Книги о Ленине

 

ЭТИКА ВЕДЕНИЯ СПОРА

После победы Великого Октября полемика велась в совершенно иных, чем раньше, конкретно-исторических условиях. Власть перешла в руки трудящегося народа. Продолжала проявляться ленинская забота о конструктивности принципиальных споров. На первый план выдвигались характер, направленность развития, того или иного социального течения. Не оставлялись без внимания отдельные деятели. Нередко практика подтверждала, что разномыслие — не противостояние сторон. Но проявлялся и дефицит терпимости.

В числе других ставилась задача продвигаться вперед от разъяснения принципиальных вопросов к частным, конкретным. Это подтверждает ход словесных баталий с Т. В. Плехановым, Л. Мартовым, Л. Д. Троцким и другими оппонентами. Одновременно проявлялась забота о том, чтобы сознательные рабочие получили возможность понять развитие идей социалистической революции. С этой целью, в частности, был издан сборник «Против течения». Он заключил в себя статьи, ранее опубликованные в «Социал-Демократе». В предисловии к сборнику В. И. Ленин отметил, что часть материалов рассмотрела «внутрипартийные отношения, ту борьбу фракций, которая долго казалась близоруким людям «хаосом» или «личным конфликтом» и которая на деле привела теперь, как видит всякий, к размежеванию действительных социалистов от лакеев буржуазии, господ Либерданов, Мартовых и К0» (36, 124). Окончание фразы не выдержано в дипломатическом тоне.

Сразу после победоносной революции проявились и до сих пор временами напоминают о себе обстоятельства, побуждающие начать разговор об этике ведения спора, о соотношении между коммунистической политикой и моралью.

Высокая культура полемики не принимает до бешенства дикий рев вместо доводов, неоправданные резкости. Понятна озабоченность Н. К. Крупской, которая на XIV съезде партии сказала: «...в борьбе с меньшевиками и эсерами мы привыкли крыть наших противников, что называется, матом, но нельзя допустить, чтобы члены партии в таких тонах вели между собою полемику. Необходимо поставить определенные рамки, научиться говорить по-товарищески»¹. Требовалось различить критику и дрязги, выработать кодекс журналистской этики.

Не может быть высоким культурный уровень поиска истины при положении, так охарактеризованном Г. В. Плехановым: «Есть люди, которые, оспаривая мысль своего противника, не понимают ни ее самой, ни тех доводов, которые он приводит в ее защиту. Споры с такими людьми хуже зубной боли»². Такую же мысль В. И. Ленин выразил несколько иначе: «Хуже всякого глухого, кто не хочет слышать» (39..95).

Результативность обмена мнениями не повышается, если на прошлое смотреть, руководствуясь нынешними критериями.

Само собой разумеющимся является требование определенной компетентности и знания предмета спора, Пока же повторяется картина, когда писатели, социологи, публицисты «вместо того, чтобы стать носителями идеи ясности и отчетливости мышления (в особенности социально-философского), они остаются носителями путаницы и темноты»³.

Теперь обратимся к нескольким проблемам, связанным с историей Великого Октября. Отношение к событию мирового характера и значения было и остается разным. Одни его торжественно именуют Великой Октябрьской социалистической революцией, крупнейшим свершением XX века. Другие высказывают резко несовпадающие точки зрения. Споры, порой очень эмоциональные, продолжаются. Каждая сторона по-разному рисует образ революций, которую народ России под руководством партии большевиков совершил три четверти века назад. Не вызывает возражений мнение, что подход «к оценке Октябрьской революции должен быть всесторонним. К ней самой, к тому, что за ней последовало, к тем изменениям в общественной жизни, которые явились ее результатами, надо относиться дифференцированно»⁴.

Для ныне здравствующих, для будущих поколений чрезвычайно важно коллективными усилиями объективных людей создать правдивый образ Великого Октября — без чрезмерно нарядного глянца и без измазывания дегтем, отметая давние и недавние мифы. Вызывает уважение объективный подход деятелей, в том числе тех, чьи симпатии не на стороне социалистической революции. Это относится к Н. А. Бердяеву, написавшему: «В этот момент большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая, с одной стороны, могла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое, только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям»⁵. Народные массы пошли за большевиками, что отметил и Л. Мартов. Это наряду с другими фактами опровергает утверждение о «захвате» власти в октябре 1917 года большевиками, которые якобы не опирались на волю большинства народа.

 Глубокий анализ сложных процессов можно найти в ленинских трудах, среди которых выделяются статьи и письма осени 1917 года. 10 октября В. И. Ленин констатировал: «Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти» (32, 391). Воедино слились различные революционные и общедемократические потоки — пролетарские, крестьянские, национально-освободительные, либерально-демократические и другие. На время они отодвинули в сторону имевшиеся между ними противоречия, разницу в представлениях о социализме.

Бездоказательно звучат утверждения, будто революция была ошибкой, о которой лучше не вспоминать. Ведь речь идет о событии, оказавшем воздействие на три четверти века отечественной и мировой истории.

Досадно, что в труде, претендующем на серьезное исследование, нашлось место для бездоказательного утверждения с клеветническим налетом: «Неудивительно, что происшедший в октябре 1917 г. переворот не был для германского правительства неожиданностью. Справедливо или нет, оно смотрело на происшедшее как на дело своих рук»⁶.

В наши дни оппоненты ставят вопрос: «Не ошибся ли Ленин, назвав Октябрьскую революцию социалистической?». «При ответе на этот вопрос, — считает А. М. Ковалев, — следует иметь ввиду, что, во-первых, в России буржуазно-демократическая революция, по типу западных, на которой настаивали кадеты, меньшевики, эсеры, не могла решить накопившиеся проблемы. Поэтому необходимы были более глубокие революционные преобразования, способные вывести страну на новый путь. И в этом смысле В. И. Ленин, говоря о переходе к социалистической революции и осуществляя ее оказался более прав, нежели его идейные противники. В отличие от Г. В. Плеханова, В. И. Ленин при анализе обстановки в России учитывал не только чисто экономические, но и многие другие обстоятельства, что и позволило ему в апреле 1917 года сделать окончательный вывод о невозможности развития России по капиталистическому пути. Во-вторых, Октябрьская революция привела к утверждению не капиталистической, а социалистической формация, и в этом также прав оказался В.. И. Ленин. В-третьих, нельзя забывать об определенных иллюзиях в отношении революции, которые были присущи большевикам...»⁷. Сразу же после революции В. И. Ленин называл ее не социалистической, а рабоче-крестьянской.

К эпохальному событию разным было отношение за рубежом. В США его восприняли как аномалию истории. Иную позицию занял английский историк Э. X. Карр, автор монографии «Русская революция от Ленина до Сталина. 1917 — 1929». Этот ученый осуждал стремление иных деятелей полностью забыть и замолчать огромные достижения революции. Напомнил, что Россия из страны, чье население более чем на 80 процентов состояло из неграмотных или полуграмотных крестьян, превратилась в страну, где более 60 процентов живет в городах, население является полностью грамотным. Увидел поразительные успехи на пути реализации экономической программы социализма. Но Карр отдавал себе отчет и в другом, любой говорящий сейчас о достижениях социализма сразу же будет заклеймен как сталинист. Тем не менее английский ученый не отказался от своего взгляда, что 1917 год был одним из поворотных пунктов истории и наряду с войной 1914 — 1918 годов знаменует начало конца капиталистической системы⁸.

По мнению Розы Люксембург, Октябрьское восстание спасло не одно только дело русской революции, но и честь международного социализма.

Большинство членов ЦК РСДРП (б), В. И. Ленин не сомневались в том, что вынесение на общественный суд разногласий, которые в основном в первые недели после победы Октября повторяли расхождения с группами «Новой Жизни» и Л. Мартова, могло обеспечить политике большевиков самоотверженную поддержку революционных рабочих, солдат и крестьян.

Довольно критичным по отношению к собственным взглядам и действиям был Л. Мартов. Об этом, в частности, свидетельствуют его письма Надежде Самойловне Кристи, написанные в 1917 году сначала в эмиграции в Швейцарии, а затем в Петрограде, когда он вернулся в первые дни мая 1917 года. В одном из писем признался, что его единомышленники солидной силы не представляли. Было известное почетное положение, определявшееся тем, что оборонцы и большевики одинаково с уважением относились к сторонникам Мартова и тем, что буржуазная пресса не позволяла себе так бесшабашно травить мартовцев, как это делала с ленинцами. Констатировал и то, что массы предпочли от оборонцев переходить к большевикам.

На втором съезде Советов Л. Мартов предложил сформировать однородное социалистическое правительство, которое состояло бы из представителей всех партии социалистической ориентации. К тому времени большевики уже предприняли несколько практических шагов, высказали свое мнение на этот счет. Еще в начале сентября 1917 года В. И. Ленин считал, что союз большевиков, меньшевиков и эсеров сделал бы невозможной гражданскую войну. Но в то же время между социалистами разной ориентации проявилось расхождение, в частности, в понимании революционной демократии. Отрицательно сказались недоверие друг к другу, амбиции, груз взаимной вражды и нетерпимости.

26 октября, буквально за несколько часов до сформирования рабоче-крестьянского правительства, большевики предложили в состав Совета Народных Комиссаров войти трем левоэсеровским лидерам — В. А. Карелину, Б. Д. Камкову и В. Б. Спиро. Но коалиционное социалистическое правительство тогда не состоялось по вине всех партий, которые по основным вопросам, занимали жесткую и бескомпромиссную позицию.

В нынешних излишне эмоциональных спорах не всегда вспоминают о том, что среди ста одного члена ВЦИК, избранного вторым съездом Советов, были 62 большевика, 29 левых эсеров, шесть меньшевиков-интернационалистов, три украинских социалиста и один эсер-максималист.

Авторы нападок на В. И. Ленина умышленно не упоминают и другие факты. Так, представителей меньшевиков и эсеров приглашали участвовать в работе VIII Всероссийского съезда Советов, где они выступили со своими декларациями. Забыто и то, что на X съезде партии В. И. Ленин был в одном шаге до признания важности и закономерности многопартийности. Он же в январе 1922 года размышлял о легализации меньшевиков.

В своих трехтомных «Записках о революции» Н. Н. Суханов дал объективную характеристику Мартову. С одной стороны, он самый умный человек, какого когда-либо знал автор мемуаров. Будучи несравненным политическим аналитиком, он обладал способностью понимать, предвосхищать, оценивать психологию, ход мыслей, источники аргументации оппонента. С другой стороны, у Мартова слишком сильны задерживающие центры, чтобы позволять ему свободные боевые действия, революционные подвиги, которые, требуют не столько разума, сколько воли. Выходило у Суханова неожиданное: Мартов слишком умен, чтобы стать первоклассным революционером.

Тот же автор признал Ленина явлением чрезвычайным, человеком совершенно особенной духовной силы.

