомандующего определялось указаниями его властолюбивой супруги. Не было дня, чтобы Фан-дер-Флита не одолевали петербургские немцы, с которыми он как истый петербуржец, водил хлеб-соль еще в мирное время; все они успевали до приема заручиться благосклонным отношением всесильной генеральши и ехали на Дворцовую площадь, заранее уверенные в успехе.
Большая часть этих состоявших на русской службе людей немецкого происхождения значилась в списках подозрительных по шпионажу лиц и стремилась, используя старые связи с главнокомандующим и его супругой, избегнуть репрессий и высылки.
Недостатка в людях, занимавшихся в Петрограде борьбой с немецким шпионажем, как будто не было. Кроме подчиненного мне контрразведывательного отделения штаба 6-й армии, которым руководил подполковник Риттих, с немецкой разведкой боролся и начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа генерал-майор Тяжельников, мой бывший однополчанин по лейб-гвардии Литовскому полку.
Вялый и безвольный Тяжельников, словно оправдывая свою фамилию, был тугодумом и мало годился для той сложной и рискованной работы, которую ему поручили. Руководимая им контрразведка ходила вокруг да около шпионских организаций и отдельных германских агентов, но расправиться с ними не решалась. Не очень углублялся Тяжельников и в далеко идущие связи немецкой разведки. Ничем, кроме обширного списка лиц, заподозренных в связях с германским генеральным штабом, не мог похвастаться и Риттих. Получалось по пословице — у семи нянек дитя без глазу, — настоящей борьбы с неприятельским шпионажем в Петрограде не велось. А ведь отсюда, из столицы, направлялась вся шпионская подрывная работа.
Просматривая представленный мне подполковником Риттихом пространный список, пестрящий фамилиями известных и влиятельных в столице людей, вроде близкого ко двору Экеспарре{17}, крупного коммерсанта Шпана{18} и т. п., я везде видел меланхолическую отметку: "Продолжать наблюдение”.
— Почему же вы не предпринимаете никаких сколько-нибудь действенных мер? — недоуменно спросил я Риттиха.- Хотя бы в отношении тех, чья причастность к шпионажу уже доказана?
— Видите ли, ваше превосходительство,- замявшись, не сразу ответил подполковник,- его высокопревосходительство генерал Фан-дер-Флит настолько добр, что его ничего не стоит уговорить. И каждый раз, когда мы пытались выслать уличенного в шпионской деятельности петербуржца, заподозренный или его близкие являлись на очередной прием к главнокомандующему, и он тут же приказывал не начинать дела...
Разобравшись в имеющихся у контрразведки материалах, я, помня о поддержке, обещанной мне верховным главнокомандующим, решил не обращать внимания на выживающего из ума Фан-дер-Флита и действовать так, как этого требовала моя совесть.
По мере моего нажима на заподозренных в шпионаже лиц Фан-дер-Флит все чаще выслушивал жалобы на мой скверный характер и излишнюю подозрительность. Не раз генерал с необычной для его возраста прыткостью заскакивал во время штабного своего приема в мой кабинет и выговаривал мне за самоуправство и за то, что я возбуждаю против штаба армии чуть ли не весь петербургский "свет”. Я твердо стоял на своем и, пользуясь тем, что начальник штаба армии непосредственно отвечает за состояние разведки и контрразведки, продолжал аресты и высылки шпионов.
Едва ли не самый большой скандал вызвала высылка гофмейстера двора фон Экеспарре.
Дредноутам, составлявшим основу Балтийского флота, необходим был выход в открытое море. Германские подводные лодки, проникавшие в Финский залив, делали прямой путь опасным. Поэтому вдоль южного берега был проложен секретный фарватер, безопасный от неприятельских мин.
Контрразведка, однако, установила, что каждый раз, когда наши корабли направлялись по этому фарватеру, кто-то сигнализирует об их выходе немцам. Световые сигналы подавались с северной оконечности острова Эзель. Дальнейшее расследование показало, что сигнализацией занимаются служащие расположенного в этой части острова имения действительного статского советника Экеспарре.
Вдоль берегов Финского залива начали курсировать два специально наряженных катера. Немного спустя сигнальные посты в имении Экеспарре были ликвидированы, а сам он под надежной охраной отправлен в Сибирь.
