НЕОБЫКНОВЕННЫЙ НАРОДНЫЙ ВОЖДЬ
В. И. Ленин несколько раз встречался с Д. Ридом, начиная с 31 октября (13 ноября) 1917 года1 по октябрь 1920 года.
Необыкновенный народный вождь — так назвал Владимира Ильича выдающийся американский журналист и писатель Джон Рид. Джон Рид (1887—1920) — бескомпромиссный борец за лучшее будущее своей страны, считавший революционную Россию второй родиной, видный деятель американского рабочего движения, один из основателей Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки.
В 1917 году приехал в Россию.
Событиям Великого Октября посвятил знаменитую книгу «Десять дней, которые потрясли мир».
В 1919 году был избран членом Исполкома Коминтерна. В 1920 году принимал участие в работе II конгресса Коминтерна. Умер в Москве. Похоронен на Красной площади. Джон Рид и его жена — известная американская журналистка Луиза Брайант (1890—1936) — неоднократно встречались с Лениным. Нарисованный Ридом литературный портрет Ленина — один из первых портретов вождя Октябрьской революции, сделанный ее свидетелем и участником.
Великая ценность встреч Рида с Лениным для современных поколений заключается в том, что Рид много общался с Лениным, он был вдохновлен идеями Ленина и это обстоятельство дало Риду острым глазом талантливого художника и страстного революционера проникнуть в суть происходящих перед ним революционных событий, понять их глубочайший исторический смысл.
Джон Рид и Луиза Брайант приехали в Россию накануне Октябрьской революции. 17 августа 1917 года они отплыли из Нью-Йорка на маленьком шведском пароходе в Петроград. В. И. Ленин в это время находился в подполье на нелегальном положении.
В Петрограде Рид тут же окунулся в бурлящую, быстро сменяющуюся политическую жизнь. С утра до поздней ночи он ходил по городу, наблюдая приближение политической грозы, присутствовал на многих митингах, собраниях, старался завести беседы с простыми людьми или получить интервью у политических деятелей, собирал газеты, постановления Советов, шел к солдатам, рабочим, туда, где готовилась революция. Особую страсть Рид питал к революционным плакатам и объявлениям тех дней. Если он не мог добыть другим способом, то порой срывал их со стен. С каждым днем пребывания в России Рид все больше убеждался, что только большевики выражают чаяния широких народных масс. Особенно окрепла в нем уверенность в победе революционного народа после поездки на Рижский фронт и бесед в окопах под Ригой с солдатами.
В эти месяцы Рид собирает факты и только факты, чтобы затем сделать художественный репортаж о революционной, борющейся России. Он вместе с Луизой Брайант и американскими журналистами Альбертом Вильямсом и Бесси Битти принял участие в событиях 7 ноября, видел штурм Зимнего дворца, наблюдал, как из него выводили арестованных министров Временного правительства. Большую часть времени Рид старался находиться в сердце революции — в Смольном.
Впервые Рид увидел Ленина на заседании II Всероссийского съезда Советов в ночь с 8 на 9 ноября 1917 года, где Ленин выступал с докладом о мире и о земле. Рид, как свидетель, словом великого художника рисует эту картину: «Неожиданный и стихийный порыв поднял нас всех на ноги, и наше единодушие вылилось в стройном волнующем звучании «Интернационала». Какой-то старый, седеющий солдат плакал как ребенок. Александра Коллонтай потихоньку смахнула слезу. Могучий гимн заполнял зал, вырывался сквозь окна и двери и уносился в притихшее небо. «Конец войне! Конец войне!» — радостно улыбаясь, говорил мой сосед, молодой рабочий. А когда кончили петь «Интернационал» и мы стояли в каком-то неловком молчании, чей-то голос крикнул из задних рядов: «Товарищи, вспомним тех, кто погиб за свободу!» И мы запели похоронный марш, медленную и грустную, но победную песнь, глубоко русскую и бесконечно трогательную. Ведь «Интернационал» — это все-таки напев, созданный в другой стране. Похоронный марш обнажает всю душу тех забитых масс, делегаты которых заседали в этом зале, строя из своих смутных прозрений новую Россию, а может быть, и нечто большее...
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу.
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Настанет пора, и проснется народ,
Великий, могучий, свободный,
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный!
Во имя этого легли в свою холодную братскую могилу на Марсовом поле мученики Мартовской революции, во имя этого тысячи, десятки тысяч погибли в тюрьмах, в ссылке, в сибирских рудниках. Пусть все свершилось не так, как они представляли себе, не так, как ожидала интеллигенция. Но все-таки свершилось — буйно, властно, нетерпеливо, отбрасывая формулы, презирая всякую сентиментальность, истинно».
Д. Рид одним из первых зарубежных журналистов заявил, что большевики были «единственными людьми в России, обладавшими определенной программой действий», за которыми пошли с беспримерным единодушием сотни тысяч трудящихся России. Образ Ленина Рид рисует с необыкновенной теплотой, называя его величайшим человеком, который «предвозвестил мировую социалистическую революцию». Рид постоянно подчеркивает духовную близость Ленина с трудящимися людьми — рабочими и крестьянами. Рид пишет, что в революционных бурях Ленин «стоял незыблемо, как скала». «Было ровно 8 часов 40 минут, когда громовая волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума и Ленина — великого Ленина среди них. Невысокая коренастая фигура с большой лысой и выпуклой, крепко посаженной головой. Маленькие глаза, крупный нос, широкий благородный рот, массивный подбородок, бритый, но с уже проступавшей бородкой, столь известной в прошлом и будущем. Потертый костюм, несколько не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума». Затем, излагая содержание ленинского доклада о мире, Джон Рид дает и ряд зарисовок Ленина на трибуне: «Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за края трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому не замечая нараставшую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!» Новый потрясающий грохот человеческой бури».
И дальше: «Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой — не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям — и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца... Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания».
Для нас является ценным то, как Рид конспектировал доклады и выступления Ленина. Знаменитый доклад В. И. Ленина о мире он изложил следующим образом:
«Ленин.
Практические шаги для осуществления мира.
Великий месяц.
Решения, к которым пришли.
Предложить мир в советской формулировке.
Отказаться от тайных договоров»2.
Далее, подчеркивает Рид, Ленин в своем докладе говорит: «Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии»3.
Встреча с Лениным была прозрением для Рида. Он писал, что Ленин был для него целым миром. Рид не перестает наблюдать за Лениным и черпать из этих встреч все новые и новые открытия.
Во всей полноте Рид описал это в книге «Десять дней, которые потрясли мир», изданной в марте 1919 года и явившейся своеобразным репортажем об Октябрьской революции, о Ленине. В ней рассмотрены эти события «оком добросовестного летописца».
После выхода книги «Десять дней...» вскоре появилась рецензия. Автор ее — известный американский писатель Флойд Делл писал: «Через всю книгу проходит, вырастая с каждой страницей и все более овладевая нашими умами, образ Николая Ленина4; по мере того, как мы читаем эту книгу, он затмевает всех известных нам великих деятелей истории своим необычайным, я бы сказал, сверхчеловеческим пониманием экономических факторов, движущих людской борьбой. Не силой красноречия, но силой своего знания становится он главным двигателем революционных событий...
Уже это одно — хоть книга повествует и о многом другом — портрет Ленина делает «Десять дней» неоценимым для каждого, кто хочет понять наше недавнее прошлое и ближайшее будущее; эпоху, которую по справедливости, грядущие историки назовут по имени ее величайшего политического деятеля — эпохой Ленина»5.
Книга «Десять дней...», как известно, получила высокую оценку В. И. Ленина в его предисловии к американскому изданию, напечатанном в 1920 году. «Прочитав с громаднейшим интересом и неослабевающим вниманием книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», я от всей души рекомендую это сочинение рабочим всех стран. Эту книгу я желал бы видеть распространенной в миллионах экземпляров и переведенной на все языки, так как она дает правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того, что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата. Эти вопросы подвергаются в настоящее время широкому обсуждению, но, прежде чем принять или отвергнуть эти идеи, необходимо понять все значение принимаемого решения. Книга Джона Рида, без сомнения, поможет выяснить этот вопрос, который является основной проблемой мирового рабочего движения»6.
В те дни книга Д. Рида имела острополитическое значение. Рид проследил мастерски Октябрьскую революцию от первых шагов, показал ощущение растущей неодолимой силы, мощи пришедшего в движение народа. И до сегодняшнего дня книга служит делу революционного воспитания и просвещения. Хотя она страдала и недостатками — некоторыми неточностями, неполнотой, недостаточным описанием отдельных лиц (и Ленин видел эти недостатки),— она сильна добросовестным и талантливым описанием событий Октябрьской революции. Рид один из первых историков показал с большим мастерством и блеском историческую закономерность и неизбежность пролетарской революции, ее народность, роль большевистской партии как организатора масс и выразителя ее надежд. «Десять дней...» была первым в Соединенных Штатах Америки обстоятельным отчетом, в котором отобразилось всемирное значение Октябрьской революции. Книга была и остается бесценным эмоциональным документом, работающим на коммунизм.
