О пропаганде и агитации - Воспоминания современников

 

В. И. ЛЕНИН — ПРОПАГАНДИСТ И АГИТАТОР

Воспоминания современников

 

ЛЕНИН КАК ПРОПАГАНДИСТ И АГИТАТОР

ИЗ КНИГИ Н. К. КРУПСКОЙ

ЛЕНИН КАК ПРОПАГАНДИСТ

...Ознакомившись в молодости с учением Маркса, Ленин глубоко его продумал, понял, что это учение — руководство к действию для рабочего класса России, что оно поможет русским рабочим из темных, забитых, безгранично эксплуатируемых рабов стать сознательными, организованными борцами за социализм, что оно поможет рабочему классу России вырасти в мощную силу, поможет повести за собой всех трудящихся и положить конец всякой эксплуатации.

Учение Маркса помогло Ленину ясно увидеть, куда идет общественное развитие. Горячо был убежден Ленин в правильности взглядов Маркса и Энгельса, считал, что необходимо как можно лучше, как можно шире вооружить массы знанием учения Маркса, и пропаганде этого учения отдавал он все свои силы.

Пропаганда основ марксизма имела большой успех в рабочей массе. Наша пропаганда, говорил Ленин, имеет такой успех не потому, чтобы мы были уже такими искусными пропагандистами; она имеет успех потому, что то, что мы говорим, — правда.

Глубокая убежденность — вот что было характерной чертой Ленина как пропагандиста.

Ленин прекрасно изучил учение Маркса, по многу раз перечитывал каждое его произведение. Его работа о Марксе, написанная им в 1914 году для «Энциклопедического словаря» Граната, снабженная богатой библиографией, как нельзя лучше говорит о всестороннем знании Лениным учения Маркса. Об этом красноречиво говорят и все другие произведения Ленина.

Глубокое знание предмета было второй характерной чертой Ленина как пропагандиста.

Но Ленин не только знал теорию марксизма, он умел брать ее во всех связях и опосредствованиях...

...Каждый узловой вопрос, связанный с рабочим движением, особенно тщательно разрабатывался Лениным, увязывался им с теорией Маркса. Все знают, какое громадное значение имела книга Ленина об империализме, написанная им в разгар мировой войны, и книга «Государство и революция», написанная накануне Октябрьской революции. Особенностью ленинских работ было то, что он теорию умел связывать с практикой, не отрывал ни одного практического вопроса от теории и каждый теоретический вопрос умел так тесно связать с переживаемым моментом, с живой действительностью, что теория становилась читателю близкой и понятной. И в своих научных работах, и в своей устной и письменной пропаганде Ленин умел глубоко связывать теорию и практику.

Таким образом, особенностью Ленина как пропагандиста было также его уменье связывать теорию с живой действительностью, что делало теорию понятной и осмысливало окружающую действительность.

Теорию и окружающую действительность Ленин изучал не просто потому, что это интересно. Освещая действительность светом марксистской теории, Ленин всегда стремился сделать из этого необходимые выводы, которые служили бы руководством к действию. Пропаганда Ленина всегда была тесно увязана с тем, что нужно делать в данную минуту. Делая в Швейцарии доклад после Февральской революции 1917 года о Парижской коммуне, Ильич не только рассказывал о том, как парижские рабочие в 1871 году захватили власть, не только приводил оценку Марксом Парижской коммуны, — он делал выводы о том, что должны делать русские рабочие, когда захватят власть. Всегда умел Ленин превратить теорию в руководство к действию.

Итак, особенностью Ленина как пропагандиста было уменье превращать теорию в руководство к действию.

Несмотря на то что Ленин обладал громадными знаниями, что у него был обширный опыт как у пропагандиста — он делал массу докладов, писал много пропагандистских статей, — он к каждому своему выступлению, к каждому докладу, к каждой лекции тщательно готовился. Сохранилось множество конспектов ленинских выступлений, докладов. Видно, как заботливо обдумывал Ленин каждое свое пропагандистское выступление. По этим конспектам мы видим, как содержательны были выступления Ленина, как умел он выпятить самое нужное, самое главное, иллюстрировать каждую мысль яркими примерами.

Тщательная подготовка к пропагандистским выступлениям присуща была Ленину как пропагандисту.

В своих пропагандистских выступлениях Ильич не обходил больных вопросов, не затушевывал их, напротив — ставил их со всей резкостью и конкретностью. Он не боялся резких слов, нарочно заострял вопрос; он не считал, что речь пропагандиста должна быть бесстрастна, уподобляться мирному журчанию ручейка; его речь была резка, грубовата часто, но зато врезывалась в память, волновала, увлекала.

Ленин как пропагандист резко ставил вопросы и увлекал своей страстностью аудиторию.

Владимир Ильич всегда тщательно изучал массы, знал условия их труда, быт, конкретные вопросы, которые их волнуют. Выступая перед массами, он всегда ориентировался на аудиторию. Но он учитывал в самом процессе доклада, лекции, беседы,- что в данный момент особенно волнует данную аудиторию, что ей непонятно, что ей кажется особенно важным. По степени внимания, по вопросам, репликам, выступлениям слушателей Ильич всегда умел уловить настроение аудитории, умел пойти навстречу интересу аудитории, ответить на неясные вопросы, овладеть аудиторией.

Ленин-пропагандист умел овладеть аудиторией, установить с ней необходимое взаимопонимание.

И, наконец, необходимо отметить, какую силу пропаганде Ленина придавало его отношение к массе. Он подходил к рабочему, к крестьянину — бедняку и середняку, к красноармейцу не свысока, а как к товарищу, как к равному. Они были для него не «объекты пропаганды», а живые люди, много пережившие, над многим думавшие, требующие внимания к своим запросам. «Он говорит с нами всерьез», — говорили про него рабочие и особенно ценили его простой, товарищеский подход. Аудитория видела, что вопросы, которые он объясняет, близки ему самому, волнуют его, и это больше всего убеждало аудиторию.

Уменье просто разъяснить свои мысли, товарищеский подход к обслуживаемой аудитории составляли силу ильичевской пропаганды, делали ее особо плодотворной, эффективной, как говорят теперь.

Между пропагандой, агитацией и организацией нет каменных стен. Умеющий заражать огнем своего энтузиазма аудиторию пропагандист является в то же время и агитатором. Пропагандист, умеющий превращать теорию в руководство к действию, несомненно, облегчает работу организатора.

В пропаганде Ленина сильны были нотки агитации, силен был организаторский момент, но это не ослабляло силы и значения этой пропаганды.

Будем учиться у Ильича-пропагандиста...

 

ЛЕНИН КАК АГИТАТОР

В 1906 году, говоря о том, как надо вести социал-демократическим уполномоченным и выборщикам агитацию среди крестьян, Ленин писал: «...недостаточно одного повторения слова «классовый» для того, чтобы доказать роль пролетариата, как авангарда в современной революции. Недостаточно изложить наше социалистическое учение и общую теорию марксизма, чтобы доказать передовую роль пролетариата. Для этого надо еще уметь показать на деле при разборе жгучих вопросов современной революции, что члены рабочей партии всех последовательнее, всех правильнее, всех решительнее, всех искуснее защищают интересы этой революции, интересы ее полной победы»*.

Агитация, по учению Ленина, связывает теорию с практикой. В этом ее сила.

Агитация сыграла очень крупную роль в деле экономической борьбы рабочих, научив их использовать стачку как метод борьбы с капиталистами, дав ряд завоеваний в деле улучшения положения рабочего класса.

Но успехи экономической борьбы вызвали среди социал-демократов целое направление «экономизма», выразившееся в недооценке марксистской теории, в преклонении перед стихийностью, в стремлении ограничить задачи пролетариата лишь борьбой за улучшение своего экономического положения и отсюда в стремлении сузить политическую агитацию среди рабочих масс.

«Без революционной теории не может быть и революционного движения, — писал Ленин, возражая экономистам, в 1902 году в работе «Что делать?». — Нельзя достаточно настаивать на этой мысли в такое время, когда с модной проповедью оппортунизма обнимается увлечение самыми узкими формами практической деятельности»**. (Курсив Н. Крупской.)

Агитация — метод активизации масс, применяемый не только марксистами: у буржуазии издавна имелся громадный опыт по части агитации. Но агитация агитации рознь. Только «...верное теоретическое решение обеспечивает прочный успех в агитации»***, — говорил Ленин на II съезде партии.

Недооценка теории, умаление ее значения, «...совершенно независимо от того, желает ли этого умаляющий или нет», означает «усиление влияния буржуазной идеологии на рабочих»****. Таким образом, главное, чему придавал значение Ленин, — это содержание агитации.

Он боролся против того, чтобы агитация сводилась к одним призывам, а требовал, чтобы она была связана с разъяснительной работой.

Силу агитации Ленин видел в правильно поставленной разъяснительной работе, ясной и простой по форме. Надо «...уметь говорить просто и ясно, доступным массе языком, отбросив решительно прочь тяжелую артиллерию мудреных терминов, иностранных слов, заученных, готовых, но непонятных еще массе, незнакомых ей лозунгов, определений, заключений»*****, — писал Ленин в 1906 году в статье «Социал-демократия и избирательные соглашения»...

Агитатор, учил Ленин, — это народный трибун, умеющий говорить с массой, зажигать ее огнем своего энтузиазма, брать выпуклые, говорящие факты. Речь такого народного трибуна находит отзыв в массах, подхватывается и поддерживается энергией революционного класса. Таким агитатором, таким народным трибуном был и сам Ленин.

Летом 1905 года в брошюре «Две тактики социал-демократии в демократической революции» Ленин отмечал, что «Вся работа Российской социал-демократической рабочей партии вполне отлилась уже в прочные, неизменные рамки, безусловно обеспечивающие сосредоточение центра тяжести в пропаганде и агитации, летучках и массовках, распространении листков и брошюр, содействии экономической борьбе и подхватывании ее лозунгов»******.

Но то, что агитация вошла уже в практику работы, отлилась во вполне определенные рамки, не означает, что Ленин хоть на минуту допускал ее шаблонизацию.

Он требовал умения подходить по-разному к различным слоям населения. «О республике всякий с.-д., который держит где бы то ни было политическую речь, должен говорить всегда. Но о республике надо уметь говорить: о ней нельзя говорить одинаково на заводском митинге и в казачьей деревне, на студенческом собрании и в крестьянской избе, с трибуны III Думы и со страниц зарубежного органа. Искусство всякого пропагандиста и всякого агитатора в том и состоит, чтобы наилучшим образом повлиять на данную аудиторию, делая для нее известную истину возможно более убедительной, возможно легче усвояемой, возможно нагляднее и тверже запечатлеваемой»*******, — писал Ильич в декабре 1911 года. Конечно, это не значит, что одним надо говорить одно, а другим — другое. Вопрос лишь в подходе.

Я помню, мы жили в эти годы в Париже и усиленно ходили по избирательным собраниям, причем Владимир Ильич особенно интересовался, как выступают социалисты на разного типа собраниях. Помню, мы слушали одного социалиста на рабочем собрании, а потом слушали его же на собрании интеллигенции, учителей по преимуществу. Докладчик говорил на втором собрании прямо обратное тому, что говорил на рабочем собрании. Он хотел получить побольше голосов на выборах. Я помню, как возмущался Владимир Ильич этим фактом: радикал перед рабочими, оппортунист перед интеллигенцией!

Чрезвычайно важным считал Ленин умение расшифровывать общие лозунги на основе местного материала. «Надо стараться всячески использовать ЦО в местной агитации не только перепечаткой, но и пересказом в листках мыслей и лозунгов, развитием или видоизменением их сообразно местным условиям и проч. Это важно чрезвычайно для сотрудничества между нами и вами на деле, для обмена мнений, для поправок наших лозунгов, для ознакомления массы рабочих с тем, что у нас есть постоянный ЦО партии»********, — писал Ленин в 1905 году от имени редакции «Пролетария» в газету «Рабочий».

О необходимости изучать массу, чтобы умело подходить к ней, — об этом твердил Ленин все время. Сам он неустанно изучал массу, умел слушать массу, умел понимать то, что она говорит, схватывать суть того, что старается высказать рабочий, крестьянин...

Не допускал Ленин никакой шаблонизации при выборе лозунгов, вокруг которых велась агитация. Делу выбора лозунгов он придавал особое значение. Докладывая на собрании партийных работников в ноябре 1918 года о мелкобуржуазных партиях, Владимир Ильич указывал на то, что «...всякий лозунг получает способность затвердевать больше, чем нужно»*********. Гибкости, умению в области агитации на каждом этапе выбрать из цепи фактов именно то звено, за которое необходимо ухватиться, чтобы вытащить всю цепь, осветить всю сумму явлений, — этому Ильич придавал исключительное значение...

Умение по-марксистски подходить к оценке момента, брать события во всех связях и опосредствованиях, брать их в их развитии, определять, что в данный момент нужно рабочему классу для победы, — одним словом, диалектический, марксистский подход к оценке момента вооружил партию умением правильно выбирать лозунги, браться за надлежащее звено. Ленин особенно много дал в деле анализа задач партии на каждом этапе. Правильный выбор лозунгов — это то, что увязывало теорию с практикой, что делало агитацию особенно успешной. Лозунг мира, лозунг о земле, выдвинутые большевиками перед Октябрем, были лозунгами, которые обеспечили победу рабочему классу, лозунгами, глубоко волновавшими всю крестьянскую и солдатскую массу. Лозунги, хотя бы и очень яркие, но которые не основаны на учете действительного положения вещей, Ленин называл революционной фразой.

Когда в 1918 году встал вопрос о необходимости принять очень тяжелые условия мира с Германией и некоторые выступали против заключения мира и говорили о необходимости революционной войны, Ленин выступил против них в статье «О революционной фразе».

