Глава II
Провокация как метод политической борьбы царской тайной полиции
Провокация как метод политической борьбы возникла в далеком историческом прошлом. Эксплуататорские классы, стремясь удержаться у власти, активно прибегали и прибегают к засылке агентов в ряды наступающего противника.
В эпоху империализма, когда особенно ощутимы взрывные волны революции, провокация становится уже обычным, наиболее широко применяемым методом политической борьбы буржуазии. «...Поступая так,— пишет В. И. Ленин,— буржуазия поступает, как поступали все осужденные историей на гибель классы»1. При этом буржуазия стремится проникнуть главным образом в наиболее активные революционные партии, и в первую очередь в ряды коммунистов.
Провокация используется всеми без исключения буржуазными правительствами, независимо от их реакционной или демократической окраски. На это ясно указывает Ленин: «...в самых просвещенных и свободных странах, с наиболее «устойчивым» буржуазно-демократическим строем, правительства уже систематически прибегают, вопреки их лживым и лицемерным заявлениям... к введению провокаторов в среду коммунистов...»2.
Наиболее наглядно это обнаруживается в тех скандальных случаях, когда выясняется, что одни и те же провокаторы служат то одному, то другому правительству. Так было, например, с Вейсманом, служившим до 1905 г. в русской полиции, а затем перебежавшим в австрийскую.
Буржуазия, независимо от ее национальной принадлежности, в борьбе против рабочего класса и его авангарда — коммунистической партии пользовалась методом провокации в прошлом, прибегает к нему в настоящее время и не откажется от него в будущем. «Во многих странах, и в том числе наиболее передовых, буржуазия несомненно посылает теперь и будет посылать провокаторов в коммунистические партии»3,— предостерегал Ленин.
Вместе с тем наш классовый противник часто использует ложные обвинения в провокации как политический козырь против своих противников. Голословные и заведомо неверные обвинения в провокации и предательстве применяются в целях политической дискредитации революционного авангарда. Подобные приемы были в ходу в России у меньшевиков. Вот характерный пример. В 1914 г. одна из ликвидаторских газет поместила открытое письмо депутата II Государственной думы Алексинского. Он обвинял в «предательстве» члена большевистской партии Антонова, в свое время осужденного царским правительством и отбывавшего каторгу. Это было сделано меньшевиками после того, как еще в 1907—1908 гг. специальная комиссия из осужденных на каторгу товарищей и членов ЦК партии, в который входили тогда и меньшевики, признала поведение Антонова на суде безупречным. Для чего меньшевикам потребовалось это ложное обвинение? Только для того, чтобы политически скомпрометировать большевиков.
Оценивая беспринципные, бесчестные поступки меньшевиков, Ленин писал: «Мы рассматриваем приемы ликвидаторов как своеобразный прием в политической борьбе со стороны людей, исключенных из партии»4. Известно, например, какими острыми были разногласия между большевиками-ленинцами и меньшевиками по вопросам о путях и перспективах развития русского революционного движения, с какой враждебностью встречали меньшевики большевистский курс на развертывание революции. При таких реакционных настроениях меньшевикам было нетрудно докатиться и до ложных обвинений в предательстве, как это случилось с Алексинским.
Могли ли в условиях царизма, как и вообще в условиях буржуазного господства, революционные партии застраховать себя полностью от провокаторов? Безусловно, нет. Буржуазные правительства ищут и находят в своем обществе продажных людей. В России положение усугублялось еще и условиями крайне реакционного царского режима, особенно часто прибегавшего к политической провокации. На почве русской реакции и выросли такие «мастера провокации», как Азеф, Малиновский, Бряндинский и другие. Они втирались в доверие к честным революционерам и продавали их тем, кому служили. В условиях подполья проверка партийных работников была крайне затруднена, что облегчало проникновение в партийные ряды полицейской агентуры.
Однако необходимо подчеркнуть, что вся многолетняя история большевизма знает лишь считанное число провокаторов, проникших в ряды партии рабочего класса. В масштабах титанической деятельности партии измены и предательства по своему количеству ничтожны. Но те, кому все же удавалось сыграть свою провокаторскую роль, наносили революционному движению ощутимый вред. В результате гнусных предательств погибли сотни революционеров. «...Черномазов и, разумеется, другие провокаторы помогали царю сослать в Сибирь наших депутатов, это не подлежит сомнению»,— писал Ленин 3 марта 1917 г. в статье «Проделки республиканских шовинистов». Возвращаясь через два месяца к этому вопросу, Владимир Ильич подчеркивает: «Ошибки в нераспознании провокаторов были со всеми, без исключения, партиями. Это факт»5. И, касаюсь тут же предательства Малиновского, он пишет: «Составляет ли это упрек для нашей партии? Нет, как не делают честные люди упрека Чернову6 и К0 за ошибочное оправдание ими Азефа, упрека — Ионову (бундовцу, коллеге «Рабочей Газеты») и К0 за оправдание в 1910 г., от имени объединенного ЦК, провокатора Житомирского («Отцова»), упрека — тем меньшевикам, которые известное время пытались защищать в 1904 г. провокатора Доброскокова, упрека — тем кадетам, среди коих тоже были опубликованные теперь провокаторы»7.
