От авторов сайта: да простят меня интернационалисты, но фраза "известный американский историк рабинович" наводит на определенные штампы и нельзя сказать, что автор эти штампы ломает. Скажу как всегда - выбирай документы, факты, читай, а выводы делай сам, не ведись на их комменты

 

Александр Рабинович

Большевики приходят к власти

РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА В ПЕТРОГРАДЕ

Книга известного американского историка и политолога, профессора Индианского университета Александра Рабиновича принадлежит к немногим зарубежным исследованиям, которые дают в основном объективную характеристику Октябрьской революции в России.

Книга насыщена большим фактическим материалом. В ней много точных, живых описаний хода революции, политических деятелей различных лагерей, участвовавших в острейшей борьбе в 1917 году. Вот почему ее с интересом прочтут не только специалисты, но и все, кто интересуется отечественной историей.

 

К советскому читателю

Быть может, полезнее начать с некоторых деталей биографии, помогающих объяснить эволюцию моего подхода к изучению русской революции. Мой отец, Евгений Рабинович, родился в Санкт-Петербурге в 1898 году и до эмиграции из Советской России (во время гражданской войны) в течение трех лет учился в Петербургском университете. Известный ученый-химик (его трехтомная монография по фотосинтезу¹ была в числе первых американских фундаментальных научных трудов, опубликованных в Советском Союзе после второй мировой войны), он являлся одним из основателей и активных участников Пагуошских конференций, имеющих целью содействовать развитию взаимопонимания и сотрудничества между Востоком и Западом в интересах мира и безопасности. Моя мать, Анна Рабинович, родилась в Киеве в 1900 году и также эмигрировала вскоре после революции. Я и мой брат Виктор — близнецы. Мы родились в 1934 году в Лондоне, выросли и получили образование в США, куда семья переехала в 1938 году. (В настоящее время Виктор — директор Управления внешних связей Национальной академии наук США.)

Родители привили мне живой интерес к русской культуре. Прежде всего благодаря отцу я рано осознал огромную важность для будущего человечества советско-американского научного сотрудничества, невзирая на наличие серьезных идеологических различий. Поскольку, однако, мое становление проходило в годы маккартизма и «холодной войны», то, приступая к серьезному изучению советской истории, я был твердо убежден: большевики — узурпаторы, а большевизм, сталинизм и советская политическая система (как она действовала в то время) по сути синонимичны. Первое знакомство с советской историей вообще и с историей революционного периода в частности, казалось, подтверждали правильность моей концепции. В 50-е годы, когда я учился в колледже и аспирантуре, в западной исторической литературе преобладала точка зрения, согласно которой Октябрьская революция была не чем иным, как хорошо организованным переворотом сравнительно небольшой изолированной кучки руководимых Лениным радикальных фанатиков, — переворотом, нацеленным на создание именно той в высшей степени централизованной однопартийной диктатуры, в которую скоро и превратилась советская политическая система.

Возвращаясь мысленно к исходному моменту собственных изысканий о событиях 1917 года, то есть к началу 60-х годов, и стараясь восстановить в памяти то, что побудило меня поставить под сомнение подобную трактовку, я думаю о нескольких факторах, которые сыграли свою роль. К тому времени уже перестало ощущаться давление эпохи Маккарти, подошла к концу «холодная война», в Советском Союзе начался период десталинизации. Все это, вместе взятое, помогло новому поколению американских специалистов, изучавших советскую историю, в том числе и мне, деидеологизировать свой подход к исследованию советских проблем. Однако, пожалуй, главнейшим фактором, определившим мое скептическое отношение к преобладавшим объяснениям Октября, явилась возможность изучать соответствующие первоисточники, сначала — в западных библиотеках и архивах, затем — в библиотеках Москвы и Ленинграда. (Несмотря на все мои усилия на протяжении многих лет, я так и не получил доступа к важным неопубликованным материалам в советских архивах.) Картина событий 1917 года, проступающая со страниц газет и документов того времени по мере углубления моих исследований, и представления об Октябре как о каком-то военном путче, лишенном всякой массовой поддержки, обнаружили настолько разительное несоответствие, что его было просто невозможно игнорировать. В результате появились две работы: детальное исследование неудачного восстания в июле 1917 года, в котором я подробно разобрал поведение большевиков в тот критический момент развития революции², и (десять лет спустя) реинтерпретация Октябрьской революции в Петрограде, о чем идет речь в предлагаемой книге.

В центре внимания обоих трудов — Петроград. Сквозь призму происходивших в нем событий я, насколько возможно, старался лучше понять основные вопросы, касавшиеся развития революции в городах России в целом. Хотя меня в первую очередь интересовали история партии большевиков и роль таких видных большевистских лидеров, как Ленин, Троцкий, Каменев, Свердлов и Зиновьев, я попытался также объяснить поступки и побуждения других основных конкурировавших политических партий и известных противников большевиков, таких, как Милюков, Керенский, Корнилов, Мартов и Церетели. Кроме того, оказалось не менее важным изучать деятельность местных руководителей среднего и низшего звена, широких масс, а также реконструировать в более общем виде культурные, экономические, социальные и военные условия того времени, влиявшие на революционную ситуацию. Понимая, что до известной степени мы все — пленники собственных пристрастий и предубеждений, я старался сделать все от меня зависящее, чтобы представить читателю объективную историческую картину, не искаженную последующими событиями или нынешними политическими ценностями и интересами.

Источники, которые легли в основу данной книги, перечислены в библиографии. На Западе с момента публикации моей работы вышли в свет многие ценные исследования различных аспектов революции 1917 года. Среди недавно опубликованных работ на данную тему книга Т.Хасегавы о Февральской революции, а также сочинения Дональда Рал и о революции 1917 года в Саратове, Ричарда Стайтса об утопии и народной культуре в революционный период, Грейма Гилла о крестьянствев 1917году, Аллана Уайлдмана о русских солдатах на фронте в 1917 году, Эвана Модзли о революции на Балтийском флоте, Льюиса Зигельбаума о военно-промышленных комитетах, Рекса Уэйда о Красной гвардии, Джона Кипа о роли массовых организаций и Дайяны Кенкер и Улильяма Розенберга о забастовочном движении в 1917 году. Современная западная литература о революции включает также исследования Стивена Смита и Дэвида Мандела о петроградских рабочих и Дайяны Кенкер о московских рабочих, книгу Даньела Орловски о мелкой буржуазии в революционный период, а также детальные труды по истории меньшевиков (книга Зивы Гелили у Гарсия) и левых эсеров (книга Майкла Мелансона)³.

Очень трудно охарактеризовать все эти новые работы в целом. Тем не менее можно с полным основанием утверждать, что почти всех авторов связывает стремление осветить тот или иной существенный аспект «революции снизу», осуществленной простыми рабочими, крестьянами и солдатами в 1917 году. Кроме того, за небольшим исключением, результаты упомянутых исследований так или иначе подрывают традиционную западную интерпретацию Октября.

Хотелось бы добавить, что в сравнении с прежними западными и советскими работами об Октябрьской революции моя книга, как мне кажется, ярче высвечивает важные исторические связи между сегодняшними демократическими принципами перестройки в Советском Союзе и большевистской практикой и идеалами 1917 года, которые поначалу были подорваны борьбой за выживание в гражданской войне, а затем и вовсе уничтожены Сталиным. В 1917 году, до того как гражданская война буквально опустошила ряды партии большевиков, она и по своей структуре, и по методам работы представляла собой сравнительно открытую, демократичную и децентрализованную организацию. Низовые партийные органы, которые осуществляли свою деятельность главным образом через выборных представителей, сохраняли с рабочими, солдатами и матросами тесные связи, гарантировавшие соответствие партийных лозунгов и тактики истинным желаниям масс. Инициатива снизу, плюрализм мнений, свободные дискуссии на всех уровнях партии не только разрешались, но всячески поощрялись. Революционные петроградские массы верили, что партия большевиков поддерживает лозунг «Вся власть Советам!», означавший для них создание исключительно социалистических, демократических, многопартийных органов государственного и местного самоуправления, в которых влияние народа было бы решающим. Приверженность петроградских масс идее власти Советов была столь велика, что за весь период существования Временного правительства вопрос о чисто большевистском правлении никогда открыто не ставился. Изучая источники, необходимые для данной книги, я пришел к выводу, что успех большевиков в Октябре был, по существу, обеспечен двумя обстоятельствами чрезвычайной важности: демократической и гибкой структурой большевистской организации и исключительной популярностью в массах Советов, о чем свидетельствовал известный лозунг «Вся власть Советам!».

После первой публикации книги в Соединенных Штатах в 1976 году одни советские историки ее критиковали, другие — хвалили. Но и в том и в другом случае мои основные идеи обычно либо извращались, либо просто игнорировались. В то же самое время несколько экземпляров книги, имевшихся в советских библиотеках, были доступны строго ограниченному кругу лиц. Ныне благодаря обусловленному перестройкой более благоприятному культурному климату с моим исследованием смогут познакомиться широкие круги советских читателей, для которых описываемые события представляют несравненно больший интерес, чем для читателя любой другой страны. Не преувеличивая, скажу, что до самого недавнего времени мне казалось невозможным увидеть нечто подобное еще при жизни.

И последнее. В настоящий момент появилась замечательная возможность приступить к конструктивному диалогу по важным методологическим, фактографическим и интерпретационным вопросам, которые в равной мере интересуют как советских, так и западных специалистов по истории революций. Почему мы должны и дальше работать над этими проблемами, по сути, в полной изоляции друг от друга, как это было до сих пор? Если издание моей книги на русском языке поможет расширить наши контакты и внесет хотя бы самую скромную лепту в сложный процесс восстановления исторической правды, искаженной в период сталинизма и «холодной войны», я буду более чем счастлив.

Александр Рабинович

Индианский университет

Блумингтон, Индиана

Апрель 1989 года

Примечания:

[1] - Все даты даются по старому стилю.

В газетах за 1917 год указаны только число и месяц.

¹ Рабинович Е. Фотосинтез, т. I—III. М., 1951 —1959.

² Rabinowitch Л. Prelude to Revolution: The Petrograd Bolsheviks and the July 1917 Uprising. Bloomington, 1968.

³ Hasegawa T. The February Revolution: Petrograd 1917. Seattle, 1981  Raleigh D.J. Revolution on the Volga: 1917 in Saratov. Ithaca, 1986; Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in the Russian Revolution. N.Y., 1989; Gill G.J. Peasants and Government in the Russian Revolution. Ix>ndon, 1979; Wi1dman Л.К. I he End of the Russian Imperial Army: The Old Army and the Soldier’s Revolt. Princeton, 1980; and The End of the Russian Imperial Army: The Road to Soviet Power and Peace. Princeton, 1988: Mawds1eу E. The Russian Revolution and the Baltic Fleet: War and Politica, February 1917 — April 1918. London, 1978; Siegelbaum L. The Politics of Industrial Mobilization in Russia, 1914—1917: A Study of the War-Industries Committees. lx)ndon, 1983; Wade R.A. Red Guards and Workers, Militias in the Russian Revolution. Stanford, 1984: Keep John L.H. The Russian Revolution: A Study in Mass Mobilization. N.Y., 1976; Коenker D.P. and Rosenberg W.G. Strikes and Revolution in Russia, 1917. Princeton, 1989; Smith S.A. Red Petrograd: Revolution in the Factories, 1917—1918. Cambridge, 1983;Mandel D. The Petrograd Workers and the Fall of the Old Regime: From the February Revolution to the July Days, 1917. N Y., 1983 and The Petrograd Workers and the Soviet Seizure of Power. N.Y., 1984; Коenker D.P. Moscow Workers and the 1917 Revolution. Princeton, 1981; Russia’s Democratic Revolutions: The Provisional Government of 1917 and the Soviet State. Berkeley, forthcoming; Galili у Garcia Ziva. The Menshevik leaders of the Petrograd Soviet in 1917. Princeton, 1989; Melancon M. The Socialist Revolutionaries During World War I and the February Revolution. Columbus, forthcoming.

 

 

 

Предисловие

Об Октябрьской революции в России написаны сотни книг. Нужна ли еще одна? Этот вопрос не раз задавали мне с тех пор, как я начал работать над темой.

Интерес к изучению русской революции и решение написать о ней книгу отчасти вызваны небывалым драматизмом этого события, его историческим значением. В 1917 году в России ультрарадикальная большевистская партия вышла вдруг из безвестности, сбросила скроенное на западный манер Временное правительство и создала впервые в мире коммунистическую политическую систему. Все это произошло в течение восьми месяцев после краха державшегося столетия царского режима и на третьем году рокового участия страны в опустошительной европейской войне. Россия была тогда третьей крупнейшей державой мира с населением свыше 165 млн. человек и территорией втрое большей, чем у Соединенных Штатов, и большей, чем у Китая и Индии, вместе взятых. Долгое время меня не покидало ощущение, что историки России, да и всего мира, не отдают должное этой начальной главе новейшей русской истории.

К исследованию России 1917 года меня подтолкнуло также и то обстоятельство, что имеющиеся работы не отвечают на многие важные вопросы, связанные с октябрьскими событиями, и прежде всего не могут объяснить, почему эти события приняли именно такой оборот. Многие книги о революции — это мемуары ее участников. В личных воспоминаниях, содержащих часто ценную и интересную информацию, неизбежно дается односторонний взгляд на революцию — то страстно сочувственный, то глубоко враждебный — в зависимости от того, по какую сторону баррикады находился автор в 1917 году.

Масса исследований об Октябре 1917 года издана в Советском Союзе. Многие из них, особенно те, что появились в относительно свободные 20-е годы и в хрущевский период, содержат богатейший познавательный материал, почерпнутый из закрытых архивов. Однако требование к советским авторам придерживаться официальных трактовок, сильно подверженных воздействию политической конъюнктуры, значительно снижает общую ценность их работ.

В последние годы отдельные монографии, посвященные важным сторонам Октябрьской революции, вышли в западных странах. Это прежде всего работы Оливера Рэдки, Вильяма Розенберга, Рональда Суни, Марка Ферро, Джорджа Каткова и Рекса Уэйда¹. Тем не менее нет еще фундаментальных исследований по истории Временного правительства или экономике России в революционные годы. Очень мало известно о влиянии на политические процессы в России 1917 года миллионов уставших от войны солдат, о развитии революции в провинции, о роли в ней крестьянства и растущего рабочего класса. Фактически единственным западным исследованием, широко освещающим события Октябрьской революции и основанным на первоисточниках, является первый том работы Генриха Чемберлена «Русская революция, 1917—1921»². Эта выдающаяся для своего времени и все еще сохраняющая научную ценность работа была написана в начале 30-х годов, до того как большинство необходимых первоисточников стало доступно западным исследователям.

В данной книге по ряду взаимосвязанных причин я сосредоточился на революционных событиях в Петрограде³. Прежде всего, этот город был тогда столицей. В условиях Российской империи, с ее давней традицией сильной власти и деспотического правления из центра, политическое положение в Петрограде оказывало огромное воздействие на развитие революции в стране. Кроме того, Петроград был не только административным, но и крупнейшим торговым и промышленным центром страны, население которого значительно увеличилось за время войны, достигнув к 1917 году 2,7 млн. человек. Учитывая это обстоятельство, а также то, что о революции в Петрограде имеется неизмеримо больше информации, чем о событиях в любом другом крупном городе, анализ разворачивавшихся там политических, социальных и экономических процессов проливает особо яркий свет на ход революции в российских городах в целом. И последнее: поскольку в 1917 году Петроград был главным штабом большевистской партии и центром ее революционной деятельности, именно на тамошних событиях лучше всего прослеживается и работа всех эшелонов партии снизу доверху, и методы ее взаимодействия с широкими массами.

Справедливо спросить, не является ли Петроград единственным русским городом, приковывающим внимание западных исследователей революции. Да, это довольно верно. Однако несмотря на все написанное об Октябре вообще и «красном Петрограде» в частности, до сих пор нет полного и убедительного исследования о том, как развивалась революция в этом городе. Две относительно новые работы «Захват большевиками власти» Сергея Мельгунова⁴ и «Красный Октябрь» Роберта Дэниелса⁵ страдают тем общим недостатком, что ограничиваются в основном рассмотрением лишь отрезка времени, непосредственно предшествующего созданию Временного правительства, периода пребывания его у власти и короткого периода сразу после его свержения (у Мельгунова). Крупным событиям лета и начала осени 1917 года, анализ которых мог бы пролить свет на то, что произошло в октябре, уделено в этих работах лишь незначительное внимание. Кроме того, в них опущена проблема политической активности петроградских рабочих, солдат и матросов, ее воздействия на ход революции; октябрьские события трактуются в основном как робкая борьба двух равно нерешительных и неумелых борцов — правительства Керенского и руководства большевистской партии.

Автор сочтет свою задачу выполненной, если его книга сможет заполнить этот пробел в западной историографии Октябрьской революции и тем самым побудит читателя взглянуть на события 1917 года в новом ракурсе. Главная цель — воссоздание во всей возможной полноте и со всей возможной точностью развития «революции снизу», а также анализ воззрений, деятельности и состояния всех звеньев петроградской организации большевистской партии между февралем и октябрем 1917 года. В ходе работы над книгой я пытался выявить решающую связь успеха большевиков с двумя этими главными аспектами революции.

Тщательное исследование в указанном направлении заставило меня подвергнуть сомнению основные выводы как советских, так и западных историков относительно положения в партии большевиков и источников ее силы в 1917 году, а также самого характера Октябрьской революции в Петрограде. Если советские историки объясняют успех Октябрьской революции исторической неизбежностью и наличием сплоченной революционной партии во главе с Лениным, то многие западные ученые рассматривают это событие либо как историческую случайность, либо — чаще — как результат хорошо подготовленного государственного переворота, не имевшего значительной поддержки масс. Я, однако, считаю, что исчерпывающее объяснение захвата большевиками власти намного сложнее, чем любая из этих предлагаемых интерпретаций.

Изучая по документам той эпохи настроения и интересы фабрично-заводских рабочих, солдат и матросов, я обнаружил, что их стремлениям отвечала выдвинутая большевиками программа политических, экономических и социальных реформ, в то время как все другие главные политические партии России были основательно дискредитированы из-за их неспособности осуществить значительные реформы и нежелания немедленно прекратить войну. В результате провозглашенные большевиками цели пользовались в октябре 1917 года поддержкой широких масс.

Действовавшая в 1917 году большевистская партия мало походила на сплоченную, авторитарную, законспирированную организацию, эффективно руководимую Лениным, какой она изображается во многих исследованиях. Конечно, верно, что она взяла курс на немедленную социалистическую революцию под большим влиянием Ленина. В.И.Ленин родился в 1870 году в Симбирске в семье мелкого дворянина, инспектора народных училищ. Юрист по профессии, он в 80-х годах примкнул к социал-демократическому движению и вскоре поставил перед собой задачу организовать российский рабочий класс в политическую силу, способную возглавить борьбу за свержение царского самодержавия. В 1903 году благодаря своей исключительной целеустремленности он добился знаменитого раскола Российской социал-демократической рабочей партии — главным образом из-за разногласий по вопросу о характере и целях марксистской революционной партии в России — на радикальную большевистскую и умеренную меньшевистскую фракции. В царившей тогда обстановке репрессий Ленин стремился к созданию тесно сплоченной, централизованной, дисциплинированной и боевой организации революционеров⁶, в то время как меньшевики выступали за демократическую и массовую рабочую партию. Ленин доказывал, что только высокопрофессиональная партия способна решать революционные задачи и защищать себя как от проникновения реформизма, так и от преследований властей.

В 1905 году Ленин модифицировал классическую марксистскую схему революции в два этапа, которая, по мнению русских социал-демократов, подходила для России, высказав мысль, что после свержения самодержавия «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» может сразу открыть дорогу для социалистической революции, так что стране не нужен длительный период либерализма и капиталистической индустриализации.

С началом первой мировой войны в основных российских социалистических группах возникли, с одной стороны, фракции «оборонцев», поддерживавшие военные усилия правительства, с другой — «интернационалистские» фракции, осуждавшие войну в Европе и призывавшие к немедленному заключению мира без победителей и побежденных. Сам Ленин вновь занял позицию, прямо противоположную позиции большинства сподвижников-социалистов, отказавшись поддерживать свое отечество в войне и предложив подготовку к социальной революции в качестве первоочередной задачи социал-демократического движения во всех воюющих странах. В дальнейшем он развил смелую теорию, воспринятую, правда, довольно прохладно, согласно которой капиталистическая система достигла своей высшей, «империалистической» стадии, развязанная ею война привела к критическому положению хозяйства всех воюющих государств, что должно с неизбежностью повлечь за собой международную социалистическую революцию⁷.

К началу 1917 года вследствие резкого ухудшения экономического положения, неудач на фронте и огромных потерь, а также из-за полной бездарности правительства, оказавшегося не в состоянии управлять страной, царский режим потерял доверие буквально всех слоев русского общества. 23 февраля в Международный женский день, среди женщин, стоявших в мороз в очередях за хлебом, возникли беспорядки, которые вылились в массовые демонстрации под лозунгами свержения самодержавия и прекращения войны. Через неделю царь Николай II был вынужден отречься от престола.

Ленин, уже почти десять лет живший в эмиграции, находился тогда в Цюрихе, в Швейцарии. Большую часть сведений о событиях первых недель революции он черпал из консервативных газет Европы. Это затрудняло создание верной картины происходящего, но не помешало ему стремиться руководить действиями своих сторонников в России. Знакомясь с сообщениями о событиях в России в лондонской «Таймс», «Тан», «Нойе цюрхер цайтунг», Ленин пришел к выводу, что, пока рабочие вели в февральские дни борьбу, буржуазия воспользовалась ситуацией для укрепления своей политической власти в Петрограде. Если судить по его письмам, относящимся к марту 1917 года, он, по-видимому, не представлял ни степени сотрудничества социалистов с либералами при создании Временного правительства, ни степени участия в этом событии, по крайней мере в тот конкретный момент, широких масс. Ленин предполагал, что революционные рабочие России, участвовавшие в свержении монархии Николая II, неизбежно поймут, что буржуазное правительство не лучше царского режима. Кроме того, три года наблюдая самую страшную в истории войну, которой не было видно конца, Ленин пришел к глубокому убеждению, что все ведущие европейские страны стоят на пороге социалистической революции и что восстание пролетариата в России будет искрой, которая воспламенит отчаявшихся и жаждущих мира рабочих других стран на борьбу против своих правительств. Так, в первых своих указаниях петроградскому партийному руководству, представленных частично в «Письмах из далека», он настаивал на необходимости вооружения и организации рабочих масс для немедленного перехода ко второму этапу революции, в ходе которого будет свергнуто «правительство капиталистов и крупных помещиков»⁸.

Вернувшись 3 апреля в Петроград, Ленин выступил с заявлением, что Февральская революция не решила основных проблем российского пролетариата, что рабочий класс России не может остановиться на полпути и что в союзе с солдатскими массами он превратит буржуазно-демократическую революцию в пролетарскую социалистическую революцию⁹.

В 1917 году петроградскую организацию большевиков возглавляли многие руководители, чьи взгляды значительно отличались от ленинских; все они оказывали воздействие на формирование политического курса партии, что в конечном счете способствовало его успеху. Среди большевиков были «умеренные», или «правые», которые отвергали почти все основные теоретические положения и политическую стратегию Ленина. Самым известным и наиболее ярким их представителем был тридцатичетырехлетний уроженец Москвы, большевик с 1903 года Лев Каменев. Он не разделял ленинскую идею, что буржуазно-демократическая революция в России уже завершилась. Он считал, что русский рабочий класс все еще относительно слаб, отвергал тезис о том, что вся Европа стоит на пороге революции, и был убежден, что российское крестьянство и иностранная буржуазия не допустят победы социализма в России. Поэтому с момента возвращения из Сибири в Петроград в середине марта 1917 года отличавшийся мягкостью Каменев выступал лишь за установление жесткого социалистического контроля над Временным правительством, а не за его свержение. Позже, по мере углубления революции, он высказался уже за создание чисто социалистического правительства, которое должно быть широкой коалицией всех основных социалистических сил и сохранять свои полномочия только до провозглашения демократической республики Учредительным собранием. Что касается отношения Каменева к войне, то он выступал за продолжение военных действий, пока будут вестись переговоры о заключении мира, занимая позицию, сближавшую его не столько с Лениным, сколько с наиболее умеренными социалистами.

В петроградской организации большевиков было в то время много и других самостоятельно мыслящих лидеров, которые, разделяя ленинский тезис о возможности социалистической революции в России, часто расходились с ним в тактических вопросах. Наиболее выдающимся из них был легендарный тридцативосьмилетний Лев Троцкий, получивший международную известность и завоевавший огромный авторитет среди рабочих масс как смелый и решительный председатель Петербургского Совета во время революции 1905 года. Блестящий литератор, Троцкий мог часами держать внимание аудитории и справедливо считался одним из величайших ораторов эпохи¹⁰.

Генеральная линия большевиков в 1917 году была выработана на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП (б) и на VI съезде партии в июле—августе; между этими общенациональными форумами курс партии в основном определял Центральный комитет, избранный и действующий демократическим путем. В то же время ЦК был просто не в состоянии контролировать действия важнейших районных организаций из-за общего хаоса, местных различий и постоянно меняющейся ситуации в стране. ЦК и не пытался наладить контроль, если не считать его указаний общего характера. В Петрограде такие важные центры РСДРП (б), как Петербургский комитет¹¹, осуществлявший руководство партийной работой в столице, а также Военная организация¹² («Военка»), отвечавшая за революционную работу партии в войсках, имели относительную свободу выбора тактики и лозунгов борьбы в соответствии с конкретными условиями. В случае необходимости они упорно отстаивали перед ЦК свои прерогативы.

Кроме того, в 1917 году выдвинутая Лениным до революции концепция партии как небольшой законспирированной организации профессиональных революционеров была отброшена, и ее двери широко распахнулись для десятков тысяч новых членов, что позволило партии чутко реагировать на настроения масс.

Все вышесказанное не должно приуменьшать роль Ленина в развитии революции. Мне, как и почти всем моим предшественникам, писавшим о революции, трудно представить победу большевиков без Ленина. Более того, несмотря на горячие споры и проходивший в бурной обстановке обмен мнениями в большевистской партии в 1917 году, она оставалась, несомненно, более сплоченной, чем любая другая крупная партия, боровшаяся с ней за власть. Бесспорно, это явилось важным фактором ее успеха. И все же я пришел к выводу, что относительная гибкость партии, так же как ее способность улавливать преобладавшие настроения масс, содействовала победе большевиков по крайней мере столько же, сколько революционная дисциплина, организационное единство и авторитет Ленина.

Хочу только добавить, что, пытаясь восстановить события, рассматриваемые в книге, я старался позволить фактам говорить самим за себя. Соответствуют ли выводы действительности — об этом судить читателю.

Когда Ленин в апреле 1917 года вернулся в Петроград и призвал к немедленной социалистической революции, умеренные социалисты и даже многие большевики его не поддержали. Все еще царила эйфория, наступившая после Февральской революции. Патриотически настроенное либерально-демократическое Временное правительство, остававшееся у власти до проведения народных выборов в представительное Учредительное собрание, которое должно было сделать окончательный выбор политической системы, казалось, получило благословение буквально всех слоев населения страны. В состав правительства вошли некоторые из самых талантливых и наиболее известных представителей российского либерализма. Председателем Временного правительства стал весьма уважаемый, прогрессивно настроенный лидер земского движения князь Георгий Львов. Министром иностранных дел и главным лицом в правительстве был профессор истории и лидер Партии конституционных демократов (кадетов) — главной партии русских либералов — Павел Милюков. Помимо него, членами кабинета стали и другие известные кадеты, такие, как Николай Некрасов, Андрей Шингарев и Александр Мануйлов, занимавшие соответственно посты министров путей сообщения, земледелия и просвещения. Игравшее ключевую роль военное министерство возглавил крупный промышленник, основатель праволиберальной партии октябристов Александр Гучков, накопивший значительный опыт в руководстве военной экономикой в качестве председателя Центрального военно-промышленного комитета. Министром финансов назначили миллионера Михаила Терещенко, собственноручно сколотившего состояние. Новым министром юстиции стал молодой юрист Александр Керенский. В годы, предшествовавшие революции, он получил известность как блестящий адвокат, участвовавший в сенсационных политических процессах, и как депутат III и IV Государственной думы с откровенно левыми взглядами. Долго работавший в Петербурге генеральный консул США Джон Снодграсс выразил, несомненно, общее мнение большинства тогдашних наблюдателей, когда писал в воскресном номере газеты «Нью-Йорк тайме» от 25 марта 1917 года: «Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании... Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость».

Разумеется, большинство иностранных друзей России считало, что, поскольку новые министры выбраны Думой, этим бледным подобием западных парламентов, созданным после революции 1905 года, они могут представлять все население. Это предположение было не совсем верным. Депутаты IV Думы, заседавшие в 1917 году, избирались в 1912 году в соответствии с положениями, исключавшими участие в выборах большинства населения. В февральские дни по образцу органов, стихийно возникших в России в ходе революции 1905 года и просуществовавших короткое время, в Петрограде был образован Совет рабочих и солдатских депутатов. Весной и летом 1917 года Советы появились во всех районах Петрограда. Подобные низовые демократические организации возникли в городах и деревнях по всей России. В мае в Петрограде был созван I Всероссийский съезд крестьянских депутатов, а в июне на свой первый общенациональный съезд собрались представители рабочих и солдатских депутатов. Они избрали постоянно действующие всероссийские исполнительные комитеты — Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих и солдатских депутатов (ЦИК) и Исполнительный Комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов (ИВСКД), которые вместе были более представительны и благодаря поддержке рабочих, крестьян и особенно солдат потенциально более сильны, чем Временное правительство.

Однако до осени 1917 года в центральных органах всероссийских Советов господствовали лидеры умеренных социалистических партий — социал-демократической партии меньшевиков и неонароднической Партии социалистов-революционеров (эсеры). Эти лидеры удовлетворялись ролью гарантов революции и нс ставили под сомнение законность политической власти Временного правительства. Такая позиция, по крайней мере отчасти, объяснялась идеологическими соображениями. Меньшевики сохраняли приверженность ортодоксальному марксистскому положению, что за «буржуазной революцией» — в данном случае свержением самодержавия — должен обязательно следовать неопределенный по срокам период буржуазно-демократического правления. Эсеры в исполнительных комитетах Советов разделяли убеждение многих меньшевиков в абсолютной необходимости сотрудничества с военным командованием, купечеством и промышленниками ради выживания России в войне и предотвращения контрреволюции, хотя в принципе их воззрения и не были препятствием для взятия власти.

Таким образом, ситуация, с которой Ленин столкнулся по возвращении в Россию в апреле, обманула его ожидания. Влияние большевиков на рабочих и солдат было относительно слабым. В Советах, которые Ленин считал зародышевой формой рабочего правительства, подавляющее большинство принадлежало меньшевикам и эсерам. Советы, возглавлявшиеся умеренными социалистами, поддерживали Временное правительство, а также его военные усилия в ожидании переговоров о заключении мира. Что касается влияния умеренных большевиков во главе с Каменевым, то оно привело к усилению настроений в пользу заключения компромисса с правительством и примирения с меньшевиками внутри самой партии Ленина¹³.

Стараясь приспособить свои цели к создавшейся ситуации и сделать их приемлемыми для партийного большинства, Ленин проводил гибкую линию. Сменив требование немедленной революции на более скромные цели и пойдя на уступки умеренным, он тем не менее отстоял основные положения своей радикальной программы и сохранил гибкость в области тактики. В отношении же возможного создания объединенной социал-демократической партии Ленин был непримирим. Союз с меньшевиками, доказывал он, свяжет большевиков с курсом на продолжение войны и тем самым подорвет их способность вести революционную борьбу в мировом масштабе. Ленин категорически заявил своим сторонникам в партии, что если они станут настаивать на таком единстве и не будут активно бороться против усилий правительства, направленных на продолжение войны, то от изберет свой собственный путь. Почти исключительно благодаря вмешательству Ленина дискуссия по вопросу об объединении большевиков и меньшевиков была прекращена¹⁴. Тем не менее в течение всего 1917 года идея сотрудничества с другими социалистическими группировками пользовалась среди большевиков большой популярностью.

Ленин отказался также внести изменения в свой теоретический анализ революции. В программной статье, опубликованной в центральном органе партии газете «Правда» 7 апреля, — знаменитых Апрельских тезисах — Ленин охарактеризовал сложившуюся ситуацию как переходную между первой — «буржуазно-демократической» — стадией революции и второй — «социалистической». Между тем он настаивал на полном недоверии Временному правительству и заявил, что цель партии — передача власти Советам. Однако в статье отсутствовало требование немедленного вооруженного восстания. Пока массы сохраняют доверие к буржуазии, разъяснял Ленин, главная задача партии заключается в разоблачении политики обмана, проводившейся Временным правительством, и выявлении заблуждений руководства Советов. Партия должна терпеливо убеждать массы, что Временное правительство не в состоянии дать народу мир и что единственно подлинно революционная форма правительства — это Советы¹⁵.

Благодаря этим уступкам, а также энергичной кампании внутри партии Ленину удалось быстро завоевать на свою сторону значительную часть руководства большевиков. Этот начальный успех отразился на деятельности Петербургского комитета большевиков, а также на итогах работы 1-й Петроградской общегородской конференции большевиков, проходившей с 14 по 22 апреля, где Ленин одержал первую победу над правым крылом в партии. Решающим большинством в тридцать семь голосов против трех на конференции была принята предложенная Лениным резолюция, осуждавшая политику Временного правительства и призывавшая к конечной цели — переходу власти в руки Советов¹⁶.

На открывшейся 24 апреля в Петрограде Всероссийской конференции партии большевиков Ленин добился новых успехов. Принятая здесь резолюция о войне отражала бескомпромиссное осуждение Лениным войны и военных усилий правительства. Резолюция об отношении к Временному правительству осудила его как орудие буржуазии и союзника контрреволюции и призвала пролетариат организоваться и вооружиться для самозащиты¹⁷.

Тем не менее на Апрельской конференции фракция Каменева в ходе острых и продолжительных дебатов отстаивала свои позиции довольно успешно. Влияние умеренных выразилось в том, что были избраны пятеро их представителей в ЦК, состоявший из девяти членов ¹⁸, обеспечивших его умеренность в период с конца апреля по июль. Умеренная точка зрения была также очевидна в большинстве резолюций конференции¹⁹.

Более того, отчасти из-за влияния правых конференция отложила обсуждение основных теоретических положений, лежавших в основе ленинской программы, в том числе важнейшей его теории об империализме как высшей стадии капитализма²⁰.

В целом резолюции, принятые на конференции, в расплывчатой форме давали установку на социалистическую революцию, оставляя в то же время без ответа связанные с этой установкой вопросы «Когда?» и «Где?». Хотя в нескольких резолюциях указывалась конечная цель партии — переход власти к Советам, в ближайшее время она должна была главное внимание уделять задачам по «прояснению классового пролетарского сознания», по сплочению его «против колебания мелкой буржуазии» и «расширению и укреплению влияния большевиков в Советах».

Среди большевистских лидеров, съехавшихся на конференцию со всей России, преобладало мнение, что осуществление этих задач потребует длительного времени. Однако в ближайшие после конференции недели среди рабочих, солдат и матросов столицы удивительно быстро стали расти недоверие к политике Временного правительства и все чаще выдвигаться требования передачи власти Советам. Отчасти это объяснялось разочарованием широких масс результатами Февральской революции, вызванной прежде всего ухудшением экономического положения. В Петрограде ощущалась острая нехватка жилья, продуктов питания, одежды, топлива и сырья. Если отсутствие некоторых товаров вызывалось прекращением их импорта, например угля из Англии и дешевого хлопка из Соединенных Штатов, то в целом дефицит явился результатом развала транспорта и трудностей, возникших в системе распределения. Внутренние водные пути России и сеть ее железных дорог были совершенно не в состоянии обеспечить одновременно и хозяйственные перевозки, и снабжение фронта. В связи с отсутствием на рынке промышленных товаров крестьяне, производившие хлеб, отказывались принимать за зерно быстро обесценивавшиеся бумажные деньги. С обострением товарного дефицита увеличивался разрыв между заработной платой и возраставшей стоимостью жизни. Больнее всего инфляция ударила по рабочим Петрограда, которых насчитывалось около 390 тыс., причем треть из них составляли женщины. Несмотря на значительный рост в войну номинальной заработной платы — до 260 процентов к началу 1917 года, — реальная заработная плата снизилась по сравнению с довоенным уровнем примерно на треть вследствие огромного роста цен на предметы первой необходимости²¹.

Февральская революция не устранила этих проблем. Напротив, в марте и апреле административно-хозяйственная неразбериха усилилась и вместе с дальнейшим ухудшением работы транспорта привела к обострению ситуации со снабжением. Все большая нехватка сырья и топлива вынуждала владельцев предприятий сокращать производство, что повлекло дополнительный рост безработицы из-за массовых увольнений. Одновременно снижалось поступление продовольствия. Попытки правительства установить эффективный контроль над ценами на продовольственные товары и ввести нормирование не смогли ослабить напряжение, вызванное дефицитом. Весной 1917 года рабочие ряда отраслей получили значительную прибавку к зарплате, однако стремительно поднимавшиеся цены быстро свели ее на нет, так что к началу лета экономическое положение рабочих Петрограда было, вообще говоря, не намного лучше, чем в феврале²².

Разочаровывающими оказались итоги революции и для 215— 300 тыс. солдат Петроградского гарнизона, а также для 30 тыс. матросов и солдат рядом расположенной военно-морской базы в Кронштадте. Традиционно костяк войск Петроградского гарнизона составляли гвардейские полки, набранные исключительно из крестьян, проходивших специальную подготовку. Эти кадровые войска были загублены в кампании 1914—1916 годов на полях сражений в Восточной Пруссии и Галиции. Поэтому к 1917 году большая часть войск, размещенных в Петрограде и его окрестностях, в том числе гвардейские полки, состояла в основном из плохо обученных призывников военного времени, набранных преимущественно из крестьян, не привыкших к воинской дисциплине. Большой процент этих солдат уже хлебнул войны. Решающий момент в Февральской революции наступил тогда, когда эти части одна за другой присоединились к восставшим жителям города.

После краха старого режима солдаты и матросы отстранили от командования офицеров, открыто выступавших против революции, а также тех, кто отличался особой жестокостью. На первых порах они приветствовали перемены, осуществлявшиеся в армии после революции. Одним из наиболее важных нововведений было образование во всех воинских частях избираемых демократическим путем солдатских и матросских комитетов с широкими, но неопределенными полномочиями (создание таких комитетов было санкционировано Петроградским Советом в знаменитом Приказе №1²³от 1 марта). Рядовой состав гарнизона с подозрением следил за всякими попытками восстановить старый порядок и ждал от Петроградского Совета начала мирных переговоров и заключения компромиссного мира. Патриотические декларации Временного правительства и его крайняя озабоченность тем, чтобы не допустить дальнейшего движения революции и форсировать военные приготовления, вызывали понятное беспокойство²⁴.

По этим причинам к концу весны 1917 года все большее число петроградских рабочих, солдат и матросов-балтийцев стало воспринимать Временное правительство как орган имущих классов, препятствовавший коренным политическим преобразованиям и пренебрегавший интересами простых людей. Вместе с тем по сравнению с Временным правительством Советы значительно выигрывали, народ видел в них подлинные институты народного самоуправления. Разрыв между политикой правительства и настроениями и чаяниями петроградских масс проявился впервые 20 и 21 апреля, когда тысячи рабочих, солдат и матросов со знаменами и транспарантами, на которых были написаны такие лозунги, как «Долой Милюкова!», «Долой политику аннексий!» и даже «Долой Временное правительство!», вышли на улицы, чтобы выразить протест планам Милюкова продолжать войну до «победного конца». Характерно, что толпы демонстрантов рассеялись только по требованию Петроградского Совета, открыто проигнорировав правительственный приказ разойтись²⁵.

В разгар Апрельского кризиса двое министров, самым тесным образом связавших себя с непопулярной внешней и военной политикой Временного правительства, Милюков и Гучков, подали в отставку. Чтобы выйти из первого после Февральской революции правительственного кризиса, нескольких наиболее известных социалистических лидеров из числа умеренных уговорили занять министерские посты. В результате в мае месяце было создано коалиционное правительство. Грузинский меньшевик Ираклий Церетели, страстный трибун социал-демократической фракции во II Государственной думе (до ареста, осуждения и высылки в Сибирь) и, вероятно, единственный официальный представитель Советов, пользовавшийся в те месяцы большим авторитетом, стал министром почт и телеграфов (Церетели был одним из признанных лидеров меньшевистско-эсеровского блока). Главный лидер и теоретик эсеров Виктор Чернов возглавил министерство земледелия. Близкий соратник Церетели Михаил Скобелев получил пост министра труда. Алексей Пешехонов, основатель и лидер партии народных социалистов, был назначен министром продовольствия. Еще один эсер, Павел Переверзев, занял пост министра юстиции. Керенский стал военным и морским министром.

Эти перестановки не привели, однако, к заметным изменениям в правительственной политике. Кабинет министров разделился на либералов и умеренных социалистов. Либералы стремились оттянуть осуществление кардинальных реформ до созыва Учредительного собрания и занимались исключительно вопросами восстановления авторитета власти, укрепления армии и продолжения войны до победного конца. Умеренные социалисты, представлявшие Советы, старались удовлетворить требования масс о проведении реформ и надеялись возглавить переговоры о скорейшем окончании войны на основе отказа от аннексий и контрибуций. Поэтому сформированное в мае коалиционное правительство оказалось еще менее способным взяться за решение национальных проблем, чем его предшественник. Бессильное упорядочить внутренние дела, в области внешней политики новое правительство одновременно продолжало подготовку вооруженных сил к летнему наступлению и поддерживало переговоры, направленные на достижение компромиссного мира.

Вошедшие в состав коалиционного правительства умеренные социалисты отождествлялись в народном сознании с непопулярным курсом Временного правительства. Из всех основных политических групп в России только большевики остались незапятнанными сотрудничеством с ним. Это обстоятельство крайне облегчило организацию оппозиции Временному правительству, и они им максимально воспользовались.

Накануне войны большевикам в значительной мере удалось вырвать фабрично-заводских рабочих Петрограда из-под влияния более умеренных меньшевиков²⁶. Однако этот их успех был, вероятно, сведен на нет за время войны, когда тысячи опытных рабочих отправили на фронт и большевистские организации Петрограда поредели из-за арестов. Сразу же после Февральской революции, действуя через «Военку», местные партийные комитеты, профсоюзы, фабзавкомы²⁷ и другие непартийные массовые организации, большевики направили все усилия на расширение своего влияния среди солдатских масс и фабрично-заводских рабочих. На заседаниях Петроградского Совета, на бесконечных митингах и демонстрациях, на страницах массовой партийной печати — «Правды», «Солдатской правды» и «Работницы»²⁸ — везде большевики как можно шире популяризировали свои политические программы, стремились выразить самые насущные нужды масс. Солдатам гарнизона, выходцам из крестьян, они говорили: «Если не хочешь умирать на фронте, если не желаешь восстановления в армии прежних порядков и хочешь жить лучше и иметь землю, добивайся передачи власти Советам». Учитывая интересы рабочих, они требовали установить жесткий контроль Советов за экономической жизнью в стране, повысить заработную плату, ввести восьмичасовой рабочий день, установить рабочий контроль на фабриках и заводах, остановить инфляцию. Возлагая всю вину за нерешенные проблемы на «жадных капиталистов и помещиков», большевики доказывали, что если Советы не возьмут власть в свои руки, то для страны наступит мрачный период контрреволюции.

Результаты этой работы большевиков не замедлили сказаться. В феврале в Петрограде было около двух тысяч большевиков. К открытию Апрельской конференции их число увеличилось до шестнадцати тысяч. К концу июня численность партии достигла тридцати двух тысяч человек. При этом две тысячи солдат Петроградского гарнизона вошли в состав «Военки» и четыре тысячи солдат стали членами клуба «Правды» — «непартийного» клуба для военнослужащих, организованного «Военкой»²⁹ (влияние партии было особенно сильно в некоторых крупных воинских частях, расквартированных в рабочих районах столицы и в Кронштадте, где в середине мая местный Совет принял резолюцию о недоверии Временному правительству).

В Петрограде в конце весны значительное число рабочих, солдат и матросов, которые находились под влиянием большевиков и испытывали нетерпение, с одной стороны, и Временное правительство и умеренное руководство Советов, с другой стороны, вошли в противоречие. Первые требовали передачи власти Советам, последние возражали, указывая, что такой шаг приведет к катастрофе. Ситуация резко обострилась в начале июня, когда Военная организация большевиков под воздействием своих новых нетерпеливых сторонников среди рядового состава Петроградского гарнизона выступила с предложением провести во время заседаний I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (съезд проходил в Петрограде с 3 по 24 июня) массовую антивоенную и антиправительственную демонстрацию. ЦК партии принял предложение и назначил шествие на 10 июня. Эта идея попала на благодатную почву. Поскольку главными лозунгами предстоявшей демонстрации были отказ от начала нового наступления на фронте и передача власти Советам, контролировавшимся не большевиками, а меньшевистско-эсеровским блоком, к участию в ней удалось привлечь даже тех рабочих и солдат, которые формально поддерживали умеренные социалистические партии³⁰.

Съезд Советов, только что принявший резолюцию, в которой обещал Временному правительству полное сотрудничество и поддержку, увидел — и совершенно справедливо — в предложении провести демонстрацию попытку осуждения своей политики и недвусмысленную угрозу коалиции либералов и умеренных социалистов в правительстве. 9 июня делегаты съезда высказались за то, чтобы принять все возможные меры для предотвращения демонстрации. Было решено в течение трех дней не проводить никаких демонстраций. Делегатов съезда направили в рабочие кварталы и военные казармы для разъяснения этого решения. Было также оказано сильнейшее давление на руководство большевистской партии с целью заставить его отказаться от своих планов. Отчасти из-за указанной оппозиции большевистский ЦК в последнюю минуту принял решение отменить демонстрацию.

Вскоре произошел инцидент, свидетельствовавший о непопулярности решения съезда среди петроградских рабочих и солдат. 12 июня съезд Советов, обеспокоенный явным недовольством рабочих и солдат столицы и уверенный в том, что они пойдут за большинством социалистов с такой же готовностью, с какой они пошли за большевиками, назначил на 18 июня свою собственную демонстрацию. Она была задумана как жест примирения с большевиками и как мера, призванная направить ширившееся недовольство масс в русло поддержки политики съезда. Хотя меньшевики и эсеры предприняли лихорадочные усилия для успеха шествия, оно обернулось против них самих. В назначенный день меньшевистско-эсеровское руководство могло наблюдать мощные колонны рабочих и солдат, представлявших практически все петроградские фабрики и воинские части, насчитывавшие свыше 400 тыс. человек. Они несли красные флаги и транспаранты с лозунгами: «Долой десять министров-капиталистов!», «Пора кончать войну!», «Вся власть Советам!». Все тогдашние наблюдатели едины во мнении, что в море большевистских знамен и плакатов лишь изредка мелькали лозунги в поддержку решений съезда Советов.

Лозунги демонстрации, явно указывавшие на разрыв между настроениями масс Петрограда и политикой Временного правительства и руководства Советов, вызвали замешательство в рядах умеренных социалистических партий. В организациях меньшевиков и эсеров стали формироваться боевые левые фракции. Но если разочарование политикой Временного правительства и поддержка курса большевиков среди населения столицы были весьма значительны, то в большинстве провинций и на фронте этого не наблюдалось. Соотношение сил в стране в целом отражал, по-видимому, состав I Всероссийского съезда Советов: в списке его делегатов было 533 меньшевика и эсера против 105 большевиков³¹.

Ленин предостерегал своих соратников от заблуждения, что в сложившейся обстановке, когда меньшевики и эсеры, игнорируя давление масс, упорно отказывались от создания советского правительства, можно осуществить передачу власти Советам мирным путем. В то же время он всеми мерами удерживал от преждевременных действий нетерпеливые элементы в петроградской организации большевиков, а также рабочих и солдат города. Одновременно он прилагал усилия с целью привлечь на сторону большевиков широкие массы крестьян на местах и солдат на фронте.

Это было не так просто. Быстрый рост партии после Февральской революции привел к появлению в ее рядах множества людей, не имевших ни малейшего представления о марксизме и охваченных нетерпением немедленно начать революционную борьбу. Эта проблема возникла впервые в апреле во время массовых выступлений против ноты Милюкова. Уличные демонстрации в первую очередь были результатом агитации рядовых большевиков — солдат частей гарнизона и фабрично-заводских рабочих. Хотя ЦК большевистской партии не принимал в них участие до тех пор, пока движение масс не набрало ход, позже высшее партийное руководство одобрило эти демонстрации. Нетерпеливые элементы в петроградской партийной организации и в «Военке» под давлением рядовых членов партии, а также из опасения оказаться обойденными слева, анархистами взяли значительно более радикальный курс. Некоторые члены Петербургского комитета подготовили и широко распространили листовку, призывавшую от имени большевистской партии к немедленному свержению правительства и аресту министров³². Также и во время подготовки неудавшейся демонстрации 10 июня эти же самые элементы составили собственные планы захвата важнейших общественных служб, складов оружия и боеприпасов³³.

С 18 июня, когда началось давно ожидавшееся наступление на фронте русских войск, сдерживать рабочие и солдатские массы Петрограда стало еще более сложным делом. Узнав об отправке на фронт, тысячи солдат гарнизона, в том числе многие члены «Военки», требовали немедленно свергнуть Временное правительство.

Всю вторую половину июня Ленин много внимания уделял тому, чтобы удержать от выступления тех из своих сторонников, кто был склонен к немедленным действиям³⁴. В то же время он работал над проектом партийной программы в связи с открывавшимся 26 июля съездом партии. Необычные перегрузки и напряжение этих недель вызвали у Ленина к концу месяца крайнее утомление. Чтобы немного отдохнуть, он 27 июня в сопровождении своей сестры Марии уехал из Петрограда в деревню Нейвола в Финляндии на дачу к Владимиру Бонч-Бруевичу. Там он провел несколько дней, бродя по лесу и купаясь в расположенном неподалеку озере.

Приятный отдых был прерван рано утром 4 июля известием о вспыхнувших массовых выступлениях в столице. Тревожную новость привез Максимилиан Савельев, выехавший из Петрограда накануне вечером по поручению ЦК большевистской партии. В столице сложилась критическая ситуация, в которую, очевидно, партия была вовлечена. Нужно было немедленно принимать ответственные решения. Первым же утренним поездом Ленин выехал в Петроград³⁵.

Примечания:

[2] - Автор имеет в виду ЦИК и ИВСКД, которые часто называет исполкомами Советов. — Прим. ред.

¹ Radkey O.H. The Agrarian Foes of Bolshevism. N.Y., 1958; Rose n be rg W.G. Liberals in the Russian Revolution: The Constitutional Democratic Party, 1917— 1921. Princeton, 1974; Suny R.G. The Baku Commune, 1917—1918. Princeton, 1972; Ferro M. La Revolution de 1917: La chute du tsarisme et les origines d’Octobre. P., 1967; Katkov G. Russia 1917: The February Revolution. N.Y., 1967; Wade R.A. The Russian Search for Peace: February — October 1917. Stanford, 1969.

² Chamberlin W.H. The Russian Revolution, 1917—1921. 2vols. N.Y., 1935.

³ после начала первой мировой войны немецкое название столицы России «Санкт-Петербург» было изменено на русское «Петроград».

⁴ Melgunov S.P. The Bolshevik Seizure of Power. Santa Barbara, 1972. Это сокращенный перевод его же книги «Как большевики захватили власть». Париж, 1953.

⁵ Daniels R.V. Red October. N.Y., 1967.

⁶ Ленин изложил свои взгляды на задачи Российской социал-демократиче- ской рабочей партии в написанной им в 1902 г. работе «Что делать?». См.: Ленин В.И. Поли, собр.соч., т. 6, с. 3—192.

⁷ Там же, т. 27, с. 299—426.

⁸ Ленин В.И. Поли, собр.соч., т. 31, с. 1—74. См. также Старцев В.И. Очерки истории Петроградской Красной Гвардии и рабочей милиции. М. 1965, с. 18—19; Октябрьское вооруженное восстание. Семнадцатый год в Петрограде. Отв. ред. Фрайман А.Л. В 2-х томах. АН СССР. Институт истории. Ленинградское отделение. Л., 1967, т. I, с. 184—185.

⁹ Подвойский Н.И. Год 1917. М., 1925, с. 23.

¹⁰ Возвратившись 4 мая 1917 года из-за границы, Троцкий возглавил небольшую социал-демократическую организацию - Межрайонный комитет. В дни, непосредственно предшествовавшие июльским событиям, он и многие его сподвижники тесно сотрудничали с большевиками. На VI съезде РСДРП (б), состоявшемся в конце июля, Межрайонный комитет официально слился с партией большевиков и Троцкий стал членом ее ЦК.

¹¹ Чтобы выразить свою оппозицию войне, Петербургский комитет не стал менять свое название после переименования Петербурга в Петроград.

¹² Военная организация большевистской партии («Военка») была создана петроградской партийной организацией в марте 1917 г. для ведения революционной агитации и пропаганды среди солдат Петроградского гарнизона и моряков военно-морской базы в Кронштадте. В апреле месяце ПК взял руководство «Военкой» непосредственно в свои руки, поставив перед ней задачу добиться перехода воинских частей на фронте и в тылу на сторону большевиков и превращения их в надежную и дисциплинированную революционную силу.

¹³В советской историографии наиболее полный и точный анализ политики большевиков в этот период содержится в статье Э.Н. Бурджалова «О тактике большевиков в марте—апреле 1917 года». См. «Вопросы истории», 1956, № 4, с. 38—56. Чешский историк Михаил Рейман отмечает такой важный факт, что в нескольких городах России существовали объединенные большевистско-меньшевистские организации: «Стремление к объединению было очень сильным во всей большевистской партии, проникая даже в Центральный Комитет. Оно было настолько велико, что часто заслоняло и серьезные разногласия, которые на практике сделали уже объединение невозможным». Рейман М. Русская революция, 13 февраля — 25 октября 1917 года. В 2-х томах. Прага, 1968, т. 2, с. 162.

¹⁴ Эти дискуссии велись в связи с Всероссийским совещанием Советов, состоявшемся в Петрограде с 29 марта по 3 апреля.

¹⁵ Ленин В.И. Полн. собр.соч., т. 31, с. 113—118.

¹⁶ Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП (большевиков), апрель 1917 года. Протоколы. Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М., 1958, с. 290—291; Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году. Сборник материалов и протоколов заседаний Петербургского комитета РСДРП (б) и его Исполнительной комиссии за 1917 г. Ред. Куделли П.Ф. М.—Л., 1927.

¹⁷ Седьмая конференция, с. 241—245.

¹⁸ В состав избранного на Апрельской конференции ЦК наряду с Лениным, Сталиным, Свердловым и Смилгой входили представители умеренных: Каменев, Ногин, Милютин и Зиновьев.

¹⁹ Не упоминался, например, спорный тезис Ленина о том, что буржуазно-демократическая революция уже завершилась в России и что власть должна быть передана пролетариату и беднейшему крестьянству. В резолюции «О текущем моменте» русская революция характеризовалась как «только первый этап первой из пролетарских революций, неизбежно порождаемых войной», и утверждалось, что в различных странах постепенно создаются условия для объединенных революционных действий. В этой же резолюции разъяснялось, что, поскольку российский пролетариат действует в одной из самых отсталых стран Европы, он не в состоянии осуществить социалистическое переустройство общества. Тем не менее он может предпринять такие практические шаги на пути к социализму, как национализация земли, установление государственного контроля за банками и другие меры, направленные на уменьшение неравенства в распределении собственности.

Этот акцент на отсталости России и на необходимости специфических экономических завоеваний отражал подход Каменева. Ленин предпочел бы сосредоточить внимание исключительно на факторах, способствующих доведению до конца революции в России. Он был против того, чтобы поддерживать надежды на частичные реформы, ибо это отвлекло бы пролетариат от его главной задачи — подготовки к переходу власти к Советам. См.: Седьмая конференция, с. 241 — 260.

²⁰ Согласно повестке дня конференции, эта теория должна была рассматриваться в ходе обсуждения новой программы, которую предстояло принять вместо устаревшей программы 1903 г. Однако, видимо, в связи с оппозицией значительной части конференции изменениям, которые Ленин предлагал внести в программу, а также за неимением времени на обсуждение этого вопроса делегаты ограничились лишь принятием резолюции о некоторых направлениях пересмотра программы и поручили ЦК составить проект программы и представить его на обсуждение всех организаций партии. Ввиду особой важности вопроса об утверждении новой программы было принято решение о созыве в двухмесячный срок специального партийного съезда.

²¹ Волобуев П.В. Пролетариат и буржуазия России в 1917 году. М., 1964, с. 90—100.

²² Там же, с. 124—138. Степанов3.В. Рабочие Петрограда в период подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания. М.—Л., 1965, с. 54. Полезная дискуссия об экономическом положении в Петрограде в первой половине 1917 г. освещается в работе «Октябрьское вооруженное восстание», т. I, с. 390— 450.

²³ Кроме того, Приказом № 1 этим комитетам передавался контроль над всем наличным оружием, разрешалось подчинение распоряжениям Временного правительства, только если они не противоречили указаниям Советов и предоставляли солдатам все права в свободное от службы время.

²⁴ Rabinowitch A. The Petrograd Garrison and the Bolshevik Seizure of Power.—В кн.: Revolution and Politics in Russia: Essays in Memory of B.I. Nicolaevsky. Ed. Rabinowitch A., Rabinowitch J., Kristof K.D. Bloomington, 1972, pp. 172—174. Участие Петроградского гарнизона в Октябрьской революции наиболее полно освещено в работах: Ахун М.И. и Петров В. А. Большевики и армия в 1905—1917 гг. Л., 1929; Дрезен A.K. Петроградский гарнизон в июле и августе 1917 г. — «Красная летопись», 1927, № 3 (24), с. 191—223; Чаадаева О.Н. Солдатские массы Петроградского гарнизона в подготовке и проведении Октябрьского вооруженного восстания. — «Исторические записки», 1955, № 51, с. 3—44; Кочаков B.M. Состав Петроградского гарнизона в 1917 г. — Ученые записки Ленинградского государственного университета, 1956, вып. 24, № 205, с. 60-86; его же: Большевизация Петроградского гарнизона в 1917 году,—В кн.: Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. М.—JI., 1957, с. 142—183. ценные для исследователя документы содержатся в сборнике под ред. А.К. Дрена Большевизация Петроградского гарнизона. Сборник материалов и документов. Л., 1932.

²⁵ RabinowitchA. The Petrograd Garrison and the Bolshevik Seizure of power, p. 175.

²⁶ Интересный анализ революционной ситуации в России, создавшейся накануне первой мировой войны, дает Леопольд Хеймсон (Haimson L. The problem of Social Stability in Urban Russia, 1905—1917.—"Slavic Review", vol. 23, №4,1964, pp. 620—642; и vol. 24, № 1, 1965, pp. 1—22).

²⁷ выборные фабрично-заводские комитеты (фабзавкомы), созданные сразу же после Февральской революции почти на всех промышленных предприятиях Петрограда, чтобы представлять интересы рабочих на переговорах с администрацией предприятий, в органах государственной власти и в общественных организациях, нередко ифали значительную роль в управлении предприятиями. С мая по середину октября состоялось четыре общегородских конференции фабзавкомов Петрограда. Был избран постоянный исполнительный орган — Центральный совет фабзавкомов Петрограда. 17—22 октября в Петрограде состоялась всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов.

²⁸ «Правда», ежедневная газета ЦК, после июльских событий была закрыта и выходила под названием «Пролетарий» (13 августа), «Рабочий» (25 августа) и «Рабочий путь» (3 сентября). «Солдатская правда» издавалась Военной организацией партии, в начале июля запрещена. Вместо нее выходит газета «Рабочий и солдат» (23 июля) и «Солдат» (13 августа). «Работница» — журнал для женщин-работниц, издававшийся ЦК два-три раза в месяц.

²⁹ Rabinowitch A. Prelude to Revolution: The Petrograd Bolsheviks and the July 1917 Uprising. Bloomington, 1968, pp. 229—231.

³⁰ Ibid-.pp. 102—106.

³¹ Первый Всероссийский Съезд Советов Рабочих и Солдатских депутатов. Л., 1930, с. XXVII. См. также Югов М.С. Советы в первый период революции.— В кн.: Очерки по истории Октябрьской революции. Ред. Покровский М.Н. В 2-х томах. М.—Л., 1927, т. 2, с. 222.

³² о взаимоотношениях между анархистами и большевиками на низовом уровне и о поведении последних во время Апрельского кризиса см. Rabinowitch A. Prelude to Revolution..., pp. 43—45, 61—64.

³³ Ibid., pp. 74—75, 94.

³⁴ Ibid., pp. 121—122,131—132.

³⁵ Бонч-Бруевич Влад. На боевых постах Февральской и Октябрьской революции. М., 1931, с. 72—73.

 

 

 

1

Июльское восстание

До Петрограда оставалось еще километров 40. Забрызганные грязью темно-зеленые вагоны поезда Финляндской железной дороги бежали по рельсам. Путь петлял, огибая поросшие хвойным лесом и усеянные валунами холмы, между которыми время от времени проглядывали опрятные деревянные домики. Это был первый утренний поезд. В разболтанном вагоне, заполненном в основном степенными дачниками, ехавшими на работу в Петроград, на жестких, до блеска вытертых скамьях расположились Ленин, его младшая сестра Мария и его друзья — член РСДРП с момента ее основания, большой знаток российского сектантства, Бонч-Бруевич и Савельев, также старый партиец, выходец из мелких дворян, закончивший курс в университете. Они оживленно беседовали. В девятом часу поезд пересек узкую извилистую реку Сестру, служившую границей между Финляндией и Россией. Несколько минут спустя он замедлил ход и остановился на небольшой пограничной станции Белоостров.

Машинист отцепил вагоны, и паровоз, пыхтя, медленно отошел от состава и двинулся на заправку. Разговор между Лениным и его спутниками был в этот момент прерван неожиданно возникшим пограничным инспектором. Раздалось резко повелительное: «Документы! Предъявите ваши документы! Приготовьте документы». Много лет спустя Бонч-Бруевич вспоминал об охватившем всех напряжении, когда они вручили свои бумаги проверявшему,— Ленин ехал с легальным паспортом. Не вызовет ли фамилия «Ульянов» подозрений? Инспектор проверил все четыре паспорта, не задержавшись взглядом на фамилиях владельцев, и поспешил дальше¹.

Во время двадцатиминутной стоянки в Белоострове Бонч-Бруевич побежал искать утренние газеты, а Ленин, Савельев и Мария Ильинична заказали кофе в станционном буфете. Вскоре Бонч-Бруевич вернулся с кипой свежих газет, и Ленин стал быстро листать их, отыскивая сообщения о восстании в Петрограде. Почти все газеты подробно освещали события предыдущего дня. По всему выходило, что на улицы Петрограда вооруженных солдат и рабочих вывели в середине дня солдаты 1-го пулеметного полка, в составе которого насчитывалось несколько тысяч человек. На каждый крупный завод и в каждую воинскую часть было отправлено по одному-двое пулеметчиков, и их призывы по большей части нашли горячий отклик. К началу вечера жители столицы, принадлежавшие к высшему классу, покинули улицы центральной части города. Тысячи солдат с полной боевой выкладкой и рабочих со знаменами, причем многие в сопровождении семей, проходили, требуя перехода власти к Советам, перед Мариинским и Таврическим дворцами, в которых соответственно располагались Временное правительство и ЦИК Советов. Согласно сообщениям газет, значительные группы восставших рабочих и солдат отделялись от основного потока, чтобы пройти мимо штаб-квартиры большевиков в особняке Кшесинской, что указывало на участие большевиков в подготовке восстания и свидетельствовало об авторитете партии среди петроградских масс.

Вооруженные пулеметами и с красными флагами в руках восставшие весь вечер беспрепятственно разъезжали по городу на реквизированных легковых автомобилях и военных грузовиках. Поступали многочисленные сообщения о ружейной и пулеметной стрельбе в отдельных районах города, однако число убитых и раненых еще не было известно. На железнодорожных вокзалах встревоженные хорошо одетые петроградцы стояли в длинных очередях за билетами, готовясь покинуть город. С согласия часовых восставшие завладели важной в психологическом и стратегическом отношении Петропавловской крепостью. По сообщениям, поступившим в последние минуты, группа солдат предприняла неудачную попытку захватить военного министра Керенского. Кроме того, левые добились, по-видимому, крупной победы в рабочей секции Петроградского Совета, который предыдущей ночью порвал с центральным руководством Советов, высказавшись за передачу власти Советам и создание специальной комиссии с задачей обеспечить мирный и организованный характер массового движения².