«Революционная фраза есть повторение революционных лозунгов без учета объективных обстоятельств, приданном изломе событий, при данном положении вещей, имеющих место. Лозунги превосходные, увлекательные, опьяняющие, — почвы под ними нет, — вот суть революционной фразы», — писал Ленин. «Кто не хочет себя убаюкивать словами, декламацией, восклицаниями, — продолжает Ленин, — тот не может не видеть, что «лозунг» революционной войны в феврале 1918 года есть пустейшая фраза, за которой ничего реального, объективного нет. Чувство, пожелание, негодование, возмущение — вот единственное содержание этого лозунга в данный момент. А лозунг, имеющий только такое содержание, и называется революционной фразой»**********.

 «Работа политической агитации никогда не пропадает даром, — писал Ильич в 1908 году, в разгар реакции, — Успех ее измеряется не только тем, удалось ли нам сейчас же и сразу добиться большинства или согласия на координированное политическое выступление. Возможно, что мы этого не добьемся сразу: на то мы и организованная пролетарская партия, чтобы не смущаться временными неудачами, а упорно, неуклонно, выдержанно вести свою работу хотя бы при самых трудных условиях»**********. (Курсив в начале цитаты Н. Крупской.)

Жизнь показала, как прав был Ильич. В 1912 году начался революционный подъем и ожили традиции 1905 года. Они помогли рабочим провести в ответ на Ленские события грандиозную массовую забастовку. Рабочие сразу подняли, оживили эту традицию.

Революционную массовую забастовку Ленин называл пролетарским методом агитации.

«Русская революция, — писал он в июне 1912 года, — впервые развила в широких размерах этот пролетарский метод агитации, встряхивания, сплочения и вовлечения в борьбу масс. И теперь пролетариат снова и еще более твердой рукой применяет этот метод. Никакая сила в мире не могла бы осуществить того, что осуществляет этим методом революционный авангард пролетариата. Громадная страна с 150-миллионным населением, разбросанным на гигантском пространстве, раздробленным, придавленным, бесправным, темным, отгороженным от «зловредных влияний» тучей властей, полиции, шпионов, — эта страна вся приходит в брожение. Самые отсталые слои и рабочих и крестьян приходят в прямое и косвенное соприкосновение с забастовщиками. На сцене появляются сразу сотни тысяч революционных агитаторов, влияние которых бесконечно усиливается тем, что они неразрывно связаны с низами, с массой, остаются в их рядах, борются за самые насущные нужды всякой рабочей семьи, соединяют с этой непосредственной борьбой за насущные экономические нужды протест политический и борьбу с монархией. Ибо контрреволюция внесла в миллионы и десятки миллионов острую ненависть к монархии, зачатки понимания ее роли, а теперь лозунг передовых столичных рабочих — да здравствует демократическая республика! — тысячами каналов идет да идет, вслед за каждой стачкой, в отсталые слои, в глухую провинцию, в «народ», «во глубину России»»***********. Массы убеждаются фактами, верят не словам, а делам. Выступая на III съезде Советов, Ленин говорил: «Мы знаем, что в народных массах поднимается теперь другой голос; они говорят себе: теперь не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся и будет беспощаден в подавлении господства эксплуататоров. (Аплодисменты.) Вот что народ почувствовал, и вот почему та агитация, которую ведут простые, необразованные люди, когда они рассказывают о том, что красногвардейцы направляют всю мощь против эксплуататоров, — эта агитация непобедима»***********.

Во время гражданской войны агитация приняла необычайно широкий размах. Тогда были созданы при ВЦИК агитационные поезда и пароходы. Владимир Ильич уделял им много внимания, давал указания о подборе людей, о характере агитации, об учете проделанной работы.

Громадное значение, пропагандистское и агитационное, получили декреты Советской власти. Ленин писал: «...если бы мы отказались от того, чтобы в декретах наметить путь, мы были бы изменниками социализму. Эти декреты, которые практически не могли быть проведены сразу и полностью, играли большую роль для пропаганды. Если в прежнее время мы пропагандировали общими истинами, то теперь мы пропагандируем работой. Это — тоже проповедь, но это проповедь действием — только не в смысле единичных действий каких-нибудь выскочек, над чем мы много смеялись в эпоху анархистов и старого социализма. Наш декрет есть призыв, но не призыв в прежнем духе: «Рабочие, поднимайтесь, свергайте буржуазию!». Нет, это — призыв к массам, призыв их к практическому делу. Декреты, это — инструкции, зовущие к массовому практическому делу. Вот что важно»*************.

Ильич ставил агитацию в тесную связь не только с пропагандой, но и с организацией. Агитация помогает массам организовываться — об этом говорил Ленин с самого начала, — сплачивает их, помогает дружно действовать. Громадное организующее значение имела агитация в моменты революции, не меньшее значение она имеет и в деле строительства социализма.

Формы агитации меняются, но агитация продолжает иметь организующее значение, и именно агитация делом, работой, примером.

Владимир Ильич особое значение придавал агитации примером. В статье «Очередные задачи Советской власти», написанной в марте — апреле 1918 года, Ильич подчеркивал то агитационное значение, которое приобретает пример при Советской власти. «При капиталистическом способе производства значение отдельного примера, скажем, какой-либо производительной артели, неизбежно было до последней степени ограничено, и только мелкобуржуазная иллюзия могла мечтать об «исправлении» капитализма влиянием образцов добродетельных учреждений. После перехода политической власти в руки пролетариата, после экспроприации экспроприаторов дело меняется в корне и, — согласно тому, что многократно указывалось виднейшими социалистами, — сила примера впервые получает возможность оказать свое массовое действие. Образцовые коммуны должны служить и будут служить воспитателями, учителями, подтягивателями отсталых коммун. Печать должна служить орудием социалистического строительства, знакомя во всех деталях с успехами образцовых коммун, изучая причины их успеха, приемы их хозяйства, ставя, с другой стороны, «на черную доску» те коммуны, которые упорно хранят «традиции капитализма», т. е. анархии, лодырничанья, беспорядка, спекуляции»**************.

Придавая громадное значение агитации примером, Ильич придавал поэтому громадное агитационное значение соцсоревнованию.

Когда гражданская война близилась к концу, Ильич подчеркивал необходимость перевести пропаганду и агитацию на новые рельсы, как можно теснее увязывая ее с задачами социалистического строительства, и особенно с задачами хозяйственного строительства, с задачами планового хозяйства.

«Пропаганда старого типа, — говорил Ленин, — рассказывает, дает примеры, что такое коммунизм. Но эта старая пропаганда никуда не годна, так как нужно практически показать, как надо социализм строить. Вся пропаганда должна быть построена на политическом опыте хозяйственного строительства... Наша главная политика сейчас должна быть — экономическое строительство государства... И на этом должна быть построена вся агитация и вся пропаганда...

Каждый агитатор должен быть государственным руководителем, руководителем всех крестьян и рабочих в деле экономического строительства»****************.

От агитпоездов ВЦИК он требовал усилить экономическую и практическую часть работы поездов и пароходов включением в их политотделы агрономов, техников, отбором технической литературы, соответствующего содержания кинолент, требовал изготовления кинолент на сельскохозяйственные и промышленные темы, заказов соответствующих фильмов за границей.

От политпросветов он требовал широкой постановки производственной пропаганды, набрасывал тезисы по этому вопросу, требовал изучения форм производственной пропаганды и агитации за границей, особенно в Америке, опыта применения этих методов у нас. В связи с докладом ГОЭЛРО он требовал втягивания в работу по электрификации широчайших масс рабочих, придания всей агитации за единый план электрификации политического характера, требовал расширения политехнического кругозора рабочих, без которого нельзя понять сути планового хозяйства.

Страстно мечтал Ленин о том, чтобы превратить Страну Советов в своеобразный агитпункт, действующий примером, показом, — в факел, который светил бы пролетариату всего мира.

Крупская Н. К. О Ленине.

Сборник статей и выступлений.

3-е изд. М., 1971, с. 133 — 134, 135 — 137, 139 — 140, 142 — 143, 144, 145 — 150

 

Примечания:

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 14, с. 91.

** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, С. 24.

*** Там же, т. 7, с. 281.

**** Там же, т. 6, с. 38.

***** Там же, т. 14, с. 92.

****** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 95.

******* Там же, т. 21, с. 20-21.

******** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 322.

********* Там же, т. 37, с. 232.

********** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 343, 345.

*********** Там же, т. 17, с. 218.

************ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 42-343.

************* Там же, т. 35, с. 269-270.

************** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 198-199.

*************** Там же, т. 36, с. 191-199.

**************** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 407.

 

О ЛЕНИНЕ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. В. ЛУНАЧАРСКОГО

...Стиль Ленина как публициста определяется двумя основаниями. Во-первых, Ленин — человек, который убеждает... Увлечься тем, чтобы произвести большое впечатление на читателя яркими цветами своего красноречия, красотой и богатством цитат, роскошью тех садов словесности, по которым автор ведет за собой читателя — это Ленину было чрезвычайно чуждо.

Ему нужно было убедить. Каждая его статья есть определенного рода лекция, доклад, реферат, аргументация, которая должна оставить после себя определенный след, изменить определенным образом настроения, выводы, мнения той аудитории, к которой он обращался. Поэтому задача его... непосредственная публицистическая, т. е. отражающая какой-нибудь вопрос дня... При этом, убеждая, Ленин борется. Он имеет врага, который говорит противоположное, меньшевика, либерала или эсера... Поэтому любимая его манера — убеждать, чтобы одновременно разубеждать противника, который выдвигает противоположные вещи. В этом сильная сторона, привлекательность ленинского стиля.

Я бы сказал, что Ленин никогда не стремится привлекать красотою, но поскольку он борется и хочет в борьбе сделать противника смешным и одиозным, поскольку он разоблачает противника, поскольку он хочет показать превосходство свое над ним, превосходство своих идей, постольку статьи его блещут остроумием, колкостью, он едко бичует словами.

Кроме того, Ленин хочет быть понятным возможно большим массам... Каждый раз, когда кто-нибудь употреблял иностранное слово там, где можно было сказать проще, Ленин подтрунивал и говорил: нечего показывать свою ученость, вы пишете, не для академиков; подумайте, как вам будет досадно, если 10 хороших рабочих собрались почитать нашу газету и никто не понял ее. Это стремление к популярности при огромной заботе Ленина всегда высказываться точно, потому что он считал, что самая незначительная ошибка может стать потом очень значительной — это одна из характернейших черт манеры Владимира Ильича. Он никогда не вульгаризировал. Может быть, на этих коренных основаниях можно было бы построить нечто вроде учения о ленинском стиле, убеждающем стиле, полемически широком, популярном, но никогда не вульгарном. Это определяет основы стиля Ленина и само собой это есть пролетарский стиль. Он убеждающий, потому что он деловой, полемический, потому что как раз пролетариат стоит на почве классовой борьбы и классовая борьба занимает его целиком... И в то же время это чрезвычайно присущая классу популярность, присущая классу миллионов, связанная с величайшими научными идеями научного социализма, так что в стиле Ленина есть вместе с тем публицистический стиль пролетариата в его лучшей форме.

Ленин. Октябрь семнадцатого.

В 2-х т. Т. 1. М.. 1977, с. 211 — 212

 

ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ М. М. ЭССЕН

...Ничто личное, мелкое не доходило до Ленина. Он любил и ценил Плеханова и неизменно возвращался к мысли о том, что его нужно сохранить для партии. А Плеханов? Он точно боялся «соперничества», никого не признавал рядом с собой. С ним нельзя было говорить, как с равным.

Плеханов как-то жаловался, что его одолевают умники, которые приходят к нему и нудно, тягуче, длинно излагают свои теории, от которых веет затхлым чеховским провинциализмом. Это зло, но верно, и виноват в этом был сам Плеханов. Конечно, товарищи тянулись к нему, но их встречал такой холодный прием, такое подчеркнутое превосходство, что и неглупый человек терялся, начинал лепетать всякие несуразности, чтобы показать, что и он не чужд разных теорий.

Один товарищ рассказывал, что, приехав в Женеву, он отправился к Плеханову. Тот встретил его снисходительно-любезно и задал вопрос, как к нему (к Плеханову) относятся в России. «Товарищи считают вас оппортунистом», — выпалил приезжий. Плеханов рассвирепел: «Скажите вашим товарищам, что, когда их папеньки ухаживали за их маменьками, Плеханов уже был ортодоксальным марксистом». Это не анекдот.

Хотел ли Плеханов отпугивать людей? Конечно, нет. Но своей манерой держаться он ставил грань между собой и другими членами партии. Он как бы говорил: «Я — автор «Монистического взгляда на историю» и целого ряда ученых трудов и монографий, а вы — просто ученики и слушатели». И когда Плеханов чувствовал, что ему благоговейно внимают, он становился изумительно милым, доступным, блестящим собеседником. Несколько раз мне пришлось видеть его именно в такой обстановке, и трудно передать, до чего он бывал тогда блестящ, остроумен и ярко интересен. У Плеханова была манера говорить в небольшом кружке так, как он говорил бы на большом собрании. Всю свою эрудицию, исключительную начитанность, широту энциклопедиста, юмор, ораторское искусство — все он вкладывал в свою речь. Начитанность Плеханова поражала. Особенно хорошо он знал XVIII и XIX века. Энциклопедисты были им изучены полностью, и ум его находил больше всего пищи и удовлетворения в изучении философов и мыслителей того времени. И сам он, со своими вкусами, энциклопедичностью, был бы блестящей фигурой именно той эпохи.

Не то Ленин. Весь ушедший с головой в организацию рабочего класса, поставивший целью своей жизни создать партию, которая действительно могла бы повести пролетариат к победе над самодержавием и капитализмом, он по камешку сколачивал эту партию. Тысячами нитей Ленин был связан с партией, с рабочим классом. У него подход к людям был совсем иной, чем у Плеханова. Он, как хороший хозяин, подбирал все, что годилось для стройки. Иногда поражало, до чего Ленин был внимателен и терпелив с каждым товарищем.

С Лениным никто не старался казаться умным, говорить о высоких материях, становиться на носки. Он видел человека насквозь, и каждый чувствовал, что с Ильичем надо говорить только просто, щеголять не нужно.