Что же могло в условиях подполья уменьшить причиняемое провокаторами зло? Одним из важнейших средств Ленин считал правильное соотношение легальной и нелегальной работы. На легальной работе любой провокатор должен был наряду со своей подрывной деятельностью делать и полезное дело для революционного движения, причем на глазах тысяч людей.
В связи с этим Владимир Ильич приводит в качестве примера Малиновского: «Худшим было то, что в 1912 году в ЦК большевиков вошел провокатор — Малиновский. Он провалил десятки и десятки лучших и преданнейших товарищей, подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них. Если он не причинил еще большего зла, то потому, что у нас было правильно поставлено соотношение легальной и нелегальной работы»8.
Разработанная В. И. Лениным тактика борьбы с полицейскими провокациями сводилась к соблюдению высокой бдительности в рядах большевиков, к системе тщательной, во всех деталях продуманной конспирации и к сочетанию легальной и нелегальной работы. Эти составные части большевистской тактики были всегда в центре внимания партии. Она претворяла их в зависимости от конкретных условий, идейно-политического уровня членов партии и их подготовленности. На различных этапах соотношение этих величин менялось, но сами ленинские требования оставались неизменными.
Формулируя организационные принципы большевизма, Ленин писал: «Без усиления и развития революционной дисциплины, организации и конспирации невозможна борьба с правительством. А конспирация прежде всего требует специализации отдельных кружков и лиц на отдельных функциях работы и предоставления объединяющей роли самому незначительному по числу членов центральному ядру «Союза борьбы». Отдельные функции революционной работы бесконечно разнообразны: нужны агитаторы легальные, умеющие говорить среди рабочих так, чтобы их нельзя было привлечь к суду за это, умеющие говорить только а, предоставляя другим сказать Ь и с. Нужны распространители литературы, листков. Нужны организаторы рабочих кружков и групп. Нужны корреспонденты со всех фабрик и заводов, доставляющие сведения о всех происшествиях. Нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами. Нужны устроители конспиративных квартир; Нужны люди для передачи литературы, для передачи поручений, для сношений всякого рода. Нужны сборщики денег. Нужны агенты в среде интеллигенции и чиновничества, соприкасающиеся с рабочими, с фабрично-заводским бытом, с администрацией (с полицией, фабричной инспекцией и т. д.). Нужны люди для сношений с различными городами России и других стран. Нужны люди для устройства разных способов механического воспроизведения всякой литературы. Нужны люди для хранения литературы и других вещей и т. д. и т. д. Чем дробнее, мельче будет то дело, которое возьмет на себя отдельное лицо или отдельная группа, тем больше шансов, что ему удастся обдуманно поставить это дело и наиболее гарантировать его от краха, обсудить все конспиративные частности, применив всевозможные способы обмануть бдительность жандармов и ввести их в заблуждение, тем надежнее успех дела, тем труднее для полиции и жандармов проследить революционера и связь его с организацией, тем легче будет для революционной партии заменять погибших агентов и членов другими без ущерба для всего дела»9.
Организуя работу согласно этим указаниям Ленина, социал-демократы сумели усилить конспирацию и вовремя разоблачили провокатора Гуровича (он же Гуревич). Для расследования возникших против него подозрений в 1901 г. была создана авторитетная комиссия.
Позже газета «Искра» писала: «В течение продолжительного и тщательного расследования дела комиссия выслушала в ряде заседаний подробные объяснения Гуревича, как отдельно, так и на очных ставках с двумя свидетелями, выслушала показания шести свидетелей и рассмотрела письменные сообщения С.-Петербургского Комитета РСДРП и отдельных товарищей. Все добытые этим следствием точные и проверенные данные вполне подтверждают предъявленные к Гуревичу обвинения, вследствие чего комиссия единогласно постановляет объявить Михаила Ивановича Гуревича агентом-провокатором»10.
Предательство Гуревича и связанные с ним аресты еще раз подтвердили, насколько важна борьба с политической полицией и как ошибались те, кто недооценивал этого. Бдительность партии помогла также разоблачению провокатора Черномазова, сумевшего проникнуть в редакцию «Правды». Охранка констатировала: в результате партийного расследования дела Мирона (Черномазова) установлена его причастность к охранному отделению и его «в непродолжительном времени распубликуют», то есть предадут гласности, как провокатора11.
Огромное внимание большевики уделяли конспирации, постоянно совершенствуя ее приемы и формы. И это чрезвычайно беспокоило охранку, стремившуюся раскрыть методы партийной работы. Но ей нечасто удавалось добиться положительного результата. Так, путь следования отдельных делегатов из России на Пражскую конференцию (1912 г.) стал известен охранке лишь после того, как они благополучно прибыли в Прагу. В целях конспирации Центральный Комитет партии специально позаботился о том, чтобы делегатам на местах были даны лишь промежуточные явочные адреса. Затем они, пройдя необходимую проверку, получали дальнейшее направление и пароли. Кроме того, делегатам перед отъездом давались новые псевдонимы, неизвестные еще охранке. Это позволяло запутать следы и обезопасить делегатов.
