От авторов сайта: Здесь продолжение статьи

https://leninism.su/lie/4835-filosofskij-vzglyad-na-sledstvennoe-delo-bol-shevikov.html

https://leninism.su/lie/5078-filosofskij-vzglyad-na.html

https://leninism.su/lie/5080-filosofskij-vzglyad-na-tom-3.html

https://leninism.su/lie/5141-filosofskij-vzglyad-na-tom-4.html

https://leninism.su/lie/5153-filosofskij-vzglyad-na-tom-5.html

Виктор Штанько

Философский взгляд на … Том 6

(продолжение)

Невзошедшая звезда электротехника Кушнира. СДБ. Том 6 (документы 226-237)

Документы № 226 и 227 – технические; № 228 – «июльский»; №229 – протокол допроса М.М. Руденко об обстоятельствах съема её квартиры обвиняемой Е.М. Суменсон, который, как я уже говорил, составители по каким-то причинам решили не публиковать. Документ № 230 – протоколы допросов ещё двух царских силовиков, просто образцовые в своей краткости и отстранённости. Привожу их полностью. Первый:

«Я, Иван Константинович Смирнов, православный, 40 л., статский советник, живу в г. Петрограде, Екатерининский канал, 77, кв. 13, не судился, по делу показываю:

С ноября месяца [19]15 г. и по 9 января 1917 г. я состоял вице-директором Департамента полиции, при чем первоначально, до ноября 1916 г., был исполняющим обязанности вице-директора. Я по этой должности стоял во главе Политического отдела Департамента, заведовавшего политическим розыском, и в котором были сосредоточены все сведения о политических партиях России и отдельных их представителях. Такие имена, как Ленин, Троцкий-Бронштейн, Зиновьев, Коллонтай, я помню по названной мной службе, знаю, что они стояли во главе заграничной группы крайнего левого крыла Российской социал-демократической рабочей партии, но подробности их деятельности в настоящее время из моей памяти изгладились, и таковые я мог бы восстановить лишь по ознакомлении с делами бывшего Департамента. Я помню лишь, что на Циммервальдской конференции выступали Ленин и Зиновьев, которые доказывали необходимость поражения России в текущей войне в целях ниспровержения монархии. Более мне показать нечего. Прочитано».

Второй:

«Я, Владимир Михайлович Якубов, православный, 49 л., полковник, состою в резерве чинов Штаба Петроградского военного округа, не судился, по делу показываю:

С июля месяца 1916 г. и по 1 марта с.г. я состоял начальником Контрразведывательного отделения Штаба Петроградского военного округа, а до того в течение двух лет занимал таковую же должность при Штабе Одесского военного округа.

До службы в Одессе я в течение двух с половиною лет состоял в должности начальника Центрального военно-регистрационного отделения при Особом делопроизводстве Главного управления Генерального штаба в Петрограде. По службе на означенных должностях мне ничего неизвестно о связи Ленина и его единомышленников с германским Генеральным штабом, а равно я ничего не знаю об источнике тех средств, на которые работает Ленин. О связи Ленина с Охранным отделением или Департаментом полиции мне также ничего неизвестно. Но я допускаю, что Ленин проходил по делам Центрального регистрационного отделения или Контрразведывательного отделения Штаба Петроградского военного округа. Я лично регистрационных карточек, которых десятки тысяч, не просматривал и потому по указанному вопросу ничего сказать не могу, не знаю, фигурирует ли среди них Ленин. Прочитано».

Документ № 231 – протокол осмотра антивоенной большевистской брошюры «Кому нужна война» авторства Александры Коллонтай. Издана она была Ростово-Нахичеванским Комитетом РСДРП и продавалась за 10 копеек (к вопросу об окупаемости выпуска подобной литературы).

Документ № 232. Показания жены Викентия Фюрстенберга (младшего брата Я. С. Ганецкого) Романы Владимировны Фюрстенберг. Г-жа Иванцова, за исключением этого случая, в своей вступительной статье и в шапках документов №386, 387, 389, 390 и 501 (стр. 534-535 и 643. Кн. 2, ч. 1) почему-то представляет её уже как бывшую жену самого Якова.

