Авторы сайта, поставив данную книгу, хотели лишь продемонстрировать, как велась в самые трудные годы развала СССР, борьба за доброе имя Ленина. Приносим авторам благодарность, хотя не совсем согласны. прежде всего противопоставления Ленина Сталину

 

О ЛЕНИНЕ - ПРАВДУ

Дайджест прессы

Лениздат  1991

Наше время можно назвать порой прозрения, когда рушатся многие мифы и домыслы. Но, перелистывая заново страницы истории, мы должны восстанавливать правду, а не создавать новые стереотипы.

Статьи о Ленине, собранные в этом дайджесте, не могут воссоздать во всей полноте образ человека, стоявшего у истоков Советского государства, но они помогут читателю еще раз коснуться тех «болевых точек», которые вызывают. ожесточенную полемику.

Сборник подготовлен сотрудниками Ленинградского филиала Центрального музея В. И. Ленина.

Адресован широкому кругу читателей.

 

В. МЕЛЬНИЧЕНКО, доктор исторических наук

О ЛЕНИНЕ—ПРАВДУ

Перед этим феноменом ненависти к создателю КПСС наша партия оказалась на первых порах сколь растерянной, столь и беспечной. Некоторые коммунисты считали, что этого не может быть... Потому что этого не должно быть. Некоторые ждали привычного раньше окрика из ЦК. Окрика, разумеется, не последовало, но и достойного ответа хулителям вождя — тоже. Вероятно, трезво рассудили, что кандидатура Ленина на образ крага в народе не пройдет.

Тот же Горький как-то писал: «…Я не могу позволить себе смешную бестактность защиты. Ленина от лжи и клеветы. Я знаю, что клевета и ложь — узаконенный метод политики, обычный прием политики, обычный прием борьбы против врага». Декларировав эту интеллигентную и красивую мысль, Горький, к счастью, не следовал ей — он в отличие от прошлых и нынешних врагов Ленина писал правду о нем, а значит, защищал. Люди, ополчившиеся ныне на Владимира Ильича, ничего нового, кроме лжи и клеветы, не изобретали. Но поставили на карту все: или они опрокинут Ленина, или наоборот.

В условиях политической борьбы с такими негодными приемами наивно было надеяться, что сорвать наступление на Ленина удастся малыми силами, единичными ответными акциями. Помнится, на заседании Идеологической комиссии ЦК КПСС в январе 1990 года В. А, Медведев размышлял о том, что выдергивание и антиисторическое извращение тех или иных высказываний, цитат Ленина обретает у его критиков характер цепной реакции. «Правда, в некоторых случаях, по-моему, это удается прерывать,—говорил он,— ...после выступления; очень убедительного, в журнале «Родина» трех авторов вроде бы тут цепная реакция как-то прервана, может быть, я ошибаюсь». Речь шла об известной и действительно блестящей публикации ученых Г. Бордюгова, В. Козлова и В. Логинова, показавших несостоятельность обвинений писателя В. Солоухина в адрес Ленина. Однако прервать цепную реакцию широкомасштабного уродования ленинских мыслей они, как и некоторые другие ученые, публицисты, конечно же, не могли.

Иногда говорят, что ЦК КПСС будто бы не высказал четко и определенно свое отношение к Ленину и ленинизму. Не могу с этим согласиться. Такое отношение было изложено год назад в юбилейном материале «К 120-летию со дня рождения В. И. Ленина», а главное — в емком «Слове о Ленине» Президента СССР, Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева. Были и другие выступления, высказывания руководителей партии. Однако, по-моему, во многом правы те, кто считает, что решительный отпор лицемерствующим хулителям Владимира Ильича так и не был организован и скоординирован. Партийные комитеты, по сути заняв позицию наблюдателей, не сумели опереться на общественное мнение, решительно отторгавшее злостные вымыслы о Ленине.

Какое-то время безответный Ленин оставался практически один на один со своими ниспровергателями и оплевывателями на глазах у возмущенных их действиями людей. Пожалуй, это была драма, сопоставимая разве что с последними месяцами и днями жизни Ильича.

Я далек от того, чтобы упрощать ситуацию, полностью сводить ее к проискам противников Ленина. Бесспорно, что критическое отношение к нему обусловлено во многом объективными предпосылками. В целом они сводятся к тому, что социалистическая идея нынче основательно дискредитирована в глазах людей реальной практикой ее осуществления. Вполне естественно, что Ленин, как символ социализма, пострадал от этого больше всего. Но он-то как раз не виноват в искусной подмене его замыслов на сталинские! Не виноват Ленин и в том, что был превращен в икону, которой неправедно освящали сталинские преступления. Сейчас многое зависит от того, насколько честно и глубоко партия покажет это, вскроет причины, степень и масштабы извращения Сталиным самой сути социалистической идеи, искажения ее массового восприятия, утраты главного в ленинском понимании социализма — человека как цели, а не средства.

Что же касается нынешних недоброжелателей Владимира Ильича, то они как раз кровно заинтересованы в том, чтобы в общественном сознании сохранилась сталинская интерпретация Ленина и ленинизма, проще развенчивать! По-моему, надо признать: оболгание Ленина пока существенно опережает правдивый рассказ о нем. Конечно, многие грязные спекуляции вокруг имени вождя вызывают у специалистов брезгливость, а циничное отношение к ленинизму отталкивает. Однако ученые, профессионалы должны помнить, что рядовой читатель, ежедневно обрабатываемый «независимой» прессой, стремится к истинной информации о Ленине и имеет право на нее. Поэтому органам печати, которые зависимы от совести, пора всерьез пойти навстречу такому читателю.

Мне кажется, слабо использует свои колоссальные возможности в освещении ленинской темы и «Правда». При всем очень глубоком уважении к Наталье Морозовой, самоотверженно и страстно пишущей в газете о Владимире Ильиче, ей не удалось (да и не удастся одной) осуществить ответственную миссию создания современной Ленинианы, во многом возложенную временем на орган Центрального Комитета КПСС.

Было бы непростительно в ответ на бессовестную, наглую клевету в адрес Ленина ограничиться публицистическими заверениями в исключительной любви к нему. Предвижу возражения, что хорошая публицистика тоже нужна. Что поиск истины невозможен без эмоций. Не спорю. Без научной публицистики нам никак не обойтись. Не стану отрицать и эмоциональное воздействие призывов вроде: простите нас, Владимир Ильич, что не выполнили многие ваши заветы.

Но главное сейчас не это. Главное — осуществить объективный, трезвый, жесткий научный анализ всех проблем Ленинианы — дискуссионных, неясных, фальсифицированных. И сделать это должны первоклассные профессионалы. По-моему, необходимо, не откладывая, целеустремленно привлечь в «Правду» самые крупные научные и публицистические силы лениноведов страны.

Пришла пора нового, серьезного разговора о такой теоретической и политической категории, как ленинизм, в общемировом масштабе. Думаю, что газета «Правда», Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Центральный музей В. И. Ленина могли бы выступить инициаторами международной научной конференции «Ленин в контексте современного будущего мира». К участию в ней следовало бы пригласить крупных ученых, оппонирующих вождю Октября.

Кстати, на этом уровне неминуемо раскрывается вся научная несостоятельность отечественных злопыхателей  Владимира Ильича. Ведь не секрет, что их «исследования»  о Ленине и октябре чаще всего вторичны, предвзяты, бесплодны, а выводы – смехотворны и невежественны. Сродни вот этому: «Ленин и большевики захватили власть, опираясь на штыки, точнее, пользуясь безучастием пьяных солдат и матросов». Естественно, что для такого «открытия», запатентованного в журнале «Столица», вовсе не нужно знать историю, изучать богатейшие архивные документы, периодическую печать 1917 года, свидетельства участников, очевидцев и врагов Октября, работы Ленина и его противником, научные труды советских и зарубежных историков. Достаточно просмотреть две-три озлобленных на большевиков газеты, выловив из них публикации, соответствующие замыслу автора: большевики, дескать, победили благодаря разграблению солдатами и матросами винных погребов и хмельным погромам. Ни один мало-мальски серьезный исследователь—ни в нашей стране, ни за рубежом — не позволит себе ничего подобного. Это все равно как если бы будущий историк через несколько десятилетий восстановил наше разноголосое и многоликое время исключительно по журналу «Столица» и газете «Куранты». Более неадекватную, одностороннюю картину и придумать было бы трудно.

Уместно здесь привести мнение человека, не понаслышке знавшего о «винной эпопее»,— американца Альберта Риса Вильямса: «Чтобы вызвать беспорядок и хаос в России, враги Советской власти прибегали в первый период революции к следующему средству: они спускались в винные погреба, откупоривали бочки с вином и зазывали туда солдат и матросов вместе с худшими, хулиганскими элементами... Советское правительство обнаружило твердость своей руки... Оно расстроило попытку превратить людей в пьяных грабителей и бунтовщиков».

Эти показания Альберт Вильямс дал 22 февраля 1919 года на заседании так называемой «Оверменской комиссии» американского сената, которая еще тогда устроила своеобразный «суд» над Октябрьской революцией. Так что нынешний «суд», чинимый современными ненавистниками Ленина, выглядит уже фарсом. Да и замыслы новейших «судей» Октября сильно напоминают намерения тех, которые в семнадцатом заманивали в погреб.

Человеку с незамутненным рассудком рекомендовал бы читать, нет, даже не соратников Ленина (хотя и их нужно), а талантливейшего оппонента Владимира Ильича — великого русского философа Н. А. Бердяева. А он писал, между прочим, следующее: «Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников... Большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая, с одной стороны, могла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое».

Такова правда истории. Что из того, что она не устраивает современных антиленинцев?

Необходимо, считаю, не откладывая, сказать людям как можно больше об исключительном и неизвестном им драматизме ленинской жизни и борьбы. Вот недавно впервые полностью опубликовано письмо М. Ф. Андреевой, написанное Горькому сразу после смерти Ленина. Среди изъятий в предшествующих его публикациях меня особенно поразили следующие строки из рассказа Марии Федоровны о встрече с Лениным: «И вдруг мне бросилось в глаза, что глаза у него красные и в уголках их беленькие комочки, которые он оттирает не очень чистым большим белым платком». Даже такой маленький и пронзительный штрих к облику Ильича десятилетиями умалчивали. И многие, многие другие горькие человеческие штрихи, которые не вписывались в официозный портрет вождя. Оказалось ведь, что тему «самого человечного человека» предстоит еще открывать...

Правда. 1991, 19 февраля

 

 

СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ В. И. УЛЬЯНОВА-ЛЕНИНА: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

 

А. СИМАКОВА,

лектор-экскурсовод Ульяновского филиала Центрального музея В.. И. Ленина

РОДОСЛОВНАЯ СЕМЬИ УЛЬЯНОВЫХ: ИЗ ПОДАТНОГО СОСЛОВИЯ

О своих предках В. И. Ленин знал мало. В анкете переписи населения (1922) на вопрос о деде написал: «Не знаю».

Даже наиболее сведущий семейный биограф — А. И. Ульянова-Елизарова допускала неточности. О своем деде по отцу писала, что он был «мелким чиновником, служил в каком-то торговом предприятии».

Лишь в 30-е годы заведующий Астраханским городским архивным бюро П. Усачев разыскал ряд документов о семье Ульяновых, одновременно встречался со старожилами, помнившими их. Его материалами пользовались впоследствии М. И. Ульянова, работая над публикацией об отце, а также писательница М. Шагинян, создавшая очерк «Предки Ленина».

Разыскан был и дом Ульяновых, в котором родился отец Ленина.

Но до конца 60-х годов родословная Ленина обрывалась на деде Николае Васильевиче Ульянове. Да и о нем известно было только то, что он из астраханских мещан, портной. Много же о нем никто не знал.

Только в 1968 году в Астраханском архиве в «Списках ожидаемых к причислению зашедших беглых из разных губерний помещичьих крестьян» обнаружили записи: «Николай Васильев сын Ульянин (транскрипция фамилии в старых документах;—Ред.) ...Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова помещика Степана Михайловича Брехова крестьянин отлучился в 1791 году». Запись эта и перевернула старое представление о месте рождения прадеда Ленина. В Нижегородском архиве найдены документы, прослеживающие три поколения Ульяновых: прапрадед В. И. Ленина — Никита Григорьев Ульянин (1711 —1779), прадед Владимира Ильича — Василий Никитич (1733—1770) и дед Владимира Ильича.— Николай Васильевич Ульянов.

Известно, что семья прапрадеда была разлучена. Никита Григорьевич был дворовым человеком помещицы Марфы Семеновны Мякининой. Ей же принадлежал и его младший сын Феофан. Старший сын Никиты Григорьевича — Василий значился дворовым человеком корнета Степана Михайловича Брехова, владельца села Андросова. О детях же Василия Никитича в ревизской сказке говорится так: «У них дочь, написанная в последней перед сим ревизии,— Катерина. ...Рожденные после ревизии Самойла, Порфирий, Николай...»

Братья были грамотными людьми: Самойла и Порфирий скрепляли своими подписями различные документы, в том числе ревизские сказки по селу Андросову, и именовались служителями помещиков Бреховых.

Известно, что в 1791 году в возрасте двадцати одного года Николай Васильевич Ульянов был отпущен помещиком на оброк. А когда истек срок отлучки, на родину уже не вернулся. Жил в Астрахани «без письменного вида, в работах по разным людям». За свое раскрепощение Николай Васильевич заплатил разлукой с родными и близкими. Помещики Бреховы не раз еще напоминали о себе: в 1802 году Николая Ульянова пытались отдать в рекруты, но всесилие Брехова было не беспредельным. С 1799 года Ульянов уже не считался крепостным, был причислен к государственным крестьянам и возврату к бывшему владельцу не подлежал.

В архивном документе того времени, удостоверяющем его личность, значится: «...Оный ростом 2 аршина 5 вершков, волосы на голове, усы и борода светло-русые, глаза карие, лицом бел, чист, от роду 30 лет...» Типичный облик великорусского крестьянина. Это же подтверждает и другой документ, хранящийся в Астраханском архиве — перечень лиц мужского пола Астрахани для рекрутского набора 1837 года, в котором сообщается, что Николай Васильевич Ульянов и его дети Василий и Илья «коренного российского происхождения».

Ульянов, став свободным, сначала поселился в селении Ново-Павловском, в 47 верстах от Астрахани. Позднее, переехав в Астрахань и занявшись портняжным ремеслом, Николай Васильевич еще долго платил подати как крестьянин Ново-Павловской слободы.

В 1807 или 1808 году Ульянов был приписан к сословию астраханских мещан. Затем, уже как мещанин и житель посада, Николай Васильевич обратился в ремесленую управу, которая официально утвердила его мастером и приписала к цеху портных.

Родословная семьи Ульяновых (по линии И. Н. Ульянова)

 

Как писала М. Шагинян, «...старик Ульянов, женившись на шестом десятке, совсем по-патриаршьи прижил четырех детей, а последнего — как в народе говорят «поскребыша» — Илью уже в таком возрасте, когда люди большей частью и не помышляют о детях, — шестидесяти семи лет». Так и считалось, что Николай Васильевич был старше жены на четверть века. Ошибка эта лежит на совести канцеляристов, которые вели записи подчас очень небрежно. Женился же Ульянов, надо полагать, в 1811 или в начале 1812 года, то есть когда ему было 42—43 года. Его женой стала дочь бедного астраханского мещанина Алексея Лукьяновича Смирнова - Анна. Ей было 23 года, но это тоже предположительно. Нет на сегодня данных и о том, что ее отец был якобы крещеным калмыком, о чем упоминала М. Шагинян.

А. Ульянова-Елизарова, думается, справедливо подчеркивала: «По национальности Илья Николаевич был русским, но некоторая примесь монгольской крови, несомненно, имелась, на что указывали несколько выдающиеся скулы, разрёз глаз и черты лица. В Астрахани как известно, значительную часть населения составляли издавна татары».

Всего в астраханской семье Ульяновых родилось пятеро детей, последним был сын Илья.

Нам известно также, что с 30-х годов прошлого век Н. В. Ульянов с женой, детьми и свояченицей Татьяне Алексеевной жил в своем небольшом доме на Косе, по Казачьей улице (ныне ул. Ульяновых) в Астрахани.

Умер Н. В. Ульянов во второй половине 1836 году После смерти кормильца семья осталась почти без средств к существованию. Старший в семье — семнадцатилетний Василий — принял на себя все заботы о матери, сестрах и пятилетием брате, а также о тетушке Татьяне, которая была крестной матерью самому Василию, Илье, сестре Федосье.

Можно предположить, что Илья ежегодно приезжал в Астрахань и на каникулы, пока учился в Казанском университете. Навещал родных и позднее, а в 1868 или 1869 году отправил погостить к родственникам Астрахань жену Марию Александровну с детьми Аней и Сашей.

Это была первая и последняя встреча Анны Алексеевны с внуками. В октябре 1871 года Анны Алексеевны не стало. Через семь лет, в апреле 1878 года, скончался Василий Николаевич.

Видимо, уже после смерти брата Федосья Николаевна приезжала погостить в Симбирск. Анна Ильинична вспоминала ее как «добрую женщину, небольшого роста, с черным платком на голове».. Илья Николаевич, а после его смерти Мария Александровна поддерживали Федосью Николаевну, посылая ей деньги. После кончины старшего брата Федосья перешла жить к племяннику Степану Горшкову, помогая воспитывать детей. Дожила до глубокой старости, умерла в 1908 году.

Мария Ульянова вышла замуж за вдовца Николая Захаровича Горшкова. Осенью 1853 года он сильно простудился и умер от горячки в 39 лет. Вся забота о семье легла на плечи Марии Николаевны. Она воспитала и двух пасынков, и двух сыновей — Ивана и Степана. Посильную помощь родственникам до конца своих дней оказывал Василий Ульянов.

О сыновьях Марии Николаевны известно немного. Сын ее Степан Николаевич Горшков, двоюродный брат Владимира Ильича, жил и работал в Астрахани до 1921 года. В его семье доживала свой век тетка Федосья Николаевна, он же заботился о могиле-склепе Ульяновых. Горшковы не теряли связи с Ульяновыми. В трудное для них время, когда не стало Ильи Николаевича и был осужден Александр, часто высылали в Симбирск посылки с рыбой. Известно, что в 1916 году, едва оправившись от болезни, Мария Александровна мечтала о поездке по Волге, чтобы заехать в Симбирск, встретиться с астраханскими родственниками. Поездка эта не состоялась. А вот Анна Ильинична и Марк Тимофеевич Елизаровы и Астрахани бывали. По семейным преданиям, приехали нежданно, взошли на крыльцо, постучали, но в дом их не пустили. Дома были лишь дети, и они выполняли наказ старших — двери чужим не отворять. Потом долго смеялись Елизаровы: «За чужих приняли...»

В 1921 году Степан Горшков поехал в Москву, забрав все документы, подтверждающие родство с Лениным. Мечтал о встрече с Владимиром Ильичем. Но удалось свидеться лишь с Анной Ильиничной и Марией Ильиничной. Владимир Ильич в те дни был болен. Степана Николаевича просили подождать, но он засобирался домой. В дороге заболел и умер.

У Степана Николаевича было трое детей — Евгений, Вячеслав и Юлия.

Евгений Горшков, подпоручик артиллерии, погиб в 1915 году при осаде Перемышля.

В первую мировую войну был офицером и Вячеслав Горшков, в годы гражданской войны перешел к красным. После войны Горшковы переехали в Москву. Там Вячеслав Степанович поступил в Высшую военную школу связи. Вышел в резерв. Работал инженером на Московской ГЭС. У него были сын Альберт и дочь Надежда. Вячеслав Степанович и Альберт Вячеславович погибли в годы Великой Отечественной войны.

Но о родственниках В. И. Ленина по линии отца известно далеко не все. Поиски документов продолжаются.

Истоки//Вестник Ульяновского филиала Центрального музея В. И. Ленина.

1990. № 2

 

Ж. ТРОФИМОВ,

писатель

КЕРЕНСКИЙ И УЛЬЯНОВЫ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

В центральной печати в последние годы появилось несколько статей о бывшем премьер-министре Временного правительства Александре Федоровиче Керенском. В каждой из них речь идет обычно и о его отце — Федоре Михайловиче Керенском, директоре Симбирской классической гимназии в годы учения в ней Александра, Владимира и Дмитрия Ульяновых (а также их сестры Ольги, ибо Ф, Керенский являлся одновременно и начальником женской Мариинской гимназии). К сожалению, в этих статьях, встречаются ошибки и неоправданные домыслы, особенно при характеристике отношений между Ульяновыми и Керенскими.

Заглянем, например, в «Аргументы и факты» (1988. № 45. 5—11 ноября), где со статьей «А. Керенский: путь к прозрению» выступил профессор Киевского государственного университета В. Кудрин. Ему в Техасском университете удалось познакомиться с большим личным архивом А. Ф. Керенского, приобретенным на публичных торгах. Особый интерес в статье представляют сведения о том, как начиная с середины 1942 года бывший премьер Временного правительства — один из ярых врагов. Октябрьской революции — пришел к пониманию необходимости примирения с Советской Россией.

Вместе с тем приходится констатировать, что профессор В. Кудрин не нашел времени познакомиться по литературе с началом жизненного пути будущего премьер-министра. Только этим объясняется появление в статье главки «Начало двух биографий», где чуть ли не каждая фраза вызывает возражения.

Прочтем такой отрывок: «Чем больше я вчитывался в материалы архива, тем больше удивлялся, какие неожиданные сплетения человеческих судеб преподносит жизнь. Керенский заканчивал ту же Симбирскую гимназию, что и В. И. Ленин, Известно, что аттестат зрелости В. И. Ленину и высокую характеристику как лучшему ученику подписал в свое время отец А. Керенского —- Федор Керенский, являвшийся директором Симбирской гимназии. Подписал, зная, кем был брат Владимира Ильича — Александр. Сам этот факт вызывает уважение к порядочности и, скажем прямо, гражданской смелости Керенского-старшего — ведь данная характеристика открыла путь В. И. Ленину для поступления в Казанский университет.

Судя по заметкам в архиве,— продолжает В. Кудрин,— Керенский-младший был хорошо знаком с семьей Ульяновых, ближе всего знал младшую сестру В. И. Ленина Ольгу, о которой упоминает в дневниках. На этом, по сути дела, и заканчивается общность пройденного ими пути. Дальше их дороги диаметрально расходятся».

Профессор, по существу, соглашается с утверждениями престарелого мемуариста, не подозревая, что тот нередко идет на умышленное искажение исторической правды. Ведь кто-кто, а Александр Керенский знал, что родился 22 апреля 1881 года и, следовательно, к моменту ареста Александра Ульянова по делу 1 марта 1887 года ему самому не было и шести лет! Всем известно и то, что в июне того, же года Ульяновы покинули Симбирск и никто из Керенских и в глаза-то не видел их целых три десятилетия.

Спрашивается, можно ли серьезно говорить, а тем более стараться удивить миллионы читателей «Аргументов и фактов» якобы имевшими место «неожиданными сплетениями человеческих судеб»? Тем более что вопреки утверждению киевского профессора Александр Федорович не только не «заканчивал ту же Симбирскую гимназию, что и В. И. Ленин», но и вообще не учился в ней, ибо в мае 1889 года его отца перевели по службе в Ташкент, где и прошла гимназическая пора А. Керенского.

Не выдерживает критики и утверждение о том, что «Керенский-младший был хорошо знаком с семьей Ульяновых». В лучшем случае он мог помнить, что, когда ему было три-четыре года, его отец Федор Михайлович и мать Надежда Александровна (урожденная Адлер немка по национальности) обменивались традиционными для людей одного положения визитами с семьей директора народных училищ Симбирской губернии в пасхальные и рождественские праздники. И вот во время какого-то из таких полуофициальных визитов Ольга Ульянова могла угощать мальчика какими-нибудь сладостями да из вежливости поинтересоваться его игрушками Только таким могло быть знакомство четырехлетием Саши Керенского с четырнадцатилетней Ольгой Ульяновой. После же кончины ее отца Ильи Николаевича (12 января 1886 года) Ульяновы и Керенские уже обменивались и праздничными визитами.

Суждения о гражданской смелости Керенского-старшего в «Аргументах и фактах» пришлись по душе журналисту В. Витальеву, который свои впечатления о встрече в Англии с младшим внуком директора Симбирской гимназии (Неделя. 1989. № 30) предварил пространной цитатой из статьи киевского профессора. И старался усилить во много крат степень смелости Ф. М. Керенского. Слова: «Подписал, зная, кем был брат Владимира Ильича — Александр» — В. Витальев снабдил собственным комментарием: «По законам того времени родственники политических преступников подлежав немедленному (? — Ж. Т.) исключению из учебных заведений».

На самом же деле Ф. М. Керенский, как истинно верноподданный, ни разу в своей жизни не нарушал закона Иначе бы ему, сыну дьякона из села Керенки Городищенского уезда Пензенской губернии, не удалось весьма быстро сделать служебную карьеру, а в 1887 году удостоиться чина действительного статского советника — штатского генерала.

Посмотрим же, как «проявил» он гражданскую смелость при аттестации Владимира Ульянова.

Достаточно сказать, что еще до подписания выпускных документов он не упустил шанса лично продемонстрировать правительству свою благонамеренность, хотя для этого пришлось поступиться справедливостью.

Как преподаватель логики, курс которой был закончен в седьмом классе, Керенский обязан, был выставить в аттестат зрелости итоговые оценки по этому предмету, округлив дробные из них до целых чисел, но, согласно инструкции, учитывая при этом успехи и прилежание учеников в последние годы. И уж кому, как не Владимиру Ульянову, который шел первым учеником с первого класса (логичность его рассуждений Керенский в качестве преподавателя словесности неизменно наблюдал в его сочинениях), было законно округлить дробную годовую оценку с 4,5 до 5 баллов. Однако в отношении родного брата приговоренного к смертной казни революционера преподавателем-директором руководила иная, прямо скажем, верноподданническая логиками он снизил Владимиру Ульянову оценку, поставив в аттестат среди семнадцати его пятерок единственную сиротливую четверку...

Никакой гражданской смелости не потребовал от Керенского-старшего и сам факт подписания и выдачи выпускных документов Владимиру Ульянову, ибо не было такого закона, который бы обязывал директоров гимназий или хотя бы давал им право исключать из учебных заведений родственников «государственных преступников». Кстати, в истории России имелись случаи, когда одни представители семьи — декабристы, народовольцы (например, среди Муравьевых, Перовских) — являлись смертельными противниками самодержавия, а другие ревностно служили царю и пользовались за это немалыми милостями. Так было и в 1887 году. Петр Шевырев — фактический организатор второго «первого марта» — был казнен вместе с Александром Ульяновым, а его отец как был, так и остался преуспевающим харьковским купцом, брат — преподавателем петербургского Лесного института, а сестры — слушательницами высших женских (Бестужевских) курсов. Как видим, никто из близких родственников и этого казненного революционера в том году не пострадал.

Никакая инстанция не пыталась вмешиваться и в действия директора Симбирской классической гимназии, когда он скреплял своей подписью документы на выпускников 1887 года. В аттестате зрелости Владимира Ульянова помимо Керенского стоят подписи еще 14 членов педагогического совета. Именно этот совет и принял постановление о награждении Владимира Ульянова золотой медалью, и классный наставник А. Ф. Федотченко является основным автором всего того положительного, что вошло в характеристику лучшего ученика. А вот отрицательные оттенки в характеристике — это плод раздумий самого Ф. М. Керенского, который предупреждал инспекцию Казанского университета: «Присматриваясь ближе к домашней жизни и характеру Ульянова, я не мог не заметить в нем излишней замкнутости, чуждаемости от общения, даже с знакомыми людьми, а вне гимназии и с товарищами и вообще нелюдимости».

Эти строки из характеристики сыграли определенную роль в том, что Владимира Ульянова с самого начала пребывания в Казани полиция «имела в виду», ибо скрытность в ее глазах являлась одним из признаков «начинающегося влияния противоправительственной агитации». Когда же было установлено, что Владимир Ульянов был одним из активнейших участников студенческой сходки 4 января 1887 года, то инспектор студентов, словно похваливая бдительность Ф. М. Керенского, подчеркнул, что в гимназической характеристике Ульянова было «указано на излишнюю замкнутость, чуждаемость, что он и обнаружил».

Современники единодушны в том, что Ф. М. Керенский был крайне противоречивой личностью. Например, известный чувашский просветитель И. Я. Яковлев отзывался о нем так: «Способный. Образованный, отлично знавший русскую литературу. Хороший рассказчик, обладавший даром слова. В то же время это был человек завистливый, не терпевший около себя какого-либо соперничества, стремившийся вредить не только своим конкурентам, но даже тем, кого подозревал как стоявших поперек его дороги. На почве этих особенностей его характера у меня вышло с ним несколько довольно крупных, неприятных столкновений...»

Нельзя не отметить, что Федор Михайлович любил древний период словесности. Что касается демократической литературы XIX века, то, выполняя указания руководителей реакции 80-х годов, он предпринимал все меры, вплоть до запрета старшеклассникам пользоваться Карамзинской библиотекой. Но тщетны были эти старания. «К сожалению, — сетовал сам Керенский в донесении попечителю Казанского учебного округа,— вполне строгий контроль над ученическим чтением невозможен потому, что многие ученики берут книги не из гимназической только библиотеки, по также из общественной Карамзинской чрез посредство родственников или других лиц».

Когда же Ф. М. Керенскому стало известно, что преподаватель географии и истории С. И. Теселкин, возглавлявший ученическую библиотеку гимназии, дает некоторым ученикам книги «обличительного» направления,  он, по свидетельству И. Я. Яковлева, возненавидел Теселкина, «стал преследовать, сделал на него в учебный округ донос… и добился перевода его в Саратов...

Керенский продолжал между тем чистку в гимназии немодного ему учительского персонала. Так, он сделал подлый, нечестный донос начальству на такого достойного педагога, каким был инспектор Христофоров, за возражения против него, Керенского, по управлению гимназией».

И. Я. Христофоров, одна из светлых личностей, долгие годы являвшийся близким знакомым И, Н. Ульянова, пытался защищаться от наветов своего директора. Объясняя свои нелады с казнокрадом И. В. Вишневским (предшественником Керенского) и Ф. М. Керенским, Христофоров заявил: «...с Вишневским я жил не в ладах потому, что он беззастенчиво эксплуатировал гимназическими и пенсионными суммами, с Керенским потому, что он фальшивил в педагогических вопросах в официальных донесениях (впрочем, я тогда выразился короче: «С одним я не ладил потому, что он воровал, а с другим - потому, что он плутовал»)».

Нелестны отзывы еще двух современников, знавших Ф. М. Керенского уже в качестве главного инспектора училищ Туркестанского края. Директор Ташкентской учительской семинарии Н. П. Остроумов характеризовал его как «администратора-формалиста», который рьяно отстаивал все начальственные распоряжения, но... умело обходил их, «когда находил это соответствующим своему настроению». Ему, по словам Остроумова, были присущи такие черты характера, как «начальствующая важность», стремление скрыть от сослуживцев свое происхождение, недоверие к подчиненным, скупость и проявлявшаяся «во всем расчетливость», стремление «выследить что-нибудь для занесения в свою книжку»...

Приведу выдержку из письма туркестанского генерал-губернатора А. Самсонова министру народного просвещения от 17 июля 1910 года: «Познакомившись ближе как с самим Керенским, так и с состоянием учебного дела в округе,— писал будущий выдающийся военачальник первой мировой войны,— я признал, что учебное дело в Туркестанском крае погублено именно г. Керенским, не сумевшим подобрать подходящих преподавателей, совершенно игнорировавшим туземные школы, старавшимся в своих докладах доказать лишь одно: что все в деле образования и воспитания юношества в местных учебных заведениях обстоит благополучно».

Через несколько дней после получения требования генерал-губернатора о немедленном отстранении Ф.М. Керенского от работы Министерство народного просвещение предложило последнему подать прошение об отставке, что он и сделал, сославшись на слабое здоровье. Два года спустя после бесславного заката своей карьеры Ф.М. Керенский умер в Петербурге.

Подытоживая сказанное и учитывая другие факты из жизни и деятельности Ф. М. Керенского, которые освещались мною в книгах «Гимназист Владимир Ульянов», «Дух революции витал в доме Ульяновых», с чистой совестью могу сказать, что Федор Михаилович немало потрудился, чтобы сделать Симбирскую классическую гимназию одной из лучших в глазах руководства Казанского учебного округа. Но «подтягивал» он ее подчас жесткими методами, стараясь воспитать молодое поколение в духе преданности царскому самодержавию. Тщетными, однако, оказались эти усилия по отношению к Александру и Владимиру Ульяновым и в значительной мере даже к собственному сыну.

Совести. 1990. № 5

 

Г. ЕЛЬЦОВ,

журналист

ОТ СТРЕЛЕЦКОЙ ДО НЕВСКОГО

(О трилогии Ж. Трофимова «Великое начало» в контексте обиды на наш исторический путь)

Сначала об обидах.

Не будь в той анонимке постскриптума, я бы, как и положено, не особенно вчитываясь, сдал ее в архив. Свободе слова не к лицу полемика с тенями, хотя бы и весьма воинстенными. По в послесловии из-под трусливой маски анонима-ниспровергателя вдруг выглянул человек сомневающийся, размышляющий. Некто, представившийся Леонидом Ш., рабочим-строителем, писал: «Я часто смотрю портреты Ленина (это у нас не дефицит!) и думаю при себя: «Владимир Ильич, неужто за то, что царь казни твоего брата-террориста, надо было наказывать всю страну? Неужто твое семейное горе может оправдать нашу нищету, очереди, гражданскую войну, репрессии, ГУЛаг, наше бесправие?»

Но Ильич молчит. Ему нет дела до меня, маленького человека... Наш сногсшибательный социализм —это плевок в сторону миллионов замученных, угнетенных и эксплуатируемых, веками мечтавших о справедливом и счастливом обществе. И эта мысль приводит в ярость против его „основателей” и „созидателей”».

Итак, ярость... Только вот какая? Хорошо, если сдерживаемая разумом — созидательная. Ну а если слепая, разрушительная? Если опять «до основанья»?

И в самом письме обилие уже знакомых по А. Солженицыну и В. Солоухину ленинских цитат, якобы свидетельствующих о его приверженности насилию, попранию демократии и гуманизма. «Я пользовался чужим трудом,—к чести своей откровенно признается Леонид Ш.— Если бы я не поленился и взялся за ПСС (Полное собрание сочинений.— Г. Е.) Ленина, то нашел бы таких цитат еще больше».

Думаю, что, если бы он не поленился и по совету небезызвестного литературного героя Чацкого предпочел «оригиналы спискам», в ПСС Ленина его бы ждали и другие открытия. Вообще пользоваться выжимками чужого ума небезопасно, ибо, по Козьме Пруткову, всякий  специалист подобен флюсу — полнота его односторонняя. Да и насколько далеко неосмысленное цитатничество от невежества, которое, если верить классикам, есть демоническая сила?

Во-первых, думаю, из более пли менее полного обращения нашего анонима с речами и статьями Ленина он бы уяснил, что взятые им «наперевес», как вилы, цитаты — суть не программные установки, но слова, сказанные Владимиром-Ильичем по вполне определенному поводу, в конкретном историческом контексте. «Для меня всегда была важна практическая цель»,— говорил он сам. Весьма немаловажно и то, кому адресовались те слова. В человеческом общении, тем более в своем кругу, в среде единомышленников, не все слова следует понимать буквально. Если по чьему-нибудь адресу (а поводов не счесть) мы в сердцах говорим, что за такую работу руки оторвать мало, это совсем не значит, что для усекновения уже готов топор. Поэтому не стоит любую гиперболу принимать за чистую монету и представлять как святцы.

Наконец, надо отдавать себе отчет в том; что не речи политиков, а интересы масс правят современным миром. Политик только до тех пор наверху, пока он действительно (или своекорыстно) следует чаяниям широкой общественности.

В связи с этим позволю себе одно, может быть, не слишком приятное для сегодняшних ясновидцев, сильных задним умом, скромное напоминание, этакий парадокс. Как бы мы ни громили сейчас и поделом!  преступления Сталина, волюнтаризм Хрущева, надутую пустоту Брежнева, факт остается фактом: их режимы не вызывали сколь-нибудь широких социальных протестов, народ, как говорится, безмолвствовал.

Почему? На мой взгляд, не только потому, что рта не давали открыть, но и потому, что фактически существующее — хотя бы и в нищете — социальное равенство (об уровне жизни элиты разве что догадывались) большинством воспринималось как справедливость. Коммунистическая идея всеобщего равенства, родственная раннехристианской, оказалась настолько великой, что даже преступления против своего народа не смогли поколебать здания тоталитарных режимов. И только выстраданная зрячесть, возможность честного сравнения, в которых познается все, позволили осуществить коренную переоценку былых ценностей. Приоритет отдан ценностям общечеловеческим.

Впору воскликнуть: «Свершилось наконец!» — да сдерживает очевидная предвзятость иных переоценщиков, их негуманность в проповедях гуманизма. Вот, например, безапелляционный приговор марксизму, вынесенный А. Ципко в статье «Хороши ли наши принципы?» (Новый мир. 1990. № 4). Вчитываемся: «Коммунистическая идеология породила за семьдесят лет столько чудовищ, сколько старая частнособственническая цивилизация не сумела породить за три века».

Конечно, свежие раны поют больнее, однако, несмотря на боль, не мешало бы сохранять объективность. Отнюдь не коммунистической идеологии человечество обязано бойнями первой и второй мировых войн, атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, кровопролитными национальными конфликтами, расизмом, вьетнамским Сонгми и многим-многим другим. Конечно, жертвами постыдно считаться, по втройне постыдно о каких-то из них забывать. Во всяком случае, не по-христиански.

Нет, я не собираюсь, споря с автором «Нового мира», оправдывать ортодоксальный марксизм как теорию превосходства одного класса над другим, как теорию, допускающую насилие, как экономическую утопию прямого (внерыночного) товарообмена, наконец. Но нельзя не видеть и того, что сама эта теория зародилась в обществе классового насилия (победила — в обществе изощренного насилия), была клином, которым хотели вышибить клин.

Хотелось бы показать иное: неправомерность отделения фигуры В. И. Ленина от общечеловеческих ценностей, от гуманизма.

А. Ципко делает это так: «Идеи Маркса и вся (выделено мной.— Г. Е.) наша послеоктябрьская история слиты воедино». В другом месте: «Марксизмом переболели многие, но, как правило, наиболее одаренные, талантливые преодолели марксистские истины, обнаружив их ошибочность». Хвала автору, ибо кто, как не он, преодолевший эти истины, вправе рассчитывать на обозначенные выше комплименты?!

Но все же я бы в первую очередь адресовал их... В. И. Ленину. Разве нэп и последовавший за ним коренной пересмотр «всей нашей точки зрения на социализм» не были самым решительным разрывом с «утопической верой в возможность организации такого производства, которое было бы свободно от соображений прибыли и личной выгоды»?

Нэп, кооперация и многие другие ленинские начинания, увы, упрямо выламываются из «всей» нашей послеоктябрьской истории строительства коммунизма точно по Марксу. А. Ципко об этом стыдливо умалчивает. Ему нужен, видимо, «ортодоксальный Ленин», сугубо марксистско-классовой, а не общечеловеческой закваски. Для этого и прячутся концы в воду. Чтобы вытянуть их оттуда, все же не поленимся и, следуя неосуществленному намерению рабочего-строителя Леонида Ш., возьмемся за Полное собрание сочинений Ленина. Кроме отдельных «негуманных» рецептов, преследующих, как правило, практическую цель в каждой конкретной ситуации, мы обнаружим мировоззренческие установки совсем иного толка.

Например, о сущности социализма: «Победоносный социализм необходимо должен осуществить полную демократию...» (Поли. собр. соч. Т. 27.. С. 252), «...не уменьшая этим, а в миллионы раз увеличивая «дифференцирование» человечества в смысле богатства и разнообразия духовной жизни и идейных течений, стремлений, оттенков» (Поли. собр. соч. Т. 26. С. 281).

Или о преходящей роли диктатуры пролетариата: «Что отличает нас от анархистов в смысле принципов? Принципы коммунизма заключаются в установлении диктатуры пролетариата и в применении государственного принуждения в переходный период. Таковы принципы коммунизма, ко это не его цель» (выделено мной.— Г. Е.) (Полн. собр. соч. Т. 44. С. 24).

Как демократическое откровение мы преподносим сейчас идею разделения властен—законодательной, исполнительной, судебной, подразумевая подчас, что основателям нашего государства она была неведома. Юристу Ульянову-Ленину неведома? Послушайте: «Конечно, если бы Совнарком нарушил постановление ВЦИК, то он подлежал бы привлечению к суду» (Полн. собр. соч. Т. 40. С. 268). Совнарком—-к суду! И сейчас-то мы еще не знаем подобных прецедентов, а Ильичем еще тогда это допускалось.

Или его точка зрения на такой сегодня актуальнейший вопрос, как сочетание демократии с задачами непосредственного управления, полномочий Советов — с обязанностями их исполнительных органов. Мы ведь в своем народовластном пафосе готовы чуть ли не отказаться от всех и всяческих «аппаратов». А вот что говорил он: «Господство рабочего класса в Конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело, а управление— это другое дело, это — дело уменья, дело сноровки... Где это у вас можно управлять без компетентности, управлять без полного знания, без знания науки управления? Смешно!.. Пока у вас отсутствует принцип компетентности и уважения к спецу — мы стоим на примитивной точке зрения» (Полн. собр. соч. Т. 40. С. 222).

По-моему, это и о нас сегодняшних. Причем не в бровь, а в глаз. Подобное цитирование на злобу дня можно было бы продолжать бесконечно, поскольку истинный ум, истинная культура, а их запас в работах Ленина бесконечен, будут в цене всегда. Как золото, которое и в грязи блестит. Вся суть — в умении отделить его от накипи революционной стихии. Это не сделать в состоянии слепой ярости, ибо «озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль». Эта мудрость тоже Ленина.

И тогда мы поймем: да, есть Ленин как непосредственный участник жесточайшей социальной ошибки, ко это только часть целого. А само целое — выдающийся мыслитель, обогативший свою память знанием всех «тех богатств, которые выработало человечество».

