Самодельная подборка стихов о Ленине

пополняется. Мы поставили на сайт уже несколько Самодельных подборок

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4189-stixi-o-lenine.html

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4254-samodelnaya-podborka-stikhov-o-lenine.html

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4195-stixi-o-lenine53.html

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4646-samodelnaya-podborka-stikhov-o-lenine-3.html

https://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4795-samodelnaya-podborka-stikhov-o-lenine-4.html

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4815-samodelnaya-podborka-stikhov-o-lenine-5.html

http://leninism.su/posetiteli-sajta-o-lenine/4819-samodelnaya-podborka-stikhov-o-lenine-6.html

Посчитали, что в каждую подборку достаточно 30 стихов. теперь решили начать следующую. Предлагаем присылать понравившиеся стихи

Стихи из этой подборки частично получены из непроверенных источников, поэтому, возможны ошибки, сомнительные авторы и т.п.

 

Андрей Шигин

Взгляд Ильича

Поручая своё вдохновение
Бумаге и карандашу,
В честь дня рождения Ленина,
Товарищи, я прошу:

Поменьше речей елейных
Поменьше словесной воды –
Отметим его юбилей мы,
Вникая в его труды!

Чтобы извлечь уроки,
Чтобы туман редел
И прорастали строки
Всходами ленинских дел.

И чтоб новоявленным барам,
Мракобесам и палачам
Являлся ночным кошмаром
Пристальный взгляд Ильича.

22.04.2020

 

 

Николай Асеев

Время Ленина

Время Ленина светит и славится,
годы Ленина — жар революций;
вновь в их честь поднимаются здравицы,
новые песни им во славу поются.

Ленина голос — весенних ладов —
звучным, могучим звенел металлом;
даль деревень, ширь городов,
словно по воздуху, облетал он.

Разум народный с ним был заодно,
только враги его не выносили;
нам же он был бесконечно родной —
в ясности, в яркой правдивости, в силе.

Люди входили подвигом памятным
в темное царство — светом луча,
но убедил весь народ стать грамотным
только светлый ум Ильича.

Всем, его правду слушать охочим,
силу тройную давал он бойцам:
«Землю — крестьянам, заводы — рабочим,
мир — хижинам, война — дворцам!»

Время ложится на плечи, как бремя,
но отошедшее далеко
ленинское неповторимое время
помнится радостно и легко.

1960

 

 

Вера Инбер

Океан

(отрывок)

Пускай герой воспет и вознесён,
Увенчан славою ширококрылой, -
С вождём народа не сравнится он,
Кого в Разливе Партия укрыла.

И пусть какой-нибудь из дальних стран
Запомнит незадачливый историк,
Что Пётр Великий – это капля в море,
А Ленин – это целый океан…

… Кончалась ночь. Полнеба пламенело.
Нева светлела. Гасли фонари.
"Аврору" охватил пожар зари.
И молвил Сталин: "Что ж! Пора за дело!"

1954 г.

 

 

Вера Инбер

Проект памятника

Мы Красной Пресне слово предоставим,
Продлим регламент Ленинским горам,
Откуда вся Москва, в красе и славе,
Открыта солнцу, звездам и ветрам. 

Вокзалы негодуют: в чем причина?
Запрашивает площадь: как ей быть,
Чтоб автора «Великого почина»
Монументальным мрамором почтить? 

В Сокольниках один заветный просек,
Где Ленин был на елке у ребят,
Уже давно о памятнике просит,
Деревья все об этом шелестят. 

Но существует мнение иное...
Быть может, не в Сокольниках, а тут,
Перед Большим театром, где весною
Так трогательно яблони цветут. 

Чтоб перед нами прошлое воскресло
(Оно и так вовеки не умрет),
Пускай, присев на стул или на кресло,
Ильич листает бронзовый блокнот. 

Не там на высоте, не в отдаленье,
На фоне облаков и птичьих крыл,
А рядом, с нами. Здесь... При жизни Ленин,
Мы знаем, возвышаться не любил. 

Пусть будет памятник такого роста,
Чтобы уже ребенок лет пяти
Без мамы смог бы дотянуться просто
И положить у ног его цветы.

1956

 

 

Вера Инбер

Разлив

Нева течет расплавленным металлом,
У Зимнего дворца фасад в огне.
Закатный пламень полукружьем алым
Мерцает у «Авроры» на броне.

Июльский день семнадцатого года…
На многолюдной площади – вокзал.
В густой толпе один из пешеходов
Ничье внимание не привлекал.

Рабочий. Сестрорецкий оружейник.
По пропуску – Иванов Константин.
По внешности – отнюдь не исполин.
Рост невысокий. Хваткие движенья.

Мотает, видно, все себе на ус,
Хотя усы он сбрил, да и бородку.
На нем потертое пальто, картуз,
На белых пуговках косоворотка.

Гудок. Зажегся семафора свет,
Ушел по расписанью поезд дачный.
И, сыщиков не наведя на след,
Иванов едет: все сошло удачно.

Полным-полно. Вагон разноголос.
Здесь как бы вся страна в ее разрезе:
Сидит матрос, в скамью как будто врос,
Чиновник (очевидно, скоро слезет).

Солдат, надолго выбывший из строя,
В вагон на костылях с трудом вошел.
Какой-то гражданин, в проходе стоя,
Читает Блока (времечко нашел!).

Больной ребенок мается, не спит он.
Мать дремлет; ночью, видно, не спалось.
Отец погиб на фронте от иприта,
А дома ждут – вернется он авось.

Старик крестьянин малоговорливый,
А рядом – седовласый краснобай:
«Константинополь!.. Нам нужны проливы!..»
«Ты не водицу нам – землицу дай».

Но седовласый все журчит водой,
Слова текут, как из худого крана.
Рабочий достает немолодой
Листок газеты «Правда» из кармана.

Все разные. На каждом пассажире
Лежит своя особая печать.
В вагоне разговор идет о мире.
Солдат сказал: «Войну пора кончать».

«Пора!» - сказала вдовая солдатка.
«Пора!» - сказал рабочий, сжав кулак.
Крестьянин молвил: «Людям, ох, не сладко.
Царь обезврежен. А война – никак».

«Вести войну, - воскликнул седовласый, -
Должны мы до победного конца.
Должны, не разделенные на классы,
Спасти Россию русские сердца!..»

Иванов так был спором увлечен,
Что чуть было не принял в нем участья.
Однако тут же спохватился, к счастью,
И лишь досадливо повел плечом.

А в это время разговор в вагоне
Особо жгучий приобрел накал.
Кой-кто шипел, что Ленин на балконе
Не даром у Кшесинской выступал.

Что, захватив роскошное палаццо,
Не даром он кричал: «Долой войну!»
«Ты что это про Ленина? А ну!» -
Сказал матрос и стал приподниматься.
«П…позвольте, ведь доказано, да-да,
Что связан с немцами Ульянов-Ленин.
Он их агент. Он уличен в измене,
И явится на суд он, господа.

Для большевистского для главаря
Исход, конечно, будет очень грустен».
Рабочий глянул, будто говоря:
«Не явится. Не ждите. Не допустим.»

Был вражий голос, как пила, визглив…
Иванов слез на станции Разлив.
---
Удостоверясь в том, что это можно,
Он снял картуз, а заодно – парик.
И воздух дуновеньем осторожным
Ко лбу высокому приник.

Здесь ночи не такие, как на юге.
Здесь сумерки, прохладою бодря,
Почти до половины сентября
Напоминают о Полярном круге.