Советский историк А. И. Старцев, прочитавший русские блокноты-записи Джона Рида, пролежавшие полвека в американском архиве, так оценивает значение книги: «Основные слагаемые «Десять дней»: это документу репортерская запись событий и голос мемуариста — авторские отступления, оценки, характеристики. Документальная оснащенность Рида поразительна; это отчасти объясняется тем, что он был неутомимым собирателем документов. Подбор документов в книге несистематичен, однако следует помнить, что Рид документировал свое повествование в разгар революционных событий».
Постоянное присутствие в книге ее автора — Рида как живого рассказчика представляет самостоятельный исторический интерес. Голос Рида — это голос свидетеля и участника Октября, донесший до нас события во всей их подлинности.
Д. Рид неоднократно подчеркивал, что он писал историю революции, основываясь большей частью на том, что наблюдал сам и с чем ему удалось соприкоснуться. Поэтому на книге сказались его недостаточный политический опыт, то, что он не в полной мере был знаком с подлинной деятельностью большевистской партии, языковой барьер. Но это нисколько не умаляет ее огромного исторического значения.
По определению самого Рида, «эта книга — сгусток истории, истории в том виде, в каком я наблюдал ее,— пишет он в предисловии.— Она не претендует на то, чтобы быть больше чем подробным отчетом о Ноябрьской революции, когда большевики во главе рабочих и солдат захватили в России государственную власть и передали ее в руки Советов... В борьбе мои симпатии не были нейтральны. Но, рассказывая историю тех великих дней, я старался рассматривать события оком добросовестного летописца, заинтересованного в том, чтобы запечатлеть истину»7.
Ценно то, что Рид предпринимал огромные усилия, чтобы добросовестно выполнить задачу летописца великих событий — Октябрьской революции. Еще до встречи с Лениным у Рида сложилось предварительное собственное представление о нем из ленинских статей, которые он читал в газетах, рассказов большевиков, с которыми встречался.
Оценку деятельности Джона Рида в Советской России и достоверности описанных событий в «Десяти днях...» дала Надежда Константиновна Крупская в своем предисловии к русскому изданию книги Рида. «В ней необычайно ярко и сильно описаны первые дни Октябрьской революции,— писала Надежда Константиновна.— Это — не простой перечень фактов, сборник документов, это — ряд живых сцен, настолько типичных, что каждому из участников революции должны вспомниться аналогичные сцены, свидетелем которых он был. Все эти картинки, выхваченные из жизни, как нельзя лучше передают настроение масс — настроение, на фоне которого становится особенно понятен каждый акт великой революции...
Джон Рид не был равнодушным наблюдателем, он был страстным революционером, коммунистом, понимавшим смысл событий, смысл великой борьбы. Это понимание дало ему ту остроту зрения, без которой нельзя было бы написать такой книги... Книжка Рида дает общую картину настоящей народной массовой революции, и потому она будет иметь особо большое значение для молодежи, для будущих поколений — для тех, для кого Октябрьская революция будет уже историей. Книга Рида — своего рода эпос.
Джон Рид связал себя целиком с русской революцией. Советская Россия стала ему родной и близкой. Там он и умер от тифа и похоронен под Красной стеной. Тот, кто описал похороны жертв революции, как Джон Рид, достоин этой чести»8.
Восторженно отзывается Рид о непревзойденном ораторском искусстве Ленина. От его слов, пишет Рид, всегда «веяло спокойствием и силой, глубоко проникавшими в людские души». Он отмечает, что народ «всегда верил тому, что говорил Ленин»9. 5(18) января 1918 года Джон Рид вместе с Альбертом Вильямсом присутствовал на открытии Учредительного собрания. Обоим американцам представился случай поговорить с Лениным. Ленина интересовала деятельность Бюро революционной пропаганды10. В работе этого бюро в качестве переводчика принимал участие Джон Рид вместе с Альбертом Вильямсом. Они также редактировали иллюстрированную газету «Русская революция в картинах», рассчитанную на недостаточно грамотных солдат. Во время беседы Рид и Вильямс сообщили Ленину о посылке пропагандистской литературы на фронт, в немецкие окопы. Затем речь зашла об изучении русского языка. Ленин изложил свои взгляды на этот счет.
11(24) января 1918 года Рид снова слушал Ленина на заседании III Всероссийского съезда Советов. В этот же день в Таврическом дворце в Петрограде Рид выступил на нем и дал клятву, что он расскажет правду о событиях в России своим соотечественникам. К этому времени Советская власть существовала уже 2 месяца 15 дней — на пять дней больше, чем Парижская коммуна 1871 года.
В начале февраля 1918 года Рид с женой уезжают в США. Он возвращается к себе на родину духовно обновленным и окрыленным. Об этом его соотечественник и друг Альберт Рис Вильямс сказал: «Нельзя сказать, что Россия превратила Джона Рида в революционера. Но она сделала из него научно мыслящего и последовательного революционера. Это ее великая заслуга. Она заставила его завалить свой письменный стол книгами Маркса, Энгельса и Ленина. Она дала ему понимание исторического процесса и хода событий».По приезде на родину Рид начинает кампанию в защиту русской революции. «Я был там! — говорил он,— я видел все это, и я все должен все это рассказать!» В стране, где разжигалась военная и антисоветская истерия, это была трудная задача. В своих революционно-публицистических статьях, публикуемых в журнале «Либерейтор», Рид разоблачает вымыслы империалистической печати о России. Он приводил огромный фактический материал, показывающий коренные преобразования в самых различных областях жизни молодой России. Рид боролся не только пером публициста, но и живым словом оратора. Он вместе с Луизой Брайант совершил не один десяток агитационных поездок по стране.
В сентябре 1919 года Джон Рид в качестве кочегара на борту небольшого судна «Бостонец» в третий раз направился в Советскую Россию. (Первый раз он приезжал в Россию в мае 1915 года через Румынию как корреспондент журнала «Метрополитен», объезжая восточноевропейские фронты первой империалистической войны.) Тайно пробрался через Норвегию и Финляндию в Петроград. В ноябре 1919 года Рид прибыл в Москву и вскоре начал работать в Коминтерне. В этот приезд Рид часто бывал у Ленина в его кабинете в Кремле. Об этих встречах с Лениным Рид часами рассказывал своей жене Луизе. А вскоре решил представить ее Ленину. С этой целью Рид написал ему письмо:
«Дорогой товарищ Ленин!
Моя жена, Луиза Брайант, нелегально приехала сюда из Соединенных Штатов в качестве представительницы влиятельных газет, которые последовательно выступают за признание Советской России. Товарищ Мартенс хотел, чтобы она получила это назначение. Ей поручено ежедневно посылать радиотелеграммы, и несколько сообщений она уже передала. Я помогаю ей в получении материала, и мне думается, что для нас важно максимально использовать это средство распространения информации. Луиза Брайант, разумеется, постоянно сотрудничает с американскими коммунистами, и ей можно полностью доверять. Возможно, Вы читали ее книгу об Октябрьской революции.
Я считаю, что было бы очень важно предоставить ей возможность встретиться с Вами и взять у Вас интервью, чтобы передать его в Америку именно сейчас, когда там неистовствует антисоветская пропаганда, и вся капиталистическая печать изобилует нападками на Советскую Россию. За последние полгода Вы не давали интервью ни одному американскому журналисту.
Прошу Вас поручить кому-нибудь позвонить по телефону (Деловой двор, номер семь) и дать мне знать, можно ли устроить эту встречу.
С братским приветом
Джон Рид».
Владимир Ильич с большим вниманием отнесся к письму Рида. Бывали вечера, когда Джон Рид и Луиза Брайант подолгу засиживались на квартире у Ленина.
Несмотря на трудности, которые в те дни переживала Москва, Риду предоставлялась гостиница и регулярное питание. Но он отверг это предложение и поселился в рабочем районе, чтобы лучше узнать жизнь простого рабочего. Ленин одобрил его идею жить в рабочем районе. Рид спокойно переносил бытовые неудобства, терпеливо управляясь с «буржуйкой», примусом и другими малоудобными предметами домашнего обихода.
По просьбе Ленина Рид подготовил для него и информационную записку «Коммунистическое движение в Америке», где на широком фоне был дан обзор деятельности социалистической партии США, анализ ее кризиса. Рид рассказал об истории создания Коммунистической партии США. Он много ездил по России, собирал материалы, чтобы написать книгу о гражданской войне. «Я должен об этом писать, я буду об этом писать!» — заявил он. «И если я окажусь в каторжной тюрьме и в руках у меня не будет ничего, кроме железного гвоздя, этим гвоздем я нацарапаю свою книгу о России на стенах тюремной камеры!»