Не следует забывать то обстоятельство, что Л. Мартов в момент свершения событий всемирного значения, как и лидеры меньшевиков и эсеров, высказывался за «третий» путь, Когда шло вооруженное восстание, еще сохранялся шанс на создание однородно социалистического правительства. Здесь важную роль могли сыграть меньшевики-интернационалисты во главе с Л. Мартовым. Но их усилия по «наведению мостов» между социалистами оказались безуспешными. Правые меньшевики и правые эсеры покинули II съезд Советов. Они полагали, что большевики у власти долго не продержатся. Непоследовательность проявлял сам лидер меньшевиков-интернационалистов.

Противники социалистического выбора с умыслом или без него сегодня игнорируют несколько моментов. В частности, то, что большевистская партия встала на стражу Советской власти и интересов всех трудящихся, прежде всего рабочих и беднейших крестьян. Оппоненты не упоминают опровергающие серию их бездоказательных обвинений такие строки документа: «Мы предложили и предлагаем левым эсерам разделить с нами  власть. Не наша вина, если они отказались. Мы начали переговоры, и после того, как разъехался Второй съезд Советов, мы делали в этих переговорах всяческие уступки, вплоть до условного согласия допустить представителей от части петроградской городской думы, этого гнезда корниловцев, которое в первую очередь будет сметено народом, если негодяи-корниловцы, если сынки капиталистов и помещиков, юнкера опять попробуют сопротивляться воле народа...» (35, 75).

В конце декабря 1917 года Л. Мартов писал П. Б. Аксельроду: «Мы не считаем возможным от большевистской анархии апеллировать к реставрации бездарного коалиционного режима, а лишь к демократическому блоку; мы за претарианско-люмпенской стороной большевизма не игнорируем его корней в русском пролетариате, а потому отказываемся организовывать гражданскую войну против него»⁹.

 Пока шла гражданская война, Л. Мартов и его сторонники были верны своей послеоктябрьской позиции отказа от вооруженной борьбы с Советской властью. Считали, что ее крушение под ударами белогвардейцев и интервентов приведет к победе реакции.

 В послереволюционный период Л. Мартов высказывался за демократическое революционное управление, за Учредительное собрание и демократическую республику, против большевистской власти. При этом в полемике он был щедр на хлесткие, но ничего общего с реальностью не имеющие утверждения типа: «Ленинская власть, изменила свою базу: она окончательно перестала быть «рабочим правительством», чтобы стать правительством крестьян или, точнее, правительством той части крестьян, которая состоит из бывших солдат и играет сейчас в деревне роль привилегированного слоя... Ленин и Ко объективно совершают работу ликвидации российской революции»¹⁰.

 В опубликованном в том же номере газеты «Вперед!» объявлении о мартовской публичной лекции выделен тезис: «Большевизм в роли организатора собственнической контрреволюции». Материалы газеты эмоционально пугали читателей военной диктатурой, тем, что В. И. Ленин будто бы с железной необходимостью подходил к установлению власти, независимой от большинства народа, т. е. к уничтожению всякого политического и социалистического демократизма. Так много из всего этого повторяется сегодня почти без изменений!

 Во имя объективности следует признать, что при всех издержках, эмоциональных перехлестах критика со стороны меньшевиков и эсеров в тот период нередко была обоснованной. Но и сами они давали основания для резких высказывании в свой адрес, хотя иногда выгодно отличались от других движений, течений, партий. Можно сделать такое сравнение. В разной степени и форме к идее ликвидации власти большевиков силовыми способами склонялись кадет Милюков, эсер Зензинов, народный социалист Чайковский, Каутский и другие. «Иной взгляд, — отвечают исследователи, — на возможные пути устранения «коммунистического самодержавия» сложился у теоретиков так называемого «официального меньшевизма», сначала в лице Мартова, а затем — Д. Далина, Ф. Дана, Р. Абрамовича и других...

Официальный меньшевизм, тем не менее, отрицал целесообразность ее насильственного свержения»¹¹. Была и такая страница истории. В резолюции ЦК меньшевиков, опубликованной 1 июля 1918 года, организациям партии рекомендовалось поддерживать местные антисоветские мятежи в случае их успеха. Подобная тактика мотивировалась своеобразно: необходимостью скорейшего окончания гражданской войны и стремлением предотвратить расправу над большевиками.

В последние годы часто задаются вопросы типа: «Может быть, правы были меньшевики, писавшие, что Россия не созрела для власти пролетариата и для социализма? Может быть, вещими были слова Г. В. Плеханова о том, что Россия не смолола еще той муки, из которой бы испекся пирог социализма?». В числе их задавших — доктор философских наук, профессор. А. Бутенко. Опубликованную в одиннадцатом и двенадцатом номерах журнала «Наука и жизнь» за 1989 года статью он озаглавил «Был ли у России реальный путь к социализму?» В ней, в частности, отметил, что именно в вопросе о характере и возможностях революционной власти особенно наглядно проявилась противоположность творческого ленинского подхода и догматического подхода меньшевиков. По мнению ученого, признание невозможности демократического развития России по капиталистическому пути после Февральской революции является не большевистской догмой, а выводом, широко признанным современной буржуазной историографией, в том числе и откровенно не симпатизирующей марксистам.

Один из важных элементов культуры полемики — обязательность диалектического подхода к рассматриваемому факту, явлению, теоретическому положению. Многое дает понимание того, как развивались ленинские взгляды на теорию и практику социализма. Разделяя взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на социализм и коммунизм, В. И. Ленин учитывал особенности развития России в новых условиях. Поэтому еще весной 1918 года в статье «Очередные задачи Советской власти» высказался за развитие кооперативных форм производства и другие переходные меры для утверждения социализма. Осуществлению, намеченного помешала гражданская война. Потом были другие сложнейшие процессы и труднейшие испытания. Снова «встал вопрос: верно ли учение марксизма о социалистическом преобразовании общества? Мы не можем согласиться с теми, кто говорит о конце коммунизма и марксизма. Социализм и коммунизм — это закономерные этапы развития человечества»¹². Напомним, что в ленинском понимании социализм — это естественный результат свободного творчества самих народных масс.

 Безосновательны и бездоказательны обвинения В. И. Ленина в том, будто он пытался ввести социализм. Двоякому толкованию не поддается ленинская принципиальная политическая установка: «Мы не можем стоять за то, чтобы социализм «вводить»... Мы должны социализм проповедовать» (31, 357). Ясность также помогает внести ленинская статья «Запуганные крахом старого и борющиеся за новое», которая была написана на рубеже первого и второго годов революции, но впервые опубликована в 1929 году. В ней констатировалось, что историческую перспективу не могут понять те, кто придавлен рутиной капитализма, оглушен могучим крахом старого, кажущимся хаосом разваливающихся и проваливающихся вековых построек царизма и буржуазии. Придавленные, оглушенные, запуганные буржуа руководствовались нелепыми представлениями о «введении социализма», которое они получили не при систематическом изучении марксизма, а узнавая лишь обрывки революционного учения, повторяя перевирания этого учения невеждами и полузнайками. Это они приписывали большевикам план введения социализма. «Нам, марксистам, — возразил В. И.. Ленин, — такие мысли, не говоря о планах, чужды. Мы всегда знали, говорили, повторяли, что социализм нельзя «ввести», что он вырастает в ходе классовой борьбы; и гражданской войны...» (35, 192). Актуальность сохраняет ленинский вывод о том, что «социализм не может ввести меньшинство — партия. Его могут ввести десятки миллионов, когда они научатся это делать сами» (36, 53).

 Четко и определенно В. И. Ленин заявлял о готовности большевиков пойти своей дорогой, стараясь как можно осторожнее и терпеливее испытывать и распознавать подлинных организаторов, людей с практической сметкой. Н. А. Бердяев был в числе констатировавших, что в 1918 году Ленин делал нечеловеческие усилия дисциплинировать русский народ.

 Тоже не симпатизировавший В. И. Ленину бывший большевик, а затем меньшевик Н. В. Валентинов проследил за переменами: «От идеи о невозможности построить социализм в одной России без торжества мировой социалистической революции Ленин шел к идее о возможности для России строить социализм «в одиночку» даже при существовании капиталистического окружения. И к этой идее он уже вплотную подошел в статье «О кооперации»...»¹³.

Исходя из того, что нельзя искусственно осчастливливать народ, В. И. Ленин преодолевал неверные взгляды на строй, на который широкие трудящиеся массы возлагали так много надежд. В этой связи Р. И. Хасбулатов написал: «Преодолевал в себе, в своих соратниках, наверняка страдал, сознавая ошибочность предыдущего курса. Вырабатывал новые подходы в теории и практике демократического социализма. Он многое сделал, но многое не успел сделать»¹⁴.

Для этики ведения споров о социализме важен и такой момент. В прошлом и в наши дни отдельные ленинские высказывания нередко преподносят изолированно от целостного содержания революционной теории, ее принципов и методологии. Лишь совокупность взглядов, которые следует рассматривать в контексте конкретной исторической ситуаций, дает возможность судить о разных гранях его представления о путях перехода к новому обществу.

При громадных масштабах преобразований практического решения требовали многие сложные вопросы. Этого большевики не скрывали. При альтернативе: либо диктатура Корнилова, либо диктатура пролетариата В. И. Ленин предупредил: «Все средние решения — либо обман народа буржуазией, которая не может сказать правды, не сможет сказать; что ей нужен Корнилов, либо тупость мелкобуржуазных демократов, Черновых, Церетели и Мартовых, с их болтовней о единстве демократии, диктатуры демократии, общедемократическом фронте и т. п. чепухе» (36, 194). Эти слова, особенно последние, сегодня ставят в вину автору. Но не учитывают того обстоятельства, что в условиях 1917 — 1918 годов невозможно было создание общедемократического фронта. В ситуации, когда публикации «Нашего Века», «Дела Народа» и иных далеких от большевиков газет роднило злобное желание свергнуть Советскую власть, попытки примирить пролетариат и буржуазию, В. И. Ленин с резкой определенностью назвал тупоумием.

Полемика велась по вопросам жизни или смерти молодой Республики Советов. Так было при борьбе за Брестский мир. В статье «На всероссийском волостном сходе», когда судьба Советской России висела на волоске, Л. Мартов обвинил В. И. Ленина в демагогии и в том, что тот якобы использовал мартовское неопровержимое утверждение: только на волостном сходе было бы возможно предложить утверждение мирного договора без обсуждения по пунктам, без предварительного ознакомления всех делегатов чрезвычайного съезда Советов с текстом, без всестороннего освещения всех политических и экономических последствий договора, без опубликования новой карты России. Оппонент делал вид, будто была возможность выполнить все перечисленное им. Революционер фразы не учел: настал такой период в развитии исторических событий, когда пришлось отступать перед подавляющей силой. Это конкретное положение мог подтвердить исторический анализ. Но не к нему стремился активный противник большевиков.