Как будто наше солнце дорогое,
Светя балтийским водам и лесам,
Не рвется в полушарие другое,
К чужим, американским небесам.

Вот и сейчас, на диво хороша,
Никак не гасла северная ночка.
Потрескивал костер у шалаша,
В воде двоилась рдеющая точка.

Лежало озеро в зеркальном блеске,
И, словно кто сюда его позвал,
Вдруг поздний соловей в густом подлеске
Запел, как и весною не певал.

Он сыпал трели, щелканье и свист.
Так пел, что сердцу становилось тесно.
Ильич вздохнул: «Не до тебя, солист,
Хотя ты и поешь архичудесно».
Не до него! Он сыпал серебром,
Пылил жемчужно-капельным дождем,
Но Ленин был уже не им захвачен.
Сейчас не до него.
Перед вождем
Стояли исполинские задачи:
Стоял июль, чреватый Октябрем.

 

Вис Виталис

В красную глыбу руки...

В красную глыбу руки
Молотами стучат.
Как же вы ссыте, суки,
Мёртвого Ильича!
Даже забытого прочно,
Списанного в архив.
Так с ним воюете, точно
И посейчас он жив!
В масках, ночью, с дрекольем,
Скопом на одного -
Как же вы ссыте, тролли,
Как вы боитесь его!
Но либо всё морок, либо
Лишь до поры молчит
Эта красная глыба,
Этот живой гранит.

 

 

С. Капутикян

Мой сынок ещё едва лепечет...

Мой сынок ещё едва лепечет,
Мало слов в его несвязной речи.

Я его сажаю на колени.
"Кто, шепчу, - там на портрете? - Ленин".

Ручку, что теплом моим согрета,
Улыбаясь, тянет он к портрету.

Так вот, с каждым новым поколеньем
В каждый дом приходит снова Ленин.

1952 г.
пер. с арм.

 

 

Ярослав Смеляков

Счастливый человек

Я был, понятно, счастлив тоже,
когда влюблялся и любил
или у шумной молодежи
свое признанье находил.

Ты, счастье, мне еще являлось,
когда не сразу, неспроста
перед мальчишкой открывалась
лесов и пашен красота.

Я также счастлив был довольно
не каждый день, но каждый год,
когда на празднествах застольных,
как колокол на колокольне,
гудел торжественно народ.

Но это только лишь вступленье,
вернее, присказка одна.
Вот был ли счастлив в жизни Ленин,
без оговорок и сполна?

Конечно, был.
                      И не отчасти,
а грозной волей главаря,
когда вокруг кипело счастье
штыков и флагов Октября.

Да, был, хотя и без идиллий,
когда опять, примкнув штыки,
на фронт без песен уходили
Москвы и Питера полки.

Он счастлив был, смеясь по-детски,
когда, знамена пронося,
впервые праздник свой советский
Россия праздновала вся.

Он, кстати, счастлив был и дома,
в лесу, когда еще темно...
Но это счастье всем знакомо,
а то - не каждому дано.

 

 

Ярослав Смеляков

В ночь на 1918 год

Надо вспомнить на новой орбите
То, как вытурив к черту господ,
Провожал год восстания Питер
И встречал восемнадцатый год.

Вижу я сквозь событья и годы,
Сквозь ночную морозную мглу
Первый бал трудового народа
На дворянском паркетном полу

Музыкальная слышится фраза,
И танцуют меж белых колонн
Старый Лесснер с девчонкой Айваза
И с ткачихами весь гарнизон.

Барабанами, альтом, басами
Подтверждая ликующий быт,
Под торчащими грозно усами
Галстук-"бабочка" мирно кружит.

Вот кружится и крутится бойко,
Не смежая очей огневых,
На окраине сшитая тройка,
Словно тройка коней вороных.

Хохоча то некстати, то кстати,
Пролетают под стук каблуков
Гимназисточки в синеньких платьях,
Сестры красных армейских штыков.

Но прослышался шепот по кругу,
И оркестрик свой вальс оборвал
В миг, когда, осененные вьюгой,
Словно старший товарищ с подругой,
Ленин с Крупской вошли в этот зал.

Он сегодня не очень веселый,
Но растворено сердце зато.
И распахнуты зимние полы
Повидавшего виды пальто.

Как в недавнем мятежном апреле
Легендарный ночной броневик,
В слабых звездочках русской метели
Чуть дымится его воротник.

И народ, к героизму готовый,
Весь горя в тишине, как свеча,
Слышит Ленина краткое слово,
Пролетарскую речь Ильича.

 

 

Ярослав Смеляков

Размышления у новогодней елки

"Мы кузнецы, и дух наш молод".
                                      Ф. Шкулев

Они недаром ходят, толки,
Что в Горках памятной зимой
Ты был у Ленина на елке,
Мой современник дорогой.

Ту елку посредине зала,
Как символ неба и труда, —
Не вифлеемская венчала,
А большевистская звезда.

Светились лампочки и свечки.
Водили робко хоровод
Вы, небольшие человечки,
Ребячий чистенький народ.

И, сидя как бы в отдаленье,
Уже почти уйдя от дел,
В последний раз товарищ Ленин
На вас прищуренно глядел.

И с торопливостью усталой,
Еще стройна и не стара,
Для вас торжественно играла
Без нот до самого финала
И снова с самого начала
Раскат «Интернационала»
Его любимая сестра.

И заробевшие вначале
Девчурочки и сорванцы,
Уже сияя, распевали:
«Мы кузнецы! Мы кузнецы!»

Да, дух ваш был и вправду молод
В те достославные года.
Они недаром, Серп и Молот,
Над вами реяли тогда.

…Никто не видел в те мгновенья
Его, ушедшего во мглу.
Какие отблески и тени
Прошли по бледному челу!

Он размышлял, любуясь вами,
О том, как нынешний народ
В боях простреленное знамя
Без командарма понесет.

Он думал, глядя в дни иные
И в нашу жизнь из тех времен,
Как сложится судьба России
И всех народов и племен.

Ну что же, мы и в самом деле
С неколебимой правотой
На всю планету нашумели,
как вы в тот день на елке той.

И, глядя в прожитые дали,
Отсюда, из своей земли,
Давайте вспомним в звездном зале,
Что мы и нынче, как вначале,
Не отступились, не солгали,
Не отошли, не подвели.

1969

 

 

Ярослав Смеляков

Фотографический снимок

На свете снимка лучше нету,
Чем тот, что вечером и днем
И от заката до рассвета
Стоит на столике моем.

Отображен на снимке этом,
Как бы случайно, второпях,
Ильич с сегодняшней газетой
И своих отчетливых руках.

Мне, сыну нынешней России,
дороже славы проходной
Те две чернильницы большие
и календарь перекидной.

Мы рано без того остались
(Хоть не в сиротстве, не одни),
Кем мира целого листались
И перекладывались дни.

Всю сложность судеб человечьих
Он сам зимой, в январский час,
Переложил на наши плечи,
На души каждого из нас.

Ведь все же будет вся планета
кружиться вместе и одна
В блистанье утреннего света,
Идущем, как на снимке этом,
Из заснеженного окна.

 

 

Ярослав Смеляков

С неба падает снег зимы...

С неба падает снег зимы.
Осторожно, благоговея,
Приближаемся тихо мы -
Вдоль по площади - к Мавзолею.

Белым снегом освещена
И насыщена красным блеском,
На молчанье твоем, стена,
Революции нашей фреска.

Тут который уж год подряд
По желанию всей России
у гранитных дверей стоят
Неподвижные часовые.

Хоть январский мороз дерет
И от холода саднит скулы,
Ни один из них не уйдет
Из почетного караула.