Вот единственные стоящие упоминания моменты:

«Я спросила Кубу [Ганецкого т. е.], знает ли он Ленина, откуда у Ленина большие деньги? Куба ответил мне, что Ленина он давно знает, что это очень умный человек, что деньги ему жертвуют и что, кроме того, большие суммы Ленин получает на издание газеты «Правда» от лица, известного ему, Кубе. Фамилии этого лица мне Куба не назвал…

… По поводу моего разговора с Яковом Фюрстенбергом относительно денег у Ленина я поясняю, дело было так: так как я слышала, от кого - не помню, что Ленин обладает большими суммами из какого-то нечистого (немецкого) источника, то я и задала вопрос Якову Фюрстенбергу, откуда у Ленина большие деньги. На это мне Яков Фюрстенберг ответил: «Ленину жертвуют много денег, а кроме того, я знаю одно лицо, которое ему дает большие деньги на “Правду”», но фамилии этого лица Фюрстенберг мне не назвал. У меня сохранилось в памяти, что именно во время этого разговора Яков Фюрстенберг упоминал о зяте Ленина, но относилось ли это к тому, что именно зять Ленина жертвовал деньги Ленину - не помню. Яков Фюрстенберг - человек очень молчаливый, скрытный».

Вроде бы ничего интересного, ведь г-жа Фюрстенберг конкретного имени «ленинского зятя» назвать не смогла. Тем не менее, если мы заглянем в указанные выше документы из Книги 2, кое-что там может показаться странным. Например, то, что Роману Владимировну ранее уже арестовали контрразведчики, причём ещё до июльских событий. Обращаться за консультацией к комментариям составителей в данном случае бесполезно, они нам не помогут никак. А вот в неоднократно упоминаемой ранее книге С. С. Поповой «Между двумя переворотами» даже этот относительно пустяковый сюжет подробно разобран. За деталями желающим придётся обращаться туда, а здесь я приведу краткую справку.

Романа Владимировна Фюрстенберг, которой в 1917 году стукнуло 22 года, была с 1914 года замужем за младшим братом Ганецкого – Викентием (36 лет). Семейная жизнь не очень задалась и Романа закрутила, так сказать, роман с неким Прозоровым (45 лет), бывшим штабс-ротмистром 1-го лейб-драгунского полка, который, выйдя в отставку и получив солидное наследство после смерти отца, моментально его прокутил, и к моменту описываемых событий влачил довольно жалкое существование на съёмной квартире в Гельсингфорсе, где его периодически навещала героиня нашего рассказа. В допросах г-жа Фюрстенберг утверждала, что к этому моменту с мужем они уже не жили, но филёры контрразведчиков (а данный рассказ построен именно на документах контрразведки) были свидетелями бурных скандалов между супругами, когда разгневанный муж с шумом и пылью выдёргивал свою неверную из уютного штабс-гнёздышка.

В конце мая 1917 года Викентий в очередной раз попытался выманить оттуда жену информацией о том, что его брат Яков прибыл в Петроград из-за границы с новостями об её родителях, оставшихся за линией фронта.

Фюрстенберг (Ганецкий) Яков Станиславович

 Как мне кажется, со стороны младшего Фюрстенберга это была попытка наладить стремительно разрушавшиеся отношения. Но их последовавшая «тройственная» встреча в ресторане дала совершенно неожиданный результат. Г-же Фюрстенберг пришла в голову идея, как можно одним выстрелом убить двух зайцев: и улучшить материальное положение любовника, и избавиться от домогательств надоевшего мужа.  Сплетни о немецком финансировании большевиков тогда уже гуляли в обществе, и Романа Владимировна подговорила Прозорова предложить контрразведке свои услуги по выявлению зарубежных денежных потоков. В качестве наживки она была готова предоставить широкие связи со шведскими финансовыми кругами своего бойфренда, а также своё личное «близкое» знакомство с Ганецким. Взамен любящие сердца просили всего ничего: возможность жить в Стокгольме на скромное вспоможение от контрразведки в размере 80 крон в день. Казалось, счастье было так близко, но, увы, чрезмерно бдительным представителям органов государственной безопасности это всё показалось слишком подозрительным, и они для начала установили негласное наблюдение над парочкой, а потом и вовсе нагрянули в Храм любви с обыском. В результате г-жа Фюрстенберг загремела в кутузку.