Когда начались волнения, Временное правительство и Советы призывали солдат и рабочих не выходить на улицы. Но после того как стало ясно, что этот призыв не возымел действия, командующий Петроградским военным округом генерал Петр Половцев, молодой, но жесткий и уже отличившийся в боях кавалерийский офицер, приказал войскам гарнизона восстановить порядок на улицах. Однако войска, не принимавшие участия в восстании, проигнорировали его указания. К концу вечера Половцев запретил проведение любых демонстраций. Тем временем в связи с углублением кризиса кабинет министров, ЦИК и ИВСКД собрались на срочное заседание, длившееся с перерывами всю ночь.

Ранние сообщения значительно расходились в выводах относительно причин восстания. Особое внимание газеты обратили, например, на то, что несколько министров-кадетов подали в отставку из-за разногласий с министрами-социалистами по вопросу политики правительства в отношении Украины³. Некоторые наблюдатели определенно считали, что начинавшееся восстание было непосредственно связано с очевидным распадом правительственной коалиции. Так, корреспондент кадетской газеты «Речь» высказал предположение, что в результате этого распада солдатам отдельных полков и рабочим некоторых предприятий представился удобный случай высказаться за передачу «всей власти Советам»⁴. Другие наблюдатели объясняли волнения в столице недовольством в войсках гарнизона в связи с жестокими мерами военного командования в отношении фронтовых частей, отказывавшихся идти в наступление⁵.

Несмотря на расхождения в оценках конкретных причин вспышки движения за свержение правительства, практически все комментаторы были, по-видимому, единодушны в том, что в возникновении кризиса больше всех других политических групп виноваты большевики. Обозреватель «Известий», органа ЦИК и Петроградского Совета, пришел к выводу, что часть пролетариата и гарнизона столицы вышли на улицы с оружием в руках под воздействием «совершенно безответственной большевистской агитации». По его мнению, большевики попытались использовать искреннее недовольство и обеспокоенность пролетарских и солдатских масс для достижения своих собственных целей⁶. Автор передовицы в «Биржевых ведомостях», беспартийной ежедневной либеральной газете, ставил вопрос в более конкретной плоскости. «Что это, — риторически вопрошал он, — осуществление неосуществленных 10 июня большевистских вожделений? Вооруженное выступление против Временного правительства и большинства организованной демократии?»⁷ Спустя годы Бонч-Бруевич вспоминал, что возвращавшегося в Петроград Ленина больше всего тревожила бешеная травля большевиков, так резко проявившаяся в газетах от 4 июля⁸.

 

Раздумья Ленина прервал третий удар станционного колокола, предупреждавший о том, что поезд вот-вот тронется. Допив залпом кофе и схватив кипу газет, Ленин устремился за своими спутниками, спешившими к вагону. Снова устроившись на своем месте, он всю оставшуюся часть пути молчал, дочитывая другие важные сообщения того дня.

В это летнее утро газеты извещали не просто об обычных беспорядках в связи со все большей нехваткой продуктов питания и топлива. 2 июля министр продовольствия Пешехонов вызвал к себе представителей Центрального продовольственного комитета Петрограда, чтобы проинформировать их о дальнейшем ухудшении и без того критического положения. Доклад, составленный одним из членов управы комитета, четко обрисовал масштабы продовольственного кризиса, охватившего Петроград и его окрестности. Из доклада явствовало, что даже при сокращении рационов запасов хлеба едва ли хватит до сентября. Продовольственный комитет закупил недавно 100 тыс. пудов риса во Владивостоке, однако его доставка была задержана из-за нехватки судов. Резко сократилось поступление молока, в основном из-за валютных проблем с Финляндией — главным поставщиком молочных продуктов. Поставки в Петроград кормового зерна и сена едва достигали трети необходимого минимума. Резко ухудшилось также снабжение яйцами и овощами, отчасти из-за того, что несколько провинций запретили их вывоз⁹.

В газетах сообщалось, что Топливный комитет Петрограда направил городскому голове срочный доклад, в котором положение со снабжением дровами характеризовалось как катастрофическое. В качестве причин указывались расстройство железных дорог, перегруженность Петроградской товарной станции и сбои на речном транспорте, вызванные нехваткой рабочей силы и плохими погодными условиями. В докладе делался вывод, что если не будут приняты немедленные меры по доставке и распределению дров, то увеличится число заводов и фабрик, которые придется закрывать из-за отсутствия топлива¹⁰. В другом докладе отмечалось, что углубляющийся топливный кризис заставил Московский биржевой комитет отправить в Петроград в министерство торговли и промышленности срочный меморандум. Он предупреждал о неизбежном закрытии летом многих фабрик и заводов за неимением топлива и сырья и брал под защиту владельцев фабрик, утверждавших, что у них нет финансовых средств для выплаты зарплаты многим тысячам рабочих и служащих, которых вскоре придется уволить. Кроме того, в меморандуме предсказывалась неизбежность массовых волнений рабочего класса в основных индустриальных районах, если правительство не займет безработных в сельском хозяйстве и не станет выплачивать им достаточных пособий. Меморандум настойчиво призывал правительство информировать общественность о характере и причинах складывающейся ситуации, чтобы увольняемые рабочие не возлагали ответственность за свое положение на владельцев фабрик¹¹.

В газетах далее сообщалось, что основные правительственные комитеты, которым была поручена организация выборов в Учредительное собрание и подготовка проекта земельной реформы, затягивали свою работу. За день до этого члены Избирательного комитета многие часы спорили о том, каково должно быть представительство в Учредительном собрании вооруженных сил. Тем временем Главный земельный комитет заслушивал доклады представителей местных земельных комитетов о положении в провинциях. Делегат от Пензенской губернии доложил, что местные крестьяне на практике осуществляют принцип социализации земли, захватывая и нарезая землю в таком количестве, в каком могут самостоятельно ее обработать. По его утверждению, попытки властей защитить частную собственность не имели успеха. Ни одно должностное лицо не осмелится-де предпринять какие-либо меры против крестьян, опасаясь возмездия. Представитель Полтавской губернии объявил, что крестьяне требуют социализации земли и ждут проведения этой меры на практике в законодательном порядке. «Для меня ясно, — продолжал делегат, — что для того, чтобы избежать захватов земельной собственности, правительству надо подготовить закон об аренде земли, о запрещении ее покупки и продажи и о сохранении лесов. Любая отсрочка с изданием такого закона приведет к распространению среди крестьянства убеждения, что земельной реформы никогда не будет». Делегат из Донской области заявил, что население требует «отчуждения частновладельческих земель без выкупа». Представитель Петроградского Совета в Комитете осудил Временное правительство за то, что оно позволяет себе мириться с положением, когда отдельные министерства проводят в отношении деревни прямо противоположную политику. Особой критике он подверг министерство внутренних дел, которое, по его словам, «видит анархию во всяком проявлении деятельности земельных комитетов и угрожает им уголовным наказанием»¹².

Сообщалось о прекращении забастовки рабочих деревообделочной промышленности Петрограда в связи с урегулированием конфликта. В то же время отмечалось, что почтово-телеграфные работники угрожали приступить к забастовке с восьми часов вечера 4 июля. Служащие и грузчики главпочтамта уже отказались работать и не позволяли почтальонам доставлять почту адресатам, требуя повышения ежемесячной заработной платы и специальных доплат. В это же время к бастовавшим официантам присоединился персонал гостиниц и меблированных комнат, требуя, как и официанты, положить конец почасовой оплате и установить зарплату, которая складывалась бы из постоянной базовой суммы и дополнительной оплаты, зависящей от дохода, получаемого предприятием. В связи с забастовкой некоторые хозяева ресторанов предлагали посетителям самим обслуживать себя¹³.

Из заграничных новостей главной была отставка в Берлине имперского канцлера Бетмана-Гольвега и замена его Георгом Михаэлисом¹⁴. Германские аннексионистские и милитаристские круги уже много месяцев оказывали на него давление с целью вынудить подать в отставку, ибо их не устраивала его явная готовность рассмотреть вопрос о возможности заключения компромиссного мира путем переговоров. Его вынужденный уход и назначение Михаэлиса, этого ничтожества, выбранного генералом Людендорфом, свидетельствовали о том, что решение политических вопросов в Германии находится в руках высшего военного командования.

Из Двинска пришло подробное сообщение о посещении 1 и 2 июля Северного фронта министром труда Скобелевым и исполняющим обязанности морского министра Владимиром Лебедевым¹⁵. Обоих спешно командировали на фронт в связи с тем, что значительное число солдат 5-й армии отказывались выполнять приказы своих командиров и упорно не желали воевать. Это был период между началом давно ожидавшегося и широко разрекламированного наступления Керенского (18 июня) и решающим контрнаступлением германских войск, начавшимся 6 июля. Главный удар наступавшие войска нанесли на Юго-западном фронте и вначале добились скромного успеха (когда известие о продвижении русских войск достигло Петрограда, националистическая печать ликовала). Тем не менее спустя несколько дней стала очевидной деморализация войск на фронте: части, которые вначале удалось убедить пойти в наступление, теперь отказывались воевать. К 4 июля даже официальные военные сводки, составлявшиеся в оптимистическом духе, уже не могли скрыть того факта, что успешно начатое наступление застопорилось и русские войска, контратакованные по всему фронту, несли тяжелые потери.

Войска Северного фронта должны были перейти в наступление лишь 8 июля. В нескольких милях за линией фронта под звуки оркестров солдаты, выстроенные для смотра, криками «ура» приветствовали Скобелева, обходившего строй. Многие из солдат уже понюхали пороху и получили ранения в предыдущих боях. С начала Февральской революции они постоянно читали «Правду», «Солдатскую правду», «Окопную правду»¹⁶ и множество других революционных антивоенных изданий, которыми большевики наводнили фронт. Сейчас их занимали мысли о мире, о земле и более справедливом политическом и социальном порядке. Большинству солдат цели войны были непонятны, и они пришли в ярость, узнав, что в то время, как Советы старались добиться заключения справедливого мира, правительство готовилось начать новое наступление. В результате резко усилилась враждебность солдат по отношению к офицерам. Некоторые воинские подразделения выразили недоверие даже избранным ими же комитетам, в которых господствовали меньшевики и эсеры и которые в целом поддерживали военную политику правительства. Тем не менее сейчас под ободряющими взглядами своих генералов рядовые солдаты приветствовали Скобелева. Он умолял их все отдать за свободную Россию, и они отвечали: «Правильно! Мы готовы умереть за свободу! Мы выполним долг до конца!» Солдаты размахивали флагами с надписями: «В атаку! Долой трусов!» Они подняли Лебедева и Скобелева и понесли их к автомобилю. И вот всего лишь через неделю те же самые солдаты по получении приказа о наступлении, побросав оружие, беспорядочными толпами покидали окопы.

 

Достигнув северных предместий Петрограда, поезд, в котором ехали Ленин и его спутники, сбавил ход. Миновав роскошные сады Лесного института, он пересек Сампсониевский проспект, тянувшийся на юг через Выборгский район — обширное промышленное гетто столицы. Закопченные корпуса заводов и фабрик с сотнями и тысячами рабочих, побуревшие многоэтажные казармы, кишевшие разного рода паразитами, жалкие лачуги рабочих — все это было благодатной почвой для распространения революционных идей в последние десятилетия господства царского режима, когда Россия сделала первый большой рывок в промышленном развитии. Бурные выступления студентов Лесного института наряду с возмущением их товарищей из Петербургского университета в конце 90-х годов XIX века пошатнули русское правительство. Эти же студенты вместе с промышленными рабочими стояли на баррикадах в 1905 году, в июле 1914 и в феврале 1917 года. В октябре 1905 года полиция осыпала градом пуль толпу рабочих, устроивших демонстрацию на южном конце Сампсониевского проспекта на углу Боткинской улицы. Совсем неподалеку, через несколько узких, грязных, заваленных мусором улочек, находились три крупнейших петроградских предприятия — заводы «Эриксон», «Новый Лесснер» и «Русский Рено». На телефонном и электромеханическом заводе «Эриксон» в 1905, 1912, 1914 и 1916 годах прошли крупнейшие политические стачки. На механическом заводе «Новый Лесснер» в 1913 году состоялась одна из самых продолжительных (102 дня) и самых известных забастовок в истории русского рабочего движения. Упорное сражение рабочих автомобильного завода «Рено» с войсками и полицией в октябре 1916 года явилось одним из первых признаков надвигавшегося шторма, закончившегося спустя несколько месяцев падением царизма. Сейчас, когда поезд медленно подходил к шумному перрону Финляндского вокзала, все три завода опять стояли. Рабочие «Эриксона», «Рено» и «Нового Лесснера» за день до этого первыми заполнили улицы столицы.

На Финляндском вокзале все выглядело совершенна иначе, чем в апреле, когда Ленин возвращался из эмиграции. Тогда его встречали толпы рабочих и солдат. Были знамена и цветы, духовой оркестр и почетный караул матросов. Пришло даже руководство Петроградского Совета. Среди тех, кто приветствовал Ленина в бывшем царском павильоне вокзала, находился председатель Петроградского Совета Николай Чхеидзе. Тогда путь к штабу большевистской партии Ленин проделал стоя на броневике, в сопровождении внушительной процессии, состоявшей из партийных активистов, рабочих и солдат. Сейчас Бонч-Бруевич побежал за извозчиком, и не было ни оркестра, ни приветственных речей. Влажный летний воздух был пропитан резкими запахами несвежей пищи, пота и пара. Повсюду сновали носильщики. Из киоска, задрапированного кумачом, пожилая матрона в пенсне, отчаянно жестикулируя, взывала к проходившим мимо: «Помогите нашим революционным солдатам! Подписывайтесь на заем свободы!» На площади перед вокзалом толпились рабочие и солдаты, готовившиеся к демонстрации в поддержку требования о немедленном заключении мира и передаче власти Советам.

 

За два с липшим столетия с момента основания Петром Великим столица Российской империи, как и предреволюционный Париж, оказалась разделенной на социально-экономические районы, которые резко отличались друг от друга. Центр города, включавший южную часть Васильевского острова и Петроградскую сторону на правом 6epeгy реки Невы, а также значительную часть левого берега до Обводного канала населяли представители высших и средних классов, в то время как основная масса фабричных рабочих жила и трудилась в прилегавших промышленных районах. В центральных кварталах находились роскошные в стиле рококо и в неоклассическом стиле дворцы императорской семьи и высшей аристократии, здания, в которых размещались различные учреждения империи, производившие внушительное впечатление Исаакиевский и Казанский соборы, а также гранитные набережные Невы и каналов, так украшавшие Петроград — одну из наиболее красивых столиц Европы. В этой части города располагались и центры русской культуры: Императорский Мариинский театр, где давали представления оперные труппы и знаменитый императорский балет, Императорский Александринский театр, на чьей сцене лучшие европейские драмы и комедии чередовались с классическими вещами Гоголя, Тургенева и Толстого, и Петербургская консерватория, в которой выступали самые известные исполнители того времени. На левом берегу Невы находились, кроме того, банки и конторы столицы, а также жилые кварталы, облик которых по мере удаления от Адмиралтейства — своего рода центра города — менялся: дворцы аристократов уступали место домам представителей свободных профессий, а последние — жилищам среднего класса. От здания Адмиралтейства начиналась самая широкая и красивая улица Петрограда — Невский проспект, где находились самые модные магазины столицы. Над проспектом доминировал похожий на иглу адмиралтейский шпиль. На другом берегу реки, к северу, вдоль набережной на восточном конце Васильевского острова отчетливо выделялись здания университета, Российской Академии наук и Академии художеств — три символа научных и художественных достижений России, — а также украшенное колоннами здание Биржи.

Основные предприятия Петрограда размещались в районах вокруг центральной части — в Нарвском, Московском и Александро-Невском районах на левом берегу Невы, а также в более удаленных частях Васильевского острова, Охтенском и Выборгском районах на правом берегу.

На Петроградской стороне за высоким забором изысканного чугунного литья находился просторный и элегантный особняк Кшесинской, прима-балерины Мариинского балета, фаворитки Николая II. Кшесинская покинула особняк в февральские дни, после чего он был занят солдатами расквартированного неподалеку броневого дивизиона. В начале марта большевики, размещавшиеся тогда в двух комнатушках в мансарде Центральной биржи труда, попросили у солдат здание для своей штаб-квартиры и получили его¹⁷. Незамедлительно в различных частях дворца разместились ЦК, Петербургский комитет и Военная организация.

С точки зрения большевиков, особняк Кшесинской располагался идеально. От него было рукой подать до Петропавловской крепости и цирка «Модерн», пещероподобного зала для концертов и собраний, где часто проводились политические митинги. Совсем рядом находились военные казармы и крупные фабрики Выборгского района. Переезд партии в особняк совпал с резким ростом числа ее членов и популярности в массах после Февральской революции. Новая штаб-квартира, над которой развевался красный флаг, как магнит притягивала недовольных рабочих, солдат и матросов. В просторных помещениях цокольного этажа особняка размещался клуб «Правда» Военной организации, а площадь перед ним стала местом проведения беспрерывных митингов. Каждый день с раннего утра до позднего вечера можно было наблюдать, как Сергей Багдатьев¹⁸, Моисей Володарский¹⁹ или какой-нибудь другой известный оратор обращался с нависавшего над улицей балкона к проходившим внизу толпам со страстными речами. Примерно раз в неделю в особняке Кшесинской собирались выборные представители партийных комитетов различных районов столицы на рабочие заседания. В изысканно отделанной, украшенной белыми колоннами гостиной особняка поздно ночью 3 апреля возвратившийся из-за границы Ленин впервые изложил перед тремястами ошеломленными партийными активистами свою новую программу. Несколько недель спустя там состоялась Апрельская конференция.

Не все разделяли радость большевиков по случаю переезда в особняк. В конце весны Кшесинская вознамерилась вернуть себе дом, очевидно, не столько из желания возвратиться туда, сколько из стремления выгнать большевиков. В апреле и мае она донимала правительство и Петроградский Совет прошениями и наконец передала дело в суд. Мировой судья обязал партию освободить помещение в двадцатидневный срок²⁰, но большевики под разными предлогами оттягивали исполнение решения. Именно к этому средоточию радикализма двинулись вечером 3 июля многие солдаты и рабочие — участники демонстрации. Пока тысячи демонстрантов с нетерпением ожидали указаний, скандируя лозунг «Вся власть Советам!», руководители Военной организации и Петербургского комитета, собравшиеся в спальне особняка, обсуждали, что делать дальше, и наконец пришли к решению открыто поддержать выступление масс, вывести их на улицы.

Ленин добрался до особняка Кшесинской примерно к середине дня 4 июля. Едва ему доложили о последних событиях, как около десяти тысяч кронштадтских моряков со своими большевистскими руководителями, большей частью вооруженных и горевших желанием драться, окружили здание и потребовали Ленина. Он сначала отказывался выходить, считая, что этим выразит свое несогласие с демонстрацией, но все же уступил настояниям возглавлявших кронштадтцев большевиков. Направляясь на балкон, чтобы выступить перед моряками, он сердито проворчал, обращаясь к некоторым членам «Военки»: «Бить вас всех надо!»²¹

Противоречия в речи Ленина отражали сложность создавшейся положения. Сначала он произнес несколько приветственных слов, затем выразил уверенность, что лозунг «Вся власть Советам!» в конце концов восторжествует, и закончил тем, что призвал кронштадтцев к выдержке, стойкости и бдительности. Годы спустя один из слушавших ленинскую речь вспоминал, что для многих моряков упор на мирный характер демонстрации был неожиданным. Находившиеся среди них анархисты, а также некоторые большевики не могли понять, как колонна вооруженных и жаждущих сражаться людей может ограничиться простым шествием с оружием в руках²².

Ленин оказался в весьма невыгодном положении. События предыдущего дня подтвердили, что Временное правительство пользуется среди рабочих и солдат столицы незначительной поддержкой. Однако руководство Советов по-прежнему не желало уступать давлению масс. Большинство социалистов считало, что ни население провинции, ни солдаты на фронте не поддержат переход власти к Советам и что в любом случае «все важнейшие силы страны» должны работать вместе в интересах ведения войны и спасения революции. Они боялись, что, порвав с поддерживающими их либеральными партиями, торговыми и промышленными кругами, они рискуют ослабить военные усилия страны и увеличить вероятность успеха контрреволюции.

С точки зрения большевиков, лозунг «Вся власть Советам!» из-за отказа Советов брать власть в свои руки, по крайней мере в тактическом отношении, временно себя изжил. Партия стояла сейчас перед выбором: либо попытаться силой захватить власть, либо предпринять все усилия для прекращения демонстраций. Взвесив эти альтернативы, Ленин пришел к выводу, что решающее значение будет иметь положение в провинции и на фронте. Ситуация там постоянно менялась, оставалась неопределенной, и сведения, поступавшие оттуда, не очень обнадеживали. Большевики все еще имели слабую поддержку крестьянства, в то время как многие солдаты сохраняли верность руководству Советов.

Днем 4 июля масштабы поддержки прямому революционному выступлению были не ясны и в самой столице. Силы кронштадтских моряков были значительны, и они рвались в бой. Направляясь от особняка Кшесинской к Таврическому дворцу, моряки вступали в беспорядочную перестрелку со снайперами, засевшими в окнах верхних этажей и на крышах зданий Невского проспекта, врывались в десятки домов и квартир, повергая в ужас их жителей. Однако одни части гарнизона, участвовавшие в демонстрациях накануне, уже истратили запал, другие заняли выжидательную позицию. Кроме того, большевики никогда не ставили перед рабочими и солдатами вопрос о захвате власти без Советов и против их желания. Хотя до июля месяца такая возможность и рассматривалась в узком кругу высшего партийного руководства (особенно Лениным и руководством «Военки»)²³, она не выносилась на обсуждение рядовых партийных руководителей. Поэтому было невозможно предсказать даже то, как откликнутся на призыв к вооруженному выступлению многие большевистские лидеры, не говоря уже о массе рядовых их сторонников.

Все это говорило о целесообразности отступления. Однако такое решение также имело недостатки. Партия была уже вовлечена в борьбу. Программа большевиков и их агитация явно инспирировали уличные демонстрации. Демонстранты несли знамена с большевистскими лозунгами. Под давлением своих новых сторонников среди солдат гарнизона Военная организация как никто активизировала движение, не имея при этом санкции ЦК. Совершенно ясно, что в середине дня 3 июля ЦК партии предпринял попытки остановить выступление. Однако уже через несколько часов руководство «Военки» и Петербургского комитета, видя, что демонстрация в полном разгаре, пересмотрело прежнюю позицию и открыто поддержало ее. Такое же решение принял затем и ЦК. В дальнейшем «Военка» полностью овладела движением и приступила к организации самой мощной и широкой военной поддержки. Она, в частности, вызвала подкрепления с фронта, выслала броневики для занятия ключевых объектов и мостов и отправила роту солдат для захвата Петропавловской крепости²⁴.

Не опубликовано никаких записей дискуссий в большевистском руководстве 4 июля. Учитывая тогдашние обстоятельства, сомнительно, чтобы такие записи велись. Михаил Калинин позднее вспоминал, что в тот момент Ленин не знал, был ли выход масс на улицу началом захвата власти. Ленин не исключал возможности при благоприятном развитии событий ввода в действие воинских частей и в то же время был готов отступить с минимальными потерями²⁵. Когда Ленин размышлял о том, как вывести партию из-под удара, он наверняка получал противоречивые советы. Правые члены ЦК, учитывая тактические взгляды на развитие революции и оппозицию мерам, чреватым окончательным разрывом с умеренными социалистами, были, должно быть, категорически против захвата власти вопреки позиции ЦИК и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов²⁶.

Среди других авторитетных фигур, призывавших, по-видимому, к осторожности, были Троцкий и Григорий Зиновьев. Сын молочника-еврея, невысокий и толстый, с курчавыми волосами, Зиновьев приобрел известность в партии прежде всего своими талантами публициста и организатора. В десятилетие перед революцией он был, вероятно, самым близким помощником Ленина и пользовался его политическим доверием. Возвратившись в Россию вместе с Лениным в апреле 1917 года, Зиновьев стал редактором «Правды» и влиятельным членом большевистской фракции в Петроградском Совете. Ему было тридцать четыре года, часто приподнятое настроение сменялось у него депрессией. Занимая интернационалистские позиции в вопросе отношения к войне и признавая в теории возможность ранней социалистической революции в России, он был тем не менее значительно осторожнее Ленина в вопросах политической тактики. В начале июня, например, он упорно выступал против массовой демонстрации на том основании, что эта акция открыла бы новый этап в развитии революции, к которому большевики оказались не готовы. На дневном заседании ЦК 3 июля и Зиновьев, и Троцкий поддержали предложение Каменева и других о том, чтобы партия предприняла все усилия для сдерживания масс. На следующем заседании ЦК поздно ночью, удостоверившись, что никакие меры со стороны большевиков не в состоянии предотвратить выступление, Зиновьев и Троцкий приняли сторону тех, кто доказывал, что партия должна поддержать движение масс и овладеть им. В то же время они непреклонно настаивали на том, что демонстрация должна проходить мирно²⁷.

Некоторые члены Петербургского комитета, склонные в прошлом оказывать давление на ЦИК и ИВСКД, по-видимому, прохладно отнеслись к идее активных действий 4 июля. В июне непоследовательный Володарский поддерживал, например, организацию массовых демонстраций как средство подрыва военных усилий правительства, сохранения доверия проявлявшего все большее нетерпение рабочего класса и, если возможно, как средство заставить большинство социалистов сформировать правительство, состоящее исключительно из представителей социалистических партий. По мнению Володарского, высшие интересы революции требовали создания коалиционного советского правительства из всех левых социалистических групп. Как активный член Петроградского Совета, тесно связанный как с рабочими, так и с солдатами, Володарский, однако, четко отдавал себе отчет в том, что эти группы хранят верность Совету. Он не хотел бы выступать за свержение Временного правительства против воли руководства Совета.

Среди петроградских большевиков были и активисты, которые 4 июля, вероятно, выступали за решительные вооруженные действия. Один из наиболее влиятельных ультралевых лидеров, латыш Мартын Лацис, представлял мощную большевистскую организацию Выборгского района. В ходе подготовки к несостоявшейся демонстрации 10 июня Лацис позаботился о том, чтобы ее участники были полностью вооружены. Вместе с другим не менее воинственно настроенным членом ЦК литовцем Иваром Смилгой Лацис призвал партию быть «во всеоружии и захватить железнодорожные вокзалы, арсенал, банки, почту и телеграф»²⁸. В период нарастания недовольства накануне июльских дней он критиковал партию за то, что она выполняет в массах роль «пожарного», а ночью 3 июля после начала восстания он выступил против решения ЦК избегать решительного столкновения с правительством.

Такие же настроения были и у высших руководителей «Военки», в том числе у Николая Подвойского и Владимира Невского, большевиков с большим стажем. Тридцатисемилетний ветеран уличных боев с правительственными войсками в 1905 году Подвойский имел репутацию ультрарадикала. Он, как говорили, первым сразу же после свержения царя заявил, что «революция не окончилась; она только начинается». Невский родился в Ростове-на-Дону, блестяще учился на естественнонаучном факультете Московского университета (в 20-е годы он заявит о себе как историк русского революционного движения). Вместе с Подвойским он участвовал в первых боевых группах и военных организациях большевистской партии. В мемуарах, относящихся к его деятельности в 1917 году, Невский неизменно хвастается независимостью и радикализмом руководства тогдашней «Военки» и своим активным участием в организации июльского восстания. По его словам, 4 июля руководители Военной организации ждали от ЦК сигнала, «чтобы довести дело до конца»²⁹.

Спустя несколько часов после возвращения Ленина в Петроград в особняке Кшесинской стало известно о двух новых факторах, сыгравших в конечном итоге решающую роль. Во-первых, ЦК узнал, что беспомощность правительства, нежелание частей гарнизона поддержать правительство или Советы, угроза, возникшая в связи с прибытием крондштадтских моряков к Таврическому дворцу, рост анархии и числа кровавых стычек на улицах заставили ЦИК и ИВСКД обратиться к войскам на фронте с призывом восстановить порядок. Отвечая на этот призыв, контролируемые меньшевиками и эсерами армейские комитеты Северного фронта приступили к формированию смешанных отрядов для немедленной отправки в столицу. Во-вторых, до большевиков дошли сведения, что высокопоставленные лица в правительстве пытались настроить войска гарнизона против большевиков, обвинив Ленина в организации июльского восстания по указанию враждебной Германии.

Обвинение Ленина в том, что он германский агент, было не новым. Правая печать открыто высказывала его со времени возвращения Ленина в Россию через Германию (известная оппозиция Ленина войне делала его особенно уязвимым). Временное правительство начало, очевидно, расследовать возможность существования тайного сговора большевиков с противником в конце апреля после того, как германский агент, некий лейтенант Ермоленко, обратился в русский генеральный штаб и на допросе показал, что Ленин является одним из многих действующих в России немецких агентов. Это случилось примерно в дни Апрельского кризиса, как раз тогда, когда большевики стали серьезно досаждать Временному правительству. Вполне вероятно, что члены кабинета министров были склонны верить этому показанию. Во всяком случае, перспектива дискредитации большевиков в глазах масс выглядела очень привлекательной. Поэтому троим членам кабинета министров — Керенскому, Некрасову и Терещенко — поручили всячески содействовать расследованию. К делу были подключены несколько следственных служб в Петрограде и на фронте. Специальная служба контрразведки при Петроградском военном округе, по-видимому, направила основные усилия на фабрикацию дела против большевиков. Служба прослушивала, например, телефонные разговоры руководителей партии и держала их под наблюдением — и все это при самой активной поддержке министра юстиции Павла Переверзева, который якобы заявил, что только служба контрразведки может спасти Россию³⁰.

Ныне известно, что вовремя первой мировой войны немцы потратили значительные суммы денег на подрывную деятельность в России и что часть этих денег была выделена специально большевикам³¹. Имеющиеся по этому вопросу сведения указывают, однако, на то, что большинство большевистских руководителей, не говоря уже о рядовых членах партии, ничего не знало об этих субсидиях. Хотя сам Ленин, видимо, знал о «немецких деньгах», нет никаких свидетельств того, что эти деньги как-либо повлияли на его позиции или политику партии³². В конечном счете эта помощь не оказала существенного влияния на исход революции. Что касается июльских событий, то утверждение о том, что восстание было инспирировано Лениным вместе с немцами, явно беспочвенно. Как мы уже видели, с середины июня Ленин делал все возможное для того, чтобы предотвратить восстание.

В дни июльских событий официальное расследование немецких связей Ленина не было закончено. Однако, поскольку правительство находилось явно на грани падения, сотрудники службы контрразведки сознательно решили действовать активнее. Они составили план использования уже собранных по делу обвинительных материалов для того, чтобы убедить сохранявшие нейтралитет части гарнизона не только в том, что большевики получали деньги от немцев, но и в том, что уличные демонстрации также направлялись Германией. В случае удачи они рассчитывали на то, что гарнизонные части выделят войска, необходимые для защиты правительства, восстановления в городе порядка и проведения арестов большевиков. План был представлен Переверзеву, и он его одобрил. Обосновывая несколько дней спустя свое решение, министр юстиции разъяснял: «Я сознавал, что сообщение этих сведений должно было создать в сердцах гарнизона такое настроение, при котором всякий нейтралитет станет невозможным. Мне предстояло делать выбор между предполагавшимся (когда неизвестно) окончательным выяснением всех корней и нитей грандиозного преступления и немедленным и верным подавлением мятежа, грозившего ниспровержением власти»³³.

Вечером 4 июля служба контрразведки пригласила представителей нескольких полков гарнизона в генеральный штаб и вкратце ознакомила их с делом Ленина. Все, кто присутствовал при этом, единодушно отмечали, что разоблачительные материалы буквально шокировали солдат. Что касается сотрудников контрразведки, то достигнутый эффект так воодушевил их, что они решили часть собранных фактов передать в печать. Поскольку руководство контрразведки опасалось, что обвинительный материал против Ленина, исходящий непосредственно от правительственного ведомства, может вызвать подозрения, оно в спешном порядке завербовало двух «возмущенных граждан» — бывшего представителя большевистской фракции в Думе Г.Алексинского и эсера В.Панкратова, поручив им подготовить для немедленной передачи в печать заявление по поводу предъявляемых обвинений³⁴.

Следует подчеркнуть, что служба контрразведки, министр юстиции, а позднее Алексинский и Панкратов действовали без санкции кабинета министров. Как выяснилось впоследствии, министры Некрасов, Терещенко и Львов, будучи вполне уверены в дни июльского восстания в том, что большевики действительно получали деньги от немцев, в то же время считали, что имевшиеся в их распоряжении факты против Ленина недостаточны и преждевременное их разглашение лишит следствие всякой возможности подкрепить обвинение³⁵. Вечером 4 июля Львов лично обратился во все газеты с просьбой снять материалы с обвинениями против Ленина³⁶. Конечно, уже невозможно было остановить информацию, переданную представителям воинских частей. Распространение сведений об обвинениях, выдвинутых против Ленина, а также расползавшиеся слухи о движении крупных воинских частей с фронта сделали свое дело. 5 июля в час ночи полки, ранее сохранявшие нейтралитет, направились к Таврическому дворцу, где заседали ЦИК и ИВСКД, чтобы выразить свою поддержку руководству Советов и правительству. Едва острота кризиса спала, исполкомы Советов сразу же приняли резолюцию, обещающую «поддержать то, что осталось от Временного правительства». Резолюция потребовала также созыва в трехнедельный срок совещания с участием местных советов для принятия окончательного решения о составе будущего кабинета и о создании советского правительства³⁷.

События, происшедшие вечером 4 июля, то есть отправка с фронта верных правительству войск и смена настроений в ряде полков гарнизона, в целом столь же повредили делу большевиков, сколь оказались спасительны для Временного правительства. Уже к ночи воздействие обоих упомянутых факторов на поведение пассивных до этого частей выявилось вполне. В этих обстоятельствах не оставалось даже времени запросить о положении в провинции. В два или три часа ночи 5 июля собравшиеся на заседание члены ЦК, взвесив все плюсы и минусы развивавшейся ситуации, приняли решение призвать рабочих и солдат прекратить уличные демонстрации.

О решении партии отступить сообщало скромное объявление на последней странице газеты «Правда» от 5 июля: «Цель демонстрации достигнута. Лозунги передового отряда рабочего класса... показаны внушительно и достойно... Мы постановили поэтому закончить демонстрацию». Это объяснение было явно неискренним. Целью радикальных элементов Петроградского гарнизона и воинственно настроенных большевиков, больше других подталкивавших массы к восстанию в июле, было свержение Временного правительства. Поддержав с запозданием восстание, большинство лидеров партии надеялось, что давление улицы будет достаточно для того, чтобы заставить ЦИК и ИВСКД взять власть в свои руки. Оказалось же, что ни цели экстремистов, ни более робкие надежды умеренных не были осуществлены. Проявлявшие нетерпение рабочие, солдаты и матросы Петрограда, которые до этого следовали за большевиками, вышли из июльского выступления скомпрометированными и по крайней мере временно деморализованными. В то же время сильно возросла решимость правительства, всех умеренных и консервативных политических групп, а также состоятельных классов в целом восстановить любой ценой порядок и раз и навсегда покончить с экстремистами. Станет ли это поражение левых окончательным — должно было показать будущее. Пока же, изолированные и незащищенные, большевики были вынуждены взять на себя неизбежную и незавидную задачу как-то объяснить свою роль в неудачном восстании, защититься от обвинений в измене и вообще обезопасить себя от неминуемых ударов реакции.

Примечания:

¹ Бонч-БруевичВлад. Указ. соч., с. 72—73; Савельев М.А. Ленин в июльские дни.—«Правда», 17 июля 1930; «Биржевые ведомости», 7 июля, вечерний выпуск. См. также: Ленин и революция. 1917 год. Ред. Маслов Н.Н. Л., 1970, с. 216—217, 222—223.

² «Известия», 4 июля.

³ Кризис возник в связи с требованиями Центральной рады предоставить Украине автономию. Члены кабинета — социалисты были более склонны к уступкам, чем министры-кадеты. В конце июня Керенский, Церетели и Терещенко Достигли компромисса с Центральной радой, ставшего для украинцев значительной победой. Кадеты А.И. Шингарев, А.А. Мануйлов, В.А. Степанов и Д.И. Шаховский на заседании кабинета поздно ночью 2 июля отказались одобрить это соглашение и после консультаций со своим Центральным комитетом подали в отставку. Н.В. Некрасов поддержал компромисс с Центральной радой и, не желая покидать кабинет, вышел из кадетской партии.

⁴ «Речь», 4 июля; «Биржевые ведомости», 4 июля, утренний выпуск.

⁵ «День», 4 июля.

⁶ «Известия», 4 июля.

⁷ «Биржевые ведомости», 4 июля, утренний выпуск.

⁸ Бонч-Бруевич В.Д. Указ. соч., с. 77.

⁹ «Речь», 4 июля.

¹⁰ Там же; «День», 4 июля.

¹¹ «День», 4 июля.

¹² «Речь», 4 июля.

¹³ «Биржевые ведомости», 4 июля, утренний выпуск; «Известия», 4 июля.

¹⁴ «Речь», 4 июля; «День», 4 июля; «Новая жизнь», 4 июля; «Биржевые ведомости», 4 июля, утренний выпуск.

¹⁵ «День», 4 июля; «Известия», 4 июля.

¹⁶ «Окопная правда» была органом Военной организации большевистской партии, издавалась в Риге и имела широкое хождение в войсках Северного фронта.

¹⁷ Шляпников А. Семнадцатый год. В 4-х кн. Кн. 2. Март. М.—Л., 1923, с. 190—192; Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году, с. 7, 39—40.

¹⁸ Член Исполнительной комиссии Петербургского комитета большевиков и опытный политический агитатор Багдатьев был одним из самых радикально настроенных большевиков петроградской организации. Он был формально выведен из состава Петербургского комитета после Апрельского кризиса, когда, не имея на то санкции, распространял от имени комитета листовку, призывающую к свержению правительства. По некоторым источникам точно так же он действовал и в июльские дни.

¹⁹ Сын бедного ремесленника, Володарский в 1905 г. вступил в Бунд (еврейскую социал-демократическую партию) и впоследствии стал меньшевиком. Во время войны эмигрировал в Филадельфию, где присоединился к Американской социалистической партии и Интернациональному профессиональному союзу женских портных и принимал активное участие в американском рабочем движении. После Февральской революции возвратился в Петроград и вначале был в Межрайонном комитете Троцкого. Вскоре, однако, стал склоняться на сторону большевиков. Проявил себя умелым руководителем, работая в Петроградском Совете и Петербургском комитете. В большевистской партии был известен как один из самых популярных ораторов, умевших убеждать массы.

²⁰ Авдеев Н. Революция 1917 года. Хроника событий, т. 2. Апрель—май М.—Петроград, 1923, с. 115—116; Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году, с. 208—209.

²¹ Кедров М. Из красной тетради об Ильиче.—В кн.: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. М., 1956, т. I, с 485.

²² Ленин В.И. Полн. собр.соч., т. 34, с. 21—22; «Ленинградская правда», 16 июля 1925 г.

²³ См. в этой связи воспоминания Подвойского о встрече с Лениным 18 июня. В кн.: Подвойский Н.И. Военная организация ЦК РСДРП(б) и Военно-революционный комитет в 1917 г.— «Красная летопись», 1923, N 6, с. 76.

²⁴ rabinоwitch A. Prelude to Revolution..., pp. 164—166.

²⁵ «Красная газета», 16 июля 1920 г. См. также Rabinowitch A. Prelude to Revolution, p. 184.

²⁶ в пространной передовице в газете «Правда» 22 июня Каменев особенно предостерегал против преждевременных революционных действий. По его мнению, «отдельные выступления, неповиновение отдельных полков и рот», а также попытки «сорвать неизбежный этап мелкобуржуазной политики путем саботажа» были «неразумны, нецелесообразны». «Не путем анархических выступлений и дезорганизованных, частичных попыток, — писал он, — а усиленной работой организации и сплочения подготовит пролетариат новый этап русской революции». В таком же духе высказывался и Виктор Ногин, пользуясь для этого любой возможностью. См., например, его страстный призыв к сдержанности на пленарном заседании московского районного бюро 28 июня. — В: Революционное движение в России в мае—июне 1917 г. Июньская демонстрация. Отв. ред. Чугаев Д.А. АН СССР. Институт истории. М., 1959, с. 116—117. Когда 3 июля днем известия о демонстрации дошли до Каменева, он немедленно отправил распоряжение большевикам Кронштадта выступить против участия матросов в этом выступлении и вместе с Зиновьевым написал обращение к рабочим и солдатам, в котором призвал рабочих и солдат прекратить протесты. 3 июля поздно ночью он пытался убедить своих коллег отказаться от продолжения демонстраций и их наращивания на следующий день и вместо этого организовать отдельные митинги в городских районах.

²⁷ Троцкий Л.Д. Соч., т. 3. 1917. Часть I. От февраля до октября. М., 1925, с. 165—166; Rabinowitch A. Prelude to Revolution..., pp. 157—174.

²⁸ Лацис М.И. Июльские дни в Петрограде (Из дневника агитатора). — «Пролетарская революция», 1923, N9 5 (17), с. 104—105; Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году, с. 164.

²⁹ Невский В.И. Военная организация и Октябрьская революция. — «Красноармеец», 1919, № 10—15, с. 40.

³⁰ Никитин Б. Роковые годы (Новые показания участника). Париж, 1937, с. 121.

³¹ Вопрос о германских субсидиях большевикам исследуется в работах: Katkov G. Russia 1917: The February Revolution; Katkov G. «German Political Intervention in Russia During World War I» in «Revolutionary Russia: A Symposium», ed. R. Pipes. Cambridge, 1968, pp. 80—112; Futrell M. The Northerh Underground. L., 1963; Мельгунов С.П. Золотой немецкий ключ к большевистской революции. Париж, 1940; Scharlau W.B. and Zeman Z.A. Merchant of Revolution: A Life of Alexander Helphand. L.; N.Y., 1965; Possony S. Ixsiun: The Compulsive Revolutionary. Chicago, 1964; Pearson M. The Sealed Train N.Y., 1975. Документы по этому вопросу имеются в сб.: Zeman Z.A. Germany and the Revolution in Russia 1915—1918: Documents from the Archives of the German Foreign Ministry. L.; N.Y., 1958.

³² См. по этому вопросу комментарий Даллина А. к работе Дж. Каткова «German Political Intervention in Russia during World War I».—В «Revolutionary Russia: A Symposium», p. 117 и Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. В 2-х томах. Париж, 1963, т. II, с. 336—341.

³³ См. письмо Переверзева редактору «Биржевых ведомостей». «Биржевые ведомости», 9 июля, утренний выпуск.

³⁴ «Речь», 9 июля.

³⁵ Церетели И.Г. Указ. соч., т. 2, с. 332—333. Церетели отмечал, что обвинения, опубликованные Алексинским и 11анкратовым поражали своей поверхностностью и необоснованностью. Акция Переверзева вызвала возмущение и у Некрасова. Ходил даже слух, что он вызвал министра юстиции на дуэль. Переверзев вынужден был через несколько дней уйти в отставку. См. «Живое слово», 7 июля.

³⁶ Церетели И.Г. Указ. соч., т. 2, с. 333—334.

³⁷ «Известия», 7 июля.

 

 

 

2

Большевики под огнем

Первый удар по большевистской партии во время июльских событий нанесла реакционная, падкая на сплетни бульварная газета «Живое слово», которую Ленин очень метко назвал «желтой, низкопробной, грязной газетенкой»¹. «Живое слово» выступило за закон, порядок и сильную власть, а также за неослабную, до полной победы войну с центральными державами. Всех социалистов вообще (большевиков в особенности) газета считала архиврагами. Нетрудно представить, как ликовала редакция газеты, получив вечером 4 июля заявление Алексинского и Панкратова с обвинениями против Ленина. Увидав в попытках князя Львова и других задержать этот сенсационный материал доказательство того, что среди участников нечестивого заговора с целью продать Россию врагу были радикалы из высших эшелонов власти, она полностью опубликовала его в утреннем выпуске 5 июля во всю ширину первой полосы под броским заголовком: «Ленин, Ганецкий и Козловский — немецкие шпионы!» (Яков Ганецкий и Мечислав Козловский — большевики, через которых немцы якобы передали партии деньги.)

ЦК немедленно выступил с протестом. Краткая заметка в «Правде» от 5 июля, написанная еще до поступления «Живого слова» в киоски, предупреждала читателей о возможности развязывания клеветнической кампании против руководства партии большевиков. Сразу после появления заявления Алексинского и Панкратова Ленин набросал несколько заметок для печати, в которых категорически отрицал выдвинутые против него обвинения и пытался их опровергнуть². Одновременно другие высшие руководители большевистской партии обратились в Советы с просьбой защитить их от нападок печати. В ответ ЦИК выступил с заявлением, в котором призвал общественность воздержаться от обсуждения выдвинутых против большевиков обвинений, пока созданный Советами специальный комитет не проведет тщательное расследование³. Однако шлюзы были уже открыты. Ни протесты большевиков, ни настойчивые просьбы руководства Советов не могли помешать отвратительному скандалу в связи с якобы существующими контактами большевиков с Германией. В середине дня 5 июля Петроград гудел от слухов, что «Ленин — провокатор». Заявление Алексинского и Панкратова было немедленно отпечатано на листовках, и буквально через несколько часов их начали раздавать на всех перекрестках города. На следующий день многие петроградские газеты комментировали эти обвинения уже как установленный факт и откровенно состязались друг с другом, кто хлестче напишет о предательстве большевиков.

О разнузданности газетной кампании говорили заголовки статей 6 и 7 июля. «Вторая и Великая Азефовщина» гласил заголовок правой «Маленькой газеты», напоминая о скандале 1908 года, потрясшем русское революционное движение, когда обнаружилось, что один из лидеров партии эсеров Евно Азеф работал на охранное отделение. Редактор популярной и не связанной с какой-либо партией ежедневной газеты «Петроградский листок» не стал в поисках заголовка углубляться в историю. Статья «Ужас!» возвращала читателя к событиям 4 июля, когда правительство и Советы оказались во власти бунтовавших рабочих и солдат. Петроград, мол, был тогда «захвачен немцами».

Не менее откровенными были и обвинения, выдвинутые против большевиков 9 июля отцом русской социал-демократии и редактором газеты «Единство» почтенным Георгием Плехановым⁴. Отвечая на опубликованную накануне правительственную радиотелеграмму, в которой утверждалось, что «беспорядки в Петрограде были организованы при участии германских агентов» и это «с несомненностью выяснилось», Плеханов писал: «Если его (правительства) глава не сомневается в том, что беспорядки, оросившие кровью улицы Петрограда, организованы были при участии германских правительственных агентов, то ясно, что оно не может отнестись к ним так, как должно было бы отнестись, если бы видели в них только печальный плод тактических заблуждений меньшинства нашей революционной демократии.

Беспорядки на улицах столицы русского государства, очевидно, были составной частью плана, выработанного внешним врагом России в целях ее разгрома. Энергичное подавление этих беспорядков должно поэтому с своей стороны явиться составною частью плана русской национальной самозащиты». Статья заканчивалась словами: «Революция должна решительно, немедленно и беспощадно давить все то, что загораживает ей дорогу».

Одно из самых популярных в те дни выступлений против Ленина принадлежало знаменитому народнику Владимиру Бурцеву, который прославился своим упорным преследованием агентов охранки. К 1917 году он стал ультранационалистом, по своим политическим взглядам близким Плеханову. Он присоединился к кампании против большевиков 6 июля, опубликовав открытое письмо, впоследствии перепечатанное многими петроградскими газетами. Останавливаясь на вопросе, является или нет Ленин германским агентом, Бурцев писал: «Среди большевиков всегда играли и теперь продолжают играть огромную роль и провокаторы и немецкие агенты. О тех лидерах большевиков, по поводу которых нас спрашивают, не провокаторы ли они, мы можем ответить: они не провокаторы... (Но) благодаря именно им: Ленину, Зиновьеву, Троцкому и т.д. в те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал... За эти дни Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры»⁵.

Газета кадетов «Речь» отнеслась к обвинениям Алексинского и Панкратова довольно осторожно. Ссылаясь на принцип, что нельзя считать большевиков виновными до тех пор, пока не доказаны выдвинутые против них обвинения, она в то же время настаивала на суровых мерах против левых, молчаливо подтверждая обоснованность этих обвинений⁶. Сдержанной была и информация о скандале, опубликованная 6 июля на первой полосе правоменьшевистской газеты «День».

Следует напомнить, что в отличие от «Единства» и «Дня» ряд газет умеренных социалистов Петрограда (например, «Известия», «Голос солдата» и «Воля народа») последовали рекомендациям ЦИК воздержаться от прямого или косвенного обсуждения доказательности выдвинутых против Ленина и его сторонников обвинений. Это, однако, было для партии слабым утешением. Ибо, за исключением редактировавшейся Горьким газеты «Новая жизнь», вся социалистическая печать отвергла утверждение большевиков о стихийном характере июльского выступления и требовала принятия решительных мер против экстремистов не менее настойчиво, чем либеральные и правые газеты.

Типичной для газет умеренных социалистов в эти дни была позиция, изложенная в передовице главного органа ЦИК газете «Известия» от 6 июля:

«Итак, по мнению «Правды», демонстрация 3 и 4 июля достигла своей цели. Чего же добились демонстранты 3 и 4 июля и их признанные официальные руководители — большевики? Они добились гибели четырехсот рабочих, солдат, матросов, женщин и детей... Они добились разгрома и ограбления ряда частных квартир, магазинов... Они добились ослабления нашего на фронтах... Они добились раскола, нарушения того единства революционных действий, в которых заключается вся мощь, вся сила революции... В дни 3—4 июля революции был нанесен страшный удар... И если это поражение не окажется гибельным для всего дела революции, в этом меньше всего виновата будет дезорганизаторская тактика большевиков».

Такая же резкая статья под заголовком «К позорному столбу!» появилась 6 июля в издававшейся для солдат газете ЦИК «Голос солдата». «Господа из «Правды», — писал ее автор, — вы не могли не понимать, к чему ведет ваш призыв к «мирной демонстрации»... Вы клеймили правительство, лгали и клеветали на меньшевиков, эсеров и Советы, создавали панику, пугая призраком еще несуществующей черносотенной опасности... Теперь, по обычаю всех трусов, вы заметаете следы, скрывая правду от своих читателей и последователей». Днем раньше корреспондент правоэсеровской газеты «Воля народа» подчеркивал: «Большевики открыто идут против воли революционной демократии. Революционная демократия (то есть социалистические партии, Советы, профессиональные союзы, кооперативы и т.д. — А.Р.) обладает достаточной силой, чтобы заставить всех подчиниться своей воле. Она должна это сделать... В наши горячие дни всякое промедление смерти подобно».

Впервые после Апрельского кризиса Временное правительство рассмотрело возможность применения силы для подавления воинственных левых групп. В конце весны и начале лета на таких действиях все больше настаивали высшее военное командование, консервативные и либеральные политические круги, глубоко озабоченные распространением анархии внутри страны и явным хаосом в войсках на фронте. Однако до июльских дней возможности правительства выступить против крайне левых ограничивались отсутствием авторитета среди петроградских масс и нежеланием многих центральных органов Советов санкционировать репрессии, пока оставалась хоть какая-то надежда их избежать⁷.

Июльское восстание усилило решимость правительства прибегнуть к любым акциям, необходимым для предотвращения подобных взрывов в будущем. В то же время ряд факторов подрывал сохранявшуюся оппозицию Советов применению силы против левых. Июльские события вызвали однозначное отношение ко всем левым группам, в том числе к умеренным социалистам, в результате чего Советы, как и большевики, оказались в обороне. Между тем способность руководства Советов воздействовать на политику правительства была непосредственно связана с авторитетом, которым Советы пользовались в массах. После июльских выступлений рабочие, солдаты и матросы столицы были в замешательстве и подавлены. За кем они пойдут в будущем, оставалось неясным, но пока основная опора Советов была в лучшем случае неопределенной. Тем временем прибывшие с фронта войска дали наконец в руки правительства силу, на которую оно могло опираться.

Вероятность выступления Советов против правительственных репрессий уменьшилась также вследствие того, что события 3—5 июля убедили прежде колебавшихся представителей Советов в необходимости действовать быстро и решительно для восстановления порядка и в этой связи занять твердую позицию против большевиков. Соглашаясь скрепя сердце с репрессиями, большинство умеренных социалистов не отказывалось от борьбы за реформы и скорейшее заключение мира. Оно настаивало на том, чтобы репрессии были минимальными, и, самое главное, на том, чтобы «чрезвычайные меры» применялись не к «целым группам», а только к отдельным лицам, обвиняемым в конкретных преступлениях. В отличие от либералов меньшевики и эсеры были весьма обеспокоены опасностью того, что вызванная июльскими событиями волна реакции может захлестнуть революцию.

Но ответ на эту угрозу контрреволюции (как и ранее на атаки крайне левых) они видели в более тесном сплочении вокруг правительства и в создании коалиции с либеральными партиями.

По иронии судьбы руководство Советов стало проявлять готовность к более тесному сотрудничеству с правительством в то время, когда оно зашаталось. Вспомним, что ночью 2 июля кабинет оставили три министра-кадета. Через три дня за ними последовал Переверзев, подвергнутый критике за то, что без санкции кабинета распорядился обнародовать заявление Алексинского и Панкратова. 7 июля вышел из правительства сам князь Львов в ответ на выдвижение министрами-социалистами «общих принципов» — основы политической платформы новой коалиции. Эти принципы, сформулированные в соответствии с предложениями о реформе, принятыми на I Всероссийском съезде Советов, оказались для князя Львова слишком радикальны. Он ушел в отставку, не в силах с ними согласиться. Оставшиеся члены правительства назначили Керенского министром-председателем, поручив ему формирование нового кабинета.

Одновременно большинство пунктов, отвергнутых Львовым, были включены в Декларацию принципов (Декларацию Временного правительства с изложением программы своей деятельности) , переданную 8 июля кабинетом министров в печать. Декларация обязывала, в частности, правительство созвать в течение августа союзную конференцию с целью выработки подробных предложений о заключении мира на основе компромисса и принятия всех мер для проведения выборов в Учредительное собрание 7 сентября. В ней признавалась важность «скорейшего» осуществления реформы местного управления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования и содержалось обещание уничтожения сословий и упразднения гражданских чинов и орденов. Кроме того, она обязывала правительство выработать общий план организации народного хозяйства и немедленно принять трудовое законодательство. Наконец, правительству поручалось подготовить для представления в Учредительное собрание проект земельной реформы, по которой вся земля должна быть передана в руки крестьянства (судя по тогдашним заявлениям Львова в печати, больше всего его беспокоил как раз этот проект революционных изменений в землевладении). Учитывая отношение к либералам, в Декларации ничего не говорилось ни о роспуске Государственной думы и Государственного совета, ни о немедленном провозглашении республики — двух требованиях, выдвинутых съездом Советов и включенных в первоначальный вариант принципов, составленный министрами-социалистами⁸.

Однако теперь кадеты в качестве платы за свое участие в новой коалиции потребовали отказа от Декларации 8 июля. Уверенные, что основная масса населения разделяет их убеждение в том, что в ходе июльских событий были дискредитированы наряду с большевиками и умеренные социалисты и что, следовательно, наступил наконец благоприятный момент для восстановления порядка и полновластия правительства, они категорически потребовали, чтобы в будущем министры-социалисты сохранили независимость от Советов. В области внутренней политики кадеты настаивали на отказе правительства от дальнейших попыток проведения социальных реформ (заняв такую позицию, они потребовали замены министра земледелия Чернова, участвовавшего в подготовке земельной реформы). Кроме того, они требовали покончить с плюрализмом правительственной власти, то есть с политической и административной властью Советов и комитетов. По вопросу о войне кадеты выступали за то, чтобы правительство руководствовалось принципом сохранения всех обязательств перед союзниками и приняло все меры для восстановления традиционной военной дисциплины и создания сильной армии. Переговоры, предпринятые для выработки комплексной программы, учитывающей требования и положения Декларации 8 июля, проходили, естественно, мучительно трудно и сопровождались язвительными замечаниями сторон в адрес друг друга. Пока они продолжались, Россия, как никогда прежде, оставалась без эффективного национального руководства⁹.

Тем временем развивавшееся вначале успешно наступление на фронте обернулось самым ужасным поражением русских войск от немцев, которые провели мощное, сокрушительное наступление на Юго-Западном фронте против 11-й армии. Комиссар Временного правительства на Юго-Западном фронте Борис Савинков телеграфировал в Петроград:

«Немецкое наступление... разрастается в неимоверное бедствие... Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи... Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противников. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами на митингах, почему поддержка запаздывала на сутки... На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов... Пусть вся страна узнает всю правду о совершающихся здесь событиях»¹⁰.

Еще до получения этого угнетающего известия исполкомы Советов собрались в ночь с 7 на 8 июля на совместное заседание, чтобы обсудить возникшие в последние дни политические проблемы, самыми важными из которых были линия большевиков, неожиданное быстрое распространение контрреволюционных настроений и развал кабинета. Заседание закончилось принятием резолюции, в которой июльское движение характеризовалось как «авантюрная попытка вооруженного выступления», подготовленная «анархо-большевистскими элементами». Подчеркнув, что «исключительные меры» могут применяться лишь по отношению к отдельными лицам, резолюция недвусмысленно признала за правительством право на охрану революционных свобод и утверждение порядка. В то же время она потребовала проведения в срочном порядке реформы законодательства в соответствии с решениями съезда Советов¹¹.

Известие о катастрофе на фронте усилило, по-видимому, стремление большинства умеренных социалистов к созданию такого представительного национального правительства, которое могло бы остановить распространение анархии. В ночь с 9 на 10 июля, по получении известий о положении на фронте, было срочно проведено совместное заседание исполкомов Советов. На нем снова прозвучали горькие упреки в адрес большевиков за подрыв политики большинства в Советах и требование установления сильной революционной диктатуры. Ораторы гневно упрекали большевиков, в частности, зато, что они провоцировали нападки на Советы в июльские дни, создали обстановку для контрреволюционных действий и, что хуже всего, в огромной мере способствовали развалу армии.

От имени всего блока умеренных социалистов слово взял влиятельный меньшевик Федор Дан. Врач по профессии и, как и Ленин, ветеран первой организации социал-демократов России, возникшей в Петербурге, Дан в 1917 году занимал среди меньшевиков позицию немного левее центра. После провала демонстрации 10 июня он, например, резко выступал против Церетели по вопросу о принятии санкции против большевиков и их сторонников, считая, что их роль преувеличена и что крутые действия против крайне левых приведут лишь к дальнейшему ослаблению позиций правительства и усилению влияния Ленина. Обычно мягкие черты лица этого человека, одетого в мешковатую форму военного врача, были искажены от гнева. Он предложил ввиду чрезвычайных обстоятельств в столице и на фронте немедленно провозгласить Временное правительство «правительством спасения революции» и, более того, предоставить ему все полномочия для восстановления армии и наведения в ней порядка для ведения решительной борьбы против всех проявлений контрреволюции и анархии и для проведения программы реформ, сформулированной в Декларации от 8 июля. Принятая исполкомами Советов по этому предложению резолюция получила подавляющее большинство голосов¹². Отпечатанная по этому случаю прокламация гласила: «Пусть Правительство суровой рукой подавляет все вспышки анархии и все покушения на завоевания революции. И пусть проведет в жизнь все те меры, которые необходимы для революции»¹³.

Следует отмстить, что меньшевики-интернационалисты и левые эсеры (крайне левые группы в меньшевистском и эсеровском лагерях), не говоря уже о большевиках, не поддержали политическую резолюцию исполкомов Советов от 9 июля, фактически предоставлявшую полную свободу действия правительству, состав и программа которого были тогда совсем неясны.

С Декларацией от имени меньшевиков-интернационалистов выступил Юлий Мартов. У него был болезненный вид и хриплый от бесконечных речей голос, с носа сползало пенсне. Он родился в семье обрусевшего, либерально настроенного интеллигента-еврея. В 1917 году ему было около сорока пяти лет. К участию в революционном движении Мартова подтолкнули несправедливое отношение к евреям в царской России, окружавшая его обстановка жестокого притеснения и страшного антисемитизма, с которой он столкнулся в школе, а также прогрессивные идеи и «запрещенные книги», с которыми он впервые познакомился в семье. В начале 90-х годов он уже был убежденным социал-демократом, и соратники уважали его за интеллект, мужество, высокие принципы и честность. Мартов порвал с Лениным, бывшим своим другом и соратником, в 1903 году во время раскола партии на большевиков и меньшевиков. С тех пор он был наиболее авторитетной и уважаемой политической фигурой в меньшевистской партии. С началом первой мировой войны Мартов возглавил борьбу меньшевиков-интернационалистов за заключение немедленного компромиссного мира путем переговоров. Возвратившись в начале мая 1917 года из-за границы в Россию, он выступил против тогдашней меньшевистской политики ограниченной поддержки войны и участия в правительстве и возглавил в значительной степени независимую интернационалистскую фракцию внутри свободно организованной меньшевистской партии. Будучи убежден, что дальнейшее сохранение у власти коалиционного правительства приведет к гибели революции, Мартов в разгар июльских событий выступил за создание правительства, состоящего исключительно из социалистов, «способного двинуть революцию дальше». Теперь же, спустя меньше недели, он горячо доказывал, что осуществление выдвинутой Советами программы спасения страны невозможно, пока у нее остаются враги слева.

Мартов зачитал декларацию меньшевиков-интернационалистов, в которой говорилось, что развитию кризиса в России значительно способствовала недостаточно революционная и последовательная внутренняя и внешняя политика Временного правительства. В Декларации делался вывод о том, что революционная демократия сможет спасти страну и революцию, только если не будет усугублять разногласия, уже возникшие в ее рядах, если революционное правительство целиком сосредоточится на борьбе с растущей угрозой и если решительные шаги по перестройке жизни воодушевят армию сознанием того, что, отражая нашествие врага, она проливает кровь за землю, за свободу, за скорый мир¹⁴. Через несколько дней на пленарном заседании исполкома Советов 17 июля, познакомившись с условиями вхождения кадетов в правительство, Мартов утверждал, что у Советов нет иного выбора, как только полностью взять власть. «Или революционная демократия берет на себя всю ответственность за революцию, или она теряет свой голос в решении дальнейшей судьбы ее»¹⁵.

Последующие события показали, что выдвинутая Мартовым концепция революционного советского правительства, объединяющего все социалистические силы, осуществляющего широкую программу реформ, активно выступающего против контрреволюции и делающего все ради скорейшего заключения компромиссного мира, в достаточной мере отвечала чаяниям политически сознательных масс Петрограда. Как раз эти вопросы обсуждались, например, на заседаниях большинства районных Советов после июльских дней, что нашло отражение в принимаемых на них резолюциях. Однако в это время взгляды Мартова разделяли лишь немногие в руководстве меньшевиков и эсеров. Обсуждение политических вопросов на пленуме исполкомов Советов 17 июля закончилось одобрением позиции, поддержанной исполкомами 9 июля¹⁶.

С учетом лояльности большинства меньшевиков и эсеров Временному правительству и коалиционной политике становится вполне понятным тот факт, что на переговорах о создании нового кабинета умеренные социалисты в конечном счете пошли на значительные уступки кадетам. Переговоры состоялись 21 и 22 июля после того, как Керенский, потерпев неудачу с созданием нового правительства, неожиданно заявил об отставке, которую остальные министры отказались принять. После этого они встретились с представителями различных политических партий, центральных органов Советов и Временного комитета Государственной думы и договорились предоставить Керенскому полную свободу при формировании правительства. Вооружившись этим мандатом, последний отказался от представительского принципа в подборе министров. По этому оказавшемуся приемлемым для всех соглашению министры кабинета уже не являлись представителями соответствующих партий и министры-социалисты формально уже не отвечали перед Советами. Хотя отдельные министры могли поддерживать Декларацию от июля, кабинет в целом не был связан ею. На практике это означало дальнейшее уменьшение воздействия на правительство Советов и одновременно исключение из правительственной программы пунктов, выдвинутых социалистами даже в их урезанном варианте 8 июля.