Как они у державных плит,
Для тебя, седина и детство,
Вся страна день и ночь хранит
Славу ленинского наследства.

Ливень хлещет, метель метет,
В небе молния проблескнула -
Ни один из нас не уйдет
Из почетного караула.

 

 

Ярослав Смеляков

Ленинский связной

Под ветром осени сквозным
Мне было бы довольно
Работать ленинским связным
В послеоктябрьском Смольном.

Я в доме том обязан быть,
Мне по сердцу и впору
С военной выправкой ходить
По грозным коридорам.

Пусть знает ночью Питер весь,
Чуть видимый сквозь бурю,
Что я не где-нибудь, а здесь
Восторженно дежурю.

И наконец полночный час,
Как жизни назиданье,
Дает мне ленинский приказ,
Особое заданье.

Несись по лестнице теперь,
Сияя деловито.
Одним плечом – с налета! – дверь
В Историю открыта.

Душа движением полна,
Как пеньем соловьиным,
И ледяные стремена
Как горные стремнины.

От скачки бешеной моей,
От ярости особой
К столбам чугунных фонарей
Сторонятся сугробы.

И, появившись на момент,
Ссутулившись погано,
Бежит враждебный элемент
От черного нагана.

Скрипит морозное седло,
Кипит младая сила.
…А может, то, что быть могло,
На самом деле было?

И это в самом деле он —
По самой главной теме —
Меня послал из тех времен
В сегодняшнее время.

И от повадки юной той
До красной крышки гроба
Я только ленинский связной
С депешею особой.

1970

 

 

Николай Добронравов

И вновь продолжается бой

Неба утреннего стяг...
В жизни важен первый шаг.
Слышишь: реют над страною
Ветры яростных атак!
И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди...
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
Весть летит во все концы:
Вы поверьте нам, отцы,-
Будут новые победы,
Встанут новые бойцы!

И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди...
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

С неба милостей не жди!
Жизнь для правды не щади.
Нам, ребята, в этой жизни
Только с правдой по пути!

И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди...
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

В мире - зной и снегопад.
Мир и беден, и богат...
С нами юность всей планеты -
Наш всемирный стройотряд!

И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди...
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди...
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
И Ленин - такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

 

 

Михаил Светлов

Утром

Ранним утром счастливые вести
Мне газеты опять принесли -
И о том, что волненья в Триесте
И о том, что здоров Ильич.
На окне моем изморозь вяжет
Сноп непахнущих зимних цветов,
Мне сегодня о многом расскажут
Корпуса онемевших шрифтов.
Льют столбцы оживленные пренья,
Непонятные для меня...
С белой стенки наклонится Ленин
И тихонько начнет объяснять.
Декабря непонятным узором
Расписались на мерзлом окне...
Будут Ленина добрые взоры
На холодном стекле леденеть.
Вьюга снежно ворвется в сени
Разузнать у замерзших шрифтов -
И о том, что где-то волненья,
И о том, что Ильич здоров.

1923 г.

 

 

Михаил Светлов

На смерть Ленина

Сухие улицы заполнены тоской,
И боль домов и боль людей огромна...
У нас на нашей стройке заводской
Упала самая большая домна.
Но красных кирпичей тяжелые куски
Мы унесем с собой, чтобы носить их вечно,
Хоть больше в наших топках не зажечь нам
Ленина потухшие зрачки.

1924 г.

 

 

Михаил Светлов

Медный интеллигент

Без десяти минут семь
Медный всадник вздрогнул и ожил,
Сошел с коня, по-прежнему нем,
И молча стал приставать к прохожим.
Он будто спрашивал:
                          чья это смерть
Одела в траур людей и здания,
Что даже его привычную медь
Сегодня весь день раздирали рыдания?

Никто ничего ему не ответил:
Их много - людей, он один на свете.

Спали, когда он пришел с прогулки,
Свернувшись котятами, переулки.
Спиной к Петру, лицом к Неве
Стоял курчавый человек.

Ночь размышляла, к нему подползая:
Можно его обнимать иль нельзя ей.
Звездами был Ленинград осыпан,
И губы Петра отворились со скрипом:

"Застонет моряк, если вот-вот утонет,
И самый бесстрашный застонет в беде.
Мне стон их понятен, но мною не понят
Сегодняшней скорбью отмеченный день.

Кто это смолк, но всё еще слышим?
Он выше меня? И на много ли выше?"

Человек молчал, и ночь молчала...
Сдавлена под тяжестью металла,
Бровь Петра чуть-чуть затрепетала.

"Ведь оплакивала не меня же
Вся моя родимая земля.
Я не умирал сегодня. Я
В этот день не простудился даже.

Только слышал я сквозь медный сон:
Чьей-то смертью город поражен".
Обернулся медленным движеньем
Человек и молвил:
                               "Умер Ленин!"

Темный отдаленный форт
Слышал, как затрясся Петр,
Даже конь, недоуменьем сбитый,
Опустил одно копыто.

Еле слышно к уху донеслось:
"Объясни мне, что ты произнес,
Для народа моего родного
Где ты выкопал такое слово?
Кто он и какого чина?

Вероятно, маленький мужчина.
Трезвенник! Его бы зашатало
От одного Петровского бокала!

Выросший ребенок - город мой,
Для Руси моей удобный дом,
Ты обрадовался, что пришел другой,
Он ушел, и ты грустишь о нем.

Год за годом по Неве уплыл,
Ты меня еще не навестил,-
В день ли смерти, в день ли именин
Я стою по-прежнему один.

Никто не пришел, никого нет.
Только сегодня часов в пять
Явился какой-то худой поэт,
Проторчал два часа и пошел спать.

И больше он сюда не придет,
Он не покажется, сукин сын.
Ему ведь известно, что я - Петр,
Великий плотник моей Руси.

Русь родная, ты забыла
Четкий шаг твоих потешных,
Без разбору тратишь силы
Не для русских, для нездешних.

Ах, я помню: ты боролась,
Не давалась нипочем
Расчесать немытый волос
Заграничным гребешком.

И теперь вот год за годом
Уплывают, и я знаю:
Острижешь России бороду,
У нее растет другая.

Как же мог уйти с победою
Тот, что смолк в моей стране,
Если он не мог как следует
Даже ездить на коне?

Всю премудрость книг богатых
Он в Россию натаскал,
Как учил его когда-то
Бородатый немец Карл.

Но моей славянской расе
Не звенеть немецким звоном,-
Сколько б дерево ни красить,
Будет дерево зеленым.

Русский утром встанет рано,
Будет снег с крыльца счищать,
В полдень он напьется пьяным,
Ночью шумно ляжет спать,

Утром он проснется рано
И посмотрит - есть ли снег;
Если есть, напьется пьяным,
Если нет - запьет вдвойне.

Утром он проснется рано,
Ночью снова будет пьяным".

Около семи утра
Смолкла речь уставшего Петра.
Сквозь молочный свет была видна
Всадника позеленевшая спина.

Медленно и величаво,
Чуть картавя, отвечал курчавый.
Видно было, как его слова
Схватывает Нева,
Слышно было, как, ломая лед,
Хочет прокарабкаться вперед.

"Ай, Петр, Петр!
Человек кричит, когда ему больно.
Зверь рычит, не найдя берлогу,
А Медный всадник сидит недовольный,
Что его никто никогда не трогал.
Стонет моряк, если вот-вот утонет,
Стонет поэт, если в стужу пальто нет,
Но ты-то чего здесь развел сентименты
Последнего Медного Интеллигента!

