СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ В. И. УЛЬЯНОВА-ЛЕНИНА: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

 

А. СИМАКОВА,

лектор-экскурсовод Ульяновского филиала Центрального музея В.. И. Ленина

РОДОСЛОВНАЯ СЕМЬИ УЛЬЯНОВЫХ: ИЗ ПОДАТНОГО СОСЛОВИЯ

О своих предках В. И. Ленин знал мало. В анкете переписи населения (1922) на вопрос о деде написал: «Не знаю».

Даже наиболее сведущий семейный биограф — А. И. Ульянова-Елизарова допускала неточности. О своем деде по отцу писала, что он был «мелким чиновником, служил в каком-то торговом предприятии».

Лишь в 30-е годы заведующий Астраханским городским архивным бюро П. Усачев разыскал ряд документов о семье Ульяновых, одновременно встречался со старожилами, помнившими их. Его материалами пользовались впоследствии М. И. Ульянова, работая над публикацией об отце, а также писательница М. Шагинян, создавшая очерк «Предки Ленина».

Разыскан был и дом Ульяновых, в котором родился отец Ленина.

Но до конца 60-х годов родословная Ленина обрывалась на деде Николае Васильевиче Ульянове. Да и о нем известно было только то, что он из астраханских мещан, портной. Много же о нем никто не знал.

Только в 1968 году в Астраханском архиве в «Списках ожидаемых к причислению зашедших беглых из разных губерний помещичьих крестьян» обнаружили записи: «Николай Васильев сын Ульянин (транскрипция фамилии в старых документах;—Ред.) ...Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова помещика Степана Михайловича Брехова крестьянин отлучился в 1791 году». Запись эта и перевернула старое представление о месте рождения прадеда Ленина. В Нижегородском архиве найдены документы, прослеживающие три поколения Ульяновых: прапрадед В. И. Ленина — Никита Григорьев Ульянин (1711 —1779), прадед Владимира Ильича — Василий Никитич (1733—1770) и дед Владимира Ильича.— Николай Васильевич Ульянов.

Известно, что семья прапрадеда была разлучена. Никита Григорьевич был дворовым человеком помещицы Марфы Семеновны Мякининой. Ей же принадлежал и его младший сын Феофан. Старший сын Никиты Григорьевича — Василий значился дворовым человеком корнета Степана Михайловича Брехова, владельца села Андросова. О детях же Василия Никитича в ревизской сказке говорится так: «У них дочь, написанная в последней перед сим ревизии,— Катерина. ...Рожденные после ревизии Самойла, Порфирий, Николай...»

Братья были грамотными людьми: Самойла и Порфирий скрепляли своими подписями различные документы, в том числе ревизские сказки по селу Андросову, и именовались служителями помещиков Бреховых.

Известно, что в 1791 году в возрасте двадцати одного года Николай Васильевич Ульянов был отпущен помещиком на оброк. А когда истек срок отлучки, на родину уже не вернулся. Жил в Астрахани «без письменного вида, в работах по разным людям». За свое раскрепощение Николай Васильевич заплатил разлукой с родными и близкими. Помещики Бреховы не раз еще напоминали о себе: в 1802 году Николая Ульянова пытались отдать в рекруты, но всесилие Брехова было не беспредельным. С 1799 года Ульянов уже не считался крепостным, был причислен к государственным крестьянам и возврату к бывшему владельцу не подлежал.

В архивном документе того времени, удостоверяющем его личность, значится: «...Оный ростом 2 аршина 5 вершков, волосы на голове, усы и борода светло-русые, глаза карие, лицом бел, чист, от роду 30 лет...» Типичный облик великорусского крестьянина. Это же подтверждает и другой документ, хранящийся в Астраханском архиве — перечень лиц мужского пола Астрахани для рекрутского набора 1837 года, в котором сообщается, что Николай Васильевич Ульянов и его дети Василий и Илья «коренного российского происхождения».

Ульянов, став свободным, сначала поселился в селении Ново-Павловском, в 47 верстах от Астрахани. Позднее, переехав в Астрахань и занявшись портняжным ремеслом, Николай Васильевич еще долго платил подати как крестьянин Ново-Павловской слободы.

В 1807 или 1808 году Ульянов был приписан к сословию астраханских мещан. Затем, уже как мещанин и житель посада, Николай Васильевич обратился в ремесленую управу, которая официально утвердила его мастером и приписала к цеху портных.