Итак, весь путь делегатов с места выезда до места назначения был тщательно законспирирован. «Агентурная записка» московского охранного отделения от 9 февраля 1912 г. указывала, что делегатам конференции «делалось предварение о полном воспрещении вести какую бы то ни было переписку, покупались билеты и конечный пункт поездки, г. Прага, сообщался лишь при посадке в вагон, при отходе соответствующего поезда. В Праге гостей встречали на вокзале окружавшие Ленина лица; на случай же, если в момент приезда делегатов на вокзале никого не оказалось, давалась явка: отправиться в дом № 7 по Гибернской улице, войти в помещение редакции газеты «Право люду» и спросить там Иоахима Хавлена, который и даст окончательные указания и инструкции».
В данном случае в «Агентурной записке» была допущена существенная неточность. Отмечалось, что делегатов, нелегально следовавших на конференцию, якобы лично встречал в пределах приграничной полосы главный транспортер ЦК Альберт и с помощью местных контрабандистов они переходили государственную границу. В действительности же, как свидетельствует Альберт — видный партийный работник И. А. Пятницкий, он встречал делегатов в Лейпциге и оттуда переотправлял их в Прагу. Ошибка автора «Агентурной записки» — подтверждение высокого уровня конспирированной работы большевиков по организации Всероссийской партийной конференции.
Охранке так и не удалось обнаружить место заседаний. Ее агенты, прибывшие на конференцию, с опозданием узнали о встрече большевиков. В связи с этим охранка с сожалением признавала: «...намеченное заранее действительное место заседаний будущей конференции, по соображениям исключительной конспирации, все время оставалось неизвестным даже ближайшим сотрудникам Ленина, крайне опасавшегося возможной слежки со стороны агентов русской государственной полиции»12.
В агентурной информации о Пражской конференции, как и во многих других донесениях, точные факты и прямые домыслы переплетались между собой. В «Агентурной записке» от 12 февраля 1912 г. говорилось, что выборы членов ЦК проходили на конференции в условиях строжайшей секретности. Участники конференции, за исключением Ленина и Серго Орджоникидзе, знали лишь взаимные псевдонимы.
Итоги голосования не объявлялись, как не были названы и лица, избранные в состав ЦК. Последнее объяснялось опасением дать в руки полиции нить и поставить под угрозу провала деятельность членов ЦК в России. Получившие большинство голосов о своем избрании были конфиденциально оповещены Лениным и Серго. Проходившую перебаллотировку двух кандидатов (Валентина — А. К. Воронского и Филиппа — И. Ш. Голощекина) агентурное донесение излагает так: «Их псевдонимы сообщались Лениным на ухо каждому делегату в отдельности в момент повторной подачи голосов».
Конспиративное мастерство, проявленное ленинцами на Пражской конференции, вызвало серьезное беспокойство департамента полиции. Охранка еще более пристально стала интересоваться организационной деятельностью партии. В частности, большие усилия она прилагала к раскрытию партийных псевдонимов.
Одним из часто применявшихся приемов конспирации большевиков была замена псевдонимов. Это вносило путаницу в «дела» охранных отделений, приводило к ошибкам в их регистрационных картотеках, задерживало розыск. И неудивительно — ведь часто одинаковые псевдонимы носили разные лица и, наоборот, одно лицо имело несколько псевдонимов. Например, под псевдонимом Андрей в охранке одновременно значилось пять человек: Я. М. Свердлов, П. Я. Петерсон, И. К. Вульпе, а двух других полиция так и не смогла установить. С. А. Бубнов проходил у охранников под псевдонимами Химик, Яков, Сергей Иванович, В. П. Ногин — Макар, Новоселов, Радоновский. Кроме того, одно и то же лицо нередко проживало в разных местах по чужим паспортам. Поэтому раскрытие партийных псевдонимов было для охранки крайне сложной задачей.
Это подтвердило «дело Таммерфорсской конференции». В архиве департамента полиции имеется «Агентурная записка» провокатора, проникшего на Таммерфорсскую конференцию РСДРП. В ней подробно указаны организации, представленные на конференции, приведены псевдонимы делегатов, а также приложена листовка с резолюциями конференции, размноженная на гектографе13. Несмотря на обширное донесение провокатора, реального успеха полиции оно не принесло. Раскрыть подлинные имена оказалось делом невозможным. Департамент полиции вынужден был запросить местные охранные отделения, но и они не смогли провести расшифровку. На все эти операции ушло много времени, безрезультатно потерянного полицией.
Почти то же произошло и с другой информацией, представленной в указанной выше «Агентурной записке». В ней сообщалось, что «22 декабря 1905 г. в Санкт-Петербурге на Загородном проспекте в д. № 9, в квартире Ивана Григорьевича Семенова, состоялась сходка из лиц Центрального Комитета РСДРП и делегатов Твери, Казани, Тамбова, Тифлиса, Риги, Перми, Воронежа, Петербурга, а также Ленина и Мартова-Цедербаума. На этой сходке был прочитан доклад о слиянии фракций «большинства» и «меньшинства»... После этого доклада Лениным и Мартовым были прочитаны рефераты о двух тактиках партии».