Ты в двадцать четвертом здесь правил конем,
Как в двадцать третьем и в двадцать втором,
А мы в это время у гроба стояли,
Как статуи чьей-то огромной печали.

Ты еще не видел, чтобы
Рядом горевавшая у гроба,
С человеком чувствуя разлуку,
Тень его вздымала руку.

Русь большая плакала во мгле...
Человек последний на земле
Так еще, наверно, зарыдает,
Меркнущее солнце провожая.

Но мы знаем: если землю вдруг
Схватит вулканический испуг,
Память о Владимире лелея,
Хаос не разрушит мавзолея.

Но мы знаем: мертвый Ленин рад,
Что назвали город - Ленинград,
Чуем: вместе с нами Ленин, рядом
Над оледенелым Ленинградом.

Пароход придет из-за границы,
Чтобы мудростью его напиться,
Быстрыми и жадными словами
Побеседовать с его учениками.

Видишь, в гавани торговый флот
Русскую воду пьет...

Ай, Петр, Петр!
Если б знал ты, хмур и одинок,
Как России трудно без него, -
Смерти, догоняющей его,
Ты б коня направил поперек.

Ты б услышал, как, звуча в мученье,
Эхо, отскочив от молотка,
Над склоненной скорбью мужика
Трижды простонало:
                  - Ленин!

И, шагая по его еще
Свежему дымящемуся следу,
Больше, чем свое плечо,
Чувствуем плечо соседа.

Видишь, как нагнулась тьма
Слушать шаг идущих тысяч...
Это строят новые дома -
Терема плененных электричеств.

Как знамена вскидывая искры,
Взволнованный Волхов гудит...
Петр!
Это только присказка,
Сказка еще впереди".

1925 г.

 

 

Сергей Васильев

Улица Ленина

Вломились четыре фашистских полка
В украинский город советский.
И улицу Ленина – центр городка, –
На хмурых людей посмотрев свысока,
Назвать приказали Купецкой.

«Так будет, – немецкий полковник сказал, –
При нашем германском режиме.
Нас фюрер в Россию затем и послал,
Чтоб новый порядок отныне здесь стал,
Как в Праге, как в Вене, как в Риме».

Нашёлся холуй, заскучавший без дел,
Презренный предатель и шкода,
Он быстро достал и олифу, и мел
И выполнил бойко приказ как умел
Хозяевам новым в угоду.

Весь вечер пришлось подлецу малевать,
А утром случилось такое:
Проснулись фашисты – не могут понять…
«Улица Ленина» было опять
Начертано твёрдой рукою.

А тот, кто вчера получил на пропой
Пять марок в немецкой управе,
Валялся, как падаль, с пробитой башкой,
Найдя себе вечный приют и покой
В большой водосточной канаве.

От злобы завыл комендант-оккупант,
На все нажимает педали.
Приказ за приказом – ловить партизан!
На улице Ленина пять горожан
Без всяких улик расстреляли.

И снова в железной бадье развели
Олифою серую краску,
И снова с кистями мерзавцы пришли,
И целую ночь напролёт патрули
Ходили во тьме для острастки.

И вновь осаждённый рассвет наступал,
И сызнова суриком красным
«Улица Ленина» кто-то писал,
Как будто из камня огонь высекал
Размашистым почерком властным.

Ни пытка, ни пуля, ни ужас петли,
Ни ярость угроз повсеместных
Бесчинством своим устрашить не могли
Испытанных ленинцев русской земли,
Отважных людей неизвестных.

Не могут фашисты виновных найти,
Не могут ходить без оглядки.
Разгневанный Ленин встаёт на пути!
И вот начинает от страха трясти
Коричневых псов лихорадка.

Тогда палачи, чтоб поправить дела,
Чтоб больше во сне не бояться,
Всю улицу Ленина выжгли дотла,
Чтоб больше уже по ночам не могла
Крамольная надпись являться.

Сожгли палачи и пришли посмотреть,
Сгорели ль заборы и зданья.
Но ничем невозможно стереть,
Не может на улице этой сгореть
Её грозовое названье.

На стенах, облизанных жадным огнём,
На дымной щербатой панели,
На каждой железке, над каждым углом
Недавние надписи рдели.

«Улица Ленина!» – рушась от мук,
Чёрные стены кричали.
И снова охватывал немцев испуг,
И снова они озирались вокруг,
И снова от страха молчали.

А залпы с Востока росли и росли,
Громами грозя грозовыми.
Советские воины в город вошли,
И встретило воинов русской земли
Вождя негасимое имя.

 

Усмешка Ленина

Отрывок из поэмы «Поэма о человеке»

Перед портретом Ленина
ниц падающих нет.
Одна молчит, другой рычит,
узнав его портрет.
Никто себя хлыстом не бьет,
никто ему челом не бьет,
упавши на колени.
Но взламывает
        лед
и всем на все ответ дает
твоя усмешка,
         Ленин!

И должен пахарь стать, кончая век,
его сожравшей пашни
                      жалкой частью?
Спешит от сева к жатве человек!
… И краток миг
              забвенья, хмеля, счастья.
Да,
          Краток праздник,
                    долг будень трудный.
Они живут.
          Но разве так живут?
Какой росток
          взойдет на почве скудной?
И человек
              какой родится тут?
Ах, человек!
            Он все постигнет – как и что…
И каждый миг
           наполнит смыслом человечьим!..
Ах, человек!
            Его мечты – ничто.
Он гол и бос,
           ему кормиться нечем.

***

Проносятся тучи,
как привиденья,
бросая на Фландрию
черные тени.

И стали солдаты
топтать сапогами
поля
          и солдат,
таких же, как сами.

И танки, и птицы
из гибкой фанеры
людей оторвали
от бога, от веры.
.
Крик боли, терявшийся
в гуще времен,
с проклятьем понесся
в пустой небосклон.

***

Ударил гром
и взвился свет
от молнии ракетной.
И ярко вспыхнул дом
огнем,
и над бессильем
мрак ночной
сомкнулся беспросветно.
Безмолвно человек стоял,
испуганный огнем,
и в страхе перед ним
вбежал
в объятый дымом дом.

***

Железом
            та ночь запустила
в земной исказившийся лик.
Не слушала злобная сила
живых умоляющий крик.
И ветер, примчавшийся ночью,
был выдумкой сатаны!
И ночь изодрали в клочья
стальные осколки войны.

И больше не стало над шаром земным
надежды и доброй звезды,
и к господу богу из каждой страны
проклятья летели сквозь дым.

Когда был полон боли и томленья
белый свет –
земля в себе
почувствовала бремя.
Явился Ленин
в год тягчайших бед
и в прошлом брешь пробил
и начал наше время.

***

И замерли в поле вдруг серпы
                  среди страды.
И люди замерли, остановив
                       свои труды.
И паровики – затаив свой пар,
и молотки – задержав удар.

Видят люди труда,
как шумит их пылающий стяг,
широко развеваясь.

С этим стягом
           находят свой путь
невольники угля и риса.
                        И в суть
может пахарь уже заглянуть
и понять,
           распрямляясь.

Где турбины вертит
вод напор,
где покорный пламень пашет,
где ветряк крылами машет,
где в лесу дорогу
рубит нам топор –
Ленин обучает
всех народов хор
песне, что звучит:
- Земля на свете – ваша!

***

Крейсер «Аврора»
дал свой потрясающий залп.
У Зимнего
белая челюсть снарядом разбита
России лицо
туманом и дымом закрыто.
Слово свое
Ленин сказал…

***

Но старая Русь
икон
и церквей золоченных
все стонет с испугом в глазах.