Сколько раз мне приходилось присутствовать при его беседах с товарищами, и меня всегда поражало, с каким доверием и вниманием он всех слушал. Это был такт большого человека: ободрить работника, поднять в нем веру в свои силы, зажечь бодростью и энергией. Не в этом ли исключительный успех и влияние Ленина, что он умел, как никто, воодушевить волей к работе, и человек, соприкоснувшись с ним, трудился с удесятеренной энергией. Каждый чувствовал, что у него точно крылья выросли.

Никакого оратора не слушали так, как Ленина. Впервые я увидела его на трибуне в 1904 году в Женеве, когда он делал доклад о Парижской коммуне. Ленин на трибуне весь преображался. Какой-то весь ладный, подобранный, точно сделанный из одного куска. Вся сила сосредоточена в голосе, в сверкающих глазах, в чеканной стальной фразе.

Мне приводилось тогда слышать очень крупных ораторов, которые говорят точно для того, чтобы поразить слушателей, блеснуть яркой фразой, остроумной шуткой, умеют использовать силу и гибкость голоса, плавный жест, красивую позу. Таковы были Плеханов, Жорес, Вандервельде, считавшиеся мировыми ораторами. В их выступлениях было много эффектного, но мне никогда не удавалось отрешиться от впечатления какой-то искусственности их речей.

Не то Ленин. Непередаваема сила его речей. В них нет как будто никакого внешнего блеска, они просты и ясны, но, слушая Ленина, забываешь обо всем. Он овладевает слушателем всецело. И тут разница между Лениным и Плехановым разительна.

Плеханов любил красиво отточенные фразы. Он знал цену своему таланту, знал, когда повысить и понизить голос, умел вовремя блеснуть остроумием, поднять утомленное внимание аудитории кстати рассказанным анекдотом. Но его слушали спокойно, он волновал в меру.

У Ленина нет этого внешнего блеска, он не оттачивает фразы, но тем не менее именно его слушают, затаив дыхание, слушают так, точно он раскрывает твои самые сокровенные мысли, заветные мечты. Другие ораторы восхищают, но слушаешь их точно со стороны, — Ленин зовет к действию. Его речи зажигают энтузиазмом и желанием действовать. Речи Ленина нельзя забыть: все чувствуют, что Он сказал самое важное и нужное.

Ленин говорил о Коммуне, и мы ощутили ее могучее дыхание, ее пафос, ее трагедию, ее мировое значение. Парижская коммуна встала пред нами, как сверкающая заря новой жизни, как первый опыт рабочих взять власть в свои руки. Мы мысленно видели осажденный Париж, трусость и предательство господствующих классов, продажное правительство, сбежавшее в Версаль и предавшее родину, мы увидели героический рабочий класс, взявший на себя защиту отечества и задачу построения государства на новых началах. Ленин показал все трудности выполнения этих задач, вскрыл все противоречия, ошибки Коммуны, рассказал о ее гибели.

Я до сих пор помню и эту речь, и тот энтузиазм, какой она вызвала. Из всей речи Ленина, такой вдохновенной и огненной, стало ясно, что Парижская коммуна — не только героический эпизод истории, показывающий силу и мощь рабочего класса, но и вдохновляющий пример для нас.

С собрания возвращались небольшой компанией, все были радостно возбуждены. Я спросила Ленина:

- Неужели мы доживем до того времени, когда Коммуна снова встанет в порядок дня?

Ленин встрепенулся:

- А вы сделали такой вывод из моего доклада?! — спросил он.

- Да, и не одна я, а все, кто слушал вас сегодня.

Слушать Ленина на собраниях, видеть его за работой,

углубленного в книги, или за разрешением политических вопросов, слушать его планы поражения противников, его уничтожающие характеристики — все это давало яркую картину его многогранности. Но тот не зна&т Ленина, кто не видел его и в обычной домашней обстановке.

Я не встречала более жизнерадостных людей, чем Ленин. Его способность смеяться всякой шутке, умение использовать свободный час и находить повод для веселья и радости были неисчерпаемы.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 2, с. 112 — 115

 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ В. А. КАРПИНСКОГО

Владимиру Ильичу приходилось несчетное число раз выступать на партийных, советских съездах, на массовых собраниях, митингах. Попробую описать Ленина как оратора.

Владимир Ильич обладал удивительной, ему одному свойственной способностью быстро и целиком овладевать вниманием слушателей, будь то политические деятели, ученые или простые люди из народа. Для каждой аудитории он умел найти свой особый подход, подбирал особые аргументы, применял особую методику изложения.

Владимир Ильич превосходно знал и любил русский язык. Около его рабочего стола в Кремле, на особой полке- вертушке, всегда стояли среди других справочников четыре толстых тома «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля.

В. И. Ленин хорошо знал сотни русских пословиц, поговорок и умело пользовался ими для того, чтобы высмеять своих политических противников. «Проливают крокодиловы слезы», — говорил он о черносотенных газетах, выражавших скорбь но случаю смерти Л. Н. Толстого и в то же время восхвалявших синод за отлучение его от церкви; «Бьются ужом» — про оппортунистов, лавировавших между двумя противоположными точками зрения; «Вертятся словно черти перед заутреней» — про новоискровцев, всячески увертывавшихся от прямого ответа на поставленные вопросы; «Им плюнь в глаза, а они — божья роса!» — про министров-социалистов и генерала Каледина; «Ходит как кот около горячей каши» — про меньшевика Суханова, пытавшегося толковать на свой лад тезис Маркса о соединении рабочей революции с крестьянской войной против помещиков; «Хорошо поет, где-то сядет» — о либералах, о министрах-социалистах; «Щуку бросили в реку» — о комиссии по борьбе с разрухой, составленной в большинстве из капиталистов; «Сапоги всмятку» — о научных дефинициях П. Струве и т. д.

Хорошо помню один случай на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов в марте 1918 года.

Съезд происходил в один из самых критических моментов истории Советской России, когда решался вопрос о мире или войне с Германией. Настроение на съезде было тяжелое. Среди делегатов присутствовало немало противников заключения мира — левых эсеров, максималистов, анархистов и других. Они отвергали «мир с буржуазией» и призывали к «революционной войне до победного конца» против германских империалистов. Ленина часто прерывали раздраженными возгласами. Но он последовательно развивал свои мысли, доказывал съезду безусловную необходимость заключить хотя бы самый тяжелый мир с Германией и высмеял своих хвастливых противников, приведя русскую поговорку «Не хвались, идучи на рать, хвались, идучи с рати». Зал загремел от хохота, раздались бурные аплодисменты. Перелом в настроении съезда был достигнут.

После доклада Ленина съезд подавляющим большинством голосов утвердил мирный договор с Германией.

На рабочих и крестьянских собраниях Владимир Ильич говорил с какой-то особенной простотой, ясностью, убедительностью, пользуясь словами и выражениями из обыденной народной речи, поражая слушателей знанием их жизни, быта и нужд.

Однако Владимир Ильич никогда не опускался до вульгаризации, не подделывался под рабочую или крестьянскую аудиторию, не льстил ей, ничего не скрывал от нее и не давал невыполнимых обещаний.

В семнадцатом году перед рабочими выступало много всяких ораторов. Иные очень красиво разглагольствовали, но впечатления не производили, овладеть умами и сердцами рабочих не могли.

А когда выступал Ленин, рабочие, никогда его не видавшие, сразу угадывали в нем своего человека:

 — Вот этот наш! Слышь, как правду-матку режет!

Поражала рабочих простота и совершенная понятность речей Ленина. Да и как не понять, ежели он всегда говорил в пользу рабочих и в защиту народа!

Выйдет эсер или меньшевик, говорит, говорит, как воду льет. Этих ораторов рабочие так и называли: «водолейкины».

А то, что говорил Ленин, захватывало и зажигало рабочих. Все, что каждый думал, переживал про себя, но для чего не находил слов, чтобы полно и четко выразить, — все это ясно высказывал Ленин.

Рабочие слушали Ильича, затаив дыхание. Вот он выступает с трибуны на широком дворе Путиловского завода. Его слушают тысячи, а стоит такая тишина, что слышно, как чирикают воробьи на карнизах.

Горячие речи В. И. Ленина сплачивали массы в один пролетарский кулак, давали им силу, волю к борьбе, уверенность в победе, веру в светлое социалистическое будущее родной страны.

Владимир Ильич обладал исключительным- талантом популяризатора. Он не приводил цитат, чтобы их потом пространно толковать и разъяснять. Он исходил из простых, знакомых массам жизненных фактов, примеров, чтобы затем вместе со слушателями сделать определенный вывод, неизбежно вытекающий из этих фактов, и таким путем подвести массы к пониманию учения, лозунгов партии.

Ленин был беспощаден к врагам народа. Никто не умел с такой силой громить буржуазию и ее прихвостней — меньшевиков и эсеров. Как они метались, видя, что Ленин поднимается на трибуну! Каждое его слово разило врагов в самое сердце.

Разоблачая и высмеивая врагов, Владимир Ильич нередко пользовался образами из произведений художественной литературы, русской и иностранной: М. Е. Салтыкова- Щедрина, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, И. А. Гончарова, Н. А. Некрасова, А. П. Чехова, А. Н. Островского, И. А. Крылова, Мольера, Вольтера, Сервантеса, Шекспира, Гёте, Шиллера и других.

Были и среди социал-демократов очень искусные ораторы, любившие уснащать свои речи красивыми оборотами, плоскими остротами и т. п. Вся эта внешняя «красивость» была абсолютно чужда Ленину. Она просто не нужна была ему, мешала быстрому, целесообразному ходу его мыслей — он как бы торопился высказать их своим слушателям.

У иных ораторов представительный вид, эффектные жесты, красивые позы, сильный, меняющийся в тонах голос, который они то повышают до «громовых» раскатов, то понижают до шепота.

А тут поднимется на трибуну человек невысокого роста, с виду ничем не примечательный, разве что блеснет под электрическим светом его огромный лоб. Заговорит несколько глуховатым голосом, слегка картавя на «р». Не ораторствует, а как бы беседует со слушателями. Жесты его просты, естественны.

Речь начнет с нескольких, казалось бы, простых, всем известных фактов, мыслей. Но через мгновение ваше внимание уже поглощено его речью. У этих всем известных фактов, оказывается, есть свои, никем раньше не замеченные стороны, особенности; из них вытекают новые, неоспоримые выводы, которых, однако, до сих пор никто не делал... И вы вместе с оратором испытываете восторженное чувство первооткрывателя... А он приводит новые факты, бросает новые мысли, ведет вас дальше с неодолимой силой логики... И вот вы уже захвачены им всецело! Окружающая обстановка исчезает для вас. Вы — в царстве мысли с ее неумолимыми законами... По окончании его речи вы как бы просыпаетесь.

Подобно тому как большой писатель-художник захватывает вас силой поэтического воображения, так великий мыслитель Ленин всецело завладевал вами силою мысли. Как художник своими средствами рисует классового врага, тан Ленин силою мысли разоблачал самые сложные махинации и теоретические построения противников.

Вы вспоминаете, что иногда встречали у противника доводы, в которых чувствовали какую-то фальшь, но не могли ее сразу вскрыть. А вот Ленин одной, мимоходом брошенной фразой разрывает самые хитроумные сплетения, софизмы противников и ведет вас к новым широким обобщениям. Каждым своим выступлением Ленин раскрывал перед партией новые увлекательные перспективы, заряжал нас новой энергией, ставил со всей ясностью и обоснованностью новые важные задачи, от разрешения которых зависело будущее партии и страны.

Ленин — мастер революционной пропаганды. Изд 2-е. М., 1965, с. 139 — 142

 

ЛЕНИН, КАКИМ ОН БЫЛ НА ТРИБУНЕ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. А. АНДРЕЕВА

Необходимо еще высказать несколько замечаний о Ленине как ораторе, о стиле и характере его речей.

Взять хотя бы его доклады на IX, X, XI съездах, на конференциях партии и конгрессах Коминтерна. Он обычно говорил около часа и редко несколько больше. И все же, несмотря на краткость и сжатость его выступлений, каждый раз оставалось впечатление, что он сказал все, что нужно; все остальное, чего он касался лишь вскользь или совсем не касался, имело второстепенное значение. Это оттого, что он всегда говорил о главном, выбирал основное звено, на котором и нужно было сосредоточить все внимание. Речь его была цельная, как глыба, как слиток. Он ставил основную задачу, и все другие вопросы, которых он касался, находились в сцеплении, в прямой связи с главной темой выступления, одно положение — в тесной, неразрывной связи с другим.

Выступал он обычно или совсем без записи, или имея в руках лишь небольшую бумажку с наброском плана речи, с заметками и вопросами, о которых он хотел сказать. Вот Ленин выходит для доклада; у него с собой краткий конспект, да и то в ходе речи он в него очень редко заглядывает. Но видно по всему, что его доклад не экспромт, а результат большой предварительной работы мысли. Все основные положения он заранее продумывал, а аргументы в значительной мере у него рождались уже на трибуне. Обладая колоссальной памятью, огромным запасом знаний, будучи замечательным диалектиком, он поражал свободой и железной логикой своих выступлений, необыкновенной способностью всесторонне охватывать события и видеть далеко их развитие.

Стиль его выступлений не тезисный. Речь очень живая, острая, меткая и всегда глубоко принципиальна. Теоретические положения перемежаются с практическими соображениями и доводами. Его речь обычно пересыпана примерами, сравнениями, но не цифрами. Подтверждая свои доводы, он часто употребляет меткие словечки, ходовые народные поговорки; в этом смысле, кажется, никто так не пользовался богатством русского языка, как Ленин.

Особенно он оживлялся во время полемики, если ему кто-либо попадал «на зубок». Идейных противников — оппортунистов, меньшевиков, эсеров и других — он буквально уничтожал логикой своих доводов, иронией, высмеивал метким, острым словом. В то же время в ходе полемики он высказывал, как бы походя, глубокие, гениальные мысли. Если Ленин считал какой-либо вопрос особенно важным, он не считался с повторением и в ходе речи по разным поводам возвращался к нему по нескольку раз.

