Замученным в застенках царизма, павшим в боях с самодержавием, всем известным и неизвестным героям русских революций посвящается эта книга.

 

Б. Эренфельд

Тяжелый фронт:

Из истории борьбы большевиков с царской тайной полицией

 

1983

 

Об этой книге

Книга Б. К. Эренфельда воскрешает в памяти тяжелое время подпольной борьбы большевистской партии. В ней отражены не только условия и факты борьбы с подрывной деятельностью царской тайной полиции, но и общая революционная обстановка в стране. Автор показывает борьбу революционных сил с террористическим аппаратом самодержавия еще до создания большевистской партии и в последующий период вплоть до свержения царизма и победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Обращает на себя внимание обширный документальный материал из многочисленных архивных и дореволюционных источников, из фондов Центрального партийного архива, особого отдела департамента полиции, послереволюционных следственных показаний бывших чинов тайной политической полиции и многих других.

То было поистине незабываемое время. Быстро идущие годы стирают в памяти поколений многие драматические факты и детали прошлого, и заслугой автора является то, что он смог их восстановить для современников. Думается, примеры давней борьбы большевиков поучительны и для революционеров, которые и в настоящее время, в условиях капитализма, ведут решительную борьбу за интересы трудящихся.

М. Г. Рошаль, член КПСС с 1915 г.

От автора

Огромные успехи советского народа, достигнутые в эпоху зрелого социализма, оказывают революционизирующее влияние на развитие всемирной истории. Победивший социализм не только в корне изменил лицо нашей Родины, но и стал мощным фактором международного значения. «Нет такой страны или группы стран, такого идейного или политического течения, которое не испытало бы на себе в той или иной мере влияния социализма» отмечалось на XXVI съезде партии.

Мы с гордостью говорим о претворении в жизнь программы построения коммунизма, о братской дружбе народов СССР, о советском человеке, воспитанном Коммунистической партией в духе патриотизма и интернационализма. Но сегодня вместе с тем нельзя не вспомнить о нелегком пути к великим свершениям, которым шли российские революционеры во главе с В. И. Лениным. История предреволюционной борьбы большевистской партии — волнующая картина политических сражений. Постоянно совершенствуя свою борьбу, первопроходцы социализма в невероятно сложных условиях подполья сумели создать партию, первую в истории пролетарскую партию нового типа, которая привела рабочий класс вместе с крестьянством к победоносной революции.

Тяжелые испытания выпали на долю нашей партии в дореволюционное время. Она вела непрерывную напряженную борьбу с самодержавием и его террористическим аппаратом — тайной политической полицией. Это была настоящая битва при неравных силах и средствах. Царизм с помощью полиции, суда, армии жестоко преследовал революционеров, широко используя репрессии — казни, тюрьмы, каторгу. Тысячи и тысячи лучших представителей рабочего класса, крестьянства, интеллигенции прошли через этот дантов ад, многие из них пали от рук царских палачей.

Советские историки призваны наиболее полно исследовать все аспекты, обстоятельства борьбы нашей партии за победу революции, в том числе и в трудных условиях подполья, трагизм отдельных ситуаций, поражения и успехи. К тому же мужественная борьба революционеров с подрывной деятельностью царской тайной полиции со всей силой подчеркивает такие постоянно присущие коммунистам черты, как глубокая идейность, революционная бдительность, отвага, которые предопределили бескомпромиссность борьбы партии с царизмом.

В книге приведено немало документальных свидетельств преступной деятельности царской тайной полиции и ее провокаторов, маразма и разложения самодержавного режима. На первый взгляд может показаться, что здесь допускается излишняя «драматизация» событий. Это не так. Приведенные документы лишь высвечивают реальные условия революционной борьбы большевистской партии и подтверждают их, вопреки желанию их авторов, секретными «агентурными записками» и другими материалами политической полиции. Они помогают воссоздать картину борьбы партии с репрессивным аппаратом царизма.

Это тем более важно, что данная тема недостаточно разрабатывалась и анализировалась в нашей литературе. Так же мало сказано и об искусстве борьбы с политической полицией, которым владела наша партия.

В решение этих задач автор и пытался внести свой посильный вклад.

* Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 79.

Глава I

Источники исследования. Документация

Разносторонние документы и материалы, дошедшие до наших дней, позволяют в какой-то мере осветить самоотверженную борьбу большевистской партии против политической полиции царизма и одновременно вскрыть подрывные методы и приемы царской охранки. Таких материалов и документов довольно много.

Главным и основным источником, раскрывающим тактику, способы и приемы борьбы партии с террором царской тайной полиции, являются труды В. И. Ленина и партийные документы. Богатый материал дают архивные фонды. И прежде всего фонды Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Здесь хранятся решения центра партии, ее отдельных организаций и многочисленные материалы, отражающие повседневную жизнь партии, ее борьбу, поражения и победы.

Огромную ценность представляет партийная печать дореволюционного периода — газеты «Искра», «Заря», «Пролетарий», «Правда» и другие, а также различные книги, брошюры. Партийная переписка представлена относительно меньше. И понятно: ведь в то дореволюционное время каждая запись, письмо или дневник могли стать при аресте серьезной уликой. Поэтому большевики, находясь в подполье, заботились не о сохранении личных документов, а, наоборот, тщательно уничтожали все записанное. В большем объеме сохранилась переписка революционеров, живших за границей.

Богатый, но сложный фактический материал находится в государственных архивах, концентрирующих документы бывшего департамента полиции, его особого отдела, заграничной секретной агентуры, охранных отделений, корпуса жандармов. Критический анализ этих документов показывает, какие огромные усилия предпринимала тайная полиция царизма в борьбе с революционным движением и как из года в год это движение, возглавляемое большевистской партией, расширялось, проникая в самые отдаленные уголки Российской империи.

К сожалению, сохранились далеко не все документы департамента полиции и охранных отделений. Дело в том, что в первые же дни Февральской революции стихийное возмущение народных масс террором царизма вылилось в разгром полицейских учреждений, особенно охранных отделений. Разгром, например, московской охранки стихийно начался уже 1 марта 1917 г. Ворвавшаяся в здание толпа разламывала шкафы, выбрасывала во двор пухлые пачки с делами, альбомы, каталоги, расхватывала «на память» фотокарточки¹. Во дворе бывшей охранки пылал огромный костер из груды различных документов.

Из кого состояла разбушевавшаяся толпа? Да из тех в первую очередь, кому ненавистна была полиция, кто неоднократно испытывал на себе ее террор. Но были здесь и те, кто хотел скрыть в огне, уничтожавшем архивы, свое преступное участие в полицейском произволе. И это подтвердилось тем, что из архива исчезли преимущественно личные дела секретных сотрудников, «агентурные записки» и другие компрометирующие документы². Однако значительная часть архива охранки, хотя и сильно пострадавшая, была все же сохранена.

Аналогичные события происходили в то время и в Петрограде — на Фонтанке и на Пантелеймоновской улицах горели такие же костры из архивных документов. Но и здесь погибло не все и, что очень важно, «почти не пострадала комната, в которой помещался особый отдел департамента полиции»³. Случайно сохранилось несколько томов департаментских дел о заключенных Шлиссельбургской крепости и некоторые материалы штаба отдельного корпуса жандармов.

И хотя впоследствии Временное правительство отдало распоряжение об охране полицейских архивов, именно с этого момента началось преднамеренное, систематическое их уничтожение и расхищение заинтересованными лицами. К разбору архивов по политическим делам, как правило, привлекались добровольцы, а среди них нередко оказывались и бывшие охранники, принимавшие особенно энергичное участие «в приведении в порядок» архивных документов⁴.

Как бы то ни было, сохранившиеся фонды полицейских архивов представляют собой богатейший источник для научных исследований. Они дают возможность ознакомиться с делами тайной полиции, направленными на подавление революционного движения на протяжении десятков лет.

Особый интерес вызывают фонды Центрального государственного архива Октябрьской революции. В них находятся документы не только различных охранных отделений, но и департамента полиции, его особого отдела. Значимость документов этого отдела вытекает из его роли в борьбе царской тайной полиции с революционным движением в России. Особый отдел в системе департамента полиции занимал первостепенное место, и сохранившиеся его документы имеют для исследования большую ценность.

Материалы департамента полиции, особого отдела и охранных отделений можно подразделить на четыре вида:

1. «Агентурные записки». Это письменные сообщения «секретных сотрудников» или запись их беседы с жандармским офицером при личном свидании.

2. «Записки». Они составлялись в охранных отделениях для департамента полиции на основании ряда «агентурных записок» и представляли собой критически осмысленную сводку.

3. «Циркуляры» департамента полиции. Вырабатывались на основе вышеприведенных материалов и рассылались начальникам губернских жандармских управлений, охранным отделениям, жандармским офицерам на пограничных пунктах. В «циркулярах» все разыскиваемые департаментом полиции лица делились на пять категорий, в зависимости от мер, какие нужно было принять к ним. Характерно, что «циркуляры» имели особую графу — «Преступная специальность».

4. «Обзоры». Они писались в департаменте полиции на основании поступающих материалов и анализа революционной литературы. Представляя собой высшую форму работы департамента полиции, «обзоры» в некотором отношении являлись не только розыскными, но и претендующими на «научность» документами, поскольку они анализировали деятельность отдельных партий.

Кроме того, особый отдел рассылал определенным должностным лицам так называемый «Свод заслуживающих внимания сведений», полученных департаментом полиции за какое-то время. Эти документы непосредственно свидетельствуют о масштабах и напряженности повседневной революционной борьбы (распространение листовок и брошюр, аресты и побеги революционеров, забастовки рабочих и т. д.).

Значительный фактический материал для исследования дают некоторые источники послефевральского периода 1917 г. Например, «Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по расследованию преступлений царизма». Они представлены в семи томах под общим названием «Падение царского режима» (под редакцией П. Е. Щеголева).

Небезынтересный факт: в ходе работы Следственной комиссии редактором ее стенографических отчетов был назначен Александр Блок. Он оставил яркие зарисовки о многих деятелях царского правительства и департамента полиции, представших перед комиссией⁵. «Стенографические отчеты» в основном содержат допросы руководителей департамента полиции, охранки, жандармов, бывших министров и генералов, а также показания провокаторов.

Этот весьма объемистый материал свидетельствует о политическом и моральном падении, граничащем с уголовщиной, главных деятелей царского режима в последнее его десятилетие.

Большевики лояльно относились к работе Следственной комиссии и оказывали ей всяческую помощь. «Правда» 17 июня 1917 г. писала: «Правительственная комиссия по этому делу работает энергично. Из членов нашей партии вызывались и дали показания В. И. Ленин, Н. К. Крупская. Само собой разумеется, что все наши товарищи дали показания. К розыску документов, которые остались за границей, нами будут приняты все меры. Документы эти будут немедленно переданы в Следственную комиссию».

Одним из существенных источников являются «Материалы по истории общественного и революционного движения в России». Первый том этих материалов под названием «Большевики» вышел в 1918 г. в Москве. В нем собраны документы бывшего московского охранного отделения по истории большевизма с 1903 г. по 1916 г.

Для исследования большую ценность имеют послеоктябрьские архивные и другие источники, в частности материалы революционных трибуналов. В 1918 г. Верховный трибунал рассмотрел дело Малиновского и приговорил его к расстрелу. С обвинительной речью на суде выступил Н. В. Крыленко. Он разоблачил преступления Малиновского, убедительно раскрыв при этом политические и психологические мотивы, которыми руководствовался отъявленный провокатор.

Следует отметить такой источник, как «С. Петербургская столичная полиция и Градоначальство. 1703— 1903 гг.» (СПБ, 1903). Его составитель И. П. Высоцкий документально изложил всю историю царской полиции со времени основания столицы в 1703 г., собрал огромный материал о деятельности полиции за два века ее существования.

В Москве в Библиотеке имени В. И. Ленина хранится «Секретный циркуляр Министра Внутренних Дел от 12 августа 1897 г. за № 7587», опубликованный «Группой рабочих революционеров» (без указания места выпуска). Этот документ заслуживает особого внимания. Выработанный министром Горемыкиным, он стал своеобразным исходным пунктом многих последующих мероприятий царского правительства. Секретный циркуляр содержал не только перечень жестких санкций в отношении забастовщиков, но и целую программу борьбы с нарастающим рабочим движением.

То, что столь важный документ оказался в руках социал-демократов, показывает, насколько глубоко проникали революционеры в самые засекреченные царские учреждения. Вряд ли министр Горемыкин мог предполагать, что его тайный циркуляр окажется достоянием гласности широкого круга рабочих.

Фундаментально пятитомное исследование М. Н. Гернета — «История царской тюрьмы» (М., 1960—1963). Оно глубоко и всесторонне освещает карательную политику царизма.

Следует назвать также работы С. П. Членова «Московская охранка и ее секретная агентура» (М., 1919) и А. С. Трофимова «Пролетариат России и его борьба против царизма. 1861—1904 гг.» (М., 1979). В последней автор детально анализирует наиболее трудные годы становления русского рабочего класса и начало его сознательной революционной борьбы. Он не только показывает развитие рабочего движения в России за сорокалетний период, но и подвергает острой критике некоторые публикации буржуазных фальсификаторов.

Все указанные источники далеко не полностью освещают тему, поскольку в научном поиске нет конечных границ. Дальнейшая разработка поднятой проблемы — задача нынешних и будущих историков-марксистов.

Примечания:

¹ Архивное дело. Выпуск XIII. М., 1927, с. 29.

² Там же

³ Архивное дело. Выпуск XIII, с. 35.

⁴ Там же

⁵ См.: Блок А. Записные книжки. М., 1965.

 

Глава II

Провокация как метод политической борьбы царской тайной полиции

Провокация как метод политической борьбы возникла в далеком историческом прошлом. Эксплуататорские классы, стремясь удержаться у власти, активно прибегали и прибегают к засылке агентов в ряды наступающего противника.

В эпоху империализма, когда особенно ощутимы взрывные волны революции, провокация становится уже обычным, наиболее широко применяемым методом политической борьбы буржуазии. «...Поступая так,— пишет В. И. Ленин,— буржуазия поступает, как поступали все осужденные историей на гибель классы»¹. При этом буржуазия стремится проникнуть главным образом в наиболее активные революционные партии, и в первую очередь в ряды коммунистов.

Провокация используется всеми без исключения буржуазными правительствами, независимо от их реакционной или демократической окраски. На это ясно указывает Ленин: «...в самых просвещенных и свободных странах, с наиболее «устойчивым» буржуазно-демократическим строем, правительства уже систематически прибегают, вопреки их лживым и лицемерным заявлениям... к введению провокаторов в среду коммунистов...»².

Наиболее наглядно это обнаруживается в тех скандальных случаях, когда выясняется, что одни и те же провокаторы служат то одному, то другому правительству. Так было, например, с Вейсманом, служившим до 1905 г. в русской полиции, а затем перебежавшим в австрийскую.

Буржуазия, независимо от ее национальной принадлежности, в борьбе против рабочего класса и его авангарда — коммунистической партии пользовалась методом провокации в прошлом, прибегает к нему в настоящее время и не откажется от него в будущем. «Во многих странах, и в том числе наиболее передовых, буржуазия несомненно посылает теперь и будет посылать провокаторов в коммунистические партии»³,— предостерегал Ленин.

Вместе с тем наш классовый противник часто использует ложные обвинения в провокации как политический козырь против своих противников. Голословные и заведомо неверные обвинения в провокации и предательстве применяются в целях политической дискредитации революционного авангарда. Подобные приемы были в ходу в России у меньшевиков. Вот характерный пример. В 1914 г. одна из ликвидаторских газет поместила открытое письмо депутата II Государственной думы Алексинского. Он обвинял в «предательстве» члена большевистской партии Антонова, в свое время осужденного царским правительством и отбывавшего каторгу. Это было сделано меньшевиками после того, как еще в 1907—1908 гг. специальная комиссия из осужденных на каторгу товарищей и членов ЦК партии, в который входили тогда и меньшевики, признала поведение Антонова на суде безупречным. Для чего меньшевикам потребовалось это ложное обвинение? Только для того, чтобы политически скомпрометировать большевиков.

Оценивая беспринципные, бесчестные поступки меньшевиков, Ленин писал: «Мы рассматриваем приемы ликвидаторов как своеобразный прием в политической борьбе со стороны людей, исключенных из партии»⁴. Известно, например, какими острыми были разногласия между большевиками-ленинцами и меньшевиками по вопросам о путях и перспективах развития русского революционного движения, с какой враждебностью встречали меньшевики большевистский курс на развертывание революции. При таких реакционных настроениях меньшевикам было нетрудно докатиться и до ложных обвинений в предательстве, как это случилось с Алексинским.

Могли ли в условиях царизма, как и вообще в условиях буржуазного господства, революционные партии застраховать себя полностью от провокаторов? Безусловно, нет. Буржуазные правительства ищут и находят в своем обществе продажных людей. В России положение усугублялось еще и условиями крайне реакционного царского режима, особенно часто прибегавшего к политической провокации. На почве русской реакции и выросли такие «мастера провокации», как Азеф, Малиновский, Бряндинский и другие. Они втирались в доверие к честным революционерам и продавали их тем, кому служили. В условиях подполья проверка партийных работников была крайне затруднена, что облегчало проникновение в партийные ряды полицейской агентуры.

Однако необходимо подчеркнуть, что вся многолетняя история большевизма знает лишь считанное число провокаторов, проникших в ряды партии рабочего класса. В масштабах титанической деятельности партии измены и предательства по своему количеству ничтожны. Но те, кому все же удавалось сыграть свою провокаторскую роль, наносили революционному движению ощутимый вред. В результате гнусных предательств погибли сотни революционеров. «...Черномазов и, разумеется, другие провокаторы помогали царю сослать в Сибирь наших депутатов, это не подлежит сомнению»,— писал Ленин 3 марта 1917 г. в статье «Проделки республиканских шовинистов». Возвращаясь через два месяца к этому вопросу, Владимир Ильич подчеркивает: «Ошибки в нераспознании провокаторов были со всеми, без исключения, партиями. Это факт»⁵. И, касаюсь тут же предательства Малиновского, он пишет: «Составляет ли это упрек для нашей партии? Нет, как не делают честные люди упрека Чернову⁶ и К0 за ошибочное оправдание ими Азефа, упрека — Ионову (бундовцу, коллеге «Рабочей Газеты») и К0 за оправдание в 1910 г., от имени объединенного ЦК, провокатора Житомирского («Отцова»), упрека — тем меньшевикам, которые известное время пытались защищать в 1904 г. провокатора Доброскокова, упрека — тем кадетам, среди коих тоже были опубликованные теперь провокаторы»⁷.

Что же могло в условиях подполья уменьшить причиняемое провокаторами зло? Одним из важнейших средств Ленин считал правильное соотношение легальной и нелегальной работы. На легальной работе любой провокатор должен был наряду со своей подрывной деятельностью делать и полезное дело для революционного движения, причем на глазах тысяч людей.

В связи с этим Владимир Ильич приводит в качестве примера Малиновского: «Худшим было то, что в 1912 году в ЦК большевиков вошел провокатор — Малиновский. Он провалил десятки и десятки лучших и преданнейших товарищей, подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них. Если он не причинил еще большего зла, то потому, что у нас было правильно поставлено соотношение легальной и нелегальной работы»⁸.

Разработанная В. И. Лениным тактика борьбы с полицейскими провокациями сводилась к соблюдению высокой бдительности в рядах большевиков, к системе тщательной, во всех деталях продуманной конспирации и к сочетанию легальной и нелегальной работы. Эти составные части большевистской тактики были всегда в центре внимания партии. Она претворяла их в зависимости от конкретных условий, идейно-политического уровня членов партии и их подготовленности. На различных этапах соотношение этих величин менялось, но сами ленинские требования оставались неизменными.

Формулируя организационные принципы большевизма, Ленин писал: «Без усиления и развития революционной дисциплины, организации и конспирации невозможна борьба с правительством. А конспирация прежде всего требует специализации отдельных кружков и лиц на отдельных функциях работы и предоставления объединяющей роли самому незначительному по числу членов центральному ядру «Союза борьбы». Отдельные функции революционной работы бесконечно разнообразны: нужны агитаторы легальные, умеющие говорить среди рабочих так, чтобы их нельзя было привлечь к суду за это, умеющие говорить только а, предоставляя другим сказать Ь и с. Нужны распространители литературы, листков. Нужны организаторы рабочих кружков и групп. Нужны корреспонденты со всех фабрик и заводов, доставляющие сведения о всех происшествиях. Нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами. Нужны устроители конспиративных квартир; Нужны люди для передачи литературы, для передачи поручений, для сношений всякого рода. Нужны сборщики денег. Нужны агенты в среде интеллигенции и чиновничества, соприкасающиеся с рабочими, с фабрично-заводским бытом, с администрацией (с полицией, фабричной инспекцией и т. д.). Нужны люди для сношений с различными городами России и других стран. Нужны люди для устройства разных способов механического воспроизведения всякой литературы. Нужны люди для хранения литературы и других вещей и т. д. и т. д. Чем дробнее, мельче будет то дело, которое возьмет на себя отдельное лицо или отдельная группа, тем больше шансов, что ему удастся обдуманно поставить это дело и наиболее гарантировать его от краха, обсудить все конспиративные частности, применив всевозможные способы обмануть бдительность жандармов и ввести их в заблуждение, тем надежнее успех дела, тем труднее для полиции и жандармов проследить революционера и связь его с организацией, тем легче будет для революционной партии заменять погибших агентов и членов другими без ущерба для всего дела»⁹.

Организуя работу согласно этим указаниям Ленина, социал-демократы сумели усилить конспирацию и вовремя разоблачили провокатора Гуровича (он же Гуревич). Для расследования возникших против него подозрений в 1901 г. была создана авторитетная комиссия.

Позже газета «Искра» писала: «В течение продолжительного и тщательного расследования дела комиссия выслушала в ряде заседаний подробные объяснения Гуревича, как отдельно, так и на очных ставках с двумя свидетелями, выслушала показания шести свидетелей и рассмотрела письменные сообщения С.-Петербургского Комитета РСДРП и отдельных товарищей. Все добытые этим следствием точные и проверенные данные вполне подтверждают предъявленные к Гуревичу обвинения, вследствие чего комиссия единогласно постановляет объявить Михаила Ивановича Гуревича агентом-провокатором»¹⁰.

Предательство Гуревича и связанные с ним аресты еще раз подтвердили, насколько важна борьба с политической полицией и как ошибались те, кто недооценивал этого. Бдительность партии помогла также разоблачению провокатора Черномазова, сумевшего проникнуть в редакцию «Правды». Охранка констатировала: в результате партийного расследования дела Мирона (Черномазова) установлена его причастность к охранному отделению и его «в непродолжительном времени распубликуют», то есть предадут гласности, как провокатора¹¹.

Огромное внимание большевики уделяли конспирации, постоянно совершенствуя ее приемы и формы. И это чрезвычайно беспокоило охранку, стремившуюся раскрыть методы партийной работы. Но ей нечасто удавалось добиться положительного результата. Так, путь следования отдельных делегатов из России на Пражскую конференцию (1912 г.) стал известен охранке лишь после того, как они благополучно прибыли в Прагу. В целях конспирации Центральный Комитет партии специально позаботился о том, чтобы делегатам на местах были даны лишь промежуточные явочные адреса. Затем они, пройдя необходимую проверку, получали дальнейшее направление и пароли. Кроме того, делегатам перед отъездом давались новые псевдонимы, неизвестные еще охранке. Это позволяло запутать следы и обезопасить делегатов.

Итак, весь путь делегатов с места выезда до места назначения был тщательно законспирирован. «Агентурная записка» московского охранного отделения от 9 февраля 1912 г. указывала, что делегатам конференции «делалось предварение о полном воспрещении вести какую бы то ни было переписку, покупались билеты и конечный пункт поездки, г. Прага, сообщался лишь при посадке в вагон, при отходе соответствующего поезда. В Праге гостей встречали на вокзале окружавшие Ленина лица; на случай же, если в момент приезда делегатов на вокзале никого не оказалось, давалась явка: отправиться в дом № 7 по Гибернской улице, войти в помещение редакции газеты «Право люду» и спросить там Иоахима Хавлена, который и даст окончательные указания и инструкции».

В данном случае в «Агентурной записке» была допущена существенная неточность. Отмечалось, что делегатов, нелегально следовавших на конференцию, якобы лично встречал в пределах приграничной полосы главный транспортер ЦК Альберт и с помощью местных контрабандистов они переходили государственную границу. В действительности же, как свидетельствует Альберт — видный партийный работник И. А. Пятницкий, он встречал делегатов в Лейпциге и оттуда переотправлял их в Прагу. Ошибка автора «Агентурной записки» — подтверждение высокого уровня конспирированной работы большевиков по организации Всероссийской партийной конференции.

Охранке так и не удалось обнаружить место заседаний. Ее агенты, прибывшие на конференцию, с опозданием узнали о встрече большевиков. В связи с этим охранка с сожалением признавала: «...намеченное заранее действительное место заседаний будущей конференции, по соображениям исключительной конспирации, все время оставалось неизвестным даже ближайшим сотрудникам Ленина, крайне опасавшегося возможной слежки со стороны агентов русской государственной полиции»¹².

В агентурной информации о Пражской конференции, как и во многих других донесениях, точные факты и прямые домыслы переплетались между собой. В «Агентурной записке» от 12 февраля 1912 г. говорилось, что выборы членов ЦК проходили на конференции в условиях строжайшей секретности. Участники конференции, за исключением Ленина и Серго Орджоникидзе, знали лишь взаимные псевдонимы.

Итоги голосования не объявлялись, как не были названы и лица, избранные в состав ЦК. Последнее объяснялось опасением дать в руки полиции нить и поставить под угрозу провала деятельность членов ЦК в России. Получившие большинство голосов о своем избрании были конфиденциально оповещены Лениным и Серго. Проходившую перебаллотировку двух кандидатов (Валентина — А. К. Воронского и Филиппа — И. Ш. Голощекина) агентурное донесение излагает так: «Их псевдонимы сообщались Лениным на ухо каждому делегату в отдельности в момент повторной подачи голосов».

Конспиративное мастерство, проявленное ленинцами на Пражской конференции, вызвало серьезное беспокойство департамента полиции. Охранка еще более пристально стала интересоваться организационной деятельностью партии. В частности, большие усилия она прилагала к раскрытию партийных псевдонимов.