Ведь в тронную залу
ворвались матросы и юнкеров гонят.
И царь –
этот черт узкоглазый –
взывает к царю в небесах:
«О боже,
Пошли на безбожников беды большие!
Мир ставит на голову Ленин!»
И бог посылает войска.
Полки интервентов,
кровавую рать Колчака.
Но Ленин смеется –
На крепких ногах
Стоит молодая Россия!

***

Здесь облик человечества
растет.
Сознанье зрелости
есть в ленинской усмешке.

Ясней взгляд мужика,
он скоро все поймет.
Привыкшая к сохе рука
берет винтовку,
и без спешки
спокойно прижимается щека
к прикладу,
и мужик еще несмело
спуск нажимает
дрогнувшей рукой.
Огонь!
И пуля меткая запела!
Долой царя!
За власть Советов - в бой!
Небесного царя
и пса его земного
прошибло это боевое слово
струей безжалостной и ледяной.
Завыли бог и пес –
Так громок грозный залп.
А слово Ленина
Обходит войск колонны!
Рокфеллер слушает с закрытым ртом.
Ллойд-Джордж – с разинутым.
Застыл Пуанкаре:
«Восстал
проклятьем заклейменный».

Как бомба –
«Мир!»
разорвалось в ушах
господ штабистов
в главных штаб-квартирах.
А Ленин шел конем,
двойной готовя шах:
добиться хлеба
и добиться мира.
И невысок и мудр стоял он
Перед заревом у фронта.
А войну
погнали через Брест-Литовск.
И поплелась, хромая.
Длиннейший в мире фронт
молчал – во всю длину.
И это подтверждал Иван,
домой с войны шагая.

… И словно проглотив палаш,
прямой, как шест,
и глупый, как шрапнель,
со взглядом вытянутым,
будто рельс в равнине,
шел Михель прусским шагом
к Украине,
в снопах пшеницы видя свою цель.
Весь мир
к России потянулся сдуру
рвать и делить ее медвежью шкуру.

Страну труда
связать ремнем тугим
рассчитывали
янки и Том Аткинс.
Усердствовал Джон Буль –
старинный медвежатник.
Россия ж не давалась в руки им,
уча букварь: А – Армия, Б – Бой…
И так дошла до Я, что означало – Ярость.
Сверкнула подпись миллионных масс
под зовом партии.
И время накалялось,
и на сто лет вперед
ушел рабочий класс.

Мужал он!
И, мужая, выметал
Сор интервентов
Из родных пределов.
Россия закалялась, как металл,
юна, горда,
в своем движеньи смелом.

Простой рабочий
когти обрубил
военным тиграм,
матерым стратегам.
Потеха!
Цвет войны
посажен в лужу был
генштабом
механического цеха.

Перед простым народом
разлетелись в пух и прах
традиции господ
с их фальшью,
внешним лоском.
И юноша француз,
и парень из лачуг
Ист-Эндских,
и пруссак
с его бетонным мозгом,
японец,
и чикагский бой –
задумались.
Что? Вспомнил Том свой дом?
Невесту Пьер?
По дому Пифке стосковался?
Домой!

А генерал: – Солдат
Не рвется в бой!
Пардон, месье Пуанкаре:
флот взбунтовался.

… С зерном борьбы в груди,
и с песней русскою,
и с возгласом:
– Домой, война осточертела!
Как только у врагов
расстроились ряды,
Россия обеспечить мир сумела
и повела борьбу
за радостную жизнь.

Еще тогда
везде таилось нечисти немало.
червь спекуляции
страну точил и грыз.
Но Комсомолия
кривые гвозди выпрямляла
и пела песню
стройки и труда.

***

Мелодия
бетона, стали и стекла
в тот черный год
слилась с прощальным маршем.
Она, как вера в будущее, шла
с народом, знамя скорби подымавшим.
Усмешка Ленина
в Колонный зал пришла.
Звала, будила даже в скорбный час
сердца народов
всей страны советской.
И ленинский призыв
гарантией был веской,
что справится с врагом рабочий класс,
что он раздавит хитрую змею –
гнилой либерализм
и правую заразу.
Вновь партия вела
Рабочую семью,
И сердце СССР звучало без отказа.

***

Зверь снова зубы скалит,
Обнаглев.
Развешан на столбах
Европы дух мятежный.
Расстрелян,
истреблен,
растоптан,
перебит.
Не так уж истреблен!
Жив Либкнехта посев!
Рабочий Рур
глядит с улыбкой нежной
туда, где сталь советская кипит.

О, не совсем разбит!
Советская Звезда
блестит на стенах, блузах,
шапках, отворотах.
Рабочая рука
сжимается в кулак,
чтоб защитить восстание народа,
и это Гамбург, это стан труда.

О, не совсем разбит!
Шпики мастей любых
ловушки ставят, строят козни,
коммунистов ищут,
готовят списки черные и рыщут,
единство ж наше –
это сеть
и смерть для них.

О, не совсем, не весь
расстрелян и распят,
как волки белые и господа б
не бесновались.

У мертвых ногти отросли,
и с прахом в волосах
под Лондоном
повстанцы показались,
и безработные на улицах шумят.
Нет, и совсем не зря
оплакивал Милан
кровь Маттеоти.
И не зря шагала
к свободе Венгрия.
Перед лицом
свирепых кризисов,
под злобный вой шакалов
объявлен Сталиным
России мощный план.

***

Смеялся свет – медведь
танцует минует.
С аэропланом тройка
состязаться будет!
Но Русь гудками
будоражит,
будит,
ложится поздно спать,
а вот встает – чуть свет,
и видит в кратком сне
ряды гигантских цифр,
и долгий гул машин
всю ночь не замирает.
А утром, лишь гудок
затихнет, пробасив, –
она в лицо врага
железо цифр швыряет.
«Попробуй,
справься
с техникою, голь! –
Презрение врага рабочему шептало. –
погрейся у холодного металла,
возьмись за вычисления,
изволь!»

Машины разъедало
ядом слов.
Мол, трактору
с лаптями
сжиться не пристало,
и в шестеренки тек
вредительский песок.
И пропаганды яд
ей разъедал лицо,
что после тьмы тысячелетий
просветлелось.
Лжи и насмешек
Бесконечный град…
России сердце
Гневом наполнялось.

А телеграф стучал:
«Москва перед концом».
«Шлет Рейтер миру весть,
что пахнет пот
в России точно так,
как в прочих заграницах».
И эту глупость
Всех заставили прочесть:
«Вот почему она
Мир изменить стремится».

А радио
депеши
шлет и шлет.
С антенн высоких,
как осенний дождь,
ложь моросила
и ползла туманом,
упрочилась в тупом мозгу.
Свисала с бороды учителя
расчесанным обманом.
И с кафедр
проповедовалась ложь.

***

Имущий вечно прав!
Шпион и генерал
с жандармом и попом
на шею людям сели.
Плел свою сеть паук
и муху поджидал,
и, как паук, миллионер Рокфеллер
подстерегал людей, –
безжалостен,
кровав.

Он жадно пил их кровь.
и так – в его сети
простые люди
жизнь свою кончали.
«В последний путь,
под скорбный вечный кров –
закон природы
выше всех печалей…»
И пара кляч спешит
останки увезти.

Он жил для богача
и умер для него.
Был псом у богача
и пал, как пес бездомный.
А вы, что в долларных купаетесь лучах,
находите конец
в депрессии огромной, –
вы даже не навоз,
вы – бесполезный прах.

***

Рабочий класс Европы,
на твоей спине
груз тысяч поражений,
их проклятье!
Вы, огороднички,
власть отдали в стране
за белый воротник,
за складочку на платье.