Я думаю, каждый, читая произведения Ленина, испытывает большое удовлетворение. Но можно себе представить, какое чувство приходилось испытывать, слушая Ленина! Во время речи он весь жил и находился в движении. Говорил он обычно вне трибуны, она его стесняла. Вот он выходит на трибуну для доклада, но после первых, же фраз ее покидает. Весь он устремился вперед; переходя с места на место, сопровождая речь живой жестикуляцией, то наклоняясь, то откидываясь всем корпусом в зависимости от хода мысли, он старается крепче вложить в сознание слушателей свои доводы. Вся его фигура полна энергии и огромной внутренней силы.

Где бы Ленин ни выступал — на съезде или на митингах — он с первых же слов полностью захватывал, брал в плен аудиторию; все взоры, все внимание уже неотрывно и до конца сосредоточивались на Ленине. Тут действовали важность вопроса, прямота, сила правды, глубокая убежденность и страстность, звучавшие в первых же фразах речи, соединенные с огромным личным обаянием Ленина и доверием к нему.

Он был страшен для врагов своей невероятно разящей силой правды. Да и теперь слово Ленина приводит в трепет всех и всяческих врагов социализма. В то же время он был и остается необыкновенно близким, родным для простых людей всего мира.

Его речь по форме была всегда проста, но глубока по своему содержанию, связана с действительностью, с вопросами, волнующими миллионы людей. Потому она сразу же доходила до сознания самого простого человека.

В. И. Ленин, как никто другой, изучил и знал все, что было написано К. Марксом и Ф. Энгельсом, но он почти никогда в своих докладах, выступлениях и, как правило, в большинстве своих популярных статей не прибегал к приведению выдержек из Маркса и Энгельса, за исключением тех своих теоретических работ, в которых ему приходилось полемизировать и разоблачать всевозможных ренегатов от марксизма.

В. И. Ленин был враг начетничества. Он не раз говорил, что быть коммунистом и марксистом вовсе не значит заучивать наизусть и буквально повторять положения основоположников научного социализма, а необходимо впитать глубокий смысл учения марксизма, переработать его в своем сознании, с тем чтобы уметь применить это великое учение в конкретной обстановке, в жизни.

В его речах, так же как и в статьях, нет отвлеченных рассуждений или положений. Теоретические положения, высказываемые Лениным, всегда связаны с жизнью, он их сопровождает живыми примерами. В каждой его речи или статье есть что-то новое, оригинальное, и даже ранее уже приводимая мысль повторяется в новой форме или в другой связи.

Он мог во время выступления не глядеть на свои записи, но не мог забыть свои часы, которые обыкновенно держал в руке, часто поглядывая, не затянул ли он свою речь, и, если, по его расчету, время истекало, он начинал заметно торопиться.

Его речь не была равномерной: то он призывает, то беседует и рассуждает. Вот он говорит о нашей победе над всемирным капиталом в Октябре или в гражданской войне, о больших задачах социалистического строительства. Говорит он об этом с подъемом и пафосом. Но этот пафос не ораторского свойства, в нем нет и тени преувеличения. Ленин терпеть не мог фальши, фразерства или напускного пафоса. Пафос в его речах был действительным отражением великих побед пролетарской революции. Вместе с тем он всегда со всей прямотой говорил о наших недостатках и о трудностях, которые предстояло преодолеть в решении той или иной задачи.

Трудно подыскать точное определение для ленинских выступлений. Скорее всего это было похоже на порыв, призыв. Говорил ли он об успехах, недостатках, задачах, он всегда как бы звал вперед. После каждой речи Ленина люди испытывали какое-то необыкновенное удовлетворение, становилось как-то легко, светло и все ясно.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 4, с. 23 — 25

 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Б. М. ВОЛИНА

Через неделю, вечером 20 ноября 1922 года, В. И. Ленин выступил на пленуме Московского Совета, заседавшего совместно с пленумами всех районных Советов Москвы. Шло деловое заседание Моссовета. Появление Владимира Ильича было встречено радостными возгласами, пением «Интернационала», длительными, непрекращавшимися рукоплесканиями.

Московский Совет в течение ряда недель выяснял возможность выступления Ленина перед представителями трудящихся столицы. Владимир Ильич начал с извинений перед депутатами за свое опоздание и с объяснения, что после болезни, начиная с декабря 1921 года, ему пришлось откладывать с недели на неделю это свое выступление, ибо, как он шутя заметил, «выражаясь языком профессионалиста, потерял работоспособность на довольно длительный срок...»*. Тем не менее, несмотря на свое нездоровье и усталость, Владимир Ильич не счел возможным отказать в просьбе Московскому Совету выступить на его пленуме.

Когда Владимир Ильич появился, то сцена была почти пуста: был председатель, сидела стенографистка, у стола президиума сидел и я, как депутат Совета и редактор «Рабочей Москвы». Так радостно было товарищеское пожатие его теплой руки, улыбка его пытливых, немного усталых глаз!

Он показался мне еще более усталым, чем после выступления на IV конгрессе Коминтерна. Здесь, на пленуме Моссовета, я впервые увидел Владимира Ильича в коричневом френче, что показалось мне непривычным (до последней болезни он френча никогда не носил). Для этого выступления у Ленина, как всегда, не было готового, напечатанного на машинке текста речи: в его руках было несколько листков с бегло набросанным планом.

Несмотря на недомогание Владимира Ильича, речь его была исключительно жизнерадостной, воодушевляющей,

оптимистичной. Она часто прерывалась одобрительными возгласами и аплодисментами.

Ленин говорил о положении Советской России после разгрома интервентов. Он говорил, что наша страна стоит на дороге, совершенно ясно и определенно очерченной, что она себе обеспечила успех перед государствами всего мира. Он как-то по-особому говорил о внутренних задачах, к решению которых надо подходить иначе, чем раньше. Громадное впечатление на слушавших Владимира Ильич» произвели его слова: «Раньше коммунист говорил: «Я отдаю жизнь», и это казалось ему очень просто, хотя это не всякий раз было так просто. Теперь же перед нами, коммунистами, стоит совершенно другая задача. Мы теперь должны все рассчитывать, и каждый из вас должен научиться быть расчетливым»**.

С исключительной проникновенностью говорил он о Коммунистической партии. Он как-то особенно тепло, по-отечески назвал партию — маленькую, по сравнению со всем населением страны, группу людей — «зернышком», которое поставило себе задачей переделать все. «И оно переделает!» — убежденно добавил Ленин, обводя взглядом аудиторию.

У каждого радостно забилось сердце тогда, в вечер 20 ноября 1922 года, в самый разгар нэпа, когда Ленин произнес знаменитые слова о социализме, который мы уже протащили в повседневную жизнь, о социализме, который уже не есть вопрос отдаленного будущего.

Бурные аплодисменты вызвали знаменательные обнадеживающие слова Владимира Ильича: «Позвольте мне закончить выражением уверенности, что, как эта задача ни трудна, как она ни нова по сравнению с прежней нашей задачей и как много трудностей она нам ни причиняет, — все мы вместе, не завтра, а в несколько лет, все мы вместе решим эту задачу во что бы то ни стало, так что из России нэповской будет Россия социалистическая»***.

Члены Совета бурно аплодировали, а он — великий и простой — стоял на трибуне, обводя светящимся, немного усталым взором представителей народной Москвы, города трудящихся, столицы первого в мире социалистического государства...

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 4, с. 107 — 108

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 300.

** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 306.

*** Там же, с. 309.

 

НА СОВЕЩАНИИ ПОЛИТПРОСВЕТОВ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. С. КАРПОВОЙ

Всероссийское совещание политпросветов губернских и уездных отделов народного образования открылось 1 ноября 1920 года*. Мы заседали в Москве, в том помещении в Малом Харитоньевском переулке, которое тогда называлось Домом съездов Наркомпроса и где теперь находится отделение технических наук Академии наук СССР.

Это величественное и богатое здание дворцового типа, с великолепным вестибюлем, парадными мраморными лестницами, огромным залом с лепным потолком, просторными фойе, гостиными и множеством комнат, наполненных тяжелой мебелью, кожаными и бархатными диванами. В те годы здание отапливалось плохо. Нередко участники съездов заседали в шубах, пальто, валенках, рукавицах, изо рта струился пар.

Вела наше совещание Надежда Константиновна Крупская. Среди участников совещания ходили слухи, что должен приехать Ленин. Прошло два дня, но его не было. Мы осторожно выспрашивали у Надежды Константиновны. Она ничего определенного не отвечала, а переводила разговор на то, как важно разъяснять значение ожесточенных боев за Перекоп, успешного выполнения хлебозаготовок, пуска ивановских текстильных фабрик, электрификации страны. Умом мы сознавали, что положение республики напряженное, что Владимир Ильич несет тяжелый груз руководства страной и ему трудно оторваться от государственных дел для встречи с нами. Сердце же не мирилось, и, сказать по совести, приподнятое настроение, с которым мы съехались, немного упало: мы думали, что Ленина на этот раз не увидим.

Третьего ноября совещание шло будничным чередом. Днем был объявлен короткий перерыв. Огромный зал опустел, электричество из экономии почти совсем выключили. Делегаты разошлись — кто поразмять ноги, кто покурить, большинство же отправилось в буфет, находившийся по ту сторону мраморной лестницы, и стояло в очередях, чтобы получить стакан теплого морковного чая с двумя-тремя леденцами и согреться.

Звонок уже давно созывал делегатов на заседание, но полуосвещенный зал почти пустовал. И вдруг я услышала быстрые шаги спешивших и бежавших групп людей. Зал мгновенно наполнился шумом торопливо усаживавшихся делегатов, они переговаривались таинственно и взволнованно. Не успела я даже спросить, что случилось, как сзади, от входа в зал, раздались нерешительные аплодисменты, они становились все громче и громче. Оглянулась — и увидела, как делегаты, сидевшие в задних рядах, вскакивают со своих мест, бегут к президиуму, аплодируют, кричат, лица у всех радостные и глаза горят. Я обернулась к высокой эстраде, где помещался президиум. Слева от двери, ведущей в президиум из маленькой комнаты и буфета, быстро поднявшись по ступеням, крупно и уверенно шагает кто-то небольшого роста, коренастый, в расстегнутом осеннем пальто с поднятым воротником и в суконной кепке с откинутым верхом, окруженный членами президиума, тоже аплодирующими, с сияющими лицами.

 — Ленин! Ленин! — кричали со всех сторон.

В зале вспыхнули все электрические лампочки. Владимир Ильич снял кепку и оглянулся, ища, куда ее положить. Все продолжали аплодировать. Ленин чуть приподнял голову и, прищурившись, недовольно взглянул на лампочки, источавшие море света, а потом сердито посмотрел в сторону президиума. «Какое расточительство! — казалось, говорил он, — Зачем это? Экономить надо электричество!»

Аплодисменты продолжались. Ленин нетерпеливо взглянул на зал, резко откинул воротник и попробовал снять пальто, но, видимо, больная рука мешала. Он, продолжая отыскивать глазами, куда бы положить кепку, оставшись в пальто, встал впереди стола президиума и взялся за спинку стоящего сбоку стула, как это делают часто, собираясь говорить. Он словно хотел сказать: «Не теряйте времени, дело не ждет!»

Теперь Владимир Ильич был виден всем и во весь рост. Восторженный женский голос крикнул: «Да здравствует товарищ Ленин!», простуженный бас подхватил: «Ленину — урра!», и со всех сторон слышались крики: «Ленин!»... «Мировая революция!»... «Ленин!»... «Партия!»... «Ура!»... Началась овация.

Мы знали: Владимир Ильич скромен, недолюбливает торжественных встреч, но не могли сдержать своих чувств.

Нетерпеливо качнув рукой стул, Ильич вдруг довольно усмехнулся оттого, что наконец нашел, и положил мешавшую ему кепку на сиденье стула. Освободившейся рукой он полез во внутренние карманы пальто, затем в боковые, отвернул полу и полез в карман пиджака, посматривая укоризненно в сторону президиума. На этот раз президиум был явно «не на высоте» и решительно никаких мер к наведению тишины не предпринимал.

Владимир Ильич достал из внутреннего кармана пиджака белый лист бумаги, величиной в ладонь, развернул его и показал залу. Все поняли: конспект. Теперь аплодисменты уже грохотали. «Значит, — подумала я, — будет не только приветствие, будет — речь. Ленин специально для нас готовился, значит, и наше дело у него в ряду государственных!» Ленин потряс перед собой бумажкой, снова прося спокойствия. Зал вдруг затих. Все сгрудившиеся у эстрады остались стоять, а те, кто был сзади нас, влезли на стулья. Так, стоя, мы и слушали Ильича.

- Товарищи, — раздался негромкий голос Ленина с той хрипотцой, которая бывает, когда войдешь в помещение с улицы. — Гм, гм, — откашлялся он.

Слышно было, как у кого-то из стоявших на стульях выскользнула книжка в переплете и легко шлепнулась на паркет.

- Товарищи, — повторил Ленин громче и уже ясным голосом, слышным во всех концах зала, — позвольте... мне... — продолжал он медленно, как будто подыскивая слова, — поделиться... несколькими мыслями... которые...

Владимир Ильич уже овладел общим вниманием. Никто не спускал с него глаз. Он поглядывал на лежавший в ладони листок, и речь его становилась все отчетливее и быстрее.

«О чем будет говорить? О войне? Борьбе с разрухой? О международном положении? — старалась догадаться я. — О, начал прямо с наших дел!»

Ленин уже сообщал о решении правительства создать Главполитпросвет. Зал ответил ему одобрительной волной пролетевшего говорка.

Владимир Ильич движением головы показал, что понял одобрение, и вдруг в его глазах заискрилась легкая усмешка.

 Я за время своего советского опыта привык относиться к разным названиям, как к ребячьим шуткам, — в глазах его забегали огоньки. Он хитро прищурился и иронически продолжал: — ведь каждое название — своего рода шутка. Он выдержал небольшую паузу.

