Книги о Ленине

 

Глава шестая

ВОЙНА ПОСЛЕ МИРА

Россия в тисках

Кульминационным годом Второй Отечественной войны для России стал год 1918-й. Именно тогда с особой остротой встал перед Россией вопрос: быть или не быть? И это было вызвано не только оккупацией значительной части российской территории войсками Центральных держав, но и начавшейся интервенцией стран Антанты. Россия оказалась как бы в тисках между вооруженными силами обеих международных коалиций.

Внешнее вмешательство в русскую смуту придало более широкий размах Гражданской войне и породило новый всплеск сепаратизма. При этом заключение мира в Брест-Литовскс отнюдь не привело к прекращению враждебных действий между Советской Россией и Германией. В латентной форме война продолжалась.

В ходе наступления, предшествовавшего подписанию Брестского мирного договора, германские и австрийские войска вышли к 3 марта 1918 г. на линию Нарва — Псков — Полоцк — Орша — Могилев — Жлобин — Киев — Жмеринка. В Киеве ими была вновь приведена к власти Центральная рада. Однако оккупанты не были ею довольны и 29 апреля разогнали ее, приведя к власти во всем от них зависящего бывшего царского генерал-лейтенанта П.П. Скоропадского, провозглашенного ими «гетманом Украины».

Под предлогом обеспечения власти «законного правительства» Украины немцы продолжали наступление. 12 марта австрийские войска заняли Одессу, 17 марта — Николаев, 20 марта — Херсон. Германские войска 5 апреля вступили в Харьков, в конце апреля — начале мая вошли в Крым и в южную часть Донской области, овладев Ростовом и Новочеркасском.

Корабли Русского Черноморского военно-морского флота из Севастополя были перебазированы в Новороссийск. Германское командование потребовало их возвращения в Севастополь. По секретному приказу Совнаркома большинство кораблей в середине июня 1918 г. было потоплено в Цемесской бухте Новороссийска. Однако некоторые корабли были спасены их командами от затопления и приведены в Севастополь.

Трудно сказать, какое решение в тот момент было правильным, учитывая всю сложность обстановки. Понятно нежелание отдавать боевые корабли врагу. Но Германия недолго смогла ими пользоваться — уже в конце 1918 г. они попали в руки Антанты. Та в середине 1919 г. передала их белогвардейцам, то есть в русские руки. Однако в конце 1920 г. после эвакуации Белой армии из России эти корабли были уведены Антантой из русских вод. В то же время некоторые из затопленных кораблей были большевиками впоследствии подняты.

Таким оказался печальный финал славного Черноморского флота старой России. При его более умном использовании с начала войны он мог бы закончить ее не на дне моря или под чужеземным флагом, а победителем на константинопольском рейде...

На Дону немцы помогли утверждению у власти атамана Краснова. Вопреки просьбам Скоропадского германское руководство не стало присоединять Крым к Украине, а создало там отдельное марионеточное правительство во главе с бывшим царским генерал-лейтенантом, мусульманином по исповеданию М.А. Сулькевичем¹. Используя в качестве формального повода отсутствие договора о границе между Советской Россией и самостийной Украиной, немецкие войска захватили ряд ключевых пунктов на этнографической территории Великороссии: Унеча, Готня, Белгород, Валуйки.

Правительство Советской России рассматривало сопротивление немцам на Украине как часть стратегической обороны Республики. 14 марта 1918 г. Ленин телеграфировал Г.К. Орджоникидзе (Серго), назначенному комиссаром СНК на Украине, план мероприятий: «Убедите крымских товарищей, что ход вещей навязывает им оборону и они должны обороняться независимо от ратификации мирного договора... Немедленная эвакуация хлеба и металлов на восток, организация подрывных групп, создание единого фронта обороны от Крыма до Великороссии с вовлечением в дело крестьян, решительная и безоговорочная перелицовка имеющихся на Украине наших частей на украинский лад — такова теперь задача... Совершенно нелепо со стороны Донецкой республики отказываться от единого с остальной Украиной фронта обороны...»²

«Перелицовка на украинский лад», вплоть до запрета комиссару Овсеенко использовать его привычный псевдоним Антонов, была необходима для того, чтобы не дать Германии повода обвинить РСФСР в нарушении мирного договора. Полностью остановить немецкое наступление слабые разрозненные советские отряды на Украине в 1918 г., конечно, не могли. Их остатки были выведены на территорию РСФСР и включены в формирующуюся Красную Армию.

На территории Украины и Белоруссии развертывалось партизанское движение. Конечно, оно не имело такого размаха, как позднее, в Великую Отечественную войну. Это объяснялось и не столь репрессивным, как при нацистах, характером оккупационного режима, и главным образом недостатком и разъединенностью сил Советской России. При этом партизанское движение было раздвоено: одна его часть ориентировалась на большевиков, другая, причем наибольшая — на левых эсеров (потому что они, как принципиальные противники Брестского мира, считались многими «настоящей революционной» партией, в отличие от большевиков). 30 июля 1918 г. левые эсеры убили в Киеве главу германской оккупационной администрации генерала Айхгорна. Этот единичный террористический акт, конечно, привел лишь к массовым ответным репрессиям оккупантов в отношении мирного населения. Убийство Айхгорна было только одним из звеньев в цепи акций левых эсеров, направленных на вовлечение Советской России в новую войну с Германией.

Различные формы сопротивления русского народа германской и австрийской оккупации в 1918 г. сыграли свою роль в общем ходе Первой мировой войны. Они не позволили германскому командованию максимально усилить свои войска на Западном фронте и тем самым внесли свою лепту в победу Антанты. В мае 1918 г. на оккупированных российских территориях находились 49 дивизий Центральных держав (33 германские и 16 австро-венгерских). До самого конца войны (ноябрь 1918 г.) командования Четверного союза были вынуждены держать на Востоке 28 германских и 6 австро-венгерских дивизий, которых так катастрофически не хватало им на других фронтах.

Германские и турецкие войска, ловко пользуясь принципом «самоопределения народов», оккупировали, при содействии местных националистов, также Грузию, Азербайджан и Дагестан, хотя это не было предусмотрено Брестским договором. Большевистская революция в Финляндии была подавлена германскими интервентами, высадившимися там 10 марта. В середине мая последние остатки финской Красной гвардии ушли на русскую территорию. Одновременно финские белогвардейцы во главе с бывшим царским генералом от кавалерии Густавом Маннергеймом сделали попытку захватить Петроград и объявить его «интернационализированным городом». Эта попытка была отражена молодой Красной Армией. 15 мая 1918 г. Финляндия объявила войну РСФСР, лелея планы захвата Карелии и Мурманска. Но при посредничестве Германии, опасавшейся вовлечения в конфликт с английскими интервентами, высадившимися в Мурманске, между большевиками и белофиннами начались мирные переговоры.

Германская оккупация Финляндии стала важным геостратегическим фактором. Теперь немецкие войска в любой момент могли появиться в 40 км от Петрограда — в районе нынешнего Зеленогорска, где тогда проходила граница.

Политика оккупационных властей была отчетливо социально-реставраторской. В «Скоропадии», как иронически прозвали марионеточное «государство» гетмана, и на Дону полностью восстанавливались прежние права собственников земли, банков и промышленных предприятий. Всякое проявление недовольства жестоко каралось. Атаман Краснов с удовольствием вспоминал о том времени, когда «стояли повсюду часовые в германских касках, и грозное “halt” заставляло поджимать хвосты самых смелых политических шавок»³.

Киев под немецкой оккупацией превратился для свергнутых революцией российских имущих классов прямо-таки в «землю обетованную». «Скоропадия» виделась им образцом и оплотом того социального и политического порядка, который они, с германской помощью, надеялись вскоре установить во всей России.

Столь густое скопление классового эгоизма и социальной мстительности в одном месте пугало даже кое-кого из консерваторов. «Аристократический квартал Липки... был жутким привидением минувшего. Там собрались Петербург и Москва; почти все друг друга знали. На каждом шагу встречались знакомые типичные лица бюрократов, банкиров, помещиков с их семьями. Чувствовалось, в буквальном смысле слова, что на их улице праздник. Отсюда доносились рассказы о какой-то вакханалии в области спекуляции и наживы... Помещики торопились возместить себя за то, что претерпели, и взыскивали с крестьян, когда могли, втрое за награбленное... Все эти русские круги... были гораздо противнее, чем немцы»⁴, — писал дипломат и политический деятель Г.Н. Трубецкой.

Идеологической основой «Скоропадии» был густой украинский шовинизм, выражавшийся главным образом в стремлении подчеркнуть отличие от русских. Даже ближайший политический союзник Скоропадского донской атаман Краснов с иронией писал о том, как в «армии» Скоропадского вводились украинские слова команды вперемежку с немецкими: «Ахтунг! Струнко направо!» в значении «Смирно! Равнение направо!»⁵ В то же время в частных разговорах с «российскими людьми» Скоропадский подчеркивал, что его украинство — только тактическая уловка в отношениях с Германией, что на самом деле он русский человек и стоит за федерацию Украины с Россией. «Я, флигель-адъютант и генерал свиты его величества, не могу быть щирым украинцем и говорить о свободной Украине»⁶, — уверял он Краснова. «Я русский человек и русский офицер... Я определенно смотрел и смотрю ...что будущее Украины — в России»⁷, — говорил он эмиссару Добровольческой армии.

Все эти словесные излияния не мешали Скоропадскому выполнять экономическое соглашение, доставшееся ему в наследство еще от Центральной рады. Согласно ему, Украина обязана была поставить Центральным державам 60 млн пудов хлеба, 37,5 млн пудов железной руды, много других видов продуктов и сырья⁸. Аналогичные цели преследовала германская оккупация и на Дону. Краснов обязался предоставить Германии «права преимущественного вывоза избытков, за удовлетворением местных потребностей, хлеба» и других видов сельскохозяйственной продукции (всего полтора десятка наименований), а также «особые льготы по помещению капиталов в донские предприятия» германской промышленности. Эти обязательства были приняты им в одностороннем порядке, авансом в счет будущих политических уступок (установление желательных границ Дона и его поддержка против Советской России) и поставок промышленного оборудования⁹. Разумеется, степень «удовлетворения местных потребностей» должна была определяться оккупационными властями.

Конечно, по формальным признакам Краснов и Скоропадский не сильнее «предавали» Россию, чем большевики, подписавшие с Германией Брестский договор. У них тоже не было реальной альтернативы сотрудничеству с немцами. И большевистский режим в то же время отнюдь не был «царством свободы и счастья» даже для рабочих и крестьян, от имени которых большевики правили. Своя субъективная «правда» была в данном случае у обеих сторон. Поэтому давайте посмотрим, к каким объективным следствиям вела политика Краснова и Скоропадского.

Самостийность Дона и Украины была для части российской элиты не просто политической игрой. Если бы свергнуть советскую власть и восстановить прежние порядки во всей России не удалось, эти элитные круги охотно примирись бы с сохранением своих классовых привилегий в пределах таких «государств», как «гетманство Украинское» и «атаманство Донское». Краснов не скрывая пишет, что для него отторжение Дона от России при условии сохранения в нем капитализма было предпочтительнее воссоединения всей России под властью большевиков: «Войско Донское существовало бы на тех же основаниях, как существуют Эстония, Финляндия, Грузия, — существовало отдельно от советской России»¹⁰. То есть Дон и Украина, как убежища свергнутой элиты под немецкой охраной, могли, при известных условиях, превратиться в устойчивые государственные образования. Политика Краснова, Скоропадского и тех кругов, которые за ними стояли, объективно была политикой, направленной на расчленение России во имя классового эгоизма.

Но не более патриотической оказалась в конечном счете и политика Белого движения — той части российской контрреволюции, которая отвергла сотрудничество с Германией во имя «союзнического долга» и возложила свои упования на помощь со стороны Антанты.

Заключение большевиками Брестского мира устранило последнее формальное препятствие для интервенции Антанты.

6 марта 1918 г. британские войска высадились в Мурманске. Утром 5 апреля во Владивостоке высадились японские войска¹¹, а вечером того же дня, не желая отставать от японцев, там появились английские и американские военные.

Интересно, что все это время советское правительство и миссии стран Антанты сохраняли контакты между собой. Британские войска высадились в Мурманске по приглашению Троцкого, который, действуя как нарком иностранных дел, 1 марта 1918 г. поручил Мурманскому Совдепу «незамедлительно принять всякое содействие союзных миссий», а под «содействием» разумелась высадка десанта. 22 апреля 1918 г. Троцкий говорил на заседании ВЦИК (где был принят закон о всеобщем военном обучении) о необходимости скорейшей подготовки регулярной армии для борьбы с внешним врагом. Таковым могла быть в тот момент только Германия. Троцкий лоббировал создание Народной армии отдельно от Красной как раз для войны с Германией на стороне Антанты и руководил ее формированием.

Наличие двух разных точек зрения в руководстве большевиков на перспективы войны и мира дало повод ряду историков говорить о серьезных разногласиях в этот период между Лениным и Троцким и даже о том, что Троцкий вел свою частную внешнюю политику, не всегда согласуя ее с Совнаркомом и ЦК партии. На наш взгляд, нет достаточных оснований для такого противопоставления. В политике РКП(б) действительно можно найти скрещение «прогерманской» и «проантантовской» линий. Однако они выражали не коренные разногласия в верхах большевиков, а, скорее, их стремление перестраховаться. Одно крыло партии демонстрировало лояльность Германии, другое — сохраняло контакт с Антантой. Оба совместно зарабатывали политические дивиденды Советской России. Две линии внешней политики российских коммунистов в это время — на самом деле гибкая политика лавирования слабой в военном отношении Советской республики между двумя мировыми центрами силы.

Появление отдельных отрядов интервентов Антанты на далеких окраинах России не могло существенно повлиять на ситуацию в стране. Коренным переломом здесь явился мятеж Чехословацкого корпуса, поднятый 25 мая 1918 г.

Еще в феврале 1918 г. советское правительство передало Франции право распоряжаться частями корпуса. Таким образом, эта иностранная военная сила на российской территории вышла из-под юрисдикции РСФСР. Франция и Советская Россия договорились, что корпус будет эвакуирован из России через Владивосток. Обсуждался план эвакуации через северные порты — Архангельск и Мурманск, но он был оставлен, так как при этом частям корпуса пришлось бы проследовать в непосредственной близости от обеих российских столиц.

Однако весной 1918 г. планы Антанты по использованию Чехословацкого корпуса изменились. Хрестоматийной стала рассекреченная позднее шифрограмма посла Франции в России Д. Нуланса представителю Франции при Чехословацком корпусе А. Гинэ от 18 мая 1918 г.: «Союзники решили начать интервенцию в конце июня и рассматривают чешскую армию вместе с французской миссией в качестве авангарда союзной армии». Большевики, зная об этом, решили превентивно разоружить Чехословацкий корпус. В ответ вспыхнуло уже подготовленное восстание.

Мятеж Чехословацкого корпуса должен был стать сигналом к выступлению подпольных белогвардейских групп в Сибири, на Урале и в Поволжье. Координаторами контактов между чехословацким командованием и антисоветским подпольем выступали союзные дипмиссии. В марте 1918 г. они выехали из Петрограда, однако не последовали за советским правительством в Москву, а обосновались в Вологде. Посольства западных держав стали центрами, куда сходились нити антибольшевистских заговоров. Советское правительство, не признавая официальный статус западных миссий, не торопилось, однако, их выдворять, чтобы не терять, на всякий случай, контактов со странами Антанты. Только в сентябре 1918 г., после раскрытия «заговора послов», в котором были замешаны главы и члены представительств США, Англии и Франции, советское правительство окончательно закрыло западные дипмиссии в РСФСР.

Под прикрытием Чехословацкого корпуса стали создаваться всевозможные местные антисоветские правительства и армии. Очевидно, только в этом и состояла задача корпуса в интервенции, так как он продолжал движение своих эшелонов на восток и без боя оставил большевикам Пензу. Однако вскоре у зарубежных руководителей интервенции возникли еще две взаимоисключающие идеи: 1) повернуть корпус на запад с целью создания фронта против Германии на территории России; 2) эвакуировать корпус через северные порты. В обоих случаях чехословакам следовало принять более активное участие в боевых действиях против советских войск. О том же «от имени русского народа» просили чехословаков возникнувшие благодаря им региональные антисоветские правительства.

Но характерно, что о движении чехословаков на Москву с целью свержения советского правительства в этот момент речь не шла. Западные державы не сговорились об этом между собой. Ллойд-Джордж в своих мемуарах писал об этом: «Мы заботились только о том, чтобы обширная и плодородная территория Российской империи не стала вассалом Центральных держав и источником снабжения их в этой войне, не наше было дело решать, предпочитают ли русские, чтобы ими управлял Ленин или Керенский». Упомянул он и о противодействии, какое оказывал планам расширения интервенции президент США, считавший, «что всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма»¹². Разумеется, западные державы заботились не «только о том», о чем пишет здесь Ллойд-Джордж. Но он безусловно не кривил душой, когда сообщал, что непосредственное военное свержение власти большевиков в планы Антанты отнюдь не входило.

Вскоре чехословакам было приказано отказаться от открытия нового фронта против Германии и пробиваться к северным российским портам. Движение чехословаков в юго-западном направлении привело бы их к соединению с Донским войском прогерманского атамана Краснова. Чехословацкое командование стало бы настаивать на пропуске своих частей через Дон на Украину для борьбы с Германией. Краснов под давлением своих германских покровителей был бы вынужден оказать сопротивление этим требованиям. Между двумя лагерями антисоветского движения мог вспыхнуть прямой конфликт, усиливавший только большевиков.

Но был возможен и иной вариант. Между чехословаками и германскими войсками на Украине мог возникнуть буфер в виде коалиции антисоветских региональных сил (Донская и Добровольческая армии, Народная армия Учредительного собрания в Поволжье и т.д.). Они, сомкнув фронты, могли столковаться на почве совместной борьбы с большевиками, отставив в сторону разногласия по признаку внешних «ориентаций». Ни тот, ни другой вариант не отвечал планам Антанты по ослаблению России.