Первые свои показания (д-т № 389, Кн. 2, Ч. 1, стр. 535 – 538) она давала контрразведчикам 7 июля 1917 г. Здесь же мы рассматриваем повторный её допрос Следственной комиссией, где она спустя месяц повторила практически всё то же самое. На мой взгляд, в приведённом выше отрывке из показаний снова торчат хитрые контрразведывательные ушки. Судите сами. Г-жа Фюрстенберг вспоминала: «Так как я слышала, от кого - не помню, что Ленин обладает большими суммами из какого-то нечистого (немецкого) источника, то я и задала вопрос Якову Фюрстенбергу, откуда у Ленина большие деньги». Ганецкий, который надо понимать тоже всё это слышал, отвечает: «Ленину жертвуют много денег, а кроме того, я знаю одно лицо, которое ему дает большие деньги на “Правду”». Нормальный ответ здесь состоит из первых четырёх слов, ну а всё остальное принадлежит перу того же рукожопого автора, кто сочинил для нас похождения бравого прапорщика Ермоленко и тому подобные весёлые истории. Но желающие могут, конечно, поверить, что «скрытный и молчаливый» Ганецкий зачем-то решил намекнуть даме, которую он видит второй раз в жизни, о настоящем источнике финансирования «Правды» (подразумевается Парвус, очевидно) в условиях, когда Петроград просто накрывало волной соответствующих сплетен. К тому же мы сейчас точно знаем, что финансирование «Правды» осуществлялось за счёт реализации газет и как раз таки путём массового количества небольших взносов (книга Я. Козлова и В. Корнеева в помощь). Наверняка и Ганецкий это знал.

Документ № 234. Показания помощника начальника Центрального Контрразведывательного отделения при Главном управлении Генерального штаба Н. А. Органова от 5 августа 1917 г., в которых он довольно добросовестно пересказывал свой же допрос от 14 июля того же года, которому он подверг бежавшего из немецкого плена рядового К. К Соо.

«Двое из знакомых Соо рабочих на фабрике, Лимминг и Вернер, говорили ему, что у них одна надежда на Ленина, который едет в Россию с двумя какими-то другими лицами, говорить о мире. Рабочие выражали опасение, что Ленина не пропустят в Россию. Когда же стало известно, что Ленина пропускают, то немцы в этот день не работали и очень радовались, говоря, что через два месяца будет мир. Соо не знал, кто такой Ленин, и на его вопрос немцы говорили, что он «провокатор» и что таких много, что «имеется целая конференция».

Далее нас будут ждать и показания самого Соо (д-т № 315, стр. 518-519):

«Когда у нас на фабрике в Касселе [лагере военнопленных] были получены сведения о перевороте в России, то рабочие очень радовались этому, - я говорю о немцах, они говорили, что последует немедленный мир. Как только стало известно, что Временное правительство намерено продолжать войну, то женщины плакали и говорили, что они теперь пропадут совсем. Один из рабочих, столяр Лимминг, и другой, Вернер, говорили, что одна надежда теперь у них на Ленина, так и называли фамилию, который едет в Россию с двумя другими лицами, фамилии их я не знаю, говорить о мире. Рабочие выражали опасение, что Ленина в Россию не пропустят. Когда стало известно, что Ленина пропускают в Россию, то немцы в этот день не работали и очень радовались, говоря, что через два месяца будет мир. Мне лично не было известно, кто такой Ленин, и на мой вопрос, кто он, немцы говорили, что он «провокатор» и что таких много, что имеется «целая конференция», стремящаяся к заключению мира».

При чтении сборника я так и не смог понять, какого принципа придерживались г-да составители принимая решение публиковать или нет тот, или иной документ. Вот зачем нужно было это дублирование? Ладно, хрен с ним. Что касается самого документа, то это снова очевидная поделка доблестных российских контрразведчиков.  Самый напрашивающийся здесь вопрос: с какой стати немцы называли свою последнюю надежду – Ленина – «провокатором»? Ведь нет же для этого никаких причин! А вот в России в те времена это было очень модное слово, которое было своего рода несмываемым клеймом. Да и его тогдашнее лексическое значение конкретно в России было намного шире формального-общепринятого. Вспомните хотя бы недавно разобранную статью журналиста Никитина «Многолетнее провокаторское поведение Ленина», и вам всё станет понятно. Короче говоря, употребить в таком контексте слово «провокатор» мог только русский человек.

А бред про всенемецкий выходной! Хотя… Надо узнать, может немцы до сих пор 9 апреля под видом Пасхи проезд Ленина отмечают.