Это и было, пожалуй, мировоззренческой базой тех твердых изменений политического курса, что характерны для Ленина. Да, ошибался, но умел признавать и исправлять свои ошибки. «Так сказала нам жизнь»,— на подобное никогда бы не отважился догматик от Маркса, возводящий его теоретические схемы в абсолют. Ленин отваживался. Например, вводя те же нэп, государственный капитализм, разве не поступался он воинствующими ортодоксально-классовыми принципами?

«Решающего в марксизме они совершенно не поняли: именно, его революционной диалектики...» (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 378). Похоже, Ленин это сказал не только о своих политических оппонентах, по и о своих «продолжателях». Да и о сегодняшних плакальщиках по нашей истории. Революционная диалектика, сдается, умерла в партии вместе с ним. Или на шестьдесят с лишним лет она, постоянно третируемая, погрузилась в летаргический сон... Спал разум — рождались чудовища.

Но, продирая сейчас глаза, ей-богу, неумно отказывать в гуманизме человеку, целиком посвятившему жизнь борьбе за лучшую долю людей. Наряду с застившим сейчас наше сознание негуманизмом Октябрьской революции к привилегированным сословиям грешно забывать о вековечном негуманизме российских держиморд к забитому большинству населения. Абсолютному большинству. И в равной степени — к России мыслящей, России демократической.

Именно в этом отношении, как ни странно, стала для меня откровением документальная трилогия Жореса Трофимова «Великое начало», выпущенная в 1990 году издательством «Молодая гвардия» и недавно появившаяся в продаже. В трилогию вошли ранее изданные документальные повести «Великое начало» (в существенно переработанном виде), «Казанская сходка» и «Самарские университеты». Как части трилогии они получили более лаконичные названия: «Симбирск», «Казань», «Самара». Три поволжских города. Детство, отрочество, юность Владимира Ульянова. Революционная закалка. Гражданское возмужание.

Книга емкая: охватывает первые двадцать три лишним года жизни Владимира Ильича из неполных пятидесяти четырех. Книга без вымыслов: не в правилах автора отдаваться полету фантазии. Повествование— и весьма живое — строится на строго документальной основе. И потому книга особенно нужная.

Сам автор говорит об этом во вступлении так: «Сегодня, когда фигура Ленина снова приковала к себе пристальное внимание с самых разных сторон, когда в ходу оказались самые разные суждения и оценки, рассказ о поволжском периоде — периоде юности Владимира Ульянова, на мой взгляд, особо необходим».

С этим трудно не согласиться. Но возразил бы я в другом. Автор адресует свою книгу в первую очередь молодому читателю. По-моему, речь следует вести о более широкой читательской аудитории. Она — для всех тех, кому дорого имя В. И. Ленина. Для всех тех, кому нужно разобраться в нашем многострадальном прошлом. Для плакальщиков по былой, «процветающей» России в том числе. Изображение социального фона, конечно, не было главной задачей автора. Вместе с тем, поскольку бытие определяет сознание, без него не обойтись. В итоге скупые факты российской действительности, сообщаемые автором, сложились в весьма примечательное полотно.

Сейчас мы с ностальгической грустью вспоминаем, что православная самодержавная Россия славилась колокольными звонами. И похоже, начисто забываем о другой ее музыкальной «славе» — звоне кандальном. В Симбирске, по соседству с домом на Стрелецкой, где родился Владимир, находилась тюрьма. Отложились ли в его детской памяти лязг цепей, грубые окрики охранников — трудно сказать. Но позже молодой адвокат, помощник присяжного поверенного В. Ульянов на практике убедится, насколько легко простолюдину угодить в цепи: достаточно по нищете позариться на чужую краюху хлеба. А сильные мира сего за многотысячные мошенничества, за дикий произвол отделывались легким испугом.

Впрочем, будем следовать фактам. В Симбирской губернии той поры из всех родившихся детей до одного года не доживали 36 процентов. До пяти лет — половина родившихся! Средняя продолжительность жизни в России составляла... 25 лет, тогда как в Англии — 53 года.

И могло ли быть иначе, если на всю губернию была, одна больница. Зато в Симбирске — четыре водочных предприятия. Не в пример церквам, действовало только одно начальное училище на три-четыре населенных пункта.

С той же «заботой» о здравоохранении и народном образовании Ульяновы столкнутся в «русском Чикаго» — Самаре. Единственная гимназия ютилась в частном доме, зато с купеческой удалью тратились деньги на строительство городского театра, на громадное здание кафедрального собора, вмещавшего две с половиной тысячи (!) верующих.

Несколько отвлекаясь, приведу статистику по всей «процветающей» России предреволюционных лет. Вузов— 91, музеев — 213, театров—177, врачей— 19 785. Зато религиозных учреждений — 78 792! Зато священнослужителей — более 200 тысяч. То есть было кому вымаливать дождь в засуху, здоровье для паствы. Но мало было тех, кто мог просто лечить и с умом обрабатывать землю. И потому голод, эпидемии тифа, холеры так легко косили тысячи и тысячи полуголодных людей сто лет назад в Поволжье.

Это, так сказать, с материальной стороны. А вот что касается духовной. Больше похожая на казарменную атмосфера гимназии. Однокашник Владимира, а позже поэт А, Коринфский о ней напишет: «В угрюмом застенке «классической школы».., тупели и гасли умы».

В Карамзинской библиотеке изъяты из общественного пользования сочинения писателей-демократов, «Капитал» К. Маркса. В число вредных попали даже «Рефлексы головного мозга» И. М. Сеченова. Тенденция правительства с начала 80-х годов развивать церковноприходские школы взамен земских — тягчайший удар по всему делу жизни И. Н. Ульянова — способствовать просвещению народа.

А вот и православный «гуманизм». На сожаление отца, что дети не усердны в вере, его гость хладнокровно рекомендует: «Сечь, сечь надо». В тот день Володя расстался с крестом. Нечего сказать, хороша вера, если у нее в качестве аргумента извечные российские розги!

Или взять положение женщины... То открываются, то закрываются единственные в стране высшие Бестужевские курсы, Ольга вынуждена думать об учебе в далекой Швеции...

И по всем страницам книги тотальная ненависть режима ко всякому инакомыслию. За верноподданность бдит все российское чиновничество; учителя гимназий, университетские попечители, вездесущая охранка.

Позор! Нонсенс! Чтобы выйти замуж, поднадзорная старшая сестра Владимира Анна Ильинична должна была получить на то позволение губернатора. За Ульяновыми в Алакаевке Самарской губернии установлено настолько «достаточно деятельное наблюдение», что жизнь там становится невыносимой. Характерно: документы жандармского управления стали едва ли не главным источником информации для Ж. Трофимова при написании «Самарских университетов».

Вот почему как символ самодержавно-помещичьей власти была воспринята демократической Россией повесть А. П. Чехова «Палата № 6» (Русская мысль. 1892. Ноябрь.). В. Ульяновым — в том числе. Впрочем, не всей демократической Россией. Часть ее представителей томилась в тюрьмах, а закон не допускал для «политиков» знакомства с газетами и журналами.

Вся великодержавная Россия была «палатой № 6», сковывающей свободный дух и творческие силы. Для них эта Россия была душегубкой. Потому только за безбрежную ненависть может сойти попытка объяснить путь Ленина к Октябрю чувством мести за казненного брата. Все честное задыхалось и рвалось к переменам. А правительство тем временем лицемерно заявляло (1887), мол, в России еще не настало время введения конституционного правления.

Допускаю и даже хотел бы, чтобы в тотальном подавлении инакомыслия, в мстительности режима, в гипертрофированной роли охранки читатель увидел черты разительного сходства с нашим недавним советским прошлым. В том-то и дело: у России не было сколь-нибудь существенного демократического опыта, зато традиция насилия — из глуби веков. То есть концепция превосходства одного класса над другим (как, акт исторического возмездия) упала на хорошо «удобренную» почву. Но если для одних (Сталин и последователи) она стала удобной маской для удержания власти и оправдания беззаконий, то для других (в том числе Ленина) диктатура пролетариата была только средством завоевания власти ради веками угнетаемых (возмездие в них вызрело!) и суровой необходимостью переходного периода. Но не целью, на что однозначно указывал сам Ленин.

Принципиальная разница в подходах тоже, думается, родом из детства. Ведь на каких ценностях воспитывался Владимир Ульянов? Да на общечеловеческих, в основе которых свобода человека, гуманизм, честность, служение народу. Доказательств тому в трилогии Ж. Трофимова несть числа.

Долг служения народу... Вся жизнь отца. Старшая сестра Анна готова открыть воскресную школу в собственном доме, чтобы учить неимущих безвозмездно. В Петербурге Александр ради спасения товарища и революционной работы закладывает в ломбард обе свои золотые медали. Владимир упорно готовит к экзаменам по древним языкам чувашского учителя Н. М. Охотникова.

Честность... Она у Ульяновых во всем: от малого — «у Ульяновых играют честно» (друзья-товарищи о крокете) — до принципиальной неспособности подличать во время многочисленных попыток исключенного из Казанского университета за участие в сходке Владимира найти путь к получению высшего образования. Он пария, он — изгой режима, от него, как от блудного сына, ждут раскаяния. Но ни в одном обращении к сильным мира сего вы не найдете самоуничижительной нотки.

Мужество... Тут бы нужен отдельный разговор. Например, как легко все успехи Владимира в усвоении знаний списать на его гениальность. Но попробуйте быть на высоте, когда сердце рвется на части? Владимиру такое выпадало не раз. Казнят брата — он сдает выпускные гимназические экзамены. Умирает любимая сестра Ольга — он экстерном сдает экзамены по курсу юридического факультета.

Какая сила помогла превозмогать эти раны? Долг служения народу — другой, по-видимому, не было. Наличие этой внутренней силы вне всякого сомнения осознавалось окружающими. Примечательно, как замечает Ж. Трофимов: никто в классе не порицал открыто участия его брата в покушении на жизнь царя.

Ради служения народу Владимир постоянно опережал время. Самый молодой (17 лет) выпускник Симбирской гимназии. Самый молодой (21 год) юрист России. Весь сосредоточен на пополнении нужных для общественной деятельности знаний, не страшась непосильного. В шестнадцать лет берется переводить «Капитал». В Казанском университете, хотя хватало знания других языков, начинает изучать английский. Позже штудирует марксистскую литературу на немецком! Министра народного просвещения И. Д. Делянова просит разрешить держать экзамен сразу «на кандидата юридических наук экстерном».

Скупы, быть может, в книге свидетельства простых человеческих движений его сердца, но что поделаешь: они не оставляют после себя документальных следов. Но вот факт: молодой дипломированный юрист отказывается от первоначального намерения сразу перебраться в Петербург и решает на год-два остаться в Самаре, чтобы быть опорой матери.

Приводит автор и эпизод, который может быть по-своему использован нынешними сторонниками «чистого гуманизма». В Самаре на собраниях и сходках Ленин вел решительную пропаганду против комитетов содействия голодающим, считая их «пропагандой действия» за примирение с существующим строем, породившим голод. Несмотря на безусловную его политическую правоту, здесь есть, конечно, чрезмерная радикальность по хорошо известному всем нам типу «чем хуже, тем лучше». Не берусь делать из этого далеко идущих выводов. Здесь, конечно, налицо примета классовой закваски, усвоенной с революционным учением Маркса. Было это у Ленина? Не боженька, не икона — конечно, было, и спасибо автору трилогии Ж. Трофимову за «неизбирательность» его публицистического исследования. Но корни таких подходов — классовых  или общечеловеческих — были глубже, вот вопрос.

Никогда не уйдут из моей памяти простые картины прочитанного о Ленине. (Это уже не из трилогии.) Ленин, проверяющий простыни в пристанище А. М. Горького — не сыры ли, не захворал бы... Ленин, подающий калоши врачам, пришедшим его осмотреть... Мелочи? Не уверен. Диктаторы не способны на такие мелочи. Здесь — полное отсутствие вождистской гордыни. Здесь — человек, уважающий другого человека.

Забываем простую вещь: Октябрь был предопределен вовсе не Лениным, но правящим режимом во главе с «мучеником-самодержцем», бросившим Россию «противно человеческому разуму» (по Толстому) в бойню бессмысленной войны. Она-то скопищами народного горя и привела решающим образом — увы, точь-в-точь по писанию Маркса — к революционному спазму и непримиримому социальному расколу России. (Кстати, если практика до поры подтверждала теорию, почему последней было не верить? Давайте учитывать и это.)

Но вот наступил момент, когда теоретические схемы общественного развития стали посрамляться жизнью. «Военный коммунизм» оказался несостоятелен перед задачей хозяйственного возрождения. И Ленин... И Ленин «всерьез и надолго» отказался от классических схем. Его «не сметь командовать» крестьянином, его ставка на личный интерес и хозяйственный расчет в несколько лет преобразили Россию. Великие общечеловеческие знания, помноженные на реализм и гражданское мужество, служили основой того беспрецедентного в истории политического поворота.

Именно таким оставляет читателям своего героя Ж. Трофимов, закапчивая повествование приездом Владимира Ульянова в Петербург. «Перед нами,— цитирует он воспоминания Г. М. Кржижановского,— был не просто первоклассный знаток нашей родной литературы и знаток творений Маркса и Энгельса, но уже и самостоятельный мыслитель...» Самостоятельный!

Отринув неоправдавшее себя, вернувшись наконец к общечеловеческим ценностям, вооружиться бы и нам объективным знанием и мужеством, столь необходимыми для свободного развития каждого из нас и общества вместе с нами. Тогда, глядишь, вслед за Н. Г. Чернышевским мудро поймем, что исторический путь — не тротуар Невского проспекта, он идет целиком через поля, через болота, через дебри. Главная, как я полагаю, книга Жореса Трофимова может тому в немалой степени способствовать. Беру на себя смелость рекомендовать.

Ульяновская правда. 1990. 3 ноября

 

Н. ШУЛЬГИНА,

кандидат исторических наук

ОБ ОДНОЙ НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ СЕНСАЦИИ

«О Владимире Ильиче очень много пишут теперь...» Эти слова из воспоминаний Н. К. Крупской как нельзя лучше подходят к нашим дням, когда о Ленине пишут и говорят больше, чем когда бы то ни было. Однако суть дела в том, что пишут и что говорят. В порыве ниспровержения, в стремлении во что бы то ни стало разрушить Ленина в себе и в других иные авторы не останавливаются ни перед чем. Добрались и до личной жизни Владимира Ильича.

И вот, со ссылкой на Британскую энциклопедию, утверждается, что отнюдь не Ленин был первым мужем Крупской и что сам он также был женат на ней вторым браком (см.: Советская молодежь. Рига. 1990, 16 января).

Ну что ж, обратимся, как и подобает в таких случаях, к первоисточникам.

Как следует из публикаций о  В. И. Ленине и Н. К. Крупской в Британской энциклопедии изданий 1957 и 1975 годов, в них сказано лишь о том, что 10 (22) июля 1898 года В. И. Ленин вступил в брак с Н. К. Крупской, с которой познакомился на собрании петербургских марксистов зимой 1894 года.

Надо отметить, что столь же скупо сообщается об этом и в первом томе Биографической хроники, изданной Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1970 году. Из Биохроники можно, правда, еще узнать, что свидетелями при бракосочетании были крестьяне села Шушенского С. А, Ермолаев, С. Н. Журавлев и другие.

И только в биографии Н. К. Крупской сказано, что 10 июля 1898 года Надежда Константиновна и Владимир Ильич обвенчались. Действительным тогда признавался лишь церковной брак, и департамент полиции разрешил Надежде Константиновне проживать в Шушенском только при условии его немедленного оформления. В противном случае грозили отправить ее для отбывания ссылки в Уфу. Пришлось венчаться, проделать эту комедию, как вспоминала Крупская.

Об этом факте свидетельствует запись в церковной книге, копия которой экспонируется ныне в третьем зале ленинградского музея В. И. Ленина.

И сегодня каждый интересующийся может своими глазами прочесть, что административно-ссыльные православные В. И. Ульянов и Н. К. Крупская венчались первым браком.

Один из ссыльных — путиловский рабочий финн Оскар Александрович Энгберг — сделал из медного пятака Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне обручальные кольца. И хотя кольца они не носили, Надежда Константиновна берегла их всю жизнь и лишь в последние годы передала в Центральный музей В. И. Ленина.

А что же тогда «заманчивая версия», изложенная нами в начале? Мягко говоря, выдумка для падких на подобного рода «сенсации» людей, испытывающих особый интерес к чужой личной жизни.

Для них и приведем отрывок из воспоминаний о В. И. Ленине его лечащего врача М. И. Авербаха: «Жизненный опыт и изучение биографий великих людей учат, что личной жизнью их большей частью не следовало бы интересоваться. Нечасто встречаются люди, которые везде были бы одинаковы — и на трибуне, и у себя дома, у которых общественная и личная жизнь составляла бы одно целое... В громадном большинстве случаев личная жизнь даже замечательных людей оказывается крайне неинтересной или стоит в полном противоречии с той общественной ролью, какую играет этот человек. Поэтому широкой публике, особенно людям узким, мещански настроенным, не умеющим отделять идеи от человека, не умеющим прощать крупным людям обыкновенных общечеловеческих слабостей, действительно не следует интересоваться частной жизнью людей, играющих общественную роль. Но в данном случае, по отношению к Владимиру Ильичу, я смело и, повторяю, с удовольствием стану рассказывать вам о его частной жизни. Я совершенно спокоен, что то, что вы услышите от меня, не только не умалит в ваших глазах его величия, а наоборот... добавит еще несколько выразительных, красивых черточек в том величественном прелестном образе, который уже создался в ваших душах» (Воспоминания о В. И. Ленине. М., 1979. Т. 4. С. 383—384).

Так писали и говорили о В. И. Ленине многие его современники. И есть ли у нас сегодня основания не доверять лично знавшим его людям и историческим документам?

Совесть. 1990. М 2

 

От авторов сайта: версию Войнова опровергает  Трофимов в своем сборнике

Кривда и правда о Ленине

http://leninism.su/lie/4551-krivda-i-pravda-o-lenine.html

В. ВОЙНОВ,

старший преподаватель кафедры истории СССР Оренбургского педагогического института

с. Кудряшов,

научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

ОТРАВЛЕННЫЕ ПУЛИ

(Две версии покушения на В. И. Ленина)

В. ВОЙНОВ, старший преподаватель кафедры истории СССР Оренбургского педагогического института:

Еще со школьной скамьи каждый из нас усвоил, что 30 августа 1918 года правая эсерка Фанни Каплан совершила злодейское покушение на вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Подробности происшедшего нашли свое отражение в фильме «Ленин и 1918 году».

Пожалуй, мало у кого возникали сомнения в этой версии. Но вот факты.

Фанни Ефимовна Каплан родилась в 1887 году в Волынской губернии, в семье учителя.

В 16 лет она примыкает к организации анархистов. В 1906 году ее арестовывают в Киеве из-за преждевременного взрыва бомбы, подготовленной для террористического акта. Причем сама Фанни (в революционных кругах ее знали под именем Дора) при взрыве ранена. Военно-полевым судом она приговаривается к смертной казни, которая из-за ее несовершеннолетия заменяется вечной каторгой. Сначала Мальцевская каторжная тюрьма, затем печально известный Акатуй.

Большое влияние на формирование ее взглядов оказали такие видные деятели эсеровского движения, как Мария Спиридонова, Егор Сазонов и ряд других. Каплан рассказывала: «В тюрьме мои взгляды оформились, я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой». Каплан во время первого допроса после покушения на Ленина заявила, что считает себя социалисткой, только позже уточнив, что примыкает к политическому течению Виктора Чернова. То есть, но существу, она ориентировалась на центристские круги эсеровской партии.

После покушения Фанни Каплан была официально объявлена правой террористкой, что уже не соответствовало исторической правде, но соответствовало политической конъюнктуре.

Еще на каторге Каплан стала слепнуть. После нескольких лет полной слепоты зрение частично восстановилось, особенно в результате операции в Харькове, уже после свержения самодержавия. Лето 1917 года Фанни проводит в Евпатории, в санатории для политических амнистированных.

Октябрь Фанни Каплан встретила в харьковской больнице. На допросе она -показывала: «Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это».

Многие дела большевистской партии вызывали у нее по меньшей мере чувство протеста. Здесь и нетерпимость правящей партии к оппозиционным партиям, к их органам печати. Причем диапазон политических противников большевиков был необычайно широк — от правых партии до социалистических. Воздействие же левых эсеров, бывших некоторое время в союзниках, на политику большевиков было мизерно, даже в первые месяцы революции. Разгон Учредительного собрания усугубил неприязнь демократических кругов России к большевистской партии. Фактически именно в это время наметилась трещина между лагерем демократии страны и ее крайне левым флангом —большевиками. Для Фанни Каплан руководители Октября — Ленин и Троцкий — стали ассоциироваться с режимом, существование которого подрывает веру в социализм, «удаляет идею социализма на десятки лет».

Фанни предлагает свои услуги по осуществлению теракта знакомым эсерам, но ее предложения отвергаются. Во-первых, партия эсеров, признавая возможным ведение вооруженной борьбы с большевизмом, принципиально отрицала террор по отношению к большевистским лидерам. Во-вторых, экзальтированная, склонная к истеричности, больная Каплан не могла вызвать иных чувств, кроме жалости.

В августе 1918 года Каплан, входившая в группу неопределенной политической окраски, которая больше вела разговоры о терроре, чем занималась конкретной противоправной деятельностью, знакомится с двуликим Янусом эсеровской партии времен гражданской войны — Григорием Семеновым. Кратко о его деятельности.

В начале 1918 года Семенов вместе с Лидией Коноплевой организует в Петрограде из бывших эсеровских боевиков летучий отряд. Именно член его отряда рабочий Сергеев совершил убийство Володарского: Переехав в Москву, Семенов со своими людьми готовит покушения на Троцкого и Ленина. В октябре 1918 года Семенов был арестован чекистами. Казалось, должен последовать расстрел, но происходит «революционная перековка» — и в 1919. году он выходит из тюрьмы уже членом РКП (б). По его стопам идет и напарница Лидия Коноплева. Именно с их легкой руки во многом утвердилась версия об опасной террористической организации во главе с Фанни Каплан,- готовившей покушение на Ленина. Благодаря и их показаниям состоялся в 1922 году первый политический процесс над партией эсеров.

По версии Семенова, ставшей фактически официальной, выходило, что в лице Фанни Каплан перед нами не новичок, а опытный и опасный террорист, хотя тот же Семенов о группё Каплан рассказывал следующее: «Представление о терроре у них было совершенно дикое. Они, примерно, считали возможным отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье или подослать к нему врага, который привьет ему опасную болезнь...»

По словам Семенова, город был разделен на четыре части, в каждой из которых по пятницам, когда проходили митинги, дежурил ответственный исполнитель теракта. Исполнителями были якобы Каплан, Усов, Козлов и Коноплева. На все митинги рассылались дежурные разведчики, которые должны были сообщить исполнителю о прибытии Ленина на митинг.

Покушение состоялось примерно часов в 10 вечера. Вопреки распространенным легендам никто не задержал рабочих — участников митинга у двери, как это демонстрировалось в фильме, что якобы способствовало свободным действиям стрелявшей. Версия Семенова, столь эффектно обыгранная в упомянутом фильме, не выдерживает критики. Шофер В. И. Ленина Степан Гиль указывал, что никакого свободного пространства вокруг вождя не было, он был стиснут со всех сторон толпой рабочих около автомобиля. Тогда неожиданно и прозвучало несколько выстрелов.

Террориста никто не видел. Фанни в Каплан была схвачена комиссаром Батулиным поодаль от места покушения лишь по классовому наитию: Фанни стояла с зонтиком под деревом в вечернем полумраке, чем и вызвала подозрения комиссара. Гораздо вероятнее, что Каплан использовалась в отряде Семенова для организации слежки и осведомления исполнителя о месте и времени выступления В. И. Ленина на митинге.

В самом деле, могла ли полуслепая Фанни Каплан поздно вечером произвести прицельно несколько выстрелов? К тому же нет данных, подтверждающих ее умение владеть браунингом.

Вызывает сомнение и сама возможность присутствия Фанни на месте преступления в момент покушения. На следствии она даже не смогла ответить на вопрос о количестве произведенных выстрелов. «Сколько раз я выстрелила— не помню». Более чем странно для опытной, профессиональной террористки...

Еще один косвенный довод, который мог бы указать в сторону действительного исполнителя. Большинство членов террористического отряда Семенова считало первоочередным покушение на Льва Троцкого, связывая с его убийством деморализацию Красной Армии и прекращение вооруженного сопротивления большевиков. Покушение же на Ленина рассматривалось как второстепенный акт, имеющий лишь политическое значение. Фанни Каплан придерживалась точки зрения большинства.

Тем временем Коноплева едет в Петроград, где готовит восстание на Балтфлоте, участвует в нескольких «эксах», занимается переброской на Волгу тех, кто хотел драться с большевистской властью. В конце июля

года Лидия Коноплева снова в Москве, уже в отряде Семенова. Они опекают появившуюся в августе

Фанни Каплан, обучают ее методам слежки. Степан Гиль в показаниях пишет, что он видел женскую руку с браунингом. Если предположить, что в Ленина стреляла женщина и это была не Каплан, то тогда Гиль мог видеть руку Коноплевой.

Но тогда сам собой напрашивается вопрос: «Почему Фанни Каплан взяла вину на себя?» Во-первых, признание в покушении нисколько не противоречило ее настроениям и взглядам. Во-вторых, в данном случае она выручала от расправы убегающего товарища. В-третьих» свою вину Фанни подтвердила комиссару Батулину, обратившему внимание на ее испуганный вид, только когда их окружила разъяренная толпа рабочих. Возможно, это был своеобразный способ спастись от самосуда толпы.

Хотел бы предложить еще одну версию о возможном участнике покушения. Его имя не привлекло внимания. Если верить Семенову, то он в помощь Каплан отправил на завод Михельсона старого эсера рабочего Новикова. После покушения его след теряется. Но даже сама мысль об участии в покушении рабочего отвергалась с порога.

...Узнавшая о казни Каплан сидевшая в кремлевской тюрьме Мария Спиридонова упрекала Ленина: «Как это было возможно для Вас, как не пришло Вам в голову, Владимир Ильич, с Вашей большой интеллигентностью и вашей личной беспристрастностью не дать помилования Доре Каплан? Каким неоценимым могло бы быть милосердие в это время безумия и бешенства, когда не слышно ничего, кроме скрежета зубов».

До конца 50-х годов подробности происшедшего были неизвестны, что и приводило к появлению всевозможных слухов, легенд, по которым Каплан в последний момент высшая мера была заменена заключением. Появление мемуаров коменданта Кремля П. Малькова развеяло иллюзии. В своих записках матрос Павел Мальков подтвердил факт собственноручного расстрела Фанни Каплан в Кремле 3 сентября 1918 года в 4 часа дня. Поражает быстрота, скоротечность следствия. В ночь на 31 августа арест, а уже 3 сентября, если не раньше, расстрел.

Мальков перед казнью советовался с секретарем ВЦИК Варламом Аванесовым, где лучше привести приговор в исполнение. Решили казнить в кремлевском тупике, во дворе автоброневого отряда, под рев работающих автомобильных моторов.

Возникшее затруднение с захоронением трупа разрешил Я. М. Свердлов, сказавший: «Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа». Мальков загнал в тупик легковую машину, затем вывел во двор Капкан, где случайным свидетелем казни оказался Демьян Бедный. Предоставим слово Малькову. «„К машине!”—,подал я отрывистую команду, указывая на стоящий в тупике автомобиль. Судорожно  передернув плечами, Фанни Каплан сделала один шаг, другой... Я поднял пистолет».

Перед нами одна из миллиона драм революционной эпохи. Благодаря перестройке историки получили возможность научного анализа российской истории, в которой немало трагедий и тайн. Их еще предстоит исследовать.

 

С. КУДРЯШОВ, научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС:

Обстоятельства покушения на В. И. Ленина действительно настолько туманны, что сомнения В. Войнова вполне резонны. По официальной, долгие годы общепризнанной в СССР версии, Каплан несколько раз выстрелила в Ленина и двумя пулями тяжело его ранила. Однако при более глубоком ознакомлении t материалами возникает множество вопросов. Несмотря на большое скопление людей вокруг Ленина в момент покушения, реальным свидетелем оказался фактически только шофер вождя — С. К. Гиль.

Уже в первых показаниях шофера отметим существенную деталь — в руке стрелявшей (стрелявшего?) Гиль заметил браунинг, а убегавшая женщина кинула ему в ноги револьвер. Маловероятно, что опытный, хорошо, владевший оружием Гиль ошибся. Даже далекий от армии человек легко отличит браунинг от револьвера. Позднее Гиль стал утверждать, что он, повернувшись на звук первого выстрела, увидел женщину, которая стояла с левой стороны машины, у переднего крыла, и целилась в грудь Владимира Ильича. Раздался еще один выстрел. По-видимому, Гиль изменил показания потому, что это сразу упрощало взгляд на ход событий. Получалось, он непосредственно видел Каплан стрелявшей, что совпадало с показаниями самой Каплан и устраивало следствие. Однако если Каплан стояла слева и выстрелы прозвучали, как заявляли очевидцы, в тот момент, когда Ленин подходил к подножке машины, то Каплан никак не могла ранить Ленина в спину! А по диагнозу врачей, одна пуля вошла сзади со стороны лопатки, и это ранение было самым серьезным. К тому же, исходя из показаний шофера, он слышал только два выстрела. Задержавший террористку комиссар С. Н. Батулин слышал три выстрела. О трех выстрелах говорили организатор покушения Г. И. Семенов и его сообщница Л. В. Коноплева. Действительно, третий выстрел был. Третья пуля пробила лишь пиджак Ленина, не задев его самого, так как следы от нее не совпадали с ранениями на теле. Но самое главное, что одновременно с Лениным была ранена одна из беседовавших с ним женщин — кастелянша петропавловской больницы. Была ли она ранена третьей пулей, или был еще один, четвертый выстрел?

Главной вещественной уликой стал револьвер, который после коллективного «осмотра» был признан оружием покушения. Этот револьвер принес один из рабочих, присутствовавший на митинге, прочитав объявление ЧК о розыске. Ни дактилоскопической, ни баллистической экспертизы не проводилось. Две пули засели в теле Ленина, а третью или четвертую никто не искал. Главным доводом послужило то, что в обойме не хватало трех патронов.

Показания комиссара Батулина, «успевшего» сосчитать количество выстрелов, также крайне противоречивы. При первом допросе он заявил, что задержал Каплан на месте покушения. Впоследствии стал утверждать, что побежал вслед за убегавшими и неожиданно увидел Каплан. Ясно только, что задержал он Каплан не по «классовому наитию», как полагает Войнов, а потому, что все бежали, а Каплан стояла, и это выглядело неестественно. Во время беседы с ней кто-то крикнул Батулину: «Она стреляла!» И он вместе с подошедшими рабочими окружили Каплан, чтобы ее не растерзала толпа.

Так стреляла ли Каплан в Ленина? Ее причастность к покушению неоспорима, в остальном же твердой уверенности быть не может. Следствие располагало признанием самой Каплан, «ее» револьвером и показаниями очевидцев. Однако свидетели «узнавали» ту женщину, которую показывали как задержанную на месте покушения и уже «сознавшуюся». Некому и в голову не приходило опровергать или доказывать вину Каплан. Вполне возможно, что вместе с Каплан стрелял кто-то второй. По крайней мере, когда Ленин упал, к нему пытался подбежать какой-то мужчина с наганом. Угрожая ему своим револьвером, Гиль не подпустил его. Эсеры очень тщательно готовились к терактам, и на подготовку покушений на Ленина, судя по показаниям той же Коноплевой, были брошены буквально все силы боевиков.

Нельзя согласиться с Воиновым в его характеристике Каплан. Фанни вовсе не была этакой наивно-подслеповатой бедняжкой. Она хорошо понимала, на что шла. Выстрелы в Ленина производились на расстоянии 2,5—3 метров. Для того чтобы с такого расстояния попасть в человека, не нужно обладать орлиным зрением. На допросах (их всего было шесть) Каплан держалась стойко; никого из своих сообщников не назвала, на многие вопросы отвечать отказалась и твердо заявила, что стреляла именно она и считала это своим долгом. Не стоит также преувеличивать роль Семенова и Коноплевой в создании определенного образа террористки. Каплан не только на них производила достаточно сильное впечатление, и если она не казалась хладнокровной и фанатичной, то история знает массу примеров, когда убийцами были и неуравновешенные люди.

В отношении главной гипотезы Войнова трудно высказаться однозначно. Вполне допустимо, что Коноплева могла присутствовать на месте покушения и даже стрелять. Фактов, опровергающих это предположение, нет. И все же чисто с психологической точки зрения версия о том, что стреляла одна Коноплева, вызывает сомнения. Дело в том, что эсерами покушение на вождя большевиков воспринималось как революционный подвиг, как акт протеста, который не стоит скрывать. Таким образом, «прославляясь», покушавшийся как бы приносил себя в жертву. Судя по фанатизму Коноплевой, ее неоднократным заявлениям о готовности убить Ленина, она бы не преминула использовать свой шанс, дабы остаться в анналах истории.

Почему же таким поверхностным было следствие и так скор оказался суд? Вряд ли в этом можно усмотреть козни каких-то лиц, пытавшихся скрыть концы в воду. Скорее всего следствию многое представлялось слишком простым и ясным. К примеру, в протоколах допросов часто фигурируют такие фразы: «Кто-то сказал», «крикнул» — и т. п. Однако попыток установить этих лиц не было. Массовый опрос присутствовавших на митинге не проводился, так же, впрочем, как и следственный эксперимент. Каплан постоянно твердила, что стреляла она, и следствие пошло у нее на поводу. Правда, Я. X. Петерс сильно сомневался в версии «одиночки» и активно искал сообщников покушения, по здесь, по-видимому, решающую роль сыграло заявление ЦК партии социалистов-революционеров, в котором провозглашалась непричастность эсеров к покушению на Ленина. Внешняя простота дела и мощный всплеск возмущения среди рабочих предопределили быстрый исход дела Каплан.

Несостоятелен упрек в немилосердии, брошенный Ленину Спиридоновой. Ленина спасло чудо — случайный поворот головы в момент выстрела. Большую часть времени в первые дни после ранения он находился в полузабытьи. Его мучили головные боли, и поэтому ему постоянно кололи морфий. Упрекать Ленина, что он в таком состоянии «не позаботился» о судьбе Каплан, по крайней мере неэтично. Автор сочувствует Каплан, называя ее судьбу «человеческой драмой революционной эпохи». Ну что же, каждый волен в выражении своих симпатий. Однако, на наш взгляд, тот, в кого стреляли, заслуживает не меньшего сочувствия.

По прошествии стольких лет вряд ли удастся установить всех лиц, причастных к покушению на Ленина. Тем не менее в подобных исследованиях приоткрывается еще одна страница нашей сложной и противоречивой истории. Очень много предстоит сделать историкам, чтобы избавиться от ложных стереотипов и пропагандистских догм. Перестройка предоставляет такую возможность, и в этом мы полностью солидарны с автором статьи.

Комсомольская правда. 1990. 29 августа

 

Б. ПЕТРОВСКИЙ,

академик

РАНЕНИЕ И БОЛЕЗНЬ В. И. ЛЕНИНА

В течение многих лет меня не оставляла мысль о болезни Владимира Ильича Ленина, детали которой и главное, трагический исход в январе 1924 года в литературе, особенно до последнего времени, освещались крайне неясно, а иногда и противоречиво.

Краткое знакомство с Надеждой Константиновной Крупской, личные наблюдения и беседы со знавшими Ленина людьми, пятнадцатилетняя ответственность (как министра) за Мавзолей Ленина, изучение истории болезни вождя и знакомство с некоторыми историческими документами архива Центрального музеи В. П. Ленина в столетнюю годовщину со дня его рождения и, наконец, архива НМЛ при ЦК КПСС — все это, как судьба, возложило на меня ответственность, и я принял это как долг — написать о ранении и болезни В. И. Ленина,

Кроме того, будучи хирургом, я имел большой опыт в лечении ранений груди, шеи, сосудов на войне и одним из первых в СССР оперировал при атеросклерозе сосудов, в том числе сонных артерий.

После Великой Отечественной войны 1941 —1945 годов, в октябре 1945-го я был назначен заместителем директора института клинической и экспериментальной хирургии Академии медицинских наук СССР, заведовал хирургической клиникой Боткинской больницы, располагавшейся во 2-м корпусе.

Именно в этом корпусе на втором этаже оперировали В. И. Ленина почти через три года после ранения — 23 апреля 1922 года. После операции Владимир Ильич несколько дней провел в маленькой, примерно шестнадцатиметровой, палате с простой железной кроватью, матрацем, подушкой, простынями, покрытыми солдатским одеялом. Рядом стояли тумбочка, умывальник, два стула. Окно палаты выходило в сад. Туалет находился в коридоре.

Несколько окрепнув после операции, Владимир Ильич был выписан из больницы и вернулся к себе, в кремлевскую квартиру.

Говоря о ранении В. И. Ленина, нужно осознать и представить все опасности первых тревожных лет революции, вспомнить так хорошо запечатленные в мемуарной да и в художественной литературе описания многочисленных фактов белого террора, убийство многих коммунистов, множество покушений на видных деятелей партии.

В книге М. И. Ульяновой о Владимире Ильиче и семье Ульяновых (1978 года издания), рассказывая о тех годах разрухи, голода, грабежей и бандитизма, сестра В. И. Ленина писала, что нередко бандиты, выдавая себя за агентов ЧК, отнимали автомобили, вламывались в квартиры, многих убивали.

Мария Ильинична приводит случаи, когда милиционер, которому было поручено проверять автомобили (может быть, в них находились бандиты), дал сигнал остановиться машине, в которой ехал В. И. Ленин. Шофер сигнала не заметил и не остановил машину, а милиционер выстрелил (вероятно, в воздух). Были и другие случаи стрельбы по автомобилю Ленина, а одни раз блюстители порядка привезли вождя в его машине в отделение милиции. Все это было — как и охота за Лениным в период подготовки революции и с февраля по октябрь 1917 года, так и покушения после Октября,

Однажды Ленин в начале 1919 года вместе с Марией Ильиничной и сопровождавшим охранником направлялся в Сокольники, где отдыхала и лечилась Надежда Константиновна Крупская.

Мария Ильинична так описывает этот эпизод, который вполне мог обернуться трагедией: «На одном из поворотов (в Сокольниках. — Б. П.) вдали вдруг раздался свист, на который Владимир Ильич обратил внимание. Мы продолжали, однако, путь, не придав этому особого значения. Но когда мы были почти у железнодорожного моста, раздался вдруг крик: «Стой!» Кричали несколько человек, которые стояли у дороги. Думая, что мы имеем дело с милиционерами, которые хотят проверить наши документы, и опасаясь, что, если не остановить сразу машину, можно подвергнуться опять обстрелу со стороны милиции, мы попросили шофера остановиться... Но каково было наше изумление, когда остановившие наш автомобиль люди (помнится, их было трое) моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал им Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его вискам дула револьверов, забрали браунинг и кремлевский пропуск».

Далее бандиты быстро покинули группу Ленина на его автомобиле. После этого они убили в тот вечер 22 милиционера. Через продолжительное время эти разбойники были арестованы и ликвидированы. Глава банды Яков Кошельков рассказал перед расстрелом, что спьяну не понял, что перед ним Ленин, а затем они хотели вернуться и его убить, но почему-то не вернулись. Жизнь вождя в этот вечер висела на волоске.

Итак, Ленин был в опасности, но он был закаленным и смелым революционером и все же непростительно беспечно, не как вождь, относился к личному риску, а также к своему довольно изношенному здоровью. Иностранные империалистические организации и внутренняя контрреволюция готовили заговоры против нашего государства, мечтали об убийстве Ленина и других руководителей. А Ленин в те годы не мог не встречаться с народом и при очень неумелой охране.

30 августа 1918 года он приехал на бывший завод Михельсона (ныне завод им. В. И. Ленина) в Москве.

После очень волнующего митинга и эмоциональной речи Владимир Ильич подошел к автомобилю и хотел открыть его дверцу. Эсерка Каплан с близкого расстояния, в несколько шагов, слева выстрелила в него несколько раз из пистолета системы «Браунинг». Ленин, потеряв сознание, упал перед боковой дверцей машины на землю. Его подняли и усадили в автомобиль. Владимир Ильич пришел в себя и, несмотря на потерю крови, просил отвезти его на квартиру. «Ничего, — говорил он, — со всяким может случиться». Между тем в это время многие кричали, какой-то матрос пробирался к Ленину (и по одной версии, это также был заговорщик). Одна из женщин якобы была ранена третьей пулей Каплан.

Шофер Гиль вел себя мужественно — он вместе с Лениным на автомобиле быстро покинул место диверсии. До этого на трамвайной остановке арестовали Каплан, которая хотела скрыться.

На второй этаж своей квартиры при поддержке товарищей Владимир Ильич заставил себя подняться, опираясь на перила,— он не хотел пугать родных. Его уложили в постель, раздели, привезли врачей, которые осмотрели Владимира Ильича, ввели сердечные и противоболевые средства, дали пить.

Изучая историю болезни В. И. Ленина в 1970 году, а также второй раз в мае — июне 1990-го в архиве Института Маркса, Энгельса, Ленина при ЦК КПСС, и тщательно просмотрел рентгеновские снимки, записи профессоров В. Н. Розанова, Б. С. Вейсброда, Ф. А. Гетье. Переливание крови в то время не делали — наука еще не дошла до этого, но кровотечение и скопление крови в левой плевральной полости были умеренными, и врачи решили только применять сердечные, при необходимости — обезболивающие и питье чая. На левое плечо была наложена шина.