В этот период становится заметно, что западные державы не спешат реализовать свои декларации о создании нового фронта против Германии. Этот фронт, пройдя по территории России, был бы в стратегическом отношении бессмысленным, так как отстоял очень далеко от Германии и ее союзников. Значительно больше, чем новый фронт, интересам Антанты в тот момент отвечал буфер между нею и Германией в виде Советской России. Но дело было не только в этом, а еще и в нежелательности для Антанты появления подлинно независимого единого антибольшевистского правительства.

«Странность» интервенционистской стратегии Антанты особенно наглядно высвечивается историей многочисленных мятежей, поднятых в июле 1918 г. в нескольких городах Центральной России «Союзом защиты Родины и свободы» во главе с Борисом Савинковым. Эта подпольная организация имела контакт с западными миссиями и в значительной степени финансировалась из иностранных источников. Наиболее серьезным оказался мятеж в Ярославле. С 6 по 23 июля 1918 г. повстанцы удерживали центр города. Мятеж мог бы иметь шанс на успех, если бы в это время войска союзников высадились в Архангельске и начали движение эшелонов на Ярославль по железной дороге, где в это время почти никаких советских войск еще не было. Но англичане появились в Архангельске только 2 августа, когда все выступления савинковского «Союза» давно были подавлены.

Советский военный историк справедливо писал об упущенных возможностях контрреволюции в то время: «Внутренние взрывы в городах на Верхней Волге явились преждевременными по крайней мере на месяц; чехословаки около двух месяцев затратили на усиление своего положения на Урале. Английское командование, промедлив месяц с захватом Архангельска, в дальнейшем действовало настолько медленно и нерешительно, что конкретная опасность образования единого Северо-Восточного белого фронта растворилась в пространстве и времени... Советская стратегия оказалась бы в несравненно худшем положении, если бы все они [мятежи и английский десант. — Я.Б.] последовали друг за другом на протяжении хотя бы месяца и если бы белогвардейские мятежи последовали тогда, когда фронт чехословаков вплотную приблизился к Волге и Каме»¹³.

Этого не произошло не потому, что страны Антанты и русское антибольшевистское подполье роковым образом не согласовали планы, не позаботились о стратегическом взаимодействии. А потому, что такое согласование и такое взаимодействие в принципе исключались политикой западных держав. Поддерживать антисоветские силы, чтобы наносить уколы большевикам и раздувать пламя Гражданской войны — это одно. Но напрямую свергать большевиков, которые, как казалось тогда многим на Западе, сами эффективно ослабляют Россию — это зачем же? К тому же, при свирепствовавшей тогда классовой вражде, любое правительство, которое могло возглавить Россию, неизбежно было бы правительством одной из сторон Гражданской войны. А весь одиум за попытку навязать его русскому народу лег бы в этом случае целиком на западные державы.

 

Левоэсеровский мятеж и его последствия

Значительно больше, чем свержение советской власти, планам Антанты в тот момент отвечало вовлечение РСФСР в прямое военное столкновение с Германией. Поэтому мятеж организации Савинкова был приурочен не к движению интервентов на Москву, а к мятежу другой организации в самой Москве.

После заключения Брестского мира и выхода левых эсеров из советской правительственной коалиции пропасть между двумя крупнейшими советскими партиями продолжала расти. Решающим фактором здесь явился нажим советской власти на зажиточные элементы деревни, начатый в мае 1918 г. Во многом он был вынужденным и возник спонтанно. О его незапланированном характере свидетельствует то, что еще в апреле 1918 г. Ленин писал программную работу «Очередные задачи советской власти». Она ориентировала на мирное строительство социализма в России в условиях передышки, предоставленной Брестским договором. Следовательно, эскалации Гражданской войны, которая вскоре произойдет под влиянием интервенции Антанты, Ленин в тот период еще надеялся избежать. В этой работе содержатся предпосылки ряда идей (среди них определение социализма как строя цивилизованных кооператоров), которые Ленин разовьет позднее, после Гражданской войны, в период НЭПа.

Но весной 1918 г. крупные промышленные центры оказались под угрозой голода. Тогда власть решила прибегнуть к изъятию «продовольственных излишков». В любом случае для восстановления нормального товарообмена между городом и деревней требовалось время, а проблему снабжения надо было решать немедленно. Другое дело, что среди большевиков оказалось достаточно много тех, кто считал такое чрезвычайное решение проблемы нормальным, и из этого в годы Гражданской войны выросло утопическое стремление построить бестоварное и безденежное общество средствами прямого насилия. Но это потом, а весной 1918 г. речь пока шла только о ликвидации угрозы голода для рабочих.

Объявленная большевиками политика «продовольственной диктатуры» и принудительная продразверстка требовала опоры для советской власти в деревне против сельского богатея — «кулака». Большевики стали создавать «комитеты бедноты». Левые эсеры обвинили большевиков в натравливании одной части «классово однородного» крестьянства на другую. Так традиционно объясняется выступление левых эсеров с оружием в руках против большевиков.

Однако очевидно, что, как и в случае с Брестским миром, политика большевиков в деревне была только предлогом для левых эсеров. Ведь первоначально левые эсеры поддержали декреты ЦИК и СНК по введению «продовольственной диктатуры»¹⁴. И лишь потом, когда увидели, что их выполнение приводит к повсеместным злоупотреблениям и наталкивается на сопротивление крестьянства, перешли к их ожесточенной критике. Кстати, пытаясь на этом основании изобразить левых эсеров какими-то «поборниками демократии», почему-то забывают о том, что левые эсеры в этот период, совместно с «левыми» коммунистами, критиковали также и широкое привлечение бывших офицеров к строительству Красной Армии, и попытки большевиков ввести судопроизводство в рамки пусть хоть и «революционной», но все же законности¹⁵.

Вместе с тем до поры ничто не предвещало резкого разрыва. Критика большевиков, раздававшаяся с левоэсеровских скамей в ЦИК и со страниц левоэсеровской печати, была привычной в то смутное время. Вместе с большевиками левые эсеры участвовали в подготовке проекта первой советской конституции, который выносился на обсуждение и одобрение 5-го Всероссийского съезда Советов, открывавшегося в Москве 4 июля 1918 г. Левый эсер, бывший подполковник М.А. Муравьев, отлично зарекомендовавший себя на посту командующего советских войск в борьбе с контрреволюцией на Украине, был 13 июня 1918 г. назначен командующим войсками советского Восточного фронта, где после чехословацкого мятежа развертывались основные события Гражданской войны.

События левоэсеровского мятежа достаточно подробно описаны в литературе. Отметим здесь лишь обоснованность мнения, что к мятежу были причастны некоторые группы и в руководстве партией большевиков¹⁶. Это показывает всю серьезность положения для власти РКП(б) в тот момент. Без сомнения, мятежники имели все шансы победить при умелом руководстве. Но вот как раз в этом отношении левые эсеры обнаруживали хроническую слабость.

Довольно любопытную «картину с натуры» нарисовал на 5-м Съезде Советов в своей «Повести о жизни» писатель К.Г. Паустовский, работавший тогда журналистом в одной из оппозиционных большевикам газет. 5 июля левые эсеры устроили на заседании Съезда мощную обструкцию германскому послу В. Мирбаху. «Камков [один из лидеров левых эсеров. — Я.Б.] подошел почти вплотную к ложе, где сидел Мирбах, и крикнул ему в лицо:

— Да здравствует восстание на Украине! Долой немецких оккупантов! Долой Мирбаха!

Левые эсеры вскочили с мест. Они кричали, потрясая кулаками. Потрясал кулаками и Камков. Под его распахнувшимся пиджаком был виден висящий на поясе револьвер».

На следующий день отряд левоэсеровских чекистов проник в германское посольство и убил Мирбаха. Это было сигналом к восстанию. Однако подавляющее большинство левоэсеровской фракции Съезда (более 300 депутатов) даже не знало о том, что на улицах Москвы уже идут бои между отрядами красноармейцев и чекистов, принадлежащих к разным партиям. В здании Большого театра, ожидая развязки событий, находились многие из руководства левых эсеров. Но они полностью выключились из реальной борьбы. Большевики же были быстро сориентированы своим партийным руководством. Пока левые эсеры еще догадывались, что происходит, большевики покинули зал заседаний, и его оцепила верная большевикам охрана. Когда левые эсеры обнаружили, что заперты, их поведение вовсе стало анекдотическим, хотя они, возможно, всерьез полагали, что это — кульминационный момент восстания, овладение властью, то есть Съездом Советов.

«Стуча каблуками, к рампе подбежала женщина в черном платье... Женщина сжимала в руке маленький стальной браунинг. Она высоко подняла его над головой, застучала каблуками и пронзительно закричала:

- Да здравствует восстание!

Зал ответил ей таким же криком:

- Да здравствует восстание!

Женщина эта была известная эсерка Маруся Спиридонова...

В ответ на крик Спиридоновой все левые эсеры вынули из-под пиджаков и из карманов револьверы. Но в ту же минуту с галерки раздался спокойный и жесткий голос коменданта Кремля:

- Господа левые эсеры! При первой же попытке выйти из театра или применить оружие с верхних ярусов будет открыт по залу огонь. Советую сидеть спокойно и ждать решения вашей участи».

Наверное, в рассказе Паустовского об этом событии что-то утрировано, но факт: левые эсеры не предприняли многих очевидных мер, которые логически вытекали бы из замысла захватить власть.

На следующий день 7 июля мятеж был подавлен. Большевики восстановили контроль над столицей. Командующий Восточным фронтом Муравьев отмежевался от действий своего партийного руководства. Однако, как выяснилось, только чтобы усыпить бдительность. 10 июля он неожиданно прибыл в штаб 1-й армии в Симбирск, объявил о неподчинении Совнаркому и об объявлении войны Германии.

Мотивы прибытия Муравьева в Симбирск из Казани, где находился его штаб, из источников ясны не вполне. Вероятно, Муравьев хотел воспользоваться близостью фронтовых войск. Возможно даже, что командующий 1-й армией М.Н. Тухачевский первоначально был в сговоре с Муравьевым. Однако провал левоэсеровского путча в Москве не мог не повлиять на Тухачевского. Он отказался содействовать Муравьеву.

Верные Муравьеву отряды заняли радиостанцию и телеграф в Симбирске. Этим, по существу, все его мероприятия по «захвату власти» и ограничились. Он даже не сделал попыток овладеть органами власти и выключить из игры местную большевистскую ячейку. Муравьев, хотя и был военным человеком, не нашел ничего лучше, как публично объявить о своей программе, избрав для этой цели... трибуну исполкома Симбирского Совдепа, где господствовали большевики. Там он вечером следующего дня и был убит, едва появившись.

Конечно, проще всего говорить о «коварстве большевиков», пригласивших лидера мятежников на «публичный диспут» и там его застреливших. Но как должен поступить лояльный сторонник государства, зная о том, что мятежник объявлен вне закона? Эпизод с Муравьевым ярко высвечивает не мнимое «бесчестье большевиков», а лишь то, что левые эсеры были продолжателями революционной расхлябанности и митинговщины, разъедавшей Россию с марта 1917 г. Тогда как большевики — творцами нового государственного порядка.

В исторической литературе давно обращается внимание на многие несуразные действия (вернее, несуразное бездействие) левых эсеров, трудно объяснимые, если исходить из того, что эта партия стремилась в июльские дни 1918 г. к захвату власти. Но почему же нам следует исходить именно из такого предположения?

Напротив, есть все основания полагать, что левые эсеры вовсе не готовились к взятию власти в таком классическом виде, как большевики в октябре 1917 г. Во-первых, у них не было к этому объективных предпосылок. На 5-м Съезде Советов левые эсеры находились в численном меньшинстве: их было всего 353 из 1164 делегатов Съезда — менее одной трети. Ясно, что левые эсеры никак не могли рассчитывать на создание однопартийного правительства, поддерживаемого населением Советской России. Во-вторых, отсутствовали и субъективные предпосылки. Многое говорит о том, что левые эсеры, как партия, просто недооценивали значение государственной власти как инструмента социально-политической борьбы.

Убийством Мирбаха левые эсеры хотели вызвать поход кайзеровских войск на Москву. Это, по их расчетам, должно было привести к всенародному восстанию против захватчиков. В огне новой революционной войны должна была переродиться Россия. В ней исчезли бы противоречия между группами революционного пролетариата и крестьянства, которые, как верилось левым эсерам, большевики искусственно разжигали для укрепления собственной власти. Таково было настроение левых эсеров, настроенных по-доктринерски. Возможно даже, они искренне верили, что возобновление войны с Германией автоматически приведет к национальному примирению и окончанию Гражданской войны.

Более трезвомыслящие руководители партии, связанные с иностранными резидентурами, должны были осознавать, что их акция может иметь самые тяжкие последствия для России. По он был на руку Антанте, поддерживавшей путч, — это главное. Мысля «глобальными категориями», они могли оправдывать себя тем, что способствуют сокрушению германского милитаризма как самого главного «врага свободы и демократии» в мире. Партия, таким образом, сыграла бы «достойную роль» в мировой истории.

Мы не уделили бы такого внимания путчу левых эсеров, если бы он не сказался самым непосредственным образом на положении Советской России. Дипломатии РСФСР удалось предотвратить возобновление войны с Германией. Но большевикам пришлось пойти на заключение дополнительного соглашения с Германией. Оно было подписано 27 августа 1918 г. в Берлине. По его условиям Россия обязывалась уплатить Германии контрибуцию в размере 6 млрд марок (2,75 млрд рублей). Правда, всего около 700 млн марок (320 млн рублей) должно было быть выплачено золотом, остальная часть — кредитными билетами (еще царскими) и облигациями, а 1 млрд марок — товарами¹⁷. Вскоре первая партия контрибуции была передана германским властям в Орше. В обмен на это Германия начала вывод своих войск с части территории Белоруссии.

До ноября 1918 г. Советская республика произвела три выплаты, предусмотренные договором на этот срок. Германской империи было передано золота на сумму 125 млн (царских) рублей¹⁸.

В конце августа 1918 г. стратегическая инициатива на Западном фронте перешла к армиям Антанты. Германия уже при всем желании не смогла бы всерьез вести войну с Советской Россией. Спрашивается, почему же большевики подписали это новое грабительское соглашение? Выходит, Ленин все-таки был кайзеровским агентом?

Произошедший к этому времени коренной перелом войны в пользу западных держав предвещал ее быстрое окончание. Это означало, что очень скоро Антанта смогла бы (в каких масштабах — заранее неизвестно) расширить свою помощь Белому движению. Такой вариант большевиков явно не устраивал. Этим, по-видимому, и можно объяснить, почему они согласились продлить русским золотом агонию кайзеровского режима, даже невзирая на то, что это золото могло быть использовано на борьбу с революцией в самой Германии.

Несомненно, что интересам большевиков наилучше отвечало бы всемерное затягивание войны на Западе без решительной развязки. Это позволяло бы им тем временем разделаться с Белым движением до того, как Антанта, победив в войне, смогла бы более активно ему содействовать. Вдобавок, затяжка войны содействовала углублению революционного кризиса в Германии и странах Запада, на чем зиждился главный стратегический расчет большевиков. Что любопытно, это было бы лучше и для России в целом, так как сковывало возможность для иностранных империалистов участвовать в ее дележе. Снова цели большевиков и геополитические интересы России объективно совпадали.

Затягивание войны между двумя империалистическими коалициями, пока тут идет война с врагом внутренним — вполне разумная политика. При этом более страшным противником и для большевиков, и для России в целом оставалась по-прежнему Германия. Не будем забывать, что германские войска находились в Финляндии, а финляндская территория начиналась уже в 40 км от Петрограда, который хоть уже и не был столицей, но сохранял огромное экономическое и морально-политическое значение. Западные же державы, в силу своей удаленности, не могли в тот момент так эффективно «наказать» большевиков. Поэтому, соглашаясь на отправку золота в Германию, платя разорительную дань, большевики откровенно откупались от более опасного врага.

Вместе с тем у них были все основания полагать, что это золото лишь отсрочит, но не предотвратит крах Второго рейха. По-видимому, в основу расчетов большевиков летом 1918 г. уже прочно лег прошлогодний ленинский прогноз о неизбежности поражения Германии в Мировой войне — тот прогноз, который побуждал Ленина еще в январе 1918 г. настаивать на подписании сепаратного мира, зная, что его действие будет недолгим. Но даже смертельно раненная кайзеровская Германия еще могла нанести тяжелый удар Советской республике. Этого большевики и старались всячески избежать.

 

Кровавый венец России

Летом 1918 г. Россия оказалась в кровавом венце фронтов Гражданской войны. Многим казалось, что это — кровавый венец всей истории России.

Существующие оценки Гражданской войны в России нередко страдают неоправданным преувеличением степени ее разрушительности. На этих эмоциональных оценках, а не на фактах, основаны сожаления о неосуществившейся альтернативе Брестскому миру — продолжении внешней войны как якобы менее губительной для России, чем война внутренняя. Эти оценки находятся в очевидном противоречии с характером Гражданской войны в России как войны ограниченной. Размах боевых действий Гражданской войны намного уступал таковому на фронтах Первой мировой войны.

Сопоставим цифры. Осенью 1916 г. численность действующих армии и флота России была наивысшей за все время Второй Отечественной войны и составляла 7 млн человек из почти 8 млн общей численности вооруженных сил. Доля активного боевого элемента в них достигала максимума в конце 1914 г. — около 3/4, накануне постигшего Русскую армию революционного разложения она снизилась, но все же составляла половину численности действующих войск¹⁹.

Красная Армия достигла своей максимальной численности за всю Гражданскую войну осенью 1920 г. К этому моменту советская власть воссоединила почти всю Россию и могла пользоваться ресурсами целой страны. Общая численность Красной Армии в это время составляла около 5,4 млн. Однако из них в действующей армии находилось только 1,9 млн. Причем боевого элемента насчитывалось лишь чуть более 900 тысяч. Но и из них далеко не всех (см. след. главу) можно действительно отнести к активным бойцам. Всего же за три года Первой мировой войны на военную службу было привлечено 15,4 млн человек, а за три года войны Гражданской на службу в Красную Армию и флот — лишь 6,7 млн, считая тех, кто перешел туда из старых армии и флота²⁰.