Родословная семьи Ульяновых (по линии И. Н. Ульянова)

 

Как писала М. Шагинян, «...старик Ульянов, женившись на шестом десятке, совсем по-патриаршьи прижил четырех детей, а последнего — как в народе говорят «поскребыша» — Илью уже в таком возрасте, когда люди большей частью и не помышляют о детях, — шестидесяти семи лет». Так и считалось, что Николай Васильевич был старше жены на четверть века. Ошибка эта лежит на совести канцеляристов, которые вели записи подчас очень небрежно. Женился же Ульянов, надо полагать, в 1811 или в начале 1812 года, то есть когда ему было 42—43 года. Его женой стала дочь бедного астраханского мещанина Алексея Лукьяновича Смирнова - Анна. Ей было 23 года, но это тоже предположительно. Нет на сегодня данных и о том, что ее отец был якобы крещеным калмыком, о чем упоминала М. Шагинян.

А. Ульянова-Елизарова, думается, справедливо подчеркивала: «По национальности Илья Николаевич был русским, но некоторая примесь монгольской крови, несомненно, имелась, на что указывали несколько выдающиеся скулы, разрёз глаз и черты лица. В Астрахани как известно, значительную часть населения составляли издавна татары».

Всего в астраханской семье Ульяновых родилось пятеро детей, последним был сын Илья.

Нам известно также, что с 30-х годов прошлого век Н. В. Ульянов с женой, детьми и свояченицей Татьяне Алексеевной жил в своем небольшом доме на Косе, по Казачьей улице (ныне ул. Ульяновых) в Астрахани.

Умер Н. В. Ульянов во второй половине 1836 году После смерти кормильца семья осталась почти без средств к существованию. Старший в семье — семнадцатилетний Василий — принял на себя все заботы о матери, сестрах и пятилетием брате, а также о тетушке Татьяне, которая была крестной матерью самому Василию, Илье, сестре Федосье.

Можно предположить, что Илья ежегодно приезжал в Астрахань и на каникулы, пока учился в Казанском университете. Навещал родных и позднее, а в 1868 или 1869 году отправил погостить к родственникам Астрахань жену Марию Александровну с детьми Аней и Сашей.

Это была первая и последняя встреча Анны Алексеевны с внуками. В октябре 1871 года Анны Алексеевны не стало. Через семь лет, в апреле 1878 года, скончался Василий Николаевич.

Видимо, уже после смерти брата Федосья Николаевна приезжала погостить в Симбирск. Анна Ильинична вспоминала ее как «добрую женщину, небольшого роста, с черным платком на голове».. Илья Николаевич, а после его смерти Мария Александровна поддерживали Федосью Николаевну, посылая ей деньги. После кончины старшего брата Федосья перешла жить к племяннику Степану Горшкову, помогая воспитывать детей. Дожила до глубокой старости, умерла в 1908 году.

Мария Ульянова вышла замуж за вдовца Николая Захаровича Горшкова. Осенью 1853 года он сильно простудился и умер от горячки в 39 лет. Вся забота о семье легла на плечи Марии Николаевны. Она воспитала и двух пасынков, и двух сыновей — Ивана и Степана. Посильную помощь родственникам до конца своих дней оказывал Василий Ульянов.

О сыновьях Марии Николаевны известно немного. Сын ее Степан Николаевич Горшков, двоюродный брат Владимира Ильича, жил и работал в Астрахани до 1921 года. В его семье доживала свой век тетка Федосья Николаевна, он же заботился о могиле-склепе Ульяновых. Горшковы не теряли связи с Ульяновыми. В трудное для них время, когда не стало Ильи Николаевича и был осужден Александр, часто высылали в Симбирск посылки с рыбой. Известно, что в 1916 году, едва оправившись от болезни, Мария Александровна мечтала о поездке по Волге, чтобы заехать в Симбирск, встретиться с астраханскими родственниками. Поездка эта не состоялась. А вот Анна Ильинична и Марк Тимофеевич Елизаровы и Астрахани бывали. По семейным преданиям, приехали нежданно, взошли на крыльцо, постучали, но в дом их не пустили. Дома были лишь дети, и они выполняли наказ старших — двери чужим не отворять. Потом долго смеялись Елизаровы: «За чужих приняли...»

В 1921 году Степан Горшков поехал в Москву, забрав все документы, подтверждающие родство с Лениным. Мечтал о встрече с Владимиром Ильичем. Но удалось свидеться лишь с Анной Ильиничной и Марией Ильиничной. Владимир Ильич в те дни был болен. Степана Николаевича просили подождать, но он засобирался домой. В дороге заболел и умер.