Вскоре В. И. Ленин был переведен в Горки, и уже через неделю он посылает телеграммы руководителям фронтов, а 16 сентября врачи с неохотой, но все же разрешили ему приступить к работе, несмотря на еще не сросшийся перелом плеча. При этом Ленину пришлось после выписки лечить свой оскольчатый огнестрельный перелом левого плеча амбулаторным образом. Характерно, что к бюллетеню о состоянии своего здоровья Ленин сделал приписку: «На основании этого бюллетеня и моего хорошего самочувствия покорнейшая моя личная просьба не беспокоить врачей звонками и вопросами». В этой формуле вся сущность нашего Ленина. Вот такие были эпизоды в жизни революционеров того периода.

Народ радовался выздоровлению своего любимого вождя, а он продолжал свою титаническую борьбу за выживание нового социалистического государства — Советской Родины.

Но не все раны могли зажить сразу после коварного выстрела эсерки Фанни Каплан.

Первая пуля вошла в латеральную поверхность левого плеча на границе верхней и средней ее трети, раздробила плечевую кость и рикошетом застряла в мягких тканях в области латеральной периферии дельтовидное мышцы. Она частично деформировалась и повернулась головкой кнаружи, и от нее (вероятно, изнутри) оторвалось два осколка, 0,1— 0,2 сантиметра каждый. Они также остались в мягких тканях плеча.

Вторая, и самая опасная, пуля прошла в левой лопаточной области, оторвав небольшой кусок ости левой лопаточной кости, между ребрами проникла в верхний купол левой плевральной полости, поранив верхушку левого легкого, и далее — в мягкие ткани основания шеи, не затронув сосудов шеи, по-видимому, между трахеей и пищеводом вышла справа и остановилась кнаружи от правого грудино-ключичного сочленения, головкой вниз, вблизи от правого плечевого сплетения.

На схеме (приведена в газетном варианте статьи — см.: Правда. 1990. 25 ноября.— Ред.) показаны входные отверстия после двух пулевых слепых ранений и примерная проекция их раневых каналов. Как видно, обе пули на своем полете имели костные препятствия, и первая пуля, раздробив левую плечевую кость, повернулась своим концом на 180 градусов, застряв выше от входного отверстия на 4 сантиметра в мягких тканях плеча.

Вторая пуля вошла в область левой лопатки, повредив слегка лопаточную кость (это и развернуло ее на 60 градусов книзу концом) и затем по непредсказуемой проекции полета через мягкие ткани и органы груди и шеи остановилась в правом подключичном пространстве. Разумеется, ранение было тяжелым, но никакого отношения к артериальным и венозным сосудам шеи не имело и не могло влиять на развитие атеросклероза и сужение в бассейне сонных, позвоночных и мозговых артерий, питающих головной мозг.

Это было опаснейшее, «смертельное», очень редко встречающееся ранение. По моим очень значительным военным многотысячным наблюдениям проникающих травм груди, такого рода ранений было только два, так как все подобные повреждения заканчивались смертью.

Небольшой левосторонний гемоторакс рассосался, раны зажили, инфекции не возникло. В положенный срок образовалась костная мозоль и зажило левое плечо. Не было и отравления, которое якобы несли с собой «отравленные» пули. Хотелось бы, кстати, заметить, что пули в то время не начиняли ядом. Могли быть пули типа «дум-дум» — ранее практиковали насечки на конце пули, но не пистолетные, а винтовочные. Однако на удаленной из правого надключичного пространства второй пуле имели место крестообразные глубокие насечки, но разрыва пули не произошло.

Примерно через три года у Ленина появились небольшие боли в правой надключичной области и в правой руке. К ним присоединились и головные боли. По нашим сегодняшним представлениям, пулю эту, как и вторую — из мягких тканей, левого плеча, можно было бы удалить сразу после ранения, но, вероятно, врачи боялись кровотечения. Не исключалась и такая ситуация, по-видимому, думали врачи, когда вторая пуля могла прикрывать отверстие в подключичной артерии и при ее удалении могло развиться сильное кровотечение. Ангиография в то время еще не существовала, не был разработан и шов подключичных и сонных артерий.

В этих условиях собрался консилиум в составе лечащих врачей — В. Н. Розанова, Б. В. Вейсброда и других. Обсудили ситуацию и решили все же пулю удалить.

Приглашенный в Москву известный венский терапевт Клемперер предположил отравление пациента свинцом, начинявшим пули. Однако никаких записей, указывающих на признаки интоксикации, в истории болезни мы не могли найти.

Операция по извлечению пули была произведена 23 апреля 1922 года: небольшой (3 см) разрез в правой подключичной области. Быстро найдена окруженная соединительной тканью, поверхностно залегавшая пуля к удалена. Три шва на кожу.

Операция проводилась под масочным наркозом. Оперировал профессор Ю. Борхардт (Германия), ассистировал В. Н. Розанов.

Как уже было отмечено выше, операция проводилась в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице, и В. И. Ленин после кратковременного пребывания в ней был выписан для домашнего долечивания.

Необходимо сделать следующие выводы из этой первой истории болезни В. И. Ленина.

Во-первых, пациент был крепким физически и нравственно человеком, и, несмотря на тяжелую болезнь и болезни, ранение не сломило В. И. Ленина, а воля к жизни укрепила его, и вскоре он стал полностью работоспособным руководителем.

Во-вторых, ни о каких отравленных пулях речи не могло быть, хотя в то же время ранение было редким и крайне опасным для жизни, но «счастливым» в нашем хирургическом пониманий.

И в-третьих, ранение могло в определенной степени повлиять на общее состояние организма, но не оно способствовало атеросклерозу сонных артерий — пуля лежала справа в надключичной области, левую сонную артерию не задевала, а атеросклерозом в дальнейшем была поражена именно левая сонная артерия, что и привело к параличу правых верхней и нижней конечностей (перекрестная иннервация конечностей) и потере речи, то есть к поражению центра Брока, располагающегося в левом полушарии головного мозга.

Владимир Ильич окунулся в огромную работу в эти труднейшие годы истории нашей страны (1918—1922). Шли непрерывные сражения на фронтах гражданской войны, борьба с голодом, вшами, разрухой, борьба за социалистическое преобразование общества.

Но вся жизнь Ленина была беспрецедентной по стрессам, нагрузкам, ночным заседаниям, с нерегулярным питанием. И это даже для такого крепкого и закаленного организма не могло не привести к тяжелым Последствиям, проявившимся в болезни века — атеросклерозе артерий, и прежде всего сонных, питающих головной мозг. По-видимому, имела место и наследственная предрасположенность к атеросклерозу г(его родители умерли от этой же болезни), но ни в коем случае Ленин не болел так называемым наследственным атеросклерозом — болезнью более молодого возраста.

Близкий друг семьи Ленина Елизавета Драбкина в книге «Зимний перевал» довольно подробно описывает эти тяжелые двадцатые годы — 1922-й и 1923-й.

Вначале Владимир Ильич изредка жаловался на головные боли, утомление. Год 1922-й, по словам Г. М. Кржижановского, был «зловещим», «злосчастным». Он был тяжелым и для внешнего, и для внутреннего положения Советской России. Ленин много работал, часто выступал. Он постепенно терял работоспособность, страдал от головных болей и. бессонницы, думал о своей болезни, опасался ее развития.

Врачи не определяли органических заболеваний со стороны внутренних органов и центральной нервной системы, рекомендовали длительный, в течение нескольких месяцев, отдых. Но Ленин мог лишь на короткое время уезжать в Горки, а Кисловодск или другие целительные курорты ему были противопоказаны.

25—27 мая 1922 года развился первый тяжелый приступ болезни. Внезапно появилась общая слабость, затруднение речи, слабость в правой руке и ноге. Эти симптомы оставались в течение трех недель. Врачи, лечившие В. И. Ленина, высказались за диагноз: поражение артерий левой половины мозга (атеросклероз).

Владимир Ильич особенно боялся потери речи и даже спрашивал об этом врачей и медицинских сестер.

В августе и сентябре Ленин чувствовал себя несколько лучше и энергично включился в работу. Он жил в то время в Горках, но в октябре вернулся в Москву. Все эти месяцы он продолжал много работать.

В начале декабря все симптомы внезапно возобновились, наступил паралич правых верхней и нижней конечностей, потеря речи. Особенное ухудшение имело место в ночь с 15 на 16 декабря. Все это время около Владимира Ильича находились врачи (О. Ферстер, Ф. А. Гетье, П. Елистратов, Б. С. Вейсброд, В. В. Бунак; при ответственных консилиумах присутствовал нарком здравоохранения Н. А. Семашко), и близкие — Мария Ильинична, Надежда Константиновна, медицинская сестра Е. И. Фомина, санитар — студент медфака В. А. Рукавишников и другие.

Известный немецкий невропатолог Отфрид Ферстер был приглашен Советским правительством для постоянной лечебной работы и очень часто приезжал в Москву из Бреслау, участвовал в диагностике и лечении, во всех ответственных консилиумах.

Зимой 1923 года вновь появилась надежда. По словам Е. Драбкиной, в январе — феврале Ильич стал чувствовать себя лучше, мешали жить недоверие к врачам, грусть, головные болн. Учился писать левой рукой, говорить. В эти месяцы В. И. Ленин диктовал последние письма партии, вошедшие в его политическое завещание.

При полном сознании и понимании своего состояния 10 марта 1923 года опять возникает полный правосторонний паралич. Известный офтальмолог М. И. Авербах, приглашенный к Ленину из-за жалоб на зрение, так описывает эти дни: «Положение было истинно трагическое: человек, который своим словом приводил в состояние экстаза массы и убеждал закаленных в дискуссиях борцов и вождей, человек, на которого так или иначе реагировал весь мир,— этот человек не мог выразить самой простой мысли, но в состоянии был все понять. Это ужасно! На лице его было написано страдание и какой-то стыд, а глаза сияли радостью и благодарностью за каждую мысль, понятую без слов. Этот раздирающий душу благодарный взгляд испытал на себе и я, случайно угадавший одно его желание, которое не поняли окружающие».

Два месяца находился В. И. Ленин в Москве без движения. В мае его перевезли в Горки. Там же имело место кратковременное улучшение. Вторая половина июня 1923 года принесла новое обострение, сопровождавшееся сильным возбуждением, бессонницей. Он не спал и днем, но относился к окружающим спокойно, доброжелательно, по-ленински.

С конца июля состояние больного опять стало медленно улучшаться. С посторонней помощью Ленин стал ходить, катался в кресле по дому и по парку. В октябре спускался и поднимался по лестнице с палочкой. Неустанные упражнения привели к тому, что Ильич стал внятно произносить некоторые слова.

Он включается, вернее, пытается включиться; в работу. Просматривает газеты, отмечает статьи, которые нужно прочитать ему вслух. Медленно, с трудом учится писать левой рукой. Зимой ездил в лес на санях. Пытался, напевать без слов романс Балакирева «В полдневный жар в долине Дагестана...».

В газете «Правда», № 108 (26191) от 18 апреля 1990 года, в статье «Домыслы вместо фактов» авторы Я. Дырульников и Н. Шахновская (сотрудники Центрального музея В. И. Ленина) подвергают критике факты, опубликованные в альманахе «Алтай» (1989. № 4), которые неправильно освещают момент приезда Ленина из Горок в Москву 18—19 октября 1923 года.

В то время болезнь Владимира Ильича прогрессировала. Он не мог говорить, писать, передвигаться без посторонней помощи и палочки (ездил в коляске). Занимался восстановлением речи и письма, а утверждение авторов статьи в «Алтае» — В. Дорошенко и И. Павловой— о том, что до самой кончины Ленина не покидала восстановившаяся способность речи, не соответствует действительности.

После приступа болезни (правосторонний второй паралич 10 марта 1923 года) Ленин полностью не поправился. Огромная воля позволяла ему произносить несколько слов. Н. К. Крупская писала в воспоминаниях: «Слов у Ильича не было, мог только говорить «вот», «что», «идите», но была богатейшая интонация, передававшая малейшие оттенки мысли, была богатой и мимика. И мы, окружающие, Мария Ильинична, я, санитары, все больше понимали Ильича».

Были и другие домыслы (В. Сироткин, Б. Бажанов), о чем упоминают Я. Цырульников и И. Шахновская.

Утверждение о приезде В. И. Ленина на Пленум ЦК 18 октября 1923 года не соответствует истине. Ленин действительно был в Москве 18—19 октября, но дома, в Кремле, ходил с палочкой. Пришел в кабинет, открыл двери в пустой зал Совнаркома (СНК не работал). В какой-то степени эти домыслы могут быть оправданы общей для того сложного периода атмосферой отношения народных масс к своему вождю, когда, как говорят, желаемое выдается за действительное.

Мужество, проявленное Владимиром Ильичем в этот тяжелейший период его жизни, вызывало самое глубокое уважение к нему, а это побуждало, в свою очередь, показывать его прежде всего не больным, а в действии. Катастрофа произошла 21 января 1924 года, в понедельник. И. К. Крупская и другие близкие подробно сообщали в печати об этом печальном событии.

Дважды изучив материалы истории болезни и ранения Владимира Ильича (в 1979 и 1990 годах), а также в Институте мозга АМН СССР, куда был передан мозг вождя, вкратце изложу выписку из эпикриза (заключительной части истории болезни).

Прежде всего о вскрытии тела В. И. Ленина. Оно было произведено академиком А. И. Абрикосовым в присутствии профессора О. Ферстера, В. П. Осипова и других специалистов. С академиком В. П. Осиповым я не был лично знаком, но знаю его по 1945—1946 годам, присутствуя часто на заседаниях президиума АМН СССР. Это был выдающийся психиатр России, и его участие во всех проблемах лечения В. И. Ленина, связанных с нарушением нервной системы, было очень важным и, я был сказал, необходимым.

Опубликованные в журнале «Огонек» его материалы о В. И. Ленине весьма актуальны и действительно отражают все трагические эпизоды последних двух лет жизни Ленина.

Кроме этих двух ученых на вскрытии присутствовали также А. А. Дешин, В. В. Бунак, Ф. А. Гетье, П. Елистратов, В. Н. Розанов, Б. С. Вейсброд, Н. А. Семашко, которые лично подписали акт вскрытия, длившегося в течение 3 часов 40 минут в Горках.

Привожу протокол вскрытия с сокращениями и своими репликами.

«Пожилой мужчина, правильного телосложения, удовлетворительного питания. На коже переднего конца правой ключицы линейный рубец, длиной 2 сантиметра. На наружной поверхности левого плеча еще один рубец неправильного очертания 2X1 сантиметр (первый след пули). На коже спины под углом левой лопатки кругловатый рубец 1 сантиметр (след второй пули). На границе нижней и средней части плечевой кости ощупывается костная мозоль. Выше этого места на плече прощупывается в мягких тканях первая пуля, окруженная соединительнотканной оболочкой.

Череп — по вскрытии — твердая мозговая оболочка утолщена по ходу продольного синуса, тусклая, бледная. В левой височной и частично лобной области имеется пигментация желтого цвета. Передняя часть левого полушария, по сравнению с правой, несколько запавшая. Сращение мягкой и твердой мозговых оболочек у левой Сильвестровой борозды.

Головной мозг — без твердой мозговой оболочки— весит 1340 граммов».

По данным В. П. Осипова, участвовавшего в лечении В. И. Ленина и подписавшего акт вскрытия, вес мозга Ленина был равен 1400 граммов, то есть несколько выше средних цифр (см.: Болезнь и смерть В. И. Ленина // Огонек. 1990, № 4).

«В левом полушарии, в области процентральных извилин, теменной и затылочной долях, парацентральной щели и височных извилин — участки сильного западения поверхности мозга. Мягкая мозговая оболочка в этих местах мутная, белесоватая, с желтым оттенком.

Сосуды основания мозга. Обе позвоночные артерии утолщены, не спадаются, стенки их плотные, просвет на разрезе резко сужен (щель). Такие же изменения в задних мозговых артериях. Внутренние сонные артерии, а также передние артерии мозга плотные, с неравномерным утолщением стенок; значительно сужен их просвет.

Левая внутренняя сонная артерия в се внутричерепной части просвета не имеет и на разрезе представляется в виде сплошного, плотного, белесоватого тяжа. Левая Сильвиева артерия очень тонка, уплотнена, но на разрезе сохраняет небольшой щелевидный просвет».

По моим данным, часто в подобных случаях поражаются вне- черепная часть внутренней сонной артерии и развилки общей сонной артерии, которые в протоколе вскрытия не упоминаются.

«При разрезе мозга желудочки его расширены, особенно левый, и содержат жидкость. В местах западений — размягчение ткани мозга с множеством кистозных полостей. Очаги свежего кровоизлияния в области сосудистого сплетения, покрывающего четверохолмие». (Важно как факт, ускоривший смерть пациента.)

«Внутренние органы. Имеются спайки в плевральных полостях. Сердце увеличено в размерах, отмечается утолщение полулунных и двустворчатых клапанов. В восходящей аорте небольшое количество выбухающих желтоватых бляшек. Венечные артерии сильно уплотнены, просвет их зияет, ясно сужен.

На внутренней поверхности нисходящей аорты, а также и более крупных артерий брюшной полости — многочисленные, сильно выбухающие желтоватые бляшки, часть которых изъязвлена, петрифицирована.

Легкие. В верхней части левого легкого имеется рубец, на 1 сантиметр проникающий в глубину легкого (след пули. — Б. П.). Вверху фиброзное утолщение плевры.

Селезенка, желудок, печень, кишечник, поджелудочная железа, органы внутренней секреции, почки без видимых особенностей». (Изменения найдены при микроскопическом исследовании.)

Анатомический диагноз

«Распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга. Атеросклероз нисходящей части аорты. Гипертрофия левого желудочка сердца, множественные очаги желтого размягчения (на почве склероза сосудов) в левом полушарии головного мозга в периоде рассасывания и превращения в кисты. Свежее кровоизлияние в сосудистое сплетение мозга над четверохолмием.

Костная мозоль плечевой кости. Инкапсулированная пуля в мягких тканях верхней части левого плеча».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Основой болезни умершего является распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания (Abnutzungssclerose). Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения ткани мозга, объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи). Непосредственной причиной смерти явилось 1) усиление нарушения кровообращения в головном мозгу и 2) кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку области четверохолмия.

Горки, 22 января 1924 года».

Подписали 10 ученых, присутствовавших на вскрытии (фамилии их приведены выше).

Нужно отметить, что патологоанатомическое исследование (вскрытие) было произведено очень квалифицированно. Не менее важными были также тщательно проведенные, тоже А. И. Абрикосовым, микроскопические исследования. Вот что записано в протоколе:

«Имеет место утолщение внутренних оболочек в местах атеросклеротических бляшек (см. вскрытие. — Б. П.). Всюду присутствуют липоиды, относящиеся к соединениям холестерина. Во многих скопищах бляшек — кристаллы холестерина, известковые слои, петрификация.

Средняя мышечная оболочка сосудов атрофична, склеротична во внутренних слоях. Наружная оболочка без изменений.

Головной мозг. Очаги размягчения (кисты), рассасывание мертвой ткани, заметны так называемые зернистые шары, отложения зерен кровяного пигмента. Уплотнение глии — небольшое.

Хорошее развитие пирамидальных клеток в лобной доле правого полушария, нормальный вид, размеры, ядра, отростки.

Правильное соотношение слоев клеток справа. Отсутствие изменений миэлиновых волокон, невроглии и внутримозговых сосудов (справа).

Левое полушарие — разрастание мягкой мозговой оболочки, отек.

Заключение.-16 февраля 1924 года.

Атеросклероз — склероз изнашивания.

Изменение сосудов сердца, нарушение питания органа».

«Таким образом,— пишет А. И. Абрикосов,—микроскопическое исследование подтвердило данные вскрытия, установив, что единственной основой всех изменений является атеросклероз артериальной системы, с преимущественным поражением артерий мозга.

Никаких указаний на специфический характер процесса (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено».

При посещении Музея В. И. Ленина в 1970 году я лично просмотрел множество гистологических препаратов сосудов под микроскопом и подтвердил мне хорошо знакомые атеросклеротические изменения, особенно в системе левой сонной артерии.

Хотелось бы вспомнить причину моего изучения истории болезни В. И. Ленина в 1970 году.

В связи с появившимися за рубежом отдельными попытками как-то извратить причины смерти В. И. Ленина перед намеченными торжествами по поводу 100-летия со дня рождения вождя ЦК КПСС поручил группе ученых, в том числе и мне, ознакомиться с материалами, находящимися в Центральном музее В. И. Ленина в Москве и дать свое экспертное заключение.

Поработав в архиве примерно в течение 10—15 дней, мы отправили в ЦК КПСС совершенно совпадающее с заключением врачей, лечивших вождя, свое мнение о причинах смерти В. И. Ленина и даже написали проект статьи. Однако наша статья не была опубликована.

Второй раз, еще более подробно, я просмотрел препараты, рентгеновские снимки, рецепты перед написанием данной работы.

В основных документах о болезни В. И. Ленина отражены многие фактические данные, анализы, рентгеновские исследования, схемы ранения и схемы поражения атеросклерозом левой сонной артерии. Аналогичные данные о характере изменений мозга В. И. Ленина имеются в Институте мозга АМН СССР (директор — академик АМН СССР О. С. Адрианов).

Выявлен ряд особенностей микроскопического строения правой половины мозга, в значительной степени компенсирующей потерю в результате болезни большей части левой половины. Сравнительные исследования мозга ряда лиц показывают специфику строения структур мозга выдающихся деятелей, обладавших высоким интеллектом. Но эти детали не входят в планы данной работы. Считаю уместным здесь отметить, что Институт мозга АМН СССР и его научные исследования требуют к себе большого внимания и помощи в работе.

С моей точки зрения, представляет интерес дневник коммуниста, студента 5-го курса медфака МГУ Владимира Александровича Рукавишникова.

В газете «Социалистическая индустрия» от 16 апреля 1989 года опубликованы выдержки мл дневника В. А. Рукавишникова — «Последний год Ильича (из записок фельдшера В. А. Рукавишникова)», который сохранила его дочь.

Вместе с двумя другими студентами он неотлучно работал санитаром по уходу за вождем.

Его как студента 5-го курса, коммуниста с 1920 года, направила вначале на кремлевскую квартиру Ленина, а затем и в Горки партийная ячейка медицинского факультета Московского университета.

Он был представлен В. И. Ленину 29 апреля 1923 года и находился с ним вплоть до его кончины 21 января 1924 года.

Когда Надежда Константиновна сказала Ленину: «Вот этот товарищ будет ухаживать за тобой», Ленин внимательно на него посмотрел и крепко пожал руку левой рукой.

Первое впечатление о Ленине у молодого медика было очень тяжелое: «Худое, изможденное лицо, глубоко запавшие, беспокойно смотрящие глаза. Он производил чрезвычайно тяжелое впечатление беспомощности».

Ленин замечает, что около него очень много народу. Ведь постоянно дежурят профессора, студенты-медики. Здесь же близкие, родные.

В конце июля в Горках состояние Ленина постепенно улучшается, он веселеет, смеется. Отпускают на время медсестер.

Ленин с огромной волей пытается ходить с палочкой, занимается специальными упражнениями, разработанными для него. Просит читать газеты, некоторые статьи читает сам.

В. А. Рукавишников, проявив эрудицию в медицине, хорошо запоминает назначения врачей. Он, по-видимому, до поступления на медфак работал фельдшером. Его душевное отношение к Ленину проходит красной нитью через все многочисленные страницы дневника (а их не менее 70), написанные фиолетовыми чернилами, а некоторые и карандашом. Наряду с врачебными Дневниковыми записями студенческие слова всех трех студентов-санитаров как бы дополняют все волнующие эпизоды и страдания Владимира Ильича, Надежды Константиновны, Марии Ильиничны и всех, кто помогал тогда больному Ленину.

А санитары работали много. Я сам когда-то владел этой специальностью и знаю, что такое уход, уборка постели, переноска больного, помощь в отправлении надобностей, приеме пищи пациентом. Молодые люди гуляли с ним по парку, ездили в лес за грибами, разговаривали, смеялись вместе с ним. И только в святые часы обучения Ленина произношению слов, когда с ним оставалась только одна Надежда Константиновна, они могли отдохнуть.

Студенты подмечали и черты характера Владимира Ильича, его благородство, следы грусти в связи с тем, что поправка идет медленно. Во всех случаях, когда ему оказывали услугу, он наклонял голову, а левую руку прижимал к груди — в знак благодарности,

В. А. Рукавишников хорошо описал эпизод, когда Ленин заставил везти себя из Горок в Кремль (об этом сказано выше). Он, как психолог, следит за выражением его лица, жестами, понимает отдельные слова. Многие его окружающие да и вся страна верили в то, что постепенно тучи развеются и Ленин будет поправляться,- освоит полностью речь, вернется в Кремль. И это было вплоть до середины января 1924 года.

Описание катастрофы уже дано выше, и все участники ее страдали, но, конечно, меньше, чем супруга и сестра. Ничего нельзя было сделать при таком нарушении сосудистого снабжения мозга и внезапном кровоизлиянии в область жизненных центров мозга — четверохолмия. Об этом ярко и убедительно написал нарком здравоохранения Н. А. Семашко в газете «Известия» в пятницу, 25 января 1924 года. В этом (№ 20) траурном номере Семашко подробно, но популярно изложил протокол вскрытия тела В. И. Ленина.

Он, в частности, писал: «...склероз поразил прежде всего мозг, то есть тот орган, который выполнял самую напряженную работу за всю жизнь Владимира Ильича, болезнь поражает обыкновенно «наиболее уязвимое место» (Abnutzungssclerose), таким «уязвимым» местом у Владимира Ильича был головной мозг: он постоянно был в напряженной работе, он систематически переутомлялся, вся напряженная деятельность и все волнение ударяли прежде всего по мозгу.

Самый характер склероза определен в протоколе вскрытия как склероз изнашивания, отработки, использования сосудов.

Этим констатированием протокол кладет конец всем предположениям (да и болтовне), которые делались при жизни Владимира Ильича у нас и за границей относительно характера заболевания. Характер артериосклероза теперь ясен и запечатлен в протоколе «Abnutzungssclerose».

Отсюда же понятна и безуспешность лечения. Ничто. не может восстановить эластичности стенки сосудов, особенно если она дошла уже до степени обызвествления, до каменного состояния; не пять и не десять лет, очевидно, этим болел Владимир Ильич, не обращая должного внимания в начале болезни, когда ее легче было задержать, если не устранить. И когда артерии одна за другой отказывались работать, превращаясь в шнурки, нельзя было ничего поделать: они «отработали», «износились», «использовались», претерпели Abniitzung.

С такими сосудами мозга жить нельзя. И все клиницисты во время вскрытия удивлялись лишь силе интеллекта Владимира Ильича, который мог с такими поражениями мозга, с западающим левым полушарием, читать газеты, интересоваться событиями, организовывать охоту и так далее. «Другие пациенты, — говорили врачи, — с такими поражениями мозга бывают совершенно неспособны ни к какой умственной работе...»

«Таким образом, вскрытие тела Владимира Ильича констатировало склероз как основную причину болезни и смерти; оно показало, что нечеловеческая умственная работа, жизнь в постоянных волнениях и непрерывном беспокойстве привели нашего вождя к преждевременной смерти».

В последнее время в печати опять возобновились публикации слухов и версий о причинах смерти Ленина. В частности, приводятся выдержки из статьи Л. Троцкого, относящиеся к 1939 году (Аргументы и факты. 1990. № 42). В указанной статье без всяких доказательств говорится об отравлении Ленина Сталиным и его помощником (Ягодой).

Не могу понять, как можно печатать эти домыслы, когда сама история болезни В. И. Ленина, подлинные протоколы вскрытия его тела и микроскопических исследований абсолютно точно определяют диагноз заболевания — атеросклероз левой сонной артерии, размягчение мозга и, как кульминационный момент, - кровоизлияние в зоне жизненно важных центров мозга. Все клинические симптомы этой трагедии, наблюдаемые советскими и зарубежными учеными-медиками у постели больного, это подтверждают. Ни о каком отравлении не может быть и речи.

Заканчивая анализ ранения и болезни В. И. Ленина, как хирург-специалист в лечении огнестрельных травм груди и атеросклероза сонных артерий, хочу задать себе вопрос: как бы в подобных ситуациях поступили современные хирурги?

При ранении подобного характера мы в основном вели бы себя так же, как В. Н. Розанов, Б. С. Вейсброд и другие врачи в той сложной обстановке. Вероятно, мы сегодня применили бы противошоковые средства, противостолбнячную сыворотку, переливание небольшого количества крови, а затем, не откладывая на 2—3 суток, под местной анестезией удалили бы из правой надключичной области пулю, не боясь кровотечения и подготовив сосудистые инструменты.

Удаление пули спустя три года после ранения было показано, но странно, что такую малую операцию выполнял немецкий, а не русский хирург. Конечно, окружающие Ленина хотели ему помочь, а сам он, как видно из дневника Рукавишникова, неоднократно выражал неудовольствие, что его лечат иностранные врачи.

Совершенно иначе я бы вел себя при первых признаках ишемии мозга, а они у Ленина имели место. С помощью ультразвукового, имеющегося в нашем распоряжении сегодня, метода и ангиографии выявили бы локализацию атеросклеротического поражения сонных и позвоночных сосудов. Выявив наличие сужения или закупорки левой сонной артерии (а она была), мы бы подготовили больного, а затем оперировали его по поводу сужения сонной артерии под наркозом или местной анестезией. В данных случаях из просвета сосуда свободно удаляются атеросклеротические массы, затем восстанавливается его проходимость с помощью шва или протеза, что тем самым способствует восстановлению кровоснабжения левой половины головного мозга. Сегодня такая операция удается в большинстве случаев.

Конечно, в 1924 году при полном отсутствии аппаратов ультразвуковой диагностики, а главное — ангиографии опыт подобных операций ни в одной из развитых стран еще по было.

Проводя аналогию с анализом ранения Л. С. Пушкина, сожно подтвердить правильность лечения Пушкина и Ленина врачами, располагавшими в то время достижениями медицины совсем иными, чем мы — врачи второй половины XX века.

В результате грандиозной борьбы русские революционеры пришли к власти в 1917 году. При этом большинство из них имело различные нарушения и заболевания. Тюрьмы, голодания, переезды и побеги, тяжелейшие нервные перегрузки, сопровождавшие жизнь наших большевиков, отсутствие должной медицинской помощи— все это, вместе взятое, привело к раннему истощению многих и к развитию разных болезней — туберкулезу (для того времени характерной болезни бедняков), нервному истощению, заболеваниям сердца и сосудов. Конечно, в тот ранний период начинала свое трагическое победное шествие и болезнь XX века — атеросклероз, предупреждать, а тем более лечить которую не умели (правда, плохо умеют и сегодня) самые лучшие врачи мира.

В группе активных революционеров состояли и врачи, среди которых хотелось бы выделить Александра Александровича Богданова (партийная кличка — Малиновский). О нем я знал по рассказам моего однокурсника по университету — сына Богданова А. Малиновского.

Его отец был другом и соратником Ленина, участвовал в кружке богостроителей на острове Капри. Затем в начале нынешнего века (1907) возглавлял фракционные группы. В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» резко критиковал его, и он вышел из большевистской партии.

Будучи талантливым ученым и писателем (автор фантастических романов «Красная звезда», «Инженер Мэнни»), он все время мечтает о научном исследовании — о методах, способствующих обновлению (омоложению) организма стареющего или «изношенного» человека. Об этом А. А. Богданов беседует с учеными и В. И. Лениным, который продолжает дружбу с Богдановым, несмотря на политические расхождения. Богданов готовил создание Института переливания крови в Москве, который по решению правительства был открыт в 1926 году.

Именно здесь он и начал осуществлять свои опыты по обменному переливанию, крови. «Стареющий», «изношенный» человек отдавал свои 500—900 миллилитров крови молодому, а от него в обмен получал ту же дозу крови. Первые опыты на себе и своих сотрудниках были удачными, но седьмое переливание крови окончилось трагически — А. А. Богданов в апреле 1928 года погиб.

Интересно, что именно после смерти В. И. Ленина А. А. Богданов проводит свои исследования, и, конечно, они были попыткой создать такой лечебный и профилактический метод,  который помог бы очень нужным для страны, еще не старым, но изношенным людям обрести новые стимулы и жизнеспособность. Теория эта сегодня не признается многими учеными, по массивные обменные переливания крови являлись одним из стимулов для разработки искусственного кровообращения.

Так стремились и стремятся медики продлить жизнь людям.

Сегодня, несомненно, требуется очень большое внимание к здоровью руководителей государства, и это, как не протестуют некоторые борцы против привилегий, очень нужно для народа.

И далее о бальзамировании и саркофаге В. И. Ленина.

Мне пришлось встретиться с мемориалом Ленина в его мавзолее и мавзолейной лаборатории, подчинявшейся с сентября 1965 года по декабрь 1980-го министру здравоохранения СССР. Каждый год в феврале создавалась комиссия из 10 академиков, которая вместе с руководителями мавзолейной лаборатории проверяла все показатели бальзамирования тела Ленина. Мавзолей в это время закрывался на два месяца.

Тело Ленина извлекалось из саркофага, тщательно осматривалось нами и десятью экспертами, фотографировались дефекты, брались для гистологического исследования кусочки тканей. Затем тело помещалось в ванну со специальным раствором — «добальзамировалось».

Через несколько недель комиссия слушала протоколы экспертизы, намечались предложения об улучшении условий бальзамирования. В таком виде тело возвращалось в саркофаг, после чего комиссия Политбюро осматривала его, утверждала наш протокол — и, мавзолей открывался для посетителей.

Такая процедура повторялась ежегодно. Вспомним историю бальзамирования тела В. И. Ленина.

Как известно, не все руководители партии и правительства и близкие Ленина, и особенно Н. К. Крупская, в 1924 году были сторонниками бальзамирования. Однако, учитывая поток просьб трудящихся из всех городов и сел, а также зарубежных стран, эта процедура состоялась. К ней были привлечены видные советские ученые — В. П. Воробьев, Б. И. Збарский и другие.

Вначале А. И. Абрикосов применил обычные растворы для временного сохранения тела, а затем по решению правительства было произведено бальзамирование. При этом, в отличие от мумификации и ее древних египетских и других рецептов, применили бальзамирование в растворе, особо составленном и изготовленном с нужным количеством компонентов. 27 января 1924 года был построен деревянный, а в 1930 году современный мавзолей. Возникла и лаборатория для наблюдения за условиями сохранения тела вождя. Ее возглавил вначале Б. И. Збарский, затем С. P. Мардашев, а после него — С. С. Дебов. Учреждение это солидное, хорошо оснащенное и занято не только бальзамированием, но и другими актуальными вопросами, к примеру консервацией тканей.

Во время войны, летом 1941 года, тело В. И. Ленина со всеми предосторожностями было поездом перевезено в Тюмень, где сохранялось до возвращения в Москву. Руководили всеми работами во сохранению тела вождя профессор Б. И. Збарский него сын И. Б. Збарский. Неоднократно состояние бальзамированного тела проверялось авторитетными комиссиями, в том числе и И. Абрикосовым, Г. М. Митеревым, Н. Н. Бурденко и другими.

Я уже описал деятельность ежегодных комиссий, утверждавшихся Политбюро, и не стану повторять отдельные факты их работы. Скажу лишь, что за эти годы два раза Мавзолей Ленина, а точнее саркофаг подвергался нападению психически неполноценных лиц — маньяков, которые проносили в мавзолей взрывчатку и бросали ее на крышку саркофага. Это вызывало взрыв, повреждение стекол «триплекс». Мелкие осколки стекла причиняли небольшие повреждения коже лица и рук И. Ленина. Один раз был легко ранен солдат, стоящий в почетном карауле.

Небольшие дефекты тела легко устранялись во время очередной ребальзамации. Усилилось наблюдение за посетителями. Кроме того, было создано специальное пуленепробиваемое стекло для саркофага, которое не искажало видимость тела. Внутри саркофага поддерживается температура +16° С, размещены источники освещения, не вызывающие никаких химических реакций.

Сотрудники мавзолея выезжали за рубеж и бальзамировали тело Чойбалсана в Монголии (неудачно), К. Готвальда в Праге (в 1968 году его тело было извлечено из мавзолея и захоронено), И. В. Сталина (как известно, по решению XXII съезда КПСС тело было захоронено около Мавзолея Ленина), Г. Димитрова (София), Хо Ши Мина (Ханой).

В этой связи представляет большой интерес бальзамирование тела Н. И. Пирогова, умершего в своем имении «Вишня» близ Винницы в 1881 году. Об этом уникальном явлении много писали, и теперь великим Пирогов и его мавзолей, а также музеи-усадьба в Виннице представляют собой настоящую медицинскую Мекку, так же, как павловские Колтуши под Ленинградом.

Проводится научное изучение многих объектов бальзамирования. Среди всех фактов, полученных исследователями, хотел бы отметить только один: при электронной микроскопии в клетках бальзамированных людей полностью сохраняются элементы ядра, ядрышка, другие включения и даже набор хромосом. Посмотрим, что даст это наблюдение современной науке об оживлении и смерти. Мое мнение о бальзамировании гениальных людей своего времени — положительное. Память о героях Родины, талантливых деятелях страны всегда хранилась в душе народа. Она существует и сейчас как важный элемент жизни.

Но лидеры общества, сделавшие так много для страны, как В. И. Ленин, приобретают еще большее уважение, и необходимость памяти о них становится как бы символом эпохи. Их дополняют пантеоны славы, построенные в целом ряде стран, где в торжественных залах на видных местах стоят великолепные мраморные скульптуры гениев народа. Мавзолей Ленина — это символ эпохи, и было бы кощунством его перемещение или закрытие. Аргументы о том, что у русских всегда предают тело умершего земле, несостоятельны. Цивилизованное общество требует кремации, и у нас кремируют многих тысяч умерших.

В заключение скажу, что я с большим волнением, как врач, описал трагические годы жизни Владимира Ильича, изучив его истории болезни и другие документы. Особенно отмечают В. И. Ленина как создателя первого в мире министерства (тогда — наркомата) здравоохранения (1918). Об этом достаточно исчерпывающе и много написано историками медицины, особенно в монографиях Б. М. Потулова. Со всей ответственностью можно утверждать, что ни один из лидеров всех государств мира не сделал столько для разработки законов о здоровье народа, теории здравоохранения, как В. И. Ленин, и это отражено в подписанных им ста постановлениях и указах о нашей отрасли. Недаром Международная конференция по первичной медико-санитарной помощи, организованная ВОЗ и ЮНИСЕФ в 1977 году и проходившая в Алма-Ате, приняла знаменитую Алма-Атинскую декларацию, все принципы которой основаны на идеях ленинского народного здравоохранения. Эта декларация действует и поныне.

Правда, 1990. 25, 26 ноября

 

ОСКОРБЛЕНИЕ ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬЮ

С чувством большого недоумения и горечи прочитали мы, родственники В. И. Ленина, статью «Дети Ильича», опубликованную в «Собеседнике», № 30, за 1990 год.

Похоже, что автор статьи М. Мулина написала ее ради желания козырнуть острой темой, рассказывающей о якобы неблаговидном поведении дальних и близких родственников великого человека, постоянном упоминании ими этого родства. Но так ли все выглядит в действительности?

Автор пишет, что «ни одного представителя пролетариата, во имя которого совершалась революция и строилось государство», в их числе нет. Да, среди родственников Ульяновых преобладали люди, что называется, умственного труда. Автор сообщает, что «по отношению к ним у Ленина множество нелестных эпитетов», но ведь у него есть и много высказываний о роли интеллигенции в революции и в социалистическом строительстве.

Мы можем с полным основанием, документально это подтверждая, сказать, что все мы в своей жизни честно и добросовестно трудились и трудимся.

Вот один из примеров. В газете Казанского химикотехнического института имени С. М. Кирова за 1 ноября 1988 года опубликована большая статья об отце родственницы В. И. Ленина Т. П. Басовой-Жаковой — Павле Ивановиче Жакове, преподавателе этого института, который, будучи преподавателем Казанского промышленного училища, еще в дореволюционное время заметил молодого слушателя Сергея Кострикова, всячески помогал ему в учебе, в тяжелой повседневной жизни. Этот студент впоследствии стал выдающимся революционным деятелем Сергеем Мироновичем Кировым. Уже в советское время П. И. Жаков награжден орденами «Знак Почета», орденом Ленина, ему было присвоено звание «Заслуженный деятель науки и техники ТАССР». Сама Татьяна Павловна Жакова-Басова, о которой пишет довольно гнусно автор статьи в «Собеседнике» и которой сейчас более 90 лет, по профессии врач, ей присвоено звание «Заслуженный врач ТАССР», сейчас персональный пенсионер. Эти звания, а также пенсию она получила за свой многолетний труд, а не за то, что является родственницей В. И. Ленина. И нет ничего странного, что пожилой человек, похоронив близких родственников в Казани, переехал к родственникам в Москву.

В статье упоминается имя жены двоюродного брата В. И. Ленина В. А. Ардашева — Марии Алексеевны Мещеряковой. Мария Алексеевна после гибели в январе 1918 года мужа Виктора Александровича Ардашева в течение 40 лет посвятила себя работе в народном образовании, работала с Н. К. Крупской и с А. В. Луначарским, имела государственные награды, воспитала сына и умерла в кругу семьи, окруженная заботой и вниманием, в возрасте 90 лет.

Это только несколько примеров общественной, трудовой и научной деятельности родственников В. И. Ленина. А с документами в руках можно рассказывать о многих, в том числе родившихся в годы революции, заслуживших своим трудом высокие награды, ученые звания, персональные пенсии.

В статье говорится о привилегиях, якобы «дальним родственникам Ленина из государственного бюджета раздариваемых». Это не соответствует действительности, если знакомиться с документами. Мы можем аргументированно утверждать: государственные награды, персональные пенсии, звания, а также квартиры приобретены благодаря многолетнему честному труду, так, как и миллионами советских людей. Это относится и к дачным участкам, полученным на таких же основаниях, как и всеми трудящимися, по тем же нормам и правилам.

Особо хотим сказать о сыне Виктора Александровича Ардашева и Марии Алексеевны Мещеряковой — Юрии Викторовиче Мещерякове, двоюродном племяннике В. И. Ленина. В 1983 году газета «Советская Россия» (автор В. Дроботов) напечатала о нем большой очерк. Это был полковник Советской Армии, который доблестно сражался в годы Отечественной войны, героически проявил себя в боях за Сталинград, награжден боевыми орденами и медалями, трагически погиб уже в мирные годы при выполнении особого задания. При этом все окружающие его друзья и однополчане до конца его жизни не знали, что он в родстве с семьей Ульяновых.

