СОВЕТСКАЯ РОССИЯ ДЕЛАЕТ МИРОЛЮБИВЫЕ ШАГИ В ОТНОШЕНИИ ЯПОНИИ
В. И. Ленин принял Рё Накахира и Кацудзи Фусэ 3 или 4 июня 1920 года.
Рё Накахира — прогрессивный японский журналист, корреспондент газеты «Осака Асахи». В 1919 году, преодолевая большие трудности, он добрался до Москвы. В июне 1920 года встретился с Лениным. Возвратившись в Японию, написал книгу «Год Красной России».
Кацудзи Фусэ — корреспондент японских газет «Осака Майнити» и «Токио — Нити-Нити» — дважды побывал в Советской России. Был непосредственным свидетелем Великого Октября. Второй раз Фусэ посетил Страну Советов в 1920 году. Это была незабываемая поездка. Он встретился с Лениным. В 1921 году написал книгу «Возвращаясь из рабоче-крестьянской России». В те далекие трудные годы она донесла до японского народа живое ленинское слово.
Интервью корреспондентам японских газет Рё Накахира и Кацудзи Фусэ В. И. Ленин дал в начале июня 1920 года.
Добраться корреспондентам из Японии в Москву было нелегко. О трудностях, какие пришлось испытать Рё Накахира на своем пути, рассказал советский журналист Владимир Цветов. Работая в Токио, он разыскал в многомиллионном городе бывшего корреспондента «Осака Асахи» Рё Накахира и с его слов описал встречу с Лениным1.
В мае 1919 года Рё Накахира, который находился во Владивостоке в качестве корреспондента японской газеты «Осака Асахи», по заданию газеты отправился в Москву. Это задание было исключительно трудное и опасное. Была в разгаре гражданская война. Со всех сторон Советское государство сжимало кольцо фронтов. И кое-кому в Японии стало казаться, что дни Советской власти сочтены. Редакции очень хотелось иметь своего корреспондента в Москве — «очевидца гибели большевиков». В июне он прибыл в Омск, оккупированный колчаковской армией, в которой хозяйничали американские, английские, французские и японские офицеры. До него доходили слухи один нелепее другого, о «зверствах большевиков». Но Накахира твердо решил ехать в Москву. В июле он выехал в Пермь, чтобы там перейти линию фронта, сдаться советским властям и попросить содействия для дальнейшего следования в Москву.
1 июля Накахира проснулся от разрыва снаряда недалеко от пермской гостиницы. А в полдень из окна гостиницы он увидел красноармейцев. В Перми разъезд красноармейцев задержал Накахиру. Обыскав его, они обнаружили у него карту, колчаковское разрешение на проезд к линии фронта. Командир коротко сказал: «Шпион. В расход!» Накахира повели на расстрел. Тут и закончился бы путь корреспондента «Осака Асахи» в Москву, если бы в последнее мгновение Накахира не крикнул:
- Ленин знает газету «Асахи»! Дайте ему телеграмму, сообщите ему о моем приезде!
Далее В. Цветов пишет: «Красноармейцы, тащившие Накахира прочь с дороги, разом остановились и опустили оружие.
- Я еду к Ленину, он ждет меня,— продолжал выкрикивать Накахира...
Как ни наивна была уловка Накахира, но имя Ленина возымело магическое действие. Японца вернули в Пермь.
Комендант города, допросив корреспондента, строго взглянул на него:
- В победу мировой революции веришь?
- Верю! — закивал Накахира».
Вера в мировую революцию открыла Накахира дорогу в Москву, которую он увидел совсем не такой, какой ее рисовали по слухам. На улицах было все спокойно и никаких «зверств большевиков» он не видел.
Прибыв в Москву, он заболел. В Москве свирепствовал тиф. Не избежал этой участи и Накахира. После выздоровления его направили в санаторий, находящийся недалеко от Москвы, где он пробыл три месяца. Многое его поразило, многое он понял. «Рабоче-крестьянское правительство,— писал Накахира в одном из репортажей,— вовсе не принуждает работать людей, лишившихся трудоспособности. Более того, оно старается оказать им внимание и поддержку. Санаторий, куда я попал, как раз и является учреждением, созданным для этого. Люди отдыхают здесь после болезни за счет правительства».
Накахира старался увидеть как можно больше. Но основное его желание было встретиться с Лениным и взять у него интервью. И вот в начале июня 1920 года В. И. Ленин принял Рё Накахира вместе с корреспондентом газет «Осака Майнити» и «Токио Нити-Нити» Кацудзи Фусэ2. Моя мечта все же сбылась,— рассказывал Рё Накахира В. Цветову.— Произошло это третьего или четвертого июня, точно не помню. Меня и Кацудзи Фусэ, корреспондента «Осака Майнити» и «Токио Нити-Нити», Ленин принял вместе. Моя корреспонденция помечена, правда, третьим июня. Может быть, Фусэ и прав. Много лет минуло с тех пор... Но самую встречу с Лениным я запомнил хорошо, очень хорошо. Встреча состоялась в кабинете Ленина в Кремле. Ленин крепко пожал нам руки, усадил в кресла у стола, сел сам, непринужденно подпер рукой голову, и сразу исчезла скованность, которую чувствовали корреспонденты, когда вошли в кабинет.
В корреспонденции из Москвы Накахира сообщил: «Вопреки моим ожиданиям, обстановка кабинета оказалась простой и скромной, и это очень меня удивило... Ленин принял нас исключительно просто и сердечно, как своих старых друзей. Хотя он занимает высший пост в России, в его манере и обращении не было и намека продемонстрировать свое высокое положение».
«Не дожидаясь наших вопросов,— вспоминал Накахира,— Ленин заговорил сам. Коснувшись японо-русских отношений, Ленин выразил глубокое сожаление по поводу позиции Японии, которая не проявляет готовности пойти навстречу миролюбивым шагам рабоче-крестьянского правительства России».
Затем Ленин расспрашивал о жизни японских рабочих и крестьян. Ленин задал один за другим ряд вопросов: являются ли помещики в Японии господствующим классом? Могут ли японские крестьяне свободно владеть землей? Живет ли японский народ главным образом за счет внутренних ресурсов страны или Япония импортирует большое количество товаров из-за границы?
Обращаясь к Фусэ, Ленин засыпал его вопросами: «Каково у вас положение безземельного крестьянина? Как и сколько он платит помещику? Какие у вас помещики? Сколько десятин у среднего и крупного? Есть ли крестьянские организации?»
Затем спросил:
- А вы сами из какого класса, интеллигент?
- Я сын мелкого помещика,— ответил Фусэ.
- То есть, сколько же десятин у вашего отца? — допрашивал Ленин.
Фусэ ответил:
- Несколько десятков десятин.
- Позвольте, позвольте,— живо возразил Ленин,— так это совсем не мелкий помещик: для Японии это уже средний, почти крупный землевладелец. Значит, вы буржуйчик.
Своими вопросами Ленин дал понять, что его глубоко интересует жизнь японского народа. Ленин перешел к электрификации Японии. На него произвели большое впечатление успехи этой отрасли. Затем он задал ряд вопросов по народному образованию: «Когда у вас введено всеобщее обязательное обучение, до скольких лет, есть ли у вас безграмотные?»
Когда Фусэ ответил, что в Японии безграмотных почти нет, Владимир Ильич воскликнул: «Счастливая страна».
Затем Ленин задал такой интересный вопрос:
- Правда ли, что у вас никогда не наказывают детей, не бьют их; я об этом где-то читал.
- Да, у нас не бьют детей, у нас в своем роде культ детей как основа всей семьи и государственности,— ответил Фусэ.
Тов. Ленин подумал и сказал:
- Тогда вы не только счастливый, но и великий народ. От этого пережитка, варварского пережитка, применять в воспитании наказание, не избавились даже так называемые передовые страны Европы.
Затем, подумав и испытующе глядя на своего собеседника, Ленин спросил:
- И так-таки у вас в Японии даже шлепка детям не дают?
- Нет, мы никогда не бьем детей,— решительно возразил Фусэ.
- Да, это замечательный народ, это настоящая культура,— заключил Ленин.
При этом, вспоминал Накахира, В. И. Ленин отметил с большим удовлетворением, что один из принципов рабочее-крестьянского правительства тоже заключается в отмене телесного наказания детей.
Затем японские корреспонденты задали свои вопросы.
- Осенью прошлого года Вы сказали, что трудности уже позади, разве вы не предвидите впереди больше трудностей? — спросил Фусэ.
- Я это говорил в том смысле, что мы самые большие трудности пережили; но, конечно, перед нами стоит еще много трудностей! — ответил Ленин.
- Вы говорили, что капитализму для перехода от феодализма понадобилось много лет, а потому социализму понадобится также много лет на переход от капитализма. Скажите, какой срок приблизительно на это понадобится? — задал вопрос Фусэ.
- Трудно определить срок вообще; чтобы свергнуть старый строй — не надо много времени, но создавать новый строй в короткое время невозможно. Мы приступили к осуществлению плана электрификации промышленности и земледелия, без электрификации коммунистический строй неосуществим, а наш план электрификации составлен на срок в десять лет при самых благоприятных условиях. Вот это — наш минимальный срок для создания нового нашего строя,— ответил Владимир Ильич.