Джон Рид участвовал в работе II конгресса Коминтерна, открывшегося 19 июля 1920 года в Таврическом дворце в Петрограде. Дальнейшие заседания проходили в Москве, где Рид был одним из шести американских делегатов, представлявших коммунистов США. Это явилось важной вехой на его революционном пути. Участие Рида в работе конгресса было активным: он выступал на конгрессе в прениях по вопросам об уставе, о профессиональных союзах, о борьбе угнетенных национальностей и колониальных народов, входил в комиссию по национальному и колониальному вопросам и в комиссию по профессиональному движению, где работал вместе с Лениным. Сохранились подлинные записки, которыми В. И. Ленин и Д. Рид обменялись на заседании II конгресса. Обе эти записки написаны на вырванных из блокнота страницах. Вот их русский перевод. Д. Рид писал: «Товарищ Ленин, считаете ли Вы нужным, чтобы я сказал что-нибудь о неграх в Америке?
Я вхожу еще в Комиссию по профессиональным союзам, и потому опоздал. Рид».
На этом же листке Ленин ответил: «Да. Абсолютно необходимо. Я записываю Вас в число выступающих»11.
Д. Рид выступил на конгрессе с яркой речью, в которой рассказал о положении негров в США, о расовой дискриминации, о грубом нарушении гражданских прав. Рид призвал коммунистов к борьбе за права человека, ибо только освобождение от эксплуатации трудящихся ведет к равенству.
В ходе работы II конгресса Коминтерна Рид старался внимательно наблюдать за Лениным, чтобы еще и еще раз запомнить его таким, какой он есть. Рид старался вникнуть в каждую деталь выступлений, много размышлял о Ленине как о человеке. Его блокнот заполняется страничка за страничкой. Вот они эти записи — живые свидетели истории: «Очень разный и в то же время всегда он»; «разговаривает с Кабакчиевым, глубокое уважение»; «быстрые движения, но не суетлив; быстрота создается экономной точностью жеста»; «весь обращен ко всем, всем, всем!»; «удивительные глаза: проницательные, добродушно-лукавые, прежде всего умные, на солнце кажутся золотыми»; «интеллектуальная многогранность и полнота»; «всегда в массе и с массами»; «не говорит, а действует... Нет, не так! Правильнее так: когда он говорит, он действует!». В результате глубокого анализа и раздумья над личностью В. И. Ленина Рид, когда было предложено делегатам конгресса изложить в альбоме свое впечатление в связи с приближением 50-летия Ленина, записал: «Ленин — такой простой, такой гуманный и в то же время такой дальновидный и непоколебимый. Ленин — локомотив истории»12.
На конгрессе Д. Рид был избран членом Исполкома Коминтерна. Он продолжает много работать по этой линии, а в конце августа вместе с другими членами Исполкома Коминтерна уезжает в Баку на первый съезд народов Востока, который открылся 1 сентября 1920 года. На одном из заседаний выступил Рид, в котором заклеймил американский империализм: «...дядя Сэм,— говорил Рид,— никогда не дает чего бы то ни было даром. И мы говорим вам, народы Востока: «Не верьте обещаниям американских капиталистов!» Есть только один путь к свободе. Объединяйтесь с русскими рабочими и крестьянами, которые свергли своих капиталистов и чья Красная Армия победила иностранных империалистов! Следуйте за красной звездой Коммунистического Интернационала».
Вскоре Рид возвратился из Баку. На перроне его встречала Луиза. «Мы были невероятно счастливы, что наконец нашли друг друга,— писала Луиза.— Мне показалось, что он стал старше, печальнее, добрее и восприимчивее к прекрасному. Его одежда превратилась в лохмотья. На него произвели такое впечатление страдания, которые он видел вокруг, что он ничего не хотел для себя. Я была потрясена и чувствовала, что едва ли смогу подняться до той вершины страстного самоотречения, которой он достиг». Луизу пугала худоба и бледность Рида. Но он отмахнулся от ее тревожных расспросов и потащил с собой по городу. Они были у Ленина, слушали в Большом театре «Князя Игоря», обошли все картинные галереи. Недели через две Рид слег, заболев гриппом, как считали врачи. Спустя неделю врачи установили, что это не грипп, а брюшной тиф. Рида поместили в больницу. Как затем стало известно, он вернулся в Москву уже больным и неделю, которую оставался на ногах, лишь внешне казался здоровым. Болезнь развивалась быстро. «О его болезни я едва ли смогу что-нибудь написать. Это было сплошное страдание. Я только хочу, чтобы вы все знали, как он боролся со смертью. Если бы не эта борьба, он умер бы на много дней раньше»13.
Луиза Брайант впоследствии рассказывала своим друзьям: «Я обратилась к Ленину, и он дал распоряжение обеспечить Рида наилучшими врачами и наилучшим медицинским уходом, какой только можно было получить тогда в Москве». Но Рид уже был обречен.
Во время бесед Брайант с Лениным в этот период разговор в основном касался тяжелого состояния Рида и предпринятым попыткам сделать все необходимое для его выздоровления. Но особенно запомнилась Луизе Брайант беседа по широкому кругу вопросов во время встречи с Лениным 13 октября 1920 г. В этот раз Ленин уделил много внимания установлению дружеских отношений США с Советской Россией. Владимир Ильич сказал Луизе Брайант, что он уже не раз говорил американцам, в частности полковнику Робинсу. «Уже тогда я указывал,— подчеркнул Ленин,— на желательность торговых отношений — как с нашей точки зрения, так и с точки зрения Америки. Мы предложили концессии иностранному капиталу. Американские бизнесмены, которые сейчас приезжают в Москву, согласны с нами. Независимо от всех политических вопросов, остается в силе тот простой факт, что Америке нужно наше сырье, а нам нужны американские товары»14.
Далее в ходе беседы Ленин обратил внимание на то, что «американские капиталисты превосходно знают, что им нужно. Они знают о предстоящей борьбе с Японией за господство на Тихом океане, они понимают, что в борьбе за преобладание на мировом рынке Америка должна будет бросить вызов Англии. Нравится это им или нет, Советская Россия — великая держава. После трех лет блокады, контрреволюции, вооруженной интервенции и польской войны Советская Россия сильна, как никогда прежде». Затем Ленин особо подчеркнул, что проводимая в Америке вильсоновская политика непризнания Советской республики из-за того, что большевистское правительство им не по вкусу, ничего, кроме проигрыша, не даст. Ведь Россия обладает огромными запасами сырья, которые могла бы покупать Америка для своих потребностей. В ходе беседы Ленин подверг критике высказывания государственного секретаря Колби, который в беседе с итальянскими представителями сказал, «что мы не выполним наших соглашений». «Г-ну Колби,— заметил Ленин,— по-моему, надо бы взвесить осторожнее свои слова. Он не сможет привести ни одного примера, ни единого факта нарушения нами своих обязательств»15. Ведь г-н Колби никогда не пытался заключить с нами соглашений. Советская Россия всегда честно соблюдала каждое соглашение и каждый договор с государствами и отдельными лицами, чего бы это ни стоило. В то время Ленин обратил внимание на реакцию американских рабочих, которые выражали свое сочувствие и доброжелательность к усилиям русских рабочих и крестьян. Они осуждали позорную попытку уморить голодом русских женщин и детей посредством бесчеловечной продовольственной блокады.
Проведенные годы в Советской России, встречи с Владимиром Ильичем, с рабочими, крестьянами, интеллигенцией произвели огромное впечатление на Луизу Брайант. Она познала русский народ в его радости и горе, видела своими глазами, с какими трудностями встретилась Советская власть, в какой грозной борьбе с внутренней контрреволюцией и иностранными интервентами трудящиеся массы отстаивали свои завоевания.
Ленин произвел огромное впечатление на Брайант. «Советский премьер, без сомнения, скромный человек,— писала Луиза в своей книге «Зеркала Москвы» (1923).— Он очень редко дает автографы, а дневник, вести который его просили американские издатели, так никогда и не будет написан. Он говорит, что слишком устает от всей той массы работы, которую нужно сделать днем. Но не менее важной причиной является отсутствие какого бы то ни было тщеславия. Он ненавидит лесть и изо всех сил отказывается позировать художникам».
Болезнь Рида быстро прогрессировала. «За пять дней до смерти у него была парализована правая сторона. Он уже не мог говорить, и поэтому мы бодрствовали дни и ночи, все еще надеясь, хотя уже не было никакой надежды.
Даже когда он умер, я не поверила в это. Видимо, после этого я несколько часов просидела рядом с ним, разговаривала и держала его за руку...»
17 октября 1920 г. в два часа ночи наступила агония, и он, сжимая слабеющей рукой пальцы Луизы, скончался. Его последние слова, обращенные к Луизе, были: «Слушай... Я пою тебе маленькую песенку... Весь мир встал между нами...» Гроб с телом Рида был установлен в Доме Союзов.
Рида хоронила вся Москва. Многие колонны шли шесть дней к Дому Союзов, чтобы проститься с выдающимся сыном американского народа, пламенным коммунистом, «общепризнанным принцем американской журналистики», посвятившим свою жизнь установлению дружбы между народами Америки и Советской России.
Вскоре в письме к матери Луиза писала: «Он похоронен на самом почетном месте в России, где лежат ее прославленные герои,— у стен Кремля». Смерть Джона Рида духовно надломила Луизу. «Я никогда,— писала она,— не любила никого на всем свете так, как любила Джона. Он был такой замечательный человек, и теперь я совершенно одинока, я никогда уже не буду никого любить».