Откликаясь на многочисленные письма, «Советская Россия» рассказала о жизни этого интересного человека и военного специалиста еще в двух материалах.

Вызывает недоумение, что автор статьи в «Собеседнике» в своем материале упрекает «Советскую Россию» в этих публикациях.

Наше письмо вызвано глубоким возмущением статьей «Дети Ильича», в которой автор с натяжками и недомолвками пытается не только очернить родственников В. И. Ленина, но также дискредитирует имя В. И. Ленина.

С уважением родственники Ульяновых:

И. Басова — внучатая племянница В. И. Ленина, кандидат медицинских наук; Я. Угрюмова — внучатая племянница В. И. Ленина по линии его матери М. А. Ульяновой; Г. Сальникова — правнучатая племянница В. И. Ленина по линии его матери, зав. группой отдела неорганической химии ВНИИГПЭ, и другие.

Советская Россия. 1990. 14 октября

 

 

 

ЛЕНИН И ОКТЯБРЬ

А. ДЕНИСОВ,

народный депутат СССР, член ЦК КПСС

ШТУРМОВАВШИЕ НЕБО

Юбилей Октябрьской революции дает повод задуматься: каким образом гуманнейшая идея социализма воплотилась в нашей стране вначале в ГУЛАГ, а затем в тормоз общественного развития? Это важно понять, во-первых, для того, чтобы социалистическая фразеология никогда больше не служила прикрытием для преступлений и произвола. Во-вторых, чтобы наши невежественные и преступные псевдосоциалистические эксперименты перестали служить отправной точкой для недобросовестной критики и отрицания идеи социализма, как таковой.

Действительно, пороки советской модели реального социализма подвергли идею общества социальной справедливости и вообще марксистскую научную методологию таким испытаниям, которых они могут и не пережить. А жаль! Поскольку неграмотное и неумелое использование той или иной теории само по себе не ставит ее под сомнение. Как ошибки в вычислениях не ставят под сомнение математику. Это тем более справедливо, когда ссылки на теорию служат лишь камуфляжем, прикрытием для не имеющих к ней никакого отношения честолюбивых, корыстных или преступных поползновений. Но ведь именно эти явления, к тому же замешенные на невежестве и шарлатанстве, и определили лицо реального социализма. Надо ли обсуждать, насколько образ жизни и методы управления недавних вождей социалистического лагеря далеки от принятых в цивилизованном обществе, а их невежественный догматизм— от марксистской диалектики? И тем не менее в общественном мнении весь этот волюнтаристский абсурд неправомерно отождествляется с коммунизмом и марксистским диалектическим методом научного познания общества, что делает необходимой и неотложной реабилитацию восходящей к Гегелю марксистской методологии.

С другой стороны, тенденция партийного раскола, проявившаяся на съездах Компартии РСФСР и КПСС и после них, также подталкивает к выводу, ибо свидетельствует о непонимании раскольниками как правого, так и левого толка духа партийной методологии; ведь только дремучий догматизм может лежать в основе раскола, поскольку лишь ему присущи претензии на непререкаемость и безупречность позиций одной из сторон, На никчемность и порочность всех остальных, вера в несовместимость и неизменность этих позиций и унылый пессимизм, в оценках перспективы. И только догматизм порождает, с одной стороны, наглую и тупую манеру вещать от лица всей партии или даже от лица Маркса и Ленина, которые чтили диалектику превыше всего, а с другой стороны — не менее тупое отрицание марксизма вообще и Октябрьской революции в частности.

А между тем марксистско-ленинское учение — всего лишь теория. И как всякая теория, оно строится на базе абстрактных категорий, которые, строго говоря, не имеют аналогов в реальной жизни. Они в лучшем случае отражают лишь наиболее характерные черты реальности в момент своего формирования, но не могут претендовать на отражение всего богатства и неисчерпаемости бытия. Поэтому стало трюизмом сравнение социальной теории с компасом, указывающим направление общественного развития. И это очень верно. Но разве кто-нибудь ходит по компасу, не глядя под ноги и не обходя препятствия, которые попадаются по дороге? Ведь компас указывает лишь общее направление, а не конкретный путь к цели, который следует выбирать, руководствуясь собственными мозгами, а не бесплодными ссылками на классиков. При этом, если стрелка компаса показывает на окно, это вовсе не значит, что нужно прыгать с верхнего этажа здания, а полезно воспользоваться дверью, даже если она в противоположном направлении.

Однако по причинам, о которых мы поговорим ниже, большевики восприняли марксизм не как нуждающуюся в конкретизации теорию, а как руководство к действию, программу социальных преобразований. И как и следовало ожидать, вскоре уперлись в стену реальности, которая никак не укладывалась в теорию. Этой стеной оказалась рыночная экономика, отрицаемая в теории, но незаменимая на практике. Ибо иной экономики мир не знал, не знает и вряд ли узнает в обозримом будущем, поскольку рынок — естественное следствие разделения труда. В этой ситуации как раз и следовало воспользоваться головой, но не для того, чтобы пробивать ею стену, а для поиска обходных путей. Но даже Ленин, лишь «разбив голову» о военный коммунизм, попытался обойти стену по пути нэпа. Большинство же «верных марксистов» во главе со Сталиным, а потом и без него продолжали биться о стену в течение 70 лет, а некоторые и сейчас предлагают, отойдя, разбежаться и вновь долбануть стену разбитой головой. И все от пренебрежения диалектикой!

Диалектика Гегеля — мощное и обоюдоострое оружие в борьбе за право на управление общественным развитием. Обладание им дает не только авторитет научного знания, но и определенную гарантию успеха, хотя и порождает соблазн невежественного самомнения и высокомерного пренебрежения реальностью под прикрытием авторитета науки. Однако овладение учением Гегеля и марксистским историческим материализмом на его основе — нелегкая задача, а полузнание диалектики чаще всего превращается в апологию догматизма. В популярном изложении основы диалектики состоят в следующих шести положениях.

Первое. Истина всегда конкретна, так как абстрактные научные и иные общие выводы справедливы лишь в среднем как некая тенденция, которая в каждый данный момент и в каждом конкретном месте под напором, сопутствующих обстоятельств может и не реализоваться. Так, бесспорна мировая тенденция движения к социализму, но в отдельных странах в отдельные моменты времени она может сопровождаться мощным попятным движением, за которым эта тенденция кажется незаметной. В более общем плане это означает, что чем более широко понятие, с которым мы имеем дело, тем меньше в нем конкретного содержания и с тем большей осторожностью им следует пользоваться. Так, исходя лишь из общих представлений о дворянстве как реакционном феодальном пережитке, невозможно объяснить высокий процент дворян среди революционной российской интеллигенции, а исходя из прогрессивности пролетариата — обилие полицейских, провокаторов вполне рабоче-крестьянского происхождения.

Второе. Все течет, и все изменяется. Это значит, что становление истины идет непрерывно и никогда не заканчивается. Во-первых, потому что изменяется реальность, а во-вторых, потому что совершенствуется самознание. Так что никто не может претендовать на знание истины в последней инстанции. Действительно, если марксизм строился на анализе современного ему патриархального капитализма и вскрывал лишь часть присущих ему черт и особенностей, то последующие поколения столкнулись с необходимостью изучения сначала общества монополистического капитализма, а затем постиндустриального общества. Это требует не только соответствующей трансформации марксизма, но и углубления его в отношении специфических деталей, которые либо отсутствовали при жизни классиков, либо не попали в сферу их интересов и внимания.

Третье. Закон отрицания отрицания трактует, что развитие чревато циклическими возвратами к изначальным формам (развитие по спирали), из чего, в частности, следует, что если на определенном этапе развития общественного производства частная собственность отрицается общественной, то на следующей стадии развития вероятен возврат к частной собственности в иной форме и качестве, то есть как индивидуальной и в основном интеллектуальной собственности. Так же и Марксов социал-демократизм, пройдя через отрицание тоталитарным социализмом, с неизбежностью возродится в демократическом и гуманном коммунизме.

Четвертое. Единство и борьба противоположностей, то есть необходимость избегать абсолютизации как момента борьбы, так и момента субъективного расчленения единого целого и познания противоречивых частей его. Это в полной мере относится к расчленению общества по классовому признаку, когда необходимо считаться не только с борьбой, но и с сотрудничеством классов. Ведь работодатель не только присваивает прибавочный продукт, но и берет на себя коммерческий риск производства, снабжение и сбыт, создание условий для эффективного труда, избавляя своего работника от этих забот.

Пятое. Переход количественных изменений в качественные свидетельствует о необходимости избегать абсолютизации тенденций развития, выявленных в начале процесса, ибо в дальнейшем они могут измениться вплоть до своей противоположности. Это относится и к Марксовым прогнозам общественного развития, которые были вполне справедливы в ситуации того времени, но потеряли актуальность сначала при переходе капитализма в качественно иную — империалистическую стадию и в еще большей степени — при переходе к постиндустриальному обществу.

Шестое. Всеобщая взаимосвязь и взаимозависимость явлений требует учета всех факторов, определяющих исследуемые явления, а не только тех, что кажутся доминирующими. Так, классовый анализ в отрыве от национальных, территориальных и социокультурных факторов нередко приводит к неверным выводам и разрушительным последствиям.

Вообще диалектика трактует об относительности любой истины, о необходимости критического к ней отношения, выступает против обожествления и догматизации любого учения либо его положений и выводов, включая и саму диалектику. Она апеллирует только к разуму и совести коммуниста, для которого превыше всего общечеловеческие ценности и лишь затем — его модельные представления о коммунистической перспективе, которые он обязан постоянно совершенствовать в свете новых тенденций общественного развития. Отсюда же проистекают не только самокритичность и терпимость к инакомыслию, но и понимание того, что многоплатформность является нормой жизни, способом существования компартий.

Диалектика подвигла Ленина ревизовать патриархальный марксизм под напором реальностей империалистической стадии капитализма, то есть подвигла к отказу от мировой революции и отрицанию рыночной экономики с заменой их теорией построения социализма в отдельно взятой стране на базе новой экономической политики. А теперь реальности постиндустриального общества требуют дальнейшей ревизии марксизма на базе нового мышления с учетом неимоверного роста удельного веса знания в общественном производстве и соответственного изменения роли рабочего класса, который во всевозрастающей мере превращается в класс программистов и операторов ЭВМ и АСУ. Главной ценностью все больше -становятся не средства производства, а секреты технологии, интеллектуальная собственность, которая, с одной стороны, не поддается обобществлению, а с другой стороны (в отличие от материальной собственности), может неограниченно тиражироваться практически без затрат энергии.

Но в отличие от взглядов идеалиста Гегеля марксистская диалектика опирается на философский материализм, так как отдает приоритет бытию по отношению к сознанию и исходит из того, что состояние производительных сил определяет состояние производственных отношений, а не наоборот. Однако этот тезис в согласии с диалектикой следует рассматривать в развитии и ни в коем случае не абсолютизировать в практической работе, не принижая роли сознания, культурного уровня общества в формировании производительных сил. Кроме того, материализм исходит из отсутствия априорного знания, что требует отказа от чистого умственного и постоянного обращения к практике как к критерию истины, не забывая, впрочем, и указания Ленина на относительность этого критерия. Владея этой мудростью, коммунисты не просто борются за насущные нужды трудящихся, они стремятся к авангардной роли, проповедуя в обществе коммунистический идеал и метод его познания. В этом их историческая миссия и источник социального оптимизма, которые не могут зависеть от превратностей текущего момента.

Так почему же диалектика была очевидным образом проигнорирована как в Октябре, так и в последующее время? Почему диктатура пролетариата, как форма господства идеологии пролетарской партии, была прямолинейно подменена вооруженной диктатурой партийной верхушки?

Думается, что основной причиной была традиционная для нашей истории политическая и экономическая отсталость и невежество, диктатура которого накладывала свой отпечаток на все, что когда-либо происходило в стране. Причины этой отсталости отнюдь не только в огромных размерах страны и неразвитости коммуникаций, инфраструктуры прогресса, но и в динамичном росте державы за счет постоянного присоединения еще более отсталых, нередко иноукладных территорий, которые тормозили развитие старых областей. В этом Солженицын, пожалуй, отчасти и прав, хотя истощались ресурсы не только русской наций, а всех наций, населявших старые территории, которым приходилось ожидать, пока новые территории в той или иной4мере интегрируются в единую систему хозяйства. Эта постоянная отсталость и невежество широких слоев населения на обширных территориях испокон веку диктовали свои условия нередко весьма просвещенным и даже прогрессивным правителям империи, которые либо уступали диктатуре невежества, либо одерживали временные победы над ней ценой варварской жестокости и истребления непокорных.

Иван Грозный и Петр Великий истребляли консерваторов посредством топора: один — бояр, другой — стрельцов. Остальные были вынуждены без конца оттягивать реформы, ибо новые присоединения тянули назад. О том, что эти оттяжки были вынужденными, а не проистекали из ультрареакционных взглядов правителей, свидетельствует их благосклонное отношение к более демократическим укладам на вновь приобретенных западных территориях (Польша, Финляндия).

И именно диктатура невежества стала глубинной сутью всех форм правления в нашей стране. Накануне Февральской революции эта диктатура была феодальной по форме, но буржуазной по содержанию. Между Февралем и Октябрем она стала демократической по форме, но анархической по содержанию, что и привело к очередному социальному взрыву. После Октября диктатура невежества только усилилась: она стала пролетарской по форме и феодальной по содержанию, то есть сделала шаг назад под покрывалом прогресса. Наконец, сейчас мы вновь наблюдаем ту же диктатуру невежества, вновь, как и при Временном правительстве, демократическую по форме и анархическую по содержанию, что, как и тогда, чревато кровавыми катаклизмами.

Но если до Февраля власти, глядя на Запад, все же считались с местным колоритом, то потом невежеством отличались уже и сами новые власти, которые либо слепо копировали западную демократию, внедряя ее в чужеродную среду (Временное правительство, наши демократы), либо бездумно насаждали плоды западного интеллектуализма в российскую патриархальщину (большевики), что было совершенно немыслимо иначе, как через насилие из самых лучших побуждений. Поскольку абстрактная теория без учета диалектики никак не укладывалась в патриархальное сознание российского обывателя, из него стали выбивать обычаи, традиции, религию, даже трудовые навыки и тем усугубили его невежество и неуважение к своей истории.

Точно так же и нынешние демократические власти, страдающие невежественным нигилизмом, бодро рубят сук, на котором сидят, отменяя празднование юбилея Октября, снося памятники В. И. Ленину, рисуя только черной краской послереволюционную историю страны. А ведь, не будь Октября, вся мировая история пошла бы иным путем и вряд ли мир сейчас был бы деколонизован, а идея социальной справедливости столь доминирующей.

Да, мы по невежеству принесли себя в жертву идее, испепелили страну в пламени революции, но это пламя, как сердце Данко, осветило путь другим, более разумным, к обществу социальной справедливости в условиях демократии, что и есть социализм.

Идея коммунизма неискоренима, ибо в ней воплотилась тысячелетняя тоска по царству гуманизма, красоты и справедливости. Многочисленные неудачи в реализации этой идеи, большей частью утопические, свидетельствуют только о неадекватности средств, к которым прибегали снедаемые нетерпением революционеры, но вовсе не о порочности самой идей, которая неизбежно будет всяческий раз возрождаться из пепла подобно Фениксу. Поэтому близоруки те, кто, искореняя само имя коммунистической идеи, надеются нажить на этом политический капитал. История не помнит имен инквизиторов, но помнит имена их жертв, поэтому имена тех, кто «штурмовал небо» в Октябре, останутся в истории, хотя эта попытка, как видим, и была обречена в конкретных условиях нашей действительности.

Неделя. 1990. М 45

 

А. ДЕГТЯРЕВ,

доктор исторических наук

Г. СОБОЛЕВ,

доктор исторических наук

И. ФРОЯНОВ,

доктор исторических наук

МЕСТО В ИСТОРИИ, МЕСТО В ПОЛИТИКЕ

КРИТИКА ПО СЦЕНАРИЮ ВМЕСТО БЕЛЫХ ПЯТЕН — ЧЕРНАЯ ДЫРА ЗАБЛУЖДЕНИЕ ИЛИ МИФЫ?

«Даже боги не могут сделать бывшее небывшим»,— гласит древняя мудрость. И все же с памятных октябрьских дней семнадцатого года и до сих пор не прекращаются попытки делом или словом «отменить» Октябрь, объявить его уродливым отклонением от «естественного» хода истории. В последнее время такого рода попытки обозначились и у нас, будучи порожденными процессами демократизации, гласности и плюрализма, с одной стороны, а также экономическим и политическим кризисом — с другой. В подобной ситуации переоценка ценностей — вещь вполне нормальная, даже необходимая. Но переосмысление истории ничего общего не имеет с ее огульным отрицанием и проклятием. К сожалению, анафемствующих ныне почти легион.

Точное историческое знание оказалось одним из самых дефицитных материалов на площадке перестройки. Различных версий минувшего хоть отбавляй, но чаще всего они опираются не на выверенный исторический анализ и знание социологических законов, а являют собой неполную и случайную мозаику произвольно скомпонованных событий. А цементирующей основой ее выступает то вольноприхотливое видение мира, а то и явный идеологический заказ.

Более того, прослеживается определенная, чем-то напоминающая сценарий последовательность в разрушении нашего прошлого. Сперва справедливо и резко были осуждены преступления Сталина и олицетворяемой им системы. Но вскоре оказалась перечеркнутой и облитой грязью сама народная история, приходящаяся на времена сталинщины. Многие публицисты и историки, похоже, вернулись к главной методе средневековой историографии — писать и понимать историю народов как историю правителей. И коль правитель плох, то плохи и эпоха и народ, который жил и страдал в это время.

Затем критика перешла на В. И. Ленина. Его стали изображать, не утруждая себя попытками рассматривать несомненно великую личность в контексте грандиозного революционного катаклизма, как ограниченного доктринера и политика, утвердившего, причем из-за стечения случайных обстоятельств, власть большевиков посредством террора и насилия. Горькая ирония текущего публицистического момента состоит в том, что Ленина сегодня гораздо активнее соотечественников защищают зарубежные журналисты, ученые, писатели.

Надо было ожидать, что в дальнейшем удар будет направлен уже против Октября. И он воспоследовал. В средствах массовой информации стал все чаще ставиться вопрос, насколько закономерны Октябрь и социалистический выбор, последовавший за ним. При этом попросту игнорируется, что социалистическая идея уже в течение столетий в разных видах прорастала в бытии человечества, а в наше время ее практические формы успешно Воплощены в жизни многих стран. Октябрь преподносится как безответственный, лишенный корней и смысла эксперимент, как авантюра.

Вместо белых пятен в нашей истории образовалась зияющая черная дыра, трезвые голоса тонут в хоре клишированных, миллиардно умноженных проклятий. Тем большую ценность приобретают пробивающиеся сквозь это суждения тех, кто стремится объективно разобраться в событиях семнадцатого года.

Недавно «Правда» опубликовала статью доктора философских наук А. Бутенко «Был ли неизбежен Октябрь?». Она подкупает своей установкой исходить из фактов, а не эмоциональных оценок. Однако автор не всегда последователен при осуществлении избранного принципа. Говоря о сталинской версии Октября, едва ли можно сводить ее суть только к тому, что Ленин, как творческий марксист, отверг после возвращения в Россию в апреле 1917 года догматически-меньшевистские утверждения о незрелости России и призвал массы непосредственно к социалистической революции. Сталинская версия Октября основывалась на фальсификации ленинской концепции социалистической революции. Вывод Ленина о возможности победы социализма первоначально в немногих или даже в одной отдельно взятой капиталистической стране Сталин с присущим всякому тирану стремлением к упрощению ограничил одной страной — Россией. Ведь это так согласовывалось с его собственным планом построения социализма в одной стране.

Но предложенная В. И. Лениным в 1917 году программа перехода к социализму в России вовсе не исходила из возможности победы социализма первоначально в одной, отдельно взятой капиталистической стране. Социалистическая революция в России рассматривалась им как составная часть международной пролетарской революции. Еще в марте 1917 года В. И. Ленин высказывает чрезвычайно важное для понимания его концепции положение: «Русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революций, с объективной неизбежностью порождаемых империалистической войной. Но нам абсолютно чужда мысль считать русский пролетариат избранным революционным пролетариатом среди рабочих других стран. Мы прекрасно знаем, что пролетариат России менее организован, подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран. Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, может быть, очень короткое, время застрельщиком революционного пролетариата всего мира». И даже потом, когда эйфорические надежды на мировую революцию стали расходиться с реальной действительностью, Ленин при

знавал, что революция в России совершилась «исключительно в расчете на мировую революцию». Не учитывать это важное обстоятельство — значит искажать ленинскую концепцию и тем самым волей-неволей оставаться в рамках сталинской версии Октября.

Сегодня немного найдется сторонников сталинской версии, согласно которой Ленин ни в чем не ошибался, последовательно осуществлял один и тот же курс социалистического строительства и при политике «военного коммунизма», и при нэпе. Однако и мнение о том, что сразу -после Октября Ленин и большевики допустили «принципиальный просчет», приступив к непосредственному социалистическому строительству, нуждается в более серьезных обоснованиях. Ведь сколько-нибудь цельной программы социалистических преобразований не было. Ведь между 25 октября 1917 года и так называемой «кавалерийской атакой» на капитал и политикой «военного коммунизма» лежала целая полоса теоретических поисков и практических шагов в области конкретной политики. В ноябре 1917 года Ленин еще считал, что «социализм не создается по указам сверху», что «его духу чужд казенно-бюрократический автоматизм», что «социализм живой, творческий есть создание самих народных масс». Но если задаваться вопросом, почему не состоялось это живое творчество масс, то искать объяснение в одних просчетах Ленина и его окружения было бы крайним упрощением, которое с неизбежной логикой ведет к ошибочной оценке всей ситуации. Конкретные события обусловили неизбежные повороты в политике и практике строительства нового общества. Это признавали и политические оппоненты большевиков, такие, например, как меньшевик А. Мартынов, который писал: «...не только в вопросе о ликвидации войны, ближе всего касающемся солдат, не только в земельном вопросе, ближе всего касающемся крестьян, даже в рабочем вопросе правительство Народных Комиссаров вынуждено было отказаться от классово-пролетарской, социал-демократической точки зрения».

Чрезвычайно важным является вопрос об оценке «военного коммунизма», который в новейших публикациях рассматривается только как ошибочная политика, питавшая и поддерживавшая гражданскую войну с ее кровавыми жертвами, нетерпимостью и вандализмом. Правильно, конечно, что Ленин сам признал допущенную ошибку и совершил поворот от политики «военного коммунизма» к нэпу, предложив опосредованный путь к социализму. Все это верно. Но верно и то, что политику «военного коммунизма» невозможно понять вне контекста гражданской войны и иностранной военной интервенции, которые с неумолимой логикой толкали к чрезвычайным мерам. Ясно, что односторонние подходы здесь противопоказаны, они не ведут к постижению истины. Сегодня мы стыдливо умалчиваем, что против рождения Советской Республики восстал весь капиталистический мир, делая все возможное (вплоть до вооруженного вмешательства), чтобы обречь социалистический эксперимент на неудачу. Из истории этого не выкинешь и замалчивать это не стоит, несмотря на происшедшие радикальные изменения в международных делах.

Уже давно подмечено, что в критические моменты развития общество склонно искать причины своего бедственного положения в недавней истории, выявляя при этом преимущественно критическое и даже нигилистическое к ней отношение. Именно в такие периоды особенно остро и глубоко осознается одна из великих истин древности: история — мать гражданина. Лекарство истины, которое она подносит обществу, подчас бывает резким и горьким, но испивший его прозревает и возвращается к жизни, тогда как отвергнувший обречен на слепоту, а часто и безумие.

Но важнейший вопрос состоит еще и в том, как отличить Истину от искренних заблуждений или сознательно насаждаемых мифов, в которые, словно в яркие обертки, упакованы весьма конкретные политические идеи и идеологические установки.

Октябрьская революция — событие мирового значения. В этом сходятся все — и друзья наши, и индифферентные наблюдатели, и недруги. Ее современная оценка требует взвешенного, научного анализа, свободного от преходящих настроений и эмоций момента, от сталинских извращений и от новоявленных, вполне сознательных попыток поставить критику Октября на политическую службу.

«На исторические события не сетуют,— писал Ф. Энгельс,— напротив, стараются понять их причины, а вместе с тем и результаты, которые далеко еще не исчерпаны».

Правда. 1990. 6 ноября

 

А. ПОНОМАРЕВ,

доктор исторических наук

ГОД ГЕРОИЧЕСКИЙ, ГОД ТРАГИЧЕСКИЙ

Никогда еще, за исключением, пожалуй, двух-трех лет периода гражданской и Великой Отечественной войн не отмечали мы годовщину Великого Октября в такой тревожной обстановке. Одни сравнивают нынешнее экономическое и политическое положение страны с началом нэпа, другие — с мартом—ноябрем 1917 года. И хотя исторические аналогии не только условны, но и опасны, в этом случае они вполне допустимы. И действительно. Очень уж разве отличаются некоторые оценки нынешних публицистов от следующего места из дневников писателя В. Г. Короленко, относящегося к осени 1917 года?!

«В горнило политической борьбы брошено все, чем до сих пор дорожил и мог гордиться человек. И ничего не осталось не оклеветанным, не оскверненным, не обруганным. Партия на партию, класс на класс, человек на человека выливают все худшее, что может подсказать слепая, непримиримая вражда, что может выдумать и изменить недружелюбие, зависть, месть. Нет в России ни одного большого, уважаемого имени, которого бы сейчас кто-нибудь не пытался осквернить, унизить, обесчестить, ужалить отравленной стрелой позора и самого тягостного подозрения.

...Даже в среде самой демократии ругательски ругают все и вся: и Керенского, и Ленина, и Чернова, и Либера, и Дана, и Троцкого, и Плеханова, и Иорданского... Ругают с ненавистью, с жестокой злобностью, с остервенением, не останавливаясь в обвинениях, самых ужасных для честного человека.

...Забыты, обесценены и растоптаны все прежние заслуги перед обществом, перед литературой, перед Родиной».

На читателя обрушилась целая лавина материалов, дающих зачастую диаметрально противоположные оценки событиям 1917 года. Мы вновь пытаемся оценить истинную роль Великого Октября в мировой истории, в судьбах нашей Родины, определить для себя место в нынешней идейно-политической борьбе, пути выхода из обостряющегося и углубляющегося кризиса.

Вновь, как и 73 года назад, кипят на страницах печати, на конференциях и «круглых столах» споры о причинах и характере Февральской и Октябрьской революций: о том, какая из них — подлинно народная; неизбежно ли было вооруженное восстание, или Советская власть могла победить мирным- путем; кто начал и несет ответственность за начало гражданской войны, развертывание массового террора и т. д.

Противоположные оценки этим явлениям давали не только представители враждебных лагерей, но и люди одинаково талантливые, стоявшие многие годы по одну сторону баррикад, мировоззренчески близкие. Например, Ленин и Плеханов, Спиридонова и Савинков, Маяковский и Горький, Блок и Куприн, Тимирязев и Павлов, Брусилов и Деникин.

«Старая власть была бездарна...— писал Горький. -  Результаты — Россия оказалась перед лицом культурного и прекрасно организованного врага немощной и безоружной... Лучше сгореть в огне революции, чем медленно гнить в помойной яме монархии; как мы гнили до февраля» (что не помешало писателю весьма критически отнестись к первым шагам Советской власти).

Иначе отнесся к свержению царского самодержавия другой великий русский писатель — Бунин. «Падение России,— утверждал он,— ничем не оправдано... Россия цвела, росла, со сказочной быстротой развивалась и видоизменялась во всех отношениях».

«Большевики начали гражданскую войну»,— любят утверждать многие и по сей день. А «10 тысяч зверских и бессмысленных самосудов», которые произошли, по подсчетам А. Ф. Керенского, к концу августа 1917 года; многочисленные карательные экспедиции против бунтовавших крестьян, голодных выступлений горожан, непокорных Советов, протестовавших против отправки солдат на фронт; корниловский мятеж — разве эти и другие факты не означали начала гражданской войны, террора против трудящихся масс, попытки наведения «железного порядка» в стране? А чем бы все это закончилось, очень четко сформулировал любимец российской контрреволюции Корнилов: «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он никогда и не собрался». Намечен был и главный исполнитель «умиротворения» — генерал Крымов, который, не задумываясь, готов был «перевешать весь состав рабочих и солдатских депутатов» (куда, напомним, не меньше, чем большевиков, входило меньшевиков, эсеров и прочих «демократов» и «леворадикалов»).

К осени 1917 года положение в стране достигло критической отметки, произошла полная поляризация сил. Наиболее трезвым политикам было ясно: дни окончательно обанкротившегося Временного правительства и поддерживавших его соглашательских партий сочтены.

Если в июне 1917 года большевики во время выборов в Московскую городскую думу получили 11 процентов, кадеты.— 18 процентов, меньшевики и эсеры вместе— 70 процентов, то уже в сентябре во время выборов в районные думы положение резко изменилось. За большевиков проголосовало почти 52 процента избирателей (причем среди солдат гарнизона — 83 процента), за кадетскую партию — 26 процентов, за меньшевиков и эсеров — всего лишь 18 процентов. Подобная же картина наблюдалась в Петрограде, в ряде других крупнейших промышленных центров России. К началу сентября партия Ленина возглавила руководство двух столичных Советов, приняв большевистскую резолюцию о власти.

Но и в этих условиях большевики не стремились к единоличному захвату власти, добиваясь создания правительства народного доверия из представителей всех социалистических партий, т. е. мирного перехода власти к Советам.

В своей статье «Русская революция и гражданская война» В. И. Ленин писал: «Исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной. Ибо против такого союза, против Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов никакая буржуазией начатая гражданская война немыслима...» (Т. 34. С. 222).

К сожалению, и на этот раз соглашательские партии не смогли правильно оценить обстановку, порвать с правительством Керенского. Не согласились они войти в состав первого Советского правительства и после победы рабоче-крестьянской революции. А ведь главным условием их сотрудничества было одно: признать решения II съезда Советов, его исторические декреты о земле и мире.

Уже на другой день после 25 октября внутренняя и внешняя контрреволюция подняла вопли о зверствах большевиков, готовя почву для оправдания белого террора. Отвечая на эту клевету, Ленин писал: «Мы взяли власть почти без кровопролития. Если были жертвы, то только с нашей стороны». «Мы не хотим гражданской войны... Мы против гражданской войны» (Т. 35. С. 37,53).

И далее: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем... Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять» (Т. 35. С. 63).

И на первых порах, даже подавляя заговоры и противодействие врагов революции, Советская власть придерживалась этих принципов.

Даже после подавления мятежа Керенского — Краснова, ареста руководителя монархической организации во главе с В. М. Пуришкевичем заговорщики были помилованы и отпущены на свободу под честное слово (они немедленно уехали на Дон и активно включились в )белое движение). А ведь в распоряжении чекистов (были достоверные сведения о том, чем обернулась бы для рабочих и солдат победа заговорщиков. Вот, например, о чем мечтал один из помощников Пуришкевича — Е. Зеленский: «Необходимо... ударить в тыл и уничтожить их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами» (Красный архив. 1928. № 1 (26). С. 183).

Поэтому можно соглашаться и не соглашаться с мнением небезызвестного В. Шульгина, что белое движение начато «почти святыми», но оно попало в руки «почти [бандитов». А события в Москве? Руководители восстания делали все возможное, чтобы осуществить мирный переход власти в руки Советов, вступили в переговоры с руководителями «Комитета общественной безопасности», предложили рвавшимся в бой районам не начинать первыми боевые действия.

В ответ последовали вероломные акты: пролитая кровь солдат-двинцев на Красной площади, солдат и рабочих, расстрелянных юнкерами в Кремле. Около тысячи красногвардейцев было убито и ранено в октябрьско-ноябрьских боях 1917 года в Москве. И несмотря на это, ни один из белогвардейцев не был арестован, всем им было разрешено покинуть Москву.

Большое, говорил поэт, видится на расстоянии. Но не всегда, к сожалению, если речь идет об исторических событиях, видится оно лучше, отчетливее. Особенно если смотреть в бинокль перевернутый или в замутненные политиканством стекла. Давно уже многие крупные российские деятели, даже относившиеся к социалистической революции вначале враждебно или нейтрально, высоко оценили ее. значение для восстановления государственной мощи страны. В подтверждение можно привести высказывания от Шульгина и Брусилова до Богданова и Вернадского. Закономерный характер революции подчеркивают в своих трудах и многие крупные западные историки. И вдруг, усердно повторяя зады давно забытых фальсификаторов истории, на страницах ряда наших изданий запестрели заплесневелые утверждения о дооктябрьской «благодати» России, об «узурпаторстве власти», «планетарном злодее» — Ленине и его «кровожадном» окружении, «о сознательно организованном большевиками, голоде в городах» и другие благоглупости. И пропагандируют ведь их зачастую люди с дипломами и высокими званиями, хорошо осознавая в душе, что лукавят, насилуют историю, истину.

А цепочка тянется: повели большевики страну по неверному пути, виноваты — так покайтесь, отойдите в сторону. Другие идут дальше, в открытую призывая к расправе над коммунистами. Забывая или не зная, что бесноватый фюрер в июле 1941 года, когда казалось, что Страна Советов обречена, провозгласил: «Национал-социалистическая революция получает свое завершение подавлением большевизма и установлением нового порядка». Насколько дальновиднее, а главное, честнее был один из лидеров меньшевиков — Ф. Дан, который октября 1917 года предупреждал о том, что если большевистское восстание «будет затоплено в крови и вооруженной рукой будет водворен «порядок», на деле это будет торжество той третьей силы, которая сметет большевиков, правительство, демократию и революцию». Прислушаться бы...

Мы не имеем права предавать идеалы Великого Октября, игнорировать его уроки и не должны повторять допущенные ошибки.

Московская правда. 1990. 6 ноября

 

В. ИЗМОЗИК,

кандидат исторических наук

1917 ГОД: ЛЕГЕНДЫ И ФАКТЫ

Размышления по поводу

Чем тщательнее вглядываемся мы в нашу историю, тем больше находим в ней аналогий с днем сегодняшним.

В особенности это относится к событиям 1917 года и, в частности, к той экономической ситуации, которая сложилась в стране накануне Октябрьского переворота.

Анализ этой ситуации, основанный на документах и материалах противостоявших большевикам сил, дается в настоящей публикации.

Следует отметить и одно существенное отличие экономического положения в те годы от нынешнего, которое состоит в том, что 73 года назад Россия участвовала в первой мировой войне.

На протяжении десятилетий складывались легенды о событиях 1917,года. Они внушали, что Ленину, большевикам было ясно все заранее и наперед, что эсеры и меньшевики лишь слепые прихвостни буржуазии, что никакой альтернативы Октябрьской революции не было и быть могло.

Теперь эти мифы рухнули. Но на их месте спешат утвердиться новые легенды. Зрителя, читателя убеждают, что голод, развал экономики, введение продразверстки, трудовой повинности, террор — все мыслимые и немыслимые беды страны связаны с «большевистским экспериментом».

Вот как описывает Октябрьское вооруженное восстание один из авторов газеты «Меньшевик», выходящей в Риге, в сентябре 1990 года: «Четыре дня Петроград жил без хлеба. Эшелоны с зерном по никому не ведомым причинам накапливались на подъездных путях к городу, никто их не разгружал, не развозил хлеб по пекарням. Толпы возмущенных людей высыпали на улицы и.пошли в центр города. «Вчера было еще рано, а завтра будет уже поздно!» — истерически кричал Ленин... И на гребне голодного бунта въехала «партия нового типа» в Зимний дворец».

Подобное выдается за откровение, за новое слово в истории.

Попробуем же восстановить подлинную картину 1917 года на основе официальных документов и материалов антибольшевистского лагеря, сосредоточив внимание на экономическом положении страны.

20 сентября 1916 года Николай II писал жене, что, по полученным сведениям, «цены все растут и народ начинает голодать».

«Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо сталкивался! — делился российский император.— Я никогда не был купцом и просто ничего не понимаю в этих вопросах о продовольствии и снабжении!»

Эта проблема стала тем фокусом, в котором отражалась неспособность царизма управлять страной. В оппозиции правительству оказались все классы и партии, за исключением крайне правых. Трехсотлетний политический порядок рухнул в феврале 1917 года в течение недели. 2 марта с согласия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов сформировалось Временное правительство. Подавляющее большинство населения его приветствовало.

Вообще все составы Временного правительства за восемь месяцев (их было четыре) отличались, как мы говорим сегодня, высоким интеллектуальным рейтингом.

На 37 человек, входивших в правительство со 2 марта по 25 октября, приходилось семь инженеров, шесть юристов, пять экономистов, три врача и три историка. Пять человек имели звание профессора, один — академик. Средний возраст министров составлял 45,5 года.

Известный философ князь Е. И. Трубецкой говорил, что «первое послереволюционное правительство заключало в себе цвет России».

Казалось, этому руководству должен был сопутствовать успех, ибо все ведущие партии, за исключением большевиков, обещали ему свою поддержку.

Как же распорядилось правительство предоставленным ему авансом? Почему за восемь месяцев сменилось четыре его состава?

Из пяти важнейших проблем: войны и мира, аграрной, национальной, государственного устройства, нормализации экономической жизни — остановимся лишь на последней.

Каждый состав правительства заявлял о своей решимости наладить хозяйственную жизнь в условиях продолжавшейся войны. Все они обещали «крайнюю бережливость в расходовании народных денег», «установление твердых цен на предметы первой необходимости» и доставку их населению «по возможно пониженным ценам». Все они сходились на необходимости государственного регулирования экономики, усиления контроля за деятельностью частных торговцев и предпринимателей.

Один из руководителей партии кадетов, министр земледелия в первом правительстве — А. И. Шингарев говорил летом 1917 года: «Суровая экономическая необходимость момента неизбежно будет толкать всякую власть — социалистическую или несоциалистическую, безразлично — на этот путь монополизации».

Возражая защитникам «свободы торговли», тот же А. И. Шингарев разъяснял: «Государство не может допустить, чтобы в такую минуту установилась бы на товары бешеная спекуляция и получали бы их те, кто мог бы только платить. Государство не может допустить, чтобы один получал пять фунтов хлеба, а другой не имел бы ни куска».

Вот эта неспособность классического капитализма обеспечить потребность страны заставляла искать механизмы регулирования, социальной защиты неимущих слоев.

25 марта 1917 года появилось постановление Временного правительства о передаче хлеба в распоряжение государства. Пункт первый гласил: «Все количество хлеба... за вычетом запаса... необходимого для продовольственных и хозяйственных нужд владельца, поступает… в распоряжение государства...»

Это означало введение продразверстки. Вслед за этим в весенние и летние месяцы были установлены твердые цены на уголь, нефть, металл, кожи, шерсть, соль, яйца, мясо, масло и т. д.

Расчеты показывали наличие в стране достаточных запасов хлеба, картофеля, овощей. Принимались экстренные меры для успешной уборки урожая. На сельхозработы было направлено около 500 тысяч военнопленных и более 500 тысяч солдат тыловых гарнизонов. Впервые «для содействия производству сельскохозяйственных работ» было решено «образовать трудовые дружины учащихся».

Одновременно министры продовольствия и труда приглашали всех граждан, «кто не боится труда и хочет помочь Родине», помочь «деревне в самое трудное для нее время».

Для регулирования потребления по всей стране вводилась карточная система, постепенно включавшая все больше предметов первой необходимости.

В Петрограде хлебные карточки появились 24 марта. Они были двух видов: основные и дополнительные, для лиц физического труда. На основную карточку полагался 1 фунт хлеба (1 ф = 409,5 грамма) в день, на дополнительную — 0,5 фунта. Через месяц, с 27 апреля, на оба вида карточек была установлена выдача по 3/4 фунта. В конце мая Центральный продовольственный, комитет столицы решил: «Впредь макароны будут отпускаться лишь для общественных столовый по 1 фунту на каждого посетителя в месяц». Были введены карточки на крупы, в июле — на масло — 1/4 фунта в неделю.

Для экономии сахара в городе с 20 мая были запрещены изготовление и продажа французских булок, сдобного теста, пирожков, пирожных, пряников, печений и других кондитерских изделий, а также мороженого.

Подобное происходило по всей стране. Нормировалась продажа промышленных товаров.

При этом местные власти действовали по своему разумению. В Петрограде решили распределять обувь и калоши через общие домовые собрания жильцов, а протокол представлять в районную управу. В Москве комиссар Временного правительства Н. М. Кишкин, впоследствии министр в последнем составе правительства, издал приказ о том, что 4 мая «продажа обуви в розничных магазинах Москвы будет производиться исключительно населению г. Москвы по предъявлении покупателем паспорта... причем каждому лицу может быть продана только одна пара обуви».

Дефицитным оказалось буквально все: молоко, чай, кофе, газетная бумага, парфюмерия и т. д. Летом 1917 года в Петрограде разразился «табачный кризис». В столице с 10 августа молоко в первую очередь отпускалось гражданам, имеющим детей до 3 лет (1,5 бутылки в день), во вторую — больным по справке врача.

Но даже карточки не гарантировали приобретение указанных норм продуктов. Это создавало колоссальные очереди.

Взволнованно говорил об этом П. А. Кропоткин: «У нас в Петрограде я видел хвосты, в которых жены рабочих стоят по два, по три, по четыре и пять часов, чтобы получить хлеб и немножко молока для своих грудных детей».

Реально житель Петрограда, по данным городского самоуправления, имел в среднем в марте 4/5 фунта хлеба в день, в апреле — 1/3 фунта, в мае — почти целый фунт, в июле — менее 1/3 фунта. Вместо 1/4 фунта масла в неделю власти могли выдать 1/8 фунта, мяса — 2/5 фунта в неделю, яиц — 2 штуки на душу в неделю.