22 июля было тезоименитство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра III. Во дворце состоялся торжественный выход; во время его и хватились Экеспарре.
На следующий день ко мне приехал начальник канцелярии вдовствующей императрицы генерал-лейтенант Волков и спросил, не знаю ли я, где находится бесследно исчезнувший из столицы член Государственного совета Экеспарре?
— А вы почему, ваше превосходительство, спрашиваете меня об этом? — делая недоуменное лицо, осведомился я.
— Да изволите ли видеть, ваше превосходительство,- смущенно сказал Волков,- он ведь немец, а о вас в один голос говорят, что по отношению к ним вы зверствуете чрезвычайно...
— А что я, по-вашему, должен делать с немецкими шпионами? — не выдержал я.
— Да какие там шпионы, ваше превосходительство,- сказал Волков, делая большие глаза,- это все вашим офицерам мерещится — шпион да шпион. Экеспарре, должен вам доложить, отлично воспитанный человек и вхож к ее императорскому величеству...
Я вызвал в кабинет Риттиха и приказал ему в присутствии генерала Волкова повторить обвинения, предъявленные арестованному.
— Что вы, что вы, ваше превосходительство, это все напраслина,- запротестовал Волков, и я понял, что не сумею переубедить ни двор, ни даже этого выслуживающегося генерала.
Еще скандальнее была история барона Пиляр-фон-Пильхау.
Войска 6-й армии и организованного в августе 1915 года Северного фронта в основном располагались на территории Прибалтийского края. Немецкие бароны, владевшие исконными латвийскими, эстонскими и литовскими землями, мечтали о присоединении безжалостно эксплуатируемого ими края к Германии и в связи с продвижением германских войск в глубь России деятельно готовились к "аншлюссу”{19}.
Заинтересовавшись подозрительной деятельностью прибалтийских баронов, в подавляющем большинстве своем причастных к шпионажу, контрразведка натолкнулась на выходящее из ряда вон обстоятельство: оказалось, что в губерниях Курляндской, Лифляндской и Эстляндской наряду с русской администрацией существует и тайная немецкая, возглавляемая бароном Пиляр- фон-Пильхау, тайным советником и членом Государственного совета. Было установлено, что в случае оккупации края созданная бароном администрация будет хозяйничать до тех пор, пока Прибалтика окончательно не войдет в состав Германской империи.
Организация барона Пиляр-фон-Пильхау была настолько законспирирована, что контрразведке удалось расшифровать далеко не всех ее сотрудников, работавших одновременно и в официальных правительственных органах. Но зато агенты контрразведки установили причастность к шпионажу многих выявленных ими тайных сотрудников барона.
По докладу контрразведки фронта я, пользуясь предоставленными мне правами, начал ликвидацию этого шпионского и сепаратистского гнезда. Разоблаченные шпионы были переданы судебным органам, по самой организации был нанесен сокрушающий удар. Был предрешен и вопрос об аресте самого барона.
Опереточный главнокомандующий был к этому времени освобожден от должности, вместо него армию принял снова вернувшийся в войска Рузский, и я полагал, что теперь никто не будет мешать мне бороться с сиятельными немецкими шпионами.
Неожиданно Рузский вызвал меня к себе. Я вошел в знакомый кабинет и увидел развалившегося в кресле рыжего немца с угловатой, словно вытесанной топором, головой. Николай Владимирович не только не казался задетым вызывающей позой посетителя, но с преувеличенной любезностью разговаривал с ним.
— Знакомьтесь, Михаил Дмитриевич,- сказал мне Рузский, не очень торопливо закончив разговор с неизвестным.- Это — член Государственного совета, барон Пиляр-фон-Пильхау{20}.
Барон неуклюже поднялся и двинулся ко мне, протягивая мясистую, очень широкую короткопалую» руку.
Я машинально отступил и, заложив руку за пуговицы кителя, сказал, обращаясь к Рузскому:
— Простите меня, ваше превосходительство, но мне, как начальнику штаба, отлично известна преступная деятельность барона, занятого подготовкой передачи Прибалтийского края неприятелю. Как русский генерал, я не могу подать ему руки.
Рузский смутился и заметно покраснел.