В общем, протоколы допросов побывавших в плену солдат дают неплохую пищу для размышлений. Получается такая картина. На волне успеха «гастролей» прапорщика Ермоленко контрразведывательное отделение быстренько нашлёпало похожих пирожков. Следственная комиссия, получив материалы от контрразведчиков, некоторое время по инерции тоже активно допрашивала освободившихся из плена солдат, но очень быстро потеряла к этому делу всякий интерес, ведь, в отличие от весёлых контрразведчиков, им предстояло всю эту ахинею предъявлять в суде. Кроме того, протоколы допросов существенно различались. Если солдата допрашивало Контрразведывательное отделение, то наличие в протоколе офигительных историй было просто гарантировано. Свидетель рассказывал массу волнующих благодарное ухо историй про Ленина, и уж как минимум авторитетно свидетельствовал, насколько это была демонически мощная фигура для всех знакомых ему немцев. А вот если допрашивала Следственная комиссия, то свидетели либо вообще не знали кто это, либо сообщали что-то антибольшевистское, но настолько вялое и незажигательное, что и сравнивать стыдно.

Возьмём, для примера, д-т №235: протоколы допросов трёх бывших в плену солдат, которые проводили следователи.

Колошин (в плену с 8 февраля 1915 года): «…В Россию я был доставлен 23 июля с партией инвалидов и про Ленина услыхал только по прибытии в Финляндию. Более ничего показать не могу».

Зирко (в плену с 19 апреля 1915 года): «… Про Ленина в бытность мою в плену я ничего не слышал. Из плена я вернулся 23 июля 1917 г. Показание прочитано».

И только потомственный дворянин Черниговской губернии Игнатенко (в плену с 7 декабря 1914 года) немного порадовал следователей: «Я владею немецким языком и после переворота мне довольно часто приходилось беседовать с интеллигентными немцами, которые говорили, что Ленин и его газета «Правда» являются крайне благоприятными для интересов Германии, и  что  вообще пропаганда большевиков может способствовать скорейшему заключению благоприятного для Германии мира. Я прибыл в Россию 23 июля с.г. с партией инвалидов. Показание прочитано».

Скучные ребята были эти следователи, - никакого творческого подхода. Давайте теперь сравним с показаниями электротехника Семёна Никитича Кушнира, которого, в свою очередь, допрашивали доблестные российские контрразведчики (д. № 392, стр. 642).

Г-н Кушнир не был призван в армию и во время Великого отступления русских войск в 1915 году почувствовал себя настолько нездоровым, что решил остаться в оккупируемой австрийцами Лодзи. Там его арестовали (как лицо мужского пола призывного возраста) и отправили в лагеря. Немцы и австрияки его соответствующим образом обработали и забросили обратно к нам. В Россию Кушнир попал через Кунашир Швецию в начале июля, и уже восьмого числа того же месяца он сидел в Киеве перед помощником начальника Контрразведывательного отделения Штаба Киевского военного округа штабс-капитаном Ивановым и давал свои феерические показания. Заканчивались они так: «Если бы мне предложило русское правительство поехать за границу с разведывательными целями, я согласился бы, но с условием, чтобы выдали мне документ на другое лицо. В настоящее время меня призвали для отбывания воинской повинности и 10 июля последует назначение в одну из воинских частей».

Поставив здесь последнюю точку, бравый штабс-капитан Иванов запечатал протокол, и с чувством выполненного долга (примерно, как Путимский жандармский вахмистр – над показаниями Швейка) отправил его в Петроград.

Сказать, что там допрос Кушнира произвёл эффект разорвавшейся бомбы – не сказать ничего. Его вонючие брызги оставили свои следы на страницах Следственного дела в виде целой серии документов №393-407. Большинство из них были благоразумно убраны составителями под кат, но ключевые моменты сохранились.

26 июля, не верящий своему счастью главный следователь Александров отправляет в Киев «очень спешное» письмо, с требованием о повторном допросе электротехника. «Ввиду того что свидетель, будучи призван, может быть отправлен на фронт, - дрожащими от нетерпения пальцами стучал по клавишам Александров, - прошу допросить его немедленно». И его можно понять, ведь всё говорило о том, что Кушнир должен был оставить далеко за флагом самого! прапорщика!! Ермоленко!!! Следователи хотели как можно больше новых фактов и подробностей, поэтому составили для своих киевских коллег солидный список вопросов, на которые должен был ответить наш электротехник (см. д-т № 396).