На этой основе было образовано второе коалиционное правительство, возглавляемое Керенским, в составе восьми социалистов и семи либералов. Самыми влиятельными фигурами в новом кабинете были Керенский. В дополнение к посту министра-председателя он сохранил также пост военного и морского министра) и двое близких его коллег— Николай Некрасов (заместитель министра-председателя и министр финансов) и Терещенко (министр иностранных дел). Почти ко всеобщему удивлению, Чернову удалось остаться министром земледелия. Среди бывших министров, не вошедших в состав нового кабинета, был Церетели. Плохо себя чувствуя и устав от правительственных дел, он предпочел сосредоточиться на работе в Советах¹⁷.

Правительственное наступление на большевиков началось утром 5 июля нападением большого отряда юнкеров на редакцию и типографию газеты «Правда». Юнкера не успели схватить Ленина, буквально минутами ранее покинувшего редакцию. Несколько сотрудников «Правды» были избиты и арестованы. Юнкера тщательно обыскали типографию, поломав при этом мебель и станки и выбросив в протекавшую поблизости Мойку кипы свежеотпечатанных газет. На следующий день многие петроградские газеты, подробно расписывая этот эпизод, с ликованием известили, что юнкера обнаружили при обыске письмо на немецком языке, подписанное неким германским бароном. В нем якобы приветствовалась деятельность большевиков и выражалась надежда, что партия добьется преобладающего влияния в Петрограде. «Маленькая газета» в заголовке, предпосланном сообщению, сделала обобщающий вывод: «Найдена германская переписка»¹⁸.

4 июля кабинет министров отдал специальное распоряжение командованию Петроградского военного округа освободить особняк Кшесинской от большевиков. На рассвете 6 июля большевистский штаб готовилась штурмовать специально сформированная часть под командованием А.И.Кузьмина в составе Петроградского полка, восьми броневиков, подразделений Преображенского, Семеновского и Волынского гвардейских полков (по роте от каждого), отряда моряков Черноморского флота, нескольких отрядов юнкеров, курсантов авиационной школы и отряда самокатчиков. Они должны были действовать при поддержке тяжелой артиллерии. Получив предупреждение о готовящемся нападении, некоторые из находившихся в особняке большевистских активистов серьезно рассматривали возможность оказания сопротивления и даже начали к нему готовиться. В конечном итоге положение было признано безнадежным, и большевики успешно прорвались к Петропавловской крепости, в которой все еще находились сочувствующие им войска¹⁹.

В особняке Кшесинской солдаты отряда Кузьмина захватили значительное количество оружия и арестовали семерых большевиков, отчаянно спешивших вывезти остатки архива. В довершение всего на чердаке обнаружили кипы погромных черносотенных листовок, очевидно остававшихся там с царских времен. Для «Петроградской газеты» эта находка послужила доказательством того, что большевики были в союзе с крайне правыми и немцами. Поэтому газета 8 июля сообщала: «Ленин, Вильгельм II и д-р Дубровин (известный деятель правых) в общем союзе. Доказано: ленинцы устроили мятеж совместно с марковской и дубровинской черной сотней!»

Днем 6 июля правительственные войска вновь заняли Петропавловскую крепость, один из последних оплотов сопротивления левых. К этому времени несколько воинских частей, снятых с Северного фронта, достигли столицы. Самокатчики, броневой дивизион и 2-й эскадрон малороссийских драгун прибыли утром и успели принять участие в захвате особняка Кшесинской и Петропавловской крепости. 14-й Митавский гусарский полк с полной боевой выкладкой прибыл в Петроград вечером и направился к зданию генерального штаба. Впереди него шли знаменосцы с развернутым полотнищем, на котором было написано: «Мы прибыли, чтобы поддержать Всероссийские Исполнительные Комитеты Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов»²⁰. На Дворцовой площади к прибывшим частям с приветственной речью обратился министр земледелия Виктор Чернов: «Но я верю, что это ваш первый и последний такой приход... Мы надеемся и верим, что (в будущем) никто больше не посмеет действовать против воли большинства революционной демократии»²¹.

С 6 по 12 июля кабинет министров издал ряд спешно составленных директив с целью восстановления порядка и наказания зачинщиков политических выступлений. На необычайно долгом заседании в ночь с 6 на 7 июля было решено: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывавших и подстрекавших к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родине и предательстве революции»²². Одновременно правительство опубликовало новое постановление о наказаниях, гласившее: «1) Виновный в публичном призыве к убийству, разбою, грабежу, погромам и другим тяжким преступлениям, а также к насилию над какой-либо частью населения наказывается заключением в исправительном доме не свыше трех лет или заключением в крепости на срок не свыше трех лет; 2) Виновный в публичном призыве к неисполнению законных распоряжений власти наказывается заключением в крепости на срок не свыше трех лет или заключением в тюрьме; 3) Виновный в призыве во время войны офицеров, солдат и прочих воинских чинов к неисполнению действующих при новом демократическом строе армии законов и согласных с ними распоряжений военной власти наказывается как за государственную измену»²³.

Керенский, назначенный министром-председателем 7 июля, не был в Петрограде в разгар июльских событий, так как днем 3 июля выехал на фронт, куда ему сообщили подробные сведения о развитии кризисной ситуации в столице. Керенский в ответной телеграмме Львову настаивал на «решительном прекращении предательских выступлений, разоружении бунтующих частей и предании суду всех зачинщиков и мятежников»²⁴. На фронте ему показали последний выпуск «Товарища», немецкого пропагандистского издания на русском языке, выходившего раз в неделю и предназначавшегося для распространения в войсках противника. Из чтения одной из статей Керенский сделал вывод, что немцы заранее знали о восстании в столице. Это, естественно, укрепило его убеждение, что Ленин — германский агент²⁵.

В ярости и смятении Керенский сел на поезд, чтобы к утру 6 июля попасть в столицу. На железнодорожной станции в Полоцке вагон-салон, где спал глава правительства, был частично разрушен бомбой²⁶. Керенский, хотя и остался невредим, страшно расстроился. Неудивительно, что по прибытии вечером 6 июля в Петроград он был мрачнее тучи и горел нетерпением разделаться с большевиками. С того времени от был всегда среди министров, наиболее активно выступавших за жесткую политику по отношению к крайне левым. Выступая вскоре перед толпой солдат и рабочих, собравшихся у здания генерального штаба, Керенский (он стоял на подоконнике одного из окон, поддерживаемый за ноги офицерами) заявил, что не позволит «никаких посягательств на завоеванную Русскую революцию». Перейдя на пронзительные ноты, он прокричал: «Проклятье тем, которые пролили на улицах столицы невинную кровь. Пусть будут прокляты те, кто в дни тяжелых испытаний предает родину!»²⁷ Несколько дней спустя, после официального утверждения на пост министра-председателя, Керенский с не меньшей яростью заявил в интервью агентству Ассошиэйтед Пресс следующее: «(Наша) фундаментальная задача — защита страны от разрушения и анархии. Мое правительство спасет Россию, и, если мотивы разума, чести и совести окажутся недостаточными, оно добьется ее единства железом и кровью»²⁸.

Июльское восстание было, конечно, прежде всего мятежом гарнизона. На своем заседании 6—7 июля кабинет издал приказ разоружить и распустить военные формирования, участвовавшие в июльском восстании, а их личный состав передать на усмотрение военного и морского министров. Подробный план, приложенный к приказу, собственноручно подписал Керенский: «Согласен, но требую твердого проведения этого без дальнейшего уклонения». Примерно в то же время Керенский выступил с резким осуждением кронштадтских моряков, дав понять, что они действовали под влиянием «германских агентов и провокаторов». Всем командам и судам Балтийского флота было приказано представить для следствия и суда в Петрограде «всех подозрительных лиц, призывавших к неповиновению Временному правительству и агитирующих против наступления»²⁹.

Одновременно были предприняты меры против разложения воинских частей на фронте. Так, командиры получили право открывать огонь по подразделениям войск, оставлявшим поле боя без приказа. На всех фронтах были запрещены большевистские газеты и проведение политических митингов. Самой важной мерой явилось восстановление правительством смертной казни за военные преступления в зоне боевых действий и введение одновременно «военно-революционных судов» с правом вынесения смертных приговоров³⁰.

Чтобы помешать восставшим рабочим и солдатам из центра города скрыться в относительно безопасных фабрично-заводских районах левого берега, на Неве были разведены мосты. В то же время были наглухо закрыты границы страны, дабы «германские агенты» не ускользнули за кордон. Временно запрещались собрания на улицах. Военный министр и министр внутренних дел получили полномочия закрывать газеты, агитирующие за неповиновение военным властям или призывающие к насилию.

На этом основании закрыли большевистские газеты «Правда», «Солдатская правда», «Окопная правда» и «Голос правды». Явно преследуя цель разоружения рабочих, правительство распорядилось, чтобы гражданские лица сдали все находящиеся в их распоряжении оружие и боевые припасы. Отказывавшиеся подлежали ответственности как виновные в похищении казенного имущества³¹.

7 июля кабинет возложил расследование вопросов, имеющих отношение к организации июльского восстания, на прокурора Петроградской судебной платы Н.С.Каринского. В связи с этим исполкомы Советов приняли решение отказаться от задуманного ранее собственного расследования³². Однако еще до начала работы прокуратуры петроградские власти приступили к облавам на большевистских руководителей. Кабинет министров издал специальный приказ об аресте Ленина, Зиновьева и Каменева. Ленин и Зиновьев немедленно ушли в подполье. Это же сделали и двое руководителей «Военки» Невский и Подвойский. Не скрылся только Каменев, арестованный и заключенный в тюрьму 9 июля.

За два дня до этого заключили в тюрьму членов двух делегаций моряков, отправленных из Гельсингфорса в Петроград Центральным Комитетом Балтийского флота — Центробалтом, в котором преобладало влияние левых. Среди арестованных оказались такие влиятельные «флотские» большевики, как Павел Дыбенко и Николай Ховрин. Через неделю арестовали и отправили в тюрьму крупного большевистского руководителя из Гельсингфорса Владимира Антонова-Овсеенко. Среди пассажиров автомобиля, задержанных по подозрению казачьим патрулем, был Сергей Багдатьев, армянин, одно время кандидат в ЦК большевиков. Сообщалось, что Багдатьев разъезжал днем 4 июля по Петрограду на бронеавтомобиле, размахивая винтовкой и призывая встречных зевак «арестовать министров». На допросе после ареста Багдатьев скромно признался в том, что он один из организаторов восстания. В газетных сообщениях о его задержании обращалось внимание на две вещи: Багдатьев — немецкий шпион и еврей. Для корреспондента «Маленькой газеты» «внешность» Багдатьева, его «горбатый нос» и «рыжая бородка», а также то обстоятельство, что он «маскируется в самые демократические и самые рабочие рубашки», явились абсолютными уликами. Как сообщал корреспондент, Багдатьев говорит по-русски «очень хорошо, с едва заметным еврейским акцентом»³³.

Редактор «Окопной правды» Флавиан Хаустов, бежавший из «Крестов» (старой пересыльной тюрьмы в Выборгском районе, построенной в виде двух крестов) и пытавшийся уйти от устраивавшихся на него облав, вновь был схвачен, очевидно, по доносу шпика при выходе из театра в Луна-парке³⁴. Намного сложнее правительству было арестовать левых руководителей на Кронштадтской военно-морской базе. В ответ на телеграмму Керенского с требованием немедленной выдачи правительству «контрреволюционных подстрекателей» исполком Кронштадского Совета послал такое сообщение: «Проведение арестов невозможно в связи с тем, что в Кронштадте ничего не известно о присутствии “контрреволюционных подстрекателей”». Кронштадтский Совет упорно отказывался сотрудничать с правительством и после получения конкретных указаний о выдаче нескольких ведущих большевистский руководителей (Федора Раскольникова, Семена Рошаля и Афанасия Ремнева). Только после того, как правительство пригрозило подвергнуть Кронштадт морской блокаде и бомбардировке, Совет согласился на то, чтобы все трое разыскиваемых кронштадтцев, за исключением скрывшегося ранее Рошаля, отдали себя в руки властей³⁵. Позже дал себя арестовать и Рошаль. Встретив Раскольникова в Крестах, он объяснил: «После твоего ареста я считал неудобным скрываться»³⁶.

Известная большевичка Александра Коллонтай в дни июльских событий была в Стокгольме. После того как разразился скандал по поводу «немецкого агента», она стала подвергаться жестоким нападкам шведской печати, намекавшей на то, что она прибыла за новыми германскими субсидиями. Поэтому Коллонтай поспешила вернуться в Петроград. Позднее она так описала прием, устроенный ей 13 июля на шведско-финской границе. В Торнео в поезд вошли несколько русских офицеров и взяли ее под арест. Молва об этом распространилась по вокзалу, и вскоре на перроне собрались группы людей, кричавших: «Немецкие шпионки! Предатели России!» Содержатель вагона-ресторана с салфеткой под мышкой бежал следом за ней, выкрикивая: «Вот ведут шпионку Коллонтай! Твое место на виселице с изменниками России». Когда поезд отошел, Коллонтай и ее стражи направились к вагону-ресторану, но самозваный часовой революционной России был все еще на своем посту. Загородив вход, он выпалил: «Шпионке Коллонтай... в своем вагоне есть не позволю». Добавив, что шпионов должно сажать «на хлеб и на воду», он упорно отказывался дать даже это³⁷.

В то время, когда ширились аресты подозреваемых левых, против политики правительства выступали лишь немногие из небольшевиков. Среди них были Мартов, Троцкий и Анатолий Луначарский (последний — драматург, философ-марксист и пламенный трибун революции — входил в то время в состав «Межрайонного комитета»). Например, Троцкий на заседании ЦИК 17 июля упорно защищал действия большевиков в июльские дни, высмеяв идею о том, что Ленин был немецким шпионом. «Ленин боролся за революцию тридцать лет, — заявил он. — Я борюсь против угнетения народных масс двадцать лет. И мы не можем не питать ненависть к германскому милитаризму. Это может сказать только тот, кто не знает, кто такой революционер»³⁸.

Чтобы помочь большевистскому делу, Троцкий согласился защищать Раскольникова на суде. В середине июля он отправил от имени большевиков в адрес правительства письмо-протест, в котором заявил: «Я разделяю принципиальную позицию Ленина, Зиновьева, Каменева... Отношение мое к событиям 3—4 июля однородно с отношением названных товарищей... У вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту товарищи Ленин, Зиновьев и Каменев»³⁹. Правительство не могло игнорировать такой вызов. Утром 23 июля ведомство Каринского издало приказ об аресте Троцкого и Луначарского. Вскоре Луначарский был задержан на своей квартире. Троцкий, не ведая, что власти уже его ищут, позвонил в тот вечер Каринскому по телефону, чтобы обговорить защиту Раскольникова. На вопрос Троцкого, может ли он выступить на суде адвокатом Раскольникова, тот ответил: «Я вам сообщу. Где вас можно застать?» «У Ларина», — сказал ничего не подозревавший Троцкий. Через час команда солдат постучалась в дверь квартиры Ларина и увела его⁴⁰.

Ордер на арест Ленина был выдан прокурором Петроградской судебной палаты 6 июля вечером. Немедленно отряд из солдат и офицеров Преображенского гвардейского полка под командованием начальника контрразведки Бориса Никитина отправился на последнее известное местопребывание Ленина — квартиру его старшей сестры Анны Елизаровой. Хотя Ленина там не было, Никитин, уже давно горевший желанием схватить вождя большевиков, вовсе не собирался возвращаться с пустыми руками. Под гневным взглядом жены Ленина Надежды Крупской он наблюдал, как солдаты дюйм за дюймом тщательно осматривали квартиру, и конфисковывали бумаги и документы, вызывавшие малейшее подозрение. Рано утром наследующий день в дом, где была квартира Ленина, прибыл репортер «Петроградской газеты», чтобы записать реакцию соседей на эти события. Все они выражали негодование из-за того, что в их доме скрывался вражеский агент, и сходились во мнении, что жильцы двадцать четвертой квартиры располагали большими деньгами (слово «немецкими» вслух не произносилось). «Сами видите, что таких домов, такой парадной лестницы, таких дверей красного дерева в Петрограде немного,» — сообщил старший дворник дома, добавив, что «Ленин почти всегда ездил в автомобиле». «У него и его жены такое роскошное белье, какого нет ни у кого в нашем доме», — заявила одна из квартиранток, а ее спутница прибавила: «А в нашем доме пролетарии квартир не снимают». Когда репортер уходил, старший дворник показал ему ходатайство жильцов дома перед его хозяином о немедленном выселении из двадцать четвертой квартиры Елизарова. «Никому не хочется иметь столь опасных соседей, как товарищ Ленин и его семья»⁴¹, — говорилось в этом ходатайстве, под которым уже стояло несколько подписей.

Ленин узнал об ордере на арест и об обыске у Елизаровых на квартире у Сергея Аллилуева (будущего тестя Сталина), которая за последние три дня была уже его пятым убежищем⁴². Перебираясь с одной квартиры на другую, Ленин взвешивал все за и против сдачи властям. В его ближайшем окружении мнения резко разделились. Каменев, Троцкий, Луначарский и Виктор Ногин наряду со значительным числом московских большевиков, по всей видимости, считали, что в вопросе личной безопасности Ленина на Советы можно положиться и что суд под их защитой будет честным и открытым и будет возможность использовать его для разоблачения существующего режима. Поэтому они советовали Ленину сдаться властям⁴³. Такого же мнения придерживались и некоторые партийные руководители Петроградской организации, больше всего, по-видимому, обеспокоенные возможным отрицательным воздействием неявки Ленина на рабочих и солдат. Их точку зрения изложил Володарский в ходе внутрипартийного обсуждения вопроса о явке Ленина в суд: «Вопрос не так прост, как он кажется многим товарищам. Мы на всех событиях наживали капитал. Массы понимали нас, но в этом пункте (касающемся ухода Ленина в подполье) масса нас не поняла»⁴⁴. Дмитрий Мануильский, который, как и Володарский, поддерживал с рабочими и солдатами особенно тесные связи, высказал следующее: «Вопрос о явке тт. Ленина и Зиновьева в суд нельзя рассматривать в плоскости личной безопасности... Приходится этот вопрос рассматривать... с точки зрения интересов и достоинства партии. Нам приходится иметь дело с массами, и мы видим, какой козырь в руках буржуазии, когда речь идет об уклонении от суда наших товарищей... Из процесса Ленина мы должны сделать дело Дрейфуса».

По словам руководителя большевистских профсоюзов Александра Шляпникова, многочисленные дружеские советы Ленину явиться в суд очень расстроили Марию Ильиничну, которая хотела бы, чтобы ее брат перебрался в Швецию⁴⁵. За безопасность Ленина в случае явки к властям опасались многие большевистские руководители, в том числе большинство участников собравшегося в конце июля VI съезда партии. Они доказывали, что судебное дело против Ленина было частью заговора классовых врагов большевистской партии, преследующего цель ее уничтожения, что в сложившейся ситуации честное судебное разбирательство невозможно и что, вероятнее всего, Ленин будет убит еще до передачи дела в суд. Эти большевики упорно советовали Ленину скрыться сразу же после июльских событий. Впоследствии, несмотря на яростную критику как в партии, так и вне ее, они упорно отстаивали линию поведения Ленина. Сталин в этих спорах середины июля занимал промежуточную позицию и доказывал, что Ленин и Зиновьев не должны являться к властям, пока не прояснится ситуация, подразумевая, однако, что обоим следует явиться, если будет создано достаточно стабильное правительство, гарантирующее Ленину безопасность⁴⁶.

Вначале Ленин склонялся, по-видимому, к тому, чтобы отдать себя в руки властей⁴⁷. Днем 7 июля он заявил протест в связи с обыском на квартире у его сестры и выразил готовность явиться для ареста, если приказ об этом будет утвержден ЦИК⁴⁸. С этим заявлением в Таврический дворец отправились Серго Орджоникидзе (старый грузинский большевик, недавно прибывший в Петроград) и Ногин, получившие устную инструкцию обсудить условия сдачи Ленина в руки властей. Они должны были получить от представителя бюро ЦИК В.А.Анисимова твердые гарантии безопасности для Ленина и обещание незамедлительного и честного суда. Оба встретились с Анисимовым после полудня. Последний, хотя и не смог дать никаких абсолютных гарантий, заверил их, что Советы сделают все возможное для обеспечения прав Ленина. По словам Орджоникидзе, после этого неопределенного ответа даже Ногин стал проявлять беспокойство по поводу возможной участи Ленина в руках властей⁴⁹.

Эти соображения были немедленно сообщены Ленину. В то же время он узнал о решении исполкомов Советов отказаться от собственного расследования июльских событий, и эта информация, видимо, и определила его окончательный выбор. Во всяком случае, 8 июля Ленин твердо решил не сдаваться властям. В письме, подготовленном для печати, он разъяснял:

«Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте — по следующим мотивам... Стало совершенно ясно, что «дело» о «шпионстве» Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции... Никаких гарантий правосудия в России в данный момент нет. Центральный Исполнительный Комитет... назначил было комиссию по делу о шпионстве, но под давлением контрреволюционных сил эту комиссию распустил... Отдать себя сейчас в руки властей значило бы отдать себя в руки Милюковых, Алексинских, Переверзевых, в руки разъяренных контрреволюционеров, для которых все обвинения против нас являются простым эпизодом в гражданской войне»⁵⁰.

9 июля под покровом темноты Ленин покинул квартиру Аллилуевых и вместе с Зиновьевым бежал в деревню Разлив, расположенную рядом с небольшим курортным городком Сестрорецком на берегу Финского залива в 32 километрах к северо-западу от столицы⁵¹. Ленин оставался там, пока не перебралсяавгуста в Финляндию. Сначала вместе с Зиновьевым он скрывался на чердаке сарая в доме рабочего сестрорецкого завода и старого большевика Николая Емельянова. Однако поскольку существовала опасность быть замеченными любопытными жителями деревни, беглецы перебрались вскоре в расположенный на отшибе на другом берегу озера соломенный шалаш. Много лет спустя Зиновьев вспоминал, как однажды они, испугавшись звуков стрельбы, спрятались оба в мелком кустарнике и Ленин прошептал: «Ну, теперь, кажется, остается только суметь как следует умереть»⁵². Оказалось, что стреляли проходившие мимо охотники. В дальнейшем такие нагоняющие страх инциденты не повторялись. Беглецы больше всего страдали от укусов комаров, а в августе пошли дожди и наступили холода, сделавшие жизнь в шалаше невозможной. В Разливе Ленин отдыхал, плавал, совершал длительные прогулки. По словам Александра Шотмана, поддерживавшего вместе с Эйно Рахью и Орджоникидзе связь между Лениным и партийным руководством в Петрограде, Ленина больше всего волновало своевременное получение газет из столицы, он набрасывался на очередную свежую пачку газет, как только она прибывала. Расположившись на траве, делал в них отметки, а затем записывал в тетрадь свои замечания. В этот период Ленин регулярно писал статьи для большевистской печати, составлял листовки и проекты резолюций (прежде всего к расширенному заседанию ЦК 13 и 14 июля и VI съезду), а также доканчивал важную теоретическую работу «Государство и революция»⁵³.

Все это время в печати не прекращались нападки на Ленина за отказ подвергнуться аресту и строились все новые догадки о его возможном местопребывании. 7 июля газета «Живое слово» под крупным заголовком поместила написанное в ликующем тоне, но неподтвердившееся сообщение, что Ленин пойман солдатами при захвате особняка Кшесинской и находится в руках правительства. В тот же день «Петроградская газета», дабы не отстать, сообщила своим читателям дополнительные детали. Ссылаясь на сведения, якобы полученные от адвоката Кшесинской, посетившего дом своей клиентки сразу же по его освобождении от большевиков, газета утверждала, что некоторые солдаты Волынского полка узнали Ленина, выдававшего себя за матроса.

Побег Ленина оказался в центре внимания на заседании исполкомов Советов 13 июля⁵⁴. Заседание состоялось в момент поступления известий о еще более тяжких поражениях на фронте и роста ничем не сдерживаемой активности враждебных революции правых организаций и превратилось в еще одну публичную демонстрацию лояльности Временному правительству и враждебности по отношению к большевикам. Заседание, которое было не столько рабочим совещанием, сколько политическим митингом, началось с того, что Керенский, только что вернувшийся из очередной поездки на фронт, обратился к Советам с горячим призывом поддержать правительство и решительно порвать с большевизмом. По случаю этого первого появления Керенского в Таврическом дворце после занятия поста министра-председателя галереи были переполнены зрителями. Зал откликнулся на призыв громом аплодисментов. Такая же реакция последовала и на ответ Чхеидзе: «Эти органы не остановятся... ни перед какими жертвами, чтобы спасти революцию...» По сообщениям газет, после этих слов Керенский вскочил с кресла и обнял Чхеидзе. Зал сотрясался от рукоплесканий, возгласов «Да здравствует республика!» и «Троекратное ура в честь Родины!».

Как только шум поутих, к трибуне устремился Федор Дан. «То, к чему призывал нас тов. Керенский, нами уже выполнено, — объявил он. — Мы не только готовы поддержать Временное правительство, мы не только делегировали ему всю полноту власти, но мы требуем, чтобы этой властью Правительство пользовалось». От имени большинства социалистов Дан предложил составленную в резких тонах резолюцию, обвинявшую большевиков в преступлениях против народа и революции. Резолюция клеймила уклонение Ленина от ареста как «совершенно недопустимое», требовала от большевистской фракции обсудить в партии поведение своих руководителей и отстраняла от участия в исполкомах Советов всех обвиняемых. Выступил Ногин с протестом, но безрезультатно. «Вам предлагают вынести решение о большевиках в то время, когда над ними суда еще не было, — предупреждал он участников заседания. — Вам предлагают поставить вне закона руководителей фракций, которые вместе с вами подготовляли эту революцию». Резолюция Дана была принята подавляющим большинством, и дальше в ходе заседания выступления против большевиков зазвучали еще резче. Одобрительные крики и бурные аплодисменты сопровождали эмоциональную речь трудовика⁵⁵ А.А.Булата, который резко критиковал представителя профсоюзов Давида Рязанова, выступавшего непосредственно перед ним в защиту большевиков. Рязанов провел параллели между требованием Временного правительства к Советам в отношении Ленина и требованием царского правительства к Думе в июне 1907 года поддержать арест членов ее социал-демократической фракции. Обратившись сначала к Церетели, а затем к членам большевистской фракции, Булат с пафосом произнес: «И вы не смеете проводить аналогию... Вы говорите... теперь требуют Ленина, тогда требовали Церетели... А я вам расскажу, как поступил тогда Церетели и как поступает Ленин. Церетели вышел на эту кафедру и заявил: мы стоим за то, чтобы настоящий строй был изменен, чтобы царский строй рухнул и восторжествовала демократическая республика... А как поступает Ленин? Нам остается только сказать по его адресу: трусливый Ленин».

Сообщение о сенсационном заседании появилось в печати 14 июля, и в тот же день «Петроградская газета» поместила новые известия о местопребывании Ленина. «Следы Ленина найдены!» — гласил ее заголовок. «Окончательно установлено, где скрывается Ленин... Ленин бежал через Лисий Нос в Кронштадт»⁵⁶. На следующий день «Живое слово» подтвердило, что проживающие на Лисьем Носу дачники видели 5 июля, как из большого автомобиля вышел человек в одежде матроса, похожий на Ленина, и сел на катер, якобы направлявшийся в Кронштадт. «Газета-копейка» в номере от 15 июля, ссылаясь на «безусловно достоверный источник», объявила, что «Ленин в настоящее время находится в Стокгольме». «Биржевые ведомости» в тот же день подтвердили со ссылкой на «полуофициальные источники», что Ленин действительно был в шведской столице, однако с помощью германского посланника и «небезызвестного Ганецкого-Фюрстенберга» уже якобы переправлен в Германию. Наконец, 8 августа «Живое слово» сообщило, что сведения о местопребывании Ленина в Германии были подброшены самими большевиками, чтобы сбить власти со следа. «На самом деле Ленин живет всего в нескольких часах езды от Петрограда, в Финляндии. Известен даже номер дома, в котором он живет. Но арестовать Ленина, говорят, будет не очень легко, так как он располагает сильной охраной, которая прекрасно вооружена».

Читая в шалаше в Разливе эти гадания прессы, Ленин нередко смеялся⁵⁷. Однако в основном в июле и в начале августа чтение петроградских газет было, очевидно, малоприятным. Работница аппарата большевистской партии Мария Сулимова, у которой Ленин скрывался 6 июля, вспоминает, что, узнав от нее самые последние новости, Ленин, размышляя, проговорил: «Вас, товарищ Сулимова, возможно, арестуют, а меня могут и “подвесить”». Эта же мысль сквозит и в записке, оставленной им Каменеву: «Entre nous: если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: “Марксизм о государстве”»⁵⁸.

Ценные свидетельства о душевном состоянии Ленина в тот период дают мемуары Шотмана и Зиновьева. Шотман вспоминает, что некоторое время Ленин преувеличивал масштабы и последствия реакции и пессимистически смотрел на ближайшие перспективы революции в России. Он считал, что бесполезно говорить дальше о созыве Учредительного собрания, ибо «победители» этого не сделают; партия должна сгруппировать оставшиеся силы и уйти в подполье «всерьез и надолго». Гнетущие сообщения, которые Шотман первоначально отправлял Ленину в Разлив, еще более укрепляли его в этом убеждении. Благоприятные новости стали поступать только через несколько недель⁵⁹. Пессимистическое настроение Ленина в июльские дни подтверждает Зиновьев. В конце 20-х годов он писал, что Ленин предполагал наступление более долгого периода реакции и сама реакция ему виделась более глубокой, чем это оказалось.

«В это время газеты, в том числе и «социалистические», были полны россказней про «мятеж» 3—5 июля и главным образом про самого Ленина. Такое море лжи и клеветы не выливалось ни на одного человека в мире. О «шпионаже» Ленина, об его связи с германским генеральным штабом, о полученных им деньгах и т.п. печаталось в прозе, в стихах, в рисунках и т.д.

Трудно передать чувство, которое пришлось испытать, когда выяснилось, что «дело Дрейфуса» создано, что ложь и клевета разносится в миллионах экземпляров газет и доносится до каждой деревни, до каждой мастерской. А ты вынужден молчать! Ответить негде! А ложь, как снежный ком, нарастает. А враг становится все наглее и изобретательнее в клевете... И уже по всей стране, из края в край, по всему миру ползет клевета... Тяжелые, лихие это были дни»⁶⁰.

Примечания:

¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 416.

² Статьи: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Злословие и факты» и «Новое дело Дрейфуса» были опубликованы в «Листке “Правды”» 6 июля. См. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 410—422.

³ «Известия», 6 июля; «Газета-копейка», 6 июля.

⁴ «Единство», 9 июля. «Единство» было органом группы правых социал-демократов во главе с Плехановым. Редакция газеты последовательно поддерживала Временное правительство и его политику продолжения войны.

⁵ «Петроградская газета», 7 июля; «Петроградский листок», 7 июля.

⁶ «Речь», 6 июля.

⁷ Это нежелание совершенно четко проявилось после неудавшейся демонстрации 10 июня. Тогда ряд известных умеренных социалистов во главе с Церетели настаивали на санкциях против большевиков и их сторонников — прежде всего на немедленном разоружении полков и рабочих отрядов, находившихся под влиянием большевиков. Большинство руководства Советов отказалось, однако, поддержать эти санкции. См. Rabinowitch A. Prelude to Revolution..., pp. 81 —84.

⁸ Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис. Ред. Чугаев Д.А. и др. М., 1959, с. 295—297. В последние годы правления царского режима Государственный совет действовал как верхняя палата законодательной системы России, а Дума — нижняя.

⁹ «Речь», 16 и 18 июля; Rosenberg W.С. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 178—185.

¹⁰ «Речь», и июля. О немецком контрнаступлении см.: Feldman R.S. The Russian General Staff and the June 1917 Offensive. — «Soviet Studies», April 1968, pp. 540—542.

¹¹ «Известия», 11 июля.

¹² Там же, 11 июля; «Голос солдата», 11 июля.

В тот же день 9 июля Бюро ЦИК отказалось от права на неприкосновенность своих членов при условии, что правительственные власти будут предупреждать ЦИК об арестах за двадцать четыре часа и предоставят ему возможность следить за ходом расследования.

¹³ «Известия», 11 июля.

¹⁴ «Дело народа», 11 июля; «Известия», 12 июля; «Социал-демократ», 11 июля.

¹⁵ «Рабочая газета», 19 июля.

¹⁶ «Известия», 18 июля.

¹⁷ «Новое время», 25 июля. Rosenberg W.C. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 191 — 195; Астрахан X.M. Большевики и их политические противники в 1917 году. Из истории политических партий России между двумя революциями. — Л., 1973, с. 285—286; Wade R.A. The Russian Search for Peace..., pp. 92—95; Октябрьское вооруженное восстание..., т. I, с. 379—380; Милюков П.Н. История второй русской революции. В 3-х частях. — София, 1921 —1924, Часть II, с. 19—20, 36.

¹⁸ «Маленькая газета», 6 июля; «Воля народа», 6 июля; Шидловский Г. Разгром редакции «Правды» в июле 1917 г. — «Красная летопись», 1927, № I (22), с. 48—50.

¹⁹ Rabinowitch A. Prelude to Revolution..., pp. 208—209, 213—214.

²⁰ «Голос солдата», 7 июля. В июльские дни в целях безопасности заседания кабинета министров проводились в здании генерального штаба. Примерно 11 июля правительство переехало из Мариинского дворца в Зимний дворец.

²¹ Там же.

²² россия: 1917. Временное правительство. — «Журналы заседаний Временного правительства». Петроград, 1917, заседание от 6 июля 1917 г., с. 1.

²³ «Вестник Временного правительства», 7 июля.

²⁴ революционное движение в России в июле 1917 г., с. 290.

²⁵ Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. N.Y., 1965, p. 290.

²⁶ Владимирова В. Революция 1917 года (Хроника событий). Том 3. Июнь—июль. М.—Петроград, 1923, с. 156.

²⁷ «Газета-копейка», 7 июля; «Единство», 7 июля.

²⁸ «New York Times», July 25.

²⁹ «Журналы заседаний Временного правительства», заседание от 7 июля 1917 г., с. 4; Революционное движение в России в июле 1917 г. с. 73—74; Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции. Ред. Мордвинов II.Н. М.— Л., 1957, с. 131 — 132.

³⁰ Революционное движение в России в июле 1917 г., с. 290, 293, 298—303; Разложение армии в 1917 году. Ред. Яковлев Я.А. М.—Л., 1925, с. 96—98. Смертная казнь была первоначально отменена Временным правительством 12 марта 1917 года.

³¹ Революционное движение в России в июле 1917 г., с. 302, 304, 564.

³² Владимирова В. Указ. соч., с. 161.

³³ «Маленькая газета», 6 июля; «Биржевые ведомости», 6 июля, утренний выпуск

³⁴ «Живое слово», 11 июля; «Биржевые ведомости», 10 июля, утренний выпуск. Хаустов был арестован 9 июня за подстрекательские статьи в «Окопной правде», осуждавшие предстоявшее наступление.

³⁵ Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции, с. 131; Колбин И.Н. Кронштадт от февраля до корниловских дней. — «Красная летопись», 1927, № 2 (23), с. 153—154; «Пролетарское дело», 14 июля.

³⁶ Раскольников Ф.Ф. В тюрьме Керенского. — «Пролетарская революция», 1923, № 10 (22), с. 135.

³⁷ Коллонтай А. М.В тюрьме Керенского. — «Каторга и ссылка», 1927, №7 (36), с. 25—32.

³⁸ «Известия», 19 июля.

³⁹ «Новая жизнь», 13 июля.

⁴⁰ «Газета-копейка», 25 июля. Раскольников Ф.Ф. Указ. соч., с. 139. Близкий друг Троцкого Ларин в это время был с меньшевиками-интернационалистами. Спустя короткое время, на VI съезде, он примкнул к большевикам.

⁴¹ «Петроградская газета», 9 июля. Ульянова М. Поиски Ильича в первые дни июля 1917 года. Отрывки из воспоминаний в кн.: О Ленине. М., 1927, с. 35— 40. Описание этого эпизода Никитиным см.: Роковые годы, с. 152.

⁴² Ленин провел ночь 5 июля в квартире Марии Сулимовой, секретаря Военной организации большевиков. После захвата рано утром правительственными войсками особняка Кшесинской он провел по нескольку часов у рабочего Выборгского района В.Н. Каурова и на квартире близкого друга Крупской Маргариты Фофановой. Ночью 6 июля он остановился на квартире бывшего думского депутата Николая Полетаева, а утром 7 июля перебрался к Аллилуевым (см. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника, т. 4. Март—октябрь 1917. М., 1973, с. 275—282.

⁴³ Орджоникидзе С. Ильич в июльские дни.—«Правда», 28 марта 1924 г.

⁴⁴ Шестой съезд РСДРП  (большевиков), август 1917 года. Протоколы. М., 1958, с. 32—33.

⁴⁵ Шляпников А.Г. Керенщина. — «Пролетарскаяреволюция», 1926, № 7 (54), с. 35.

⁴⁶ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 28—36.

⁴⁷ Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине.—В кн.: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. В 5-ти томах. М., 1968, т. I, с. 471.

⁴⁸ Ленин В.И. Полн. собр.соч., т. 49, с. 445.

⁴⁹ Орджоникидзе С. Ильич в июльские дни.—«Правда», 28 марта, 1924 г.

⁵⁰ Ленин В.И. Полн. собр.соч., т. 34, с. 8—9.

⁵¹ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника, т. 4, 287—288.

⁵² Зиновьев Г. Ленин в июльские дни.—«Пролетарская революция», 1927, № 8—9 (67—68), с. 70.

⁵³ Шотман А. Ленин накануне Октября.—В кн.: О Ленине. Сборник воспоминаний. В 4-х томах. Л., 1924—1925, т. 1, с. 112—124; Зиновьев Г. Указ. соч., с. 67—69. Большую часть работы «Государство и революция» (первоначально называлась «Марксизм и государство») Ленин написал в январе—феврале 1917 г. в Цюрихе. Эту работу Роберт Такер назвал «самым важным вкладом Ленина в политическую теорию марксизма» (The Lenin Anthology, p. 311), Ленин по пути в Россию в апреле 1917 г. оставил в Стокгольме, и ему привезли ее в Разлив в конце июля.

⁵⁴ Ход заседания ЦИК и ИВСКД от 13 июля воспроизведен по отчетам, опубликованным 14 июля в «Известиях», «Новой жизни» и «Дне».

⁵⁵ Группа трудовиков была ядром независимой, ориентирующейся на идеи народничества, фракции социалистов в Государственной думе. В IV Думе Керенский был главным представителем трудовиков.

⁵⁶ Лисий Нос — мыс в нескольких километрах к северо-западу от Петрограда, вдающийся в Финский залив недалеко от Кронштадта.

⁵⁷ Емельянов Н. Таинственный шалаш.—В кн.: О Ленине. Ред. М.Л. Мещеряков, т. I. М.—Л., 1924, с. 109.

⁵⁸ Сулимова М.И. Июльские дни.—В кн.: К годовщине смерти В.И. Ленина. Ред. А.Ф. Ильин-Женевский. Л., 1925, с. 136— 138; Сулимова М.И. О событиях 1917 года.—В кн.: Великая Октябрьская социалистическая революция. Сборник воспоминаний. М., 1957, с. 120; Ленинский сборник, т. 4. Л., 1925, с. 319.

⁵⁹ Шотман А. Указ.соч., с. 114—115.

⁶⁰ 3иновьев Г. Указ.соч.,с. 68—70.

 

 

 

3

Петроград в период реакции

Разительный контраст между политической атмосферой в Петрограде накануне июльского кризиса и преобладающими настроениями после него ярче всего проявился в событии, которое в иное время не имело бы сколько-нибудь важного значения: это были организованные правительством похороны семерых казаков, убитых в стычках с восставшими в разгар июльских дней¹.

В субботу 15 июля Временное правительство решило отдать последнюю дань памяти убитым казакам; за несколько дней до этого правительственные чиновники, центральные органы Советов, Временный комитет Государственной думы и Петроградская городская дума начали кампанию, чтобы вызвать интерес общественности к этому мероприятию. Организаторы рассматривали его как очередное средство дискредитировать большевиков и продемонстрировать свою поддержку закона и правопорядка. Городской голова Григорий Шрейдер от имени Городской думы призвал «всех сторонников революции и всех, воодушевленных ее духом», отдать последние почести погибшим казакам. Накануне Центральный Исполнительный Комитет разослал указание каждому промышленному предприятию столицы избрать делегацию из 30 человек для участия в похоронах. Опасаясь повторения провалившейся манифестации 18 июня, ЦИК постановил не выступать со знаменами и плакатами.

Судя по отчетам прессы, усилия, направленные на организацию похорон, увенчались успехом. «Голос солдата» отмечал, что ранним утром Невский проспект приобрел «совершенно особый вид». Хотя некоторые магазины были открыты и вели торговлю, улицы были запружены людьми. Особенно большие толпы собрались около Исаакия, самого крупного собора в Петрограде, где обычно проводились главные службы. Масса людей выстроилась вдоль пути следования кортежа из собора до Александро-Невской лавры, где должно было состояться погребение.

Накануне ночью горожане вместе с друзьями и родственниками погибших выстроились в длинную очередь у входа в Исаакиевский собор, чтобы проститься с ними. В огромном, ярко освещенном храме стояли открытые белые гробы с телами казаков. Рядом в почетном карауле застыли казаки. Многие из пришедших, войдя в собор, оставались там на всю ночь, так что к утру собор был переполнен и вход был закрыт для всех, кроме приглашенных сановников. Они начали прибывать задолго до начала заупокойной службы. Представители различных дипломатических миссий в России, среди них Дэвид Фрэнсис от США, Жозеф Нуланс от Франции и Джордж Бьюкенен от Великобритании, каждый в сопровождении военного атташе в парадной форме, заняли свои места рядом с членами Российского кабинета, руководителями социалистического большинства в Советах, чиновниками земства и городской администрации, представителями купечества и промышленников, делегатами от всех частей казачьих войск в России и Петроградского гарнизона, а также от крупных фабрик столицы и множества мелких групп и организаций.

Около 10 часов утра в соборе появился Керенский. Бледный, напряженный, по свидетельству очевидцев (это был самый трудный период в его деятельности по формированию правительства), он наблюдал за тем, как бывшая придворная капелла, сводный хор Исаакиевского и Казанского соборов и метрополичий хор занимали отведенные для них места. Присутствующие затихли, когда архиепископ Петрограда в сопровождении экзарха грузинской православной церкви и членов Святейшего синода поднялся на возвышение перед алтарем: началась заупокойная служба. Вначале процессия сановников возложила венки из ярких летних цветов к подножию гробов. Одной из первых цветы поднесла делегация казаков. Надпись на лентах гласила: «Тем, кто верно выполнял свой долг и погиб от рук немецких агентов». За казаками следовали лидеры кадетов — Федор Родичев, Павел Милюков и Василий Маклаков, которые несли огромный венок, перевитый зелеными лентами с надписью «Верным сынам свободной России, павшим в борьбе с предателями Родины». Присутствовавший на церемонии обозреватель газеты «Живое слово» сообщал, что, когда сотни голосов сводного хора нарушили тишину, запев торжественный гимн, все собравшиеся в соборе упали на колени. Как заявила видная деятельница партии кадетов Ариадна Тыркова, в этой берущей за сердце заупокойной службе был слышен голос самой России.

Служба продолжалась почти три часа. После ее окончания караульные закрыли гробы крышками. Важные чиновники, избранные заранее, вынесли их на площадь перед собором, где собрались отряды казаков и драгун, полки Петроградского гарнизона, несколько военных оркестров и отряд трубачей, чтобы сопровождать процессию к Александро-Невской лавре. Когда несшие первый гроб члены кабинета министров во главе с Керенским покинули собор, командующий Петроградского военного округа приказал: «Взять на караул!» Полковые знамена развевались на дующем с Невы легком ветерке. Послышались звуки горна. Затем воздух разорвал громкий выстрел пушки Петропавловской крепости. Начищенные сабли казаков сверкнули на ярком солнце, и по команде офицера лес штыков поднялся и опустился в приветственном салюте. Керенский выступил вперед: «Граждане!» — прогремел его голос.

«Граждане, мы переживаем сейчас исключительный и очень печальный исторический момент. Каждый из нас должен склонить голову перед героями, павшими на улицах столицы в борьбе за нашу Родину, за свободу и за честное имя гражданина России. От лица правительства я говорю вам, что Россия переживает драматический момент. Она ближе к гибели, чем когда-либо в своей истории... Перед всеми вами я открыто заявляю, что все попытки подстрекательства к анархии и беспорядкам, откуда бы они ни проистекали, будут безжалостно пресекаться... Перед телами погибших я призываю вас поклясться, что вместе с нами вы приложите все силы, чтобы спасти государство и свободу».

Подняв правую руку, Керенский прокричал: «Клянусь!» Наступила короткая тишина. Затем тысячи рук взметнулись вверх, и толпа громогласным эхом отозвалась: «Клянемся!» Те, кто находился возле Керенского, подняли его на плечи и понесли к ожидавшему его автомобилю.

Кортеж двинулся вперед. Звонили колокола Исаакия, а оркестр играл торжественный псалом «Коль славен наш господь в Сионе». Процессию возглавляли трубачи, за ними следовал эскадрон казаков с пиками, украшенными черным крепом, священнослужители в развевающихся черных одеждах, несшие высокие кресты, хоругви и курящиеся кадила, ряды мальчиков-хористов, высшие чины церкви, Исаакиевский и метрополичий хоры. Останки убитых казаков поместили на семь пушечных лафетов, запряженных лошадьми. За каждым из первых шести лафетов скакала лошадь без всадника. За последним лафетом ехал в седле мальчик лет десяти, с узким лицом — сын одного из убитых казаков; на нем была приметная темно-синяя с малиновой отделкой форма донских казаков. Замыкали этот длинный кортеж правительственные служащие, представители Советов, делегации, присутствовавшие на заупокойной службе, бесконечные шеренги воинских частей.

Процессия повернула с Морской улицы на Невский проспект, и к звону колоколов Исаакия присоединились колокола нескольких соседних церквей. Когда процессия достигла Казанского собора, она остановилась для короткой службы. Та же процедура повторилась и перед Знаменской церковью. В результате всех этих остановок кортеж достиг своего конечного пункта далеко за полдень. Примечательно, что все обошлось без единого инцидента.

Обозреватели газет, принимавшие участие в похоронах казаков, не могли не противопоставить это событие антиправительственным демонстрациям, проходившим в предшествующие месяцы. В процессии 15 июля приняло участие лишь незначительное число рабочих и, как отметил один репортер, «за всю дорогу к кладбищу военный оркестр ни разу не сыграл Марсельезу». 16 июля комментатор газеты «Речь» выразил огромное удовлетворение по поводу того, что явные симпатии общественности к убитым казакам ознаменовали очевидные перемены в общественном настроении. «Дни 3—5 июля выбросили на улицу весь тот смрад, который копился целые месяцы, они показали во всем ужасе и неприглядности картину того, к чему приводит безвозвратное господство «взбунтовавшихся рабов» и «пьяных илотов». День 15 июля показал тот здоровый кряж, который появился на свете, когда логика революции сбросила с поверхности эту темную накипь». Похороны казаков были событием не только печальным, но и радостным, заключает автор статьи в «Речи» — грустным из-за понесенных утрат и радостным, потому что Россия могла теперь вступить в период «национального возрождения».

Самым примечательным в послеиюльские дни реакции было быстрое изменение общего политического климата. В то время один газетный обозреватель, отмечая разницу в настроении между 4 и 5 июля, писал, что «нельзя даже говорить об изменении, впечатление столь сильно, как будто перенесся в какой-то другой город и очутился среди других людей и настроений»². Много лет спустя левый меньшевик Владимир Войтинский вспоминал 5 июля, когда улицы Петрограда стали ареной «контрреволюционных оргий» и «бесчинств черносотенцев, угрожавших свести на нет победу над восставшими», как один из самых печальных дней своей жизни³.

Уже 6 июля исполкомы Советов предупредили, что незаконные аресты и акты насилия, предпринятые в ответ на выступления народных масс 3—4 июля, представляют серьезную угрозу революции (т.е. свержению царизма и установлению демократической политической системы). Сессия Петроградской городской думы, проходившая 7 июля, неоднократно прерывалась сообщениями о беспорядках в столице. Депутат от меньшевиков заявил: «Граждане, внешним видом напоминающие рабочих или заподозренные в принадлежности к партии большевиков, постоянно находятся под угрозой быть избитыми». «Весьма интеллигентные люди ведут разнузданную антисемитскую пропаганду», — отмечал другой депутат. В ответ на подобные сообщения депутаты Государственной думы решили принять постановление, осуждающее уличные беспорядки. Оно было опубликовано на следующий день и предостерегало население против того, чтобы не стать жертвой «безответственных агитаторов, возлагающих всю вину за бедствия, переносимые страной, на евреев, буржуазию, рабочих и внушающих крайне опасные мысли восставшим массам»⁴.

В петроградской прессе этого периода появились сообщения, отмечающие внезапный взрыв активности со стороны крайне правых группировок. Одной из самых деятельных, пожалуй, была группа «Святая Россия», которая, как следовало из газеты «Известия», обосновалась в книжном магазине на Пушкинской улице⁵. «Святая Россия» издавала свою собственную одностраничную газету «Гроза», возлагавшую вину за все беды России на граждан нерусской национальности, главным образом евреев, а также на социалистов, либералов, буржуазию и пролетариат. Согласно «Грозе», только царь Николай II был в состоянии обеспечить хлеб и мир русскому народу и спасти страну от полного краха⁶. В прессе также сообщалось о подстрекательствах к погромам. «Петроградский листок», например, поместил отчет об уличном митинге, на котором несколько ораторов призывали собравшихся «громить жидов и буржуазию, потому что они виновны в братоубийственной войне». Один оратор в своей речи акцентировал внимание на «засилии евреев в центральных органах российской демократии». Уличная толпа разошлась лишь после вмешательства солдат и милиции⁷.

Примерно в это время были разгромлены местные комитеты партии большевиков. Так, например, во второй половине дня 9 июля солдаты совершили нападение на штаб большевиков в Литейном районе. Вечером того же дня штаб большевиков Петроградского района был атакован «сотней юнкеров, прибывших на 4 грузовиках и двух броневиках». Юнкера арестовали трех членов партии, находившихся в штабе, и обнаружили деньги. Наткнувшись на бумажные рубли, один из них с любопытством спросил, «не от немцев ли они»⁸. Не только евреи и большевики, но также неполитические организации, группы меньшевиков и эсеров подверглись подобным акциям. Так, 5 июля было разгромлено издательство «Труд», печатавшее профсоюзную и большевистскую литературу. Несколько дней спустя подвергся нападению штаб крупнейшего в России союза рабочих-металлистов⁹. Местное отделение партии меньшевиков, примыкавшее к штабу большевиков в Петроградском районе, постигла та же участь 9 июля¹⁰, когда служащие отделения уже закончили работу и покинули помещение.

В эти дни не избежали карательных мер, направленных против большевиков, и некоторые умеренные социалисты. Так, представитель трудовиков в ЦИК был сильно избит и на некоторое время заключен в тюрьму за призыв не считать Ленина шпионом до того, как его дело будет должным образом расследовано¹¹; 5 июля Марк Либер, один из наиболее влиятельных меньшевиков в Совете и ярый критик большевизма, был арестован солдатами, ошибочно принявшими его за Зиновьева¹².

Юрий Стеклов (видный радикальный социал-демократ, тесно связанный с умеренными большевиками) трижды подвергался преследованию. Ночью 7 июля в его квартиру ворвался отряд Петроградского военного округа. Стеклов немедленно позвонил Керенскому, который прибыл на место событий и уговорил солдат оставить хозяина квартиры в покое. Однако позже группа штатских и солдат, возмущенная неудачей первого рейда, снова собралась около двери квартиры Стеклова, готовая расправиться с ним. И вновь вызвали Керенского, который поспешил освободить Стеклова. На следующий день Стеклов покинул столицу, чтобы провести несколько дней на даче в Финляндии. Однако даже это не спасло его. Дача Стеклова находилась рядом с домом Бонч-Бруевича, где накануне июльских событий останавливался Ленин. Ночью 10 июля юнкера разыскивали Ленина, но, не обнаружив его на даче Бонч-Бруевича, направились к Стеклову, схватили его и заставили вернуться в Петроград. Касаясь этого происшествия, газета Московского Совета «Известия» с горечью отмечала: «Юнкера плохо разбираются в наших разногласиях...»¹³

18 июля Временный комитет Думы провел сенсационное, широко разрекламированное заседание, ставшее своего рода барометром текущего момента. В февральские дни депутаты Государственной думы в целях восстановления порядка в стране создали Временный комитет, который наряду с исполнительным комитетом Петроградского Совета сыграл важную роль в образовании первого Временного правительства. Впоследствии Временный комитет не проявлял особенной активности; его 50—60 самых активных членов во главе с Михаилом Родзянко, похоже, довольствовались периодическими неофициальными обсуждениями государственных проблем и еще более редкими высказываниями в прессе по политическим вопросам. Однако, когда в начале лета либеральным и консервативным членам комитета пришлось отражать атаки левых сил, когда они осознали очевидную неспособность правительства решать злободневные проблемы, заседания комитета и его заявления стали принимать все более воинствующий характер. В преддверии июньских и июльских событий многие депутаты считали, что участие Думы в свержении старого режима было трагической ошибкой и что Российское государство находится на грани краха. Значительная же часть депутатов пришла к выводу, что Дума, единственный выборный представительный орган в России, должна попытаться спасти страну, помогая созданию сильного правительства, свободного от влияния левых сил.

Эта позиция была изложена 18 июля на заседании Временного комитета, созванного для выработки публичной декларации, определяющей создавшуюся в стране политическую ситуацию, и, что еще более важно, для обсуждения характера деятельности Думы¹⁴. На этом заседании правые депутаты А.М.Масленников и В.М.Пуришкевич, последний был широко известен как участник убийства Распутина, выступили с резкой критикой сложившейся в стране обстановки.

Масленников возложил вину за несчастья, выпавшие на долю России, на руководство Советов, называя их «мечтателями», «лунатиками, выдающими себя, за пацифистов», «мелкими карьеристами» и «группой фанатиков, временными попутчиками и предателями». (Масленников подразумевал, что все участники событий были преимущественно евреи, и не делал никаких различий между умеренными социалистами и большевиками.) С одобрения многих депутатов он потребовал созыва официальной сессии Думы в полном составе, на которой члены кабинета дали бы полный самоотчет. После этого Дума могла бы установить, какие изменения необходимо произвести в правительстве и какой политике оно должно следовать. «Государственная дума — это окоп, защищающий честь, достоинство и само существование России. В этом окопе мы либо победим, либо погибнем», — заключил он.

Пуришкевич полностью согласился с Масленниковым и с горечью отозвался о тех, кто продолжал защищать революцию в то время, когда, по его словам, патриоты должны кричать с каждой колокольни: «Спасите Россию, спасите родину. Она находится на краю гибели в большей степени из-за внутренних врагов, чем из-за иностранной опасности». По мнению Пуришкевича, в чем страна больше всего нуждалась, так это в сильном голосе, который кричал бы о несчастьях, обрушившихся на Россию, и в щедром применении петли. «Если бы было покончено с тысячью, двумя, пусть пятью тысячами негодяев на фронте и несколькими десятками в тылу, то мы не страдали бы от такого беспрецедентного позора», — заявлял он. Применять смертную казнь через повешение только на фронте, считал он, лишено смысла; необходимо «уничтожить первопричину смуты, а не ее последствия». Как и Масленников, Пуришкевич рассматривал деятельность Совета как исключительно пагубную и «ждал от Думы, что она заявит о себе в полный голос и отмерит должное наказание каждому, кто его заслуживает». «Да здравствует Государственная дума!» — взволнованно воскликнул Пуришкевич в конце своей речи. «Это единственный орган, способный спасти Россию... И пусть сгинут зловещие силы, примкнувшие к Временному правительству... Этими силами руководят люди, которые не имеют ничего общего ни с крестьянами, ни с солдатами или рабочими и которые ловят рыбку в мутной воде вместе с провокаторами, поддерживаемыми немецким кайзером».

Несмотря на все красноречие Масленникова и Пуришкевича, общественность высказалась весьма сдержанно в пользу сильной власти (без влияния Советов) и за курс на продолжение войны с полным напряжением сил, который впоследствии избрал Временный комитет. Более того, комитет отверг предложение созвать Думу в полном составе, чтобы «отмерить должное наказание». Большинство депутатов в конце концов согласились с мнением Милюкова, что подобный шаг неуместен.

Для левых сил и особенно для большевиков это были действительно тяжелые дни. Ветераны-революционеры позже вспоминали их как самое сложное время в истории партии. В своих ранних мемуарах об этом периоде редактор «Солдатской правды» Александр Ильин-Женевский рассказал о трудностях, с которыми он столкнулся в поисках типографии для печатания большевистских изданий. Куда бы он ни приходил, он всюду получал оскорбительный отказ, иногда даже не успев представиться; и он вспоминал, как тогда удивлялся, не узнают ли большевиков по их внешнему виду¹⁵. Большевик из Кронштадта Иван Флеровский описал свою прогулку с Луначарским 5 июля. На Невском проспекте, сразу за Аничковым мостом, Флеровского «схватил за рукав какой-то человек с крестом Святого Георгия на лацкане пиджака и закричал: «Вот они... анархисты... Этот из Кронштадта». Враждебно настроенная толпа окружила Флеровского и Луначарского и повела их к помещению Генерального штаба. Флеровский подробно рассказывает о пережитых им тревожных моментах. Площадь, отделяющая штаб от Зимнего дворца, была занята войсками, мобилизованными правительством для наведения порядка в городе, заполнена палатками, пулеметами, артиллерией, сложенными вместе винтовками. Когда через нее вели Флеровского и Луначарского, толпы возбужденных солдат угрожали кулаками и выкрикивали всякого рода ругательства в адрес двух «немецких агентов»¹⁶.

Большевистские газеты в послеиюльские дни содержат многочисленные примеры унижений и оскорблений, которым подвергались люди, заподозренные в принадлежности к левым силам. Так, например, «Пролетарское дело»¹⁷ 14 июля напечатало письмо, с болью написанное двумя брошенными в тюрьму моряками А.Фадеевым и М.Михайловым.

«7 июля в 9 часов утра мы направлялись в свою часть в Кронштадте, когда вдруг были схвачены группой кадетов, которые повели нас в помещение Генерального штаба... Пока нас вели по улицам, на нас набрасывались интеллигенты, намереваясь расправиться с нами. В наш адрес бросали возмутительные обвинения, называли нас немецкими агентами. ...Когда мы проходили здание военно-морского штаба, даже швейцар стал подстрекать наш конвой поставить нас на набережной и расстрелять... Когда мы пришли в штаб... другой конвой привел десятерых арестованных. Все они были избиты, лица окровавлены».

Многие из задержанных подобным образом были допрошены и вскоре освобождены. Некоторые арестованные, однако, провели недели и даже месяцы в тюрьме. Троцкий, заключенный в тюрьме «Кресты», описал свои встречи с теми, кто там находился. Так, рабочего Антона Ивашина избили и арестовали в общественной бане. Услышав разговоры о том, что Петроградский гарнизон получал деньги от немцев, Ивашин спросил, имеют ли солдаты какие-либо доказательства. Его немедленно препроводили в тюрьму. Находившийся с Троцким в камере Иван Пискунов также был арестован за неосторожное высказывание. Услышав на уличном митинге, что в карманах одного из восставших солдат нашли 6 тысяч рублей, он едва успел произнести: «Не может этого быть», как был избит и отправлен в тюрьму¹⁸. Хотя подобные инциденты происходили весьма часто в дни послеиюльской реакции, убит был только один большевик, двадцатитрехлетний Иван Воинов, работник типографии газеты «Правда». 6 июля Воинова арестовали в момент распространения «Листка правды». Когда его везли на допрос, один из конвоиров ударил его по голове, и молодой большевик тут же скончался¹⁹.

Трудно установить число брошенных в тюрьму большевиков в дни, последовавшие за июльскими событиями, частично потому, что многие из арестованных были вскоре освобождены и не фигурируют в общедоступных источниках, и потому, что «политические» содержались в многочисленных местах заключения, разбросанных по всей столице. Около тридцати «политических», среди них Петр Дашкевич, Николай Крыленко, И.Ю.Куделько, Михаил Тер-Арутюнянц, Освальд Дзенис, Николай Вишневетский и Юрий Коцюбинский, — все офицеры и руководители Военной организации гарнизона содержались в 1-м районном управлении милиции. Ильин-Женевский, который часто проходил мимо этого здания, позже вспоминал, что видел соратников, выглядывавших через зарешеченные окна камер; заметив его, они улыбались и махали рукой²⁰.

Около 150 арестованных, значительную часть которых составляли кронштадтские моряки, без разбора схваченные на улицах, содержались во 2-м районном управлении милиции. В «Крестах» находилось около 130 «политических». Многие из них считались крайне левыми и были задержаны на улицах часто за неосторожное слово. В «Крестах» содержались также наиболее опасные для правительства лица, среди них Троцкий, Каменев, Луначарский, Раскольников, Василий Сахаров, Рошаль, Ремнев, Хаустов и некоторые солдаты первого пулеметного полка, выступившего первым в июльские дни, а также Антонов-Овсеенко, Дыбенко и Ховрин от Центробалта. Женщины-заключенные, среди них знаменитая Коллонтай, содержались в Выборгской районной женской исправительно-трудовой тюрьме; двадцать большевиков находились в пересыльной тюрьме; свыше десяти членов партии, очевидно, те, кому требовалась медицинская помощь, содержались в Николаевском военном госпитале²¹.

Режим в этих местах заключения был разным, но условия, за исключением разве что пищи, были значительно менее суровыми, чем при царизме. Хотя надзиратели в большинстве тюрем служили здесь еще до Февральской революции, даже и они теперь стали терпимее. Раскольников вспоминал, что многие надзиратели в «Крестах» относились к «политическим» с опаской и даже побаивались их. Ведь в результате Февральской революции вчерашние высокопоставленные чиновники оказались в тюрьме, а недавние заключенные стали министрами кабинета. Служащие тюрьмы сознавали, что подобное может повториться²².

Большевики, находившиеся в общих камерах, также содержались вполне сносно. Хуже относились к заключенным во 2-м районном управлении милиции, где камеры были крайне переполнены, а также к таким особенно известным фигурам, как Раскольников, Троцкий, Каменев и Луначарский, которых вначале поместили в одиночные камеры в «Крестах»²³.

Условия содержания арестованных большевиков зависели от политической атмосферы. Так, с «политическими» обходились строже всего в послеиюльские дни, когда Временное правительство проявило свою силу и казалось, что большевики окончательно сокрушены. Но когда партия большевиков начала укреплять свои позиции, режим в тюрьме стал свободнее. Например, спустя несколько недель Раскольников, переведенный из камеры-одиночки, был удивлен, обнаружив, что камеры в «Крестах» теперь открыты целый день. «С началом подобной политики открытых дверей, — писал он, —одиночки были превращены в якобинские клубы. Перемещаясь шумною гурьбой из одной камеры в другую, мы спорили, играли в шахматы и обсуждали прочитанные газеты». Раскольников отмечал, что, несмотря на различия во взглядах товарищей по заключению, все они верили в неизбежную победу пролетариата. Однако, если до революции политическими заключенными были идеологически стойкие профессиональные революционеры, то теперь значительную часть его товарищей в «Крестах» составляла молодежь, недавно примкнувшая к большевикам. Вследствие этого часто вспыхивали бурные дебаты о революционной тактике между горячими, нетерпеливыми молодыми революционерами, считавшими, что партия сделала серьезную ошибку, не взяв власть в июле, и более опытными старшими товарищами, отстаивавшими позицию ЦК. В то время как Раскольников убеждал, что нельзя захватить власть, пока большинство рабочих не поддерживает большевиков, эти «горячие головы» считали, что энергичный революционный авангард мог бы взять власть в интересах рабочего класса. По словам Раскольникова, в июльские дни Троцкий полностью поддерживал осторожную политику ЦК; сейчас же, находясь в тюрьме, он высказывал иные мысли: «Возможно, нам следовало бы рискнуть. Возможно, нас поддержал бы фронт. Тогда все обернулось бы по-иному». Но эти импульсивные мысли вскоре неизбежно уступали место более логичному анализу сложившегося соотношения сил²⁴.