Выходит, расхождения «большинства» и «меньшинства», а также имена Ленина и Мартова департаменту полиции были известны. Что же касается делегатов с мест, то лишь некоторых из них, причем предположительно, знала охранка. Задача департамента полиции заключалась в том, чтобы быстро и точно «расшифровать» всех делегатов и таким путем добраться до подпольных партийных организаций. Но сделать это ни быстро, ни точно опять-таки не удалось. Последовавшие позже аресты отдельных социал-демократов, участвовавших на данном собрании, носили в основном случайный характер.
Из сказанного видно, что псевдонимы — такое, казалось бы, простое средство борьбы с полицией — играли важную роль в сложной системе партийной конспирации. А если иметь в виду, что в полицейских картотеках значилось немало однофамильцев, то это еще больше затрудняло наведение справок и розыск, чем умело пользовались большевики. В 1909 г., например, киевское охранное отделение не могло установить личности Ф. Я. Кона и вынуждено было констатировать: «Под фамилией Кон отделению известны 10 лиц с разными именами и отчествами, но имеющимися на них сведениями личности Кон, живущего ныне за границей и входящего в состав выдающихся деятелей Российской социал-демократической рабочей партии, установить не представляется возможным»14.
Департамент полиции был серьезно обеспокоен мерами, предпринимаемыми большевистской партией по борьбе с проникающими в ее ряды провокаторами. Охранка во что бы то ни стало стремилась выяснить, кто непосредственно занимается в партийном аппарате проверкой заподозренных лиц. Все сведения о таких партийных работниках, как наиболее важные, концентрировались в особом отделе департамента полиции. Так, 23 августа 1909 г. московская охранка специально поставила в известность особый отдел относительно большевика Д. И. Курского: «...Курский действительно носит партийную кличку Дик, одно время состоял секретарем Бутырского районного комитета РСДРП; с апреля месяца текущего года он состоит членом Областного Бюро Центральной промышленной области и вместе с тем членом комиссии по проверке в Москве провокации»15.
Дмитрий Иванович Курский, член КПСС с 1904 г., участник Московского вооруженного восстания 1905 г., занимал ответственные партийные посты. В самые трудные дореволюционные годы он вел активную работу по предотвращению проникновения в партию провокаторов. При этом деятельность Курского заключалась не только в разоблачении конкретных провокаторов, а и в создании в местных партийных организациях таких условий, которые бы исключали или сводили к минимуму эту опасность, в создании обстановки повышенной бдительности, постоянной мобилизованности. Это и не устраивало больше всего тайную полицию, агенты которой взяли Курского под неусыпное наблюдение.
Однако, несмотря на суровые приказы, активное использование на этом участке наиболее опытных агентов, особый отдел департамента полиции не смог нанести здесь большевикам сколько-нибудь серьезного удара. К сожалению, в партийных архивах сохранилось мало сведений об отдельных операциях и контрмерах большевиков. Но об этом свидетельствуют документы самой полиции, излагающие протокольным языком драматические события. Можно с полным основанием утверждать, что благодаря этой работе большевиков удалось спасти многие партийные организации от провалов, а партийных активистов от гибели.
Деятельность Курского — яркий пример самоотверженности большевиков ленинской школы. Партии, говорил Ленин, «нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами»16. И на этот ответственный участок работы она посылала своих самых подготовленных и закаленных испытаниями бойцов.
Внимание охранки к этой стороне деятельности большевиков возросло еще больше после Пражской партийной конференции, когда вновь избранный Центральный Комитет решил существовавшую ранее комиссию по расследованию возникающих подозрений в провокаторстве заменить новой. И полицейская агентура с беспокойством констатировала: «...поручено Ленину сформировать новую «провокационную» комиссию из 3 лиц; на разрешение этой, подлежащей еще сформированию, комиссии здесь же передано заявление Макара с обвинением в провокационной деятельности по адресу одного из членов ЦК бундистов. При обследовании действия заподозренных лиц постановлено, между прочим, пользоваться и услугами Бурцева»17 (политэмигранта, близкого к эсерам).
Позже, в 1913—1914 гг., охранке стало известно о подозрениях, возникших в партийных кругах по поводу неизвестного полицейского осведомителя, действовавшего в думской социал-демократической фракции, и об усилении в связи с этим партийной конспирации. Вскоре начальник московского охранного отделения Мартынов с тревогой уведомлял свое руководство, что в партии большевиков «предложено снова усилить конспирацию. Ввиду подозрений, возбужденных в последнее время против нового секретаря думской социал-демократической рабочей фракции, предложено обсуждать в его присутствии только дела, касающиеся думской работы»18.
Действовавший еще недавно так безотказно традиционный прием политического сыска стал давать осечки. И это заставляло охранку особенно настойчиво добиваться информации о большевистских мероприятиях по выявлению провокаторов, изыскивать все новые способы засылки и внедрения своих агентов. И хотя в активе охранки были некоторые проведенные операции, ей не удалось достичь главной цели: разгромить центральные и местные организации большевистской партии — организующей силы революционного движения. Все они, сохранив свои ряды, продолжали действовать.