Положение в экономике становилось все более угрожающим. Особенно плохо было с топливом. Все жаловались на безобразную работу транспорта. К этому добавлялось отсутствие элементарного порядка, падение трудовой дисциплины, нераспорядительность руководителей.

Одновременно нарастал финансовый кризис. Расходы росли гигантскими темпами. В этом беге зарплата постоянно отставала от роста цен. В сентябре был налажен выпуск так называемых «керенок» — казначейских билетов достоинством в 20 и 40 рублей. Они печатались большими неразрезанными листами, без всякой нумерации.

Все это вело к разрушению торговли, замене ее простым товарообменом. Уже в конце весны отмечалось «запрещение вывоза хлеба из одной губернии в другую».

Правая печать и торгово-промышленные круги обвиняли «анархию» и непомерные претензии рабочего класса. «Сейчас не до социальных реформ, не до 8-часового рабочего дня»,— объясняла «Торгово-промышленная газета».

В свою очередь, умеренные и левые круги обвиняли буржуазию в стремлении к наживе путем взвинчивания цен, припрятывания товаров и в других ухищрениях. При проверке складов комиссии находили большие запасы муки, окороков, сахара, сардин и т. п., отсутствовавших в продаже. В июле ряд магазинов был разгромлен в Москве. Начались обыски на квартирах.

Летом все настойчивее стала звучать мысль о необходимости «сильной власти» для решения насущных проблем. Атаман донского казачества А. М. Каледин требовал полного запрещения митингов, собраний с их партийной борьбой и распрями, упразднения всех Советов и комитетов, предоставления «вождям армии» полной мощи «для проведения войны до победного конца». Очень популярна у части политиков была идея трудовой повинности.

Осень только обострила экономические неурядицы. Официальные донесения сообщали о реальном голоде, охватившем ряд городов и губерний.

«Голод в Калужской губернии разрастается... Дети умирают массами,— информировали в октябре.— В Егорьевском уезде. Рязанской губ. ...наступил настоящий голод. Вместо хлеба жителям выдают подсолнечные выжимки... Были случаи голодной смерти».

О подобном писали из Гомеля, Саратова, Симбирска, других мест.

В Петрограде решили подмешивать в муку до 25 процентов ячменя. 12 сентября А. Блок записал в дневнике: «Все разлагается... Просветов нет. Наступает голод и холод».

Еще рельефнее выступало социальное расслоение. 21 октября орган кадетов газета «Речь» сообщала, что «в течение четвертой недели октября будет выдаваться по одному яйцу на недельный купон». Городской голова извещал жителей: «...положение с топливом катастрофическое». И тут же — «...господин Девятов высказывал желание приобрести доходный дом... с доплатой от 200 до 500 тысяч».

Почему же новая власть, породившая столько надежд, потерпела столь быстрый и сокрушительный крах?

Прежде всего, «мартовский капитал» доверия был стремительно растрачен. Правительство призывало народ к терпению, все к новым и новым жертвам. При этом не решался ни один из острейших вопросов, стоявших перед страной. Опасность словесной болтовни, казалось, понимали многие, особенно представители социалистических партий меньшевиков и эсеров.

Уже в начале августа «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов» поместили передовицу «Нельзя медлить». Автор предупреждал: «Нельзя без конца испытывать народное долготерпение.. Всему бывает предел. ...Чаша с краями полна».

Но над эсеро-меньшевистскими министрами, острее ощущавшими необходимость решительных перемен, довлела идея «консенсуса», страха нарушить непрочное, согласие с торгово-промышленными кругами.

Родившийся было в дни борьбы с Корниловым союз большевиков, меньшевиков и эсеров оказался крайне недолговечным. Эсеры и меньшевики отвергали предложение большевиков взять власть.

В летние месяцы 1917 года стремительно растет влияние большевистской партии. Если в июне на выборах в районные думы Москвы большевики собрали 11 процентов голосов, а эсеры и меньшевики — 70 процентов, то в сентябре за большевиков голосовал 51 процент избирателей, а за другие социалистические партии — 18 процентов.

В результате постоянно колеблющееся, подвергающееся нападкам слева и справа, вынужденное оглядываться на Петроградский Совет и ВЦИК неспособное предложить массам реального облегчения, это правительство ждал неизбежный и заслуженный крах.

«Продержаться на поверхности, — размышлял позднее П. Н. Милюков,— правительство могло лишь до первого сильного толчка». Разочаровавшийся во Временном правительстве народ решительно поддержал взятие власти большевиками.

Совесть. 1990. 10

 

А. ТКАЧЕВ,

кандидат исторических наук

ЕСЛИ СУДИТЬ НЕПРЕДВЗЯТО, ИЛИ БЫЛИ ЛИ БОЛЬШЕВИКИ, ЛЕНИН «НЕМЕЦКИМИ ШПИОНАМИ»

История революционных событий 1917 года в России, деятельность политических партий в этот период привлекала и привлекает внимание не только историков, но и широких читательских кругов как в нашей стране, так и за ее пределами.

Особый интерес в наши дни вновь вызывают обстоятельства возвращения В. И. Ленина с группой политэмигрантов в Россию в марте — апреле 1917 года и, более конкретно, версия о «германской финансовой поддержке» большевиков.

О том, что для современников событий тех лет ответ на этот вопрос был ясен, свидетельствуют, в частности, недавно опубликованные в еженедельнике «Неделя» (№ 30, 1990) отрывки из мемуаров французского посла в России в 1914—1917 годах Мориса Палеолога, запрашивающего своего агента, не является ли Ленин немецким провокатором. На что агент отвечал: «Нет. Ленин человек неподкупный. Это фанатик, но необыкновенно честный, внушающий к себе всеобщее уважение».

Для наших современников доводов, подобного рода, видимо, недостаточно, и версия о Ленине как «немецком шпионе» вновь охотно муссируется в публицистике.

В связи с этим мы обратились к исследованию ленинградского историка, кандидата исторических наук, доцента А. В. Ткачева, много лет занимающегося изучением советских и зарубежных источников. об обстоятельствах проезда В. И. Ленина через территорию Германии в пломбированном вагоне.

Не имея возможности в газетной публикации привести ссылки на весь корпус используемых автором источников, редакция готова предоставить их список тем, кто более глубоко заинтересуется этим материалом.

Главный аргумент в споре той стороны, которая считала и считает, что деятельность большевиков и В. И. Ленина на определенном этапе инспирировалась внешними силами, — это совпадение интересов германского правительства и одного из отрядов политической оппозиции царизму, а затем и буржуазному Временному правительству. Бесспорно, что рост революционного движения в России вполне устраивал воюющую с ней Германию. Поэтому российское правительство преследовало, любые партии, выступающие в той или иной мере против его внешней и внутренней политики, включая наиболее радикально настроенные антимонархические элементы не только большевиков, но и кадетов, эсеров, меньшевиков, националов и т. п.

Все эти силы почти равным образом подвергались гонениям со стороны охранительных органов, и не случайно почти всем им инкриминировалась финансовая поддержка их деятельности враждебной стороной во время войны. Когда же, уже после Февральской революции, полярные ранее силы были вынуждены искать возможности к консолидаций, большевики и их немногочисленные союзники (социал-демократы-интернационалисты, анархисты, позже левые эсеры) оказались, как считали их противники, в определенной изоляции от подлинных патриотических сил. И после событий 1—8 июля 1917 года, весьма неоднозначно и противоречиво оцениваемых в настоящее время, крайние силы контрреволюции, стараясь опорочить именно большевиков, вновь выдвинули обвинение в шпионаже и подкупе.

В чем же суть этих обвинений?

Во-первых, в том, что в первой партии эмигрантов проехала через Германию и группа большевиков во главе с Лениным.

Во-вторых, утверждается, что факт проезда через страну, воевавшую с Россией, большевиков (хотя в первой партии были и эсеры и бундовцы) непреложно свидетельствует о связях большевиков с германской стороной, обеспечившей им маршрут «без хлопот и опасностей».

И наконец, в-третьих, большевики, Ленин обвиняются в том, что необходимые средства они получили из рук германского правительства.

Разберемся, насколько это возможно в данной, весьма ограниченной по объему, статье, с теми аргументами, которые начиная с июля 1917 года выдвигали против большевиков их оппоненты.

Итак: инкриминируемый большевикам, Ленину проезд через Германию.

Прежде всего в нескольких словах повторим известнее: В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев, так же, как и Ю. О. Мартов, которому поступило аналогичное предложение, отказались вести какие-либо переговоры с германской

стороной через немецких посредников. Все переговоры по вопросу, связанному с переездом, велись через лидеров швейцарской социал-демократии — Р. Гримма и Ф. Платтена. И этот факт, в конечном итоге, снял подозрения в отношении не только большевиков, но и других эмигрантов, вернувшихся в Россию через Германию. А среди более 400 эмигрантов, проехавших через Германию из Швейцарии и Болгарии за март — декабрь года, были представители почти всех оппозиционных течений, существовавших тогда в России. Поэтому, когда в июле 1917 года развернулась борьба с большевиками как носителями прогерманской политики, эту кампанию были вынуждены свернуть сами ее инициаторы как из-за шаткости обвинений, так и потому, что и среди членов других партий, были те, кто к этому времени проехал через Германию, включая Мартова и Чернова. А специальная комиссия, созданная исполкомом Петроградского Совета, не смогла найти в их деятельности ничего предосудительного.

Данная комиссия исполкома Петросовета работала еще в апреле, и до июля вопрос о якобы компрометирующем эмигрантов факте проезда через Германию был снят, хотя уже в мае в руках русского Генерального штаба, то есть и Временного правительства, находились показания бежавшего из плена прапорщика Ермоленко. Тот сообщил, что, будучи сам завербован германской разведкой, узнал от ее представителей — среди агентов германского Генерального штаба значатся Ленин и украинский самостиец Иолтуховский. Однако эта информация была столь малоаргументированной, что тогда, в мае, ее положили под сукно. Растиражирована она была буржуазной прессой только после июльских событий.

Наряду с этим в газетах появились сообщения о возможных связях большевиков с германским коммерсантом, в прошлом русским революционером, А. Парвусом (Хельфандом), которые осуществлялись через польского социал-демократа Я. Ганецкого — торгового компаньона Парвуса. Данную информацию предоставил торговый агент Парвуса Бурштейн. Но так как последний не смог привести убедительных доказательств того, что связи Парвуса и Ганецкого носили кроме коммерческого и политический характер, то дело о «шпионаже» большевиков было вскоре закрыто.

В немалой степени разоблачению начатой газетной шумихи послужили статьи самого В. И. Ленина: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Новое дело Дрейфуса», «Ответ», «Дрейфусиада», в которых Ленин, с присущим ему сарказмом, камня на камне не оставил от обвинений, направлявшихся против него и партии.

Однако «шпионская кампания» июля 1917 года сделала свое дело. И в обывательских кругах сначала в России, а потом и за границей нездоровый интерес к «германским деньгам» большевиков, то спадая, то вновь поднимаясь, продолжается до настоящего времени.

Особенно преуспела в подогревании этого интереса эмигрантская пресса. В начале 20-х годов были опубликованы так называемые документы Сиссона, представляющие собой конгломерат из писаний Алексинского, показаний Ермоленко и Бурштейна. Потребовались десятилетия, чтобы сами представители западной историографии в середине 50-х годов признали фальшивый характер этих «документов».

Тем не менее тогда же, в 50-е годы, в ряде работ буржуазных историков появляются ссылки на трофейные документы МИД Германии, хранящиеся после второй мировой войны в архивах США и Англии. Они, по мысли авторов, должны подтвердить «связи большевиков с немцами». Хотя вопрос об этих связях, как вынуждены признать авторы биографии Парвуса, «можно решить только косвенно, рассматривая документы Министерства иностранных дел методом индукции».

Шарлау и Земон — авторы жизнеописания Парвуса— еще во введении в него сделали такое умозаключение: «Парвус и германское правительство всеми средствами помогали большевикам свергнуть Временное правительство и удержаться у власти».

К такому же выводу приходит и В. Хальвег в своей книге «Возвращение Ленина в Россию. 1917. Германские документы». Однако в отличие от Шарлау и Земона, которые по своему выбору приводили отдельные вырванные из контекста цитаты и пересказы документов, Хальвег пошел по другому пути. Его книга состоит из трех разделов: предисловия и двух частей, в которых в хронологическом порядке помещены документы германского МИДа, относящиеся к возвращению В. И. Ленина из эмиграции.

Всего в книгу включено 100 документов.

Первая часть документов названа Хальвегом «Русская революция в комбинациях и мероприятиях германской политики к достижению сепаратного мира на Востоке».

Одиннадцать из них являются донесениями посланника в Швейцарии барона фон Ромберга. Семь — в МИД государственному секретарю Циммерману; четыре—: рейхсканцлеру Бетман-Польвегу; четыре телеграммы от государственного секретаря Ромбергу и по одному донесению в МИД от посланника в Копенгагене Брондорфа-Рантцау и секретаря посольства в Берне Грюнау.

Во всей этой переписке четко прослеживается одна мысль: насколько революционное движение в России может способствовать ее военному ослаблению и как результат его — выходу из войны и заключению сепаратного мира с Германией. В связи с этим вопросом в переписке рассматривается деятельность российских политических партий и их программы.

Так, еще 30 октября 1915 года Ромберг доносил Бетман-Гольвегу о полученной им от эстонского националиста А. Кескулы, в то время выдававшего себя за социал-демократа, информации о содержании программы большевиков.

В передаче Кескулы — Ромберга программа Ленина выглядела следующим образом: «1) Провозглашение республики, 2) Конфискация помещичьих земель, 3) Введение 8-часового рабочего дня, 4) Полная автономия национальностей, 5) Предложение мира, не принимая во внимание позицию Франции, причем Германия должна отказаться от аннексий и контрибуций. Это условие не исключает свободно отделившихся национальных государств, которые будут использованы Россией как буферные, 6) Русские армии покидают Турцию, тем самым отказываются от Константинополя и Дарданелл, 7) Русская армия вступает в Индию».

Несомненно, что абсурдный седьмой пункт появился в изложении программы как «творчество» Кескулы, который либо не понял, а скорее всего намеренно исказил интернациональную политику партии.

Однако программа большевиков, как это видно из переписки, особенно вопрос о выходе России из войны, привлекла внимание германского правительства, которое не вникало в самую суть постановки большевиками этого вопроса — мира не с буржуазными правительствами, а с пролетариями воюющих стран.

Одним из источников информации о положении в России, о расстановке политических сил в стране после Февральской революции и, главное, об отношении той или иной партии к наиболее важному вопросу для Германии, к вопросу о войне и мире, а точнее, о выходе

России из войны, являлся агент Вайс — «доверенное лицо» Ромберга. Член партии эсеров Вайс в 1917 году постоянно, как это видно из донесений Ромберга Бетман-Гольвегу и Циммерману, поставлял германскому посольству в Швейцарии имеющиеся у него сведения, в которых были заинтересованы германские правительственные круги.

Следует особо отметить, что из всех приводимых Хальвегом документов только в одном, касающемся деятельности Вайса, имеется упоминание о финансовой поддержке русских революционеров со стороны Германии. В донесении в МИД от 4 апреля 1917 года Ромберг писал: в беседе с ним Вайс, сославшись на то, что «кадеты в союзе с Антантой располагают неограниченными средствами для своей пропаганды, а революционеры, напротив, вынуждены в этих условиях бороться с большими трудностями», попросил «незначительную сумму» (30 000 франков), на выдачу которой он испрашивал разрешения, мотивируя фактическую «премию» для своего агента словами: «Чем большую сумму мы предоставим в его распоряжение, тем больше он бы смог сделать для дела мира».

Информация Вайса об отношении к войне и условиям мира различных партий, Временного правительства и «Комитета рабочих и солдатских депутатов» весьма точна. Вайс показал и непримиримость большевиков по отношению к империалистической войне, и колебания в среде меньшевиков, и проантантовскую позицию кадетов и Временного правительства, и позицию эсеров в этом вопросе. Выявив для себя представителей «пацифистских настроений» в революционной России, германское правительство сделало вывод о желательности присутствия в Скандинавии и в России как можно большего числа революционеров, высказывающихся за прекращение войны.

В. Хальвег, «осветив» в приведенных документах «миролюбивые» устремления кайзеровской Германии в отношении России и показав на примерах Кескулы и Вайса связи русских «революционеров» с германской стороной, подводит читателя к высказанному им в предисловии положению, что такого рода контакты были или должны были «быть и с представителями большевиков. Однако сами документы такого вывода сделать не позволяют, они лишь свидетельствуют о той спекуляции, которую вело правительство Германии вокруг революционных событий в России.

Вторая часть книги Хальвега названа им «Чрезвычайная транспортировка русских революционеров из Швейцарии и из Болгарии через Германию в Россию. Март 1917 — июль 1917 г.». Этот раздел, по мысли автора, должен подтвердить его вывод о том, как на практике осуществлялась связь большевиков с представителями Германии. Из 82 документов, помещенных в этой части, 46 имеют отношение к возвращению в Россию первой группы эмигрантов во главе с В. И. Лениным.

Как свидетельствуют документы, уже 23 марта, в тот день, когда член Союзного Совета Швейцарии Хофман по просьбе русского эмигрантского Комитета по возвращению на родину обратился в германское посольство за разрешением на проезд эмигрантов через Германию, между Ромбергом и членами германского правительства завязалась переписка. 23 марта Ромберг сообщал в МИД: «Член Союзного Совета Хофман узнал, что здешние выдающиеся революционеры хотели бы вернуться в Россию через Германию, так как они боятся пути через Францию из-за подводных лодок. Прошу дать указание на случай, чтобы я приступил к выполнению подобных предложений».

В тот же день Циммерман телеграфировал представителю МИДа при Главной штаб-квартире барону Лерзнеру: «Так как мы заинтересованы в том, чтобы в России одержало верх радикальное крыло революционеров, то мне кажется подходящим дать обычное разрешение на транзит через Германию. Ваше высокоблагородие могло бы сообщить об этой точке зрения Верховному главнокомандующему с просьбой выразить свое мнение».

И уже через день, 25 марта, помощник государственного секретаря Штумм сообщил Ромбергу: «Верховное главнокомандование не имеет возражений против проезда русских революционеров, если они проследуют в отдельном транспорте».

Таким образом, подтвердилось  предвидение В. И. Ленина. 19 марта в письме к И. Ф. Арманд В. И. Ленин, рассматривая варианты возвращения в Россию, писал: «Я уверен, что меня арестуют или просто задержат в Англии... В Кларане (и около) есть много русских богатых и небогатых русских социал-патриотов и т. п. (Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска — вагон до Копенгагена для разных революционеров. Почему бы нет? Я не могу этого сделать. Я «пораженец». А Трояновский и Рубакин + К° могут. О, если бы я мог научить эту сволочь

и дурней быть умными!.. Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!»

Заинтересованность в скорейшей отправке эмигрантов в Россию отчетливо видна из дальнейшей переписки между сотрудниками МИДа и членами правительства. Например, 1 апреля помощник государственного секретаря Штумм писал Ромбергу: «По полученному здесь сообщению желателен, по возможности, скорый проезд русских революционеров через Германию, так как проведена встречная обработка Швейцарии со стороны Антанты».

31 марта в генеральном штабе состоялось совещание об эвакуации русских революционеров, о котором сообщал в МИД секретарь посольства Вахендорф. На нем ротмистр Люрн выразил опасение, «пропустят ли финские пограничные власти, которым приданы английские чиновники, враждебные войне элементы». Он считал также, что «если мы без предложения Швейцарии внезапно вышлем все эти беспокойные элементы в Швецию, то это может быть использовано против нас. Швейцария уже однажды летом 1915 года сделала официальное заявление об обратном транспорте для персон без средств».

Как видно из приведенной Хальвегом в его книге телеграммы Циммермана послу в Швеции, принимались меры и для того, чтобы и шведское правительство не отказывало во въезде эмигрантам.

В эти дни высказал свою точку зрения по вопросу о репатриации русских революционеров и сам кайзер. В письме Бетман-Гольвегу он отметил, что проезд в Россию эмигрантам был бы разрешен для того, чтобы в качестве ответной услуги они выступили за немедленное заключение мира.

Следует отметить, что, как явствует из тех же документов, германское посольство в Швейцарии было информировано о положении в среде эмигрантов. Этому оно обязано в первую очередь своим агентам, внедренным в русскую эмиграцию. Благодаря им Ромберг посылал Циммерману и Бетман-Гольвегу свежие сведения о представителях эмиграции и анализ происходящих в России процессов. Так, в письме Бетман-Гольвегу от 5 февраля Ромберг сообщал о реферате Ленина «Русская революция, ее значение и задачи».

Передавая содержание реферата, Ромберг отмечал: «...Ленин, кажется, ясно высказался за мир и остро — против войны и ее апологетов Милюкова, Гучкова и Керенского. Такую же самую позицию приняло, согласно письму одного доверенного лица, собрание русского Центрального комитета 31 марта в Народном доме, в г. Берне».

В другом письме канцлеру Ромберг, ссылаясь на донесение агента военному атташе посольства, подчеркивает: «Для предположительного развития революции следует отметить: революционерам в настоящее время недостает практического и теоретического руководства... «Духовные» и теоретические вожди движения, такие как Ленин и другие, находятся за границей. Что от них остается ожидать, как только они смогут вмешаться в революционное движение, исходя из характеристики, которую дал им господин Корнблюм, так это то, что они полностью стоят на стороне Либкнехта. Поэтому объяснимо, почему они не имеют никакой надежды репатриироваться с помощью Антанты».

Было хорошо известно в посольстве и о разногласиях среди эмигрантов различных направлений по вопросу о возможности самого переезда через Германию. И когда стало ясно, что меньшевики и эсеры, опасаясь негативного отношения к переезду через Германию в Россию, прервали переговоры с германским посольством, обусловив их продолжение согласием на переезд Временного правительства или Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, германская сторона предприняла шаги для того, чтобы обеспечить возвращение большевиков «как наиболее радикального крыла революционеров».

3 апреля Ромберг писал в МИД: «Хотя, я велел сообщить о нашей готовности эмигрантам через различные каналы, еще никто не вступил со мной в связь, очевиден страх скомпрометировать себя в Санкт-Петербурге. Одна часть хочет на всякий случай подождать все инструкции петербургского правительства или комитета рабочих, другие еще колеблются, должны ли они воспользоваться нашим предложением. Я думаю, мы не можем сделать ничего другого, как выждать. Возможно также, немецкие социалисты могли бы войти в контакт с эмигрантами».

Однако Ромберг в это время не знал, что такие попытки германскими социалистами уже были предприняты. Так, еще 30 марта начальник берлинской секции политического отдела Генерального штаба писал в своем докладе в МИД: «Доверенное лицо по эту сторону границы, которое по здешнему поручению было несколько дней в Швейцарии и 29 марта вернулось оттуда назад, вступило в переговоры с эмигрантами об условиях переезда через Германию».

Из донесения посланника в Мюнхене Трейтлера выясняется имя этого доверенного лица — Скларц и то, что он был компаньоном Парвуса.

Следует подчеркнуть, что упоминания в документах имен Скларца и Парвуса используются фальсификаторами для доказательства связей большевиков с германскими социал-шовинистами. О том, в какой мере они на самом деле были замешаны в этой истории, пишет в своей книге «Ленин из эмиграции в Россию. 1917» один из организаторов переезда русских эмигрантов через Германию Ф. Платтен. Он, в частности, сообщает: «Парвус играл в этом деле вполне определенную роль и оказывал в качестве эксперта по русским делам известное влияние на немецкое правительство и высшее военное командование в смысле благоприятного разрешения вопроса о пропуске русских революционеров через Германию. Из приведенной в нашей статье копии протокола ясно видно, что в меньшевистских эмигрантских кругах в Швейцарии делались лихорадочные усилия разузнать, какие средства пускал в ход агент Парвуса для того, чтобы добиться скорейшего возвращения в Россию Ленина и Зиновьева».

Упомянутый Платтеном протокол был составлен в сентябре 1917 года, когда он давал показания эмигрантскому комитету о своем участии в подготовке к возвращению группы Ленина и о ее переезде.

Кампания дискредитации Ганецкого, Коллонтай, Вронского и других началась в июле, после «сенсационных разоблачений» в буржуазной печати.

В августе В. И. Ленин предлагал Я. С. Ганецкому, чтобы он «документально опроверг клеветников, издав поскорее финансовый отчет своей торговли». «Против этой гнусной дрейфусиады,— продолжал Лекин в письме Заграничному бюро ЦК, — против этого клеветничества надо бороться выпуском брошюры и поскорее, не жалея труда, хлопот, денег, дабы заклеймить клеветников и по возможности помочь арестованным по этому гнусному клеветническому обвинению».

Однако личные торговые контакты Я. С. Ганецкого с Парвусом для некоторых авторов и сегодня являются доказательством связей Ганецкого, а вместе с ним и Ленина не только с Парвусом, но и с германским правительством.

Сам Парвус еще в августе 1917 года, а затем в апреле 1918 года отвергал какое бы то ни было содействие большевикам: «Я революционер мысли, моя мысль неподкупна».

Однако его биографы всеми силами стараются доказать обратное. В подтверждение своей правоты они приводят высказывание Парвуса: «...я всеми средствами всю свою жизнь поддерживал русское социалистическое движение» — и начинают пространно рассуждать, как Парвус мог передавать деньги польским социалистам, которые затем якобы оседали в шведских банках на имена большевистских представителей.

Парвус говорил: «...обвинение против большевиков было основано на торговой переписке Фюрстенберга — Ганецкого, которой хотели придать политический характер. От меня во всех актах не было ни строчки. Мои денежные сношения с Фюрстенбергом были чисто коммерческие и проходили в Копенгагене открыто, у всех на виду... Со своей стороны я заявляю, что я не давал большевикам денежных средств». Его же почитатели заявляют: «Не подлежит сомнению, что Парвус другого ответа и не мог дать. Историк же должен рассматривать обе стороны этих открытых заявлений».

Давайте попытаемся и мы проделать такой сравнительный анализ.

Итак, с одной стороны, Парвус подчеркивает свою постоянную помощь «российскому социалистическому движению», с другой — отвергает какую-либо финансовую поддержку большевиков.

Действительно, на первом этапе своей политической биографии, особенно в 1905 году, Парвус активно участвовал в революционных событиях в России. Однако после поражения революции, уехав в Германию и разбогатев там, он, будучи одновременно коммерсантом и политиком, стал издавать газету «Колокол». На ее страницах постоянно появлялись его статьи, носившие большей частью антибольшевистский характер. И не случайно Ленин на страницах «Социал-демократа», назвав Парвуса ренегатом, выступил против него с беспощадным осуждением.

Отношения между Парвусом и большевиками с 1915 года исключали, как об этом свидетельствуют факты, какое-либо сотрудничество. С другой стороны, Ганецкий, будучи торговым компаньоном Парвуса, бросил определенную тень и на большевиков. Вот почему в своей статье «Где власть и где контрреволюция?» В. И. Ленин 5 июля 1917 года первоначально был вынужден даже отказаться признать принадлежность Ганецкого к большевистской партии.

Однако в статье «Дрейфусиада», впервые опубликованной в 1925 году и датированной 6-7 июля 1917 года, В. И. Ленин уже пишет: «Ганецкий вел торговые дела как служащий фирмы, в коей участвовал Парвус. Коммерческая и денежная переписка, конечно, шла под цензурой и вполне доступна контролю целиком. Стараются спутать эти коммерческие дела с политикой,, хотя ровно ничем этого не доказывают!!!»

Биографы Парвуса утверждают: он после Февральской революции «намекнул через Ганецкого Ленину, что существует возможность проезда через Германию», которую, как известно, Ленин категорически отверг в телеграмме Ганецкому от 23 марта. Тем не менее авторы биографии Парвуса Шарлау и Земон, пытаясь доказать связь большевиков с Парвусом, приводят именно этот ленинский документ как, на их взгляд, «бесспорное» ее свидетельство. И лишь вскользь они упоминают о последующих телеграммах и письме Ленина Ганецкому, в которых он отклонял все возможности воспользоваться берлинским разрешением и услугами людей, имеющих касательство к изданию «Колокола».

Какие же цели преследовал Парвус, предлагая свои консультации кайзеровскому правительству и содействие русским эмигрантам? Парвус, взяв на себя роль непрошеного помощника, действовал, как это видно из его собственных признаний, в интересах германской социал-демократии и Германии в целом.

Свою политическую доктрину он изложил в апреле 1918 года в брошюре со звонким названием «Правда глаза колет».

Парвус считал, что победа Антанты приведет к господству на континенте англо-американского империализма, что, в свою очередь, вызовет не только экономический упадок в Европе, но и упадок европейской социал-демократии. В результате же победы Германии, в чем, как писал Парвус, «нет и тени сомнения», германские социал-демократы быстро затушуют негативные последствия ее победы для побежденных стран. Выход же России из войны вследствие революционных возмущений только приблизит конец мировой войны.

Другим немаловажным обстоятельством, заставившим Парвуса искать сближения с большевиками, было следующее. Возникшие в социал-демократических кругах нейтральных стран пацифистские настроения постепенно под влиянием тягот войны распространились и среди социал-демократов воюющих стран. Все настойчивее начинали раздаваться голоса за проведение социалистической конференции, на которой центральным должен был стать вопрос о мире. В те дни, о которых идет речь, Парвус вынашивал мысль объединить европейских социал-демократов для подготовки заключения полюбовного мира для всех буржуазных правительств.

С этой целью, стараясь придать конференции больший политический вес и подчеркнуть единство социалистов всех направлений хотя бы в вопросе предлагаемого им" мира, Парвус настойчиво добивался участия большевиков в этом социалистическом форуме. Хотел начать он с налаживания контактов с большевиками, находящимися в Швейцарии в тяжелой ситуации. В Швейцарию, как явствует из очередного документа, Парвус послал свое доверенное лицо — Георга Скларца, от посреднических услуг которого, как было сказано, большевики отказались.

Таким образом, действия Парвуса и кайзеровского правительства были схожи во многом. Но большевики во главе с Лениным не имели и не могли иметь ничего общего с их замыслами, они лишь использовали спекуляцию империалистов в интересах революции.

В своих воспоминаниях генерал Э. Людендорф прямо писал о мотивах, которые лежали в основе его санкции на пропуск русских эмигрантов-националистов через Германию: «До сих пор события в России развивались в нашу пользу, и там все резче сказывались стремления к миру. Нашей первой. задачей являлось внимательно следить за процессом разложения России, содействовать ему и идти навстречу ее попыткам найти почву для заключения мира, с тем чтобы эти попытки привели к реальным мирным переговорам. Может быть, им суждено будет стать и прелюдией к общему миру».

Людендорф, конечно, имел в виду только сепаратный мир на Востоке, чтобы таким образом, развязав себе руки, продолжать войну на Западе.

Не было и никакого «союза поневоле», о котором пишут буржуазные историки, между большевиками и германским правительством. Как говорилось в обращении зарубежных интернационалистов к отъезжающим эмигрантам: «Если бы Карл Либкнехт был сейчас в России, Милюковы охотно выпустили бы его в Германию».

Документы министерства иностранных дел Германии ни в коей мере не являются тем «обвинительным источником», каким их представляют отдельные авторы «разоблачительных» публикаций.

Информация же, содержащаяся в этих документах, в совокупности с ленинскими работами, партийными документами, уже известными и еще не опубликованными, и мемуарными свидетельствами может во многом расширить представление о деятельности политических партий и отдельных их представителей, остававшихся в эмиграции после Февральской революции.

Во всяком случае, совокупность доступных нам сегодня документов не дает никаких оснований для обвинений В. И. Ленина «в шпионаже в пользу Германии».

Совесть. 1990. №7, 8

 

 

ВОЗМОЖНА ЛИ ПЕРЕСТРОЙКА БЕЗ ЛЕНИНА?

И. АНТОНОВИЧ,

доктор философских наук

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Ответ новым фальсификаторам ленинизма

Теоретическое осмысление перестройки, ее современного состояния и перспектив в полном объеме — дело весьма непростое. Важнейшая проблема этого осмысления — наше отношение к В. И. Ленину, ленинизму в контексте задач и программ перестройки.

Не всякая цивилизация способна вдруг признать, что десятилетия ее жизни и труда потрачены во многом на ложные цели. Наша партия решилась это сделать, несмотря на весь связанный с этим риск. Вот почему столь значителен, но и драматичен был поворот, который она начала в середине 1985 года. Суть и задача перестройки возродить подлинную ленинскую мысль и практику созидания социализма. А это означает переосмысление завоеваний Октября в свете совершенных ошибок и достигнутых успехов, с тем чтобы продолжать путь в новой ситуации, реальностях современной общественной жизни.

Само это переосмысление и формирование нового сознания дается нелегко. Идейно-теоретическое обоснование движения запоздало. Многие теоретические постулаты приходится формулировать на ходу, ряд из них уже оказались ошибочными. Революционный процесс обретает утраченную динамику лишь постепенно, с большим трудом восстанавливаются связи и нити исторической преемственности, нелегко обновляется социалистическая духовность. Но движение продолжается.

Это прекрасно понимают те, кто поднял волну атак на Ленина, партию, социализм. Их цель — критикой недостатков нашего движения смести позитивные приобретения и революционный опыт Октября. В чем только не обвиняют В. И. Ленина! В том числе и в том, что он, мол, не оставил законченной теории социализма, а в этом якобы и состоит одна из причин многих неудач движения, хотя совершенно очевидно, что не могла быть законченной теория социализма без окончания его строительства. Здесь проявляется обратная сторона догматизма, когда в ленинской теории хотели видеть застывшую концепцию, вечную и неизменную на все времена.

В. И. Ленин вводил в историю на всех этапах своей бурной революционной деятельности только те объемы социалистической теории, социалистического идеала, социалистических предначертаний, которые эта действительность могла поглотить. Поэтому многие предпосылки социализма, сформулированные В. И. Лениным, как будто взаимно исключают друг друга. Здесь нет противоречия. Многоликость социальной действительности на разных этапах исторического движения представала по-разному. У Ленина нет законченной теории социализма, а есть изумительно богатый спектр идей, который условно можно поместить между двумя полюсами. Первый — вывод 1917 года: «Социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа». Второй — высказанный в конце жизни: «Мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм».

Хронологически период между этими двумя высказываниями вобрал в себя и мировую войну, и социалистическую революцию в России, и победу в гражданской войне. Но в нем логика истории. Она и послужила основой для такого виража ленинской мысли о социализме.

Уточним ее акценты. Говоря о перемене всей точки зрения на социализм в начале 20-х годов, он отрицал трактовку его как государственно-капиталистической монополии, обращенной на пользу всего народа. Эта ориентация сыграла свою роль в период становления Советской власти и борьбы за нее. С окончанием же гражданской войны пришло время отхода от излишеств монополизации.

Уточним и другое. Сталин не только не демонтировал государственно-капиталистическую монополию, но и обратил ее против интересов народа. Так, административно-командной системе, родившейся в безысходности гражданской войны, «было придано второе дыхание, продлившее ее существование на многие десятилетия. Это случилось вопреки чаяниям и мысли Ленина. Отторгая эту систему сегодня, перестройка хоть и с опозданием, но выполняет его основной завет.

Социалистические революции в Европе свершились, когда коммунистическим партиям представилась реальная возможность взять власть. Конечно, в России 1917 года и в восточноевропейских странах в 40-е годы коммунистические партии власть брали по-разному.

В России она была взята в результате свержения Временного правительства и последующей легитимизации Октября в гражданской войне, когда все общество раскололось надвое: на красных и белых — и красные победили в честной борьбе на поле брани. Это доказывает, что В. И. Ленин и партия большевиков, свершившие революцию во имя трудящихся масс, были правы, иначе трудящиеся массы не пошли бы за Лениным, не выразили бы свое доверие большевикам. Победа в революционной борьбе — убедительное свидетельство того, что большевики и В. И. Ленин доверие народных масс оправдали: социалистическая революция в России свершилась как всеобщий политический процесс преобразований благодаря тому, что она была поддержана и доведена до конца трудящимися массами. Социалистическая революция в России — естественноисторический процесс, вытекающий из логики российской истории.

Коммунистические партии в странах. Восточной Европы брали власть с помощью Советского Союза, и в первую очередь его военной силы. Это и обусловило другой характер свершившихся там революций — без гражданской войны, без раскола общества надвое, что предопределило неровный и непоследовательный характер свойственных им социально-политических процессов. Исходя из этого, сегодня ряд авторов склонны вообще отрицать саму реальность восточноевропейских революций.

На эту тему надо бы провести широкий научный обмен мнениями. Здесь же хотелось лишь подчеркнуть свое убеждение, что глубина социально-экономических и политических преобразований в восточноевропейских странах в 40-е годы вполне заслуживает того, чтобы их признать революционными. Они неузнаваемо изменили исторический облик этих стран. Другое дело, многие из объявленных целей, преобразований реализовать не удалось, что и вылилось в итоге в акцию отторжения в них систем, сложившихся за послевоенные годы, как неспособных исполнить намеченные задачи.

Можно ли, однако, обвинять сегодня коммунистические партии Советского Союза и стран социалистической Европы в том, что они взяли власть? Я думаю, что ни стыдиться этого, ни осуждать за это их нельзя. Партии

для того и существуют, чтобы брать власть. Это не вина, а беда наших партий, что, несмотря на все жертвы, которые были принесены во имя социалистической власти, им не удалось добиться пока полной реализации социалистических целей.

Если коммунистическим партиям стран Восточной Европы и Советского Союза и следует стыдиться чего-то, то это периода «медиократии», когда аппаратными путями и волей административно-командных социальных структур были созданы возможности захвата позиций авторитета и власти посредственными личностями, когда отбор лучших из лучших фактически прекратился, когда в лидеры выдвигались только через аппаратную карусель.

Вина партий и в том, что они позволили расслабить свою политическую структуру, связи, организованность, единство, целеустремленность до такой степени, чтобы она стала ареной разгула личностных волюнтаристских сил. Ответственность за все это, конечно же, велика. Партии дорого заплатили за случившееся во всех социалистических странах, оказавшись отстраненными от власти. Многие горькие чаши предстоит еще испить.

В. И. Ленин при жизни неоднократно предупреждал об этой опасности, но его предупреждения не были услышаны.

Возникает, однако, вопрос социально-политической стратегии и задача для теоретического анализа: что делать сегодня? Конечно, период застоя, выражавшийся в фактической приостановке процессов прогрессивных общественных преобразований, был своеобразным периодом разбрасывания камней, ослабившим социализм. Надо начинать собирать камни.

Факты свидетельствуют о том, что социализм создал такие общественные структуры, которые достаточно устойчивы и могут предопределить его нахождение на исторической арене в течение длительного времени. Вряд ли, например, экономическая и социально-политическая целесообразность будут толкать новое руководство социалистических стран к тому, чтобы полностью демонтировать общественную собственность на средства производства. Она обладает своей собственной динамикой. Во всяком случае, переход на рыночную экономику, а кое-где и демонтаж общественных социалистических структур проходят ныне в странах Восточной Европы болезненнее, медленнее, чем представлялось лидерам этих перемен. Трудящиеся не желают расставаться с социальной защищенностью, созданной социализмом, и готовы постоять за нее. У них снова возникла потребность в партиях, способных защитить их интересы.

Поэтому есть основания думать, что, несмотря на сдвиг вправо в общественном сознании практически всех стран Восточной Европы, уже сейчас имеются признаки того, что по мере стабилизации социально-политической ситуации настроения радикализма сменятся более спокойным, объективным анализом. Коммунистическим партиям тогда представятся новые возможности для работы. Наметившиеся социально-экономические преобразования уже сейчас во многом поддаются прогностике.

Вместо унитарной административно-командной системы государственного владения средствами производства скорее всего вырастет полиформная, многоуровневая модель собственности, допускающая личную, частную и государственную собственность при господстве все-таки общественной собственности на средства производства. Первые попытки денационализировать ряд крупных отраслей производства и предприятий, например в Польше, Румынии, натолкнулись на достаточно упорное сопротивление общественности. Сам факт господства общественной собственности на средства производства многими экономистами и социологами в странах Восточной Европы сейчас воспринимается как достаточно очевидный и целесообразный. Он способен предопределить устойчивость общественно-хозяйственных политических структур в будущем не только в сфере производства, но и в распределении.

Таким образом, не исключено, что социализм, отбрасывая административно-командную систему, возвратится к своим естественноисторическим основаниям в каждой стране и будет далее развиваться с полным учетом ее многообразия, противоречивости и индивидуальной неповторимости. История отвергла идеологизированный вариант социализма, который предусматривал скорую замену капитализма социализмом в мировом масштабе.

В истории нет ничего как неизбежного, так и окончательного. Опыт революционной диалектики социализма всюду в мире однозначен: именно тогда, когда правящие коммунистические партии объявили о полной и окончательной победе социализма в своих странах и почили на лаврах «необратимости» социалистических побед, тогда и начали в недрах общественных систем формироваться силы разрушения и противодействия, которые позже обнаружили себя столь радикально.

Многие из сил и процессов, отторгших власть коммунистических партий, поначалу обнаруживали себя просто как общественно-политические, социальные, экономические движения, способные решить проблемы, которые поддавались решению, если бы были замечены своевременно. Но в общей атмосфере самодовольства и успокоенности проблемы не заметили, они развивались своим путем, пока не взорвали общественные структуры.

Конечно, в итоге социализм в странах Восточной Европы сделал шаг назад. Но это не значит, что у социализма не осталось будущего. Как и не означает, что движение социализма к новой общецивилизационной перспективе не устраняет ориентации на коммунистический идеал. Просто мы сегодня больше знаем, что коммунистический идеал требует намного больше усилий, точных теоретических обобщений, неоднозначности в социально-исторической практике, чем думалось вначале. Я не спешу осуждать романтику прошлых лет. Людей, которые считали, что если они поставят задачу строительства коммунизма за 20 лет, его будет создать легче, надо понимать и достойно оценивать: им хотелось процесс ускорить и улучшить. Это не удалось. Но надо понимать и ценить эти романтические попытки.