Начались лихорадочные поиски Кушнира. Быстро выяснилось, что ни в какую воинскую часть он не отправился и разведчиком тоже не стал, а шил брезентовые палатки в киевской тюрьме. Судя по всему, непосредственно перед отправкой на фронт Семён Никитич снова почувствовал себя нехорошо и всплыл на поверхность только 17 июля, когда его замели в результате стандартной облавы на киевском Галицком рынке. 14 августа электротехник дал долгожданные повторные показания. К огромному сожалению, в этот раз его допрашивал не штабс-капитан контрразведки Иванов, а исполняющий должность судебного следователя по особо важным делам Киевского окружного суда А. П. Новоселецкий, человек явно приземлённый и не обладающий широтою взглядов.

В результате следователи Комиссии получили в руки только жалкую копию блестящего оригинала. Далее я для наглядности буду частями приводить аналогичные отрывки из двух показаний электротехника Кушнира, хронологическая разница между которыми составила больше месяца. Сначала будут мои небольшие сокращения, касающиеся обстоятельств попадания Кушнира в плен и т. п. Зелёным цветом выделены показания данные контрразведчику Иванову, синим – следователю Новоселецкому. Итак, начинаем.

1. «…В г. Лодзи я просидел под арестом около месяца…

…Из г. Лодзи меня вместе с другими арестованными жителями призывного возраста перевели в г. Перемышль… В Перемышле я также прожил около месяца.

…Из Перемышля меня вместе с другими арестованными отправили в г. Краков… Лично мне предложили заняться шпионством в пользу Австрии, за что обещали большие льготы, а также полное обеспечение на всю жизнь. На эти предложения я не согласился. Из Кракова меня перевели вместе с другими военнопленными в г. Копенгаген, куда я приехал в январе месяце 1916 г. В лагерях для военнопленных нас было около ста тысяч человек разных национальностей и государств. Все мы были размещены в деревянных бараках, частью в каменных постройках. Во время проживания в Копенгагене к нам часто приходил сотрудник местной газеты, название коей не помню, некий Дофалиес, который расспрашивал военнопленных о настроении в России, о продовольственном вопросе, о снабжениях армии и пр.»

1. ««До отправки в Австрию я просидел под арестом в г. Лодзи около месяца…

Приблизительно через месяц после ареста меня из г. Лодзи вместе с другими арестованными жителями призывного возраста перевели в г. Перемышль. В Перемышле я пробыл также около месяца…

Из Перемышля я затем вместе с другими арестованными был отправлен в Краков…  Относительно услуг шпионского характера пытались лишь узнать, желаю ли я оказывать подобные услуги, а затем прямо предложили лично мне заняться шпионством в пользу Австрии и обещали за это большие льготы и обеспечение на всю жизнь. На предложение это я не согласился. Из Кракова затем я был переведен в Браунау, а затем в Копенгаген. Переводы эти делались при перемещениях партий военнопленных. Во время пребывания в Копенгагене, куда я прибыл в январе 1916 г., к нам, военнопленным, часто приходил сотрудник местной газеты, названия которой совершенно не могу припомнить, по фамилии Дофалиес, который подробно расспрашивал военнопленных о настроении народа в России, о продовольственном вопросе, о снабжении русской армии и т.п.»

2. «С названным Дофалиесом я очень часто встречался. Вел с ним обширные разговоры о военных делах и пр. Он говорил мне, что Германия сильное и устроенное государство и что ей необходима территория от г. Петрограда до г. Киева. Он также уверял меня, что Германия своего добьется тем или иным путем.

Я не возражал ему и в большинстве случаев соглашался с ним, ввиду чего и вошел к нему в доверие. Дофалиес устроил меня как бы наблюдающим за лагерем военнопленных. В обязанности входило: следить за настроением военнопленных, за получением корреспонденции, газет, журналов и пр., переводы и просмотр писем, адресуемых военнопленным и т.п. Дофалиес предлагал мне поехать в северный порт Швеции Гефле, где находится шпионская организация, ведающая передачей шпионских сведений, направляемых из России. Кто состоял в этой организации, мне не известно».