— Мы с вами, Михаил Дмитриевич, еще поговорим об этом,- примирительно сказал он и, повернувшись к барону, дал мне понять, что я могу быть свободным.
После ухода барона Рузский снова вызвал меня к себе и не без стеснения заговорил, в какое трудное и деликатное положение ставит его самого дело барона Пиляр-фон-Пильхау.
— Я ведь, Михаил Дмитриевич, состою в свите его величества, - начал объяснять мне Рузский, - а барон, черт его побери, близок ко двору, и я не могу с этим не считаться. И уж никак нельзя было вам так резко поступать с этим немцем в моем присутствии. Ведь это же форменный скандал! Да ведь барон по правилам должен был вас за это на дуэль вызвать...
— Во время войны дуэли воспрещены... Как, впрочем, и в мирное время. А с такими прохвостами на дуэли никто не дерется,- не выдержал я.
— Конечно, не дерется. Но вы, как хотите, а поставили меня в крайне конфузное положение...
Я доложил, что дал контрразведке разрешение на арест барона.
— Что вы, что вы? Об этом не может быть и речи, — испуганно сказал Рузский. -Хорошо, если все обойдется. Ведь барон-то приходил ко мне жаловаться на вас и на контрразведку,- дескать, переарестовали ни в чем не повинных людей... Только за то, что они немцы по происхождению. Нет уж, вот что, голубчик,- просительно закончил главнокомандующий,- те, кого вы посадили, пусть уж сидят, а самого барона не трогайте ни под каким видом...
Я понял, что спорить бессмысленно, и, скрепя сердце, выполнил приказание главнокомандующего{21}.
Ведя себя так безвольно по отношению к барону Пи-ляр-фон-Пильхау, тот же Рузский в ряде других случаев не только не мешал мне расправляться с немецкими тайными агентами, но и поддерживал меня авторитетом главнокомандующего.
Так было, например, с нашумевшим делом торгового дома "К. Шпан и сыновья”.
Многие наши банки были в немецких руках, и уже одно это привлекло к их деятельности- внимание контрразведки. Особый интерес вызвали подозрительные махинации двух видных петербургских финансистов — братьев Шпан, немцев по происхождению.
Когда старший из братьев ухитрился попасть на прием к императрице Александре Федоровне и поднести ей восемьдесят тысяч рублей на "улучшение” организованного ею в Царском Селе лазарета, контрразведка занялась этим "невинным” торговым домом и обнаружила не только постоянную связь, которую братья Шпан поддерживали с воюющей против нас Германией, но и другие, не менее значительные их преступления.
В связи с войной артиллерийское ведомство испытывало острую нужду в алюминии. Достать его ни в столице, ни в других городах России казалось невозможным. Возглавлявший фирму, старший из братьев Шпан предложил привезти нужное количество алюминия из-за границы. Артиллерийское ведомство согласилось, и Шпан тотчас отправил в Швецию своего агента. Под второй подошвой ботинка агент этот припрятал врученные ему Шпаном документы, из которых следовало, что некая германская фирма отправляет в Россию принадлежащий ей алюминий. На самом деле огромное количество алюминия хранилось в самом Петрограде на тайных складах той же фирмы "К. Шпан и сыновья”. Вся эта инсценировка понадобилась, чтобы продать дефицитный металл за баснословную сумму.
За выезжавшим за границу агентом было установлено наблюдение, и на обратном пути он был захвачен с поличным.
Родственники и знакомые братьев Шпан подняли невообразимый шум. Но Рузский на этот раз поддержал меня, и я, не считаясь с высокими покровителями фирмы, приказал арестовать обоих братьев и выслать их в Ачинск. Любопытно, что юрисконсультом этой шпионской фирмы был одно время будущий премьер и "главковерх” Керенский.
Одновременно Рузский одобрил и представил в Ставку составленный мною "Проект наставления по организации контрразведки в действующей армии”. Верховный главнокомандующий утвердил его; во всех армейских штабах были созданы контрразведывательные отделения с офицерами генерального штаба, а не жандармами во главе. В основу работы армейской контрразведки была положена тесная связь с оперативными и разведывательным отделениями штабов, и это сразу же сказалось.
Благосклонное, несмотря ни на что, отношение Рузского к моей борьбе с немецким шпионажем окрылило меня, и я постарался нанести по разведывательной деятельности германского генерального штаба еще несколько чувствительных ударов.