Почти всем заключенным разрешалось иметь письменные принадлежности, и многие, пользуясь мягким режимом, посылали петиции, писали статьи, пересылали на волю записки. Некоторые заключенные, например Рошаль, начали писать мемуары. Среди содержавшихся в «Крестах» самым плодовитым автором был Троцкий. За исключением времени, отведенного для прогулок, он дни напролет проводил за столом, сочиняя политические памфлеты и готовя ежедневные статьи для большевистской прессы.

Через неделю после ареста Каменев обратился с личной просьбой в ЦИК помочь ускорить начало процесса против него: «Я отдал себя в распоряжение судебной власти, ибо надеялся, что мне немедленно предъявлено будет точно формулированное обвинение судебными властями и я получу возможность представить все объяснения, между тем за всю неделю я не видел ни одного представителя судебной власти... А в то же время самим фактом заключения я лишен возможности лично бороться с гнусной клеветой о моей причастности к деньгам или вообще к планам Германского правительства... Я хочу думать, что Совет своим поведением не заставит меня признать, что товарищи, уклонившиеся от подчинения его указаниям, поступили благоразумнее, чем я, предавши себя в руки судебной власти, согласно желанию Центр. Исполнительного Комитета»²⁵.

Немного позднее группа политических заключенных, назвавших себя просто «солдатами, брошенными в тюрьму», сформулировала обращение к своим «товарищам самокатчикам и солдатам других воинских частей, приехавшим с фронта»: «Вы, дорогие товарищи, все знаете, что вот уже больше месяца в питерских тюрьмах без суда и следствия сидят наши товарищи, рабочие, солдаты... Знаете ли вы... что многие из наших товарищей, солдат и рабочих, обвиняются в измене только за то, что имели мужество назвать себя большевиками. И если вы это знаете и молчите, товарищи, не протестуете... горько нам. Правда ли это? Мы думаем, нет! Мы думаем, что вы на нашей стороне, что вы сочувствуете нам, что вы придете к нам...»²⁶ Документального свидетельства ответов на эти послания нет.

Конечно, находившиеся на свободе большевики делали все, что было в их силах, чтобы помочь арестованным товарищам, пробуждая общественный интерес к их судьбе и по возможности оказывая давление на правительство в целях их освобождения. Петербургский комитет большевиков создал специальную организацию «Пролетарский Красный Крест» по сбору средств в помощь арестованным и их семьям. Были созданы районные организации взаимопомощи²⁷.

После нескольких недель заключения, когда стала очевидна возможность правого переворота, нетерпение некоторых заключенных достигло предела, несмотря на улучшение условий их содержания. Больше всего их угнетало равнодушие правительства к их положению: их не допрашивали, не предъявляли им официального обвинения. То, что их считали немецкими агентами, возмущало каждого арестованного, включая и всегда выдержанного Троцкого. «В наших каменных камерах эта клевета действовала на нас как удушающий газ», — рассказывал впоследствии один заключенный²⁸.

Растущее негодование томящихся в тюрьмах отражалось в их все более горьких письмах и заявлениях, публикуемых левой прессой. 2 августа политические заключенные 2-го районного управления милиции решили выразить протест, объявив голодовку. Голодовка была прекращена три дня спустя, после того как представители ЦИК гарантировали, что дела заключенных будут безотлагательно рассмотрены и что лица, против которых нет серьезных улик, вскоре будут освобождены²⁹. Начиная с середины августа заключенные 2-го районного управления милиции постепенно освобождались, и результат голодовки послужил толчком для подобных протестов в других тюрьмах. Впоследствии эти протесты вызвали симпатии большей части населения Петрограда. Однако в то время было освобождено лишь незначительное число заключенных большевиков.

Примечания:

¹ Источники, использованные для описания похорон казаков: «Известия», 14, 15 и 16 июля; «Голос солдата», 16 июля; «Речь», 16 июля; «Воля народа», 16 июля; «Дело народа», 15 и 16 июля; «Живое слово», 16 июля.

² «Речь», 7 июля.

³ Войтинский В.Годы побед и поражений, 1917 год. Николаевский архив, Институт Гувера, Стэнфорд, Калифорния, с. 209.

⁴ «Голос солдата», 7 июля; «Известия», 7 июля; Владимирова В. Революция 1917 года, т. 3, с. 161.

⁵ «Известия», 19 июля; «Газета-копейка», 19 июля.

⁶ См., напр., «Гроза», 20 и 27 августа.

⁷ «Петроградский листок», 27 июля

⁸ Граф Т. В июльские дни 1917 г.—«Красная летопись», 1928, № 2 (26), с. 47; «Новая жизнь», 21 июля.

⁹ Владимирова В. Революция 1917 года, т. 3, с. 149, 165, 319—20.

¹⁰ Граф Т. В июльские дни 1917 г., с. 69—73; «Голос солдата», 12 июля.

¹¹ Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского.—«Красная летопись», 1928, № 2 (26), с. 47.

¹² «Известия», 6 июля; «День», 6 июля.

¹³ «Газета-копейка», 8 и 11 июля; «Голос солдата», 12 июля; «Известия Московского совета рабочих депутатов», 13 июля.

¹⁴ Описание заседания Временного комитета, состоявшегося 18 июля, дается по изданию «Буржуазия и пролетариат в 1917 году. Частные совещания членов Государственной думы» Ред. Дрезена А. М.—Л., 1932, с. 192—205.

¹⁵ Ильин-Женевский А. От февраля к захвату власти: Воспоминания о 1917 г. Л., 1927, с. 87.

¹⁶ Флеровский И.П. Июльский политический урок.—«Пролетарская революция», № 7 (54), с. 83—84.

¹⁷ «Пролетарское дело» публиковалось фракцией большевиков Кронштадского совета с 14 июля 1917 г. вместо запрещенной властями газеты «Голос правды».

¹⁸ Троцкий Л. Соч., т. 3, часть I. От февраля до октября. М.—Л., 1925, с. 206—211.

¹⁹ Герои Октября, биографии активных участников подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. В 2-х томах, Институт истории партии Ленинградского обкома КПСС. Л., 1967, т. I, с. 239—40. Как единственный член партии, погибший в период послеиюльских репрессий против большевиков, Воинов после Октябрьской революции был провозглашен героем. Улица, где он убит, названа его именем.

²⁰ Ильин-Женевский А. От февраля к захвату власти, с. 93.

²¹ Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского, с. 48.

²² Там же, с. 51; Раскольников Ф. В тюрьме Керенского, с. 137. Как вспоминает Татьяна Граф, молодой член большевистского комитета Петроградского района, среди членов партии, брошенных в тюрьму в послеиюльские дни, самый мягкий режим был у заключенных в Николаевском военном госпитале. Граф рассказывает, как она была удивлена, когда, придя в госпиталь, чтобы передать еду и одежду трем содержавшимся там большевикам, она не могла их найти. Позже она узнала, что надзиратели в госпитале без какого-либо разрешения сверху отпускали арестованных в город, иногда на несколько дней. Граф Т. В июльские дни 1917 г., с. 75.

²³ Заключенная в тюрьму Коллонтай содержалась в одиночной камере, которую ей не разрешалось покидать в течение нескольких недель; она была изолирована от других арестованных, лишена книг и газет. Те отрывки новостей, которые до нее доходили, были безрадостными. Переживания за судьбу партии стало наваждением. Вскоре она серьезно заболела. Когда М. Горький и Л. Красин опубликовали в прессе протест против жестокого с ней обращения, газета «Живое слово» рассказала о том, какова же была «подлинная» жизнь Коллонтай в тюрьме. Согласно этому вызывающему недоумение сообщению Коллонтай так полюбила тюремные щи и кашу, что когда ей передали с воли большую корзинку с сардинами, шпротами, сыром и жареным гусем, она отдала все продукты товарищам по заключению. Коллонтай была освобождена из тюрьмы 19 августа. Коллонтай А. В тюрьме Керенского, с. 37—41; «Живое слово», 13 августа.

²⁴ Раскольников Ф. В тюрьме Керенского, с. 138, 142, 144— 145, 155.

²⁵ «Рабочий и солдат», 29 июля.

²⁶ «Солдат», 20 августа.

²⁷ Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского, с. 51 —52.

²⁸ Раскольников Ф. В тюрьме Керенского, с. 149.

²⁹ Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского, с. 55— 58; «Известия Кронштадского Совета», 8 августа.

 

 

 

4

Бесплодные репрессии

Наблюдая возникновение явно антибольшевистских настроений и, казалось, решительных мероприятий, предпринятых Временным правительством для восстановления порядка после июльского восстания, многие обозреватели того периода были склонны полагать — несомненно, выдавая желаемое за действительное, — что большевики потерпели окончательное поражение. Так, редактор одной из газет писал: «Большевики скомпрометированы, дискредитированы и уничтожены... Мало того. Они изгнаны из русской жизни, их учение бесповоротно провалилось и оскандалило и себя, и своих проповедников перед целым светом и на всю жизнь»¹. А другой автор, кадет, заключал: «Большевизм скомпрометировал себя безнадежно... Большевизм умер, так сказать, внезапной смертью... большевизм оказался блефом, раздуваемым немецкими деньгами»².

С удобных позиций более позднего свидетеля видно, что те, кто в середине лета 1917 года с такой легкостью списал большевизм как серьезную политическую силу, совершенно не приняли в расчет основные интересы, значительную потенциальную силу петроградских масс и огромную притягательность революционной политической и социальной программы, предложенной большевиками. Кроме того, этих легковерных людей, несомненно, ввел в заблуждение выходивший из Зимнего дворца поток декретов с жесткими формулировками. Они придавали действиям Временного правительства видимость целеустремленности, силы и энергии, которыми оно не обладало. Несмотря на пламенную риторику, почти ни одна из основных репрессивных мер, принятых кабинетом министров в тот период, не была до конца претворена в жизнь или не дала желаемых результатов. Например, предпринятые шаги по изъятию у гражданского населения оружия и боеприпасов сразу же натолкнулись на сопротивление и быстро прекратились. Из многих частей Петроградского гарнизона, которые являлись опорой большевиков, действительно разоружить удалось только 1-й пулеметный, 180-й пехотный и Гренадерский полки. Хотя значительное число личного состава распропагандированных воинских частей в конце июля и в августе отправили на фронт, ни одно из этих подразделений вопреки первоначальному замыслу не было полностью расформировано. Что же касается объявленного правительством намерения арестовать и быстро предать суду зачинщиков июльского восстания и их сообщников, то, хотя после провала мятежа многие большевики оказались в тюрьме, основную массу петроградской партийной организации, насчитывавшей примерно 32 тыс. членов, власти не тронули. Арестованным левым элементам долгое время вообще не предъявляли обвинений, и Октябрьская революция свершилась прежде, чем кто-либо из них предстал перед судом.

Такая ситуация сложилась под влиянием самых разнообразных факторов. Общая слабость Временного правительства и отсутствие доверия к нему в массах явились, очевидно, главными причинами его неуспеха в деле разоружения гражданского населения. Официально изъятие оружия обосновывалось тем, что в нем остро нуждаются солдаты на фронте для отражения неприятельского наступления. В действительности же главная цель этой правительственной акции состояла в том, чтобы уменьшить угрозу возобновления гражданских беспорядков путем конфискации ручного оружия, винтовок и пулеметов, которые рабочие приобрели в феврале и которые они использовали в июле, чтобы терроризировать правительство и Совет. Центральные советские органы поддержали усилия властей. Однако большинство фабрично-заводских рабочих, с подозрением относившихся к намерениям Временного правительства и встревоженных тем, что ими воспринималось как растущая опасность контрреволюции, не желали и слышать о сдаче оружия. И хотя отдельные гражданские лица сразу же после опубликования соответствующего правительственного указа послушно сдали оружие, вскоре, однако, стало ясно, что подавляющее большинство располагающих оружием рабочих добровольно его не отдадут. Поэтому правительственным войскам пришлось провести обыски на заводах, фабриках и в помещениях левых организаций, где, как полагали, было спрятано оружие. Чаще всего эти беспорядочные налеты не давали никаких результатов, и в конце июля они прекратились. Но они еще больше обострили отношения между рабочими и властями.

Многим воинским частям, находившимся под сильным большевистским влиянием, удалось избежать разоружения в какой-то мере потому, что как только стали известны правительственные планы, солдаты этих частей публично осудили свое прежнее поведение и заявили о полной лояльности новому правительству Керенского. Лишь частично был реализован и план правительства, касавшийся отправки из столицы на фронт зараженных большевизмом частей; в известной мере так вышло потому, что у командующих фронтами и без того было достаточно хлопот и они по понятным причинам не имели никакого желания принимать ненадежные пополнения. Кроме того, нелегко было по справедливости решить, кого из 215—300 тыс. солдат Петроградского гарнизона следовало наказать, отправив на фронт. Даже в наиболее воинственно настроенных полках лишь очень незначительная часть солдат сознательно стремилась в июле свергнуть правительство. В довершение командование Петроградским военным округом находилось в состоянии полной дезорганизации, и это привело к тому, что многие ни в чем не провинившиеся подразделения наказали, выслав из столицы, а некоторые части, участвовавшие в июльском мятеже, пребывали в Петрограде еще и в октябре.

То обстоятельство, что после июльских событий арестовали лишь незначительный процент большевистских руководителей, явилось в известной мере следствием настойчивого требования Центрального Исполнительного Комитета, чтобы акции предпринимались только против отдельных лиц, а не против политических групп в целом. Конечно же, во Временном правительстве не нашлось своих Кавеньяков, и отчасти потому, что кабинет министров справедливо сомневался в способности правительства противостоять массовым протестам, которые неизбежно вызвало бы официально инспирированное всеобщее наступление на левые элементы. Разумеется, в самый разгар ответных мер, предпринятых после июльских событий, некоторые левые организации подверглись нападениям со стороны военных. Современные советские историки рассматривают эти нападки как составную часть общей планомерной кампании правительства, направленной на то, чтобы полностью уничтожить организацию большевиков и радикальное рабочее движение. Однако подобное толкование не выдерживает строгой критической проверки. Если тщательно разбирать каждую военную акцию, совершенную после июльских событий против левых организаций, можно обнаружить, что, за незначительным исключением (наиболее известными были обыск в особняке Кшесинской и разгром помещения редакции газеты «Правда»), нападения военных на районные комитеты большевиков, профсоюзные организации, фабрики и заводы или были связаны с попытками правительства конфисковать оружие, или же предпринимались по инициативе некоторых чересчур ревностных чиновников среднего звена (нередко оставшихся еще от царского аппарата) и без санкции властей более высокого уровня.

Так произошло с налетом 9 июля на помещение большевиков Литейного района. За несколько дней до нападения комитет этого района, сам того не ведая, переехал в новое помещение в здании, в котором также размещалась районная контрразведывательная служба. В глазах личного состава службы каждый большевик являлся германским агентом. Действуя по собственному почину, они в следующее воскресенье решили силой выдворить новых соседей³. Точно так же инициаторами совершенного в тот же день внезапного рейда на штаб-квартиру большевистской партии Петроградской стороны, который закончился разгромом соседнего бюро меньшевиков, оказались младшие офицеры Петроградского военного округа. Проведенное журналистами расследование показало, что нападавшие не имели соответствующего предписания, а представители правительства и даже сам генерал Половцев отрицали, что они заранее знали что-либо об операции⁴.

Проведенные тогда же в предместьях Сестрорецка обыски явились, очевидно, результатом проявления такого же чрезмерного усердия со стороны среднего командного состава. Когда члены местного клуба охотников в Сестрорецке открыли беспорядочную пальбу по расположившимся на отдых солдатам, те сразу же решили, что это дело рук заводских рабочих, и доложили о случившемся в штаб Петроградского военного округа. В ответ генерал Половцев приказал войскам разоружить некоторые рабочие отряды, которые действовали на Сестрорецком заводе. Хотя это произошло до опубликования Временным правительством указа о сдаче оружия, командир войсковой части, посланной на Сестрорецкий завод, заявил, что все оружие, находящееся у гражданских лиц, независимо от того, являются ли они членами рабочих отрядов или нет, должно быть конфисковано. Более того, несмотря на то что большое количество оружия и боеприпасов было сдано, правительственные солдаты арестовали семь левых активистов, провели обыск и учинили разгром в целом ряде частных квартир и в помещениях профсоюзных организаций города Сестрорецка⁵. Очевидно потому, что генерал Половцев не мог, а скорее всего, не хотел сдерживать частые эксцессы своих подчиненных, 13 июля по настоянию ЦИК его освободили от командования⁶.

Почему же потребовалось столько времени для предъявления обвинения большевикам, арестованным после июльского восстания, и почему ни один из них не предстал перед судом — вопросы непростые. Прежде всего следует разобраться, почему правительство активно не расследовало дела обвиняемых за связь с немецкой агентурой. Здесь могли сыграть свою роль несколько взаимозависимых факторов. Хотя теперь не вызывает сомнения, что в период революции большевики получали деньги из немецких источников, известно также, что в момент июльского восстания правительство еще не располагало достаточными доказательствами. Да и Ленина — эту центральную фигуру предполагаемого заговора — так и не удалось поймать. Многих арестованных после июльских событий схватили и заключили в тюрьму лишь за одно необдуманное слово. Их преследование в судебном порядке только поставило бы правительство в неловкое положение.

Обвинения в соучастии в подготовке восстания, выдвинутые против многих большевистских лидеров рангом пониже, прежде всего из Военной организации, базировались на значительно более прочной основе. Опубликованные выдержки из материалов официального расследования предпосылок и обстоятельств июльского восстания показывают, что правительство собрало немало убедительных доказательств существенной роли активистов Военной организации и Петербургского комитета в его подготовке и проведении⁷. Почему некоторых из этих людей не привлекли к скорому суду — совершенная загадка. В какой-то мере это, возможно, объясняется тем, что их дела затерялись в огромной массе пустячных дел, по которым тогда же велось расследование. Кроме того, многих большевиков, чью активную роль в организации июльского восстания можно было доказать вполне определенно, обвиняли также в сговоре с немцами, что подтвердить было значительно труднее. Данное обстоятельство, вне всякого сомнения, затрудняло рассмотрение их дел.

Более веской причиной, как ясно показывают имеющиеся материалы, явилось то, что измученное Временное правительство, существовавшее всего каких-то 5 месяцев, было плохо подготовлено к тому, чтобы успешно справиться с судебными проблемами подобного характера и значения. После февральских дней сформировали учреждения и определили процедуру расследований и наказаний чиновников прежнего режима. Но только после июльских событий Временное правительство было вынуждено подойти к решению вопросов, связанных с народными волнениями, — потребовалось разработать подходящую специальную методику. Разногласия среди членов кабинета относительно применимости отдельных положений царского уголовного законодательства в сложившихся обстоятельствах затягивали решение вопроса. И хотя у правительства хватило здравого смысла сосредоточить всю ответственность за расследование и наказание мятежников в одних руках (у прокурора Петроградской судебной палаты Н.С.Каринского), тем не менее в силу необходимости в этих делах участвовали также военные и гражданские службы. Они или очень слабо, или же вовсе не координировали свои действия, что усиливало путаницу и еще больше затягивало решения.

Не следует также забывать, что после июльских событий порядка в работе Временного правительства и его отдельных департаментов стало намного меньше. Оглядываясь назад, можно утверждать, что самая неотложная проблема правительства (если оно хотело удержаться) состояла в том, чтобы как-то успокоить массы и решительно выступить против ультралевых элементов. Но издерганные члены Временного правительства были неспособны это осознать. Как мы уже видели, начиная со 2 июля, когда развалилась первая коалиция, и до 23 июля, когда Керенскому наконец удалось сформировать кабинет министров, Россия оставалась без четко функционирующего правительства. Тогда представлялось, что с большевиками навсегда покончено, и Керенский по понятным причинам почти все свое время тратил на политические переговоры, нацеленные на сформирование новой коалиции и выработку планов по стабилизации положения на фронте. Обычно после продолжавшихся всю ночь дискуссий Керенский выезжал из Петрограда в Могилев, Псков и другие прифронтовые районы для консультаций с военным командованием.

В тот период министров кабинета перетасовывали как колоду карт. Так было с министерствами внутренних дел и юстиции, то есть с ведомствами, теснее других связанными с расследованиями, имевшими отношение к событиям 3—5 июля. После того как Львов 8 июля подал в отставку, министром внутренних дел стал Церетели; 24 июля его сменил Николай Авксентьев, который прослужил до конца августа и затем вышел из кабинета. В министерстве юстиции Иван Ефремов 11 июля занял место ушедшего Переверзева. 23 июля объявили, что министром юстиции назначен Александр Зарудный, которого 25 сентября заменил Павел Малянтович. Результатом такой постоянной министерской чехарды был хаос. Иначе и быть не могло.

Между тем общественность все настойчивее требовала что-то предпринять в отношении арестованных левых элементов. Либералы и консерваторы страстно желали полностью и без проволочек разоблачить большевиков, социалисты с неменьшей решимостью настаивали на том, чтобы большевикам или, как и положено, предъявили обвинения и передали дела в суд или же чтобы их освободили из-под стражи. Очевидно рассчитывая успокоить критиков, Каринский 21 июля опубликовал доклад о ходе расследования. В докладе вина за подготовку, организацию и руководство июльским восстанием возлагалась исключительно на большевиков. Относительно выдвинутых против партии обвинений в шпионаже в докладе указывалось, что Ленин, Зиновьев, Коллонтай, Сахаров, Раскольников, Рошаль и другие договорились с врагами России «содействовать дезорганизации русской армии и тыла... для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали... вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти»⁸. В подтверждение этих обвинений Каринский в документе привел чрезвычайно слабые косвенные доказательства, постоянно намекая на какие-то более веские свидетельства, которые нельзя предавать гласности. Как и следовало ожидать, доклад вызвал громкие протесты левых. «Новая жизнь» писала: «Вызывает полное недоумение, почему вместо объективной картины событий... опубликовывается прямо обвинительный акт... Выводы его не соответствуют посылкам... Часть обвинительного акта, касающаяся обвинения «в измене», представляется настолько двусмысленной и необоснованной, что просто поразительно, как могло лицо «прокурорского надзора» выступить с подобного рода обвинением»⁹.

Ввиду тенденциозности доклада Каринского Мартов предложил Центральному Исполнительному Комитету убедить правительство предоставить арестованным левым элементам возможность выступить в свою защиту по существу предъявляемых обвинений. Он также настоятельно рекомендовал попытаться включить в правительственную следственную комиссию представителя ЦИК. Свидетельством глубочайшего беспокойства, вызванного действиями Каринского, явился тот факт, что, несмотря на антипатию к большевикам и в целом лояльное отношение к правительству, большинство членов ЦИК без промедления приняли оба предложения. Они также одобрили заявление, в котором энергично протестовали против публикации материалов предварительного расследования по делам, связанным с событиями 3—5 июля, по которым следствие еще не закончено, и осудили это откровенное нарушение закона как опасный признак того, что новая судебная система унаследовала самые худшие черты старых царских судов. Между тем многие арестованные большевики еще не были даже официально допрошены, а для рабочих и солдат они превратились в героев. Если и существовала какая-то возможность сразу же после июльских событий скомпрометировать большевиков и их дело, то она быстро улетучилась, и правительство оказалось вынужденным постепенно освобождать захваченных большевиков.

Бесплодный характер всех попыток правительства в послеиюльские дни подавить и дискредитировать большевиков становится особенно наглядным, если проанализировать состояние и деятельность большевистского Центрального Комитета, Петербургского комитета и Военной организации во второй половине июля и в начале августа.

Из девяти членов ЦК, избранных на Апрельской конференции, только Каменев находился за решеткой. Необходимость оставаться в подполье серьезно мешала работе Ленина и Зиновьева, однако ни тот ни другой полностью не утратили связи с партией. Зиновьев продолжал и вскоре даже активизировал свою журналистскую деятельность, а Ленин, постоянно направляя указания из Разлива и Финляндии, по-прежнему оказывал влияние на формирование политики большевиков¹⁰. Более того, Иосиф Сталин и Яков Свердлов вместе с московскими руководителями Феликсом Дзержинским, Андреем Бубновым, Григорием Сокольниковым и Николаем Бухариным, которых избрали в Центральный Комитет в конце июля, закрыли брешь, возникшую после того, как лидеры петроградских большевиков оказались в тюрьме или в подполье¹¹.

Под хладнокровным руководством Свердлова, неутомимого молодого организатора, возглавлявшего Секретариат, Центральный Комитет спокойно занимался своими делами в скромной квартире, вдали от городского центра. В середине 20-х годов, когда критика высших партийных органов еще допускалась, Ильин-Женевский с нескрываемой грустью вспоминал о работе ЦК в тот период: «Я почти каждый день приходил туда (в Центральный Комитет)... и часто заставал мирную семейную картину. Все сидят за столом и пьют чай. На столе уютно кипит большой самовар. В.Р.Менжинская (одна из секретарей), с полотенцем через плечо, выполаскивает стаканы, вытирает их и наливает чай вновь приходящим товарищам... Невольно просится сопоставление: теперешнее помещение Центрального Комитета. Огромный дом с целым рядом всякого рода отделов и подотделов. Большое количество служащих, которые суетятся и снуют по всем этажам за лихорадочной спешной работой. Естественно, что теперь, при развернувшихся функциях, иначе и не мыслится работа Центрального Комитета. Но все-таки как-то жалко, что ушла и, наверное, никогда не вернется пора такой простой и незатейливой, но в то же время проникнутой таким глубоким товариществом, сплоченной и спаянной работы»¹².

В первые недели после июльского восстания закрытие редакции газеты «Правда» затрудняло работу ЦК, который смог возобновить регулярный выпуск газеты лишь в начале августа¹³. Тем не менее даже в середине июля, в период наивысшего разгула реакции, Свердлов был вполне уверен в будущем и поэтому в телеграмме провинциальным комитетам партии сообщал, что «настроение в Питере бодрое. Растерянности нет. Организация не разбита»¹⁴.

13 июля, менее чем через две недели после июльского восстания, Центральный Комитет сумел созвать в Петрограде тайное двухдневное совещание по вопросам стратегии. Главная задача совещания, в котором участвовали члены ЦК и Военной организации, а также представители партийных комитетов Петрограда и Москвы¹⁵, состояла в том, чтобы оценить перемены, происшедшие в политической ситуации после июльского восстания, и выработать соответствующие тактические директивы, которыми руководствовались бы все российские низовые партийные организации. О важности совещания свидетельствует тот факт, что специально для него Ленин подготовил тезисы по тактике, в которых он резко отошел от своих доиюльских тактических установок¹⁶. В тезисах Ленин доказывал, что контрреволюции удалось при полной поддержке меньшевиков и эсеров взять под свой контроль правительство и революцию. Не только партии умеренных социалистов, но и Советы превратились «в фиговый листок контрреволюции».

Перспективы на будущее, обрисованные Лениным, прямо вытекали из оценки сложившейся ситуации. По его мнению, теперь, когда контрреволюция укрепилась, а Советы оказались без власти, больше не существовало возможности для мирного развития революции. Партии следовало отказаться от доиюльской ориентации на передачу власти Советам и снять главный большевистский лозунг «Вся власть Советам». Единственная тактика партии — это подготовка к вооруженному восстанию и передаче власти пролетариату и беднейшему крестьянству. (В беседе с Орджоникидзе Ленин говорил о возможности народного восстания уже в сентябре или октябре и о необходимости сконцентрировать большевистскую работу в фабрично-заводских комитетах. По словам Орджоникидзе, Ленин сказал, что фабрично-заводские комитеты превратятся в органы восстания¹⁷.)

Чтобы правильно понять реакцию участников совещания в Центральном Комитете 13—14 июля на указания Ленина, следует иметь в виду следующие факторы. Во-первых, хотя имеются свидетельства, что еще в середине июня (то есть до июльских событий) Ленин оставил последние надежды на передачу власти Советам без вооруженной борьбы, он, по-видимому, делился своими взглядами на этот счет только с самыми ближайшими соратниками¹⁸. Что же касается партии в целом, то стремление Ленина предотвратить преждевременное выступление во второй половине июня создало впечатление, что под влиянием обстоятельств его взгляды стали более умеренными. Поэтому выраженные в тезисах идеи были подобны грому среди ясного неба. Во-вторых, предначертанный Лениным курс неизбежно вновь открывал двери для внутрипартийных разногласий по фундаментальным теоретическим проблемам, которые удалось сгладить на Апрельской конференции и которые предстояло подробно обсудить на созываемом в скором времени V1 съезде партии. И наконец, как мы увидим, ленинская оценка сложившейся ситуации противоречила настроениям и взглядам многих большевистских лидеров, которые, не в пример Ленину, могли на собственном опыте оценить воздействие реакции, ежедневно соприкасались с руководителями меньшевистской и эсеровской фракций и петроградскими массами.

Официальный протокол совещания лидеров большевиков 13—14 июля не публиковался. Из современных документов нам известно, что тезисы Ленина явились предметом ожесточенных споров¹⁹. Володарский из Петербургского комитета, Ногин и Рыков из Москвы выступили против Ленина «по всем основным вопросам, затронутым в тезисах»²⁰. Есть свидетельства, что Зиновьев, который так же, как Володарский, Ногин и Рыков, противился ленинскому курсу, но не присутствовал на совещании, ознакомил участников со своей точкой зрения письменно²¹. Свердлов, Молотов и Савельев, как видно, возглавили борьбу за принятие предложенного Лениным курса. Когда дело дошло до голосования, то тезисы были решительно отвергнуты. Из пятнадцати присутствовавших на совещании партийных руководителей десять голосовало против них²².

Основные различия во взглядах Ленина и большинства участников совещания нашли отражение в предложенной на утверждение резолюции. В отличие от Ленина, считавшего, что умеренные социалисты полностью перешли в стан врага и что фактическая государственная власть оказалась в руках капиталистической и помещичьей контрреволюции, резолюция, признавая, что правительство Керенского является диктатурой, тем не менее давала понять, что оно пока еще не находится полностью в руках контрреволюции. Если верить резолюции, то правительство Керенского, Церетели и Ефремова представляло: мелкую крестьянскую буржуазию и ту часть рабочего класса, которая еще не разочаровалась в мелкобуржуазных демократах, буржуазные и помещичьи слои. Между этими двумя фракциями власти, говорилось в резолюции, все еще идет торг. В отношении меньшевиков и эсеров в ней утверждалось, что своей трусостью и изменой они постоянно усиливали позиции враждебных революции классов. Однако резолюция не считала, что меньшевики и эсеры безвозвратно потеряны для дела революции. В полном соответствии с данной линией резолюция не упомянула вовсе вопроса о снятии лозунга «Вся власть Советам!». Заявив лишь, что правительство Керенского не способно обеспечить решение главных проблем революции, резолюция указала на необходимость передачи власти в руки революционных пролетарских и крестьянских Советов, которые примут решительные меры, чтобы покончить с войной и соглашательством с буржуазией, передать землю крестьянам, установить рабочий контроль над производством и распределением и уничтожить все оплоты контрреволюции. (Позже Володарский заметил, что подобная трактовка лозунга «Вся власть Советам!» была единственно возможной уступкой, которую он и его сторонники сделали тем, кто требовал полного отказа от этого лозунга²³.)

Задачи партии в сложившихся условиях, говорилось далее в резолюции, состояли в том, чтобы разоблачать всякие контрреволюционные мероприятия, беспощадно критиковать реакционную политику мелкобуржуазных вождей, укреплять, где только возможно, позиции революционного пролетариата и готовить силы к решительной борьбе за осуществление большевистской программы, если ход политического кризиса в стране позволит это сделать в действительно массовом общенародном размере²⁴. Такая формулировка могла означать все, что угодно. В резолюции не было сказано об окончании мирного периода развития революции и о необходимости готовиться к вооруженному восстанию. Подразумевалось, что партия будет продолжать уделять много внимания работе в Советах. Когда сравниваешь эту резолюцию с тем курсом, который указывал Ленин, то особенно отчетливо проступает нежелание ее авторов расстаться с надеждой на сотрудничество с другими социалистическими элементами в деле установления Советской власти. Эти настроения отразились в решении, принятом при закрытии совещания 13—14 июля, относительно приглашения «интернационалистов» к участию в предстоящем съезде партии с правом совещательного голоса и даже эсеров, вероятно, для того, чтобы получить представление об их позиции²⁵.

Когда Ленин 15 июля узнал, что произошло на совещании ЦК, он рассердился и встревожился. Текущий момент чем-то напоминал ситуацию, с которой он столкнулся при возвращении в Россию в начале апреля. Опять ему нужно было нейтрализовать возникшее в рядах большевиков стремление отказаться от радикальных революционных действий и тесно сотрудничать (если не объединиться) с более умеренными политическими группами. Однако на этот раз он был вынужден перенацеливать партию, находясь в 32 километрах от Петрограда, не имея возможности регулярно получать газеты.

На отклонение своих тезисов Центральным Комитетом Ленин ответил обширной статьей «К лозунгам»²⁶. Многозначительно отметив с самого начала, что «слишком часто бывало, что, когда история делает крутой поворот, даже передовые партии более или менее долгое время не могут освоиться с новым положением, повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня», Ленин утверждал, что лозунг«Вся власть Советам!», который был верен в период с 27 февраля по 4 июля, после этого перестал быть верным. «Не поняв этого, — предупреждал он, — нельзя ничего понять в насущных вопросах современности». Далее Ленин назвал рассуждения своих противников в партии, которые полагали, что меньшевики и эсеры в состоянии поправить собственные ошибки, «детской наивностью или просто глупостью». Он заявил: «Надо говорить народу всю правду: власть в руках военной клики Кавеньяков... Эту власть надо свергнуть». Затем добавил: «Советы могут и должны появиться в этой новой революции, но не теперешние Советы... В данную минуту эти Советы похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат». Утверждая к концу статьи «К лозунгам», что «начинается новый цикл [классовой борьбы], в который входят не старые классы, не старые партии, не старые Советы», он настаивал на том, чтобы партия «смотрела не назад, а вперед» и оперировала «новыми, послеиюльскими, классовыми и партийными категориями».

Однако, на какое-то время, Ленин оказался в изоляции. Резолюция совещания Центрального Комитета являлась оценкой политической ситуации высшего партийного руководства и официальной директивой по тактике в период между Апрельской конференцией и VI съездом. Ее спешно размножили в виде листовок, которые (340 пачек) быстро разослали всем местным большевистским организациям страны. Как и следовало, резолюцию опубликовал каждый главный провинциальный партийный орган, и она служила основой для резолюций по политическому положению и тактике, которые принимались на предсъездовских партийных конференциях и собраниях, состоявшихся во второй половине июля по всей России²⁷.

Опыт работы Петербургского комитета в этот же самый период подтверждает, что ущерб, понесенный большевиками в дни реакции, последовавшие за июльскими событиями, оказался незначительным и легко поправимым. Включавший примерно 50 избранных представителей районных комитетов, собиравшихся каждую неделю для обсуждения важных политических вопросов, Петербургский комитет работал под руководством Исполнительной комиссии из 6 человек, ни один из которых не был арестован в послеиюльские дни. На какой-то момент работа Петербургского комитета нарушилась. Как с огорчением сообщал в то время один из членов Исполнительной комиссии, она «потеряла почти все: документы, счета, помещение»²⁸ в особняке Кшесинской. И все же связь между комиссией и районными партийными комитетами никогда не прерывалась. Временное помещение для Петербургского комитета скоро нашли в относительно безопасном Выборгском районе, где уже 7 июля партийные работники выпускали листовки на стареньком ручном печатном станке, оставшемся с царских времен²⁹.

В первые недели после июльского восстания членов Петербургского комитета, очевидно, больше всего беспокоил вопрос, как отразятся последние события и особенно выдвинутые против высшего партийного руководства обвинения в шпионаже на авторитете большевиков и их сторонников в петроградских массах. Предварительный ответ был получен уже на первом в послеиюльские дни совещании Петербургского комитета, состоявшемся 10 июля³⁰, и на заседаниях 2-й городской партийной конференции петроградских большевиков 16 июля (2-я городская конференция началась 1 июля, была прервана 3 июля из-за июльского восстания и возобновила свою работу 16 июля). На обоих собраниях представители всех районов столицы лично доложили о положении в своих регионах. Отчеты показали, что сначала незначительное недовольство партией проявилось среди фабрично-заводских рабочих, но длилось весьма не долго.

А точнее, если судить по докладам 10 июля, рабочие фабрик, расположенных в сравнительно зажиточных, преимущественно незаводских предместьях столицы, после июльских событий были настроены враждебно к большевикам. В таких районах часто случалось, что рабочие оскорбляли большевиков и даже изгоняли их с предприятий. Представитель Невского района, например, назвал настроение рабочих в отношении большевиков «погромным». По его словам, известных членов партии «разыскивают». Более того, помещения партии находились под постоянной угрозой разгрома уличными толпами. Представитель Пороховского района, один из шести большевиков, выброшенных с предприятия через 1—2 дня после июльских событий, рассказал, что большевиков поливают «гнусностями» и что они находятся «под наблюдением». Он прямо заявил, что рабочие его района — это «стоячее болото». Описывая последние события в Колпинском районе, другой оратор поведал, что рабочие отвернулись от большевиков, как только июльская демонстрация закончилась.

Эти сообщения из первых рук свидетельствовали о том, что июльские события не только вызвали чувство неприязни к большевикам со стороны какой-то части меньшевиков, эсеров и беспартийных рабочих, но и подорвали веру в собственное высокое партийное руководство, по крайней мере у некоторых большевистских активистов на фабрично-заводском уровне. Лацис из Выборгского района рассказал об одном из тревожных признаков подобного развития на Металлическом заводе, где работало около 8 тыс. человек. Этот завод являлся самым крупным промышленным предприятием Петрограда. До июля его процветавший большевистский коллектив, насчитывавший 300 членов, был «светлым пятном» среди петроградских заводских партийных организаций. По словам Лациса, после утреннего налета военных на завод в тот же день собрались руководители всех представленных здесь политических организаций, чтобы обсудить последние события. В ходе дискуссии меньшевики и эсеры обвинили большевиков в том, что они спровоцировали наступление реакции. Под таким давлением присутствовавшие на собрании большевики пообещали вести себя в будущем более сдержанно. Но что еще хуже с партийной точки зрения, так это то, что большевики приняли официальную резолюцию в поддержку Совета и полностью подчинили ему свою организацию. Сразу же опубликованная во многих газетах эта примечательная резолюция потребовала от большевистского ЦК и Петербургского комитета сложить с себя свои полномочия и явиться в суд, чтобы тем самым доказать, что «100 000 рабочих-большевиков не могут быть германскими агентами»³¹.

Подобные признаки утраченной лояльности должны были очень тревожить членов Петербургского комитета. Однако важнее было то, что такая реакция на июльские события, которая наблюдалась на Металлическом заводе, проявлялась среди членов партии все-таки довольно редко. И в самом деле, если судить по отчетам из районов 10 июля, то члены Петербургского комитета испытывали чувство облегчения, что дело не обернулось еще хуже. Правда, присутствовавшие признали, что прилив в партию новых членов прекратился. Но того, чего больше всего боялись, то есть массового бегства, не произошло. Партийный организатор с Васильевского острова сообщил, что, хотя на фабриках его района и отмечены случаи нападений на большевиков, однако ничто не говорило о том, что эти нападки как-то повлияли на численный состав партии. С явным удовлетворением он также доложил, что на одном крупном заводе эсеры приняли резолюцию, в которой заявили: «Если арестуют большевиков, то пусть арестуют и их — эсеров». Представитель Нарвского района, где размещался гигантский Путиловский завод, утверждал, что погромная агитация возымела действие только на самых отсталых предприятиях и что «уличной прессе мало верят». Доклад Лациса по наиболее важному Выборгскому району также вселял уверенность. «Массового ухода из организации, — заявил он, — нет: имеют место случаи единичного характера». Лацис сказал, что на заводах и фабриках, где рабочие имели возможность организовать политические собрания, заметно стремление к сплочению всех революционных групп.

Сообщение по Невскому району, сделанное на 2-й городской конференции 16 июля, рисовало все еще довольно мрачную картину. Василий Винокуров поведал о случаях избиения отдельных большевиков своими товарищами — рабочими, которые таким образом хотели заставить их выйти из партии. Он отметил, что в его районе патриотическая, погромная, антибольшевистская волна была пока на подъеме.

В других местах, однако, обстановка более обнадеживала. Выступая от имени Исполнительной комиссии, Володарский смог проинформировать делегатов конференции, что, «судя по поступившим сведениям из районов, настроение везде хорошее». Представитель Пороховского района пришел к выводу, что погромные настроения уже пошли на убыль. Насколько он мог судить, уход из партии ограничился «случайными элементами, которые, например, не вносили членского взноса». Руководитель большевиков Нарвского района уверенно подтвердил, что настроение заводских рабочих «приличное» и что «работа идет нормально». Представитель с Васильевского острова решился даже назвать настроение рабочих в своем районе «бодрым», но затем добавил, что «среди более отсталых слоев рабочих, женщин, — боязнь», хотя в других местах «настроение даже лучше, чем раньше». Как и 10 июля, он отметил очень незначительное уменьшение партийных рядов — в районе из 4 тыс. членов партию оставила всего какая-то сотня.

10 июля представитель Петербургского района докладывал, что настроение в районе «колеблющееся». Теперь же, несмотря на то что местный комитет большевиков остался без помещения, настроение, по его словам, было «хорошим». Выступавший от 1-го городского района с гордостью сообщил, что «на районное собрание пришло большее количество товарищей, чем обычно». Лациса продолжала беспокоить ситуация на Металлическом заводе, но настроение в других местах Выборгского района, по его мнению, «складывалось в пользу большевиков». Он, в частности, сказал: «Если запись членов происходит не так интенсивно, как раньше, то потому, что организационный аппарат был несколько расстроен». Затем Лацис вновь отметил, что, опасаясь наступления контрреволюции, рабочие стремятся забыть прошлые разногласия и теснее сплотить партийные ряды.

Помимо попыток определить влияние июльских событий на отношение народных масс к партии, делегаты 2-й городской конференции уделили много внимания выработке правильной программы действий на будущее. Из-за временного отсутствия нескольких наиболее видных членов Центрального Комитета обязанность изложить позицию ЦК по данному вопросу выпала на долю 38-летнего Сталина. В 1917 году этого темпераментного, грубо-прямолинейного, с властными манерами, ничем не проявившего себя теоретика, автора ряда статей и оратора затмевали такие революционные вожди, как Ленин, Троцкий и даже Зиновьев, Каменев и Луначарский. Вероятно, по этой причине правительство не разыскивало Сталина после июльского восстания. По-видимому, из-за своего грузинского происхождения Сталин считался ведущим специалистом партии по национальному вопросу. Временами он представлял ЦК в исполкоме Петроградского Совета и в Центральном Исполнительном Комитете. Помимо этого, он в основном помогал редактировать «Правду» и занимался текущими административными делами.

Первоначально взгляды Сталина на развитие революции совпадали с точкой зрения Каменева, но после возвращения Ленина в Россию он круто повернул влево. К середине июня Сталин уже принадлежал к наиболее воинственному крылу большевистского руководства. (Из протеста против отмены демонстрации 10 июня он вместе со Смилгой подал заявление о выходе из ЦК, которое было отвергнуто.)

Честь представлять Центральный Комитет на 2-й городской конференции была для Сталина не совсем приятной обязанностью, ибо, как вскоре обнаружилось, взгляды, изложенные в резолюции совещания ЦК, о которой шла речь выше, не совпадали полностью с его собственным мнением. Задача Сталина осложнялась еще и тем, что отдельные делегаты уже знали и разделяли точку зрения Ленина на сложившуюся ситуацию и на тактику партии и добивались ее обсуждения. В этих условиях Сталин в вопросе тактики занял неопределенную, временами противоречивую, серединную позицию, которая практически никого не удовлетворяла.

Так, в основном докладе «О текущем моменте», используя выражения, которые, возможно, были заимствованы у Ленина, Сталин заявил, что мирный период развития революции кончился, что контрреволюция вышла из июльских событий победителем и что Центральный Исполнительный Комитет, способствовавший и поощрявший такое развитие, оказался теперь без власти. В своих высказываниях Сталин, однако, отошел от Ленина в определении «победы контрреволюции». Он также не разделял взгляды Ленина на природу и роль Временного правительства, на отличительные признаки и позицию мелкой буржуазии, на значение опыта июльских дней для развития революции, на ближайшие перспективы. По словам Сталина, Временное правительство находилось под сильным влиянием, но не под контролем контрреволюции. Мелкая буржуазия все еще колебалась между большевиками и кадетами. Политический кризис, частью которого являлись июльские события, не кончился. Страна переживала период «острых конфликтов, стычек, столкновений», во время которого ближайшая цель рабочих и солдат — не допустить капиталистов в правительство и создать «мелкобуржуазную пролетарскую демократию». В подобной ситуации, заявил далее Сталин, главные задачи партии — призвать массы к «выдержке, стойкости и организованности», возобновить и укрепить большевистские организации и «не игнорировать никакие легальные возможности»³².

Короче говоря, в то время как Ленин призывал партию решительно порвать с более умеренными политическими группами и нацелить массы на вооруженный захват власти помимо Советов, Сталин главный упор делал на выдержку и сплочение. И если эти идеи Сталина пришлись весьма не по вкусу сторонникам взглядов Ленина, то его высказывания относительно победы контрреволюции и бессилия Центрального Исполнительного Комитета, а также утверждение, что дальнейший ход революции непременно будет связан с насилием, вызвали понятное раздражение у людей, разделявших взгляды большинства участников совещания в Центральном Комитете. Кроме того, практически всех делегатов обеспокоило то обстоятельство, что Сталин не коснулся будущего Советов (вопрос, который больше всего занимал присутствовавших) и выразился довольно неопределенно о дальнейшей политической роли партии в массах.

Такая в основном негативная реакция на высказывания Сталина проявилась в последовавших за речью горячих спорах. В дискуссии наряду с другими приняли участие: С.Д.Масловский, Василий Иванов, Моисей Харитонов, Гавриил Вайнберг, Вячеслав Молотов, Антон Слуцкий и Максимилиан Савельев. Масловский начал обсуждение с вопроса, в какой мере партия должна способствовать конфликту с правительством и следует ли ей в дальнейшем брать на себя руководство вооруженными протестами. Сталин ответил уклончиво. «Надо предполагать, — сказал он, — что выступления будут вооруженные, и надо быть готовыми ко всему». Иванов поинтересовался, каково отношение партии к лозунгу «Вся власть Советам!», подразумевая, что он исчерпал себя. На это Сталин был вынужден ответить, что теперь «мы говорим языком классовой борьбы: вся власть в руки рабочих и беднейших крестьян, которые поведут революционную политику»³³.

Старый большевик и бывший эмигрант Харитонов критиковал Сталина за то, что он не коснулся международной обстановки, ибо она оказывала влияние на развитие революции в России. «Мы всюду говорим, что если революции на Западе не будет, то мы пропали, — сказал он. — Мы делаем такой вывод: западноевропейская революция не успела вовремя прийти нам на помощь и русская революция дальше развиваться не могла». Тем не менее Харитонов смотрел в будущее с оптимизмом. Высмеивая высказывание Сталина о победе контрреволюции в Петрограде, он утверждал, что со времени Февральской революции происходит постоянный сдвиг власти в пользу Советов и что этот процесс будет продолжаться. «Был момент, когда мы могли опасаться разгона Советов, — заявил Харитонов, указывая на предшествовавшие дни. — Теперь эта опасность абсолютно миновала». Затем добавил: «Наша буржуазия не удержалась бы без Советов ни одного дня»³⁴.

Володарский согласился с Харитоновым, что Сталин преувеличил силу контрреволюции. «Те, кто говорит, что контрреволюция победила, судят о массах по их вождям», — сказал он, имея в виду Сталина и Ленина. И в заключение: «В то время как вожди (меньшевиков и эсеров) правеют, массы левеют. Керенский, Церетели, Авксентьев и др. являются калифами на час...

Мелкая буржуазия еще будет колебаться именно в нашу сторону... С этой точки зрения нельзя говорить об устарелости лозунга “Вся власть Советам”». А Вайнберг добавил: «Власть не сумеет разрешить экономического кризиса, и Советы и партия должны леветь. Вокруг Совета сгруппировалось большинство демократии. Отказ от лозунга «Вся власть Советам» может стать вредным»³⁵.

Из числа высказавших свое мнение «о текущем моменте» ближе всех к точке зрения Ленина подошли Молотов, Савельев и Слуцкий. Молотов утверждал, что перед последними событиями «при желании Советы могли бы мирным путем взять власть в свои руки... Этого не совершилось... События 3(16) и 4(17) июля толкнули Советы на путь контрреволюции... Власть ускользнула из рук Совета и перешла в руки буржуазии. Мы не можем бороться за власть тех Советов, которые предали пролетариат. Выход для нас — в борьбе пролетариата, увлекающего за собой те слои крестьянства, которые могут за ним идти».

Слуцкий обрушился на Володарского за то, что он закрывал глаза на значительный успех контрреволюции. Слуцкий, в частности, пояснил: «Если мы понимаем под контрреволюцией переход власти к определенной группе, переход такой, что группа, имевшая перед тем власть, не может возвратить ее, то мы имеем победу контрреволюции». По-видимому, не очень хорошо знакомый с мнением Ленина, он, однако, добавил: «Никто не утверждает, что мы должны, как негодный хлам, выбросить этот лозунг».

«Теперь, когда мы переживаем момент развертывания рабочей революции, — утверждал Савельев, — лозунг «Вся власть Советам», когда они сознательно борются с революцией, вносит в умы путаницу... У нас два выбора: или мы развиваем революцию дальше, или мы останавливаемся. Партия революционного пролетариата останавливаться не может. За кем будет победа — решит история. Революция продолжается, и мы идем на штурм»³⁶.

После того как высказались все желавшие, Сталин зачитал полностью резолюцию совещания Центрального Комитета. Предложение о создании комиссии для переработки резолюции не прошло: не хватило трех голосов. Затем рассмотрели резолюцию по пунктам. На начальной стадии дискуссии неназванный делегат Выборгского района безуспешно требовал, чтобы председатель зачитал тезисы Ленина (хотя копии статей «Политическое положение» и «К лозунгам» у председателя были)³⁷.

Как только оглашался очередной пункт резолюции, сразу поднимался один из «ленинцев» (Молотов, Слуцкий или Савельев) и вносил изменения или дополнения в соответствии с тезисами Ленина. Потому ли, что Сталину было неудобно защищать резолюцию, или потому, что сторонники резолюции были недовольны предыдущими его выступлениями, только поправки отклонял каждый раз Володарский. Отвечая на протесты делегатов, заявивших, что у Володарского нет для этого прав, поскольку он не являлся основным докладчиком, председатель объявил, что «Володарский — представитель совещания, на котором принята резолюция». В один из моментов, после безуспешной попытки Слуцкого вставить абзац о победе контрреволюции, Володарский в пылу парламентской борьбы воскликнул: «Тут сказывается желание во что бы то ни стало провести то, что уже отвергнуто. Вся сущность спора (с Лениным) в том, временное или окончательное торжество контрреволюции». В ответ Савельев: «На нашей конференции я должен констатировать легкомысленное отношение к этим тезисам»³⁸.

В целом Молотов, Слуцкий и Савельев внесли около 18 поправок к зачитанной Сталиным резолюции; за исключением одной, все были отклонены. В итоге утвержденная конференцией резолюция практически повторяла резолюцию, принятую на совещании Центрального Комитета.

Глубина разногласий, возникших в тот период в связи с новым тактическим курсом, отчетливо проявилась при голосовании. 28 делегатов высказались в поддержку резолюции, 3 голосовало против и 28 воздержались. Обосновывая свои позиции, некоторые воздержавшиеся из Московского района пояснили, что они не голосовали из-за «неудовлетворительности резолюции». Молотов заявил, что он воздержался потому, что «в такой ответственный момент невозможно принимать неясную резолюцию». А Виктор Нарчук от имени одиннадцати делегатов Выборгского района сказал, что их группа воздержалась, так как «не были оглашены тезисы Ленина и резолюцию защищал не докладчик»³⁹.

После июльского восстания наибольший ущерб понесла, конечно же, большевистская Военная организация. С момента создания главная задача организации состояла в том, чтобы заручиться поддержкой солдат Петроградского гарнизона и превратить их в дисциплинированную революционную силу. К середине лета в решении первой задачи был достигнут значительный прогресс. Несколько тысяч солдат вступили или в саму Военную организацию, или же в клуб «Правды»; в большинстве гарнизонных частей образовались партийные ячейки, а в отдельных воинских подразделениях большевики приобрели безраздельное влияние. Разработанные правительством после июльского восстания планы по разоружению и расформированию зараженных большевизмом полков осуществились лишь частично. Вместе с тем значительный процент наиболее опытных и энергичных партийных руководителей в воинских частях оказался в тюрьме, пользовавшаяся огромной популярностью газета «Солдатская правда» была закрыта, связь между лидерами Военной организации и войсками временно прервалась. Большевиков выдворили из военных казарм, и партийная работа в гарнизоне в общем и целом почти приостановилась.

После июльских событий неприязнь к большевикам проявилась у солдат заметнее, чем у рабочих. Вероятно, отчасти это явилось следствием того, что среди солдат-большевиков было больше недисциплинированных, политически неопытных новичков, еще слабо преданных партии. Кроме того, несмотря на сильное желание мира, солдаты в своей основе были настроены более патриотически, чем рабочие, и, следовательно, острее воспринимали обвинения против большевиков в том, что они работают на немцев. Затем, как уже указывалось выше, солдаты гарнизона надеялись, что, отмежевываясь от большевиков, они избежат отправки на фронт. По этим и, возможно, еще и другим причинам в частях гарнизона после июльских событий нередко проводилась собственная чистка, в процессе которой известные большевики изолировались от солдат, а в отдельных случаях передавались властям.

Например, 10 июля собрание солдатских комитетов 1-го пехотного запасного полка вынесло решение арестовать активных большевиков части и составить список лиц, призывавших к радикальным мерам, по-видимому, для передачи его властям. Принятая этими комитетами двумя днями позднее официальная резолюция возлагала главную вину за действия 1-го пехотного запасного полка 4 июля на большевиков: Василия Сахарова, Ивана и Гавриила Осиповых, а также на Елизара Славкина, солдата неизвестной политической принадлежности. Резолюция обвинила четверых в проведении опасной агитации и подстрекательстве, которые увлекли людей. Более того, 4 июля они якобы совершили подлую провокацию, ложно утверждая, что массовое выступление санкционировано Советом⁴⁰.

В то же самое время части гарнизона, стремясь оправдаться и снять с себя обвинения в участии в июльских событиях, горячо заверили правительство и исполкомы в своей поддержке. Типичной была резолюция, принятая на массовом митинге солдат гвардейского Литовского полка 9 июля. В ней говорилось:

«Сознательно не присоединившись к вооруженному выступлению 3 и 4 июля, мы клеймим это выступление как вредное и позорное для дела революции... Мы всех призываем к безусловному исполнению непреклонной воли Центр. Комит. с.р. с. и крест. деп. и поддерживаемого им Временного правительства... Мы призываем товарищей Петроградского гарнизона присоединить свой мощный голос к нашей резолюции и этим выявить единую и сознательную волю гарнизона, направленную к защите свободы от посягательств на нее со стороны немецких шпионов, объединившихся с контрреволюционерами и использующих невежество и темноту некоторой части солдатской и рабочей массы»⁴¹.

И словно обвинений властей и резкой критики солдат гарнизона было недостаточно, нападки со стороны раздраженных элементов в самой партии большевиков пришлось выдержать в середине июля и Военной организации. Вопрос о целесообразности сохранения чисто военного ответвления партии служил предметом постоянных разногласий среди высшего большевистского руководства еще с времен создания после революции 1905 года социал-демократических организаций в воинских частях. Сторонники этих организаций утверждали, что регулярные вооруженные силы — ключевой фактор любой современной революции. Кроме того, они доказывали, что положение и интересы солдат и матросов резко отличаются от положения и интересов гражданского населения и поэтому военные организации, обладающие известной автономией и самостоятельностью, абсолютно необходимы, чтобы привлечь солдат и матросов на сторону революции и обеспечить ей, таким образом, успех. Критики военных организаций в свою очередь утверждали, что потенциальные потери, связанные с дублированием усилий контролем, во много раз превосходят пользу, которую они, возможно, смогут принести. Стоит ли удивляться тому, что очевидная причастность большевистской Военной организации к подготовке июльского восстания без санкции Центрального Комитета усилила критику в ее адрес. По-видимому, в нападках на «Военку» участвовали отдельные члены как Петербургского комитета, так и высшего партийного руководства⁴².

Невзирая на опасность ареста, Подвойский, которого разыскивали власти, был вынужден выступить в защиту Военной организации на 2-й городской конференции 16 июля и на VI партийном съезде 28 июля⁴³. На VI съезде Военная организация явилась объектом официального расследования, которое провела специально созданная военная секция. Делегат VI съезда от районного бюро Центросибири и, по всей видимости, член этой секции Борис Шумяцкий впоследствии рассказывал, что на съезде Бухарин, Каменев и Троцкий (двое последних, вероятно, письменно или через посредников) настаивали на роспуске Военной организации на том основании, что она-де дублирует работу обычных партийных органов. По словам Шумяцкого, большинство членов военной секции отвергло эту позицию и подтвердило необходимость иметь особую Военную организацию, руководимую Центральным Комитетом. В опубликованных материалах VI съезда дискуссия и решение, касающиеся «Военки», отражены в заключительном коммюнике военной секции, в котором, помимо прочего, сообщалось о принятии 8 голосами против 4 следующей резолюции: «Ввиду целого ряда особенностей — бытовых, профессиональных и организационных — жизни и работы военных членов партии, секция санкционирует существование при ЦК, под его постоянным и прямым руководством, особого центрального военного органа, направляющего всю текущую работу партии среди военных»⁴⁴.

Несмотря на предпринимавшиеся властями усиленные меры розыска, наиболее видные активисты Военной организации — Невский и Подвойский — сумели в послеиюльские дни избежать ареста. И хотя Подвойского дважды задерживал военный патруль, ему так и не удалось установить его личность. Невский, слегка раненный пулей в ногу во время перестрелки 4 июля, укрылся в провинции. Вскоре после возвращения Невского в середине июля в Петроград он и другие оставшиеся на свободе члены «Военки», в том числе Подвойский, Ильин-Женевский и Михаил Кедров, тайно встретились на квартире Генриха Ягоды, чтобы определить потери и обсудить стратегию на будущее. По словам Ильина-Женевского, участники встречи договорились пока попытаться «сочетать нелегальную деятельность с легальной работой», то есть оставить штаб-квартиру в подполье и по-возможности вновь начать среди солдат открытую организационную и агитационную работу⁴⁵.

На этой встрече члены Военной организации поставили перед собой наряду с другими задачу — возобновить как можно быстрее издание большевистской газеты для солдат, в духе ставшей нелегальной «Солдатской правды». В течение третьей недели июля Подвойский наконец нашел типографию, готовую печатать газету, и 23 июля вышел ее первый номер. Новый печатный орган «Рабочий и солдат» должны были редактировать Подвойский, Невский и Ильин-Женевский, а Кедров и Ягода — взять на себя общее руководство⁴⁶. Казалось, что с газетой все наладилось, но вдруг возникли осложнения на заседании Центрального Комитета 4 августа. Это было первое заседание нового ЦК, избранного на VI съезде. Поскольку ЦК еще не располагал собственной газетой, которая могла бы заменить «Правду», он решил сделать своим органом «Рабочего и солдата». Кроме того, очевидно, помня проблемы организационного контроля, имевшие место в июне и июле, ЦК постановил, что какое-то время ни Петербургскому комитету, ни Военной организации не следует выпускать свои отдельные газеты⁴⁷.

Далее ЦК настоял на том, чтобы в редакционную коллегию «Рабочего и солдата» от него вошли трое (Сталин, Сокольников и Милютин) и по одному представителю от Военной организации (Подвойский) и Петербургского комитета (Володарский). Такое решение пришлось очень не по вкусу членам «Военки», которые, привыкнув действовать самостоятельно, ревниво оберегали собственные привилегии и, как выразился в то время Подвойский, были убеждены, что «тип смешанной газеты» не в состоянии ни решить задачи Военной организации, ни удовлетворить потребности солдатских масс, среди которых «Военка» вела пропаганду и агитацию⁴⁸. Судьба «Рабочего и солдата» решилась 10 августа, когда редакционная статья особенно подстрекательного содержания послужила Временному правительству предлогом для закрытия газеты. ЦК спешно реорганизовал издательство; «Военка» поступила точно так же. И вот 13 августа впервые после июльских событий в газетных киосках Петрограда появились две большевистские газеты: «Пролетарий» — орган ЦК и «Солдат» — орган Военной организации.

Когда Центральному Комитету стало известно о самостоятельной акции Военной организации, он вознамерился завладеть и «Солдатом» и делегировал Сталина к Подвойскому, чтобы информировать его об этом решении. Кроме того, желая пресечь дальнейшие попытки «Военки» заниматься издательским делом, ЦК приказал Смилге изъять и передать в распоряжение центрального партийного органа деньги «Военки», выделенные для публикации «Рабочего и солдата»⁴⁹. Как видно, Сталин и Смилга выполнили свои поручения быстро и решительно, ибо уже 16 августа в ЦК поступили две жалобы Центрального бюро Военной организации⁵⁰. В первой из них говорилось о праве «Военки» на собственную газету, причем в таких выражениях, которые свидетельствовали о том, что будет не просто заставить руководителей «Военки» уступить. Во второй жалобе бюро протестовало против действий, совершенно недопустимых «как с точки зрения формальной, так и с точки зрения элементарных принципов партийного демократизма», которые позволили себе Сталин и Смилга, и требовало от Центрального Комитета наладить более нормальные отношения с бюро Военной организации, чтобы последняя могла выполнять свою работу⁵¹.

Есть данные, что примерно в это время ЦК создал другую специальную комиссию для изучения положения дел в «Военке» главным образом под углом зрения организации июльского восстания и публикации газет «Рабочий и солдат» и «Солдат»⁵². На самом деле, как поведал Невский, руководители Военной организации стали объектами партийного «суда», в ходе которого для проверки различных аспектов деятельности этой организации направлялись Бубнов, Дзержинский, Менжинский и Свердлов⁵³. На основании имеющихся материалов трудно определить связь этого «суда» с работой военной секции на VI съезде. Во всяком случае, большинство выдвигавшихся против Военной организации обвинений было снято, вероятно, в результате личного вмешательства Ленина. По словам Невского, Свердлов сказал ему, что когда Ленин узнал, что его (Свердлова) послали познакомиться с работой «Военки», то заметил: «Ознакомиться нужно, помочь им нужно, но никаких нажимов и никаких порицаний быть не должно. Наоборот, следует поддержать: кто не рискует, тот никогда не выигрывает; без поражений не бывает победы»⁵⁴.

Опубликованные протоколы совещания Центрального Комитета (16 августа) свидетельствуют о том, что, заслушав две жалобы «Военки», ЦК подтвердил ее подчиненное положение в партийной структуре и без обиняков объявил, что, согласно Уставу партии, Военная организация не может существовать как независимый политический центр. И все же после выговора ЦК разрешил «Военке» издавать «Солдата» при условии, что в состав редколлегии войдет член ЦК, обладающий правом вето. Затем Центральный Комитет делегировал Свердлова и Дзержинского для проведения переговоров и налаживания нормальных отношений между Военной организацией и ЦК, а также для надзора за ее деятельностью⁵⁵.

В то время как руководство «Военки» боролось за сохранение своего независимого статуса в рамках партии, позиция большевиков среди солдат гарнизона значительно улучшилась. Примечательно, что теперь партийная программа стала получать поддержку в воинских частях, до тех пор сравнительно свободных от большевистского влияния. В письме ЦК Московскому областному бюро Менжинская 17 июля с воодушевлением писала: «В полках, близлежащих и находящихся в Питере, настроение меняется в нашу пользу там, где до сих пор мы имели сравнительно мало успеха. Последние указы Керенского, в особенности о смертной казни, вызвали страшное возбуждение среди солдат и озлобление против командного состава»⁵⁶.

Опубликованные краткие сообщения о послеиюльских встречах ответственных работников Военной организации с представителями большевистских групп Петроградского гарнизона подтверждают, что правительственные репрессии и угроза контрреволюции помогли «Военке» в конце июля и начале августа преодолеть самые худшие последствия неудачного восстания. Рассказы делегатов на первом из этих собраний, состоявшемся 21 июля, свидетельствуют о том, что сначала июльские события вызвали в рядах солдат смятение и во многом повлияли на их отношение к большевикам⁵⁷. На следующей встрече военных организаций, неделю спустя, у делегатов все еще наблюдался упадок духа, и они были очень озабочены преследованиями большевиков. Тем не менее они признали, что негативные последствия июльских событий для солдат, сочувствовавших большевикам, оказались незначительными⁵⁸.