Чтобы как-то смягчить горе, постигшее Луизу, В. И. Ленин пошел навстречу ее просьбе и оказал содействие в поездке в Туркестан. В 1921 г. Луиза совершила поездку в Туркестан. Ленин собственноручно написал удостоверение Луизе Брайант (Рид). В нем Владимир Ильич писал: «Удостоверяю, что подательница — тов. Луиза Брайант (Louise Bryant), американская коммунистка, вдова товарища Джона Рида, член Исполкома Коминтерна.
Очень прошу партийные и советские учреждения оказывать всяческое содействие тов. Луизе Брайант».
12.1.1921 г. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)»16
Вскоре Брайант вернулась на родину. Она вновь и вновь рвалась в Россию, чтобы лишний раз встретиться с оставшимися там друзьями, побывать у Кремлевской стены на Красной площади у могилы горячо любимого мужа. Но Россия была далеко. Ее утешали письма к В. И. Ленину, Н. К. Крупской и многим друзьям. Вот одно из писем Луизы Брайант Владимиру Ильичу:
«Февраль 27. 1922
Нью-Йорк
Дорогой тов. Ленин.
Пользуюсь этим случаем для того, чтобы послать Вам привет. Передайте, пожалуйста, также привет т. Крупской. С тех пор как я вернулась в Америку, я почти все время болела. Когда я выздоровлю, я надеюсь приехать на короткое время в Россию. Теперь есть много места для моей работы в Америке.
Я посылаю Вам изданную специально для помощи голодающим книгу Рида. Мы передаем всю прибыль для помощи голодающим, зарабатывая 50 центов на каждом долларе выручки. Я использую все книги Рида для хороших целей.
Другая книга под названием «Вашингтон в зеркале» заинтересует Вас и, пожалуй, даст лучшие представления о фигурах в Вашингтоне...» Далее Брайант дает характеристику государственному секретарю США Юзу и президенту Гардингу.
«Юз,— писала она,— фактически был в кабинете единственным противником участия Америки в Генуэзской конференции, и ему удалось в конце концов склонить весь кабинет на свою сторону. Президент Гардинг никогда в действительности не был против участия в ней. Юз религиозен, упрям и не идет на уступки. Его «благородный ум» приводит его к позиции недопущения «грешной» Советской России к возвращению в международную среду.
Гувер также против России. Он честолюбив и знает, что для американского политикана борьба против оказания помощи России в настоящий момент равносильна политической торговле. Это великое и весьма популярное дело в Америке. Я не верю, чтобы Гувер когда-либо посмел занять открыто враждебную позицию по отношению к России, но ему доверять не приходится. В действительности он ненавидит Советы. В 1919 г. он писал Верховному Совету, испрашивая помощь для России, ибо он считал, что это является вернейшим средством покончить с большевизмом. Некоторые из вернувшихся недавно из России американцев совсем другие люди. Они оказались настоящими друзьями России. Таков, например, капитан Пакстон Гибен. Он выступал на больших митингах и всюду помогал в сборе фондов для голодающих. Виды на признание никогда не были так хороши, как в настоящее время.
С добрым пожеланием и товарищеским приветом
Луиза Брайант».
А вот второе письмо. Когда Арманд Хаймер собирался в Советскую Россию, Л. Брайант передала письмо и книги в Москву. Так, в письме А. Хаммеру от 13 мая 1922 года она писала:
«Дорогой Арманд Хаммер, я буду Вам благодарна, если Вы возьмете с собой эти книги в Москву. Я написала на них, кому они предназначаются. Две из них — для Ленина и одна — для Чичерина.
Я очень больна — вернее, была больна — я еще в кровати (у меня была инфлюэнция). Передайте друзьям в России, что вернусь, когда выздоровлю или, может быть, меня пошлют в Геную...
Желаю Вам удачи. Я жалею, что не могла повидаться с Вами.
Искренне Ваша Луиза Брайант».
На все письма Луиза Брайант получала ответы от Владимира Ильича и Надежды Константиновны. Приехав после смерти Рида в США, Луиза Брайант выступала на многочисленных митингах и собраниях с циклом лекций «Правда о России». Она объехала много американских городов — Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго, Детройт, Сент-Луис. В своих выступлениях и беседах Луиза говорила: «Я никогда не встречала прежде людей столь благородных и отзывчивых, как народ России. Русские ни к кому не питали ненависти, и они никого не преследуют, за исключением своих угнетателей». Так, в Сан-Франциско, писала Луиза Брайант, «я не видела нигде подобного энтузиазма — слушатели несли мне на трибуну розы, фиалки, красные гвоздики, тюльпаны». А в приморском городе Сиэтле «собрание было устроено в доме возле верфи. На встречу пришли простые и вместе с тем такие милые, удивительные люди!». В последние годы Луиза Брайант жила одиноко, замкнуто и умерла в 1936 году.
Имена этих замечательных американцев, стремившихся к сближению двух великих народов, пользуются глубоким уважением в стране Ленина. На родине патриотов-интернационалистов прогрессивные американцы связывают с этими именами стремление к миру и прогрессу.
Рид был великим американцем, нашедшим в революционной России свою вторую родину. Вся его жизнь — пример верности пролетарскому интернационализму.
Примечания:
1 События и факты, происходившие в России до 14 февраля 1918 г., даются по старому стилю.
2 Цит. по: Старцев А. Русские блокноты Джона Рида. М., 1968, с. 82.
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 16.
4 В зарубежной печати в первые годы после победы Октября подпись под статьями В. И. Ленина — «Н. Ленин» расшифровывалась как «Николай Ленин».
5 Dele Floyd. Lenin and His Epoch.— Ihe Liberator, 1919, May.
6 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 48.
7 См.: Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир, с. 9, 13.
8 Цит. по: Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир, с. 6.
9 См.: Иностранная литература, 1957, № 11, с. 5.
10 Бюро существовало при федерации иностранных групп РКП (6), созданной в начале 1918 г. В его состав входили литераторы-иностранцы. Бюро занималось подготовкой и распространением печатных изданий, а также агитационно-пропагандистской работой среди войск империалистических держав.
11 Цит. по: Старцев А. Русские блокноты Джона Рида. М., 1968, с. 275.
12 Народы мира о Ленине. М., 1970, с. 230.
13 Дангулов С. Легендарный Джон Рид. М., 1978, с. 212—214.
14 Ленинский сборник XXXVII. М., 1970, с. 254.
15 Ленинский сборник XXXVII, с. 255.
16 Вечно живой. М., 1965, с. 285; Иностранная литература, 1957, № 11, с. 7.
Я ТВЕРДО ВЕРЮ В СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ
В. И. Ленин встречался с А. Вильямсом 27 октября (9 ноября) 1917 года, 1(14), 5(18) января, 23 февраля, около 24 апреля 1918 года.
Альберт Рис Вильямс (1883—1962) —американский публицист и журналист.
В июне 1917 года приехал в Россию: был среди солдат, штурмующих Зимний; вместе с Лениным выступал с трибуны Михайловского манежа во время проводов добровольцев, уходивших на фронт; был организатором в феврале 1918 года интернационального отряда, в котором вместе с молодой Красной Армией, с винтовкой в руках, в красноармейской шинели защищал от кайзеровских войск сердце революционной России — Петроград; интернационалист, участник гражданской войны, твердо верил в победу Советской власти, объехал многие города американского Севера и Юга, Востока и Запада, неся слово правды об Октябрьской революции; возвратившись из США на родину Ленина в 1922 году, жил до 1927 года на Украине на Полтавщине, в гоголевской Диканьке, в Хвалынске на Волге, на севере под Архангельском. Затем вновь приезжал в СССР в 1930, 1937—1938 годах; в годы, когда советский народ вел жестокую борьбу с гитлеровской Германией, Вильямс выступал в США с докладами о сражающемся Советском Союзе; написал несколько замечательных книг о Ленине, об Октябрьской революции, о Советской России. Среди них: «Ленин. Человек и его дело» (1919), «Сквозь русскую революцию» (1921), «Народные массы в русской революции» (1921), «Русская страна» (1928), «Советы» (1937), «Русские. Страна, народ и за что он сражался» (1943), «Путешествие в революцию» (1972), семь брошюр и около сотни статей. Борец за мир и социализм. Вильямс и постоянная его спутница во всех путешествиях по Советской стране жена Люсита Вильямс были верны идее, воплощенной в новой России, любили ее, считая своей второй родиной.
Самым главным событием в своей жизни Вильямс считал то, что он видел, как свершилась Октябрьская революция и ее вождя Ленина.
Характеризуя Октябрьскую революцию, Вильямс писал: «И как же заслуживает она права называться Великой! Великая по территории — ведь она охватила одну шестую часть земной суши, великая по числу вовлечений в нее людей — в шесть раз больше, чем во французской революции, в шестьдесят раз больше, чем в американской; великая по грандиозности, задача — ничего меньше, чем ликвидация жестокой эксплуатации человека человеком; великая, наконец, потому, что в отличие от многих других революций она, неуклонно преодолевая все тяжкие испытания, следовала своей цели — созданию нового общества, где царили бы справедливость, изобилие и мир».