 Теперь уже утверждено новое название: Главполитпросвет, — и он развел руками, как будто хотел добавить: «Ничего не поделаешь — стихийное бедствие на перемены названий!..»

Взглянул в сторону президиума, как будто желая убедиться, понимают ли там, почему и на что он намекает. И, словно спохватившись, продолжал:

 Так как это вопрос решенный, то вы мое замечание примите не больше, как личное замечание, — он подчеркнул движением руки слово «личное», — Если дело не ограничится только переменой клички, то это можно будет только приветствовать.

Все кругом улыбались, но урок Ильича, данный хотя и в шутливой форме, поняли. И поняли его предостережение: поменьше погони за внешней, показной, формальной стороной культурно-просветительной работы, побольше внимания к существу дела.

Убедившись, что он понят правильно, Владимир Ильич, как у него это часто бывало, быстро откинул полу и, заложив левую руку в карман брюк, вскинул правую и перешел к тому, в чем же это существо дела состоит. Теперь перед нами был уже не только товарищ, но и учитель.

Я видела и слышала Владимира Ильича очень много раз и теперь внимательно, с беспокойством всматривалась в знакомые черты. Да, похудел, даже осунулся. Но все так же бодр. Его голос все так же тверд, мысли все так же ясны и остры. Все так же он увлекает слушателей, и не ораторскими красотами, а силой своего убеждения, стальной логикой своего марксистского мышления, беспощадной правдой.

Я глядела на товарищей и видела, как лица их преображаются, в глазах загораются новые мысли, которые пробудил в них он.

Речь товарища Ленина, которую мы слушали, опубликована в собрании его Сочинений *, и нет надобности ее здесь излагать.

Не помню теперь, делали ли мы заметки в своих блокнотах. Вероятно, просто слушали, но слушали так, как всегда и все слушали Ленина. Даже теперь, спустя много лет, память сохранила — нет, не слова, а мысли, высказанные тогда Владимиром Ильичем о культурно-просветительной работе.

Но вот Ленин кончил говорить. Снова овации. Он, пожимая на ходу протянутые к нему руки, улыбаясь, быстрыми шагами идет в ту дверь слева на эстраде, откуда пришел. Делегаты вскарабкиваются на эстраду, бегут за ним всей гурьбой, протискиваются через узкую дверь на лестницу.

Звонит звонок. И в зал заседания мы возвращаемся посвежевшие и оживленные, словно напились ключевой воды из животворного источника. Владимир Ильич оценивал наш труд как большое общегосударственное дело. И после его выступления мы особенно ясно видели, как велика связь культурно-просветительной работы со всей жизнью страны, со строительством Советской республики.

Мысли, высказанные В. И. Лениным, руководили нами все эти годы и еще много лет будут давать направление культурно-просветительным работникам. Разве в нынешнее время не приобрела совершенно исключительное значение мысль В. И. Ленина, что вся пропаганда должна быть построена на политическом опыте хозяйственного строительства? Успехи культурно-просветительных организаций и теперь зависят от их умения привлечь многомиллионную армию учителей, инженеров, врачей, всей советской интеллигенции.

С какой новой убедительной силой звучит сегодня мысль Владимира Ильича о лицемерии буржуазии, твердящей, будто бы культура и просвещение могут быть «аполитичными», «надклассовыми». Ленин говорил: «Буржуазия клевещет на нас неустанно всем аппаратом своей пропаганды и агитации»8*. И сегодня наша основная задача состоит в том, чтобы буржуазной клевете противопоставить свою правду и заставить ее признать!

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 4, с. 269 — 273

* Данное совещание открылось не 1 ноября, как указывает автор, а 2 и проходило до 8 ноября 1920 года. Речь В. И. Ленина была заслушана на третьем заседании (второй день работы совещания) после доклада И. К. Крупской.

** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 398-408.

 

ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Ф. А. БЕРЕЗОВСКОГО

Это было 29 апреля 1918 года. Заседание ВЦИК в помещении Политехнического музея. На повестке: «Очередные задачи Советской власти». Докладчик — Владимир Ильич Ленин. Большая и хорошо освещенная аудитория быстро заполнялась делегатами. А балкон давно уже был переполнен публикой, среди которой преобладали серые солдатские гимнастерки и черные рабочие куртки. Но и в гимнастерках нетрудно было угадать рабочих, вернувшихся с фронта. Кое-где мелькали шляпки и белоснежные сорочки.

И внизу и на балконе сплошной гул.

Шляпки на балконе озираются и молчат. Гудят гимнастерки и куртки:

- Папаша сегодня!.. Слышь... Папаша!

- Ильич?

- Ну да... а как же!

- Покажет соглашателям!

В проходах между рядами суетливо бегают делегаты. Наклоняются к сиденьям, жестикулируют.

Мой сосед, сибиряк, глядя в президиум, перечисляет мне несколько лиц:

- Вот эта... смуглая, кутается в воротник... Спиридонова... А этот... в расстегнутой тужурке — Свердлов. А тот вон... беленький... юркий...

Сосед не успел окончить фразу: внизу неожиданно раздались аплодисменты, сначала жидко, потом сильней и сильней.

Аплодисменты быстро перекинулись к нам на балкон, а через минуту аудитория снизу доверху дрожала от рукоплесканий.

В первый момент я не понял, в чем дело. Видел, что из Соковой двери на кафедру быстро вошел человек: небольшого роста, в потертом демисезонном пальто, в приплюснутом картузе, не то с папкой, не то с портфелем в руках.

Аудитория бурно и несмолкаемо гремела аплодисментами. А вошедший, не обращая внимания на эту бурю аплодисментов, быстро снял с себя и бросил куда-то за стол картуз, пальто, портфель, в то же время шутливо о чем-то говоря со Свердловым.

Мой сосед пояснил:

- Ленину аплодируют, любят его...

Сотни восторженных, искрящихся глаз впились в одну точку в президиуме. Аплодировали долго, ожесточенно.

Я тоже впился глазами в фигуру Ленина. Я искал на сцене сказочного героя.

А там, около небольшой группы, стоял внешне самый обыкновенный человек со смеющимся лицом, маленький, коренастый, в поношенной пиджачной паре, в белой мягкой манишке, с темным галстучком. Движения головы и рук его были быстрые, часто меняющиеся.

Свердлов подошел к своему столу в центре президиума, позвонил и, громко объявив об открытии заседания, прочел повестку.

Потом сказал:

 — Слово предоставляется Председателю Совета Народных Комиссаров товарищу Ленину.

Опять бурный взрыв аплодисментов.

Владимир Ильич с бумажкой в руках быстро обошел длинный стол президиума и стал сбоку, около кафедры.

Наступила тишина...

Много приходилось мне слышать докладов и многих общепризнанных ораторов. Но тут... все мои понятия о докладах и все представления об ораторских приемах перевернулись. Поражала необычайная простота оборотов речи Ленина, глубина и меткость определений, которые гвоздями входили в сознание слушателя. Эти мысли долго сверлили мозг, — спустя месяцы и годы.

Поражало, что Владимир Ильич как будто не докладывал, а просто интимно беседовал с одними, журил других и бичевал третьих...

Обращала внимание и еще одна особенность речи Владимира Ильича, которой я не замечал ни у одного из известных мне ораторов ни до, ни после товарища Ленина: его речь была отточенной до мельчайших подробностей, несмотря на всю остроту и непосредственность тех чувств, которые вкладывал Владимир Ильич в доклад и подчеркивал интонацией своего голоса.

Этот голос вызывал напряженное деловое внимание аудитории.

Вот ленинский голос зазвучал тревогой и ненавистью к тем, кто разрушал и саботировал великое дело освобождения трудящихся.

И ненависть загоралась огнем во взглядах людей, одетых в серые гимнастерки и черные куртки.

Деловое напряжение слушателей сменялось ощущением огромной ответственности, которую взваливал на свои плечи пролетариат и его классовая власть.

Конец доклада был насыщен такой уничтожающей иронией к врагам рабочего класса, что тишина аудитории то и дело прерывалась взрывами заразительного смеха.

Казалось, что Ленин стер, уничтожил, похоронил своих противников до их выступлений.

Аудитория откликнулась долгими, оглушительными аплодисментами.

Ленин не только говорит и бросает в аудиторию свои пламенные мысли — нужные, государственные. Нет, он еще впитывает в себя и переводит на свой раскаленный язык то невидимое и неуловимое, что несется к нему напряженным электрическим током от тысячной аудитории, что струится из глаз этой черно-серой громады внизу и на балконе.

Годы и перемежающиеся события стерли в моей памяти многое из того, что говорил Ильич. Но навсегда врезалась в память огненная мысль, пронизывающая доклад: Советской России придется пережить период гражданской войны и строительства социализма, прежде чем она приступит к коммунистическому переустройству общества.

Ленин знал глубочайшие тайники человеческой души и находил в ней отклик тому, что наболело у него, что веками копилось в измученных, истерзанных сердцах миллионов простых людей.

В его словах, в его голосе звучала неоспоримая большевистская правда.

Но вот затихла буря аплодисментов. Начались прения.

Крикливо и малоубедительно прозвучало выступление эсера Камкова.

Точно осенний шорох листьев прошуршал шипящий голос меньшевика Мартова.

Что-то прокричал седовласый и костлявый анархист Ге, размахивающий руками.

Владимир Ильич сидел около стола на углу, писал на листке бумаги и часто, поднимая одну бровь, смотрел на оппонентов. Иногда он улыбался и крутил головой, как бы говоря: «Ну и городит!» И тотчас же склонялся к листку бумаги и быстро-быстро записывал.

Когда говорил и размахивал длинными руками седовласый старик анархист, Владимир Ильич несколько раз откидывал назад голову и беззвучно смеялся.

Наконец кончились и речи.

Владимир Ильич снова впереди стола с бумажкой в руках.

Казалось, в этой огромной, переполненной людьми аудитории рассыпаются огненные искры, бороздят аудиторию воспламеняющие молнии.

И опять обращало внимание необычайное умение Ильича строить речь. Слушатель не утомлялся, а громко и добродушно хохотал, когда Ленин жестоко высмеивал левых эсеров и анархистов, а когда Ленин гневно бичевал меньшевиков и правых эсеров, а они отбивались репликами с мест, аудитория отвечала им криками, стуком ног и грозным ревом голосов. Особенно бушевал балкон. Он бушевал как море в непогоду.

По временам казалось, что вся эта черно-серая громада людей сорвется с балкона, ухнет через барьер на голову своих врагов и разорвет их в клочья.

Но звонок и громкий властный голос тов. Свердлова вовремя останавливают гневно бушующую стихию.

А Владимир Ильич по-прежнему спокойно стоит с бумажкой в руках и как-то по-особому добродушно-иронически улыбается. Глаза его весело искрятся, точно говорят: «Не сердитесь, товарищи рабочие! Пусть эсеры пошумят! Нам это не страшно...»

Но вот закончилось и заключительное слово Владимира Ильича.

Охваченный бурей неповторимых переживаний и ощущений от выступления Ильича, медленно спускался я с балкона и шел к выходу.

Помню густую, тесную толпу, выносившую меня в стихийном потоке на улицу. Вокруг меня горели энтузиазмом глаза.

То там, то здесь звучали короткие фразы:

- Не выдал Папаша!..

- Поддержал!..

- Долго не забудут меньшевики и эсеры...

- Еще бы!.. Ильич-то?! Он, брат, покажет!

- С ним все будет наше!..

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 3, с. 218 — 221

 

О ДНЯХ ДАВНО ПРОШЕДШИХ, НО НЕЗАБЫВАЕМЫХ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Б. А. ФРОЛОВА

В марте 1919 года в Москве собрался I конгресс Коммунистического Интернационала; его заседания происходили в Большом театре.

И вот однажды мы получили для нашей районной комсомольской организации несколько гостевых билетов на одно из заседаний конгресса.

Вспоминаю, что с Пятницкой улицы, где в доме № 64 тогда находились райкомы партии и комсомола, мы добрались пешком до Большого театра. В те годы трамвай был единственным средством городского транспорта, но в тот вечер его пустые вагоны неподвижно замерли на рельсах посреди московских улиц, так как из-за очередной нехватки топлива на электростанции был выключен ток.

Пустынно и тихо было в полутемных коридорах Большого театра. Когда мы вошли, заседание конгресса уже началось. Пробираясь к своим местам на балконе 2-го яруса, замечаем, что люстры и канделябры в зрительном зале светят не в полный накал — значит и здесь ощущается недостаток электроэнергии.

Заняв свои места и немного освоившись, обращаем взгляды вниз, в глубину зала и затем на сцену... и вот оно, нежданное исполнение заветной мечты: мы видим и слышим самого Ленина!

Владимир Ильич стоял на авансцене, близко от рампы. Произнося речь, он держал в руке газету небольшого формата. Вся его плотная, коренастая фигура была подвижной, его жесты были энергичны, а слегка грассирующий голос был проникнут убежденностью, и железная логика его речи быстро овладевала сознанием.

Речь Ленина была посвящена разоблачению буржуазной демократии, предательской роли партии меньшевиков и лидеров II Интернационала. Затем, делая ссылки на газету, которую он держал в руке, Владимир Ильич говорил:

 — Вот послушайте, товарищи, что пишет «Avanti».

Он говорил о том, что итальянские рабочие препятствуют погрузке и отправке пароходов с вооружением и боеприпасами, предназначенными для русских белогвардейцев и интервентов.

Далее он говорил о том, что русские рабочие и крестьяне в своей борьбе не одиноки, что с ними вместе рабочий класс всего мира, при этом он подчеркивал великое значение международной пролетарской солидарности.

Свою речь Владимир Ильич закончил утверждением о неизбежной победе русских рабочих и крестьян, несмотря на разруху, голод и блокаду.

Затем выступали многие делегаты конгресса. Из этих речей на китайском, английском, немецком и других языках выкристаллизовывалась мысль, что мы не одиноки в свой титанической борьбе с силами реакции и что с нами сердца трудящихся всего мира.

В тот мартовский холодный вечер мы возвращались по темным улицам к себе в Замоскворечье, переполненные впечатлениями от всего услышанного, и в особенности от речи В. И. Ленина.