5 августа те же самые представители воинских частей с гордостью описывали организованные в гарнизоне массовые митинги протеста против репрессий, Думы и Государственного совета. Они также дали понять, что число членов военных организаций опять стало расти⁵⁹. И наконец, на собрании военных организаций 12 августа большинство представителей придерживалось мнения, что сочувствие большевикам в частях гарнизона «развивается усиленными темпами». По-видимому, некоторые из них прямо заявили, что это явилось результатом скорее не усилий Военной организации, а действий правительства и умеренных социалистов. Выслушав представителей, секретарь «Военки», имея в виду успехи большевиков, записал: «Причина не агитация, которой власти чинят препятствия, а каторжные законы, расправы с революционными солдатами и соглашательство “оборонцев”»⁶⁰.

Тот факт, что репрессивные мероприятия правительства Керенского дали совершенно иной, чем предполагалось, эффект, усилили всеобщее недоверие к правительству и побудили петроградские массы более тесно сплотиться в деле защиты революции, — все это четко просматривалось в многочисленных документах того времени. Наиболее богатыми и ценными материалами являются обширные протоколы и резолюции районных Советов Петрограда за 1917 год⁶¹.

Вспомним, Советы образовались в каждом районе Петрограда вскоре после Февральской революции. Часто создававшиеся по инициативе самих рабочих и солдат, эти Советы возникли в городских кварталах с большой концентрацией промышленности. Например, в Выборгском и Петергофском районах Советы сформировались в февральские дни. Местный Совет Василеостровского подрайона был образован в марте. Затем аналогичные органы появились в центральной части города, и к концу мая Петроград и его пригороды охватила сеть районных и подрайонных Советов.

Что касается Петрограда, то в первый период после свержения самодержавия наиболее сильными политическими группами в районных Советах являлись меньшевики и эсеры. Однако в результате того, что большинство социалистических лидеров национального уровня не придавали серьезного значения работе в подобных органах, в районных Советах никогда не доминировали интеллигенты из средних слоев населения и их политические партии, как это случилось с Петроградским Советом и Центральным Исполнительным Комитетом. Всегда доступные простым рабочим и солдатам, районные Советы занимались главным образом вопросами местного значения (снабжением продовольствием, поддержанием правопорядка, трудовыми спорами, социальным обеспечением) и уделяли время обсуждению только таких общегосударственных проблем, которые особенно беспокоили их избирателей. По этой причине заседания районных Советов представляют собой более надежный индикатор изменений в настроениях и интересах населения Петрограда, чем совещания Петроградского Совета или исполкомы.

Первое, что бросается в глаза при изучении деятельности районных Советов за период с апреля до начала августа, так это постепенное расхождение в политических взглядах районных Советов и их центральных органов. В середине июля, например, когда ЦИК заявлял о своей неограниченной поддержке правительства Керенского, большинство районных Советов относилось к нему с черезвычайным подозрением; их все больше раздражало соглашательство меньшевистских и эсеровских вождей и все сильнее привлекала идея создания революционной Советской власти. (Как утверждал Володарский на 2-й городской конференции, в то время как социалистические лидеры правели, массы левели⁶².)

Различие во взглядах районных Советов и руководства Советов на национальном уровне, и прежде всего возникшие опасения, что Петроградский Совет не уделяет достаточно внимания заботам районных Советов, отразилось в активизации в середине июля и в августе деятельности организации, известной как Междурайонное совещание Советов. Созданное первоначально во время Апрельского кризиса, но бездействовавшее в продолжении всего июня и первой половины июля, Между районное совещание состояло из представителей районных Советов (по два человека от каждого местного Совета Петрограда), собиралось по мере необходимости для координации работы отдельных районных Советов, а также нередко для оказания совместного давления на центральные органы Советов⁶³.

Второе, что привлекает внимание при изучении деятельности районных Советов летом 1917 года, так это увеличение в них влияния левых групп: меньшевиков-интернационалистов, Межрайонного комитета и большевиков. Например, в апреле большевики располагали сильным влиянием только в Советах Выборгского и Колпинского районов. С самого начала многие члены Междурайонного совещания являлись меньшевиками и эсерами, а первым председателем был меньшевик Анисимов. К середине лета, однако, в дополнение к Выборгскому и Колпинскому районным Советам резолюции большевиков часто стали поддерживать Советы Васильевского острова, Коломенского и 1-го городского районов.

Тем не менее, за исключением, пожалуй, Выборгского районного Совета, ни один из этих Советов, видимо, по-настоящему не контролировался большевиками. Меньшевики и эсеры, а точнее, фракции меньшевиков-интернационалистов и левых эсеров удерживали влияние в большинстве Советов, по крайней мере до конца осени 1917 года, и даже те местные Советы, в которых большевики располагали большинством, сохраняли свой преимущественно демократический характер. В начале августа меньшевика-интернационалиста Александра Горина избрали председателем Междурайонного совещания. Под его руководством коалиция большевиков, меньшевиков-интернационалистов и левых эсеров повела Совещание независимым революционным курсом⁶⁴.

Протоколы и резолюции петроградских районных Советов подтверждают, что сразу же после июльских событий среди рабочих и солдат отдельных районов столицы наблюдались сильные антибольшевистские настроения. Например, 13 июля Совет Охтинского района, расположенного на правом берегу Невы, утвердил резолюцию, одобряющую позицию Центрального Исполнительного Комитета, который несколькими днями ранее выступил с осуждением большевиков и выражением безоговорочной поддержки правительству⁶⁵. Примерно в это же время в высшей степени независимый Совет Рождественского района, по другую сторону реки, принял резолюцию, в которой утверждалось, что события 3—4 июля заставляют всю организованную сознательную демократию опасаться за судьбы русской революции. Безответственное меньшинство, бросая в темные массы лозунги, противные голосу представителей всероссийской демократии, оес- сознательно, но определенно ведет к междоусобной гражданской войне... Мы заявляем, что кровь, пролившаяся на улицах Петрограда 3—4 июля, падает целиком на головы тех безответственных лиц и партий, которые, сознательно или бессознательно, вели все время политику, дезорганизующую силу революции»⁶⁶.

По всей видимости, лишь неизменно воинственно настроенный Совет Выборгского района попытался воспротивиться преобладавшему в тот момент общему течению, продолжая призывать к передаче власти Советам и стараясь ослабить критику в адрес большевиков. Например, 7 июля, то есть в тот самый день, когда Центральный Исполнительный Комитет впервые одобрил репрессивные меры правительства, Совет Выборгского района демонстративно заявил, что успешное разрешение министерского кризиса, урегулирование дезорганизованной экономики и осуществление реформ возможны только при передаче власти Советам⁶⁷.

Соответствующие документы однозначно показывают, что после июльского восстания большинство районных Советов не было заинтересовано ни в осуждении, ни в поддержке большевиков. Их основными заботами являлись такие проблемы, как стремление правительства разоружить рабочих, вывести распропагандированных солдат из столицы и восстановить на фронте смертную казнь, как всеобщее наступление на левые элементы и оживление ультраправых. Каждое из этих явлений воспринималось почти всеми районными Советами в качестве серьезной угрозы революции.

Междурайонное совещание собралось 17 июля, впервые за полтора месяца, отчасти для того, чтобы обсудить вопрос, следует ли районным Советам помогать правительству в проведении кампании по изъятию оружия у населения. Заседание открылось призывом фронтовых солдат к депутатам в интересах национальной обороны поддержать эту кампанию. Солдаты добавили, что все они преданы делу революции и что, следовательно, их требование не должно истолковываться как враждебное по отношению к рабочим. В ответ весьма скептически настроенный депутат дипломатично заметил, что, хотя рабочие, возможно, и готовы поверить участникам Сводного отряда, который только что прибыл с фронта, однако никто не в силах предугадать, что может случиться завтра. У рабочих нет уверенности, что кто-нибудь не воспользуется их беззащитностью. Тогда другой депутат в сердцах вставил: «Целые склады оружия имеются у черносотенных банд, которые до сих пор не разоружены». Кто-то высказал мнение, что, если бы рабочих и удалось уговорить сдать пулеметы, бомбометы и, возможно, даже винтовки, они ни за что не расстанутся с револьверами. В конце концов совещание ловко уклонилось от всякого сотрудничества с правительством и фактически отказалось от любых совместных действий районных Советов в оказании помощи правительству при разоружении рабочих, проголосовав за то, чтобы каждый Совет сам решал этот вопрос⁶⁸.

Позже отдельные районные Советы согласились помочь разоружить рабочих. Например, 28 июля, выслушав просьбу донских казаков о содействии в приобретении оружия, Совет Адмиралтейского района принял резолюцию, в которой говорилось, что оружие казенного образца совершенно не нужно для самозащиты и что хранение такого оружия на руках вопреки неоднократным обращениям Временного правительства есть преступление перед свободой и русской армией⁶⁹. Однако в Адмиралтейском районе, в центре Петрограда, располагались военно-административные учреждения и военные казармы; здесь почти не было заводов и рабочих. Советы же районов со значительными контингентами рабочих, отражая настроения своих избирателей, были склонны с великой подозрительностью взирать на действия правительства по конфискации оружия.

Так, 20 июля, выслушав нескольких фронтовиков и обстоятельно обсудив вопрос об оружии, сравнительно умеренный Совет Петроградского района одобрил решение о сдаче винтовок и пулеметов, но твердо заявил, что конфискация револьверов и холодного оружия будет считаться «контрреволюционным нападением на рабочий класс», которому он будет вынужден дать отпор всеми доступными средствами⁷⁰. Когда Петергофский районный Совет 29 июля рассматривал вопрос о разоружении рабочих, депутаты запротестовали и заявили, что разоружать нужно не рабочих, а «контрреволюционные и хулиганствующие элементы, стрелявшие с крыш и окон домов... и явно и нагло выступающие в последнее время против революции и ее завоеваний»⁷¹. Было очевидно, что правительство не могло рассчитывать на серьезную помощь Петергофского Совета в изъятии оружия у рабочих. Насколько можно судить, таковой была позиция почти всех районных Советов.

Введение Временным правительством смертной казни также вызвало враждебное отношение к нему со стороны районных Советов. Типичным примером их реакции может служить заявление Рождественского районного Совета, в котором большевики все еще пребывали в меньшинстве:

«Одно из наиболее ценных завоеваний Великой русской революции — отмена смертной казни — было уничтожено одним росчерком пера Временного правительства... Во имя «спасения революции» будут заседать военно-полевые суды, знающие только один приговор: смертную казнь, и солдаты, предназначенные к роли палачей, будут тащить своих обезумевших, истерзанных трехлетней дикой бойней товарищей... затем где-нибудь в углу, подальше от посторонних взоров, пристреливать, как собак, лишь за то, что они самоотверженно не отдали свою жизнь в интересах своих классовых врагов...

Получается величайшая бессмыслица: свободная страна отменила смертную казнь для высокопоставленных преступников, всех этих Николаев, Сухомлиновых, Штюрмеров и Протопоповых и т.п. (трое последних являлись царскими министрами) , и сохранила ее для измученных трехлетней бессмысленной бойней солдат...

Преступление убивать измученных и отчаявшихся людей, впавших в безумие от сознания безысходности их страданий и не видящих конца этой бесконечной войне. Преступление обходить молчанием это реакционное поползновение Временного правительства против самого ценного из завоеваний революции...

Долой смертную казнь!

Долой узаконенное убийство!

Да здравствует революционный Интернационал!»⁷²

На заседании 17 июля Междурайонное совещание, реагируя на целый ряд тревожных сообщений о контрреволюционных «насилиях» во всех районах, приняло резолюцию, в которой заявляло, что явные признаки «оживающей и организующейся контрреволюции» нашли отражение в событиях 3—5 июля и в последующие дни. Резолюция призвала Петроградский Совет проявить активность и решительность в выявлении контрреволюционных ячеек и настоять на том, чтобы правительство предприняло решительные шаги для борьбы с контрреволюцией. Резолюция, помимо прочего, потребовала всестороннего расследования всех незаконных обысков и арестов и немедленного освобождения политических заключенных, против которых все еще не выдвинуто серьезных обвинений⁷³.

Легко себе представить беспокойство депутатов районных Советов, которые через два дня прочитали подробные сообщения о сенсационном частном заседании Временного комитета Государственной думы, состоявшемся 18 июля. На экстренном заседании Междурайонного совещания 21 июля все выступавшие депутаты настаивали на немедленном роспуске Временного комитета. Несколько ораторов требовали конкретных действий для осуществления данного требования. Представитель Рождественского районного Совета, например, предложил, чтобы участники совещания все вместе отправились в Таврический дворец и изложили свои взгляды Центральному Исполнительному Комитету. Предложение приняли с условием, что в дополнение к требованию о роспуске Думы депутаты районных Советов также потребуют восстановления всех прав армейских демократических комитетов, реабилитации левой прессы, прекращения попыток разоружить рабочих, немедленного освобождения всех политических заключенных, которым еще не предъявлены конкретные обвинения в нарушении закона, наказания Пуришкевича и Масленникова, отказа от расформирования полков Петроградского гарнизона и немедленной отмены смертной казни на фронте⁷⁴.

В то же самое время отдельные районные Советы своими резолюциями ответили на требование Пуришкевича и Масленникова не жалеть виселиц для левых. Характерной для этих публичных заявлений является единогласно принятая Выборгским районным Советом резолюция:

«Совет рабочих и солдатских депутатов Выборгского района, узнав о частном совещании членов бывшей Государственной думы и выступлении их на политическую арену государственной жизни страны, находит, что дума как учреждение, созданное старым самодержавным строем... подлежит немедленному роспуску, и потому Совет требует, чтобы Временное правительство по решению Всероссийского съезда немедленно издало декрет о роспуске этого контрреволюционного учреждения, и категорически протестует против черносотенных членов думы, осмелившихся выступить и называть революционные органы кучкой фанатиков, проходимцев и предателей... Совет требует решительной борьбы с контрреволюционным элементом, и в частности с бывшими членами Государственной думы, и считает необходимым за оскорбление, нанесенное в лице Советов всей демократии, привлечь к суду»⁷⁵.

Примечательно, что к концу июля даже сравнительно умеренные районные Советы больше заботились о сплочении всех левых организаций (включая и партию большевиков) на защиту революции, чем о наказании большевиков за их действия несколькими неделями раньше. Прежде враждебно настроенным депутатам в районных Советах теперь большевики представлялись просто левым крылом революции, которой угрожал разгром.

Желание забыть прежние обиды и тревога, вызванная оживлением контрреволюции, отчетливо прозвучали на экстренном заседании Междурайонного совещания 21 июля. В своем волнующем призыве к объединению всех демократических сил для борьбы с контрреволюцией меньшевик-интернационалист Раппопорт выразил мнение, что с началом наступления контрреволюции на большевиков можно также ожидать ударов и по левым организациям, близким к большевикам. «Контрреволюция мобилизуется, — заявил он, — и нам нельзя распыляться».

Судя по последующим высказываниям, большинство собравшихся представителей районных Советов разделяло подобное мнение. Комиссии из трех человек — один от Межрайонного комитета (Мануильский) и двое от меньшевиков-интернационалистов (Горин и Раппопорт) — поручили подготовить декларацию о контрреволюции и существующей политической ситуации для рассмотрения на районных Советах и последующей передачи Центральному Исполнительному Комитету. В документе, выработанном комиссией (это было первое публичное заявление Междурайонного совещания по общенациональным проблемам), июльское восстание характеризовалось как «стихийное выступление солдатских частей и рабочих», как прямое следствие политического кризиса, в известной мере вызванного кадетами. Согласно заявлению, контрреволюция использовала события 3—4 июля в качестве предлога для открытого наступления на революционную демократию, изолируя ее левый фланг. Расформирование полков, сохраняющих верность революции, массовые аресты, разгром рабочей прессы, дескать, только привели к ослаблению революционной демократии. Выражая мнение, что еще одно коалиционное правительство лишь углубит существующий политический кризис и еще шире распахнет двери перед наступающей контрреволюцией, декларация заключала, что только сильное революционное правительство, составленное исключительно из элементов революционной демократии и осуществляющее внутреннюю и внешнюю политику в соответствии с программой, намеченной съездом Советов, может спасти Россию и революцию⁷⁶.

В декларации нашло отражение стремление (выраженное в исполкоме Мартовым) к объединению всех подлинно революционных элементов в исключительно социалистическом, Советском правительстве, которое будет бороться с контрреволюцией, осуществлять действенную программу реформ и добиваться заключения мира. Сильное желание сплотиться в деле защиты революции ярко проявилось в поддержанной большевиками и принятой 1 августа депутатами Нарвского районного Совета резолюции. В ней, в частности, говорилось:

«Принимая во внимание разложение в рядах революционной демократии всех партий и их оттенков, мы... считаем такое явление недопустимым и вредным ввиду грозной опасности, угрожающей стране как извне, так и изнутри. Считая далее, что все политические группировки и многочисленные оттенки исходят «сверху» — оттенки, которые большинство в «низах» даже не понимает и не знает и не может понять корня их... Мы... призываем откликнуться... всех тех, кто участвует в общеполитической борьбе и кому дорога наша молодая свобода... и рекомендуем сплотиться вокруг Совета рабочих и солдатских депутатов как высшего органа демократии. Предлагаем «верхам» найти общий язык, дабы сплоченнее бороться с врагами революции»⁷⁷.

Примечания:

¹ «Живое слово», 8 июля.

² «Речь», 7 июля.

³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года. Протоколы. М.—Л., 1927. «Новая жизнь», 21 июля.

⁴ «Известия», 12 июля.

⁵ Там же, 12 июля.

⁶ Владимирова В. Революция 1917 года. Л., 1924, т. 3, с. 180—181.

⁷ Тоболин И. (ред.). Июльские дни в Петрограде.—«Красный архив», 1927, № 4 (23), с. 1—63 и № 5 (24), с. 3—70.

⁸ «Известия», 22 июля.

⁹ «Новая жизнь», 23 июля 1917 г. Фарфель А.С. Борьба народных масс против контрреволюционной юстиции Временного правительства. Минск, 1969, с. 98.

¹⁰ Зиновьев Г.Е. Соч. в 16-ти томах. М., 1923—1929. Относительно деятельности Зиновьева в 1917 году см.: HedlinM. Zinoviev’s Revolutionary Tactics in 1917 ("Slavic Review", 1975, vol. 34, No 1, pp. 19—43).

¹¹ Новый Центральный Комитет избрали на VI съезде. В его состав вошли: Я.А. Берзин, А.С. Бубнов, Н.И. Бухарин, Ф.Э. Дзержинский, Л.Б. Каменев, А.М. Коллонтай, Н.Н. Крестинский, В.И. Ленин, В.П. Милютин, М.К. Мура- нов, В.П. Ногин, А.И. Рыков, Ф.А. Сергеев, С.Г. Шаумян, И.Т. Смилга, Г.Я. Сокольников, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов, Л.Д. Троцкий, М.С. Урицкий и Г.Е. Зиновьев.

¹² Ильин-Женевский А.Ф. Накануне Октября.—«Красная летопись», 1926, №4 (19), с. 15—16.

¹³ См. ниже, с. 72—74.

¹⁴ Переписка Секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. Сборник документов. М., 1957, т. I, с. 22.

¹⁵ Среди примерно 15 высших партийных руководителей на совещании от Петроградского комитета присутствовали: Бокий, Молотов, Савельев, Свердлов, Ногин и Володарский; из Москвы — Бубнов, Ольминский, Сокольников, Бухарин и Рыков.

¹⁶ Они опубликованы под названием «Политическое положение (четыре тезиса)».—В: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 1—5. Разбор тезисов в: Совокин А.М. Расширенное совещание ЦК РСДРП (б) 13—14 июля 1917 г.—«Вопросы истории КПСС», 1959, N9 4, с. 130—131.

¹⁷ Орджоникидзе С. Ильич в июльские дни.—«Правда», 28 марта 1924. Это заявление Ленина не вошло в некоторые издания мемуаров Орджоникидзе. См., напр., Орджоникидзе С. Путь большевика. М., 1956.

¹⁸ По словам Подвойского, Ленин говорил ему о необходимости подготовки масс к вооруженному восстанию сразу же после демонстрации 18 июня. Ленин, как видно, обсуждал этот вопрос с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным на квартире Фофановой вечером 6 июля.

¹⁹ См.: Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков, с. 75, 85.

²⁰ Комиссаренко Л.А. Деятельность партии большевиков по использованию вооруженных и мирных форм борьбы в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции (диссертация). Л., 1967, с. 23.

²¹ совокин А. М. Расширенное совещание ЦК РСДРП (б), 13—14 июля 1917 г.—«Вопросы истории КПСС», 1959, № 4, с. 132.

²² Вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков, с. 85. Любопытный анализ работы совещания содержится в: Комиссаренко Л. А. Деятельность партии большевиков, с. 22—23. Об отклонении Ценфальным Комитетом рекомендаций Ленина в послеиюльский период см.: Сокольников Г. Как подходить к истории Октября.—В: «За ленинизм», М.—Л., 1925, с. 157—167.

²³ вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков, с. 84.

²⁴ Там же, с. 144— 145.

²⁵ См. разъяснение Ольминского на расширенном заседании Московского комитета 15 июля в: Революционное движение в России в июле 1917 года, с. 186.

²⁶ Ленин В.И. Полн. собр.соч., т. 34, с. 10—17. Совокин А.М. Расширенное совещание, с. 134.

²⁷ Федосихина Е.А. Большевистские партийные конференции накануне VI съезда партии (диссертация). М., 1969, с. 65—67, 87, 92.

²⁸ Вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков, с. 56.

²⁹ Лацис М.И. Июльские дни в Петрограде. Из дневника агитатора.— «Пролетарская революция», 1923, № 5 (17), с. 115.

³⁰ Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году. Сборник материалов и протоколов. Куделли П.Ф. (ред.). М.—Л., 1927, с. 210— 214.

³¹ «Известия», 16 июля 1917. Лацис М.И. Июльские дни, с. 116; «Петроградский листок», 19 июля 1917 г.

³² Вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков, с. 64—68.

³³ Там же, с. 69—70.

³⁴ Там же, с. 70—71, 75—76.

³⁵ Там же, с. 71—72.

³⁶ Там же, с. 74—75.

³⁷ Там же, с. 78.

³⁸ Там же, с. 78—88.

³⁹ Taм же, с. 88. Комиссаренко Л.А. Деятельность партии большевиков, с. 41 —42. Менее чем через неделю Слуцкий попытался убедить Петербургский комитет пересмотреть оценку «текущего момента». См. протоколы собрания Петербургского комитета от 23 июля.—В: Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году, с. 216.

⁴⁰ Личные воспоминания о чистке, проведенной офицерами в воинской части.—В: Ильин-Женевский А.Ф. Накануне Октября.—«Красная летопись», 1926, №4 (19), с. 10—12.

⁴¹ «Голос солдата», 12 июля

⁴² Невский В.И. В Октябре.—«Каторга и ссылка», 1932, № 11 —12 (96— 97), с. 28. Минчев А. Боевые дни.—«Красная летопись», 1924, № 9, с. 2. Скрытая неприязнь к Военной организации со стороны представителей районов проявлялась на заседаниях Петербургского комитета. См., например, враждебные выпады против Военной организации на заседании Петербургского комитета 17 августа.—В: Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году, с. 227—229.

⁴³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков, с. 59—66. Но данному вопросу см. также: Рабинович С.Е. Большевистские военные организации в 1917 г.—«Пролетарская революция», 1928, № 6—7 /77—78/, с. 187—189.

⁴⁴ Шестой съезд РСДРП (большевиков), август 1917 года. Протоколы. М., 1958, с. 289. Шумяцкий Б. Шестой съезд партии и рабочий класс, в: Товстуха И.П. (ред). В дни Великой пролетарской революции. Эпизоды борьбы в Петрограде в 1917 году. М., 1937, с. 92.

⁴⁵ Ильин-Женевский А.Ф. Накануне Октября.—«Красная летопись», 1926, №4 (19), с. 7.

⁴⁶ Там же, с. 9.

⁴⁷ Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 — февраль 1918, М., 1958, с. 4.

⁴⁸ Там же, с. 24.

⁴⁹ Там же, с. 20.

⁵⁰ Всероссийское бюро было создано в июне на Всероссийской конференции Военной организации большевиков; в него вошли: В. Невский, Н. Подвойский, Е. Розмирович и Л. Каганович, избежавшие ареста в июле, а также Ф. Хаустов, А. Аросев, Н. Крыленко, К. Мехоношин и И. Дзевалтовский, которые были арестованы.

⁵¹ Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б), с. 23—25.

⁵² Ильин-Женевский А. От февраля к захвату власти. Л., 1927, с. 98.

⁵³ Невский В.И. В Октябре, с. 28—30.

⁵⁴ Там же, с. 29.

⁵⁵ Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б), с. 22—23. Через две недели, вслед за мятежом Корнилова, Свердлов представил Центральному Комитету весьма благожелательный доклад о положении дел в Военной организации. Он заявил, что Военная организация представляет собой «не целостную политическую организацию, а военную комиссию при ЦК... Вся работа в Военной организации ведется под руководством ЦК: в «Солдате» работает тов. Бубнов, а вся работа (Военной организации вообще ведется тов. Дзержинским и Свердловым» (Там же, с. 39).

⁵⁶ Переписка Секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. Сборник документов. М., 1957, с. 23.

⁵⁷ «Солдат», 20 августа 1917 г.

⁵⁸ Там же, 29 августа.

⁵⁹ Там же, 2 сентября.

⁶⁰ Там же, 13 сентября.

⁶¹ Районные Советы Петрограда в 1917 году. М.—Л., 1964—1966, в 3-х томах. Относительно описания и анализа этих материалов см.: Theodore Н. Von Laue's review essay in: Kritika, 1968, vol. 4, No 3 (48); Rex A. Wade. The Raionnye Sovety of Petrograd: The Role of Local Political Bodies in the Russian Revolution (Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas, 1972, vol. 20, S. 226—240).

⁶² По этому вопросу см.: Wade R. The Raionnye Soviety of Petrograd, p 240.

⁶³ Районные Советы Петрограда в 1917 году, М.—Л., 1964—1966, т. 3, с. 248—250. Наиболее полное исследование деятельности Междурайонного Совещания в: Лурье М.Л. Петроградское межрайонное совещание советов в 1917году.—«Красная летопись», 1932, №3 (48),с. 13—43и№4 (49),с.30—50.

⁶⁴ Эта независимость отразилась в проведенной Совещанием акции в ответ на призыв Центрального Исполнительного Комитета к сбору денежных средств. Большевики, по-видимому, противились оказанию такой помощи, в то время как большинство социалистов выступали в поддержку этого плана. В резолюции поданному вопросу Междурайонное совещание, одобрив денежный взнос на содержание аппарата Совета, тем не менее подчеркнуло, что, если центральные органы Советов испытывали трудности с приобретением денежных средств в районах Петрограда, то только потому, что петроградский пролетариат разочарован политикой руководства ЦИК. Представители районных Советов предупреждали, что до тех пор, пока большинство ЦИК коренным образом не перестроит свою политику, он неизбежно будет сталкиваться с пассивным отношением пролетариата ко всем аспектам своей деятельности, требующим массовую поддержку, в том числе и к финансовой помощи (Районные Советы Петрограда в 1917 году, М.—Л., 1964—1966, т. 3, с. 283—284).

⁶⁵ Там же, с. 88.

⁶⁶ Там же, с. 201. Материалы районных Советов не включают протоколов собраний Советов Пороховского и Обуховского районов за послеиюльский период. Если судить по их действиям в июле и августе, то можно предположить, что их позиции были похожи на позиции Советов Охтинского и Рождественского районов.

⁶⁷ Там же, т. I, с. 143.

⁶⁸ Там же, т. 3, с. 268—270.

⁶⁹ Там же, т. I, с. 32—33.

⁷⁰ Там же, т. 3, с. 70—71.

⁷¹ Там же, т. 2, с. 224—228.

⁷² Там же, т. 3, с. 203—204.

⁷³ Там же, т. 3, с. 268—272.

⁷⁴ Там же, т. 3, с. 272—279. Депутатов районных Советов приняли в Бюро ЦИК вечером того же дня, однако нет никаких данных о том, что эта миссия имела успех.

⁷⁵ Там же, т. I, с. 144—145.

⁷⁶ Там же, т. 3, с. 279—280.

⁷⁷ Там же, т. 2, с. 46.

 

 

 

5

Воскрешение большевиков

Ночью 26 июля в самом сердце Выборгского района, в просторном зале частного общества, на открытие давно ожидавшегося VI съезда партии собрались со всех концов России около 150 большевистских лидеров ч Национальная ассамблея большевиков началась с избрания Ленина, Троцкого, Каменева, Коллонтай и Луначарского почетными председателями съезда и закончилась спустя 8 дней и 15 заседаний пением Интернационала. За время между этими событиями делегаты выслушали приветствия и заявления о поддержке от Петроградского Совета профсоюзов, Американской социалистической рабочей партии, «заключенных солдат и офицеров Петроградского гарнизона», двадцати трех полков, дислоцированных в Риге, от нескольких тысяч рабочих Путиловского завода, трех петроградских районных Советов, социал-демократической организации мусульман Баку и от более дюжины других различных рабочих, общественных и политических организаций. Делегаты смогли из первых рук получить подробные сообщения о положении дел на местах. С докладами выступили представители Центрального и Петербургского комитетов, Военной организации и Межрайонного комитета, официально объединившегося с партией большевиков, а также посланники девятнадцати основных провинциальных партийных организаций. Важнейшими вопросами съезда были: выработка делегатами позиции относительно явки Ленина на суд² и принятие решений по широкому спектру проблем, имеющих важное политическое значение, таких, как военный вопрос, экономическое и политическое положение в России. Кроме того, видимо желая ничего не упустить из виду, делегаты утвердили все резолюции, принятые Апрельской конференцией.

Работа VI съезда проходила в крайне напряженной обстановке, которая еще подогревалась периодически возникавшими слухами о намерении правительства Керенского силой разогнать съезд. Эти слухи приобрели большую достоверность 28 июля, на третий день работы съезда, когда правительство опубликовало декрет, дававший военному министру и министру внутренних дел право запрещать любые собрания и съезды, которые могли помешать военным усилиям страны или нанести ущерб государственной безопасности³. В результате место проведения съезда тайно перенесли в принадлежавший Межрайонному комитету отдаленный рабочий клуб, расположенный в Нарвском районе, на юго-западной окраине столицы. Почти одновременно партийное руководство организовало работу еще одного, не столь многочисленного съезда, который, собравшись отдельно, подготовил обращение к населению для опубликования в том случае, если VI съезд действительно был бы разогнан, а также в спешном порядке избрал Центральный Комитет для руководства большевистской деятельностью до следующего партийного съезда⁴.

Настроение делегатов, собравшихся в столь сложных условиях, ярко проявилось в той восторженной реакции, с которой они встретили речь меньшевика-интернационалиста Юрия Ларина, через несколько недель после окончания съезда вступившего в партию большевиков. Ильин-Женевский впоследствии писал: «Помню, какой энтузиазм охватил съезд, когда председатель (Яков Свердлов) заявил, что съезд хочет приветствовать один из вождей меньшевиков-интернационалистов т. Ларин. Под громовые аплодисменты медленно, еле волоча парализованную ногу и весь подергиваясь, продвигается Ларин сквозь ряды к ораторской трибуне. И чем ближе он подвигается, тем громче становятся аплодисменты»⁵. Обращение Ларина к делегатам частично состояло из призывов к революционному единству. «В то время, когда вы подвергаетесь травле, — сказал он, — долг каждого честного интернационалиста быть с вами... Теперь наступил момент, когда необходимо строить единую революционную социал-демократическую партию». Очередная задача — «переход власти в руки революционной демократии». Вместе с тем Ларин предупреждал против насильственных революционных действий. Он прямо заявил:

«У нас есть элементы, опасающиеся слишком большой уступчивости большевиков по отношению к Военной организации. Мы знаем, что во время движения 3—5 июля политическая власть партии агитировала против выступления, Военная организация призывала к выступлению...

Я слышал некоторых товарищей, говоривших, что Советы рабочих и солдатских депутатов встали на реакционную точку зрения, а потому: «Долой Советы! Создадим свою организацию!» Вот та опасная дорога, по которой мы не могли бы пойти вместе с вами.

Не уничтожение Советов, не создание новых организаций, а влияние на изменение состава нынешних Советов... Мы против быстро действующих средств. Советы являются выборными учреждениями»⁶.

Большая часть высказываний Ларина явно противоречила позиции Ленина. Тем не менее в протоколе съезда указывалось, что аплодисменты в конце его выступления были столь же громкими, как и в начале. Ильин-Женевский так передает этот эпизод: «Трудно описать то, что происходило на съезде, когда он закончил свою речь. Чтобы понять это, нужно представить ту обстановку клеветы и травли, в которой находилась тогда наша партия. В этот момент всякое выражение сочувствия и поддержки было особенно ценно. Казалось, что т. Мартов и вместе с ним и все то, что было живого и талантливого в рядах меньшевистской фракции, возвращается обратно в наши единые социал-демократические ряды»⁷.

К концу дискуссии (главным образом из-за сложностей с достижением консенсуса по основополагающим теоретическим проблемам, а также из-за трудностей, связанных с отсутствием на съезде Ленина, Троцкого, Каменева, других главных партийных руководителей) делегаты договорились вновь отложить принятие новой партийной программы. Таким образом, обсуждение теоретических вопросов на съезде ограничилось рамками полемики по «политическому положению». Рабочие заседания 30—31 июля, на которых состоялись эти дебаты, вне всякого сомнения, были наиболее важной частью всего съезда. Предполагалось, что в отсутствие Ленина основной доклад сделает Троцкий, ему же было поручено подготовить проект резолюции «О политическом положении»⁸. После ареста Троцкого за два дня до открытия съезда к выполнению этих задач в спешном порядке привлекли Сталина.

Примечательно, что при сложившихся обстоятельствах сторонники выдвинутой Лениным тактической программы стремились предусмотреть любую случайность. Большевики Кронштадта перепечатали статью «К лозунгам» и вручили по экземпляру каждому делегату⁹. Весьма вероятно, что именно благодаря этим усилиям «ленинцев» высказывания Сталина на VI съезде относительно сложившейся ситуации и курса на будущее в большей степени, чем в выступлении на 2-й городской конференции, соответствовали взглядам Ленина.

Однако это вовсе не означало, что позиция Сталина во всем совпадала с ленинской. В одной дискуссий в начале съезда, например, Сталин заявил, что «в данный момент все еще неясно, в чьих руках власть»¹⁰. В другом случае, при обсуждении вопроса о Советах, стало понятно, что он относится к Советам не столь отрицательно, как Ленин¹¹. Все же в своем основном докладе Сталин назвал Временное правительство «куклой» в руках контрреволюции. Он критиковал некоторых выступавших, которые «говорили, что так как у нас капитализм слабо развит, то утопично ставить вопрос о социалистической революции», и утверждал, что было бы недостойным педантизмом требовать, чтобы Россия «подождала с социалистическими преобразованиями, пока Европа не “начнет”»¹². Позже, вслед за Лениным, Сталин заявил, что мирная стадия революции завершилась, и настаивал на снятии лозунга «Вся власть Советам!».

Закончив выступление, Сталин представил съезду проект резолюции «О политическом положении» из 10 пунктов, который, по всей вероятности, был составлен Лениным¹³. Первые семь пунктов резолюции характеризовали ход революции с февраля до конца июльских событий, сильно смахивая на формулировки в ленинских тезисах. «Власть в этих пунктах, именно на фронте и в Питере, — говорилось в данной части резолюции, — оказалась фактически в руках контрреволюционной буржуазии, поддержанной военной кликой командного состава армии». В пунктах с 8-го по 10-й шла речь о состоянии и роли Советов, о тактике партии в эти дни, причем в выражениях, очень напоминавших ленинские. В 8-м пункте прямо утверждалось, что существующие Советы разлагаются заживо. Мирное развитие революции и мирный переход власти к Советам стали невозможными. Правильным лозунгом партии могла бы быть лишь полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии. В 9-м и 10-м пунктах подтверждалось, что успешность новой революции будет зависеть от того, насколько быстро и твердо большинство народа осознает гибельность надежд на соглашательство с буржуазией. Вместе с тем из текста следовало, что пролетариат, и в первую очередь рабочие Петрограда, возьмет власть в свои руки при первой же возможности (т.е. когда политические, экономические и военные условия станут катастрофическими) независимо от того, осознают или нет широкие массы населения, исходя из собственного опыта, необходимость новой революции.

Как и на 2-й городской конференции, споры вокруг политического положения вообще и резолюции Сталина в частности сконцентрировались на важной проблеме будущего Советов, до тех пор места сосредоточения политической активности и надежд каждого из делегатов¹⁴. Константин Юренев, ближайший сподвижник Троцкого, открыл дебаты скептическим вопросом: «До сих пор мы сплачивали наши силы вокруг одного органа — Советов. В какой же форме мы должны теперь сплачивать наши силы?» Юренев также желал бы знать, почему лозунг «Вся власть Советам!» не соответствовал бурному периоду революции. Резолюция Сталина, сказал он в заключение, «предлагает нам стать на путь, гибельный для всех завоеваний революции... Если наша партия примет резолюцию Сталина, мы пойдем быстро по пути изоляции пролетариата от крестьянства и широких масс населения... Параграфы 8— 10 должны быть радикально изменены»¹⁵.

После Юренева на трибуну быстро поднялся Володарский, который, в частности, заявил: «Нам говорят: так как мирный период революции кончился, лозунг «Вся власть Советам!» пережил себя. Верно ли это?.. Нужно ли нам лозунг«Вся власть Советам!» оставить в том виде, как до 3—5 июля? Конечно, нет! Но нельзя вместе с водой выплескивать и ребенка... Мы должны только модифицировать наш лозунг «Вся власть Советам!» приблизительно таким образом: “Вся власть пролетариату, поддерживаемому беднейшим крестьянством и революционной демократией, организованной в Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов”»¹⁶.

Алексей Джапаридзе, руководитель большевистской организации Баку, избранный накануне кандидатом в члены Центрального Комитета, высказался в том же духе. В июльские дни большевики добились значительных успехов в деле организации поддержки в Бакинском Совете, и Джапаридзе критиковал Сталина за «отождествление Советов (в провинциях) с Центральным Исполнительным Комитетом». «Если ранее провинциальные Советы выражали взгляды ЦИК, — сказал он, — то теперь они не отражают его настроения... Пока мы переживаем контрреволюционную полосу, мы должны биться за Советы и как революционные защитники идеи (управления с помощью) Советов мы получим в них главенствующее положение»¹⁷.

Как подчеркнул Мануильский, «в тактике пролетарской партии после 4 июля произошло изменение: она вынуждена перейти от наступления к обороне позиций, завоеванных революцией. При таком невыгодном соотношении сил выдвигать максимальные лозунги, как это делает левое крыло нашей партии, — значит перейти к тактике отчаяния... Зафиксировав недоверие к Советам, мы рискуем помочь столкнуть их из Таврического дворца и Смольного института... Мы должны признать, что в России 90% принадлежат к мелкой буржуазии, а потому тактика, изолирующая пролетариат от мелкой буржуазии, должна быть признана вредной»¹⁸.

В дискуссии участвовало 15 делегатов съезда, большинство из которых использовало каждую секунду отведенных на выступление 15 минут. Из них 8 делегатов высказались за сохранение лозунга «Вся власть Советам!», один (Бухарин) занял промежуточную позицию¹⁹, и шесть поддержали Сталина. Наиболее определенно и убедительно в поддержку сталинской позиции высказался Сокольников. Как и Сталин, он указал на усиление контрреволюции после июльских дней и заявил: «Раньше мы стояли за переход всей власти в руки Советов... Теперь этой перспективы нет. До сих пор Советы были органами восстания, и мы могли их выдвигать как органы власти. Они перестали быть органами восстания с той минуты, когда была выдвинута артиллерия против рабочего класса».

Излагая свою точку зрения, Сокольников, по-видимому, не исключал возможность вдохнуть в Советы новую жизнь и прежде всего вновь превратить их в органы восстания. В этом смысле его оценка сложившейся ситуации отличалась от ленинской. Вместе с тем Сокольников разделял мнение Ленина о том, что на повестке дня революции стояло всенародное восстание. «Надо объяснить (массам), — заявил он, — что дело не в Советах, а в сплачивании масс для восстания». Это высказывание аудитория встретила аплодисментами. Сокольников продолжал: «Надо отрывать крестьянские массы от мелкобуржуазных вождей, объясняя им, что земля перейдет к ним только при поддержке восстания пролетариата... Для крестьянских низов путь к социальной революции открыт через поддержку пролетарского авангарда»²⁰.

Сокольникова поддержал Ивар Смилга, в прошлом, бесспорно, наиболее воинственно настроенный член Центрального Комитета. Без конца цитируя статью «К лозунгам», он заявил: «Ошибается не только т. Володарский, но и старый социал-демократ Ногин. Власть теперь находится в руках военной клики... Для того чтобы власть могла перейти в руки тех классов, которые могут служить развитию революции, необходимо свергнуть существующую власть». Подчеркнув, что Советы «совершили самоубийство», отказавшись от власти, когда могли ее взять, Смилга заявил, что условия для нового революционного взрыва развиваются быстрыми темпами и что, когда этот взрыв произойдет, большевики будут обязаны захватить инициативу. «Никто не имеет права, — утверждал он, — лишать нас инициативы, если судьба еще раз даст нам случай встать во главе движения». Затем Смилга добавил: «А я напомню... слова Дантона, говорившего, что в революции нужна смелость, смелость и еще раз смелость»²¹. Одним из последних в дискуссии на VI съезде по политическому положению выступил Андрей Бубнов, вновь избранный от Москвы член Центрального Комитета. Возражая Ногину, который ранее пытался приуменьшить значение разногласий в вопросе определения текущего момента, он утверждал, что эти разногласия довольно серьезны и отражают кардинальные различия во взглядах на развитие революции, имевшие место еще на Апрельской конференции. Затем, перейдя к защите доводов левых, Бубнов заявил: «Советы не имеют теперь никакой власти. Они гниют, на этот счет не должно быть никаких иллюзий... И если раньше мы говорили о «переходе» власти, то теперь этот термин устарел, надо накапливать силы для решительного боя, для «захвата» власти. Лозунг о переходе власти к Советам надо выбросить»²².

Днем 31 июля, после завершения дискуссии о политическом положении, Джапаридзе внес предложение: резолюцию Сталина на голосование не ставить, а создать комиссию для выработки новой редакции. В его предложении указывалось, что комиссии в своей работе следует руководствоваться как тезисами Сталина, так и резолюцией о текущем моменте, принятой несколькими днями ранее московскими большевиками и включившей мнения умеренных²³. Делегаты съезда, согласившись отложить голосование и создать комиссию для дальнейшего изучения проблемы, поставили условием, чтобы в основу вырабатываемого комиссией документа легла сталинская резолюция²⁴.

Затем в редакционную комиссию избрали Сталина, Сокольникова, Бубнова, Милютина и Ногина, а также двух представителей Московского областного бюро — Бухарина и Георгия Ломова. Эти семь делегатов провели вместе долгие часы, пытаясь сблизить различные оценки сложившейся ситуации, возможно время от времени получая советы от Ленина из Разлива. Сформулированная ими резолюция, единодушно принятая съездом (при четырех воздержавшихся) 3 августа, представляла собой компромисс между двумя противоборствующими сторонами²⁵. Если не считать устранения отдельных особенно враждебных выпадов против меньшевиков и эсеров, то первая половина этой резолюции, определявшая ход революции вперед до конца июльских дней, почти дословно повторила текст проекта резолюции Сталина. В ней точно так же утверждалось, что передача власти Советам мирным путем стала невозможной, а вместо лозунга «Вся власть Советам!» выдвигался лозунг «Полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии».

Вместе с тем в резолюцию включили и совершенно новый раздел, целиком заимствованный из документа московских большевиков. В нем указывалось, что партии следовало взять на себя роль «передового борца против контрреволюции», защищать массовые организации и особенно Советы от контрреволюционных покушений. В этих органах партии надлежало работать с величайшей энергией, укреплять позиции «интернационалистов», сплачивая вокруг себя все элементы, перешедшие на точку зрения последовательной борьбы с контрреволюцией. Таким образом, в обозримом будущем главным фокусом партийной деятельности по-прежнему являлись Советы, а вопрос о возможности совместной работы с большинством социалистов в деле защиты революции оставили из практических соображений открытым. Кроме того, в резолюции совершенно отсутствовали какие бы то ни было ссылки на «новую революцию», а также высказывания относительно возможности захвата власти большевиками до получения ими поддержки большинства населения страны. В заключительных абзацах лишь говорилось, что пролетариату следовало не поддаваться на провокации и всю энергию направить на организацию и подготовку сил к моменту, когда общенациональный кризис и массовый подъем создадут благоприятные условия для перехода бедноты города и деревни на сторону рабочих против буржуазии. В этих условиях задача этих классов будет состоять в том, чтобы взять власть в свои руки²⁶.

Так каково же значение программных решений VI съезда? Прежний лозунг «Вся власть Советам!» был снят. Он отсутствует во всех августовских официальных документах партии большевиков. Помимо этого, однако, решения съезда, по-видимому, не имели большого практического значения. Партия по-прежнему сохраняла взятый в апреле курс на социалистическую революцию. На съезде этот курс получил твердую поддержку. Однако все еще неясными оставались решающие вопросы «как?» и «когда?». Не были улажены и внутрипартийные программные разногласия. Докладывая собранию Московского областного бюро о работе VI съезда, Бубнов заявил: «На съезде, как и на Апрельской конференции, опять наметились две точки зрения, два течения, которые... не были выявлены достаточно определенно и остались в скрытом виде»²⁷. Более того, многие массовые организации Петрограда, невзирая на решения партии, продолжали рассматривать создание революционного правительства Советов в качестве пути решения своих наиболее насущных проблем²⁸. В конце августа во время корниловского мятежа представление о чисто социалистической власти почти повсеместно разделяли рабочие и солдаты Петрограда, и большевики были вынуждены официально возродить свой прежний боевой клич «Вся власть Советам!».

В то время, как после июльского восстания, за несколько недель испарилось существовавшее ранее у части петроградских рабочих и солдат чувство горечи и враждебности к большевикам, в начале августа появились многочисленные бесспорные признаки того, что сохранившая в целости свой аппарат партия большевиков вступила в новый период подъема.

Это воскрешение заявило о себе частыми и громкими жалобами меньшевистских и эсеровских лидеров на местах на многочисленные случаи перехода своих членов к большевикам²⁹. Оно также отразилось в увеличении поданных за большевиков голосов на местных выборах в Кронштадте³⁰ и во время частичных выборов в Петроградский Совет. Заводские рабочие и солдаты гарнизона при желании имели право отзывать своих представителей в Совете и в течение первой половины августа сторонники большевиков нескольких промышленных предприятий Петрограда воспользовались растущим недовольством политикой центральных органов Советов для того, чтобы заменить большевиками тех депутатов, которые защищали программу умеренных социалистов³¹.

В Петроградском Совете большевики до начала сентября не располагали большинством. Однако признаки того, что меньшевики и эсеры оказались в затруднении, обнаружились уже 7 августа на первом после июльских событий заседании рабочей секции. Согласно подготовленной руководством Совета повестке дня, рабочей секции предстояло обсудить некоторые организационные проблемы и подготовиться к конференции, посвященной обороне страны, которую намечалось открыть в столице на следующий день. Но вместо этого большевистские представители в секции, поддержанные левыми эсерами, потребовали, чтобы собрание без промедления рассмотрело вопрос о судьбе арестованных «интернационалистов» и решение правительства о введении на фронте смертной казни. При голосовании поданному предложению большинство поддержало большевиков. Потом депутаты выслушали страстное выступление неутомимого Володарского, говорившего от имени заключенных в тюрьму левых элементов, а также Дана и Гоца, защищавших власти, и со значительным перевесом проголосовали за резолюцию большевиков, в которой указывалось, что аресты и преследования товарищей из крайне левого крыла есть «удар по всему революционному делу и служит только на руку контрреволюции». Резолюция, помимо прочего, потребовала: немедленного освобождения всех арестованных после июльских событий, которым все еще не предъявили никакого формального обвинения; гласного и скорого суда над всеми арестованными, которым уже предъявлены обвинения, и наказания всех лиц, виновных «в незаконном лишении свободы граждан»³². Депутаты даже образовали специальную комиссию, поручив ей направить послание с выражением сочувствия и поддержки лично «Троцкому, Луначарскому, Коллонтай и другим арестованным». Кроме того, они приняли резолюцию Мартова, осуждавшую введение смертной казни, поскольку эта мера преследует откровенно контрреволюционные цели. Резолюция резко критиковала Центральный Исполнительный Комитет за то, что он не воспротивился введению смертной казни, и потребовала от Временного правительства ее отмены³³.

Проведенные 20 августа общегородские выборы в новую Петроградскую городскую думу предоставили еще более веские доказательства стремительного возрождения большевиков. Придавая существенное значение этим выборам, большевики уделили им определенное внимание еще до июльских событий. Поражение в июле лишь укрепило их решимость добиться хороших результатов. Газета «Рабочий и солдат» 9 августа в редакционной статье писала: «После событий 3—5 июля это будет первым крупным проявлением классовой борьбы в совершенно изменившейся обстановке... Если они пройдут под флагом победы кадетов — революции будет нанесен страшный удар... В случае победы оборонцев-эсеров и меньшевиков — мы будем иметь прежнее жалкое положение... Победа нашей партии будет первой победой революции над контрреволюцией».

С 12 по 15 августа внимание всех политических групп Петрограда было приковано к Государственному совещанию в Москве³⁴. Однако в последние несколько дней до начала выборов в Думу борьба за голоса избирателей вновь усилилась. Такие видные кадеты, как Милюков, Шингарев, Набоков, Туркова, провели активную политическую агитацию. Ссылаясь на прошедшие в мае и неблагоприятные для кадетов выборы в районные думы, Милюков заявил, что жители Петрограда теперь получили возможность вновь сдать экзамен, который они провалили ранее, когда доверили руководство местными думами партиям, живущим фантазиями³⁵.

Большевики для своей кампании разработали честолюбивые программы, и по мере приближения судного дня руководители партии с беспокойством еще и еще раз оценивали все, что осталось невыполненным³⁶. Тем не менее партийные функционеры сумели организовать внушительное число политических митингов и собраний и засыпать рабочие районы столицы предвыборными листовками. В самый разгар кампании усилия партии получили дополнительный импульс — вышли газеты «Солдат» и «Пролетарий». Кроме того, ухудшавшееся экономическое положение, непопулярная политика правительства и большинства социалистов, безусловно, работали на большевиков, которые в полной мере использовали сложившуюся ситуацию. «Каждый рабочий и солдат дол жен ясно дать себе отчет: хочет ли он, чтобы по-прежнему рабочие утопали в грязи и зловонии рабочих кварталов, без школ, без света, без сносных путей передвижения, — писала накануне выборов в редакционной статье газета «Солдат», — и тогда он пускай голосует за наших противников; или, если он хочет оздоровить рабочие предместья, эти очаги заразы, вымостить их, осветить их, покрыть школами и садами, пусть голосует за большевиков». В тот же день газета «Пролетарий» заявила: «Только она (наша партия) добивается коренных радикальных перемен и в системе ведения (муниципального) хозяйства. Только наша партия добивается полного переложения налогового бремени с плеч неимущей бедноты на плечи богатых классов»³⁷.

Прежде всего партия старалась нажить капитал на широко распространенных страхах перед угрозой контрреволюции, отождествляя всех соперников большевиков с выпадами ультраправых. Как писала 19 августа в редакционной статье газета «Солдат», на выборах солдатам и рабочим предстоит решить, кого они хотят видеть во главе города — «тех ли, кто вместе с капиталистами и помещиками издает против рабочих каторжные законы, вводит смертную казнь, кричит о больших заработках рабочих, назначает массовые расчеты, держит наших товарищей в тюрьме, доводит их до голодовки и смерти». Та же самая мысль подчеркивалась в обширном воззвании к избирателям, написанном Сталиным и напечатанном на первой странице газеты «Пролетарий» в день выборов. В нем, в частности, говорилось: «Перед вами... партия народной свободы (кадетов). Эта партия защищает интересы помещиков и капиталистов... Это она, партия кадетов, требовала еще в начале июня немедленного наступления на фронте... добивалась торжества контрреволюции... Голосовать за партию Милюкова — это значит предать себя, своих жен и детей, своих братьев в тылу и на фронте... (Меньшевики и эсеры) защищают интересы обеспеченных хозяйчиков города и деревни... Голосовать за эти партии — это значит голосовать за союз с контрреволюцией против рабочих и беднейших крестьян... Это значит голосовать за утверждение арестов в тылу и смертной казни на фронте»³⁸.

Поскольку главная цель кампании состояла в том, чтобы заручиться самой широкой поддержкой населения, большевистские предвыборные издания того времени не заостряли внимания на отдельных разногласиях в партийной теоретической и тактической программе. Даже термин «большевик», как видно, употреблялся не так уж часто, вероятно, из опасения, что с большевиков не было снято обвинение в принадлежности к германской агентуре. Всякий голос, отданный за «список №6», то есть за список «социал-демократических интернационалистов», именовался просто «ударом революции по контрреволюции». Газета «Пролетарий» писала 15, 18 и 19 августа: «Всякий рабочий, всякий крестьянин и всякий солдат должны подать свой голос только за этот список, ибо только наша партия одна решительно и смело борется против бушующей буржуазно-дворянской контрреволюционной диктатуры, против введения смертной казни, против разгрома рабочих и солдатских организаций, против ликвидации свобод, добытых потом и кровью народной. Только за список нашей партии должны вы голосовать, ибо только она решительно и смело борется вместе с крестьянами против помещиков, с рабочими против фабрикантов и заводчиков, со всеми угнетенными против всех угнетателей».

После выборов в Городскую думу потребовалось несколько дней для окончательного подсчета голосов. Результаты показали, что большевики, продемонстрировавшие неожиданную силу во всех городских кварталах, получили 183 624 голоса, обеспечивших им 67 мест в новой думе, и уступили только эсерам (205 659 голосов и 75 мест). В сравнении с выборами в районные думы в конце мая большевики получили на 14 процентов больше голосов. В то время как за кадетов голосовало 114 483 избирателя (42 места), меньшевики остались далеко позади, собрав всего 23 552 голоса (8 мест)³⁹.

Как оценивались результаты голосования? Некоторые из наблюдателей того времени были склонны вовсе игнорировать успех большевиков. Так, весьма искусно манипулируя цифрами, автор одной из статей в кадетской газете «Речь» доказывал, что результаты выборов свидетельствуют о растущей поддержке позиций кадетов среди «коренного населения Петрограда»⁴⁰. Примечательно, что более объективную оценку результатов выборов дал политический комментатор газеты «Новая жизнь». Он прямо заявил, что выборы явились «самой яркой и неоспоримой победой» большевиков. Успех партии, по его словам, отразил радикальные настроения рабочих и части солдатских масс, их неприятие политики большинства в Совете и нового курса правительства. Успеху большевизма «несомненно, содействовала та беспардонная травля лидеров движения (большевиков), которая всегда начиналась с такой помпой и постоянно лопалась, как мыльный пузырь. Репрессии против крайнего левого фланга революции только увеличивали его популярность и влияние. Большевистская пресса была закрыта, устная агитация стеснена, но вынужденное молчание оказалось самой красноречивой пропагандой»⁴¹.

Как и «Речь», меньшевистская «Рабочая газета» поначалу проявила склонность приуменьшить значение впечатляющих результатов голосования за большевиков. В первом отчете газеты о выборах исподволь проводилась мысль о том, что за большевиков голосовало значительное число правых элементов, желавших таким путем усилить представление о большевистской опасности и тем самым оправдать собственную политическую программу⁴². Однако уже на следующий день та же самая газета пересмотрела свою оценку выборов и пришла к выводу, аналогичному тому, который сделала «Новая жизнь». «Рабочая газета», в частности, писала: «Успех большевиков надо считать огромным, превышающим все их собственные ожидания. И этому их успеху мы обязаны как слабостью творческой работы самой демократии, не дающей массам осязательных результатов, так и системе репрессий, хаотических, поспешных, подчас нелепых и бессмысленных, которые... придав им ореол мученичества, уничтожили то впечатление, которое осталось в рабочих и солдатских массах от безумной и преступной авантюры 3—5 июля»⁴³.

Примечания:

¹ Впервые протоколы VI съезда опубликованы в 1919 году (издательство «Коммунист»). Они были явно неполными, что, прежде всего, явилось следствием сложных условий, в которых проходил съезд. 11о данным советских источников стенографическая запись съезда оказалась утраченной и поэтому в основу всех последующих изданий протоколов VI съезда (в 1927,1934 и 1958 годах) легло издание 1919 года.

² Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958, с. 27—36, 270.

³ Революционное движение в России в июле 1917 г., с. 326.

⁴ Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958, с. 109, 423—424.

⁵ Ильин-Женевский А. От февраля к захвату власти. Воспоминания о 1917 г. Л., 1927, с. 96.

⁶ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 71.

⁷ Ильин-Женевский А. От февраля к захвату власти, с. 96.

⁸ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 7.

⁹ Флеровский ИЛ. Ленин и кронштадцы:—В: О Владимире Ильиче Ленине. М., 1963, с. 276; Флеровский И.II. На путях к Октябрю:—В: Великая Октябрьская социалистическая революция. Сборник воспоминаний участников  революции в Петрограде и Москве. Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М., 1957, с. 105.

¹⁰ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 27.

¹¹ Там же, с. 122.

¹² Сталин И.В. Соч., т. 3, с. 174.

¹³ Не включавшийся, по-видимому преднамеренно, в любые издания протоколов и материалов VI съезда, этот проект резолюции был напечатан вскоре после съезда (13 августа) в киевской газете большевиков «Голос социал-демократа». Из некоторых заметок, сделанных Лениным перед выездом в Финляндию, можно заключить, что проект резолюции «О текущем моменте» он подготовил специально для данного съезда. Относительно этих заметок см.: Ленинский сборник, М., 1933, т. XXI, с. 81—82. Резолюция, в конце концов, была опубликована в кн.: Совокин А.М. В преддверии Октября. М., 1973, с. 336—341. До тех пор в большинстве советских источников утверждалось, что текст этой резолюции найти не удалось.

¹⁴ Поданному вопросу см.: Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 96. Более фундаментальные теоретические вопросы, относившиеся к самой возможности социалистической революции в России, поднимали только три делегата: Ногин, Преображенский и Ангарский.

¹⁵ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 116—118.

¹⁶ Там же, с. 119— 120.

¹⁷ Там же, с. 124—125; Относительно революции в Баку см.: Suny R. The Baku Commune 1917—1918. Princeton, 1972.

¹⁸ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 134— 136.

¹⁹ Там же, с. 114—42.

²⁰ Там же, с. 125—128.

²¹ Там же, с. 131 —132.

²² Там же, с. 133—139.

²³ Относительно текста данной резолюции см.: Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве. М., 1957, с. 202—204.

²⁴ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 144—145.

²⁵ Там же, с. 251. Совокин А.М. Разработка В.И. Лениным тактики партии после июльских событий 1917 г. М., 1962, с. 185 (диссертация).

²⁶ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 255—257.

²⁷ Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа. Отв. ред. Чу гаев Д. А. М., 1959, с. 46.

²⁸ По данному вопросу см.: Октябрьское вооруженное восстание, т. 1, с. 385.

²⁹ Участники собрания местных руководителей партии эсеров, состоявшегося 23 августа, рассматривая ход развития событий с середины июля, выражали тревогу по поводу многочисленных переходов своих сторонников в лагерь большевиков. Только несколько представителей районных комитетов партии эсеров могли полагать, что поддержка, оказываемая партии у них на местах, не уменьшилась. См.: Октябрьское вооруженное восстание, т. 1, с. 387—388).

³⁰ На выборах в Кронштадтскую думу в конце июля список большевиков во главе с Раскольниковым получил 10 214 из 28 154 поданных голосов и уступил только эсерам (10 900). Состоявшиеся в начале августа выборы в Кронштадтский Совет продемонстрировали в еще большей степени поддержку, которой пользовались большевики. В новом Совете на ряду с 96 беспартийными, 73 эсерами, 13 меньшевиками и 7 анархистами заняли место 96 большевиков. (В первом Кронштадтском Совете, созданном в марте, среди 280 депутатов было только 60 большевиков. Во второй Совет Кронштадта, избранный в начале мая, вошло 93 большевика, 91 эсер, 46 меньшевиков и 68 беспартийных депутатов). Тем не менее даже теперь большевики не имели большинства в Кронштадтском Совете. Председателем избрали эсера Константина Шургина («Петроградский листок», 30 июля «Известия Кронштадтского Совета», 13 августа. Xесин С.С. Октябрьская революция и флот. М., 1971, с. 74-75, 153,299).

³¹ Андреев А.М. Советы рабочих и солдатских депутатов накануне Октября. М., 1967, 255—259; Карамышева. Л.Ф. Борьба большевиков за Петроградский Совет. Л., 1964, с. 136.

³² Владимирова В. Революция 1917 года. Хроника событий. Л., 1924, т. 4, с. 24.

³³ «Новая жизнь», 8 августа.

³⁴ См. ниже, с. 136—141.

³⁵ «речь», 15 августа.

³⁶ Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 году. Сборник материалов и протоколов. М.—Л., 1927, с. 223—226, 232—233.

³⁷ «Солдат», 19 августа. «Пролетарий», 19 августа.

³⁸ «Солдат», 19 августа; «Пролетарий», 20 августа.

³⁹ Относительно анализа результатов голосования CM.:Rosenberg W.G. The Russian Municipal Duma Elections of 1917: A Preliminary Computation of Returns. Soviet Studies, 1969, vol. XXI, pp. 152—163.

⁴⁰ «Речь», 23 августа. По словам автора статьи, фактические итоговые цифры мало что значат, ибо: 1) неучастие в голосовании было наивысшим в тех районах, где кадеты обладали наибольшим влиянием; 2) показатели эсеров и большевиков увеличились за счет голосов солдат, которые прибывали в столице временно. Для него существенным являлось лишь то, что 40 процентов всех голосов (если отбросить солдатские) было подано за кадетов.

⁴¹ «Новая жизнь», 23 августа.

⁴² «Рабочая газета», 23 августа.

⁴³ Там же, 24 августа.

 

 

 

6

Возвышение Корнилова

Для русских либералов и консерваторов, которые после июльского восстания преждевременно праздновали тризну по большевизму и радовались возврату к сильному правительству и твердому порядку, развитие событий во второй половине июля и в первые недели августа оказалось неприятным сюрпризом. В это тревожное время все петроградские газеты изобиловали сигналами углублявшегося в России политического и социального кризиса. Каждый день приносил новые сообщения об усиливающейся анархии и росте насилия среди жаждущих земли крестьян, об увеличении беспорядков в городах и растущей воинственности заводских рабочих, о неспособности правительства противостоять движению финнов и украинцев за полную автономию, о продолжавшейся радикализации солдат на фронте и в тылу, о катастрофическом положении с производством и распределением продовольствия и товаров первой необходимости, о стремительно взмывавших вверх ценах и усилении влияния большевиков, которые, по-видимому, являлись единственной главной политической организацией, извлекавшей выгоду из существовавших трудностей, и которые после VI съезда, по-видимому, с нетерпением ждали первого подходящего момента для организации вооруженного восстания.

В середине августа на ряде военных заводов по неизвестным причинам произошла серия пожаров и взрывов¹. Положение с продовольствием в Петрограде, уже вызывавшее тревогу, вдруг стало просто отчаянным², в основном из-за продолжавшегося хаоса на железных дорогах и речном транспорте. 21 августа пришло, пожалуй, самое тяжелое известие — немцы оккупировали Ригу, важный морской порт на Балтийском море. И вот уже толпы перепуганных граждан (по крайней мере те из них, которые располагали средствами), опасавшихся дальнейших внутренних беспорядков и вражеского нападения на столицу, спешно готовились покинуть Петроград. Внезапное увеличение количества сдающихся внаем домов и квартир явилось красноречивым свидетельством царившей паники.