Одним из часто применявшихся приемов конспирации большевиков была замена псевдонимов. Это вносило путаницу в «дела» охранных отделений, приводило к ошибкам в их регистрационных картотеках, задерживало розыск. И неудивительно — ведь часто одинаковые псевдонимы носили разные лица и, наоборот, одно лицо имело несколько псевдонимов. Например, под псевдонимом Андрей в охранке одновременно значилось пять человек: Я. М. Свердлов, П. Я. Петерсон, И. К. Вульпе, а двух других полиция так и не смогла установить. С. А. Бубнов проходил у охранников под псевдонимами Химик, Яков, Сергей Иванович, В. П. Ногин — Макар, Новоселов, Радоновский. Кроме того, одно и то же лицо нередко проживало в разных местах по чужим паспортам. Поэтому раскрытие партийных псевдонимов было для охранки крайне сложной задачей.

Это подтвердило «дело Таммерфорсской конференции». В архиве департамента полиции имеется «Агентурная записка» провокатора, проникшего на Таммерфорсскую конференцию РСДРП. В ней подробно указаны организации, представленные на конференции, приведены псевдонимы делегатов, а также приложена листовка с резолюциями конференции, размноженная на гектографе¹³. Несмотря на обширное донесение провокатора, реального успеха полиции оно не принесло. Раскрыть подлинные имена оказалось делом невозможным. Департамент полиции вынужден был запросить местные охранные отделения, но и они не смогли провести расшифровку. На все эти операции ушло много времени, безрезультатно потерянного полицией.

Почти то же произошло и с другой информацией, представленной в указанной выше «Агентурной записке». В ней сообщалось, что «22 декабря 1905 г. в Санкт-Петербурге на Загородном проспекте в д. № 9, в квартире Ивана Григорьевича Семенова, состоялась сходка из лиц Центрального Комитета РСДРП и делегатов Твери, Казани, Тамбова, Тифлиса, Риги, Перми, Воронежа, Петербурга, а также Ленина и Мартова-Цедербаума. На этой сходке был прочитан доклад о слиянии фракций «большинства» и «меньшинства»... После этого доклада Лениным и Мартовым были прочитаны рефераты о двух тактиках партии».

Выходит, расхождения «большинства» и «меньшинства», а также имена Ленина и Мартова департаменту полиции были известны. Что же касается делегатов с мест, то лишь некоторых из них, причем предположительно, знала охранка. Задача департамента полиции заключалась в том, чтобы быстро и точно «расшифровать» всех делегатов и таким путем добраться до подпольных партийных организаций. Но сделать это ни быстро, ни точно опять-таки не удалось. Последовавшие позже аресты отдельных социал-демократов, участвовавших на данном собрании, носили в основном случайный характер.

Из сказанного видно, что псевдонимы — такое, казалось бы, простое средство борьбы с полицией — играли важную роль в сложной системе партийной конспирации. А если иметь в виду, что в полицейских картотеках значилось немало однофамильцев, то это еще больше затрудняло наведение справок и розыск, чем умело пользовались большевики. В 1909 г., например, киевское охранное отделение не могло установить личности Ф. Я. Кона и вынуждено было констатировать: «Под фамилией Кон отделению известны 10 лиц с разными именами и отчествами, но имеющимися на них сведениями личности Кон, живущего ныне за границей и входящего в состав выдающихся деятелей Российской социал-демократической рабочей партии, установить не представляется возможным»¹⁴.

Департамент полиции был серьезно обеспокоен мерами, предпринимаемыми большевистской партией по борьбе с проникающими в ее ряды провокаторами. Охранка во что бы то ни стало стремилась выяснить, кто непосредственно занимается в партийном аппарате проверкой заподозренных лиц. Все сведения о таких партийных работниках, как наиболее важные, концентрировались в особом отделе департамента полиции. Так, 23 августа 1909 г. московская охранка специально поставила в известность особый отдел относительно большевика Д. И. Курского: «...Курский действительно носит партийную кличку Дик, одно время состоял секретарем Бутырского районного комитета РСДРП; с апреля месяца текущего года он состоит членом Областного Бюро Центральной промышленной области и вместе с тем членом комиссии по проверке в Москве провокации»¹⁵.

Дмитрий Иванович Курский, член КПСС с 1904 г., участник Московского вооруженного восстания 1905 г., занимал ответственные партийные посты. В самые трудные дореволюционные годы он вел активную работу по предотвращению проникновения в партию провокаторов. При этом деятельность Курского заключалась не только в разоблачении конкретных провокаторов, а и в создании в местных партийных организациях таких условий, которые бы исключали или сводили к минимуму эту опасность, в создании обстановки повышенной бдительности, постоянной мобилизованности. Это и не устраивало больше всего тайную полицию, агенты которой взяли Курского под неусыпное наблюдение.

Однако, несмотря на суровые приказы, активное использование на этом участке наиболее опытных агентов, особый отдел департамента полиции не смог нанести здесь большевикам сколько-нибудь серьезного удара. К сожалению, в партийных архивах сохранилось мало сведений об отдельных операциях и контрмерах большевиков. Но об этом свидетельствуют документы самой полиции, излагающие протокольным языком драматические события. Можно с полным основанием утверждать, что благодаря этой работе большевиков удалось спасти многие партийные организации от провалов, а партийных активистов от гибели.

Деятельность Курского — яркий пример самоотверженности большевиков ленинской школы. Партии, говорил Ленин, «нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами»¹⁶. И на этот ответственный участок работы она посылала своих самых подготовленных и закаленных испытаниями бойцов.

Внимание охранки к этой стороне деятельности большевиков возросло еще больше после Пражской партийной конференции, когда вновь избранный Центральный Комитет решил существовавшую ранее комиссию по расследованию возникающих подозрений в провокаторстве заменить новой. И полицейская агентура с беспокойством констатировала: «...поручено Ленину сформировать новую «провокационную» комиссию из 3 лиц; на разрешение этой, подлежащей еще сформированию, комиссии здесь же передано заявление Макара с обвинением в провокационной деятельности по адресу одного из членов ЦК бундистов. При обследовании действия заподозренных лиц постановлено, между прочим, пользоваться и услугами Бурцева»¹⁷ (политэмигранта, близкого к эсерам).

Позже, в 1913—1914 гг., охранке стало известно о подозрениях, возникших в партийных кругах по поводу неизвестного полицейского осведомителя, действовавшего в думской социал-демократической фракции, и об усилении в связи с этим партийной конспирации. Вскоре начальник московского охранного отделения Мартынов с тревогой уведомлял свое руководство, что в партии большевиков «предложено снова усилить конспирацию. Ввиду подозрений, возбужденных в последнее время против нового секретаря думской социал-демократической рабочей фракции, предложено обсуждать в его присутствии только дела, касающиеся думской работы»¹⁸.

Действовавший еще недавно так безотказно традиционный прием политического сыска стал давать осечки. И это заставляло охранку особенно настойчиво добиваться информации о большевистских мероприятиях по выявлению провокаторов, изыскивать все новые способы засылки и внедрения своих агентов. И хотя в активе охранки были некоторые проведенные операции, ей не удалось достичь главной цели: разгромить центральные и местные организации большевистской партии — организующей силы революционного движения. Все они, сохранив свои ряды, продолжали действовать.

Во многом успех большевиков предопределялся хорошо поставленной контрразведкой. Часто не только члены партии, но и сочувствовавшие ей своевременно предупреждали о подготавливаемых охранкой арестах, провокациях, о тех или иных операциях. Эта информация шла в партийные центры непрерывно и позволяла принимать оперативные решения, срывавшие полицейские планы. Еще в конце 90-х годов прошлого века в распоряжение революционных организаций попадали важнейшие секретные правительственные документы.

Один из них — упоминавшийся уже «Секретный циркуляр Министра Внутренних Дел от 12 августа 1897 г. за № 7587». Адресованный всем губернаторам, циркуляр подчеркивал, что отличительным признаком всех возникающих рабочих стачек являются одинаково сформулированные требования, свидетельствующие о наличии единого организационного центра. Это подтверждает и повсеместное создание рабочих дружин. Центром рабочего движения циркуляр считал петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», созданный, как известно, по инициативе В. И. Ленина. В циркуляре излагались жесткие меры в отношении забастовщиков, их руководителей и рекомендовалось направлять дела о них не судебным властям, как полагалось по закону, а жандармерии и полиции. Эти рекомендации министра Горемыкина весьма показательны, они санкционировали прямое нарушение существовавшего закона и открывали путь к еще более жестоким репрессиям.

Не рассчитывая на успех закона об ограничении рабочего дня и предвидя неизбежный рост стачечного движения, в циркуляре министр предписывал административным и полицейским органам суровые меры борьбы с рабочими. Особое внимание обращалось на преследование интеллигентов, участвовавших в стачечном движении: «Лиц образованных классов, заподозренных в преступных сношениях с рабочими или распространении воззваний и брошюр, призывающих к стачкам или забастовкам, подвергать немедленному аресту и передавать безотлагательно в распоряжение чинов корпуса жандармов для производства расследования в порядке положения об охране».

Одновременно категорически запрещались «всякие сходки рабочих» и предлагалось «выяснить зачинщиков этих сборищ, подвергая последних аресту», а в случае «возникновения стачки или забастовки принять меры к их ликвидации». Восьмой пункт циркуляра гласил: «Всем местным рабочим объявить, что всякое нарушение порядка будет подавлено, а зачинщики в подстрекательстве подвергнуты аресту и высылке».

Характерно, что здесь же отмечались факты расправы рабочих с провокаторами — вплоть до убийств. Поэтому каждый рабочий, указывал циркуляр, «заподозренный в насильственных действиях по отношению к другим рабочим... будет подвергнут аресту и высылке под надзор полиции в одну из удаленных губерний». Это была открытая защита провокаторов.

Драконовские меры Горемыкина во многом объяснялись тем, что царское правительство почувствовало всю силу влияния «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» на развитие стачечного движения. Напуганное появлением у рабочего класса идейного и организационного центра, оно стремилось ликвидировать его немедленно любыми средствами. Именно в эти годы тайная полиция получила значительные денежные, материальные средства, пополнилась кадрами, она больше стала использовать опыт полиции западных стран. Забота о провокаторах, проявленная в циркуляре Горемыкина, тоже одно из конкретных полицейских мероприятий по усилению провокации как средства политической борьбы.

Но и большевики сумели добиться того, что информация, поступавшая в революционные организации, значительно расширилась. Даже из особого отдела департамента полиции приходили ценные сведения со списками разыскиваемых лиц, с намечаемыми мероприятиями и т. д. Достаточно сказать, что в течение одного 1902 года, когда еще только шло организационное оформление партии, центр получил, среди многих других документов, копии секретных циркуляров особого отдела департамента полиции: от 1 марта, № 1514, от 1 апреля, № 2447 и от 26 апреля, № 3083¹⁹. В этих циркулярах были имена революционеров, раскрытых полицией. По агентурным данным, ожидалось их прибытие из-за границы и за ними следовало установить наблюдение.

В конце января 1903 г. в партийный центр поступило сообщение о секретном циркуляре департамента полиции за № 6200 от 1 октября 1902 г., который предписывал розыск ряда революционеров-подпольщиков²⁰. Это позволило партии принять соответствующие контрмеры.

Между прочим, в письме, сопровождавшем этот циркуляр, раскрывался порядок организации министерством юстиции суда присяжных в Сибири: «В Сибири производятся подготовительные работы по введению в ней суда присяжных. На днях получено секретное предложение от министерства юстиции составить списки лиц, способных исполнять обязанности присяжных заседателей»²¹. Подобного рода информация давала возможность большевикам вести пропаганду на конкретном материале, показать, в частности, антинародную сущность организованного царскими властями и послушного им суда присяжных.

В системе полицейского сыска действовала и «Секретная экспедиция», так называемый «черный кабинет» — глубоко законспирированный орган царской тайной полиции. Он существовал со времени Екатерины II и предназначался для перлюстрации корреспонденции (снятие копий, фотографирование).

Перлюстрации в первую очередь подвергалась корреспонденция политических эмигрантов, проходившая под рубрикой «Особо строгое наблюдение». Бывший цензор петербургского «черного кабинета» С. Майский в своих воспоминаниях²² отмечает, что среди чиновников «черного кабинета» были сотрудники, симпатизировавшие революционерам и «мешавшие департаменту полиции добраться до своих жертв». Велик был риск людей, идущих на такой шаг. Уже сам по себе этот факт говорит о революционизирующем влиянии большевиков даже в святая святых царизма.

По существовавшему тогда положению перлюстрации подлежали и письма министров, генерал-губернаторов, директоров департаментов. В связи с этим иногда выявлялись весьма любопытные обстоятельства жизни и деятельности царских сановников. Например, министр путей сообщения проводил стратегическую железную дорогу не в запланированном направлении, а через имение своей жены, а губернатор, игнорируя обязательные торги, с выгодой поставлял шпалы из леса, принадлежавшего его шурину. Иные важные персоны, зная о проверке, вуалировали переписку различными способами. Так, граф Игнатьев отправлял свои письма из Турции в простых грязных конвертах и заставлял лакея писать на них адреса на имя дворника или истопника.

Но и подобные приемы не гарантировали корреспондента от тотального контроля. Больше того, царь лично читал перлюстрированные письма и давал по ним соответствующие указания. И не удивительно, что чиновникам «черного кабинета» оказывалось «всемилостивейшее» внимание и они щедро вознаграждались. Так создавалась замкнутая каста особо привилегированных слуг престола.

«Черные кабинеты» существовали и в других городах, в частности в Варшаве, Одессе, Москве, но они значительно уступали столичному как по технической оснащенности, так и по качеству работы. Представляет интерес поступившее в социал-демократическую организацию сообщение о «черном кабинете» при Московском почтамте: «В главном Московском почтамте черный кабинет находится на 2-м этаже. Все поступающие в почтамт письма поднимаются подъемной машиной и поступают в распоряжение чиновников черного кабинета. Одни из них заняты тем, что отбирают письма с подозрительными фамилиями, другие отбирают письма с подозрительными почерками, третьи раскладывают остальные письма на небольшие кучки и выдергивают наудачу по несколько писем из каждой кучки. Все отобранные таким образом письма просматриваются»²³.

Полученный материал стал в руках большевиков важным обличительным документом против царского правительства, отрицавшего факты контроля над перепиской.

Подобные сведения, поступавшие в партийный центр по различным каналам, говорили о многом. И прежде всего о том, что отважные люди, сумев проникнуть в высшие звенья государственного аппарата или в близкие к правительственным инстанциям круги, честно и преданно служили интересам партии, внося свой вклад в революционную борьбу. Имена многих из них остались неизвестными, но память об этих героях свято хранит партия.

В исключительно сложных условиях, подвергаясь опасности, они выполняли неоценимую работу во имя революции. Вводили тщательно продуманную систему шифров, соблюдали строжайшую конспирацию, о необходимости которой неоднократно напоминал В. И. Ленин, организовывали пересылку документов и писем через особо доверенных работников партии. В силу этого партийная корреспонденция в основном благополучно поступала из-за границы в Россию. И даже особо сложная транспортировка революционной литературы, объемной и тяжелой, проходила чаще всего нормально.

Успешно противостоять полицейским проискам во многом помогал установленный в партии порядок извещения центра о всех обнаруженных или подозреваемых провокаторах. В таких случаях немедленно производилась перестройка работы данной партийной организации, а некоторые партийные функционеры должны были сразу же переходить на нелегальное положение, или, на конспиративном языке, «снимать шкуру»²⁴, то есть прекращать связь с подозреваемыми лицами, изменять явки, адреса, псевдонимы и т. п. Посылаемые в центр сообщения содержали не только констатацию факта предательства, но и важные детали.

В качестве характерного примера можно привести одно из извещений: «Полтавский комитет РСДРП на основании целого ряда фактов, полученных им случайно, объявляет агентом-провокатором Николая Ивановича Манько, известного в широких рабочих кругах под именем Николай и Тимофей. Он бывший железнодорожный служащий, привлекался по громкому делу о забастовочном комитете на КВЖД, принимал активное участие в революционном движении 1905 г., пользуется большим доверием рабочих и неоднократно избирался во все ответственные партийные органы.

Манько на предъявленные ему Полтавским комитетом обвинения в том, что он, будучи последнее время секретарем комитета, был в то же время и агентом охранного отделения, опровергнуть фактов, на основании которых ему предъявлено обвинение, и вообще объяснение по существу дать не мог. Он выше среднего роста, лет 28—29. Секретарь комитета»²⁵.

А вот другое сообщение, присланное в центр в 1909 г. секретарем исполнительного комитета Московского окружного комитета РСДРП Р. П. Фальк: «Николай Георгиевич Павлов, проживающий в настоящее время в Москве в Петербургской слободке, дом Твердохлебова,— агент-провокатор. В 1907 г. работал в организации партии социалистов-революционеров, одновременно состоял в летучем отряде Московской охранки, провалил много товарищей. В 1908 г. служил во 2-м Бельгийском обществе конных железных дорог на Малой Дмитровке. В последнее время работал в Бутырском районе под кличкой Василий Алексеевич. По собственной инициативе он организовал кружок среди метельщиков, сапожников и др., причем провалил многих товарищей, навербованных из учащихся высших и средних учебных заведений, а также представителей некоторых фабрик. Принимал меры к тому, чтобы проникнуть в ряды социал-демократической организации. В настоящее время арестован и сидит вместе с другими. Обыкновенно его арестовывают для того, чтобы скрыть от выданных им его роль и дать возможность ему в тюрьме или участке узнать новости из подпольной жизни. Через 2—3 дня выпускают. Благодаря своей ловкости и опытности очень опасный провокатор и высоко ценится московской охранкой. Приметы его: высокого роста, красивый, бритый.

Ввиду попыток Павлова проникнуть в среду социал-демократов считаем нужным опубликовать вышеизложенное в особом листке»²⁶.

Соблюдая ленинское требование о повышении бдительности, подпольные партийные комитеты проверяли даже работников, приезжавших по поручению ЦК. Так, в конце 1909 г. одесские социал-демократы направили в Заграничное бюро ЦК РСДРП специальный запрос — можно ли доверять агенту ЦК Клементию (С. В. Модестову), прибывшему с целью воссоздания одесской областной организации²⁷. Эти проверки, как показывал опыт, были необходимы, поскольку охранка иногда пыталась использовать и такой канал проникновения.

История нашей партии знает случаи, когда политические ссыльные сами расследовали отдельные обвинения в провокации или обращались к центру с просьбой о расследовании, как это было, например, с Л. Н. Румой. В заметке, помещенной в 13-м номере «Искры», он обвинялся в «провокатуре». Расследование данного дела в колонии политических ссыльных, по причинам конспирации, было прекращено. Ссыльные социал-демократы обратились в «Искру» и «Зарю» с просьбой о проведении суда над Румой вне пределов России²⁸.

Своевременное предупреждение партийных органов, проверка каждого нового человека, тщательно продуманная система конспирации — все это имело одну цель: «довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства»²⁹. Сами условия революционной борьбы ставили перед партией в качестве одной из важнейших задач всемерное повышение бдительности, чтобы каждая социал-демократическая организация была ограждена надежным барьером конспирации.

Но в то же время большевики решительно выступали против необоснованных обвинений в провокации. Возникавшие подозрения обычно тщательно проверялись, факты устанавливались с предельной точностью, насколько это позволяла обстановка подполья. Сурово осуждались как деморализующие слухи и разговоры о провокации «вообще», без конкретных обоснований, которые в обстановке, когда на большевиков «обрушилась вся сила государственной власти, с полицией и войском, жандармами и прокурорами»³⁰, были выгодны лишь врагам революционного движения.

В ряде случаев подпольные партийные органы ставили перед ЦК вопрос о реабилитации товарищей, неправильно обвиненных в провокации. Так было, например, с делом о реабилитации Кирилова, заболевшего в тюремном заключении. Екатеринославский комитет РСДРП в связи с этим писал:

«Для ЦК и ЦО

Конспиративно

Екатеринославский комитет большинства на последнем своем заседании 7 июля рассмотрел дело о реабилитации Кирилова по Московскому делу 1900 г., находит, на основании документа, который будет переслан, и показания одного из свидетелей, что Кирилов выдавал своих товарищей, будучи в невменяемом состоянии, он страдал галлюцинациями. Поэтому Екатеринославский комитет большинства энергично настаивает на пересмотре этого дела. На свидетелей по этому делу может указать тов. Рядовой»³¹.

Это был действительно сложный случай, так как сам факт выдачи Кириловым своих товарищей все же имел место. Однако Екатеринославский комитет, исходя из конкретных обстоятельств, взял на себя ответственность ходатайствовать перед ЦК и ЦО о пересмотре обвинения Кирилова в провокации.

Одним из активных средств в арсенале борьбы с царизмом и его аппаратом насилия была организация побегов революционеров из тюрем, каторги и мест ссылки. 1 июля 1909 г., например, из московской женской тюрьмы на Новинском бульваре бежали 13 политических каторжанок вместе с надзирательницей Тарасовой. Это была тщательно продуманная, подготовленная и смелая операция. Среди бежавших находилась Наталия Сергеевна Климова, приговоренная к смерти за участие в покушении на Столыпина. Написанное ею «Письмо перед казнью»³² производило сильное эмоциональное воздействие и, как предполагают, было использовано Леонидом Андреевым для создания образа Муси в «Рассказе о семи повешенных». Этот побег, вызвавший большой общественный резонанс, причинил серьезные неприятности не только начальнице Новинской женской тюрьмы княжне Вадбольской, но и в целом политической полиции³³.

По своей отваге и смелости показателен также побег из киевской тюрьмы 18 августа 1902 г. 11 политических заключенных, среди которых находился и Н. Э. Бауман³⁴. Подготовившие побег заготовили самодельную лестницу, свитую из кусков простыней. На вечерней прогулке арестанты затеяли игру в городки. Потом неожиданно набросились на надзирателя, связали его, накрыв голову одеялом. А в этот момент их товарищи забросили лестницу на стену и скрылись.

Таковы лишь некоторые примеры несгибаемой воли революционеров в борьбе с самодержавием.

Участившиеся побеги политических заключенных из тюрем и каторги заставили департамент полиции настойчиво ходатайствовать перед царским правительством об увеличении штата охраны и денежных ассигнований.

Особо следует выделить вопрос о революционно-партийной этике большевиков. В условиях ссылки, например, прошение о помиловании считалось актом отречения, требовавшим бойкота и исключения подавшего это прошение из товарищеского коллектива. Предосудительным являлось и ходатайство, скажем, о переводе в лучшие места ссылки. «Северная правда» в связи с этим отмечала, что возбуждающий ходатайство не только роняет достоинство революционера в глазах администрации и населения, но и дает возможность врагам сказать про него: «Ну что вы говорите, будто это идейные люди! Против нас боролись, а потом нас же просят заступиться за них»³⁵.

Необходимо подчеркнуть, что ссыльные большевики не допускали ни подобных ходатайств, ни тем более прошений о помиловании. Это был один из принципов бескомпромиссной революционной борьбы.

Читая полицейские документы, наглядно видишь, как в течение многих лет царизм концентрировал свои усилия для разгрома революционного движения. Еще в последней четверти прошлого столетия, встревоженное волнениями рабочего класса, крестьянства, мужественной борьбой народовольцев и признаками проникновения в Россию марксизма, русское самодержавие стало беспощадно преследовать революционеров. По специальному решению правительства в 80-х годах была организована тайная политическая полиция, скрывавшаяся под вывеской «Отделение по охране общественной безопасности и порядка». Она просуществовала до Февральской революции 1917 г. Охранные отделения, созданные в отдельных губерниях, подчинялись департаменту полиции и получили в народе мрачно-ненавистное название «охранка».

В период подъема революционного движения департамент полиции имел девять основных отделов (делопроизводств). Среди них — уже упоминавшийся особый отдел, предназначенный для непосредственной борьбы с революционными организациями. В состав особого отдела входили отделения: 2-е — «социал-революционеры», 3-е — «социал-демократы», 4-е — «инородческие организации». Кроме того, были еще отделения, занимавшиеся расшифровкой писем, сбором сведений о секретных сотрудниках местных жандармских управлений и охранных отделений.

Особый отдел, полностью изолированный от служебного аппарата департамента полиции, занимал в его огромном здании на Фонтанке весь четвертый этаж и имел специальную пропускную систему. Чиновники других отделений сюда не допускались. Ратаев — один из заведующих — так характеризовал специфику своего отдела: «...он должен быть всегда на военном положении...»³⁶.

Временами структура особого отдела и в целом департамента полиции несколько изменялась. Неизменным оставалась общая направленность их работы. Часто, в зависимости от политической обстановки, менялись тактика и профессиональные приемы, однако главной целью царской тайной полиции всегда была ликвидация революционных организаций, их кадров, разгром рабочего движения.

Большевистская партия считала необходимым не только противостоять полицейскому произволу, но и вести последовательную и решительную борьбу с политической полицией — этим верным стражем царского режима.

Опыт борьбы партии уже на самом первом ее этапе показал, что политическая провокация как метод борьбы тайной полиции с революционным движением явилась крайне опасным оружием самодержавия. Царизм пользовался им безгранично и постоянно. В условиях существовавшего произвола политические провокации принимали все более угрожающий характер. Поэтому партия решительно отклоняла попытки отдельных социал-демократов представить борьбу с царской полицией как нечто не заслуживающее внимания и затрат сил. Исходя из ленинских указаний, большевики сумели в короткий срок так организовать свои ряды, что революционная бдительность, конспирация, введение шифров, обязательная смена псевдонимов, сложная система транспортировки революционной литературы стали неотъемлемым правилом партийной жизни. Это обеспечивало дальнейшее развитие революционной борьбы.

 

Примечания:

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 87.

² Там же, с. 194—195

³ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 29.

⁴ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 395.

⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 222.

⁶ Чернов В. М. (1879—1952) —один из основателей партии эсеров, ее теоретик. В 1917 г.— министр земледелия, председатель Учредительного собрания. Белоэмигрант.

⁷ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 222.

⁸ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 28.

⁹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 468-469.

¹⁰ Искра, 1902, № 26.

¹¹ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 307, л. 300.

¹² Материалы по истории общественного и революционного движения в России. Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 г. по 1916 г. бывшего московского охранного отделения. М., 1918, с. 85. (В дальнейшем — Большевики...).

¹³ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел. Делопроизводство о конференции социал-демократов в Таммерфорсе, 1906 г., № 145.

¹⁴ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 84, с. 155.

¹⁵ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 34, с. 20.

¹⁶ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т,. 2, с. 469.

¹⁷ Большевики..., с. 102—103.