Это показывает и тот факт, что общественное мнение страны резко ополчилось против попытки фальсифицировать В. И. Ленина и его наследие, представить сами победы социализма в ложном свете. Социологические исследования, проведенные Академией общественных наук при ЦК КПСС, свидетельствуют, что народ не принял формулируемый элитарным нигилизмом вывод, будто бы десятки миллионов жизней, которые отданы во время испытаний или изъяты насильственно в период сталинизма во имя социалистического идеала, кровь, которая была пролита в октябре 17-го года и в 1941—1945 годах, были напрасными.

Народная совесть, здравый смысл, наконец, народный инстинкт и чувство справедливости противятся тому, чтобы воспринять 70 с лишним лет нашей истории как сплошную цепь преступлений, разочарований и ошибок.

И атака на В. И. Ленина, ленинизм и социализм не состоялась не потому, я думаю, что к этому не стремились некоторые из наших радикалов, а потому, что устойчивая ценностная установка народа помешала им развернуться.

Теоретическое осмысление перестройки, ее современного состояния и перспектив весьма не просто. Важнейшая проблема этого осмысления — наше отношение к В. И. Ленину. Ленинизм — это вершина теоретической мысли конца XIX — начала XX века. Может рыть, даже одна из самых сияющих вершин. С течением времени всякая такая вершина кладется в фундамент культуры и становится программой действий на будущее.

Именно поэтому сегодня для нас ленинизм не копилка фактов, рецептов на все случаи жизни, а теоретическая основа одной из самых глубинных революций в истории современности. В этом ценность и сила теоретической доктрины Ленина, секрет способности ее мобилизовать массы на революционные преобразования и добиться победы. Это нам еще надо изучить во всем объеме.

Но есть и слабость. Победа социалистической революции не превратилась у нас в автоматическую победу строя, объявленного ее целью. Конечно, мы вправе сказать, что этому есть весьма существенные как объективные, так и субъективные причины. Безусловно, анализ этих причин заслуживает внимания, но его нужно делать отдельно. Сейчас можно лишь сказать, что нам нельзя заблуждаться. Идти вперед надо, внимательно изучая конкретно-историческую ситуацию сегодняшнего дня — ответы на порождаемые ею вопросы нельзя найти ни в прошлом, ни в будущем. Их должны продумать мы сами и испытать в горниле реальных процессов сегодняшнего дня.

С середины 1922 года, когда болезнь В. И. Ленина стало контролировать Политбюро больше, чем врачи, его лишили возможности влиять на ход событий. В итоге история XX века во многом развивалась без участия В. И. Ленина. А его учение в течение десятилетий безжалостно извращалось для оправдания абсолютной власти и даже личной корысти. Идеи В. И. Ленина были канонизированы; вместо того чтобы служить программой строительства нового общества, они стали использоваться как оправдание любой социалистической реальности. В этой канонизации ив расчленении живой ленинской мысли по искусственной, до предела упрощенной схеме «Краткого курса» в течение десятилетий усердствовали и многие из нас — ученых-обществоведов. Велика в этом наша вина перед партией и народом. Стараниями официальных теоретиков мысль Ленина оказалась засушенной, омертвленной, препарированной и превратилась в схоластическую догму.

Перестройка социализма требует перестройки не только нашего отношения к В. И. Ленину, но и восстановления его -интеллектуального наследия в полном объеме и целостности всех, даже самых противоречивых идей и мыслей. Только тогда мы увидим, что ход нашей истории не был предопределен Лениным, а извращен административно-бюрократическим волюнтаризмом, наши болезни порождены некомпетентностью или эгоизмом.

Зато в идеях Ленина есть другое — глубокая методология анализа общественных реальностей, политическая стратегия революционного действия. Познаем их. Вспомним. В молодом, едва обозначившем себя капитализме России В. И. Ленин нашел узлы противоречий, разрешая которые удалось свергнуть систему задолго до того, как она смогла развернуть свой потенциал. Нам, полагаю, нужно провести столь же всесторонний анализ современного мира и найти в нем общественно-экономические и социально-культурные предпосылки, на которых социализм смог бы развиваться естественноисторическим путем, а не внедряться силой, как до этого.

Владимир Ильич провел гениальный анализ капитализма начала века, превратившегося в единую систему империализма, или загнивающего капитализма. Но Ленин не успел провести анализ всемирно-исторической ситуации, сложившейся в итоге Октября 1917 года. Попытки капитализма к самореформированию, к самоорганизации, совершенствованию после победы Октябрьской революции прошли мимо его внимания. А это произошло, и сегодня можно, по-видимому, сформулировать важный общественно-политический вывод, позволяющий подойти к тезису марксизма «О царстве необходимости и царстве свободы» с несколько иной исторической перспективы, Высокая организация индустриального и постиндустриального общества означает чрезвычайно зауженную сферу личной свободы человека. По мере того как промышленно-экономическая организация капиталистического общества совершенствовалась и сфера свободы индивида, участвующего в производстве, сужалась, сфера свободы личности в досуге и потреблении расширялась. Сегодня очевидно, что досуг и потребление и есть собственно сфера свободы личности. По мере роста рационализации и организации внутри капиталистического производства ущемленность компенсировалась расширением свободы личного выбора в потреблении в условиях товарного изобилия.

Социально-экономическая ситуация в капиталистических и социалистических странах, как мне думается, в XX веке свидетельствует, что царство необходимости, определенное марксизмом, можно отнести в основном к материальному производству, а царство свободы — к общественной ситуации, когда будет в основном достигнута удовлетворенность потребностей основной массы населения.

Главной проблемой реального социализма явилось то, что ему не удалось на протяжении своего исторического существования развить общественную производительность, способствующую обеспечению основных жизненных потребностей. Таким образом, не удалось развить царство свободы в сфере потребления. В условиях хронической нехватки средства государственного распределения потребления становились все более централизованными и право на принятие решений оказалось у отдельных, довольно узких и небольших по численности групп власти, распоряжавшихся общественным достоянием по своему усмотрению. Необязательно в личных, корыстных интересах, но без контроля со стороны общественных институтов. Это было одной из причин того, что общество социализма вступило в эпоху стагнации раньше, чем оно смогло реализовать свой экономический, производственный потенциал. Такова реальность, приведшая к современной ситуации.

Каковы же перспективы развития? На наш взгляд, социализм может существовать только как всемирно-историческая система, или он не будет существовать совсем. Поэтому важно по-новому оценить сложившуюся ситуацию, в особенности в странах Восточной Европы.

Слов нет, коммунисты в странах Восточной Европы многое заслужили в своей сегодняшней судьбе, в том числе и положение оппозиции. Нельзя, например, игнорировать то обстоятельство, что они были отстранены от власти не противостоящими им партиями и классами, а возникшими движениями, во главе которых были народные фронты и гражданские форумы. Но коммунисты должны выжить в условиях оппозиции, преодолеть глубокое уныние и разброд, включиться в позитивно-историческую работу на новых условиях и иных основаниях, снова завоевать доверие народа и стать носителями и защитниками его интересов. В конце концов только та политическая партия нормальна, которая способна проявить разумность в пользовании властью и изобретательна, чтобы выжить в оппозиции.

Сегодня важно, как я полагаю, в новых условиях обеспечить и новое идейно-теоретическое, духовное оправдание историческому существованию социализма и за пределами XX века. Это будет наилучшая, единственно действенная защита Ленина и ленинизма. И только она способна сделать безотносительным сам подход к Ленину с точки зрения того, что у него устарело, а что нет. Мысли Ленина нельзя разделить на старые и новые. Они будут едиными и вечными при условии, что в истории мира социализм сохранится: социализм многоликий, многоуровневый, но исторически устойчивый за счет внутренне присущих ему свойств, а не за счет силы, как было раньше. Ленинизм и социализм — диалектическое единство революционной теории и практики, уточняющие и углубляющие себя в ходе исторического движения, но нерасторжимые как главная преобразующая сила общественных интересов.

Перестройка обогащает нас бесценным историческим опытом строительства социализма. Сегодня становится более ясно, что для успеха реального социализма необходимы три основных компонента: политическая демократия, социальная справедливость и демократический контроль, развитая современная экономика. Социализм должен доказать, что экономика может быть прибыльной не только в условиях господства частной собственности на средства производства, но и в условиях поливариантной экономической модели собственности, в которой ведущей будет общественная собственность на средства производства. Прибыльная экономика социализма, объединившись с государством социальной защиты, создает новый синтетический вариант гуманного, демократического социализма.

Мы строим обновленный социализм в условиях приоритета общечеловеческих интересов над классовыми. А это важнейшая основа общецивилизационного развития, условие, когда не противостояние друг другу в конфронтационном антагонизме социализма и капитализма, а поиск путей сотрудничества будет определять их отношения, совместное существование.

Думаю, по мере того как силы обеих всемирно-исторических систем будут все меньше изнуряться противостоянием военными средствами, движение будет развиваться к качественно новому состоянию общечеловеческой цивилизации. Ее черты еще во многом не ясны. Они будут обрисовываться по мере решения общечеловеческих задач в ходе длительной исторической эволюции. Как только опасность всемирного термоядерного конфликта начнет уменьшаться, а потом исчезнет совсем, обновленные силы истории станут проводить свою работу свободно, трансформируя базисные характеристики капитализма и социализма до неузнаваемости с позиций сегодняшних представлений о них. Это касается не только их. экономических условий, но и социально-политических структур.

Ведь основные глобальные экономические, политические и идеологические проблемы человечества могут сегодня быть решены только совместными усилиями. Необходимо создать международные наднациональные механизмы совместного сотрудничества для их решения. Трудно сказать, насколько новое состояние общечеловеческой цивилизации будет устойчивым и отвечать всему своеобразию будущего мира. Совершенно очевидно, однако, что не все в нем будет идеально и не все придет само собой, ибо история отрабатывает свои наилучшие варианты путем очень длительной эволюции,1 на которую уходят целые столетия. Революция во многом уточняет, корректируя и даже приостанавливая этот процесс, порой изменяя русло исторического движения, но само движение неумолимо и вечно.

Это укрепит современный мир и выведет народы на новую модель сотрудничества, в которой все уровни развития будут иметь значение, взаимно дополнять и уравновешивать друг друга. Поливариантная многоуровневая глобальная модель общечеловеческого сотрудничества и будет ответом теоретической мысли на вызов истории на исходе XX века.

Ее невозможно выстроить, не прибегая к ленинской методологии анализа исторических процессов, познания природы, структуры и взаимодействия революционных сил, выстраивания все новых программ социально-экономических качественных преобразований.

Поэтому как вчера, так и сегодня и.завтра мы будем двигаться к коммунистическому идеалу, черпая вдохновение и силу в мыслях Ленина.

Партийная жизнь. 1990. М 14

 

В. СТАРЦЕВ,

доктор исторических наук

МЫ —С ЛЕНИНЫМ

Не традиция, не одна только памятная дата заставили меня взяться за перо, чтобы написать о Ленине. Даже не постоянное уважение и жгучий профессиональный интерес к нему, а тревога, чувство сожаления и протеста. В обстановке актуальных политических дискуссий перестроечных дней Ленин оказался мишенью для критиков разных оттенков — ультралевых и ультраправых, националистов и шовинистов.

В справедливом гневе против сталинских репрессий радикалы вдруг обнаружили, что и при Ленине Советская власть судила, ссылала и расстреливала людей. Последователи и защитники Сталина тоже и с тем же рвением цитируют ленинские записи и резолюции, декреты и письма. И находят там все те же, осуждаемые сейчас общественным мнением, слова: «отдать под суд», «подержать в тюрьме», «расстрелять мерзавцев» и т. п. и т. д. Вот видите, слышится уже многоголосый хор: Сталин вырос из Ленина! Сталин лишь продолжал то, что до него начал Ленин. Тема террора — вот первый рычаг, с помощью которого хотят сбросить монумент Ленина с пьедестала народной памяти, как это уже сделали в Новой Гуте.

К бронзовой фигуре с кепкой в вытянутой руке подбираются и с других концов. «Кремлевский мечтатель» не знал, дескать, жизни, не знал крестьянской России. Он навязывал нам социализм, к которому ни страна, ни народ не были готовы,—слышится разномастный хор. Построенный им за полтора года «военный коммунизм», воспетый его ближайшими соратниками Троцким и Каменевым, Зиновьевым и Бухариным, явился прообразом сталинского казарменного, феодального «социализма». России не нужен социализм, не нужен коммунизм, а Следовательно, и Ленин с его «марксизмом-ленинизмом». Дайте нам вернуться назад и начать снова прерванный Лениным путь.

Одни призывают вернуться к февралю 1917 года. Другие — прямо к П. А. Столыпину и государю императору. Фигура Ленина — в центре кипящих страстей — от «Нашего современника» до «Огонька».

Одна из причин такого всплеска критических мнений о Ленине заключается, на мой взгляд, в несоответствии казенно-благостного портрета, насаждавшегося в народе официальной историко-партийной наукой на протяжении десятилетий, с реальным обликом руководителя правящей большевистской партии и Советского государства в труднейший период гражданской войны в стране.

Вот, скажем, памфлет В. Солоухина «Читая Ленина» основан на подлинных цитатах 36-го тома Полного собрания сочинений В. И. Ленина. Другое дело, что они усечены, или препарированы, или прокомментированы автором тенденциозно, но слова-то Ленина о роли хлебной карточки, о том, кого и как подвергнуть разным карам,— все подлинные! И в ленинских томах телеграмм и писем с требованием суровых мер к тем, кого Владимир Ильич считал врагами революции, хватит на поделки такого рода еще десяткам злопыхателей. Точно так же документальная основа для портрета В. И. Ленина в повести В. Гроссмана «Все течет», вызвавшей такие споры год-полтора назад, вполне доброкачественна. Тома Полного собрания сочинений Ленина украшают полки десятков тысяч библиотек, шкафы десятков тысяч начальников всех рангов, но их мало кто читал и читает. Вот почему цитаты, извлеченные из произведений, открыто напечатанных десятки лет тому назад, дают сегодня такой взрывной эффект. Ибо популярные очерки, биографии, рассказы и повести, прошедшие цензуру Института марксизма-ленинизма, показывали нам Ленина только добренького и заботливого, с лукавым прищуром глаз, гладящего детей по головке и ласкающего кошку. Все, что было в нем от пророка, от гневного громовержца, от вершителя судеб миллионов, от человека, мыслящего категориями классов и мировой революции, ретушировалось, убиралось, приглаживалось. И виноваты здесь не только ортодоксы с медными лбами, но и некоторые популярные драматурги и либеральные публицисты.

Мне симпатична гражданская позиция Михаила Шатрова, в борьбе за перестройку я с ним в одних рядах. Но я не согласен с его трактовкой Ленина как гуманиста прежде всего. Во многих его пьесах Ленин — такой же добряк, как и в официальных изданиях, но еще добряк страдающий, совестливый, мучающийся своей «виной» перед рабочим классом страны за то, что не успел сместить злодея Сталина. Настроившись таким образом, читатель открывает том Ленина и видит: «Арестовать! Посадить! Расстрелять!» Поэтому попытка, опираясь на нарисованный драматургом образ Ленина, утверждать наш сегодняшний примат общечеловеческих интересов над классовыми неизбежно терпит провал при соприкосновении с подлинным образом Владимира Ильича. И виноват тут не Ленин с его жестоким и героическим временем гражданской войны и революции, а наше мелкое политиканство и врожденная привычка к поискам авторитетов.

Я с искренним интересом слежу за статьями и телевизионными выступлениями Ю. Буртина и тоже не могу не отнести себя к числу «детей XX съезда». Но я вспоминаю, как в 1969 году я принес Ю. Буртину в «Новый мир» свой очерк о Ленине под названием «Председатель Совнаркома». Там, в частности, в полном соответствии с ленинскими высказываниями и его статьями я показал резко критическое отношение Владимира Ильича к образованной, интеллигентной части населения, к российской интеллигенции вообще и особенно в первые месяцы Советской власти. Были там и такие слова о ленинской статье «Как организовать соревнование?»: «На что нацелена она была в то время? Не только на организацию производственного соревнования, что делает ее актуальной и в наши дни, а еще и на развитие различных форм и способов учета и контроля за богатыми, жуликами, тунеядцами, и прочими врагами Советской власти. Вот что писал Ленин: „В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы (так же хулигански, как отлынивают от работы многие наборщики в Питере, особенно в партийных типографиях). В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом — расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом — придумают комбинации разных средств и путем, например, условного освобождения добьются быстрого исправления исправимых элементов из богачей, буржуазных интеллигентов, жуликов и хулиганов. Чем разнообразнее, тем лучше, тем богаче будет общий опыт, тем вернее и быстрее будет успех социализма, тем легче практика выработает— ибо только практика может выработать — наилучшие приемы и средства борьбы.» (ПСС. Т. 35. С. 204). Важно отметить, что все это было написано еще в конце декабря 1917 года, ЧК имело меньше четырех недель от роду, еще никого не расстреливали, да и в тюрьмы почти не сажали! Но Ленин четко ставил задачу. Я комментировал ее в своей рукописи так: «Вот великолепный по своей искренности и прямоте пример главного направления борьбы за социализм, который был необходим в тех условиях. Эти обращения к простым людям, простым рабочим и мелким служащим, к крестьянам имели, кроме того, еще одну цель — освободить их от веками воспитанного государством и религией уважения к собственности, к богатым, знатным. Ленин призвал пролетариев освободиться от «робости» по отношению к собственности капиталиста и к самой его личности. Он учил смотреть на них как на «вредных людей», ставил на одну доску жулика, вора и буржуазного интеллигента. Несомненно, это направление морального воздействия на пролетариат облегчало проведение карательных мер против буржуазии».

Ю. Буртин сказал: «Нет, мы этого напечатать не можем. Мы боремся за гуманизацию политики партии. В этой борьбе мы опираемся на Ленина и должны показывать его добрым и сочувствующим интеллигентам. Неважно, что Ленин думал иначе. На кого же мы тогда будем опираться?» Сегодняшнее время гласности и правды появлением резко критических материалов о Ленине мстит авторам как официальных, так и либеральных мифов.

И все-таки это удивительно, с какой легкостью бросаемся мы из одной крайности в другую. Отринув набившую оскомину сладенькую легенду о Ленине, радикальные публицисты торопятся тут же, надергав цитат, замазать икону черной краской, не дав себе ни времени, ни труда разобраться во всех чертах личности и характера гениального политика и выдающегося государственного деятеля. Нельзя так неуважительно относиться к собственной истории. Неужели дурные примеры прошлого нас не научили ничему? Мы должны с уважением относиться к собственной истории, к революции и ее детям: к Каляеву и Столыпину, Витте и Мартову, Милюкову и Гучкову. Думаю, что и Николай II с Керенским не должны составлять исключение. А уж тем более Ленин.

Во всем мире ширится интерес к личности Владимира Ильича и к его деятельности. О нем выходит все больше книг. Не так давно я разговаривал с английским историком Робертом Сервисом. Автор весьма критической «Истории КПСС», он теперь целиком захвачен написанием трехтомной биографии В. И. Ленина. Первый том уже вышел, второй готовится к печати. Это серьезное, отнюдь не апологетическое, но объективное исследование. А мы что делаем? После издания двухтомной биографии В. И. Ленина, выполненной в лучших традициях застойного периода, ни одной серьезной, обстоятельной работы.

Примером нового отношения и к личности В. И. Ленина, и к его теоретическим работам, и к государственной практике может служить статья М. С. Горбачева «Социалистическая идея и революционная перестройка». Заслуживает особого внимания справедливое замечание автора статьи о том, что сегодня у Ленина мы не можем найти точных советов и рецептов для нашей деятельности и решения наших проблем. Речь может только идти об овладении и применении к новым обстоятельствам ленинской методологии политологического анализа. Но воссоздание исторически точного портрета Ленина как руководителя партии и государства не входило в задачу автора. Историки не имеют права перекладывать на чужие плечи свою работу.

С большим интересом я прочитал в «Правде» большую статью Роя Медведева «О книге А. И. Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ”». В ней имеется немало замечаний по теме «Ленин и террор». Многие из них справедливы и вполне согласуются с поднятыми выше проблемами. Хочется сказать: смело и хорошо писал Рой Медведев 15 лет назад в заграничных газетах! И здорово, что хоть и с таким опозданием, но мы можем прочесть это замечательное произведение сегодня. Однако многочисленные осуждающие оговорки, обвинения Ленина, Крыленко, большевиков, работавших в карательных органах в годы гражданской войны (а кто из так называемой ленинской гвардии там не работал хотя бы месяц-другой?), в превышении власти, опьянении ею, в бессмысленности и вредности большинства казней, лишь затянувших гражданскую войну, сводят на нет те мимолетные оправдания неизбежности, террора в любой революции и гражданской войне, которые делал 15 лет назад Рой Медведев. В его статье те, кто пытается сегодня вести родословную сталинского террора от Ленина, найдут для себя новые аргументы. Поэтому сказанного им тогда недостаточно. Более того, мне кажется, что автор упустил ряд существенных моментов, резко отделявших применение террора большевиками в 1918 —- 1920 годах от бесчеловечной машины геноцида, взлелеянной и усовершенствованной И. В. Сталиным.

Не рассматривая нижеследующие строки как полемику со статьей Р. А. Медведева, я хотел бы- дополнить ее материал некоторыми соображениями и фактами. Автор справедливо показывает вынужденность террора со стороны большевиков в обстановке начавшейся гражданской войны, отмечает, что любое правительство действовало бы в таких условиях так же. Вот здесь, как мне кажется, допускается некоторая неточность. Дело

в том, что В. И. Ленин заранее предусматривал возможность сопротивления свергнутых классов после взятия власти представителями пролетариата и беднейшего крестьянства и был готов обрушить террор на классового противника, чтобы быстро сломить его сопротивление. Вопрос этот начал интересовать Ленина после июльских событий 1917 года, когда правительство Керенского впервые в обстановке демократии применило террор к своему политическому противнику — большевикам. Сохранилось свидетельство финского социал-демократа Карла Харальда Вийка о том, что, когда В. И. Ленин ночевал у него одну ночь с 9 на 10 августа года, он осмотрел и похвалил его библиотеку французских книг. «Одну книгу он забрал и читал. Это была книга Мишле „Террор”»,— писал Вийк в комментарии 1939 года к своим дневникам 1917 года. (Ж. Мишле, 1798—1874, французский историк; сорок томов его сочинений, в том числе и по истории Великой французской  революции, были изданы в Париже в 1893—1898 годах.)

Хотелось бы напомнить, что в эти же дни в Могилеве генерал Корнилов готовил свое выступление против революции. Командующим отдельной петроградской армией он собирался назначить генерала Крымова за его ценное качество: если понадобится, он, не задумываясь, перевешает на фонарях весь состав Петроградского Совета! Корниловщина явилась неудачной попыткой буржуазии развязать гражданскую войну. После нее в одной из статей, написанных в начале сентября, под характерным названием «Русская революция и гражданская война» В. И. Ленин утверждал, что пролетариату и его партии нечего бояться гражданской войны, ибо в ней он одержит победу. «Не пугайте же, господа, гражданской войной,— обращался Ленин к буржуазным публицистам,— она неизбежна, если вы не хотите рассчитаться с корниловщиной и с «коалицией» теперь же, до конца,— то эта война даст победу над эксплуататорами, даст землю крестьянам, даст мир народам, откроет верный путь к победоносной революции всемирного социалистического пролетариата» (ПСС. Т. 34. С. 228). Ленин писал, что пролетариат смеется над воплями о «потоках крови» в гражданской войне, ибо она, по его мнению, приведет к концу войны империалистической, стоящей народам «моря крови». Гражданская война кончится полной победой рабочего класса, поддержанного беднейшим крестьянством для осуществления программы большевистской партии, но она, пишет Ленин в конце статьи «Задачи революции», «может оказаться весьма тяжелой, кровопролитной, стоящей жизни десяткам тысяч помещиков, капиталистов и сочувствующих им офицеров» (там же. С. 238).

Здесь все предельно ясно. Но это жертвы вооруженной борьбы за власть. А как в отношении самого сильного оружия террора против классового противника—- смертной казни? И здесь Ленин точен.

Еще в середине сентября 1917 года в брошюре «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» В. И. Ленин сделал специальное примечание о смертной казни. Вот оно. «Мне уже случилось указывать в большевистской печати, что правильным доводом против смертной казни можно признать только применение ее к массам трудящихся со стороны эксплуататоров в интересах охраны эксплуатации. Без смертной казни по отношению к эксплуататорам (т, е. помещикам и капиталистам) едва ли обойдется какое ни на есть революционное правительство» (там же. С. 174). Это разъясняли в десятках других статей большевистские публицисты, а в тысячах речей — большевистские агитаторы. И рабочие знали, что они идут на смертный бой, и капиталисты заранее были предупреждены о том, что их ждет.

Ленин довел марксистскую идею классовой борьбы до ее практического осуществления с помощью целенаправленной государственной политики, как и в своем понимании партийности он априорно признавал правоту в любом деле только своей партии. Мы не вправе судить его с позиции нашего сегодняшнего дня, лозунгов, выдвинутых сейчас КПСС — преемницей большевистской партии 1917 года, с точки зрения прожитых 72 лет, перед лицом возможной ядерной катастрофы. Ошибался ли при этом Ленин в каких-то своих расчетах? Сейчас об этом любят порассуждать все. И я выскажу свое мнение. Ленин думал, что борьба за власть в Петрограде будет более ожесточенной и кровопролитной. На самом деле захват власти стоил жизни шести солдат Павловского полка. Но Ленин не предвидел возможности сопротивления сторонников Временного правительства в Москве. А там уже тысячи убитых и раненых. Удержание власти казалось ему более легким делом, чем это обернулось в жизни. Уверенный в классовой силе и мессианской исключительности рабочего класса («самого передового»), в абсолютной поддержке его со стороны беднейшего крестьянства, Ленин недооценивал силу сопротивления свергнутых классов, не мог ее рассчитать заранее. Он презирал буржуазию и буржуазную интеллигенцию, считал всех ее представителей заведомыми трусами. Он полагал, что достаточно поставить рядом с капиталистом красногвардейца с винтовкой, как тот немедленно подчинится новой власти.

Первые месяцы «триумфального шествия» Советской власти, казалось, подтверждали это. Достаточно было небольшой демонстрации силы, небольших «потоков крови», как обе столицы, а затем вся Россия признали новую власть. Партия кадетов была объявлена «врагами народа». Учредительное собрание разогнано. И все без всякого вооруженного сопротивления! Да и мир удалось заключить, хоть и «похабный». В марте — апреле 1918 года Ленину казалось, что гражданская война кончена! А на самом деле она была еще вся впереди. И то, что началось с июля 1918 года, было отчаянной попыткой большевиков выстоять под ударами, которые сыпались со всех сторон, продержаться еще несколько месяцев до начала мировой революции. А там сразу будет легче. Возможно, Рой Медведев прав, и многие меры были слишком жестокими, а жертвы излишними. Но вспомните: были месяцы, когда Советская власть контролировала лишь десятую часть территории бывшей Российской империи! И шла вооруженная борьба. Другая сторона тоже имела свои ЧК и трибуналы, расстреливала без суда и следствия. Никто не знал, чей флаг будет развеваться в Кремле к концу 1919 года.

Вот почему недобросовестным приемом является попытка изобразить Ленина и красный террор крестным отцом и матерью сталинских репрессий, разворачивающихся в мирное время и против собственного народа, представителей трудящихся классов и трудовой интеллигенции. Столь же недобросовестным приемом и полным непониманием характера В. И. Ленина является попытка изобразить его «злонамеренным» человеком: дескать, Ленин заранее знал все масштабы гражданской войны, заранее готовил голодную смерть народу через хлебную карточку. Нет, Ленин был человеком добросовестным и открытым. Он, повторю, ненавидел буржуазию и капиталистов, искренне любил и уважал трудящихся, прежде всего рабочих. В принципе он знал изощренность и коварство буржуазии, но рассчитывал и на ее здравый смысл и трезвый расчет. Лучше все отдать и подчиниться новой власти, чем потерять свободу и жизнь,— так, по его мнению, должны были поступать представители свергнутых классов. Но он не учел тысячи факторов, несметно увеличивших силы «капиталистов». Когда уже не сами они (настоящие богачи в большей части были уже в Париже весной — летом 1918 года!), а значительная часть народа, в том числе и трудящегося, не приняла Советской власти, не признала ее, а - поддержала противников. Большая часть его заблуждалась, многие затем одумались, но какое-то время эти миллионы людей боролись с большевиками. А тут еще полное расстройство экономики, нарушение всех хозяйственных связей вместо бурного расцвета, голод, холод, болезни. И скажем самое главное. Во всех этих невероятных испытаниях все-таки именно Ленин и большевики оказались представителями российской государственной и национальной традиции. Они спасли Россию. Не кадеты, не меньшевики и эсеры/не атаманы и казаки, а только большевики и Ленин отстояли независимость и суверенитет нашей страны. Сохранили целостность ее большей части, не дали рассыпаться, как Австро-Венгрии...

Не могу не коснуться здесь и еще одного вопроса. Современные разоблачители В. И. Ленина дружно накинулись на переписку его с Д. И. Курским, наркомом юстиции РСФСР, весной 1922 года в связи с разработкой проекта Уголовного кодекса РСФСР. Особенно налегают они на предложения Ленина о закреплении в УК расстрела как меры наказания -за контрреволюционные преступления, на положения о том, что «новая экономическая политика требует новых способов, новой жестокости кар» за бесхозяйственность и экономические преступления. Рассматривать деятельность В. И. Ленина по введению новой экономической политики в 1921—1922 годах только сквозь призму этих писем — значит допускать чудовищную аберрацию взгляда. Я уже не говорю о том, что это время означало решительный поворот Ленина к реальностям экономической и политической жизни России, к пересмотру представлений о мировой революции, поискам опоры на собственные силы страны, о накоплении ресурсов для строительства социалистического общества. Но и с юридической точки зрения это была новая эпоха, реальный шаг к началу превращения страны в правовое государство после пятилетней гражданской войны. Приняты были в 1922 году Уголовный кодекс, Гражданский кодекс, Земельный кодекс! И всего за несколько месяцев!

Наши сегодняшние гуманисты все еще спорят о том, можно ли произнести вслух слова «частная собственность» или это будет «приговором» социализму? А «диктатор» Ленин принял Гражданский кодекс, провозглашавший право любого гражданина РСФСР на частную собственность, на основание и владение частным торговым и. промышленным заведением. Земельный кодекс провозглашал господство индивидуального крестьянского хозяйства, право на аренду земли и наем рабочей силы. Нам еще скакать и скакать до такого решительного поворота в экономике к, реальным мерам оздоровления страны, к тому, чтобы накормить и одеть народ.

Только слепой может не видеть этого гигантского поворота Ленина. Сохраняя власть в руках партии и пролетариата, сохраняя под своим контролем господствующую высоту, Ленин реально повернулся к народу, к крестьянам, к средним слоям города, которые больше всех пострадали от гражданской войны между «пролетариатом и буржуазией». Конечно, Уголовный кодекс должен был защищать власть и государство. Но это было все равно шагом вперед, ибо даже «каучуковая» правовая норма лучше ее, отсутствия и «революционного правосознания».

Критики же Ленина не хотят видеть этого и всё кричат о кровожадном тиране, который и в условиях нэпа требовал новых жертв. В 1921—1922 годах не надо было выдумывать внутренних врагов, как это делали ГПУ и НКВД в тридцатых годах. Их было еще полно, разбитых, но нераскаявшихся, притаившихся и ожидавших, когда «Европа нам поможет». Против них были направлены карательные статьи УК о контрреволюционных преступлениях. Ленин писал, что помощь и содействие той части «буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению, путем ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. под. средствами, карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу» (ПСС. Т. 45. С. 190). Где здесь террор без конца и без края? Это нормальное средство юридической защиты реально установившегося" принципа мирного сосуществования государств с различными экономическими и политическими системами.

Можно только пожалеть, что Ленину не хватило времени заложить прочные основы той внутренней политики, которую он начал проводить в 1921—1922 годах. Политики, которая открывала для народов нашей страны, измученных семью годами мировой и гражданской войн, минимум два десятилетия спокойного труда и строительства, постепенного, в меру развития общественных отношений, прогресса в сторону повышения роли и социалистического уклада, и общественнокооперативного с сохранением на эти же двадцать лет индивидуального, частного, арендного и концессионного секторов экономики.

Ленин начал свою перестройку с экономики, с основных направлений внутренней политики государства. Он не успел сделать одновременно то же и в партии. Запаздывание с перестройкой в партии в 1921—1922 годах привело к тому, что ближайшие помощники Ленина, увлекшись еще при его жизни дележом «наследства», воспользовались централизованной, построенной по военному образцу в годы гражданской войны партией как аппаратом для своих амбициозных целей. Ленин увидел эту опасность слишком поздно, только в промежутке между вторым и третьим инсультом. Он постарался предложить свой план реформы высших органов партии в «Политическом завещании» — письме XII съезду РКП (б). Но сил уже не хватило, чтобы, опираясь на Троцкого, еще раз сломить сопротивление Каменева и Зиновьева, привлечь их на свою сторону или изолировать, провести реформу ЦК и ЦКК, убрать бонапартиста Сталина от рычагов политической власти. Так постепенно партия, подчиняемая с каждым месяцем Сталиным, стала. сначала балластом, а потом и тормозом на пути развития ленинского нэпа. Этот урок мы должны хорошо запомнить и знать сегодня.

Я — за плюрализм мнений в отношении роли Ленина в истории нашей партии и государства. Я—за ликвидацию монополии в этом Института марксизма- ленинизма. Труды Ленина и сам он принадлежат всему человечеству. Резолюция руководителя сектора произведений Ленина и раньше не закрывала путь для самостоятельного исследования его произведений и жизни. Но эти ограничения нанесли за последние 20 лет огромный вред настоящей науке и реальному изучению ленинского наследия, как это видно и из разобранных выше точек зрения. Пусть продолжается и ширится дискуссия. Но пусть она будет корректной и достойной. Давайте изучать его труды, его жизнь. Ленин навечно слит с историей нашей страны, с историей поисков человеком истины, с попытками открыть путь к обществу справедливости. Давайте будем помнить это.

Правда Севера. 1990. 4 апреля

 

М. ТИХОНОВ,

доктор философских наук

БЕЗ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ НЕТ РАЗВИТИЯ

За последние месяцы в средствах массовой информации участились случаи попыток дискредитации марксизма-ленинизма как науки. Когда об этом пишут некоторые писатели и публицисты, то тут все объяснимо.

Но вот когда советские ученые-обществоведы шельмуют Ленина, искажают его учение, обвиняют за наше сегодняшнее состояние, то это вызывает естественное желание возразить им. Из многих публикаций по этому поводу я остановлюсь только на высказываниях доктора философских наук А. Ципко и только в «Литературной газете» от 17 января 1990 года.

Читателю, видимо, интересно знать, кто такой А. Ципко. В 1978 году его пригласили работать в Институт философии и социологии в Варшаву, где в 1980 году он защитил докторскую диссертацию на тему: «Философские и социологические основания реалистического понимания социализма». По возвращении на Родину Ципко работал консультантом Международного отдела ЦК КПСС, а ныне он заместитель директора Института экономики мировой социалистической системы АН СССР.

Так что А. Ципко не рядовой обществовед. Философию он должен знать не «...из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений», а из основательного, глубокого изучения философских работ, в том числе и тех, кто был родоначальником научной философии (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 525).

В упомянутой «Литературной газете» А. Ципко, в частности, утверждает: «Когда мы говорим об Октябре, то обязаны отличать его лозунги, за которыми стоял здравый смысл, от стратегической программы большевиков, за которой стояла утопия Маркса. Не следует забывать, что Ленин, ведя беднейшие слои России на штурм Зимнего, сам руководствовался в тот момент не здравым смыслом, а утопией».

Вот так. Ни больше ни меньше. Лозунги были здравые, а стратегическая программа большевиков утопична. Ленин при этом шел за утопией Маркса, а мы за Лениным. Ну и пришли к кризису. Можно легко сделать вывод, кто виновен во всех наших бедах.

Но А. Ципко на этом не останавливается. Он хочет вообще развенчать Ленина, показать абсурдность его учения. Поэтому он считает: «Ошибка Ленина... в том, что он никогда всерьез не размышлял о последствиях развязанной им гражданской войны, о возможности осуществления той мечты, к которой он принудил свой народ».

Далеко Вы хватили, товарищ профессор! Ведь несведущий человек может принять Ваше утверждение за чистую монету. А ведь это ложь. Я все думаю: откуда у Вас такая злость к одному из величайших умов человечества? И ответа не нахожу.

Мне часто приходилось беседовать, как мы говорим, с нашими идейными противниками из стран капиталистического мира. Некоторые из них с пониманием относятся к Ленину, к его учению; даже что-то из этого учения они берут себе на вооружение. Другие — и таких, естественно, много — с ленинским учением не соглашаются, спорят, опровергают его. Но среди них мало было тех, кто бы со злостью говорил о Ленине. У Вас, Александр Сергеевич, неприязнь к Ленину видна невооруженным глазом.

На самом деле, зачем Вам понадобилось приписывать Ленину инициативу развязывания гражданской войны? Чтобы прослыть оригинальным? А разве мечта о социализме, о гуманном, демократическом, справедливом обществе выброшена нами или народами других стран? Конечно нет! Идея социализма, идея коммунизма является исторической закономерностью развития человечества. Речь идет о путях достижения социализма и коммунизма. Ленин искал этот путь. Но он предупреждал: «Какими этапами, путем каких практических мероприятий пойдет человечество к этой высшей цели, мы не знаем и знать не можем» (ПСС. Т. 33. С. 99). Опыт миллионов, практика человечества должны были показать путь к социализму. К сожалению, мы нс воспользовались советами Ленина, а все примеряли к построенной им и К. Марксом модели. Нам надо было по мере необходимости изменить эту модель, совершенствовать ее, что не было сделано. Ну разве можно за бездеятельность и ошибки прошлого и современного руководства нашей страны упрекать Ленина?

Философ А. Ципко, на мой взгляд, не понял основного в учении Ленина. «Меня всегда поражает,— пишет с упреком А. Ципко,— с какой легкостью на раз- личных этапах своей борьбы Ленин меняет исходные парадигмы своего мышления».

Ленин был великий диалектик, рассматривающий явления конкретно-исторически, в развитии, в связи с другими предметами и явлениями. Не увидеть этого — значит не понять ленинского учения. Отсюда незаслуженные обвинения, ложные выводы по марксистско-ленинскому учению в целом.

Теперь давайте ответим на вопрос: почему ныне идут нападки на марксистско-ленинскую науку? Конечно, кто-то не знал или удовлетворительно знал эту науку, а теперь пытается ее критиковать. Таких немало. Средства массовой информации, к сожалению, стали с большой легкостью представлять им возможности публиковать свои путаные взгляды. Кроме того, на мой взгляд, есть еще несколько причин.

ВО-ПЕРВЫХ, не все в учении марксизма-ленинизма подтвердилось, что-то было и осталось в нем на уровне мечты. И это естественно. Ведь В. И. Ленин, а тем более К. Маркс и Ф. Энгельс свои взгляды строили априорно. Тогда не было опыта строительства социализма, который можно было бы подвергнуть анализу, на основе его сделать теоретические обобщения. Но у нас в стране была сделана попытка строить новое общество во многом по той модели, которая была создана К. Марксом и Ф. Энгельсом. А нужно было вносить в эту модель соответствующие коррективы. В первые годы Советской власти В. И. Ленин увидел необходимость отхода от этой модели. Он предложил новую экономическую политику. За несколько лет страна тогда не только вышла из кризиса, но стала экспортировать продовольствие. С конца двадцатых годов мы снова вернулись к старой модели. Результат известен.

ВО-ВТОРЫХ, верное для своего времени, что-то в этом учении устарело. Это характерно для любой науки, а для общественных тем более. Нужно было не догматировать его, а творчески развивать дальше. Ф. Энгельс писал: «Все миропонимание... Маркса — это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 39. С. 352). У нас же в стране пытались это учение, канонизировать. На все времена, на все случаи жизни. Авторы этого учения, понятно, за наш догматизм отвечать не должны.

В-ТРЕТЬИХ, после смерти В. И. Ленина в процессе нашего движения у нас в стране нередко поступали вопреки марксистско-ленинскому учению. Вспомним хотя бы энгельсовские предупреждения о недопустимости распределения без учета количества и качества труда. Он критиковал Е. Дюринга за его проповеди об уравниловке. У нас в стране принцип уравниловки стал определяющим. Интерес личности не учитывался. А известно, всякая идея неизменно посрамляет себя, как только она отделяется от интереса.

Или предупреждение В. И. Ленина 6 том, что всякая монополия ведет к застою и загниванию. Вопреки этому у нас монополия утвердилась не только в экономической, но и в политической и духовной сферах. Всякая мысль, не укладывающаяся в официально принятую доктрину партии и государства, преследовалась. Носителей этих мыслей предавали анафеме или просто уничтожали. Как ни странно, но марксистско- ленинской наукой больше воспользовались в странах капиталистического мира, чем в социалистических. Согласитесь, мягко говоря, неэтично за прошлые и сегодняшние ошибки руководителей партии и государства винить основоположников марксизма-ленинизма. У нас же это становится модой.

В-ЧЕТВЕРТЫХ, до сих пор методологическая функция марксистско-ленинской науки проявляется нередко в вырывании цитат из произведений создателей этой науки. С помощью отдельных цитат можно оправдать или осудить любое событие из истории или сегодняшней нашей жизни. Проиллюстрируем это конкретным примером.

В  дискуссиях о развитии марксистско-ленинской теории, о практике строительства социализма в СССР некоторые товарищи утверждают, что «марксистская теория предвидела возможность того, что в ходе строительства нового общества не раз придется переделывать все сначала» (см.: Правда, 1989, 23 ноября).

Я, например, с этой теоретической посылкой согласиться не могу. И вот почему.

В работе «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции» В. И. Ленин действительно, анализируя практический опыт, накопленный за первые годы Советской власти, писал, что, «твердо и настойчиво учась, проверяя практическим опытом каждый свой шаг, не боясь переделывать начатое неоднократно, исправлять свои ошибки, внимательно вникая в их значение, мы перейдем и в следующие классы» (ПСС. Т. 44.