Никого так не огорчали эти зловещие признаки продолжавшегося политического, социального и экономического спада, как Керенского. И тем не менее, страшась, что одни лишь репрессии, не подкрепленные реформами, вызовут в Совете только раздражение, вновь выведут петроградские массы на улицы, и будучи не в состоянии сплотить свой кабинет на основе какой-либо программы преобразований, он не мог существенно влиять на ход событий. В то же время, видя, что государственное управление оказалось парализованным, все больше промышленников, деловых людей, представителей дворянства и офицеров (словом, широкий спектр не только консервативного, но и либерального общественного мнения), а также представителей союзников в России приходили к заключению, что правительство второй коалиции не жизнеспособнее первой. Эти группы населения единственную надежду на восстановление порядка на фронте и прекращение хаоса в тылу связывали с союзом антисоциалистических либеральных и консервативных сил и с установлением сильной диктатуры, готовой взять на себя задачу по устранению противоборствующих центров политической власти (прежде всего Совета), обузданию революции и мобилизации населения России на защиту отечества.

В августе 1917 года подобные взгляды разделяло большинство кадетов и такие влиятельные центристские политические группировки, как Всероссийский союз торговли и промышленности и Союз земельных собственников, действовавшие в Москве³. Как уже отмечалось, хотя меньшинство кадетского руководства на события конца июля и августа ответило призывами к дальнейшей поддержке коалиционного правительства и к тесному сотрудничеству с умеренными социалистами в деле удовлетворения требований масс относительно реформ, основные силы партии во главе с Милюковым решительно сдвинулись вправо⁴. В то же время кадеты старались в общем и целом уклоняться от прямого участия в подготовке к перевороту (такую же позицию, по всем признакам, занимали Всероссийский союз торговли и промышленности и Союз земельных собственников). Полагая, что любые действия, направленные на установление диктатуры, но неодобренные правительством и Советом, обречены на неудачу, они пока ограничивались тем, что оказывали давление как внутри правительства, так и вне его с целью побудить к самым решительным мерам для восстановления правопорядка и боеспособности вооруженных сил⁵.

Другие крупные центристские и правые политические группировки, недовольные в то время Керенским, не испытывали подобных колебаний относительно путей установления диктатуры. Как и следовало ожидать, среди этих воинственно настроенных кругов особенно выделялись различные офицерские организации. Ожесточившиеся элементы офицерского корпуса начали рассматривать возможность введения военной диктатуры еще в апреле 1917 года. Со временем их число быстро росло, и представители множества военных организаций начали как пчелы в улей слетаться в армейскую Ставку в Могилеве, где разрабатывались детальные планы, имеющие целью ликвидировать те перемены, которые принесла с собой Февральская революция. В июле и августе наиболее влиятельными из этих воинствующих офицерских группировок были: Союз офицеров армии и флота с главной штаб-квартирой в Могилеве, Военная лига и Союз георгиевских кавалеров со штаб-квартирами в Петрограде⁶.

Из функционировавших летом 1917 года гражданских организаций аналогичной ориентации, вероятно, наиболее заметными были: Общество экономического возрождения России и Республиканский центр. Созданное в апреле 1917 года и возглавлявшееся Александром Гучковым и Алексеем Путиловым Общество экономического возрождения объединило влиятельных лиц из сферы торговли, промышленности и страхования, которые финансировали антибольшевистскую пропаганду и затем оказывали поддержку своим кандидатам на выборах в Учредительное собрание⁷. Однако по мере углубления политического кризиса в России Общество стало теснее сотрудничать с высшим военным командованием и содействовать приготовлениям к установлению военной диктатуры. Похожую эволюцию пережил и Республиканский центр. Основанный в мае под эгидой мощного Сибирского банка консервативными представителями деловых и военных кругов для содействия пропагандистской кампании, призванной «затормозить начавшееся стихийное (революционное) движение»⁸, Республиканский центр вскоре организовал активный военный отдел во главе с полковником Л.П.Дюсиметьером, включавший представителей всех наиболее крупных, действовавших в то время офицерских групп. Отдел сконцентрировал внимание почти исключительно на вопросах технической подготовки к захвату власти.

Следует также отметить, что весной и летом 1917 года военные и гражданские организации правых рассматривали несколько известных военных деятелей, в том числе генералов Алексеева, Брусилова и адмирала Колчака, в качестве кандидатов на пост диктатора. К концу июля, однако, явным фаворитом стал генерал Лавр Корнилов, вновь назначенный начальник Генерального штаба русской армии. Небольшого роста, худощавый, кривоногий, прямолинейного и жесткого характера, Корнилов выделялся клинообразной бородкой и пышными, элегантными усами, а также раскосыми глазами и скулами своих монгольских предков. Родившийся в 1870 году в семье казачьего офицера и выросший в сибирской глуши, Корнилов не получил полного военного образования и начал свою служебную карьеру в качестве исследователя китайского Туркестана и восточных провинций Персии. Во время русско-японской войны он участвовал в боевых действиях в Маньчжурии, ас 1907 по 1911 год служил военным атташе в русском посольстве в Пекине. В самом начале первой мировой войны Корнилов быстро продвинулся в чинах и сразу получил под командование пехотную дивизию. Весной 1915 года большую часть его дивизии уничтожили австрийские войска, а сам Корнилов, проблуждав в лесу, попал в плен и около года провел в венгерском лагере военнопленных¹⁰.

Об умонастроениях Корнилова в период его заточения писал генерал Е.И.Мартынов, который в плену жил в одном помещении с Корниловым и под началом которого Корнилов служил еще в Маньчжурии. По словам Мартынова, в месяцы растущего всеобщего возмущения царским режимом в России Корнилов, снедаемый неудовлетворенным честолюбием, заполнял часы вынужденного досуга чтением книг о Наполеоне, которое еще сильнее растравляло его самолюбие. Мартынов утверждал, что в то время Корнилов симпатизировал черносотенцам. Читая в австрийской прессе о борьбе царского правительства с прогрессивным блоком Государственной думы, Корнилов неоднократно говорил, что с удовольствием перевешал бы «всех этих Гучковых и Милюковых»¹¹.

В июле 1916 года Корнилов, переодевшись в форму австрийского солдата, бежал из плена и вернулся в Россию. Главным образом благодаря шумной рекламе в прессе, в тот безрадостный период жаждавшей любого, даже самого мизерного, успеха, Корнилов внезапно превратился в национального героя. Побег из плена способствовал созданию вокруг него ореола мужества и отваги, который окружал Корнилова и к моменту свершения Февральской революции. В остальном его военные достижения были весьма скромными — обстоятельство, однажды побудившее генерала Брусилова резко заявить: «Это начальник лихого партизанского отряда — и больше ничего»¹².

После февральских событий Корнилов быстро, хотя лишь внешне, приспособился к изменившейся политической обстановке. Назначенный главнокомандующим Петроградским военным округом по настоянию лидеров Думы, искавших популярную и авторитетную личность, способную помочь восстановить порядок и спокойствие¹³, Корнилов, прибыв в столицу 5 марта, заявил журналистам, что революция «является верным залогом нашей победы над врагом»¹⁴. Вскоре после официального визита в Исполнительный Комитет Петроградского Совета Корнилов отправился в Царское Село, чтобы арестовать императрицу Александру. Вместе с тем, несмотря на внешнее проявление революционного рвения, Корнилов оставался офицером старой выучки. Политические вопросы интересовали его лишь постольку, поскольку они касались главной задачи — воссоздания армии. Мартынов назвал Корнилова «в области политики... совершенным профаном», а хорошо знавший Корнилова генерал Алексеев сказал, что у него «львиное сердце, а голова овечья»¹⁵.

Корнилов плохо разбирался в противоречиях различных политических групп и классов российского общества. Он, например, почти не видел различия между умеренным социалистическим руководством Петроградского Совета, который, хотя и стремился к заключению мира на основе компромисса, тем не менее твердо поддерживал оборонительные усилия России, и большевиками, в целом выступавшими против войны и усилий по обороне. Разве не Советы несли ответственность за развал традиционной военной дисциплины в вооруженных силах и являлись инициаторами появления всех этих надоедливых комитетов и политических комиссаров? В разгар апрельских волнений потерявший терпение Корнилов вызвал артиллерию, намереваясь использовать ее против демонстраций рабочих и солдат, однако этот приказ был немедленно отменен Петроградским Советом ¹⁶. В ответ Корнилов подал в отставку и выехал на Юго-Западный фронт, полный вражды к Советам, чувства неприязни и горечи к Временному правительству за его, как он считал, мягкотелость по отношению к «внутренним врагам» России.

Не удивительно, что с этого момента руководство Советов стало относиться к Корнилову с подозрением, а для рабочих и солдат Петрограда его имя стало почти синонимом насилия и контрреволюции. В то же время жесткий подход Корнилова к гражданским беспорядкам привлек внимание консерваторов, которые начали рассматривать его в качестве сильной личности, способной возглавить авторитарное правительство. В действительности члены находившейся в зачаточном состоянии петроградской организации правых, созданной в середине марта В.С.Завойко и Е.П.Семеновым, обратили внимание на Корнилова как на потенциального диктатора уже в апреле¹⁷. Тогда же один из членов кружка Завойко — Семенова беседовал с Корниловым, который согласился с ними сотрудничать. Для поддержания связи после неожиданного отъезда генерала на фронт Завойко добровольно записался в армию и стал ординарцем Корнилова¹⁸.

Завойко, эта темная личность, впоследствии всеми признанный политическим интриганом самого худшего толка, быстро приобрел на Корнилова огромное влияние¹⁹. Позже генерал уверял, что обязанности Завойко были, в основном, литературного свойства. По словам Корнилова, он «отлично владеет пером. Поэтому я поручал ему составление тех приказов и тех бумаг, где требовался особенно сильный художественный стиль»²⁰. Не вызывает сомнения, однако, что функции Завойко выходили далеко за литературные рамки. Более точно их взаимоотношения определил Мартынов, который писал: «Со столь легким политическим багажом Корнилов, очевидно, нуждался в чьем-либо руководстве. Таким руководителем при нем, своего рода ментором по всем государственным делам сделался некий Завойко»²¹. С момента назначения в штаб Корнилова Завойко раздувал огонь недоверия к правительству в Петрограде, подогревал честолюбивые устремления своего шефа, неутомимо работал над расширением популярности Корнилова как потенциального национального вождя и со временем оказался в центре всех политических интриг, которые постоянно плелись вокруг генерала.

Начало июльского наступления застало Корнилова на посту главнокомандующего 8-й армией Юго-Западного фронта. Усилив австрийские войска, немцы предприняли мощное контрнаступление и крепко потрепали 8-ю армию. Однако в течение первого короткого периода (с 23 по 29 июня) части 8-й армии имели некоторый успех. Они захватили древний галицийский город Галич, продвинулись в направлении Калуша и в итоге взяли в плен около l2 тыс. вражеских солдат и 200 артиллерийских орудий (пресса с гордостью назвала все это «корниловскими трофеями»). Это произошло в то время, когда русское наступление на других направлениях было отбито, и поэтому ура-патриотическая пресса Петрограда отреагировала на этот кратковременный успех с особым ликованием. Больше всего похвал пришлось на долю лично Корнилова. Позднее во многом благодаря талантам Завойко в качестве рекламного агента Корнилов привлек внимание готовностью «обменять пространство на человеческие жизни» и — с целью восстановления дисциплины — стрелять по отступающим без приказа солдатам. Одновременно вину за поражения русских возложили на верховного главнокомандующего генерала Брусилова и, конечно же, на большевиков.

Подобная реклама увеличила популярность Корнилова среди правых. В результате на этого генерала обратил внимание Максимилиан Филоненко, правый эсер и правительственный комиссар при 8-й армии, а также Борис Савинков, комиссар Юго-Западного фронта и довольно известная историческая личность. Будучи революционным экстремистом, он под влиянием мировой войны превратился в яростного шовиниста. Великолепный политический конспиратор Савинков в 1903 — 1905 годах являлся одной из наиболее ярких фигур знаменитой террористической Боевой организации эсеров. Он принимал активное участие в сенсационных убийствах многочисленных царских сановников, в том числе Вячеслава Плеве, ненавистного министра внутренних дел в период царствования Николая II, и великого князя Сергея. После 1905 года Савинков длительное время находился за границей, где написал несколько популярных романов, однажды зло названных Войтинским «смесью из приемов бульварных журналов, революционных анекдотов и дешевой имитации Достоевского, обильно сдобренных импортированной из Франции эротикой»²². В первые месяцы войны Савинков вступил в ряды французской армии, а в апреле 1917 года вернулся в Россию и предложил свои услуги Временному правительству. В начале лета Савинкова, который был близок с тогдашним военным министром Керенским, назначили представителем правительства на Юго-Западном фронте.

В качестве комиссара фронта Савинков наблюдал воочию фактическое разложение русских боевых частей. 9 июля в глубоком отчаянии он телеграфировал Керенскому о начавшихся ужасах²³. Подход Савинкова к проблемам армии, конечно же, отличался от подхода тех, кто отвергал любые перемены в вооруженных силах, вызванные революцией. Он подчеркивал важную роль гражданских комиссаров в контроле за поведением офицеров и налаживании отношений между ними и радикально настроенными солдатскими массами²⁴. С несколько меньшей энергией он защищал роль демократических комитетов, хотя их компетенция была строго ограничена и четко определена. Вместе с тем Савинков являлся сторонником суровых мер, направленных на восстановление порядка в тылу и на фронте. Эту точку зрения разделял и Филоненко²⁵. Есть некоторые свидетельства, что в конце июля Савинков прощупывал Милюкова относительно возможности установления военной диктатуры²⁶. И он, и Филоненко стали рассматривать Корнилова как деятеля, способного остановить поток дезертиров с фронта и заставить Керенского согласиться на установление авторитарного государственного строя.

Одной из первых акций Керенского после вступления 8 июля на пост премьер-министра явилось, вероятно, подсказанное Савинковым и Филоненко назначение Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Здесь давление противника ощущалось сильнее всего, а разложение русских войск было наибольшим. Корнилов не терял времени, чтобы подтвердить свою репутацию человека твердых и решительных действий. В день принятия командования он в составленной Завойко телеграмме Керенскому потребовал санкционировать смертную казнь для дезертиров, причем в таких угрожающих выражениях, что Савинков был вынужден вмешаться и настоять на изменении текста послания²⁷. Наследующий день, не дожидаясь ответа Керенского, Корнилов приказал своим командирам применить пулеметы и артиллерию против отступавших без приказа частей²⁸.

Керенский и без предупреждений Корнилова понимал всю серьезность военного положения России и необходимость крутых мер для того, чтобы остановить толпы русских солдат, стремительно и в беспорядке покидающих окопы. Еще до получения телеграммы Корнилова Керенский 9 июля издал приказ всем командирам открывать огонь по воинским частям, отступающим без официального распоряжения. Через три дня по рекомендации Керенского Временное правительство в целях поддержания дисциплины на фронте официально ввело смертную казнь. Между тем свидетельства усилий Корнилова по оказанию давления на правительство, наверное, стараниями изобретательного Завойко просочились в печать. Репортажи в националистических газетах Петрограда внушали читателям, что Корнилов все время требовал от правительства санкций на осуществление суровых мер с целью восстановления дисциплины в армии (что было правдой), а Керенский с неохотой уступал этому нажиму (что не соответствовало действительности). В итоге акции Корнилова у правых резко повысились, а правительства — соответственно упали. А вот в массах образ Корнилова как главного символа контрреволюции укрепился еще больше.

16 июля Керенский (в сопровождении министра иностранных дел Терещенко, а также Савинкова и Филоненко) встретился в Ставке в Могилеве с представителями русского высшего военного командования. Это чрезвычайное совещание было созвано по распоряжению Керенского для того, чтобы совместно оценить военную ситуацию на всех фронтах в связи с успешным контрнаступлением противника и рассмотреть возможности прекращения развала армии. Ввиду чрезвычайно шаткого положения на Юго-Западном фронте Корнилову разрешили остаться на месте и свой доклад совещанию передать по телеграфу; почти все остальные высшие русские генералы присутствовали. В их числе: верховный главнокомандующий генерал Брусилов, главнокомандующий Западным фронтом генерал Деникин, с Северного фронта — генерал Клембовский, а также генералы Рузский и Алексеев, временно не имевшие постов²⁹. Как и ожидалось, все эти генералы открыто высказали свою горечь по поводу тех перемен, которые революция внесла в армию. Один за другим они резко упрекали Совет, Временное правительство и лично Керенского за то, что они способствовали гибели армии. Главными объектами генеральского гнева являлись некомпетентные комиссары и постоянно растущее число всевозможных жаждущих власти комитетов, которые, по их мнению, подрывали авторитет офицеров и непрерывно вмешивались в военные операции. Один главнокомандующий фронтом заявил, что в армии не может быть двоевластия. Армия должна иметь единого начальника и единую власть. Генерал Брусилов четко сформулировал то особое значение, которое присутствующие генералы, видно, придавали возрождению армии. Он, в частности, сказал: «Затруднения, испытанные Временным правительством в Петрограде, все бедствия России имеют одну причину — отсутствие у нас армии»³⁰.

В словах генералов сквозило не высказанное прямо убеждение, что непорядки в армии являются главным образом следствием практиковавшейся правительством вседозволенности и что, следовательно, только введение строгой дисциплины среди рядового состава вместе с соответствующими законодательствами и административными санкциями восстановят боеспособность армии. Генералы дали ясно понять, что если Керенский не пожелает действовать решительно и без промедления в данном направлении, то они будут вынуждены взять это дело в собственные руки. Самую длинную и взволнованную речь произнес генерал Деникин, энергичный, молодой, отмеченный многими наградами герой начального этапа войны, который вслед за обвинениями в адрес Керенского и жалобами на положение, сложившееся в армии после Февральской революции, выдвинул целый ряд категорических, одобренных большинством его коллег требований, которые правительству надлежало тотчас же провести в жизнь. Деникин настаивал на предоставлении генералам полной свободы действий во всех военных вопросах. Он потребовал немедленной ликвидации института комиссаров и демократических комитетов, отмены Декларации прав военнослужащих³¹, восстановления прежнего полновластия офицеров, введения высшей меры наказания, использования особых военных судов для укрепления дисциплины в тыловых частях и полного запрета на политическую деятельность в армии — словом, не только возврата к прежним порядкам в подразделениях на фронте, но и распространения репрессий на армейские части, дислоцированные по всей территории России. Помимо этого, Деникин потребовал создания специальных карательных отрядов для утверждения, в необходимых случаях, власти командиров силой.

Один из присутствовавших 16 июля на совещании в Ставке рассказывал, что Керенский слушал обвинения Деникина в безмолвном потрясении, обхватив руками склоненную над столом голову, а Терещенко был взволнован до слез этими тягостными сообщениями³². Впоследствии генерал Алексеев в дневнике записал: «Если можно так выразиться, Деникин был героем дня»³³. По сравнению с докладом надменного Деникина отчет Корнилова совещанию был сравнительно мягким, вне всякого сомнения потому, что в то время Завойко отсутствовал и доклад готовился не без влияния Савинкова и Филоненко³⁴. О том, что Корнилов в основном думал так же, как и Деникин, свидетельствовала телеграмма, посланная Корниловым Деникину сразу же после получения текста выступления последнего. В телеграмме, в частности, указывалось: «Под таким докладом я подписываюсь обеими руками...»³⁵

Хотя телеграфный отчет Корнилова и подтверждал необходимость восстановления прежнего положения и дисциплинарной власти офицеров, строгого запрета на политическую деятельность в вооруженных силах, введения смертной казни и особых судов в тылу, в нем в то же время давалось понять, что определенную ответственность за нарушения дисциплины и порядка несут и командиры. Корнилов даже потребовал чистки офицерского корпуса. В противоположность безоговорочному осуждению остальными генералами комиссаров и комитетов Корнилов обошел молчанием проблему вмешательства гражданских лиц в военные дела. Более того, он фактически предложил усилить роль комиссаров (несомненный признак влияния Савинкова). И наконец, настаивая на четком определении и значительном сужении сферы компетенций демократических комитетов, Корнилов, в отличие от своих коллег-командующих, не требовал их немедленной ликвидации³⁶.

Возвращаясь поездом в Петроград после совещания в Ставке 16 июля, Керенский, поддавшись на уговоры Савинкова и Филоненко, по-видимому, еще в пути решил сместить Брусилова и выдвинуть на пост верховного главнокомандующего Корнилова.

Через два дня объявили об этой замене. Одновременно Керенским назначил главнокомандующим Юго-Западным фронтом (вместо Корнилова) генерала Владимира Черемисова. Как много позже вспоминал Савинков, сместить Брусилова рекомендовали он и Филоненко ввиду неспособности генерала справиться с кризисом в армии и предложили взамен Корнилова, проявившего твердость и хладнокровие в период пребывания (всего одна неделя!) в должности главнокомандующего Юго-Западным фронтом³⁷. Возможно, это соответствует действительности. В то время Савинков и Филоненко активно искали руководителя, готового решительно, без колебаний применить силу против вышедших из-под повиновения воинских частей. Труднее понять, почему Керенский, имевший свои собственные честолюбивые планы, согласился с их рекомендацией. Как раз в этот момент новый премьер-министр прилагал отчаянные усилия, чтобы защититься от нападок со стороны как левых, так и правых экстремистов и сколотить вторую центристскую, либерально-социалистическую коалицию. Пока его шансы на успех были весьма неопределенными, Корнилов же благодаря своей растущей популярности среди либералов и консерваторов превратился в очень влиятельную политическую фигуру и, следовательно, в естественного соперника Керенского.

Впоследствии Керенский утверждал, что выдвижение Корнилова обусловили достоинства последнего как боевого командира³⁸, его благожелательная позиция относительно реформ в армии и особенно взгляд на будущую роль политических комиссаров и демократических комитетов³⁹. Однако данное объяснение звучит неправдоподобно. Успехи Корнилова на полях сражений были более чем скромными, его стремление (несмотря на телеграмму от 16 июля) использовать военную силу для пресечения беспорядков в тылу и на фронте — это документально засвидетельствованный факт. Скорее всего Керенского привлекла закрепившаяся за Корниловым репутация строгого и жесткого человека, а не его мнимая готовность примириться с революционными преобразованиями. По-видимому, Керенский пришел к выводу, что армия нуждается в сильной личности. В этом он был, в сущности, единого с Савинковым и Филоненко мнения. Для нового премьер-министра, изо всех сил работавшего над укреплением своих политических позиций, назначение Корнилова имело еще и то преимущество, что он был чрезвычайно популярен среди раздраженных либералов и рассерженных консерваторов, а также у представителей несоциалистической прессы Петрограда⁴⁰.

Следует также иметь в виду, что возможности выбора на пост нового верховного главнокомандующего были у Керенского довольно ограниченными. Необходимость смещения бездействовавшего Брусилова уже признавалась практически всеми. Вместе с тем, если судить по результатам совещания в Ставке, большинство военачальников русской армии было настроено так же реакционно и испытывало к Керенскому такую же неприязнь, как и Корнилов. Не исключено, что Керенский рассматривал кандидатуры двух генералов рангом пониже, не приглашенных в Ставку 16 июля. Речь идет о генерале Черемисове, сменившем Корнилова на посту главнокомандующего Юго-Западным фронтом, и о главнокомандующем Московским военным округом, генерале Верховском. Но именно потому, что они отвергали идею восстановления дисциплины в армии с помощью только репрессий и выражали готовность сотрудничать с комитетами и комиссарами и очистить корпус от ультрареакционных элементов, Черемисов и Верховский находились под подозрением у многих из тех людей, чьей поддержки Керенский добивался. Что же касается опасности самовольных действий со стороны Корнилова, то Савинков (поднявшийся уже до поста заместителя военного министра) и Филоненко (одновременно назначенный комиссаром при Генеральном штабе), безусловно, полагали, что, поскольку им удавалось сдерживать Корнилова в прошлом, они смогут делать это и в будущем. Весьма вероятно, что эту уверенность они внушили и Керенскому.

Однако Керенский тотчас же обнаружил, что контролировать Корнилова, окруженного в Могилеве правыми экстремистами, будет нелегко. На следующий день после назначения (19 июля) Корнилов в телеграмме, составленной Завойко в ультимативных выражениях и сразу же попавшей в печать, обусловил вступление в должность верховного главнокомандующего согласием Керенского выполнить ряд требований, не менее опасных, чем те, о которых говорил в Ставке Деникин. Корнилов утверждал, что как верховный главнокомандующий он должен иметь полную свободу действий, без всяких предписаний сверху,“и быть ответственным только «перед собственной совестью и всем народом». Он требовал абсолютной самостоятельности в вопросах оперативных распоряжений и при назначении высшего командного состава. В целях укрепления дисциплины в тылу и на фронте для солдат следовало учредить особые суды и ввести смертную казнь. Затем Корнилов потребовал от правительства принять все остальные рекомендации, изложенные им совещанию в Ставке⁴¹. Кроме того, 20 июля новый верховный главнокомандующий телеграфировал Керенскому, настаивая на отмене решения о назначении Черемисова главнокомандующим Юго-Западным фронтом⁴².

Есть данные, что после получения этих телеграмм Керенский было вознамерился пересмотреть свое решение о назначении Корнилова верховным главнокомандующим и вовсе отказаться от этой идеи⁴³. Однако теперь он находился в чрезвычайно сложном положении. О назначении Корнилова было уже объявлено, а благодаря стараниям Завойко «условия» генерала стали также известны широкой общественности. Кадеты, все остальные либеральные и консервативные группы, несоциалистическая пресса уже тесно сплотились в поддержку Корнилова. Их позицию отразила газета «Новое время», которая 20 июня писала: «Трудно, пожалуй, даже невозможно было найти более подходящего полководца и верховного начальника в дни смертельной опасности, переживаемой Россией... Временному правительству пришлось сделать выбор между митингом на фронте, развалом армии, разгромом юга России — и спасением государства. И оно нашло в себе мужество и решимость сделать этот выбор». Разрыв в такой момент с Корниловым, по всей вероятности, положил бы конец проходившим деликатным переговорам относительно сформирования нового коалиционного правительства с участием кадетов. Ввиду всего этого между Корниловым и Керенским спешно был выработан своего рода компромисс. Корнилов обещал подчиняться правительству и не настаивать на немедленном осуществлении других своих условий, а правительство в свою очередь обязывалось благожелательно рассмотреть требования генерала и без излишних проволочек принимать по ним решения. Керенский также согласился подобрать для Черемисова другую должность. И хотя данная уступка не казалась в тот момент важной, Керенскому в конечном счете пришлось дорого за нее заплатить⁴⁴.

Позже Корнилов дважды выезжал в Петроград, пытаясь убедить правительство в необходимости провести в жизнь его рекомендации. Первый визит имел место 3 августа. Корнилов привез официальные предложения (еще один пример литературного таланта Завойко), содержавшие большую часть требований относительно введения наказаний в воинских подразделениях на фронте и в тылу и восстановления дисциплинарной власти офицеров, о которых ранее говорили Деникин и Корнилов, а также многое из тех условий, которые Корнилов выдвинул 19 июля. Хотя в предложениях от 3 августа Корнилов уже не настаивал на неограниченных полномочиях для себя, он, однако, пересмотрел свои позиции, касавшиеся будущей роли комиссаров, и требовал теперь не расширения, а строгого ограничения их власти⁴⁵. Ему также рисовалась и более скромная, жестче контролируемая роль демократических комитетов, отличавшаяся от той, которую он предлагал в отчете 16 июля. И все же, как признавал впоследствии Керенский, он, Савинков и Филоненко были готовы в принципе поддержать подобные меры. Однако они нашли официальный документ Корнилова столь грубым по слогу и подстрекательским по содержанию, что все трое пришли к выводу — в таком виде его нельзя представить даже на закрытом заседании кабинета. Поэтому поручили Филоненко переложить документ на более дипломатический язык для представления его Корниловым правительству 10 августа⁴⁶. 3 августа, перед отъездом из столицы, на встрече с кабинетом Корнилов не касался своих предложений относительно реформ, а ограничился общими оценками сложившегося в армии положения.

Как только из петроградской прессы стало известно о содержании предложений Корнилова⁴⁷, то сразу же разгорелись ожесточенные и длительные публичные споры центристов и правых, твердых сторонников Корнилова и его программы, с умеренными и крайне левыми элементами, вновь образовавшими объединенную оппозицию (прежде всего по отношению к введению смертной казни в тылу и ограничению сферы деятельности демократических комитетов). Так, например, 4 августа «Рабочая газета» в полной неприязни редакционной статье на первой полосе обвинила кадетов (и косвенно Корнилова) в том, что они выступают за возврат к старорежимным порядкам, и заявила, что именно практиковавшаяся суровая дисциплина сделала царскую армию надежным инструментом самодержавия. Обращаясь к кадетам, автор редакционной статьи требовал: «Скажите уж прямо, кого вы собираетесь выставить в военные диктаторы, кого вы подготавливаете в Наполеоны?» Тревога, вызванная среди рабочих, солдат и матросов программой Корнилова, заставила вновь вспыхнуть подспудно тлевший протест против восстановления на фронте смертной казни. 7 августа рабочая секция Петроградского Совета приняла составленную в энергичных выражениях резолюцию, требовавшую отмены высшей меры наказания⁴⁸.

По-видимому, как раз в это время находившийся в Петрограде в ожидании назначения генерал Черемисов установил тесную связь с руководством умеренных социалистов. 4 августа «Известия» опубликовали отчеты о пресс-конференциях, проведенных накануне генералом Корниловым после его встречи с кабинетом, а также генералом Черемисовым. Отвечая на вопросы журналистов, Корнилов вновь подчеркнул важность немедленного одобрения правительством широкого круга дисциплинарных мер и резко выступил против будущей роли демократических комитетов. В противоположность этому основной смысл высказываний Черемисова сводился к тому, что одними репрессивными мерами, «даже массовыми расстрелами», дисциплины не восстановить, что сделать это будет невозможно до тех пор, пока солдат не поймет и не согласится с необходимостью, обязанностью и долгом продолжать войну. В деле повышения самосознания солдатских масс Черемисов придавал большое значение совместным усилиям офицеров и демократических комитетов. «Известия» специально подчеркнули различие между двумя заявлениями: «Сегодня, — писала газета, — мы даем две беседы: с верховным главнокомандующим генералом Корниловым и... генералом Черемисовым по одному и тому же вопросу... Но посмотрите, как они различны по содержанию. В то время как первый упорно настаивает на решительных и суровых мерах... пренебрегая существующими армейскими организациями, второй... весь центр тяжести борьбы с разрухой в армии переносит на совместную работу командного состава с войсковыми организациями... Симпатии же демократии не на стороне ген. Корнилова»⁴⁹.

Согласно циркулировавшим в столице на второй неделе августа не совсем беспочвенным слухам, Керенский заметил в своем окружении, что Корнилов не справится с должностью верховного главнокомандующего и что Черемисов был бы подходящей заменой. Когда разговоры о сомнениях Керенского дошли до Могилева, они, естественно, встревожили Корнилова и его свиту. Либеральные и консервативные группы усилили кампанию в пользу Корнилова. Несоциалистические газеты ежедневно печатали материалы, свидетельствующие о поддержке Корнилова такими организациями, как Союз офицеров, Союз казачьих войск, Союз георгиевских кавалеров.

8 — 10 августа Москва стала сценой широко разрекламированного совещания общественных деятелей, в котором участвовали несколько сотен специально приглашенных видных коммерсантов, промышленников, представителей сельского хозяйства, различных профессиональных групп, армии, либеральных и консервативных политических группировок. Своей главной задачей совещание ставило выработку взаимно приемлемых позиций по наиболее важным проблемам для представления более широкому Московскому государственному совещанию, которое должно было открыться 12 августа⁵⁰. Среди делегатов находились богатые промышленники (Рябушинский, Третьяков, Коновалов и Вышнеградский), большая группа кадетов во главе с Милюковым, множество высших военных чинов, включая генералов Алексеева, Брусилова, Каледина и Юденича. 9 августа эти сановные лица прервали обсуждение серьезных политических проблем, чтобы одобрить приветственную телеграмму с выражением доверия Корнилову. В этом документе, отправленном Корнилову и обнародованном в тот же день, утверждалось, что всякие покушения на подрыв авторитета Корнилова в армии и России являются «преступными», что «вся мыслящая Россия» смотрит на него с надеждой и верой. «Да поможет Вам Бог, — говорилось в заключение в телеграмме, — в Вашем великом подвиге на воссоздание могучей армии и спасение России»⁵¹.

Пока вокруг Корнилова бушевали общественные страсти, Филоненко усердно перерабатывал предложения Корнилова от 3 августа, чтобы 10 августа представить их на рассмотрение кабинету. Не довольствуясь лишь переложением документа на дипломатический язык, он вставил некоторые обширные рекомендации относительно жесткого контроля над железными дорогами и промышленными предприятиями. Так, например, он вписал дополнительный абзац о переводе всех железных дорог на военное положение. Невыполнение железнодорожниками распоряжений наказывалось так же, как к отказ солдата на фронте подчиниться приказу, т.е., как правило, смертной казнью. Для осуществления этих мер предлагалось на всех главных железнодорожных станциях учредить военно-революционные Оды. В другом добавленном Филоненко абзаце предлагалось объявить на военном положении все заводы, работавшие на оборону, а также угольные копи (практически в данную категорию можно было включить почти все предприятия). На них следовало временно запретить всякие стачки, локауты, политические собрания и фактически организации любого рода. Рабочим и служащим определялись обязательные минимальные нормы выработки, при невыполнении которых виновные немедленно увольнялись и отправлялись на фронт. «Указанные мероприятия, — писал Филоненко в конце переработанного проекта, — должны быть проведены в жизнь немедленно с железной решимостью и последовательностью»⁵².

Савинков, полностью согласный с рекомендациями Филоненко, уговаривал Керенского поддержать их на заседании кабинета и даже подал прошение об отставке, когда премьер-министр стал возражать. Сперва Керенский отклонил прошение Савинкова, затем принял его, но в конце концов, отчасти вследствие давления со стороны Корнилова, уговорил Савинкова вернуться на прежний пост⁵³. Керенский сам признавал, что он с радостью первым бы принялся за осуществление мер, разработанных Филоненко, чтобы остановить сползание промышленности и транспорта к полному хаосу. Необходимость столь радикальных мер уже широко обсуждалась в либеральных и консервативных кругах и даже среди членов кабинета. Однако ввиду той бури, которую вызвала со стороны левых более умеренная программа Корнилова от 3 августа, Керенский испытывал понятную тревогу по поводу возможного воздействия поправок Филоненко на лидеров Совета, не говоря уж о рабочих и солдатах. По-видимому, он полагал, что подобные меры приведут к решительному разрыву с Советом, к кровопролитным столкновениям с возглавляемыми большевиками массами (исход которых трудно было предвидеть), а в лучшем случае к созданию авторитарного правительства, полностью подчиненного военным. В отличие от многих бывших умеренных Керенский в какой-то момент остановился у рубежа столь радикального курса.

Предупрежденный членами своей свиты в Могилеве относительно замышляемого в Петрограде против него заговора, Корнилов попытался отказаться от поездки 10 августа в столицу. Это вполне устраивало Керенского, который, хотя и был не прочь использовать Корнилова для проведения репрессий на фронте, по понятным причинам опасался популярности генерала среди правых и его влияния на государственную политику. Савинков и Филоненко, напротив, были полны решимости употребить влияние Корнилова, чтобы вынудить Керенского принять переработанную программу. Поэтому они убедили верховного главнокомандующего не отменять поездку Корнилов, однако, был настороже и взял с собой в Петроград личную охрану из туркменских солдат, вооруженных пулеметами. Вскоре после того, как поезд Корнилова отправился из Могилева в столицу, в Ставку пришла телеграмма от Керенского, в которой верховному главнокомандующему сообщалось, что правительство его не вызывало, не настаивает на его приезде и ввиду сложившейся стратегической ситуации не может нести ответственность за пребывание его вдали от фронта⁵⁴.

Приехавшего в Петроград Корнилова у поезда встретили Филоненко и Савинков, которые привезли переработанный доклад. Торопливо одобрив документ, генерал отправился в Зимний дворец. На следующий день петроградские газеты опубликовали подробное описание его красочного кортежа. По пути следования соблюдались строгие меры безопасности. Медленно ехавший автомобиль Корнилова охраняли скакавшие рядом с суровыми лицами солдаты-туркмены, одетые в алые халаты, с кривыми саблями на поясах. Впереди и позади двигались открытые автомобили, полные туркмен, вооруженных пулеметами. Когда процессия приблизилась к Зимнему дворцу, Керенский с изумлением, не веря своим глазам, увидел из окна верхнего этажа, как туркмены соскочили с автомашин и устремились к входу. Установив в главном вестибюле пулемет, они встали рядом, готовые, если понадобится, силой вызволить своего командира⁵⁵.

Такой была эта необычайная прелюдия к короткой, предсказуемо холодной встрече Керенского и Корнилова, которая лишь углубила их разногласия и осложнила отношения. Вначале Корнилов официально передал свою переработанную и расширенную программу, с которой Керенский, как мы знаем, был уже знаком. Реакция премьер-министра была уклончивой, хотя он, возможно, и дал понять, что предложения в принципе приемлемы, как это и было на самом деле⁵⁶. Корнилов, рискнувший приехать в Петроград, будучи уверенным в том, что дело на терпело отлагательства, не собирался отступать от своих намерений. Он потребовал, чтобы кабинет в тот же вечер обсудил его предложения. Керенский отказался собрать весь кабинет, а вместо этого организовал неофициальное совещание с участием только двух своих ближайших сторонников в правительстве: Некрасова и Терещенко. Не пригласили четырех министров-кадетов, приготовившихся к решительной борьбе в защиту программы Корнилова, и семерых министров из числа умеренных социалистов, неизменно выступавших против нее. В результате обмена мнениями вечером 10 августа Керенский, Терещенко и Некрасов выразили готовность поддержать перед полным составом кабинета предложения Корнилова, касавшиеся восстановления армии (по сути, те рекомендации, которые он привозил в Петроград 3 августа), и твердо настаивали на том, чтобы отложить рассмотрение новых, добавленных Филоненко, положений об установлении контроля над железными дорогами и промышленными предприятиями⁵⁷.

Нетрудно представить разочарование Корнилова, когда он поздно ночью 10 августа выехал из Петрограда в Могилев. Встречи с премьер-министром 3 и 10 августа лишь усилили его презрение лично к Керенскому. Но что еще хуже, один инцидент, имевший место во время совещания с правительственным кабинетом 3 августа, породил в Корнилове опасения, что политика в Петрограде деградировала до такой степени, что немецкие агенты проникли в самые верхи правительства. Когда Корнилов докладывал о состоянии армии, Керенский тихо попросил воздержаться от слишком подробного описания действительного положения вещей. Как Савинков объяснил генералу после совещания, хотя доказательства, что кто-то из министров передает информацию врагу, и отсутствовали, некоторые члены правительства были тесно связаны с членами Центрального Исполнительного Комитета, среди которых имелись лица, подозреваемые в связях с немцами⁵⁸. По-видимому, этот инцидент глубоко потряс Корнилова, что, безусловно, укрепило его недоверие к правительству Керенского. Но именно две неудачные попытки представить кабинету предложения о срочных мерах более всего усилили зародившиеся у Корнилова еще в бытность главнокомандующим Петроградским военным округом и постоянно раздуваемые окружавшими его в Ставке правыми элементами подозрения, что Временное правительство слишком слабо и разобщено, чтобы действовать решительно, и что для установления в стране в случае необходимости авторитарного порядка потребуется военное вмешательство⁵⁹.

Спустя три дня после первого приезда в столицу Корнилов 6 августа выдвинул требование о передаче под его командование Петроградского военного округа, до того находившегося в подчинении военного министра. Если такая перемена, обоснованная вероятностью скорого превращения Петроградского района в зону военных действий, была бы осуществлена, то это значительно упрочило бы позиции Корнилова в случае военного столкновения с правительством или левыми силами. Одновременно он распорядился о передислокации значительных воинских контингентов, явно предназначенных для использования в Петрограде⁶⁰. К радости правых экстремистов, которые давно готовились к перевороту, интенсивность подобных приготовлений возросла после вторичного посещения Корниловым Петрограда. В беседе 11 августа со своим начальником штаба генералом Лyкомским Корнилов пояснил, что эти акции необходимы ввиду ожидаемого восстания большевиков и что пришла «пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался». Обсуждая с Лукомским назначение ультраконсервативного генерала Крымова командиром воинских частей, концентрировавшихся вокруг Петрограда, Корнилов выразил удовлетворение тем, что, если понадобится, Крымов не станет задумываться, чтобы «перевешать весь состав рабочих и солдатских депутатов»⁶¹.

Конечно же, все это нисколько не означало, что Корнилов окончательно настроился на прямые военные акции против правительства. Учитывая отрицательное отношение петроградского населения к предусмотренным программой Корнилова мерам и возможную реакцию в случае их осуществления, проведенная Корниловым в первой половине августа передислокация воинских частей представлялась целесообразной независимо от того, будет ли армия в конечном счете действовать сама по себе или же совместно с Керенским. По-видимому, Корнилов, не в пример многим своим сторонникам, все еще не терял надежды на то, что правительство критически оценит ситуацию и без борьбы покорится его власти⁶². Как вспоминал Лукомский, Корнилов 11 августа заметил: «Против Временного правительства я не собираюсь выступать. Я надеюсь, что мне в последнюю минуту удастся с ним договориться»⁶³. Ясно, однако, и то, что теперь Корнилов был готов в случае необходимости выступить самостоятельно.

Примечания:

¹ 11 августа в районе Малая Охта вышедший из-под контроля пожар полностью уничтожил 4 фабрики и большое количество снарядов. Спустя три дня огонь уничтожил пороховой завод и склад боеприпасов в Казани, взрывы продолжались в течение трех дней. Кроме того, 16 августа еще один сильнейший пожар сравнял с землей фабрику Вестингауза в Петрограде.

² Нехватка хлеба, мяса, рыбы, овощей, молочных продуктов и других необходимых продовольственных товаров резко возросла к концу лета и в начале осени. Сильнее всего это затронуло граждан с низкими доходами, которые не имели возможности покупать не только на процветающих повсюду черных рынках, но и в обыкновенных продовольственных магазинах, где цены на товары быстро поднимались. Одновременно обозначился кризис в обеспечении живых домов и промышленных предприятий топливом. В начале августа правительственные службы предупредили, что к середине зимы половина петроградских предприя­тий будет вынуждена остановить производство из-за отсутствия топлива. Фрайман А.Л. (отв. ред.) Октябрьское вооруженное восстание. Л., 1967, т. 2, с. 5—16, 69—86).

³ White J.D. The Kornilov Affair: A Study in Counterrevolution.—"Soviet Studies", 1968, vol. XX, pp. 188—189.

⁴ Rosenberg W.G. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 196—200.

⁵ Там же.

⁶ Состоявшие в основном из консервативно настроенных офицеров Союз офицеров армии и флота, Военная лига и Союз георгиевских кавалеров были созданы вскоре после Февральской революции для того, чтобы помочь приостановить процесс ухудшения положения офицеров и развал воинской дисциплины в вооруженных силах, а также содействовать «войне до победы». Кроме основной штаб-квартиры в Могилеве, главный комитет Союза офицеров имел своих представителей на различных фронтах. Членами Союза георгиевских кавалеров могли стать лишь награжденные за храбрость в сражении крестом св. Георгия. Подобно другим влиятельным ультрапатриотическим группам, Союз офицеров, Военная лига и Союз георгиевских кавалеров враждебно относились к Советам и были настроены резко антибольшевистски.

⁷ White J.D. The Kornilov Affair..., p. 187.

⁸ Лаверычев В.Я. Русские монополисты и заговор Корнилова.—«Вопросы истории», 1964, № 4, с. 36.

⁹ Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром. JI., 1965, с. 34—37.

¹⁰ Мартынов Е.И. Корнилов. Попытка военного переворота. JI., 1927, с. 11— 17.

¹¹ Там же, с. 16—18.

¹² Там же, с. 20.

¹³ Революционное движение в России после свержения самодержавия. Отв. ред. Чугаев Д.А. АН СССР. Институт истории. М., 1957, с. 409—410.

¹⁴ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 18.

¹⁵ Милюков П.Н. Россия на переломе. Париж, 1927, т. 2, с. 57.

¹⁶ Церетели И.Г. Воспоминания о февральской революции. Париж. 1963, кн. I, с. 91—92.

¹⁷ Эта группа имела собственный еженедельный журнал «Свобода в борьбе».

¹⁸ Лаверычев В.Я. Русские монополисты и заговор Корнилова.—«Вопросы истории», 1964, № 4, с. 34—35. White J.D. The Kornilov affair: A study in Counterrevolution:—’’Soviet Studies’, 1968, vol. XX, pp. 187—188. По-видимому, Завойко действовал в интересах собственной организации, центром притяжения которой был журнал «Свобода в борьбе», а не от имени Общества экономического возрождения России, как утверждали Лаверычев и Уайт.

¹⁹ в.С. Завойко был сыном адмирала, отличившегося в Крымской войне. В начале нового, XX века, Завойко, еще не достигший тридцати лет, сумел сколотить крупное состояние в результате весьма сомнительных операций с недвижимым имуществом в Польше, где являлся уездным предводителем дворянства (Мартынов Е.Н. Указ. соч., с. 20—21). После революции 1905 года он занялся активной предпринимательской деятельностью в нефтяной промышленности и крупном промышленном финансировании, а также пробовал силы в публицистике. В период первой мировой войны стал соиздателем крайне правой газеты «Русская Воля», а в апреле 1917 года перед отъездом на фронт — редактором и издателем журнала «Свобода в борьбе».

²⁰ Милюков П.Н. История второй русской революции. София, 1921 — 1924, т. I, вып. 2, с. 60.

²¹ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 20.

²² Wоуtinsку W.S. Stormy Passage. N.Y., 1961, p. 333.

²³ См. выше, с. 49.

²⁴ «Рабочая газета», 29 июля; Бухбиндер Н. На фронте в предоктябрьские дни.—«Красная летопись», 1923, N° 6, с. 32—34.

²⁵ Там же, с. 34.

²⁶ Rosenberg W.G. Liberals in the Russian Revolution..., p. 207.

²⁷ Mартынов Е.И. Указ. соч., с. 25.

²⁸ Там же, с. 29.

²⁹ Генерал Николай Рузский в период Февральской революции командовал Северным фронтом и оставался на этом посту до апреля. Генерал Михаил Алексеев занимал пост верховного главнокомандующего русской армией с начала марта до 21 мая 1917 года. Во время совещания в Ставке оба генерала все еще ожидали назначения.

³⁰ Текст протоколов совещания в Ставке 16 июля полностью приведен в: Бухбиндер Н. На фронте в предоктябрьские дни.—«Красная летопись», № 6, с. 39. Переведенные на английский язык выдержки см. в: Вгоwdег R.P.,Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917. Stanford, 1961, vol. 2, pp. 989—1010.

³¹ Бухбиндер H. Указ. соч., с. 21—27. Декларация прав солдат пердставляла собой заявление о демократических правах, впервые опубликованное Петроградским Советом 15 марта и обнародованное в переработанном виде военным министром Керенским 11 мая.

³² Lechovich D.V. White against Red: The Life of General Anton Denikin. N.Y., 1974, p. 104.

³³ Алексеев М. Из дневника генерала Алексеева.—«Русский исторический архив», Прага, 1929, т. I, с. 41.

³⁴ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 31.

³⁵ Деникин А.И. Очерки русской смуты. Париж, 1921, т. 1, вып. 2, с. 188.

³⁶ Бухбиндер Н. Указ. соч., с. 31; см. также: Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 39.

³⁷ Мятеж Корнилова. Из белых мемуаров. JL, 1928, с. 202; см. также: Савинков Б. Генерал Корнилов. Из воспоминаний — «Былое», 1925, № 3(31), с. 188—190.

³⁸ Kerensky A.F. The Catastrophe. N.Y., 1927, p. 114.

³⁹ Kerenskу A.F. Prelude to Bolshevism: The Kornilov Rising. N.Y., 1919, p. XIII, 13—14.

⁴⁰ Поэтому вопросу см.: White J.D. The Kornilov Affair..., pp. 196—197.

⁴¹ Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 41.

⁴² Советские историки не без основания полагали, что это случилось не потому, что были какие-то сомнения относительно способностей Черемисова в качестве военного руководителя, а скорее из-за его репутации «левого» и из-за опасений политического соперничества. См. например.: Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 39.

⁴³ Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. (корниловщина). М., с. 48.

⁴⁴ Командующим Юго-Западным фронтом назначили генерала Деникина.

⁴⁵ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 45; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 53.

⁴⁶ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 45.

⁴⁷ См., например: «Известия», 5 августа.

⁴⁸ «Новая жизнь», 8 августа; см. также с. 00 00.

⁴⁹ «Известия», 4 августа; см. также: «Новая жизнь», 4 августа.

⁵⁰ См. ниже, с. 110—115.

⁵¹ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 360; Об оценке поведения кадетов на совещании CM.:Rosenberg W.G. Liberals in the Russian Revolution , pp 210—218

⁵² Полный текст переработанных предложений см. в:—«Красная летопись», 1924, № 1 (10),с. 207—217 («К истории корниловщины»); см. также: Иванов Н.Я. Указ. соч., с. 57—⁵⁸ Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 36-37.

⁵³ Это произошло между 10 и 17 августа.

⁵⁴ Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. с. 61.

⁵⁵ Керенский Л.Ф. Дело Корнилова. М., 1918, с. 52—53.

⁵⁶ White J.D. The Kornilov Affair..., p. 200.

⁵⁷ Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 59—60. По настоянию кадетов, кабинет 11 августа рассмотрел военные аспекты программы и, в принципе, одобрил их, но потребовал дальнейших обсуждений

⁵⁸ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 48.

⁵⁹ Октябрьское вооруженное восстание. JI., 1967, т. 2, с. 133.

⁶⁰ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 48.

⁶¹ Лукомский А.С. Воспоминания. Берлин, 1922, т. I, с. 227.

⁶² Поданному вопросу см.; White J.D. The Kornilov Affair..., pp. 197—199.

⁶³ Лукомский A.C. Указ. соч., с. 227.

 

 

 

7

Корнилов против Керенского

Растущая неприязнь между Керенским и Корниловым, усиливавшаяся поляризация российского общества и слабость Керенского в сложившейся ситуации особенно отчетливо проступили во время Московского государственного совещания, проходившего с 12 до 14 августа. Первоначально задуманное Керенским в конце июля для того, чтобы ознакомить видных общественных деятелей России с серьезными проблемами страны и заручиться их поддержкой программы вновь сформированного правительства второй коалиции, это совещание фактически не располагало законодательными функциями. Среди почти 2,5 тыс. участников, представлявших «цвет русского общества»¹, были члены кабинета Керенского, крупные военачальники, депутаты Государственной думы всех четырех созывов, члены Исполнительного Комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов, ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, делегаты Всероссийского крестьянского союза. Присутствовали также представители профсоюзов, городских самоуправлений, высших учебных заведений, кооперативов, губернских земств, различных съездов и комитетов, связанных с торговлей, промышленностью и вооруженными силами².

В политическом плане делегаты делились на либералов и консерваторов, в общем и целом твердо поддерживавших Корнилова и крутые меры по восстановлению порядка, и на умеренных социалистов, которые, признавая необходимость сильного правительства, тем не менее продолжали настаивать на смягчении репрессий в сочетании с хотя бы умеренными шагами в направлении реформ. Первая группа обладала незначительным большинством. Как заметил один из наблюдателей, «создается впечатление, что представители так называемого “буржуазного” мира подавляют демократические элементы. Визитки, сюртуки и крахмальные сорочки доминируют над косоворотками»³.

Практически не было делегатов крайне левого крыла. В соответствии с планами большевистского ЦК представители партии в Центральном Исполнительном Комитете должны были ехать в Москву вместе со своими коллегами. Здесь делегатам большевиков при первой возможности следовало выступить с осуждением

совещания и затем демонстративно его покинуть⁴. Однако, когда об этих планах стало известно, руководство Совета потребовало, чтобы все члены делегации Совета заранее обязались не выступать на совещании без специального на то разрешения. Другими словами, большевики, выезжавшие на совещание в составе делегации Совета, были поставлены перед выбором — принять точку зрения большинства или быть исключенными из исполкома⁵. Учитывая данные обстоятельства, большевистская партия предпочла вовсе не участвовать в совещании.

Московское государственное совещание проходило в напряженной обстановке. Перед 12 августа в течение нескольких дней Москву наводняли слухи о том, что к городу стягиваются верные Корнилову войска, что Корнилов со своими сторонниками готовится выступить против правительства. Прибывшие на совещание в Москву делегаты увидели стены домов, облепленные плакатами, приветствовавшими Корнилова. Повсюду распространялась рекламная брошюра, прославлявшая «первого народного главнокомандующего»⁶. Появление самого Корнилова на совещании не ожидалось ранее 14 августа. И все же страх перед правым переворотом был так велик, что, когда 12 августа совещание открылось, Московский Совет сформировал Временный революционный комитет для обеспечения безопасности правительства и Совета. О серьезности, с которой в то время отнеслись к возможности выступления правых, говорит тот факт, что наряду с двумя меньшевиками и двумя эсерами во Временном революционном комитете активно работали и два большевика — Виктор Ногин и Николай Муралов⁷.

В преддверии совещания Московское областное бюро большевиков крайне левой ориентации взяло на себя инициативу в деле организации несанкционированной забастовки, которую наметили на 12 августа, день открытия совещания. Ее одобрили руководители профсоюза, более консервативные большевики из Московского комитета и представители районных Советов Москвы⁸. Однако участники общего собрания рабочих и солдатских Советов Москвы 312 голосами (против 284) отвергли подобную акцию⁹. Тем не менее в установленный день рабочие большинства московских предприятий не вышли на работу, многие собрались на митинги протеста. Закрылись рестораны и кофейни, перестали ходить трамваи, почти не было извозчиков¹⁰. Даже работники буфета в Большом театре, где проходило совещание, объявили забастовку, вынудив делегатов совещания самим заботиться о своем питании. В этот вечер вся Москва погрузилась в темноту, поскольку бастовали работники газовых предприятий¹⁰.

Масштабы забастовки свидетельствовали о силе рабочего класса, его настроениях и вновь возросшем влиянии большевиков. Комментатор «Известий», газеты Московского Совета, чья редакционная статья отражала точку зрения большинства социалистов, скрепя сердце признал, что «пора наконец понять, что большевики — это не “безответственные группы", а один из отрядов организованной революционной демократии, за которым стоят широкие массы, быть может, не всегда дисциплинированные, но зато беззаветно преданные делу революции»¹².

Если судить по дискуссиям на совещании, то большинство делегатов этого не поняли. На одном из первых заседаний, когда Милюков заметил, что выдвинутые Корниловым требования не должны вызывать подозрений, и высказал серьезную тревогу по поводу того, что правительство не обеспечивает восстановления порядка и не дает гарантии безопасности личности и собственности¹³, Большой театр взорвался криками «правильно!», возгласами «браво!» и продолжительными аплодисментами. Такой же энтузиазм охватил правую половину зала, когда казачий атаман генерал Алексей Каледин заявил, что «сохранение родины требует прежде всего доведения войны до победного конца» и что «этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и, следовательно, всю деятельность Временного правительства». Каледин изложил ряд основных принципов, которыми Временному правительству следовало руководствоваться и которые, по существу, повторяли программу Корнилова. Под возгласы «правильно!» справа и выкрики «долой!» слева Каледин заявил, что «расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел»¹⁴.

Когда на трибуну поднялся Василий Маклаков, блестящий оратор и один из основателей партии кадетов, и призвал правительство «опираться и верить тем, кто где-то там, на фронте», а также «найти в себе мужество дерзать и вести страну за собой, ибо грозный суд приближается», делегаты правых вновь поднялись со своих мест и громкими возгласами приветствовали оратора¹⁵. Однако, когда Чхеидзе изложил платформу Центрального Исполнительного Комитета¹⁶, которая во многом отвечала требованиям либералов и консерваторов, заострив внимание на вопросах правопорядка и всеобщих жертв в интересах национальной обороны и сделав лишь минимальные уступки требованиям масс, эти же делегаты остались сидеть насупившись в своих креслах¹⁷.

Пытаясь балансировать между левыми и правыми, Керенский во вступительной речи воздержался от изложения конкретной программы действий и, как всегда, искал спасения в энергичной риторике. Обратившись к левым, он гремел: «Пусть знает каждый и пусть знают все, кто у же раз пытался поднять вооруженную руку на власть народную, пусть знают все, что эти попытки будут прекращены железом и кровью». Затем, повернувшись к правым, он продолжал с не меньшей силой (явно намекая на Корнилова и его сообщников): «И пусть еще более остерегаются те последователи неудачной попытки, которые думают, что настало время, опираясь на штыки, ниспровергнуть революционную власть... И какие бы и кто бы мне ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе ее»¹⁸. Бурное, временами неконтролируемое и чересчур театральное выступление Керенского длилось почти два часа. Впоследствии Милюков следующим образом описывал этот эпизод: «Выражением глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело целыми периодами повышался до крика и падал до трагического шепота... этот человек как будто хотел кого- то устрашить и произвести впечатление силы и власти... В действительности он возбуждал только жалость»¹⁹.

Корнилов приехал в Москву поездом в полдень, 13 августа. На Александровском (ныне Белорусском) вокзале его сторонники организовали тщательно спланированную радушную встречу, которая резко отличалась от холодного приема, оказанного в Москве двумя днями ранее министрам правительства²⁰. К моменту прибытия Корнилова на платформе выстроились почетный караул, оркестр Александровского военного училища и команда женщин-юнкеров этого училища. Здесь же для приветствия «первого народного главнокомандующего» собралась толпа «дам в ярких цветных платьях», десятки увешанных медалями офицеров, участвующие в Государственном совещании консервативные и либеральные лидеры, делегация городских властей, полная энтузиазма официальная депутация от всех патриотических организаций, поддерживающих Корнилова. Московский женский батальон смерти стоял в положении «смирно» на виадуке, с которого просматривался весь вокзал, а на площади около вокзала развернулась в конном строю казачья сотня.

Как только поезд остановился, на платформу с обнаженными саблями соскочили и выстроились в две шеренги одетые в красные халаты туркмены из личной охраны Корнилова. Под звуки оркестра, громкие аплодисменты и возгласы толпы на ступеньках своего вагона появился в полной парадной форме Корнилов. Приветственно махая рукой и улыбаясь, он ступил на платформу и прошел сквозь шеренги туркмен к ожидавшим его высокопоставленным лицам. По мере продвижения дамы осыпали его цветами, которые незадолго до того раздавали несколько молодых офицеров.

В краткой речи правый кадет Федор Родичев выразил настроение момента. «Вы теперь символ нашего единства, — заявил он. — На вере в вас мы сходимся все, вся Москва. Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас»²¹. Разумеется, по крайней мере некоторые из слушавших Родичева должны были заметить, что среди встречавших не было простых граждан и рядовых солдат, однако, что вовсе не удивительно, это обстоятельство ускользнуло от внимания генерала.

Вскоре после прибытия Корнилов, восседая в открытом автомобиле во главе длинного автомобильного кортежа, совершил паломничество к Иверской, где обычно молились цари, когда приезжали в Москву. Поклонившись «чудотворной» иконе Иверской богоматери, Корнилов вернулся в свой вагон-салон. Здесь весь оставшийся вечер и следующий день он принимал поток посетителей, в том числе группу влиятельных кадетов, возглавляемых Милюковым, финансистов А.И.Путилова и А.И. Вышнеградского, печально известного Пуришкевича, генералов Верховского, Каледина и Алексеева. Верховский, который, будучи главнокомандующим войсками Московского военного округа, нес формальную ответственность за обеспечение безопасности Московского совещания, встретился с Корниловым для того, чтобы отговорить его от участия в каком бы то ни было заговоре против правительства. Верховского настолько поразило, что сторонники Корнилова не понимали сложившейся ситуации, что после встречи он был вынужден заявить: «На меня эти люди производят впечатление людей, упавших с луны»²². Посетившие Корнилова кадеты, терзаемые мучительными сомнениями относительно успеха дворцового переворота, возможно, также призывали генерала к сдержанности. Например, Милюков впоследствии утверждал, что он предостерегал Корнилова от столкновения с Керенским, по его мнению несвоевременного, поскольку у премьер-министра все еще были сторонники в провинции²³. С другой стороны, в Москве к Корнилову приходило множество гражданских и военных лиц, чтобы заверить в своей безусловной поддержке. Наиболее выразительно это сделали Путилов и Вышнеградский из Общества экономического возрождения России, которые согласились передать верховному главнокомандующему значительную сумму денег, чтобы помочь финансировать создание авторитарного, абсолютно свободного от социалистов государственного порядка²⁴.

Вместе с тем возрастала и тревога Керенского в связи с предстоящим 14 августа выступлением Корнилова на Московском совещании. Не попытается ли генерал использовать собрание для оказания давления на правительство, чтобы заставить принять его условия, или, что еще хуже, не попробует ли он запугать совещание, вынудив его поддержать собственные честолюбивые планы? Желая убедить Корнилова воздержаться от каких бы то ни было акций и ограничиться сообщением о военных операциях и положении на фронтах, Керенский вечером 13 августа послал к Корнилову министра транспорта Петра Юренева. Не удовлетворенный ответом Корнилова Юренсву, Керенский поздно вечером сам увещевал генерала по теле4юну и повторил свою просьбу на другое утро в Большом театре, непосредственно перед выходом Корнилова на трибуну. Ответ генерала прозвучал довольно неопределенно: «Я буду говорить по-своему».

К огромному облегчению Керенского, выступление Корнилова было довольно сдержанным. И все же для Керенского это была ненужная победа. Что касается Корнилова, то предупреждения Керенского послужили дополнительным доказательством (если требовались еще какие-то доказательства) слабости позиции премьер-министра²⁵. Более того, после Корнилова под одобрительные крики правых на трибуну один за другим поднимались ораторы, которые ни в коей мере не скрывали сильной антипатии к вызванным революцией переменам и глубокой неприязни к Временному правительству.

Московское совещание закрылось ночью 15 августа. Как средство объединения различных элементов российского общества оно потерпело полное фиаско. Керенский вышел из этого испытания с еще большим осознанием собственной изоляции. «Мне трудно, — пожаловался он однажды, — потому что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других... Я хочу идти посередине, а мне не помогают»²⁶. Он покинул Москву, явно переоценив ту поддержку, которой пользовалась программа правых. Окончание Московского совещания совпало с волной пожаров на промышленных предприятиях, прокатившейся через несколько дней после внезапного падения Риги²⁷. Наряду с давлением сторонников Корнилова эти события побудили Керенского задуматься о более жестком гражданском и военном руководстве. Керенский, по-видимому, в конце концов пришел к выводу, что откладывать введение некоторых серьезных ограничений политических свобод и предложенных Корниловым 10 августа радикальных мер подавления больше не следует, даже если подобная акция приведет к окончательному разрыву с Советом и народными массами. И вот 17 августа он, вероятно, с тяжелым сердцем дал Савинкову указание подготовить проекты конкретных указов для представления кабинету²⁸.

И хотя теперь в политическом плане Керенский заметно сблизился с Корниловым, расхождения между ними продолжали носить глубокий характер, что во многом объясняет их последующие позиции: и Керенский, и Корнилов видели только себя (но не другого) в качестве сильной личности в новом авторитарном правительстве. Керенский был полон решимости использовать Корнилова в собственных интересах, аналогичные намерения были и у Корнилова, но уже в отношении Керенского. Между тем приготовления правых группировок в тылу и на фронте к перевороту, получившие дополнительный импульс на Московском совещании, достигли кульминационного момента. Все было готово к последней, решительной схватке.

После Московского совещания Корнилов продолжал снимать с фронта и концентрировать вокруг Петрограда значительное количество войсковых частей. Основными соединениями, нацеленными на столицу, были: 1-я Донская казачья дивизия и Уссурийская конная дивизия, входившие в 3-й конный корпус Крымова²⁹. Верховное командование считало данные части самыми дисциплинированными и политически благонадежными. В первой половине августа эти дивизии стали выдвигаться из резерва Румынского фронта в район Невель — Новосокольники — Великие Луки, примерно в 480 км от Петрограда по железной дороге. В двадцатых числах августа 1-ю Донскую казачью дивизию передислоцировали в окрестности Пскова, сократив тем самым наполовину расстояние до столицы. Одновременно 3-му корпусу передали еще одну первоклассно вышколенную Дикую дивизию, названную так потому, что в ней главным образом служили представители народностей Северного Кавказа, о свирепости и жестокости которых в бою ходили легенды. Дивизию перебросили по железной дороге на станцию Дно, к востоку от Пскова³⁰. Для усмирения столицы предусматривалось, в случае необходимости, задействовать другие, расположенные в Прибалтике казачьи и ударные части. 25 августа в Ставку вызвали командующего расквартированным в Финляндии 1-м конным корпусом генерала А.М.Долгорукова, поскольку планировалось подчиненную ему 5-ю Казачью дивизию направить к Петрограду с севера в тот момент, когда соединения 3-го корпуса начнут двигаться к столице с юга. Среди других исходящих из Ставки в то время приказов о передислокации воинских частей была директива Ревельскому ударному «батальону смерти» выступить в Царское Село³¹.