- Где коммунизм может иметь больше шансов на успех, на Западе или на Востоке? — спросил Фусэ.
- Настоящий коммунизм может иметь успех пока только на Западе, однако ведь Запад живет на счет Востока; европейские империалистические державы наживаются главным образом на восточных колониях, но они в то же время вооружают и обучают свои колонии, как сражаться, и этим Запад сам роет себе яму на Востоке,— сказал В. И. Ленин.
- Каковы ближайшие задачи Советского правительства? — обратился Фусэ к Ленину в конце беседы.
Ленин ответил коротко:
- Во-первых, побить польских помещиков, во-вторых, добиться прочного мира, затем, в-третьих, развивать нашу хозяйственную жизнь.
Спускаясь по лестнице, Фусэ, обращаясь к заведующему восточным отделом Народного комиссариата по иностранным делам, присутствовавшего на беседе, спросил: «Кто кого интервьюировал? Он нас или мы его?»
На следующий день Рё Накахира принес свой текст интервью Ленину. «Ленин внимательно прочел его,— вспоминает Накахира,— сделал несколько поправок, вычеркнув или изменив такие выражения, как «Ленин решил», «Ленин отказался»...
«Один Ленин ничего не решает и ни от чего не отказывается,— сказал он.— Все вопросы решает рабоче-крестьянское правительство».
Интервью В. И. Ленина продемонстрировало, что Советское правительство занимает миролюбивую позицию по отношению к Японии и сожалеет, что не встречает с ее стороны готовности пойти на ответные шаги, что в Советской стране проявляют большой интерес к жизни японского народа.
Беседа с Лениным произвела на Фусэ неизгладимое впечатление. В своей книге «Возвратившись из рабочее-крестьянской России» Фусэ рисует образ Ленина как народного вождя, как руководителя партии большевиков, пользующегося огромным авторитетом, сочетающего в себе великого теоретика и революционера-практика.
«Влияние Ленина,— пишет Фусэ,— необычайно, оно является величайшей силой».
Фусэ восхищает прозорливость В. И. Ленина. В качестве примера он приводит заключение Брест-Литовского мирного договора. Прошло совсем немного времени, и «предвидение Ленина полностью оправдалось. Германский милитаризм потерпел крах, а Брест-Литовский договор превратился в клочок бумаги».
Примечания:
1 См.: Цветов В. Увлекательный поиск. Репортаж о том, как была найдена в Токио запись беседы В. И. Ленина с японскими журналистами. М., 1965, с. 39-41.
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 129-134.
СОВЕТСКАЯ РОССИЯ ИМЕЕТ РЕСУРСЫ ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ЕЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ
В. И. Ленин дал интервью специальному корреспонденту газеты «Манчестер гардиан» не позднее 7 июня 1920 года.
«Манчестер гардиан», английская буржуазная газета, в июне 1920 года направила своего специального корреспондента в Москву к В. И. Ленину для получения интервью.
После встречи с В. И. Лениным корреспондент изложил беседу с ним в газете «Манчестер гардиан» от 24 июня 1920 года. Он подчеркнул, что в отличие от других государственных деятелей Ленин не стремился превратить интервью в «фонограф для передачи своих взглядов за границу». «Ленин,— продолжал корреспондент,— самым смущающим образом меняется ролями со своим интервьюером, который под конец, когда уже поздно, замечает, что Ленин задал ему по крайней мере столько же вопросов, сколько он сам, и что решить, кто кого интервьюировал,— это математическая задача». Беседа, которая проходила в доброжелательной и непринужденной форме, касалась внутреннего и внешнеполитического положения Советской России, а также и других вопросов — о политической жизни Англии, о тактике социалистических партий и др.
Когда корреспондент спросил, может ли Советская Россия подвергнуться новому нападению империалистических держав Европы и Америки, Ленин с величайшим оптимизмом ответил, что уже миновал тот момент, когда буржуазная Европа могла сорганизовать коалицию для уничтожения советского строя в России.
Корреспондент, развивая эту же мысль, спросил: «Хотя в военном отношении это может быть и так, но это не решает вопроса о том, сможет ли Россия выпутаться из экономического кризиса без помощи Запада?»
Хотя, ответил Ленин мы не получим всего необходимого, что-нибудь мы во всяком случае получим из-за границы. А во всем остальном Советская Россия имеет ресурсы, которые необходимы для воссоздания ее производительных сил.
В ходе интервью были затронуты вопросы союза рабочих с крестьянством и о перспективах этого союза.
Как показывает содержание корреспонденции, опубликованной в газете «Манчестер гардиан», многие из ответов Ленина изложены в ней нечетко и путано. Все это было вряд ли случайно. Опасаясь проявления симпатий английского пролетариата, официальные круги Великобритании всячески препятствовали распространению правды о положении в Советской России. Но даже публикация таких отдельных небольших информаций имела большое значение. Хотя свирепствующей цензуре уже годы удается не пропускать в печать ни слова правды про Советскую республику, говорил В. И. Ленин, тем не менее нет ни одного большого рабочего собрания ни в одной стране, где бы не обнаружилось, что рабочие массы на стороне большевиков, потому что нельзя скрывать правду.
ПРОТИВОРЕЧИЯ СТРАН АНТАНТЫ ОБОСТРЯЮТСЯ
В. И. Ленин дал интервью корреспонденту швейцарской газеты «Бернер тагвахт» 20 июля 1920 года, опубликовано в ней 21 июля 1920 года. На русском языке впервые напечатано в 1970 году в Ленинском сборнике XXXVII.
«Бернер тагвахт» — газета, орган социал-демократической партии Швейцарии.
Швейцарский корреспондент, имя которого осталось неизвестным, задал В. И. Ленину два вопроса. Первый вопрос: мнение Ленина об отношениях между союзниками.
Фарисейская политика Антанты в отношении Польши и Советской России наиболее ярко была выражена в ноте министра иностранных дел Великобритании Керзона Советскому правительству от 11 июля 1920 года, которая была послана с конференции стран Антанты, проходившей в Спа. В связи с провалом наступления польских войск летом 1920 года правительства Антанты были весьма обеспокоены. Выпадение Польши из версальской системы угрожало нарушить послевоенное «равновесие» в Европе, которое обеспечивало господство великих империалистических держав. Поэтому Антанта поспешила оказать Польше всяческую помощь. 12 июля 1920 года английское правительство предъявило Советской России категорическое требование — остановить наступление Красной Армии и заключить перемирие с Польшей на основе признания в качестве государственной границы между Польшей и Советской Россией так называемой «линии Керзона».
В отношениях между странами Антанты обострились непримиримые противоречия, которые Ленин со всей полнотой охарактеризовал в ответе швейцарскому корреспонденту.
«Может быть, английское предложение это всего лишь клочок бумаги,— подчеркнул Владимир Ильич.— Но может быть, оно способно привести к действительному миру на Востоке Европы. Если английские дипломаты воображают, что они могут нас обмануть, то они совершают грубую ошибку: на каждое бумажное предложение мы ответим
бумажным предложением и только на подлинные дела мы ответим делами. Английская политика не стабильна, она постоянно подвергается колебаниям.
На одной стороне — Ллойд Джордж, на другой — Черчилль и между ними лорд Керзон, который хотел бы видеть Россию слабой. Однако рядом с ними стоит большая масса английского народа, с которой они должны считаться. И мы больше всего опираемся на эти массы. Мир между Англией и Россией находится в прямой зависимости от силы нашей Красной Армии и от стойкости английского пролетариата».
Акцентируя внимание на вопросе об отношениях между союзниками, Ленин подчеркнул, что «до сих пор Англия действовала самостоятельно и следует предполагать, что ее политика прямо направлена против Франции. Договор с Персией был заключен без посредничества Лиги наций. Турецкая политика Англии противоречит интересам Франции и Италии. Наконец, английское предложение, сделанное Советской России, послано вопреки воле Франции. Если Франция будет дальше поддерживать Польшу, то это приведет к неизбежному спору с Англией. Однако если она оставит Польшу на произвол судьбы, то потеряет последнего реального союзника против Германии».
На второй вопрос, который был задан в духе измышлений буржуазной пропаганды: прекратит ли Коммунистический Интернационал зарубежную пропаганду в случае установления взаимопонимания между Россией и Англией? — Владимир Ильич ответил кратко и убедительно: «Сам факт, что Советская Россия существует, является лучшей пропагандой коммунизма во всем мире».
МЕЖДУНАРОДНАЯ РАБОЧАЯ ПОМОЩЬ
В. И. Ленин принял X. Лангсета 14 августа 1920 года.
Хорвард Лангсет — норвежский инженер, член Норвежской рабочей партии с 1917 года. В 1923 году вступил в Коммунистическую партию Норвегии.
Был членом ЦК и Политбюро Компартии Норвегии, председателем норвежской секции Межрабпома, редактором ряда журналов. X. Лангсет является автором ряда книг и брошюр по рабочему движению Норвегии, был делегатом II конгресса Коминтерна. Вместе с Якобом Фриисом основал левый оппозиционный еженедельник «Ориентеринг» (ныне центральный орган партии народных социалистов).