 Не учитывая реальное соотношение сил, подавшись опьяняющему воздействию прекрасно звучавших фраз, меньшевики высказались против Брестского мира. Они призвали начать «революционную войну», а для организации революционной обороны создать новую власть на широкой демократической основе. Их мнение о «революционной войне» разделяли «левые коммунисты». Социалистическая республика, по утверждению «левых» доктринеров, не может с буржуазным государством подписывать мирный договор, который с внешней стороны означал бы признание государством буржуазной власти и внес бы в революционное сознание пролетариата такую же дезорганизацию, как участие в буржуазных министерствах или поддержка идеи защиты отечества. Из всего сказанного следовал категоричный вывод: «Итак, нельзя заключать мир с германским империализмом, нельзя подписывать с ним договоров. Остается, по-видимому, только война»¹⁵.

 Позорным Брестский мир считал Г. В, Плеханов.

 Не всегда взвешенные оценки тому миру с Германией даются в наши дни. Повод для несогласия с ними дали авторы «Нашего Отечества». Обратимся к нескольким небесспорным утверждениям и выводам. Вот заявлено, что «на Брестском мире по непонятным никому причинам настаивал Ленин, добившийся, в конце концов, его подписания». Но неужели трудно понять ленинскую настойчивость вплоть до выставления ультиматума? Дело касалось того, быть или не быть Советской России, сохранится или погибнет дело Октябрьской революции. Далее, проявлением психологии обывателя, а не революционера названо рассуждение: слабая армия не может воевать против сильной; если невозможно сопротивляться, нужно подписать мир. Некорректно голословное утверждение, будто В. И. Ленин боролся за мир «ради удержания собственной власти и лидерства в мировом коммунистическом движении». Такого же уровня вывод: «На переговорах в декабре 1917 — марте 1918 г. Ленин стремился к союзу, по крайней мере, временному, между советским и имперским германским правительствами видя в этом единственный способ сохранить власть в своих руках и расколоть единый капиталистический мир, т. е. блокироваться с Германией против Англии и Франции». Неверно, наконец, указывается цена мира, которую готовы были заплатить большевики: «Ленин же считал, что передышка, пусть и один день, стоит трети России»¹⁶.

Серьезное испытание на прочность союз разных сил ощутил на IV Всероссийском съезде Советов при рассмотрении вопроса о ратификации мирного договора с Германией. Было использовано такое сравнение: «Съезд учел и понял, что вести войну против воли народа есть безумие и преступление со стороны народной власти и еще горшая авантюра, чем все войны царской монархии»¹⁷.

У большевиков обострились отношения с меньшевиками, в том числе со сторонниками Л. Мартова. В июне 1918 года меньшевистский ЦК подводил такие итоги: «Почти везде закрыты наши газеты. Центральные наши органы в Петрограде и Москве («Новый Луч» и «Время») закрыты... В провинции газеты сохранились в 5 — 6 более глухих уголках. Закрытие  газет вызвало тоже политические забастовки (Тула, Екатеринодар, Луганск). Попытки судить газеты вызвали бурные манифестации в Новониколаевске, в Западной Сибири, в Харькове, в Одессе... В Харькове процесс «Социал-Демократа» не состоялся, потому что угрожающий вид собравшихся тысяч рабочих заставил судей разбежаться. После этих опытов решили больше не судить нас, а закрывать газеты административным порядком. Процессы, начатые против Мартова, Дана, Мартынова и других, так и остаются неразобранными... Мы ждем доведения террора до последних границ»¹⁸.

Вопрос о правомерности и необходимости закрытия периодических изданий других политических партий в суровых условиях гражданской войны и иностранной военной интервенции требует изучения. Но в этом вряд ли помогут утверждения типа: «Первым декретом Совнаркома был декрет, запрещающий все, кроме «революционных, периодические издания»¹⁹.

Всегда ли не вызывали упреков издания оппонентов? На страницах мартовской газеты встречаются утверждения о том, будто бы большевистская периодика после победы Великого Октября вела систематическую травлю, разжигала анархические эксцессы, призывала к погромам, убийствам и самосудам; статья Сосновского в «Правде» с несколькими вопросами о неблаговидных действиях меньшевиков названа началом «артиллерийской подготовки» совместного похода ленинских и германо-турецких отрядов против Кавказа («Вперед!», № 47); ирония по поводу доверчивости уральских большевиков, обвинения В. И. Ленина в том, что тот якобы говорил одно, а думал при этом другое («Вперед!», № 44); упреки сотрудникам «Правды» и «Социал-Демократа», что их задача — не критика во имя положительной, творческой работы, а критика ради критики, ради распространения недоверия и подозрительности в рабочей среде («Вперед!», №61).

 В незаконченной статье «В лакейской» В. И. Ленин оценил несколько изданий, выходивших, по другую сторону баррикад. В их числе был меньшевистский журнал «Мысль», который издавался в Харькове с января по июль 1919 года. В четырех номерах была опубликована статья Л. Мартова. Он назван самым видным и едва ли не самым «левым» меньшевиком, почтеннейшим членом бернского Интернационала, солидарным с К. Каутским. Л. Мартов утверждал, будто пролетарские массы утратили веру в старые морально-политические ценности. «Ренегаты сваливают свое ренегатство на массы, — возмутился В. И. Ленин. — Массы сочувствуют большевикам, вступая повсюду на путь революции. В этом, оказывается, вина масс, по «теории» людей, которые всю жизнь распинались в верности революции, чтобы оказаться в лагере буржуазии против пролетариата, когда революция пришла» (39, 144).

 В своей работе «Как буржуазия использует ренегатов» В. И. Ленин полностью привел статью Стюарта Чейза «Маннергейм и Колчак» из либерального американского журнала «Новая Республика». После ее сопоставления с рассуждениями своих оппонентов В. И. Ленин вновь обнаружил объективную роль лакейства перед буржуазией со стороны Мартова, Каутского и их компании. Не в пример им, американский либерал понял, что буржуа всего мира организовала и вела гражданскую войну против революционного пролетариата, поддерживая Колчака и Деникина в России, Маннергейма в Финляндии, грузинских меньшевиков на Кавказе, польских Керенских в Польше, немецких щейдемановцев в Германии, контрреволюционеров в Венгрии и т. д.

 Ленинские парирующие удары были основательны, доказательны, но не обходились и без эмоциональных передержек. Такое, к примеру, наблюдалось, когда Л. Мартов был назван моськой буржуазного общества, резко проявилось раздражение его болтовней о диктатуре демократии.

Тяжелые уроки истории наглядно показали неотделимость подлинной политической культуры революционеров от общечеловеческого нравственного основания, Для подавляющего большинства представителей ленинской гвардии огромное значение имели чувство товарищества, совестливость, личная порядочность, искренность, прямота, простота, отзывчивость, заботливость. Болезненно воспринималось проявление противоположных качеств. Можно вспомнить, что при ведении переговоров об издании «Искры» В. И. Ленин был глубоко обижен грубым обращением Г. В. Плеханова. Потом, сменялись периоды их сближения и отчуждения.

Как проявлялась позиция Г. В. Плеханова в послеоктябрьский период? В газете «Единство» он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим». В нем поставил вопрос о том, готов ли российский рабочий класс теперь же провозгласить свою диктатуру. Трудно понять, почему после обнародования Декрета о земле появилось плехановское утверждение: поскольку крестьянству нужна земля, оно в замене капиталистического строя социалистическим не нуждается. Как же оно могло получить жизненно необходимое? Ведь ни царское, ни Временное правительство крестьян землей не наделили.

 Продолжительное время Плеханов находился в плену оборонческих настроений. Немало тому подтверждений содержится в воспоминаниях Р. М. Плехановой «Год на Родине». В начале мемуаров получилось сопоставление двух позиций. После Февральской революции марксист с большими заслугами «старался уверить итальянцев, что теперь-то свободная Россия станет хозяином своей судьбы и будет защищаться, как никогда, от хищнических поползновений немцев», а на границе с Россией молодые офицеры «рассказывали нам о происках сомнительных людей, которые ведут крайне вредную пораженческо-циммервальдскую пропаганду, имеющую успех среди солдат пограничного гарнизона»²⁰. Далее мемуаристка вспомнила, как в феврале 1918 года Плехановы узнали, что переговоры о мире не идут на лад. Здесь же не удержалась от выпада, отмечая: «аппетиты немцев до того разгорелись, что даже услужливые большевики, многие им обязанные и готовые на всевозможные уступки, находят невозможным или неприличным слишком далеко идти по пути дальнейших уступок»²¹. Некоторое облегчение супруги испытали, узнав о перерыве в брестских переговорах. Вновь Р. М. Плеханова сбилась на неуважительный тон, когда в критической обстановке Советское правительство приняло жесткий ультиматум Германии: «Ленин всю Россию отдаст, лишь бы оставили ему маленький клочок земли, хотя московский уезд, для социалистического опыта»²². Последовало некорректное сравнение с московскими князьями, которые ползали на брюхе перед татарскими ханами.

 11 и 13 января 1918 года в двух номерах «Нашего Единства» была опубликована последняя статья Г. В. Плеханова «Буки Азъ-ба». Своего рода завещанием последующим поколениям воспринимается принцип: благо народа — высший закон. Но автор не удержался от выпада при утверждении, будто тактика Смольного — это тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто тактика Нечаева. Опять же — увы! — совсем нет обоснований обвинительного заключения. А о продолжении полемики свидетельствовал вывод: «Я до сих пор думаю, что тактика большевиков представляет собою совершенно незаконный вывод из тех тактических положений, которые проповедовал я, опираясь на теорию Маркса-Энгельса»²³. Сходные утверждения есть в мемуарах Р. М. Плехановой, когда она передает слова Георгия Валентиновича о большевиках: «Они держатся, — сказал он, — на народной глупости, а глупость — это база солидная. Она была базой царизма, а теперь большевистской тирании. Большевизм — это не марксизм, это смесь бланкизма и анархо-синдикализма и, чтобы держать массы в повиновении, нужна тирания избранных»²⁴. В заслугу «Нашему Единству» Р. М. Плеханова поставила то, что эта газета, мол, первой высказалась против Ленина, который-де вел Россию в пропасть. Таково безосновательно субъективное мнение.

 По-своему логичен был Р. В. Плеханов с позиций его убеждений. Но его беда был в том, что логика революции сообразовывалась не с его личными убеждениями, а с логикой российской истории.

 Сочувствием к великому человеку пропитаны слова Т. И. Филимоновой во вступлении к работам 1917 года: «Энциклопедически образованный человек, один из крупнейших теоретиков марксизма, видный деятель международного революционного движения, основатель русского марксизма, философ-гуманист, опередивший свое время на десятилетия, Плеханов в конце жизни пережил глубочайшую трагедию идейного одиночества»²⁵. Этим обернулись прежние и новые заблуждения, тактические просчеты, в том числе непомерная склонность к продолжению войны.