Насколько можно судить на основании разрозненных, порой противоречивых сообщений, главный комитет Союза офицеров, военный отдел Республиканского центра и Военная лига подготовили детальный план правого путча, который должен был произойти при приближении к Петрограду фронтовых воинских частей³². Этот план, как видно, увязывался с серией массовых митингов, посвященных шестимесячному юбилею Февральской революции, которые руководство Совета намечало провести 27 августа с целью сбора денежных пожертвований. Заговорщики, вероятно, предполагали, что за массовыми митингами последуют беспорядки, которые можно будет использовать в качестве предлога для введения военного положения, разгрома большевистских организаций, разгона Совета и установления военной диктатуры. Чтобы нужные беспорядки непременно произошли в подходящий момент, условились, что правая пресса начнет нагнетать в столице политическую напряженность, а маскирующиеся под большевиков агитаторы в это время пойдут по заводам и фабрикам и будут поднимать рабочих. Заговорщики также договорились, что в крайнем случае они сами инсценируют левый мятеж, а двигающиеся на столицу войска призовут на помощь для восстановления спокойствия и утверждения нового, более строгого государственного порядка³³.

С приближением условной даты главный комитет Союза офицеров под разными предлогами стянул в Петроград необычно большое число прокорниловских офицеров. 22 августа начальник Генерального штаба дал указание дивизионным штабам пехотных, кавалерийских и казачьих дивизий всех фронтов направить по три офицера в Могилев якобы для обучения обращению с новейшими английскими бомбометами и минометами. На самом деле все эти офицеры по прибытии в Ставку получали инструктаж и почти сразу же отсылались в Петроград³⁴.

В какой мере правительство было осведомлено об этой деятельности — не совсем ясно. В начале августа Керенский получил от ЦК эсеров тревожное сообщение, касавшееся деятельности Союза офицеров³⁵. После Московского государственного совещания страх премьер-министра перед заговорами, будто бы замышлявшимися против него в Ставке, стал навязчивой идеей. По его настоянию правительство приняло решение: запретить Союзу офицеров использовать денежные средства штаба для финансирования своей деятельности, удалить из Могилева главный комитет Союза и арестовать наиболее активных его членов³⁶. Трудно также определить степень личного участия Корнилова, масштабы взятых им на себя обязательств в связи с реализацией планов его сторонников из числа экстремистов. Являлись ли очевидные приготовления к прямому вмешательству в государственную политику и безусловное содействие правым в столице следствием искренней веры Корнилова (подогреваемой окружившими его заговорщиками) в то, что большевики вознамерились поднять народное восстание, с которым правительству не справиться? На этот счет нет убедительных доказательств. Есть свидетельства, что даже в тот момент Корнилова все еще не оставляла мысль, что Керенский в конце концов осознает необходимость более решительного правительства и примет участие в его формировании.

Надежда Корнилова, что Керенский, возможно, согласится на сотрудничество, получила достаточное подтверждение в беседах, которые состоялись в Могилеве днем и вечером 23 августа и на следующее утро между Корниловым и заместителем военного министра Савинковым, представлявшим премьер-министра³⁷. В ходе этих бесед они затронули ряд щекотливых вопросов, вызывавших разногласия между Корниловым и Керенским. В основном речь шла о том, как поступить с теми положениями программы Корнилова, которые касались тыла и которые Керенский отверг 10 августа. К моменту переговоров были составлены законопроекты о контроле в тылу, подготовить которые Керенский поручил Савинкову 17 августа. В общем, они включали многие требования Корнилова. Как видно, Корнилов отозвался о законопроектах с одобрением, а Савинков выразил уверенность, что они будут представлены кабинету «в ближайшие дни». Обе стороны тревожил один важный вопрос: как правительству следует реагировать на бурю массовых протестов, которую неизбежно вызовет публикация новых законов. Савинков заявил, несомненно выдавая желаемое за действительное, что большевики и, возможно, Совет взбунтуются и что правительство беспощадно расправится с подобными протестами. Для укрепления позиции правительства при проведении нового жесткого курса Савинков предложил подтянуть к столице и передать в распоряжение военного министерства 3-й корпус. Вместе с тем он настаивал на том, чтобы «по политическим причинам» перед переброской отстранили от командования корпусом реакционного генерала Крымова и заменили Дикую дивизию регулярной кавалерийской частью³⁸.

В тот момент Корнилов согласился на эти условия, хотя в последующем просто игнорировал их. По существу, правительство санкционировало передислокацию воинских частей, о которой верховный главнокомандующий уже распорядился самолично несколькими неделями ранее. Было решено, что Корнилов информирует Савинкова по телеграфу за два дня до прибытия 3-го корпуса на место. После этого правительство введет в Петрограде военное положение и затем опубликует новые законы³⁹. Савинков и Корнилов достигли согласия в рабочем порядке во время первой беседы, состоявшейся в полдень 23 августа, хотя на первый взгляд разговор сначала не обещал ничего хорошего. Корнилов жаловался на социалистов из Совета в правительстве и сильно бранил самого Керенского. Как отметил позднее Савинков, Корнилов прямо заявил, что «стать на путь твердой власти Временное правительство не в силах», что «за каждый шаг на этом пути приходится расплачиваться частью отечественной территории»⁴⁰. Но после того, как Корнилов прочитал проекты законов Савинкова и получил санкцию на переброску войск в Петроград, его настроение заметно улучшилось⁴¹. И когда Савинков стал критиковать Союз офицеров, а затем попросил Корнилова не разрешать штабу оказывать помощь Союзу офицеров и сделать так, чтобы главный комитет Союза перенес свою деятельности в Москву, генерал на это согласился.

В рабочем порядке урегулировали и еще одну щекотливую проблему. Речь шла о том, кому (правительству или Генеральному штабу) будет подчинен Петроградский военный округ. В телеграмме Керенскому от 19 августа Корнилов подтвердил свое желание — иметь войска Петроградского гарнизона под личным командованием. Телеграфируя правительству об обстоятельствах падения Риги, он повторил свое требование⁴². В то же время Корнилов настаивал на том, чтобы больше частей Петроградского гарнизона послали на оборонительные позиции Северного фронта. Конечно же, правительство еще с июльских дней стремилось вывести распропагандированных солдат из столицы. Поэтому кабинет с готовностью откликнулся на просьбу Корнилова, и к концу августа интенсивность переброски войск из столицы на фронт заметно возросла. Однако передать всех солдат гарнизона под начало Корнилова — совсем другое дело. Как заметил позднее Керенский, если бы на это пошли, то «мы были бы тут скушаны»⁴³. Поэтому Савинков перед выездом в Могилев получил задание — уговорить Корнилова согласиться взять под свое командование Петроградский военный округ без воинских частей, расположенных непосредственно в самой столице и в предместьях. Когда данную проблему затронули где-то в середине переговоров, Корнилов почти без возражений принял предложение Савинкова.

К концу дискуссий Савинков поинтересовался отношением Корнилова к правительству. В ответ Корнилов с сомнительной откровенностью заявил о своей лояльности Керенскому⁴⁴. Не исключено, однако, что визит Савинкова подвел Корнилова к мысли, что ход событий все-таки вынудил Керенского принять точку зрения генерала и что, следовательно, можно, пожалуй, будет обойтись без применения силы против правительства. Во всяком случае, у Корнилова были все основания почувствовать облегчение и уверенность. Если, полагал он, и возникнут дополнительные проблемы с утверждением в Петрограде сильного правительства без социалистов из Совета, в котором ведущая роль будет принадлежать армии, то не склонный к компромиссам Крымов быстро с ними справится. Встреча в Могилеве, по-видимому, вселила уверенность и в Савинкова. Корнилов и Керенский, казалось ему, наконец-то как будто готовы действовать сообща в деле восстановления порядка — цель, к которой Савинков постоянно стремился. Появилась надежда, что с угрозой большевизма и вмешательством Совета скоро будет покончено и что Россия сможет приступить к главной задаче — возобновлению своих военных усилий.

Вечером 24 августа, вскоре после отъезда Савинкова в Петроград, генерал Крымов получил от Корнилова распоряжение двигаться на Петроград как только придет сообщение о «выступлении большевиков». После этого он покинул Могилев, чтобы находиться со своими солдатами⁴⁵. На следующий день 3-й корпус был приведен в боевую готовность, и Крымов составил проект приказа, который следовало обнародовать после вступления войск в столицу. Этим приказом Крымов объявлял район Петроградского военного округа с Финляндией и Кронштадтом на осадном положении. С 7 часов вечера до 7 часов утра устанавливался комендантский час. Предписывалось закрыть все торговые заведения, кроме продовольственных магазинов и аптек. Любые стачки и сборища запрещались. Жителям, имеющим оружие, надлежало его немедленно сдать. Во всех органах периодической печати вводилась строгая цензура. Виновные в нарушении указанных правил (за исключением положения о цензуре) подлежали расстрелу. «Предупреждаю всех, — писал в приказе Крымов, — что, на основании повеления верховного главнокомандующего, войска не будут стрелять в воздух»⁴⁶.

Ночью 25 августа Крымов получил дополнительное распоряжение — утром выступить в северном направлении. В этой связи главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский получил указание погрузить в эшелоны Уссурийскую конную Дивизию, дислоцированную в районе Великих Лук, и через Псков, Нарву и Красное Село направить к столице. Одновременно другим воинским соединениям 3-го корпуса — Дикой дивизии и 1-й Донской казачьей дивизии — надлежало выступить соответственно со станции Дно и из Пскова в Царское Село и Гатчину. Кроме того, каждой из главных воинских частей 3-го корпуса определили конкретную зону действия после военной оккупации Петрограда. Дикой дивизии, которая шла на Петроград вопреки данному Савинкову обещанию, предстояло: занять Московский, Литейный, Александро-Невский и Рождественский районы города; разоружить рабочих и все войска Петроградского гарнизона, кроме личного состава военных училищ; поставить караулы и организовать патрулирование; установить охрану тюрем; взять под контроль железные дороги района; силой оружия подавить любые беспорядки и всякое неповиновение приказам. В то же время Корнилов отправил Савинкову телеграмму с обусловленным текстом: «Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру двадцать восьмого августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа»⁴⁷.

В тот самый момент, когда Савинков намеревался поставить свои новые законы о наведении порядка в тылу на голосование кабинета, правые экстремисты в Петрограде, то ли упустив из виду выработанные между Савинковым и Корниловым соглашения, то ли просто игнорируя их, продолжали настойчиво готовиться к перевороту. Правая пресса ежедневно предупреждала о подготавливаемой левыми элементами «резне», которая якобы должна произойти 27 августа. Большинство социалистов и большевиков в Совете встревожили многочисленные сообщения о призывах рабочих к мятежу со стороны «таинственных людей в солдатской форме».

В этот период произошел ряд примечательных событий, которые разрушили всякие иллюзии относительно того, что Корнилов и Керенский станут действовать вместе, и которые нанесли серьезный удар приготовлениям к перевороту. Все началось со встречи Керенского и Владимира Львова 22 августа в Зимнем дворце. Владимир Львов — этот полный добрых намерений, но наивный и бестолковый хлопотун — был либеральным депутатом Государственной думы третьего и четвертого созывов, бесцветным обер-прокурором Синода в первом и втором кабинетах Временного правительства. Он разделял мнение многих крупных деятелей промышленности, торговли и аграрного сектора, с которыми поддерживал связь, что спасение России зависит от создания (мирным путем) нацеленного на правопорядок «национального правительства», включающего представителей всех основных патриотических групп. Однако в отличие от других горячих сторонников Корнилова Львов сохранил известное уважение к Керенскому, с которым близко познакомился, работая в Думе и в правительственном кабинете. Он считал, что оба — и Корнилов, и Керенский — беззаветно стремились к одной и той же цели — к созданию авторитарного государственного порядка. С тревогой узнав о ведущихся в Ставке приготовлениях к захвату власти, Львов посчитал своим долгом сделать все от него зависящее для предотвращения столкновения между премьер-министром и верховным главнокомандующим. Взяв на себя роль посредника между этими двумя государственными деятелями, Львов поспешил в Петроград, где добился встречи с Керенским вечером 22 августа⁴⁸. После таинственного заверения, что он прибыл от имени «определенных групп внушительной силы», Львов нарисовал мрачную картину той ситуации, в которой оказалось правительство, и добровольно вызвался прозондировать настроения ключевых политических фигур (вероятно, начиная с Корнилова) в поисках возможного базиса для сформирования «национального кабинета».

Если верить изложенному в мемуарах Львова отчету о беседе, Керенский предоставил ему полномочия вести переговоры от его имени и даже выразил готовность уйти в отставку с поста премьер-министра⁴⁹. Позже Керенский категорически отрицал правдоподобность версии Львова, касавшейся этой беседы, и дал ей иную интерпретацию. Подозревая якобы с самого начала, что Львов замешан в заговоре, и увидев в его предложении возможность выведать намерения своих врагов, он просто не противился его неофициальному прощупыванию и... ничего более⁵⁰. Ближе к истине версия Керенского. Нет никаких доказательств, что Керенский когда-либо действительно желал разделить власть с Корниловым. Кроме того, имея в виду постоянную, навязчивую идею Керенского о плетущихся против него заговорах, мысль об использовании Львова с целью получения информации не лишена известной логики. Что же касается варианта Львова, то трудно сказать, то ли в приливе энтузиазма он не так понял Керенского, то ли увлеченный ощущением собственной значимости или настоятельной необходимости, он сознательно преступил свои полномочия и затем старался затушевать этот факт⁵¹.

Как бы там ни было, Львов сразу же покинул Петроград и после короткой остановки в Москве, где он сообщил, что Керенский не возражает против реорганизации правительства, создания «национального кабинета» и, если понадобится, против собственной отставки, выехал поездом в Могилев. В Ставку он прибыл 24 августа. Начиная разговор, Львов, вероятно, создал впечатление, что уполномочен премьер-министром помочь сформировать новый кабинете участием или без участия Керенского. Встретившись с Корниловым сначала вечером 24 августа, он попросил генерала изложить свою позицию относительно характера и состава нового правительства. Первая реакция Корнилова на данное предложение была уклончивой, отчасти, безусловно, потому, что он не проконсультировался с Завойко. Ясно, однако, и то, что для Корнилова и в еще большей степени для таких экстремистов, как Завойко, появление Львова в Ставке сразу же после визита Савинкова явилось дополнительным доказательством слабости Керенского и его готовности к компромиссу . Примечательно, что Завойко и другие правые лидеры в Могилеве без проволочек начали активно и открыто обсуждать кандидатов на министерские посты в новом правительстве.

На второй встрече 25 августа Корнилов, на этот раз в сопровождении Завойко, не очень-то выбирал выражения, выдвигая свои требования. Он прямо заявил, что Петроград должен быть объявлен на военном положении, а вся военная и гражданская власть передана верховному главнокомандующему ("кто бы таковым ни был”⁵²). В новом правительстве, сказал Корнилов, найдется место и для Керенского в качестве министра юстиции, и для Савинкова в качестве министра обороны. Он потребовал, чтобы ради собственной безопасности оба приехали в Могилев не позднее 27 августа. По словам Львова, когда Корнилов упомянул Керенского как возможного министра юстиции, Завойко тоном, не допускающим возражений, отверг подобную мысль, предложив дать Керенскому пост заместителя премьер-министра⁵³.

Тот факт, что данные условия не показались Львову странными, является ярким свидетельством его умственной ограниченности. В ответ он лишь предложил пригласить в Могилев ведущих кадетов, крупных финансистов и промышленников для участия в формировании нового кабинета. Вместе с тем брошенная Завойко вскользь реплика в тот момент, когда Львов собирался сесть на поезд, отходящий в Петроград, породила в голове последнего определенные опасения за судьбу Керенского, если тот в самом деле явится в Ставку. Завойко, в частности, как бы между прочим, заметил, что Керенский нужен «как имя для солдат, но что это только на 10 дней, а потом его уберут»⁵⁴.

Во второй половине дня 26 августа Львов, уставший, но, по- видимому, не обескураженный результатами переговоров, прибыл в Зимний дворец для доклада Керенскому. Перед тем как Львова пропустили к премьер-министру, Савинков самонадеянно заверил Керенского, что Корнилов любыми средствами поддержит его. Этот эпизод помогает объяснить реакцию Керенского, когда Львов, устно перечислив условия Корнилова, стал настаивать на том, чтобы с ними немедленно ознакомили правительство, и умолять Керенского побыстрее и подальше уехать из Петрограда ради спасения собственной жизни! Полагая, что Львов шутит, премьер-министр сначала расхохотался. «Какие тут шутки», — возразил Львов и принялся вновь уговаривать уступить Корнилову.

Впоследствии Керенский вспоминал, что в тот момент он начал бегать взад-вперед по огромному кабинету, стараясь понять случившееся. Успокоившись, он предложил Львову письменно изложить требования Корнилова, на что тот с готовностью согласился⁵⁵. Более того, желая найти другие подтверждения измены Корнилова и достаточные основания для действий против него, Керенский устроил разговор с Корниловым по прямому проводу. Результатом стал самый трагичный, нелепый и теперь наиболее известный эпизод российской политики 1917 года. Проливая свет на многое, он заслуживает того, чтобы быть воспроизведенным в деталях. Для прямого разговора с Корниловым пришлось использовать технические средства связи военного министерства. Львов согласился встретиться в министерстве с Керенским в 21.30, но задержался. Однако это не остановило премьер-министра, который уже был близок к истерике. Он вызвал Корнилова, сделав вид, что Львов рядом с ним, и между ними произошел следующий разговор:

(Керенский). — Здравствуйте, генерал. Владимир Николаевич Львов и Керенский у аппарата. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

(Корнилов). — Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

(Львов). — Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю — то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется вполне доверить.

(Корнилов). — Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настоятельную просьбу приехать в Могилев.

(Керенский). — Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра; нужен ли Савинков?

(Корнилов). — Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович выехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.

(Керенский). — Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае.

(Корнилов). — Во всяком случае.

(Керенский). — До свидания, скоро увидимся.

(Корнилов). — До свидания⁵⁶.

Легко себе представить бурное ликование в Ставке, последовавшее за этим разговором. Появилась надежда, что Керенский без борьбы согласится на создание Корниловым нового правительства. Между тем самые худшие опасения Керенского, по-видимому, вот-вот должны были оправдаться. Хотя переговоры по прямому проводу подтвердили, по сути, только тот факт, что Корнилов хотел, чтобы Керенский и Савинков приехали в Могилев, Керенский тем не менее пришел к выводу, что его обманули и что Ставка стремится обойтись без него. Беспорядочный рой мыслей закружился в голове. На прошлой неделе он переключился на правый курс, который, если станет полностью известен, сильно скомпрометирует его в глазах умеренных социалистов. Реально ли тогда рассчитывать на их поддержку в конфликте с Корниловым? И как отличающиеся непостоянством петроградские массы, то есть те самые элементы, которые он надеялся приструнить, будут реагировать на новый кризис? Их, вне всякого сомнения, можно поднять на борьбу с Корниловым. Но не придаст ли это левым силы? И, сражаясь с Корниловым, не нанесет ли он поражение самому себе и еще один удар по надеждам на восстановление порядка и боеспособности армии?

Поразмыслив таким образом, Керенский, по-видимому, пришел к заключению, что благоразумнее всего предупредить попытки сторонников Корнилова в кабинете достичь компромисса с генералом за его счет, оставить левых в неведении относительно надвигающегося кризиса и снять Корнилова с поста верховного главнокомандующего прежде, чем 3-й корпус достигнет пригородов Петрограда. И в самом деле, о разногласиях Керенского с Корниловым не сообщалось в прессе и даже руководству Совета почти 24 часа.

Поздно ночью 26 августа, арестовав и заперев Львова в одной из задних комнат Зимнего дворца, Керенский провел консультации со своим ближайшим союзником Некрасовым, а также с Савинковым и другими высшими чинами военного министерства. Затем он прервал заседание кабинета в Малахитовом зале (по иронии судьбы, министры как раз обсуждали законопроекты Савинкова) и сделал сообщение об «измене» Корнилова. В подтверждение он зачитал вслух с телеграфной ленты свой разговор с генералом и передал ее для всеобщего обозрения. Затем Керенский попросил министров предоставить ему всю полноту власти для принятия в данной чрезвычайной обстановке таких мер, которые он сочтет нужными. Он заметил, что дальнейшее развитие ситуации может потребовать «преобразования кабинета». Вероятно, Керенский рассматривал возможность создания Директории (сильного государственного исполнительного органа, включающего менее полудюжины высших должностных лиц и похожего на тот, который существовал во Франции с 1795 по 1799 год). Информация о том, что потом произошло, — весьма неопределенна. По всем признакам кадеты Кокошкин и Юренев, давно недовольные руководством Керенского и опасавшиеся, что он может злоупотреблять «чрезвычайными полномочиями», высказали свое категорическое несогласие и пригрозили подать в отставку, если предложение Керенского будет принято. Большинство министров все-таки поддержало премьер-министра и, чтобы предоставить ему полную свободу действий при формировании нового правительства, они, в сознании собственного долга, официально предложили свою отставку. Керенский, по-видимому, принял отставку, но попросил членов кабинета оставаться на своих постах в качестве исполняющих обязанности министров до создания нового правительства. Только Кокошкин отказался⁵⁷.

Последнее официальное заседание второй коалиции продолжалось почти до 4 часов утра 27 августа. После его завершения Керенский отправил Корнилову краткую телеграмму, приказывая передать свой пост начальнику штаба генералу Лукомскому н немедленно выехать в Петроград. Получив в Могилеве четырьмя часами позднее данную депешу, ошеломленный Лукомский сразу же телеграфировал: «Остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно... Ради спасения России Вам необходимо идти с генералом Корниловым... Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала... Не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова»⁵⁸.

Ответ Лукомского, конечно же, разбил надежды Керенского на быстрое устранение Корнилова и на предотвращение открытого конфликта. Более того, отправленные Корниловым фронтовые части продолжали двигаться к Петрограду. Поэтому в полдень 27 августа Керенский начал составлять планы обороны столицы. В этой связи он приказал объявить Петроград на военном положении, а Савинкова, на которого в борьбе и с ультралевыми элементами и с Корниловым можно было положиться, назначил генерал-губернатором Петрограда и ответственным за все военные приготовления. Керенский также подготовил публичное заявление о кризисе, обнародование которого задержал на несколько часов, пока сначала Савинков, а затем Маклаков безуспешно пытались по прямому проводу убедить Корнилова уйти со своего поста⁵⁹. Тем временем Керенский старался не подпустить корниловские части к столице. В телеграмме, которую он направил, помимо других, главнокомандующему Северным фронтом, командующему 3-м корпусом и генералу Корнилову говорилось: «Приказываю все эшелоны, следующие на Петроград и в его район, задерживать и направлять в пункты прежних последних стоянок». Далее сообщалось, что в столице все спокойно и никаких выступлений не ожидается⁶⁰.

Приказа никто не исполнил. И вечером было обнародовано заявление Керенского, а копия отправлена Корнилову. Учитывая все обстоятельства, заявление оказалось довольно сдержанным. О движении воинских частей с фронта к Петрограду вообще не упоминалось. Население лишь информировали, что Корнилов через Львова потребовал от Временного правительства передачи всей гражданской и военной власти, что этот акт отражает стремление части определенных кругов к «установлению в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции», и что в этой связи правительство уполномочило Керенского принять быстрые и решительные контрмеры. Как указывалось в заявлении, к этим мерам относились: увольнение Корнилова и объявление Петрограда на военном положении⁶¹.

Как в то время писала в дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус, узнав о заявлении, Корнилов «должен был в первую минуту подумать. что кто-то сошел с ума. В следующую минуту он возмутился»⁶². Ведь Корнилов не посылал Львова и, как ему казалось, правительству не угрожал. Поздно ночью Завойко составил взволнованную, хотя по обыкновению неуклюже сформулированную ответную телеграмму, которую разослали всем военачальникам и сразу же зачитали корреспондентам. Помимо прочего, в ней говорилось:

«Телеграмма министра-председателя... во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал... Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя... Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества.

Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины.

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины.

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагами — до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни...

27 августа 1917 года

Генерал Корнилов»⁶³.

Опубликовав данное объявление войны, Корнилов дал указание продолжить движение войск по железной дороге на Петроград. Какое-то время уверенность генерала в том, что 3-й корпус последует за своими командирами, как будто оправдывалась. 27 августа части Дикой дивизии погрузились в эшелоны, направившиеся к столице. На следующее утро передовой отряд дивизии подошел к Вырице; Уссурийская конная дивизия достигла Пскова и продолжала идти на Нарву — Ямбург; 1-я Донская казачья дивизия двигалась от Пскова и приблизилась к Луге⁶⁴.

Значительная часть высшего начальствующего состава быстро оповестила о своей лояльности Корнилову. Так поступили главнокомандующие Северным и Западным фронтами генералы Клембовский и Валуев, заместитель главнокомандующего Румынским фронтом генерал Щербатов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин. Последний телеграфировал Керенскому:

«16 июля на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена ... Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста главковерха. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом совести довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду»⁶⁵.

Главный комитет Союза офицеров разослал телеграммы всем штабам армии и флота, заявляя, что Временное правительство «не может дальше оставаться во главе России», и призывая всех офицеров быть «твердыми и непоколебимыми» в поддержке Корнилова⁶⁶.

28 августа в преддверии победы Корнилова цены на акции на петроградской фондовой бирже резко подскочили. Многим правительственным чиновникам положение Керенского казалось безнадежным. Характерной для циркулировавших в то время тревожных сообщений явилась телеграмма, полученная Терещенко от представителя министерства иностранных дел в Могилеве князя Григория Трубецкого. Он докладывал: «Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым. На его сторону встанет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов... В большинстве же народной и городской массы, притупившейся ко всему, — равнодушие, которое подчиняется удару хлыста»⁶⁷.

Последующие события покажут, насколько ошибочной была данная оценка ситуации. Почти с самого начала корниловского кризиса социалистические руководители, знавшие лучше настроения масс, были уверены, что силы, нацелившиеся на создание военной диктатуры, непременно получат отпор⁶⁸. Возможно даже, вспоминает Суханов, что некоторым политическим лидерам, тесно связанным с рабочими и солдатами, сообщение о наступлении Корнилова принесло некоторое чувство «облегчения... возбуждения, подъема и какую-то радость какого-то освобождения». Появилась надежда, что «демократия может воспрянуть и революция может быстро выйти на свой законный, давно утерянный путь»⁶⁹. Однако Керенский едва ли разделял подобные чувства. В то время когда боевые колонны Корнилова, ведомые Крымовым, казалось, взяли Петроград в клещи, когда силы правых и левых изготовились для фронтального удара, премьер- министр наконец уяснил всю глубину собственной изоляции. Оказавшийся между двух огней и ожидая репрессий, кто бы ни победил, Керенский впал в отчаяние. Керенскому показалось, что его политическая карьера подошла к концу.

Примечания:

¹ Тигкоva-Williams Ariadna. From Library to Brest-Litovsk: The First Year of the Russian Revolution. London, 1919, p. 167.

² Государственное совещание. Ред. Покровский М.II. и Яковлев Ю.А. М.— Л., 1930, с. 308.

³ «Известия», 13 августа.

⁴ Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 — февраль 1918, М., 1958, с. 7—9.

⁵ Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 35.

⁶ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 64.

⁷ Расстригин А.Ф. Революционные комитеты августовского кризиса 1917 г. (диссертация). Л., 1969, с. 90.

⁸ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 20, 379—380.

⁹ Там же, с. 392.

¹⁰ Суханов Н. Записки о революции. Берлин, Петербург и Москва. 1922—1923, т. 5, с. 155—156; Владимирова В. Революция 1917 года. Л., т. 4, с. 45.

¹¹ Суханов П.Указ. соч., т. 5, с. 156.

¹² Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 45.

¹³ Государственное совещание, с. 133.

¹⁴ Там же, с. 74—76.

¹⁵ Там же, с. 112—117.

¹⁶ Впоследствии эту платформу назвали «Программой 14 августа».

¹⁷ Относительно различий между декларацией Временного правительства от 8 июля и более консервативной программой от 14 августа см.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г., с. 88.

¹⁸ Государственное совещание, с. 4.

¹⁹ Милюков П.П. История второй русской революции. София, 1921 — т. 1, вып. 2, с. 127—128.

²⁰ «Новое время», 13 августа.

²¹ Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. с. 84.

²² Верховский А.И. Россия на Голгофе. Петроград, 1918, с. 107.

²³ Милюков П.Н. История второй русской революции, т. I, вып. 2, с. 174, 183.

²⁴ «Последние новости», 20 января 1937 г.; «Вопросы истории», 1964, N° 4, с.

²⁵ white J.D. The Kornilov Affair..., p. 200.

²⁶ Гиппиус 3. Синяя книга. Петербургский дневник, 1914— 1918 гг. Бел- град, 1919, с. I74.

²⁷ Рижская катастрофа быстро превратилась в русской прессе в источник споров и разногласий, отчасти потому, что произошла неожиданно. Генералы, сразу же поддержанные либералами и консерваторами, утверждали, что поражение это еще одно свидетельство парящего в вооруженных силах хаоса. По-видимому, в то время данную точку зрения разделял и Керенский. Левые, с другой стороны, как видно, полагали, что Генеральный штаб преднамеренно не позаботился об обороне Риги, чтобы тем самым подкрепить фактами свои требования относительно репрессивных мер.

²⁸ Мартынов Е.И.Указ. соч., с. 74—75. В свою очередь Савинков поручил фактическую подготовку этих указов поспешно созданной в рамках военного министерва комиссии под руководством генерала Апушкина.

²⁹ 10-я кавалерийская дивизия, также входившая в 3-й корпус, осталась на обычном месте дислокации.

³⁰ Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 131 — 132; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 56—59; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 78—83. В Кавказскую туземную (Дикую) дивизию входили Кабардинский, Дагестанский, Татарский, Черкесский и Ингушский кавалерийские полки, Осетинская пехотная бригада и 8-й казачий артиллерийский дивизион.

³¹ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 439, 629.

³² Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 132.

³³ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 77—78.

³⁴ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 420, 452—453.

³⁵ Rаdкеу О.Н. The Agrarian Foes of Bolshevism. N.Y., 1958, pp. 386—387.

³⁶ Там же; Kerensky A.F. Russia and History’s Turning Point. N.Y., 1965, pp. 341—342.

³⁷ Описание Савинковым первой из этих бесед см. в: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421—443. На вторую беседу вечером 23 августа время от времени заходили: генерал И.П. Романовский, полковник В.Л. Барановский и Филонено. Изложение данной части переговоров, подписанное Корниловым, Лукомским и Романовским, см.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г., с. 206—209.

³⁸ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421 —423. См. также заявление Савинкова представителям печати в: «Биржевые ведомости», 12 сентября; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 80—82.

³⁹ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 432.

⁴⁰ Там же, с. 421.

⁴¹ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 80; Чаадаева О. Корниловщина. М.— Л., 1930, с. 90—91.

⁴² Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 78.

⁴³ Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 82.

⁴⁴ Кеrensку A.F.Prelude to Bolshevism: The Kornilov Rising. N.Y., 1919, pp. 214—215 (английский перевод книги А.Ф.Керенского «Дело Корнилова»).

⁴⁵ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 432, 629.

⁴⁶ Там же, с. 433—434. См. также: Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 133—134.

⁴⁷ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 434—435, 439— 440.

⁴⁸ Кегеnsку A.F. Russia and History’s Turning Point. N.Y., 1965, p. 342.

⁴⁹ Bгоwder R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1561 — 1562.

⁵⁰ Мартынов К.И. Укая, соч., с. 84. См. также: Революционное движение в России в августе 1917 г. с. 444; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 100- 103.

⁵¹ Примечательно, что в то время в показаниях государственным следователям Львовне упомянул предложения Керенского об отставке. См.: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 425—428.

⁵² Такое впечатление сложилось у прогрессивного генерала Верховского, который 24августа находился в Могилеве и разговаривал с Корниловым вскоре после встречи с Львовым. В дневнике Верховский записал, что, по всей видимости, Корнилов придавал особое значение возможности действовать вместе с правительством, о чем его заверил Львов. (Верховский Л.И. Россия на Голгофе, с 110).

⁵³ Вrowder R.P., Kerensky A.F. (eds ). The Russian Provisional Govemement 1917: Documents. Stanrord, 1961, vol 3, pp. 1564—1565. Революционное движение в России в августе 1917г.,с. 428, 450; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 88.

⁵⁴ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 88.

⁵⁵ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 441—442; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 105—106; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 96—97.

⁵⁶ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 443; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 108—109. Browder RP, Kerensky A.F. (eds). The Russian Provisional Government 1917: Documents Stanford, 1961, vol. 3, p. 1571.

⁵⁷ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 444; Милюков П.II. История второй русской революции. София, 1921 —1924, т. I, вып. 2, с. 218—220; Rosenberg W.G. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 229—230; Kokoshkin F.F., Kishkin N M. Reports to the KadetCily Commitee in Moscow, August 31, 1917. Hoover Institution (Nicolaevsky Archiv), Stanford, pp. 8—10.

⁵⁸ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 448.

⁵⁹ Там Же, 448—452.

⁶⁰ Владимирова В. Революция 1917 года, г. 4, с. 101.

⁶¹ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 445.

⁶² Гиппиус 3. Указ. соч., с. 179.

⁶³ Browder R.P., Kerensky A.F. (eds). The Russian Provisional Government 1917: Documents. Stanford, 1961, vol. 3, p. 1573.

⁶⁴ Октябрьское вооруженное восстание, с. 137.

⁶⁵ Владимирова В. Революция 1917 года, т 4,, с. 110; Lесhоviсh Dimitry V. White against Red: The Life of General Anton Denikin. N.Y., 1974, p 124.

⁶⁶ Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 110.

⁶⁷ В rowder R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1573—1574.

⁶⁸ Wоуlinskу W.S. Stormy Passage. N .Y ., 1961, pp. 350—351. Суxанов М.М. Указ. соч., с. 217.

 

 

 

8

Большевики и поражение Корнилова

В воскресенье 27 августа, в день, избранный для празднования полугодового юбилея Февральской революции, Петроград проснулся почти при идеальной погоде. Теплый воздух был кристально чистым. Крупные буквы плакатов, во множестве расклеенных по городу, напоминали гражданам о массовых митингах, которые должны были состояться в этот день в главных собраниях и концертных залах столицы. Утренние газеты не содержали ни малейшего намека на развернувшуюся открытую борьбу между Корниловым и Керенским. Всю первую полосу газеты «Известия» занимал призыв к пожертвованиям в пользу Петроградского Совета. В нем, в частности, говорилось: «Долг каждого рабочего, солдата, крестьянина, долг всякого сознательного гражданина — в эти роковые черные дни поддержать всем, чем он может, полномочный орган Всероссийской Революции». Второй день подряд газета «Рабочий» уговаривала рабочих и солдат не реагировать на провокационные призывы к революционным выступлениям. «Темные личности, — предупреждала газета, — распускают слухи о готовящемся на воскресенье выступлении и ведется провокационная агитация якобы от имени нашей партии. Центральный Комитет РСДРП призывает рабочих и солдат не поддаваться на провокационные призывы к выступлению и сохранить полную выдержку и спокойствие».

Большинство высших руководителей Совета выступали воскресным утром в различных районах Петрограда с речами на массовых митингах, посвященных сбору денежных средств. К полудню в Смольном институте, бывшем привилегированном учебном заведении для благородных девиц, который с начала августа являлся главной штаб-квартирой Совета, стали распространяться слухи о разрыве между Корниловым и Керенским¹. Всю серьезность необычной ситуации, в которой оказалось правительство, депутаты Совета осознали только после полудня. В этот момент лидеры представленных в Совете партий начали собирать своих коллег на экстренные заседания фракций. Но только вечером в 11.30, т.е. более чем через двадцать четыре часа после того, как Керенский пришел к выводу о том, что Корнилов намерен свергнуть правительство, собрались ЦИК и ИВСКД на совместное закрытое пленарное заседание, чтобы обсудить кризис. Обсуждение, проходившее в величественном актовом зале Смольного, длилось с перерывами всю ночь и утро 28 августа. Перед депутатами стояли две трудные, взаимосвязанные проблемы. Во-первых, учитывая явный сговор и последующий конфликт между Керенским и Корниловым, крах второй коалиции и намерение Керенского учредить Директорию, Совету предстояло выработать позицию относительно будущей судьбы Временного правительства. Помимо этого, обстоятельства заставляли депутатов заняться более неотложной задачей оказания помощи в организации обороны столицы.

Дебаты по вопросу о власти были жаркими. Представитель большевиков Сокольников встал на ту точку зрения, что революционная демократия не может выразить доверие существующему правительству, давая понять, что его следует немедленно распустить. «Само Временное правительство создало почву для контрреволюции, — утверждал он. — Только проведение решительной программы: республика, мир и хлеб — может вселить в массы доверие к власти». Вместе с тем большевики в тот момент еще не предложили официальной резолюции по вопросу о власти. Умеренные социалисты со своей стороны приняли на веру версию Керенского о его разногласиях с Корниловым, то есть что налицо тщательно спланированный заговор против революции и законного правительства. В сложившихся обстоятельствах они не видели другого выхода, кроме как поддержать премьер-министра. Так, в начале заседания С.Л.Вайнштейн от имени меньшевиков заявил: «Единственное лицо, которое может сейчас создать власть, — Керенский. Если погибнет Временное правительство, погибнет дело революции».

Сперва ЦИК и ИВСКД категорически отвергли предложение представителя эсеров В.Н.Рихтера о возможном участии вместе с Керенским в создании Директории. Большинство явно симпатизировало заявлению Мартова, что «всякая директория родит контрреволюцию». Депутаты приняли резолюцию, в которой указывалось, что форма правительства должна остаться без изменений, и поручалось Керенскому заполнить вакансии, образовавшиеся в правительственном кабинете после выхода кадетов, «демократическими элементами». Одновременно они договорились принять меры к созыву в самое ближайшее время еще одного государственного «совещания» с участием только представителей тех демократических организаций, которые поддержали платформу Совета на Московском государственном совещании. Условились также, что это совещание вновь рассмотрит вопрос о власти и что Временное правительство несет перед совещанием ответственность до созыва Учредительного собрания. Примечательно, что большевики предпочли скорее воздержаться, чем голосовать против этой резолюции, призывавшей к сохранению коалиции, возглавляемой Керенским, а в вопросе созыва нового Государственного совещания они примкнули к меньшевикам и эсерам, требовавшим, чтобы совещание было «революционным», то есть составлено исключительно из социалистических групп.

Во время перерыва члены президиума совершили короткую поездку в Зимний дворец, чтобы проинформировать правительство о вынесенных решениях. Однако Керенский продолжал настаивать на немедленном создании облеченной всей полнотой власти Директории из 5 человек. Только небольшое и крепко спаянное правительство, заявил он, способно действовать достаточно быстро и решительно и успешно справиться с наступлением правых. Позиция Керенского, о которой сообщили вернувшиеся в Смольный делегаты, вызвала новую волну ожесточенных споров. Говоря от имени большевистской фракции, Луначарский, например, вопреки решению VI съезда утверждал, что «настало время для Советов создать национальное правительство». Он внес на рассмотрение резолюцию, в которой и движение Корнилова и Временное правительство клеймились как контрреволюционные и выдвигалось требование относительно создания правительства рабочих, крестьян и солдат (для слушателей Луначарского это означало передачу всей власти Советам). Это правительство должно было декретировать «демократическую республику» и ускорить созыв Учредительного собрания². По всей видимости, данное предложение на голосование не ставилось.

С наступлением утра возникшая для революции опасность предстала перед депутатами в еще более тревожных очертаниях. Многие только теперь впервые узнали о нависшей военной угрозе со стороны наступавшего 3-го корпуса Крымова, а также о том, что генералы нескольких фронтов открыто приняли сторону Корнилова. В этой напряженной обстановке верили самым невероятным слухам: «В Луге идут бои», «Взорван железнодорожный вокзал на ст. Дно!», «Преданные Корнилову солдаты уже выгружаются на Николаевском вокзале». Под влиянием подобных сообщений напуганные депутаты постепенно перешли на сторону Керенского, в конечном счете приняв предложенную Церетели резолюцию о полной поддержке премьер-министра. Резолюция оставляла за ним право избрать нужную форму правительства при единственном условии, что оно будет энергично бороться с Корниловым. Примечательно, что даже большевики, решительно протестовавшие против предоставления Керенскому таких исключительных полномочий, заявили, что если правительство по-настоящему займется борьбой с контрреволюцией, то они заключат с ним военный союз”³.

Столкнувшись с непосредственной военной угрозой, Петроградский Совет опубликовал особые воззвания и директивы ключевым политическим и общественным организациям, армейским и фронтовым комитетам, почтово-телеграфным служащим, Петроградскому гарнизону. Директивы Совета предписывали: не выполнять приказаний Ставки, следить за движением контрреволюционных войск и чинить им всяческие препятствия, нарушать почтовую и иную связь между частями, враждебно настроенными к революции, немедленно исполнять приказы Совета и Временного правительства⁴. Чтобы помочь в организации и руководстве борьбой с силами Корнилова, ЦИК и ИВСКД создали чрезвычайный военный оборонительный орган — Комитет народной борьбы с контрреволюцией, который приступил к работе в полдень 28 августа.

С самого начала предполагалось, что в Комитет народной борьбы с контрреволюцией войдут, помимо прочих, по три представителя от меньшевиков, эсеров и большевиков. Присутствие последних свидетельствовало о признании (хотя и неохотном) преимуществ и растущего влияния большевиков в массах. Но будут ли большевики в самом деле вместе с умеренными социалистами и правительством бороться против Корнилова? В тот момент, когда контрреволюционные войска подходили все ближе и ближе и столица готовилась к битве, этот вопрос являлся решающим для лидеров умеренных социалистов. Позднее один меньшевик-интернационалист следующим образом подчеркивал значение большевиков в то время:

Военно-революционный комитет, организуя оборону, должен был привести в движение рабочие и солдатские массы. А эти массы, поскольку они были организованы, были организованы большевиками и шли за ними. Это была тогда единственная организация — большая, спаянная элементарной дисциплиной и связанная с демократическими недрами столицы. Без нее военно-революционный комитет был бессилен; без нее он мог бы пробавляться одними воззваниями и ленивыми выступлениями ораторов, утерявших давно всякий авторитет. С большевиками военно-революционный комитет имел в своем распоряжении всю наличную организованную рабоче-солдатскую силу⁵.

Составить подходящую программу действий во время корниловского мятежа было для большевиков не простым делом. Хотя нескольких видных руководителей, посаженных в тюрьму в июле, уже освободили (например, Каменева), Троцкий, которому скоро предстояло сыграть важную роль в судьбе партии, еще томился в заключении. Ленин и Зиновьев все еще скрывались: первый — в Финляндии, второй — в пригороде Петрограда. Ленин пересылал директивы, касавшиеся борьбы с Корниловым, своим коллегам в Петроград так быстро, как только мог, и все- таки его указания, написанные 30 августа, достигли столицы лишь в первых числах сентября, когда кризис уже миновал⁶.

Разумеется, практическим ориентиром партийному руководству служили вызвавшие в свое время ожесточенные споры резолюции по тактике, принятые четырьмя неделями ранее на VI съезде. Вместе с тем, как мы видели, они были неопределенными: в то время как резолюция съезда «О политическом положении» поощряла совместные действия со всеми элементами, посвятившими себя борьбе с контрреволюцией, резолюция «Об объединении партии», которая особо подчеркнула, что меньшевики «перешли в стан врагов пролетариата», как видно, запрещала сотрудничество большевиков с умеренными социалистами в любой форме⁷. Означало ли это, что партия не могла совместно с меньшевиками и эсерами, не говоря уже о правительстве, принимать меры к защите от Корнилова и что вместо этого ей нужно было проводить совершенно независимый революционный курс?

В ночь с 27 на 28 августа лидеры петроградских большевиков имели все основания предположить, что ленинская оценка ситуации соответствует взглядам, изложенным в резолюции «Об объединении». Помимо совершенно определенных заявлений в середине июля и его указаний VI съезду, прямое отношение к данной проблеме имели дополнительные инструкции большевистскому Центральному Комитету и статья «Слухи о заговоре», которую Ленин написал 18 — 19 августа⁸. Взяться за эту статью его побудило прочитанное в «Новой жизни» за 17 августа сообщение о сотрудничестве большевиков и умеренных социалистов во Временном революционном комитете, организованном Московским Советом во время работы Московского государственного совещания⁹. Из этой информации Ленин сделал правильный вывод о том, что московские большевики установили тесный союз с местными меньшевиками и эсерами, чтобы вместе отразить предполагаемое контрреволюционное выступление военных. Новость крайне возмутила Ленина. Это было еще одно свидетельство нежелания многих из наиболее влиятельных товарищей решительно порвать с меньшевиками и эсерами и их склонности работать вместе с «соглашателями» в достижении общих целей. Ленина тревожило, что подобные поползновения внутри партии ограничат ее способность к решительным действиям с целью захвата власти в подходящий момент. Поэтому он беспощадно раскритиковал московских большевиков.

Исходя из посылки, что Временное правительство и большинство социалистов относятся к революции не менее враждебно, чем Корнилов и казачьи части генерала Каледина, Ленин утверждал, что контрреволюционные страхи середины августа специально инспирированы меньшевиками и эсерами, чтобы ввести в заблуждение массы и выдать себя за истинных революционеров. Он, в частности, писал:

«Политический расчетец предателей меньшевиков и оборонцев яснее ясного... Трудно поверить, чтобы могли найтись такие дурачки и негодяи из большевиков, которые пошли бы в блок с оборонцами теперь. ...При такой резолюции съезда большевики, которые пошли бы в блок с оборонцами... такие большевики, разумеется, были бы немедленно — и по заслугам — исключены из партии... Допустим самое лучшее... допустим, что они, по наивности, в самом деле поверили в слухи... Ясно, что и в этом случае ни один честный или не потерявший совершенно головы большевик не пошел бы ни на какой блок с оборонцами... Даже в этом случае большевик сказал бы: наши рабочие, наши солдаты будут сражаться с контрреволюционными войсками... защищая не это правительство... а самостоятельно защищая революцию, преследуя цели свои... Большевик сказал бы меньшевикам: конечно, мы будем сражаться, но ни на малейший политический союз с вами, ни на малейшее выражение доверия к вам мы не пойдем...»

В приложенных к статье «Слухи о заговоре» инструкциях Ленин просил ЦК провести официальное расследование поведения местных большевистских руководителей во время Московского государственного совещания и потребовал отстранить от работы в Центральном и Московском комитетах всех членов, участвовавших в блоках. По его мнению, народный протест, вызванный Московским совещанием, показал, что восстание типа 3 — 5 июля не за горами и что, когда оно произойдет, партия должна будет взять власть в свои руки. В этой связи он писал: «Крайне важно, чтобы в Москве “у руля” стояли люди, которые бы не колебались вправо, не способны были на блоки с меньшевиками, которые бы в случае движения понимали новые задачи, новый лозунг взятия власти...»¹⁰.

Имеется лишь отрывочная информация, касающаяся первоначальной реакции большевистских лидеров в Петрограде на сообщение о выступлении Корнилова против Временного правительства. Как видно, ЦК собрался в полном составе лишь 30 августа, чтобы рассмотреть происшедшие события¹¹. Члены большевистской фракции ЦИК, в которую входило несколько членов ЦК, свое первое заседание в связи с наступившим кризисом провели вечером 27 августа. Они, по-видимому, совещались вновь после полуночи, во время перерыва в работе ЦИК и ИВСКД. Следует помнить, что летом 1917 года в партийной фракции Совета сильным влиянием располагали такие умеренные, как Каменев. На Апрельской конференции, а затем с меньшей энергией на VI съезде, представители правого крыла партии отвергли радикальный революционный курс Ленина. Точно так же они поступили и в ночь с 27 на 28 августа. В начале заседания ЦИК и ИВСКД представитель большевиков не внес официальную резолюцию по вопросу о власти. Позже партия поддержала предложение меньшевиков и эсеров о созыве еще одного государственного совещания на широкой основе для оценки политической ситуации. После того как стала известна твердая позиция Керенского в вопросе Директории, Луначарский не только потребовал, чтобы Совет решительно порвал с существующим правительством, но и взял на себя задачу формирования новой власти. Его резолюция, предусматривавшая провозглашение демократической республики и немедленный созыв Учредительного собрания, полностью соответствовала теоретическим воззрениям умеренных. Еще хуже было то, если иметь в виду позицию, изложенную в статье «Слухи о заговоре», что в накаленной обстановке представитель большевиков действительно предложил правительству союз в деле защиты революции.

Примерно в это же время в Смольном впервые собралась большевистская фракция Совета, а на другом конце города в Нарвском районе проводил экстренное заседание Петербургский комитет¹². По иронии судьбы, совещание было запланировано тремя днями ранее по настоянию воинственно настроенных большевиков Выборгского района, недовольных, как им казалось, неспособностью высших партийных органов адекватно реагировать на растущую опасность контрреволюции. Заседание началось докладом члена ЦК Андрея Бубнова о последних событиях. Революционер со времен студенчества в Иваново-Вознесенске, переживший тринадцать арестов и пять раз заключенный в тюрьму, 34-летний Бубнов лишь недавно появился в Петрограде, переселившись из Москвы в столицу после избрания в Центральный Комитет на VI съезде. В Москве Бубнов был связан с группой молодых радикалов в Московском областном бюро¹³. В начале октября он выступит в Петербургском комитете в поддержку требования Ленина о немедленном вооруженном восстании и против сторонников более осторожной тактики¹⁴. Собравшимся ночью 27 августа местным партийным работникам он предложил значительно более независимый и радикальный курс, чем тот, который проводили партийные лидеры в Смольном. Как видно, знакомый с ленинской статьей «Слухи о заговоре», он предостерег Петербургский комитет от повторения ошибок некоторых московских большевиков во время Московского государственного совещания в вопросе блокирования с меньшевиками и эсерами. В Москве, заметил Бубнов, «сначала они (Временное правительство) обратились к нам, а потом на нас плюнули». Полностью отвергая идею участия большевиков в оборонительных блоках любого толка, он заявил: «Ни в какие сношения с Советским большинством не входить». Вместо этого он потребовал, чтобы большевики сами руководили действиями масс, преследуя собственные интересы, не оказывая помощи ни Керенскому, ни Корнилову¹⁵.

Когда Бубнов закончил, против тезиса о том, что исход борьбы правительства с верховным командованием для партии не имеет значения, возразил Калинин, который утверждал, что, если Корнилов станет одерживать верх над Керенским, большевикам придется встать на сторону последнего. Последующие ораторы, выразив несогласие с умеренной позицией Калинина, дали волю личной неприязни к умеренным социалистам и правительству, а также к Корнилову. В состоянии крайнего раздражения они резко критиковали высшее партийное руководство — умеренных большевиков из Исполнительного Комитета за чрезмерное «оборончество», руководителей Военной организации за уклончивость, Центральный Комитет за «туманные функции» вовремя июльского кризиса. И Центральный Комитет, и Исполнительную комиссию Петербургского комитета бранили за слишком долгое сдерживание масс, за произвольные и разобщенные действия и за мелкобуржуазные взгляды. В то же время оба комитета подверглись критике за недостаточное руководство, особенно за то, что не уделяли должного внимания вопросу своевременного информирования партийных низов и масс о переменах в политической обстановке. Как обычно, непочтительный Лацис из Выборгского района заметил: «Наши центральные органы за последнее время заставляют опасаться за судьбу нашей партии».

В середине совещания недовольство Исполнительной комиссией достигло такой точки, что стал казаться возможным ее немедленный роспуск. В конце концов договорились на следующем совещании провести новые выборы комиссии. Хотя некоторые члены Петербургского комитета, возможно, про себя и полагали, что пришла пора мобилизовать массы на вооруженное восстание, однако для большинства в комитете дискуссии на подобную тему представлялись, по выражению Калинина, бессмысленными. В какой-то момент ожесточенных дебатов не названный по фамилии представитель районного комитета переключил внимание на практические вопросы. Он, в частности, сказал: «У нас вермишель: и текущий момент, и обстрел Исполнительной комиссии». Затем он предложил перейти к обсуждению конкретных мер.

Несмотря на все взаимные обвинения, члены Петербургского комитета нисколько не сомневались в том, что потребуются все ресурсы партии, сплочение усилий массовых организаций, рабочих, солдат и моряков для борьбы с Корниловым не на живот, а на смерть. И вот члены комитета занялись приготовлениями к сражению. Хотя и поздно, но даже Бубнов признал, что «с информационной целью» партии придется поддерживать связь с военным органом, созданным руководством Совета. В результате организовали систему связи с посыльными от каждого района при штаб-квартире Петербургского комитета и установили круглосуточное дежурство и в районных, и в заводских комитетах. На Исполнительную комиссию возложили ответственность за изготовление листовок, призывающих рабочих и солдат к оружию, и за военное планирование с учетом меняющейся обстановки. Было решено на следующий день направить в рабочие районы партийных агитаторов. И, что особенно важно, выделили конкретных лиц для координации военных приготовлений с основными массовыми организациями столицы. Словом, в полной мере осознавая различия между собственными целями и целями Керенского и проявляя осторожность в вопросе слишком тесного сотрудничества с умеренными социалистами, члены Петербургского комитета объединили свои усилия с усилиями других левых групп и направили свой организационный талант, громадные ресурсы и энергию на борьбу с Корниловым.

По всем признакам во время корниловского мятежа желание немедленного восстания против Временного правительства, а заодно и против Корнилова проявлялось сильнее в большевистской Военной организации, чем в Петербургском комитете. Боевой настрой, по крайней мере какой-то части Военной организации, нашел отражение в специальном выпуске газеты «Солдат» от 29 августа, а также в нескольких статьях обычного выпуска за то же число¹⁶. Передовица специального выпуска следующим образом характеризовала ситуацию:

«Заговор открыт... Страшны не те две туземные дивизии, которые остановлены на станции Дно... страшен тот могучий механизм армии, который находится в его (Корнилова) руках, армии, подавленной и запуганной, которую он может путем гнусной провокации двинуть против революции. Мы видели здесь, в Питере, как это делается. Зачем нужны были Корнилову... злостные слухи о «резне», подготовляемой большевиками якобы в день полугодовщины революции. Это дело его рук. Если бы провокация удалась, если бы на улицах Питера снова загремели выстрелы, ни Керенский, ни вожди Совета ни одной минуты не колебались бы призвать Корнилова на помощь и он явился бы сюда в ореоле «спасителя» во главе своих чеченцев и ингушей...

Силы контрреволюции громадны, и едва ли не самая огромная ее сила в готовности правительства скорее уступить Корнилову, чем пойти на полное развитие революции, потому что только полное развитие революции, только последовательная революционная власть не пойдут ни на сделку с Корниловым, ни на сделку с немцами. А полное развитие революции — это означает — вся власть революционным рабочим и крестьянской бедноте и беспощадная борьба со всеми врагами народа.

Точно так же, как у нас теперь, враг стоял под стенами Парижа в 1878 году, точно так же буржуазия предпочитала сделку с врагом, чем уступить рабочим. Рабочие низвергли буржуазию, взяли власть в свои руки и уступили только потому, что были раздавлены превосходными силами правительственных войск. Они были побеждены потому, что были одиноки.

Теперь не то. Рабочая революция, власть революционного народа, диктатура рабочего класса и беднейших крестьян не пройдут бесследно в стране, шестой месяц проживающей революцию. Революционный Петроград, как некогда революционный Париж, поведет за собой страну. И другого выхода нет».

Насколько можно судить, боевой пыл Военной организации во время корниловского кризиса не выходил за рамки журналистских упражнений. Ночью 28 августа лидеры «Военки» провели встречу со своими представителями в большинстве воинских частей гарнизона. Председательствовал на ней Свердлов, после июльского восстания уполномоченный Центральным Комитетом контролировать деятельность Военной организации. В принятой собранием солдат-большевиков резолюции вина за консолидацию контрреволюции возлагалась на «соглашателей» в Совете, которые этому попустительствовали. Резолюция призывала к организации «власти народа», давая, правда, понять, что в ней могли бы участвовать и «соглашатели». Признаком готовности большинства умеренных социалистов в Совете порвать с контрреволюционной буржуазией служили содержавшиеся в резолюции требования, касавшиеся, помимо прочего, освобождения арестованных после июльского восстания большевиков, ареста контрреволюционных офицеров, приведения в боевую готовность частей Петроградского гарнизона и обсуждения с представителями солдатских организаций планов обороны и подавления контрреволюционных сил. Резолюция также высказалась за вооружение рабочих и отмену на фронте смертной казни¹⁷.

После совещания представители Военной организации вернулись в свои части и до окончания кризиса больше вместе не собирались. В соответствующих источниках содержится мало сведений о дальнейших самостоятельных действиях Военной организации и ее Бюро в борьбе с Корниловым¹⁸. Но это отнюдь не означает, что в тот период члены Военной организации не играли весьма важной роли. Скорее всего, случилось так, что в чрезвычайных обстоятельствах, внезапно возникших в связи с приближением корниловских войск, лидеры Военной организации, как и их коллеги из Петербургского комитета, сосредоточили все свои усилия на оказании помощи в защите революции через специально созданные внепартийные массовые организации, подобные Комитету народной борьбы с контрреволюцией, и через Советы. Работая в рамках этих организаций, большевики из Военной организации играли видную роль, помогая мобилизовывать и вооружать большое число рабочих, солдат и моряков, обеспечивая их программными установками и тактическим руководством. Свою официальную позицию в отношении кризиса партия изложила в директивной телеграмме Центрального Комитета, переданной 20 главным провинциальным комитетам большевиков 29 августа. В ней, в частности, говорилось: «Во имя отражения контрреволюции работаем в техническом и информационном сотрудничестве с Советом, при полной самостоятельности политической линии»¹⁹.

Специальные комитеты, похожие на Комитет народной борьбы, были созданы по всей России еще во время Февральской революции. В несколько меньших масштабах такие же организации вновь появились в период Июньского и Июльского кризисов и во время контрреволюционной угрозы в середине августа. Подавляющее большинство этих комитетов существовало очень короткое время, чем они в известной мере отличались от более устойчивых Советов. Объединяя представителей всех левых групп, спонтанно возникавшие комитеты удовлетворяли потребности в авторитетных военно-революционных организациях, способных на быстрые действия в чрезвычайных ситуациях.

С началом мятежа Корнилова эти комитеты стали появляться как грибы после дождя. С 27 по 30 августа в различных частях России, часто при городских и сельских Советах, было создано более 240 комитетов²⁰. Только в Петрограде и его окрестностях, помимо Комитета народной борьбы, сформированного ЦИК в ночь с 27 на 28 августа, такие комитеты, помогавшие мобилизовать и организовать массы, доставлять оружие и боеприпасы, обеспечивать функционирование жизненно важных коммунальных служб, то есть направлять и координировать усилия по защите революции, были созданы Петроградским Советом, Междурайонным совещанием, несколькими районными Советами, а также флотскими Советами Ревеля, Гельсингфорса и Кронштадта.

Отчасти вследствие изоляции и отсутствия у Временного правительства авторитета в наиболее враждебных Корнилову слоях российского общества, а также, несомненно, потому, что многие высокопоставленные правительственные чиновники втайне симпатизировали Корнилову и, следовательно, в кампании против него занимали в лучшем случае пассивную позицию²¹, Комитет народной борьбы, и особенно его военная секция, волей-неволей превратился в общенациональный командный пункт борьбы с правыми. Сформированный 28 августа Комитет включал по три представителя от большевиков, меньшевиков и эсеров, пять представителей от ЦИК и ИВСКД и по два представителя от Центрального Совета профсоюзов и Петроградского Совета. На следующий день в него вошел один представитель Междурайонного совещания. Кроме военной секции, Комитет народной борьбы располагал политическим комиссариатом и информационной секцией²². Из Комитета непрерывным потоком шли специальные бюллетени, распространявшиеся Петроградским телеграфным агентством, которые доводили до сведения широкой публики обращения и директивы правительства, Советов, других массовых организаций, держали граждан повсюду в стране в курсе происходивших политических и военных событий. Комитет также помогал в распределении оружия и боеприпасов частям гарнизона, нуждавшимся в подкреплении, принимал меры по охране продовольственных запасов, направлял влиятельных работников Советов для агитации среди вражеских частей и одновременно, действуя через профсоюзы почтово-телеграфных и железнодорожных служащих, стремился помешать продвижению Корнилова к столице²³.

Тем не менее главные события корниловского мятежа развивались с такой быстротой, что эффективно координировать кампанию против правых даже в районе Петрограда было невозможно. Но в этом не было и нужды. Взбудораженные сообщениями о наступлении Корнилова, все политические организации левее кадетов, все более или менее значительные профсоюзные организации, солдатские и флотские комитеты всех уровней сразу же поднялись на борьбу с ним. Трудно обнаружить в новейшей истории более мощную и эффективную, во многом стихийную и дружную массовую политическую акцию.

В имеющихся документах с особой наглядностью проступают инициатива, энергия и авторитет петроградского Междурайонного совещания Советов²⁴ в дни корниловского мятежа. Уже 24 августа совещание (все еще руководимое меньшевиком-интернационалистом Александром Гориным, но находившееся под сильным влиянием большевиков), опасаясь скорого наступления контрреволюции, приняло резолюцию, требуя от правительства немедленного провозглашения России демократической республиканской и заявления о том, что цели России в войне (по-видимому, в том виде, как их определил Петроградский Совет в марте) остались неизменными. Резолюция настаивала на немедленной ликвидации контрреволюционных центров и официальном признании демократических комитетов в армии, она требовала положить конец преследованиям левых элементов, призывала к скорейшему созданию Комитета общественно- го спасения и боевых отрядов рабочих и безработных для защиты революции²⁵.

В результате Междурайонное совещание было вполне готово к быстрым действиям, когда через несколько дней стали известны намерения Корнилова. На экстренном заседании 28 августа делегаты районных Советов приняли решение — направить своих постоянных представителей в Комитет народной борьбы и в каждую из его секций для участия в совещаниях, оказания действенной помощи в организации вооруженной милиции под политическим руководством Междурайонного совещания и районных Советов, для обеспечения контроля со стороны районных Советов за действиями полномочных комиссаров на местах, налаживания патрульной службы с целью задержания контрреволюционных агитаторов и установления во всех районах тесной связи между Советами и думами²⁶. И это было не просто пожелание. Междурайонное совещание сразу же разослало всем районным Советам Петрограда и его пригородов конкретные указания относительно мобилизации, организации и вооружения рабочей милиции²⁷. В течение всего периода корниловского мятежа Междурайонное совещание в Смольном и штаб-квартиры районных Советов превратились в руководящие центры охраны революционного порядка и массовых действий против контрреволюции²⁸.

Деятельность Петергофского районного Совета — хороший пример инициатив, проявленных другими районными Советами. 28 августа Михаил Богданов, рабочий-строитель, большевик, представлявший Петергофский Совет в Междурайонном совещании, сообщил своему Совету (как оказалось, ошибочно), что лояльные войска в Луге потерпели поражение. Он также информировал депутатов Петергофа о планах Междурайонного совещания по организации рабочей милиции. Слушавшие Богданова быстро договорились обсудить на фабрично-заводских собраниях необходимые в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах меры и сформировать Революционный комитет для организации и руководства «Красной гвардией»²⁹.

На следующее утро по всему району расклеили обращение Революционного комитета, Совета рабочих и солдатских депутатов, фабрично-заводских комитетов района Петергофа. В нем говорилось, что «военные заговорщики во главе с предателем генералом Корниловым, опираясь на слепоту и несознательность некоторых дивизий, движутся к сердцу революции — Петрограду». Их сообщники, указывалось далее в обращении, «пытаются нанести удар в спину революционным войскам, защищающим Петроград, распуская провокационные слухи и призывы, чтобы создать панику в населении и преждевременно вызвать рабочих на улицу». «Не поддавайтесь провокации, — предупреждало обращение. — Не допускайте пьянства... Сохраняйте своими силами революционный порядок в городе... Никаких выступлений без их призыва... Граждане, все силы на борьбу с контрреволюцией... Сохраняйте прежде всего спокойствие, выдержку и дисциплину». По указанию Петергофского Революционного комитета многим фабрично-заводским рабочим выдали оружие и послали рыть окопы, возводить баррикады и устанавливать проволочные заграждения на южных подступах к городу. Одновременно другим рабочим поручили следить за деятельностью потенциальных сторонников правых, охранять предприятия и помогать поддерживать порядок³⁰.