Хорвард Лангсет свои воспоминания о встрече с Владимиром Ильичем назвал «У Ленина. Короткий прощальный визит». Он описал ее так:
— В субботу, 14 августа (1920 г.), за два дня до отъезда из Москвы, у меня состоялась короткая беседа с Лениным об использовании западноевропейской рабочей силы в Советской России. Совет Народных Комиссаров передал этот вопрос на рассмотрение специальной государственной комиссии, состоявшей из представителей тех комиссариатов, которых этот вопрос касался. Мне, как председателю скандинавской делегации, находившейся в России по этому вопросу, естественно, было интересно услышать, что думает об этом глава правительства, Председатель Совета Народных Комиссаров, как его называют в России.
Секретарь Ленина сообщил по телефону, что меня ждут к шести часам вечера. По раскаленным от жары улицам отправился я к Кремлю, где, как известно, живут и работают Ленин и многие руководящие деятели. У меня, как делегата конгресса III Интернационала, было удостоверение, по которому меня пропустили в Кремль. Я обратился к коменданту, и мне показали, как пройти туда, где работал Ленин. Оказалось, что меня ждали. Как только дежурный прочел мою фамилию на удостоверении, он сразу же показал мне дорогу: вверх по лестнице и в большую приемную. Оказалось, что здесь царит порядок и точность, отсюда, из центра Советской власти, распространялись они по всей стране.
Я пришел на несколько минут раньше назначенного, но как только стенные часы пробили 6, вошел Ленин и пригласил меня в свой кабинет.
Сперва я передал ему кое-какие бумаги от участников конгресса, он вызвал секретаршу и отдал ей дела, которые следовало привести в порядок.
Я задал первый вопрос о том, принял ли Совнарком окончательное решение относительно использования иностранной рабочей силы.
Владимир Ильич ответил, что так как существует большая потребность как в технических так и организаторских кадрах и еще в большей степени в квалифицированных рабочих, Совет Народных Комиссаров создал государственную комиссию для рассмотрения этого вопроса.
В ходе беседы X. Лангсет пояснил, что те переговоры, которые велись с государственной комиссией, пока что не привели к желаемым результатам, и спросил Ленина, что, может быть, для получения действительной квалифицированной рабочей силы необходимо положить в основу принцип материальной заинтересованности и не принимать больше во внимание идеальные побуждения.
В. И. Ленин подробно разъяснил, что касается использования квалифицированной рабочей силы, то он тоже считает решающими материальные побуждения. Мы не сомневаемся в том, что западноевропейские рабочие-коммунисты тысячами приезжали бы к нам из чисто идеальных побуждений. Но у нас нет необходимости укреплять коммунистическое движение внутри страны за счет иностранных коммунистов и, тем самым, лишать движение в Западной Европе его лучших кадров и ослаблять братские партии. Ленин подчеркнул, что в настоящее время особенно нужны квалифицированные рабочие, которые нам симпатизируют.
Лангсет, излагая свои соображения, спросил В. И. Ленина, не считает ли он нужным, чтобы заинтересовать иностранных квалифицированных рабочих, предложить им лучшие условия, чем русским рабочим.
Ленин согласился с мнением Лангсета, но сказал, что иммигранты должны быть готовы ко многим лишениям и ограничениям, так как по крайней мере в первое время мы не сможем предложить им то, к чему они привыкли у себя дома, хотя Советское правительство сделает все возможное в отношении жилья, пищи, одежды и т. д., чтобы сохранить их работоспособность.
Лангсет вновь повторил свой вопрос, опираясь на телеграммы В. И. Ленина и В. П. Милютина, опубликованные в иностранной печати, о том, что иностранные рабочие не должны ожидать, что их условия жизни и получаемая заработная плата будут отличаться от тех, которые получают русские рабочие. Имеются в виду, спросил Лангсет, большие группы эмигрантов или это относится также и к квалифицированным рабочим?
Ленин ответил, что в первую очередь это относится к эмигрантам. Остальные тоже должны быть готовы к лишениям, пока транспорт, пострадавший за шесть лет войны, не обеспечит доставку продуктов питания.
- А нельзя ли создать специальное интендантство для приглашенных иностранных квалифицированных рабочих на базе интендантства Красной Армии и с армейскими пайками? — спросил Лангсет.
- Что ж,— ответил Ленин,— думается, что это возможно, но в таком случае лишь для небольшого числа рабочих.
Каково Ваше мнение по вопросу о зарплате и возможного пособия на содержание семей, оставшихся на родине? — был следующий вопрос Лангсета. В. И. Ленин ответил, что помимо довольствия, представляемого (самому специалисту) в Советской России, необходимо, чтобы семьи, остающиеся на родине, получали бы достаточные средства, пока их нельзя будет привезти сюда. Но это может касаться только квалифицированных специалистов, занимающих особое положение. Большинству эмигрантов мы не сможем предложить других условий, чем те, в которых находятся русские рабочие.
На вопрос Лангсета, не могут ли возникнуть разногласия между русскими и иностранными рабочими, Владимир Ильич ответил, что подобное не может случиться, так как в России всегда было много иностранной рабочей силы в промышленности и вряд ли возникнут какие-либо трудности.
Далее Лангсет спросил Ленина, не настало ли время для эмиграции в Советскую Россию. На это Ленин ответил, что оно не настанет до тех пор, пока государственная комиссия не закончит свою работу и не завершит переговоры с делегациями отдельных стран. Вначале необходимо провести разъяснительную работу о трудностях, которые они встретят в Советской России, так как европейскому рабочему значительно труднее привыкнуть к лишениям, чем русскому рабочему, который привык терпеть их не только во время войны, но и раньше, при буржуазной эксплуатации.
Представляет интерес вопрос Лангсета о распространившихся слухах, что Советская Россия предоставит концессии западноевропейским и американским капиталистам. На вопрос о том, правда ли, что такие концессии будут им предоставлены, Ленин ответил:
— Скорее мы предпочли бы помощь иностранных рабочих. Советская Россия предпочла бы лучше иностранных рабочих, и уж если она вынуждена будет прибегнуть к концессиям, то это только из-за трудностей, связанных с разрухой, вызванной империалистической и гражданской войнами и иностранной интервенцией.
Затем беседа коснулась развития торговых связей между Норвегией и Советской Россией. Соглашаясь с мнением Ленина, Лангсет сказал, что уже сейчас они могли бы осуществляться через Архангельск и Мурманск. Слушая Лангсета, Ленин записал его предложения о возможностях этой торговли и сказал, что передаст их заместителю народного комиссара внешней торговли А. М. Лежаве.
«Я убедился из беседы с Лениным,— пишет Лангсет,— что он хорошо осведомлен о положении в Норвегии и считает, что наша зависимость от Англии и Америки в значительной степени исчезнет при установлении торговых связей с Россией».
Лангсет попросил Ленина разъяснить содержащееся в интервью с Якобом Фриисом утверждение о том, что будто бы в Советской России против крестьян будет использована Красная Армия. Это произвело сенсацию в Норвегии, среди товарищей по партии. Ленин сказал, что достаточно сослаться на тезисы по аграрному вопросу, принятые на VIII съезде РКП (б). В общем крестьяне разобрались, что им дает Советская власть, и присоединились к ней, мелких крестьян и частично середняков мы завоевываем на свою сторону с помощью агитации. Значительная масса из них — наши друзья или занимают нейтральную позицию, то есть они видят выгоду для себя.
Но среди крестьянства имеются кулаки, выступающие против Советской власти. Естественно, она должна использовать все силы, в том числе и Красную Армию, для своей защиты. Но Ленин подчеркнул, что этого, видимо, не потребуется.
Владимир Ильич передал через Лангсета привет норвежским товарищам. Лангсет ушел из кабинета Ленина с убеждением, что он встретился с человеком, которого по праву считают вождем рабочего класса не только в Советской России, но и всего международного пролетариата, борющегося за свое освобождение. Ответы В. И. Ленина X. Лангсету проникнуты духом пролетарского интернационализма, обеспечивающего на деле солидарность и объединение усилий рабочего класса и трудящихся в международном масштабе ради осуществления их общих целей.
Победа социалистической революции в России сопровождалась невиданным ранее подъемом международной пролетарской солидарности. Трудовые массы капиталистических государств сразу же увидели в Октябрьской революции победу их кровного дела, оказали российскому пролетариату незамедлительную помощь и поддержку.
С установлением в России власти рабочего класса пролетарский интернационализм стал одним из коренных принципов государственной политики первого в мире государства рабочих и крестьян. Руководствуясь идеями интернационализма, Советское государство со дня своего рождения повело борьбу за установление справедливого демократического мира и выступило на международной арене в поддержку рабочего и освободительного движения во всем мире.
ЗА СПЛОЧЕНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ НА ОСНОВЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО УЧЕНИЯ
В. И. Ленин написал ответ Сегрю 8 сентября 1920 года.
Сегрю — английский журналист, был берлинским корреспондентом лондонской буржуазной газеты «Дейли ньюс».
Чтобы ответить на вопрос, чем была вызвана посылка радиограммы берлинским корреспондентом лондонской газеты «Дейли ньюс» г-на Сегрю к В. И. Ленину, необходим хотя бы краткий исторический экскурс.