Радостно было на душе, и не страшили нас тогдашние невзгоды; могучее слово Ленина вдохнуло уверенность в победе над врагами. С каким волнением рассказывали мы об этой речи своим родным и товарищам по замоскворецкой комсомольской организации!

В справедливости слов Ленина о силе международной пролетарской солидарности я убедился воочию в августе 1920 года, когда на моих глазах большая группа, свыше ста человек, немецких рабочих- с парта к овце в (коммунистов), перейдя поблизости от города Ломжи германо-польскую границу, приняла на себя бой с белопольскими уланами и дала возможность нашему малочисленному красноармейскому отряду оторваться от противника и присоединиться к своим войскам.

В том же 1919 году, во время первомайской демонстрации трудящихся на Красной площади, я имел счастье вторично видеть и слышать В. И. Ленина.

С лицом, обращенным в сторону Кремля, Владимир Ильич стоял на возвышенном месте (не помню сейчас, что это было — специальная трибуна или грузовик) и произносил речь. Ее смысл сводился к тому, что многие из присутствующих на площади, которым еще немного лет, увидят коммунистическое общество; далее он говорил о том, что социалистическое общество теперь не утопия, а наши дети станут его усердными строителями и молодежь завоюет свое счастье.

Для нас, замоскворецких комсомольцев, через несколько дней уходивших на фронт, выступление великого вождя трудящихся было не только приветственным словом на первомайском празднике, но и отеческим напутствием перед боями с врагом.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 3, с. 363 — 364

 

В. И. ЛЕНИН

ИЗ СТАТЬИ А. М. ГОРЬКОГО

...Но вот поспешно взошел на кафедру Владимир Ильич, картаво произнес «товарищи». Мне показалось, что он плохо говорит, но уже через минуту я, как и все, был «поглощен» его речью. Первый раз слышал я, что о сложнейших вопросах политики можно говорить так просто.

Этот не пытался сочинять красивые фразы, а подавал каждое слово на ладони, изумительно легко обнажая его точный смысл. Очень трудно передать необычное впечатление, которое он вызывал.

Его рука, протянутая вперед и немного поднятая вверх, ладонь, которая как бы взвешивала каждое слово, отсеивая фразы противников, заменяя их вескими положениями, доказательствами права и долга рабочего класса идти своим путем, а не сзади и даже не рядом с либеральной буржуазией, — все это было необыкновенно и говорилось им, Лениным, как-то не от себя, а действительно по воле истории. Слитность, законченность, прямота и сила его речи, весь он на кафедре — точно произведение классического искусства: все есть, и ничего лишнего, никаких украшений, а если они были — их не видно, они так же естественно необходимы, как два глаза на лице, пять пальцев на руке.

По счету времени он говорил меньше ораторов, которые выступали до него, а по впечатлению — значительно больше; не один я чувствовал это, сзади меня восторженно шептали:

- Густо говорит...

Так оно и было; каждый его довод развертывался сам собою — силой, заключенной в нем...

У меня образовалось такое впечатление: каждый день съезда придает Владимиру Ильичу все новые и новые силы, делает его бодрее, уверенней, с каждым днем речи его звучат все более твердо и вся большевистская часть членов съезда настраивается решительнее, строже. Кроме его речей, меня почти так же взволновала прекрасная и резкая речь против меньшевиков Розы Люксембург.

Свободные минуты, часы он проводил среди рабочих, выспрашивал их о самых мизерных мелочах быта.

- Ну, а женщины как? Заедает хозяйство? Все-таки — учатся, читают?

В Гайд-парке несколько человек рабочих, впервые видевших Ленина, заговорили о его поведении на съезде. Кто-то из них характерно сказал:

- Не знаю, может быть, здесь, в Европе, у рабочих есть и другой, такой же умный человек — Бебель или еще кто. А вот чтобы был другой человек, которого я бы сразу полюбил, как этого, — не верится!

Другой рабочий добавил, улыбаясь:

- Этот — наш!

Ему возразили:

- И Плеханов — наш.

Я услышал меткий ответ:

- Плеханов — наш учитель, наш барин, а Ленин — вождь и товарищ наш.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 2, с. 243 — 245

 

ЖИВОЙ ЛЕНИН

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ KOHCT. ФЕДИНА

В июле 1920 года в Петрограде открылся II конгресс Коммунистического Интернационала.

В зал Дворца Урицкого Ленин вошел во главе группы разноплеменных делегатов конгресса. Навстречу ему тронулся и пополз, все поглощая своим грохотом, обвал рукоплесканий. В этот момент со всех сторон внесли в зал корзины с красными гвоздиками и стали раздавать цветы делегатам.

Ленин прошел поспешно через весь зал, наклонив вперед голову, словно рассекая ею встречный поток воздуха и как будто стараясь скорее скрыться из виду, чтобы приостановить аплодирование. Он поднялся на скамьи президиума, и, пока длилась овация, его не было видно.

Когда стихло, он неожиданно опять появился в зале и очень быстро стал подыматься вверх между скамей амфитеатра. Его не сразу заметили, но едва заметили, опять начали аплодировать и заполнять проход, по которому он почти взбегал. Он поравнялся с каким-то стариком и, весело улыбаясь, протянул ему руки. Не знаю, что это был за старик. Судя по тому, как степенно и даже важно он поздоровался с Лениным, — его добрый знакомый из крестьян.

Ленину пришлось вынести третью и, пожалуй, самую восторженную, подавляющую овацию, когда он ступил для доклада на трибуну. Он долго перебирал бумажки на кафедре, потом, подняв руку, тряс ею, чтобы угомонить разбушевавшийся зал. Укоризненно и строго поглядывал он по сторонам, вдруг вынул часы, стал показывать их аудитории, сердито постукивая пальцем по циферблату, — ничто не помогало. Тогда он опять принялся пересматривать, перебирать бумажки. Гул аплодисментов улегся не скоро.

Ленин-оратор обладал полной слитностью жеста со словом. Содержание речи передавалось пластично, всем телом. Казалось, что расплавленный металл влит в податливую форму, настолько точно внешнее движение сопутствовало слову и так бурно протекала передача огненного смысла речи. Ленин часто глядел в свои записки и много называл цифр, но ни на одну минуту он не делался от этого монотонным профессором, оставаясь все время великим трибуном.

Когда он спросил у зала: почему создалось во ЕСем свете «беспокойство», как выражается деликатное буржуазное правительство Англии, — все его тело иронически изобразило это неудобное, щекотливое для буржуазии «беспокойство», и мировая политика на глазах у всех превратилась в разящий саркастический образ.

Со мною рядом, в ложе для журналистов, сидел художник. Ощупывая цепкими глазами фигуру Ленина, он силился перенести ее жизнь на бумагу. Но жест, но движения Ленина оставались не пойманными. Художник пересел на другое место. Потом я его видел на третьем, на четвертом. Объективы фотокамер и кино вместе с художниками ловили неуловимого живого Ленина.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 4, с. 231 — 232

 

ЛЕНИН НА III СЪЕЗДЕ КОМСОМОЛА

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. БЕЗЫМЕНСКОГО

СЪЕЗД СЛУШАЕТ ЛЕНИНА

 — Товарищи, мне хотелось бы сегодня побеседовать на тему о том, каковы основные задачи Союза коммунистической молодежи и в связи с этим — каковы должны быть организации молодежи в социалистической республике вообще.

Делегаты благодушно переглянулись. Задачи Союза молодежи казались им хорошо известными: надо громить буржуев. Били Краснова, били Колчака, Юденича, Деникина, били польских панов. Кого еще надо бить?..

Ленин расхаживал но крохотному свободному пространству сцены. Сначала он двигался очень осторожно, чтобы не задеть нас, сидящих плотным кольцом на полу. Но вот своеобразная «трибуна» освоена, и оратор движется все быстрее, подчас оживленно жестикулируя. Иногда он как-то сразу останавливался, простирал правую руку вперед, подчеркивая какую-нибудь особо важную мысль. Порою он ходил очень медленно, заложив руки за спину, и тогда его речь казалась задушевной беседой.

- И вот, подходя с этой точки зрения к вопросу о задачах молодежи, я должен сказать, что эти задачи молодежи вообще и союзов коммунистической молодежи и всяких других организаций в частности можно было бы выразить одним словом: задача состоит в том, чтобы учиться.

Ленин произносил слово «учиться» как-то отдельно от остальной фразы, строго и твердо.

Съезд был потрясен.

Нельзя было не сделать резкого движения, услыхав такое необычное в ту пору слово! Надо было перестроиться, усвоить новую тему и вдуматься в нее. Уж слишком неожиданной была эта новая тема!

Надо учиться! Но почему об этом заговорили именно сейчас? А фронты? А разруха?

Надо учиться! Миллионы юношей и девушек стремились к знаниям. Неиссякаемым, прекрасным было желание учиться. Но ведь Ленин произнес это слово по-особому, он сделал на нем такое ударение, что оно приобретало новый смысл. Неужели в этом главная задача союза?

Не только не смущаясь произведенным впечатлением, но явно радуясь ему, Ленин спокойно продолжал свою речь, слегка наклонившись вперед.

- Понятно, что это лишь «одно слово». Оно не дает еще ответа на главные и самые существенные вопросы, — чему учиться и как учиться?

Я должен сказать, что первым, казалось бы, и самым естественным ответом является то, что Союз молодежи и вся молодежь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму.

Большинство делегатов почувствовало облегчение. Учиться коммунизму — это понятнее, чем просто учиться. Но почему «казалось бы»? Неужели тут надо что-то объяснять? И разве самый лучший способ учиться коммунизму не заключается в том, чтобы громить буржуев на фронте? Вот почему и надо скорее перейти к описанию военного положения!

Но речь Ленина не свернула в русло вопроса, обозначенного в повестке дня. Потому-то и было нам так трудно. Ильичу предстояло преодолеть глубокую инерцию нашего сознания. Он это понимал и, несколько замедлив темп речи, интонацией голоса подчеркивал отдельные слова и фразы. Владимир Ильич развивал и доказывал свою мысль с неотразимой логической силой, развертывая цепь точных формул в простой и ясной последовательности.

- Что же нам нужно для того, чтобы научиться коммунизму? Что нам нужно выделить из суммы общих знаний, чтобы приобрести знание коммунизма?

Едкая усмешка сопровождала слова о коммунистических начетчиках и хвастунах, думающих, что изучение коммунизма заключается в усвоении только того, что изложено в коммунистических книжках и брошюрах. Особенно сильно Ильич подчеркнул то, что одно из самых больших бедствий, которые остались нам от старого, капиталистического общества, — это полный разрыв книги с практикой жизни.

- Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества.

Снова радостная реакция в зале. Каждый раз, когда произносились эти слова — «борьба и работа», съезду казалось, что все становится яснее, потому что требование борьбы и работы было для нас понятнее и привычнее, чем требование учиться.

- Тут перед нами встает вопрос о том, как же нам нужно сочетать все это для обучения коммунизму?

Интонация докладчика не оставляла сомнений. Сочетать! Вот что главное. Вот оно, то звено, за которое можно и нужно ухватиться, чтобы вытащить всю цепь!

Очевидно, это было именно так. Ленин заговорил о старой школе, разбирая вопрос о том, чему надо учиться, что брать и что отбросить.

Неожиданная тема завоевала наше внимание. Ленин овладел нашей мыслью и повел ее, еще робкую, еще спотыкающуюся, той дорогой, которой он хотел ее повести.

Ильич присоединял к одному доказательству другое, неустанно повторяя разными сочетаниями слов основную идею.

 — Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество.

Ленинские слова были простыми и убедительными. Возвещаемая ими правда удесятеряла силу доказательств. В ленинском голосе звучала всепобеждающая человеческая страсть, сила огромного опыта, неподдельная любовь к тому, чем он сам живет и чем живут другие, требовательность и строгость гения, отеческая простота и ласка человека, стремящегося доказать и убедить.

Зал замер. На всех лицах отражалась упорная работа мысли.

Молча делегаты передавали друг другу записки, посылая их в президиум. В первые десять — пятнадцать минут после начала речи Ленин сам принимал записки и клал их или в карман, или на угол стола. Некоторые бумажки он даже разворачивал и читал, не прерывая речи. Но так как он на них не отвечал и никто уже не хотел прерывать Ильича ни на секунду, записки стали передавать тем, кто сидел на сцене.

А Ленин продолжал развивать свою мысль, подчеркивая голосом и жестом те фразы, в которых он говорил о необходимости критически разобраться в фактах, чтобы на место старой зубрежки поставить умение взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был у нас чем-то таким, что заучено, а был бы тем, что нами продумано, был бы теми выводами, которые являются неизбежными с точки зрения современного образования.

Съезду становилось все более и более понятным, что означает самая задача «учиться». Я тщательно записывал речь, подобно многим делегатам, и особенно внимательно записывал те фразы, на которых Ленин ставил ударение.

Следя за этим, я в своей записи первой части речи Ленина многократно подчеркивал в разных словосочетаниях следующие мысли: «Полное усвоение всего того, что дала прежняя наука». «Не заучено, а продумано». «Инициатива и почин всюду». «Все, что было создано человеческим обществом, Маркс переработал критически, ни одного пункта не оставив без внимания». «Не муштра, не зубрежка, а сознательная дисциплина рабочих и крестьян». Когда речь шла о Марксе и его критике всего созданного человеческой мыслью, Ленин с особым ударением произнес слова: «проверив на рабочем движении». И я точно помню, что эти слова Ленин повторил дважды.

- Мы знаем, что коммунистического общества нельзя построить, если не возродить промышленности и земледелия, причем надо возродить их не по-старому. Надо возродить их на современной, по последнему слову науки построенной, основе. Вы знаете, что этой основой является 4 электричество... Вы прекрасно понимаете, что к электрификации неграмотные люди не подойдут, и мало тут одной простой грамотности. Здесь недостаточно понимать, что такое электричество: надо знать, как технически приложить его и к промышленности, и к земледелию, и к отдельным отраслям промышленности и земледелия. Надо научиться этому самим, надо научить этому все подрастающее трудящееся поколение.