¹⁸ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 307, пр. 1, л. 299.

¹⁹ Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ЦПА ИМЛ), ф. 24, д. 488, л. 14—18.

²⁰ Там же.

²¹ ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 488, л. 14—18.

²² См.: Былое, 1918, № 3.

²³ ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 530, л. 3-4.

²⁴ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т,. 46, с. 308.

²⁵ ЦПА ИМЛ, ф. 28, д. 100, л. 6.

²⁶ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 34, с. 199

²⁷ ЦПА ИМЛ, ф. 17, д. 780, л. 1..

²⁸ ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 419, л. 1.

²⁹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 194.

³⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 115.

³¹ ЦПА ИМЛ, ф. 26, д. 160, л. 1.

³² См.: Образование, 1908, № 8.

³³ Каторга и ссылка, 1921, № 2.

³⁴ Искра, 1902, № 25.

³⁵ «Северная правда», 1913, № 15, 20 августа.

³⁶ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 444, л. А-7.

 

Глава III

Русские революционеры и полицейские преследования

Революционные выступления начиная с XIX столетия терпели неудачи в силу объективных и субъективных причин. В этом, бесспорно, сыграла свою роль и царская политическая полиция, основным методом деятельности которой была прямая провокация.

Вспомним, например, вооруженное восстание декабристов 1825 г. Провал этого заговора объяснялся, в частности, и тем, что один из офицеров, Ростовцев, сообщил царю Николаю I о готовящемся выступлении. Сказалось и предательство капитана Майбороды, члена Южного общества. Воспользовавшись полученной информацией, Николай I принял необходимые меры, во многом предопределившие ход событий на Сенатской площади¹.

Набиравшее силу революционное движение вызывало у жандармских и полицейских чинов немалые опасения. Характерен в этом отношении доклад шефа жандармов Селиверстова Александру II 18 августа 1878 г., где он упоминает о «подстрекателях общественных волнений»². В этом месте доклада царь заметил: «Да кто они?» В последующем докладе Селиверстов пояснил: «Ваше Величество изволите спрашивать — кто подстрекатели? Осмеливаюсь доложить, что число их размножилось до неуловимо значительных размеров и будет плодиться дотоле, пока руководители не будут уничтожены».

Из этого видно, что шеф жандармов не питал особых надежд на уничтожение «крамолы». 23 сентября 1878 г. он докладывал царю: «К сожалению, революционный социализм принимает возрастающее развитие, бороться против него дело труднейшее»³. И далее следовал пессимистический вывод: «Дерзаю доложить, что ничтожность доселе достигнутых результатов розысков сокрушает меня и моих сотрудников, ибо, Ваше Величество, тяжко перед лицом Вашей Священной Особы и Всей России оказываться столь мало полезным для службы отечеству»⁴. При этом шеф жандармов отмечал, что в европейской части России для политических каторжников уже не хватает мест, и предложил часть политкаторжан перевести на остров Сахалин.

В данный период формы и методы работы тайной полиции еще сохраняли все присущие им старые черты. Расследование проводилось упрощенно, главный расчет был на силу страха. «III Отделение собственной Его Величества канцелярии», созданное Николаем I в 1826 г. и проводившее розыск и дознания о «государственных преступлениях», представляло собой тайное судилище. Здесь применялись пытки, истязания, как когда-то в «Приказе тайных дел» царя Алексея Михайловича. Методы III Отделения вызывали гневный протест и возмущения современников, о чем свидетельствовали листовки и воззвания. Так, в 1878 г., когда судебные власти вынуждены были оправдать революционерку В. И. Засулич, в одном из воззваний говорилось: «Пусть разные политические партии преследуют разные цели, но ни одна из них не позволит господствовать над собой тем, вся политика которых исчерпывается двумя мрачными, давно забытыми словами — «Слово и дело»⁵. Как позже удалось установить историкам, автором этого воззвания был Г. В. Плеханов.

С каждым годом все больше ощущалось, что III Отделение стало анахронизмом в обстановке нарастания революционного движения. Это поняли правительственные круги, понял и царь. В результате в 1880 г. III Отделение заменяется департаментом полиции. Это, однако, не меняло реакционной сущности самодержавно-полицейского режима. Как и прежде, в розыскной работе полиции активно использовалась провокация, велась вербовка агентов. Это дополняла систематическая слежка за «подозрительными».

В числе тех, кто состоял под надзором полиции, был Н. Г. Чернышевский. За трехлетний период его жизни в Астрахани (1884—1887 гг.) на него поступило в местную полицию 30 агентурных сведений, пять копий записок самого Николая Гавриловича, письмо к нему одного ссыльного и ряд других документов⁶.

Этот традиционный полицейский прием был возведен в систему. Через четверть столетия особый отдел департамента полиции на основе многолетней слежки и полученных агентурных данных составил подробную справку о революционной деятельности Г. В. Плеханова. Здесь отражалась его работа в группе «Освобождение труда», связь с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», участие в издании «Искры», в работе съездов РСДРП и многое другое⁷.

Система филерства сохранялась на протяжении всей истории царской полиции, вплоть до самых последних дней самодержавия. Через многие годы депутат IV Государственной думы, член КПСС с 1903 г., участник трех революций Ф. Н. Самойлов вспоминал, каким кордоном слежки окружала его полиция. «Бдительное око» охранки сопровождало Федора Никитича повсюду. Куда бы он ни ездил, ему неизменно сопутствовала пара «телохранителей», следовавшая за ним подобно тени. Даже когда он бывал дома, полицейские стражи не унимались. И все же, несмотря на такое «внимание» со стороны полиции, Самойлов, как и другие большевистские депутаты, мужественно и крайне изобретательно преодолевал полицейские препоны, выполняя свой долг перед народом.

Долг перед народом. Подчеркивая это, другой депутат Думы, М. К. Муранов, член партии с 1904 г., во время суда над членами думской социал-демократической фракции сказал: «Понимая, что я послан народом в Государственную думу не для того, чтобы просиживать думское кресло, я ездил на места знакомиться с настроением рабочего класса»⁸. Эти поездки и непосредственные явные и тайные встречи с рабочими были поистине героическими подвигами, совершаемыми под угрозой каторги и смерти. Высоко оценивая нелегальную работу большевистских депутатов в Думе, В. И. Ленин писал, что их дела «останутся надолго образцом той работы депутатов, которую мы должны были усердно скрывать и в значение которой будут теперь внимательнее и внимательнее вдумываться все сознательные рабочие России»⁹.

Слежка за революционерами велась не только внутри страны, но и за границей. В течение длительного времени русским политическим сыском за границей ведал Рачковский. Он сумел опутать российских революционных эмигрантов паутиной надзора и провокации. В 1884 г. Рачковский командируется для работы в Париж, а через год становится начальником берлинской и женевской агентур¹⁰. Он устанавливает контакт с французской и швейцарской полицией, получает от них данные обысков, производимых у политэмигрантов. Последовали затем провалы революционеров и их аресты в России.

Усилия Рачковского были направлены на уничтожение революционных литературных центров, и прежде всего ленинской «Искры».

История «Искры» еще и сегодня продолжает обогащаться новыми открытиями. Так, историки ГДР разыскали тех, кто непосредственно принимал участие в издании «Искры» в Пробстхаузе (близ Лейпцига). Этому посвящена книга «Ленинская Искра», изданная на русском и немецком языках. В ней детально освещается лейпцигский период «Искры». В книге подчеркивается, что издание газеты было тщательно законспирировано. Это позволило наладить выпуск первой русской революционной газеты ленинского направления. Рачковский и немецкая полиция тщетно пытались обнаружить местонахождение «Искры». Потеряв много времени на уточнение агентурных донесений, полиция так и не смогла погасить ее. Строго законспирирована была и транспортировка «Искры» в Россию, проходившая по разным каналам, в частности пароходами рейса Марсель — Батуми. На этих пароходах матросы прятали в трюмах пересылаемую литературу и доставляли ее до места назначения. Изложенные в книге события и факты свидетельствуют о напряженной, полной риска борьбе партии с царизмом и его полицейской агентурой¹¹.

После лейпцигской неудачи агенты Рачковского предприняли в 1902 г. новую попытку разгрома редакции «Искры», находившейся тогда в Мюнхене. Они продолжали сотрудничать с германской полицией. Объединенными усилиями была организована длительная слежка за всеми, кто мог бы иметь хоть какое-либо отношение к русским революционным эмигрантам. В конце концов Рачковскому удалось напасть на след, о чем он сообщил в департамент полиции: «В настоящее время мной принимаются соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного его местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка, ликвидировать эту крайне опасную организацию и поставить ее в совершенную невозможность дальнейшего печатания «Искры» при существующих конспиративных условиях, в высшей степени затрудняющих борьбу с ней»¹².

Эти расчеты не оправдались. О готовящихся обысках и арестах узнали германские социал-демократы, которые предупредили об этом революционерку А. М. Калмыкову. Она немедленно поставила в известность редакцию «Искры» о полицейских намерениях. Да и сами сотрудники «Искры» стали уже замечать некоторые тревожные признаки. Поэтому было решено в срочном порядке перевести «Искру» в другое место. После известных споров с «женевской группой» (Плеханов, Аксельрод) редакция «Искры» в апреле 1902 г. переехала в Лондон¹³.

Подобные серьезные провалы в подрывной работе полиции неоднократно бывали и в прошлом. Русские революционеры давно научились распознавать полицейских агентов, стремившихся проникнуть в социал-демократические круги. Так, еще в первой половине 90-х годов политические эмигранты в Америке смогли раскрыть полицейского агента Еваленко. Более того, они использовали имеющиеся у него из фонда полиции денежные средства для переиздания первого тома «Капитала» Маркса. В результате несколько сот экземпляров этой книги по соответствующим каналам революционеры тайно переотправили в Россию.

Между тем наступившая революция 1905 г., ее угрожающее для самодержавия развитие вызвали мобилизацию всех сил царизма, в том числе, конечно, и политической полиции. Понадобились старые испытанные полицейские кадры. И власти охотно забыли прошлые грехи многим. Рачковский на правах уже вице-директора департамента полиции установил связь с Гапоном, пытался завербовать эсера Рутенберга в сотрудники охранки, руководил арестами участников Декабрьского вооруженного восстания в Москве.

Сотрудничество с иностранной полицией осуществлялось охранными отделениями с самого начала их организации, принимая в разные периоды те или иные формы. Но независимо от меняющейся обстановки, в европейской пограничной зоне русская полиция сохраняла постоянную связь и самые тесные отношения со своими иностранными коллегами. Об этом достаточно убедительно свидетельствует награждение прусского барона Фрейгер фон Шелле, оказывавшего русской политической полиции услуги по задержанию русских «политических преступников». Был награжден и начальник почтово-телеграфной конторы в Щаково за особое усердие по улучшению сношений между русскими и австрийскими почтовыми учреждениями¹⁴.

Что касается «сношений между русскими и австрийскими почтовыми учреждениями», то это не требует особых комментариев — пограничный секретный контроль и перлюстрация почтово-телеграфной переписки в дополнение к тем же операциям, совершаемым в местах отправки корреспонденции. «Услуги» эти были особенно ценными для русской политической полиции и опасными для русских революционеров. Поэтому последние, учитывая полицейский альянс, разработали свою тактику и свои методы действия в пограничной зоне и добились значительных успехов, признанных и департаментом полиции.

Это говорит о высокой политической бдительности русских революционеров. В тогдашних условиях крайне важно было, чтобы умением распознавать врага обладали не только профессионалы-революционеры, но и рядовые социал-демократы. И в этом направлении партия вела работу.

Противодействуя полицейскому террору, русские революционные организации в процессе борьбы укреплялись, приобретали необходимый опыт. Однако существовавшие еще кружковщина, изолированность одних революционных групп от других, отсутствие идеологического единства наносили серьезный вред, облегчая охранке проникновение в революционные организации.

И все же, несмотря на удары полиции, социал-демократические организации продолжали действовать и вести революционную пропаганду. Так, в одном из захваченных свертков подпольной литературы полицией были обнаружены работы Г. Плеханова «Новый поход против русской социал-демократии» и Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», обращение ко «Всей русской армии» и значительное количество сообщений с петербургских заводов и фабрик, включавших отчеты, речи рабочих и другой пропагандистский материал¹⁵. Уже сам этот факт подтверждает революционную активность социал-демократов, их связи с рабочими организациями вопреки полицейским преследованиям.

М. А. Сильвин, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», писал позднее: «...в 1895 году, с переходом к «агитации», когда организация разрослась и... образовалась большая «периферия», несколько побочных кружков, пропагандистов, техников, хранителей и переносчиков нелегальной литературы, людей связи и прочих, Владимир Ильич настоял: 1) на группировке членов организации по районам, 2) на строгом разграничении функций, партийных обязанностей членов, 3) на прекращении обывательских хождений друг к другу, 4) на сокращении до минимума частной переписки с кем бы то ни было, так как любители писать письма, особенно в провинцию, никак не могли воздержаться от различных, более или менее прозрачных намеков на добрых знакомых, на развитие дела и т. п.

В нашей организации вопросы конспирации занимали большое место, и особое внимание уделял им опять-таки Владимир Ильич. Он настойчиво и непрерывно предостерегал нас от обывательских повадок, от дружеской переписки с намеками в ней на нашу подпольную деятельность, на аресты товарищей, на выдающиеся черты и личные особенности их, в чем многие из нас были повинны. Он учил нас приемам шифрованной переписки точками в книгах. Он настаивал на необходимости заметать следы при посещении рабочих квартир, чаще менять вагоны конок при переездах по городу, пользоваться проходными дворами, остерегаться громких разговоров у себя дома из-за возможности ненадежного соседства, не оставлять нелегальщины на виду домашней прислуги и квартирных хозяев. Наружное наблюдение за нами чем дальше, тем больше становилось все более назойливым и наглым, и на это также обращал наше внимание Владимир Ильич.

Опасений провокации не возникло в нашем кружке, мы хорошо знали друг друга, знали, что в каждом из нас можно быть вполне уверенным. Но провокация в соприкасавшихся с нами кругах была возможна, как это и подтвердилось в деле зубного врача Михайлова из кружка И. В. Чернышева; Михайлов усиленно стремился стать к нам ближе. Но о нем уже шептались в кружках как о возбуждающем сомнения, и Радченко... категорически советовал всем и каждому из нас избегать встречи с Михайловым...

Владимир Ильич сознавал, однако, что приближается развязка. В противоположность большинству из нас, менявших свою комнату каждые полгода и даже чаще, он был довольно оседлым и почти все время прожил в Казачьем переулке. По возвращении из-за границы он на протяжении трех месяцев два или три раза переменил адрес, чтобы при допросах квартирные хозяйки не могли установить, кто ходил к нему, какие приносились и уносились вещи посетителями и т. п.».

На первых порах начинания революционеров носили несложный характер. Например, в целях получения денежных средств устраивались платные молодежные вечера с танцами. Одновременно они давали возможность для легальной встречи единомышленников. Один из таких вечеров был устроен 16 января 1898 г. в зале Петербургской городской думы в пользу слушательниц Высших женских курсов, уроженок Нижегородской губернии. Сама петербургская охранка характеризует этот вечер так: он «был устроен только лишь под предлогом благотворительности... весь же сбор, и довольно значительный, отдан в распоряжение «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» для одной из новых его организаций». И дальше: «...эта новая организация намерена в очень непродолжительном времени выпустить в свет первый номер какой-то новой газеты»¹⁶. Вот оценка врагов такого, казалось бы, простого мероприятия. Но по своим практическим результатам для начального периода борьбы революционной социал-демократии оно было эффективным.

В начале 1902 г. Харьковский комитет РСДРП выпустил прокламацию «К обществу» и воззвание «К офицерам», вызвавшие у жандармов и охранников серьезную тревогу. Занимавшийся расследованием ротмистр отдельного корпуса жандармов писал заведующему особым отделом департамента полиции: «...поименованные прокламации «К обществу» в ночь с 4 на 5 января в запечатанных конвертах были опущены в находящиеся в парадных дверях почтовые ящики и передавались через прислугу и дворников. В пакетах же, адресованных к офицерам, помимо печатной прокламации было также вложено и гектографированное воззвание «К офицерам». Таким путем эти прокламации получили громадное распространение среди жителей г. Харькова»¹⁷.

Правда, такой порядок рассылки революционных материалов практиковался довольно редко, так как социал-демократические листовки и прокламации в первую очередь направлялись на заводы, фабрики, раздавались непосредственно рабочим. Но в данном случае они были специально ориентированы на интеллигенцию и офицеров армии и распространялись в 13 больших городах, включая Петербург и Москву.

Воззвание «К офицерам» было полностью опубликовано в «Искре», поместившей к нему такое примечание: «Привет от партии русского пролетариата пионерам революционной идеи в самой цитадели нашего заклятого врага»¹⁸.

В 90-х годах прошлого столетия ведущую роль в политическом розыске играло московское охранное отделение, во главе которого стоял небезызвестный Зубатов. Его охранка была тогда на положении оперативного отдела департамента полиции. Деятельность зубатовских молодчиков распространялась далеко за пределы центра России, проникала на территорию юга и северо-запада страны, включая Петербург. Это своеобразное положение московской охранки среди других карательных органов царизма — результат полицейско-сыскной системы, разработанной Зубатовым. Она сводилась к подготовке квалифицированной и строго законспирированной агентуры, к новым приемам страховки ее от разоблачения, сочетанию работы внутренней и внешней агентуры.

Таким образом, царская охранка, используя традиционные методы сыска, стремилась постепенно овладевать более гибкими приемами, искала пути к новой форме полицейской работы — широкому проникновению в ряды рабочего движения. Это наглядно отражало те крупные изменения, которые происходили в общественно-политической жизни страны.

К тому времени на авансцену политической жизни России выходит марксизм, который быстро завоевывает позиции в революционном движении. Московская охранка почувствовала в нем грозную силу, заранее начала внедрять в социал-демократические организации своих лучших агентов.

Крупнейшим провокатором тогда являлась Л. Серебрякова, начавшая сотрудничать с охранкой еще в начале 80-х годов. То был период контрреформ Александра III, гнетущей политической реакции обер-прокурора Синода Победоносцева, период разочарований и идейных исканий, последовавший после крушения народовольческих иллюзий. Именно тогда перешли на службу царизму Зубатов и другой деятель розыска — Меньшиков; перебежал в лагерь реакции бывший народоволец, а затем монархист и черносотенец Лев Тихомиров.

В середине 90-х годов Серебрякова находится преимущественно в среде социал-демократов. В эти годы московские революционеры проводили работу под постоянной угрозой провалов. Ни одна московская районная организация или группа не могли закрепиться больше чем на несколько месяцев; полгода — считалось уже много. Из материалов обвинительного заключения на процессе Серебряковой в 1925 г. выяснилось, что она способствовала разгрому ряда марксистских кружков и групп и многочисленным арестам революционеров, в том числе таких видных деятелей нашей партии, как В. В. Воровский, И. Ф. Дубровинский, А. В. Луначарский, П. Г. Смидович и другие.

Обвинительное заключение по делу Серебряковой, которое слушалось в Московском губернском суде, гласило: «...занимаясь официально работой лишь в нелегальном «Красном Кресте помощи политическим заключенным» и используя эту работу для связи с различными революционными органами, гр-ка Серебрякова в течение десятков лет, пользуясь доверием революционных работников, была в курсе почти всей подпольной работы». И далее: «Квартира Серебряковой была центром осведомления и информации о революционном движении, а сама Серебрякова была источником многого того, что являлось необходимым в подпольной работе: у нее хранилась и раздавалась литература, к ней стекались деньги для сидящих в тюрьмах политических заключенных, в ее квартире устраивались деловые свидания и совещания, через нее приезжие товарищи проникали в московские подпольные организации»¹⁹.

Перед нами типичная провокация: секретный сотрудник полиции принимает участие в подпольной работе. Оставаясь вне партии, Серебрякова многое знала о партийных работниках и революционных организациях. Характерно, что пик ее деятельности приходится на то время, когда социал-демократическая партия фактически еще не была создана. Но уже тогда горький опыт провалов учил революционеров бдительности и строгой конспирации — основному методу борьбы с царской охранкой. Н. К. Крупская вспоминает, что перед II съездом партии в Москве и других городах существовали параллельно социал-демократические комитеты, не знавшие друг о друге: «Условия нелегальной работы делали первые организационные шаги неимоверно трудными... Внутри комитетов все конспирировали друг от друга, и часто бывало так, что один член комитета вел переговоры, о которых не имели понятия другие члены»²⁰.

Надежда Константиновна с гордостью подчеркивала: «...целый десяток лет вел Ленин трудную работу по собиранию партии, по объединению отдельных кружков революционеров. Дело это было особенно трудное, потому что кружки должны были скрываться от полиции, кружки постоянно арестовывались и распадались. Все приходилось делать тайком, с большими предосторожностями. Казалось, дело это было безнадежно, но Ленин хорошо обдумал план объединения...»

А пока обстановка продолжала оставаться крайне тяжелой. Она осложнялась тем, что определенная часть социал-демократов ошибочно разграничивала борьбу с самодержавием и борьбу с политической полицией, недооценивая последнюю. Газета «экономистов» «Рабочая мысль» скорбела о том, что «беспощадно преследуемая политической полицией, наша революционная интеллигенция принимала борьбу с этой политической полицией за политическую борьбу с самодержавием»²¹. Ленин определил эту позицию «экономистов» как «великолепное пренебрежение к борьбе с полицией»²². Критикуя «Рабочую мысль», Владимир Ильич подчеркивает, что борьбу с политической полицией «должны организовать «по всем правилам искусства» люди, профессионально занятые революционной деятельностью»²³.

И такие профессионалы были. В их числе — Николай Эрнестович Бауман. Вся его короткая, 32-летняя жизнь была революционным подвигом. Ветеринарный врач по образованию, он вступил в ряды петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Уже тогда охранка неусыпно следила за ним. Вскоре он оказался в Петропавловской крепости, а потом был сослан в Вятскую губернию, откуда бежал за границу. В вынужденной эмиграции Бауман отдает много сил и энергии изданию и распространению революционной литературы. «С самого начала в организации «Искры», будучи одним из главных практических руководителей дела»²⁴, он занимается транспортировкой газеты в Россию. С конца 1901 г.— первый нелегальный агент «Искры» в Москве.

В это время для слежки за ним охранка выделяет своих лучших ищеек. Однажды по дороге в Воронеж они выследили его, и Бауман был арестован, перевезен в Киев, в Лукьяновскую тюрьму. Через полгода он организует исключительный по смелости побег 10 заключенных и вместе с ними бежит сам, тайно переходит границу. По мандату московской партийной организации Николай Эрнестович, под фамилией Сорокин, участвует в работе II съезда партии, а в декабре 1903 г. нелегально возвращается в Москву.

Здесь он оказывает помощь Московскому комитету партии, организует Северное бюро ЦК и налаживает работу подпольной типографии. Поскольку подходящего помещения для типографии не было, Бауман устраивает ее на своей нелегальной квартире. Революционные материалы печатали его жена и иваново-вознесенский рабочий Кудряшев. Вскоре охранка вновь напала на след революционера, после чего последовал арест и заключение в Таганскую тюрьму.

В наступившем 1905 году политическая борьба в стране достигла большого накала. Революционный натиск на устои самодержавия развертывался все шире и шире, общенародное движение нарастало с каждым днем. Против него царизм применял самые жестокие репрессии. Особое усердие проявлял в этом петербургский генерал-губернатор Трепов. В. И. Ленин тогда писал: «...мстит Трепов. Бесчинствуют казаки. Усиливаются побоища. Полиция открыто организует черные сотни»²⁵, Одновременно активно развертывалась большевистская пропаганда среди рабочих. Она проникала и в армию. «Прокламации, призывающие войско переходить на сторону народа, раздаются даже патрулям, «оберегающим» Питер»²⁶,— отмечал Владимир Ильич.

Московский комитет партии организует демонстрацию рабочих к Таганской тюрьме для освобождения политических заключенных. Только что выпущенный из тюрьмы на поруки Бауман возглавляет рабочее шествие. И этот день—18 октября 1905 г. стал последним днем его жизни. Когда демонстрация вышла на Немецкую улицу (теперь Бауманская), Николай Эрнестович заметил вдалеке толпу рабочих. Он попытался привлечь их к демонстрации. В этот момент на него набросился агент охранки Михальчук и нанес смертельный удар. Это было открытое убийство на глазах сотен возмущенных людей. Полиция опасалась взрыва народного гнева и пошла на то, что разрешила похоронное шествие 20 октября. Оно превратилось в 300-тысячную революционную демонстрацию против царизма. И все же, когда демонстранты возвращались с похорон Баумана, по ним открыли огонь засевшие в Манеже опричники царизма.

Злодейское убийство Баумана, выдающегося деятеля большевистской партии, всенародные его похороны, прозвучавшие как набат, сыграли немалую роль в развитии событий 1905 г. Эта кровавая расправа вызвала во всей стране протест и гнев и стала призывом к дальнейшей, еще более решительной борьбе.

Партия большевиков всегда растила и готовила высококвалифицированные кадры профессиональных революционеров, теоретически подготовленных, знающих технику конспирации, умеющих бороться против провокаций, слежки. Они могли с успехом противостоять полицейской агентуре и, более того, сумели оградить важные участки партийной работы от проникновения провокаторов.

Яркие примеры тому можно бесконечно черпать из революционной деятельности В. И. Ленина, Н. К. Крупской, Е. Д. Стасовой, Я. М. Свердлова, С. А. Тер-Петросяна (Камо) и других большевиков.

В тревожные 1905—1907 годы перед партией остро встал вопрос о строжайшем соблюдении всех правил конспирации. От этого зависел не только успех дела, но и судьба самих революционеров. Классическим образцом наиболее эффективной, глубоко продуманной и многогранной партийной конспирации в этот период являлась нелегальная деятельность В. И. Ленина. Освещение конспиративных приемов, использовавшихся Владимиром Ильичем, потребовало бы специального исследования. Мы ограничимся здесь лишь некоторыми фактами, связанными с жизнью и деятельностью вождя в трудные дни первой русской революции. Обратимся для этого к «Биографической хронике» В. И. Ленина²⁷.