В июле — августе 1920 года в исключительно сложной международной обстановке в Петрограде, а затем в Москве состоялся II конгресс Коминтерна. Он должен был дать ответ на сложные вопросы, вставшие перед коммунистами разных стран. Необходимо было обобщить опыт побед и уроки поражений пролетариата в ряде стран в предшествующие годы и на основе анализа экономической и политической ситуации выработать стратегию и тактику пролетарской борьбы в новых условиях. Работа конгресса проходила в дни, когда империалисты Антанты руками буржуазно-помещичьей Польши предприняли новую попытку задушить Советскую Россию. Однако Красная Армия дала отпор. Это вызвало огромный энтузиазм среди пролетариев всех стран. Успехи Красной Армии связывались многими делегатами с дальнейшей судьбой развития мирового революционного движения. Все это не могло не оказать влияния на ход дискуссий и некоторые решения II конгресса Коминтерна.
В. И. Ленин подготовил основной доклад о международном положении и основных задачах Коммунистического Интернационала и тезисы почти по всем важнейшим пунктам повестки дня, участвовал в работах большинства комиссий конгресса.
Одним из центральных вопросов II конгресса Коминтерна был вопрос о создании и укреплении во всех странах пролетарских партий нового типа. В этой связи был принят документ, известный под названием «21 условие» приема в Коммунистический Интернационал.
В. И. Ленин выступил по этому вопросу с речью, в которой подчеркнул, что Коминтерну угрожает опасность справа и «слева». Поэтому укрепление Коминтерна как монолитной организации требует выработки четких условий приема, которые закрыли бы доступ в Коминтерн партиям, не стоящим твердо на его позициях. В своей речи Ленин подверг критике оппортунистические элементы, и прежде всего лидеров правого крыла Независимой социал-демократической партии Германии В. Дитмана и А. Криспина1.
Принятые решения II конгресса Коминтерна о характере коммунистических партий вызвали бурные дискуссии в партиях, вышедших из II Интернационала и заявивших о своем желании вступить в III, Коммунистический Интернационал. Центристские лидеры, делая попытку затормозить стремление революционных рабочих к идеям коммунизма, подорвать их доверие к только что созданному III Интернационалу, начали кричать о «диктате Москвы», о «засилье русских» в Коминтерне, о «неравноправии партий» и т. д.
Разоблачая подобные измышления как сплошной обман масс, Ленин подчеркнул, что в действительности борьба внутри этих партий идет между революционными, пролетарскими и оппортунистическими, мелкобуржуазными силами. Представители последних Дитман и Криспин своими колебаниями в сторону реформизма, своим неумением мыслить революционно осуществляют на деле «влияние буржуазии на пролетариат извнутри пролетарской партии, осуществляют подчинение пролетариата буржуазному реформизму»2.
В этой обстановке, чтобы внести ясность в развернувшиеся дискуссии в прессе западноевропейских стран, господин Сегрю решил обратиться с вопросом к наиболее авторитетному коммунистическому лидеру — В. И. Ленину.
Ответы главы Советского государства В. И. Ленина корреспонденту Сегрю вызвали большой интерес в рабочей прессе западноевропейских стран. Отвечая на вопрос Сегрю, В. И. Ленин объяснил, что нападки на большевизм со стороны правого крыла немецких «независимцев», вроде Дитмана, не должны удивлять. Естественно, что каутскианцы недовольны, ведь большевики провозгласили в своей программе диктатуру пролетариата еще в 1903 году. Правое же крыло немецких «независимцев», подобно Дитману и Криспину, так же как Каутский, его сторонники и вожди оппортунистических партий, признают необходимость завоевания политической власти, но отрицают диктатуру пролетариата. Поэтому они недовольны большевиками. Естественно, что такие мелкобуржуазные демократы подобны меньшевикам и в решительной борьбе между пролетариатом и буржуазией оказываются нередко на стороне буржуазии. Далее Ленин подчеркивает, что в рядах III, Коммунистического Интернационала не должно быть подобных представителей ни немецкого, ни французского, никакого иного образца.
Далее Ленин предложил: «Давайте заключим договор: вы — от имени антибольшевистской буржуазии всех стран, я — от имени Советской республики России. Пусть по этому договору к нам в Россию посылаются из всех стран делегации из рабочих и мелких крестьян (т. е. из трудящихся, из тех, кто своим трудом создает прибыль на капитал) с тем, чтобы каждая делегация прожила в России месяца по два. Если отчеты таких делегаций полезны для дела антибольшевистской пропаганды, то все расходы по их посылке должна бы взять на себя международная буржуазия. Однако принимая во внимание, что эта буржуазия во всех странах мира крайне слаба и бедна, мы же в России богаты и сильны, я соглашаюсь исхлопотать от Советского правительства такую льготу, чтобы 3/4 расходов оно взяло на себя и только 1/4 легла на миллионеров всех стран.
Надеюсь, что вы, сами называющие себя в вашей телеграмме добросовестным журналистом, не откажетесь пропагандировать везде и всегда такой договор между Советской республикой и международной буржуазией, разумеется, в интересах антибольшевистской пропаганды».
Ответы В. И. Ленина, опирающиеся на анализ конкретной ситуации и решения II конгресса Коминтерна, способствовали ускорению процесса дифференциации в международном рабочем движении, процесса идейной и организационной консолидации коммунистических сил на базе ленинизма. Опубликованные во многих газетах западноевропейских стран3, они способствовали уяснению истины и помогли идейно-политическому формированию и организационному укреплению компартий Германии, Франции, Италии, Чехословакии и других стран.
Примечания:
1 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 248—254.
2 Там же, с. 297.
3 Ответ В. И. Ленина был напечатан полностью, частично или в изложении в немецких газетах 16 сентября 1920 г.: «Роте фане», «Форвертс», «Лейпцигер фольксцайтунг» (№ 188, 1920), в «Дейли геральд» (Великобритания, 17 сентября 1920 г.), «Юманите» (Франция, 22 сентября 1920 г.) и в ряде других.
ОН ВИДИТ МИР БУДУЩЕГО, ПРЕОБРАЖЕННЫЙ И ПОСТРОЕННЫЙ ЗАНОВО
В. И. Ленин встречался с Г. Уэллсом 6 октября 1920 года.
Герберт Джордж Уэллс (1866—1946) — английский писатель, автор всемирно известных книг и фантастических романов, принесших ему мировую славу1. Он посетил Россию в 1914 году и Советскую страну в 1920 и 1934 годах. После поездки издал книгу «Россия во мгле». Во время второй мировой войны призывал к поддержке СССР в его борьбе против фашизма. В конце своего жизненного пути заявил: «Я являюсь лондонским избирателем участка Мерилебон и активно поддерживаю возрождающуюся коммунистическую партию».
Основной целью поездки Г. Уэллса в Советскую Россию в 1920 году была встреча с В. И. Лениным. «Мне было интересно повидаться с ним, и я должен сказать, что был предубежден против него. На самом деле я встретился с личностью, совершенно непохожей на то, что я себе представлял».
Уэллс приехал в Советскую Россию в тяжелый двадцатый год. Молодая Советская республика переживала суровое время. Империалистическая и гражданская войны дали себя знать. Его взору представилась картина краха старой России и хозяйственной разрухи. Промышленность была почти парализована. Катастрофически сократилось производство стали, угля и электроэнергии. Изолированные от топливных баз и источников сырья, заводы и фабрики бездействовали. Сельское хозяйство находилось в тяжелом положении. Дома во многих городах плохо отапливались. Не хватало угля, дров, не было электроэнергии. По всей стране ощущалась острая нужда в продовольствии, одежде, обуви и других предметах самой первой необходимости.
Полчища иностранных интервентов и белогвардейских банд накатывались на молодое Советское государство, разрывая его на куски, стремясь во что бы то ни стало вернуть страну в рабство капитала. Руководимые ленинской партией рабочие и крестьяне с оружием в руках отстаивали завоевания Великого Октября.
Вот какой увидел Уэллс новую Россию.
В книге «Россия во мгле» после описания жизни в Москве, которая показалась ему более оживленной, чем в Петрограде, Уэллс сообщает, что «наконец мы попали в кабинет Ленина, светлую комнату с окнами на кремлевскую площадь; Ленин сидел за огромным письменным столом, заваленным книгами и бумагами. Я сел справа от стола, и невысокий человек, сидевший в кресле так, что ноги его едва касались пола, повернулся ко мне, облокотившись на кипу бумаг. Он превосходно говорит по-английски... Я ожидал встретить марксистского начетчика, с которым мне придется вступать в схватку, но ничего подобного не произошло. Мне говорили, что Ленин любит поучать людей, но он, безусловно, не занимался этим во время нашей беседы...
У Ленина приятное смугловатое лицо с быстро меняющимся выражением, живая улыбка; слушая собеседника, он щурит один глаз (возможно, эта привычка вызвана каким-то дефектом зрения). Он не очень похож на свои фотографии, потому что он один из тех людей, у которых смена выражения гораздо существеннее, чем самые черты лица; во время разговора он слегка жестикулировал, протягивая руки над лежавшими на его столе бумагами; говорил быстро, с увлечением, совершенно откровенно и прямо, без всякой позы, как разговаривают настоящие ученые».