С. 152).

Когда В. И. Ленин пишет о том, что нам придется переделывать начатое неоднократно, то он ведь имеет в виду наши самые первые шаги. Буквально строчкой выше он утверждает, что «мы уже кончаем, в этой области новой «науки», приготовительный класс». Обращаю внимание читателей на слова «приготовительный класс». Мы были в начале пути. Естественным шагом вперед был переход к новой экономической политике. Образно говоря, мы перешли тогда в первый класс.

После 72 лет Советской власти мы давно уже закончили среднюю школу. Так зачем же нам все переделывать и начинать с подготовительного класса? Почему мы не хотим взять на вооружение ленинские предупреждения о том, что «пролетарское государство должно стать осторожным, рачительным, умелым «хозяином», «исправным оптовым купцом», что социализм надо строить не на энтузиазме, а при помощи энтузиазма, «на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете» (там же. С. 151— 152).

Если верную ленинскую мысль о переделывании всего того, что было в самом начале нашего движения, возвести до всеобщего, то это приводит к большой методологической ошибке.

Здесь невольно напрашивается вывод о том, что и через очередные 70 лет модель нашего общества может оказаться неудовлетворительной. Тогда будущему поколению придется тоже переделывать и начинать все сначала. Получается, что отдельные товарищи ныне теорией марксизма-ленинизма пытаются оправдать наши сегодняшние ошибки. Мало того, они их узаконивают.

Видимо, мы сейчас находимся на таком уровне развития, что допускать ошибки огромных размеров просто не имеем права. Мы не должны забывать о преемственности, о лучшем опыте других народов, о сохранении всего положительного. из прожитого Ц смело его развивать в нашем поступательном движении. Без преемственности нет развития.

В проекте Платформы ЦК КПСС к XXVIII съезду партии отмечается, что опасны «попытки перечеркнуть все по-настоящему великое и ценное в нашем историческом наследии. Нельзя обрывать преемственную связь труда и борьбы советских людей».

Марксизм-ленинизм как наука возник не на пустом месте. Он стоял на плечах предшественников, взяв все прогрессивное из прошлого, и, развиваясь, превратился в могущественную силу. По нашей вине он сейчас переживает кризис. Защитить марксистско-ленинскую науку от ее врагов, от нападок конъюнктурщиков, от недостаточно грамотных в этой науке людей, развивать применительно к новым историческим условиям — важнейшая задача всех коммунистов.

Совесть. 1990. № 3

В. ФОРТУНАТОВ,

доктор исторических наук

ВОПРОС ПОЛИТИЧЕСКИЙ: ВОЗМОЖНА ЛИ ПЕРЕСТРОЙКА БЕЗ ЛЕНИНА?

Закономерно, что памятники В. И. Ленину, приписываемые ему идеи, взгляды, дела после снятия памятников И. В. Сталину, после словесного развенчивания идей, взглядов и дел «вождя народов» при сохранении в принципе сталинского, вчерашнего, неэффективного социализма, сталинской командно-административной системы стали многими восприниматься как символы именно этого социализма. И вот уже слышны открытые призывы «отменить» Ленина и ленинизм, «спросить» с них и за прошлое, и за настоящее. Некоторые наши сегодняшние высокостоящие руководители, не желающие нести ответственность за свои собственные идеи, взгляды и дела, тоже, по сути, превратили Ленина в мишень, в громоотвод, способный принять на себя недовольство ходом перестройки.

Между тем взвалить на В. И. Ленина, на ошибки коммунистической доктрины, на дальних предшественников ответственность за провал перестройки — это покушение с негодными средствами. Достаточно задать вопрос: идет ли перестройка ПО-ЛЕНИНСКИ? — чтобы понять это.

Напомню, что В. И. Ленин любил повторять: «Надо посоветоваться с Марксом». И советовался. И не предъявлял претензий по поводу отсутствия у К. Маркса и Ф. Энгельса «руководящих указаний» по тем или иным проблемам революционной борьбы и социалистического строительства. А как мы «советуемся» с Лениным?

Прочитал ли кто-нибудь из прорабов, теоретиков и трубадуров перестройки «Мысли насчет „плана" государственного хозяйства», написанные В. И. Лениным 4 июля 1921 года, т. е. в разгар перехода к новой экономической политике. Цитирую частично: «Главная ошибка всех нас была до сих пор, что мы рассчитывали на лучшее; и от этого впадали в бюрократические утопии. Реализовалась из наших планов ничтожная доля. Над планами смеялась жизнь, смеялись все. Надо это в корне переделать. Рассчитать на худшее... Тотчас список лучших предприятий (непременно предприятий) по отраслям промышленности. Закрыть от 1/2 до 4/5 теперешних. Остальные пустить в 2 смены. Только те, коим хватит топлива и хлеба, даже при минимуме добычи хлеба (200 миллионов пудов) и топлива (?) на весь-год. Сделать это вчерне, в порядке первого приближения, немедленно, не больше, как через месяц... Засадить 70 процентов членов Госплана за работу по 14 часов в сутки (пусть наука потерпит: пайки дали хорошие, надо заставить работать)... Кормить только хороших работников... Все остальные — в аренду или кому угодно отдать, или закрыть, или «бросить», забыть до прочного улучшения...»

Может быть, именно таким образом следовало вести дело, а не рассуждать, что кто-то забегает вперед? Может быть, стоило поучиться у В. И. Ленина, под руководством которого «со товарищи» за 1,5—2 года страна вышла из глубочайшего кризиса, из состояния самой настоящей экономической комы?

Автор ни в коей мере не ставит под сомнение необходимость перестройки. Новая экономическая политика стала «перестройкой Ленина». Однако, наверное, следовало бы и вспомнить предостережения В. И. Ленина по поводу того, КАКОЙ должна быть перестройка.

«Я смертельно боюсь переорганизаций. Мы все время переорганизуем, а практического дела не делаем... Ужасно боюсь, что мы околеем от переорганизаций, не доводя до конца ни одной практической работы». Не правда ли, очень актуально звучат эти ленинские строки из письма наркому финансов Г. Я. Сокольникову от 22 января 1922 года, особенно после провала антиалкогольной, кооперативной кампаний, после фактического провала экономической реформы и многого другого?

В том конкретном случае В. И. Ленин возражал против перестройки бюджета. «По-моему, в вопросе о бюджете не занимайтесь «перестройкой»: сдайте это на 9/10 Госплану и сведите все это к практическим, осторожным поправкам. Иначе увлечетесь «перестройкой», бюджета сносного все равно теперь, тотчас нельзя построить, и мы погибнем из-за краха денежной системы, разбросав свое внимание на неосуществимые сейчас задачи. В центре всего сейчас торговля, в первую очередь внутренняя, потом внешняя; в связи с торговлей, на базе торговли восстановление рубля. На это — все внимание. К этому практически подойти — главное, главнейшее, коренное. Развитие торговли, постановка торгового отдела Госбанка так, чтобы он не спал, а двигал всю торговлю,— вот главное».

Зная, что именно «по Ленину» — через возрождение торговли, экономической смычки города и деревни, мужицким потом и мозолями — происходило восстановление производительных сил страны, позволившее, как следствие, стабилизировать и денежную систему, не могу не задать несколько вопросов. Известна ли нынешним финансистам переписка В. И. Ленина с Г. Я. Сокольниковым, другими работниками, руководителями народного хозяйства? Почему «чудо» установления «золотого рубля» связывается некоторыми публицистами исключительно с именем Г. Я. Сокольникова в отрыве от прочих проблем, решавшихся в рамках нэпа «по Ленину»? Не потому ли, что некоторым экономистам, народным депутатам, министерским деятелям представляется сегодня возможным путем какой-нибудь ловкой комбинации, в обстановке общего упадка трудовой и производственной дисциплины, развала торговли и т.д. непременно и быстро (как в сказке) достичь, вожделенной конвертируемости рубля? Не пора ли понять, что без конвертируемой организации труда, без конвертируемой дисциплины, без конвертируемого труда невозможен и конвертируемый рубль, если его существование не рассчитано на несколько месяцев.

Не менее ожесточенно, наряду с вопросом о конвертируемости, рубля, сейчас обсуждается и допустимость частной собственности: «колхозы или урожай», «эксплуатации у нас не может быть»... Некоторые промежуточные ответы заложены уже в законы о собственности, о земле и т. д. Д в ленинские труды — что, опять не удосужились заглянуть? А там кое-что есть.

Например, в разделе «Сумеем ли мы работать на себя?» в одном из наиболее известных докладов В. И. Ленина «Новая экономическая политика и задачи политпросветов» 17 октября 1921 года говорится следующее: «Хозяйничайте все. Капиталисты будут рядом с вами,— рядом с вами будут и иностранные капиталисты, концессионеры и арендаторы, они будут вышибать у вас сотни процентов прибыли, они будут наживаться около вас. Пусть наживаются, а вы научитесь у них хозяйничать, и тогда только вы сумеете построить коммунистическую республику».

При Ленине Гражданским кодексом РСФСР разрешалось создание мелких частных предприятий с числом занятых до 20 человек. А. Хаммер наряду с другими стал советским концессионером. В 1926 году на частников работало около 420 тысяч рабочих и около 2 миллионов батраков. Кстати, в том числе и их трудом обеспечивался «золотой рубль».

Из этих фактов отнюдь не следует, что автор статьи апологет капитализма, эксплуатации наемного труда и легализатор теневой экономики, а В. И. Ленин — теоретик «рыночного социализма», как его преподносят некоторые экономисты. С теневой экономикой при Ленине велась жестокая борьба, инициатором которой был сам В. И. Ленин. Так, в письме «О задачах Наркомюста в условиях экономической политики» (22 февраля 1922 года) глава правительства гневно выговаривал наркому юстиции РСФСР Д. И. Курскому: «Ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, как мы понимаем понятие и задачи государства... А где шум по поводу образцовых процессов против мерзавцев, злоупотребляющих новой экономической политикой? Этого шума нет, ибо этих процессов нет. НКЮст «забыл», что это его дело,— что не суметь подтянуть, встряхнуть, перетряхнуть нарсуды и научить их карать беспощадно, вплоть до расстрела, и быстро за злоупотребления новой экономической политикой, это долг НКЮста».

Это не были слова на ветер. Только в Ленинграде и только в 1923—1925 годах по представлению инспекции труда только за нарушения трудового законодательства были отданы под суд около 3,4 тысячи владельцев частных предприятий. Суровой была борьба с уклонением от налогообложения, с хищениями государственного сырья, с коррупцией и т. д. А где сегодня активная борьба против взяточников и казнокрадов? Почему складывается впечатление, что с советской коррупцией воюют либо донкихоты, либо тили уленшпигели?

ВООБЩЕ создается ощущение, что значительная часть ленинских произведений до сих пор остается непрочитанной. А многие его идеи, положения, предвидения либо игнорируются, либо просто замалчиваются.

И в то же время говорится немало красивых фраз о возвращении к «ленинской модели социализма», об очищении «ленинского облика социализма», о возрождении «ленинских традиций внутрипартийной демократии». Здесь проявились не только очередная идеализация и романтизация теоретической и практической деятельности В. И. Ленина, но и иждивенческое стремление найти в его трудах «золотые ключики», универсальные советы для решения современных проблем. Довольно большому кругу партийных руководителей, причем на протяжении уже трех поколений, оказывалось весьма выгодным создавать представление, что К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин (и товарищ И. В. Сталин) все продумали и предусмотрели вплоть до полной победы коммунизма. И когда по мере все большего отдаления «от печки» стало ясно, что не во все рытвины классики положили достаточное количество соломы, они же и оказались под огнем критики больших знатоков первоисточников.

При этом почему-то забылось, что В. И. Ленин никогда не претендовал на авторство «концепции социализма», не был он и «модельером» социализма. По многим вопросам В. И. Ленин высказаться просто не успел, по многим — не мог, так как практика социалистического строительства ограничивалась всего несколькими годами.

Любителям выуживать у В. И. Ленина цитаты в духе утопического социализма из 35—40-го томов Полного собрания сочинений просто напомню, что в 41—45-м томах они найдут исчерпывающую, уничтожающую самокритику собственных ошибок В. И. Лениным. «Коммунизм 1919—1920 годов был им признан безусловно преждевременным. «...Мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению». В 1921—1923 годах В. И. Ленин вырабатывал новый взгляд на будущий социализм, на будущее Советской России. Его последние письма, статьи (23 декабря 1922 года — 2 марта 1923 года), ставшие политическим завещанием, во многом оказались отчаянной, героической и трагической попыткой догнать уходящее время.

В. И. Ленин не был прожектером. Основным критерием правильности избранного пути были интересы народных масс. Широко известны слова: «Социализм не создается по указам сверху. Его духу чужд казенно-бюрократический автоматизм; социализм живой, творческий, есть создание самих народных масс». В. И. Ленин строил социализм вместе с рабочими, крестьянами, ремесленниками, мелкими торговцами, интеллигентами и даже руками капиталистов, нэпманов. В. И. Ленин строил социализм, нужный и понятный народу, социализм, в котором трудящемуся было бы хорошо. В. И. Ленин, большевики, рабочий класс, непролетарские трудовые слои создавали социалистическое общество впервые. Естественно, что первоначальные представления о будущем обществе (конца XIX века, осени 1917 года, Второй Программы партии, курса на новую экономическую политику) менялись и не могли не меняться в дальнейшем.

Мы не можем представить, каким бы был социализм, построенный «по Ленину» и под его руководством. История не терпит сослагательного наклонения. Но с не меньшими основаниями должны быть отброшены и умозрительные конструкции, попытки задним числом, не желая признавать собственные ошибки и просчеты, спрятаться за авторитет классиков, за спину В. И. Ленина, направить на него недовольство миллионов разочаровавшихся в социализме.

Печальным фактом нашей истории является то, что после первого советского — ЛЕНИНСКОГО — десятилетия построение социализма «по Ленину» было заменено построением социализма «по Сталину». И пора бы уже установить, что вопрос «какой социализм хотел построить В. И. Ленин?» может носить преимущественно исторический, теоретический, академический характер. Ведь обновлять, гуманизировать и демократизировать имеющийся социализм приходится в качественно новых условиях. К тому же, как следует из вышеприведенных рассуждений, многого В. И. Ленин сделать и сказать не успел.

Кому-то данный подход может показаться кощунственным. В. И. Ленин все время работал на пределе человеческих возможностей и сделал все, что было в его силах. Предъявлять претензии по поводу несделанного могут лишь совершенно безголовые люди с врожденной психологией «винтика», любители «социалистического чуда» и гарантированного коммунизма. Постановка такого вопроса представляется тем не менее необходимой, чтобы, с одной стороны, оградить ленинское наследие от примитивного идейного эпигонства с подходом «у Ленина все есть», а с другой стороны, от извечного желания найти черную кошку в темной комнате, где этой кошки нет.

Не буду перечислять вопросы, проблемы, по которым, на мой взгляд, было бы целесообразно вообще запретить ссылаться на В. И. Ленина как на бесспорный авторитет, так как эти ссылки носят заведомо некорректный характер и уже не раз служили для дезориентации общественного мнения.

Скажу о главном, о роли партии, о внутрипартийной демократии.

Сейчас часто цитируют один из фундаментальных тезисов из последних работ В. И. Ленина — о необходимости «ряда перемен в нашем политическом строе». Однако читающие мало обращают внимания на то, что речь идет почти исключительно о перестановках в верхнем этаже политической иерархии. Создание объединенного партийно-государственного контрольного органа, ЦКК — РКИ, проведенное по предложению В. И. Ленина уже в 1923 году, еще больше укрепило позиции партийных верхов. Даже если бы И. В. Сталин был перемещен с поста генсека, кто ему мог бы помешать вернуться обратно? Таких вопросов можно задать немало.

Суть же дела, по-видимому, заключается в том, что, создав партию революционного штурма, партию защиты революционных завоеваний, В. И. Ленин не успел реорганизовать РКП(б) в партию мирного социалистического строительства, провести последовательную демократизацию всей хотя бы внутрипартийной жизни, не говоря уже о незавершенности начавшегося с нэпом процесса демократизации политической системы диктатуры пролетариата.

Предложения В. И. Ленина, к тому же усеченные преемниками, не могли в принципе и не смогли на практике остановить уже наметившуюся мощную тенденцию, сильное инерционное движение к формированию командно-административной системы, ядром которого, по откровенному выражению Г. Е. Зиновьева на XII съезде РКП (б) в апреле 1923 года, была «диктатура партии».

Было бы неправильно забыть о том, что В. И. Ленин саму проблему превращения коммунистов в бюрократов, опасность «коммунистического чванства» своевременно увидел, понимал ее остроту. «Не мудрствуй лукаво, не важничай коммунизмом, не прикрывай великими словами халатности, безделья, обломовщины, отсталости»,— обращался В. И. Ленин к товарищам по партии. «Вся работа всех хозорганов страдает у нас больше всего бюрократизмом. Коммунисты стали бюрократами. Если что нас погубит, то это».

Намечал В. И. Ленин и пути борьбы с бюрократизмом, с коммунистическим чванством. «Оживлять Советы, привлекать беспартийных, проверять беспартийными работу партийных — вот это абсолютно верно. Вот где работы тьма. Непочатый угол работы... Мы плохо проводим лозунг: выдвигайте беспартийных, проверяйте беспартийными работу партийных. Но мы можем сделать и сделаем в этой области во сто раз больше теперешнего»,— писал В. И. Ленин 5 августа 1921 года в широко распубликованном письме Г. Мясникову. Великим, ценным и важным делом называл В. И. Ленин участие беспартийных в проводившейся чистке партии от «примазавшихся», «закомиссарившихся», «обюрократившихся».

Но, к сожалению,— и это тоже факт — реальных механизмов, фактических возможностей отстранять партбюрократов, зарвавшихся и проворовавшихся администраторов, даже просто обыкновенных пьяниц, дураков и лодырей с партийными билетами политическая система «при Ленине» в руки «массы трудящихся» тех самых беспартийных не дала. Ни сменить, ни отозвать работника, посланного Орграспредом ЦК РКП (б), проведенного на руководящую должность «в советском порядке», беспартийные не могли. Смена партийных «ответственных работников» производилась сверху вниз,  хотя зачастую по «сигналам снизу». Коммунистическая партия и в 1921—1923 годах абсолютно доминировала в политической жизни, подавляя любую сколько-нибудь серьезную, аргументированную критику в свой адрес со стороны части интеллигентов, кооператоров, нэпманов.

Отсутствие последовательной советской демократии не компенсировалось надлежащей внутрипартийной демократией. Конечно, при Ленине регулярно проходили съезды, конференции, Пленумы ЦК, велись дискуссии, то есть в целом действовали многие демократические нормы. Фактически же гарантом такого положения был сам В. И. Ленин, умевший сочетать централизм и демократизм. Несомненную опасность таила фактическая несменяемость, неподотчетность и неподконтрольность рядовым коммунистам обоймы «вождей», деливших власть в центре и на местах только между собой. Психология вождизма, примирение с неизбежностью волюнтаризма и субъективизма, явное недоверие к «мелкобуржуазному большинству населения», нетерпимость к инакомыслию и многочисленные «счеты» с былыми противниками— все эти качества, приобретенные РКП(б) уже в качестве правящей партии, не были в полной мере осознаны как отрицательные, чреватые серьезными последствиями большинством коммунистов, партийных руководителей и, по-видимому, В. И. Лениным. Хотя именно ему трагизм ситуации, опасность, непредсказуемость развития событий открылись в наибольшей степени. Неудивительно, что внутрипартийная демократия, державшаяся благодаря личности В. И. Ленина, столь быстро рухнула с приходом другой личности.

Сегодня партия может преодолеть свой кризис, вывести из кризиса все общество, только последовательно демократизируясь сама и. демократизируя общество. Демократия нужна не ради самой демократии. Она нужна, чтобы востребовать, реализовать все творческие силы коммунистов, беспартийных. Она нужна, чтобы избежать нового культа личности.

Хочется напомнить, что В. И. Ленин пресек предложения о переименовании Петрограда еще в 1920 году, не допустил печатания марок со своим изображением и т. д. Не он осуществил последующую канонизацию своей личности. В. И. Ленину лично было нужно очень мало. Он не нуждается в наших славословиях, хотя немного найдется стран на земле, уроженцы которых оказали бы столь огромное влияние на весь ход мирового развития, были столь всемирно известны. Немного найдется стран, в которых к своим героям относились бы столь непочтительно и бездумно.

* * *

Ленинизм и «иваны, не помнящие родства» друг в друге не нуждаются. Не нуждаются ленинские идеи, ленинизм и в примитивной «защите». Лучшей защитой будет глубокое, адекватное понимание ленинских взглядов; овладение ленинской методологией анализа общественных явлений; способность тех, кто объявляет себя ленинцами, по-ленински смело решать проблемы общественного развития, обеспечивать социальный и социалистический прогресс страны. Ленинизм нужен тем, кто способен сказать новое слово в теории и практике создания цивилизации нового уровня.

Тем, кто наконец-то сможет создать учение, превосходящее свою исходную основу, классический, исторический, фундаментальный марксизм-ленинизм. Ленинизм нужен и останется со всеми, кто не желает двигаться по одному и тому же кругу, совершать однотипные ошибки, бездумно копировать чужой опыт. Ленинизм нужен всем коммунистам и беспартийным, всем участникам процессов обновления, происходящих в мире, в нашей стране, в каждом из нас.

Ленинградская правда. 1990. 20 апреля

 

В. МЕЛЬНИЧЕНКО,

доктор исторических наук

ВЕРА, НАДЕЖДА И ЛЕНИН

«Мы живем приказом октябрьской воли»?

В самом начале 1929 года В. Маяковский громыхнул в одном из стихотворений: «Мы живем приказом октябрьской воли. Огонь «Авроры» у нас во взоре. И мы обывателям не позволим баррикадные дни чернить и позорить». Всего три фразы. А сколько информации к размышлению! Пожалуй, не преувеличил поэт фанатичную веру в Октябрь, полыхавшую во взоре многих его соотечественников. Тем более что позади были обнадеживающие годы нэпа, не все успели разобраться, что Сталин и его окружение уже сошли с ленинского пути. Прикрываясь «приказом октябрьской воли», именем Ленина, они в действительности порвали с идеалами Октября и ленинизмом, втянули партию и страну в огромный и смертельно опасный для народа эксперимент под сталинской вывеской «развернутого наступления социализма по всему фронту». На этом фронте погибли миллионы людей.

Горько и больно, что иск за эти жертвы кое-кто предъявляет сегодня Октябрю, хотя ленинский Октябрь и сталинизм — понятия несовместимые. Более того, думаю, что они враждебны друг другу. Минули, слава богу, те времена, когда Октябрь воспринимался только в коленопреклонении, общество распрямилось, трезво смотрит вокруг и в глубь истории. Однако мы как-то упустили, что обыватель-то остался на коленях и, не поднимая головы, слушает байки об изначальном грехе Октября. А наслушавшись, с особым сладострастием раба новой религии чернит 1917 год.

Спешу успокоить читателей, которые не приемлют Октябрьскую революцию по, так сказать, высоким идейным соображениям, что я уважаю их право на собственное мнение (если оно действительно собственное, а не навязанное). Имею в виду исключительно обывателей, то есть, согласно словарю Ожегова, людей, лишенных общественного кругозора, живущих мелкими, личными интересами. Допустим, с обывателем ясно. Но мог ли предположить Маяковский, что и те, кто имеет широкий общественный кругозор, через несколько десятилетий будут клеймить Ленина за «трагическую ошибку» Октября? И при этом опираться вполне обоснованно на Г. Плеханова и меньшевиков, предупреждавших Владимира Ильича о том, что Россия не созрела для социалистической революции и социализма.

Однако, право же, неуклюжи эти попытки убедить общество в том, что они — нынешние оппоненты Ленина — возвысились над его гением и разобрались в предоктябрьской ситуации глубже, чем вождь революции. Скорее речь идет о стремлении, по точной оценке М. Горького, «принизить выдающегося человека до уровня понимания своего».

Отметая обвинения в том, что большевики «залили страну кровью в гражданской войне», Ленин говорил: «Но разве вы, господа эсеры и меньшевики, не имели 8 месяцев для вашего опыта? Разве с февраля до октября 1917 года вы не были у власти вместе с Керенским, когда вам помогали все кадеты, вся Антанта, все самые богатые страны мира?.. Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему же вы этого не сделали?» Ленин видел также, что народные массы, обладающие огромным революционным потенциалом, осенью 1917 года стали под знамена большевистской партии, которая увязала их демократические требования с лозунгами социалистического переворота.

В. И. Ленин реально смотрел на то, что страна не готова для «введения социализма», а должна выйти из удушающей ее войны, решить задачи буржуазно-демократической революции, постепенно осуществить переходные шаги и мероприятия, ведущие к социализму. В апреле 1918 года, когда от Октября не прошло и полу- года, а все социалистические задачи громоздились впереди, он уверенно заявил: «...ни тени и ни малейшего основания для отчаяния и уныния не вижу я в том, что русская революция решила сначала более легкую задачу— сшибить помещика и буржуазию и стала теперь перед более трудной задачей социалистической...»

«Причастны мы все с Лениным вместе»?

Октябрьская революция не была преждевременной, она, как и все великие революции, свершилась с исторической неизбежностью. Именно Октябрь открыл возможность для спасения страны от общенационального развала и для социалистического выбора.

Другое дело, что ученым еще предстоит критически переосмыслить политику большевиков первых послеоктябрьских лет вплоть до нэпа с ее победами, ошибками и просчетами, полностью отказаться от трактовки этого времени через призму «Краткого курса истории ВКП(б)» исключительно как периода «окончательного торжества коммунистической партии в Советской стране».

Критическое отношение к Ленину и ленинизму имеет свою историю. И это нормально, естественно. Ненормальным и неестественным представляется мне умышленный, насильственный разрыв Сталиным этой тенденции критического осмысления Ленина. Но легко объяснимым. Иначе никак не стала бы фантомом общественного сознания дичайшая формула «Сталин — это Ленин сегодня».

Нет нужды подробно писать о том, что при жизни Ленина с ним по-разному и по разным вопросам противоборствовали очень крупные личности, скажем

Ю. Мартов, Г. Плеханов, Л. Троцкий, что он не единожды оставался в меньшинстве в ЦК партии. Свою правоту Ленин доказывал в честном споре, подтверждалась она жизнью, но безошибочность Ленина тогда вовсе не была аксиомой.

Ситуация качественным образом изменилась менее чем через десять лет после смерти Ленина. Потрясающе точно отразил это М. Пришвин, который 30 марта 1932 года записал в своем дневнике: «Ленин был человек. Мог бы Ленин ошибиться?.. Какое 7бы последствие было от такого вопроса. Мне ответили, что вообразить себе не могут такого вопроса... Отсюда совершенно ясно, что революцию движет сила, подобная религии, и скорее всего той религии, которая некогда двигала воинственные племена».

Да, Ленина возвели в божество и предписали всему народу поклоняться ему бездумно. Но не Ленину одному— ив этом все коварство,— а вместе со Сталиным! Это был очень тонкий и очень дальновидный политический ход генсека. Кто тогда мог просчитать историческую обреченность такого двоебожия и трагические последствия немыслимого для Ленина «союза» со Сталиным? Разве что единицы, да и то исключительно в уме, в крайнем случае в дневнике... Тот же Пришвин так записал свое «главное впечатление» от празднования в 1932-м годовщины Октября: «...вот теперь, когда к Ленину присоединили Сталина в огромном числе и самых крупных размерах, то почему-то стало их обоих жалко».

Так вот, критическая традиция в отношении к Ленину в нашей стране была по-диктаторски оборвана. Пожалуй, последний, кто всерьез, на теоретическом уровне попытался подступиться к запретной теме, был лидер антисталинской оппозиции в СССР X. Раковский. Те его строки, которые я сейчас процитирую, найдены мною в Центральном архиве КГБ СССР и впервые станут известны читателю.

«Дело в том,— писал X. Раковский в 1937 году,— что укрепление авторитета центральной власти, ее усиление, сосредоточение в ее руках материальных средств, усиление подавления классового врага — это являлось постоянной политической линией партии еще при Ленине». Этот вывод написан на одном выдохе, как хорошо продуманный. Ведь еще в 1933 году X. Раковский заявил, что «к изменениям (которые сейчас принято называть «деформациями».— В. М.) в характере централизованной власти... причастны мы все с Лениным вместе (подчеркнуто мною.— В. М.)».

Мне эта архивная находка говорит много больше, чем голословные и поверхностные выпады очень далеких от интеллектуального и нравственного масштабов Раковского нынешних критиков Ленина. Это написал кристальной чистоты и честности революционер, ставший совестью антисталинской оппозиции, а ее участники называли себя в противовес окружению Сталина большевиками-ленинцами. Он был не фанатом, но прекрасным знатоком ленинизма, он никогда не боготворил Ленина, но высоко ставил его гений. Биографы Раковского даже не подозревали, что у него существовали такие мысли о Ленине. Я слишком хорошо знаю этого удивительного человека, политика и теоретика, чтобы обойти его размышления, тем более о Ленине.

Раковский, мне кажется, методологически верно сформулировал проблему причастности Ленина к тому, что с нами стряслось в ходе социалистического эксперимента. Мы обязаны разобраться в этой проблеме. Из размышлений того же Раковского вовсе не проистекает доктринальная ответственность Ленина, о которой много и бездоказательно твердят сегодня его критики. Но проистекает вывод о том, что в подконтрольной ему политической практике Ленин недооценил последствия ориентации партии и государства на централизм, безоглядное подчинение центру и живучесть, воспроизводимость военно-коммунистических методов борьбы с идейным противником. В этом контексте, следует, мне кажется, говорить и о причастности Ленина к политике красного террора, памятуя о том, что от нее не ушли и другие лидеры революций, сопровождавшихся гражданской войной.

Все это не имеет ничего общего с усиленным навязыванием нынешними ленинскими оппонентами примитивно-убогого объяснения наших бед по схеме: после Ленина — значит по его вине. Настало время раскрыть во всей неприглядности кухню спекуляций на трудах и идеях Ленина.

Только так можно отсечь от его наследия клевету, домыслы, искажения, другие нечистоплотные упражнения. Очевидно, задача состоит в том, чтобы осуществить наконец полнокровный, всесторонний, непредвзятый научный анализ наследия Ленина. Вот уже третий год я предлагаю начать работу над обобщающим капитальным трудом «Ленин и его время». Понятно, что создать его можно только совместными усилиями представителей всех общественных наук. Ученые обязаны сказать всю правду, ничего не утаивая. Как-то Л. Толстой записал в своих «Дневниках», что «истина есть только отсутствие лжи». Ложь о гении, по-моему, особенно безнравственна, потому что ее тяжелые последствия ощущают многие люди.

Проповедник насилия?

Известно, что критическое осмысление ленинизма во времена застоя осуществляли бесспорно талантливые люди: А. Солженицын, В. Гроссман, В. Солоухин... Вот и совсем недавно опубликовано произведение В. Тендрякова «Революция! Революция! Революция!», написанное в 1964—1973 годах. О том же: «Как это Сталин оказался вместо Ленина?»

Выстраданные писателем размышления о бюрократизме советской системы жестко увязаны с именем Ленина. Так и вспоминается малоизвестная у нас формула Троцкого: «Ленин создал аппарат. Аппарат создал Сталина». Кто-то может воскликнуть: Тендряков и Троцкий — какая тут связь может быть! Но не о внешней связи речь. Речь о том, что пора нашим обществоведам серьезно задуматься над проблемами, которые волновали столь разных людей столь разных времен и столь высокого интеллектуального уровня. Не убоясь того, что Ленин не всегда будет иметь привычный для нас имидж. Иначе доверие людей мы не возвратим еще долго.

Кстати, о доверии. Изучив последние работы и письма Ленина, Тендряков пришел к такому выводу: «Суета сует, причем вредная уже тем только, что увеличивает еще больше число бюрократов. Этой суетой заполнена лебединая песня охваченного тревогой Ленина».

Это как раз тот случай, когда есть авторитетные разработки ученых, показывающие несостоятельность умозаключений Тендрякова, да и не только его. Но многих ли они убедили? Общественное мнение все еще О недоверием воспринимает слово ученых. Такова расплата за их услужение в прошлом официальной идеологии. А вот слово знаменитого писателя, занимавшего честную гражданскую позицию, очень быстро становится фактором общественного сознания. Тоже ведь проблема для. обществоведов, которая сама собой не решится.

Есть у Тендрякова и такое обвинение Ленину: «Даже Ваши враги не осмеливались называть Вас безнравственным человеком, но именно Вы стали проповедником нравственности, поощряющей насилие ради насилия, соглашающейся на кровопролитие ради кровопролития». Как видим, еще один почитаемый в народе писатель поставил у колыбели насилия Ленина, декларировавшего, что в нашем идеале нет места насилию над людьми. И случилось это не в наше время, когда пинать Ленина стало модно, а два десятка лет назад, когда к такому выводу пришел человек самостоятельно думающий. Мне представляется принципиально важным отсечь от таких людей, мучительно постигающих феномен участия Ленина в красном терроре, тех недобросовестных, нечистоплотных дельцов, что извлекают ныне из этого факта свою иудину выгоду.

Что и говорить, свое отношение к террору в гражданской войне Ленин не таил. Хочу привести, пожалуй, самое короткое ленинское высказывание на этот счет, которое еще не успели отыскать его нынешние ругатели: «...и террор и ЧК — вещь абсолютно необходимая».

Но приведу и те слова Ленина, которые его хулители упорно замалчивают: «Нас всегда обвиняли в терроризме. Это ходячее обвинение, которое не сходит со страниц печати... Мы говорим: нам террор был навязан... Террор навязан нам терроризмом Антанты, террором всемирно-могущественного капитализма, который душил, душит и осуждает на голодную смерть рабочих и крестьян за то, что они борются за свободу своей страны... Каждый рабочий и крестьянин знает, а если не знает, то ощущает инстинктом и видит, что это — война, которая ведется во имя защиты от эксплуататоров, война, которая! налагает больше всего жертв на рабочих и крестьян, но не останавливается ни перед чем, чтобы возложить эти жертвы и на другие классы. Правительство, которое остановилось бы перед возложением жертв на другие классы, было бы правительством не социалистическим, а изменническим».

Не стану комментировать. Но советую всем, кто хотел бы докопаться до истины, читать из Ленина не только то, что услужливо предлагают его ругатели. И сделать нравственный выбор по поводу того, кому верить— Ленину или антиленинцам.

Есть немало и других возможностей попытаться понять Ленина, послушав его самого. Скажем, Горький в году записал вот эти строки:

«Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

Чего вы хотите?—удивленно и гневно спрашивал он. — Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы — что же? Не должны, не вправе бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дурачки! Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас. Неужели вы допускаете, что, если бы я был убежден в противном, я сидел бы здесь?

Какою мерой измеряете вы количество необходимых и лишних ударов в драке?—спросил он меня однажды, после горячей беседы. На этот простой вопрос я мог ответить только лирически. Думаю, что иного ответа — нет».

Я лично считаю, что «количество лишних ударов в драке», а значит, и человеческих жертв могло быть значительно меньше. Далеко не все удары красного террора были обусловлены теми причинами, которые называл Ленин, гибли и невинные люди. Нельзя не признать, что ленинские попытки «контролировать» террор или даже «избегать его» зачастую бесследно расплавлялись в горниле гражданской войны, развернувшейся на огромной территории. Что мера революционного насилия, которую стремился соблюсти Ленин, была неведома на местах многим большевикам, а повсеместное нарушение этой меры приводило к новому качеству — кровавой братоубийственной бойне.

Невозможность представить себе «плачущего большевика» была обусловлена не только его личным мужеством, но и тем, что классовое ожесточение вытеснило в нем сострадание. А сколько было недостойных людей, дорвавшихся до власти и злоупотреблявших ею! Взаимное озлобление в гражданской войне распалялось и допущенными ошибками в национальной и земельной политике, в «расказачивании» и т. п. Пора сказать об этом всю правду. Осмыслив, конечно же, и ту жуткую информацию, которая содержится, например, в книге С. Мельгунова «„Красный террор в России. 1918— 1923», написанной в начале 20-х годов. А главное — в полной мере использовать документы наших архивов, десятилетиями сокрытые от общественности.

Однако вся правда о красном терроре — это еще далеко не вся правда о терроре в гражданской войне. Достойна лучшего применения та изворотливость недоброжелателей Ленина, с которой они умудряются избегать самого упоминания о белом терроре. Вершиной «объективности» тех, кто видит в прошлом только зверства красных, является разве что беглое признание типа: «Был и „белый террор“». Действительно был! Жесточайший, кровавый, беспощадный, смертный. Историческая правда гласит: с него-то все и началось! Мы не сможем понять Ленина, если не поставим себя рядом с ним в исторически конкретном времени.

То, что Ленин называл «безумием» гражданской войны, неразумно и недальновидно утоплялось раньше в безудержной героизации красногвардейской стороны братоубийственной баррикады. Теперь столь же лживо и безответственно поэтизируется белая гвардия. Лично мне нравится песня М. Звездинского «Поручик Голицын» в исполнении А. Малинина. Есть в ней какая-то горькая, щемящая правда, которую мы долго отрицали. Но если мы станем петь только такие песни...

Неужели же нам не хватит здравого смысла, чтобы понять: ничего не изменилось, игра идет в одни ворота, хотя они и поменялись? Неужели не хватит ума, чтобы заглянуть все-таки и туда, где открывается, говоря словами главнокомандующего белогвардейской армии Деникина, «мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему российскому театру гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военнополитического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага».

Яростный и умный противник Советской власти монархист В. Шульгин «советовал» большевикам в 1920 году: единственное, что могло бы «изменить курс» в сторону от красного террора,— «это если бы кто-нибудь из них, например Ленин, поняв, что они идут в пропасть, расстрелял бы всех своих друзей и круто повернул бы прочь от социализма... Но ведь это невозможно». Любопытный совет: избавиться от террора еще более циничным способом — расстрелом своих единомышленников. Но это между прочим. Хочу подчеркнуть другое. Оказалось, к сожалению, что без Ленина невозможное стало возможным. Нашелся тот из окружения Ленина, которого Шульгин еще толком не знал, кто и друзей своих расстрелял, и круто от социализма повернул. А пришел — к ужасающему террору, о котором Шульгин и помыслить не мог. Ибо опытный политик исходил, как и Ленин, из условий гражданской войны и смертельного противоборства классов, а Сталин учинил геноцид в мирное время против собственного народа. Не был и не мог быть Ленин родоначальником этого геноцида!

Взгляды его на революционное насилие касались совершенно конкретных условий острейшей классовой борьбы, которая, как он надеялся, будет кратковременной. В последние годы жизни Ленин сосредоточился на разработке демократических путей развития общества и партии. Однако в полной мере сделать это он не успел, да и сформулированные Лениным уроки, высказанные им соображения не были учтены и реализованы.

В целом же, на мой взгляд, глубоко прав М. Горбачев, который говорил, что пафос ленинизма — не в насилии, а в созидании. Поистине Ленин завещал нам идею гражданского мира, а не гражданской войны, консолидацию, а не разобщение.

Ленин сам себя защитит?

Недавно я прочитал в журнале «Дружба народов» роман Н. Нарокова «Мнимые величины», о существовании которого мы и не подозревали, хотя издан он в США еще в 1952 году. Один из героев Нарокова — начальник областного управления НКВД, хорошо понявший античеловеческую сущность сталинской государственной машины, но ставший ее злым винтиком,— говорит из веколомного 1937 года потрясшие меня слова: «...если нашей коммунистической партии завтра прикажут выкинуть из Мавзолея труп Ленина, проклясть Карла Маркса и заплевать коммунизм, так она и выкинет, и проклянет, и заплюет».

Мы дожили до того, что на Ленина и ленинизм с легкостью необычной клевещут даже члены Коммунистической партии. Более того, в глазах части людей подобные ниспровергатели окружены этаким ореолом необычности и смелости. Тогда как это, на мой взгляд, крайняя степень отступничества, нравственно осуждаемая всегда и везде среди людей.

Не думаю, что можно назвать цивилизованным и плюралистичным то общество, в котором Президент вынужден издавать Указ «О пресечении надругательства над памятниками, связанными с историей государства, и его символами».

В письмах[1] есть вопрос: как я отношусь к призывам «Защитим Ленина!» или «Ленин не нуждается в защите. Он сам себя защитит!»? Я бы назвал их взаимодополняющими. Когда мы говорим о необходимости оградить Ленина от нападок, не будем забывать, что, действительно, он сам в свое время сумел блестяще защитить и себя, и партию, и октябрьские идеалы. Да и сегодня Ленин своими трудами сам защищает себя от тех, кто изо всех сил стремится, говоря словами Горького, «свалить его под ноги себе, в... липкую, ядовитую грязь».

Что же касается нашей защиты Ленина... По-моему, защищать Ленина—это прежде всего защищать нас самих. От чего? От незнания.

Наша беда в том, что мы в огромном большинстве своем не знаем Ленина, практически не читали и не читаем до сих пор его в оригинале. Десятилетиями мы воспринимали Ленина через посредников, интерпретаторов, популяризаторов, других исказителей его сущности, выполнявших извращенную идеологическую функцию. Кажется, это стало нашей второй натурой. Ибо сейчас повторяется то же самое, только очень ловкие люди перевернули пластинку на обратную сторону. Мы продолжаем жить с искаженным до неузнаваемости Лениным, по-прежнему цепко держим в своем сознании, изуродованном Сталиным, его неадекватного двойника... Это же позор нашего духовного, интеллектуального состояния.

Конечно же, политические деятели, которые объявили Октябрь и социализм «безумной, тупиковой идеей», понимают, что они сожгли за собой все мосты. Возврата к обществу, сделавшему социалистический выбор, у них нет и быть не может. Они готовы идти в капитализм не оглядываясь. Это их дело. Но наше дело — идти ли за ними. И можно ли допустить, чтобы они оставили за собой полностью выжженную их злым глаголом историю и обугленного Ленина? Ответ на такой вопрос — это дело тех, кто остался верен социалистическому идеалу.