4(17) декабря 1905 г., обнаружив слежку столичной полиции, В. И. Ленин и Н. К. Крупская покидают квартиру П. Г. Воронина и в ночь на 5(18) декабря Владимир Ильич уже находится на квартире О. К. Витмер. А между 5 и 10 (18 и 23) декабря он переходит на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича на 2-й Рождественской ул. (ныне 2-я Советская). Но узнав об аресте некоторых членов Петербургского Совета и опасаясь налета полиции, Ленин вместе с Бонч-Бруевичем уходит на другую квартиру. Здесь Владимир Ильич тоже не задержался. По рекомендации Л. Б. Красина он проводит несколько ночей в квартире члена Боевой организации ПК большевиков И. И. Павлова. Потом неоднократно ночует у В. В. Воровского на Караванной ул., д. 28/66.

В середине января 1906 г. Ленин ввиду усиленной слежки агентов охранки покидает очередную квартиру на Надеждинской улице. Чтобы запутать их, он по дороге меняет трех извозчиков и останавливается у П. П. Румянцева, а ночует в квартире О. К. Витмер и других местах.

В январе—феврале Ленин неоднократно приходил для ночевки на квартиру Н. М. Книпович. Однажды он заметил за собой слежку и сразу же, не заходя на квартиру (в доме № 5 на Пантелеймоновской ул.), уехал в Финляндию, в Куоккала (ныне Репино).

В этих тяжелых условиях Ленин активно вел революционную работу. В первой половине марта он прибывает в Москву и участвует в заседании Московского окружного комитета РСДРП на конспиративной квартире в Кудринском пер. (ныне площадь Восстания), д. 3; обсуждался вопрос об избирательной кампании по выборам в Государственную думу. Несколько позже Владимир Ильич идет на другую конспиративную квартиру (Б. Девятинский пер.) и участвует в совещании московской Боевой организации и московского военно-технического бюро, где подводились итоги первого года революции и вооруженной борьбы. В один из дней он приходит в здание в Театральном проезде, д. 3/1, в помещение Музея содействия труду (ныне проспект Маркса, д. 4), для участия в продолжении совещания актива московской партийной организации. Но совещание не состоялось: в здании появилась полиция. Ленину удается избежать ареста. Затем он уезжает в Петербург и под фамилией доктора Вебера некоторое время живет в Гельсингфорсе у финских студентов. А в мае 1906 г. под фамилией Карпова выступает на трехтысячном митинге в Народном доме Паниной, посвященном деятельности Государственной думы. На митинге была принята резолюция, предложенная Лениным. В следующем месяце под той же фамилией он выступал в зале Тенишевского училища с докладом и заключительным словом по аграрному вопросу.

Летом того же года Ленин часто работал на квартире К. Ф. Неслуховского — инспектора и преподавателя юнкерского пехотного училища. Квартира помещалась в стенах училища (Малая Гребецкая, д. 9/5), поэтому она была надежна в конспиративном отношении.

И за все это время — ни одного случая провала. В этом со всей очевидностью обнаруживался «почерк» Ленина — опытного конспиратора, отважного революционера.

Полицейский террор тогда с особой силой обрушился на рабочий класс и большевистскую партию. Многочисленные документы свидетельствуют об усилиях охранки разыскать и арестовать Ленина. Скрываясь от полиции, Владимир Ильич с конца лета 1906 г. по ноябрь 1907 г. жил на нелегальном положении в Финляндии, в Куоккала.

Однако и здесь было неспокойно. В июне (июле) 1907 г. департамент полиции издает и рассылает циркуляр со списком лиц, подлежащих розыску и аресту. В этом списке под № 2611 значится «Владимир Ильич Ульянов (псевдоним Ленин)». Приказ: «Арестовать, обыскать, препроводить в распоряжение судебного следователя 27 уч. г. С-Петербурга». В свою очередь судебный следователь этого участка направляет выборгскому губернатору предписание принять меры к тому, чтобы немедленно был предпринят розыск Ленина в Выборге и во всей губернии.

Учитывая обстановку, большевистский центр принимает решение о переезде В. И. Ленина за границу для организации там издания центрального органа партии — газеты «Пролетарий».

Преследуемый агентами царской тайной полиции, Владимир Ильич выезжает 8(21) декабря в Гельсингфорс, оттуда — поездом в Або (Турку). Из Або переправляется в Стокгольм. Во избежание ареста часть этого пути он совершает пешком. Это была чрезвычайно трудная и опасная поездка — на санях по льду Ботнического залива, а затем пешком по запорошенному снегом льду. Во время перехода с острова Лилль-Мелё на остров Наго лед стал проваливаться... Но другого пути не было, так как сухопутную финляндско-шведскую границу блокировали жандармерия и полиция.

Только непреклонная воля и неудержимое стремление к достижению цели позволили Ленину перенести все тяготы нелегальной жизни в России, уходить от полицейского преследования.

Н. К. Крупская, в 1895—1896 гг. член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», впоследствии вспоминала о том, с каким вниманием относился В. И. Ленин к конспирации в этой организации. «Из всей нашей группы,— писала она,— Владимир Ильич лучше всех был подкован по части конспирации: он знал проходные дворы, умел великолепно надувать шпионов, обучал нас, как писать химией в книгах, как писать точками, ставить условные знаки, придумывал всякие клички. Вообще у него чувствовалась хорошая народовольческая выучка. Недаром он с таким уважением говорил о старом народовольце Михайлове, получившем за свою конспиративную выдержку кличку Дворник.

...От членов нашей петербургской группы Ильич требовал также отказа от обычного в те времена интеллигентского времяпрепровождения: хождения друг к другу в гости, неделовых разговоров, «перебалтывания», как мы тогда говорили. Тут были у Ильича определенные революционные традиции. Я помню, как меня раз выругала Лидия Михайловна Книпович, старая народоволка, за то, что я пошла в театр с человеком, с которым работала вместе в кружке. А Ильич ругал нашу молодую публику за хождение друг к другу в гости. Зинаида Павловна Кржижановская вспоминает: зашла она с приятельницей своей Якубовой к Ильичу, живущему неподалеку, зашла без всякого дела, не застала дома. А вечером, часу в двенадцатом уже, кто-то к ним звонит. Оказывается, пришел Ильич — только что приехал из-за Невской заставы, усталый, с каким-то больным видом. Стал спрашивать встревоженно, что случилось, зачем приходили, и, когда услышал, что дела не было, что так просто зашли, сердито воркнул: «Не особенно умно» — и ушел. Зинаида Павловна рассказывает, как они опешили».

В 1901 г. Крупская эмигрировала за границу и работала в качестве секретаря редакции газет. «Искра», «Вперед», «Пролетарий». Она участвовала в работе почти всех съездов партии. Само положение Надежды Константиновны — ближайшего к Ленину человека — ставило ее в центр внимания тайной полиции. В период работы партийной школы в Лонжюмо полицейские агенты имели специальные задания следить за Крупской, организовавшей конспиративную переписку слушателей школы. Школа в Лонжюмо была исключительно важным мероприятием партии, имевшим далеко идущие политические последствия. И тут департамент полиции потерпел полное фиаско. Провокаторам так и не удалось раскрыть действительные планы, связанные с выпускниками школы в Лонжюмо. Проявленная политическая бдительность явилась образцом для всей партии.

Многосторонней была конспиративная партийная деятельность Е. Д. Стасовой, агента «Искры», работника партийного центра. Она ведала нелегальной перепиской, всей конспиративной техникой Петербургского комитета. Учитывая ее опыт, партия в августе 1905 г. направляет ее в Женеву представителем по делам техники. В 1910 г. Елена Дмитриевна привлекается для работы в ЦК опять-таки по делам техники, а в последующем — по подготовке Пражской конференции, тоже тесно связанной с вопросами конспирации. Е. Д. Стасова была одним из наиболее квалифицированных и опытных работников в этой особо сложной и ответственной области. В ее обязанности входили не только функции секретаря ЦК, но и шифры, ведение паспортных дел по нелегальному переезду товарищей через границу — все то, что составляло содержание партийной техники. Касаясь паспортных дел, Ленин в одном из своих писем специально ссылается на Елену Дмитриевну²⁸.

Особый отдел департамента полиции предпринимал многочисленные попытки раскрыть ее деятельность, но безуспешно. Высокая бдительность, четкий порядок в работе, да и сама рабочая обстановка, созданная Стасовой (Абсолютом, Варварой Ивановной, Дельтой), исключили возможность прорыва конспирации.

Во время арестов, а также на жандармских допросах Елена Дмитриевна проявляла несгибаемую выдержку, категорически отказывалась отвечать на вопрос о ее «виновности» и решительно отклоняла требования следователя о дополнительных объяснениях. Ей очень помогли рекомендации Ленина, изложенные в письме к ней 19 января 1905 г.²⁹ Это письмо стало директивным для всех членов партии.

Блестящим организатором, пропагандистом, одним из ведущих деятелей нашей партии и государства был Я. М. Свердлов, член КПСС с 1901 г. До революции он провел около 12 лет в заключении, 14 раз подвергался арестам.

Аресты, следственные допросы, требовавшие огромного напряжения, и само тюремное заключение день за днем, год за годом подтачивали здоровье революционера.

Многолетние «отношения» с полицией выработали у Свердлова качества тонкого конспиратора, великолепного знатока психологии классового врага. Эти качества оказались неоценимыми на всех этапах его революционной деятельности. Он быстро и безошибочно распознавал провокаторов и охранников. Не случайно В. И. Ленин говорил, что Яков Михайлович — «наиболее отчеканенный тип профессионального революционера»³⁰.

В мае 1913 г. Свердлов был выслан в Туруханский край. Около месяца он пробыл в красноярской тюрьме, затем был доставлен в село Монастырское, а оттуда — в далекий глухой уголок Курейку, что севернее Полярного круга. И даже здесь Яков Михайлович находился под неослабным вниманием полиции, опасавшейся его побега. Директор департамента полиции, вице-директор и другие жандармские и полицейские чины многократно предупреждали местные власти об особой бдительности в отношении хотя и больного, но опасного заключенного.

И после победы Февральской революции буржуазное Временное правительство, натравливая своих сыскных агентов на руководителей большевиков, держало Свердлова под «прицелом», особенно в июльские дни, в период работы VI съезда партии. В это время для расправы с большевиками, как известно, были брошены все силы восстанавливаемой охранки, оставшиеся под контролем правительства воинские части и специальные офицерские отряды. Искали В. И. Ленина, членов ЦК. Используя свой богатый опыт конспиратора, Яков Михайлович, будучи во главе секретариата ЦК, помог Владимиру Ильичу надежно укрыться в подполье, а сам так организовал работу аппарата Центрального Комитета, что правительственные ищейки не смогли выполнить данных им заданий.

В числе отважных большевиков, кто проявил особую изобретательность в борьбе с царской тайной полицией, был Камо (Тер-Петросян), член партии с 1901 г. Организация многочисленных подпольных типографий, тайных складов оружия, лабораторий взрывчатых веществ, экспроприация царских денежных средств, используемых для революционной борьбы, уничтожение провокаторов, отчаянные побеги из тюрем — все это реальное содержание жизни бесстрашного революционера.

Большевику-ленинцу Камо были присущи высокая эмоциональность и непоколебимая выдержка, твердость духа. В борьбе с полицией он с одинаковым успехом становился тифлисским кинто и грузинским князем, чернорабочим и блестящим офицером, турецким негоциантом Шевки-беком и боевиком-бомбистом, «психически больным». Камо талантливо многолик и поэтому с неподражаемой смелостью действовал на глазах полиции, успешно избегая провалов. М. Горький по праву назвал его художником революции.

Легендой стали подвиги Камо. В 1904 г. полицейский полковник Тяпкин телеграфирует начальнику особого отдела департамента полиции Васильеву «Из батумской тюрьмы дерзко бежал политический арестант Симон Аршаков Тер-Петросян... Имею честь испрашивать всеимперский розыск»³¹. Побегу Камо власти придали особое значение, считая его крайне опасным в сложившейся обстановке.

13 июня 1907 г. Камо с товарищами производит дерзкий налет на один из царских банков. В результате операции на партийные цели поступила солидная сумма — 250 тысяч рублей.

Однажды при закупке в Германии оружия для кавказских партийных организаций его выдал немецким властям провокатор. Камо заключили в Моабитскую тюрьму. И в тюрьме и на суде Камо проходил под фамилией Мирский. Но была опасность, что его опознают и выдадут царским властям, и тогда — неминуемая смерть. В такой ситуации Камо избирает наиболее верный и в то же время исключительно тяжелый путь самозащиты — симулирование буйного помешательства. В наказание его бросают раздетого в одиночную камеру с минусовой температурой. Он выдерживает эту пытку.

Категорически отклоняя выдвинутое против него обвинение в хранении взрывчатых веществ, Камо разыгрывает роль сумасшедшего настолько точно и «квалифицированно», что немецкие врачебные эксперты были вынуждены сделать вывод о необходимости отсрочки назначенного на начало 1908 г. судебного процесса.

Позже в письме другу Камо писал: «Есть такое русское слово — ярость. Знаешь? Я не понимал, что это значит ярость? А вот тогда, перед докторами, я был в ярости,— так думаю и теперь. Ярость — очень хорошее слово! Страшно нравится мне. Разъярился, ярость! Верно, что был такой русский бог — Ярило?!»³².

В целях окончательной проверки достоверности заболевания, немецкие психиатры применили к нему инквизиторский метод: прижигали бедро раскаленным железом, и тошнотворный дым горелого мяса наполнял палату. Но Камо молчал. Такое поведение подсудимого было для тюремных врачей совершенно невероятным, и они сделали судебным властям представление о несомненной болезни заключенного.

Однако это не спасло Камо. Он все же был выдан властям России и отправлен в Тифлис. Здесь должен был состояться военный суд с единственно возможным приговором — смерть.

Но вся история Камо была настолько необычна, а угроза его жизни настолько реальна, что в Европе стали раздаваться громкие голоса протеста. Лига защиты прав человека в Париже направила, например, специальное обращение к председателю Государственной думы Гучкову. В этих условиях царский военный суд вынужден был признать наличие у подсудимого признаков помешательства. Судебное дело приостановили, подсудимого перевели в тюремную больницу.

А вскоре новые страдания и муки. Опять последовали проверки заболеваемости. Печально и трогательно звучит письмо Камо к его тете Е. А. Бахчиевой: «Прокурор приказал: «Начинайте». В спину под лопатку воткнули большую иглу и пустили электрический ток. Боль была невыносимая, вся спина горела, тошнило от крепкого запаха паленого мяса. Прокурор не верил врачам, сам делал опыты, а я смотрел ему в глаза бессмысленным взглядом и хохотал идиотским смехом. Прокурор плюнул, обругал и ушел»³³.

Судьба Камо была предрешена. Царизм не выпускал из рук своих жертв.

Однако Камо и судебная защита стремились максимально затянуть судебное дело, поскольку ожидалась амнистия в связи с 300-летием дома Романовых. Амнистия состоялась: смертная казнь заменена 20 годами каторги. Потом происходит невероятное. Заключенный в тюрьму Камо при помощи тифлисской партийной организации совершает отчаянный побег и скрывается некоторое время в доме... тифлисского полицмейстера.

И вся последующая жизнь Камо — высокий пример героического служения революции. Четыре раза приговаривался он к смертной казни, вынес все испытания, но не склонил головы перед врагом. В. И. Ленин писал о Камо: «Я знаю одного товарища досконально, как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии...»³⁴

Партия большевиков закалялась в постоянной битве с царизмом, выдвигала новых и новых героев.

Между тем преступная работа провокаторов вырывала из рядов партии многих отважных борцов, «подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них»³⁵. В эти ленинские слова следует вдуматься. Каторга и смерть — результат провокации. И трудно сказать, какое из этих наказаний было легче. Ведь царизм создал на каторге условия, которые вели к неизбежной гибели.

Об этом, в частности, свидетельствует вышедшая в 1912 г. в Париже книга «Через «колесуху» на волю» бывшего каторжанина А. Вессель-Виноградова. Содержание ее было изложено потом в журнале «Каторга и ссылка»³⁶. Автор описывает жизнь и работу революционеров-каторжан на строительстве Амурской колесной дороги между Хабаровском и Благовещенском, так называемой «колесухе». О ней говорили во всех тюрьмах России — от «Бутырок» до Александровского централа, и эти рассказы, отмечает автор, правдивы и точны, как протокол. На «колесухе» не было ни норм, ни закона, ни правил, а был произвол. Избиения, кандалы, карцер являлись постоянным уделом строителей-каторжан. В условиях сурового забайкальского климата они жили в дырявых и грязных палатках, спали на земле. В палатки свободно проникали ветер и дождь. В рваных, заношенных рубахах, многие босиком, каторжане рыли канавы, носили песок, бревна, камень. Такую работу, проходившую в туче мошкары, в воде по колени, не выдерживали и самые сильные.

А поздним вечером, после работы, безумно усталых каторжан выстраивали перед деревянным крестом и, словно в издевку, заставляли петь «Спаси, господи» и «Благоверному императору».

Для предупреждения побегов и беспорядков охрана ввела изощренную систему контроля. Всех работающих каторжан разбивали на «десятки» — по одному политическому на девять уголовных, с круговой порукой на случай побега и последующим тяжелым наказанием. Поэтому девять человек внимательно следили за десятым. За попытку побега оставшейся девятке полагалась жестокая порка — по 40 ударов каждому. А пойманного после неудачного побега прогоняли сквозь строй и забивали насмерть.

Побеги совершались относительно редко, на это шли смельчаки, еще сохранившие жизненные силы, или осужденные на вечную каторгу и полностью лишенные надежд на освобождение. К тому же условия для побега были крайне трудные: до ближайших жилых мест верст 100—120. И все же история царской каторги знает немало примеров героических побегов даже из таких мест, как «колесуха».

Да, «колесуха» поистине была дорогой, пропитанной кровью. До 1905 г. по ней гнали каторжан-уголовников, а потом и политических.

Состав «населения» тюрем и каторги обычно отражал социальный уклад жизни вне их стен и сторожевых вышек, свидетельствовал об обостряющейся классовой борьбе. Как показывают проведенные тогда обследования, наибольшее количество политических заключенных приходилось на социал-демократов. Это подтверждало, что главный удар царизма был направлен именно против них — самого опасного врага самодержавия.

Заслуживают внимания некоторые статистические сведения, не претендующие на полноту и точность, но в целом верно представляющие «население», скажем, московской центральной пересыльной тюрьмы — «Бутырок». Ценность этих сведений заключается в том, что они собраны здесь путем непосредственного опроса временных постояльцев, в последующем рассылаемых по различным местам заключений. Автор этих материалов — Ядов — проанализировал состав политических заключенных за 1907—1909 гг. и данные опубликовал уже после революции³⁷. За указанный период в «Бутырках» побывало 6705 ссыльных-каторжан, административноссыльных и подследственных.

Характерно, что каторга этих годов была в основном «рабочей» в отличие от «интеллигентной» каторги 1880— 1890 гг. Из учтенных каторжан рабочих насчитывалось 374, крестьян — 143, солдат и матросов — 115, лиц интеллигентных профессий — 101. Эти цифры полностью опровергают утверждения буржуазных фальсификаторов, что революцию 1905 г. якобы «делали интеллигенты».

Примечательно и то, что половина всех каторжан в то время осуждена была за участие в вооруженном восстании и в аграрных беспорядках.

Все эти, далеко не полные, цифры и факты ярко характеризуют разгул царской реакции, подтверждая тем самым слова Ленина о том, что русско-самодержавные законы были щедры на каторгу³⁸.

Революционное движение в России разрасталось вширь и вглубь. От небольших революционных групп и кружков до создания идейно объединенной партии рабочего класса, от отдельных атак на устои царизма до планомерной политической и вооруженной борьбы — вот путь, пройденный русскими революционерами в рассматриваемый период. Под непрерывными ударами царизма партия неуклонно вела борьбу с самодержавием и его террористическим полицейским аппаратом, в невероятно тяжелых условиях сохранила свои организации, центры и стала ведущей силой трудящихся масс России.

Объективный ход событий воочию убедил царское правительство, что одними репрессиями — полицейским террором, казнями, каторгой — остановить растущее революционное движение нельзя. Это побудило власти к поискам новых средств борьбы с надвигающейся революцией.

Совершенствовала организационные формы борьбы и большевистская партия.

 

Примечания:

¹ Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 19.

² Богучарский В. Я. Всеподданнейшее донесение шефа жандармов.— Голос минувшего. 1917, № 7—8, с. 149—158.

³ Богучарский В. Я. Всеподданнейшее донесение шефа жандармов.— Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 149—158.

⁴ Там же.

⁵ Былое, 1906, № 7, с. 181—182.

⁶ Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 180.

⁷ Былое, 1918, № 3.

⁸ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 334.

⁹ Там же, с. 172.

¹⁰ Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в «Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства по расследованию преступлений царизма». М.— Л., 1924— 1927, т. 7, с. 403—404.

¹¹ См.: Правда, 1982, 30 марта (статья В. Молчанова «Заре навстречу»).

¹² Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода, т. II, с. 169.

¹³ Там же, с. 170

¹⁴ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 800, л. 25.

¹⁵ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 2, ч. 3, л. 90-184.

¹⁶ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 2, ч. 3, л.1.

¹⁷ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 825, ч. 3, л. 33.

¹⁸ Искра, 1903, № 35, с. 5—6.

¹⁹ История одного провокатора. Сборник документов. М., 1925, с. 4—5.

²⁰ Крупская Н. К. Предисловие к докладу организации «Искры» II съезду РСДРП в 1903 году.— Пролетарская революция, 1928, № 1 (72), с. 147.

²¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 109.

²² Там же.

²³ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 111.

²⁴ Там же, т. 12, с. 36.

²⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 12, с. 78.

²⁶ Там же, с. 79.

²⁷ См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Том 2 1905—1912. М., 1971, с. 208, 209, 213, 219, 220, 228, 230, 231—232, 251, 259, 272, 274, 337, 368, 370, 371—372.

²⁸ См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 83.

²⁹ См. там же, т. 9, с. 169—173.

³⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 75.

³¹ Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 137.

³² Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 124.

³³ Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 137.

³⁴ Ленин. В. И. Полн. собр. соч., т. 51, с. 42.

³⁵ Там же, т. 41, с. 28.

³⁶ Каторга и ссылка, 1922, № 3, с. 95—106.

³⁷ См.: Ядов. Немного цифр.— Каторга и ссылка, 1921, № 2.

³⁸ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 294.

Глава IV

Новые условия, формы и тактика революционной борьбы.
Крах системы «полицейского социализма»

Начало XX века ознаменовалось двумя важнейшими явлениями классовой борьбы в России: расширением масштабов рабочего движения, приобретавшего все более политический характер, и оформлением социал-демократических организаций в политическую партию, целеустремленно направлявшую борьбу рабочего класса к достижению главной цели — свержению самодержавия.

Эти годы отмечены усилением революционной пропаганды среди рабочих, крестьян и прогрессивной интеллигенции, что вынуждена была признать и царская политическая полиция. «...В настоящее время нет такого уголка в империи,— писал в июне 1902 г. заведующий особым отделом департамента полиции Ратаев,— где бы не воспроизводились на мимеографе или гектографе революционные воззвания. Подобные воззвания свидетельствуют о несомненном существовании хотя бы небольших революционных организаций, слухи о деятельности коих, хотя и весьма смутные, доходят до начальников губернских жандармских управлений, которые и спешат довести о том до сведения департамента. При таких условиях сыплются донесения не только из центров, но даже из глухих уездных городов Европейской России и Сибири, чего до сего времени не замечалось. При дальнейшем изыскании причин необходимо отвести также место и революционной пропаганде не только среди рабочих, но и среди крестьян, которая как-то сразу приняла весьма широкие размеры»¹.

В связи с таким положением охранка, естественно, стремилась не только усилить свою обычную деятельность, но и найти новые пути борьбы против растущего революционного движения. Изменившаяся политическая обстановка в стране и вызвала изменения в методах работы тайной полиции. Наряду со старыми приемами прямой провокации она попыталась провести в жизнь «рабочую политику царского правительства», так называемую систему «полицейского социализма».

В основу новой системы ее создатель Зубатов положил четыре принципа:

1. В противовес революционерам, призывающим к насильственной ломке существующего строя,— отрицание всех форм и видов насилия и замена революционного движения «эволюционным».

2. Самодержавная форма правления, по своей «внеклассовости», является в области социальных отношений предпочтительной, так как включает в себя «третейское начало, склонное к справедливости».

3. Противопоставление профессионального движения, не отрицающего капиталистический строй, революционному рабочему движению, исходящему из социалистических начал.

4. Строгое разграничение самодеятельности населения и власти. Самодеятельность оканчивается там, где начинаются права власти,— все должно идти через власть и направляться властью.

Исходя из указанных принципов, Зубатов и его покровители пошли на легализацию в России несоциалистических и «неполитических» рабочих организаций. По данному поводу В. И. Ленин писал: «Мы обязаны неуклонно разоблачать всякое участие Зубатовых и Васильевых, жандармов и попов в этом течении и разъяснять рабочим истинные намерения этих участников». И дальше: «Но делать все это — вовсе не значит забывать о том, что в конце концов легализация рабочего движения принесет пользу именно нам, а отнюдь не Зубатовым»².

Появление нового полицейского курса в какой-то мере было вызвано и протестами русских фабрикантов, которые наконец поняли, что чрезмерное усердие полиции нередко приносит больше вреда, чем пользы. Интересно на этот счет высказывание Ленина в статье «Проект нового закона о стачках», помещенной в № 24 «Искры». Рассматривая записку министерства финансов, Владимир Ильич отмечает: «Невтерпеж! Надоело! Не суйся! — вот что говорит русский фабрикант русской полиции устами автора министерской записки»³. Значит, налицо «несоответствие интересов развивающейся буржуазии и отживающего абсолютизма»⁴.

Зубатов, конечно, учел складывающуюся в стране обстановку и попытался перестроить работу охранки, дополнить арсенал полиции новыми средствами. Не случайно автором новых идей оказался Зубатов. К этому он был подготовлен всей своей предшествующей деятельностью. Участник московских кружков начала 80-х годов, он вскоре пошел на службу в полицию, где карьеру начал с рядового провокатора, выдавая отдельных революционеров. Эти «заслуги» выдвинули Зубатова в полицейских кругах. В 1898 г. он уже помощник начальника, а потом и начальник Московского охранного отделения.

Зубатов ввел в практику не предусмотренный законом порядок следствия, когда охранка проводила дознание в особом порядке, без участия прокуратуры. Допросы он превращал в интимные беседы, сопровождавшиеся чаепитием, отпускал некоторых подследственных под честное слово для устройства личных дел, даже снабжал их деньгами, лишь бы расположить, приблизить, а потом и завербовать. При этом всячески стремился противопоставить подследственных рабочих интеллигенции. Но в то же время Зубатов мог и лично избивать арестованных, отдавая дань и приемам полицейских держиморд.