Во многом успех большевиков предопределялся хорошо поставленной контрразведкой. Часто не только члены партии, но и сочувствовавшие ей своевременно предупреждали о подготавливаемых охранкой арестах, провокациях, о тех или иных операциях. Эта информация шла в партийные центры непрерывно и позволяла принимать оперативные решения, срывавшие полицейские планы. Еще в конце 90-х годов прошлого века в распоряжение революционных организаций попадали важнейшие секретные правительственные документы.
Один из них — упоминавшийся уже «Секретный циркуляр Министра Внутренних Дел от 12 августа 1897 г. за № 7587». Адресованный всем губернаторам, циркуляр подчеркивал, что отличительным признаком всех возникающих рабочих стачек являются одинаково сформулированные требования, свидетельствующие о наличии единого организационного центра. Это подтверждает и повсеместное создание рабочих дружин. Центром рабочего движения циркуляр считал петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», созданный, как известно, по инициативе В. И. Ленина. В циркуляре излагались жесткие меры в отношении забастовщиков, их руководителей и рекомендовалось направлять дела о них не судебным властям, как полагалось по закону, а жандармерии и полиции. Эти рекомендации министра Горемыкина весьма показательны, они санкционировали прямое нарушение существовавшего закона и открывали путь к еще более жестоким репрессиям.
Не рассчитывая на успех закона об ограничении рабочего дня и предвидя неизбежный рост стачечного движения, в циркуляре министр предписывал административным и полицейским органам суровые меры борьбы с рабочими. Особое внимание обращалось на преследование интеллигентов, участвовавших в стачечном движении: «Лиц образованных классов, заподозренных в преступных сношениях с рабочими или распространении воззваний и брошюр, призывающих к стачкам или забастовкам, подвергать немедленному аресту и передавать безотлагательно в распоряжение чинов корпуса жандармов для производства расследования в порядке положения об охране».
Одновременно категорически запрещались «всякие сходки рабочих» и предлагалось «выяснить зачинщиков этих сборищ, подвергая последних аресту», а в случае «возникновения стачки или забастовки принять меры к их ликвидации». Восьмой пункт циркуляра гласил: «Всем местным рабочим объявить, что всякое нарушение порядка будет подавлено, а зачинщики в подстрекательстве подвергнуты аресту и высылке».
Характерно, что здесь же отмечались факты расправы рабочих с провокаторами — вплоть до убийств. Поэтому каждый рабочий, указывал циркуляр, «заподозренный в насильственных действиях по отношению к другим рабочим... будет подвергнут аресту и высылке под надзор полиции в одну из удаленных губерний». Это была открытая защита провокаторов.
Драконовские меры Горемыкина во многом объяснялись тем, что царское правительство почувствовало всю силу влияния «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» на развитие стачечного движения. Напуганное появлением у рабочего класса идейного и организационного центра, оно стремилось ликвидировать его немедленно любыми средствами. Именно в эти годы тайная полиция получила значительные денежные, материальные средства, пополнилась кадрами, она больше стала использовать опыт полиции западных стран. Забота о провокаторах, проявленная в циркуляре Горемыкина, тоже одно из конкретных полицейских мероприятий по усилению провокации как средства политической борьбы.
Но и большевики сумели добиться того, что информация, поступавшая в революционные организации, значительно расширилась. Даже из особого отдела департамента полиции приходили ценные сведения со списками разыскиваемых лиц, с намечаемыми мероприятиями и т. д. Достаточно сказать, что в течение одного 1902 года, когда еще только шло организационное оформление партии, центр получил, среди многих других документов, копии секретных циркуляров особого отдела департамента полиции: от 1 марта, № 1514, от 1 апреля, № 2447 и от 26 апреля, № 308319. В этих циркулярах были имена революционеров, раскрытых полицией. По агентурным данным, ожидалось их прибытие из-за границы и за ними следовало установить наблюдение.
В конце января 1903 г. в партийный центр поступило сообщение о секретном циркуляре департамента полиции за № 6200 от 1 октября 1902 г., который предписывал розыск ряда революционеров-подпольщиков20. Это позволило партии принять соответствующие контрмеры.
Между прочим, в письме, сопровождавшем этот циркуляр, раскрывался порядок организации министерством юстиции суда присяжных в Сибири: «В Сибири производятся подготовительные работы по введению в ней суда присяжных. На днях получено секретное предложение от министерства юстиции составить списки лиц, способных исполнять обязанности присяжных заседателей»21. Подобного рода информация давала возможность большевикам вести пропаганду на конкретном материале, показать, в частности, антинародную сущность организованного царскими властями и послушного им суда присяжных.
В системе полицейского сыска действовала и «Секретная экспедиция», так называемый «черный кабинет» — глубоко законспирированный орган царской тайной полиции. Он существовал со времени Екатерины II и предназначался для перлюстрации корреспонденции (снятие копий, фотографирование).
Перлюстрации в первую очередь подвергалась корреспонденция политических эмигрантов, проходившая под рубрикой «Особо строгое наблюдение». Бывший цензор петербургского «черного кабинета» С. Майский в своих воспоминаниях22 отмечает, что среди чиновников «черного кабинета» были сотрудники, симпатизировавшие революционерам и «мешавшие департаменту полиции добраться до своих жертв». Велик был риск людей, идущих на такой шаг. Уже сам по себе этот факт говорит о революционизирующем влиянии большевиков даже в святая святых царизма.