2. «С Дофалиесом я встречался часто и вел с ним продолжительные разговоры о военных делах и о России. Дофалиес говорил мне, что Германия - сильное, культурное и благоустроенное государство, что ей необходима для дальнейшего роста и преуспеяния территория от г. Петрограда до г. Киева и что Германия своего непременно добьется тем или иным путем. Дофалиесу как сотруднику газеты было известно, что я подвергался травле в печати как свидетель по одному из дел, возбужденных в связи с делом Бейлиса, а именно по делу бывшего начальника Киевского сыскного отделения Мищука. Дофалиес симпатизировал мне, и я вошел к нему в доверие, ввиду чего он устроил меня в лагерь военнопленных в качестве лица, просматривающего корреспонденцию военнопленных. Дофалиес предлагал мне поехать в северный порт Швеции Гефле, где находится шпионская организация, ведающая передачей шпионских сведений, направляемых из России. Кто состоял в этой организации, мне не известно».

3. «Я согласился, но эта командировка не состоялась, вероятно, потому что не последовало на это согласия от германского правительства. Дофалиес меня снабжал деньгами, продовольствием и пр., и я был на другом положении и счету, нежели все остальные военнопленные. Дофалиес, по-видимому, списывался с германским главным штабом, так как оттуда последовало распоряжение перевести меня в Германию. Я на переезд в Германию согласился и в декабре 1916 г. был вместе с Дофалиесом в Берлине. По приезде в Берлин меня опрашивал министр Циммерман о моем происхождении, подданстве, возрасте, роде службы и пр., а также спросил, могу ли я поехать в порт Гефле, где работать для германского правительства за известное вознаграждение. На эти предложения я согласился. Приблизительно месяц спустя я был вызван опять в главный штаб, где имел беседу с фельдмаршалом Гинденбургом о том, хочу ли я работать для Германии и куда мне лучше ехать: в Россию или в Швецию.

Я согласился ехать в Россию. Фельдмаршал Гинденбург сказал мне, чтобы я подождал соответствующих распоряжений, причем добавил, что необходимо от меня отобрать подписку о работе в пользу Германии. Ехать надлежало мне на Рижский фронт».

3. «Я согласился, и Дофалиес по этому поводу списался с германским Генеральным штабом, и в декабре 1916 г. я вместе с Дофалиесом поехал в Берлин. Поездка эта была совершена на средства Дофалиеса, но он сам, вероятно, получал деньги от штаба. В Берлине мы проживали в гостинице «Франкгартен» по улице Канель или Капель. Здесь же, в гостинице, Дофалиес познакомил меня с Фридериксом или Фредерисом, несомненно, состоящим агентом германского штаба. Фридерикс расспрашивал меня и знал, что я выразил желание работать в пользу Германии и согласен поехать в Россию, чтобы оказывать услуги шпионского характера Германии. Вскоре после приезда в Берлин Дофалиес водил меня в главный штаб, где меня опрашивал министр иностранных дел Циммерман. О том, что это сам министр Циммерман, мне сказали в штабе. Циммерман меня расспрашивал о моем происхождении, подданстве, возрасте и спросил, могу ли я поехать в порт Гефле, где работать для германского правительства за хорошее вознаграждение. Через некоторое время, приблизительно около месяца, я опять был в штабе, где меня показали фельдмаршалу Гинденбургу, который затем со мною беседовал на русском и польском языках. О том, что это был именно Гинденбург, я знаю потому, что об этом мне прежде всего сказали в штабе, а затем я сам узнал его, ибо неоднократно видел до этого весьма распространенные повсюду в Германии его изображения и портреты. Гинденбург также расспрашивал меня, желаю ли я действительно послужить для Германии, и предложил поехать в порт Гефле, а оттуда в Россию.

Я выразил свое согласие, и Гинденбург сказал, что мне нужно подождать соответствующих распоряжений. Гинденбург сказал, что необходимо отобрать от меня подписку о том, что я буду работать в пользу Германии и что я буду направлен на Рижский фронт».

4. «Проживал я в Берлине на средства Дофалиеса по улице Канель или Капель, в гостинице «Франкгартен». В главный штаб я ходил с Дофалиесом, который меня познакомил там с неким Фридерикcoм, по-видимому, агентом. Во время государственного переворота в России; жил в Берлине и продолжал видеться с Фридериксом. Последний знал мои убеждения и желание работать в пользу Германии и что я согласился ехать в России Фридерикс предложил мне ехать непосредственно в Петроград и заняться агитацией за немедленное прекращение войны и склонение России к сепаратному миру».