Знакомясь с деятельностью западноевропейских социалистических и социал-демократических партий, Зубатов особое внимание уделял ревизионистскому течению в германской социал-демократии — бернштейнианству. «Прочел сегодня заметку в «Русских ведомостях»,— писал он о вышедшей книге Бернштейна «Исторический материализм»,— душою затрепетал. Вот наш союзник против безобразной русской социал-демократии»⁵.

Одно из первых начинаний Зубатова в Москве — организация лекций для рабочих силами так называемой либеральной профессуры. Вот что вспоминал об этом профессор И. И. Янжул: «Общее содержание указанных чтений — социальный мир, то есть установление мира и согласия вместо борьбы и раздора с различными якобы классовыми интересами в промышленных классах»⁶.

Ясно и отчетливо выступила по этому поводу ленинская газета «Искра». В ноябре 1901 г. она писала: «Мануйлов студентам на лекции объявил громогласно: «Нет более у нас ни народников, ни марксистов, есть социал-политическое направление, которое стремится улучшить быт рабочих и народа на почве существующего строя». И вот стала применяться на русской почве система бернштейнианства под непосредственным наблюдением Зубатова»⁷.

Одна из революционных прокламаций весьма характерно описывает лекцию профессора-либерала, «друга рабочих» Озерова, состоявшуюся в марте 1902 г. в аудитории Исторического музея: «...значительную часть всей собравшейся публики составляли какие-то странные типы, одетые в не менее странные костюмы, шубки и поддевки. Многие из этих господ отличались крайне развитой мускулатурой и крепким сложением... Оставалось только порадоваться столь большому интересу к вопросам финансовой и экономической жизни в среде дворников и городовых. Вот показался почтенный лектор, и аудитория вздрогнула от рукоплесканий. Здоровые ладони финансистов из дворницкой и экономистов из Гнездниковского переулка ревностно исполняли заданную работу... Это было публичное оскорбление науки... Если до сих пор можно было сомневаться в справедливости слухов, рисующих г. Озерова как зубатовского провокатора, то, право, после 6 марта в это можно поверить, не рискуя ошибиться...»⁸ По-видимому, эта прокламация показалась Зубатову столь важной, что он специально послал ее для ознакомления начальству⁹.

Таким образом, складывался союз «экономизма» и ревизионизма, «либеральной» интеллигенции и полицейской охранки для борьбы с растущим влиянием марксизма и революционным подъемом. Таким путем Зубатов полагал ввести русское рабочее движение в контролируемое властью русло мирного легального развития. Он даже составил специальную «Записку по развитию профессионального рабочего движения в Москве» и послал ее для ознакомления заведующему особым отделом департамента полиции. А в мае 1901 г. создал в Москве свою первую организацию — «Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве».

Был выработан проект устава. Его 3-й параграф гласил, что все общество, даже формально, должно быть под контролем полиции. «В случае протеста со стороны собрания рабочих механического производства или со стороны московского обер-полицмейстера данный кандидат к зачислению в списки (общества) не допускается»¹⁰.

В дальнейшем подобные организации создавались и в других отраслях промышленности. Под разными названиями они были в таких крупных центрах, как Киев, Харьков, Одесса. Одновременно для достижения своих целей Зубатов покровительствовал возникновению и деятельности в Северо-Западном крае Еврейской независимой рабочей партии и поставил во главе ее бывшую революционерку, а в будущем сионистку Марию Вильбушевич.

Но наиболее сильными позиции Зубатова были в Москве. Здесь ему удалось даже организовать в феврале 1902 г. массовое рабочее шествие к памятнику Александру II. Подобную по численности демонстрацию, причем явно промонархического характера, можно было, конечно, провести лишь в результате основательной предварительной работы.

Неизвестный корреспондент-рабочий так обрисовал на страницах «Искры» проведение этой манифестации: «За несколько дней до 19 февраля агенты г-на Зубатова начали агитировать среди фабричных рабочих, чтобы устроить подписку на приобретение венка для возложения на памятник Александру II, на что многие из рабочих подписывали, кто 20 копеек, а кто и рубль. Денег собрали столько, что могли приобрести серебряный венок. 19 февраля около памятника собралось тысяч 50 народа. К народу вышел московский владыка богдыхан Сергий и сказал подходящую к случаю речь, после чего народ упал на колени и кричал или ревел подходящие случаю звуки. А на следующий день все рабочие, подписавшиеся на венок, получили от своих хозяев каждый в 5 раз больше того, сколько подписал. По слухам, на эту затею охранное отделение израсходовало 100.000 рублей»¹¹.

Безусловно, здесь конкретно сказалась деятельность зубатовских обществ. Уже к концу 1902 г. Зубатову удалось создать общемосковский «Совет рабочих механического производства», включавший в себя представителей районов. Функции «Совета рабочих»: прием жалоб на хозяев, расследование и ликвидация конфликтов между ними и рабочими. Тем самым делалась попытка ввести борьбу рабочих в определенные, контролируемые полицией рамки, не допуская уличных демонстраций и «беспорядков». В то же время это давало возможность выявить наиболее революционно настроенных рабочих и систематически их «устранять».

В. И. Ленин в связи с этим писал: «Мы обязаны, наконец, предостерегать рабочих от той ловушки, которую им ставит зачастую полиция, высматривая «людей с огоньком» на этих открытых собраниях и в дозволенных обществах, пытаясь чрез посредство легальных организаций ввести провокаторов и в нелегальные»¹².

Зубатовские организации, таким образом, являлись рассадниками шпионажа и провокации. Охранка расходовала большие деньги на прямой подкуп отдельных рабочих, выступавших с восхвалением зубатовской идеи, и как бы исподволь подготавливала из них предателей, провокаторов. Облагодетельствованные, а вернее, подкупленные Зубатовым, они выступали на собраниях, защищая его курс, помещали в газетах хвалебные статьи и даже прочувствованные вирши.

Следует подчеркнуть, что идеи Зубатова нашли полную поддержку со стороны правительства и особенно департамента полиции, а также имели последователей и сторонников в самых «высших сферах». Поэтому Зубатову и выделялись значительные денежные средства.

Ленинская «Искра» вела непримиримую борьбу с зубатовщиной, на ее страницах неоднократно появлялись статьи, разоблачавшие «новый курс» самодержавия. В одном из номеров газета писала: «Зубатов хочет сменить нетерпимость революционеров к рыцарям застенка — добродушием, вражду — амикошонскими отношениями, на почве этого добродушия и амикошонства он будет вселять доверие к себе в рядах нелегальных деятелей с тряпичной душой, а там — там недалеко будет и до бессознательного предательства по доверию». Что же делать русским социал-демократам, спрашивает автор статьи, как откликнуться им на всю эту «зубатовскую политику, во всей ее совокупности, от заигрывания с отдельными лицами до заигрывания со всей рабочей массой? Остается одно: встречать эту политику резким словом ненависти, строго осуждать всякое амикошонство с русским правительством и его отдельными агентами и горячим призывом к революционной борьбе парализовать усилия интеллигентов и рабочих, насаждающих в России овечью самодеятельность»¹³.

Против зубатовщины постоянно и активно выступали московские социал-демократы. Они разъясняли рабочим цели, которые преследовал Зубатов. В январе 1902 г. московские революционеры писали в одной из своих листовок: «Товарищи, нас обманывают, нас развращают, хотят нас всех превратить в шпионов, убеждают нас, что правительство, то самое правительство, которое лишает нас свободы, которое помогает капиталистам, которое набрасывает на нас войска с оружием, казаков с нагайками, полицейских с дубинками, которое нас морит, это самое правительство не враг нам — говорят эти ставленники Трепова и Зубатова. Товарищи, собрания, которые нам разрешили, имеют единственную цель — ввести в нашу среду измену и облегчить шпионам возможность узнать действительно хороших и честных из нас. Руки членов Совета наполнены жандармским золотом и держат железные цепи, чтобы сковать нас и нашу свободу. Они передают нас в руки жандармов, объявим... позорным и бесчестным вести с ними дружбу... Позор и презрение этим иудам рабочего класса»¹⁴.

В 1902 г. Зубатов уезжает в Петербург — он назначен начальником особого отдела департамента полиции. «Искра» сразу же откликнулась на эту акцию правительства, строго предупреждая социал-демократическое подполье: «Вероятно, фактически Зубатов явится руководителем политической полиции, а следовательно, и руководителем борьбы с социалистами. Следует ожидать, что специфические приемы «зубатовской» провокации и более тонкого сыска станут применяться более систематически по всей России. Ввиду этого обращаем внимание всех товарищей на необходимость «подтянуться» и подтянуть более молодых деятелей со стороны конспиративности постановки революционной работы. Возможно больше осторожности с адресами, в выборе псевдонимов, в устройстве конспиративных квартир, в употреблении шифров. Возможно более строгое отношение к себе и к своим сотрудникам, возможно более активное воздействие на неопытных товарищей со стороны более опытных — в интересах революционного воспитания первых.

Зубатов, конечно, не преминет повторить во всероссийском масштабе свои московские опыты дурачения рабочих»¹⁵.

Эта статья «Искры», по существу, представляла собой инструкцию, как надо революционерам вести борьбу не только с зубатовщиной, но и вообще с царской полицией. Значение статьи велико, поскольку в противоборство с царизмом втягивалась масса рабочих, мало знакомая с провокационной тактикой политической полиции.

Усиливал борьбу с зубатовцами Петербургский комитет - РСДРП. Для этого Ленин направил в Петербург И. В. Бабушкина, продолжая неустанно требовать настороженности к зубатовским проискам. «Приняты ли меры для слежения за каждым шагом питерской зубатовщины?»¹⁶ — спрашивал Владимир Ильич Бабушкина в январе 1903 г. Ленин знал, что Иван Васильевич с честью выполнит его задание. Гарантией была вся его прошлая боевая жизнь. Рабочий, большевик с 1894 г., человек больших способностей и твердого характера. Занимаясь в петербургском кружке Ленина, Бабушкин стал активным революционером, членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а затем и екатеринославского, агентом «Искры». Участвовал в революции 1905 г., подвергался арестам, бежал из тюрьмы, был в ссылке.

Жизнь Бабушкина — волнующая история большевика, полная самоотверженности и преданности партии. Он жил борьбой и был постоянно в борьбе, сражаясь с зубатовцами в Петербурге, с царскими опричниками в Забайкалье. Ленин назвал его гордостью партии¹⁷. И самый последний день в короткой жизни Бабушкина был достоин ленинских слов. Во время транспортировки оружия в Читу он был схвачен на станции Слюдянка карателями. Вместе с пятью сопровождавшими его товарищами Бабушкин мужественно встретил смерть тут же, у железнодорожных путей.

18 декабря 1910 г. в «Некрологе», посвященном памяти И. В. Бабушкина, Ленин писал: «Без таких людей русский народ остался бы навсегда народом рабов, народом холопов. С такими людьми русский народ завоюет себе полное освобождение от всякой эксплуатации»¹⁸.

В период назревания первой русской революции Петербургский комитет обратился к рабочим столицы со специальной листовкой, в которой вновь обстоятельно разъяснялась сущность зубатовщины: «Зубатовские собрания рабочих являются следствием все того же рабочего движения. Правительство хочет прибрать рабочее движение к рукам не мытьем, так катаньем. Не помогают солдатские винтовки и казацкие нагайки, авось помогут поповское гнусавое пение, сладкие речи шпионов на жалованьи, вроде Соколова. Поздно, голубчики, спохватились: старого воробья на мякине не проведешь, а если и проведешь, то только глупого воробья. Рабочее движение растет не по дням, а по часам; а правительство как угорелое мечется и не знает, что делать. С козел долой! Довольно морочить народ!» Листовка заканчивалась требованием политических свобод и лозунгом: «Долой самодержавие!»¹⁹

Энергичное разоблачение социал-демократами подрывной роли зубатовских организаций, разъяснение рабочим истинных намерений полицейских «благодетелей», а также широкая пропагандистская работа — все это привело к тому, что, помимо воли и желания полицейских организаторов, рабочие стали усиливать свои экономические требования к заводчикам и фабрикантам. В результате классовая борьба стала обостряться и расширяться.

Жизнь подтвердила предсказание Ленина о том, что легализация рабочего движения в конечном итоге принесет пользу революции, а не Зубатовым.

Это поняли, между прочим, и московские заводчики и фабриканты. Напуганные организованностью и активностью рабочих, они потребовали ликвидировать организованный Зубатовым «Совет рабочих механического производства». Охранка, продолжая линию Зубатова, выступила, конечно, с протестом против ликвидации «Совета рабочих». Московский обер-полицмейстер по охранному отделению писал в департамент полиции: «Приостановка всякой деятельности «Совета рабочих», хотя бы на время, представляется ныне крайне нежелательной, несвоевременной и опасной. Производимый в городе Москве опыт легализации рабочего движения является предметом жадного внимания рабочего и интеллигентского слоя всей России и около него сосредоточена борьба всевозможных мнений и направлений... Такая крутая мера, как парализация деятельности Совета, вместо ожидавшегося узаконения ее правительством внесет большую сумятицу в умы, вновь разгорячит страсти... Очевидно, что репрессии со стороны правительства в отношении «Совета рабочих» вызовут радость в антиправительственных рядах и окрыленная сей мерой идея революции найдет себе энергичное и широкое применение»²⁰.

Но это уже не могло ничего изменить. Зубатовский «новый курс» проваливался. Созданные Зубатовым легальные рабочие организации под влиянием развивающегося движения все больше превращались в опорные пункты борьбы рабочего класса. Здесь все чаще раздавались требования восьмичасового рабочего дня, демократических свобод, повышения заработной платы. Зубатовская политика оказывалась бессильной перед сознательной борьбой рабочего класса. Тем более, что социал-демократы день ото дня усиливали свое влияние в широких массах пролетариата.

В этом отношении показательны материалы департамента полиции, полученные в 1901—1902 гг. от 18 начальников губернских жандармских управлений²¹. Их доклады насыщены фактами и примерами угрожающего роста революционного движения. Так, начальник Нижегородского губернского жандармского управления генерал- майор Шеманин 15 января 1902 г. сообщал: «Появление чисто революционного направления в среде населения Нижегородской губернии особенно резко возросло во второй половине истекшего 1901 г. как результат деятельности организовавшегося в октябре месяце в городе Нижнем Новгороде преступного сообщества, именующего себя «Нижегородским комитетом Российской социал-демократической партии». Деятельность этого комитета выразилась в подпольном издании печатного органа под наименованием «Нижегородская Рабочая Газета», цель которой ясно выражена в первом выпущенном номере, а именно: «ускорить политическое воспитание рабочей массы и, призывая ее на борьбу с царским правительством, стремиться к ниспровержению самодержавия», а также в составлении и распространении отдельных воззваний революционного содержания...»

Далее уведомлялось о бурных демонстрациях по случаю отъезда из Нижнего Новгорода Алексея Пешкова (Максима Горького). «Незадолго до его отъезда, — говорилось в докладе, — оппозиционной партией был устроен ему прощальный обед, сопровождавшийся овациями, оказанными ему не только как талантливому писателю, но и как борцу за свободу, несправедливо гонимому правительством»²².

По своему содержанию доклады всех 18 начальников губернских жандармских управлений были почти одинаковы. Они фиксировали подъем революционного движения, усиление деятельности социал-демократических организаций, трудности борьбы с ними. Начальник Грозненского губернского жандармского управления писал: «Борьба с постепенно разрастающимся рабочим движением становится для правительственных органов все труднее и труднее, и если бы департамент полиции не пришел на помощь... то в результате эта борьба стала бы непосильной»²³.

Характерно, что начальники жандармских управлений уже не надеялись на спасительный полицейский контроль. Это видно из сообщения начальника Саратовского губернского жандармского управления, сообщавшего, что у него в губернии под надзором состояло 570 человек. «Эти цифровые данные могут служить ясным доказательством того, что в районе управления элемента для агитации всякого рода слишком достаточно... пропаганда среди рабочих... усилилась весной 1901 г. и результатом этой пропаганды и агитации были, последовательно, забастовки в железнодорожных мастерских, на заводе Макарова и Беринга»²⁴.

В целом доклады жандармов были не только признанием того, что никакого зубатовского умиротворения нет и в помине, но и свидетельствовали о боевом духе рабочего класса, выступавшего с социал-демократическими требованиями.

Общий итог нерадостных для царизма фактов подвел особый отдел департамента полиции. Он призывал своих коллег по службе повсеместно усилить и ужесточить борьбу с расширяющимся революционным движением: «Интенсивность развития русского революционного и оппозиционного движений и постепенное совершенствование антиправительственных элементов в способах политической борьбы побуждают и правительственные органы к не менее энергичному и действительному противодействию, вполне отвечающему обстоятельствам времени»²⁵.

Становилось очевидным, что при таком быстром и повсеместном распространении революционного движения планы Зубатова обречены на провал. Это подтверждал уже 1903 год, ознаменовавшийся еще более острыми классовыми столкновениями рабочих с сатрапами царизма. Крупные забастовки, политические демонстрации, первомайские манифестации проходили в Ростове, Баку, Тифлисе, Одессе и многих других городах. Гнев и возмущение в народе вызвал расстрел рабочих в Златоусте. Даже зубатовские агенты на местах стали нередко примыкать к демонстрантам. А в Одессе, например, зубатовец Шаевич, близкий к Еврейской независимой партии, возглавил забастовавших рабочих. Сам Зубатов вынужден был признать: «Успехи всеобщей политической забастовки, поставленной революционерами, сбили с толку рабочих профессионалов, деморализовали их, и Шаевич в качестве аполитика оказался бессилен с нею бороться»²⁶.

О тесном сотрудничестве зубатовцев с одесской полицией свидетельствует и тот факт, что многие арестованные на улицах были после проверки освобождены полицмейстером, так как у них оказались охранные грамоты департамента полиции.

Развернувшиеся в 1903 г. стачки на юге страны оказались последним испытанием системы «полицейского социализма», и она рухнула, не достигнув целей — ни разгрома организованного революционного движения, ни укрепления позиций самодержавия и русского капитализма. А ее «организатор и вдохновитель» был уволен в отставку и административно выслан во Владимир.

Несмотря, однако, на провал «нового курса», многие его сторонники продолжали объяснять неудачи лишь неправильной формой руководства рабочими со стороны властей, слишком обнаженной связью между созданными рабочими организациями и полицией. Кроме того, считали они, Зубатов допустил крупную ошибку, включив экономические требования в программу деятельности созданных им рабочих объединений.

И делается новая попытка взять под контроль властей рабочее движение. Появляется такая разновидность «полицейского социализма», как гапоновщина. Руководители министерства внутренних дел и департамента полиции, стремясь любыми средствами обезоружить рабочий класс и разгромить его революционные организации, находят на этот раз Гапона — провокатора в церковном облачении, заменяя мундир жандарма на поповскую рясу. Гапоновщину, этот рецидив зубатовщины, надо рассматривать как особый этап деятельности царской тайной полиции. В основу «нового курса» было положено религиозно-нравственное и культурно-просветительное «воспитание» рабочего класса, и главной фигурой на полицейской арене стал теперь священник. Гапон был сторонником системы Зубатова, пользовался его личными советами и наставлениями. Зубатов понял, что Гапон может оказаться ценным сотрудником тайной полиции. Он ввел его в круг охранников и активистов из полицейско-рабочих организаций. «Знакомства Гапона в охранных сферах расширялись, он становился там своим человеком»²⁷,— писал Зубатов. Неудивительно, что уже тогда Гапон получал 100 рублей от градоначальника и 100 рублей — от Зубатова, причем по указанию свыше шпионил за последним²⁸.

Итак, практика «полицейского социализма» была, как эстафета, передана Зубатовым Гапону. Это подтверждают факты, приводимые жандармом А. Спиридовичем в его воспоминаниях. Он рассказывает о регулярных совещаниях, происходивших на квартире Зубатова. На них присутствовали обычно Вильбушевич, «предназначенный для постановки дела в Одессе некий Шаевич», сотрудники охранки, ряд петербургских профессоров и другие «видные петербургские деятели», а также «оканчивающий в том же году духовную академию священник Гапон, который должен был начать работу среди рабочих в Петербурге». Эти совещания, пишет Спиридович, «в сущности, лишь утверждали те основные начала организации, которые вырабатывались в более интимных беседах на конспиративной квартире Медникова между Зубатовым, Вильбушевич, Шаевичем и Гапоном, то есть непосредственными работниками».

Зубатов, преследуя свои цели, неоднократно советовал Гапону расширить миссионерскую работу среди рабочих «на благо престола». В феврале 1904 г. Гапон получил разрешение на организацию рабочего общества, предназначенного для удовлетворения религиозно-нравственных и культурно-просветительных запросов рабочих. Располагая поддержкой самого Плеве и денежными субсидиями охранного отделения, это сделать было не так уж трудно. В апреле 1904 г. гапоновское «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» открылось. Характерная деталь: оборудование помещения и чайной для «Собрания» обошлось Гапону в 360 рублей. Расходы оплатили, как и следовало ожидать, особый отдел департамента полиции (150 рублей) и петербургское охранное отделение (210 рублей)²⁹.

Началось воспитание рабочих «на началах русского национального самосознания», а проще говоря, в духе черносотенства. Дабы не повторить прошлых ошибок, из зубатовской программы были изъяты те разделы, которые серьезно обостряли политическую обстановку в стране. Исключался ее главный пункт, имевший непосредственно практическое значение, — экономические требования.

Происходила, таким образом, замена обанкротившихся «экономических основ» полицейской программы «идеологическими — религиозно-нравственными и культурно- просветительными» с целью черносотенно-монархического воспитания рабочих. Но и на гапоновских рабочих собраниях повторилось то же, что было в зубатовских организациях. Провокатору в рясе, как раньше и провокатору в мундире, не удалось удержать рабочих от революционной борьбы. Речи и выступления на гапоновских сборищах не оставляли сомнений в том, что революционный накал в массах, влияние на них социал-демократических организаций — реальные признаки надвигающейся революционной бури. Поэтому понадобился незначительный повод, чтобы вспыхнула забастовка, в которой вместе с рабочими Путиловского завода, а затем и других заводов и фабрик Петербурга активное участие приняли и «питомцы» духовного пастыря. Да и сама забастовка началась из-за увольнения четырех рабочих Путиловского завода — членов гапоновского собрания.

Классовые интересы рабочих и социал-демократическая пропаганда оказались сильнее проповеди смирения. Гапон понял, что нужна незамедлительная разрядка воинственного настроения рабочих, и нашел выход в идее земской петиционной кампании. Он решил повторить прием земцев, но уже в другой интерпретации: в организации «всенародного» шествия к царю с петицией о нуждах петербургских рабочих. Это произошло 9 января 1905 г. Однако еще до начала данного шествия Гапон смог (в который раз!) убедиться, насколько велико влияние революционной социал-демократической пропаганды: петиция, намечавшаяся им как верноподданническая просьба о царской милости, превратилась в своей главной части в настойчивое требование восьмичасового рабочего дня и отразила другие пункты социал-демократической программы. Кровавое воскресенье прозвучало грозным эхом по всей стране и, как известно, явилось началом первой русской буржуазно-демократической революции.

В январе еще не были известны документальные свидетельства, изобличающие Гапона как ставленника охранки. Но независимо от этого большевистская партия проводила твердый курс в отношении гапоновского «движения» в целом. Листовки, прокламации, выступления большевиков на рабочих собраниях беспощадно разоблачали полицейскую провокацию. Большевистская «энергичная проповедь социал-демократических воззрений и лозунгов» привела к тому, что «революционная энергия и революционный инстинкт рабочего класса прорвались с неудержимой силой вопреки всяким полицейским уловкам и ухищрениям»³⁰. Что же касается лично Гапона, то вся его предшествовавшая деятельность протекала по инструкциям и на деньги охранки. И тот факт, что Гапон в критический момент бросил безоружных, отчаявшихся рабочих, подставив их под дула винтовок царских солдат, со всей очевидностью свидетельствует о его провокаторской роли. Это подтверждалось и тем, что накануне трагического дня, 8 января, Гапон сообщил князю Святополк-Мирскому о предстоящей 9 января в 2 часа дня демонстрации рабочих и основных требованиях к царю. Прямое предупреждение: демонстрация обязательно состоится в назначенное время. И царские власти отдали соответствующие приказы о подготовке к расстрелу мирного шествия рабочих.

Характерно поведение Гапона после бегства за границу. Появившись в эмигрантских кругах, он занял самые крайне экстремистские позиции — требовал неограниченного террора против царя и царизма вообще. Чем мог быть вызван такой резкий переход от преданности монарху к требованию его уничтожения? Ответ один: 9 января катастрофически провалилась провокационная гапоновская затея. В этот день кончилась его роль «народного пастыря», не оправдались честолюбивые надежды на руководство «трудовым народом». Что ему оставалось делать? Замести следы преступления и найти хоть какое-нибудь политическое пристанище. Поскольку он стал предлагать террор, как индивидуальный, так и массовый, его опекунами, естественно, оказались эсеры. Они продолжали поддерживать с ним связь до полного его разоблачения.

События и факты того времени раскрывают морально-нравственный облик Гапона. Беспринципность, предательство, трусость, неуравновешенность на грани истерии — вот четко выявившиеся личные качества Гапона. Они вновь подтвердились, когда он в том же 1905 г. возвратился из-за границы. Вызвала его из Парижа охранка. После свиданий с Рачковским Гапон написал письмо министру внутренних дел Дурново, в котором подчеркивал, что особа государя для него свята. Затем он встречался с начальником петербургской охранки Герасимовым и бывшим директором департамента полиции Лопухиным. Все это доказало: Гапон восстановил старые связи со своими полицейскими шефами и покровителями, он провокатор и предатель. Убедившись в этом, эсеры вынесли постановление о казни Гапона и привели его в исполнение весной 1906 г.

На всех этапах «гапоновщины» — при ее возникновении, в период трагических январских событий и на последней, заключительной стадии — большевики в отличие от всех других партий последовательно и неизменно вели борьбу с этой полицейской провокацией. С самого начала появления Гапона они выступали с разъяснением, что собой представляют гапоновцы.