В определенной мере трагедия одиночества проявилась и в том, что в последние месяцы пребывания на Родине Г. В. Плеханов не всегда ощущал моральный и физический покой. С болью вспомнив о том, как к ним в Царском Селе явились матросы и красногвардейцы, вынудили покинуть жилище и переехать в Финляндию, Р. М. Плеханова поспешила с излишне безапелляционным выводом: «Все любившие, ценившие и понимавшие значение Плеханова для России и международного социализма говорили и говорят в один голос, что его убили большевики. Правда ли это? К моему прискорбию, я должна с этим согласиться»²⁶. По всей вероятности, Р. М. Плеханова при работе над воспоминаниями не знала такое обстоятельство: одним из первых законодательных актов Советской власти назывался «Декрет о неприкосновенности Г. В. Плеханова и его имущества» от 3 ноября 1917 года.

Сегодня люди доброй воли, прогрессивные силы в свой арсенал включили формулу прогресса, которую Г. В. Плеханов выразил словами: необходимость сотрудничества всех классов, народов и стран во имя общих интересов рода человеческого.

Когда стало ясно, что надежды на революцию на Западе не оправдались, В. И. Ленин обосновал долговременную политику в отношениях с капиталистическим миром и с несоциалистическим сектором экономики внутри страны. В мировом масштабе — это политика мирного сосуществования, а внутри страны — новая экономическая политика, отношение к которой не было однозначным. В частности, И. А. Рожков предупреждал В. И. Ленина: «...совершенно ясно, что без юридических гарантий, без правового порядка частная инициатива невозможна: рабов ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела будут сейчас все тот же казенный тощий кошелек высасывать, Вы, может быть, и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без юридических гарантий»²⁷.

Принципиальность при выдвижении лозунгов, настойчивость, а подчас неоправданная резкость в полемике не мешали В. И. Ленину быть внимательным к оппонентам. Он, например, узнал о болезни Мартова и попросил послать ему денег. Сталин отреагировал следующим образом: «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря»²⁸.

 В 1921 году, снова став эмигрантом, Мартов организовал за границей выпуск меньшевистского журнала «Социалистический вестник». В плане статьи «Заметки публициста» В. И. Ленин сделал пометку: «... «идеальная тройка»: Мартов, Чернов и анархисты. «Идеальная» для капиталистов: идеально-чистая, — глупая, — доктринерская, — удобная, — влиятельная (идеальная для проведения в рабочем классе идей буржуазии), — бессильная, — говорливая...»²⁹. Эмигрантскому периодическому изданию Н. В. Валентинов дал такую характеристику: «Социалистический вестник» высказывал с максимальной резкостью то, что более смягченно говорили троцкисты и зиновьевцы. С этой точки зрения Бухарин и его единомышленники были правы, говоря, что критика оппозиции шла дорогой вражеского меньшевизма»³⁰. Журнал издавался в Берлине и затем в Нью-Йорке с 1921 до 1965 года.

 На многие годы переживший саму меньшевистскую РСДРП, журнал интересен не только в качестве хроники одного из течений российской социал-демократии, сколько как уникальный по несравнимому ни с чем богатству свидетельств и исследований источник для изучения советской жизни времени Ленина и Сталина, европейского социализма и превратностей нашего века.

 Осенью 1923 года при просмотре эмигрантских газет В. И. Ленин увидел сообщение о смерти Л. Мартова.

 На это печальное сообщение отозвалась и провинциальная печать. Астраханская газета «Коммунист» 11 апреля 1923 года под рубрикой «Обзор печати» опубликовала следующий материал:

ПРОЩАЙТЕ НАВСЕГДА!

 По поводу смерти лидера меньшевиков Мартова-Цедербаума Радек в «Известиях» пишет: известие о смерти Мартова вызовет глубокую печаль в рядах меньшевистской партии, в которой умерший был наиболее талантливым вождем. В рядах борющегося пролетариата это известие вызовет воспоминания о десятках лет, во время которых революционный русский пролетариат боролся рядом с мелкой буржуазией, тогда еще игравшей революционную роль. Трагедия Мартова — это трагедия революционной мелкобуржуазной среды, связанной всем своим нутром с мелкой буржуазией. Объективно Мартов был связан с теми частями революционной когда-то интеллигенции, с теми частями пролетариата, которые неспособны были порвать с буржуазией именно благодаря своему мелкобуржуазному характеру.

Великолепную характеристику Мартову дает Троцкий, отмечающий, что ни один писатель не пользовался Марксом для фальсификации революционной истины в такой мере, как Мартов.

У могилы Мартова, наиболее искреннего, наиболее бескорыстного представителя революционной когда-то мелкой буржуазии, с которой русский пролетариат часть пути проделал вместе, мы можем сказать: Прощайте навсегда. Никогда уже русский пролетариат не пойдет за партией, наиболее талантливым и наиболее преданным вождем которой был Мартов.

 

После Октября появились новые причины для обострения полемики с К. Каутским. В чем заключалось извращение им революционного учения? В оппортунистическом толковании марксистского учения о государстве, о диктатуре пролетариата, о буржуазной демократии, о значении Парижской коммуны и т. д. Приведя такой перечень, В. И. Ленин призвал своих единомышленников занять наступательную позицию. Посоветовал Германским левым выступить в печати с заявлением, что по важнейшим вопросам немецкий социал-демократ дает пошлую бернштейниаду вместо марксизма, порекомендовал издать книгу «Государство и революция» с предисловием или же в левых газетах дать заметку в стиле предисловия.

Потребовалось в нашей стране активнее противодействовать взглядам бывшего марксиста, хотя его верные положения не забывались.

В сентябре 1918 года в письме В. В. Воровскому и Я. А. Берзину, сообщив о приведении «Правдой» выдержек из статьи Каутского против большевиков, В. И. Ленин написал: «Позорный вздор, детский лепет и пошлейший оппортунизм Каутского возбуждают вопрос: почему мы ничего не делаем для борьбы с теоретическим опошлением марксизма Каутским?»³¹.

10 октября 1918 года В. И. Ленин попросил послать в Берлин 12 экземпляров «Правды» с опубликованной статьей «Пролетарская революция и ренегат Каутский» для полномочных представителей РСФСР в Германии, Швейцарии и скандинавских странах с кратким письмом: «Дорогие товарищи! Я очень хорошо сознаю недостатки своей слишком краткой статьи против Каутского. Но все же надо поскорее занять позицию, высказать свое мнение. Очень прошу перевести и издать листком»³².

 Возмущение усиливалось из-за того, что марксистскую теорию так беспардонно искажал человек, который хорошо знал произведения К. Маркса и который по просьбе Ф. Энгельса разобрал и переписал часть записей четвертого тома «Капитала». Чем объяснить извращение марксизма начетчиком? Философские основы этого В. И. Ленин прежде всего увидел в подмене диалектики эклектикой и софистикой.

Эмоциональная полемика продолжалась и после принципиальной оценки утверждений и поступков Каутского в ленинской работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский». Участникам нынешних бурных дискуссий полезно обратить внимание на то, как, полемизируя с К. Каутским, В. И. Ленин оценивал демократию в конкретных исторических условиях: «Говорить о чистой демократии, о демократии вообще, о равенстве, о свободе, о всенародности, когда рабочие и все трудящиеся голодны, раздеты, разорены, измучены не только капиталистическим наемным рабством, но и 4-летней грабительской войной, а капиталисты и спекулянты продолжают владеть своей награбленною «собственностью» и «готовым» аппаратом государственной власти, это значит издеваться над трудящимися и эксплуатируемыми. Это значит бить в лицо основным истинам марксизма...» (37, 389 — 390).

Ученые констатировали: «Пролетарская демократия Каутского, которую он противопоставлял ленинской концепции диктатуры пролетариата, так и осталась утопией, не реализовавшейся на практике»³³.

Для правильного восприятия ленинских идей в нынешних условиях важно уяснить тезис В. И. Ленина о немыслимости существования друг без друга социализма и демократии. Уместно напомнить, что в «Тезисах и докладе о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата» на первом конгрессе Коминтерна В. И. Ленин определенно, сформулировал основные черты и особенности качественно новой, советской демократии:

 — громадное большинство населения впервые получило реальную возможность обладать такими правами и свободами, каких не было в самых «совершенных» демократических буржуазных республиках;

 — основой всей государственной власти выступают организованные рабочие, полупролетарии, крестьяне;

 — политическая власть, на них покоящаяся, осуществляет равенство всех граждан, которое буржуазная демократия всюду провозглашала, но никогда не проводила в жизнь;

- политическая власть на деле соединяет с новым аппаратом управления всех трудящихся, которые этот аппарат и формируют;

- советская организация государства исходит из руководящей роли пролетариата как наиболее передового, сознательного и организованного класса.

Вопреки утверждениям нападающих на В. И. Ленина, он не был диктатором, противником демократии. Обратимся к утверждению Р. И. Хасбулатова: «Если бы Ленин даже теоретически допускал возможности блокирования демократии для народа, концепция его книги «Государство и революция» была совершенно иной»?³⁴.

Поныне продолжаются жаркие дискуссии о взаимоотношении демократии и социализма. Например, доктор философских наук Г. Г. Водолазов разделяет мнение ученых о том, что современная демократия не может быть демократией одного класса, плебейской или пролетарской: «Формула «демократия для кого?» превращается на практике в «демократию ни для кого». Сегодня уже очевидно, что подлинная демократия универсальна. Она для всех»³⁵. Можно предположить, что тезис об универсальности демократии примут не все. Так что возможно продолжение споров.

В двух номерах газеты «Дело Народа» была опубликована статья «Ленин против Каутского». В ней книга «Пролетарская революция и ренегат Каутский», названа памфлетом против человека, у которого якобы В. И. Ленин сам учился марксизму и революционному методу мышления. С беспощадной бестактностью выражено сомнение в умственных способностях человека, выступившего против Каутского. Даже не оставлена без внимания лысина Владимира Ильича. Обвинив руководителя Советской страны в маниакальней любви к крепким словечкам (некоторые из них перечислены с указанием страниц), автор публикации сам не очень-то позаботился о соблюдении хорошего тона, в частности, написав: «...должно быть, господство охлократии в политике, господство ее в литературе и господство ее в бытовой жизни идут всегда рука об руку. И в этом смысле брошюра Ленина — типичное детище переживаемого времени...»³⁶. Далее сами за себя говорят утверждения, будто В. И. Ленин обладал уродливым самомнением. Бесцеремонный автор публикации сравнил Владимира Ильича со слегка поцарапанным цивилизацией дикарем, устроившим безобразный литературный дебош.

При исследовании одного из сложных вопросов В. И. Ленин в резкой форме отмечал, что Мартовы и Черновы, эсеры и меньшевики заявляли о непризнании террора. Первый из них после убийства Романовых писал: «Какая гнусность! Какая ненужно-жестокая гнусность, какое бессовестное компрометирование великой русской революции новым потоком бессмысленно пролитой крови! Как будто недостаточно было уральской драмы — убийство членов семьи Николая Романова!.. Стыдно!»³⁷.