И не могла вся кровь,
что реками лилась,
вам сердце отогреть.
Не вы ли, о друзья,
глупцами демонстрантов называли?
Шуметь – помилуй бог!
Насилие? – Нельзя!
А то, что янки
негров без пощады линчевали,
и то, что по земле свистела плеть,
сдирая кожу с плеч,
и то, что палачи
полякам в тюрьмах насыпали перец
в язвы, –
терпели вы
и заводили речь:
«Поляки… Коммунисты… Это разве люди?
Конечно, с ними там не нянчатся врачи…
Политика! Не нам
менять ее устав
для тех, кто хочет дать
всему другое имя.
Рискуют головой? И пусть
рискуют там…»
И безработный Аткинс
в длинных «джимми»
свой галстук поправляет,
заскучав.

Что ж, ставьте на собак,
спешите на бега!
В парламенте сейчас
на вашу жизнь играют.
У вас в душе
социалист угас.
В остатке – шкура,
шкуру забирают.
Уже косится –
«годен» или «брак» –
комиссия врачей,
солдатика ища,
заглядывает вам
в прореху брюк и в зубы.
Шприц от сифона,
мазь против клеща…
«Согнуть колени!» –
слышен окрик грубый,
и – гоп!
несчитанному множеству людей –
команда:
марш – в мундир!

С Востока мчится гром
победного труда
и безработных будоражит.
Бессильны шут и поп,
наладить может мир
лишь фрак-социалист,
он свой диплом покажет:
«Готов служить!
Работал-с за станком!»

Он не откажет,
Нет.
Он Крупа с Фордом спас
однажды
и готов спасти вторично.
Он капиталу служит
Много лет.
И желт-интерн
зовет на бойню зычно
обманутый рабочий класс.

Вторично...
Сморщив лбы,
предатель и дурак
в квадрат возводят
Берштейна «ошибку» –
что «цель – ничто».
И колесо борьбы
бесцельно мчится,
рассыпая искры.
Удар, предательство,
зола и полный мрак.

***

Так песенку дождя
пел Запад,
тосковал.
А молодой гигант-страна –
рос
и держался стойко.
Шли волны кризиса,
тревогою гудя,
а там все выше
подымалась стройка,
и кризис у застав России
застревал.

Все юно было тут –
и сталь,
и человек.
Сырая жизнь, обтесанная грубо,
и причиняла боль,
и исцеляла всех,
и подымала индустрии трубы,
и братски здесь росли
и человек,
и труд.

Бесстрашен стал народ.
Рассвет, заря еще.
Забыв печаль,
Страна Советов песню пела.
О, песня человечества!
Она вела вперед
и с песней машин
соревновалась смело!

Сталь холодна,
а сердце горячо.
Пусть с сердцем дружит сталь!
Опасность не прошла.
Не бросил белый зверь
своей затеи злобной.
Он брюхо отпускал
и когти выпускал.

Пришлось России
вместо булки сдобной
солдатский хлебец печь
для своего стола.

В печах варилась сталь,
и гнев кровавил взор,
и к сердцу подступал
приказ святого гнева:
На страже будь!
Их ангел мира –
шваль,
публичный дом –
их мирная Женева.

Ханжит Джон Буль –
земель завзятый вор.
Не верь
его словам
и благости лица:
почтенный бизнесмен
поститься может даже…
Опаснее, чем волк,
коварная лиса.
Будь бдительна,
моя Страна Советов,
стой на страже!

Пусть прячется в нору
в бессильной злобе зверь.
Ты выиграй хоть год,
для мирного труда,
для стройки беспримерной и упорной.

Германский пес
в британском блефе
волчью роль ведет.
Но предрешен финал
игры позорной,
как в дни Мадрида –
пражская беда.

На Русь, собачий чорт!
Кусай медведя, рви!
Когда ж и ты
кусочком жирным станешь,
и захлебнешься в собственной крови,
и ноги, обессиленный протянешь, –
поминки по тебе
устроят – первый сорт!
Свиною головой
на блюде золотом
украсишь стол
торжественного пира.
И в Англии король
за праздничным столом
воткнет свой нож
в медвежий бок,
лоснящийся от жира!

Такой был план, милорд,
о йес, был план такой!..
Таков был план –
столкнуть медведя с псом.
Но планы и медведь
разгадывал умело.
Движенье на Восток?
Но – поворот кругом,
и к Лондону
война,
как ведьма, подлетела.

Очнулся Том,
а в голове - туман…
Война на рубеже,
здесь, у Ламанша враг.
Разорван сговор
Риббентропа с лордом.
И пес не признает
хозяина уже!
И ни один француз
не жаждет лечь за Лондон.
Европу охватил
невыносимый страх,
казавшийся вчера
далеким и пустым.
Он стал бомбежкой
над подвальным сводом.
Тревога,
взрывы,
густочерный дым
перед английским
дыбится
народом,
и Лондон пламенеет до утра.

***

Так средний человек
все получал сполна
за безучастность –
в Лондоне, в Париже.
В Германии –
триумф и фейерверк!
Парадный марш!
Но приглядись поближе:
не в рай, а в ад
ведет ее война.
Ведет дорога
в ад,
и с поворотом крыл
носатых «юнкерсов»
и канонадой взрывов –
Европа на Восток
свой устремила взгляд.

… И задрожали грешники
трусливо:
«… а если русские не устоят?»
И в тысяче церквей
Европа пала ниц:
«Услышь о Сталине молитву,
Боже!»
Молясь, Джон Буль
горох прибавил к ней,
крупчатку дядя Сэм,
молясь подсыпал тоже.
Банкроты! –
Не забыть
Их богомольных лиц!

Миледи и милорд
возносят к небу взор.
И длани к небесам
священники воздели.
Все чванство Запад
выбросил за борт.
Взмолившись к богу,
он, на самом деле,
взмолился
к партии большевиков.

И тот, кто это знал,
кто раскусил их всех –
тот перед лордом
не склонится пешкой.
Сквозь боль России
пробивался смех –
то с человечной ленинской усмешкой
народ свою победу угадал.
Пустыни оживлял
тот смех, как шум листвы,
и смыслом стал
всех правил, всех законов,
и счастьем
ста восьмидесьти мильонов,
и фондом,
и гарантией Москвы.

Перевод (Куба) С.Кирсанова

 

 

Виссарион Саянов

Сказ о часовом

Загремели валы в отлете
На высокой морской волне.
Сказку сказывали на гальоте
Поздней ночью поморы мне.

Будто Ленин скитался смолоду,
С погорельцами в дружбе жил,
В города - в Архангельск и в Вологду -
Он, как странник простой, входил.

Старина ли, заветный голос ли, -
Снова зори горят огнем,
В деревнях позабытой волости
Знает каждый с тех пор о нем.

Был солдатик один особенный
Из онежской лесной стороны,
Со своей лесною родиной
Распрощался он в год войны.

Он с полками дивизий русских
Шел четыреста дней подряд
От постылых болот Мазурских
До застывших в снегах Карпат.

Как царя со князьями сбросили,
Как шиповник в лесах отцвел,
В дни туманные поздней осени
С фронта он в Петроград пришел.

Непогожими днями осенними
Паровозы бегут в дыму,
И явился солдатик к Ленину,
Со слезами сказал ему:

- Может, вас и встречал я смолоду,
Только где - и не вспомню сам,
Иль в село, за лесную Вологду,
Приходили вы прежде к нам?

Ленин ласково улыбнулся,
Крепко руку ему пожал,
И солдат в село не вернулся,
Он в охрану Ленина встал.