В. И. Ленин писал: «...социал-демократы не только не поддерживали наивных иллюзий насчет возможности мирного ходатайства, они спорили с Гапоном, они прямо и решительно отстаивали все свои взгляды и всю свою тактику»³¹. В специально выпущенной листовке Владимир Ильич обращался непосредственно к рабочим: «Устраивайте тайные сходки, составляйте дружины, запасайтесь каким только можете оружием, посылайте доверенных людей для совета с Российской социал-демократической рабочей партией!»³².

Авторитетное мнение и твердая позиция большевиков оказали в рабочей среде большое воздействие на отношение к провокатору и тем не допустили возникновения мифа о «Гапоне-герое». Попытки же создать такой миф имели место в прошлом, а в западной печати и в настоящем. Вместе с тем разоблачения большевиков сорвали предпосылки к подобным полицейским провокациям, и рабочий класс был огражден от каких-либо рецидивов «нового курса».

Однако влияние Гапона на петербургских рабочих поначалу игнорировать было нельзя, особенно в доянварский период. «...Тактика социал-демократов,— указывал Ленин,— по отношению к новому вожаку намечалась сама собой: необходимо осторожное, выжидательное, недоверчивое отношение к зубатовцу»³³. И к этому были основания: «Человек, носивший рясу, веривший в бога и действовавший под высоким покровительством Зубатова и охранного отделения, не мог не внушать подозрений»³⁴.

И уже в начале января все отчетливее выявлялась действительная роль Гапона. Не случайно в охранном отделении стали обнаруживаться признаки беспокойства, связанные с появлением споров и разногласий в рядах сторонников Гапона, чем, по утверждению самой охранки, пользовались большевики, наносился вред деятельности «пастыря», усиливалось брожение среди рабочих. Особое беспокойство охранки вызывали антигапоновские большевистские листовки и выступления на заводах и фабриках партийных агитаторов. Полиция в своих донесениях отмечала, что рабочие тщательно скрывали выступавших большевиков от агентов наружного наблюдения, причем делали это все более организованно и решительно.

Борьба большевиков в данный период проходила в сложных условиях. Для политически сознательных рабочих курс и цели социал-демократической партии были понятны и близки. Но в массе политически отсталых рабочих, находившихся под влиянием Гапона, вести пропаганду было значительно труднее. Здесь не все и не сразу воспринимали революционное слово. Однако классовый инстинкт и пример окружающих товарищей заставлял и их выступать против царя. Поведение этой части рабочих Ленин выразил так. «...темный русский рабочий в гапонаде выражал робкий протест против царя»³⁵. Как же мог «робкий протест» перерасти в активный политический протест? Это смогло произойти тогда, когда на собственном опыте рабочие убедились, что в действительности представляют собой царь и его власть. Убедились 9 января, в Кровавое воскресенье.

Наступившие годы первой русской революции были наполнены многими драматическими событиями. Как известно, ее вершиной явилось Декабрьское вооруженное восстание в Москве. Ожесточенная борьба на пресненских баррикадах показала решимость и отвагу рабочего класса, его преданность большевистской партии, звавшей к вооруженной борьбе с царизмом и возглавившей эту борьбу. Объединенные силы царской армии и полиции, «черной сотни» и секретной полицейской агентуры были брошены против рабочих, боевых дружин, слабо вооруженных, не имеющих военной выучки. Боевые дружины держались подчас только на революционном энтузиазме, взаимовыручке, героическом самопожертвовании. Памятник, установленный ныне на Красной Пресне, олицетворяет величественную эпопею неравной борьбы рабочих с ненавистным царизмом.

Незабываемые дни Московского вооруженного восстания вызывают в памяти имена многих отважных революционеров большевиков. Один из них — Зиновий Яковлевич Литвин-Седой, начальник штаба боевых дружин Пресни, член Московского комитета РСДРП, сражавшийся и раненный на баррикадах. Рабочий металлист, член партии с 1897 г., он координировал боевые действия дружин, боролся с враждебными вылазками в революционном тылу.

С его помощью в декабре 1905 г. Боевая организация при Московском комитете РСДРП выработала и распространила инструкцию «Советы восставшим рабочим». В ней говорилось: «Строго отличайте ваших сознательных врагов от врагов бессознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты, по возможности, не трогайте. Солдаты — дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы... В борьбе с полицией поступайте так. Всех высших чинов до пристава включительно при всяком удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам».

В. И. Ленин считал, что в условиях вооруженной борьбы допустима и даже необходима физическая расправа с врагами. Он писал: «Начинать нападения, при благоприятных условиях, не только право, но прямая обязанность всякого революционера. Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания... и каждый отряд революционной армии должен быть немедленно готов к таким операциям»³⁶.

Большевики строго следовали указаниям Ленина.

З.Я. Литвин-Седой впоследствии вспоминал: «При штабе была группа, осуществлявшая карательные меры. Мы ее называли «политическое розыскное управление». Она производила обыски и аресты. Ею руководил Володя Фидлеровский. Помню, как нашими «управленцами» был доставлен связанным начальник сыскного отделения Войлошников. Он был изобличен по отобранным у него фотокарточкам политических заключенных. По решению штаба он был расстрелян розыскной группой... Был у нас и суд. Он судил предателей, провокаторов, а приговоры приводили в исполнение члены штаба».

Реакция, однако, наступала, произвол царизма достигал невероятных размеров. Особенно бесчинствовали в 1905—1907 гг. губернаторы. Они наперебой стремились отличиться в кровавых репрессиях, чем явно нарушали даже формальные предписания «законоположений» и полностью игнорировали манифест 17 октября 1905 г.

Так, сувалкский губернатор 30 декабря 1905 г. сообщал по начальству: «Нужен не военный, а военно-полевой суд, направленный не только против лиц, пойманных с оружием в руках, но и признанных революционерами... Надо бить не по отдельному изобличенному преступнику, а по воображению»³⁷, то есть по всем, кто кажется революционером. Еще более свирепым оказался лодзинский губернатор Радкевич. Он поддержал осенью 1906 г. проект лодзинских фабрикантов, предложивших в целях борьбы с революцией «немедленно арестовать 150—200 главарей и немедленно истребить их на месте без остатка»³⁸.

Не отстал от них в своем рвении и екатеринославский губернатор, издавший в 1907 г. приказ, «по которому домовладельцы и квартиранты, в помещениях которых обнаружены бомбы или взрывчатые вещества, должны были предаваться военному суду и только в случае представления неопровержимых доказательств о полном неведении домовладельцы (но не квартиранты) подлежали штрафу в размере 3 тысяч рублей с заменой тремя месяцами тюрьмы. Бомбы и взрывчатые вещества должны были уничтожаться на месте даже в жилых помещениях по предварительному удалению обитателей. В каждом отдельном случае ставился вопрос об отобрании дома и построек в казну»³⁹. Профессор В. М. Гессен назвал подобную практику властей «системой принципиального беззакония»⁴⁰.

Перед большевистской партией стала задача — восстановить и укрепить временно ослабленные ряды рабочего класса, сохранить партийные организации и, учитывая опыт прошедших бурных лет, готовить народные массы к новому этапу революционных битв. В создавшейся обстановке, при открытом отходе меньшевиков от активной борьбы с самодержавием и усилившейся деморализации эсеров, еще более замкнувшихся в узкие рамки террора, при переходе значительной части либеральной интеллигенции в лагерь реакции, только большевистская партия сохраняла способность к революционной борьбе. И борьба продолжалась.

Примечания:

¹ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 444, л. А 12—14.

² Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с,. 115.

³ Там же, с. 401.

⁴ Там же, с. 405.

⁵ Исторический журнал, 1939, № 1, с. 113.

⁶ Воспоминания И. И. Янжула о пережитом и виденном (1864—* 1909 гг.).— Русская старина, 1911, т. 6, с. 490—491.

⁷ Искра, 1901, № 11, 20 ноября, с. 1.

⁸ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д 801, ч. 1, л. 137.

⁹ Там же, л. 136.

¹⁰ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 801, л. 32.

¹¹ Искра, 1902, № 18, 10 марта, с. 5

¹² Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 115.

¹³ Искра, 1901, № 10, ноябрь, с. 1—2.

¹⁴ Каторга и ссылка, 1924, № 1 (14), с. 75.

¹⁵ Искра, 1902, № 25, 15 ноября, с. 6.

¹⁶ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 46, с. 250.

¹⁷ См. там же, т. 20, с. 79.

¹⁸ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 82.

¹⁹ Листовки петербургских большевиков в 1902—1917 гг. М., 1939, т. 1, с. 76—78.

²⁰ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д, 961, ч. 1, л. 146—150.

²¹ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 560.

²² Там же, д. 498, л. 18—21.

²³ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 967, л. 38—39.

²⁴ Там же, л. 22—25.

²⁵ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 444, л. А 1.

²⁶ Былое, 1917, № 4, с. 168.

²⁷ Былое, 1917, № 4, с. 169—170.

²⁸ Былое, 1917, № 4, с. 169—170.

²⁹ Красная летопись, 1922, № 2, с. 299

³⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 211.

³¹ Ленин В. И. Полн. собр.. соч., т. 9, с. 218.

³² Там же, т. 10, с. 83.

³³ Там же, т. 9, с. 211.

³⁴ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 218.

³⁵ Там же, т. 26, с. 299—300.

³⁶ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 342.

³⁷ Полянский Н. Н. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905—1907 гг. Изд. МГУ, 1938, с. 31—40.

³⁸ Там же.

³⁹ Там же, с. 14—15.

⁴⁰ Гессен В. М. Исключительное положение. СПБ, 1908, с. 177—178

 

Глава V

На пороге крушения царизма

Итак, прошли два периода борьбы большевиков против царской тайной полиции. Первый из них был начат противоборством с традиционными приемами политического сыска. Второй — связан с «новым курсом» охранки и попытками его осуществления, окончившимися полным крахом. Это привело к замешательству и разногласиям в высших полицейских сферах. Перед руководителями департамента полиции и охранки опять встал вопрос: как дальше вести свои дела?

Насколько серьезен и мучителен был для них этот вопрос, лучше всего показывает история с Лопухиным — директором департамента полиции, который закончил свою карьеру высылкой на поселение. Отмечая особый характер служебного положения директора департамента полиции, черносотенная газета «Новое Время» писала, что Лопухин находился «в роли самой мрачной и самой страшной в России — в должности начальника тайной политической инквизиции»¹. А измена «делу, которому он служил», является ни с чем не сравнимым преступлением, подчеркивает газета. В чем же преступление Лопухина?

В 1905 г. в Женеве большевистское издательство «Вперед» выпустило брошюру под названием «Докладная записка директора департамента полиции Лопухина»² с предисловием Ленина. В предисловии Владимир Ильич подвергает беспощадной критике и записку Лопухина и весь российский полицейский режим. Он указывает, что «Положение об усиленной охране» стало с 1881 г. «одним из самых устойчивых, основных законов Российской империи»³. И вот теперь сам директор департамента полиции в своей докладной записке кабинету министров высказывает недовольство этим основополагающим законом самодержавия. Почему? Да потому, что все возрастает массовость революционного движения, во главе которого идет рабочий класс и его большевистская партия. Именно в результате этого «Положение» оказалось до смешного бессильным. Вот почему Лопухин безжалостен в критике данного документа и всех установленных им порядков. Он подвергает критике, как пишет Ленин, даже «всеспасающий, всеблагой институт дворников».

Владимир Ильич, характеризуя крушение «Положения об усиленной охране», указывал, что это «поистине, полное банкротство полицейского порядка!»⁴. Лопухин понял, что «против народной революции, против классовой борьбы нельзя опираться на полицию, надо опираться тоже на народ, тоже на классы»⁵. А отсюда, мол, «надо разжигать национальную, расовую вражду, надо организовать «черные сотни» из наименее развитых слоев городской (а затем, разумеется, и сельской) мелкой буржуазии, надо пытаться сплотить на защиту трона все реакционные элементы в самом населении, надо превращать борьбу полиции с кружками в борьбу одной части народа против другой части народа»⁶.

Выводы Лопухина, как подчеркивал В. И. Ленин, таковы: сохранять и использовать методы борьбы, пригодные против отдельных лиц и кружков, в новых условиях, при наличии огромного народного революционного движения нельзя — они обречены на провал. Но эти предложения, однако, не были поняты и приняты правительством, находившимся в плену старых представлений, привычек и методов, выработанных предшествующими десятилетиями. Непонимание правящими кругами взглядов Лопухина толкнуло его на совершенно невероятный шаг в глазах «общества» — посылку двух писем защитнику Грузенбергу на суде над Петербургским Советом рабочих депутатов. В этих письмах Лопухин разоблачает погромную деятельность правительства и подтверждает провокацию Азефа. Это было расценено как «предательство» и вызвало взрыв возмущения у всей черносотенной и верноподданной печати.

Царское правительство вынуждено было пойти на решительные меры, и в январе 1909 г. Лопухин был арестован, а затем и приговорен к каторжным работам сроком на пять лет. Но общее собрание кассационных департаментов сената вскоре нашло, что пятилетней каторги Лопухин не заслуживает и «предостаточно сослать его на поселение»⁷.

А в 1912 г. Лопухин вновь был помилован, восстановлен в правах и в дальнейшем работал вице-директором петербургского торгового банка.

Таким образом, ни обострившаяся обстановка в стране, ни уроки революции не изменили взглядов правительственных кругов. Сделанные ими выводы достойны махровых реакционеров. Практически они сводились к тому, что «идеи» Зубатова — Гапона были похоронены и вся деятельность политической сыскной полиции, несмотря на серьезные промахи, снова возвращалась к старым своим принципам, к «классическому» методу — прямой провокации.

Однако охранка не смогла ни разгромить организации большевистской партии — главной организующей силы русского революционного движения, ни приостановить неотвратимое наступление революции. Партия к этому времени накопила огромный опыт борьбы с царской тайной полицией. Особенно большое внимание уделялось совершенствованию конспирации, отработке соответствующих правил и приемов, что дало положительные результаты.

Охранка между тем, перегруппировав свои силы, вербовала новых провокаторов. Надо сказать, что именно в предреволюционные годы в числе провокаторов оказались такие опасные для революционного движения предатели, как Малиновский, Бряндинский, Бродский, Шорникова, Черномазов и другие.

В этот период большевистская партия вела особенно энергичную борьбу с царской охранкой, разоблачая ее агентуру в рабочем движении. Большой политический резонанс вызвало, например, разоблачение провокатора И. Доброскока — бывшего социал-демократа, затем провокатора и чиновника охранки. Его разоблачил член III Государственной думы, представитель социал-демократической фракции И. П. Покровский, речь которого в Думе напечатали многие газеты, она стала известна широким кругам рабочего класса и общественности страны.

Подобные разоблачения всегда ставили департамент полиции и правительство в неприглядное положение. Но случай с Доброскоком был особый. Ведь проходимца разоблачил член парламента. Выход был один: представить Доброскока патриотом, верным защитником православия и престола. Он, мол, проник в ряды социал-демократов с целью разоблачения их «преступных замыслов». По предложению департамента полиции Доброскок опубликовал в черносотенной газете «Русское Знамя» заявление. В нем говорилось буквально следующее: «Прочитав в газетах речь члена Государственной думы Покровского, лидера думской соц.-дем. фракции, в которой он назвал меня провокатором, я настоящим моим заявлением поставляю в известность наших пресловутых соц.-демократов, что я с детства воспитан в православной вере, в любви и беспредельной преданности престолу и отечеству, почему и не мог быть соц.-демократом. Если же я номинально назывался соц.-демократом, то для того, чтобы проникнуть в эту преступную шайку для осведомления правительства о преступной ее деятельности. Звание социал-демократа в моих глазах преступно и позорно, и я таковым никогда не был»⁸.

Итак, автор письма якобы не подосланный охранкой провокатор и шпик, а «герой-патриот», благородно выполняющий свой долг перед отечеством и престолом. И ни одного слова о полиции, о ее провокации.

Но поставленной цели полиция не достигла. Рабочие Петербурга, Москвы и других центров, как и вся русская революционная интеллигенция, прекрасно поняли, какими средствами царизм ведет борьбу против оппозиционных течений и чего стоят провозглашенные им «конституционные свободы». Вместе с тем разоблачение Доброскока наглядно продемонстрировало растущую бдительность большевистской партии, смело выступавшей против полицейского террора.

В департаменте полиции и охранки в эти годы орудовали Белецкий, Виссарионов, Герасимов, Спиридович, Курлов, Комиссаров, Джунковский. Данная плеяда от провокации не представляет сама по себе исторического интереса и не заслуживает большего, чем просто упоминание. Но история каждого из них в какой-то мере проливает свет на определенный период работы политической полиции и раскрывает особенности, характерные черты и степень внутреннего разложения охранки. Поэтому остановимся вкратце на деятельности некоторых из них. Это позволит лучше понять и обстановку, в которой вели борьбу революционеры-большевики.

Главные нити работы охранки в 1908—1912 гг. находились в руках С. Виссарионова, который являлся и заведующим особым отделом и вице-директором департамента полиции. Помимо оперативной работы Виссарионов занимался кадрами всего департамента полиции и всех охранных отделений в России. Кроме того, в его ведении были все агентурные расходы. Белецкий полностью доверял ему, они хорошо знали и понимали друг друга. Устойчивость служебного положения Виссарионова подкреплялась и тем, что он был близок с протоиереем собора Зимнего дворца, духовником Николая II и его семьи — отцом Александром Васильевым.

Основное направление его работы — борьба против большевиков. Позже Виссарионов на допросе Следственной комиссии скажет, что они, охранники, «в особенности относились опасливо к большевистской партии»⁹. Поэтому в ее ряды были засланы специально подготовленные провокаторы. Один из них — Малиновский, который занимал в планах Виссарионова центральное место. Виссарионов получал от него все нужные сведения, имел с ним конспиративные свидания и производил денежные расчеты. Это он, Виссарионов, договаривался с Малиновским «обо всех обстоятельствах, о возможности его прохождения в Думу»¹⁰.

А вот начальник петербургского охранного отделения А. Герасимов. Это поистине один из самых мрачных персонажей охранки, не останавливающийся ни перед чем для осуществления своих преступных замыслов. В провокационных целях он способствовал созданию бомбистской лаборатории в районе Куоккалла, организовывал выгодные ему террористические акты, не останавливался перед убийствами и поджогами. Карьера Герасимова в значительной степени была связана с провокаторской деятельностью эсера Азефа. Обычно добытые сведения Азеф передавал Герасимову, а тот — непосредственно Столыпину, В итоге создавалась зловещая цепочка: Азеф — Герасимов — Столыпин.

Как известно, при помощи охранки, которая боялась огласки, Азефу удалось скрыться после того, как ЦК партии эсеров приговорил его к смерти. В Берлине он жил под фамилией Неймейера, играл на бирже и только в 1915 г. был арестован немецкими властями и заключен в Моабит. В 1918 г., по поступившим из Германии сведениям, он умер.

В истории предательства Азефа заслуживает внимания не только само его преступление, оно одно из многих подобных преступлений, выросших на питательной почве самодержавно-полицейского режима. Гораздо важнее последствия этого предательства, вызвавшие кризис эсеровской партии, развал ее организаций. После разоблачения Азефа там создалась обстановка общей напуганности, неуверенности, разобщенности, началась деморализация партии.

Небезынтересно: в феврале 1909 г. в Государственной думе состоялся запрос по делу Азефа, сделанный от социал-демократической партии и некоторых других партий. В ответе на этот запрос Столыпин сказал, что «в число сотрудников полиции Азеф был принят в 1892 г. и что он не видит ни в деятельности министерства внутренних дел, ни в агентурной работе Азефа каких-либо незакономерных действий»¹¹.

Первостепенную роль в организации всевозможных провокаций играл также А. Спиридович. Вместе с Герасимовым он разработал провокацию, инсценировав покушение на убийство царя, в результате чего были казнены лейтенант Черноморского флота Б. Никитенко и его товарищи. Он же был замешан в провокационном убийстве Столыпина¹². В связи с последним Спиридович привлекался к следствию за непринятие мер по охране Столыпина, как начальник дворцовой охраны, но по личному желанию царя не был отстранен от должности в отличие от других. Спиридович — жандарм до мозга костей, провокатор — известен еще и тем, что написал для офицеров отдельного корпуса жандармов «Историю революционного движения в России» в двух выпусках: первый — «Социал-демократическая партия», второй — «Партия социалистов-революционеров и ее предшественники». Характерно, что на первый план Спиридович выдвигал социал-демократическую партию как главного и самого опасного врага режима.

Привлекает внимание беседа Спиридовича с царем в момент поднесения последнему книги «История революционного движения в России». Николай II спросил:

- Сколько времени вы ее писали?

- Полтора года, ваше императорское величество, при условии, что материалы и документы были собраны, приготовлены. Я пользовался официальными документами и партийными документами, копиями.

- Ну да, конечно. И по личному опыту.— При этих словах царь ласково улыбался.

Близость к царскому окружению позволяла Спиридовичу не только благополучно выходить из разных темных и сомнительных дел, но и делать карьеру. Не случайно придворная камарилья с Распутиным во главе требовала поставить его петербургским градоначальником* дабы, по мнению Вырубовой, фрейлины императрицы «в интересах охраны высочайших особ при приездах в Петербург, так и для затушевывания поведения Распутина могли иметь в Петрограде на должности градоначальника своего верного человека»¹³. Но одиозность Спиридовича была столь очевидна, что в 1916 г. он стал всего-навсего градоначальником Ялты, хотя и это — проявление «высочайшего» доверия: Ливадия (под Ялтой) являлась летней резиденцией царя.

В галерее провокаторов значится и генерал-майор В. Джунковский, назначенный товарищем министра внутренних дел. Поскольку скандалы в охранке стали уже притчей во языцех для широких кругов «общества», для Думы и даже правящих сфер, он был призван «оздоровить» департамент полиции. И действительно, попытался кое-что сделать.- Отменил агентуру политического сыска в войсках, чем вызвал недовольство в политической полиции — Белецкого, Виссарионова и начальника особого отдела Васильева. Они считали, что распоряжение Джунковского ведет к дальнейшему упадку розыска. Джунковский же сделал это распоряжение потому, что, будучи еще офицером армии, знал, какие инциденты возникали в результате вмешательства политического розыска в армейскую жизнь, и считал это вредным. Затем он удалил провокатора Малиновского из Государственной думы. Попытался избавиться в своем ведомстве и от некоторых других наиболее одиозных фигур и даже попробовал «оздоровить атмосферу», в которой последние годы жили дворцовые круги во главе с «обожаемым монархом».

Но именно на этом Джунковский и потерпел фиаско. Когда он верноподданно, хотя и в довольно натуральном виде, доложил о сногсшибательных похождениях «святого старца», то натолкнулся на сильную оппозицию со стороны тех, кто был замешан в грязных делах Распутина. В их числе находились и очень влиятельные лица, например генерал-майор отдельного корпуса жандармов Комиссаров, он же начальник охраны Распутина. Царь, разгневанный разоблачением Распутина, уволил Джунковского с его поста и направил в действующую армию.

Попытка «оздоровить» департамент полиции кончилась провалом. Да иначе и не могло быть, ведь политическая полиция — детище царизма и неразрывно с ним связана. В течение трех с половиной десятилетий политическая полиция и ее оперативный центр — охранка — являлись опорой режима, расшатывающегося под ударами революционной борьбы народных масс. Поэтому охранка прибегала к все более отвратительным методам работы. И, естественно, главное ее оружие — провокация в последнее предреволюционное десятилетие приобрела наиболее широкие масштабы.

Об этом свидетельствует разгон II Государственной думы. Суть данной провокации: скомпрометировать социал-демократическую фракцию в Думе, добиться ее разгрома. Провокатор Шорникова сообщила охранке о предстоящем обсуждении социал-демократической фракцией воззвания (наказа) к войскам. Тут же появилась и полиция, засвидетельствовавшая «деяние, неслыханное в летописях истории», как было сказано в царском манифесте от 3 июня 1907 г. В итоге социал-демократические депутаты Думы были арестованы и осуждены, многие из них сосланы на каторгу.

Провокация агента Шорниковой была направлена и против большевиков, против их революционной работы в армии. В. И. Ленин в «Докладе о революции 1905 г.», прочитанном для швейцарской молодежи, указывал, что вооруженные выступления солдат и матросов «вспыхивали довольно легко, любой случай несправедливости, слишком грубое обращение офицеров, плохое питание и т. п. могло вызвать возмущение. Но не хватало выдержки, отсутствовало ясное сознание задачи»¹⁴.

«Отсутствовало ясное сознание задачи» — эти ленинские слова объясняют причину поражения и неудач многих выступлений военных. Большевик-ленинец В. Д. Бонч-Бруевич писал о необходимости «приложить возможно больше энергии к распространению среди солдат литературы, могущей побороть тот гипноз дисциплины и подчинения, во мрак которого погружено наше «христолюбивое воинство»¹⁵.

И все же ряд революционных выступлений в армии в годы первой русской революции стал классическим примером отваги и мужества. Среди них, например, выступление 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка 9 июня 1906 г. Оно показало, что даже в этом оплоте царского самодержавия солдатские требования имели явно выраженный политический характер. «Петиция» солдат батальона, командиром которого считался Николай II, включала пункт 17. Он гласил: «Выражаем свою солидарность с требованиями депутатов Государственной думы о наделении крестьян землей»¹⁶.

Поддержка требования о наделении крестьян землей объяснялась самой системой набора солдат в царскую гвардию, рекрутировавшихся преимущественно из крестьян. Царизм стремился создать из них опору династии. Но практический результат царской политики в революционные дни оказался иным.

Конечная судьба батальона печальна: 191 солдат был осужден на каторжные работы, ссылку и направлен в арестантские роты. Батальон лишился прав гвардии и переименовался в особый пехотный батальон, передислоцированный из столицы в село Медведь Новгородской губернии¹⁷.

Волна вооруженных восстаний в 1905—1906 гг. вызвала тревогу в департаменте полиции. Агентурные донесения непрерывно информировали о растущем народном возмущении и возможных новых волнениях в армии и на флоте. Но руководители как департамента полиции, так и министерства внутренних дел вначале не допускали, что события могут вылиться в широкие военные восстания. Поэтому принимаемые полицией меры на первых порах не выходили за рамки инструкций, предусмотренных на случай усиления волнений.