Избегая односторонности в подходе, по-иному, к проблеме с высокими нравственными мерками подошел Г. В. Плеханов, сравнивший противостоящие стороны: «...разница между красным террором, с одной стороны, и белым — с другой: один практикуется людьми, способными глубоко чувствовать и честно, хотя подчас и ошибочно, думать; за другой берутся джентльмены, не имеющие ни чувства в своем загрубелом сердце, ни мысли в своей неразвитой голове»^38.

Большевики прежде всего выступали за ненасильственные действия. За подтверждением обратимся к иностранцу. «Не коммунизм, —  писал Герберт Уэллс, — а европейский империализм втянул эту огромную, расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жесткой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист»³⁹.

Американский писатель Д. Линкольн Стеффенс передал такой разговор с В. И. Лениным:

« — Какие заверения можете вы дать, что красный террор прекратится?..

 — Кто требует таких заверений? — спросил он, гневно выпрямляясь.

 — Париж, — сказал я.

 — Значит, те самые люди, которые только что убили в бесполезной войне семнадцать миллионов человек, теперь озабочены судьбой нескольких тысяч, убитых во время революции во имя осознанной цели — ради того, чтобы покончить с необходимостью войны?.. — Секунду он стоял, глядя на меня гневными глазами, затем, успокоившись, сказал: — Впрочем, пусть. Не отрицайте террора. Не преуменьшайте ни одного из зол революции. Их нельзя избежать. На это надо рассчитывать заранее: если у нас революция, мы должны быть готовы оплачивать ее издержки»⁴⁰.

Воссозданию объективной картины поможет непредвзятое прочтение ленинских писем руководителям ВЧК. В них В. И. Ленин призывал беспристрастно разбираться, имеются ли против подозреваемых прямые или косвенные улики; категорически, запрещал привлекать к уголовной ответственности по одному лишь подозрению, по чьим-то бездоказательным утверждениям и наветам; требовал во всех случаях обязательно, непременно соблюдать законность. Выступающие с нападками на В. И. Ленина предпочли бы предать забвению такой многоговорящий факт. Осенью 1918 года в «Еженедельнике ВЧК» была без подписи напечатана статья «Почему вы миндальничаете?». В ней был призыв к сотрудникам ВЧК, чтобы они при допросах применяли самые крайние меры воздействия. На своем заседаний Секретариат ЦК РКП (б) осудил авторов статьи за написание, а редакцию - за ее напечатание. Еженедельник решили закрыть. В ноябре 1918 года VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов принял постановление «О точном соблюдении законов».

Задолго до окончания гражданской войны В. И. Ленин заявил об отказе от «всяких исключительных мер» (40, 101).

Не будем ни в какой степени и форме допускать оправдание белого террора. Вот одна из попыток: «Чрезвычайные комиссии не только вызывали ужас у населения, но и приводили в трепет местные органы власти. Все это не могло не вызвать ответной реакции...⁴¹.

В условиях гласности, появилась возможность узнать мнение деятелей, которые не симпатизировали ни ленинизму, ни социализму. Вот, например, П. Милюков сделал вывод: «Ленин был прав в своей полемике с Каутским, когда утверждал, что незадолго до войны все марксисты и все социалисты были согласны в том, что европейская война создает «революционную конъюнктуру» и что, следовательно, ожидание революционной конъюнктуры в Европе было не увлечением большевиков, а общим мнением всех марксистов»⁴².

Заслуживает уважения интеллектуальная честность Карла Каутского, которая не позволила ему не отдать дань уважения энергии и смелости В. И. Ленина как политического лидера российской революции. После кончины Владимира Ильича написал: «Нужно быть сумасшедшем, чтобы не признать величие Ленина. Собрать в единое целостное, государственное образование, погрязшую в анархии, подстерегаемую со всех сторон контрреволюцией, до смерти вымотанную Россию — это достижение, равное которому вряд ли можно найти в истории»⁴³.

 Сегодня у нас к К. Каутскому иное отношение. В периодических изданиях приводятся такие доводы, чтобы читатели расстались с представлением о европейской социал-демократии как oб унылом болоте оппортунизма и социал-предательства. Есть авторы, готовые поставить под вопрос правомерность резкой критики К. Каутского со стороны В, И. Ленина, пытаясь одним фактом перекрыть многие другие: «И этого человека, которому сам Энгельс поручил управлять своим литературным наследством и комментировать его, Ленин заклеймил как ренегата марксизма и изменника рабочего класса»⁴⁴. Следует заметить, что возмущающийся А. Авторханов не совсем точен в своем утверждении. Каутский, помогал разбирать материалы четвертого тома «Капитала».

История распорядилась так, что первые послеоктябрьские годы стали последними годами посвященной трудовому народу жизни и многообразной деятельности В. И. Ленина. Это было время, когда продолжали бушевать дискуссионные страсти. Не совпадающие, а зачастую противоположные мнения сталкивались по различным проблемам. Одним из активных оппонентов В. И. Ленина в этот период был Л. Д. Троцкий, о котором высказывались самые несходные, очень разные мнения. Некоторых моментов коснулся Н. В. Валентинов. В частности, саркастически заметил, как в «Правде» от 14 октября 1922 года «Радек, проводя параллель между Лениным и Троцким, кидал большие дифирамбы по адресу Троцкого: «Если товарища Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то товарища Троцкого можно характеризовать как стальную волю, обузданную разумом». А весной 1923 года в статье «Лев Троцкий — организатор побед» пошел еще дальше в сторону безудержной апологии Троцкого. Собственное мнение Валентинов сформулировал так: «Было бы наивно думать, что его победа создала бы какую-то «внутрипартийную» демократию и свободу. Ни Троцкий, ни люди, идущие с ним, «демократами» не были»⁴⁵.

В послеоктябрьский период Л. Д. Троцкий вошел как энергичный противник клеветы на В. И. Ленина. Сразу после июльских событий 1917 года он опубликовал статью «Еще раз о тов. Ленине». В ее начале сообщил, что поднялась неслыханно грязная волна клеветы на Владимира Ильича, много лет известного революционерам всех оттенков. В обстановке, когда сыплются грязь и клевета, нелегко, мучительно идти своим путем. На это только способен человек, который готов пожертвовать всем ради правого дела. Именно таким перед читателями в опасное время предстал В. И. Ленин в материале Л. Д. Троцкого.

Были резкие столкновений мнений. В данном случае нет необходимости подробно останавливаться на ленинской оценке авантюристической троцкистской позиции в критический период борьбы за подписание и ратификацию Брестского мира: состояние войны прекращается, армия демобилизуется, уходим домой строить социалистическую Россию. Позднее попытался так в какой-то мере оправдать свою позицию: «...было течение, которое считало невозможным военное сопротивление, но в то же время находило необходимым довести переговоры до открытого разрыва, до нового наступления Германии так, чтобы капитулировать пришлось уже перед очевидным применением империалистической силы и вырвать тем самым почву из-под ног инсинуаций и подозрений, будто переговоры являются только прикрытием уже состоявшейся сделки. Этот агитационный довод представлялся решающим автору настоящих строк»⁴⁶.

В заключительном слове по Политическому отчету Центрального Комитета на VII съезде РКП(б), В. И. Ленин сказал, что в деятельности Л. Д. Троцкого «нужно различать две стороны: когда он начал переговоры в Бресте, великолепно использовав их для агитации, мы все были согласны с тов. Троцким. Он цитировал часть разговора со мной, но я добавлю, что между нами было установлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем. Немец нас надул: из семи дней он пять украл. Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан» (36, 30).

Ученые отметили такое обстоятельство: «Зиновьев, Каменев и многие другие, возглавлявшие борьбу с идеями троцкистского варианта административно-командной системы, заботились не столько о демократическом соревновании программ и идей, не столько об убедительности и развернутости аргументов, сколько о том, чтобы любыми способами скомпрометировать Троцкого как личность. Они фактически лишили Троцкого и его единомышленников возможностей открыто перед всей партией и народом излагать свои взгляды, критиковали его грубо и (за исключением разве что Бухарина), не слишком заботились о доказательности...»⁴⁷.

В те годы часто имена В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого ставились рядом, когда речь шла о хорошем или плохом. В реакционной европейской печати их обоих называли предателями, немецкими людьми.

Оба эти имени ставились рядом и в другом контексте. 2 февраля 1919 года «Известия» напечатали письмо красноармейца Г. Гулова. Основываясь на беседах с крестьянами-середняками, он писал, что неясно отношение партии коммунистов к середняку и также рассказал про слухи, будто Ленин с Троцким не ладят из-за отношения к крестьянину середняку. Такие слухи чудовищной и бессовестной ложью назвал Л. Д. Троцкий в «Письме к крестьянам-середнякам», напечатанном в «Известиях» 7 февраля. В «Ответе на запрос крестьянина» В. И. Ленин целиком подтвердил это заявление.

В речи на VII Всероссийском съезде Советов В. И. Ленин согласился с Л. Д. Троцким, который говорил, что «делались очень неправильные попытки представить наши споры, как спор между рабочими и крестьянами, и к вопросу о главках и центрах приплетался вопрос о диктатуре пролетариата. Это, по-моему, в корне неправильно. Вопрос о диктатуре пролетариата может подниматься тогда, когда речь идет о подавлении буржуазии. Тогда мыслим этот допрос, тогда нам нужна эта диктатура, ибо только посредством ее мы можем подавить буржуазию и передать власть в руки той части трудящихся, которая способна неуклонно действовать и привлекать к себе все больше и больше колеблющихся. В данном случае мы ничего подобного не имеем перед собой. Мы имеем спор о том, насколько больше или меньше централизма нужно в данной области и в данный момент». (39, 429).

В тяжелое для страны время напряженной была дискуссия о профсоюзах, которая началась по инициативе Троцкого, и в ходе которой он, случалось, жульничал при цитировании. После выхода брошюры Л. Д, Троцкого «О роли и задачах профсоюзов» все оттенки внутрипартийных течений вступили в ожесточенную публичную полемику, которую В. И. Ленин расценил как кризис партии. Ленинская оценка троцкистской брошюре дана в речи на объединенном заседании делегатов-коммунистов VIII съезда Советов, членов ВЦСПС и МГСПС 30 декабря 1920 года «О профессиональных союзах, о текущем моменте и об ошибках т. Троцкого». Сравнивая брошюру с теми тезисами; которые оппонент представил в ЦК, Владимир Ильич удивился большому количеству теоретических ошибок. Возник вопрос о том, как к большой дискуссии можно было подготовить столь неудачную вещь. У Троцкого проявилась идейная путаница. Но в ней он обвинял других. Так, он только как об общем принципе говорил о производственной роли профсоюзов. Уже в этом постановка коренным образом неправильная, когда требовалась практическая деловая работа. Ошибкой было и то, когда у Троцкого выходило, что защита материальных и духовных интересов рабочего класса — не задача профсоюзов в рабочем государстве.