Таким образом, мы видим, насколько меньше были мобилизационные усилия России в Гражданскую войну относительно Первой мировой. Причем особенно красноречиво падение удельного веса действующих армии и флота по сравнению с общей численностью вооруженных сил, а в действующих армии и флоте — падение удельного веса боевого элемента. То же самое преобладание небоевого элемента перед боевым, «едоков» перед бойцами, испытывали и белые армии. Так, весной 1919 г. в армиях «верховного правителя» Колчака числилось около 800 тысяч человек, но максимум только 140 тысяч из них можно было отнести к «штыкам и саблям», т.е. к боевому элементу²¹.

Резкое возрастание доли «едоков», обслуживающего элемента в обеих армиях российской Гражданской войны по сравнению с Русской армией Первой мировой объясняется двумя причинами: 1) общим снижением уровня государственной организации; 2) более низкой мотивацией участия в боевых действиях. Подавляющее большинство мобилизованных — что в Красную, что в Белую армию — имело невысокую боеспособность, что заведомо исключало их использование на передовой. Вручение такому «бойцу» винтовки часто означало, что армия могла недосчитаться вместе с «бойцом», перебегавшим к противнику или (чаще) дезертировавшим в тыл, также и винтовки. Вопреки общераспространенному мнению Гражданская война в русском народе была крайне непопулярна. Русские в массе своей очень неохотно шли на братоубийственную войну.

Эта непопулярность российской Гражданской войны особенно отчетливо проглядывает, если мы сравним ее, например, с Гражданской войной 1861—1865 гг. в США. В ходе последней обеим противоборствовавшим сторонам пришлось прибегнуть к общей мобилизации. Раньше это сделали на Юге, людские ресурсы которого были ограничены — уже в апреле 1862 г. Позже — на Севере — в марте 1863 г. Но мобилизация служила лишь вспомогательным способом пополнения войск. Основным же всегда оставалось волонтерство. До самого конца Гражданской войны 1861—1865 гг. среди американцев находилось достаточно охотников стрелять в своих соотечественников. Общее число призванных по мобилизации в армию Юга составило не больше трети ее общей численности, а в армию Севера — всего 6 %²².

Обе армии российской Гражданской войны довольно скоро были вынуждены перейти от добровольческой к принудительной системе комплектования. 22 апреля 1918 г. вводилось всеобщее воинское обучение (Всевобуч) для трудящихся Советской России. 26 июня 1918 г. наркомвоенмор Троцкий вошел в СНК с представлением объявить всеобщую воинскую обязанность для трудящихся и всеобщую трудовую обязанность для нетрудовых классов. На основании этого уже летом 1918 г. было издано несколько декретов о призывах различных категорий населения на военную службу в РККА и о мобилизациях на тыловые работы.

Что касается Белой армии, то еще весной 1918 г. на Дону был объявлен «сполох» — мобилизация казаков. Антибольшевистские правительства в Поволжье, на Урале и в Сибири также издавали указы о призыве на военную службу. Добровольческая армия, занимая казачьи области Северного Кавказа, призывала в свои ряды в обязательном порядке казаков и офицеров. В дальнейшем, когда ее операции вышли за пределы казачьих областей, пришлось прибегнуть к ограниченному призыву и других классов населения.

Боевая ценность всех этих элементов была различной. Наибольшей стойкостью в белых войсках отличались части с большим количеством кадровых офицеров, следом за ними шли казачьи. В Красной Армии выделялись своей стойкостью части, где был выше удельный вес рабочих крупных промышленных центров, а также части, сформированные из «интернационалистов» — латышей, эстонцев, военнопленных венгров. Для них только победа «мировой революции» давала шанс вернуться на родину. Когда же надежда на это миновала, они превратились в ландскнехтов на службе у большевиков. Конечно, из всякого правила бывают исключения: так, одними из самых боеспособных частей белогвардейских войск востока России были дивизии, сформированные из рабочих Ижевских и Боткинских заводов. Большинство же мобилизованных крестьян в обеих армиях приходилось распределять в основном по гарнизонным, тыловым и небоевым службам.

Понятно, что в армиях, общая численность боевого элемента в которых не превышала нескольких сотен тысяч человек, соответствующими были и потери. За три года Гражданской войны из рядов РККА безвозвратно выбыло 1,3 млн человек²³. Однако только небольшая доля этого числа приходится на прямые потери убитыми, которые составляют 134 тысячи человек. Еще 86 тысяч — это пропавшие без вести и не вернувшиеся из белогвардейского плена, которые вовсе не обязательно должны числиться среди погибших: многие из них, вероятно, эмигрировали вместе с остатками белых армий. В Красной Армии периода Гражданской войны был необычайно высок уровень смертности среди раненых на этапах санитарной эвакуации. С их учетом общее число красноармейцев, погибших от боевых причин в 1918—1920 гг., составляет четверть миллиона человек²⁴.

Обратим внимание, что данные цифры взяты по максимуму, вдобавок они включают также жертв русско-польской войны 1918—1920 гг., которая была все-таки частью Второй Отечественной, а не Гражданской войны. Что касается белых армий, то их численность (если брать только русскую Белую армию за вычетом армий интервентов и сепаратистов) всегда заметно уступала численности Красной Армии. Соответственно, были ниже и ее потери. Приняв во внимание всевозможные погрешности при вычислениях, мы вряд ли ошибемся, если определим наивысшее вероятное количество погибших военнослужащих Красной Армии и армий российской контрреволюции во время Гражданской войны в полмиллиона человек.

Для сравнения возьмем число потерь во время Гражданской войны в США 1861—1865 гг. В ней не было такого массового социального террора, как в большинстве известных нам гражданских войн, поэтому общее число ее жертв несущественно больше количества чисто военных потерь в ней. Американские историки традиционно определяют число погибших в ходе войны между Севером и Югом США в 600 тысяч человек. Население США в 1860 году составляло 31 млн человек. Следовательно, в ходе Гражданской войны в США было убито порядка 2 % всего населения.

Примерно такой же процент даст подсчет числа жертв других знаменитых гражданских войн. В ходе Гражданской войны в Англии в 40-е гг. XVII в. погибло, как обычно считают исследователи, порядка 100 тыс. человек из тогдашнего 5-миллионного населения Англии. Испанцы скорбят о гибели 0,5—1 млн своих соотечественников в Гражданской войне 1936—1939 гг. Население Испании в тот период насчитывало 26 млн человек. Можно предположить, что 2 % убитых от общей численности населения — «стандартный» итог гражданских войн в цивилизованных странах.

В Российской империи без Финляндии и Польши в 1914 г. проживало 155,4 млн человек²⁵. Это означает, что жертвы Гражданской войны в армиях противоборствовавших сторон России составляли около 0,3 % населения страны — в относительных цифрах вшестеро меньше, чем в США. Конечно, это еще не дает оснований делать категорический вывод об относительной «гуманности» Гражданской войны в России по сравнению с гражданскими войнами в США и других западных странах. Здесь нужны более детальные подсчеты по категориям погибших и умерших. Но очевидно, что общераспространенное представление о большей жестокости и кровавости российской Гражданской войны по сравнению с Первой мировой войной, а также с аналогичными событиями в других странах, не может быть принято на веру и нуждается в строгой критической проверке цифрами и фактами.

Неблагодарное это дело — подсчитывать потери в Гражданской войне... Во избежание недоразумений сразу оговоримся, что мы ведем речь лишь о потерях армий воевавших сторон, а не об общем числе жертв Гражданской войны. Демографические методики могут дать примерную цифру общих потерь населения России за этот период. Однако, поскольку приводимые в разных изданиях подсчеты нередко исходят из априорных исходных данных, приведем более точные цифровые показатели этого рода.

Первая перепись населения СССР 1926 г. насчитала 147 млн человек. На той территории, которая вошла в состав СССР, в 1914 г. проживало примерно 142—143 млн человек (то есть спустя шесть лет после окончания Гражданской войны демографическая яма была уже с лихвой перекрыта). Обычный показатель демографического роста в мирное время можно рассчитать исходя из того, что в 1897 г. в России проживало 116,2 млн а в 1914 г., как уже сказано, 155,4 млн.

Как распределяются потери по категориям жертв — нельзя сказать точно. Ясно, что потери армий Гражданской войны составляют здесь незначительную долю. Как мы уже видели, она в четыре с половиной раза меньше, чем число погибших русских в Первой мировой войне. Какое-то количество приходится на долю эмигрантов. Эмигрировали не только представители элитных классов, но и целые этносы. Причем эмиграция была не всегда напрямую связана с революцией. Так, перепись 1897 г. насчитала 4,1 млн казахов (их тогда называли киргиз-кайсаками). По данным переписи 1926 г. казахи оказались единственным большим народом бывшей Российской империи, чья численность не возросла по сравнению с 1897 г. Массовый исход казахов в Китай начался во время национального восстания 1916 г., подавлявшегося всеми властями России, не исключая советской.

Общеизвестно, что значительный вклад в повышение смертности в годы революции и Гражданской войны внесло распространение эпидемических заболеваний. Как ни странно, именно этот вклад мы можем оценить достаточно точно, хотя и по косвенным показателям. В 1918—1920 гг. в Красной Армии от инфекций умерло 283 тыс. человек²⁶, что составило 4,2 % общего числа служивших в ней за этот период. Экстраполировав эту пропорцию на все население России, получим, что только от заразных болезней в стране за три года умерло около 6 млн человек! Вряд ли смертность от эпидемий на «гражданке» была ниже, чем в армии — все-таки служат взрослые мужчины, а в тылу есть и старики, и дети...

Определение точного числа потерь России в 1914— 1920 гг. — дело специалистов-демографов, не входящее в задачи данной книги. Ясно, однако, что эти подсчеты должны исходить из реальных показателей, а не из фантастических цифр 170—180 млн человек, якобы проживавших в России перед Первой мировой войной!

Заканчивая этот раздел, нельзя не упомянуть о трагическом венце жизни одного из главных героев нашей книги — последнего российскою императора Николая II, убитого вместе с женой и всеми пятерыми детьми, а также несколькими слугами, в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. Это злодеяние многие считают не только главным преступлением большевиков, но и ключевым актом в процессе разрушения старой России, отношение к которому выявило истинное лицо многих политических деятелей и групп России и мира того времени.

Цареубийство не было новостью в России, но уже в XIX столетии происходило всего два раза. А насилие над малолетними особами царских кровей, как убийство царевича Димитрия в 1591 г. или заключение в тюрьму младенца Иоанна VI в 1741 г. (с последующим убийством уже взрослого в 1764 г.), и вовсе успело стать достоянием седой старины. Поэтому екатеринбургское злодеяние шокировало многих, кто о нем узнавал.

Что касается большевиков, то с ними-то как раз все совершенно ясно. В данном случае они всего лишь исполнили завещанное им столетней русской революционной традицией, начиная с декабристов Пестеля и Рылеева, считавших физическое истребление царствующей династии непременной гарантией упрочения республики в России. Но какова была позиция российских либералов, ратовавших за законность и правовое государство, а также монарших дворов Европы?

Ни один династический дом — ни союзный, ни даже просто родственный — палец о палец не ударил, чтобы спасти Романовых от готовящейся участи, которая стала очевидной уже в 1917 г. Больше всего возможностей для этого имела английская королевская семья. В литературе давно утвердилось мнение, что британский король Георг V «не сделал ровно ничего, что могло бы облегчить участь поверженных венценосцев. У него не было ни малейшего желания бросать вызов публике, демонстрируя свои человеческие симпатии (если они у него и существовали)»²⁷.

Что же касается вождей российской буржуазии, то они, судя по всему, готовили суд над свергнутым монархом. Вариант эмиграции исключался. Иначе зачем Керенский в августе 1917 г. отослал царскую семью в Тобольск, откуда выехать из России, не привлекая к себе внимания, можно было разве что лишь Северным морским путем?! Зато в этой сибирской глубинке можно было избежать самосуда революционно настроенной толпы. Очевидно, готовился показательный процесс. Если бы буржуазии в 1917—1918 гг. удалось удержаться у власти в России, то ее положение все равно оставалось бы очень шатким. Суд над «гражданином Романовым» мог в этой обстановке стать той костью, которой буржуазные правители не колеблясь заткнули бы рот российскому пролетариату.

На необходимость суда и смертной казни над Николаем II и другими деятелями старого режима, как считает историк В.П. Булдаков, Керенский недвусмысленно намекнул, заявив как-то в российском судебном Сенате: «Две-три жертвы, пожалуй, необходимы»²⁸. «Две-три» — очевидно, к суду привлекли бы и императрицу, так как она была главным объектом клеветнических нападок либералов, и кого-то из великих князей (княгинь) или приближенных царской семьи. Детей Николая II буржуазная российская Фемида, скорее всего, пощадила бы, но и то лишь из-за их несовершеннолетия, установив при этом над ними чью-нибудь унизительную опеку.

Можно быть уверенными, что выдающиеся либеральные правоведы России — В.Л. Маклаков, В.Д. Набоков, П.И. Новгородцев, тот же Керенский — постарались бы обставить процесс над императорской четой так юридически безукоризненно, что и сто лет спустя российский суд не нашел бы в обстоятельствах дела оснований для его пересмотра и для реабилитации императора. Это было бы политическое убийство, цинично обставленное ритуалом «торжества правосудия», совершенное с тщательным соблюдением всей буквы закона. К вящей посмертной славе последнего государя, дело до этого не дошло лишь потому, что власть оказалась у большевиков, не озабоченных юридическими тонкостями.

Живой Николай II летом 1918 г. мог представлять собой угрозу как советской власти, так и ее противникам. Белое движение не было монархическим, а действовавшие на Урале в тот период антибольшевистские силы вообще были республиканско-демократической направленности, поддерживая власть Учредительного собрания 1918 г. Именно последним обстоятельством, скорее всего, объясняется то, что они, отлично зная о местопребывании царской семьи, отнюдь не спешили ее освободить. Медлительность белогвардейцев при наступлении на Екатеринбург иначе как сознательным саботажем не объяснить. Челябинск оказался в руках белых еще 3 июня, а Екатеринбург, лежащий всего в 240 км к северу, — только 25 июля. За это время белые успели распространить свою власть по всей Транссибирской магистрали от Самары до Владивостока, а взять лежащий чуть в стороне крупный и важный промышленный центр не удосужились. Большевикам было предоставлено времени более, чем достаточно, чтобы решить участь семьи Николая II.

 

На Западном фронте — крутые перемены

Между тем Мировая война подошла к своей закономерной развязке. 1918 г. представлял собой последний срок, когда истощившая свои людские и экономические ресурсы Германия могла принудить своих западных противников если не к капитуляции, то к почетному миру. Завершение активных боевых действий в России позволяло германскому командованию сконцентрировать на Западе превосходящие силы и постараться вырвать победу в последний остававшийся для этого момент. Это была ставка зарвавшегося игрока.

Впервые с начала войны численность германских войск на Западном фронте превысила численность войск западных держав. В марте 1918 г. там была сосредоточена 181 немецкая дивизия против 177 французских, английских, американских, бельгийских и португальских дивизий (в апреле обе уничтоженные немцами португальские дивизии были заменены двумя итальянскими). Наивысшей численности германская армия на Западе достигла в июле 1918 г. — 201 дивизия, однако к этому моменту союзники уже превосходили немцев по числу дивизий — 205.

В середине 1918 г. должно было возрасти количество американских войск на фронте. Жизненно важно для Германии было разбить Францию до прибытия этой массированной американской помощи. «Неограниченная» подводная война, с помощью которой германское руководство надеялось удушить экономической блокадой Британию и сорвать пополнение войск союзников во Франции, не давала ожидаемого эффекта. Правда, американский контингент во Франции рос медленно. Первая американская дивизия появилась на фронте в июле 1917 г. В сентябре 1917 г. там было две американские дивизии, в октябре — три, в декабре — 4, с нового, 1918г. — 5. Но перед немецким наступлением там по-прежнему находились только пять американских дивизий. Лишь после начала германского наступления, когда союзники оказались на грани разгрома, США резко интенсифицировали присылку войск в Старый Свет, и уже в июле 1918 г. там было 25 американских дивизий, а к концу войны — 42.

Об относительном состоянии противников, наверное, ничто так наглядно не свидетельствует, как нормы довольствия в армиях. В 1918 г. величина суточного пищевого пайка германского солдата сократилась до 2500 калорий, в то время как у французского солдата она составляла 3816 калорий, у британского — 4193, у американского — 4714 калорий²⁹. Понятно, что такая разница в снабжении не могла не отражаться (конечно, не прямо пропорционально, но хотя бы косвенно) на боеспособности войск. При этом необходимо учесть, что гражданское население Германии потребляло в среднем намного меньше, чем солдаты на фронте. Это красноречиво говорит о состоянии германского тыла.

Кампания 1918 г. разительно отличалась от окопного сидения предыдущих трех лет войны на Западе. Своим динамизмом она напомнила кампанию 1914 г. Средства наступления наконец-то снова оказались сильнее средств позиционной обороны. По своему маневренному характеру, широкому использованию технических средств (танков, самолетов) кампания 1918 г. на Западном фронте во многом предвосхитила характер боевых действий будущей Второй мировой войны.

Первое германское наступление в 1918 г. имело целью прорвать оборону союзников в направлении Амьен — побережье Ла-Манша, прижать левый фланг союзных армий к морю и разгромить их, захватить берег Ла-Манша от Остенде до устья Соммы. Последнее было необходимо, чтобы лишить Францию важных портов, через которые шел приток пополнений и оружия из Англии, и создать в этих портах базы для немецких подводных лодок, а также авиабазы для бомбардировок Англии — на побережье. По мнению ряда немецких военных деятелей, если бы эту задачу Германия выполнила еще в 1914 г., то она выиграла бы войну.

Наступление началось 21 марта 1918 г. на участке, занятом английскими армиями. Оно сразу привело к такому успеху, какого обе стороны на Западном фронте не знали с 1914 г. С немецкой стороны впервые были задействованы танки. Хотя их был всего один десяток, но эффект, произведенный ими на англичан, был значительный. Англичане и французы, сами используя танки сотнями уже с 1916 г., почему-то полагали, что всегда будут обладать монополией на это техническое средство боя. Во всяком случае, своих солдат к возможной встрече с танками противника они не подготовили.