В России уже не один десяток лет была широко известна торгующая швейными машинами компания Зингер. Являясь немецким предприятием, акционерное общество это с началом войны поспешно объявило о своей принадлежности к Соединенным Штатам Америки. Но эта перекраска не спасла фирму от внимания контрразведки и последующего разоблачения ее шпионской деятельности.
Верная принципу германской разведки — торговать высококачественными товарами, чтобы этим получить популярность и быстро распространиться по стране, компания Зингер продавала действительно превосходные швейные машины. Ведя продажу в кредит и долголетнюю рассрочку, фирма сделалась известной даже в глухих уголках империи и создала разветвленнейшую агентуру.
Характерно, что спустя много лет, уже во время второй мировой войны, немецкая фирма "Олимпия”, открывшая в Венгрии со специальными шпионскими целями свой филиал, начала выпускать пишущие машинки с венгерским алфавитом куда более высокого качества, нежели те, что собирались внутри страны. Видимо, и в случае с компанией Зингер, и в деятельности фирмы "Олимпия” приток денежных средств, получаемых от германского генерального штаба, давал возможность торговать себе в убыток.
Компания Зингер выстроила на Невском многоэтажный дом, после революции превращенный в Дом книги. Во всех сколько-нибудь значительных городах находились фирменные магазины, а в волостях и даже в селах — агенты компании.
У каждого агента имелась специальная, выданная фирмой географическая карта района. На ней агент условными знаками отмечал число проданных в рассрочку швейных машин и другие коммерческие данные. Контрразведка установила, что карты эти весьма остроумно использовались для собирания сведений о вооруженных силах и военной промышленности России. Агенты сообщали эти данные ближайшему магазину, и там составлялась сводка. Полученная картограмма направлялась в Петроград в центральное управление общества Зингер. Отсюда выбранные из картограмм и интересующие германскую разведку сведения передавались за границу,
Убедившись в основательности обвинения, я циркулярной телеграммой закрыл все магазины фирмы Зингер и приказал произвести аресты служащих и агентов, причастных к шпионской деятельности.
Бесцеремонность, с которой компания Зингер почти открыто работала в пользу воюющей Германии, не должна особенно удивлять. Последние годы империи характеризовались таким разложением государственного аппарата, что в непосредственной близости к ошалевшему от распутинской "чехарды” русскому правительству и всяким иным властям предержащим делались самые неправдоподобные вещи.
Трудно, например, поверить, что в столице Российской империи в самый разгар войны с Германией собирались пожертвования на... германский подводный флот. и притом не где-нибудь в укромных уголках, а на самом виду — в министерстве иностранных дел и других не менее почетных учреждениях. Надо ли говорить о том, что германские подводные лодки были в первую мировую войну наиболее действенным оружием Германии, обращенным против англичан, но не щадившим и нашего флота...
Сбор этих средств был организован даже без какой-либо хитроумной выдумки. Завербовав швейцаров ряда министерств и других петроградских правительственных учреждений, немецкие тайные агенты заставили их держать у себя слегка зашифрованные подписные листы и собирать пожертвования.
Натолкнувшись на списки жертвователей, контрразведка быстро ликвидировала эту наглую авантюру германской разведки.
Наряду с использованием задолго до войны завербованных тайных агентов, германская разведка уже в ходе военных действий добывала нужные ей сведения любыми способами, не останавливаясь перед похищением у доверчивых офицеров секретных документов.
Показательно дело генерала Черемисова, не отданного под суд и не разжалованного только из-за редкостного либерализма и бесхребетности высшего командования в вопросах борьбы с вражеским шпионажем.
В конце 1915 года на должность генерал-квартирмейстера 5-й армии, занимавшей двинский плацдарм, был назначен Черемисов, тогда еще полковник. В том же штабе армии в должности офицера для поручений состоял ротмистр, немецкая фамилия которого не сохранилась в моей памяти. Офицер этот жил с немкой, и, хотя шла война, никого в штабе это ничуть не смущало. Наоборот, тот же Черемисов дневал и ночевал у гостеприимного ротмистра.
Спустя некоторое время ко мне как начальнику штаба вновь образованного Северного фронта явился артиллерийский полковник Пассек и потребовал личного свидания со мной.