В беседе Ленина с Уэллсом были затронуты многие проблемы. В основном дискуссия развивалась в двух направлениях.
«Одну тему,— пишет Уэллс,— вел я: «Как вы представляете себе будущую Россию? Какое государство вы стремитесь построить?» Вторую тему вел В. И. Ленин: «Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему вы ничего не делаете, чтобы подготовить ее? Почему вы не уничтожаете капитализм и не создаете коммунистическое государство?» Эти темы переплетались, сталкивались, разъясняли одна другую. Вторая тема возвращала нас к первой: «Что вам дала социальная революция? Успешна ли она?» А это, в свою очередь, приводило ко второй теме: «Чтобы она стала успешной, в нее должен включиться западный мир. Почему это не происходит?»2.
Уэллса потрясла та откровенность, с которой Ленин вел беседу. «Те, кто взял на себя гигантский труд уничтожения капитализма, должны сознавать,— подчеркнул Ленин,— что им придется пробовать один метод действия за другим пока, наконец, они не найдут тот, который наиболее соответствует их целям и задачам».
Беседуя с Лениным, Уэллс все больше убеждался в том, что коммунизм может быть огромной творческой силой. «После всех тех утомительных фанатиков классовой борьбы,— писал Уэллс,— которые попадались мне среди коммунистов, схоластов, бесплодных, как камень, после того, как я насмотрелся на необоснованную самоуверенность многочисленных марксистских начетчиков, встреча с этим изумительным человеком, который откровенно признает колоссальные трудности и сложность построения коммунизма и безраздельно посвящает все свои силы его осуществлению, подействовала на меня живительным образом. Он во всяком случае видит мир будущего, преображенный и построенный заново».
В. И. Ленин хотел услышать от Уэллса как можно больше его впечатлений о Советской России. Владимиру Ильичу было интересно знать мнение великого фантаста еще и потому, что творчество Уэллса в этот период его жизни было обращено главным образом к социальным проблемам, к проблемам перестройки человеческого общества на более справедливых основах, к созданию человеческого счастья на земле.
Усевшись в кресло, Уэллс сразу после обмена приветствиями пошел в наступление. Он сказал, что коммунисты во многих вопросах проводят свою линию слишком быстро и жестко, разрушая раньше, чем они сами готовы строить. Коммунисты, продолжал Уэллс, уничтожили торговлю, прежде чем они были готовы ввести нормированную выдачу продуктов, они ликвидировали кооперативную систему вместо того, чтобы использовать ее, и т. д.
«Я,— продолжал Уэллс,— верю в то, что в результате большой и упорной воспитательной работы теперешняя капиталистическая система может стать ^цивилизованной» и превратиться во всемирную коллективистскую систему, в то время как мировоззрение Ленина издавна неотделимо связано с положениями марксизма о неизбежности классовой войны, необходимости свержения капиталистического строя в качестве предварительного условия перестройки общества, о диктатуре пролетариата и т. д.» В. И. Ленин доказывал, что современный капитализм неисправимо алчен, расточителен и глух к голосу рассудка и, пока его не уничтожат, он будет бессмысленно и бесцельно эксплуатировать все, созданное руками человека, что капитализм всегда будет сопротивляться использованию природных богатств ради общего блага и что он будет неизбежно порождать войны, так как борьба за наживу лежит в самой основе его.
- Должен признаться, что в споре мне пришлось очень трудно,— заключил Уэллс.
Особенно горячо спор разгорелся, когда речь зашла об электрификации России.
«Он делает все,— сообщает Уэллс,— что от него зависит, чтобы создать в России крупные электростанции, которые будут давать целым губерниям энергию для освещения, транспорта и промышленности. Он сказал, что в порядке опыта уже электрифицированы два района. Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населенной неграмотными крестьянами, лишенной источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность? Такие проекты электрификации осуществляются сейчас в Голландии, они обсуждаются в Англии, и можно легко представить себе, что в этих густонаселенных странах с высокоразвитой промышленностью электрификация окажется успешной, рентабельной и вообще благотворной. Но осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии. В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром. Он видит, как вместо разрушенных железных дорог появляются новые, электрифицированные, он видит, как новые шоссейные дороги прорезают всю страну, как подымается обновленная и счастливая, индустриализированная коммунистическая держава. И во время разговора со мной ему почти удалось убедить меня в реальности своего провидения.
- И вы возьметесь за все это с вашими мужиками, крепко сидящими на земле?
- Будут перестроены не только города; деревня тоже изменится до неузнаваемости...».
Я спорил с ним, доказывая, что большевикам придется перестроить не только материальную организацию общества, но и образ мышления целого народа.., чтобы построить новый мир, нужно сперва изменить всю их психологию.
Ленин спросил, что мне удалось повидать из сделанного в области просвещения. Я с похвалой отозвался о некоторых вещах. Он улыбнулся, довольный. Он безгранично верит в свое дело.
- Но все это только наброски, первые шаги,— сказал я.
- Капитализм,— утверждал Ленин,— это вечная конкуренция и борьба за наживу. Он — прямая противоположность коллективным действиям. Капитализм не может перерасти в социальное единство или всемирное единство... Во время нашего спора, касавшегося множества вопросов, мы не пришли к единому мнению». И все же в ходе дискуссии Ленин почти убедил Уэллса, посеял в нем сомнения, во всяком случае, Уэллс на многие вопросы стал смотреть по-другому.
«Разговаривая с Лениным,— писал Уэллс,— я понял, что коммунизм... все-таки может быть огромной творческой силой... Он, во всяком случае, видит мир будущего, преображенный и построенный заново».
- Мы тепло распрощались с Лениным.— Так Герберт Уэллс закончил свой рассказ о встрече с Владимиром Ильичем в Кремле. На обратном пути в особняк, который находился недалеко от Кремля, Уэллса сопровождал Ф. А. Ротштейн. Уэллс был весь погружен в себя, он находился под впечатлением только что свершившейся встречи.
«У меня не было настроения разговаривать,— вспоминал Уэллс,— мы шли в наш особняк вдоль старинного кремлевского рва, мимо деревьев, листва которых золотилась по-осеннему; мне хотелось думать о Ленине, пока память моя хранила каждую черточку его облика, и мне не нужны были комментарии моего спутника».
Какое влияние оказала эта встреча на Уэллса и как он оценивал ее спустя многие годы, мы узнаем не только из его книги «Россия во мгле», но и из многих его высказываний и оценок во время последующих посещений СССР, из его писем и бесед с советскими людьми. Важным свидетельством являются воспоминания советского полпреда в Великобритании И. М. Майского, который неоднократно встречался с Уэллсом и переписывался с ним в течение многих лет.
В одной из бесед с Гербертом Уэллсом Майский спросил, какие причины побудили его поехать в Советскую страну?
Уэллс ответил на это так:
- Меня всегда интересовало все новое, необычное... Мой ум скучает, когда сталкивается с привычным, обыденным,— это пресная пища... Мой ум загорается, только когда я встречаю какую-нибудь загадку, непонятную проблему или явление, из ряда вон выходящее... Таким уж я родился... Так вот, когда в 1917 году большевики сделали свою революцию, а потом создали Советское государство, я сразу почувствовал: это что-то новое, такого еще никогда не бывало на земле, надо посмотреть на это собственными глазами... Тогда я решил поехать.
- Стало быть, просто из любознательности? — спросил посол.
- Не совсем,— возразил Уэллс.— Конечно, любознательность играла немалую роль. Но не только она... Как вы знаете, уже за много лет до вашей революции меня увлекала идея всемирного государства и планового хозяйства. Я даже пропагандировал создание «ордена самураев» для перестройки человечества на новых началах... Должен признаться, когда я писал свои «предвосхищения»3, мне и в голову не приходило, что первый опыт плановой экономики может быть проделан в России... Мы всегда тогда недооценивали революционные потенции России... Однако после большевистской революции мне стало казаться, что именно в России возникает кусок того планового общества, о котором я мечтал. Меня также очень интересовала партия, созданная Лениным... Эти обстоятельства еще более подстегивали меня в стремлении посетить Москву и лично познакомиться с Лениным.
- Я читал вашу книжку «Россия во мгле»,— заметил собеседник,— и знаю, какие впечатления вы тогда вынесли из своего визита в Советскую Россию...
- И вы, конечно, с ними не согласны,— саркастически бросил Уэллс.
- Да, я с ними во многом не согласен,— подтвердил посол,— но не это меня в данный момент занимает... Гораздо больше меня интересует, согласны ли с ними сейчас вы сами?
Уэллс усмехнулся и ответил:
- И да и нет.
- Как это понять? — спросил Майский.
- Видите ли,— начал объяснять Уэллс,— когда я приехал тогда в Россию из благополучной и упорядоченной Англии, меня страшно потрясла господствовавшая у вас разруха... Особенно в Петрограде... Это была полная катастрофа, распад всех нормальных функций цивилизованного общества... Мне казалось просто невероятным, что Россия сама, без энергичной помощи извне сможет встать из бездны, в которую она упала... И когда Ленин в такой обстановке стал развивать передо мной свой план электрификации России, я невольно подумал: «Вот мечтатель!» Я так и назвал его в моей книжке о поездке в Россию — «кремлевским мечтателем». Ведь я-то знал, что ни английские, ни американские капиталисты денег большевистскому правительству не дадут... Я плохо знаком был тогда и с гигантскими энергетическими ресурсами, которыми обладает Россия.