Где заря - золотой полоскою,
Где Ильич в мавзолее спит,
Посейчас под стеной кремлевскою
Тот солдат на часах стоит.

 

 

Виссарион Саянов

Ленин жив, он с нами, он не умер...

Ленин жив, он с нами, он не умер,
Он доныне в каждом дне работ,
Он доныне в каждой нашей думе,
В каждом нашем помысле живет.

Мы идем, природу покоряя,
Как велел он, подымая новь...
И живет в сердцах к нему большая,
Верная сыновняя любовь.

Современник века-великана,
Узнавал я Ленина черты
В сводках цифр строительного плана,
В городах безмерной красоты.

С каждым годом ярче и светлее
Песни, что сложил народ о нем,
Слышал я их в цехе и в траншее,
На полях страны и под огнем.

Ленин жив, он с нами, он не умер,
Он доныне в каждом дне работ,
Он доныне в каждой нашей думе,
В каждом нашем подвиге живет.

 

 

Виссарион Саянов

Елка Ильича

Когда в Георгиевском зале
Заводят быстрый хоровод
И песня счастья рвется в дали,
Я вспоминаю давний год.

И снова вижу елку в Горках
Для деревенских малышей,
Старух в тулупах и опорках,
Приведших к Ленину детей.

Как будто к дедушке родному,
Как будто в свой отцовский дом,
К нему, пленительно простому,
Чей шаг в веках мы узнаем.

Он был тогда смертельно болен,
А все светился лаской взгляд…
Он этой встречей был доволен
И звонким, чистым песням рад.

Смеялись девочки лукаво
И пели песни вперебой,
Был Дед Мороз красив на славу –
Мальчишка с белой бородой.

И всех лесов окрестных ели
В сиянье звездного луча
До ночи с завистью глядели
На эту елку Ильича.

На ней горели ярко свечи
И маленькие корабли,
Сюда приплывши издалече,
На ветки мачтами легли.

А он мечтал в тот давний вечер
О счастье всех детей Земли.

 

 

Григол Абашидзе

Ленин в Самгоне

Светится в памяти первая встреча
На побережье далёкой поры.
Я увидал из долины двуречья-
Ленин стоит над плотиной Куры.

Жизненным светом наполнен до края,
На пьедестале, на свежем ветру,
Сильную руку к реке простирая,
Ленин великий глядит на Куру.

И от Загэса над Грузией круто
Свет заревой поднимается ввысь.
В сердце моём навсегда в ту минуту
Ленин и свет воедино слились.

Светится встреча далёкая эта,
Память о ней до сих пор горяча,-
Стал для меня воплощением света
Облик любимого мной Ильича.

Я проходил над бурливым Рионом
И на Храмгэсе боролся с волной,-
Ленин повсюду в краю озарённом
В образе света вставал предо мной.

И на Самгорской изрытой равнине,
Там, где слагаю я песню свою,
Ленин великий мне видится ныне,
Облик немеркнущий вновь узнаю.

Снова Ильич заревыми лучами
Нас озаряет в родной стороне,
Крылья растут у меня за плечами,
Дальняя даль открывается мне.

Слышу листву на Самгорском просторе,
Вижу мечтой, как у самой волны
Ленин великий стоит у Иори,
Волны Иори покорства полны.

Чудится мне, что Ильич с пьедестала
Светлой Иори приказ отдаёт,
Чтобы она по степи разметала
Сонмы лучей, устремлённых в полёт.

Скоро прольётся в безбрежье степное
Этот лучистый поток проливной.
Ленин родной над иорской волною
В образе света встаёт предо мной.

1950
перевод с грузинского А.Межирова

 

 

Аннабхау Сатхе

Давайте о Ленине песню споем...

Давайте о Ленине песню споем,
О Ленине, имя которого счастье приносит,
О Ленине, славном учителе нашем,
Который в России вырастил
Красный цветок революции,
О Ленине, поводыре миллионов,
О неугасимой звезде угнетенных,
О друге,
Вожде мировой революции.
Он был непреклонным,
Великим борцом,
Он жертвой своею врагов ослепил,
И даже решетка тюремная рухнула,
Чтоб выпустить узника, -
Даже железо
Согнулось пред духом великим борца.
Он вырастил красное знамя, как деревце,
И яркое солнце свободы взошло,
И в двадцать четвертом году, в январе,
Луч солнца не умер –
Тот луч перешел
В сердца миллионов, простые сердца.

Перевод с маратхи Д. Смирнова

 

 

Дмитрий Гулиа

О Ленине

... Сегодня мой внук обратился с вопросом,
Прочтя календарный листок.
(За школьную парту впервые под осень
Он сел, "мужичок с ноготок".)

Уютно забравшись ко мне на колени,
Он просит меня : - Расскажи.
Вот здесь, под портретом, написано "Ле-нин"...
Кем был он ? Что делал? Где жил ?

- Он был человеком. Как все мы, но больше
В глазах у него доброты.
Он был человеком, как все мы, но больше
В нем мудрости и простоты,
Но больше в нем смелости, воли и силы,
Но больше в нем солнечной радости было.
И взором орлиным сквозь годы, сквозь тучи
Он видел всех дальше, он видел всех лучше.

Он с нами трудился, он жил вместе с нами,
И нас научил он мечтать...
И часто с такими, как ты, малышами
Любил в разговоры вступать,
Всегда находя для ребенка любого
Хорошее, нужное, верное слово...

Перевел с абхазского М. Соболь.

 

 

Максим Рыльский

Памятник Ленину

Он стоит с простертою рукою, -
Взгляд все так же зорок и лучист, -
Как живой, не знающий покоя
Вождь, трибун, мыслитель, коммунист.

Он стоит, великих дней строитель
И стратег неслыханных боев,
Он зовет нас, друг наш и учитель,
И, как в Смольном, мы спешим на зов.

В шуме битв его мы слышим голос,
И в труде народа он живет…
Будем же бороться, как боролись
За судьбу высокую, - вперед!

 

 

Максим Рыльский

Комната Ленина в Праге

Здесь все бессмертия достойно,
И нам дано его постичь:
Ведь в этой комнате спокойной
Вел конференцию Ильич.

Да, в Праге, в дни больших свершений,
Предвидя явь других времен,
Горел, как светоч, вещий гений,
И тьму веков развеял он.

Здесь, в этой комнате рабочей,
Друзья встречались той порой,
Чтоб смело правде глянуть в очи
И кривде дать смертельный бой.

И люди, что тихонько ныне
Переступают здесь порог,
Пришли отдать поклон святыне –
Отсюда в вечность путь пролег.

1946

(Перевод с украинского А. Прокофьева)

 

 

Борис Чичибабин

Ленину больно 

Лениным звался, а только и славы, что вождь:
Жил небогато, таскал на субботнике бревна.
С Лениным рядом в потомках поставишь кого ж?
Ленину больно!

Как умирал! Было мукой за мир спалено
Мудрое сердце, натертое лямкой подпольной.
Веки закрыли, снесли в Мавзолей, - все равно
Ленину больно.

Сколько соратников без вести кануло в ночь,
Замертво падая, камеры жадные полня!
Бронзовым стать и народу в беде не помочь
Ленину больно!

Время-то справится, но каково Ильичу
Ведать, что правда бесправна, а власть непробойна?
Сталинской лапы похлопыванье по плечу
Ленину больно.

Ленину больно от низости нашей любой
Ложью и ленью мы Ленина раним невольно,
Водку ли глушим или унижаем любовь, -
Ленину больно!