Рабочая трибуна. 1990. 4 декабря

 

Р. КОСОЛАПОВ,

доктор философских наук

ОСТОРОЖНО — «МАРТЫШИЗМ»

В бурлящей политическими страстями Белокаменной поговаривают о намерении правящих «демократов» Северной Пальмиры переименовать город в Санкт-Петербург. Их коллеги в Первопрестольной, понятно, завидуют. Переименовать матушку-Москву в какие-нибудь Дем-Васюки заманчиво, но нереально. И усилия направляются на то, чтобы убрать ленинский саркофаг из Мавзолея, перевести экспозицию Центрального музея Ленина с площади Революции в Горки.

Все это не мелочи, как может сперва показаться, а вехи настойчивого разрушения социалистического общественного сознания.

У всех на памяти, сколь назойливо в брежневские времена использовались круглые даты для отвлечения масс от нараставших противоречий и проблем. Тогда родилась злая шутка: «Включи электрический утюг и услышишь про Ленина...» Даже клюква в сахаре выпускалась с юбилейной надписью. Подобные пошлые кампании, следовавшие за хрущевской профанацией коммунистической перспективы, могли дать только горькие плоды.

Повинны ли в этом Ленин и ленинизм или дело- в других факторах и обстоятельствах? Перестроечная публицистика, во многом перенявшая белоэмигрантские и советологические стереотипы, настаивает на первом, на осуждении и покаянии большевиков, Коммунистической партии, даже народа, прежде всего русского, но я придерживаюсь принципиально другой позиции. Сужу по собственной трудовой жизни, которую начал в середине 50-х годов, по сопричастности (так уж случилось) «высокой» идеологии и политике послесталинской поры — Ленин меньше всего ответственен за то, что ему наследовали скверные ученики.

Под «водительством» Хрущева и Брежнева ни социализма, ни коммунизма мы не строили. Не случайно за десятилетия так и не создано ни одной социально-экономической формы, способной выдержать экзамен на социалистичность и коммунистичность. Признание этого вовсе не означает, что выгораживается Сталин. Он несет ответственность прежде всего за то, что «бюрократическое извращение», которое Ленин определил как заболевание пролетарского государства, смогло поранить все его органы и во многом переродить партию. В то же время тяжело сознавать, что уже без Сталина, когда наконец-то появилась возможность гуманного, демократического возрождения социализма, треть века была потрачена зря.

Ни Хрущев, ни Брежнев, очевидно, не были ленинцами. Ленинизм помещался у них, как икона, и переднем углу. Икону восхваляли, выносили на всеобщее обозрение, но не более того. Обращение с революционной теорией напоминало манипуляции крыловской Мартышки с окулярами: «То к темю их прижмет, то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет. Очки не действуют никак». Думаю, не случайно некоторые «прорабы перестройки», вышедшие из хрущевско-брежневской «школы», нынче вместо того, чтобы пользоваться очками как положено, то есть не цеплять их на хвост, а вооружить ими глаза, поступают на мартышкин манер: вовсе выкидывают ленинизм, которым они4не владеют как инструментом к действию, причем делают это так, чтоб «только брызги засверкали».

Замена ленинизма «мартышизмом» проявляется не только в нигилистическом отношении к первому, но и в обезьяньем подражании всему, что «там, за бугром». «Мы выпали из мировой цивилизации»,— вопит мещанин и без разбора глотает все приносимое западными ветрами. Зачем нужны сложные теории? При деньгах достаточно здравого смысла. Ленин с его заостренностью на интересы угнетенных и эксплуатируемых, с его самоотверженной моралью только мешает. Униженные и оскорбленные нуждаются в милосердии, а не в классовой борьбе. Зачем утирать чужие слезы? Отстегнем умеренную сумму от собственных щедрот и перестанем терзать свою печень... Так совершается «коренная перемена всей точки зрения нашей на социализм».

Нет, нет, читатель, ты не ослышался. Эти закавыченные слова принадлежат Ленину и в последние годы цитируются невиданно часто. Зачем? На первый взгляд, все видится и своевременным, и оправданным. Надо раз- догматизировать ленинизм, снять с него наслоения сталинизма, вернуться к живым истокам. Но как? Организовано мощное давление с целью навязать массам версию, будто «поздний» Ленин начисто опроверг Ленина «раннего», а тем самым и Маркса с Энгельсом. «Для Ленина было жестоко мучительно сознавать,— утверждает А. Н. Яковлев,— что Маркс и Энгельс ошиблись в моделировании нетоварного, безрыночного способа производства. Гипотеза не прошла проверку жизнью, «военный коммунизм» был ошибкой, следствием принудительной бестоварной утопии». «Открытия» подобного толка тиражируются столь интенсивно, что приобретают, аксиоматическое звучание. Так рождается новое поколение безответственных догм.

Лет двадцать назад мне уже приходилось выступать против спекуляции на упомянутой «коренной перемене», и как-то неловко возвращаться к, казалось бы, давно решенному вопросу.

Что такое социализм? Это, во-первых, социально-политическое учение, исходящее из интересов трудящегося большинства общества и видящее их осуществление во всенародном объединении равных производителей материальных и духовных благ. Это, во-вторых, радикально-демократическое общественное движение. Это, в третьих, социальный строй, предполагающий экономическую и политическую власть трудящихся, образующий, согласно Марксу, «товарищеский способ производства».

Тщательный документальный анализ свидетельствует, что разделить и противопоставить взгляды Маркса, Энгельса и Ленина в этом вопросе невозможно. Так в чем интрига? Она прежде всего в том, что хотя у Маркса и Энгельса и имеется в общих чертах концепция двух фаз коммунистического общества и переходного периода от капитализма к социализму (ныне усердно замалчиваемая), на долю Ленина, в силу изменившихся исторических обстоятельств, выпали наибольшая трудность и соответственно заслуга разработки теории непосредственного строительства нового общества. Если Марксу и Энгельсу довелось наблюдать лишь переход социализма из состояния идеи в состояние общественного движения, то Ленину пришлось направлять его превращение в общественный строй. «Эта коренная перемена состоит в том,— спокойно поясняет Ленин,— что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную «культурную» работу». Никаких сенсаций и переворотов в науке. Деловая постановка вопроса. Скромная констатация, которая особенно ценна своей конкретностью и практичностью. И никаких аргументов в пользу «жестоких мучений»...

Разумеется, я не считаю, что мучений совсем не было. 1922 и 1923 годы отмечены для занемогшего Ленина трагедийным разладом с соратниками по борьбе. Это относилось не только к Сталину, но и фактически ко всему тогдашнему Политбюро ЦК РКП (б). Утратив в марте 1923 года способность говорить и писать, так и не восстановившуюся, Ильич продолжал следить за политической жизнью, много читал. При его былой уникальной работоспособности и темпераменте революционера собственное бездействие и ошибки тех, кто продолжал работать, доставляли помимо физических страданий, связанных с болезнью, еще и страдания нравственные. В то же время лживо мнение, будто Ленин усомнился в выборе пути и изверился в марксизме. Одно из свидетельств тому — его интервью корреспонденту «Манчестер гардиан» (октябрь — ноябрь 1922 года). «А я,— писал Ленин,— позволяю себе думать по старинке, что после Маркса говорить о какой-нибудь другой, немарксовой политической экономии можно только для одурачения мещан, хотя бы и „высокоцивилизованных" мещан».

Ссылаются на какие-то мифические диктовки конца 1923 года. Но тогдашняя немота Ленина исключает их возможность. На сей счет есть неопровержимые данные, исходящие прежде всего от Н. К. Крупской, и пора перестать доверять спекуляциям лиц, заинтересованных прикрыть именем Ленина собственную подмену социализма тем, что им в действительности не является. Такая подмена особенно опасна, «ежели невежда познатней»,. но на то она и перестройка, чтобы наконец-то следовать правде, а не мнению свыше.

«Гипотеза не прошла проверку жизнью...» В каком смысле? Закончилась проверка или же прекратилась жизнь?

«...„Военный коммунизм" был ошибкой...» Не был! Он был вынужденной политикой выживания в условиях гражданской войны. Ошибкой был не «военный коммунизм» как таковой, а попытка сделать его планом, концепцией перехода к социализму, его моделью. Эту ошибку допускали, к примеру, Троцкий и Бухарин, но не Ленин. Зачем утверждать то, чего не было?

Очевидно, куда клонят те, кому хочет «коренного изменения». Они пытаются приписать Ленину точку зрения замены единоукладного коллективного социалистического производства «смешанной» экономикой, узаконения частной собственности, навязывания ее социализму. Но освятить именем Ленина этот «большой подлог» невозможно. «Смешанную» экономику он считал атрибутом переходного периода, но не «цельного» социализма. Н. К. Крупская уже после кончины Ильича вела борьбу против идеализации нэповской действительности, против отождествления ее с социалистическим строем.

«Владимир Ильич определил нэп как капиталистические отношения, которые мы допускаем в нашу хозяйственную жизнь на известных условиях,— отмечала она на XIV съезде РКП (б) (декабрь 1925 года).— Мы можем допустить капиталистические отношения потому, что пролетариат завоевал ряд командных высот. В руках пролетариата находятся и законодательство, и пресса, и могущественная организация рабочего класса, и такие командные высоты, как монополия внешней торговли и т. д. Нэп является в сущности капитализмом, допускаемым на известных условиях, капитализмом, который держит на цепи пролетарское государство... Я совершенно согласна, когда говорят, что надо расширить нэп на деревню, потому что в деревне до сих пор еще много пережитков военного коммунизма. Но надо расширять на деревне именно нэп, т. е. капиталистические отношения, которые ограничиваются и нашим законодательством, и определенной организацией и которые держатся на цепи. А когда у нас толкуют таким образом расширение нэпа на деревню, что нельзя отстаивать интересы батрака, то это называется не нэп, а капиталистические отношения, ничем не ограниченные».

На каких «известных условиях» ныне, в начале 90-х годов, у нас поспешно внедряются частнохозяйственные уклады, в том числе капиталистический, основанный на применении наемного труда? В руках ли рабочего класса, людей труда, живущих на одну заработную плату, такие командные высоты, как законодательство, пресса, монополия внешней торговли? Способно ли наше теперешнее государство держать «на цепи» капитализм, или же, напротив, «теневой» капитал в союзе с коррумпированной бюрократией и капиталом западным все более опутывают его сетью корыстной коммерции? Все эти вопросы приходят на ум каждому, умеющему наблюдать и сравнивать. Кто способен дать на них вразумительный ответ?

Нет, пожалуй, более заезженного публицистами документа, чем последние письма Ленина. Но, как ни странно, внимание фокусируют на содержащихся там персональных характеристиках шести деятелей, а не на политической сути. Между тем о ней Ленин заявляет уже в первых словах. Он предлагает предпринять две перемены в нашем политическом строе: 1) увеличить число членов ЦК РКП (б), в первую очередь из рабочих; 2) придать законодательный характер решениям Госплана.

Этим предложениям серьезно не повезло. Много ли, если судить не по декларациям, а по фактам, сделано для демократизации внутрипартийной жизни, повышения в ней роли рабочих, крестьян, рядовых интеллигентов? Что же касается Советов, то наглядной иллюстрацией происходящего явился социальный сдвиг в верхнем эшелоне власти. В состав Съезда народных депутатов СССР в 1989 году было избрано 21,2% рабочих и колхозников при 74% тех и других в составе населения страны. О той же тенденции свидетельствуют выборы народных депутатов РСФСР 1990 года. На этот раз среди них оказалось 78,6% управленцев и всего лишь 5,9% рабочих и колхозников. Под болеро против бюрократизма, за правовое государство мы получили фактически сословные, элитарные представительные органы, качественно отличающиеся от модели, которую предлагал Ленин. Он считал, что в составе ВЦИК должно быть не менее 60% рабочих и крестьян. Кто доказал, что этот подход неправилен? Существуют ли теперь гарантии самосохранения Советского государства как государства трудящихся?

Если о первом предложении Ленина хоть изредка, но вспоминают, то о придании законодательного характера решениям Госплана вообще молчат. Многие «прорабы» призывают ликвидировать центральный экономический орган, который, по мысли Ленина, призван научно выявлять текущие и перспективные потребности населения и, сопрягая их с производственными возможностями и ресурсами государства, регулировать экономическое развитие страны. Именно в выявленных и обеспечиваемых потребностях самого народа, материальных и духовных, в первую очередь концентрируется его демократическое волеизъявление. Именно таким глубоко демократическим смыслом наполнял планово-централизованное начало Ленин. «Я рассматриваю централизм,— подчеркивал он,— как минимум известного обеспечения трудящихся масс. Я за самую широкую автономию местных советских организаций...»

Отход наших плановых органов от ленинских установок очевиден. Это позволяет сторонникам стихийнорыночной системы беспощадно «крушить» идею плана. Но при этом «крушат» ведь не рациональное научное планирование (оно, кстати, лучше поставлено не у нас, на его родине, а в развитых странах Запада, где умеют использовать всё дающее высокий эффект), а его порочную бюрократическую мутацию — планирование «от достигнутого», в рублевых показателях, с постоянной корректировкой плановых документов. Не сделав это различение, мы становимся пленниками нового волюнтаризма типа «500 дней», сулящего дополнительные «блага» необеспеченности большинству людей труда, и так едва сводящих концы с концами. Если бы Госплан работал исходя из научно отслеженных потребностей народа, придание законодательного характера его решениям означало бы включенность этого института в систему подлинного народовластия. То извращение, которому он подвергся, ставит под вопрос осуществление народной воли вообще.

«Коренная перемена всей точки зрения нашей на социализм» доводится до полного пересмотра завоеваний Октября. Реклама рыночной модели «светлого будущего» связывается с приостановкой технического прогресса, энергетическим и сырьевым голодом, ростом цен, просто голодом. Та же программа «500 дней» допускает безработицу до 35 миллионов человек, переход за черту бедности еще 60 миллионов вдобавок к 40 миллионам, уже там находящимся. И при этом людей просто обманывают, говоря, что альтернативы названным бедствиям нет. Давно имеются компетентные разработки планово-хозрасчетной системы управления, но они упорно блокируются и не пускаются в широкую печать. В свете этого понятно, почему одновременно развертывается кампания по дискредитации Ленина и ленинизма.

Если дело и дальше пойдет таким образом, думаю, придется решать не какие-то сверхсложные задачи, а просто спасать людей, как это было в разгар гражданской войны. «В стране, которая разорена,— подчеркивал Ленин в 1919 году,— первая задача — спасти трудящегося. Первая производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся. Если он выживет, мы псе спасем и восстановим...»

Надо спасать рабочего... Если мы спасем его на эти несколько лет, мы спасем страну, общество и социализм. Если не спасем, то скатимся назад, в наемное рабство...

Все нужно принести в жертву, чтобы спасти существование рабочего. Возможно, именно с энергичных мер по спасению рабочих, крестьян, интеллигентов коммунисты уже в ближайший период будут вынуждены начинать свои программы.  Должна будет так поступить, чтобы занять достойное место в политической жизни страны, и молодая Коммунистическая партия РСФСР.

Очевидно, что и наши дни судьбу рабочих и крестьян разделяет сильно выросший «инженерный пролетариат» (Ленин). По не только он. Учителя и медики, работники культуры и ученые, управленцы и военные — большинство интеллигенции подвержено тем же испытаниям и не может отщепляться от людей труда. Кичливость узкого слоя «элиты», реставрация ею отношения к «простому человеку» как к быдлу, «детям Шарикова» и т. п. не только выдают с головой «детей Швондера», но и свидетельствуют о внутренней неинтеллигентности ее типичных представителей.

Их неспособность к подвижничеству и низость резко контрастируют с примером Ленина. Интеллигент высочайшей пробы, он виртуозно владел социальной диалектикой и, как никто, умел слушать и слышать музыку революции. Ленин прекрасно знал, что эту музыку создает народ, что только в толще народной она возникает, а отдельные революционеры, политики лишь ее аранжируют. Я пользуюсь здесь подходящими выражениями Глинки и Блока, имевшими другой контекст, но замечательно оттеняющими единство Ленина и ленинизма со всем богатством отечественной и мировой культуры.

Вновь и вновь приходится убеждаться, что Ленина мы знаем плохо, доверяясь субъективистским, а то и корыстным версиям его наследия. Но это лучшее в нашем духовном арсенале, все еще ждущее пытливого, критичного, честного исследователя.

Никакого высокомерия по отношению к гению и никакого подобострастия.

Никакого идолопоклонства и никакого зряшного отрицания.

Только при соблюдении этих условий Ленин раскроется перед нами таким, каким он был,— максималистом и реалистом, органически сросшимся с делом социализма, противником демагогии и позы, непримиримым к барству и кичливости, по-настоящему своим и среде людей, знающих, что такое труд. Вождем масс не потому, что его кто-то назначал или выбирал, а потому что он естественным, непринужденным образом признавался их разумом и совестью. Преемником всего бессмертного в деле Петра, гигантски расширившим масштабы преобразований, впервые подчинившим их интересам доселе угнетенного народа и несомненно достойным того, чтобы «град Петров» продолжал носить его имя.

Ленинградская правда. 1990. 22 декабря

 

 

ПАМЯТЬ И ПАМЯТНИКИ

ДОРОЖИТЬ ДУХОВНЫМ ДОСТОЯНИЕМ

Развитие культуры, науки, образования названо на XXVIII съезде КПСС приоритетным направлением политики партии. Кризисное состояние в духовной сфере, культуре и образовании населения, участившиеся проявления нигилистического отношения к памятникам истории, революционным ценностям советского народа, с озабоченностью говорили делегаты съезда, представляют угрозу делу обновления социализма, будущему страны.

В письмах и телеграммах, в большом количестве поступающих в ЦК КПСС, ставится вопрос о том, что отношение к памятникам истории и культуры приобретает острый политический и нравственный характер. Нельзя без чувства внутреннего сопротивления воспринимать факты демонтажа памятников В. И. Ленину в ряде мест Латвии, Литвы, Грузии, Молдовы, Украины. Беспокойство советских коммунистов, трудящихся вызывают случаи оскорбительного отношения к революционной символике в некоторых странах Восточной Европы. Авторы письменных и устных обращений требуют дать этим фактам принципиальную оценку принять по ним неотложные меры.

Не случайно одним из первых вопросов, вынесенных на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС в плане реализации критических замечаний и предложений, прозвучавших на XXVIII съезде КПСС, был вопрос о сохранности культурного достояния, созданного трудом нескольких поколений выдающихся советских мастеров монументальной пропаганды, «более полном его использовании в воспитательной работе. Член Политбюро, секретарь ЦК КПСС А. С. Дзасохов обратился к членам Секретариата, а также к приглашенным на заседание деятелям культуры глубоко и всесторонне обсудить названные проблемы, высказать по ним свою точку зрения.

Взволнованным и тревожным было выступление народного художника СССР, лауреата Ленинской и Государственной премий, Героя Социалистического Труда Л. Е. Кербеля. Отношение к памятникам советской истории в ряде регионов страны вызывает в среде художников непонимание, сказал он. Недавно секция скульптуры Академии художеств СССР собралась на свое заседание, чтобы обсудить факты покушений на широко известные в нашей стране и за рубежом произведения, украшавшие площади и улицы. Только забыв о своей родословной, потеряв чувство гордости и достоинства, можно решиться на такое.

Выступивший член ЦК КПСС, министр культуры СССР Н. Н. Губенко подчеркнул, что речь идет не просто о памятниках истории, но и о памятниках эпохи, в которых олицетворена связь прошлого, настоящего и будущего. Он резко осудил факты политического вандализма по отношению к дорогим для советских людей символам, запечатленным в камне, граните, металле.

Министр культуры выразил справедливое недоумение по поводу безучастности правоохранительных органов, которые не используют предусмотренных законодательством мер ответственности. На эту пассивность неоднократно указывали деятели культуры, представители творческой интеллигенции. Их беспокоит начавшаяся волна бескультурья, беспамятства. Может ли претендовать на звание цивилизованного современника человек, поднимающий руку на произведение искусства? А ведь эту руку часто никто не останавливает. В большинстве случаев подобное происходит при молчаливом невмешательстве даже некоторых коммунистов.

Члены КПСС, партийные организации должны занимать здесь более активную позицию, сказал в своем выступлении доктор исторических наук, профессор В. Т. Логинов. Духовное богатство — произведения искусства, памятники истории и культуры, философские труды в значительной степени определяют уровень интеллектуального состояния общества.

Неприятие творческой интеллигенцией политического вандализма по отношению к культурному наследию высказал народный архитектор СССР, секретарь правления Союза архитекторов СССР А. Р. Ахмедов. Он заявил, что этими действиями насаждается нигилизм к культуре в целом, уничтожается преемственность в обществе и искусстве.

К сожалению, в ряде мест Советы не пресекают противоправных действий, а нередко сами принимают подобные решения. На Секретариате назывались конкретные адреса — решения горисполкомов Каунаса, Тернополя, Червонограда. Городские власти распорядились демонтировать там памятники В. И. Ленину, проявив при этом неуважение не только к основателю нашего государства, но и к самой истории. Выступившие на заседании секретари ЦК КПСС говорили о необходимости обновления законодательства, касающегося охраны памятников истории и культуры, о доведении звучащей здесь тревоги до коммунистов Верховного Совета СССР и правоохранительных органов.

Секретариат ЦК КПСС осудил противоправные действия в отношении исторических памятников и призвал партийные комитеты, коммунистов, всех граждан страны дать решительный отпор проявлениям неуважительного отношения к произведениям искусства, воплотившим героические страницы революционной, боевой и трудовой летописи.

Признано необходимым от имени ЦК КПСС, партийных комитетов внести в порядке законодательной инициативы вопрос об обновлении законодательства, касающегося охраны и использования памятников истории и культуры, а также обратиться в Верховный Совет СССР с просьбой до принятия соответствующих правовых актов дать принципиальную оценку действиям местных властей, не принимающих решительных мер по пресечению противоправных действий в отношении исторических памятников. Что касается осквернения революционной и коммунистической символики в некоторых странах Восточной Европы, то Секретариат высказался за внесение предложения в МИД и Министерство культуры СССР о проведении переговоров с соответствующими государственными службами этих стран, имея в виду получить гарантии сохранности памятников, мемориальных досок, музеев, связанных с советской историей.

На Секретариате ЦК КПСС рассмотрены также формы и методы подготовки кадров и актива партии в 1990/91 учебном году. Даны необходимые рекомендации партийным комитетам по этому вопросу. Признано необходимым подчинить учебу задачам обновления партии. Решено организовать глубокое изучение решений XXVIII съезда КПСС, обратив внимание на выделение приоритетных направлений. Особо подчеркивалась необходимость современных форм обучения — тематических и проблемных семинаров, дискуссий, творческого сопоставления идей.

АОН при ЦК КПСС поручено доработать методику обучения, имея в виду, что состав слушателей не должен ограничиваться освобожденными партийными работниками, а значительно обновится за счет тех активных коммунистов, которые занимаются общественно-политической деятельностью.

Секретариат ЦК высказался за то,, чтобы двери партийных учебных заведений были открыты для желающих, чтобы возможности партии полнее использовались для обучения представителей Советов всех уровней и государственных ведомств.

На заседании Секретариата рассмотрены также вопросы, связанные с подготовкой очередного Пленума ЦК КПСС.

После окончания заседания мы обратились к члену Политбюро, секретарю ЦК КПСС А. С. Дзасохову с просьбой прокомментировать ход обсуждения и принятия решения по фактам неуважительного отношения к памятникам истории.

Состоялся,— сказал он,— очень серьезный и беспокойный разговор, в котором приняли участие также и многие видные деятели культуры нашей страны. Мы решительно осуждаем глумление над памятниками основателю нашего государства, требуем принятия срочных, неотложных мер для прекращения подобного рода действий. Действий, прямо скажем, противоречащих справедливости и нравственности. Вспомним печальные трагичные тридцатые годы, когда громились храмы. Мы это пережили. Партия и народ осудили эти действия. К сожалению, сегодня опять, хотя и в отдельных районах, происходит наступление на памятники.

Хочу обратиться к общественности, деятелям культуры, народным депутатам: вы можете сыграть огромную роль для того, чтобы воспрепятствовать такого рода глубоко ошибочным действиям.

Правда. 1990. 16 августа. ТАСС

 

БЕСЕДА С Л. КЕРБЕЛЕМ —

скульптором, лауреатом Ленинской и Государственных премий СССР

КОМУ НУЖЕН «ОБРАЗ ВРАГА»

Перелистывая старые газетные публикации, я наткнулась на одну, где речь шла о праздновании 70-летия Октября. Три года — большой ли это срок? Но куда делись торжественная размеренность интонации заметки, предвкушение праздника, уверенность в преемственности Октября и начавшейся перестройки? Вслушайтесь в сообщения нынешних дней: «Облит смесью битума с бензином и подожжен памятник Ленину..,», «Сброшен с постамента памятник Азизбекову...», «Осквернен памятник Марксу...», «Снесен камень-памятник советским партизанам, павшим в боях 1941 — 1945 годов...» Вакханалия разрушений вновь охватила страну. К этому ли мы стремились, провозглашая перестройку? И возможно ли созидать, уничтожая? И в чем, наконец, истоки современного вандализма? Нет ли в нем отголосков беспрецедентных разрушений храмов, дворцов, памятников в первые годы революции? С этими вопросами я обратилась к известному скульптору, лауреату Ленинской и Государственных премий СССР Льву Ефимовичу Кербелю.

Я никогда не соглашусь,— сказал он,— что стремление к разрушению у нас в крови. Эти настроения умело подогреваются политиканами, рвущимися к власти. Обстановка революционных дней Октября и нынешняя ситуация в стране неоднозначны. Тогда к власти на местах пришли по большей части необразованные, малокультурные люди, которые твердо верили, что в избавлении от старых символов власти — а находилась она, как известно, у монарха и религии — освобождение от гнета предыдущих веков.

Политиканы же нынешних дней просто-напросто используют в своих интересах недовольство людей тяжелыми условиями жизни. Так создается новый «образ врага». В первую очередь им метят лидеров коммунистической идеологии. Я с ужасом узнал о том, что был демонтирован памятник Ленину великого скульптора Ивана Шадра на ЗАГЭС. Этот прекрасный памятник был одним из первых вождю, и вот его больше нет. Кто это сделал? Скажут — грузины. Но это не так. Это сделали экстремисты, это они хотят столкнуть народы между собой, посеять страх, нестабильность.

Лев Толстой сказал как-то: «Один очунается» (слово-то какое, послушайте, забытое сейчас: очунается, то есть опомнится, пробудится нравственно!), так вот: «Один очунается в молодости, другой в зрелых летах, третий в старости, четвертый на одре смерти...» Когда же мы-то? Неужели нам надо развалить государство, чтобы остановить разрушения, опомниться? Да, мы переживаем тяжелую пору, но выйти из нее надо с достоинством. Не пожирать отцов своих, не мстить, не любоваться уничтожением... Нам нужна стабильность! И я радовался, глядя по телевизору, как в каком-то городе люди окружили памятник с плакатами «Не трогайте Ленина!». Это уже противодействие стихии разрушения. Мы и так потеряли очень много не только культурных ценностей, но и замечательно талантливых людей — писателей, художников, ученых. Куда дальше? Это ценности, которые ничем не восстановить. Памятник можно сделать новый. А Сахаров — уникален, а поэт Бродский — неповторим...

Мы часто повторяем, что Ленин и план монументальной пропаганды связаны накрепко. Но забываем, что осуществление его давало возможность проявиться талантам.

И деятели культуры с энтузиазмом поддержали его в 20-е годы. Выдающиеся скульпторы работали — Коненков, Шадр... Увы, после смерти Ленина все было извращено, как, впрочем, и ленинское наследие целиком. Сталин использовал монументальное искусство для возвеличивания себя, но цинизм этого человека был так велик, что он потянул в это болото и светлую память о Ленине: по всей стране ставили памятники вождю. Кажется, полустанка не было, чтобы не стоял там какой-нибудь бетонный, выкрашенный «под бронзу» монумент...

Но, может быть, это обилие памятников-идолов и привело к их отторжению в наши дни?

Несомненно, и в этом причина нынешнего взрыва. Но Ленина можно ли винить? Виноваты «последователи»: политики, путем славословий пробирающиеся к власти, художники, охочие до заработков. Ведь сооружение памятников вождю стало прибыльным делом. Халтура заполонила страну. На мой взгляд, памятники Ленину надо бы оставить в столицах республик, в крупных городах, может быть, еще на заводах, носящих его имя.

А мне думается, достаточно трех: в Симбирске (Ульяновске), где Ленин родился, на Финляндском вокзале в Ленинграде, куда приехал из ссылки возглавить революцию, наконец, в Горках, где умер...

По-разному можно рассуждать. Главное — в другом. Нельзя, чтобы на площадях наших городов стояли откровенно бездарные монументы. Нужна комиссия при Министерстве культуры СССР, которая бы определила художественную ценность работ, и вот их надо охранять всей силой закона. А малоценные памятники постепенно демонтировать, но обязательно объясняя людям, почему снимают, и уж, конечно, без всякого вандализма и глумления...

А можно и так сделать. Создать музеи монументальной скульптуры, как в Литве, например, и поставить там высокохудожественные вещи, неугодные, скажем так, сегодня по политическим соображениям. Здесь и гипсовые модели памятников могли бы быть... А время, в который раз, конечно, всех рассудит.

Лев Ефимович, вы не один раз обращались к образу Ленина. Что это? Государственный заказ? Движение души?

Ну прежде всего главная моя тема все-таки не Ленин, а портреты современников. И конечно, делались они по сердечному расположению. Артисты театра и кино, космонавты, полководцы. Кстати, памятник Жукову—одна из последних моих работ, пока, правда, невостребованная.

А Ленин... Эти памятники делались по государственному заказу. А как же иначе? Не сам же я приходил — дайте сделать памятник Ленину. Общество требовало такой работы. Самый дорогой мне памятник из этого ряда — в Горках Ленинских. Председатель совхоза приехал ко мне, уговорил: мол, живем мы хорошо, новый Дом культуры построили, а памятника нет. Мог ли я отказать? Наоборот. Такое отношение к памяти вождя вдохновило и меня.

Два моих памятника Ленину стоят за рубежом — в Болгарии и на Кубе. И их не снимают, над ними не издеваются. А в Москве памятник на Октябрьской площади облили какой-то зеленой краской. Слава богу, сзади— не очень заметно.

Помните, поэт сказал как-то в стихах: «Уберите Ленина с денег...» И я понимаю благородство этого порыва: имя Ленина не должно быть осквернено. Прошло время, и звучит призыв безответственных людей: «Уберите Ленина с площади». Следующий шаг — из памяти народной? Мне кажется, все это идет от какого-то хронического неуважения у нас к личности человека, в данном случае — великого человека.

А каково будущее или хотя бы настоящее у современного монументального искусства?

Скульпторы сейчас в растерянности. У них нет заказов. Кто-то что-то доделывает из старого, пережидает... Но ведь так быть не должно. Что такое монументальная скульптура? Это вехи истории, ее материальное, так сказать, воплощение. Разве уже нет людей, которым надо ставить памятники? А Сахаров? А изгнанные с Родины поэты и писатели? Или, к примеру, Гарин-Михайловский— основатель Новосибирска, замечательный писатель и инженер... Да и Достоевскому серьезного памятника нет. И Толстому. И Бунину... Многим1 Но никто не заботится об этом. В Министерстве культуры даже отдел изобразительного искусства закрыли. Вроде и не нужен такой. А он нужен... Но больше нужны народу памятники современникам и историческим деятелям: талантливые, оригинальные. Как только идея созидания победит идею разрушения — а я верю в это,— такие работы на наших площадях появятся.

Беседу вела И. Медведева Рабочая трибуна. 1990. 6 ноября

 

Г. ЕЖОВА,

кандидат исторических наук

ПЕТЕРБУРГ — ПЕТРОГРАД— ЛЕНИНГРАД?

Сегодня, когда возник вопрос о правомерности переименования Петрограда в Ленинград, уместно вспомнить некоторые уроки истории.

...Еще в 1924 году рабочие Петрограда выражали беспокойство по поводу бездумного присвоения имени Ленина различным объектам. Так, 7 февраля 1924 года Петросовет, заслушав доклад Г. Зиновьева, посвященный памяти Ленина, постановил: «Просить ВЦИК и ЦИК СССР о воспрещении всяких самочинных переименований именем Ленина городов и организаций, давая наименования, кои имеют особые революционные заслуги».

А теперь вновь вернемся к событиям зимы 1924 года. Попытаемся ответить на ряд вопросов: был ли проведен референдум накануне переименования города, соответствовало ли принятое Петросоветом 23 января и утвержденное 26 января решение о переименовании Петрограда в Ленинград настроениям питерских рабочих, не было ли это решение кулуарным?

Высказывается мнение, что инициатором переименования Петрограда в Ленинград был председатель Петросовета Г. Зиновьев.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо проследить по дням и по часам, как развивались события в Петрограде в траурные дни 1924 года.

Первое сообщение о смерти Ленина было опубликовано в «Петроградской правде» 23 января. Но документы свидетельствуют, что о кончине В. И. Ленина петроградцы узнали не 23-го, а 22 января. К числу таких документов относится телеграмма о смерти Ленина, направленная из ЦК РКП (б) в ночь с 21 на 22 января. 22 января в 11 часов 15 минут сообщение о смерти Владимира Ильича Ленина было передано по телеграфу.

22 января 1924 года в Петрограде собираются стихийные траурные митинги. На этих митингах трудящиеся высказывали предложения переименовать город, присвоить ему имя Ленина. Установлено, что с такими предложениями выступили рабочие заводов Трубочного, «Большевика», «Красного знамени», Пролетарского.

По решению трудящихся Петрограда имя Ленина было присвоено городу Петергофу, Академии художеств, Политехническому институту и др.

В это время Г. Зиновьев — председатель Петросове- та — был в Москве. Он принимал участие в работе XIII партийной конференции, а затем — II Чрезвычайного съезда Советов Союза ССР. 22 января он написал и отправил в Петросовет письмо, в котором, в частности, говорилось: «Рассвет политической деятельности Ильича начался в Петрограде. Революционные события Великого Октября, которыми и руководил Ленин, произошли в Петрограде... Я предлагаю... город Петроград переименовать в Ленинград».

Письмо было зачитано на траурном заседании Петросовета 23 января 1924 года. Однако в своем выступлении заместитель председателя Петросовета Г. Евдокимов отметил, что в среде рабочих уже развернулось стихийное движение за увековечение памяти Ленина, выразившееся, в частности, в стремлении присвоить его имя городу.

Таким образом, говорить о приоритете Г. Зиновьева в данном случае не приходится: широкая инициатива развивалась снизу, шла от рабочих, действительно отражая их устремления и желание присвоить городу революции имя ее вождя. Это подтверждает и та формулировка, которая была записана в «Клятве Петросовета на смерть Ленина»: «На ряде заводов вынесено постановление о переименовании Петрограда в Ленинград. С тем же предложением обращается к пленуму Петросовета т. Зиновьев».

О том эмоциональном состоянии, в котором после смерти Ленина проходило обсуждение вопроса о переименовании города, может свидетельствовать такой эпизод: на траурном заседании Петросовета один из депутатов выступил с предложением «отплатить за смерть нашего вождя т. Ленина смертью тем заложникам врагам, которые вырвали из наших рядов великого мирового вождя». Большинство депутатов Петросовета это предложение не поддержали, их мысли выразил Г. Евдокимов: «Товарищи, вы знаете о состоявшейся амнистии... это было бы ниже нашего достоинства прибегать к такого рода мести».

Помимо решения о переименовании Петрограда в Ленинград было принято еще несколько решений, свидетельствующих о том, как тяжело питерский рабочий класс переживал смерть Ленина. Специально созданная траурная комиссия организовала отправку делегации (более 1000 человек) на похороны Ленина, готовила траурные митинги и шествия в городе. Было принято и еще одно решение, о котором сегодня мало кто знает: Петросовет решил поддержать инициативу рабочих Петрограда о проведении похорон Ленина не в Москве, а в Петрограде. Однако после серьезных размышлений и переговоров с Москвой было решено от этого предложения отказаться. В решении заседания Петросовета говорилось: «Москва является столицей СССР; там с разных концов Республики бывают десятки тысяч рабочих и крестьян. Мы не вправе лишать рабочих и крестьян всего Советского Союза возможности при каждом случае побывать на одинаково дорогой для всех могиле Владимира Ильича».

По предложению рабочих Петросовет принял решение об образовании фонда на постройку памятника Ленину. Деньги на памятник начали собирать сами рабочие уже 22 января. Петросовет учредил конкурс на лучший проект.

Сегодня нередки упреки в том, что именно в эти траурные дни начиналось «тиражирование» Ленина. Действительно, так называемые частники выпускали в эти дни немало траурных значков и открыток с изображением Ленина. Однако, не в пример многим сегодняшним значкам, они интересны с точки зрения дизайна, портретного сходства с оригиналом. Значки и открытки проходили утверждение на одной из комиссий Петросовета. И те, которые не отвечали предъявленным требованиям, к выпуску и распространению не допускались.

Стремление почтить память Ленина, однако, не уходило лишь во внешние формы его почитания. Много внимания уже тогда уделялось изучению работ Ленина, его теоретического наследия, созданию его научной биографии.

Так, Петросовет принял решение:

«Поручить Петроградскому отделению Государственного издательства издать... полное собрание сочинений Ленина.

Просить т. Зиновьева, как одного из ближайших сотрудников Ленина, написать популярную биографию В. И. Ленина для рабочих и крестьян».

Для того чтобы рабочие могли приобрести такие издания, предусматривалось определение цен на эти издания как «дешевых, доступных для рабочих».

О том, что это не была простая формальность, свидетельствует постоянное внимание Петросовета к изданию работ Ленина и книг о нем. В 1924 году в «Библиотечке рабочего» были изданы важнейшие работы Ленина, книги со статьями и воспоминаниями о нем Г. Зиновьева, Л. Каменева, Л. Троцкого, А. Луначарского и др.

В траурные дни было начато издание 30 брошюр о Ленине: «Детство Ленина», «Ленин в Октябрьские дни», «Ленин и международный пролетариат» и др.

Очень строго наказывалась недобросовестность в издании работ Ленина. Так, по требованию Петросовета Рабкрин провел расследование по жалобе служащего Октябрьской железной дороги Лазарева. Суть жалобы заключалась в следующем: агенты Московского отделения Госиздата, показывая образцы книг собрания сочинений Ленина на очень хорошей бумаге, с хорошим шрифтом, при подписке присылают издания на плохой бумаге, с плохо читающимся шрифтом.

Рабкрин запретил такое издание сочинений Ленина, указав на особую политическую значимость этого издания.

Не давая своей печали по Ильичу уходить лишь во внешнее почитание его личности, петроградские рабочие предложили создать Детский фонд имени В. И. Ленина. По решению Петросовета фонд был создан. Одной из основных его задач было оказание помощи беспризорным, нуждающимся детям. Председателем комиссии был назначен старый революционер, один из соратников Ленина Н. П. Авилов-Глебов. В делах Петросовета сохранилось немало запросов во ВЦИК и ЦИК о выделении сумм на улучшение жизни детей в детских домах, улучшение детского питания.

Сегодня нам нередко навязывают мысль о том, что увековечение памяти Ленина носило спонтанный, непродуманный характер. Очевидно, авторы таких высказываний переносят на более ранние исторические события то, что происходило несколько позднее — во второй половине 20-х годов, когда, например, выступая на VII съезде РКСМ, Сталин говорил: «Помните, любите, изучайте Ильича — нашего учителя и нашего вождя», А ведь на деле именно тогда стала нормой практика купирования, фальсификации Ленина: исчезали изданные в 1924—1935 годах книги о Ленине, перерифмовывались четверостишия в поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и т. д.

И все-таки тогда, в 1924 году, переименование Петрограда в Ленинград отвечало мыслям и чаяниям большинства петроградских рабочих, отражало их желание, как говорилось в «Клятве Петросовета», «быть ленинцами во всей нашей борьбе, жизни и работе».

Совесть. 1990. М 6

 

УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА СССР

О пресечении надругательства над памятниками, связанными с историей государства, и его символами

В последнее время участились случаи надругательства над памятниками основателю Советского государства В. И. Ленину, другим общественно-политическим деятелям, мемориалами Октябрьской революции, гражданской и Великой Отечественной войн, иными памятниками, связанными с историей Советского государства, над могилами воинов, павших при защите Отечества, а также факты глумления и надругательства над государственными символами — государственными гербом, флагом и гимном СССР.

Разделяя возмущение широких слоев общественности этими проявлениями вандализма и считая, что подобные акты несовместимы с народными традициями, уважением к истории Отечества, с общепризнанными нормами морали, недостойны цивилизованного общества и недопустимы в правовом государстве, постановляю:

Считать необходимым усилить уголовную, административную и иную ответственность за нарушение законодательства об охране памятников истории государства, а также государственных символов.

Рекомендовать Верховному Совету СССР и высшим органам государственной власти республик внести необходимые изменения и дополнения в соответствующие законодательные акты.

Органам государственной власти и управлении принять дополнительные меры по обеспечению сохранности памятников, мемориалов и иных произведении монументального искусства, в том числе посвященных борьбе трудящихся с самодержавием, событиям Октябрьской революции, гражданской и Великой Отечественной войн, государственным и общественным деятелям, а также могил воинов и.других граждан, погибших при защите Отечества.

Приостановить исполнение решений республиканских и местных органов о сносе, перемещении или изменении мемориальных сооружений. Указанным органам воздерживаться впредь от принятия подобных решений.

Прокуратуре Союза ССР, Министерству внутренних дел СССР и Комитету государственной безопасности СССР принять решительные меры по пресечению вандализма и привлекать к установленной законом уголовной, административной и имущественной ответственности лиц, виновных в осквернении памятников, связанных с историей государства, надругательстве и глумлении над его символами, а также в совершении любых действий, нарушающих настоящий Указ и Закон СССР от 29 октября 1976 года «Об охране и использовании памятников истории и культуры».

Ввести настоящий Указ в действие с момента его опубликования.

Президент Союза Советских Социалистических Республик

М. ГОРБАЧЕВ

Москва, Кремль. 13 октября 1990 г.

Правда. 1990. 14 октября

---