Уэллс задумчиво взглянул вдаль и затем продолжал:
- При всем моем скептицизме я сочувствовал вам: я считал, что ваш эксперимент, как бы он ни кончился, является украшением истории человечества... Я относился с величайшим презрением к русским белогвардейцам, которые околачивались тогда в передних Керзона и Клемансо. Деникина, Юденича, Колчака я считал просто политическими бандитами. Я пытался повлиять на наших правителей и убедить их в нелепости интервенции... Помню, сразу после возвращения из Советской России я пришел к Керзону, который тогда занимал пост министра иностранных дел, и стал ему доказывать, что Советское правительство при всех своих несовершенствах является сейчас единственно возможным в России правительством и что, каковы бы ни были личные чувства британских министров, с ним необходимо наладить приемлемый модус вивенди...
- Что же вам ответил Керзон? — спросил посол.
- Что ответил? — пожал плечами Уэллс.— Он просто не мог меня понять. Для него большевистская Россия была только преступником, которого нужно возможно скорее уничтожить... Мы говорили на разных языках... Но я не пожалел сил, чтобы оказать воздействие на наше общественное мнение, и, кажется, кое-что мне тогда удалось сделать. Вскоре после этого интервенция была закончена, а затем Ллойд Джордж вопреки Керзону заключил с вами первое торговое соглашение.
Майский понимал, что Уэллс, конечно, преувеличивал свою тогдашнюю роль, однако не подлежало сомнению, что он внес свой полезный вклад в дело налаживания советско-английских отношений.
- Впрочем,— продолжал Уэллс,— я отвлекся. Так вот, когда я сейчас вспоминаю те дни, должен сказать, что мои впечатления о тягчайшем положении, о нужде, голоде, распаде городской жизни, которые тогда царили в Советской России, были правильны... Подумайте только: у Горького был всего лишь один-единственный костюм, который он носил всегда — в будни и в праздники, днем и вечером!
-Уэллсу этот факт казался особенно потрясающим. Какие еще нужны были доказательства происшедшей в России катастрофы. Нет-нет,— продолжал Уэллс.— Тогдашнее состояние России изображено у меня правильно... Тут мне нечего пересматривать... Но вот Ленин!.. Его я сильно недооценил, и здесь я признаю свою ошибку.
- Что же вы думаете о Ленине сейчас? — спросил Майский.
- Ленин оказался,— ответил Уэллс,— не мечтателем, а пророком! — И затем, подумав мгновение, Уэллс стал развивать свою мысль.— Должен сознаться, что до личной встречи с Лениным я был сильно предубежден против него... Почему? Видите ли, Ленин называл себя учеником и последователем Маркса...
Да, так Ленин называл себя учеником и последователем Маркса,— повторил писатель,— а у меня Маркс с молодых лет всегда вызывал острое чувство оппозиции. Я признаю за Марксом известные заслуги: он первый показал, что капиталистическая система не вечна, что она в самой себе несет семена внутреннего распада,— это очень важно. Однако Маркс мне всегда казался сухим теоретиком с известной узостью взглядов... Когда я ехал в Москву, то рисовал себе Ленина в том же духе, но Ленин оказался совсем иным. Ленин был Лениным и создал ленинизм... Вы называете это развитием марксизма, в известной мере это так и есть, хотя я предпочел бы иное определение... Самое же главное состояло в том, что, если жизнь требовала, Ленин менял те или иные звенья теории, истолковывал привычные положения и формулы в таком духе, что они не мешали, а содействовали движению вперед. Он был живой, очень живой человек!.. В нем была бездна творческого духа!.. Он был хозяином теории, а не ее рабом! Именно поэтому Ленин наложил такой неизгладимый отпечаток на весь ход развития России: ведь Россия и сейчас идет путем, намеченным Лениным. Он сумел также создать партию, которая стала костяком новой России. Скажу прямо: если бы Ленин в своей жизни не сделал ничего больше, как только создал большевистскую партию, он завоевал бы себе почетное место в истории. Благодаря наличию такой партии ваша революция оказалась на несравненно более высоком уровне, чем первая французская революция с ее хаотическими и эмоциональными порывами...
- Не станем спорить, кто был более велик — Маркс или Ленин,— возразил Майский,— мне кажется, что каждый из них был по-своему велик4.
Уэллс снова заговорил о своей поездке в Россию.
- В 1920 году я не думал, что вы сможете подняться из руин без содействия Запада, но вы поднялись сами!.. Это еще раз свидетельствует о гениальности Ленина.
Когда в 1934 году Уэллс вновь посетил Москву, его спор с Лениным был решен историей.
К этому времени был осуществлен план ГОЭЛРО. По всей Стране Советов поднялись промышленные гиганты, работали десятки крупных электростанций, и среди них Днепрогэс, носящая имя Ленина.
Советский народ без помощи иностранного капитала создал народное хозяйство страны. Бурными темпами развивались производительные силы страны, расцвела наука, культура. И Уэллс, увидев разящие изменения, под давлением неоспоримых фактов вынужден был признать величие социалистического строительства.
- Когда сейчас, тринадцать лет спустя,— говорил Уэллс,— я окидываю взглядом совершившиеся с тех пор события, когда мысленно я сопоставляю Ленина с другими лидерами в командных позициях, с которыми мне приходилось встречаться, я начинаю лучше понимать его громадное историческое значение... Я не люблю выражения «великий человек» — это невольно ассоциируется в моем сознании с пресловутой теорией, будто бы история делается «великими людьми»,— но если уже говорить вообще о величии среди людей, то надо прямо сказать, что Ленин был действительно великим человеком. И встреча с ним в 1920 году была самым замечательным событием моей жизни.
В 1934 году в Москве Герберт Уэллс встречался со многими политическими, государственными деятелями, писателями, посетил Мавзолей.
- Я посетил Мавзолей Ленина в Москве,— говорил Уэллс.— Он произвел на меня огромное впечатление... Я еще раз встретился с этим замечательным человеком... Выражение лица, поза, костюм — все было полно простоты и вместе с тем необыкновенного величия... Когда я смотрел на него, спокойного, неподвижного, меня охватило какое-то необычайное волнение, и я невольно подумал: как жаль, что он так рано ушел!
Оценивая поездки Уэллса в Советскую страну, совершенно очевидно, что при всей фотографической точности описания явно прослеживается слабость сделанных Уэллсом обобщений, непонимание движущих сил и сущности пролетарской революции. За всеми трудностями — голодом, холодом и разрухой — он не сразу сумел увидеть то новое в истории человечества, что несла великая революция, возглавляемая Лениным. Он не увидел «во мгле» подъема той невиданной созидательной народной энергии, которую рождала революция.
Великий мастер в своих многочисленных романах с блеском вскрывал противоречия капиталистического общества, изобличал его уродство, лицемерие и бесчеловечность, громил фашистское варварство и показал на многочисленных примерах, что при капитализме великие научные открытия и бурно растущий прогресс техники, научно-техническая революция используются в разрушительных целях. Но вместе с тем Уэллс не смог подняться до понимания исторической обреченности капитализма. Не сумел Уэллс этого сделать и после поездки в Советскую Россию.
Уэллс был порождением той обстановки, которая его окружала, и, по собственному признанию, никогда не понимал ни марксизма, ни теории классовой борьбы, ни той исторической роли, которая принадлежит рабочему классу.
Не понимая закономерного характера исторического развития и социальной сущности победы Великого Октября, Уэллс, будучи честным человеком, не хотел грешить против фактов. На страницах своей книги он показывает, что Советская власть пользуется поддержкой абсолютного большинства народа, что партия, созданная Лениным, «была единственной организацией, которая давала людям единую установку, единый план действий, чувство взаимного доверия», а Советское правительство — это единственно возможное в России правительство. Не случайно Г. Уэллс разочаровал своей книгой «Россия во мгле» мировую реакцию, которая ожидала от него осуждения Советской власти.
В противовес неисчислимым потокам клеветы и лжи, наполнявшим страницы буржуазной прессы, Уэллс бросает ей в лицо, что «коммунисты морально стоят выше всех своих противников». Он разоблачает вымыслы буржуазных апологетов о скорой гибели советского строя, пишет, что в это ужасное состояние страну ввергли не русские коммунисты, а белогвардейцы и иностранные интервенты. «И не коммунизм,— подчеркивает Уэллс,— терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несет гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист».
Историческая правда, показанная в «России во мгле», имела в те годы большое прогрессивное значение, и заслуга Уэллса неоспорима. Большая правда отстраняет на второй план мелкие ошибочные утверждения и нередко наивные заблуждения автора. Поистине парадоксально, что в смелом плане электрификации, нарисованном вождем советских коммунистов, Г. Уэллс, сумевший предвосхитить межпланетные полеты, которые сегодня совершаются, не увидел ничего, кроме «электрической утопии». Поэтому совершенно понятно, что, несмотря на сочувственное отношение Уэллса к русскому народу и к стремлению большевиков перестроить Россию на социалистических началах, его непонимание замыслов Ленина и победы Октября создали впечатление об Уэллсе как о человеке, не способном осознать всю важность совершившихся в России событий.