Все, что до сих пор было сказано Лениным, получило простую и до конца понятную основу. С помощью этого примера легче было уразуметь все остальное. Радостно переглядываются делегаты. Восторженно рукоплещет съезд.

В зале снова гул, но совсем не такой, как прежде...

А Ленин продолжал:

- Мало того, что вы должны объединить все свои силы, чтобы поддержать рабоче-крестьянскую власть против нашествия капиталистов. Это вы должны сделать. Это вы прекрасно поняли, это отчетливо представляет себе коммунист. Но этого недостаточно. Вы должны построить коммунистическое общество.

Эти пять коротких фраз глубоко взволновали нас.

В год, когда кругом война, разруха и нищета, Ленин учит нас не только тому, как воевать сегодня и завтра, но и тому, как превратить коммунизм в руководство для нашей практической работы, как строить коммунистическое общество.

С этой минуты уже трудно было что-либо записывать. Покоренные могучей мыслью, делегаты инстинктивно устремлялись вперед, когда Ленин простирал руку, и напряженно размышляли, когда он ходил по сцене, заложив руки за спину, и открыто думал перед всеми. Ленин давал нам программу работы на десятилетия. Да и только ли на десятилетия?

- Вы должны быть первыми строителями коммунистического общества среди миллионов строителей...

- Вы должны воспитать из себя коммунистов... Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали.

Сколько раз говорили на митингах и писали, что молодежи принадлежит грядущее, но никогда мы так не чувствовали великой правды и ответственности этих слов, как во время речи Ленина! Партия устами Ленина требовала от нас, чтобы мы были идейными и практическими вожаками молодежи, воспитывая из себя и из нее коммунистов. Все выше и выше подымалось чувство гордости за жизненное предназначение нашего поколения, радость, что мы живем, боремся и строим.

Ленин обращался не только ко всему залу, но и к каждому отдельному делегату. Любой из нас чувствовал себя так, как будто Ильич разговаривал именно с ним. Делегаты всем сердцем понимали, что то, о чем говорил Ленин, касается всех вместе и каждого в отдельности. Вот так должен действовать, учиться и мыслить весь Союз молодежи и ты лично!

Звенья мыслей и доказательств образовали единую цепь, превратились в точную законченную формулу — в вечные лозунги, которые надо нести на знамени Союза молодежи.

Ленин улыбался каждой радостной реакции делегатов, понимая, что задел самые драгоценные струны их сердец. Он уже не глядел на конспект. Он даже попытался спрятать его в карман, однако в карман не попал и продолжал держать лист исписанной бумаги, переложив его в левую руку.

Внезапно он остановился и снова, стоя у самого края сцены, чуть наклонившись вперед, стал говорить о том, что поколение, которому сейчас пятнадцать лет, увидит коммунистическое общество. Все затаили дыхание. Казалось, что в зале стало еще светлее. И не стало стен зала. Весь мир стал залом, в котором происходил III съезд комсомола!

На крохотном свободном пространстве сцены, являвшемся в эту минуту самой высокой вышкой мира, стоял человек с чуть прищуренными глазами. Он простер руку вперед и сказал:

- И вот, поколение, которому теперь 15 лет и которое через 10 — 20 лет будет жить в коммунистическом обществе, и должно все задачи своего учения ставить так, чтобы каждый день в любой деревне, в любом городе молодежь решала практически ту или иную задачу общего труда, пускай самую маленькую, пускай самую простую. По мере того, как это будет происходить в каждой деревне, по мере того, как будет развиваться коммунистическое соревнование, по мере того, как молодежь будет доказывать, что она умеет объединить свой труд, — по мере этого успех коммунистического строительства будет обеспечен.

Никто не шелохнулся. Хотелось аплодировать, хотелось кричать «ура!», но нарушить такое вдохновенное молчание было невозможно.

В трепетной, напряженной тишине прозвучали простые серьезные слова:

 — Только смотря на каждый шаг свой с точки зрения успеха этого строительства, только спрашивая себя, все ли мы сделали, чтобы быть объединенными сознательными трудящимися, Коммунистический союз молодежи сделает то, что он полмиллиона своих членов объединит в одну армию труда и возбудит общее уважение к себе.

Ленин спрятал конспект в карман, провел рукой по лбу, неожиданно для всех повернулся и пошел к столу президиума. Речь была окончена.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 4, с. 252 — 256

 

О ЛЕНИНЕ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ К. ЦЕТКИН

Впервые после того как разразилась потрясшая весь мир русская революция, я встретилась с Лениным ранней осенью 1920 года. Это было сейчас же после моего приезда в Москву, во время одного партийного заседания, если память мне не изменяет, в Свердловском зале в Кремле*. Ленин показался мне не изменившимся, почти не постаревшим. Я могла бы поклясться, что на нем был тот же скромный, тщательно вычищенный пиджак, который я видела на нем при первой нашей встрече в 1907 году на всемирном конгрессе II Интернационала в Штутгарте. Роза Люксембург, отличавшаяся метким глазом художника, подмечавшим все характерное, указала мне тогда на Ленина со словами: «Взгляни хорошенько на этого человека. Это — Ленин. Обрати внимание на его упрямый, своевольный череп».

В своем поведении и в своих выступлениях Ленин остался таким же, как прежде. Дебаты становились порой очень оживленными, даже страстными. Как и раньше, во время конгрессов II Интернационала, Ленин проявлял чрезвычайное внимание к ходу дебатов, большое самообладание и спокойствие, в котором чувствовалась внутренняя сосредоточенность, энергия и эластичность. Это доказывали его восклицания, отдельные замечания и более пространные речи, произносимые им, когда он брал слово. От его острого взгляда и ясного ума, казалось, не могло ускользнуть ничто, заслуживающее внимания. Мне бросилась в глаза тогда на собрании — как впрочем и всегда впоследствии — самая характерная черта Ленина — простота и сердечность, естественность во всех его отношениях ко всем товарищам. Я говорю «естественность», тан как я вынесла вполне определенное впечатление, что этот человек не может вести себя иначе, чем он себя ведет. Его отношение к товарищам — естественное выражение всего его внутреннего существа.

Ленин был бесспорным вождем партии, которая сознательно вступила в бой за власть, указывая цель и путь русскому пролетариату и крестьянству. Облеченная их доверием, она управляет страной и осуществляет диктатуру пролетариата. Ленин был руководителем великой страны, которая стала первым в мире пролетарским государством. Его мысли и воля жили в миллионах людей и за пределами Советской России. Его мнение по любому вопросу было решающим в стране, имя его было символом надежды и освобождения повсюду, где существует гнет и рабство.

«Товарищ Ленин ведет нас к коммунизму. Как бы тяжело нам ни было, мы выдержим», — заявляли русские рабочие. Они, имея перед своим духовным взором идеальное царство высшего человеческого общества, спешили, голодая, замерзая, на фронт или же напрягали чрезвычайные усилия, чтобы среди невероятных трудностей восстановить хозяйственную жизнь страны.

«Нам нечего бояться, что помещики вернутся и отберут у нас землю. Ильич и большевики с красноармейцами выручат нас» — так рассуждали крестьяне, земельная нужда которых была удовлетворена. «Да здравствует Ленин!» — часто красовалась надпись на многих церковных стенах в Италии: это было проявлением восторженного удивления какого-нибудь пролетария, который в лице русской революции приветствовал свою собственную освободительницу. Вокруг имени Ленина как в Америке, так и в Японии и Индии объединялись все восставшие против власти собственников.

Как просто и скромно было выступление Ленина, который уже имел за собой совершенный им гигантский исторический труд и на котором лежало колоссальное бремя безграничного доверия, самой тяжелой ответственности и никогда не прекращающейся работы! Он целиком сливался с массой товарищей, был однороден с ней, был одним из многих. Он не хотел ни одним жестом, ни выражением лица оказывать давление в качестве «руководящей личности». Подобный прием был ему совершенно чужд, так как он действительно был ярко выраженной личностью. Курьеры беспрерывно доставляли сообщения из различных учреждений — гражданских и военных, — он очень часто тут же давал ответ в нескольких быстро набросанных строках. Для всякого у Ленина была дружеская улыбка и кивок, и это всегда вызывало в ответ радостное выражение лица у того, к кому они относились. Во время заседаний он время от времени, не вызывая ничьего внимания, договаривался по разным вопросам с тем или иным ответственным товарищем. Во время перерыва Ленину приходилось выдерживать настоящую атаку: его обступали со всех сторон товарищи — мужчины и женщины — питерцы, москвичи, а также из самых различных центров движения, особенно много молодых товарищей: «Владимир Ильич, пожалуйста...», «Товарищ Ленин, вы не должны отказать...», «Мы, Ильич, хорошо знаем, что вы... но...». В таком роде сыплется град просьб, запросов, предложений.

Ленин выслушивал и отвечал всем с неистощимым, трогательным терпением. Он чутко прислушивался и всегда был готов помочь в партийной работе или личном горе. Глядя на него, как он относился к молодежи, сердце радовалось: чисто товарищеское отношение, свободное от какого-либо педантизма, наставнического тона или высокомерия, продиктованного тем, что пожилой возраст будто бы сам по себе является каким-то несравненным преимуществом и добродетелью.

Ленин вел себя, как ведет себя равный в среде равных, с которыми он связан всеми фибрами своей души. В нем не было и следа «человека власти», его авторитет в партии был авторитетом идеальнейшего вождя и товарища, перед превосходством которого склоняешься в силу сознания, что он всегда поймет и в свою очередь хочет быть понятым.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 5, с. 8 — 11

* Автор имеет в виду IX Всероссийскую конференцию РКП (б), заседавшую 22 — 25 сентября 1920 года в Свердловском зале в Кремле. На конференции К. Цеткин выступила с речью.

 

10 ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ МИР

ИЗ КНИГИ ДЖОНА РИДА

НЕУДЕРЖИМО ВПЕРЕД!

...Было ровно 8 часов 40 минут, когда громовая волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума и Ленина — великого Ленина среди них*. Невысокая коренастая фигура с большой лысой и выпуклой, крепко посаженной головой. Маленькие глаза, крупный нос, широкий благородный рот, массивный подбородок, бритый, но с уже проступавшей бородкой, столь известной в прошлом и будущем. Потертый костюм, несколько не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума.

Каменев читал отчет о действиях Военно-революционного комитета: отмена смертной казни в армии, восстановление свободы агитации, освобождение солдат и офицеров, арестованных за политические преступления, приказы об аресте Керенского и о конфискации запасов продовольствия на частных складах... Бурные аплодисменты.

...Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за края трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому, не замечая нараставшую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал:

«Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!»

Новый потрясающий грохот человеческой бури.

«Первым нашим делом должны быть практические шаги к осуществлению мира... Мы должны предложить народам всех воюющих стран мир на основе советских условий: без аннексий, без контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей. Одновременно с этим мы, согласно нашему обещанию, обязаны опубликовать тайные договоры и отказаться от их соблюдения... Вопрос о войне и мире настолько ясен, что, кажется, я могу без всяких предисловий огласить проект воззвания к народам всех воюющих стран...»**

Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой — не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям — и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца... Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания...

Когда затих гром аплодисментов, Ленин заговорил снова:

«Мы предлагаем съезду принять и утвердить это воззвание. Мы обращаемся не только к народам, но и к правительствам, потому что обращение к одним народам воюющих стран могло бы затянуть заключение мира. Условия мира будут выработаны за время перемирия и ратифицированы Учредительным собранием. Устанавливая срок перемирия в три месяца, мы хотим дать народам возможно долгий отдых от кровавой бойни и достаточно времени для выбора представителей. Некоторые империалистические правительства будут сопротивляться нашим мирным предложениям, мы вовсе не обманываем себя на этот счет. Но мы надеемся, что скоро во всех воюющих странах разразится революция, и именно поэтому с особой настойчивостью обращаемся к французским, английским и немецким рабочим...

Революция 24 — 25 октября, — закончил он, — открывает собою эру социалистической революции... Рабочее движение во имя мира и социализма добьется победы и исполнит свое назначение...»***

От его слов веяло спокойствием и силой, глубоко проникавшими в людские души. Было совершенно ясно, почему народ всегда верил тому, что говорит Ленин.

Воспоминания о В. И. Ленине, г. 5, с. 122 — 124

* Д. Рид рассказывает о втором заседании II Всероссийского съезда Советов, состоявшемся 26 октября (8 ноября) 1917 года.

** Имеется в виду написанный В. И. Лениным проект Декрета о мире (см. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 13 — 16).

*** Д. Рид излагает доклад В. И. Ленина о мире (см. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 13 — 18).

 

ЛЕНИН - ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО

ИЗ КНИГИ АЛЬБЕРТА РИС ВИЛЬЯМСА

ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ

Несмотря на исключительную перегруженность почти круглосуточной напряженной работой, Ленин часто выступал с речами, в которых в живой и выразительной форме делал анализ сложившейся обстановки, ставил диагноз, предписывал лечение и убеждал слушателей применить его. Наблюдатели поражаются энтузиазму, который вызывают речи Ленина у малообразованных людей, хотя говорит он быстро и гладко и приводит множество фактов.

Ленин — мастер диалектики и полемики, чему способствует его удивительное самообладание во время дебатов. И дебаты — его конек. Ольгин говорил: «Ленин не отвечает оппоненту, а подвергает его вивисекции. Он подобен лезвию бритвы. Его ум работает с поразительной остротой. Он подмечает малейшие оплошности оппонента, отвергает неприемлемые посылки и показывает, насколько абсурдные заключения могут быть выведены из них. В то же время он говорит с иронией, высмеивает своего оппонента. Он его беспощадно разносит, заставляет вас чувствовать, что его жертва — невежда, глупец и самоуверенное ничтожество. Сила его логики увлекает вас. Вами овладевает интеллектуальная страстность».