Успех немецкого наступления объясняется, конечно же, не только этим десятком танков. И не пистолетами-пулеметами прославленного впоследствии оружейника Хуго Шмайссера, впервые появившимися именно тогда, в 1918 г., но только во Вторую мировую ставшими основным видом стрелкового оружия. Была применена короткая шквальная артиллерийская подготовка — «огневой вал» — по типу того, под прикрытием которого Русская армия в 1916 г. прорвала австрийские позиции под Луцком.

Тактический прорыв быстро перерос в оперативный. За три дня на фронте в 100 км англичане были отброшены на 20—25 км. Германский натиск не ослабевал и в последующие дни. Какое-то время англичане, как в 1914 г., даже готовились к эвакуации своих войск на Британские острова, а французское правительство — к переезду из Парижа в Бордо. Но вскоре наступательный порыв немцев стал выдыхаться. В первых числах апреля фронт стабилизировался. Немцы одержали важную тактическую победу, но им не удалось не только разгромить стратегический фланг союзников, но даже взять Амьен.

Германская стратегия в этот период строилась на том, чтобы не давать противнику передышки. За одним наступлением следовало другое, в другом месте. Надо отметить также отличную работу германской разведки, благодаря которой немцы выбирали слабые места в обороне противника. Это особенно ярко проявилось в наступлении, начавшемся 9 апреля во Фландрии. Немцы нанесли удар там, где оборонялись две португальские дивизии. Англичане поставили их на участок, который считали спокойным и безопасным. Германского наступления они тут не ожидали. Вдобавок смежные участки были заняты английскими дивизиями, потрепанными в ходе предыдущего наступления немцев. Британское командование отправило их сюда для отдыха и переформирования... К вечеру 9 апреля португальские дивизии перестали существовать, а за ними в общий отход устремились и англичане, на которых уже второй раз за месяц обрушивался немецкий шквал огня и стали. Но германский прорыв удалось локализовать подтянутыми резервами. К концу апреля наступление остановилось. Всех поставленных целей немцы не добились и здесь.

К началу лета германское командование перенесло главные усилия на центральный участок фронта. 27 мая началось наступление на реке Эна в стратегическом направлении на Париж. Снова жертвами первого немецкого удара стали те же злополучные британские дивизии, переведенные на этот участок из Фландрии в надежде на спокойную жизнь... Снова прорыв был стремительным и глубоким. За неделю немцы на фронте в 80 км вклинились в стратегическую оборону противника на 60 км, вдвое сократив расстояние, отделявшее их от Парижа. Союзники лишь большим напряжением сил смогли остановить немецкий натиск. 9 июня немцы атаковали на соседнем участке в том же направлении, но за неделю имели лишь тактический успех.

За три месяца последовательных наступательных операций германские войска нанесли ряд тактических поражений и чувствительные потери англичанам и французам, захватили значительную территорию. Для морального подавления противника немцы начали обстрел Парижа из специально сконструированного для этого дальнобойного орудия. Однако сокрушительной победы не было. Удлинение фронта в результате немецких вклинений больше истощало силы немцев, которые начинали заметно таять, тогда как к союзникам каждую неделю из-за океана прибывали крупные пополнения.

Германская пропаганда максимально использовала успехи весенних наступлений 1918 г. Газеты пестрели сообщениями о десятках тысяч пленных, многочисленных трофеях, захваченных городах. Многие начинали верить в скорую победу Германии. Некоторые российские правые и либералы, вроде Милюкова, в расчете на это принялись строить свои политические планы. Однако от взора внимательного наблюдателя не могло укрыться, что, несмотря на переносимые удары, сопротивление союзников не ослабевает. Более того, от наступления к наступлению немецкие успехи становятся все меньше, а сами наступления с каждым разом выдыхаются все быстрее.

Тем не менее в июле германское командование предприняло последнюю попытку склонить чашу весов войны в свою пользу. А что ему еще оставалось делать? Но наступление, начатое 15 июля в районе Реймса, захлебнулось за три дня ожесточенных боев.

18 июля 1918 г. началось контрнаступление французов на Западном фронте. С этого момента стратегической инициативой окончательно овладела Антанта.

К 4 августа союзники отвоевали территорию, которую немцы захватили в двух предыдущих наступлениях, начиная с мая 1918 г. У французских историков эти события получили название Второй битвы на Марне (в отличие от битвы на Марне 1914 г.).

Вслед за этим 8 августа последовал новый мощный удар английских и французских армий восточнее Амьена. Он привел к отступлению немцев к началу сентября на те позиции (линию Гинденбурга), с которых начиналось германское наступление в марте. Меньше, чем за два месяца немецкие войска потеряли более полутора тысяч артиллерийских орудий и 135 тысяч человек одними лишь пленными.

Наступления союзников начинались по общей схеме. Под прикрытием «огневого вала», а иногда и вовсе без артиллерийской подготовки, массы пехоты двигались в атаку, обязательно предшествуемые множеством танков и сопровождаемые крупными силами авиации. 18 июля впереди десяти атакующих французских дивизий на участке шириной 26 км наступали 235 танков. 4 августа атаку одиннадцати английских дивизий на участке шириной 18 км поддерживали 420 танков. Прорыв фронта приводил к отходу германских дивизий на соседних участках. Устойчивость фронта рушилась, организовать оборону удавалось только на заблаговременно подготовленном рубеже, оторвавшись от наседавшего противника.

8 августа 1918 г. стало «черным днем» германской армии. По давно ставшему хрестоматийным свидетельству генерал-квартирмейстера германского главного полевого штаба генерала Эриха Людендорфа, в этот день «неприятель глубоко ворвался в наш фронт. Находившиеся там дивизии позволили себя совершенно опрокинуть. Штабы дивизий были захвачены врасплох на своих стоянках неприятельскими танками... От командиров дивизий и строевых офицеров я услышал о блестящих подвигах храбрости, но также и о действиях, которые считал невозможными в германской армии: наши солдаты сдавались отдельным неприятельским всадникам, части в сомкнутом строю складывали оружие перед танком. Одной свежей дивизии, которая храбро шла в атаку, отступающие войска кричали: “Штрейкбрехеры! Вам еще мало войны?” Во многих частях офицеры уже не имели никакого влияния и плыли по течению».

Симптомы усталости и деморализации германской армии, усилившиеся от внезапной измены ей боевого счастья, стали угрожающими. 14 августа 1918 г. на совещании немецкой штаб-квартиры в Спа (Бельгия) кайзер Вильгельм II принял принципиальное решение добиваться приемлемого мира. Но как это было сделать?

Только спустя четыре недели, 11 сентября 1918 г. германское руководство предприняло практические шаги к перемирию. Оно обратилось к посредничеству нейтральных Нидерландов. Однако никакого ответа Германия получить еще не успела, как 14 сентября австрийский кайзер Карл I открыто обратился к Антанте с сепаратным предложением мира. Четверной союз начал раскалываться. Но союзники не ответили на эти обращения. Они сперва хотели добиться военных успехов, чтобы диктовать свои условия перемирия.

Большие потери войск Германия уже не могла восполнить: людские резервы были исчерпаны. Разбитые дивизии приходилось сливать по несколько штук в одну. Число немецких дивизий на Западном фронте с июля по ноябрь 1918 г. уменьшилось с 200 до 180, несмотря на переброску еще пяти дивизий с Украины. Количество войск союзников меж тем возросло с 205 до 222 дивизий.

Но и у Антанты далеко не все обстояло благополучно. Людские ресурсы Франции находились в таком же истощенном состоянии, как и у Германии. Правда, Франция могла черпать «пушечное мясо» из своих африканских колоний, что уже давно и делала. Но боевая ценность сенегальских и марокканских стрелков была все-таки ниже, чем коренных французов, воевавших за отечество. По мере наступления союзных войск к германской границе протяженность линии фронта сокращалась. А это позволяло немцам уплотнять боевые порядки и создавать более насыщенную оборону. Наращивание живой силы союзников могло происходить только за счет непрерывно прибывавших американских войск. Это создавало перспективу того, что США и Англия совместными усилиями могут по окончании войны лишить Францию многих желанных плодов победы. Британский премьер Ллойд-Джордж настаивал на том, чтобы до 1919 г. вообще уже не предпринимать никаких крупных наступательных операций.

В этих условиях французский маршал Фердинанд Фош решил торопиться. Еще 3 апреля 1918 г. в обстановке угрожающего германского наступления союзники впервые с начала войны создали наконец объединенное командование на Западном фронте. Главнокомандующим стал Фош. Однако и теперь командующие отдельных союзных армий, как американский генерал Джон Першинг, заявляли о своей независимости. С большим трудом Фошу удалось убедить союзников принять его план генерального наступления на осень 1918 г.

Главный удар в этом наступлении должна была наносить как раз 1-я американская армия из района Вердена в направлении на Мезьер. Фош предпочел бы, чтобы на этом направлении наступали более испытанные французские или английские войска. Однако данный участок фронта занимали американцы, а на крупные перегруппировки у союзников времени не было. Удар американцев должен был создать угрозу стратегическим коммуникациям германских войск, путям их отхода из Франции и Бельгии. Правда, если бы наступление было нацелено не на Мезьер, а восточнее — на Седан или Монмеди, это могло привести к еще более глубокому стратегическому охвату германского фланга. Но Фош, очевидно, счел такую задачу слишком сложной, чтобы возлагать ее выполнение на американцев.

Германские войска, согласно плану Фоша, должны были не окружаться, а вытесняться на территорию рейха серией коротких последовательных ударов. При этом командование союзников готовилось к тому, что война продлится еще долго. Возможно, придется воевать даже на территории Германии. На границе рейха союзники ожидали встретить мощную линию укреплений. Для их прорыва французские военные инженеры уже разработали, а французская промышленность построила гаубичный многопулеметный супертанк FCM 2С, до 1945 г. остававшийся самым тяжелым танком в мире (боевая масса 70 тонн!). Но принять участие в боях Первой мировой войны ему уже не пришлось.

Туманные стратегические перспективы Антанты внезапно прояснились в сентябре 1918 г. Решающий успех пришел не на главном, а на второстепенных фронтах. Там один за другим стали выпадать из строя союзники Германии.

15 сентября 1918 г. армии Антанты начали наступление на Балканском фронте. Здесь 32 дивизиям союзников (10 греческих — Греция вступила в войну в июне 1917 г.; 8 французских, 6 сербских, 4 британских, 4 итальянских) противостояли лишь 14 дивизий Четверного союза (12 болгарских, 1 германская, 1 австрийская). Решающую роль в прорыве сыграли сербские войска. За две недели союзные армии вбили глубокий клин в расположение противника. Сербы заняли Скопье (нынешняя столица Македонии). Болгары были совершенно разгромлены. 29 сентября 1918 г. Болгария подписала капитуляцию.

Согласно условиям перемирия, Болгария демобилизовала всю армию, за исключением трех дивизий. Все «лишнее» вооружение передавалось Антанте. Войска союзников к тому же получали право свободного передвижения через болгарскую территорию. В Болгарии начался серьезный внутриполитический кризис. Уже 3 октября болгарский царь Фердинанд вынужден был отречься от трона.

Теперь, после разгрома Болгарии, армии Антанты могли наступать сразу в трех стратегических направлениях: 1) с юга через Сербию на Австро-Венгрию, 2) через Болгарию на Стамбул, 3) через Болгарию на Румынию с выходом в тыл германским и австрийским войскам на Украине. Все это союзники не преминули сделать. Стратегическая оборона теперь уже снова Тройственного союза стала рассыпаться как песочный замок.

Тем временем совершились решающие события и на фронтах Османской империи. 19 сентября началось наступление британских колониальных войск в Палестине и Иордании. Прорвав турецкий фронт, английское командование бросило на тылы турок всю свою конницу. Библейские места стали свидетелями одного из заключительных сражений Первой мировой войны. Уже 21 сентября, делая суточные переходы по 40 миль, английская кавалерия вошла в Назарет, в то время как основная масса турецких войск была еще у Наблуса. В Иордании восставшие арабские племена, поднятые британским агентом полковником Лоуренсом, отрезали пути отхода турок на родину. До конца сентября турецкие армии в этом районе были рассеяны. 1 октября англичане вошли в Дамаск. 7 октября французские военные корабли встали на рейде Бейрута. До конца октября вся Сирия была для турок потеряна. Еще раньше турки потеряли Месопотамию.

После ликвидации Балканского фронта союзники получили возможность наступать на Стамбул со стороны Европы. Турция оказалась в стратегическом окружении. Ее наиболее боеспособные войска завязли, оккупируя Закавказье. Сил у турок отразить движение союзников на Стамбул не было. Турция запросила перемирия. Оно было подписано 30 октября 1918 г. в бухте Мудрое острова Лемнос (ныне принадлежит Греции) в Эгейском море на борту английского крейсера «Агамемнон».

По условиям капитуляции турецкие войска оставляли все территории Османской империи, кроме Анатолии. При этом в Аравии, Месопотамии и Сирии они должны были сложить оружие. Союзный военный флот получал право свободного прохода через Босфор и Дарданеллы. В залог безопасности этого прохода союзники оккупировали береговые укрепления в Проливах. Войска Антанты получали право свободных перевозок по турецким железным дорогам.

Еще 26 сентября 1918 г. союзники начали генеральное наступление на Западном фронте. Оно развивалось очень медленно. Немецкие войска под сильным нажимом противника отходили от рубежа к рубежу в полном порядке. Но их дух был сильно угнетен усталостью от войны, полной стратегической бесперспективностью, явной неизбежностью поражения, постоянным отступлением.

29 сентября 1918 г., в тот самый день, когда капитулировала Болгария, Людендорф в категорической форме заявил, что германская армия не может больше воевать. 5 октября германское правительство объявило о своем согласии заключить мир на основе «14 пунктов» президента США Вильсона. 8 октября был получен ответ: в качестве предварительного условия мирных переговоров германские войска должны очистить оккупируемые области Франции, Бельгии, а также Эльзас и Лотарингию, захваченные у Франции в 1871 г. Эти условия в тот момент были расценены в Берлине и германской военной штаб-квартире как неприемлемые.

К 20 октября немецкие войска отступили на позицию «Герман, Гундинг, Брунхильда, Кримхильда», шедшую от Гента вверх по Шельде до Валансьена, далее по дуге до Ретеля на Эне, вдоль Эны до Вузье, оттуда до Консенвуа на Маасе. При других условиях союзникам пришлось бы сильно потрудиться, чтобы взломать эту оборонительную линию. Но моральные ресурсы для сопротивления у немцев были исчерпаны. Главное было то, что Германия теперь по сути оставалась одна, без союзников.

Безнадежным стало стратегическое положение Австро-Венгрии. Со стороны Сербии и Болгарии на нее надвигались армии Антанты, а сил противостоять им там у Дунайской монархии не было. Уже 19 октября французы были в Видине на болгаро-румынской границе в непосредственной близости от австро-венгерской территории. 25 октября 1918 г. началось наступление итальянцев. Фронт итальянской армии после ее разгрома в октябре — ноябре 1917 г. подпирали англо-французские войска. В мае 1918 г. австро-венгерская армия попыталась было снова сокрушить итальянцев, но потерпела неудачу. Теперь итальянцы оправились и осмелели настолько, что почувствовали себя в силах сами нанести удар.

26 октября ушел в отставку Людендорф. На следующий день германское руководство заявило о согласии на выдвинутые ранее Антантой предварительные условия. Но союзники снова не торопились заканчивать войну. Каждый день приносил им радостные известия, свидетельствовавшие о полном развале вражеской коалиции.

28 октября в Праге была провозглашена независимость Чехословакии, а 29-го в Загребе — независимость Хорватии. Двуединая империя стремительно рассыпалась. Ее чешские и югославянские солдаты отказывались воевать. В тот же день Австро-Венгрия запросила у Италии перемирия. 1 ноября сербская армия под ликование народа вступила в Белград. 3 ноября командование армии уже фактически несуществующей империи Габсбургов подписало акт о перемирии.

В тот же день восстали матросы германского ВМФ в Киле на Балтике. В Германии началась революция. 5 ноября германское командование под влиянием новых военных успехов союзников решило отвести войска на Антверпен-Маасский оборонительный рубеж.

Тем временем командование союзников решило поторопиться использовать сговорчивость немцев. Кто бы поручился, каким будет правительство, которое придет к власти в Германии после революции? 5 ноября союзники объявили, что согласны принять германскую делегацию, уполномоченную подписать условия перемирия. 7 ноября германские представители прибыли в Компьен в штаб-квартиру маршала Фоша.

9 ноября германский кайзер Вильгельм II выехал в Нидерланды (где только 28 ноября официально отрекся от трона).

11 ноября 1918 г., уже при новой власти в Германии, было заключено перемирие в Компьене, завершившее войну в Европе.

Условия, подписанные германскими представителями во главе со статс-секретарем Матиасом Эрцбергером, были очень тяжелы. По существу, это была капитуляция. Германия была обязана выдать победителям все свои подводные лодки, 1700 боевых самолетов, 8000 артиллерийских орудий (из них 2500 — крупных калибров) и минометов, 25 тысяч пулеметов, большое количество автомобильного и железнодорожного транспорта, разоружить и интернировать надводные военные корабли. Кроме того, германские войска в течение 15 дней обязаны были оставить не только оккупированные ими территории Франции, Бельгии и Люксембурга, но также Эльзас и Лотарингию, входившие в состав Германской империи. В течение месяца должна была быть также очищена германская территория на левом берегу Рейна. Оставляемые германские территории оккупировались войсками Антанты. На правом берегу Рейна создавалась нейтральная полоса шириной 10 км.

Последние выстрелы Первой мировой войны смолкли 14 ноября 1918 г., когда в Богом забытой африканской глуши в Северной Родезии (ныне Замбия) англичанам сдался колониальный отряд легендарного немецкого полковника Леттова-Форбека, два года партизанивший в британских и португальских владениях в Восточной Африке.