Вильямс был убежден, что нет и не было задачи труднее и благороднее, чем писать о Ленине — революционном стратеге, государственном деятеле, указавшем путь целым народам и государствам к свободе и прогрессу. Ведь Ленин учил его русскому языку. Когда на броневике в Михайловском манеже Вильямс хотел заговорить на митинге по-русски перед многотысячной аудиторией, но у него не хватало русских слов, ему помог Ленин.
Во время одной из встреч с Вильямсом в 1918 году Ленин предложил создать из американских друзей, находящихся в Москве, небольшую группу для изучения принципов марксизма. «Если Вас соберется четыре-пять человек, я постараюсь найти время, чтобы раз в неделю заниматься с вами»1,— сказал Ленин. Вильямс тогда не смог этим предложением воспользоваться, о чем сожалел всю жизнь. А когда рассказывал своим американским друзьям, они его журили, что он упустил такую возможность.
«Я пытался объяснять,— вспоминает Вильямс свои разговоры с друзьями,— но все мои доводы с раздражением отметались. Только сумасшедший мог упустить такой случай. Какая была честь для меня! Так ведь это было равносильно тому, чтобы учиться теории относительности или квантовой теории у Эйнштейна, равносильно возможности беседовать с Сократом в Афинах... Скорее всего это произошло где-то между 1 января и 18 февраля, когда в Россию вторглись немецкие войска... Как рассказывал мне товарищ Рейнштейн, Ленин говорил ему, что Вильямсу, возможно, недостает полного понимания большевистских принципов и идей. Очевидно, это делало меня подходящим кандидатом... Из этого следует вывод, что Ленину было приятно заниматься обучением не слишком закаленного в политическом отношении американского радикала... Я убежден, что это было просто обычное проявление его привычки давать людям именно то, в чем они нуждаются больше всего, и в этом не было ни малейшего оттенка благотворительности... Вспоминалось, что в одном из двух утерянных писем ко мне шла речь об этой группе по изучению марксизма. Ленин говорил мне, что занятия с небольшой группой были бы для него развлечением и отдыхом... Мой отказ заниматься в той группе не изменил наших отношений. Ленин уважал убеждения каждого человека и никого не принуждал идти дальше, чем тот хотел сам...»2
Многие из американцев, находившихся тогда, в восемнадцатом, в Советской России, испытали на себе влияние революционных ленинских идей и несли на американский континент идеи свободы, идеи революции, о которых затем писал в своих книгах Вильямс.
Впервые Вильямс приехал в Россию в июне 1917 г. как американский журналист, представитель газеты «Нью-Йорк ивнинг пост», где должна была публиковаться информация о Февральской революции. Владея мандатом влиятельной американской газеты, Вильямс проникает к министрам Временного правительства и даже к самому Керенскому и берет у них интервью. Но вскоре, убедившись в их лицемерии, он идет в гущу масс, к солдатам, матросам. Вильямс становится свидетелем многочисленных митингов, на которых он слушал яркие речи рабочих о новой жизни, многими часами простаивал в очередях за продуктами, подобно губке, впитывает разговоры голодных, бедных, усталых петроградцев. Отдыхая в сутки по пять-шесть часов, Вильямс стремится везде побывать, увидеть, услышать, успеть. Он был свидетелем, как в Петрограде происходили многотысячные демонстрации рабочих, в том числе знаменитая июньская 1917 года, когда по Невскому подобно волне за волной шли колонны рабочих, работниц, солдат, матросов. Грудь каждого демонстранта была украшена красным бантом, лентой или цветком. А над колоннами демонстрантов, распевающих песни, полыхали тысячи знамен и транспарантов, на которых было начертано: «Заводы — рабочим!», «Землю — крестьянам!», «Долой войну!», «Долой министров-капиталистов!» И когда среди колонн появился плакат с надписью «Да здравствует Временное правительство!», он вызвал бурю негодований. Матросы и солдаты бросились вырывать плакат...
Вильямс стремился разобраться в происходящем. Хотя не все ему, иностранцу, было понятно, но он чувствовал, что рождается нечто новое. Позднее он писал: «Наблюдая события, я чувствовал, как постепенно рушатся мои представления о революциях. То, что рождалось у меня на глазах, не могло не поразить и не увлечь. Мои записные книжки, как губки, впитывали уйму невероятных наблюдений.
Галстуки и сорочки в моих чемоданах уступали место листовкам, брошюрам, воззваниям, пачкам газет. Я начинаю понимать, что становлюсь свидетелем событий, каких не доводилось описывать еще ни одному журналисту, и собирал все это, боясь что-нибудь пропустить, позабыть, утерять».
Вильямс сопоставлял, что на бульварах, где было полно праздношатающейся богатой публики, слово «большевик» произносилось с презрением, и с какой любовью звучало оно на заводах. Но среди всех имен, которое больше всего произносилось — одними с радостью на устах, другими — с ненавистью,— было имя Ленин. «По вечерам,— писал Вильямс,— когда мы добирались наконец до своих номеров в отеле, мы часто говорили об этом еще невиденном нами человеке. Старались представить, каков он из себя, в чем сила его обаяния, чем он так неудержимо влечет сердца... голодных рабочих, оборванных солдат, приезжающих с разрушающихся фронтов, военных моряков, представлявших, как многим казалось тогда, самые необузданные силы революционной стихии...
Мы расспрашивали о нем наших знакомых из революционных русских эмигрантов, живших у нас в Штатах и теперь репатриировавшихся домой. Некоторые из них знали Ленина, другие были только знакомы с его делами. Но все с восторгом говорили о нем. И характерно, никому не удавалось нарисовать его портрет». Время летело стремительно. День ото дня все ближе и ближе приближался тот день, с которого начнется отсчет нового в истории человечества. Этим днем стало 25 октября (7 ноября) 1917 года.
Вильямс вместе с Джоном Ридом стремились попасть в Смольный, где вечером должен был открыться II Всероссийский съезд Советов. Смольный был переполнен. Томительно тянулись часы и минуты, отдалявшие открытие съезда. И вот десять часов сорок пять минут вечера. Съезд открылся. Делегаты толпились везде — в дверях, проходах, вдоль стен, облепили колонны и подоконники. Напряжение достигало высшего предела. Выступали ораторы, гремят революционные песни. На съезде — сама революция.
Впервые Вильямс и Рид увидели Ленина 27 октября на втором заседании Всероссийского съезда Советов.
Они рисовали в своем воображении человека, который одной своей внешностью производил впечатление сверхчеловека, лидера, воплощавшего всю силу и мощь руководимой им партии. А перед ними предстал человек, вовсе лишенный того, что называют внушительностью. Налицо была полная отчужденность от своей роли. И в то же время в Ленине сочеталась абсолютная простота и уверенность.
Встреча с Лениным и революцией наполнили жизнь Вильямса новым содержанием. В Ленине Вильямс увидел свой идеал.
В своих книгах Альберт Вильямс, как и Джон Рид, блестяще, талантливо описал встречи с Лениным и события Октября. В них мы находим изложение первых всемирно-исторических речей, произнесенных Лениным на II съезде Советов, и первые знаменитые декреты, которые Ленин представил на нем, как вождь победоносного Октября, глава первого революционного правительства. В книгах Вильямс описывает свое личное впечатление о встрече народа со своим вождем: «...не только мы с Ридом, но и сотни делегатов, заполнивших огромный Колонный зал Смольного, в ту ночь впервые увидели Ленина... Я не отрывал взгляда от крепкой, приземистой фигуры человека в поношенном костюме из плотной ткани, человека, который с пачкой бумаг в руке быстро прошел к трибуне и окинул зал острым веселым взглядом... с таким же вниманием смотрели на Ленина большие горящие глаза Раймонда Робинса (который пришел сюда одним из первых и сидел до пяти часов утра), так же напряженно разглядывали Ленина солдаты, матросы, рабочие, вся бурлящая масса делегатов съезда...
Я не спускал глаз с докладчика, тщетно пытаясь представить себе, что он должен чувствовать сейчас, когда революция и руководимая им партия слились воедино и во главе этого могучего единства его воплощением стал, несомненно, он, Ленин».
Вильямс хочет познать идеи, высказанные вождем. Об этом говорит каждая строчка его записей. Вот они: «Ленин произнес несколько вводных фраз к предлагаемому Декрету о мире, над которым он работал в квартире Бонч-Бруевича с половины четвертого утра, пока остальные спали. Вопрос о мире настолько жгучий и ясный, спокойно объяснил он слушателям, что документ, который он собирался прочесть, не нуждается в комментариях... Язык Декрета показался мне слишком мягким для Ленина: «...сообразно правовому сознанию демократии вообще и трудящихся классов в особенности...» Неужели это говорит воинственный Ленин? Невероятно! Декрет определял понятие «аннексия», и хотя лозунг «никаких аннексий и контрибуций» давно уже стал лозунгом умеренных социалистов, здесь, в определении Ленина, он приобрел новое звучание. Слова ветшают и обесцениваются не от частого употребления, а от того, что они остаются без употребления, т. е. не претворяются в дела. В этом смысле они сходны разве что с клетками головного мозга человека... Ленин дал им новую жизнь, причем не ораторским искусством, а всей силой своей личности и политической линией своей партии».