По существовавшему тогда положению перлюстрации подлежали и письма министров, генерал-губернаторов, директоров департаментов. В связи с этим иногда выявлялись весьма любопытные обстоятельства жизни и деятельности царских сановников. Например, министр путей сообщения проводил стратегическую железную дорогу не в запланированном направлении, а через имение своей жены, а губернатор, игнорируя обязательные торги, с выгодой поставлял шпалы из леса, принадлежавшего его шурину. Иные важные персоны, зная о проверке, вуалировали переписку различными способами. Так, граф Игнатьев отправлял свои письма из Турции в простых грязных конвертах и заставлял лакея писать на них адреса на имя дворника или истопника.
Но и подобные приемы не гарантировали корреспондента от тотального контроля. Больше того, царь лично читал перлюстрированные письма и давал по ним соответствующие указания. И не удивительно, что чиновникам «черного кабинета» оказывалось «всемилостивейшее» внимание и они щедро вознаграждались. Так создавалась замкнутая каста особо привилегированных слуг престола.
«Черные кабинеты» существовали и в других городах, в частности в Варшаве, Одессе, Москве, но они значительно уступали столичному как по технической оснащенности, так и по качеству работы. Представляет интерес поступившее в социал-демократическую организацию сообщение о «черном кабинете» при Московском почтамте: «В главном Московском почтамте черный кабинет находится на 2-м этаже. Все поступающие в почтамт письма поднимаются подъемной машиной и поступают в распоряжение чиновников черного кабинета. Одни из них заняты тем, что отбирают письма с подозрительными фамилиями, другие отбирают письма с подозрительными почерками, третьи раскладывают остальные письма на небольшие кучки и выдергивают наудачу по несколько писем из каждой кучки. Все отобранные таким образом письма просматриваются»23.
Полученный материал стал в руках большевиков важным обличительным документом против царского правительства, отрицавшего факты контроля над перепиской.
Подобные сведения, поступавшие в партийный центр по различным каналам, говорили о многом. И прежде всего о том, что отважные люди, сумев проникнуть в высшие звенья государственного аппарата или в близкие к правительственным инстанциям круги, честно и преданно служили интересам партии, внося свой вклад в революционную борьбу. Имена многих из них остались неизвестными, но память об этих героях свято хранит партия.
В исключительно сложных условиях, подвергаясь опасности, они выполняли неоценимую работу во имя революции. Вводили тщательно продуманную систему шифров, соблюдали строжайшую конспирацию, о необходимости которой неоднократно напоминал В. И. Ленин, организовывали пересылку документов и писем через особо доверенных работников партии. В силу этого партийная корреспонденция в основном благополучно поступала из-за границы в Россию. И даже особо сложная транспортировка революционной литературы, объемной и тяжелой, проходила чаще всего нормально.
Успешно противостоять полицейским проискам во многом помогал установленный в партии порядок извещения центра о всех обнаруженных или подозреваемых провокаторах. В таких случаях немедленно производилась перестройка работы данной партийной организации, а некоторые партийные функционеры должны были сразу же переходить на нелегальное положение, или, на конспиративном языке, «снимать шкуру»24, то есть прекращать связь с подозреваемыми лицами, изменять явки, адреса, псевдонимы и т. п. Посылаемые в центр сообщения содержали не только констатацию факта предательства, но и важные детали.
В качестве характерного примера можно привести одно из извещений: «Полтавский комитет РСДРП на основании целого ряда фактов, полученных им случайно, объявляет агентом-провокатором Николая Ивановича Манько, известного в широких рабочих кругах под именем Николай и Тимофей. Он бывший железнодорожный служащий, привлекался по громкому делу о забастовочном комитете на КВЖД, принимал активное участие в революционном движении 1905 г., пользуется большим доверием рабочих и неоднократно избирался во все ответственные партийные органы.
Манько на предъявленные ему Полтавским комитетом обвинения в том, что он, будучи последнее время секретарем комитета, был в то же время и агентом охранного отделения, опровергнуть фактов, на основании которых ему предъявлено обвинение, и вообще объяснение по существу дать не мог. Он выше среднего роста, лет 28—29. Секретарь комитета»25.
А вот другое сообщение, присланное в центр в 1909 г. секретарем исполнительного комитета Московского окружного комитета РСДРП Р. П. Фальк: «Николай Георгиевич Павлов, проживающий в настоящее время в Москве в Петербургской слободке, дом Твердохлебова,— агент-провокатор. В 1907 г. работал в организации партии социалистов-революционеров, одновременно состоял в летучем отряде Московской охранки, провалил много товарищей. В 1908 г. служил во 2-м Бельгийском обществе конных железных дорог на Малой Дмитровке. В последнее время работал в Бутырском районе под кличкой Василий Алексеевич. По собственной инициативе он организовал кружок среди метельщиков, сапожников и др., причем провалил многих товарищей, навербованных из учащихся высших и средних учебных заведений, а также представителей некоторых фабрик. Принимал меры к тому, чтобы проникнуть в ряды социал-демократической организации. В настоящее время арестован и сидит вместе с другими. Обыкновенно его арестовывают для того, чтобы скрыть от выданных им его роль и дать возможность ему в тюрьме или участке узнать новости из подпольной жизни. Через 2—3 дня выпускают. Благодаря своей ловкости и опытности очень опасный провокатор и высоко ценится московской охранкой. Приметы его: высокого роста, красивый, бритый.