Однако ход событий наглядно показал ошибочность подобной оценки. Через агентурную сеть стали поступать сведения, что во многих подпольных социал-демократических комитетах создаются специальные военные организации, так называемые «военки». В это время самой крупной и активной большевистской военной организацией была петербургская «военка». В ее работе принимали участие М. И. Калинин, Е. М. Ярославский, В. В. Куйбышев, Р. С. Землячка¹⁸. В июне 1906 г. в Финляндии был создан военно-боевой центр, готовивший Свеаборгское восстание и возглавлявшийся членами военной организации РСДРП — поручиками А. П. Емельяновым и Е. Л. Коханским8. Это свидетельствовало об активном проникновении большевиков в ряды армии и флота в целях мобилизации революционных сил и активного противодействия вылазкам агентуры царской тайной полиции.

Сочетание обострившейся революционной борьбы в городах, крупных крестьянских волнений и военных восстаний привело к реальной угрозе режиму. «Трехлетие бури и натиска»²⁰ оказалось более грозным, чем это вначале предполагали и на что надеялись руководители тайной полиции. Происходящие события оказались во многом для них неожиданными, а предпринимаемые полицией и военными властями меры запоздавшими. Поэтому вооруженные восстания на флоте и в армии, неизбежные и неотвратимые при столь глубоком революционном процессе, потрясли основы самодержавия.

Особенно опасное для царизма положение возникло на флоте. В первую очередь это объяснялось тем, что матросский состав включал в себя значительный процент рабочих, в большинстве своем квалифицированных. Они были наиболее восприимчивы к революционной пропаганде, политически устойчивы и непримиримы к царскому режиму. Именно поэтому на флоте была крайне затруднена подрывная работа тайной полиции. В отдельных случаях революционное влияние проникало и в офицерскую среду, что нашло свое яркое выражение в героической эпопее П. П. Шмидта.

Но, к сожалению, революционный энтузиазм страдал политической незрелостью. Многие герои военных выступлений не имели устойчивого, четкого мировоззрения и, не разбираясь в особенностях политической борьбы, не смогли стать подлинными революционными вожаками. Это полностью относится и к легендарному лейтенанту Шмидту. Его исключительную революционную стойкость не мог сломать и военный суд. Историк И. П. Воронцов в работе «Лейтенант Шмидт» пишет, что власти охотно согласились бы признать его больным. Но 20 декабря 1905 г. в каземате Шмидт сказал, а потом внес в протокол: «Если я не нормален, то надо признать, что все 130 миллионов, т. е. вся революционная Россия, сошли с ума. Если бы я теперь вышел из каземата, то при тех же обстоятельствах я поступил бы также»²¹. Шмидт не остановился перед тем, что его непреклонность стоила ему жизни. Судебным властям не удалось его сломить.

В силу известных причин первая русская революция не увенчалась победой. Царизму удалось разгромить центры революционной борьбы. Политически еще отсталая армия, оправившиеся от первого шока полиция и жандармерия свершили свое преступное дело. В августе 1906 г. кронштадтское жандармское управление получило сведения, что балтийские военно-морские революционные организации стали активно проявлять свою «преступную деятельность». За этим немедленно последовали репрессии против большевиков.

Таким образом, все известные революционные выступления в армии и на флоте, к сожалению, кончались в эти годы неудачей. Но сам факт таких выступлений, в их сочетании с сознательной и самоотверженной борьбой рабочего класса, свидетельствовал о складывавшейся революционной ситуации, поставившей позднее царизм в критическое положение. Последнее десятилетие, предшествовавшее падению царизма, как известно, ознаменовалось временным отступлением революционных сил, затем новым подъемом, годами первой мировой войны. Но смена в стране политической обстановки не могла остановить рост политического сознания рабочего класса, прошедшего тяжелые испытания после бурных дней революции 1905—1907 гг.

Большевистская партия по-прежнему шла в авангарде рабочего движения, укрепляя свои позиции и изыскивая новые гибкие и в то же время действенные способы ведения революционной борьбы. Поэтому самодержавие продолжало рассматривать партию большевиков как главного врага режима, направляя и усиливая против нее свои удары. Сознавая растущую опасность нового революционного взрыва, царизм прежде всего вынужден был пойти на очередное обновление полицейского аппарата, дальнейшее укрепление руководства тайной политической полиции и усиление секретной агентуры.

В этот период в составе полицейской агентуры появляется уже упоминавшийся провокатор Бряндинский. С апреля 1909 г. и до мая 1912 г. он был секретным сотрудником московской охранки. Будучи районным партийным организатором и располагая, естественно, сведениями о деятельности большевиков, он представил охранке материал, на основе которого в 1912 г. в Москве был организован большой судебный процесс. 33 обвиняемых социал-демократа — и ни одного оправданного, большинство приговорено к каторжным работам. Тогда же по доносу провокатора были захвачены оборудованная подпольная типография с отпечатанным номером газеты и партийное подпольное паспортное бюро с бланками, печатями и т. п.²² Бряндинский выдавал полиции отдельных революционеров, их явочные квартиры, пароли, проникал в среду интеллигенции и информировал охранку о наиболее активных социал-демократах.

Но в это время в партийных кругах по отношению к нему уже была настороженность. Давно введенное правило — ничего не записывать, ничего лишнего не говорить — стало соблюдаться особенно строго. Записанное может быть обнаружено при обыске, лишне сказанное — использовано провокатором. Цена ошибки — тюрьма, каторга или смерть.

Осторожность, бдительность большевиков уменьшали вред, наносимый действиями охранки. Но потери и жертвы были. Одно время Бряндинский занимался транспортировкой партийной литературы, получаемой из Германии и рассылаемой по местным организациям. Конечно, он информировал московскую охранку о порядке организации партийного транспорта нелегальной литературы из-за границы в Россию и наносил партийному делу значительный ущерб.

Так, в октябре 1911 г. провокатор представил московской охранке подробную агентурную записку о порядке организации партийного транспорта нелегальной литературы из-за границы в Россию. Два человека практически занимались транспортировкой литературы: один был за границей, другой — в России. Заграничным руководителем транспорта был Альберт (И. А. Пятницкий) — опытный конспиратор, живший в Лейпциге. Он вкладывал много сил и изобретательности в трудное дело нелегальной транспортировки литературы через границу. Как уже отмечалось, ему также были поручены переотправка через границу и последующий переезд в Прагу делегатов Пражской конференции (1912 г.)²³ Решением Пражской конференции обязанности главного транспортера были оставлены за Альбертом.

Руководителем транспорта в России был Петунников — он же Бряндинский. Заграничный представитель заведовал кассой, обеспечивал транспорт. Представитель в России занимался приемкой поступавшей литературы, вывозкой ее с секретных пограничных складов и доставкой местным организациям. Будучи в курсе дела, Бряндинский представил охранке детальнейшее описание техники транспортировки партийной литературы с указанием фамилий и адресов посредников, секретных пунктов перевалки и хранения.

Из этого, однако, не следует делать вывод о провале трудного дела транспортировки партийной литературы в Россию. Напротив, каждый отдельный случай неудачи в транспортировке литературы настораживал, заставлял искать новые пути, находить их и использовать. Поэтому партийная литература продолжала поступать в Россию и через Финляндию, и через Персию (для кавказских организаций), и через морские порты.

Но все же одна из главных артерий, по которой поступала нелегальная литература в Россию, проходила через западную границу. Направляемая в Россию литература концентрировалась сначала в Лейпциге, где Альберт — Пятницкий тщательно ее запаковывал в клеенку и холст тюками по два пуда каждый, придавая им форму, удобную для переноски на спине. В таком виде тюки пересылались в одну большую типографию в Тильзите, связанную с пограничными контрабандистами. Контрабандисты, получавшие от типографии постоянный и солидный заработок, работали с теми лицами, которых им рекомендовала типография. Этот путь и использовал Пятницкий для транспортировки литературы в Россию²⁴.

Из Тильзита литературу обычно переносили через границу в деревню Рачки, а оттуда груз на лошадях перевозили в деревню Лососно, в трех верстах от Гродно. В Лососно литература распаковывалась в дорожные корзины и чемоданы и хранилась до приезда транспортных партийных агентов из центра.

Из центра за литературой чаще всего приезжал Валериан (В. Н. Залежский) с кем-либо из товарищей. Каждый раз они вывозили четыре пуда груза. Часть полученной литературы Валериан привозил в Москву, а часть — в Петербург. Затем немедленно возвращался в Новозыбков, ожидая там извещения о прибытии следующего транспорта. Некоторое количество литературы Залежский отправлял из Новозыбкова почтовыми посылками по различным адресам. В Москве литература сдавалась партийному работнику Ивану Васильеву. Последний распространял ее через молодых рабочих, часть передавал проживавшему с ним в одной квартире монтеру Ивану Бакашеву.

В Петербурге литература сначала поступала к Ольге Исаковой, а от нее отвозилась на склад к Василию Орлову по адресу: Нарвская Застава, Огородный пер., д. 21. В дальнейшем литература со склада передавалась местным партийным организациям или распространялась Исаковой непосредственно среди рабочих.

Таким образом, транспортировка литературы на этом маршруте проходила по цепочке Альберт — Валериан — Бакашев — Исакова — Орлов. Но одно, последнее звено в этой цепочке, к сожалению, было роковым — Бряндинский. Именно по его сообщениям полиция нередко захватывала нелегальную литературу и арестовывала большевиков-транспортников.

Большевики имели еще один канал транспортировки литературы: почтовыми посылками из Парижа транзитом через Россию в Персию, а оттуда оказией обратно в Россию, в Баку.

В итоге, несмотря на значительные трудности и жертвы, партийная литература благодаря тщательной конспирации поступала в Россию почти непрерывно. Преданные, самоотверженные партийцы отдавали все свои силы, а порой и жизнь этому трудному, но очень важному делу. В частности, по доносу Бряндинского погиб в Москве старый партиец столяр Иван Васильев, принимавший пересылаемую из-за границы литературу. В Петербурге провокатор выдал руководителя склада нелегальной литературы Василия Орлова и работницу резиновой мануфактуры Ольгу Исакову, распространявшую литературу по предприятиям.

Партия гордится своими героями, смело боровшимися против полицейских преследований и террора. Одно из свидетельств их подвига — архивные документы той же охранки, они полны упоминаний о запретных книгах, брошюрах, газетах, которые большевики регулярно отправляли во многие рабочие центры страны. И тайная полиция не могла приостановить поток партийной печати, поступавшей на места сложными путями с максимальным соблюдением правил предосторожности. Это была одна из конкретных форм борьбы большевистской партии против самодержавия и его политической полиции.

Масштабы распространения большевистской литературы видны из сухих полицейских сводок, фиксирующих захваченную «добычу». Но какими бы ни были эти сводки, они говорят только о малой части того потока революционной литературы, которая по многочисленным нелегальным каналам поступала в Россию.

Так, брошюра В. И. Ленина «Роспуск Думы и задачи пролетариата» была обнаружена при обысках и арестах в Петербурге, Варшаве, Риге, Баку, Киеве, Одессе и еще 15 городах и населенных пунктах. Это значит, что данная ленинская работа оказалась во всех основных районах европейской части страны. Другую брошюру Владимира Ильича — «Выборы в Петербурге и лицемерие 31 меньшевика» полиция нашла в Петербурге, Екатеринбурге, Варшаве, Киеве и еще в четырех пунктах. Во многих городах и сельской местности были обнаружены также такие работы Ленина, как «Социал-демократия и выборы в Думу», «Извещение о ІІІ-м съезде Российской социал-демократической партии».

Эти полицейские сведения в какой-то мере дают представление о широком масштабе распространения нелегальных большевистских изданий. При этом надо учесть, что большевики пересылали литературу в условиях подполья, преодолевая огромные трудности — пограничные кордоны, транспортировка по территории страны, распределение на местах.

Агентурная информация Бряндинского касалась не только подпольной литературы. Провокатор регулярно также информировал охранку о политике партии и ее мероприятиях, о расстановке внутрипартийных сил, партийных разногласиях и конфликтах. С 1911 г. по февраль 1913 г. он жил в Париже и Нанси. Отсюда он давал охранке сведения о делах местных социал-демократических групп.

Вот одно из его донесений (от 10 мая 1912 г.): «Вчера был доклад Ленина о событиях в России и о диктуемой ими партийной тактике. Доклад был сделан на заседании парижской секции Заграничной организации РСДРП. Я считаю нужным передать вам содержание этого доклада как потому, что он выражает более полно и ясно мои собственные взгляды на текущий момент, так главным образом и потому, что Ленин является теперь вдохновителем ЦК, а следовательно, и тактика всей нашей нелегальной организации будет направляться по этой линии»²⁵.

Обращают на себя внимание слова: «выражает более полно и ясно мои собственные взгляды на текущий момент». Собственные взгляды провокатора, агента охранки! Наверное, сами охранники с улыбкой восприняли это фанфаронство оплачиваемого предателя. Но им важно было быть в курсе партийной тактики и стратегии.

Не менее хвастливый тон носило сообщение Бряндинского о ленинской школе в Лонжюмо. Начинается оно так: «17 августа текущего 1911 г. в 19 км к югу от г. Парижа, в м. Лонжюмо закончилось чтение лекций в третьей по счету школе партийных пропагандистов и агитаторов РСДРП...» Затем следует внешнее описание школы, вплоть до ее меблировки. Высокий уровень ленинской конспирации не позволил провокатору раскрыть цели подготовки революционеров и дать их имена. В каждой строчке у Бряндинского недомолвки. Например: «Серго грузин или армянин по народности, ярый ленинец по убеждению; заявив о болезни горла или уха, одновременно с Семеном или Захаром уехал из Лонжюмо в Париж, якобы делать операцию». Есть, дескать, «основания утверждать, что и он также командирован Лениным с особыми инструкциями в Россию»²⁶.

Это всего лишь предположение провокатора. Именно так оно и было воспринято департаментом полиции. Что касается «особых инструкций», то не только их содержание, но и цель поездки большевика остались для агента неизвестными. Все самое главное ленинцы законспирировали столь надежно, что оказалось ему недоступным. Поэтому действительно состоявшаяся поездка Серго Орджоникидзе в Россию и была успешной.

Несмотря на подробную информацию своего агента, охранка вынуждена была самостоятельно вести поиски «ленинских эмиссаров», подготавливавших в России выборы делегатов на Пражскую конференцию. Семен (И. И. Шварц) успел объехать Урал, Екатеринбург, Уфу, Екатеринослав и другие города и арестован был позже в Петербурге. Захара (Я. Б. Бреслава) арестовали лишь в конце октября 1911 г. в Москве. Но дело уже было сделано и время выиграно, что и позволило партии успешно провести выборы делегатов на конференцию, а в дальнейшем и саму конференцию.

Из этого следует, что вопреки усилиям различных провокаторов большевики успешно осуществили намеченные мероприятия, постоянно помня о том, что партию осаждают со всех сторон агенты тайной полиции. Царская охранка, пишет В. И. Ленин, окружила «Правду» шпионами и старалась провести в число ее сотрудников провокаторов, в том числе Черномазова. Черномазов (Мирон) настолько втерся в доверие, что стал даже секретарем редакции «Правды». Однако уже тогда, указывает Владимир Ильич, большевики пришли к выводу, что Черномазов «в своих статьях компрометирует наше направление» и «является подозрительным в смысле политической честности»²⁷.

На это были основания. Находясь в партийной газете, Черномазов стремился вести линию на преждевременные революционные выступления, столкновения рабочих с царским правительством. В этом отношении он напоминал «по почерку» провокатора Абросимова, члена рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета. Последний выступил на заседании группы с провокационным призывом к немедленным революционным действиям, к демонстрации рабочих в Думе. Разумеется, это повлекло бы за собой, в сложившихся условиях, неизбежный расстрел рабочих. Общность «почерка» двух провокаторов заключалась в том, что они прикрывались псевдореволюционной фразой.

Характерно, что меньшевистское окружение Абросимова не смогло увидеть его настоящее лицо. Но большевики разглядели в Черномазове законспирировавшегося провокатора. Черномазов в 1912 г. был отстранен от работы в редакции «Правды», все партийные связи с ним прекратились.

Позднее начальник московского охранного отделения Мартынов сообщил своему начальству, что, по агентурным сведениям, в партии «предложено расследовать дело известного Мирона; во исполнение этого от Мирона было затребовано объяснение, которое он дал в письменной форме; ответом своим, где в конце обиженно заявляет, что уходит из партии, он окончательно убедил в своей причастности к охранному отделению»²⁸.

Случай с Черномазовым — лишь один из многих, свидетельствующий о бдительности большевистской партии и ее активной борьбе против проникновения агентов царской охранки в партийные организации. Показателен и факт с Я. Житомирским (Отцовым), которого большевики обвиняли в провокаторстве. В 1910 г. по настоянию бундовца Ионова и при поддержке меньшевиков он был оправдан объединенным ЦК, но в следующем году большевики все же отстранили его от партийной работы. Окончательно разоблачили Житомирского только после вскрытия парижских архивов заграничной агентуры департамента полиции, то есть после Февральской революции.

Следовательно, большевистская партия на основании наблюдения и сопоставления фактов смогла увидеть в нем опасного врага еще задолго до его документального разоблачения. Житомирский начал работать еще в германской полиции (1900 г.). В архивах особого отдела департамента полиции часто встречаются документы с упоминанием Обухова, Ростовцева, Андрэ, Додэ — все это охранные клички Житомирского. Охранка специализировала его на освещении деятельности большевиков и конспирировала особенно тщательно. Этим и объясняется, что Житомирский смог проникнуть в берлинскую группу «Искры», присутствовать на V (Лондонском) съезде РСДРП и провести ряд провалов партийных работников.

К сожалению, отдельные провокаторы остались нераскрытыми, хотя подозрения в их предательстве у большевиков были. В 1916 г., например, Ольга Карпинская (Равич) в письме из Женевы Н. К. Крупской писала о таком тревожном факте: «...у одного из женевских агентов тайной полиции имеется документ, написанный на русском языке. В этом документе-письме говорится о закрытом совещании, состоявшемся под председательством Ленина. Документ этот полицейский агент просил перевести на французский язык одного русского студента. Тот отказался, но успел немного прочесть, что и дало возможность понять, что это протокол какого-то собрания. В таком виде мне наш товарищ передал этот факт. Что это такое? Если в самом деле было закрытое совещание под председательством Ленина, то ясно, что на этом совещании было лицо, которое передало протокол собрания женевской полиции...»²⁹

Что это за лицо — выяснить не удалось. Наступившая вскоре Февральская революция, возвращение русских политэмигрантов на родину, новые задачи, вставшие перед партией,— все это привело к тому, что данный случай, как и некоторые другие, остался нерасследованным.

 

В политике департамента полиции отчетливо обнаружилась еще одна черта, наблюдавшаяся и раньше, но далеко не в такой степени, а именно: стремление не допустить объединения революционных сил и в первую очередь социал-демократов. Это требовало более тонких приемов, чем простое филерство. Когда в середине 1912 г. в департамент полиции проникли сведения о том, что в Вене Троцкий предполагает созвать конференцию, которая якобы должна добиться объединения русской социал-демократии, «нарушенного» на Пражской конференции, то в кругах охранки эти сведения вызвали тревогу. Не понимая обреченности троцкистской затеи, полицейские чины начали обсуждать создавшуюся «ситуацию» и выработали план: помочь «социал-демократу» — агенту московской охранки Полякову попасть на конференцию в Вену, чтобы воспрепятствовать возможному объединению представленных там социал-демократических групп.

Провокатор Поляков на конференции стал проводить по директиве своего полицейского начальства соответствующую «линию». Это сделать ему в конечном счете было не очень трудно, учитывая враждебное отношение троцкистов и ликвидаторов к большевикам. В итоге «прения» закончились скандалом между Петром (Поляковым) и Мартовым³⁰. В октябре 1912 г. по этому поводу департамент полиции выпустил специальный циркуляр, посвященный троцкистской конференции в Вене³¹.

Красочно описанный Поляковым развал троцкистского августовского блока, происшедший уже на самой конференции, ненадолго успокоил департамент полиции, и он по-прежнему проводил политику разъединения социал-демократии. Особое волнение в департаменте полиции вызвало поступившее донесение о заседании Международного социалистического бюро в декабре 1913 г., на котором Каутский предложил изыскать способы к объединению фракций РСДРП и созвать для этого специальную конференцию различных течений русской социал-демократии. Встревоженный департамент полиции выпускает в связи с этим циркуляр от 1 марта 1914 г. за № 167664, где анализирует предложение Международного социалистического бюро³², а спустя два с половиной месяца в другом циркуляре за № 172935³³ дает широкое освещение соотношения политических сил в РСДРП и состояния революционного движения в целом по стране.

Последний документ департамента полиции заслуживает внимания, ибо в нем вынужденно признаются огромный успех и возросшее влияние среди рабочих большевистской партии к началу первой мировой войны. Циркуляр отмечает, что после ряда провалов подпольные организации «усиленно стремятся наладить разрушенную работу партии, восстановить ячейки, прекратившие свои функции». При этом делается весьма характерное признание: «Наибольшую энергию в указанном отношении проявили представители большевистской «ленинской» фракции («правдисты»)». Касаясь возможности созыва объединительного съезда и активной подготовки к нему ленинцев, циркуляр подчеркивает: «...в данный момент наиболее вероятен успех работы по подготовке съезда в следующих местах: Петербург, Москва с прилегающей областью, Киев, Харьков, Екатеринослав, Одесса, Николаев, Кременчуг, Вологда, Архангельск, Гомель, Двинск, Урал, Волга, Кавказ, Сибирь и Донецкий каменноугольный район».

Перечисленные районы и пункты — это фактически вся Россия! Стало быть, ни политический террор, ни ухищрения охранки и ее провокаторов — ничто не смогло остановить революционное движение, во главе которого стояла уверенно набиравшая силы большевистская партия.

В сентябре 1914 г. департамент полиции издает новый циркуляр, проникнутый еще большими опасениями по поводу возможного объединения исключенных из партии групп на общепартийной платформе большевиков. «Учитывая... всю нежелательность осуществления такового,— сказано в циркуляре,— департамент полиции считает необходимым предложить начальникам всех розыскных учреждений безотлагательно внушить подведомственным им секретным сотрудникам, чтобы они, участвуя в разного рода партийных совещаниях, неуклонно, настойчиво проводили и убедительно отстаивали идею полной невозможности какого бы то ни было организационного слияния этих течений и в особенности объединения большевиков с меньшевиками»³⁴.

Стратегия и тактика большевиков, направленные на свержение самодержавия, буржуазно-помещичьего строя, порожденных ими порядков, чаще всего оставались недоступными пониманию тайной полиции и правительства царской России. Многие политические лозунги большевиков расценивались департаментом полиции как обычная антиправительственная агитация, «смутьянство», по выражению старых охранников, а не генеральный курс революционной партии. Располагая некоторыми фактами практической работы большевиков, услужливо предоставляемыми провокаторами, охранка тем не менее не могла составить истинного представления о положении в русской социал-демократии. Это и обусловливало бесплодные метания департамента полиции, хотя в целом царская политическая полиция в данный период представляла серьезную угрозу революционным силам России.

Это был сильный и опасный враг. На революционеры уже могли успешно бороться с ним. Для этого готовились кадры «испытанных, профессионально-вышколенных не менее нашей полиции, революционеров»³⁵. «Когда у нас будут отряды специально подготовленных и прошедших длинную школу рабочих-революционеров...— писал Владимир Ильич,— тогда с этими отрядами не совладает никакая политическая полиция в мире...»³⁶

Надо отметить, что еще задолго до начала первой мировой войны таких бойцов было уже немало в рядах большевистской партии. Эти ученики ленинской школы и противостояли царской тайной полиции. И не только противостояли, но и в напряженной борьбе под непрерывным огнем противника сумели сохранить партию от разгрома, обеспечить ее боеспособность перед решающими сражениями с царизмом. Их отвагой и героизмом поистине можно гордиться. Они в короткое время усвоили правила революционной конспирации, науку шифра, технику организации конспиративных квартир и транспортировки нелегальной литературы, приемы борьбы с полицейскими агентами. Они создали режим строгой конспирации, который, как указывал Ленин, «есть настолько необходимое условие такой организации, что все остальные условия (число членов, подбор их, функции и проч.) должны быть сообразованы с ним»³⁷.

Выполняя указание Ленина о том, что «нужна специальная «борьба с политической полицией»³⁸, партия на всех этапах своей героической истории проявляла высокую политическую бдительность, неуклонно осуществляла комплекс сложных конспиративных мероприятий и смогла поэтому успешно противостоять царскому репрессивному аппарату. В результате было достигнуто главное: сохранены партийные организации и их высокая боеспособность.

Вглядываясь в далекое прошлое, мы видим, как небольшая группа революционеров приняла на себя грандиозную историческую миссию: выковать духовное и организационное оружие для освобождения российского пролетариата — революционную партию. В тяжелых классовых боях она была создана и сумела не только выстоять в борьбе с врагами, но и привести пролетариат России к его исторической победе.

 

В 1916 г. антиправительственные и антимонархические настроения народных масс, выступавших против войны и административно-полицейского произвола, достигли такого накала, что стали представлять непосредственную угрозу режиму. Прогрессирующий упадок экономики, брожение в армии и кризис всей политической системы государства стали очевидным фактом. Эти процессы значительно усиливались разложением правящих кругов.

В этот последний год русского самодержавия развал режима шел в ускоряющемся темпе. Многие из ближайшего окружения правительства, в том числе и отдельные министры, понимали создавшуюся в стране обстановку. Но выход из тяжелого положения они находили не в радикальном изменении политической жизни, а в очередной перетряске правительства. Их особенно взволновало и даже вызвало прямую враждебность назначение в сентябре 1916 г. Протопопова министром внутренних дел. Его считали слабо подготовленным и некомпетентным для этого поста. И это действительно было так. Протопопов хорошо разбирался лишь в делах суконной промышленности, технологические тонкости которой он изучил в Америке, а практику освоил на своих трех фабриках, приносивших ему до 300 тысяч рублей ежегодного дохода.

Однако царю и дворцовым кругам импонировала крайняя реакционность Протопопова, что являлось лучшей рекомендацией для получения поста министра. Черносотенец, враг всего прогрессивного и передового, он сконцентрировал усилия на искоренении «крамолы» и подавлении революционных выступлений. Аресты, обыски, ссылки, разгоны собраний приняли массовый характер.

Репрессии с особой силой обрушились на большевистскую партию, занимавшую четкую антиправительственную и антивоенную позицию, оказывавшую в этот год все большее влияние на рост революционных настроений среди рабочих, крестьян и армии. Во многих случаях народное возмущение доходило до открытых выступлений против властей. Для подавления этих революционных выступлений были мобилизованы все силы полиции, прибегавшей теперь к самым крайним мерам. Протопопов и его сподручные направляли казаков и конную полицию против рабочих, против всех, кто требовал: «Хлеба!», «Долой войну!», «Долой самодержавие!» Это был разнузданный террор.