Когда Ленин в ту октябрьскую ночь прошел по сцене к трибуне так же обыденно, как это сделал бы опытный учитель, ежедневно появляющийся перед своим классом, английский корреспондент Джулиус Вест, сидевший рядом со мной за столом прессы, шепнул: «Если его одеть немного получше, то можно было бы по внешности принять за среднего мэра или банкира из какого-нибудь небольшого французского городка».
Это была плоская острота, но многие из нас подхватили ее и часто с тех пор повторяли в своих книгах и статьях... Вся обстановка противоречила ей: тишина и неподвижность зала, напряженное внимание слушателей, громоздкие плечи серых шинелей, вплотную прижатые друг к другу, недоверчивые глаза крестьян (по большей части просто сельских пролетариев), боящихся пропустить хоть одно слово или что-нибудь не понять... Ленин кончил читать. Зал подался вперед, волна за волной прокатились аплодисменты, и поднялась буря оваций. Вряд ли какой-нибудь мэр выступал в такой обстановке и встречал такой прием! Из задних рядов раздался голос: «Да здравствует Ленин!» Со всех концов огромного зала ему откликнулось эхо: «Ленин! Ленин!»
Вильямс все всматривался и всматривался то в Ленина, то в лица, наполняющие зал, тех, которые свершили Октябрь.
И далее Вильямс продолжает: «...итак, свершилось. Принят первый Декрет новой власти. Люди улыбались, глаза их сияли, головы гордо поднялись. Это надо было видеть... Рядом со мной стоял высокий солдат и со слезами на глазах обнял рабочего, который тоже встал с места и яростно аплодировал. Маленький жилистый матрос бросал в воздух бескозырку. Судя по ленточке, это был моряк Балтийского флота... Выборгский красногвардеец с воспаленными от бессонницы глазами и осунувшимся небритым лицом огляделся вокруг, перекрестился и тихо сказал: «Пусть будет конец войне». В конце зала кто-то запел «Интернационал», и все тут же подхватили. С тех пор каждый раз, когда я слышу звуки этого знаменитого рабочего гимна, я вижу перед собой взволнованных, торжественных людей, охваченных единым порывом мужчин и женщин, я вижу Ленина и рядом с ним всех большевистских руководителей, стоя поющих вместе с залом.
Всю осень 1917 года мы часто слышали и пели «Интернационал». Но в ту ночь, когда вместе с нами пел Ленин, вы бы слышали, как мы пели! Люди плакали и обнимались. Потом мы запели медленный, скорбный похоронный марш «Вы жертвою пали в борьбе роковой...», посвященный памяти тех, кто погиб во время Февральской революции и был похоронен в братской могиле на Марсовом поле...»
В книге «Путешествие в революцию» Вильямс вспоминает о том огромном впечатлении, которое оказали на него встречи с Лениным. «И вот теперь в Смольном, вглядываясь в суровые лица людей, напряженно ловящих каждое слово с трибуны, я почувствовал, как во мне поднимается горячая волна симпатии к красногвардейцам, матросам и солдатам, так замечательно выполнившим свой революционный долг. Только ослепленные предрассудками люди, подумал я, могут остаться к этому равнодушными...» Именно встреча с Лениным и революционной Россией «явилась началом большого пути — он нашел на этом пути то большое, что называется смыслом жизни».
В последующем он дополняет характеристику Ленина новыми штрихами: «В небольшой книжке о Ленине я уже рассказывал о впечатлении, которое произвел на нас Ленин в ту ночь 26 октября (8 ноября). Мы тогда впервые увидели человека, которого знали до сих пор по рассказам его молодых последователей. Как и многие другие, я потом описывал эту манеру раскачиваться на каблуках, засунув большие пальцы в вырезы жилета, его голос, в котором нам послышалось тогда «больше резких, сухих нот, чем ораторски проникновенных». Я мог бы этим и ограничиться — получился бы портрет человека, чувствующего себя как рыба в воде в этом огромном зале, до отказа заполненном людьми и дымом дешевого табака, перед устремленным на него взглядом сотен пар глаз...
Меня часто потом спрашивали, не снизил ли я умышленно свое первое впечатление, применив известный чеховский прием усиления драматизма при помощи антикульминации. Безусловно, в какой-то мере это было так. Но главное в том, что для нас, американцев, привыкших к другому типу политических деятелей, Ленин представлял загадку... Человек абсолютной непринужденности, он был в то же время начисто лишен того, что называют внушительностью...»
Была у него еще одна важная черта — его «беспредельная вера в революционную инициативу народа. Эта вера давала ему удивительную свободу и, как я вновь и вновь замечал, доставляла большую радость».
Большой интерес представляет встреча Альберта Вильямса с Лениным 1 января 1918 г. Это был день, когда Петроград отправлял на фронт первые сформированные отряды защитников социалистической революции, собравшиеся в Михайловском манеже. Вскоре в манеж прибыл броневик, украшенный плакатами и еловыми ветками. Ожидали приезда Ленина. Часов в семь он приехал и тут же, поднявшись на броневик, произнес взволнованную речь перед бойцами. Он сказал, что им придется защищать революцию, сражаясь с империалистической буржуазией всех стран.
После Ленина решил выступить Вильямс. Ленин посмотрел на него и сказал: «Говорите по-английски, а я, с вашего разрешения, буду переводить».
В ответ Вильямс произнес:
- Нет, я буду говорить по-русски.
Он довольно бойко выпалил несколько фраз, а затем с трудом произнес примерно следующее:
- Я, конечно, плохо говорю по-русски, причина тут одна: русский язык очень трудный. Вчера я обратился к извозчику по-русски, а он решил, что говорю по-китайски. Даже лошадь немного испугалась. В зале раздался хохот. Снизу до меня донесся выразительный смех Ленина.
Американский журналист хотел сказать далее самое важное, но, как ни старался, не мог найти подходящее слово. Он хотел сказать, что если придется принять бой, то и он...
Ленин быстро пришел на выручку.
- Какого слова вам недостает? — спросил он.
- «Enlist».
- «Вступить»,— перевел Ленин.
Вильямс продолжал речь, и, если не мог найти подходящего слова, Ленин помогал ему выйти из затруднительного положения. В целом выступление Вильямсу удалось и было с восторгом встречено бойцами. Так Вильямс описал впоследствии свою встречу с Лениным в январе 1918 года.
Прошел месяц. Наступил февраль 1918 года, он был сложным. Обстановка обострилась. Германия, нарушив соглашение о перемирии, двинула 50 дивизий против Советской республики, направив свой главный удар в сердце революции — Петроград. В это трудное время Вильямс вновь встречается с Лениным и в ходе беседы сказал, что хочет вступить в Красную Армию.
Ленин одобрил намерение Вильямса и, на мгновение задумавшись, добавил:
- Один иностранец вряд ли много навоюет. А может быть, вы найдете еще кого-нибудь?
- Я попытаюсь организовать отряд,— сказал в ответ Вильямс.
Вскоре Вильямс вместе с другими иностранцами, изъявившими желание вступить в отряд, написали текст воззвания, который был 24 февраля 1918 года опубликован в газете «Правда».
В воззвании говорилось: «Из всеобщей тьмы внезапно запылал свет русской революции, пробуждая великие надежды человечества... Рабочий класс повсюду скован империалистами всех стран... Советская власть делает героические усилия положить конец войне и удержать факел революции от потопления в море крови... Глаза революционеров всех стран обращены на Советы как на революционный центр всего мира».
Вскоре воззвание было распространено по всей стране. Отряд был создан. Об этом Вильямс писал: «Может быть, наш маленький отряд имел значение больше моральное, чем военное. Не мне его оценивать. Я могу только свидетельствовать о том воодушевлении, с которым мы вступали в него. Мне вспоминается то ясное зимнее утро, когда мы в первый раз прошли по Невскому. Белый блестящий снег под нашими ногами и легкие, розовые облачка, плывущие над головами. Мы зябли от холода, были голодны и, наверное, неуклюжи, но бодры духом, с лучшими надеждами и радостным сознанием, что мы тоже частичка русской революции — единственная во всем мире, ради чего стоит жить и за что можно умереть».