Такую же активность в борьбе с Корниловым развили и другие организации, как, например, Петроградская городская дума, Петроградский совет профсоюзов³¹, Центральный совет фабрично-заводских комитетов, отдельные профсоюзные организации и заводские комитеты. На экстренном заседании 28 августа Городская дума, в которой большевики теперь представляли вторую по величине силу, постановила подготовить соответствующие обращения к войскам Корнилова и населению Петрограда. Депутаты также образовали комиссию для совместной работы с городскими властями по закупке и распределению продовольствия и выделили группу депутатов, которым предстояло отправиться в Лугу для агитации в корниловских войсках³².

Кроме того, на совместном заседании 26 августа Петроградский совет профсоюзов и Центральный совет фабрично-заводских комитетов поддержали требование Междурайонного совещания о создании Комитета общественного спасения для организации защиты столицы. Теперь, на внеочередном заседании 28 августа, Исполнительная комиссия Петроградского совета профсоюзов, в которой большевики имели значительное влияние, направила в Комитет народной борьбы своего представителя, большевика Василия Шмидта. На следующее утро, узнав от руководителя службы продовольственного снабжения о тревожном положении с запасами продовольствия в столице, Совет профсоюзов, собравшись в полном составе, образовал собственную продовольственную комиссию, в которую вошли представители профсоюзов рабочих транспорта, мукомольных и продовольственных предприятий, ресторанов, продуктовых магазинов, а также Совета профсоюзов³³. 29 августа Центральный совет фабрично-заводских комитетов встретился с представителями фабзавкомов промышленных предприятий столицы, чтобы оценить приготовления к обороне и помочь распределить среди рабочих оружие. В тот же вечер состоялось совместное заседание Совета профсоюзов и Центрального совета фабзавкомов. Заслушав отчет Шмидта о работе Комитета народной борьбы, участники совещания решили поддержать Комитет всеми средствами и согласовывать с ним собственные оборонительные усилия. Они также приняли решение: потребовать освобождения революционеров, все еще находящихся в тюрьмах, принять действенные меры против правой прессы и арестовать контрреволюционеров. Кроме того, пересмотрев свой подход к вопросу раздачи рабочим оружия, они с воодушевлением поддержали эту акцию³⁴.

Петроградский союз металлистов, который, представляя более 200 тыс. рабочих, являлся, безусловно, самым мощным профсоюзом России, выделил из собственной казны 50 тыс. рублей и предоставил в помощь Комитету народной обороны свой многочисленный и опытный служебный аппарат. Контролируемый левыми эсерам профсоюз шоферов заявил, что правительство может рассчитывать на любые транспортные и ремонтные услуги, которые союз в состоянии обеспечить, а союз печатников, где преобладали меньшевики, приказал наборщикам бойкотировать издательства, выпускающие газеты, поддерживавшие Корнилова³⁵.

Что касается отдельных профсоюзов, то в период корниловского мятежа наиболее важную роль, конечно же, играл союз железнодорожников. 28 и 29 августа ЦИК предупредил железнодорожных служащих, что в их силах предотвратить ненужное кровопролитие. Железнодорожникам поручили следить за продвижением воинских частей к Петрограду, неукоснительно выполнять приказы правительства и Совета относительно задержания и изменения направления движения эшелонов и игнорировать распоряжения Корнилова. Примерно в это же время аналогичную телеграмму всем начальникам фронтовых и тыловых железных дорог и всем железнодорожным комитетам разослал Керенский. Еще раньше, 27 августа, Всероссийский исполнительный комитет железнодорожных служащих (известный под названием Викжель) для борьбы с войсками Корнилова создал специальное бюро³⁶. 28 августа Викжель направил депеши узловым станциям железнодорожной сети России с указанием задерживать все «сомнительные телеграммы» и сообщать Викжелю о количестве и направлении движения воинских эшелонов по линии. Железнодорожному персоналу было поручено мешать продвижению контрреволюционных сил любыми способами: угонять паровозы, снимать с линии весь служебный персонал, а в необходимых случаях разбирать пути и блокировать их железнодорожными составами. Им также рекомендовали прекратить доставку продовольственных грузов в местности, занятые сторонниками Корнилова. Эти директивы начали осуществляться немедленно³⁷.

Прошло всего несколько часов после опубликования заявления о корниловском мятеже, и на всех заводах и фабриках Петрограда раздались тревожные гудки. Действуя по собственному почину, без каких-либо указаний сверху, рабочие усилили охрану заводских зданий и территорий и начали формировать боевые отряды. 28 — 29 августа в рабочих районах можно было видеть длинные очереди ожидавших зачисления в отряды, которые все чаще стали именоваться «Красной гвардией»³⁸. Чтобы помочь побыстрее вооружить новобранцев, рабочие артиллерийского цеха Путиловского завода резко увеличили производство различного оружия, которое сразу же без предварительного опробования отправлялось на позиции. Рабочие-специалисты сопровождали груз и налаживали оружие на месте. Заводской комитет раскинувшегося на огромной территории Сестрорецкого оружейного завода передал вновь сформированной рабочей Красной гвардии несколько тысяч винтовок и боеприпасы. Получили оружие и из арсенала Петропавловской крепости, и от солдат гарнизона, однако спрос далеко превосходил возможности его удовлетворения. В дни корниловского кризиса многие новобранцы Красной гвардии учились обращаться с оружием под руководством солдат, выделенных для этих целей большевистской Военной организацией. После ускоренной подготовки часть красногвардейцев занимала спешно возведенные оборонительные сооружения в Нарвском и Московском районах, другие устанавливали колючую проволоку, рыли окопы, помогали разбирать железнодорожные пути, ведущие к столице, готовясь встретить наступающие части генерала Крымова.

Аналогичным образом отреагировало на корниловский мятеж и большинство солдат частично распущенного Петроградского гарнизона. Вскоре после появления 27 августа сообщений об ультиматуме Корнилова правительству войсковые комитеты и срочно организованные массовые митинги солдат, расквартированных в казармах столицы и пригородах, приняли резолюции, в которых осуждали контрреволюцию и выражали готовность защитить революцию. Солдаты гарнизона наладили постоянную связь с соседними воинскими частями, с Комитетом народной борьбы с контрреволюцией и солдатской секцией Петроградского Совета³⁹, с районными Советами и «Военкой». В войсках гарнизона отменили отпуска, увеличили число солдат охраны, провели инвентаризацию наличного оружия и боеприпасов, сформировали группы агитаторов и сводные боевые отряды для действий на фронте.

Литовский гвардейский полк принял 28 августа постановление, в котором говорилось: «Все солдаты, свободные от служебных нарядов и не имеющие медицинского удостоверения о болезни, должны отправиться с назначенным отрядом. Все офицеры и солдаты, явно уклоняющиеся от исполнения долга, подлежат революционному суду». 6-й саперный полк быстро организовал отряд из 600 человек для оказания помощи при возведении оборонительных сооружений. Петроградский разгрузочный батальон выделил пятьсот подвод для доставки грузов воинским частям, защищавшим Совет. С ночи 28 августа и до вечера следующего дня отряды вооруженных солдат всех гвардейских и резервных пехотных полков, многие артиллерийские и технические воинские подразделения столицы, часто вместе со своими офицерами, выдвинулись в Гатчину, Царское Село, Красное Село и в другие стратегические пункты, заняли окопы, частично вырытые за несколько часов до этого заводскими рабочими, и с волнением стали ожидать неприятеля. (Из Петроградского гарнизона только казачьи части и юнкера военного училища не приняли участия в походе против контрреволюции; первые сохранили нейтралитет, а вторые открыто приняли сторону Корнилова⁴⁰.)

Соединения Балтийского флота действовали в условиях кризиса примерно в том же ключе. 28 августа на объединенном заседании исполкомов Ревельского Совета рабочих и воинских депутатов, Советов Эстонии, представителей полковых и судовых комитетов и основных социалистических партий был создан объединенный исполнительный комитет для руководства борьбой с контрреволюцией. Помимо прочего, эта организация привела гарнизон и морские воинские соединения Ревельского района в состояние боевой готовности и дала указание революционным силам занять ближайшие железнодорожные узлы. В тот же день в Гельсингфорсе состоялось объединенное собрание исполкома Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих, Областного комитета Совета рабочих и воинских депутатов Финляндии, Областного Совета крестьянских депутатов Финляндии и представителей полковых и судовых комитетов (всего около 600 левых политических лидеров, солдат, матросов и рабочих). Собрание началось с одобрения резолюции, которая клеймила Корнилова и его сторонников как «изменников революции и страны», требовала передачи власти в руки «революционной демократии» и немедленного закрытия всех буржуазных газет и издательств. Результатом собрания явилось создание Революционного комитета с неограниченными полномочиями для предотвращения контрреволюционных выступлений и поддержания порядка. Сразу же приступив к делу, комитет помог парализовать действия нескольких крупных, расквартированных в Финляндии казачьих и кавалерийских соединений, на помощь которых рассчитывал Корнилов, и послать из Выборга в Петроград полуторатысячный сводный боевой отряд. Объявляя о принятии всей полноты политической власти, гельсингфорсский Революционный комитет в воззвании писал: «Товарищи! Пробил грозный час, революция со всеми ее завоеваниями находится в величайшей опасности... Настал момент, когда революции и стране понадобились ваши силы, ваши жертвы и, быть может, ваши жизни; в силу этого Революционный комитет призывает всех вас сплоченными рядами стать на защиту революции... нанести сокрушительный удар контрреволюции и задавить ее в зародыше».

Первую весть о выступлении Корнилова принесли в Кронштадт ночью 27 августа матросы с крейсера «Аврора», который находился в Петрограде на капитальном ремонте. Исполком Кронштадтского Совета (во главе с недавно избранным председателем-большевиком Лазарем Брегманом) немедленно взял под свой контроль все линии связи, склады оружия, частные и портовые суда, направил комиссаров в военные штабы и близлежащие морские форты Ино и Красная Горка, создал Военнотехническую комиссию. Эта комиссия, в которую вошли командующий всеми кронштадтскими морскими подразделениями, начальник Кронштадтского форта, начальник милиции Кронштадта, представители основных партий в исполкоме, приняла на себя в практических делах всю полноту власти над военными частями Кронштадта. В ответ на настоятельную просьбу Комитета народной борьбы о поддержке войсками Военно-техническая комиссия потребовала освобождения товарищей, преданных борцов и сынов революции, томящихся в тюрьме. В то же время комиссия совершенно определенно заявила, что весь кронштадтский гарнизон, как один человек, готов выступить на защиту революции. Три тысячи хорошо вооруженных матросов, многие из которых являлись участниками июльского восстания в Петрограде, двинулись в столицу рано утром 29 августа. После высадки на пристани Васильевского острова их отправили охранять железнодорожные станции, мосты, главные почтово-телеграфные и телефонные станции, Зимний дворец и другие ключевые правительственные здания⁴¹.

Огромное превосходство левых сил над прокорниловскими элементами стало сразу же очевидным. Предпринятые умеренными социалистами и большевиками шаги, направленные на то, чтобы не дать правым агитаторам ввести в заблуждение фабрично-заводских рабочих, достигли цели. В дни корниловского мятежа петроградские газеты сообщали об отдельных случаях агитации правых среди населения, которые, однако, ни разу не повлекли за собой крупных беспорядков, на что рассчитывали заговорщики. А после 27 августа, когда разразился политический кризис, вести контрреволюционную агитацию в Петрограде стало делом весьма рискованным. Помимо этого, быстрые действия железнодорожников и телеграфных служащих с самого начала помешали находившимся в столице правым лидерам установить связь с наступающими контрреволюционными войсками.

Немногих офицеров Петроградского гарнизона, выказавших сочувствие Корнилову или отказавшихся выступить против него, пока не трогали, чтобы расправиться с ними потом, когда позволит время. В районе Гельсингфорса над отдельными офицерами, заподозренными в контрреволюционных настроениях, учинили самосуд. В Выборге было арестовано несколько высших военных чинов, отказавшихся признать полномочия комиссаров, присланных в их части гельсингфорсским Революционным комитетом. Позже толпа солдат ворвалась на гауптвахту и убила их. На линейном крейсере «Петропавловск» команда голосованием решала вопрос о расстреле четырех молодых офицеров, отказавшихся дать подписку о лояльности «демократическим организациям». Подавляющее большинство высказалось за расстрел. Причем членов команды, которые привели приговор в исполнение, выбирали по жребию⁴².

29 августа в гостинице «Астория», в центре Петрограда, арестовали 24 офицера, якобы замешанных в корниловском заговоре. В тот же день в поездах, направлявшихся в столицу, обнаружили и задержали ряд офицеров, временно откомандированных с фронта в Петроград, будто бы для обучения обращению с новыми английскими минометами и бомбометами. По-видимому, большинство правых лидеров в Петрограде, в их числе полковник В.И.Сидорин (главный связной между Ставкой и группами заговорщиков в столице), полковник Дюсиметьер (глава военной секции Республиканского центра) и П.Н.Финисов (вице-председатель Республиканского центра), ожидали 27 и 28 августа сообщения о местонахождении Крымова. Они коротали время за рюмкой водки в отдельных кабинетах двух популярных петроградских ночных кабаре — «Малый Ярославец» и «Вилла Роде». Вечером 28 августа Дюсиметьер и Финисов отправились в сторону Луги искать Крымова. Сидорин остался на месте, чтобы после получения шифрованного сообщения «Действуйте немедленно согласно инструкции» руководить инсценировкой «большевистского мятежа». Этот сигнал Сидорин получил утром 29 августа, а в Петрограде о нем узнали вечером того же дня. Однако к тому времени безнадежность дела правых стала очевидной. Как говорили, Сидорина вынудил отказаться от задуманного генерал Алексеев, пригрозивший самоубийством, если заговорщики не откажутся от своих планов⁴³. В конце концов Сидорин просто исчез, якобы с крупной суммой денег, предоставленной Путиловым и Обществом экономического возрождения России для финансирования военного переворота⁴⁴.

Что же касается войск под командованием генерала Крымова, то вспомним, что 27 августа Корнилов приказал соединениям 3-го корпуса продолжать движение на Петроград и занять столицу. На следующий день воинские эшелоны с частями корпуса растянулись на сотни километров по железным дорогам, ведущим к столице. Дикая дивизия оказалась на Московско-Виндаво-Рыбинской дороге между станциями Дно и Вырица; Уссурийская конная дивизия — на Балтийской железной дороге между Ревелем и Нарвой, Нарвой и Ямбургом; 1 -я Донская казачья дивизия — на Варшавской дороге между Псковом и Лугой.

Части Дикой дивизии представляли для столицы наибольшую угрозу. Вечером 28 августа подразделения Ингушского и Черкесского полков достигли Вырицы и оказались очень близко от столицы. Но здесь железнодорожники блокировали путь вагонами, груженными бревнами, и разобрали многие километры рельсов. Войска не только не могли двигаться дальше по железной дороге, они были не в состоянии поддерживать надежную связь ни с другими подразделениями дивизии, ни с генералом Крымовым, ни со Ставкой, ни с Петроградом. В то время как офицеры дивизии буквально кипели от бессильной ярости, солдат обрабатывал целый рой агитаторов, среди которых были посланцы Комитета народной борьбы с контрреволюцией, петроградских районных Советов, ряда заводов и фабрик Петрограда, а также частей гарнизона, окопавшихся к северу от Царского Села. Действовала также группа примерно из сотни агитаторов, подобранных Центрофлотом из матросов 2-го Балтийского флотского экипажа, которые ранее были приданы Дикой дивизии в качестве пулеметчиков, и небольшая мусульманская делегация, посланная исполкомом Союза мусульманских Советов и включавшая внука легендарного Шамиля.

Временами эшелоны Дикой дивизии буквально осаждались местными рабочими и крестьянами, бранившими солдат за измену делу революции. Войскам не сообщили реальной причины движения на север, и, как оказалось, большинство не испытывало ни симпатий к целям Корнилова, ни желания идти против Временного правительства и Совета. 30 августа войска вывесили над штабом флаг с надписью «Земля и воля» и арестовали коменданта штаба, когда тот стал протестовать. Затем солдаты образовали революционный комитет, который должен был воспрепятствовать дальнейшему продвижению к Петрограду, проинформировать остальные части дивизии о том, как их «использовали» контрреволюционеры, и организовать собрание представителей всех подразделений дивизии. Когда на следующий день такое собрание с участием мусульманской делегации состоялось, оно немедленно послало в Петроград депутацию, поручив ей выразить лояльность Временному правительству⁴⁵.

Уссурийская конная дивизия оказалась в аналогичной ситуации. 28 августа железнодорожники Нарвы задержали ее продвижение почти на семь часов. Поздно вечером того же дня головные отряды дивизии достигли Ямбурга, но дальше двигаться не смогли из-за блокированных и поврежденных железнодорожных путей. 29 и 30 августа толпы агитаторов из Нарвского и Ямбургского Советов, с заводов и фабрик, от воинских частей, массовых организаций Петрограда, а также делегация Комитета народной борьбы с контрреволюцией во главе с Церетели вели работу среди личного состава дивизии. Как и в случае с Дикой дивизией, уссурийских солдат быстро убедили не подчиняться распоряжениям офицеров и заявить о своей лояльности Временному правительству. В некоторых случаях оказалось достаточно зачитать войсковым комитетам публичное заявление об измене Корнилова, чтобы перетянуть их на свою сторону⁴⁶.

Пожалуй, труднее всего было нейтрализовать 1-ю Донскую казачью дивизию, вместе с которой ехал генерала Крымов со своим штабом. Передовые отряды дивизии достигли Луги ночью 27 августа, но и здесь быстро принятые железнодорожниками вместе с Советом Луги меры сделали дальнейшее движение по железной дороге невозможным. Железнодорожные рабочие угоняли подвижной состав, разрушали мосты и рельсовые пути, успешно блокировали связь между отдельными частями войск Крымова. В итоге эшелоны 1-й Донской казачьей дивизии окружили солдаты двадцатитысячного Лужского гарнизона. Среди вагонов сновали депутаты Лужского Совета и Петроградской городской думы, представители рабочих и солдат, беседуя с казаками через открытые двери теплушек. Офицеры дивизии протестовали против присутствия большевиков, но без всякого результата. Получив от Корнилова приказ — продолжать движение на Петроград, невзирая не препятствия, — Крымов взвешивал возможность пройти оставшиеся до столицы примерно 90 км походным порядком, однако отказался от этой идеи, когда стало ясно, что солдаты Лужского гарнизона готовы силой воспрепятствовать этому, а казаки не пойдут против солдат.

Фактически в течение всего мятежа почти не было стычек между войсками Корнилова и силами, стоявшими на стороне правительства. Что касается 1-й Донской казачьей дивизии, то агитаторы вскоре стали устраивать массовые митинги казаков прямо на глазах Крымова. Без особых трудностей им удалось перетянуть на свою сторону солдатских представителей большинства частей, и 30 августа некоторые казаки уже выразили готовность арестовать Крымова. Наконец во второй половине дня 30 августа правительственный эмиссар полковник Георгий Самарин предложил Крымову отправиться вместе с ним в Петроград для переговоров с Керенским. Получив гарантии личной безопасности, Крымов неохотно дал свое согласие⁴⁷.

По-видимому, Крымов, которого Финисов и Дюсиметьср только что заверили в том, что в столице вот-вот начнутся беспорядки, выехал из Луги, надеясь, что Керенский, возможно, все-таки обратится к нему за помощью, чтобы подавить левые элементы. Его надежды, однако, быстро рассеялись. Прибыв в Петроград в автомобиле в ночь с 30 на 31 августа, Крымов увидел спокойный город. Теперь стало ясно, что практически всему конец. Подавляющая часть армии осталась верна правительству и Совету. На Юго-Западном фронте прямолинейного генерала Деникина посадили в тюрьму собственные солдаты. Стареющий главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский, который ослушался приказа Керенского и отказался вместо Корнилова занять пост верховного главнокомандующего, по-тихому подал в отставку, и его сменил левый генерал Черемисов. Главнокомандующие другими главными русскими фронтами хотя и с опозданием, но все же заявили о своей лояльности правительству. Керенский провозгласил себя верховным главнокомандующим, а консервативный генерал Алексеев, пребывавший на пенсии, стал начальником Генерального штаба⁴⁸. Из-за тесной связи в прошлом Савинкова с Корниловым его лишили постов генерал-губернатора и исполняющего обязанности военного министра. Военным министром был назначен главнокомандующий Московским военным округом генерал Верховский. Назначенная Керенским чрезвычайная комиссия на высшем уровне, похожая на тот орган, который несколькими неделями ранее предъявлял обвинение в связи с июльским восстанием, готовилась приступить в расследованию заговора.

Общественные деятели, прославлявшие «народного главнокомандующего» во время Московского совещания, теперь торопились отмежеваться от Корнилова. Родзянко лицемерно заявил: «О всех злобах дня я узнал только из газет и сам к ним не причастен. А вообще могу сказать одно: заводить сейчас междоусобия и ссоры — преступление перед родиной». Владимир Львов, все еще, по-видимому, не пришедший в себя, выразил искреннее удовлетворение исходом аферы. Из тюремной камеры он 30 августа написал следующее послание Керенскому: «Дорогой Александр Федорович. От души поздравляю и счастлив, что друга избавил от когтей Корнилова. Весь Ваш всегда и всюду В. Львов»⁴⁹.

Генерал Крымов встретился с Керенским в Зимнем дворце утром 31 августа. Согласно имеющимся данным, их разговор был очень горячим, хотя информация о том, что в действительности произошло, весьма противоречива. Крымов, очевидно, доказывал, что его войска вовсе не выступали против правительства, что его постоянная и единственная цель состояла в том, чтобы помочь обеспечить порядок. Услышав такое после того, как он прочитал приказ Крымова от 26 августа об объявлении Петрограда на военном положении, Керенский пришел в ярость и обвинил Крымова в двоедушии. Для Крымова эта сцена была, несомненно, тягостной. Смелый командир, гордившийся такими традиционными военными добродетелями, как патриотизм, честность и решительность, Крымов с февраля надеялся помочь сдержать революцию и восстановить сильное центральное правительство, полагая, что иначе Россия была бы обречена. И вот теперь он вынужден лгать, чтобы спасти себя и своих сообщников, обвиняемых в преступлениях против государства человеком, который когда-то сам высказывал одинаковые с ним мысли. А впереди были допросы и необходимость еще больше лгать и изворачиваться, позор, связанный с арестом, судебным приговором и тюрьмой. Крымов в глубоком отчаянии расстался с Керенским примерно в 14.00; при этом условились, что генерал к вечеру явится в Адмиралтейство для продолжения допроса. Из Зимнего дворца Крымов отправился на квартиру одного из друзей, где, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил: «Последняя карта спасения родины бита, больше не стоит жить». Затем, удалившись в другую комнату, якобы отдохнуть, он написал короткое письмо Корнилову и выстрелил себе в сердце⁵⁰.

Примечания:

[3] - Так в тексте. — Прим.ред.

¹ В сентябре Смольный стал местом работы большевистского Центрального Комитета, а во время Октябрьской революции он был центром деятельности партии большевиков в Петрограде.

² «Новая жизнь», 29 августа; Расстригин Л.Ф Революционные комитеты августовского кризиса 1917 г., с. 130; Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 476-477.

³ «Известия», 28 августа; 29августа; «Новая жизнь», 29августа; «Рабочая газета». 29 августа.

⁴ «Известия», 29 августа; Суханов II.II. Указ. соч., с. 293.

⁵ Там же, с. 291—292.

⁶ Ленин В.И. Ноли. собр. соч., т. 34, с. 119—121.

⁷ Шестой съезд РСДРП (большевиков), с. 255—257, 269—270

⁸ Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 73—78. Хотя эти материалы в то время опубликованы не были, они циркулировали среди высших партийных руководителей Петрограда уже 27 августа.

⁹ См. выше, с. 137— 138.

¹⁰ Единственным советским историком, честно рассмо1ревшим ошибочную оценку В.И. Лениным угрозы правою переворота 1917 года, был В.И. Старцев. См.: Старцев В.И. В.И. Ленин в августе 1917 года. — «Вопросы истории», 1967, №8, с. 124—127.

¹¹ Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Лвгуст 1917 — февраль 1918. М., 1958, с. 32; Аникеев В.В. Деятельность ЦК РСДРП(б) в 1917 году. М., 1969, с. 267.

¹² В сборнике документов Петербургского комитета, опубликованном в 1927 году, имеется два отдельных протокола данного заседания. См.. Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 г., с. 237—254. Оба варианта не совсем точные и полные, что, несомненно, является отражением царившей тогда напряженности. В основном они дополняют друг друга, поэтому я использовал оба варианта в моих попытках реконструировать ход дискуссии.

¹³ Превосходный анализ действий московских большевиков в 1917 году и разногласий во взглядах между молодыми большевиками, занимавшими сильные позиции в Московском областном бюро, и более умеренными старыми партийными работниками, сосредоточенными в Московском городском комитете, содержится в чрезвычайно интересной биографии Бухарина, написанной Стивеном Коэном (Cohen S.P. Bukharin and the Bolshevik Revolution. N.Y., 1973, pp. 45-53).

¹⁴ См. ниже, с. 243—244.

¹⁵ О «левизне» Бубнова в то время см.: Комиссаренко Л.Л. Деятельность партии большевиков по использованию вооруженных и мирных форм борьбы в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции, с. 185—186.

¹⁶ Специальный выпуск ошибочно датирован 28 августа. 28 августа — .по понедельник, и различные текстовые признаки свидетельствуют о том, что выпуск не мог быть напечатан ранее утра 29августа. По понедельникам «Солдат» обычно не выходил, а специальных выпусков, не в пример газете «Рабочий», не публиковалось. Таким образом, выпуск «Солдата» 29 августа явился первым откликом в печати Военной организации на мятеж Корнилова.

¹⁷ «Солдат», 29 августа.

¹⁸ Примечательно, что, помимо не которых листовок, выпушенных самостоятельно или с участием Военной организации, в такой рабою, как «Большевизация Петроградского гарнизона» Л.К Дрезсна (с. 242—243), и в более поздней монографии «Революционное движение в России п августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа» (с. 482—483, 510—511) содержатся лишь два документа, имеющие отношение к деятельности Военной организации между 27 и 30 августа: текст резолюции, принятой совещанием представителей организации 28 августа и ответ Московско-Нарвского районного комитета большевиков на запрос Военной организации о состоянии местной Красной гвардии.

¹⁹ Переписка Секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. Сборник документов, М., 1957, т. I, с. 31.

²⁰ Расстригин А.Ф. Указ. соч., с. 112.

²¹ См. ниже, с. 178.

²² В соответствующей литературе военная секция именуется по-разному: как временный военный комитет, оперативная секция, военный комитет, и даже военно-революционный комитет. Но не следует путать с временным революционным комитетом, созданным ЦИК и ИВСКД для расследования обстоятельств июльского восстания, или с более радикальной военной секцией Петроградского Совета.

²³ Корниловские дни. Бюллетени временного военного комитета при ЦИК с августа но 4 сентября 1917 г. Петроград, 1917; Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 г. Ред. Анский А. Л., 1927, с. 70.

²⁴ См. выше, с. 100.

²⁵ Районные Советы Петрограда в 1917 году. М.—Л., 1964— 1966, т. 3, с. 292; Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов, с. 58.

²⁶ Районные Советы Петрограда в 1917 году, т. 3, с. 292—293.

²⁷ Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 498—499.

²⁸ См.: Токарев Я.С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март—октябрь 1917 г.). М.—Л., 1965,

146; Гальперина Б.Д. Районные Советы Петрограда в 1917 году (диссертация). Л., 1968, с. 228—238. В работах рассматривается важная роль Междурайонного совещания и районных Советов в борьбе с Корниловым.

²⁹ В комитет вошли: три выборных члена Петергофского Совета, по одному представителю от каждых пяти партийных организаций, каждых трех районных комиссариатов, от Путиловского завода, Путиловских судоверфей, районного правления, от роты солдат, расквартировавшихся на Путиловском заводе, от районного бюро профсоюзов и действовавших в районе небольших предприятий.

³⁰ Районные Советы Петрограда в 1917 году, т. 2, с. 251 —253; Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 496; Токарев Я.С. Указ. соч., с.

146.

³¹ Созданный в марте 1917 года Пегроградский совет профсоюзов в то время состоял из выборных представителей около пятидесяти профсоюзных организаций столицы. О деятельности Петроградского совета профсоюзов в 1917 году см.: Профессиональное движение в Петрограде в 1917 г. Ред. Анский А. Л., 1928, с. 45—77.

³² «Известия», 29 августа.

³³ По всем признакам эта комиссия позднее вошла в Комитет народной борьбы с контрреволюцией.

³⁴ Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 г., с. 57—72; Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 500—501; Профессиональное движение в Петрограде в 1917 г., с. 53.

³⁵ Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. с. 167; Степанов З.В. Рабочие 11сгрофада в период подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания., М.—Л., 1965, с. 173; См. также: Егорова А.Г. Партия и профсоюзы в Октябрьской революции. М., 1970, с. 160.

³⁶ В то время в Викжель входило 40 человек: 14 эсеров, 7 меньшевиков, 3 народных социалиста, 2 представителя Междурайонного совещания, 2 большевика, 1 сочувствующий большевикам, 11 беспартийных, многие из которых поддерживали кадетов.

³⁷ Таняев А.II. Очерки по истории движения железнодорожников в революции 1917 года (февраль—октябрь). М.-Л., 1925, с. 95; Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г., с. 161 —162; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 153—154, 156.

³⁸ По оценке наиболее видного специалиста по вопросам создания вооруженной рабочей милиции в революционном Петрограде В.И. Старцева, в боевые отряды вступило от 13 до 15 тыс. рабочих (Старцев В.И. Очерки по истории петроградской Красной гвардии и рабочей милиции. М.—Л., 1965, с. 164).

³⁹ Петроградский Совет имел две основные секции: рабочую и солдатскую, включавшие соответственно представителей фабрично-заводских рабочих и солдат гарнизона. Возглавляемая многочисленной Исполнительной комиссией солдатская секция занималась проблемами, представлявшими интерес для воинских частей.

⁴⁰ Иванов Н.Я. Указ. соч., с. 156—157; Дрезен А.К. Большевизация Петроградского гарнизона. М.—Л., 1932, с. 253—264;Кочаков В.М. Большевизация Петроградского гарнизона в 1917 году.—В: Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Л., 1957, с. 174—177.

⁴¹ «Известия Кронштадтского Совета», 6 и 8 сентября; Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции. Ред. Мордвинов II.Н. АН СССР. Институт истории. М.—Л., 1957, с. 186—189; Протоколы и постановления Центрального комитета Балтийского флота. Отв. ред. Чугаев Д.А. АН СССР. Институт истории. М.—Л., 1963, с. 150—158; Петраш В.В. Моряки Балтийского флота в борьбе за победу Октября. М.—Л., 1966, с. 200—216; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 156—157; Дрезен А.К. Балтийский флот от июля к октябрю 1917 г.—«Красная летопись», 1929, №5(32), с. 191 — 199.

⁴² Разложение армии в 1917 г. Ред. Покровский М.Н. и Яковлев Я.А. М.—Л., с. 116; Протоколы и постановления Центрального комитета Балтийского флота, с. 167—172; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 63.

⁴³ См. интервью Н. Вакара с Финисовым.—В: «Последние новости», 6 марта 1937, с. 3.

⁴⁴ Противоречивые описания этого эпизода и причин бездействия петроградских правых групп см. в: Вииберг Г. В плену у обезьян. Киев, 1918, с. 104— 108; «Последние новости», 24 января 1937, с. 5; 6 марта 1937, с. 3 (интервью Н. Вакара с А.И. Путиловым и П.Н. Финисовым) ; Дюсиметьер Л.П. Заговор Корнилова. Письмо в редакцию—«Последние новости», 28 мая 1937; Деникин А.И. Очерки русской смуты, т. 2, с. 64—65; Милюков П.Н. История второй русской революции, т. I, вып. 2, с. 258—259; Kerensky A.F. Russia and History’s Turning Point, p. 381.

⁴⁵ Подробный отчет об этих событиях, основанный главным образом на неопубликованных материалах из советских архивов.—В: Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 174—179; Большевизация петроградского гарнизона, с. 257; Мартынов Е.И. Корнилов. Попытка военного переворота. Л., 1927, с. 142—146; Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 107—145; Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 531 —532, 633.

⁴⁶ Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 180—181; Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 134, 349; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 147—149; Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 535.

⁴⁷ Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 170—174; Владимирова В. Революция 1917 года, с. 4, с. 343—350. Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 135—142.

⁴⁸ Алексеева в свою очередь 10 сентября сменил Духонин.

⁴⁹ Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 155—171; Владимирова В. Революция 1917 года, т. 4, с. 124—132.

⁵⁰ Bгоwdег R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government, vol. 3, pp. 1586—1589. Текст послания Крымова Корнилову не известен.

 

 

 

9

Вопрос о новой власти

Быстрый разгром корниловского мятежа выдвинул на передний план трудную проблему, касавшуюся характера власти, которая заменила бы обанкротившуюся вторую коалицию. В начале мятежа между Керенским, который стремился к образованию сильной Директории, и лидерами Совета, которые, столь же рьяно противясь созданию подобного правительства, в тот момент беспокоились главным образом о защите революции, было достигнуто временное взаимопонимание. Согласно политической резолюции, принятой ЦИК и ИВСКД в ночь с 27 на 28 августа, Керенскому предоставлялось право сформировать любое правительство, которое он сочтет нужным, с единственным непременным условием, что оно будет готово вести непримиримую борьбу с Корниловым¹.

Когда 28 августа появилась вероятность, что войска Крымова вступят в столицу и последует неизбежное кровавое побоище правых сил с левыми, в какой-то момент показалось, что Керенский, возможно, не станет действовать в соответствии с резолюцией исполнительных комитетов. В самый разгар кризиса руководство партии кадетов, стремясь предотвратить гражданскую войну, убеждало Керенского уступить свой пост авторитетной личности, с которой Корнилов согласится вступить в переговоры, прежде чем легионы Крымова войдут в Петроград.

Выбор кадетов пал на генерала Алексеева, который мог бы устроить как Керенского, так и Корнилова. В полдень 28 августа Милюков предложил Керенскому свои услуги в качестве посредника между правительством и Генеральным штабом. Вслед за ним другой видный кадет, Николай Кишкин, также прощупывал Керенского относительно возможности его отставки в пользу Алексеева. Вечером того же дня большинство исполняющих обязанности министров, по-видимому, договорились о целесообразности замены Керенского Алексеевым, и многие из них сообщили о своем мнении премьер-министру. Представители союзников в России, возглавляемые англичанином Джорджем Бьюкененом, также попытались убедить Керенского вступить в переговоры с Корниловым. Не вызывает сомнения, что Керенский, испытывая подобное давление, был почти готов уступить свой пост. Однако этому категорически воспротивилось руководство Совета. По его настоянию Керенский в последнюю минуту отверг предложение кадетов². И вот на следующий день, 29 августа, корниловский мыльный пузырь лопнул. Для Керенского больше не существовало вопроса о достижении соглашения с генералами. Теперь было бы резонно предположить, что, настрадавшись от правых и убедившись в огромной силе левых, премьер-министр сделает все возможное, чтобы заручиться и в дальнейшем поддержкой левых элементов. Но не тут-то было. Обуреваемый сильнее, чем прежде, страхами перед ультралевыми и все еще не отказавшийся от намерения продолжать войну, Керенский повел себя так, как будто никакого мятежа Корнилова и не было. Безусловно, он настоял на аресте Корнилова, немедленной отставке Савинкова и провозгласил Россию демократической республикой. Вместе с тем в предписании председателю комиссии, созданной для расследования заговора Корнилова, Керенский настаивал на том, чтобы следствие внутри военного истэблишмента было строго ограничено только главными участниками заговора³. В довершение Керенский назначил на пост начальника Генерального штаба генерала Алексеева, которого кадеты прочили в премьер-министры. Принимая новое назначение, Алексеев, чьи взгляды на перемены в армии, которые принесла с собой революция, совпадали со взглядами Корнилова и Деникина, признал в узком кругу, что главной побудительной причиной его соглашения явилось желание как-то облегчить участь Корнилова и его сторонников⁴. Но самым поразительным было то, что, как только корниловская угроза миновала, Керенский начал вынашивать планы создания авторитарного правительства, нацеленного на правопорядок, в виде коалиционного кабинета правых социалистов и либералов, в котором кадеты имели бы более сильное, чем прежде, влияние.

Между тем условия ожесточенной борьбы против Корнилова сдвинули умеренных социалистов влево, привели к их конфликту с правительством и побудили к более тесному союзу с крайне левыми элементами. После июльских событий большинство меньшевиков и эсеров поддерживало Керенского в его попытках разоружить рабочих и сдержать большевиков. Но, с другой стороны, во время корниловского мятежа Комитет народной борьбы с контрреволюцией был вынужден одобрить и содействовать формированию вооруженных отрядов рабочих⁵. Хотя трудно определить, сколько рабочих в то время впервые получили в руки оружие и организовались для осуществления насильственных политических акций, тем не менее можно с уверенностью сказать, что даже тот небольшой прогресс, который был достигнут в умиротворении петроградских масс, мгновенно свелся к нулю.

Одним из самых настоятельных требований большевиков, выдвигавшихся (и повторявшихся во время корниловского мятежа бесчисленными общественными организациями) в качестве условия их сотрудничества в различных органах защиты революции, являлось освобождение находящихся в тюрьме большевиков, арестованных по подозрению в участии в июльском восстании. После того как 29 августа группа солдат-большевиков, по всем признакам не без помощи некоторых сочувствовавших охранников, сбежала с гауптвахты 2-го комендантского управления, Комитет народной борьбы с контрреволюцией постановил оставить их на свободе, чтобы они «включились в борьбу против корниловцев». Давление, вынуждавшие как-то решать проблему арестованных, еще больше усилилось, когда содержавшиеся в 1-ом комендантском управлении левые офицеры публично потребовали разрешить им участвовать в борьбе с Корниловым и в подтверждение своего требования объявили голодовку. Уступая этому давлению, которому придало дополнительную силу вмешательство Комитета народной борьбы с контрреволюцией, власти в разгар корниловского мятежа освободили нескольких большевиков. Кое-кто из левых лидеров вышел на свободу в первой половине сентября. Так, 4 сентября тюремные ворота распахнулись для Антонова-Овсеенко и Дыбенко. В тот же день освободили Троцкого, денежный залог за него внес Петроградский совет профсоюзов⁶. Несколько офицеров-большевиков, участвовавших в голодовке в 1-м комендантском управлении, в том числе члены Военной организации — офицеры Крыленко, Дашкевич, Куделько и Тер-Арутюнянц,— получили свободу неделю спустя. Все освобожденные большевики играли затем активную роль в революции⁷.

Во время приготовлений к борьбе с Корниловым руководство Комитета народной борьбы с контрреволюцией встревожил тот факт, что офицеры штаб-квартиры Петроградского военного округа, якобы принимающие участие в обороне города, тайком пытались помогать генералу Корнилову. Существовали многочисленные свидетельства, что офицеры преднамеренно затягивали мобилизацию, вооружение и обеспечение продовольствием частей гарнизона. По их указаниям некоторые в конце концов направленные на позиции отряды расположили так, что они представляли собой удобную мишень для атакующих. Когда саботаж военного персонала стал очевидным, Комитет народной борьбы с контрреволюцией послал своих комиссаров для наблюдения за действиями штаба⁸.

28 августа, когда Керенский был почти готов выйти в отставку, уступая свой пост генералу Алексееву, умеренные социалисты воздействовали на Керенского, чтобы удержать его от подобного шага. После корниловских событий многие видные меньшевики и эсеры весьма холодно восприняли намерение Керенского сформировать еще одно коалиционное правительство с участием кадетов. Отчасти потому, что теперь кадеты отождествлялись с противниками республики и реформ и сторонниками продолжения войны, в Петрограде враждебно относились к пребыванию кадетов в правительстве. Но отчасти также и в связи с искренней озабоченностью лидеров меньшевиков и эсеров ролью кадетов в заговоре Корнилова.

Как только стали известны политические замыслы Керенского, т.е. вечером 31 августа, исполнительные комитеты Советов созвали объединенное пленарное заседание, чтобы рассмотреть вопрос о власти. Тем временем меньшевистский ЦК принял решение о недопустимости участия во Временном правительстве «таких элементов, которые либо соучаствовали в контрреволюционном движении, либо способны парализовать борьбу с ним». Относительно статуса кадетов резолюция особо подчеркнула, что они больше не могут быть включены во Временное правительство⁹. Совещание ЦК эсеров заняло аналогичную позицию. Данные точки зрения сразу же довели до сведения Керенского, который в этих условиях решил временно отложить планы создания новой коалиции и вместо этого объявить о сформировании Директории из 5 человек без кадетов. Возглавлявшаяся Керенским Директория включала Терещенко, который продолжал заниматься внешней политикой, двух прогрессивных военных (морского министра адмирала Дмитрия Вердеревского и военного министра генерала Верховского) и Алексея Никитина, ничем не примечательного правого меньшевика, который являлся министром труда в правительстве второй коалиции, а в Директории занял пост министра почт и телеграфа.

При выработке позиции по вопросу о власти умеренные социалисты вновь столкнулись с ситуацией, во многом напоминавшей июльские дни. В то время огромные толпы рабочих и солдат вышли на улицы на демонстрации против Временного правительства с требованием передать власть Советам. Их боевыми кличами были: «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!». На этот раз окрыленные победой над Корниловым массовые организации на местах, фабрично-заводские рабочие, солдаты, матросы, то есть все те, кто присоединился к антикорниловскому движению, выражали свое мнение о характере, составе и программе будущего правительства в многочисленных письмах, резолюциях, политических декларациях. Из этих требований масс явствовало, что в своей основе они мало чем отличались от выдвигавшихся двумя месяцами ранее.

Некоторые характерные примеры позволяют представить общую направленность этих призывов. Рабочие механической мастерской Петроградского трубочного завода, обсудив 28 августа «текущий момент», заявили: «Ввиду создавшегося контрреволюционного буржуазного движения и посягательства со стороны бывших царских опричников на свободу и на все демократические завоевания российского пролетариата собрание заявляет, что вся власть должна перейти Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»¹⁰. В тот же день 8 тыс. рабочих Петроградского металлического завода приняли резолюцию с выражением недоверия «министрам-социалистам», вероятно, из-за их Готовности сотрудничать с буржуазией. Эти рабочие потребовали немедленного создания «решительной революционной власти». 29 августа несколько тысяч разгневанных рабочих гигантского Путиловского завода решили, что «правительство революционной страны должно быть составлено только из представителей революционного класса», и добавили, что «всякие переговоры о коалиционной власти в условиях борьбы буржуазии и ее ставленника Корнилова с народом мы будем отныне считать изменой делу свободы». Тем временем рабочие Ново-Адмиралтейского судостроительного завода, обсудив сложившуюся политическую ситуацию, заявили, что «власть государственная не должна ни одной минуты оставаться в руках контрреволюционной буржуазии. Она должна перейти в руки рабочих, солдат и беднейших крестьян и быть ответственной перед Советами рабочих, солдатских депутатов»¹¹.

Публичные декларации, принимавшиеся в период мятежа Корнилова практически всеми воинскими частями Петроградского гарнизона, выражали столь же определенные требования. Так, на экстренном собрании 28 августа 2,5 тыс. солдат четырех основных воинских соединений, дислоцированных в столице (Преображенского, Литовского и Волынского гвардейских полков и 6-го саперного батальона), приняли резолюцию, которая настоятельно требовала, чтобы правительство формировалось исключительно из представителей революционных классов. 31 августа эти же самые солдаты, повторив призыв к созданию правительства из рабочих и беднейших крестьян, прямо заявили, что со «всякой коалицией... все верные сыны народа будут бороться так же, как и с Корниловым». Не менее откровенными были и солдаты 2-го пулеметного полка, которые в тот же день выразили свои взгляды относительно Корнилова и ближайших задач новой власти следующими словами:

«Мы... клеймим именем изменника Корнилова и его сообщников... У нас не было доверия к Корнилову еще с 21 апреля, когда этот «бравый» генерал приказал выкатить орудия на Дворцовую площадь для усмирения товарищей рабочих... Этот заговор должен быть подавлен со всей решительностью, и мы, пулеметчики, предлагаем себя в полное распоряжение ЦИК... Мы требуем немедленного ареста контрреволюционеров командного состава и предания суду, отмены смертной казни, причем завершиться она должна казнью Корнилова и его сподвижников... мы требуем восстановления расформированных революционных полков и расформирования контрреволюционных ударных батальонов... Союза георгиевских кавалеров, Союза офицеров армии и флота, Военной лиги и проч. ...Единственным выходом из настоящего положения может быть только передача всей власти в руки трудящихся.

Мы требуем немедленного освобождения товарищей, арестованных 3 — 5 июля, заменив их (в тюрьме) заговорщиками, как, например: Гучковым, Пуришкевичем и контрреволюционным офицерством. Во внешнем вопросе мы требуем решительного разрыва с империалистами, как русскими, так и союзными, и вести борьбу за мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения наций. Паек солдатам должен быть увеличен до 20 рублей... средства на это должны доставаться из конфискации сверхприбылей г.г. фабрикантов и заводчиков. Все эти революционные мероприятия будут поддерживаться и отстаиваться нами до последнего пулеметчика, а правительство, проводящее это, будет пользоваться полным нашим доверием⁴².

1 сентября две сотни солдат, приписанных к Офицерской электротехнической школе решили, что «со сменой лиц (вместо Корнилова Алексеев и др.) ничего не изменилось» и что «политика... соглашательства с буржуазией и помещиками неизбежно должна была привести и привела к заговору Корнилова». В целях предотвращения повторной контрреволюционной вылазки солдаты настаивали на передаче всей власти «представителям революционных рабочих, солдат и крестьян под контролем их выборных организаций». Два дня спустя массовый митинг солдат петроградского резервного полка высказался за сформирование нового кабинета министров «из социалистов, страдавших за нужды народа по тюрьмам и убивших лучшие годы своей жизни в далекой Сибири». Солдаты электротехнической школы и петроградского резервного полка, как и солдаты 2-го пулеметного полка, потребовали для Корнилова и его сообщников смертной казни⁴³.

Нет ничего удивительного в том, что после мятежа Корнилова сильнее всего недовольство Керенским и стремление к немедленным переменам в правительстве проявилось среди распропагандированных балтийских моряков. 30 августа команда «Петропавловска», ранее проголосовавшая за расстрел офицеров, отказавшихся дать подписку о лояльности революции, пришла к единодушному мнению, что «смертная казнь может быть лучшим наказанием» для Корнилова. В принятой ими резолюции утверждалось, что «спасти страну в настоящее время может только демократия в лице лучших ее представителей Центрального Исполнительного Комитета Советов, солдатских и крестьянских депутатов, а потому и вся власть должна перейти в руки Советов. Никакие коалиции и ответственные министерства, как это показал опыт, не в состоянии вывести страну из ее критического положения. И прямой долг этих Советов перед родиной — взять всю власть в свои руки, и мы этой власти с радостью подчиняемся и с удовлетворением исполняем все ее приказания».

Заметно критичнее по адресу умеренных социалистов была резолюция «О текущем моменте», принятая подавляющим большинством на объединенном собрании исполкома Гельсингфорсского Совета, Областного комитета Советов рабочих и воинских депутатов Финляндии и представителей полковых и судовых комитетов района Гельсингфорса, состоявшееся 2 сентября. В конце резолюции говорилось: «ЦИК до сих пор не только не проводил линию развития революции, но своей поддержкой соглашательской политики с буржуазией укрепил позиции контрреволюции. Такому поведению ЦИК должен быть положен конец. Мы настойчиво требуем от ЦИК, чтобы он отказал в доверии всякому коалиционному (с буржуазией) министерству и немедленно созвал II Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»¹⁴, то есть установил Советскую власть.

В знак протеста против провозглашения Керенским недемократической, а Российской республики, против создания Директории и переговоров с буржуазией члены 19 судовых комитетов Балтийского флота на совместном заседании 6 сентября рекомендовали всем кораблям поднять боевые красные флаги и не спускать до тех пор, пока «не будут удовлетворены требования настоящей демократической республики». На следующий день Центробалт поддержал этот метод протеста, и красные флаги были подняты¹⁵. Настроения балтийских моряков в тот период отразила редакционная статья «Довольно прежних ошибок» В. Масленникова, напечатанная в газете «Известия Кронштадтского Совета». В ней, в частности, говорилось:

«Политика соглашательства с буржуазией... привела нас к плачевным результатам. Соглашатели верили людям, лицемерно кричавшим о гибели страны, и исполняли все по их рецепту... Все предостережения пролетариата и не покинувших его партий оказались справедливыми... Оказывается, этого еще мало!.. Что это? Политическая слепота или сознательно направляемые действия против революции?.. Нет! Этого быть не должно... Задача момента — ... заявить: довольно соглашательства! Вся власть — трудовому народу!»¹⁶

29 августа Кронштадтский Совет выдвинул ряд требований, переданных Центральному Исполнительному Комитету представителей Кронштадта, работавшим в этом органе. Составленные большевиками и сразу же одобренные эсерами и меньшевиками-интернационалистами (главными эсеровскими и меньшевистскими фракциями Кронштадта), эти требования соответствовали умеренной резолюции «О текущем моменте», представленной Луначарским на заседании исполкомов в ночь с 27 на 28 августа и призывавшей решительно порвать с капиталистами, передать власть в руки революционных рабочих, крестьян и солдат, провозгласить демократическую республику.

Идеалом Кронштадта оставалось демократическое советское правительство, в котором все социалистические группы успешно работали бы вместе над осуществлением революционной программы, то есть действовали бы так, как с самого марта поступали социалисты в Кронштадтском Совете. Матросы Кронштадта надеялись, что испытания периода корниловского мятежа помогут вернуть руководство исполнительных комитетов Советов в лоно революции. Такую оптимистическую точку зрения высказали депутаты Кронштадтского Совета 29 августа в ответ на сообщение Колбина о последних событиях в Петрограде. Раскритиковав Керенского за нерешительность в борьбе с Корниловым, Колбин заявил, что, когда Церетели оповестил Центральный Исполнительный Комитет о том, что теперь время не для соглашательства, а для решительных боевых действий, Чернов обнял его в знак солидарности. Кронштадтские депутаты продолжительными аплодисментами приветствовали подобную демонстрацию единства умеренных социалистов в защите революции¹⁷.

Стоит отметить, что теперь против правительства выступали даже рабочие тех промышленных предприятий, которые представляли бастионы меньшевиков и эсеров, а также солдаты некоторых в политическом отношении наиболее благонадежных полков гарнизона (сохранявших с самого начала нейтралитет и выступивших первыми за подавление июльского восстания). Более того, к оппозиции присоединились и отдельные воинские части, в спешном порядке после июльских дней переброшенные с фронта в столицу.

Принимавшиеся в этот период резолюции не были творением какой-то одной партии или организации. Одни предлагали большевики, другие — меньшевики или левые эсеры, третьи — отдельные лица или представители заинтересованных групп неопределенной политической ориентации. В конкретных вопросах эти документы сильно отличались друг от друга. Некоторые призывали к созданию власти рабочих, солдат и крестьян, другие (возможно, большинство) настаивали на передаче власти Советам или на сформировании революционного правительства, ответственного перед Советами, часто сочетая эти требования с предложением о созыве очередного Всероссийского съезда Советов. Однако практически во всех указывалось на необходимость во избежание повторения контрреволюционных выступлений сурово наказать Корнилова и его сообщников, отвергалось всякое сотрудничество с цензовыми элементами в любой форме и позитивно оценивалась идея немедленного установления полностью социалистической власти, которая смогла бы покончить с войной. Не вызывает сомнения, что для многих, в том числе и для большевиков, быстрая победа над Корниловым, по-видимому, подтвердила огромные потенциальные возможности совместных действий всех социалистических групп. Если судить по доступным для изучения документам, в большом количестве опубликованным в периодической печати того времени или в последующих сборниках и во многом подтверждающимся различными другими свидетельствами, то можно с уверенностью сказать, что подобные настроения разделяли почти все рабочие и солдаты Петрограда и балтийские моряки, которые так или иначе, участвовали в политической жизни.

Под таким давлением пришлось работать членам исполнительных комитетов Советов, собравшимся во второй половине дня 31 августа, чтобы обсудить вопрос о власти. Пленарное заседание, с перерывами длившееся до раннего утра 2 сентября, заслуживает отдельного рассмотрения, ибо является наиболее важным собранием руководства Совета между февралем и октябрем 1917 г. Во всяком случае, это был, по-видимому, тот момент предоктябрьских дней, когда меньшевики и эсеры ближе всего подошли к разрыву с либералами и к принятию более радикальной политики, которая, возможно, существенно изменила бы ход революции.

В начале обсуждения Каменев предложил депутатам одобрить общую резолюцию-декларацию «О власти», которая, будучи умеренной и по тону, и по содержанию, тем не менее представляла собой заметный, решающий отход от прежней политики Советов¹⁸. Проект резолюции-декларации составил лично Каменев, и она была ранее одобрена членами большевистского ЦК и представителями фракции большевиков в ЦИК и в Петроградском Совете. Она начиналась с категорического осуждения политики «соглашательства» и «безответственности», которая «создала самую возможность превратить верховное командование и аппарат государственной власти в очаг и орудие заговора против революции». Документ требовал отстранения от власти не только кадетов, но и всех представителей буржуазии, утверждая, что единственный выход — в создании власти из «представителей революционного пролетариата и крестьянства», основными задачами которой будут: провозглашение «демократической республики», конфискация помещичьих земель без выкупа и передача ее крестьянским комитетам впредь до решения Учредительного собрания; введение рабочего контроля над производством; национализация важнейших отраслей промышленности и предложение народам воюющих государств всеобщего демократического мира. В числе мер, подлежащих немедленному осуществлению, резолюция назвала: прекращение любых репрессий, направленных против рабочего класса и его организаций, отмену смертной казни на фронте и восстановление полной свободы политической агитации и деятельности демократических организаций в армии, удаление из армии контрреволюционного командного состава, признание права на самоопределение проживающих в России малых народностей, немедленный созыв Учредительного собрания и отмену всех сословных привилегий.

Очевидный упор в резолюции на революционную власть, призванную создать демократическую республику, а не диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства, — это, безусловно, дело рук Каменева. Здесь нашли точное отражение взгляды умеренных большевиков на развитие революции¹⁹. В то же время документ Каменева являлся сжатым и убедительным изложением политических чаяний петроградских рабочих и солдат, нашедших выражение в период после корниловского мятежа. Предложив резолюцию исполкомам, Каменев призвал к сохранению единого революционного фронта, который возник в ходе борьбы против Корнилова. Особо подчеркнув решающую роль Советов, которые «сыграли роль цемента, спаявшего все истиннодемократические элементы» в период кризиса, он утверждал, что «никто не сможет сказать, что существует в данный момент более могучая организация, нежели Советы».

Чрезвычайно важно иметь в виду, что, хотя предложенную Каменевым резолюцию-декларацию и истолковывали как призыв к передаче политической власти Советам, сам Каменев на этом не настаивал, по-видимому, не исключая возможности создания социалистического кабинета, который включил бы представителей таких «демократических» институтов, как профсоюзы, земства, городские думы и кооперативы, номинально не входившие в Совет. В конце выступления он заметил: «Фракцию большевиков интересует не техническая сторона, а те силы, которые войдут в состав этой власти, одинаково ли они понимают задачи момента и смогут ли они идти в ногу с демократией»²⁰.

Ввиду предстоящей сессии Петроградского Совета, которая была запланирована ранее, ЦИК и ИВСКД прервали свое заседание до 19.30, не проголосовав по резолюции Каменева. Дальнейшее обсуждение вопроса о власти отложили до следующего вечера.

Поздно ночью 31 августа резолюция Каменева была представлена Петроградскому Совету²¹, собравшемуся впервые после 10-дневного перерыва. На протяжении августа позиция Петроградского Совета постоянно сдвигалась влево, отражая тем самым растущее беспокойство части депутатов в связи со сложившейся политической ситуацией и меняющимся составом Совета, поскольку избранных в марте и апреле депутатов умеренных умонастроений отозвали и заменили фабрично-заводскими и гарнизонными представителями с более радикальными взглядами²². Эта трансформация стала очевидной 31 августа. Обсуждение началось с докладов о последних политических событиях. Меньшевик Борис Богданов подробно рассказал депутатам о работе Комитета народной борьбы с контрреволюцией. Видя нетерпение слушателей, Богданов доложил о действиях Комитета по укреплению и сплочению левых сил и предотвращению сговора правительства с Корниловым. При упоминании моментов, свидетельствовавших о плодотворности усилий Комитета как в противодействии Корнилову, так и в контактах с правительством, депутаты всякий раз взрывались аплодисментами.

Касаясь вопроса об организации власти, Церетели впервые публично признал трудности, связанные с включением в кабинет кадетов. Вместе с тем он энергично защищал идею коалиции с представителями других буржуазных групп. По его словам, демократия сама по себе не сумеет справиться с хозяйственной разрухой, и такая ситуация будет на руку контрреволюции.

Выступление Церетели постоянно прерывалось громкими протестами и язвительными репликами, что вынудило председателя Чхеидзе в конце концов заявить, что у Совета еще достаточно сил, чтобы выставить за дверь нарушителей порядка. С другой стороны, аудитория с воодушевлением приветствовала Каменева, который представил свою политическую резолюцию-декларацию и повторил критику коалиционной политики, заранее высказанную на заседании ЦИК и ИВСКД. Депутаты, стоя приветствовали Стеклова, выразившего солидарность с Каменевым. Представитель эсеров Болдырев, отступив от прежнего умеренного социалистического курса, предложил, чтобы Всероссийские исполнительные комитеты сформировали новый кабинет. Он внес резолюцию, которая допускала включение представителей буржуазных группировок (за исключением кадетов) в правительство, ответственное перед «Временным революционным парламентом». Но даже такой компромисс получил холодный прием.

После нескольких часов жарких дебатов между сторонниками и противниками идеи создания чисто социалистического правительства, примерно в 5 часов утра 1 сентября депутаты отвергли резолюцию эсеров и приняли в качестве политической платформы предложенную Каменевым декларацию. За нес проголосовало 279 депутатов, против — 115, при 51 воздержавшемся. Оценивая значение этого успеха большевиков, важно иметь в виду, что на данном заседании присутствовала и голосовала лишь небольшая часть общего количества членов Петроградского Совета. Отчасти это произошло потому, что многие представители военных все еще находились в своих полках, защищая столицу от Корнилова. Но верно и то, что многие рядовые меньшевики и эсеры, организационно не связанные с большевиками, в рассматриваемом вопросе встали на их сторону. Тем не менее, как уже указывалось выше, голосование в Петроградском Совете 31 августа отражало постепенный и весьма значительный сдвиг влево в политической ориентации депутатов.

В этой связи стоит вспомнить, что 2 марта за резолюцию большевиков в Петроградском Совете против передачи власти Временному правительству было подано всего каких-то 19 голосов, тогда как за внесенную совместно меньшевиками и эсерами резолюцию с выражением поддержки правительству голосовало 400депутатов. 2 апреля, когда Петроградский Совет был почти в полном составе, большевистская резолюция, отвергающая кампанию в пользу «Заема свободы» — фактически референдум по вопросу о войне — получила 112 голосов, а меньшсвистско-эсеровская резолюция в поддержку этого займа — 2 тысячи. Через месяц после Апрельского кризиса, когда потребовалось определить позицию относительно участия социалистов в кабинете, за резолюцию большевиков, выступивших против участия, проголосовало 100 депутатов, а сторонники меньшевиков и эсеров по- прежнему насчитывали 2 тыс. человек. Народная поддержка программы большевиков усилилась в канун июльских событий, и это в какой-то мере нашло свое отражение и в Петроградском Совете. Так, 20 июня при голосовании за резолюцию умеренных социалистов в поддержку планов наступления Керенского против проголосовал 271 человек, а 39 воздержалось²³. А на сессии августа впервые абсолютное большинство присутствовавших депутатов голосовало вместе с большевиками по всем политическим вопросам.

Утверждение резолюции Каменева, означавшее кардинальную переориентацию в приоритетах и целях, сделало необходимым полную реорганизацию руководства Петроградского Совета — событие огромной по своим последствиям важности для дальнейшего развития революции. Пока, однако, ввиду того обстоятельства, что непосредственная власть Петроградского Совета ограничивалась столицей, более существенное значение имела, разумеется, неопределенная позиция ЦИК и ИВСКД по вопросу о власти. На этих исполнительных комитетах лежала ответственность за судьбу правительства.

Поздним вечером 1 сентября ЦИК и ИВСКД возобновили дискуссию по вопросу о власти; примерно в это же время Керенский объявил о создании Директории²⁴. И все же, несмотря на общее стремление к переориентации политики Совета, которое проявилось в принятии большевистской резолюции, и несмотря на то, что Керенский, объявив о сформировании Директории, поставив исполкомы Советов (ЦИК и ИВСКД) перед совершившимся фактом, умеренные социалисты упорно не желали порвать с существующим правительством. Целый ряд видных меньшевиков и эсеров, в том числе Скобелев и Богданов, критиковали позицию большевиков и призывали поддержать правительство, по крайней мере до созыва Демократического совещания.

Правый меньшевик Марк Либер высмеял саму мысль о том, что демократия в состоянии действовать в одиночку, и заявил: «Кадеты сброшены с колесницы, но бойтесь, как бы вам не очутиться на ней одним». Авксентьев фактически приветствовал Директорию и рекомендовал оказывать ей всяческую поддержку. Чернов в категорической форме утверждал, что ни один эсер не войдет в правительство, в котором будут кадеты. Однако он не исключал возможность создания коалиции с представителями других буржуазных кругов. Выступая от имени трудовиков, Сергей Знаменский также защищал принципы коалиции и настаивал: «Демократия не должна решиться на исключительно социалистическое министерство... Существуют, помимо кадетов, социальные и политические группы, которые могут идти с нами рука об руку».

Кроме большевиков, только Мартов занял более радикальную позицию. Он поддержал идею создания кабинета из одних министров-социалистов, ответственных перед демократическим парламентом.

Рязанов и Каменев попытались дать отпор умеренным социалистам. Имея в виду высказывание Скобелева, Рязанов заметил:

«В этом зале говорилось, что Петроград — не вся Россия, но за ним наблюдает провинция и, когда здесь уже затягиваем узел на шее контрреволюции, мы не сомневаемся, что найдем поддержку в широких народных кругах.

Если отвергнуть коалицию с кадетами, то у нас остаются торгово-промышленные и банковские сферы, которые, как теперь стало известно, питали желтую прессу... Пора подумать о том, что Советы представляют большинство России... Пусть же они выбирают Временное правительство, ответственное перед ними, которое довело бы Россию до скорейшего созыва Учредительного собрания, которое одно только способно заключить мир, провести все необходимые реформы и приблизить нас к социалистическому строю».

Каменев со своей стороны, говоря о Директории, с раздражением отмечал, что ЦИК «получил удар рукою Керенского» и его значение уменьшилось. «Я надеюсь, — продолжал он, — что этот удар будет вами отклонен не менее решительно, чем удар Корнилова... Объявленный нам состав правительства — это правительство для Керенского... Усматривая в способе создания и в самом новом Временном правительстве проявление режима полной и единоличной диктатуры, ЦИК указывает, что действительно революционная власть может быть создана только на указанных в резолюции путях».

Церетели попробовал опровергнуть подобные утверждения и в этой связи заметил, что «в момент этого съезда (Демократического совещания) демократия будет единой и если, кроме нас, не окажется ни одной живой силы в стране, то мы возьмем власть в свои руки». Это была самая большая уступка Церетели и его сторонников, которую они смогли сделать в вопросе создания исключительно социалистического правительства.

Рано утром 2 сентября усталые депутаты поставили на голосование и отвергли заявления и большевиков, и меньшевиков-интернационалистов, а приняли вместо этого резолюцию, внесенную совместно меньшевиками и эсерами. Она одобрила идею скорейшего созыва Демократического совещания, которому предстояло принять окончательное решение по вопросу о власти, а пока призвала к дальнейшей поддержке сформированного Керенским правительства²⁵.

Хотя ретроспективно решение ЦИК и ИВСКД — временно согласиться с фактом существования Директории — оказалось роковым шагом, ясно, что в тот момент умеренным социалистам было бы очень трудно поступить иначе. Поддержка предложенного большевиками курса потребовала бы от меньшевиков и эсеров отречения от политики, которую они проводили в течение последних шести месяцев, и отказа от идеи создания демократического правительства, представляющего все классы. Такая поддержка свидетельствовала бы о готовности учредить новый политический строй и взять на себя всю ответственность за сохранени