В целях усиления реакционной прессы Протопопов основал газету «Русская Воля», которая выходила в Петрограде в 1916—1917 гг. Она отличалась особой озлобленностью по отношению ко всем противникам режима, и в первую очередь к большевикам. «Русская Воля» продолжала выходить и после Февральской революции, выступая против большевистской партии, против Ленина. В связи с этим Петроградская общегородская конференция большевиков, открывшаяся 14 апреля 1917 г., обратилась со специальным воззванием «К солдатам и матросам» по поводу гнусной клеветы сохранившегося протопоповского рупора. Воззвание гласило: «Газета «Русская Воля», основанная царский министром Протопоповым и презираемая даже кадетами, ведет погромную агитацию против нашей партии, против газеты «Правда», против... Ленина... против Петербургского комитета нашей партии...»³⁹

Одновременно с травлей и преследованием большевиков, рабочих организаций полицейская охранка установила контроль и слежку и в Государственной думе. В 1916 г. здесь были созданы две секретные агентуры, действовавшие совершенно самостоятельно. Одна обслуживала министерство внутренних дел, другая — председателя Совета министров Протопопова, создавшего эту агентуру⁴⁰.

Своей разветвленной агентурной сетью тайная полиция пыталась охватить всю общественную жизнь страны. Однако растущее революционное движение уже нельзя было остановить полицейскими мерами, и крах монархического режима, а вместе с ним и его опоры — полицейского аппарата неудержимо приближался. При прогрессирующем развале и дезорганизации в государстве не спасал и усилившийся полицейский контроль. Более того, он вызывал и увеличивал ненависть к царизму и его правительству. Даже такой представитель правых кругов, как кадет В. Маклаков, заявил: «Россия единодушна лишь в одном — в жгучей ненависти к правительству»⁴¹.

Создавшееся положение в стране, разумеется, не могло не отразиться на общественно-политической жизни. В последний год существования самодержавного строя произошло отчетливое размежевание политических сил. Буржуазная оппозиция требовала создания ответственного правительства, с участием ее представителей, продолжения войны до победного конца, расширения деятельности военно-промышленных комитетов, созыва Всероссийского продовольственного съезда. В целом эти требования сводились к некоторой трансформации режима. Меньшевики, активно участвовавшие в рабочих группах при военно-промышленных комитетах, признавали борьбу с правительством путем использования лишь легальных возможностей. А эсеры все еще находились в состоянии дезорганизации и раскола после разоблаченной провокации Азефа и главным образом провала их политики террора.

В отличие от них большевистская партия одна последовательно и решительно выступала против царизма и империалистической войны. С этой целью она использовала революционные средства борьбы, мобилизуя широкие народные массы на окончательный разгром самодержавия. Реальное развитие политических событий, быстрый рост революционных настроений среди рабочего класса, армии, представляющей большую часть крестьянства, подтверждали убеждение большевиков, что дальше ждать нельзя. Свержение самодержавия — задача, требовавшая неотложного решения. К началу 1917 г. возмущение режимом достигло своей кульминации.

Установки и цели большевиков, излагавшиеся в многочисленных листовках, в устной пропаганде партийных активистов, с риском для жизни выступавших на заводах и фабриках, в военных казармах, на кораблях Балтфлота, естественно, усиливали к ним ненависть со стороны прислужников царизма. Именно на ленинскую партию с особой силой обрушилась волна военно-полицейских преследований.

Жестокие репрессии хотя и приносили тяжелые потери, но все же не смогли разгромить нашу партию, сломить ее волю к борьбе. Она вышла из подполья на подготовленные стратегические и тактические позиции и за короткий срок создала в России политическую армию для великой победы в октябре 1917 г.

Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г. решила ближайшую задачу—свержение царизма и открыла дорогу к перерастанию ее в революцию социалистическую. Создавшаяся в России обстановка потребовала от политических партий новой ориентировки, новой тактики. Но только В. И. Ленин, партия большевиков смогли в короткие сроки выработать программу дальнейшего развития революционной борьбы. Одним из основных ее положений был лозунг— «Вся власть Советам!». Созданные в огне революции Советы рабочих и солдатских депутатов явились органами революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Они должны были стать проводником революционных идей и практически решить задачи строительства на развалинах царского режима новой, свободной России.

Однако получившие большинство в Советах меньшевики и эсеры предали интересы рабочих и крестьян, отдав государственную власть Временному правительству — органу диктатуры буржуазии. Это предопределило внешний и внутриполитический курс официальной государственной власти, включавший лозунг «Война до победного конца», отказ от революционного решения острейшего вопроса о земле, сохранение аппарата классового и национального угнетения трудящихся.

Встретив на пути осуществления этого курса решительное сопротивление рабочего класса и крестьянства, реакционное Временное правительство повело борьбу против революционного движения масс и возглавлявшей их партии большевиков. В этой борьбе Временное правительство рассчитывало на поддержку эсеров и меньшевиков. И оно не ошиблось. Эсеры и меньшевики считали, что цели революции достигнуты, и практически разделяли политику Временного правительства, направленную на сохранение и укрепление капиталистического строя в России. Это была линия на соглашение с буржуазией.

Возникшее в стране двоевластие должно было завершиться либо диктатурой буржуазии, либо диктатурой пролетариата. В этих условиях Временное правительство проявило себя как крайне реакционная сила, взяв на вооружение карательные методы и приемы.

Особенно это проявилось в июле 1917 г. Контрреволюционные власти стали арестовывать активистов большевистской партии, запретили «Правду». Кульминацией явилось решение Временного правительства об аресте В. И. Ленина. Командующий войсками петроградского гарнизона генерал Половцев отдал приказ об аресте Ленина и немедленной расправе над ним. К розыску Ленина привлекались сотрудники бывшей охранки. Для этого была вновь мобилизована агентура царской тайной полиции, сделана попытка восстановить сыскную систему самодержавия.

Характерно, что ушедшие поначалу в глубокое подполье чины царской тайной полиции к этому моменту воспрянули духом, едва ли не в открытую предлагали властям свои услуги, встречая при этом весьма благосклонное отношение меньшевиков и эсеров.

В это время ни царской полиции, ни охранки уже не было. Разгром полицейских учреждений был окончательным. Однако это не означало, что исчезли полицейские кадры всех чинов и рангов. Многие руководители департамента полиции и охранных отделений были арестованы, но большинство их законспирировалось. Рядовой полицейский и жандармский состав в своей значительной части устремился в деревню. Некоторые из них пытались, и небезуспешно, войти во вновь создаваемые административные органы. На почве взаимных интересов и целей был установлен нелегальный

контакт между бывшими охранниками и представителями наиболее реакционных буржуазных кругов и офицерства, которые сразу же встали на позиции борьбы с революционной властью. Именно на этой почве прорастали семена будущих контрреволюционных заговоров и восстаний.

По мере усиления влияния большевистской партии на массы правительственные круги также усиливали борьбу с революционным авангардом. Особенно это проявилось после Апрельской конференции большевиков. В борьбе за сохранение своей власти Временное правительство начало мобилизовывать все возможные для этого средства. Значительная часть его аппарата последовательно ужесточала действия, направленные прежде всего против большевиков. Конкретным выражением этого и явилось ложное обвинение В. И. Ленина в шпионаже, а также создание сети наблюдения за большевистскими лидерами и преследование партийных активистов.

Ко времени VI партийного съезда правительственная система сыска, агентурного наблюдения уже давала о себе знать сполна. Конечно, создать за короткий срок новые кадры этой малопочтенной профессии было невозможно, и поэтому привлекались «специалисты» царских времен. В результате происходила реставрация старой полицейской системы и возврат к методу провокации — главному оружию царской тайной полиции. И только победоносная Великая Октябрьская социалистическая революция оборвала этот опасный процесс.

А. В. Шотман, профессиональный революционер, большевик-ленинец, активный участник Великой Октябрьской социалистической революции, пишет, что рабочие и солдаты, изверившись наконец в соглашательском правительстве, видя его двойственную, вредную для широких масс политику, вышли 3(16) июля с оружием в руках на улицу с требованием прекратить войну, передать землю крестьянам, фабрики и заводы рабочим, т. е. выступили с теми лозунгами, которые Ленин выдвинул с первых дней своего приезда в Россию, — этот момент буржуазия сочла наиболее для себя подходящим, чтобы нанести удар нарастающей пролетарской революции.

Для выполнения этого гнусного дела был выбран «бывший человек» — бывший представитель петербургских рабочих во II Государственной думе Г. Алексинский. Этот прохвост совместно с министром юстиции «социалистом» Переверзевым и с одним русским шпионом составили документ, в котором было сказано, что Ленин является германским шпионом. Это обвинение показалось настолько диким, нелепым, что даже тогдашний меньшевистский ВЦИК запретил газетам печатать этот «документ». Но когда одна уличная черносотенная газетка вопреки запрещению все же напечатала его, то и другие «солидные» газеты не удержались и последовали ее примеру.

Нужно отдать должное буржуазии — момент она выбрала удачный. Трехдневная стрельба на улицах Питера взвинтила всем нервы до последней степени, благодаря чему эта дикая, совершенно невероятная при нормальных условиях клевета нашла себе благоприятную почву. Поверили ей не только обыватели, но и часть измученных, не разбирающихся в политике солдат.

Этим воспользовалась буржуазия и совместно с эсерами и меньшевиками пошла в наступление против революционных рабочих и солдат. Офицерство и юнкера выступили открыто и в первую очередь разгромили нашу типографию и редакцию газеты «Правда». Недалеко от типографии «Правды» был убит рабочий Воинов, вышедший оттуда с листовкой.

В воздухе чувствовалась близость погрома. Называться в эти дни большевиком открыто значило обречь себя на растерзание толпы озверевших обывателей. Партийные комитеты в городе были разгромлены, многие товарищи были арестованы, пошли слухи о возможности их расстрела.

Центральный Комитет нашей партии, учитывая положение, командировал ряд партийных работников в провинцию, чтобы там разъяснить смысл происшедших событий. Я, пишет Шотман, был командирован в Финляндию, в гор. Гельсингфорс. Гнусная клевета успела докатиться и сюда. Офицерство и чиновничество Балтийского флота пытались распространить ее среди матросов, но не имели успеха. Когда я выступил перед 12-тысячной массой моряков на Сенатской площади с докладом об июльских событиях, из задних рядов послышались крики: «Долой! Немецкий шпион!»...

Но подавляющая масса собрания заглушила эти крики возгласами: «Да здравствуют большевики!

Ура!..»

Строгая конспирация помогла большевикам и перед решающими днями Октября. Используя весь свой опыт, партия охраняла вождя. «Несмотря на то что со времени перехода Ленина на нелегальное положение прошло около месяца,— вспоминал А. В. Шотман,—газеты продолжали травлю с неослабевающей энергией, и как черносотенные, так и либеральные газетчики с пеною у рта требовали ареста Ленина...

Не только контрразведка и уголовные сыщики Керенского были поставлены на ноги, но даже собаки, в том числе знаменитая собака-ищейка Треф... Наряду с охранниками и собаками в поисках Ленина принимали участие сотни добровольных сыщиков из среды буржуазных обывателей. Однажды в газетах появилась заметка, что 50 офицеров «ударного батальона» поклялись или найти Ленина, или умереть.

Пока охранники, собаки и сыщики были заняты поисками Ленина, я — изысканием способа надежной переправы через границу, сам Ленин был занят... работой VI съезда партии большевиков, которым он руководил из своего весьма неудобного убежища. Когда покойный Я. М. Свердлов, председательствовавший на съезде, ставя на голосование написанные рукою В. И. Ленина резолюции, имел неосторожность сообщить, что, хотя Ленин и лишен возможности лично присутствовать на съезде, он невидимо участвует и даже руководит его работой, все газеты подняли невероятный вой и с утроенной энергией стали требовать немедленного ареста Ленина. За делегатами съезда была усилена слежка, и мне, как делегату съезда, пришлось быть очень осмотрительным и обставлять свои поездки в Сестрорецк чрезвычайными мерами предосторожности, чтобы не навести шпиков на след... И когда наконец было решено взять в руки рабочих государственную власть, Владимир Ильич 24 октября (6 ноября) переехал из Лесного в Смольный. А на другой день, 25 октября (7 ноября) 1917 г., Владимир Ильич легализовался вновь, но на этот раз уже в качестве Председателя Совета Народных Комиссаров».

 

* * *

В дореволюционное время большевикам-ленинцам пришлось выдержать многочисленные удары царской тайной полиции и под ее огнем строить, укреплять и готовить партию к решающим боям. В тяжелой борьбе партия приобрела огромный опыт, изучила повадки врагов, их методы, приемы и противопоставила им свою сплоченность, непоколебимую идейность, высокую бдительность и конспиративность.

В трудных условиях подполья большевики выработали конкретные способы борьбы. Следуя ленинскому правилу — умело сочетать нелегальную и легальную работу, партия сводила до минимума урон революционному авангарду, сохраняла кадры и партийные организации.

Страницы истории борьбы нашей партии всегда вызывают интерес у читателя, и прежде всего у советской молодежи. Ведь подвиги людей старшего поколения помогают молодежи унаследовать закаленность в революционных боях, выковать характер, стойкость и мужество, столь необходимые в формировании коммунистической идейности, в великом деле построения коммунизма. Опираясь на историческое наследие партии, молодежь уверенно идет ленинским путем.

Изучение исторического опыта КПСС имеет большое значение и для братских партий в капиталистических странах, для которых наше вчера является во многом их реальным сегодня. История последних десятилетий убедительно показала, что в мире капитализма коммунистические и рабочие партии подвергаются ожесточенным атакам правящих классов, не стесняющихся ни в каких средствах, в том числе и в применении террора и политических провокаций. Эти партии, особенно те из них, которые вынуждены действовать в условиях подполья, ведут крайне трудную борьбу против классового врага и его аппарата насилия.

Вот почему боевой опыт большевиков имеет непреходящее международное значение. В этом отношении примечательны слова из приветствия ЦК Африканской партии независимости XXII съезду КПСС. Прошло более двух десятилетий, а их глубокий политический смысл остается и поныне. Из далекого Сенегала руководители только что созданной тогда марксистско-ленинской партии с товарищеской откровенностью и признательностью писали: «Работая в подполье и преодолевая трудности, подобные тем, которые выпали на долю вашей партии в первые годы ее существования, мы с каждым днем все более ценим тот богатый опыт, который вы накопили для всех нас»⁴².

«Для всех нас» — это действительно сказано от лица тысяч и тысяч коммунистов, героически ведущих в условиях капитализма непримиримую борьбу за свободу, мир и социальный прогресс.

Не менее важен и собственный опыт братских партий в борьбе против подрывной агентуры классового врага. К этой борьбе они подготовлены всем предшествующим историческим развитием, своей практикой, что создает предпосылки к успеху и победе.

Великий Ленин говорил, что буржуазия будет и впредь посылать провокаторов в коммунистические партии и использовать оружие провокации в будущих классовых битвах. Иначе и быть не может. Буржуазное государство, весь аппарат государственной власти поддерживаются карательно-полицейскими органами и не могут без этой поддержки обойтись. Правительства капиталистических стран тратят огромные средства на постоянное и непрерывное усиление своего полицейского аппарата, одновременно принимая законодательные акты, облегчающие ему террористическую деятельность. Это зачастую открывает путь самой крайней реакции, беспощадной контрреволюции, проложившей за последнее столетие кровавый след от кладбища Пер-Лашез до стадиона в Сантьяго, деревень Сальвадора. Ее лозунг: «Каждый коммунист — преступник».

Процесс усиления карательно-полицейского аппарата обычно сопровождается укреплением межгосударственных, интернациональных связей полицейских служб. Национальный суверенитет, достоинство, соблюдение законов — все приносится в жертву общим классовым целям буржуазии.

Учитывая масштабы антикоммунистических репрессий в капиталистическом мире, можно утверждать, что ни одно политическое движение в современной истории не подвергалось столь широким и ожесточенным преследованиям, как коммунистическое. Реакционная буржуазия и ведущие империалистические круги не ограничиваются только принятием антирабочих законов, направленных в первую очередь против наиболее передовой и сознательной части рабочего класса. Они активно используют также преследование на «индивидуальном» уровне.

Полицейские силы различных капиталистических стран проводят операции, имеющие характер прямого политического террора. Гватемальская партия труда, например, за короткий срок потеряла трех генеральных секретарей, ставших жертвами полицейских провокаций. Председатель Парагвайской коммунистической партии Антонио Майдана был похищен в 1980 г. агентами политической полиции за пределами своей страны — в Аргентине.

И подобных фактов можно было бы привести множество. С трибуны XXVI съезда КПСС Л. И. Брежнев говорил: «Через террор и гонения, через тюрьмы и колючую проволоку концлагерей, в самоотверженной и нередко очень тяжелой повседневной работе на благо народов проносят коммунисты стран капитала свою верность идеалам марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма.

Мы выражаем горячую солидарность с нашими братьями-коммунистами, которые томятся в застенках фашистских диктатур, подвергаются полицейским репрессиям, ведут тяжелую борьбу в подполье. Солидарность с теми, кого дискриминируют, лишают гражданских и политических прав только за их убеждения, за принадлежность к партии рабочего класса.

Честь и слава коммунистам — мужественным борцам за народное дело!»⁴³

Упорная и трудная борьба рабочего класса с реакционной буржуазией, ее полицейским террором остается и сегодня актуальной проблемой для братских партий в капиталистических странах. И никакие силы международной реакции, никакие политические преследования, полицейский террор не остановят процесс освобождения народов.

Примечания:

¹ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 155, оп. 10, ч. 6, с. 78

² См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 331.

³ Там же.

⁴ Там же, с. 332.

⁵ Там же, с. 333.

⁶ Там же.

⁷ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 155, ч. 6, л. Б, т. 6, с. 1

⁸ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 155, ч. 6, л. Б, т. 6, с. 1.

⁹ Стенографические отчеты... Допрос Виссарионова, т. 3, с. 445.

¹⁰ Там же, т. 5, с. 213.

¹¹ Былое, 19-18, № 12.

¹² См.: Стенографические отчеты... Допрос Спиридовича, т. 3, с. 38, 44, 198.

¹³ Стенографические отчеты... Допрос Белецкого, т. 4, с. 298

¹⁴ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 318.

¹⁵ Бонч-Бруевич В. Д. Избранные сочинения. М., 1961, т. II, с. 28.

¹⁶ Ахун М. И., Петров В. А. Большевики и армия. М.—Л., 1929, с. 54—71.

¹⁷ См.: Ахун М. И., Петров В. А. Большевики и армия, с. 54—71.

¹⁸ См.: Петербургские большевики в период первой русской революции. Л., 1956, с. 176.

¹⁹ См.: Свидельский Р. И., Грушин В. Т. Военная и боевая работа большевиков в период первой русской революции. М., 1952, с. 134.

²⁰ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 19, с. 396—397

²¹ Воронцов И. П. Лейтенант Шмидт. М., 1925, с. 88.

²² См.: Большевики..., с. XVII—XVIII.

²³ 1 См.: Большевики..., с. 81—82.

²⁴ См.: Большевики..., с. 82—84.

²⁵ Большевики..., с. 107—108.

²⁶ Большевики..., с. 65.

²⁷ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 31, с. 80.

²⁸ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 307, л. 300

²⁹ ЦПА ИМЛ, ф. 17, д. 780.

³⁰ См.: Большевики..., с. 118.

³¹ См. там же, с. 111.

³² См.: Большевики..., с. 243.

³³ См. там же, с. 144—145.

³⁴ Большевики..., с. 148.

³⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 126.

³⁶ Там же, с. 133.

³⁷ Там же, с. 136.

³⁸ Там же, с. 110.

³⁹ Ленин В. И. Полн собр. соч., т. 31, с. 227.

⁴⁰ См.: Былое, 1918, № 2, с. 148.

⁴¹ Былое, 1918, № 13, с. 91

⁴² Приветствия XXII съезду КПСС. М., 1961, с. 398—399.

⁴³ Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 19.

Литература

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 115; т. 4, с. 194; т. 6, с. 10, 109, 110, 111, 115, 124, 126, 133, 136, 169, 170, 401, 405; т. 9, с. 211, 331, 332, 363; т. 19, с. 396—397; т. 20, с. 381—386, 442, 443, 445; т. 22, с. 312; т. 24, с. 429; т. 25, с. 160, 161, 395; т. 30, с. 318; т. 31, с. 40, 41, 80, 165; т. 32, с. 222, 353, 369, 402, 511, 512; т. 38, с. 295; т. 41, с. 14, 29, 87, 194, 195; т. 48, с. 132.

Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 19, 79.

Искра, 1901—1902, № 10, 11, 18, 25.

Листовки петербургских большевиков в 1902—1917 гг. М., 1939, т. 1.

Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ЦПА ИМЛ), ф. 17, д. 780, ч. 2, л, 1; ф. 24, д. 305,

л. 1; д. 419, л. 1; д. 435, л. 19; д. 488, л. 14—18; д. 530, л. 14—18;

ф. 25, д. 205, л. 1; ф. 26, д. 160, л. 1; ф. 28, д. 100, л. 6; ф. 283,

д. 204, л. 2; ф. 287, д. 407, л. 1.

Центральный государственный архив Октябрьской Революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР). Фонд департамента полиции, особый отдел: д. 2, ч. 3, л. 90; д. 5, ч. 1 Б, л. 56, ч. 34, с. 20, 199; ч. 84, с. 144, 155; д. 75, с. 10, И, 13; д. 155, т. 6, л. Б, с. 3, 36, 47, 49, 63; ч. 6, т. 3, л. Б; д. 307, пр. 1, л. 82, с. 125, 131—134, 144, 148, л. 129, 299, 300; д. 444, л. А 1, 7, А 12-14; д. 560, л. 1, 13; д. 801, ч. 1, л. 32, 136, 137, 240; д. 825, ч. 3, л. 15, ч. 5, л. 29, 31; д. 861, ч. 1, л. 146—150; «д. 987, л. 12-19, 21, 22, 25, 38, 39.

Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф. 22; оп. 2, 2918.

Центральный архив РСФСР. Выпуск XIII, 1927 г.

Красный архив, 1922, № 1.

Каторга и ссылка, 1921, № 2; 1922, № 3; 1924, № 1.

Голос минувшего, 1917, № 7—8.

Былое, 1917, Ѣ 1, 4, 5, 6; 1918, Ѣ 1, 2, 3, 12, 13.

Красная летопись, 1922, № 2.

Исторический журнал, 1939, № 1.

Русские ведомости, 1909, № 15, 16, 17,

Киевлянин, 1909, 9 января.

Из истории Всероссийской чрезвычайной комиссии. М., 1958. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 1924—1927, т. 1—7.

Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 г.

бывшего московского охранного отделения. М., 1918. С.-петербургская полиция и градоначальство (1703—1903 гг.).

С.-Петербург, 1903.

Секретный циркуляр министра внутренних дел от 12 августа 1897 г. (Изд. «Группы рабочих революционеров», 1897. Хранится в Библиотеке имени В. И. Ленина, т. 3 (2), 52—49, 01).

Обзор деятельности Думы 3-го созыва. 1907—1912 гг. СПБ, 1912, ч. 1—3.

Охранные отделения в последние годы царствования Николая II. М., 1917.

Дело А. А. Лопухина в особом присутствии сената. Стенографический отчет. СПБ, 1910.

Агафонов В. Заграничная охранка. М., 1918.

Алексеев Б. Н. Рецензия на книгу А. И. Спиридовича «Революционное движение в России». Красный архив, 1928, № 1.

Алексеев Я. История одного провокатора. Обвинительное заключение и материалы к процессу Серебряковой А. Е. М., 1925.

Ахун М. И. и Петров В. А. Большевики и армия. М.—Л., 1929. Блок А. Записные книжки. М., 1965.

Бонч-Бруевич В. Д, Задачи перед рабочими. Избранные сочинения. М., 1928, т. II.

Гернет М. Н. История царской тюрьмы. 3-е изд. М., 1960—1963.

Зайчиков Г. Я. Думская тактика большевиков. 1905—1907 гг. M., 1975.

Игнатьев В. Я. Борьба против зубатовщины в Москве. М., 1939.

Кирюшин Е. Борьба В. И. Ленина против меньшевистской фальсификации истории партии периода первой русской революции 1905—1907 гг. М., 1970.

Кузьмин Б. П. С. В. Зубатов и его корреспонденты. М.—Л., 1938.

Крупская Я. К. Предисловие к докладу организации «Искры» И съезду РСДРП в 1903 г.—Пролетарская революция, 1928, № 1 (72).

Крыленко Я. В. За пять лет. 1918—1922 гг. М.—Л., 1928.

Новиков В. П. Ленин и деятельность искровских групп в России. М., 1928.

Орехов В. А. Против фальсификации истории возникновения большевизма в современной буржуазной историографии Англии и США. М., 1973.

Павлов П. Агенты, жандармы, палачи (по документам).—Былое. Петроград, 1922.

Павлов. Из воспоминаний о «Рабочем союзе» и священнике Талоне. — Минувшие годы, 1908, № 3, 4.

Плеханов Г. В. и Аксельрод П. Б. Переписка. М., 1925, т. I, II.

Полянский Я. Я. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905-1907 гг. Изд. МГУ. М., 1958.

Светиков С. Г. Русский политический сыск за границей (по документам парижского архива заграничной агентуры департамента полиции). Ростов-на-Дону, 1918.

Свидельский Р. Я. и Грушин В. Т. Военная и боевая работа большевиков в период первой русской революции. Воениздат, 1952.

Суслов М. Г. Борьба против зубатовщины на Урале. Пермь, 1918.

Трофимов А. С. Пролетариат России и его борьба против царизма. 1861—1904 гг. М., 1979.

Членов С. Б. Московская охранка и ее секретные сотрудники (по материалам московского и варшавского охранных отделений). М., 1919.

Шинджикашвили Д. Я. Сыскная полиция царской России в период империализма. Омск, 1973.

Щеголев П. Е. Охранники и авантюристы. М., 1930.

Эренфельд Б. /С. Дело Малиновского.— Вопросы истории, 1965, № 7; Из истории борьбы большевистской партии с подрывной деятельностью царской тайной полиции. — Вопросы истории КПСС, 1979, № 12.

Янжул И. Я. Воспоминания о пережитом и виденном (1864— 1909 гг.).— Русская старина, 1911, т. 6,