«Такое представление закрепилось,— писал в своих воспоминаниях И. Майский,— повторяясь из года в год, и стало своего рода традицией, еще не изжитой вплоть до настоящего дня. А между тем оно не вполне правильно. Это представление соответствовало 1920 году, да и то с оговорками, ибо тогда же, в 1920 году, вернувшись в Англию, Уэллс резко выступил против интервенции. Но это представление уже никак не соответствовало более позднему времени, когда Уэллс имел возможность посмотреть на Октябрьскую революцию и оценить Ленина в свете известной исторической перспективы. Думается, наступило время восстановить истину и воздать справедливость большому английскому писателю.
По целому ряду симптомов я видел,— продолжал Майский,— что к тому времени, когда мы вновь встретились с Уэллсом в начале 30-х годов, его взгляды на революционную Россию проделали значительную эволюцию...»
В годы второй мировой войны, после Сталинграда, Уэллс был оживлен, интенсивен, полон бодрости в отношении будущего. И однажды в советском посольстве поднял тост, в котором сказал: «Если государство, созданное Лениным, выдержало гитлеровский удар и не развалилось, значит, оно построено на скале. Это еще раз свидетельствует об изумительной гениальности Ленина!»
Примечания:
1 Широкую популярность получили его книги: «Машина времени» (1896), «Человек-невидимка» (1898), «Борьба миров» (1898), «Современная утопия» (1905), «Социализм и семья» (1906), «Эн Вероника» (1909), «Новый Макиавелли» (1911), «Мистер Бритлинг видит это насквозь» (1916), «Россия во мгле» (1920), «Автобиография» (1924), «Мир Вильяма Клиссольда» (1926) и многие другие.
2 См.: Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1958, с. 66-76.
3 1900-1901 г.
4 См.: Майский И. Б. Шоу и другие. Воспоминания. М., 1967, с. 72.
НЕПРИКРАШЕННАЯ ПРАВДА
Клэр Шеридан работала в кабинете В. И. Ленина в Кремле, начиная с 7 октября 1920 года, в течение нескольких дней над скульптурным портретом.
Клэр Шеридан (1885—1970), английская журналистка, убежденная сторонница пацифизма, скульптор, аристократка по происхождению, племянница Уинстона Черчилля, приехала в Москву, чтобы создать скульптурный портрет В. И. Ленина. По возвращении в Англию ее встретили неоднозначно. «Трудно описать,— сообщает она,— как по-разному встретили меня в Лондоне: похвалы, упреки, поздравления, брань, панегирики и критика... Я узнала, в какое бешенство пришла моя семья после моего отъезда... Уинстон заявил, что никогда больше не будет разговаривать со мной...» Обаятельная, тонкая натура, Клэр глубоко переживала это отношение к ней. Свои впечатления о двухмесячном пребывании в Москве Клэр изложила в «Московском дневнике», который начала писать 11 сентября 1920 года, в день отъезда из Лондона. По возвращении на родину она выступала с большим успехом на собраниях и в печати, рассказывая правду о новой, полюбившейся ей Советской России. В 1921 году в Лондоне вышла ее книга «Русские портреты», а в 1928 году в Нью-Йорке — вторая книга под названием «Неприкрашенная правда».
Приезд в Москву 35-летней художницы Клэр Шеридан — еще одно свидетельство того, что зарубежная прогрессивная общественность хотела знать правду о Советской России, о В. И. Ленине.
Внимательно следя за происходящими событиями в мире, в 1920 году Клэр Шеридан писала: «Британские власти субсидировали Врангеля, чтобы он продолжал вести в Крыму свои атаки... Уинстон открыто настаивал на более решительной интервенции. Все время в Россию отправляли корабли с оружием и боеприпасами, пока не поднялись трудящиеся, организовав движение «Руки прочь от России!», забастовали моряки.
В этот политический круговорот оказалась вовлеченной и я, жившая до тех пор так безмятежно в мире искусства».
Клэр решила поехать в «страну русских революционеров». Она обратилась по адресу: Лондон, 128, Нью Бонд стрит (резиденция главы советской торговой делегации), Л. Б. Красину, находившемуся в Лондоне в период советско-английских переговоров, с просьбой помочь ей поехать в Москву и встретиться с Лениным и другими руководителями Советской России, чтобы сделать их скульптурные изображения.
Л. Б. Красин помог К. Шеридан получить визу для приезда в Москву. Вскоре Шеридан получила паспорт до Стокгольма и тайком уехала из Англии, не предупредив даже членов семьи.
10 сентября 1920 года Красин писал Ленину: «В Москву едет англичанка-скульптор и совершенно необходимо, чтобы Вы позволили хоть однажды в жизни сделать с себя сколько-нибудь приличный бюст, что она вполне и весьма быстро способна исполнить».
Клэр прибыла в Москву в конце сентября. День за днем она знакомилась с московской жизнью: ходила по театрам, музеям, художественным галереям, встречалась с артистами, художниками, писателями, была в рабочих клубах, вглядывалась в лица рабочих и крестьян.
5 октября 1920 года она получила пропуск № 144 для прохода в кабинет к В. И. Ленину. Ожидая встречи с Лениным, Клэр очень волновалась. «Всю ночь я не сомкнула глаз,— писала она.— Я была взволнована так, как никогда в жизни... У меня было такое ощущение, как будто я вновь попадаю в школу. Меня охватил страх и глубокое волнение, потому что это была самая ответственная работа из всех, за которые мне когда-либо предстояло еще взяться. Когда я прибыла в Кремль и секретарь указала на дверь и предложила войти — Ленин сидел в очень светлой комнате перед огромным письменным столом, заваленным какими-то книгами и бумагами. Когда я вошла, он взглянул на меня, улыбнулся и через всю комнату пошел мне навстречу. Его манера обращения быстро успокоила меня. Я попросила прощения за то, что вынуждена беспокоить его. Он рассмеялся и по-английски сказал мне, что еще до меня другой скульптор обосновался у него в кабинете и провел здесь несколько недель...
Пока три солдата втаскивали в кабинет подставку и глину, Ленин объяснил мне, что я могу работать здесь столько времени, сколько мне понадобится, при условии, что он будет сидеть за своим письменным столом и читать...»
По данным дневника, который вела Шеридан, 7 и 8 октября она уже работала в кабинете Ленина. «Сидя на подоконнике и отдыхая, я не переставала твердить себе, что все это происходит на самом деле, что я действительно нахожусь в кабинете Ленина и выполняю свою миссию... Я без конца повторяла про себя: «Ленин! Ленин!» — как будто никак не могла поверить, что окружающее меня не сон.
Вот он сидит здесь, передо мной, спокойный, молчаливый, небольшого роста человек с огромным лбом, Ленин, гений величайшей революции в истории человечества,— если бы он только захотел поговорить со мной! Но... он ненавидел буржуазию, а я была ее представительницей. Он ненавидел Уинстона Черчилля, а я была его племянницей... Он разрешил мне работать у себя в кабинете, и я должна была выполнять то, зачем пришла, а не отнимать у него попусту время: ему не о чем было говорить со мной. Когда я, собравшись с духом, спросила, какие новости из Англии, он протянул мне несколько номеров «Дейли геральд». В четыре часа я оставила его кабинет, после шести часов работы без отдыха».
На второй день работы Ленин вдруг «оторвался от лежащей перед ним книги,— вспоминает Шеридан,— и взглянул на меня так, как будто видел в первый раз. Он посмотрел на свой скульптурный портрет, над которым я работала, и снисходительно улыбнулся мне. Так улыбаются ребенку, строящему карточный домик.
Затем Ленин спросил:
- Как относится муж к вашей поездке в Россию?
- Мой муж убит на войне,— ответила я.
- На какой войне?
- Во Франции.
- Ах да, конечно,— он понимающе кивнул.— Я все забываю, что у вас была только одна война. У нас ведь кроме империалистической была и гражданская война, и еще мы воевали, защищая страну от интервентов...
Затем, изменив тему разговора, он спросил меня, систематически ли я работаю в Лондоне и поскольку часов в день.
- В среднем по семь часов.
Мой ответ, кажется, удовлетворил его...»
Клэр взяла с собой фотографии своих скульптур и в ходе беседы показала их Ленину. Он внимательно рассматривал каждый снимок. Владимир Ильич сказал прямо, что ему не понравилось изваяние «Победа», посвященное мировой войне. «Милитаризм и война безобразны и могут вызвать только ненависть...— подчеркнул Ленин.— Порок буржуазного искусства в том, что оно всегда приукрашивает». Взглянув на снимок бюста Черчилля, он сказал: «Вы приукрасили его». Клэр спросила Владимира Ильича, не желает ли он передать письмо Уинстону. Ленин ответил, что уже послал письмо с советской делегацией, выехавшей в Лондон. Черчилль откликнулся на него злой газетной статьей... Затем Ленин увидел изображение Дика — сына художницы. Выражение нежности промелькнуло на его лице. «Это тоже приукрашено?» — спросила lOiap. Ленин покачал головой, что означало нет, это не приукрашено, и улыбнулся. И тут же он весьма определенно охарактеризовал «буржуазное искусство». Нам не нужны льстецы, нужно, чтобы нам и о нас говорили правду,— особо акцентировал Ленин эти слова. Недостаток буржуазного искусства — всегда приукрашивать. Я не осуждаю вас за это, что вы прихорошили эту работу, но я прошу вас не прихорашивайте меня.