«...Всю зиму 1917—1918 гг. до своего отъезда из Москвы во Владивосток весной 1918 года каждый раз, встречая Ленина, я не переставал удивляться этой свободе, которая объясняет и его личное бесстрашие за себя, и отсутствие какого бы то ни было притворства. Эта вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и выкапывать те, что были глубоко спрятаны. При этом юмор и способность радоваться никогда не изменяли ему, проявляясь в тысячах мелочей, в том, как он ходил, как читал (пожирая глазами) газету, с какой ненасытностью и точностью решал каждую новую задачу». Английский журналист, вспоминает Вильямс, Рансом, вернувшись в Петроград после беседы с Лениным, писал: «По дороге домой из Кремля я пытался вспомнить, кто из политических деятелей его калибра обладал таким же веселым характером, и не мог вспомнить никого». Рансом объясняет это тем, что «Ленин — первый великий вождь, который не придает никакого значения своей собственной личности».
Последний раз Вильямс встречался с Лениным в апреле восемнадцатого года. Когда он собрался ехать домой в США, Ленин написал на английском языке письмо: «Через американского товарища Альберта Р. Вильямса я шлю свой привет американским социалистам-интернационалистам. Я твердо верю, что в конце концов социальная революция победит во всех цивилизованных странах...»3
Во время этой встречи Владимир Ильич сказал, что американские войска намереваются высадиться во Владивостоке и если он собирается ехать через Дальний Восток, то нужно поспешить.
— Этого не может случиться,— ответил Вильямс. Он наивно верил, что правительство его страны не посмеет это сделать, что США с пониманием и сочувствием отнесутся к новой власти России и в ближайшее время признают новую, Советскую Россию.
Ленин на многих примерах убедил Вильямса в том, что он заблуждается, что настоящими хозяевами политики его страны является американский финансовый и промышленный капитал, который диктует политику правительству США.
Расставаясь с Владимиром Ильичем, Вильямс сказал ему, что он везет с собой в Америку большой сундук, набитый документами — газетами, листовками, воззваниями, которые он собрал в течение года.
В ответ Ленин высказал свое сомнение по поводу того, что вряд ли правительство Америки разрешит ввезти этот материал в страну, и тут же собственноручно написал на бланке Совнаркома обращение ко всем советским железнодорожным служащим с просьбой оказать всяческое содействие проезду американского корреспондента. Преодолевая большие трудности, порой даже с риском для жизни, Вильямс добрался до Владивостока. Здесь он окончательно убедился в правоте того, о чем с ним говорил Ленин в Петрограде. У берегов Владивостока стояли корабли Японии, Англии и среди них — американский крейсер «Бруклин». Вильямс понял, что его соотечественники прибыли не для праздного времяпрепровождения. Едва высадившись на берег во Владивостоке, главнокомандующий азиатским флотом США адмирал Найт и консул США Колдвелл быстро вошли в союз с местной буржуазией. В городе было организовано отделение марионеточного «русско-американского комитета», через который непрошеные гости проводили свою политику.
5 апреля 1918 года во Владивостоке был высажен японский десант. Президент Соединенных Штатов Америки искал «законный» повод вмешаться в дела Советской республики, чтобы помочь есаулу Семенову, организовавшему выступления белых банд. В этом не было ничего удивительного. С первых дней рождения государства рабочих и крестьян правительство Вильсона повело борьб/ по всем линиям — политической, экономической, дипломатической, военной. И тут же империалистические державы объявили экономическую блокаду Стране Советов. Посольство США в России всеми возможными способами поддерживало контрреволюционные силы, в том числе и чехословацкий белогвардейский корпус. А в мае 1918 года с американского крейсера «Олимпия» в Мурманском порту был высажен десант. После оккупации и интервенции Владивостока Вильямс попал под подозрение. Его называли «большевистским агентом» и однажды он чуть было не поплатился жизнью. Только случай помог ему спастись. Не оставалось ничего, как быстрее отправиться за океан, в Америку. Но у Вильямса не было денег. Рабочие Владивостока собрали две тысячи рублей, и после долгих мытарств, преодолевая козни министерства иностранных дел Японии, Вильямс добрался до Сан-Франциско. Ленин в своем предсказании оказался прав. Как только корабль встал в гавани на якорь, к нему подплыл катер с двумя сотрудниками в военно-морской форме из контрразведки. Вильямс так описал эту встречу: «Они заранее приготовили для меня помещение, вызвались проводить туда и даже взяли на себя всю заботу о моем багаже. Они уверяли меня, что испытывают глубочайший интерес ко всему, что имеет отношение к Советам, и, чтобы доказать это, оставили себе на память все до одной брошюры, документы и записные книжки... Они заглянули в мой бумажник, осмотрели ботинки, обшарили подкладку на пиджаке и даже ленту на шляпе».
В это время вся буржуазная реакционная желтая пресса Америки не переставала писать сенсационные заметки журналистов типа Эдгара Сиссона с помощью посла США Френсиса, которого Вильямс называл «газетным стервятником и проституткой», дезинформируя и комментируя на свой лад все, что происходило в Советской России, предрекая неминуемое падение власти большевиков. Сиссон с помощью Френсиса издал поддельные клеветнические материалы-фальшивки под названием «Документы Эдгара Сиссона», которые ему состряпали за определенную цену бывшие царские офицеры. Их передали правительству Америки как документы «особой важности». После определенной обработки госдепартаментом документы были опубликованы в США. Они явились одним из «оснований» оправдания политики США в отношении Республики Советов. Это потрясло Вильямса, и он решил рассказать американскому народу подлинную правду об Октябрьской революции. Он объезжает всю страну от запада до востока, выступает перед американцами с докладами и беседами. Несмотря на травлю полиции, подстрекаемой солдатами и хулиганами, ему удалось рассказать о том, что он видел и слышал в Советской стране. Приводя многочисленные убедительные факты, примеры, Вильямс открывал американцам новую, Советскую Россию. Его выступления никого не оставляли равнодушными везде, где он выступал,— в Чикаго, Филадельфии, Детройте, Бостоне, Нью-Йорке. Известный писатель Э. Синклер писал о выступлениях Вильямса: «Все силы капитализма были мобилизованы, чтобы сделать блокаду Советской России полной и непроницаемой. И когда Вильямс все же прорвался сквозь нее и принес нам истину, он с его рассказами и сообщенными им фактами показался нам вестником из другого мира».
Вслед за Джоном Ридом, который приехал немного раньше в Америку и совершил лекционное турне, Вильямс требовал прекращения интервенции и вывода американских войск из Советской России.
Правительство Вильсона решило пресечь деятельность Вильямса и создало специальную комиссию во главе с сенатором Ли Оверменом, которой поручило рассмотреть дело о... русской революции. Комиссия заседала в течение двух месяцев — февраль — март 1919 года — в Вашингтоне.
Комиссия привлекла много народа. Она собирала материалы, различные документы, допрашивала десятки людей — журналистов, разведчиков, дипломатов, бизнесменов. Хотя комиссия пыталась перед лицом общественности выглядеть объективной, но в действительности она делала все, чтобы разными способами подтасовать факты, оклеветать русскую революцию4. Большинство свидетелей были врагами революции, но оказалось и немало смелых, честных, неподкупных людей. Вильямса допрашивали председатель комиссии Овермен и ее члены — Хьюмс и Уолкотт. Приведем некоторые выдержки из стенограммы допроса комиссии:
«Хьюмс, Когда вы приехали в Россию?
Вильямс, В июне 1917 года.
Хьюмс. Сколько времени вы пробыли в России?
Вильямс. Примерно 14 месяцев.
Овермен. Вы говорите по-русски?
Вильямс, Блестящим знанием русского языка я похвастаться не могу, но объясниться и прочитать несложный газетный текст в состоянии, потому что большую часть времени в России я проводил среди солдат, крестьян и рабочих. Я относительно неплохо владею русской разговорной речью, хотя в то время я никак не мог назвать себя знатоком русского языка.
Овермен, Что означает слово «большевики»?
Вильямс, Я попросил одного русского дать мне определение этого слова, и он сказал: «Большевики — это кратчайший путь к социализму...»
Овермен, Извините, что перебиваю вас, но мне хотелось бы узнать, какой смысл русские вкладывают в это слово?
Вильямс, Большевистская партия — прежде всего партия рабочего класса. А кто же лучше рабочих может знать, что нужно рабочим? Язык большевиков — язык народа, думы большевиков — думы народа... Подлинным демократом является тот, кто верит в народ...
Я считаю, что глубокая вера в народ особенно характерна для большевистской интеллигенции. Она ни на минуту не сомневалась, что «освобождение рабочего класса есть дело рук рабочего класса» и что интеллигентам незачем придумывать разнообразные прожекты и навязывать их народу.
Помню, группа фабричных рабочих пришла к Ленину с просьбой посоветовать им, как управлять фабрикой. Он развел руками и сказал: «А я откуда знаю? Пойдите попробуйте, а потом приходите ко мне опять и расскажете, как это делается. Тогда я попытаюсь сделать из ваших ошибок соответствующие выводы и,— добавил он шутливо,— напишу об этом книгу».
Уолкотт, Некоторые свидетели заявили, что большевистская партия является правящей потому, что стоит у власти, хотя и не представляет в Советах большинства народа.