Ввиду попыток Павлова проникнуть в среду социал-демократов считаем нужным опубликовать вышеизложенное в особом листке»26.
Соблюдая ленинское требование о повышении бдительности, подпольные партийные комитеты проверяли даже работников, приезжавших по поручению ЦК. Так, в конце 1909 г. одесские социал-демократы направили в Заграничное бюро ЦК РСДРП специальный запрос — можно ли доверять агенту ЦК Клементию (С. В. Модестову), прибывшему с целью воссоздания одесской областной организации27. Эти проверки, как показывал опыт, были необходимы, поскольку охранка иногда пыталась использовать и такой канал проникновения.
История нашей партии знает случаи, когда политические ссыльные сами расследовали отдельные обвинения в провокации или обращались к центру с просьбой о расследовании, как это было, например, с Л. Н. Румой. В заметке, помещенной в 13-м номере «Искры», он обвинялся в «провокатуре». Расследование данного дела в колонии политических ссыльных, по причинам конспирации, было прекращено. Ссыльные социал-демократы обратились в «Искру» и «Зарю» с просьбой о проведении суда над Румой вне пределов России28.
Своевременное предупреждение партийных органов, проверка каждого нового человека, тщательно продуманная система конспирации — все это имело одну цель: «довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства»29. Сами условия революционной борьбы ставили перед партией в качестве одной из важнейших задач всемерное повышение бдительности, чтобы каждая социал-демократическая организация была ограждена надежным барьером конспирации.
Но в то же время большевики решительно выступали против необоснованных обвинений в провокации. Возникавшие подозрения обычно тщательно проверялись, факты устанавливались с предельной точностью, насколько это позволяла обстановка подполья. Сурово осуждались как деморализующие слухи и разговоры о провокации «вообще», без конкретных обоснований, которые в обстановке, когда на большевиков «обрушилась вся сила государственной власти, с полицией и войском, жандармами и прокурорами»30, были выгодны лишь врагам революционного движения.
В ряде случаев подпольные партийные органы ставили перед ЦК вопрос о реабилитации товарищей, неправильно обвиненных в провокации. Так было, например, с делом о реабилитации Кирилова, заболевшего в тюремном заключении. Екатеринославский комитет РСДРП в связи с этим писал:
«Для ЦК и ЦО
Конспиративно
Екатеринославский комитет большинства на последнем своем заседании 7 июля рассмотрел дело о реабилитации Кирилова по Московскому делу 1900 г., находит, на основании документа, который будет переслан, и показания одного из свидетелей, что Кирилов выдавал своих товарищей, будучи в невменяемом состоянии, он страдал галлюцинациями. Поэтому Екатеринославский комитет большинства энергично настаивает на пересмотре этого дела. На свидетелей по этому делу может указать тов. Рядовой»31.
Это был действительно сложный случай, так как сам факт выдачи Кириловым своих товарищей все же имел место. Однако Екатеринославский комитет, исходя из конкретных обстоятельств, взял на себя ответственность ходатайствовать перед ЦК и ЦО о пересмотре обвинения Кирилова в провокации.
Одним из активных средств в арсенале борьбы с царизмом и его аппаратом насилия была организация побегов революционеров из тюрем, каторги и мест ссылки. 1 июля 1909 г., например, из московской женской тюрьмы на Новинском бульваре бежали 13 политических каторжанок вместе с надзирательницей Тарасовой. Это была тщательно продуманная, подготовленная и смелая операция. Среди бежавших находилась Наталия Сергеевна Климова, приговоренная к смерти за участие в покушении на Столыпина. Написанное ею «Письмо перед казнью»32 производило сильное эмоциональное воздействие и, как предполагают, было использовано Леонидом Андреевым для создания образа Муси в «Рассказе о семи повешенных». Этот побег, вызвавший большой общественный резонанс, причинил серьезные неприятности не только начальнице Новинской женской тюрьмы княжне Вадбольской, но и в целом политической полиции33.
По своей отваге и смелости показателен также побег из киевской тюрьмы 18 августа 1902 г. 11 политических заключенных, среди которых находился и Н. Э. Бауман34. Подготовившие побег заготовили самодельную лестницу, свитую из кусков простыней. На вечерней прогулке арестанты затеяли игру в городки. Потом неожиданно набросились на надзирателя, связали его, накрыв голову одеялом. А в этот момент их товарищи забросили лестницу на стену и скрылись.
Таковы лишь некоторые примеры несгибаемой воли революционеров в борьбе с самодержавием.
Участившиеся побеги политических заключенных из тюрем и каторги заставили департамент полиции настойчиво ходатайствовать перед царским правительством об увеличении штата охраны и денежных ассигнований.