Но таких бесед у Клэр Шеридан с Владимиром Ильичем было немного. Ленин только на несколько минут прерывал свою работу и вновь, перебросившись несколькими фразами, возвращался к столу и углублялся в работу. Клэр лепила бюст Ленина почти в натуральную величину. Как вспоминает художница, ее особенно поразил ленинский взгляд. «Лицо его выражало скорее глубокую думу, чем властность. Мне он представлялся живым воплощением мыслителя (но не роденовского)».
Работа подходила к концу. На прощание Владимир Ильич по просьбе Клэр Шеридан подарил ей на память свою фотографию.
Скульптурный портрет Ленина Шеридан выполнила с большим вдохновением, закончила его в конце 1920 года.
Впоследствии она перевела скульптуру в бронзу и прислала ее в Москву. Клэр настолько была поглощена образом Ленина, незабываемой поездкой в Москву, что решила сделать еще одну работу — высечь бюст Ленина из мрамора. Она изобразила Ленина слушающим, глаза немного прищурены.
В общей сложности Клэр Шеридан провела в России два месяца, встречаясь с многочисленной русской публикой, беседовала с Михаилом Ивановичем Калининым и Феликсом Эдмундовичем Дзержинским — все это положительно повлияло на мировоззрение художницы, на ее отношение к Стране Советов. Встречаясь с Лениным и работая над художественным воплощением его образа, Клэр Шеридан оказалась захваченной энтузиазмом этого нового мира.
«Я мало знала и еще меньше понимала как в коммунизме, так и в условиях, вызвавших его к жизни (если не считать того, что я прочла в романах). Законы собственности теории капитализма были для меня ничего не значащими словами. У меня не было ни собственности, ни капитала. Хотя мой отец и был экономистом, я абсолютно ничего не понимала в экономике. (Г. Уэллс сказал мне однажды: «Какая жалость, Клэр, что вы необразованны».) Но тем не менее подсознательно я была революционеркой. Я пришла к этому не путем логических рассуждений...»
В своих рассуждениях Клэр была откровенна. «Я хотела остаться в России, чтобы принять участие в ее реконструкции,— писала она.— Россия отвечала моему чувству пацифизма... Даже если бы я не желала ничего другого, мне хотелось бы, чтобы мои дети получили здесь образование».
Потеряв в империалистической войне мужа, Клэр страшно ненавидела войну, боясь за своего любимого сына Дика. «Я была убеждена (как убеждена и до сих пор)... что новая Россия никогда не пойдет ни на какие военные агрессии. Красная Армия существует для обороны. В необходимости иметь армию для обороны новая Россия убедилась на опыте, но каждый красный русский солдат и все родные этого солдата знали и знают, что их никогда не пошлют поддерживать агрессивные действия за пределами Родины.
Мое сердце постоянно, с тех пор как родился Дик, полно ужаса и страха перед войной. Что, если в один прекрасный день его заберут, чтобы сделать из него пушечное мясо, или заклеймят как труса? Что, если на его долю выпадет худшее, чем смерть? Слепота, отравление газом, уродство... Когда я слышу, как маршируют солдаты, я всегда думаю о Дике и об Уилфриде, который был так ужасно обманут и отдал свою жизнь в тщетной надежде, что это была последняя война, «война за то, чтобы положить конец войнам»...
Таковы были мои весьма неопределенные, несвязные мысли, день ото дня окрашивавшиеся в новые цвета и приобретавшие новые очертания, чтобы в конце концов отлиться в более отчетливые формы...»
По воспоминаниям Клэр, пребывание ее в Москве, работа в Кремле были незабываемы в ее жизни. «Мне было очень грустно расставаться... Россия глубоко проникла в мою душу. Я возвращалась в мир, которому мне еще долго суждено было оставаться чужой...»
8 ноября 1920 года Клэр Шеридан уехала из Советской России. В Таллине из-за ненастной погоды Клэр задержалась на четыре дня. В номере гостиницы она работала над приведением в порядок записей «Московского дневника», который намеревалась опубликовать в Лондоне. Прибыв в Стокгольм, она попала в окружение корреспондентов, которые засыпали ее многочисленными вопросами.
В полночь, как только корабль прибыл в Нью-Касл, репортеры принялись с боем брать у нее интервью, а таможенники обыскали весь багаж, ища пропагандистскую литературу...
«Неужели я в самом деле совершила что-то, заслуживающее такого интереса? — спросила я у корреспондента «Дейли мейл».
— Еще бы! — ответил он улыбаясь...
На следующий день мой дневник занял целую колонку в «Таймс». С афиш на углах улиц глядели пурпурные буквы: «Дневник миссис Шеридан»... К концу недели Лондон сделал меня «большевичкой».
«Госпожа Шеридан, которую ласкательно называли «Шериданшей», оставила о себе,— писал английский журналист Артур Рансом,— трогательную память в Москве и делается легендарной фигурой».
«...У меня появилось много новых друзей. Однажды, когда я была в студии одна, раздался стук. Я открыла входную дверь. На пороге стоял высокий мужчина, одетый в поношенный костюм... Он сказал, что у нас есть общие знакомые в Москве... Это был Уильям Галлахер, английский коммунист, скрывавшийся от полиции...»
По возвращении из Страны Советов в Англию Клэр была удивлена, что ее поездка в Советскую Россию вызвала такой большой интерес. Она охотно выступала с лекциями в Англии о Советском Союзе, а также в печати. Ее правдивые, объективные выступления были не похожи на то, о чем писала буржуазная пресса. Выступления Шеридан были настолько популярны, она так много и интересно рассказывала о Советской России, что газета «Нью-Йорк тайме» приобрела монопольное право на публикацию дневников Клэр Шеридан в Америке и пригласила ее выступить там с лекциями о России. Приехав в 1921 году в США, она выступала во многих аудиториях. Американцы хотели знать правду о Советской России от очевидца, от человека, побывавшего в Кремле и встречавшегося с Лениным. В Америке она изваяла бюст В. И. Ленина и передала его друзьям Советской России. Тогда же были отлиты десятки копий ее скульптуры, которые рассылались в города, где шел сбор средств в помощь голодающим Поволжья. Три из этих скульптур, исполненных Клэр Шеридан, экспонируются в Центральном музее В. И. Ленина в Москве.
«..Люди были ко мне добры,— вспоминает Шеридан.— Они слушали внимательно... Это придавало мне уверенность. Я даже заметила раз слезы на глазах у некоторых из моих слушателей... Когда я кончила, они не только аплодировали, но поднялись на трибуну, крепко жали мне руки, и, прежде чем я успела опомниться, весь зал окружил меня». Американский еженедельник «Нейшенл», оценивая выступления Шеридан, писал: «Со времени тех десяти дней, которые потрясли мир в ноябре 1917 года, когда по улицам Петрограда в бешено несущемся броневике революции промчался Джон Рид, никто, кажется, не чувствовал себя так хорошо в России, как миссис Шеридан». Другой журнал — «Совьет Раша» добавляет, «что честные, правдивые записи художницы свидетельствовали о том, что миссис Шеридан увезла из России нечто большее, чем воспоминания о выдающихся, замечательных людях. Ее глубоко взволновала творческая энергия Советской республики, достоинство, с каким Советская Россия переносила лишения и приносила жертвы, огромная нравственная сила, вдохновляющая, как она чувствовала, людей на созидание новой цивилизации, несмотря на все препятствия, какие только можно было себе представить». Пытаясь дискредитировать Шеридан, высшие власти США запросили госдепартамент, не является ли она русским шпионом.
Вскоре весть о ее поздке в Москву к Ленину облетела многие страны мира. На страницах зарубежных газет печаталась фотография скульптуры Ленина.
Выступления Клэр на родине, в Англии, и в Америке сыграли большую роль в ознакомлении широкой общественности с правдой о Советской России. «Имя миссис Шеридан в те дни, когда она вернулась из России, было очень популярно,— вспоминал У. Галлахер.— Газеты, где печатался ее рассказ о Ленине, о Советской России, читались в каждой рабочей семье. Она очень помогла тогда в нашей борьбе».
В. И. Ленин, как известно, придавал большое значение тому, что писалось тогда о Советской России на Западе, говоря, что «нам нужна полная и правдивая информация».
Клэр Шеридан прожила долгую жизнь, она умерла в 1970 году в Лондоне в возрасте 85 лет. Хотя художница не переставала восхищаться советским народом, любила его музыку, искусство, большие просторы России, но под конец своей жизни ее отношение к нашей стране было неоднозначно. Она не смогла выйти из-под влияния своего класса, своей среды и прежде всего бесед со своим дядей — Черчиллем, «который ненавидел большевизм больше, чем кто бы то ни был». Хотя Клэр Шеридан не всегда могла верно судить о событиях, проходивших на международной арене и в нашей стране, и допускала ошибочные высказывания, ее заслуги в распространении правды о Советской России, прежде всего о В. И. Ленине, остаются неоспоримыми.