Боль миллионов взывает из вечных огней
Горстка кретинов грозит человечеству бойней.
Ленин прищурился. В Ленине ярость и гнев.
Ленину больно.

Все озарение боли его резонанс:
Страхом и злом не мрачите высокого полдня!
Сделаем, люди, чтоб не было в нас же за нас
Ленину больно!

Конец 50-х

 

 

Тамара Дегтярёва-Казанцева

Позабыт и позаброшен...

Позабыт и позаброшен
День седьмого ноября.
Был для нас он в жизни прошлой
Красным днём календаря.

Подарил тот день нам гений -
Революции отец.
Он поднял народ с коленей,
Что царизму стал конец.

Завещал нам всем учиться,
Для неграмотных - ликбез.
Ну а чтоб делам вершиться,
Пленум нужен или съезд...

Нам хранить заветы эти
Не мешает произвол,
И в сердцах не канут в Лету
Пионеры, комсомол.

Паровоз наш лихо мчится,
Остановок - тьма, не счесть:
Ни лечиться, ни учиться,
Позабыты совесть, честь.

Кто навёл столь флёра, тени
На ту дату Октября?
Чьим умом был попран Ленин?
Воцерквил нам кто царя?

Столько мнений, сколько судеб...
Ну а мы не жжём мосты!
Помнить, чтить тот день мы будем -
Старой гвардии бойцы!

 

 

Расул Рза

Ленин

(Из поэмы)

* * *
Полустанки, перегоны,
пестрядь елей и берез…
Обветшалые вагоны
тащит старый паровоз.
А в вагонах тех солдаты
из далекой стороны,
в тесноте, да не в обиде,
возвращаются с войны.
Возвращаются солдаты
из далекой стороны,
а шинелишки помяты,
щеки впалые бледны.
Те – поют, а эти – спят,
Курят или так сидят.
Едкий дым вагон скрипучий
пеленою заволок,
и дрожит, как лист осенний,
свечки желтый огонек.
У солдат в руках – винтовки,
тускло светятся штыки.
Говор часто заглушают
паровозные гудки.
Свет дрожит – и пляшут тени.
На скамье, усевшись в ряд,
три немолодых солдата
меж собою говорят.
И стоит перед окошком
Ленин.
Вождь народа Ленин
из краев чужих в Россию
возвращается назад.
Говорит один солдат:
- Мы и пашем,
мы и сеем,
мы и жнем
и слезы льем.
Ну, а сами
чем владеем?
Что имеем?
Как живем?
Воду пьем,
едим мякину,
спину гнем
пред кулаком,
под помещиком живем.
Чем владеем?
А вот этим
закопченным котелком
да винтовкой со штыком.
- Хватит, - говорит другой, -
за буржуя воевать
да помещику на радость
кровь на фронте проливать!
Сколько смертью храбрых пало,
сколько без вести пропало,
сколько бомбами земли
на войне перепахало!..
Поглядишь на землю там –
слезы льются по щекам.
А правительству все мало…
Я, товарищ дорогой,
до отвала
сыт войной.
Третий молвит:
- По весне
добрый плуг бы в руки мне!
Мне бы в поле потрудиться.
И прощай, тоска-печаль!
Хороша у нас землица,
да не наша, - вот что жаль…

И солдаты понемножку
приутихли все подряд…
Эти спят, а те сидят, -
ничего не говорят.
Закурил тут козью ножку
и запел один солдат.
И звучала в песне этой
беспредельная тоска;
словно птица, песня билась,
замирала, нарастала,
затихала, набегала,
трепетала, замирала,
расходилась и катилась,
как широкая река.
А как начал запевала –
хор согласный, полный сил,
эту песню подхватил.
«Вы, зеленые, широкие поля!
Земля-матушка, родная мать-земля!
Ты прощай, мать-земля, воевать иду.
Не ходил бы воевать, да велят идти.
Сила-то моя, да воля не моя.
Руки-то мои, да соха не моя,
а моя соха – земля не моя.
Не родная ты мне мать, а мачеха ты,
а была бы матерью – расступилась бы,
схоронила бы меня, сынка сберегла…
Ты прощай, Россия-мать, родная земля!..
Скоро ли увидимся, дальние поля!»

Не отводит Ленин глаз
от суровых лиц солдат,
песню слушает, а песня,
отзвучав, оборвалась,
позади осталась где-то –
в тех просторах необъятных,
в тех стремглав бегущих пятнах
вечереющего света, -
затерялась,
унеслась…
В этой песне Ленин слышал
по земле тоску.
Она
в песнях Волги и Сибири
с давних пор заключена.
Он встречал ее повсюду,
где бы к трудовому люду
сердцем он ни припадал.

Песня кончилась.
Он встал,
подошел к фронтовикам
и расспрашивать их стал:
каково им воевалось,
каково им было там,
где в сырой земле осталось
столько братьев их – солдат?
Каковы их офицеры?
Что на фронте о Советах,
о свободе говорят?
И тогда солдат один
из нагрудного кармана
вынимает ключ дверной:
- Поглядите, гражданин,
вот уже четыре года
я ношу его с собой;
вы скажите, гражданин,
кто же, кто повинен в том,
что уже четыре года
заперт на замок мой дом? –
И торопятся колеса
и бегут, бегут, стуча,
и одна в углу вагона,
трепеща, горит свеча.
Просыпаются солдаты,
обступают Ильича,
отвечают на вопросы
и вопросы задают, -
с незнакомым человеком
задушевную беседу,
как с товарищем, ведут.
Ночь прошла, уже светает,
и уже, в вагон смотря,
разгорается, мелькает
за деревьями заря,
и уже на небосводе
ярко-красный луч горит…
О земле и о свободе
незнакомец говорит:
- Ни рабочим, ни крестьянам,
ни солдатам не нужна
эта тяжкая война.
Власть богатых не нужна нам,
воли требует страна.
Жизнь под гнетом – горше смерти,
как поддашься – пропадешь.
А эсерам вы не верьте:
все их обещанья – ложь.
Вы покончили с царями,
да помещики над вами.
Чем они сильны? Землей.
Нужно их с земли – долой!
Достоянием народа
скоро станет вся земля,
и богатые подарки
принесет ему природа,
жажду счастья утоля;
и не может быть иначе, -
поведет Россию нашу
власть рабочих и крестьян,
и светлей ее и краше,
и сильнее и богаче
не найдется в мире стран.

У солдат светлеют лица
и в глазах рассвет лучится,
блещет неба глубина.
Близко русская граница
и родная сторона,
и бегут назад перроны,
перелески, перегоны,
и врывается в вагоны
беспокойная весна.

(Перевод с азербайджанского А. Тарковского)

 

 

Ч. Намжилов

Наш Ильич

К бревну подошёл.
                     Ну, вот это.
Куда оно может пойти:
На стройку ли зданья Советов,
Иль шпалою ляжет в пути?

Берётся за камень он ловко,
С рабочим становится в ряд.
- Ильич-то! Вот это сноровка, -
Другие вокруг говорят.

Он кепку слегка нахлобучил,
Игриво сверкают глаза.
А на небе хмурятся тучи,
Вот-вот разразится гроза.

Но тучи друзей не пугают,
Все дружно за дело взялись.
Несут, осторожно шагая,
Как будто в лесу родились.

… Давно этот дом уж построен.
И все в нём, как братья, равны.
Стоит он, прекрасен и строен,
И грозы ему не страшны.

Хозяева в доме – мы сами.
И нам ли не помнить о том,
Что ленинскими руками
Построен был этот дом.

(Пер. С.Дунаева)