В ходе дискуссии Троцкий выдвинул идею сращивания профсоюзов с соответствующими органами рабочего государства. Одновременно был против использования чрезвычайных мер в решении производственных задач. Вот его точка зрения: «Задача воспитания и перевоспитания каждого работника партии и профсоюза; каждого рабочего в вопросе о новой роли, о новом отношении работника к самому производству, — задача настолько колоссальная, что было бы идиотизмом пытаться путем приказов, кар и назначенства разрешить эту историческую задачу рабочего класса, равной которой у него не было, ибо даже завоевание государственной власти... является только слабой, очень драматической, очень героической, но слабой прелюдией, небольшим вступлением к основной задаче, которая сейчас стоит перед рабочим классом, — организация хозяйства на коммунистических началах»⁴⁸. Ничего не скажешь, верные слова. Но опять же не обошлось без проявлений непоследовательности Троцкого. Вот выдвинул он тезис о развертываний «рабочей демократии», которая знает только революционную целесообразность. Но незадолго до этого сам же был основным противником рабочей оппозиции — сторонницы этого лозунга.

В дискуссии решающее значение имела ленинская работа «Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина».

В сложной ситуации Ленин оперативно реагировал на все основные выступления Троцкого, Шляпникова, Бухарина, Сапронова, Ногина и других авторов платформ. Вскрывал их внутреннюю противоречивость и непоследовательность, несоответствие конкретно - исторической ситуации. Но не возникала мысль о политическом недоверии своим оппонентам. Разногласия с ними, разные подходы к проблемам не переводились в организационную плоскость.

 При оценке «военного коммунизма» Л. Д. Троцкий исходил из того, что для данного периода были характерны квазисоциалистические производственные отношения. Еще весной 1920 года он предложил перейти от разверстки к налоговой системе и товарообмену в хлебородных регионах страны. А на IV конгрессе Коминтерна в корне неверным назвал утверждение, будто экономическое развитие Советской России после перехода к нэпу пошло «от коммунизма к капитализму. Коммунизма у нас не было. Не было у нас социализма и не могло быть. Мы национализировали дезорганизованное хозяйство буржуазии и установили, в самый острый период борьбы не на жизнь, а на смерть — режим потребительского «коммунизма»⁴⁹.

 Примечательно такое обстоятельство. Даже в обстановке довольно резкого столкновения значительно расходящихся мнений между оппонентами поддерживались нормальные деловые взаимоотношения, в том числе между занимавшими высокое положение В. И. Лениным и Л. Д. Троцким⁵⁰. Когда последний был прав, это принималось во внимание, из этого делались выводы. Один из бесспорных фактов — весной 1923 года В. И. Ленин попросил Л. Д. Троцкого взять на себя защиту так называемого «грузинского дела».

 Подчас, сфера совместных действий распространялась за пределы государственных границ. Это, к примеру, подтверждает ленинская записка Г. В. Чичерину о том, что о выходе двух государственных деятелей Советской России из ИККИ не может быть и речи. А вот другой пример. Когда был подготовлен проект создания Информационного института по вопросам международного рабочего движения, выяснилось, что на его задачи существуют разные точки зрения — В. И. Ленина, с одной стороны, и Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, К. Б. Радека, с другой.

 В. И. Ленин доказательно обосновал свое мнение, позаботившись, чтобы правда не зависела от того, кому она должна служить; чтобы подбор факсов был полным и точным.

 В 1923 году Троцкий навязал новую дискуссию — на этот раз о партийном строительстве. Объяснил, что в интересах партии и рабочего класса чрезвычайная серьезность положения заставила его сказать открыто, что продолжение политики большинства Политбюро ЦК грозит тяжкими бедами всей РКП (б).

9 декабря 1923 года «Правда» напечатала письмо Л. Д. Троцкого «Новый курс». В нем утверждал, что прокламируемая высшим руководством партии рабочая демократия — лишь пыль в глаза. После этого в резолюции Политбюро указывалось, что борьба перестала иметь скрытый характер.

XI Московская губернская партийная конференция отвергла беспочвенные обвинения оппозиции. 16 января 1924 года XIII Всероссийская конференций РКП (б) подвела итоги дискуссии, резко осудила троцкизм как мелкобуржуазный уклон, как ревизию ленинизма.

По мнению А. Козлова, «именно в трактовке этого периода мы менее всего освободились от прессинга старой историографии, которая, как известно, связывает события тех лет исключительно с Троцким...»⁵¹. Вопреки общепринятому мнению, ученый считает весьма сомнительным характеризовать шедшую тогда борьбу в качестве дискуссий. Точка зрения неожиданная. А. Козлов полагает, что те события правильнее квалифицировать как первый жесткий акт политической борьбы, исподволь назревавшей с начала марта 1923 года.

В очередное наступление Троцкий бросился в конце 1924 года, в Кисловодске написав большую статью «Уроки Октября», содержание которой в несколько измененном виде повторено в автобиографий «Моя жизнь». После этой публикации троцкизм стали характеризовать как «агентуру, замаскированную под меньшевизм» автора зачислили в фальсификаторы. Выражая несогласие, Л. Д. Троцкий 15 января 1925 года направил письмо Пленуму ЦК РКП (б). Есть в нем такие утверждения: «Я никоим образом не могу, однако, принять обвинения в проведении мною особой линии («троцкизма») и в стремлении ревизовать ленинизм», «...я отвергаю указания и ссылки на мое будто бы «пессимистическое» отношение к судьбе нашего социалистического строительства при замедленном ходе революции на Западе», «... я считаю необходимым» установить, что не только Политбюро в целом, но ни один из членов ЦК не указывали мне ни разу, что та или другая статья или книга моя может быть истолкована как «ревизия» ленинизма. В частности, это относится к книге «1905», которая вышла при Владимире Ильиче, выдержала ряд изданий, горячо рекомендовалась партийной печатью, была переведена Коминтерном на иностранные языки, а ныне является главным материалом по обвинению в ревизии ленинизма»⁵². Одна из причин такой метаморфозы усматривается в жгучей ненависти Сталина к Троцкому.

В 1924 году проходила так называемая «литературная дискуссия», суть которой Л. Д. Троцкий увидел в том, чтобы «выдернуть из всей прошлой истории партии как можно больше фактов и цитат против меня и — с нарушением перспектив и исторической правды — преподнести все это неосведомленной партийной массе»⁵³.

Предметом самостоятельного исследования могут стать аспекты проблемы, связанные с полемикой Сталина и Троцкого. Для этого появилось больше возможностей после издания у нас нескольких книг Л. Д. Троцкого. Один из проблемных вопросом связан с тем, было ли в год кончины В. И. Ленина отступление от пролетарской революции и ленинизма. Исследователям предоставляется возможность аргументированно опровергнуть или же подтвердить такое утверждение Троцкого: «Десять лет пролетарской революции, громадное распространение учения Ленина обострили внимание народных масс и делают необходимым прикрывать всякое отступление от ленинизма, от пролетарской революций цитатами из Ленина»⁵⁴.

Общеизвестно, насколько резким по отношению к Л. Д. Троцкому в полемике бывал В. И. Ленин. Но ущемленное самолюбие, личные обиды не заслонили все лучшее. В 1924 году были написаны строки, которые теперь помогают отвечать нападающим на «…имя и дело великого человека: «Ленин весь в революционном действии. Его научные работы — только подготовка к действию. Если бы он не опубликовал в прошлом ни одной книги, он навсегда вошел в историю таким, каким входит теперь: вождем пролетарской революции, основателем Третьего Интернационала»⁵⁵.

Почему в наши дни В. И. Ленин продолжает оставаться в центре споров о прошлом, настоящем и будущем? Потому, что в его образе с особой силой и яркостью сконцентрировались тенденции развития XX века, отразились все противоречия столетия. Тем, кто без намека на совестливость сравнивает ленинизм с дохлой коровой, которую нельзя доить, опускается до недостойных мелких уколов, до вымыслов и мистификаций, стоило бы разуметь, что В. И. Ленина нельзя вычеркнуть из истории, как невозможно вычеркнуть саму историю. По вине не желающих признать это многие дискуссии выступают факторами не научной, а политической жизни. Их организаторы нередко преследуют откровенно конъюнктурные цели и не задумываются над написанным Н. А. Бердяевым: «Слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую. Мы заколдованы словами и в значительной степени живем в их царстве. Слова действуют как самостоятельные силы, независимо от их содержания. Мы привыкли произносить слова и слушать слова, не отдавая себе отчета в их реальном содержании и их реальном весе... Мы загипнотизированы этими словами и почти не можем общественно мыслить вне этих ярлыков»⁵⁶.

Можно ли считать нравственной позицию бездоказательных ниспровергателей и ретивых до бессовестности хулителей В. И. Ленина? Ведь к нравственному, как отметил В. И. Даль, относится добронравный, добродетельный, благонравный, согласный с совестью и с законами правды, с достоинством человек, знающий долг честного и чистого сердцем гражданина.

Неразборчивые в средствах оппоненты способны создать ситуацию, напоминающую так охарактеризованную В. И. Лениным летом 1917 года: «Гнуснейшая клевета, подтасовки, грубая ложь и утонченная работа запутывания читателя — все эти приемы желтая и вообще буржуазная пресса пускают в ход с необыкновенным усердием. В общем, получается до бешенства дикий рев, в котором иногда не только доводов, но и просто членораздельных звуков не отыщешь» (32, 424). Тогда же последовало возмущенное ленинское восклицание о том, какими же грязными должны, быть источники, борьбу идей подменяющие распространением клеветы.

Читатели продолжают сталкиваться с проявлениями не признающего логики эмоционального экстремизма, с явными подлогами. Стремящиеся бросить черную тень на В. И. Ленина используют любые средства, даже не останавливаются перед вымыслом и мистификацией. О необоснованных и поспешных выводах сомнительной основательности и говорить не приходится. Во многих публикациях в ходу такой прием: в качестве доказанного, вполне достоверного выдвигается противоречащий действительности тезис, который ставится в центр рассуждения. От него начинают путь к заданным выводам, к оправданию логического вывиха, к подкреплению ненаучной схемы и к обвинительным заключениям. Так без какого-либо научного обоснования читателям, преподносят довольно спорные выводы. Например, И. Велев в статье «Неоленинизм» или «постленинизм»?» заявил, будто В. И. Ленин предвзято и с самомнением относился к рынку, представляя нэп то как тактику, то как стратегию. Будто бы эта неясность в вопросе о соотношении цели и средств привела к тому, что нэп как научное открытие был утрачен. Этично ли при этом не указать ни одного источника, не сопоставить свои многословные рассуждения с подлинными ленинскими позициями? Без опоры на научное основание сделан вывод о том, якобы ленинская мобилизационная парадигма уже исчерпала себя.

 Трудно объяснить безудержную некорректность оппонентов. К примеру, философ А. С. Ципко договорился до того, что призвал настороженно относиться к высокой популярности основателя революционного учения, к его притягательным идеям. По специфическому разумению философа, все это удел только нравственно неполноценных людей. Усилиями таких «исследователей» создалась ситуация, когда много места потребовалось бы для перечисления публикаций, в которых некорректность перемешивается с легкомысленным подходом к революционной действительности и исторической правде.