4. «На этом свидание кончилось. В беседах затем с Фридериксом или Фредерисом я подробно ознакомился с родом своей деятельности по части шпионажа, причем кроме исполнения поручений по передаче секретной корреспонденции, собирания сведений чисто шпионского характера я должен был также заняться широкой агитацией за немедленное прекращение войны и за скорейшее заключение сепаратного мира с Германией. Для этой цели уже после переворота Фридерикс предложил мне поехать непосредственно в Петроград».

5. «Фридерикс указал, что я должен дать подписку в том, что я обязуюсь работать этом направлении. Причем оплата труда моего будет зависеть от успешности работы, но, во всяком случае, если потребуются деньги, то кредит мне будет открыт на какую угодно сумму. Фридерикс обещал дать мне целый список лиц, агитирующих в России в этом направлении, куда и надлежало бы мне обращаться за указаниями и деньгами. Тот же Фридерикс добавил, что Германия уже командировала 84 чел. в Россию для агитации и что во главе этой организации состоит Ленин, Козловский и др. Кроме этих лиц в России уже работают Вольтман в Бердичеве, Андреевский в Нижнем Новгороде и др., которых я не помню. Козловский получил 4 мил. 500 тыс. марок через Стокгольм, где находится германский агент, некий Малиона. Кроме того, мне известно, что через Китай, Тань-Шиньский банк переведено какой-то баронессе, стоящей во главе общества помощи военнопленным военнообязанным турецко-, австрийско- и германскоподданным в размере одного миллиона семисот тысяч марок; деньги эти отправлены из Берлина 24 мая этого года и, вероятно, в настоящее время находятся еще в дороге. Кроме того, в г. Киев проживает некий Богданов Василий или Иосиф, который также имеет большое соприкосновение с организацией Ленина; Богданов, кажется, спекулянт».

5. «Фридерикс указал мне, что я должен дать особую подписку с обязательством работать в пользу Германии и что оплата моего труда будет зависеть от успешности работы, но, во всяком случае, если мне понадобятся деньги, кредит мне будет открыт на какую угодно сумму. Фридерикс обещал мне дать целый список лиц, занимающихся агитацией и шпионажем в пользу Германии, к каковым лицам я мог бы в России обращаться за указаниями и за деньгами. Тот же Фридерикс говорил, что Германия уже командировала 84 человека в Россию для агитации, что во главе этой организации стоит Ленин, Козловский, Зиновьев, Троцкий и др. Всех фамилий я теперь не могу припомнить. 0 Ленине Фридерикс говорил, что для Ленина касса в Германии всегда открыта, и он всегда может получить сколько хочет. Фридерикс говорил со мною на ломаном русском языке с польскими и малоросскими словами. По-немецки я хорошо понимаю, но выражаюсь простонародным жаргоном. Мне известно, что в России кроме названных уже мною лиц, фамилии коих указаны мне Фридериксом, работал прежде Вольтман в Бердичеве, Андреевский в Нижнем Новгороде и Богданов Василий или Иосиф в Киеве».

Вот такая замечательная память была у электротехника Кушнира: местами он шпарил прямо слово-в-слово. Если говорить серьёзно, то абсолютно ясно, что он либо активно заучивал, под чутким руководством штабс-капитана Иванова, свои первые показания накануне повторного допроса, либо вообще читал по бумажке прямо в кабинете следователя, с небольшими вариациями.

История незадачливого электротехника ещё раз доказывает, что всё это было спущено главным контрразведчиком г-ном Никитиным на места, где его подчинённые должны были любыми путями нарыть компромат у имевшихся в досягаемости перебежчиков или бывших пленных. У кого-то из подчинённых с фантазией было не очень, у кого-то получше, а в случае штабс-капитана Иванова она явно зашкалила.

Справедливости ради, в двух показаниях всё же были некоторые отличия: ну нельзя же было вообще игнорировать спущенный из Петербурга темник с дополнительными вопросами!

6. «К настоящему моему протоколу я больше ничего не могу добавить. Протокол писан с моих слов, мне прочитан, в чем собственноручною моею подписью и удостоверяю.

Добавляю, в г. Петрограде также работает в ленинской организации некий Соколовский и Герасимов. В бытность мою в Берлине я познакомился с одним поляком, германским подданным, который знал о тех предложениях, которые мне сделали в главном штабе, и он рекомендовал мне бросить все эти дела и бежать за границу. Этот поляк достал мне на имя Иосифа Барановского паспорт, снабдил меня деньгами, проводил до самой границы Швейцарии, откуда я и пробрался в Россию. В Россию приехал я в начале июля этого года.