Временами он оживляет свою мысль шутливым отступлением или язвительной репликой. Например, высмеивая Камкова, без конца задававшего вопросы, Ленин использовал поговорку: один дурак может задать столько вопросов, что и десять умных не ответят.

Иногда Ленин простым примером иллюстрировал новый порядок. Он как-то привел рассказ старой крестьянки, которая говорила, что если раньше человек с ружьем не позволил ей собирать хворост в лесу, то теперь, наоборот, — он не опасен, он даже охраняет ее.

Ленин всегда стремился воздействовать в первую очередь на ум, а не на чувства. Тем не менее по реакции его слушателей можно было судить, какой силой эмоционального воздействия обладала ленинская логика.

Мне довелось выступать на митинге после Ленина. Это случилось в Михайловском манеже в январе 1918 года, когда на фронт отправлялся первый отряд защитников Советской страны. Колеблющееся пламя факелов освещало огромное помещение, делая длинные ряды броневиков похожими на каких-то допотопных чудовищ. Вся большая арена и стоявшие на ней бронеавтомобили были усеяны темными фигурами новобранцев, плохо вооруженных, но сильных своим революционным пылом. Чтобы согреться, они плясали и притопывали ногами, а чтобы поддержать хорошее настроение, пели революционные песни и частушки.

Громкие крики возвестили о прибытии Ленина. Он поднялся на один из бронеавтомобилей и начал говорить. В полумраке слушавшие его люди вытягивали шеи и жадно ловили каждое слово. После окончания выступления раздались бурные аплодисменты.

Когда Ленин, закончив свою речь, спустился с броневика, Подвойский объявил:

- Сейчас перед вами выступит американский товарищ.

Толпа навострила уши. Я поднялся на автомобиль.

- Прекрасно, — сказал Ленин, — говорите по-английски, а я, с вашего разрешения, буду переводить.

- Нет, я буду говорить по-русски, — отважился я в каком-то безотчетном порыве.

Ленин следил за мной искрящимися глазами, словно предвкушая возможность позабавиться. Ждать ему пришлось недолго. Израсходовав весь имевшийся у меня запас готовых фраз, я запнулся и замолчал. С большим трудом я подыскал еще несколько слов. Что бы ни делал иностранец с их языком, русские остаются благожелательными и снисходительными. Они умеют ценить если не умение, то во всяком случае старание начинающего. Поэтому моя речь прерывалась продолжительными аплодисментами, которые каждый раз позволяли мне перевести дух и найти несколько слов для следующего короткого броска. Мне хотелось сказать им, что, если наступит критический час, я сам с радостью вступлю в ряды создаваемой Красной Армии. Я остановился, мучительно подбирая нужное слово. Ленин поднял голову и спросил:

- Какого слова вам не хватает?

- Enlist, — ответил я.

- Вступить, — подсказал он.

После этого всякий раз, когда я запинался, Ленин тут же подсказывал мне нужное слово, я его тотчас подхватывал и с американским акцентом бросал в зал. Это, а также то, что я представлял собой живой и осязаемый символ интернационализма, о котором все они столько слышали, вызывало веселое оживление и гром аплодисментов. Ленин от всей души смеялся и аплодировал.

- Ну вот, как бы там ни было, начало в освоении русского языка сделано, — сказал он мне. — Но вы должны продолжать заниматься им серьезно. А вы, — сказал он, повернувшись к Бесси Битти, — вы тоже должны изучать русский язык. Дайте в газете объявление, что хотите обменяться уроками. И потом просто читайте, пишите и говорите только по-русски. С американцами не разговаривайте — все равно пользы от этого не будет, — добавил он, улыбаясь. — Когда мы встретимся в следующий раз, я вас проэкзаменую...

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 5, с. 132 — 134

* Ольгин — псевдоним писателя и критика М. Н. Новомейского.

** См. Ленин В. И, Полн. собр. соч., т. 36, с. 116.

*** См. там же, т. 35, с. 269; т. 37, с. 200.

**** Автор имеет в виду «Речь на проводах первых эшелонов социалистической армии 1(14) января 1918 г.» (см. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 216 — 217).

 

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ИВАНА ОЛЬВРАХТА

Впервые я увидел его 16 марта*, вскоре после моего приезда в Страну Советов, в московском Большом театре. Там происходило траурное заседание, посвященное годовщине со дня смерти Якова Михайловича Свердлова, одного из вождей русской революции и основателей первого государства Советов рабочих депутатов.

Этого впечатления я не забуду никогда. Театр — один из крупнейших в Европе — весь в золоте и пурпуре. Балконы и ложи выступают золотыми полукольцами на красном фоне обивки и шелковых занавесей. Расположенная против сцены просторная царская ложа с балдахином, занимающая в высоту три яруса, — тоже сплошь золото и пурпур. Все заполнено рабочими. Они пришли в кожанках и полушубках, в фуражках, красноармейских шлемах и высоких белых папахах, в шерстяных платках, меховых девичьих шапочках и косынках, пришли как в собственный дом, просто и сердечно, заняли все до единого места в партере и пурпурно-золотых ярусах, включая царскую ложу, расселись на стульях, в глубине открытой сцены, задник которой представляет собой какой-то синевато- серый готический дворец, украшенный колоннами. Между ними натянуто широкое кумачовое полотнище с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». А несколько ниже висит обрамленный хвоей портрет Свердлова.

Впереди, за покрытым красной материей длинным столом, занимающим всю сцену, — вожди революции, руководители Коммунистической партии, те, кто заложил фундамент истории новой эры.

До открытия заседания на сцену из боковой кулисы выходит Ленин. Небольшой, широкоплечий, с рыжеватой бородкой, лысиной и очень крутым лбом, устремленным вперед, и словно готовым протаранить все, что только встанет на пути. Владимиру Ильичу через несколько дней исполнится пятьдесят**. Его встречают аплодисментами. Не слишком шумными, скорее дружескими, чем восторженными. Ленин садится на один из свободных стульев за столом президиума — третий или четвертый от края; место совершенно неприметное. Да и почему оно должно чем-то выделяться? Ведь он здесь среди товарищей, с которыми уже двадцать пять лет работает вместе, которых хорошо знает и которые также хорошо знают его.

Председатель открывает собрание краткой речью. Ленин смотрит на часы, проводит ладонью по лысине, затем трогает рукой полные губы, оборачивается к кому-то сзади и что-то говорит. Я гляжу на этого могущественнейшего в мире человека. Все его портреты неудачны. Они придают прищуренным глазам Ленина какое-то демоническое или саркастическое выражение, которое отсутствует в его лице, и не говорят, что у него светлые волосы. От уголков глаз Ильича веером расходятся морщинки.

Товарищ Ленин! Не больше, но и не меньше. Человек, которого эпоха вывела из чердачных каморок и музейных библиотек эмиграции и поставила в центр событий мировой истории. Он, которого из недр своих подняла на плечи окровавленная масса людей, чтобы в его ясных, твердых, как удар колокола, словах выразить свой нестройный крик, чтобы из хаоса разрозненных помыслов он смог выковать идею, чтобы он руководил ими, сплотил их и вместе с ними завоевал мир.

И вот он встает и выходит на авансцену. Одет Ленин как рабочий с какого-нибудь чистого производства: застегнутый коричневый пиджак, порыжевшие, собравшиеся в складки брюки. Он берет слово и весь как-то становится тверже. Голос у него сильный и звучный, но несколько приглушенный. Так бывает у людей, которые слишком часто напрягают голосовые связки, выступая на митингах. Но возможно также, что это последствие ранения в легкое, которое нанесла ему в позапрошлом году на заводе Михельсона эсерка Каплан.

Ленин говорит о покойном Свердлове***. Его фразы уверенны, выразительны, все одинаково четки и ясны, ибо все, что он произносит, важно: не нужно ничего особенно подчеркивать и нет ничего лишнего. Таковы же и его жесты: категорические, не допускающие сомнений. Сжатые кулаки в такт речи медленно поднимаются и медленно опускаются; несколько плавных, широких движений указательным пальцем; решительный взмах руки — страсть, выкристаллизовавшаяся в закон. Ее выгранила тюрьма, она отвердела в изгнании, была отточена под виселицей брата и под виселицами друзей, закалилась в кровавых кострах контрреволюции.

Но только ли о Свердлове говорит Ленин?

Да, имя этого замечательного человека оратор называет несколько раз; вот и теперь Владимир Ильич вспоминает о том, каким блестящим организатором был Яков Михайлович. Но произнося эту фразу, Ленин тут же переходит к вопросу о значении организации и дисциплины. Только они могут привести русский пролетариат к победе. Без организации и дисциплины, без их постоянного укрепления невозможно завершить строительство Советского государства и обеспечить победу рабочего класса во всем мире!

Ведь кем был Свердлов, соратник и друг Ленина? Детищем эпохи, одним из многих, точно таким же, как и сам Ленин. Солдат революции, он был рожден ею и ей принадлежал.

Оратор рассказывает, что с людьми, которых Яков Михайлович умел так хорошо подбирать и расставлять по местам, он знакомился не в салонах и не на банкетах, как это принято на Западе, а в Тюрьмах и на этапах, в Сибири и в подполье. А подобное упоминание необходимо лишь для того, чтобы подчеркнуть различие между Россией с ее старыми революционными традициями и остальной Европой, поскольку вообще необходимо сказать о Западе, о политике Антанты, исполненной ненависти к пролетарской революции, об агентах буржуазии в среде европейских лжесоциалистов, о попытке переворота в Германии, о сообщениях, полученных в этой связи сегодня вечером Советским правительством, о надеждах и реальных возможностях немецкой корниловщины. Ленин живет только настоящим и будущим. Революция для него все — только к ней прикованы его мысли, только о ней он говорит, только ее духом он живет...

Он напоминает массам о необходимости организации труда, и его спокойные выразительные слова, его категорические жесты говорят: так, так и так! Речь его убедительна, ничто ей так не чуждо, как лесть: это язык элементарнейших истин и опыта. Он не терпит фразерства. Революции не оставляют непроверенной ни одной «фразы», и в этом — одна из самых прекрасных их особенностей... И массы слушают Ленина. Кажется, что перед тобой огромный бронзовый барельеф застывших в неподвижности голов и бюстов. Тысячи взглядов, устремленных из партера, балконов и лож, скрещиваются в одной точке, и эта точка — рот Ильича. На губах у всех застыла одинаковая улыбка, тихая, едва заметная, нежная улыбка великой любви. Ведь Ленин — плоть от плоти и кровь от крови этих масс, и уста его ни разу не произнесли слова, которое одновременно не было бы их словом. Он — прекраснейшее подтверждение их силы... Ленин говорит о замыслах Антанты, об английских и американских капиталистах, о буржуазии Запада, о событиях в Германии.

 — Никто из наших врагов не знает, чего он хочет. Мы — знаем, — говорит он.

И это так. Владимир Ильич знает, чего он хочет, всегда знал, и в этом — огромная сила его и коммунизма. Значительная часть работы, требующей нечеловеческого напряжения, уже сделана. Первые два этапа — привлечение на свою сторону большинства и завоевание политической власти — уже пройдены и отошли в область истории; последний этап на три четверти завершен. Недалеко то время, когда в золотой полдень засверкает на земле новый город, законченный и прочный. И то, что будет построено, никто уже не сможет разрушить. Никто на свете!

Владимир Ильич кончил свою речь и уходит со сцены. Взоры всех любовно провожают его до кулис.

И оцепеневшая во время его выступления толпа снова охвачена прибоем повседневной жизни. Зрительный зал волнуется и приходит в движение.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 5, с. 259 — 262

* 1920 года.

** 50 лет В. И. Ленину исполнилось 22 апреля 1920 года.

*** См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 225.

 

НА II КОНГРЕССЕ III ИНТЕРНАЦИОНАЛА

ИЗ ЗАПИСОК ЯКОБА ВАЛЬХЕРА

Участникам II конгресса Коммунистического Интернационала была предоставлена возможность воочию увидеть то, к чему они стремились со времени Октябрьской революции: Советскую Россию, Москву, Кремль и Ленина. Часть Советской России все узнали но пути от границ до Москвы. О Москве они могли составить представление во время пребывания в городе. Ворота Кремля открылись перед делегатами в первый раз 23 июля 1920 года, в день, когда конгресс, открывшийся в Петрограде, вернулся в Москву продолжить свои заседания в Кремлевском Дворце.

Им посчастливилось присутствовать на открытии конгресса в Петрограде 19 июля. Они в тот день имели счастье видеть Ленина и слушать его доклад о международном положении и основных задачах Коммунистического Интернационала. Опоздавшие — а их было немало — впервые встретились с Лениным 23 июля в Москве. Ленин взял слово в первый же день, во время дискуссии по докладу «Роль и структура коммунистических партий до и после завоевания власти пролетариатом» и сделал принципиальные замечания по тактическим вопросам.

На заседании 26 июля Ленин выступил как докладчик комиссии, которой предстояло заниматься национальным и колониальным вопросами. Он говорил по-немецки... В первый момент речь Ленина показалась мне слишком простой, слишком скромной. Однако вскоре его изложение увлекло меня и всех слушателей. Манеру Ленина говорить можно исчерпывающе характеризовать тремя словами: просто, правдиво и ясно. Он стремился изложить суть дела так, чтобы его могли понять самые простые люди. Когда он чувствовал, что его не все поняли, он не раздражался, а повторял свои мысли снова, но иначе, однако так же просто. Если ему казалось нужным, он повторял и в третий раз. В этом заключался секрет того, что Ленина так хорошо понимали рабочие и крестьяне, что они видели в нем своего защитника, доверенное лицо, почитали и любили его, как никого другого. Все слушали Ленина с величайшей сосредоточенностью, так как он умел придать своим простым словам редкую проникновенность. Со мною происходило то же, что и с другими слушателями. Минутное удивление уступило место чувству полной солидарности.

Воспоминания о В. И. Ленине, т. 5, с. 301 — 302

* См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 215 — 235.

** См. Ленин В. И. Речь о роли коммунистической партии 23 июля (Полн. собр. соч., т. 41, с. 236 — 240).