 Допустим ли критический анализ взглядов и деятельности В. И. Ленина? Несомненно. И даже в интересах прогрессивных преобразований. Но совсем не для того, чтобы безудержное восхваление сменить бездушным и безнравственным поношением, а для того, чтобы незнание заменить знанием, заблуждение — истиной.

 Избытком такта не отличаются те, кто бесцеремонно пытаются публично обсуждать протекание физиологических процессов, кто цинично распространяет досужие домыслы даже о причинах смерти Владимира Ильича. Академик Б. В. Петровский не понимает, как можно печатать домыслы, когда история болезни В. И. Ленина, подлинные протоколы вскрытия его тела и микроскопических исследований абсолютно точно определяют диагноз заболевания — атеросклероз левой сонной артерии, размягчение мозга и, кульминационный момент, — кровоизлияние в зоне жизненно важных центров мозга⁵⁷.

 Народная мудрость прямо ставит вопрос: «От правды отстать - куда пристать?». Порядочные люди такой вопрос вправе настойчиво задавать тем, кто, пренебрежительно и преднамеренно игнорируя многочисленные достоверные факты, объявляют В. И. Ленина германским шпионом и инициатором развязывания гражданской войны, обвиняют его в жестокости, авантюризме и многих страшных прегрешениях, со спокойной совестью рушат памятники и оплевывают могилы. Для обстоятельного анализа и опровержения материалов много. Они составили книгу «Осторожно: фальсификация ленинского образа» (1992 г.).

Уважения заслуживает высоконравственная позиция тех, кто не соглашается с наскоками на имя, память и дело В. И. Ленина. Таким людям в благородном деле, как отметил русский литературовед и языковед Д. Н. Овсянико-Куликовский, нужен высокий моральный строй души и вытекающий оттуда дар человеческой скорби и нравственного негодования. Все это у них есть. Они знают, что в противостоянии всякого рода фальсификациям, подтасовкам, искажениям от завуалированных до откровенно злобных, клевете и порочащим слухам самое надежное оружие честных людей — порядочность и правда.

При развертывании полемики громадную роль играют периодические издания. Не уменьшилась актуальность ленинской мысли о том, что нужно давать отпор клеветникам. Пример в этом опять же нередко показывала «Правда». Через несколько недель после Октябрьской революции она писала: «Наглость буржуазных клеветников растет прямо пропорционально свободе, которую ей предоставляет пролетариат. Эту свободу буржуазные дельцы используют как свободу лжи и клеветы... чего только не выдумают досужие обманщики из кадетско-корниловской «Речи» («Наш Век») и визгливого истерического «Дня», который, как и подобает банковской содержанке, вполне усвоил себе проститутско-провокаторский жаргон»⁵⁸.

Значимость ленинских уроков ведения принципиальной и наступательной полемики при соблюдении логических и этических норм возрастает нынче в связи с разномыслием изданий разной направленности и социальной ориентации.

При кипении плохо контролируемых дискуссионных страстей имеющиеся в работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина неизбежные ошибки в частностях и извращения эпигонами противники социалистической идеи преподносят как коренную сущность революционной теории. В одних случаях совершается преднамеренный подлог, в других проявляется недопонимание, которое норовят возводить в ранг гражданской добродетели. Причем делающие это не прочь стать в позу благодетелей: мы, мол, дали демократию и гласность, мы безгрешные судьи.

Слишком уж бездоказательно и безответственно, с нарушениями требований культуры спора проявляется легкость обвиняющей мысли, выявляется своего рода закономерность: чем громче обвинение, порой с налетом истеричности, тем меньше научного анализа и фактического обоснования. Авторы таких утверждений не затрудняют себя тем, чтобы сделать сравнение того, что было и чего удалось добиться в ходе преобразований. Сравнив, они обнаружили бы поистине громадные сдвиги, совершенные созидателями нового общества. Тогда отпали бы утверждения о том, что Октябрьская революция ошибочна, а социализм — тупиковая ситуация.

Не могут быть доказательными мимоходом сделанные заявления, прежде всего бьющие на внешний эффект, на показную оригинальность. Так, Григорий Померанец в «Литературной газете» за 18 декабря 1991 года в половину фразы уложил вывод о конце коммунистической идеи. Потом вполне серьезно обратился к сверхъестественной силе, полагая, что Бог, допустивший опыт социалистической утопии, не оставит его погибать среди ее развалин.

Обнародованы поспешные выводы о том, будто социалистическая цивилизация обнаружила историческую несостоятельность.

Предпринимаются попытки разоблачительно-обвинительные утверждения соединить с теоретическими обобщениями. Так, в частности, поступает Михаил Восленский, который обвинил Ф. Энгельса в ошарашивающей самоуверенности. У этого великого деятеля и у К. Маркса не обнаружил подлинной симпатии к пролетарской среде. Этот бойкий автор в девятом номере журнала «Новый мир» за 1991 год опубликовал статью «Феодальный социализм. Место номенклатуры в истории». Чего в ней только нет! Поставлен вопрос о том, не является ли реальный социализм (выходит, был таковой!) продолжением феодализма в некоей специфической форме. Формацией назван азиатский способ производства. Совершенно очевидным назван вывод, самому Восленскому представляющийся неожиданным: в обстановке, когда капитализм закономерно начал побеждать феодальные структуры, борьба против капитализма и радикальная ликвидации буржуазии вели не к некоему социализму, а к сохранению феодальных структур. Только необычайная логическая способность Восленского трюк выдавать за серьезное положение поможет понять, как борьба против феодализма содействует сохранению того же «самого феодализма. Но это не последняя претензия на оригинальность. Сделано «открытие»: Октябрьская революция объективно оказалась не продолжением антифеодальной революции, а Октябрьской контрреволюцией, победила-де реакция, а не прогресс.

С последним утверждением М. Восленского перекликается утверждение о лжи всех революций в истории, изреченное Ю. Карякиным.

Появляется потребность вернуться к прежним дискуссиям, чтобы изложить современные взгляды на старые проблемные вопросы. Один из них — о путях прогрессивного развития. Есть необходимость в спорах опять же доказывать, что прежде всего В. И. Ленину принадлежит заслуга в выработке той научной концепции перехода к социализму, которая открыла перспективу перед Советской Россией и могла стать важным ориентиром для других стран. В то же время исторический опыт учит, что попытки достроить социализм любой ценой, в противоречии с его принципами неизбежно оборачивается отрицательными последствиями, в том числе принижением личности человека. Возможность такого исхода предвидел К. Маркс. Об этом предупреждали В. Плеханов, К. Каутский, меньшевики. Вот почему так необходимы критика и самокритика по большому счету. Здесь не приходится начинать с нуля, а следует обратиться к основоположникам революционной теории. Они считали, что пролетарские революции «постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова», эти революции «с беспощадной основательностью высмеивают половинчатость, слабые стороны и негодность своих первых попыток...»⁵⁹.

Сохраняется необходимость защищать подлинный марксизм. Тем более, что не прекратились попытки извращать теоретические положения. К примеру, в статье «Что пожинаем» Ю. Афанасьев утверждает, будто «Ленин изначально не верил в успех своего дела, поскольку ему было ясно, что на пути к действительному союзу наций встанет русский человек — шовинист, подлец, насильник и бюрократ». В подтверждение своего «мнения» Афанасьев сослался на ленинскую работу «К вопросу о национальностях или об автономизации». При этом позволил себе, казалось бы, пустяковую подделку: вставил запятую таким образом, что словосочетание «русский бюрократ» разделилось на «русский», «бюрократ». В результате у читателей может сложиться ложное впечатление, «будто сам Ленин наделял русского человека, а не русского бюрократа, такими эпитетами, как «шовинист», «подлец», «насильник». Ведь не каждый человек начнет перелистывать ленинское произведение и перепроверять правильность цитаты, зато отрицательная оценка русскому со ссылкой на авторитет Ленина уже дана»⁶⁰.

Этика ведения спора явно нарушается при неоправданном сужении поля полемического противостояния, при снижении его качественного уровня. Об этом Сергей Чернышев так написал в статье «Новые вехи»: «Место теоретического диалога занимает трескучая публицистическая свара и перемывание костей, которыми усеяно поле древней битвы славянофилов и западников»⁶¹. Чтобы не оказаться в такой ситуации, требуется руководствоваться целостной системой научных принципов. Требуется восстановить все богатство ленинского метода, ни по каким соображениям не отказываться от него. Подлинный возврат к ленинизму, к его сути предполагает тщательный анализ борьбы В. И. Ленина за диалектако-материалистическую методологию, осмысление причин его непримиримости, неуступчивости в методологических вопросах вплоть до использования далеких от парламентских форм полемики.

 Радует все большее проявление такой закономерности: вдумчивые читатели не считают самоцелью немыслимую радикальность и залихватскую смелость утверждений и оценок при освещении нашего прошлого. Общественность проявляет гораздо больший интерес и доверяет оценкам и выводам в первую очередь добросовестных специалистов, у которых проявляется научный подход к исследованию.

 К высокой культуре полемики никакого отношения не имеет многоликий воинствующий дилетантизм. В одних случаях явно проявляется вызывающее невежество, а в других — тенденциозность, откровенная конъюнктурщина. Нередко сочетается то и другое. Дает о себе знать воинственно настроенный гибрид тенденциозности и дилетантизма. Это можно обнаружить у писателя В. Кондратьева. В беседе, опубликованной в третьем номере журнала «Свободная мысль» за 1992 год, он признался, что пытался в свое время прочитать «Манифест Коммунистической партии» и несколько брошюр К. Маркса и Ф. Энгельса. И вот с таким «багажом» гневно обрушивается он на марксизм. Имеет ли он на это моральное право? Что он может доказательно, опровергнуть? Примем во внимание и то, что дилетантизм — антипод науки, поскольку исходит из пренебрежения к фактам и логике. Вот почему при ведении споров о дальнейшей судьбе социалистической идеи, о возможности ее осуществления очень важно добиваться, чтобы разум и объективность восторжествовали над эмоциями, а не оказались у них в плену. Пока же в не всегда продуманных и в недостаточно ответственных выступлениях между собой не согласовываются логика и чувства, причем в ущерб первой. Умелому сочетанию того и другого следует учиться у В. И. Ленина, который дал много подтверждений тому, как наука стремится систематизировать разнообразные переживания и уложить их в логическую систему, чтобы обходиться без натяжек и перехлестов.

Этика ведения споров распространяется на отношение к инакомыслию, к языковой агрессии. Учтем то, что уже подбор лексических средств создает определенный образ реальности и человека. Например, достаточно наш распавшийся Советский Союз назвать империей — и сразу все положительное, что было в нашем столь недалеком прошлом, уходит за горизонт понимания, Если житель Балтии когда-то приехавшего из России специалиста именует оккупантом, то окружающим начинает казаться, что этот русский не по праву занимает квартиру и рабочее место. Так одновременно культивируется нетерпимость, которую М. Ганди рассматривал как одну из форм насилия.