Если бы мне предложило русское правительство поехать за границу с разведывательными целями, я согласился бы, но с условием, чтобы выдали мне документ на другое лицо. В настоящее время меня призвали для отбывания воинской повинности и 10 июля последует назначение в одну из воинских частей».

6. «Кроме того, у меня имеется также записанный мною по памяти список лиц в количестве пятнадцати человек, работающих в пользу Германии, к которым я должен был обращаться за деньгами и указаниями. Список этот отобран у меня в Старокиевском районе г. Киева при моем задержании. Задержан я был в г. Киеве 17 июля во время облавы на Галицком базаре, откуда был доставлен в Бульварный район. Так как документы мои находятся у Киевского уездного Воинского начальника и при мне не оказались, меня арестовали и препроводили в Уголовно-розыскное отделение милиции г. Киева. После наведения разных справок и проверки меня передали в Старокиевский район, где у меня отобрали мои вещи: ремень, ножик и те заметки со списком пятнадцати лиц, о которых я только что сказал.

Я заявил, что заметки эти имеют очень важное значение и должны быть отправлены в Контрразведывательное отделение штабс-капитану Иванову, но исполнено ли это дежурным по Старокиевскому району, к которому я обращался с этим заявление, я не знаю. Во всяком случае, этот список необходимо разыскать. В Петрограде, в ленинской организации, работают также Соколовский и Герасимов.

В Россию я приехал не через Швейцарию, как я показывал штабс-капитану Иванову, а через Швецию, побывав также и в порту Гефле, где я должен был служить в качестве передатчика корреспонденции. Кто дал мне паспорт, кто снабдил деньгами, кто и как способствовал мне при моих переездах из Германии в Швецию и затем в Россию, я пока не желаю объяснять и ограничиваюсь лишь тем, что показал штабс-капитану Иванову. В Киевской тюрьме я прямо голодаю, ибо мне выдают обычный арестантский паек, недостаточный для меня, так как я занимаюсь в тюремной швальне в ночной смене тяжелой работой по изготовлению брезентовых палаток. Более показать и добавить ничего не желаю. Протокол мне прочитан и записан с моих слов верно».

Умилительно выглядит ответ на уточняющий вопрос №18 из александровского темника, где главный следователь требовательно вопрошал: «Какие еще фамилии свидетелю называли как имеющие соприкосновение с организацией Ленина, например, Соколовского и Герасимова, проживающих в Петрограде, кто они такие по профессии». Ну, Кушнир и уточнил. Как смог.

Совсем не понятно, почему у него в кармане оказался загадочный список из 15 фамилий, к которым электротехник должен был обращаться за деньгами и указаниями. Семён Никитич заявил, что составил его по памяти, но вот следователям озвучить, увы, не смог. Бывает.

Самое забавное, это ответ на вопрос №19: «При каких обстоятельствах свидетель бежал в Россию, не по подложному ли паспорту. И в утвердительном случае: откуда он его достал, где этот паспорт и каким путем и как пробрался свидетель в Россию». Как видите, Кушнир по сути дела прямым текстом отправил вопрошающих к настоящему автору своих показаний.

После второго допроса электротехник Кушнир бесследно пропадает. Ну или почти бесследно.

Возвращаемся к содержимому тома №6.

Документы №236 и 237 посвящены осмотру статьи Луначарского «Идём ли мы вперёд или назад?» и корреспонденции, поступившей на его имя. Абстрактный интерес может представлять только вот этот отрывок из злобной, антисемитской анонимки:

«…Милюков, предлагая передать всю власть Советам, о чем он думает передать власть сброду, всякой сволочи, из среды которой вышли Ленин, Стеклов-Нахамкес, где и сейчас нагло орут гнусные жиды: Луначарский, Мартов, Троцкий и пр. анонимные прохвосты и болтуны. А во главе хитрый и двуличный армянин, про которого упорно ходит нехороший слух, которого упорно заподазривают в сношениях с Лениным и в получении от последнего денег, происхождение которых всем теперь известно.  Может быть, Милюков хочет, чтобы тот гнойный нарыв, отвратительный и вонючий, который являет собою теперь состав теперешнего Совета, нагноился до конца и, лопнув, показал всей России свою природу…» и далее в том же духе.

https://kytx.livejournal.com/15287.html

Продолжение следует…