Война, длившаяся четыре года и три с половиной месяца, закончилась. Германская армия не была разгромлена. Войска союзников не одержали на Западном фронте ни одной полноценной победы, не провели ни одной по-настоящему успешной стратегической наступательной операции. Все «победы» союзников на Западе, как-то Первая и Вторая битвы на Марне, были, по существу, неудачами выполнения стратегического замысла германских войск при несомненных тактических победах немцев. За всю Мировую войну солдаты неприятельских армий вступали на территорию Германии только в 1914 и начале 1915 гг. на границе Восточной Пруссии. Это были русские солдаты. Германская армия на Западном фронте капитулировала, целиком находясь еще, на земле противников.

Главным фактором поражения Германии стало нарастание революционного кризиса в тылу ее союзников и ее самой. Важнейшим условием обострения этого кризиса явилась большевистская революция в России. Наступление кризиса было значительно ускорено таким последствием Брестского мира, как оккупация части территории России войсками Германии и ее союзников. Таким образом, решающий удар, сокрушивший кайзеровскую Германию на фоне ее общего истощения от войны, нанесла ей русская революция. К рассмотрению этого мы теперь непосредственно и переходим.

 

Конец кайзеровской Германии

Большевики загодя готовились к революции в Германии и походу на Запад. Через прозрачную российско-украинскую границу переправлялись деньги и оружие для коммунистического подполья. В демилитаризованной зоне на границе формировалась армия Украинской Советской республики во главе с Антоновым-Овсеенко. В Москве был образован Центральный военно-революционный комитет Украины. Осенью 1918 г. он перебрался поближе к театру будущих военных действий — в Курск.

Разложение германской армии на Востоке происходило быстрее, чем на Западе. Уже 1 мая 1918 г. немецкие солдаты и матросы попытались провести первомайскую манифестацию в прибалтийском Ревеле. 9 июля, в разгар германского наступления на Западе, Людендорф представил секретный доклад кайзеру, где говорилось о резком падении дисциплины в войсках, особенно в тех, которые перебрасываются на Запад с Востока. 5 августа в Севастополе по приговору германского военно-полевого суда были расстреляны 80 участников митинга, который немецкие солдаты и матросы устроили совместно со своими русскими «камрадами» из «армии» и «флота» марионеточного крымскою правительства. В сентябре на Украине одно за другим следовали восстания немецких солдат, отправляемых на Западный фронт. В Киеве, в Ровно солдаты отказывались грузиться в эшелоны, убивали своих офицеров. 29 сентября на вокзале Киев-товарный было застрелено 12 германских офицеров. По солдатам был открыт пулеметный огонь, после чего оставшихся в живых удалось загнать в вагоны.

Правящие круги Германии всю вину взваливали на большевистскую пропаганду. Не правда ли, знакомая картина? Точно так же годом раньше правящие круги России пытались объяснить работой кайзеровских агентов рост популярности большевистских лозунгов... 4 ноября германская полиция конфисковала весь дипломатический багаж миссии РСФСР под тем предлогом, что там находилась подрывная литература. 5 ноября посол Германии в Москве передал наркому иностранных дел Чичерину ноту о разрыве дипотношений кайзеровским правительством. Впрочем, жить этому правительству оставалось уже недолго.

7 ноября 1918 г., когда исход революции в Германии был еще неясен, Ленин с трибуны 6-го Всероссийского съезда Советов иронизировал над поведением кайзеровских властей: «Германское правительство превосходно знало, что в русском посольстве пользовались гостеприимством германские социалисты... которые сочувствовали Карлу Либкнехту... И если теперь правительство делает этот жест, то не потому, чтобы что-нибудь изменилось [в этом плане], а потому, что оно раньше считало себя более сильным и не боялось, чтобы из-за одного дома, зажженного на улицах Берлина, загорелась вся Германия. Германское правительство потеряло голову и, когда горит вся Германия, оно думает, что погасит пожар, направляя свои полицейские кишки на один дом»³⁰.

Здесь мы снова не можем не обратиться к гипотезе о якобы решающей роли «немецких денег» в приходе большевиков к власти в России, чтобы показать ее абсурдность. Делать ставку на большевистскую революцию в своем стремлении добиться поражения России было бы со стороны кайзеровских генералов и дипломатов самоубийственной глупостью. Они обязаны были понимать, что пропаганда революционного прекращения империалистической войны не может не затронуть германскую армию. Вряд ли они настолько переоценивали невосприимчивость немецкого солдата к революционным лозунгам. Максимум, чего они хотели бы от своей агентуры в России — подрыва обороноспособности России. Но так, чтобы мир с Германией заключало «нормальное» российское правительство, а не такое, которое провозгласило своей целью мировую революцию.

Чтобы привести к власти столь радикальную партию, как большевики, в такой стране, как Россия, кайзеровские стратеги должны были мастерски владеть политическими технологиями. Чтобы такое политическое искусство сочеталось у них с такой политической же глупостью, что они были не в состоянии предвидеть негативных последствий своих экспериментов для самих себя, — в это просто невозможно поверить. Остается лишь одно — считать, что большевистская революция произошла исключительно благодаря внутренним российским причинам (конечно, под влиянием фактора Мировой войны). На чем и строятся все наши рассуждения в этой книге.

Точно так же бессмысленно объяснять Ноябрьскую революцию 1918 г. в Германии происками большевиков или Антанты. Это был закономерный итог внутриполитического кризиса, развившегося в Германии в ходе затянувшейся бесперспективной войны.

9 ноября 1918 г. был образован Берлинский Совет рабочих депутатов. На следующий день он провозгласил создание правительства. В его названии — Совет народных уполномоченных — отчетливо слышалось эхо русской революции. В него вошли лидеры социал-демократической и независимой социал-демократической немецких партий — аналогов российских партий меньшевиков-оборонцев и меньшевиков-интернационалистов.

Компьенское перемирие объявляло лишенным силы Брест-Литовский мирный договор. Спустя два дня, 13 ноября 1918 г. Всероссийский ЦИК Советов своим декретом тоже аннулировал Брестский мир. Почему советское правительство не сделало этого раньше, до формального подписания Германией условий капитуляции на Западе, но когда уже шли переговоры и в Германии разворачивалась революция? Например, Румыния, заключившая весной 1918 г. сепаратный Бухарестский мир с Германией, 10 ноября 1918 г. разорвала его и приобрела право сидеть за столом послевоенной мирной конференции как один из победителей. Быть может, и Советская Россия получила бы туда доступ, если бы она до 11 ноября 1918 г. успела объявить войну Германии?

Конечно, главной причиной, почему большевики не ставили себе целью оказаться за этим столом, было их принципиальное неприятие участия в «сговоре империалистов», собиравшихся после войны грабить и делить побежденные ими Германию, Австрию, Венгрию, Болгарию, Турцию. Аннулирование Брестского мира было со стороны большевиков прежде всего пропагандистским актом. Тем более что и теперь Советская Россия не собиралась воевать с Германией. Больше похоже на то, что руководство большевиков планировало... революционный поход в Европу Красной Армии совместно с восставшей германской армией, в которой повсюду возникали Советы солдатских депутатов. И некоторое время ждало выявления политического лица нового германского правительства. Ждало, в частности, того, что оно (или будущее, которое сменит его в дальнейшем ходе революции) не признает Компьенское перемирие и объявит Антанте «революционную войну», в которой Советская Россия станет естественным союзником революционной Германии.

Об этом свидетельствуют строки декрета В ЦИК: «...Брест-Литовский мир насилия и грабежа пал, таким образом, под соединенными ударами германских и русских пролетариев-революционеров... На место империалистического мира должен прийти социалистический мир, заключенный... трудящимися массами народов России, Германии и Австро-Венгрии... Революционные солдаты Германии и Австрии, создающие ныне в оккупированных областях солдатские Советы депутатов, вступив в связь с местными рабочими и крестьянскими Советами, будут сотрудниками и союзниками трудящихся в осуществлении этих задач...»³¹

Политическая обстановка в Германии в конце 1918 и всю первую половину 1919 гг. характеризовалась крайним динамизмом. Временами казалось, что радикальные левые силы (коммунистическая партия Германии — КПГ — образовалась 1 января 1919 г.) вот-вот придут к власти и Германия последует по пути России. Но этого не произошло, хотя ситуация в Германии вплоть до конца 1923 г. оставалась еще очень нестабильной.

Главной объективной причиной, почему большевизм в Германии потерпел неудачу, обычно называют ту, что в Германии был шире, чем в России, «средний слой» населения, т.е. мелкая буржуазия, враждебная социалистической революции. Это не совсем так. Мелкая буржуазия в лице крестьянства была в России очень многочисленна (более 80 % населения). Но буржуазное по сути движение российского крестьянства против остатков феодального землевладения совпало с движением городского пролетариата. На какой-то момент то и другое стали историческими союзниками. Уникальное совпадение этих двух движений стало той социальной основой, на которой большевики пришли к власти. Немецкое крестьянство было расслоено сильнее, чем русское. Его верхи были социально близки к помещикам. В целом немецкое крестьянство, как указывал еще Карл Маркс, представляло собой консервативную силу, а потому и не могло стать союзником рабочего класса по революции.

Другую важную объективную причину, по которой германская революция не переросла в социалистическую, называют редко, хотя она не менее очевидна, чем первая. Это — исторически обусловленная политическая раздробленность Германии. Россия как единое государство существует с конца XV века. Германия объединилась только в 1871 г., меньше, чем за полвека до описываемых нами событий! Как ни странно, но в Германии значительно сильнее, чем в огромной России, сказывались социально-экономические различия между регионами.

В России политический централизм был традиционно силен. Поэтому революционные события в главных городах России — Петрограде и Москве — автоматически отражались и в значительной мере предопределяли ход политической жизни по всей стране. Провинция запаздывала по отношению к столицам, но общий тренд всегда происходил в одном и том же направлении. В этом отношении из европейских стран на Россию гораздо больше похожа Франция, чем Германия.

В Германии схожие революционные процессы происходили не одновременно в разных землях-государствах, из которых слагалась эта страна. Благодаря традиционной децентрализации Германии, радикальные политические подвижки находили выражение в переворотах чисто местного масштаба. Так, высший подъем германской революции — переход власти к Советам — имел место в разное время в таких регионах, как «вольный город» Бремен (январь 1919 г.) и «свободное государство» Бавария (апрель 1919 г.). В других землях Германии революционный процесс в эти моменты еще не достигал пика или уже шел на спад. Политическая децентрализация Германии существенно облегчила немецкой буржуазии подавление революции. В связи с этим нельзя не вспомнить, что еще в 50— 60-е годы XIX века, когда шел процесс объединения Германии, К. Маркс и Фридрих Энгельс ратовали за создание централизованного, а не федеративного немецкого государства. По тем причинам, по которым немецкому пролетариату была выгодна государственная централизация, немецкой буржуазии она была невыгодна. События 1918—1919 гг. подтвердили правоту этого политического анализа основоположников социализма.

Помимо этих двух главных объективных причин остановки германской революции на полпути, имелась важнейшая субъективная причина — политическая стратегия имущих классов Германии. Немецкая буржуазия учла печальный опыт буржуазии российской и постаралась не повторить ее роковых ошибок. Конкретно это выразилось в следующих действиях:

1. Республиканское немецкое правительство поспешило завершить переговоры о перемирии, начатые кайзеровским правительством. Война закончилась, армия постепенно демобилизовалась и перестала (хотя не сразу) быть таким катализатором революционных событий, каким служила российская армия.

2. Немецкий аналог российских мелкобуржуазных демократов, «умеренных» социалистов — правые социал-демократы — не побоялся самостоятельно, без либерального «довеска», взять на себя всю полноту власти в первые месяцы после революции. Он также не побоялся провести некоторые важные социальные реформы (установление 8-часового рабочего дня и т.д.), не затрагивавшие основ капиталистических отношений, но серьезно выбивавшие почву из-под ног леворадикальной пропаганды.

3. Немецкие «меньшевики» не стали затягивать с окончательной институционализацией нового политического строя. Они не откладывали выборы в Учредительное собрание, а наоборот, постарались провести их как можно раньше. С 16 по 21 декабря 1918 г. в Берлине прошел 1-й Всегерманский съезд Советов рабочих депутатов. Формально он поступил как временный орган власти, назначив на 11 января 1919 г., уже через два месяца после революции, выборы в Учредительное собрание.

4. Далее, социал-демократы не стали созывать Учредительное собрание в Берлине или каком-то другом крупном политическом и промышленном центре Германии. Учредительное собрание открылось 6 февраля 1919 г. в тихом городке Веймар в Тюрингии, славном тем, что в нем жили Бах, Гёте и Шиллер. По его имени немецкое государство, учрежденное этим собранием и существовавшее в 1919—1933 гг., называется Веймарской республикой. В Веймаре Учредительное собрание могло работать без таких помех, как массовые демонстрации, вооруженные восстания и т.д. 31 июля 1919 г. Учредительное Национальное собрание приняло конституцию Германской федеративной республики.

5. Удачная стратегия немецких социал-демократов выразилась и в том, что они развели между собой рабочие и солдатские Советы, а потом интегрировали те и другие в структуру органов буржуазно-демократического государства, после чего Советы самораспустились. Всегерманский съезд Советов солдатских депутатов состоялся отдельно от Съезда рабочих Советов, 4—6 февраля 1919 г. С 8 по 14 апреля 1919 г. проходил 2-й Всегерманский съезд Советов рабочих депутатов, на котором было принято решение о поддержке Учредительного Национального собрания.

6. Наконец, поскольку российская практика показала чрезвычайную важность наличия у революции смелых и дальновидных руководителей, германские либералы и социал-демократы поспешили обезглавить большевизм в Германии. Уже 15 января 1919 г. они устроили убийство вождей КПГ — Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

Революционный кризис на завершающем этапе Первой мировой войны и по ее окончании затронул все без исключения воевавшие страны Европы и Азии, а также их колониальные владения. И это не было происками чьей-то «агентуры». Конечно, трансграничная революционная агитация и пропаганда всегда имела место. Но семена этого агитпропа падали-то на благодатную почву. Это был всемирный революционный процесс, на неизбежность которого, как на закономерное следствие Мировой войны, вождь большевиков указал еще в 1914 г.

Лозунг «Сделаем как в России!» зазвучал на разных языках под разными широтами Северного полушария. Русское слово «Совет» вошло во все языки мира. Под влиянием русской революции стали создаваться Советы рабочих и солдатских депутатов и в других странах, помимо Германии. Никогда за всю тысячелетнюю историю России ее политический опыт не влиял столь сильно на политическую практику всего мира. И этого влияния Россия достигла единственно благодаря своей социалистической революции.

На месте Австро-Венгрии возник конгломерат новых независимых государств. Особенно далеко кризис зашел в Венгрии, где тяжелые условия мирного договора, предъявленные Антантой, привели к свержению буржуазных республиканцев. 21 марта 1919 г. возникла Венгерская Советская республика. Она продержалась до 1 августа 1919 г. Решающую роль в ее свержении сыграли войска внешних интервентов — Чехословакии, Румынии и Югославии, — претендовавших на части венгерской территории. В момент наивысших своих успехов венгерские советские войска вторглись в Чехословакию, где на короткий срок была провозглашена Словацкая Советская республика. Военные поражения привели к очередному перевороту в Будапеште, в результате которого было свергнуто объединенное правительство коммунистов и социал-демократов. Весной и в начале лета 1919 г. существование Венгерской Советской республики оказывало серьезное влияние на выработку военной стратегии РСФСР.

Серьезный кризис поразил Турцию и Болгарию. В Турции, урезанной до этнографических границ, была ликвидирована власть султана-халифа, сначала светская, затем духовная. Турция стала буржуазной республикой. В Болгарии новый царь Борис в 1920 г. был вынужден назначить правительство из представителей Народного земледельческого союза — болгарского аналога российской партии эсеров.

Революционный кризис не миновал и страны-победительницы в войне. Особенно резко он проявился в Италии, где, правда, с запозданием — в 1920 г. — стали образовываться Советы рабочих депутатов. Итальянские социалисты не воспользовались этим движением для взятия власти. В результате многие рабочие и крестьяне отхлынули к фашистам, которые, использовав антикапиталистическую риторику, в конце 1922 г. пришли к власти — в Италии установилась первая в мире фашистская диктатура.

В такой консервативной стране, как Великобритания, еще во время войны правящим кругам пришлось ввести всеобщее избирательное право. В 1924 г. к власти там впервые пришли лейбористы. В США в 1920 г. избирательным правом были наделены женщины.

События Первой мировой войны и влияние российской революции послужили толчком к росту национально-освободительной борьбы в колониях. 13 апреля 1919 г. британские колонизаторы расстреляли в Амритсаре (Пенджаб, Индия) многотысячный митинг. Этот расстрел вошел в историю под именем «амритсарской бойни». В 1920 г. партия Индийский Национальный Конгресс во главе с махатмой Мохандасом Ганди объявила о начале кампании ненасильственного гражданского неповиновения британским властям.

По всему миру привычная власть элит была поколеблена. Расчет на социалистическую революцию в других странах, прежде всего — в Германии, вошел важным компонентом в политическую стратегию российских большевиков и оставался таковым по крайней мере до конца 1923 г.

 

Пакт Фоша — Гинденбурга

Статья 12 Компьенского перемирия предусматривала вывод германских войск со всех территорий, оккупированных ею в пределах бывшей Российской империи. Однако была сделана существенная оговорка: «Когда союзники решат, что для этого настал момент, принимая во внимание внутреннее состояние этих территорий». Это была формула продления германской оккупации России.

Аналогичный принцип был уже применен при подписании капитуляции Турции 30 октября 1918 г. Вывод турецких войск с Кавказа был сопровожден оговоркой: «Если союзники потребуют того при изучении положения на местах». Это означало, что турецкие войска будут продолжать оккупировать Аджарию, Азербайджан и Дагестан до тех пор, пока их реально не смогут сменить там войска Антанты. Главным для Антанты было, чтобы во время интермедии между двумя оккупациями там не оказались какие-либо российские войска, неважно — красные или белые.

Характерен термин, примененный в статье 12 Компьенского перемирия: «территории, составлявшие до войны Россию». Тем самым державы Антанты и Германия договаривались считать Российское государство де-юре упраздненным. Вместо него они видели некое построссийское пространство, на котором руководители Антанты собирались, как на чистом листе бумаги, чертить свои геополитические конфигурации.