Озабоченность вызывает то, что нередко политическая злоба дня превращается в обыкновенную злобность. «Почти исчезли из сферы публичного общения намек, недосказанность, иносказание, тонкая ирония, — в статье «Язык нетерпимости и язык доверия» отметил В. Нестеренко. — Их вытеснили (захватив при этом гораздо большее языковое пространство) сарказм, гротеск, но плавное — то, что условно можно было бы назвать «фигурой переворачивания». Употребим этот термин — за неимением лучшего — по аналогии с известным термином «фигура умолчания». Это достигаемый языковыми средствами перевод в негативный план осмеяния и отвержения того, что рассматривалось исключительно в положительном плане, чему до недавнего времени приписывались атрибуты постоянства, мощи, истинности, гуманности и т. п. Объектами такого «переворачивания» стали государство, социализм, интернационализм, марксизм и многое другое — вплоть до победы в Великой Отечественной войне»⁶².

Тревожит и явление, названное «наездничеством». Оно ничего общего не имеет с плюрализмом, призванным содействовать не разъединению общества, а расширению платформы национального согласия.

Терпимость или нетерпимость В. И. Ленина к инакомыслию определялась тем, насколько полезной для революционного дела считал Владимир Ильич полемику по тому или другому поводу. Вопреки утверждениям недоброжелателей, можно привести немало примеров, когда В. И. Ленин был терпеливым, считался с иным мнением. Все определялось конкретными обстоятельствами, интересами общего дела.

Можно вспомнить, как на закрытом заседании XI съезда партии В. А. Антонов-Овсеенко сказал: «По отношению к нашей партий мы в праве требовать, чтобы было иное отношение к инакомыслящим. Это отношение должно быть иное, чем то, которое было необходимо, когда непримиримость оправдывалась обостренностью фракционной борьбы. Мы сейчас вышли из этого периода и можем решать вопросы с гораздо большей терпимостью»⁶³. Как правило, так и было при жизни В. И. Ленина. Ограничимся одним примером. В 1921 году Г. И. Мясников, писал главе Советского правительства, в частности, следующее: «Когда дробите скулы мировой буржуазии, это хорошо, но вот беда: Вы замахиваетесь на буржуя, а бьете рабочего. Кто больше всего арестовывается за контрреволюцию теперь везде? Рабочие и крестьяне, это бесспорно. Коммунистического рабочего класса у нас нет. Есть просто рабочий класс, среди которого есть и монархисты, и анархисты, и кадеты, и эсеры (все это не обязательно партийные, а лишь по складу мыслей своих). Какое отношение к нему? Никаких рассуждений с кадетами — буржуа, адвокатом, доктором, профессором, — здесь одно лекарство мордобитие. Другое дело — с рабочим классом. Нам надо его не в страхе держать, а идейно влиять на него и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение — вот линия, вот закон.

Так, конечно, и ко всем остальным инакомыслящим внутри рабочего класса и крестьянства.

Переход этот сделать трудно, надо много силы и энергии, но мы его сделаем... Одну из самых больших государственных ежедневных газет придется сделать дискуссионной для всех оттенков общественной мысли»⁶⁴.

Подобное письмо вряд ли могло появиться при Сталине, когда уже не осталось никакого разномыслия, никаких особых идеологических течений и даже оттенков.

Вопреки требованиям этики ведения споров с разных сторон пытаются набросить черную тень на В. И. Ленина. Даже называют его наиболее целостным феноменом русской социал-демократии, приговоренным развивать и воплощать в жизнь тоталитарные мотивы марксизма. Это непосредственно связано с вопросом о том, был ли Ленин предтечей Сталина и сталинщины. Следует заметить, что он затрагивается не впервые. Было время, когда сторонники «холодной войны» стремились очернить Ленина, приписав ему грехи Сталина. Апологию тоталитарного государства любят приписывать В. И. Ленину буржуазно-реформистские критики.

У противников В. И. Ленина сегодня прослеживается такой логический ход: поскольку отрицательная оценка Сталина признана достаточно широко, то, в общественном мнении представив ленинизм как источник сталинизма, можно было бы считать доказанной и негативную оценку деятельности первого руководителя Советского государства. В таком утверждении в числе других сходятся Василий Гроссман, Александр Солженицын, Владимир Солоухин и Александр Ципко. В написанном ими разная степень обоснованности, просматриваются разные мотивы. Но наибольшей бездоказательностью отличается, пожалуй, Ципко. Его «логика» проста: Ленин в качестве руководителя страны применил насилие раньше Сталина, значит, он виноват. Но критики В. И. Ленина впадают в явную односторонность. Они умалчивают о том, что методы насилия и террора в гражданской войне, начатой не по вине большевиков, применяли обе воюющие стороны. Причем многие методы применялись и до Октября, а потом белогвардейцами и интервентами — против населения занятых ими территорий.

Критически настроенные оппоненты не принимают в расчет и такое обстоятельство: в противоположность Сталину Ленин не только был воспитан в гуманистических традициях, он также обладал огромным престижем, громадным моральным авторитетом и огромной силой убеждения. Все эти качества позволяли Владимиру Ильичу сокращать размеры насилия.

Тоже проста логика отождествления сталинизма и марксизма: раз марксизм привел к трагедии сталинщины, то зачем следовать такому учению, а раз Сталин — ученик Ленина, то зачем нам такой учитель? Этот силлогизм не имеет под собой никаких научных обоснований.

Ленинское полемическое слово продолжает находиться в боевом строю. В теперешней обстановке многим оппонентам можно адресовать ленинские слова о том, что ошибаются люди, полагающие, будто для дискуссий достаточно выставлять положения и требования, а не доказывать их верность. Важно, не противореча законам логики, основательно разбираться в каждом положении, утверждении, выдвигаемом тезисе.

Нынешнее обращение к В. И. Ленину связано с желанием измерить наши победы и трагедии самой высокой меркой человечности, чтобы раз и навсегда понять, что в основе всех наших действий должны быть интересы трудящегося человека, что именно по его социальному самочувствию следует определять ориентиры преобразований.

Примечания:

¹ Цит. по: Аргументы и факты. 1988. № 42. С. 6.

² Плеханов Г. В. Литература и эстетика. Т. 2. М., 1958. С. 494.

³ Диалог. 1992. № 1. С. 89.

⁴ Ленин, о котором спорят сегодня. М., 1991. С. 127.

 ⁵ Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1989. С. 114 — 115.

⁶ Наше Отечество. Ч. II. М., 1991. С. 10.

⁷ Ковалев А. М. Что же такое — социализм? М., 1991. С 104.

⁸ См.: Свободная мысль. 1991. № 16. С. 20 — 25.

⁹ Цит. по: Свободная мысль. 1991. № 16. С. 30.

¹⁰ Вперед! 1918. № 52.

¹¹ Наше Отечество. Ч. II. М., 1991, С. 130.

¹² Ковалев А. М. Что же такое — социализм? М., 1991. С. 24.

¹³ Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М.. 1991. С. 64.

¹⁴ Хасбулатов Р. И. «Бюрократия тоже наш враг...» М., 1989. С. 92. 126

¹⁵ Оболенский В. К вопросу о войне и мире //Коммунист. 1918. № 8.

¹⁶ Наше Отечество. Ч. П. М., 1991. С. 5, 6,. 7, ЭЗ.

¹⁷ Известия ЦК КПСС. 1989. № 5. С. 162.

¹⁸ Цит. по: Огонек. 1990. № Ю. С. 28.

¹⁹ Наше Отечество. Ч: II. М., 1991. С. 110.

²⁰ Диалог. 1991. № 8. С. 86, 93.

²¹ Диалог. 1991. № 12. С. 81.

²² Диалог. 1991. № 13: С. 99.

 ²³ Цит. по: Диалог. 1990. № 11. С. 31.

 ²⁴ Диалог. 1991 г. № 12. С. 82.

 ²⁵ Рабочий класс и современный мир. 1990. № 5. С. 137.

²⁶ Диалог. 1991. № 12. С. 79.

²⁷ Цит. по: Наше Отечество. Ч. 11. М., 1991. С. 131.

²⁸ Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 197.

²⁹ Ленинский сборник XXXVI. С. 415,

³⁰ Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 147.

³¹ Ленинский сборник XXI. С. 249.

³² Ленинский сборник XXXVI. С. 62

³³ Ленин, о котором спорят сегодня. М., 1991. С. 91.

³⁴ Хасбулатов Р. И. «Бюрократия тоже наш враг...» М., 1989. С. 64.

³⁵ Свободная мысль. 1991. № 15. С. 36.

³⁶ Дели Народа, 1.919. 20 марта.

³⁷ Цит. по: Наше Отечество. Ч. I. M., 1991. С. 355-356.

³⁸ Плеханов Г. В. Литература и эстетика. Т. 2. М., 1958. С. 447.

³⁹ Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1958. С. 19 — 20.

⁴⁰ Воспоминания писателей о В. И. Ленине. М., 1990. С. 317.

^{41 Н}аше Отечество. Ч. II. М., 1991. С. 112.

⁴² «Коммунист». 1990. № 15. С. 52.

⁴³ Каутский К. Письмо для Ленина //Каутский против Ленина. Бонн.1981. С. 81.

 ⁴⁴ Авторханов А. Ленин в судьбах России //Новый мир; 1991. № 1.

 ⁴⁵ Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 14, 35.

⁴⁶ Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 149. 140

 ⁴⁷ Водолазов Г. Ленин и Сталин. Философско-социологический комментарий к повести В. Гроссмана «Все течет» //Октябрь 1989. № 6. С. 27.

⁴⁸ Троцкий Л. О задачах профсоюзов. М., 1921. С. 6.

⁴⁹ Троцкий Л. Д. Основные вопросы революции. М.- Пг., 1923. С. 351.

^{50 О}б этом см.: Известия ЦК КПСС, 1989. № 12. С. 138 — 139, 148, 151, 156, 157, 163, 168, 171, 173, 191, 197; 1990. № 10. С. 159, 164.

⁵¹ Коммунист. 1990. № 13. С. 96. 144

⁵² Известия ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 184, 185.

⁵³ Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102.

⁵⁴ Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923 — -1927. Т. 3. Терра. 1990. С. 75.

⁵⁵ Троцкий Л. Ленин как национальный тип. Л., 1925. С. 6 — 7.

⁵⁶ Бердяев Н. Душа России. Пг., 1918. С. 220.

⁵⁷ См.: Правда. 1990. 26 ноября.10

⁵⁸ Правда. 1917. 26 (13) декабря.

⁵⁹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т, 8. С. 123.

⁶⁰ Ленин, о котором спорят сегодня, М., 1991. С. 1.36.

⁶¹ Знамя. 1990. № 1. С, 151.

⁶² Свободная мысль. 1992. № 2. С. 76. 152

⁶³ Цит. по: Наше Отечество. Ч. И. М., 1991. С. 135.

⁶⁴ Свободная мысль. 1992. № 1. С. 72.