Пассека провели ко мне на квартиру, и он, крайне возбужденный и взволнованный, доложил мне, что у ротмистра, о котором шла речь выше, ежедневно собираются офицеры, как приехавшие с фронта, так и едущие на фронт. Посетителей уютной квартиры ждет ужин с неизменной выпивкой и карты. Играют в азартные игры и на большие деньги. Вин и водок, несмотря на "сухой” закон, за ужином всегда изобилие. Во всех этих кутежах и карточной игре неизменное участие принимает и Черемисов; пример его явно ободряет остальных штаб- и обер-офицеров, бывающих у ротмистра.
Многие офицеры после карт оставались ночевать. Некоторых из них безжалостно обыгрывали в карты. Других напаивали до бесчувствия; в вино и в водку для верности подсыпался одурманивающий порошок.
После того как такой офицер впадал в беспамятство, его багаж, а заодно и карманы тщательно обыскивались; документы и бумаги внимательно просматривались и иногда копировались. Сам полковник Пассек был обыгран на крупную сумму и так как, снедаемый стремлением отыграться, не раз посещал квартиру подозрительного ротмистра, то смог убедиться в преступной его деятельности.
Посоветовавшись с Батюшиным, подобно мне переведенным в штаб Северного фронта и являвшимся начальником его контрразведки, я вызвал к себе на квартиру генерала Шаврова, военного юриста по образованию, и приказал ему на специальном паровозе выехать в Двинск, чтобы там, не подымая особого шума, проверить сообщенные Пассеком факты.
Поздно ночью Шавров вернулся и доложил, что подозрения полковника Пассека подтвердились: во время устроенного в квартире ротмистра обыска были найдены даже списки бывавших у него офицеров с явно шпионскими пометками около каждой фамилии.
Как выяснилось, ротмистр, являясь резидентом немецкой разведки, совместно с приставленной к нему под видом сожительницы разведчицей умышленно обыгрывал офицеров, чтобы, воспользовавшись трудным положением, в которое они попадали, в дальнейшем их завербовать.
Дополненные контрразведкой материалы генерала Шаврова я доложил главнокомандующему и как будто получил полное его одобрение. Виновные в шпионаже были арестованы и преданы военно-полевому суду, штаб армии подвергся основательной чистке. Но едва дело дошло до Черемисова, как начала действовать та страшная дореволюционная российская система, которую с такой удивительной точностью охарактеризовал еще Грибоедов.
«Родному человечку» кто-то «порадел», и Черемисов вместо отрешения от должности на все время следствия и, в лучшем случае, выхода в отставку, отделался тем, что... был назначен командиром бригады в одну из пехотных дивизий.
Примечания
{17} Экеспарре Оскар Рейнгольдович, действительный статский советник, гофмейстер двора, член Государственного совета.
{18} Шпан — фирма "К. Шпан и сыновья” занималась торговлей машинным оборудованием и деталями. Главой фирмы являлся Борис Шпан.
{19} Присоединению.
{20} Пиляр-фон-Пильхау Адольф Адольфович, барон, действительный статский советник в должности гофмейстера. Член Государственного совета по выборам (то есть то немецкой "курии”).
{21} Надо учитывать, что царское правительство, предоставляя высокопоставленным немцам полную свободу в осуществлении шпионской деятельности, в то же время никогда не отказывалось где только можно раздувать национальную рознь и ненависть, попутно стараясь сваливать на любых нацменов, в том числе и на обрусевших немцев, любые трудности и собственные вины. Этим объясняется, что в те же годы, о которых повествует автор, в так называемой "рептильной” прессе, во всем послушной правительственным приказам, усиленно печатались всевозможные "разоблачения” многочисленных немцев, зачастую совершенно далеких и от Германии и от шпионажа. Журналисты Ал. Ксюнин и Мзура сделали себе специальность из таких разоблачений, которые, однако, никогда не поднимались выше определенного общественного положения подозреваемых. Широкая общественность настороженно относилась к этой деятельности, чувствуя, что она вела к одинаковой травле и "жидов”, и "немчуры”, и "чухон”, и "армяшек”, т. е. всех граждан России, не "осененных” благодатью "истинно-русского происхождения и православной веры”.