Одновременно представители союзников и Германии согласовали между собой секретное дополнение к статье 12 опубликованного текста перемирия. «Момент», когда «союзники решат», что германские войска могут быть выведены из того или иного района России, наступал тогда, когда их могли сменить войска Антанты или войска правительства, признаваемого Антантой и находящегося с ней в дружественных отношениях.

Данное разъяснение статьи 12 было призвано не допустить занятия территорий, оставляемых немецкими войсками, Красной Армией. В равной степени, как показала практика, оно было направлено и против попыток Белого движения завладеть этими территориями. Под дружественными Антанте войсками подразумевались, как выяснилось позже, прежде всего войска национал-сепаратистских режимов.

Соглашение о России между Антантой и Германией, которое мы можем с полным основанием назвать, по фамилиям главнокомандующих войсками, секретным протоколом к пакту Фоша — Гинденбурга, создавало условия для расширения интервенции Антанты и расчленения России.

Уже 13 ноября 1918 г. англо-французский флот вошел в Босфор. 23 ноября корабли Антанты появились на рейде Новороссийска, занятого белогвардейской Добровольческой армией (ДА). 26 ноября англо-французская эскадра прибыла в Севастополь, где приступила к принятию капитуляции у немцев.

«На том основании, что русские суда находились в распоряжении германцев, старший адмирал союзного флота лорд Кольсорн, но распоряжению из Константинополя, отказался передать их русскому командованию. Лучшие из этих судов заняли иностранные команды и подняли на них флаги — английский, французский, итальянский и даже греческий. Все годные к плаванию корабли приказано было отвести в Измит³² для интернирования. На просьбу Герасимова³³ отпустить хотя бы два-три миноносца в Новороссийск... сменивший Кольсорна французский адмирал Леже ответил резким отказом... Французские и английские команды по приказанию Леже топили и взрывали боевые припасы, хранившиеся в севастопольских складах, рубили топорами аккумуляторы и баки подводных лодок, разрушали приборы управления и увозили замки орудий...

В то же время началась перепись и реквизиция союзниками русских торговых судов под тем же фиктивным предлогом, что на них развевался временно германский или австрийский флаг»³⁴, — с горечью писал об этих событиях сам главнокомандующий ДА.

Но Белое движение было заинтересовано в получении конкретной военной помощи со стороны Антанты для борьбы с большевиками. Еще 16 ноября 1918 г. на совещании спецпредставителя ДА генерала от инфантерии Д.Г. Щербачева (в Мировую войну командовал Румынским фронтом) в Бухаресте с французским генералом А. Бертело, носившим громкий титул «главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на юге России», было решено, что союзники отправят в Россию 12 французских и греческих дивизий. Эти войска займут Киев, Харьков и Донецкий бассейн, чем создадут заслон против большевиков, «чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее сорганизоваться и быть свободными для более широких активных операций»³⁵.

12 дивизий Антанты Деникину было мало, и в ответ он запросил Францию о присылке 22 дивизий. В своем подсчете главнокомандующий ДА исходил из того, что немцам и австрийцам требовалось 48 дивизий для оккупации юго-запада России. Войска союзников должны были занять фронт Ямбург — Псков — Орша — Рогачев — Белгород — Балашов — Царицын. Это, собственно, была линия германской оккупации и фронта между Донской и Красной армиями. Не имея возможности своими силами занять это обширное пространство, освобождающееся после ухода немецких войск, главнокомандующий ДА хотел, чтобы союзники в первую очередь не позволили занять его большевикам.

Никуда не деться от такого фундаментального факта российской Гражданской войны: в то время как силы контрреволюции всячески и повсеместно искали (и часто находили) иноземную поддержку, большевики (сознательно или вынуждено — не суть важно) опирались исключительно на внутренние ресурсы самой России. То есть объективно большевики оказывались единственной национально ориентированной, независимой по отношению к обоим международным блокам, силой русской междоусобицы.

Деникин отводил от себя возможное обвинение в том, что он хочет свергнуть большевиков силами иноземных войск. «Силы эти, — писал он французскому командованию, — будут использованы исключительно для прикрытия линии нашего развертывания и для обеспечения наших формирований. Ни в каких активных действиях им участвовать не придется... Нам нужна не столько сила, сколько авторитет дружеской помощи»³⁶.

Но союзники были не в состоянии помочь белогвардейцам таким количеством войск на юге России. Вместо обещанных 12 дивизий в конечном счете прибыли едва пять. Причина была не столько в том, что они еще не определили для себя, выгодно ли им свергать советскую власть. Значительно важнее было то, что такую массированную интервенцию исключало внутреннее состояние в странах и армиях Антанты. Однако, не имея возможности оказать Белому движению непосредственную военную помощь, Англия и Франция, пользуясь зависимостью Белой армии от военных поставок союзников, стремились прочно экономически утвердиться на юге России.

Широкую известность получила попытка Франции побудить донского атамана Краснова в феврале 1919 г. подписать два кабальных договора. Согласно одному, Краснов должен был признать над собой высшую политическую и военную власть главнокомандующего союзников в районе Средиземного и Черного морей генерала Л. Франше дЭспере. Согласно другому, войско Донское обязывалось возместить французским предпринимателям все убытки, понесенные ими в результате перебоя в работе предприятий Донбасса, возникшего вследствие революции и Гражданской войны³⁷. Краснов отказался и немедленно поставил о том в известность Деникина, а также Донской войсковой круг. Инцидент способствовал падению престижа союзников в антисоветском движении юга России. Явившийся с соответствующими предложениями к Краснову французский капитан Фуке, по-видимому, превысил полномочия, данные ему его правительством, так как вскоре был отозван.

Германо-турецкую оккупацию Закавказья сменила английская. Англичане, как и их предшественники из враждебной коалиции, поддерживали грузинских и азербайджанских националистов, извлекая материальную выгоду из эксплуатации края, препятствуя проникновению туда белогвардейских войск, конфискуя русское военное имущество, в частности, суда Каспийской флотилии. Единственными, кто протестовал, по свидетельству самого же Деникина, были... рабочие нефтепромыслов и в их числе, несомненно, большевики. «Всякое действие против российской армии, хотя бы и Добровольческой, и Каспийского флота бакинским пролетариатом рассматривается как действие против России»³⁸, — заявили их делегаты британскому командующему генералу Томсону.

При этом англичане еще запугивали Деникина тем, что в случае их ухода на их место придут итальянцы. «Италия — страна бедная, — доверительно говорил представителю Деникина британский генерал-губернатор Баку Шательворт, — и им нужно поправлять свои финансовые дела. Не знаю наверное, но возможно, что она даже получит мандат [Лиги Наций] на Закавказье». Деникин был вынужден неофициально просить о продлении английской оккупации Закавказья³⁹.

Если бы союзники даже ставили своей обязательной целью остановить распространение власти большевиков, то они в этом случае все равно находились в затруднении. Пестрота разнородных политических сил юга России, каждая из которых заявляла себя антибольшевистской, способна была сбить с толку любого наблюдателя. Деникин предъявлял претензии на руководство всем антисоветским движением на юге России. Но, кроме него, было Русское политическое совещание в Париже, созданное эмигрантами — дипломатами, отставными политиками и т.д., и на него ориентировался Совет государственного объединения России — сильная своими связями и капиталами организация консервативных политиков и олигархов, спасшихся от большевиков. Была украинская Директория во главе с Симоном Петлюрой, наследница Центральной рады. Директория воевала также и с большевиками. Французы искренне недоумевали, зачем они будут помогать одной антибольшевистской силе, то есть Белому движению, воевать против другой тоже антибольшевистской силы, то есть украинской Директории. Они настаивали на объединении сил Директории и ДА против большевиков... под французским командованием!

Войска Петлюры 11 декабря вошли в Одессу и заняли весь город, кроме небольшой портовой зоны, объявленной нейтральной. Там расположились экипажи французских кораблей, отряд польских легионеров, пробиравшийся на родину, и небольшой русский офицерский отряд А.Н. Гришина⁴⁰, объявивший себя частью Добровольческой армии. 18 декабря добровольцы совместно с подошедшим французским десантом выбили петлюровцев из Одессы.

В последующем зона интервенции несколько расширилась, включив города Херсон и Николаев. Силы союзников в Одесском районе в конечном итоге составили полторы французские, две греческие дивизии и польскую бригаду. Однако их действия не выходили за рамки обеспечения безопасности города и ближайших окрестностей. Политическая обстановка в Одессе оставалась очень сложной. Гришин, действуя от имени командования ДА, начал наводить порядок в городе, насыщенном уголовным и спекулянтским элементом. Против него перед союзниками интриговали деятели крупной российской буржуазии, тесно связанные с теневым капиталом. Французское командование препятствовало Гришину набирать пополнения в ДА.

Одесса не стала плацдармом антисоветских сил на юге России. Войска украинской Директории в январе — феврале 1919 г. были разбиты большевиками, восстановившими советскую власть на Украине. Части Красной Армии стали угрожать Одессе. Со дня на день выявлялось отсутствие боеспособности у союзников: в пригородах Одессы они сдавали позиции при приближении ничтожных красноармейских отрядов. В эту обстановку начальник французского контингента генерал дАнсельм, действуя про приказанию своего высшего руководства, внес еще больше сумятицы. 13 марта он произвел переворот, официально вступив в командование всеми вооруженными силами в районе Одессы, включая русские, и выслал Гришина в распоряжение Деникина. Переворот предшествовал окончательной эвакуации союзников, которая произошла 6 апреля 1919 г.

Еще 20 марта в Одессу приезжал французский главнокомандующий Франше дЭспере, одобрил все действия своего подчиненного, после чего выехал в Крым. По словам Деникина, «прием им [русских] военно-морских начальников и членов [крымского антисоветского] правительства отличался грубостью. Он говорил раздраженно о “постыдном поведении русских офицеров, особенно за границей”, о русской интеллигенции и буржуазии, которая “прячется за спины армии союзников”... Мы, русские, сами знали хорошо свои вины, но что... давало право им быть нашими судьями?»⁴¹ Большевики, не пользовавшиеся ничьей иноземной помощью для решения задач Гражданской войны, были соответственно избавлены от необходимости выслушивать подобные нотации в свой адрес.

Войска союзников в Крыму ожидала та же участь — они были вынуждены окончательно эвакуироваться 28 апреля 1919 г. До этого в Севастополе происходили революционные митинги французских солдат и матросов, требовавших скорейшей отправки на родину. В них участвовали в основном коренные французы, тогда как греки, а также колониальные войска (алжирцы, вьетнамцы и сенегальцы), выполняя приказы командиров, стреляли в митингующих... Так закончилась прямая интервенция Антанты на юге России — неуклюжая попытка одну иностранную оккупацию заменить другой.

Она закончилась так же, как и предыдущая — революционным разложением оккупационной армии. Невозможно было объяснить французскому солдату и матросу, почему, после капитуляции Германии, он и дальше обязан тянуть лямку военной службы на чужбине. Еще неохотнее этот солдат стал бы жертвовать собой в войне против рабочих и крестьян далекой холодной России, к которой не испытывал ни симпатий, ни антипатий, но точно знал, что Советская Россия его родине никак не угрожает.

Немалое число французских военных и политиков считали вредным всякое вмешательство в русскую междоусобицу. Их влиянием Деникин пытался объяснить, почему Франция так и не поддержала решительно Белое движение против большевиков. Между тем те доводы, которые Деникин влагает в уста этой прослойки французской элиты, вполне разумны: «Красные в занимаемых ими пунктах водворяют и поддерживают строжайший порядок. Французов особенно поразил тщательно, по их словам, проверенный факт, что в Киеве, после царившей там анархии, полный порядок был восстановлен в 24 часа. Советские генералы собирают на своем пути офицеров и предлагают им вступить в Русскую армию, сражающуюся за восстановление единой, великой России»⁴². Последнее наблюдение особенно показательно. Оно отражает объективный характер действий Красной Армии зимой 1918/19 г. и весной 1919 г.

Иностранная интервенция не оправдала всех тех надежд, какие возлагало на нее Белое движение. Только поэтому Деникин отзывается о ней резко негативно. Здесь он явно пристрастен. Интервенция оказала значительное воздействие на консолидацию антисоветских сил юга России. Только благодаря политическому нажиму западных держав донской атаман Краснов 8 января 1919 г. признал над собой власть генерала Деникина. Так образовались Вооруженные силы юга России (ВСЮР) — крупнейшее военно-политическое формирование Белого движения. Причем это не спасло Краснова, и вследствие дальнейших интриг Деникина против него в феврале 1919 г. ему пришлось уйти с должности донского атамана.

По Компьенскому перемирию Германия должна была предоставить свободный проход судам Антанты из Северного моря в Балтийское и обратно. Зимой 1918/19 г. военные корабли Антанты появились также и у берегов Прибалтики. Здесь они сыграли свою роль в поддержке национал-сепаратистов против Советской России.

 

Красная Армия идет на Запад

Секретное соглашение Фоша — Гинденбурга о России оказалось мертворожденным. Обе стороны были не в состоянии выполнить его до конца. Антанта не могла полностью заменить своими войсками немцев на всех оккупированных теми землях России. Новые правители Германии после Ноябрьской революции 1918 г. не могли дольше держать силы своей армии так далеко от фатерлянда. Не дожидаясь подхода армий Антанты, они вынуждены были сдавать территорию Красной Армии.

Дальнейшее пребывание германской армии на оккупированной территории грозило ее полным разложением идеями большевизма. Поэтому германское командование приступило к отводу войск. Оно, в целях обеспечения беспрепятственного отхода, заключало на местах соглашения с командованием Красной Армии. Немецкие войска забирали с собой оружие и снаряжение. Советская сторона следила за тем, чтобы немцы уходя не грабили местное население, не расхищали российское достояние. На практике соглашения соблюдались не всегда. Иногда и красноармейские начальники стремились овладеть немецкими складами оружия, пытались силой подтолкнуть немцев к скорейшему уходу, а чаще даже — к их переходу на сторону Красной Армии «для совместного участия в мировой пролетарской революции». Местами вспыхивали бои. Но по большей части ликвидация германской оккупации была мирной. Это была не чисто военная, а военно-дипломатическая операция.

Даже теперь Советская Россия при всем желании не могла бы принудить немцев одною силой к оставлению занятой территории. В Прибалтике, Белоруссии, Украине, Крыму находились 28 германских дивизий — около 250—300 тысяч штыков. Советские силы «западной завесы», преобразованные в Западную армию и Украинский фронт, насчитывали не более 130 тысяч активных бойцов — вдвое меньше. Понятно, что наступать при таком неравенстве сил советские войска могли лишь с... согласия противника. Но совсем без силового давления с советской стороны немецкие войска могли не сдать российскую территорию Красной Армии, а дожидаться, в соответствии с пактом Фоша — Гинденбурга, своей замены на войска Антанты. Поэтому советская стратегия по вытеснению оккупационных войск заключалась в сочетании мер дипломатических, агитационно-пропагандистских и чисто военных, включая действия партизанских отрядов. Так, уже 25 ноября 1918 г. Красная Армия заставила немцев очистить Псков, 29 ноября — Нарву.

Германская армия, несмотря на революционное разложение, представляла собой грозную силу на Восточно-Европейском ТВД. Одно дело — война на Западном фронте за непонятные солдату цели правящей верхушки. Другое дело — защищать собственные жизни для того, чтобы уйти домой, в фатерлянд. С оружием в руках германский солдат готов был отстоять любые посягательства на свою свободу и честь, с чьей бы стороны они не исходили. Решимость тем более актуальная, что, сразу после Компьенской капитуляции, на оккупированных территориях начались восстания. Чаще всего они происходили под национальными лозунгами.

На Волыни восстание против режима немецкого ставленника Скоропадского поднял Симон Петлюра. Движение, которое он возглавлял, ставило задачей создание независимой Украины. Социальная ориентация петлюровского движения была эсеровской. Восстание, будучи направлено не столько против оккупантов, сколько против власти местной крупной буржуазии и помещиков, ширилось. Это было продолжение русской социальной революции, которая на Украине развертывалась с запозданием и имела свою специфику. На первых порах Петлюра пользовался поддержкой значительной части населения Правобережной Украины. Уже в конце ноября 1918 г. отряды петлюровского атамана Коновальца подошли к Киеву.

Гетман, видя крах своего покровителя — кайзеровской Германии, в новых условиях попытался заручиться дипломатической поддержкой победителя в Мировой войне — Франции. Одновременно, чтобы привлечь на свою сторону русское офицерство (больше защищать гетмана-самостийника было некому), он заявил себя сторонником федерации Украины с Россией, выпустив по этому поводу 15 ноября 1918 г. соответствующий «универсал». Немецкое командование объявило о своем нейтралитете, не желая защищать прогнивший режим Скоропадского. 14 декабря 1918 г. «сечевики» Коновальца вошли в Киев. Взятие Киева сопровождалось массовыми убийствами офицеров-«москалей», имевших несчастье записаться в армию гетмана. Когда же летом 1919 г. Украину начали занимать войска Деникина, то уцелевшие от этой резни пали под подозрение на том основании, что они... служили в войске немецкого ставленника! И им, прежде чем поступить на службу в ВСЮР, приходилось долго очищать себя от обвинений в нелояльности к Белому движению...

Германская армия, как видим, не вмешивалась больше в события Гражданской войны на Украине. Но она еще могла показать зубы. Паустовский оставил в «Повести о жизни» яркое описание одной такой демонстрации:

«Петлюра решил воспользоваться слабостью немцев и разоружить их. Немцы узнали об этом. Утром, в день, назначенный для разоружения немцев, я проснулся от ощущения, будто стены нашего дома мерно качаются... По Фундуклеевской улице молча шли тяжелым шагом немецкие полки. От марша кованых сапог позвякивали стекла. Предостерегающе били барабаны. За пехотой также угрюмо, дробно цокая подковами, прошла кавалерия, а за ней, гремя и подскакивая по брусчатой мостовой, — десятки орудий. Без единого слова, только под бой барабанов, немцы обошли по кругу весь город и вернулись в казармы. Петлюра тотчас отменил свой секретный приказ о разоружении немцев».