Особо следует выделить вопрос о революционно-партийной этике большевиков. В условиях ссылки, например, прошение о помиловании считалось актом отречения, требовавшим бойкота и исключения подавшего это прошение из товарищеского коллектива. Предосудительным являлось и ходатайство, скажем, о переводе в лучшие места ссылки. «Северная правда» в связи с этим отмечала, что возбуждающий ходатайство не только роняет достоинство революционера в глазах администрации и населения, но и дает возможность врагам сказать про него: «Ну что вы говорите, будто это идейные люди! Против нас боролись, а потом нас же просят заступиться за них»35.
Необходимо подчеркнуть, что ссыльные большевики не допускали ни подобных ходатайств, ни тем более прошений о помиловании. Это был один из принципов бескомпромиссной революционной борьбы.
Читая полицейские документы, наглядно видишь, как в течение многих лет царизм концентрировал свои усилия для разгрома революционного движения. Еще в последней четверти прошлого столетия, встревоженное волнениями рабочего класса, крестьянства, мужественной борьбой народовольцев и признаками проникновения в Россию марксизма, русское самодержавие стало беспощадно преследовать революционеров. По специальному решению правительства в 80-х годах была организована тайная политическая полиция, скрывавшаяся под вывеской «Отделение по охране общественной безопасности и порядка». Она просуществовала до Февральской революции 1917 г. Охранные отделения, созданные в отдельных губерниях, подчинялись департаменту полиции и получили в народе мрачно-ненавистное название «охранка».
В период подъема революционного движения департамент полиции имел девять основных отделов (делопроизводств). Среди них — уже упоминавшийся особый отдел, предназначенный для непосредственной борьбы с революционными организациями. В состав особого отдела входили отделения: 2-е — «социал-революционеры», 3-е — «социал-демократы», 4-е — «инородческие организации». Кроме того, были еще отделения, занимавшиеся расшифровкой писем, сбором сведений о секретных сотрудниках местных жандармских управлений и охранных отделений.
Особый отдел, полностью изолированный от служебного аппарата департамента полиции, занимал в его огромном здании на Фонтанке весь четвертый этаж и имел специальную пропускную систему. Чиновники других отделений сюда не допускались. Ратаев — один из заведующих — так характеризовал специфику своего отдела: «...он должен быть всегда на военном положении...»36.
Временами структура особого отдела и в целом департамента полиции несколько изменялась. Неизменным оставалась общая направленность их работы. Часто, в зависимости от политической обстановки, менялись тактика и профессиональные приемы, однако главной целью царской тайной полиции всегда была ликвидация революционных организаций, их кадров, разгром рабочего движения.
Большевистская партия считала необходимым не только противостоять полицейскому произволу, но и вести последовательную и решительную борьбу с политической полицией — этим верным стражем царского режима.
Опыт борьбы партии уже на самом первом ее этапе показал, что политическая провокация как метод борьбы тайной полиции с революционным движением явилась крайне опасным оружием самодержавия. Царизм пользовался им безгранично и постоянно. В условиях существовавшего произвола политические провокации принимали все более угрожающий характер. Поэтому партия решительно отклоняла попытки отдельных социал-демократов представить борьбу с царской полицией как нечто не заслуживающее внимания и затрат сил. Исходя из ленинских указаний, большевики сумели в короткий срок так организовать свои ряды, что революционная бдительность, конспирация, введение шифров, обязательная смена псевдонимов, сложная система транспортировки революционной литературы стали неотъемлемым правилом партийной жизни. Это обеспечивало дальнейшее развитие революционной борьбы.
Примечания:
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 87.
2 Там же, с. 194—195
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 29.
4 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 395.
5 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 222.
6 Чернов В. М. (1879—1952) —один из основателей партии эсеров, ее теоретик. В 1917 г.— министр земледелия, председатель Учредительного собрания. Белоэмигрант.
7 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 222.
8 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 28.
9 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 468-469.
10 Искра, 1902, № 26.
11 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 307, л. 300.
12 Материалы по истории общественного и революционного движения в России. Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 г. по 1916 г. бывшего московского охранного отделения. М., 1918, с. 85. (В дальнейшем — Большевики...).
13 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел. Делопроизводство о конференции социал-демократов в Таммерфорсе, 1906 г., № 145.
14 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 84, с. 155.
15 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 34, с. 20.
16 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т,. 2, с. 469.
17 Большевики..., с. 102—103.
18 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 307, пр. 1, л. 299.
19 Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ЦПА ИМЛ), ф. 24, д. 488, л. 14—18.
20 Там же.
21 ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 488, л. 14—18.
22 См.: Былое, 1918, № 3.
23 ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 530, л. 3-4.
24 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т,. 46, с. 308.
25 ЦПА ИМЛ, ф. 28, д. 100, л. 6.
26 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 5, ч. 34, с. 199
27 ЦПА ИМЛ, ф. 17, д. 780, л. 1..
28 ЦПА ИМЛ, ф. 24, д. 419, л. 1.
29 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 194.
30 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 115.
31 ЦПА ИМЛ, ф. 26, д. 160, л. 1.
32 См.: Образование, 1908, № 8.
33 Каторга и ссылка, 1921, № 2.
34 Искра, 1902, № 25.
35 «Северная правда», 1913, № 15, 20 августа.
36 ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 444, л. А-7.