Вильямс, Они не могли бы возглавить Советы, если бы не имели большинства. Я не знаю, о чем еще говорить. Я поставил своей целью довести до вашего сведения свое убеждение, что в России существует правительство, которое называется Советским правительством... Совершенно очевидно, что советская система пробудит в народе энтузиазм и тем самым откроет широкий простор для применения созидательных сил народа. Никто не может сказать то же о нашей системе, где рабочего интересует прежде всего заработок, а вовсе не работа. Значит, в Советской России есть не только огромные богатства, но и рабочие, горящие энергией и энтузиазмом и желающие трудиться...
Русские очень хорошо относятся к Америке. Сам Ленин испытывает к Америке большую симпатию. Дело не в том, что американские капиталисты нравятся ему больше, чем другие; он просто ясно видит, что союз с деловой Америкой является наиболее целесообразным для Советской России.
Хьюмс. Мистер Вильямс! Вы поехали в Россию как корреспондент или как писатель?
Вильямс. По заданию газеты «Нью-Йорк ивнинг пост».
Хьюмс. Газета платила вам?
Вильямс. Нет.
Уолкотт. Я хочу задать вам несколько вопросов. Насколько я понимаю, со времени возвращения из России вы ставили себе лишь одну цель — разъяснять политику Советского правительства с вашей точки зрения, в свете имеющихся у вас информаций. А вы не призывали в своих выступлениях или статьях к установлению советской формы правления в Америке?
Вильямс. Нет, не призывал.
Уолкотт. У меня создалось впечатление, что вы выступили именно так, что ваша миссия, если можно так сказать,— не знаю, как бы это лучше выразиться, но вы понимаете, что я имею в виду,— заключалась в том, чтобы вести пропаганду за установление в США такой формы правления, как в России...
Вильямс. Вы действительно ошибаетесь...
Уолкотт. Значит, вы не призываете американцев принять советскую систему правления?
Вильямс. Конечно нет.
Овермен. Можете продолжать. Надеюсь, вы не станете повторяться.
Вильямс. Конечно нет. Зачем? Это бессмысленно, если мне так и не удалось доказать вам то, в чем я глубоко убежден. Советское правительство действительно пользуется любовью и доверием народа. Я не возьму на себя смелость утверждать, что мне известна вся правда о России.
Но я рассказываю о России только правду и излагаю свою точку зрения, и исхожу из собственного опыта.
Хьюмс. Вы называете себя поборником большевизма, вы говорили, что защищали и защищаете большевиков.
Вильямс. Совершенно верно.
Уолкотт. Все прочие свидетели выступали здесь беспристрастно. Вы же сами не отрицаете здесь пристрастности своих показаний.
Вильямс. Ни один свидетель не был беспристрастен. Небеспристрастен и я, конечно, потому, что видел своими глазами все то, что происходит в России... Не знаю, как убедить вас. Не думаю, что этр мне удастся, но Советская власть — единственная подлинная сила, способная полностью удовлетворить все нужды русского народа. Я верю в нее всей душой потому, что другие правительства России не смогли продержаться у власти и тем самым доказали, что не имеют права на жизнь».
В ходе ответов на многочисленные вопросы оверменовской комиссии Вильямс с достоинством выступал против правительственных чиновников, призывавших к интервенции и удушению рождения этого нового мира.
Своими ответами Вильямс преподал не один урок мудрости высокопоставленным деятелям из правительственных учреждений.
Кратко остановимся на некоторых из них:
«Вильямс. Во время французской революции в Англии заседал комитет, куда поступали сообщения из Франции. Представьте себе, как трудно было ему делать окончательные выводы об обстановке во Франции или принимать какие бы то ни было решения, как велика была его юридическая ответственность. Теперь, через 100 лет, мы рассматриваем французскую революцию как событие колоссального исторического значения... считаем ее великим благом для всего человечества. А большинство лондонских комитетов того времени охарактеризовало бы революцию как разгул кровавого террора. Надеюсь, что наш комитет заслушает достаточно свидетелей, чтобы по-иному подойти к оценке русских событий. Тогда Америке не придется через 50 лет краснеть и извиняться за неправильные выводы о русской революции, какие были сделаны без анализа событий, по каким-то отзвукам и внешним данным, за выводы, сделанные без учета подлинного духа и подлинных идеалов русской революции».
Так отнеслись к Вильямсу представители официальной Америки. Совсем иначе встретила его прогрессивная Америка. Об этом очень хорошо сказала ветеран американской передовой журналистики, отдавшая много сил укреплению взаимоотношений между народами США и Советского Союза, редактор журналов «Совьет Раша тудей» и «Нью уорлд ревью» Элизабет Флинн. Она писала: «С возвращением Вильямса из России над моей головой зажглось сияющее солнце... Мне посчастливилось оказаться среди тех, к кому были обращены его поистине золотые слова, когда он, путешествуя по стране, рассказывал о Ленине, революции, заре социализма. Американец до мозга костей, уходивший корнями в нашу историю и демократические традиции, он отождествил себя с социалистическими целями русского народа, видя в них развитие американской мечты о человеческом равенстве, неотъемлемых правах всех людей на жизнь, свободу и стремление к счастью... Он изучал ореол романтики и исканий — пионерских исканий дороги к новому обществу...»
Несмотря на пережитые трудности по возвращении из Советской России в США, преодолевая препоны оверменовской комиссии, Вильямс видит главную задачу в том, чтобы написать книгу о вожде русской революции — Ленине, так как интерес к нему в Америке был огромным. Ведь никто из американских журналистов, направленных освещать события в революционной России, не встречались так часто с Лениным, как Джон Рид и Альберт Вильямс.
И вот в 1919 году выходит первая книга Вильямса «Ленин — человек и его дело». Это была, пожалуй одна из первых книг о Ленине за рубежом. Вскоре она получила широкую популярность в США и была переведена на многие языки — правдивое слово о Ленине прозвучало на весь мир. В 1925 году она была издана в СССР с предисловием сестры Ленина А. И. Ульяновой-Елизаровой. «Мы,— писала Анна Ильинична,— имеем живо составленный сборничек воспоминаний, как бы альбом эскизов и силуэтов художника, дающий нам изображения Ленина в разные моменты, в различных позах, под различными углами зрения, сборничек, который восстановит в памяти многих личные воспоминания о тех или иных моментах жизни Ленина.
Конечно, сборник этот... носит известный отпечаток субъективизма, без которого немыслимы воспоминания... человека другой нации... Но зато это образ, отпечатавшийся в восприятии иностранца, искренне подходящего к Ленину... В общем книжка, разошедшаяся в большом количестве экземпляров в Америке, написана живо и увлекательно...»
Спустя два года, в 1921 году, выходит его новая книга, «Сквозь русскую революцию». Вильямс продолжает работать над образом вождя, дополняя его новыми чертами.
Вильямс старается как можно чаще приезжать на родину Ленина, чтобы видеть воочию, как торжествует его дело. В новый приезд Вильямс живет в Советской России с 1922 по 1927 год. Затем приезжает в 1930 году, в 1937— 1938 годы объезжает многие районы России. Живет в Подмосковье, на Кавказе, на Севере, в Поволжье, на Украине. Результатом этого стали книги, вышедшие в 1928 году «Русская страна» и в 1937 году «Советы», где он посвящает Ленину большую главу, оценивает значение влияния его личности как на судьбы своей страны, так и во всем мире. «Влияние Ленина в России,— писал Вильямс,— неизменно сильнее, чем влияние Вашингтона в Америке, Бисмарка — в Германии, Наполеона — во Франции. Коммунистическая партия, огромная молодежная организация — комсомол, носящая имя великого вождя, ленинские уголки в воинских частях и клубах, на заводах и фабриках; множество городов, районов, школ, колхозов, названных именем Ленина; бесчисленные бюсты и статуи Ильича, отлитые из бронзы, высеченные из мрамора, вырезанные изо льда, народные сказания, песни и легенды о Ленине — все это свидетельствует об огромной любви к Ильичу. Если можно связать судьбу страны с именем той или иной исторической личности, то Советский Союз может быть назван страной Ленина».
После второй мировой войны Вильямс со своей женой Люситой Вильямс неоднократно приезжали в Советский Союз. Они радовались переменам, происшедшим в нашей стране.
И Альберт не раз говорил:
— Если бы все это видел Ленин!
В 1959 году Вильямс в последний раз приехал в Советский Союз. Здесь его радовало все. Победа над фашизмом, успехи социалистического строительства, освоения целины и победы в космосе. И он решил вновь обратиться к самому дорогому в своей жизни — своим встречам с Лениным. Вновь легли на стол полувековой давности дневники, вырезки из газет и журналов тех лет. Но замыслу не суждено было осуществиться. В феврале 1962 года Вильямса не стало.
Люсита Вильямс приложила много сил, чтобы довести последнюю книгу Вильямса до издания. В 1969 году она издает ее под названием «Путешествие в будущее».
Примечания:
1 Цит. по: Дангулов С. Двенадцать дорог на Эгль. М., 1970, с. 230, 241.
2 См.: Дангулов С. Двенадцать дорог на Эгль, с. 241 — 242.
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 86.
4 См.: Песиков Ю. Советские друзья Вильямса. М., 1972, с. 23—26.