После таких «прощальных парадов» германских войск у самостийников надолго пропадала охота с ними сталкиваться.

Между тем немцы очищали русскую территорию. Этому способствовало также то, что советское правительство охотно предоставляло немцам возможность эвакуироваться не через Украину, охваченную восстанием, а через РСФСР. Так, уже 12 декабря 1918г. было заключено соглашение об эвакуации через РСФСР немецких войск, занимавших город Белгород. Еще 9—10 декабря части Красной Армии вошли в города Минск и Двинск (ныне Даугавпилс). До конца 1918 г. в пределах Прибалтики и Белоруссии они достигли тех рубежей (и даже кое-где перешли их), которые удерживались русскими войсками в 1915—1917 гг. и с которых в феврале 1918 г. начиналось последнее отступление старой Русской армии... Часто это были те же солдаты, которые в ту пору воевали против немцев в этих же самых местах. Это относится, например, целиком к латышским частям РККА.

В новом 1919 г. наступление Красной Армии продолжалось. На Украине оно велось под флагом Украинской ССР, а правительство РСФСР в переговорах с петлюровской Директорией по прямому проводу делало вид, что это — внутреннее дело Украины, в которое оно не вмешивается. В Минске была провозглашена Белорусская ССР. После занятия Красной Армией 6 января Вильно там была (27 февраля) провозглашена объединенная Литовско-Белорусская ССР. 3 января 1919 г. российские советские войска освободили Ригу. 15 января 1919 г. там была образована Латвийская ССР. Еще раньше в Нарве было провозглашено создание Эстляндской «Трудовой коммуны».

Все эти новые советские республики были независимыми лишь номинально. На деле, подчиненные Москве через руководство партии большевиков, они были частями формировавшегося единого Союза Советских республик. Вооруженные силы Советских республик также были объединены общим главным командованием. Российская держава воссоздавалась на новых основаниях.

Иным путем шло Белое движение, отрицавшее за национальными окраинами и даже за казачьими областями право на автономию. В результате оно восстановило против себя многие потенциально антисоветские силы. «Кто не с нами — тот против нас» — таким на деле оказался принцип Белого движения, его сгубивший. Большевики в самый тяжелый для них период Гражданской войны действовали гибче. «Кто не против нас — тех не трогаем» — таким императивом они руководствовались и победили.

Германское командование и руководство Антанты, видевшее в немецких войсках на Востоке заслон против Советской России, рассчитывало задержать наступление Красной Армии силами прибалтийских, белорусских и украинских националистов, которых спешно вооружали из захваченных немцами русских запасов. Но белорусская Центральная рада оказалась пустым звуком. Солдаты украинской Директории толпами переходили на сторону Красной Армии. Самым боеспособным формированием контрреволюции в Прибалтике оказалась русская белогвардейская Северо-Западная армия во главе с бывшим полководцем Отечественной войны (начальником штаба, фактическим командующим Кавказского фронта) Н.Н. Юденичем.

Быстрое продвижение российских советских войск в Прибалтике встревожило Антанту, которая и в этом районе начала прямую вооруженную интервенцию, послав в Балтийское море военные корабли и транспорты с оружием для национал-сепаратистов. Уже 12 декабря 1918 г. в гавань Ревеля прибыла британская эскадра. Британское правительство пыталось добиться от буржуазного правительства Эстонии согласия на бессрочную передачу в аренду одного из островов Моонзундского архипелага. Попытки Англии создать свой «Гибралтар на Балтике» были, однако, неодобрительно встречены Францией, опасавшейся такого одностороннего усиления своей союзницы. В Эстонию для борьбы с большевиками началась также переброска финляндских войск.

В соответствии с пактом Фоша — Гинденбурга, Антанта отдала распоряжение германскому командованию не выводить полностью войска с занятой российской территории, а удержаться по крайней мере на линии Либава (Лиепая) — Ковно (Каунас) — Гродно. На этой линии предполагалось остановить продвижение российских советских войск, дать организоваться националистам, а затем перейти в контрнаступление. Эту задачу должен был выполнить добровольческий корпус немецкого генерала Р. фон дер Гольца, составленный главным образом из кайзеровских офицеров и остзейских немцев. Более того, Антанта не препятствовала прибытию сюда добровольцев из Германии, закрывая глаза на это вопиющее нарушение Компьенского перемирия. Руководители Антанты вместе с новыми правителями Германии больше всего боялись появления Красной Армии у ворот революционно бурлившей Германии, на границе Восточной Пруссии.

Под прикрытием немецких добровольческих войск происходило развертывание вооруженных сил Польши. Первые бои Красной Армии с ними вспыхнули на территории Западной Белоруссии уже в первые дни нового, 1919 г. Спустя полтора года польский фронт станет главным для Советской России.

Российские советские войска зимой 1918/19 г. добились крупных успехов на западном направлении. Они овладели большей частью территории Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии, взяли Ригу, Вильно, стояли в 30 км от Ревеля. Одно время буржуазное правительство Латвии даже было вынуждено бежать на корабль, приведенный англичанами в порт Либавы (причем то был конфискованный англичанами у немцев русский корабль). Однако советское наступление не было подчинено единому стратегическому плану, происходило неравномерно и несогласованно на разных направлениях.

Так, уже в январе 1919 г. силам националистов, интервентов и белогвардейцев удалось переломить ход боевых действий в Эстонии. В феврале 1919 г. советские войска были вытеснены за пределы Эстонии. В Латвии и Литве советское наступление продолжалось до весны, когда противник, усилившись, перехватил инициативу. Антанта свои авторитетом сумела обеспечить примирение и более-менее согласованные действия разнородных антисоветских сил на данном участке. 19 апреля польские войска взяли Вильно. 22 мая немецкие добровольческие части овладели Ригой.

События, наступившие весной — летом 1919 года на других фронтах Гражданской войны, вынудили советское командование уделить больше внимания им. 4 марта 1919 г. генеральное наступление на центр Советской России начали белогвардейские армии востока России под руководством вице-адмирала⁴³ А.В. Колчака, провозглашенного 18 ноября 1918 г. с подачи Антанты «верховным правителем России». Летом 1919 г. развернулось наступление ВСЮР под главнокомандованием Деникина. Эти действия угрожали господству большевиков как таковому, тогда как польские и прибалтийские националисты вовсе не имели намерения идти до Москвы. Поэтому советское руководство могло пренебречь этим фронтом как отныне второстепенным и даже вступило в переговоры с буржуазными правителями Польши и стран Прибалтики. Задачи освобождения Прибалтики и Белоруссии российскими советскими войсками в начале 1919 г. оказались недовыполненными в силу: 1) прямой интервенции Антанты, 2) сохранения, по указанию Антанты, в этом регионе реорганизованных боеспособных германских войск, 3) активизации белогвардейских сил.

Успешнее шло освобождение Украины от оккупационных и националистических войск. Уже 3 января 1919 г. Красной Армией был взят Харьков, провозглашенный, как и в конце 1917 года, столицей Советской Украины. 12 января советские войска вошли в Чернигов. 5 февраля 1919 г. петлюровцы были выбиты из Киева. Освобождение Украины и Крыма завершилось весной 1919 г., когда из Одессы и Севастополя ушли французские интервенты. Только на Волыни и в Подолии удержались петлюровские войска. Там они с течением времени были вынуждены войти в подчинение полякам. Продолжение боев на Украине и в Белоруссии составит предмет последней главы книги. Мы тем временем оставим советские фронты и обратимся к международным дипломатическим хитросплетениям вокруг России.

 

Проект «Принкино» и миссия Буллита

Принцевы острова, или Принкипо, — небольшой архипелаг в Мраморном море между Европой и Азией, на полпути между Босфором и Дарданеллами в Турции. После Первой мировой войны он был оккупирован войсками Антанты. В начале 1919 г. эти непримечательные острова могли отметиться важным событием в истории России.

18 января 1919 г. в Париже открылась международная мирная конференция. 22 января 1919 г. там же на заседании союзного Совета десяти⁴⁴ президент США Вильсон огласил свое «Обращение к русским политическим группировкам»:

«Союзные представители подчеркивают невозможность заключения мира в Европе в случае продолжения борьбы в России. Поэтому союзники приглашают к 15 февраля с.г. все организованные политические группы, находящиеся у власти или стремящиеся к ней, в Европейской России и в Сибири, не более трех представителей от каждой группы, на Принцевы острова в Мраморное море для предварительных переговоров, где будут присутствовать и представители союзников... Союзники считают, однако, необходимым до переговоров заключение перемирия между приглашенными группами и прекращение всяких наступательных действий...»

Однако при этом ни одно правительство — ни советское, ни белогвардейские, ни национальные — персональных приглашений на конференцию не получили. Такое приглашение означало бы, что данное правительство признается союзниками де-факто, чего Антанта старалась избежать.

Реакция белогвардейских правительств на инициативу Вильсона была дружной и резко отрицательной: мы за один стол переговоров с большевиками не сядем! Так (в разных вариациях) заявили и Деникин в Екатеринодаре, и Колчак в Омске, и эмигрантское Русское совещание, пытавшееся играть роль координатора Белого движения в самом Париже. Отклики национальных правительств были различными. А вот правительство Советской России однозначно высказалось за участие в конференции.

4 февраля 1919 г. в обращении по радио, адресованном правительствам пяти держав Антанты, правительство РСФСР заявило, что «не получив никакого приглашения» на конференцию, но «узнав, опять-таки из радиотелеграфных обзоров печати, что отсутствие ответа с его стороны истолковывается как отказ дать ответ на это приглашение, Русское Советское Правительство хочет устранить всякое ложное толкование его образа действий». Далее шло обращение непосредственно к великим державам как к подлинным вдохновителям и организаторам контрреволюции в России: «Принимая во внимание, что враги, против которых ему приходится бороться, черпают свою силу сопротивления исключительно из той помощи, которую им оказывают державы Согласия, и что поэтому последние являются единственным действительным противником Русского Советского Правительства, последнее обращается именно к державам Согласия».

Правительство РСФСР выражало готовность рассмотреть на конференции с участием представителей Антанты вопросы, связанные с уплатой Советской Россией внешнего долга царского и Временного правительств, в том числе натуральными продуктами и сырьем, предоставлением иностранным компаниям концессий на разработку природных богатств России. Правительство РСФСР также не исключало рассмотрения на конференции вопросов о территориальных уступках вновь возникшим на территории России государствам, поскольку таковые «содержатся правительствами Согласия или пользуются их... поддержкой». Ответ заканчивался изъявлением готовности немедленно начать переговоры и просьбой немедленно сообщить правительству РСФСР способ, сроки и пути направления представителей на предстоящие переговоры⁴⁵.

В этом ответе отчетливо выражено намерение вести переговоры не с самим Белым движением, а именно с державами Антанты как с равными. Тем самым правительство РСФСР собиралось использовать идею созыва конференции «по примирению в России» как шаг к официальному признанию советского правительства со стороны Антанты. Любые территориальные и экономические уступки новообразованиям и иностранным государствам советское правительство также намеревалось делать как правопреемник прежних российских правительств, на законных основаниях распоряжающийся историческим достоянием России. Вместе с тем четко прослеживается готовность к далеко идущим преференциям, платой за которые должно было стать все то же признание РСФСР де-факто, а потом и де-юре.

Ленин никогда не скрывал, что рассматривал «перемирие» в Гражданской войне как своего рода аналог Брестского мира, только теперь в отношениях с Антантой. В начале 1919 г. Советская Россия по-прежнему находилась в очень тяжелом экономическом и стратегическом положении. Военные успехи зимы 1918/19 г. не ликвидировали смертельной опасности для Российской Советской Республики. Армия Деникина, закончив завоевание Северного Кавказа, могла теперь начать поход на Москву. Колчак справился с кризисом в белогвардейских армиях востока России и сумел остановить их отступление. В ближайшее время в борьбе на востоке России мог произойти перелом в пользу белых. Активность интервентов на Украине, где наступали советские войска, пока еще оставалась неизвестной величиной.

В этих условиях руководители Советского государства хотели использовать любой шанс для мирной передышки. Они понимали, что такая передышка только укрепит советскую власть. Она пойдет больше на пользу красным, чем белым. Объяснять здесь причины этого явления — значит пуститься в долгие рассуждения о движущих силах Гражданской войны, социальной базе сторон и т.д., а это явно выходит за рамки нашей книги. Поэтому ограничимся констатацией лишь одного, но весьма важного факта.

Свои основные военные успехи белые одерживали на окраинах России, на территориях, существенно отличавшихся от центра по своим социально-экономическим условиям. Конкретно, это были казачьи области юга России и Сибирь. Как только белые армии захватывали слишком большую территорию европейской части России, они начинали испытывать непреодолимые трудности, связанные с организацией нормального управления. Неустройство тыла подтачивало белые армии на волне их военных успехов. Это была закономерность, одинаково проявлявшаяся как на юге, так и на востоке России. Только быстрое движение вперед и взятие Москвы могло дать Белому движению шанс на победу. Белое движение оказалось не способно к практическому государственному строительству. Почему — совершенно отдельный разговор⁴⁶. Просто примем это как подтвержденное практикой правило. Белое движение жило и питалось Гражданской войной. Любая мирная передышка сама по себе его губила. Сами белые это тоже хорошо понимали. Только поэтому они и заявили об отказе от участия в переговорах с большевиками.

Что касается готовности правительства РСФСР к территориальным уступкам, то оно исходило из того, что значительная часть территории России уже фактически аннексирована иностранными державами — непосредственно или косвенно, путем захвата армиями белогвардейцев и национал-сепаратистов. Поэтому «уступки» означали на деле расширение зоны, находящейся под контролем советского правительства. Выдвигая такое предложение, руководство большевиков исходило, конечно, прежде всего из представления о Советской России как о «плацдарме» для будущей «мировой революции». Но объективно оно вело к укреплению в России единого государственного центра.

Выражая готовность к переговорам, советское правительство прямо указывало на западные державы как на основных виновников длящейся Гражданской войны, в чьих руках реально находится вопрос о ее прекращении. Вместе с тем оно не дало повода обвинить себя в бескомпромиссности позиции, в затягивании Гражданской войны.

Чем руководствовались руководители западных держав, выдвигая проект «Принкипо»? Понятно, что в первую очередь это была уступка общественному мнению их государств. Тем более что в «Обращении» Вильсона содержались заверения в «дружественных чувствах» союзников «к России и русской революции». Для победителей, собиравшихся на Парижской конференции делить завоеванный мир, было важно соблюсти видимость приличия по отношению к России, повисшей на краю бездны по их, союзников, вине в первую очередь.

Но конференция не могла состояться ни при каких обстоятельствах. Запад позаботился о том, чтобы выставить совершенно неприемлемые для советского правительства условия, одновременно свалив на него же ответственность за срыв конференции. Встретив готовность большевиков к уступкам, Антанта выдвинула к ним особые требования: в одностороннем порядке прекратить военные действия против белогвардейцев и националистических правительств и отвести свои войска на всех участках фронта на расстояние 5 км. И лишь тогда Антанта обратится с соответствующим требованием к антибольшевистским правительствам⁴⁷.

Этим ответом правители Запада полностью обнажили свою роль и намерения в «процессе мирного урегулирования» в России. Во-первых, было подтверждено, что именно они являются подлинными руководителями антисоветского движения. Во-вторых, главной их задачей было воспрепятствовать государственному объединению всей России под красным знаменем. В принципе они были против ее объединения и под бело-сине-красным флагом, но в тот момент такая перспектива вырисовывалась не столь явно.

И все-таки в правящих кругах США и Англии в это время явно наметилось течение к заключению соглашения с большевиками. Речь не шла о признании Советской России. Просто капитал англосаксонских стран стремился использовать трудное положение России для ее экономической эксплуатации. Западных капиталистов не могли не заинтересовать предложения Ленина о концессиях и т.п., содержавшиеся в ноте от 4 февраля 1919 г. Это можно было использовать для широкого экономического проникновения в Россию. Большевиками же эти преференции рассматривались как возможность прорвать кольцо экономической блокады вокруг РСФСР.

В марте 1919 г. в Москву с особой миссией приехал спецпредставитель одновременно президента США и премьер-министра Великобритании Уильям Буллит. Этот тогда еще совсем молодой (28 лет) человек оказался тесно связанным в своей судьбе с Россией. Впоследствии он стал (в 1933 г.) первым послом США в СССР и пробыл на этом посту до 1936 г. Буллит был рупором самых антисоветски настроенных кругов США. Во время Второй мировой войны, вплоть до декабря 1941 г. (объявления нацистской Германией войны США), он призывал к «оружию против СССР». Но он умел хорошо выполнять поручения своих заказчиков. Тогда, в 1919 г., в Москве он встречался с Чичериным и Лениным, обговорил условия мирного соглашения с Советской Россией. Меморандум об этом, составленный Лениным и Буллитом, был привезен американским дипломатом в Париж.

Документ, датированный 12 марта 1919 г., содержал в себе как те предложения, которые Буллит привез от имени британского и американского правительств, так и ряд новых, добавленных Лениным. В окончательном виде меморандум предусматривал:

1. Перемирие в Гражданской войне на условиях владения де-факто занимаемыми территориями, отказ на период действия перемирия от любых подрывных действий в отношении противника и от военных перегруппировок, демобилизацию армий.

2. Немедленную обоюдостороннюю политическую амнистию и размен военнопленными.

3. Снятие ограничений на перемещение гражданских лиц и товаров между территориями разных фактических правительств России, а также между Россией и внешним миром, гарантии безопасности для иностранных бизнесменов в России.

4. Обмен полномочными представителями, обладающими дипломатическим иммунитетом.

5. Вывод всех иностранных войск за пределы России.

6. Доступ Советской России к пользованию всеми российскими железными дорогами и морскими портами.

7. Равномерное распределение внешнего долга России между всеми де-факто российскими правительствами сообразно находящимся в их обладании материальным ресурсам, причем вывезенная белогвардейцами из Казани в 1918 г. часть золотого запаса России должна рассматриваться в зачет уплаты Советской Россией своей доли долга.

8. Открытие мирной конференции на нейтральной территории об окончательном урегулировании вопросов, связанных с прекращением Гражданской войны⁴⁸.

Категорические требования о выводе иностранных войск, о доступе к железным дорогам и портам и о зачете золотого запаса в уплату долга были добавлены Лениным к предложениям Вильсона и Ллойд-Джорджа, привезенным Буллитом. В беседе вождя большевиков с эмиссаром союзников было решено, что согласованный меморандум должен быть официально представлен правительствами США и Англии правительству РСФСР до 10 апреля 1919 г.

Однако к моменту возвращения Буллита в Париж намерения его заказчиков изменились. Вильсон отказался принять доклад своего спецпредставителя, а Ллойд-Джордж, ознакомившись с меморандумом, в Палате общин публично открестился вообще от «слухов» о том, будто он пытался установить контакт с большевиками. В советской историографии причиной этому всегда назывались обозначившиеся в это время успехи белых армий в Гражданской войне. Это-де окончательно подвинуло лидеров США и Англии в тот момент сделать ставку на силовое устранение советской власти.

В качестве главного фактора называли успешное наступление армии Колчака. Здесь необходимо сделать существенную поправку. У держав Антанты не могло быть уверенности, что наступление Колчака окажется успешным. И вот почему. Дело в том, что с самого момента своего прихода к власти в ноябре 1918 г. и до мая 1919 г. армия Колчака была лишена возможности получать помощь от союзников. Сразу после провозглашения Колчака «верховным правителем» России забайкальский атаман Г.М. Семенов отказался ему подчиняться и перерезал сообщение по Транссибирской железнодорожной магистрали. Первые транспорты от союзников прибыли к Колчаку только в июне 1919 г. по Северному морскому пути в Обдорск (ныне Салехард) в устье Оби. И только в это время снова восстановилось сообщение по Транссибу, так как Семенов согласился все-таки признать власть Колчака. До этого момента белогвардейские войска востока России были вынуждены пользоваться внутренними ресурсами, а также тем, что еще раньше, летом — осенью 1918 г. было доставлено им из Владивостока. Необходимостью наладить снабжение объясняется, почему главное направление наступления Колчака проходило не на соединение с армией Деникина, а на Пермь — Вятку — Вологду: только так он мог получить сообщение с портом Архангельска. И однозначной ставки на успех действий Колчака державы Антанты весной 1919 г. делать не могли.

По-видимому, решение «переиграть» миссию Буллита сложилось у лидеров Англии и США под влиянием трех причин. Первая: критика внутри их стран, осложняемая ходом Парижской конференции. Вторая: неприемлемость требования о полном выводе интервенционистских войск. Третья: необходимость, для открытия успешного переговорного процесса, признать себя стороной, ведшей необъявленную войну против России. Эти причины не были непреодолимыми. Но тогда, весной 1919 г., руководители США и Англии решили, что заключение формального соглашения с большевиками может подождать. Наступление Колчака давало Антанте надежду не на окончательную победу белых, а на затягивание Гражданской войны. А это и было основой стратегии Запада в отношении нашей страны.

 

Суета вокруг Версаля

Мирный договор, формально прекративший состояние войны между Антантой и Германией, был подписан 28 июня 1919 г. в Зеркальном зале Версальского дворца. Именно там 18 января 1871 г. во время победной для немецкого оружия войны с Францией было провозглашено создание Германской империи. Поэтому-то Парижская конференция, которой предстояло подвести черту под существованием этой империи, открылась в годовщину того дня. Выбирая место для подписания договора, французские политики лишний раз пытались ударить по национальной гордости немцев. Слово Версаль после 1919 г. стало прочно ассоциироваться с периодом между двумя мировыми войнами — периодом весьма зыбкого мира. Оно стало синонимом мира, условия которого почти неизбежно порождают новую войну.

Пять веков назад Никколо Макиавелли писал: «Людей следует или ласкать, или истреблять, так как они мстят за легкие обиды, а за тяжелые мстить не могут; поэтому оскорбление, которое наносится человеку, должно быть таково, чтобы уже не бояться его мести»⁴⁹. Очевидно, то же самое — в отношении общностей людей, т.е. наций. Победители в Первой мировой войне действовали с точностью до наоборот. Они не оказались настолько великодушными, чтобы простить своих побежденных врагов, позволить им легкой ценой заплатить за свое поражение и не вызвать у них жажды реванша. В то же время та степень ограбления и эксплуатации побежденных, которая была предусмотрена Версальским и другими договорами из той же серии⁵⁰, не подрывала до основания возможности Германии восстановить со временем свою военную мощь и силой оспорить навязанный ей мир. В условиях Версальского договора был изначально заложен механизм возникновения новой Мировой войны.

В истории Европы уже была конференция, перед которой стояли те же задачи, что и перед Парижской конференцией 1919—1920 гг.: подвести черту под долгой Мировой войной и не допустить развязывания новой. Это Венский конгресс 1814—1815 гг., завершавший эпоху войн Европы с революционной, потом с наполеоновской Францией. Сравнивая эти два мероприятия, объективный историк не может не отдать пальму первенства политической мудрости вождям «феодально-аристократической реакции» начала ХIХ века перед буржуазными политиками начала XX столетия. Правда, что многие решения Венского конгресса тоже были продиктованы силой и эгоистическими интересами победителей. Тем не менее они позволили побежденной Франции остаться одной из великих держав и сравнительно легко заплатить за поражение. И хотя отдельные войны в Европе после 1815 г. вспыхивали неоднократно, но новая большая европейская война разразилась только спустя век — в 1914-м. Это был уникальный период, особенно для России, столетие не знавшей войн на своей западной границе.

О сути Версальского мира как грабительского написано много. О том, что, не уничтожая Германию до конца, победители рассчитывали использовать ее как заслон против большевизма в Европе, тоже написано достаточно. Для нас в данном случае важно, что победители спекулировали на допуске России к участию в Парижской конференции и в подписании Версальского договора. И в конце концов не допустили.

Нельзя точно доказать, что, будь Россия в числе формальных победителей в Первой мировой войне, условия Версальского мира оказались бы более справедливыми, более снисходительными к побежденным, а сам мир вследствие этого — более прочным. И что Второй мировой войны тогда не возникло бы. Ведь все бы зависело от того, в каком состоянии Россия пришла бы к победе. Она могла присутствовать на Парижской конференции в ореоле силы и славы, заняв своими войсками Константинополь. Но она могла оказаться там и как второстепенный союзник, едва дотянувший до победы. И тогда голос России там бы ничего почти не значил. После Февраля 1917 г. у России в лучшем случае оставалась только вторая перспектива. Ну а третья, осуществившаяся в действительности, заключалась в том, что судьбы послевоенного мира решались без участия России.

Вожди Белого движения, однако, долго питали иллюзию (всячески подпитываемую политиками Антанты) того, что, снисходя к их неоднократным заявлениям о «верности союзникам», Россию в их лице все-таки пригласят на мирную конференцию. Едва ли не через все дипломатические акции Белого движения, национал-сепаратистских правительств, российских политических партий (кроме большевиков) в конце 1918—1-й половине 1919 г. красной нитью проходит стремление, вместе или порознь, добиться участия в Парижской конференции. Даже когда условия Версальского мира были выработаны, даже когда они были уже подписаны, инерция продолжала довлеть над сознанием антисоветских лидеров. Вопрос о допуске на мирную конференцию плавно превратился в вопрос о дипломатическом признании «белой» России. Естественно, и этого не удалось добиться российской контрреволюции у своих западных покровителей.

Зимой 1918/19 г. в Париж потянулись многочисленные делегации: из Омска, из Екатеринодара, из Архангельска, из Ревеля, Риги, Вильны, Киева, Симферополя, Тифлиса, Еревана, Баку — со всех концов необъятной России. Бывшей России... Каждое антисоветское правительство, сепаратистское или выступавшее за «единую неделимую Россию», пыталось выторговать у победителей признание фактическое, а то и юридическое, обнести перед «хозяевами мира» своих соседей и конкурентов, заручиться гарантиями границ, выклянчить помощь, наперебой предлагая за это природные богатства, инвестиционные льготы, базы для размещения войск... Западные политики поначалу были ошеломлены таким неожиданным наплывом огромного количества добровольных вассалов с того Востока, который до войны представлял собой грозную Россию. Теперь же России не было. Она распылилась. Во всяком случае, политики Антанты какое-то время могли тешить себя этой иллюзией и упиваться внезапно открывшимся могуществом.

В обстановке этого невиданного «паломничества» к победителям строились нереальные планы, которые вошли в собрание политических курьезов и наивностей. Для иллюстрации приведем выдержку из далеко не самого фантастического среди этих планов — наказа Деникина представителю ДА в Париже, данного еще 25 октября 1918 г.:

«1. Единство представительства России на мирной конференции, с исключением из него делегатов большевистских и тех территориальных образований, которые в своих основных принципах расходятся с целями Добровольческой армии, то есть по вопросу об единой, неделимой России.

2. Упразднение договоров, заключенных с Германией или ее союзниками. Восстановление нарушенных такими договорами прав, возмещение причиненных этим путем убытков (возврат золота, военного и торгового флота, предметов вооружения, подвижного состава железных дорог и проч.)...»⁵¹

Мы видели, как союзники поступили с прежним русским имуществом, доставшимся им, как трофей, от Германии...

Венцом всей этой «суеты вокруг Версаля» стало т.н. «признание Колчака Верховным правителем России» всеми белогвардейскими региональными правительствами. Борьбу за это признание с конца 1918 г. вели, поощряемые в этом отношении союзниками, представители Омска в Париже и Русское политическое совещание там же. Последнее добивалось также того, чтобы оно стало при этом верховным заграничным органом по руководству Белым движением.

Основных аргументов в пользу формального акта о подчинении Колчаку выдвигалось два: 1) только объединенной «белой» России союзники предоставят право участия в мирной конференции; 2) только в этом случае «белая» Россия получит международное дипломатическое признание. Впоследствии, когда постепенно отпали, за их явной нереальностью, как первый, так и второй аргумент, остался третий, самый неотразимый: это необходимое условие, при котором союзники согласны оказывать материальную помощь Белым армиям.

Акт о признании Колчака формальным главой всего Белого движения западные державы использовали для получения от белых, в случае их победы, обязательств за будущую Россию. 26 мая 1919 г. от Верховного совета пяти держав Антанты Колчаку было направлено обращение⁵², которое требовало обещаний Колчака: признать независимость фактически существующих правительств в Прибалтике, Средней Азии и на Кавказе, а также аннексию Бессарабии Румынией, согласиться на арбитраж Лиги Наций при определении границ будущей России со всеми отколовшимися государствами.

Это был фактически ультиматум Антанты Белому движению, так как от его выполнения ставилось в зависимость продолжение военных поставок Белым армиям. Колчак был вынужден формально согласиться на все требования Антанты. Единственная оговорка, которую он сделал в официальном ответе (3 июня), касалась того, что окончательное решение всех вопросов, связанных как с признанием независимости новых государств, так и с пограничным размежеванием, зависит также от воли будущего российского Учредительного собрания⁵³.

12 июня 1919 г. Деникин издал акт о своем подчинении «верховному правителю» России Колчаку. Еще раньше аналогичные акты издали командующие белыми войсками на севере и северо-западе России.

В западных столицах и в Токио торжествовали: они добились от Белого движения того, чего хотели. Теперь, после свержения большевиков, будущая Россия должна была скукожиться до размеров Великороссии. Ведь не факт, что, после состоявшегося отделения Прибалтики, Закавказья и Средней Азии, Запад не потребовал бы еще признания независимости Украины и Белоруссии. Сценарий «суверенной демократической Российской федерации» в границах 1991 г. мог осуществиться еще... в 1919 г. Конечно, если бы белогвардейцы победили.

Вместе с тем подписание Версальского мира лишало оправдания присутствие войск Антанты в России. Внутренняя обстановка в странах Антанты также требовала отправки солдат домой. В июле 1919 г. Верховный совет Антанты принял решение об эвакуации войск из России. Только на Дальнем Востоке еще остались интервенты — под предлогом обеспечения эвакуации Чехословацкого корпуса. Да Япония, преследуя свои захватнические цели, отказалась подчиниться решению союзников. Прямая интервенция закончилась, но помощь Белым армиям стала оказываться в еще большем размере.

Правда, осенью 1919 г., когда, казалось, армия Деникина неудержимо движется на Москву, а армия Юденича вот-вот возьмет Петроград, эта помощь внезапно перестала поступать. Запад не был заинтересован в таком быстром окончании Гражданской войны, даже победой белых. Зато когда Белые армии стали откатываться назад, с помощью западных держав им удалось отсрочить свое окончательное поражение и еще на год затянуть Гражданскую войну.

В 1920 г. на передний план у России вышла новая внешняя война, в каком-то смысле ставшая последним отголоском Второй Отечественной.

Примечания:

¹ Впоследствии служил «независимому» Азербайджану. При воссоединении Азербайджана с Россией в 1920 г. был арестован ВЧК и расстрелян.

² Ленин В.И. ПСС. Т. 50. С. 49—50.

³ Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское... С. 78—79.

⁴ Цит по Деникин Л.И. Ук. соч. Т. 2—3. С. 384.

⁵ Краснов П.Н. Ук. соч. С. 78

⁶ Там же. С. 79.

⁷ Деникин Л.И. Ук. соч. Т. 2—3. С. 386—387.

⁸ Там же. С. 380.

⁹ Краснов П.Н. Ук. соч. С. 37—40.

¹⁰ Краснов ПЛ. Ук. соч. С. 6. Цитированные строки написаны не позднее февраля 1921 г., когда Грузия еще не стала советской

¹¹ Любопытно, что в японской пропаганде это представлялось как «борьба с Германией». На агитплакатах рисовались японские солдаты, убивающие во Владивостоке... людей в немецкой форме!

¹² Ллойд-Джордж Д. Ук. соч. Т. 6. М., 1937. С. 92—95.

¹³ Какурин II.E. Ук. соч. Т. 1. С. 211, 236.

¹⁴ Любопытно, что вождь меньшевиков Мартов протестовал против «продовольственных декретов», но не во имя крестьянства, а потому что, направляя рабочих в деревню, большевики якобы лишают тем самым сознательный пролетариат столиц его ценнейших кадров и предотвращают протест рабочего класса против большевистской политики. Что ж, большевикам оппонировали не люди дела, а люди громкой фразы...

¹⁵ Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. Кн. 1: От начала до великой Победы. М., 2002. С. 277.

¹⁶ Елисеев А.В. Социализм с русским лицом. М., 2007. С. 257—263.

¹⁷ Документы внешней политики... Т. 1. С. 445—447.

¹⁸ Ефимкин А.П. «Мы заплатили немецким империалистам золото...»//История СССР. 1990, №5. С. 150—151.

¹⁹ Головин Н.Н. Военные усилия России... С. 168.

²⁰ Россия и СССР в войнах XX века... С. 102, 121, 137.

²¹ Волков С.В. Белое движение: Энциклопедия Гражданской войны. СПб.; М., 2002. С. 94.

²² Маль К. Гражданская война в США. 1861—1865. Минск; М., 2002. С. 51—56.

²³ Россия и СССР в войнах XX века... С. 137.

²⁴ Там же. С. 135.

²⁵ Рашин Л.Г. Население России за 100 лет (1813—1913). М., 1956. С. 25, 27.

²⁶ Россия и СССР в войнах XX века... С. 131.

²⁷ Боханов A.Н. Николай II. М., 1997. С. 384.

²⁸ Булдаков В.П. Ук. соч. С. 61.

²⁹ Зайончковский Л.М. Ук. соч. С. 720—723. Одна из самых высоких в Первой мировой войне суточных норм пищевого довольствия была поначалу в Русской армии — около 4500 калорий, однако она продержалась недолго.

³⁰ Ленин В.И. ПСС. Т. 37. С. 150.

³¹ Документы внешней политики... Т. 1. С. 565—567.

³² Порт в Мраморном морс, оккупированный Антантой.

³³ Вице-адмирал А.М. Герасимов — начальник военно-морского управления при главнокомандующем Добровольческой армии.

³⁴ Деникин А.И. Ук. соч. Т. 4—5. М., 2003. С. 57.

³⁵ Там же. С. 54.

³⁶ Деникин А.И. Ук. соч. Т. 4—5. С. 55.

³⁷ Деникин А.И. Ук. соч. Т. А—5. С. 106—107; Краснов П.Н. Ук. соч. С. 188—189.

³⁸ Деникин А.И. Ук. соч. Т. А—5. С. 186.

³⁹ Там же. С. 255.

⁴⁰ В литературе часто титулуется «генералом», так как до этого в Сибирской белой армии получил чин генерал-майора. В Русской императорской армии последний его чин — подполковник.

⁴¹ Деникин А.И. Ук. соч. Т. 4—5. С. 430.

⁴² Деникин А.И. Ук. соч. Т. 4—5. С. 439.

⁴³ В чин полного адмирала Колчака произвел угодливый Совет министров, из которого были предварительно удалены эсеры, сразу после переворота. Последний чин Колчака в императорском флоте — вице-адмирал.

⁴⁴ В него входили президент и госсекретарь США, премьер-министры и министры иностранных дел Англии, Франции и Италии, два представителя Японии с полномочиями министров.

⁴⁵ Документы внешней политики СССР. М., 1958. Т. 2. С. 57—60.

⁴⁶ См. по этой теме, напр.: Бутаков Я.А. Белое движение на юге России: концепция и практика государственного строительства (конец 1917 — начало 1920 гг.). М., 2000.

⁴⁷ Черчилль У. Мировой кризис. 1918—1925. (пер. с англ.). М., 1932. С. 110—111.

⁴⁸ Документы внешней политики... Т. 2. С. 91—95.

⁴⁹ «О государе». Гл. III

⁵⁰ Кроме Версальского договора с Германией, в 1919—1920 гг. на той же Парижской конференции были заключены договоры: Сен-Жерменский с Австрией, Нейиский с Болгарией, Трианонский с Венгрией, Севрский с Турцией.

⁵¹ Деникин Л.И. Ук. соч. Т. А—5. С. 69.

⁵² Черчилль У. Ук. соч. С. 116—118.

⁵³ Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Пекин, 1921. Т. II. С. 234.