У Степана Николаевича было трое детей — Евгений, Вячеслав и Юлия.

Евгений Горшков, подпоручик артиллерии, погиб в 1915 году при осаде Перемышля.

В первую мировую войну был офицером и Вячеслав Горшков, в годы гражданской войны перешел к красным. После войны Горшковы переехали в Москву. Там Вячеслав Степанович поступил в Высшую военную школу связи. Вышел в резерв. Работал инженером на Московской ГЭС. У него были сын Альберт и дочь Надежда. Вячеслав Степанович и Альберт Вячеславович погибли в годы Великой Отечественной войны.

Но о родственниках В. И. Ленина по линии отца известно далеко не все. Поиски документов продолжаются.

Истоки//Вестник Ульяновского филиала Центрального музея В. И. Ленина.

1990. № 2

 

Ж. ТРОФИМОВ,

писатель

КЕРЕНСКИЙ И УЛЬЯНОВЫ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

В центральной печати в последние годы появилось несколько статей о бывшем премьер-министре Временного правительства Александре Федоровиче Керенском. В каждой из них речь идет обычно и о его отце — Федоре Михайловиче Керенском, директоре Симбирской классической гимназии в годы учения в ней Александра, Владимира и Дмитрия Ульяновых (а также их сестры Ольги, ибо Ф, Керенский являлся одновременно и начальником женской Мариинской гимназии). К сожалению, в этих статьях, встречаются ошибки и неоправданные домыслы, особенно при характеристике отношений между Ульяновыми и Керенскими.

Заглянем, например, в «Аргументы и факты» (1988. № 45. 5—11 ноября), где со статьей «А. Керенский: путь к прозрению» выступил профессор Киевского государственного университета В. Кудрин. Ему в Техасском университете удалось познакомиться с большим личным архивом А. Ф. Керенского, приобретенным на публичных торгах. Особый интерес в статье представляют сведения о том, как начиная с середины 1942 года бывший премьер Временного правительства — один из ярых врагов. Октябрьской революции — пришел к пониманию необходимости примирения с Советской Россией.

Вместе с тем приходится констатировать, что профессор В. Кудрин не нашел времени познакомиться по литературе с началом жизненного пути будущего премьер-министра. Только этим объясняется появление в статье главки «Начало двух биографий», где чуть ли не каждая фраза вызывает возражения.

Прочтем такой отрывок: «Чем больше я вчитывался в материалы архива, тем больше удивлялся, какие неожиданные сплетения человеческих судеб преподносит жизнь. Керенский заканчивал ту же Симбирскую гимназию, что и В. И. Ленин, Известно, что аттестат зрелости В. И. Ленину и высокую характеристику как лучшему ученику подписал в свое время отец А. Керенского —- Федор Керенский, являвшийся директором Симбирской гимназии. Подписал, зная, кем был брат Владимира Ильича — Александр. Сам этот факт вызывает уважение к порядочности и, скажем прямо, гражданской смелости Керенского-старшего — ведь данная характеристика открыла путь В. И. Ленину для поступления в Казанский университет.

Судя по заметкам в архиве,— продолжает В. Кудрин,— Керенский-младший был хорошо знаком с семьей Ульяновых, ближе всего знал младшую сестру В. И. Ленина Ольгу, о которой упоминает в дневниках. На этом, по сути дела, и заканчивается общность пройденного ими пути. Дальше их дороги диаметрально расходятся».

Профессор, по существу, соглашается с утверждениями престарелого мемуариста, не подозревая, что тот нередко идет на умышленное искажение исторической правды. Ведь кто-кто, а Александр Керенский знал, что родился 22 апреля 1881 года и, следовательно, к моменту ареста Александра Ульянова по делу 1 марта 1887 года ему самому не было и шести лет! Всем известно и то, что в июне того, же года Ульяновы покинули Симбирск и никто из Керенских и в глаза-то не видел их целых три десятилетия.

Спрашивается, можно ли серьезно говорить, а тем более стараться удивить миллионы читателей «Аргументов и фактов» якобы имевшими место «неожиданными сплетениями человеческих судеб»? Тем более что вопреки утверждению киевского профессора Александр Федорович не только не «заканчивал ту же Симбирскую гимназию, что и В. И. Ленин», но и вообще не учился в ней, ибо в мае 1889 года его отца перевели по службе в Ташкент, где и прошла гимназическая пора А. Керенского.

Не выдерживает критики и утверждение о том, что «Керенский-младший был хорошо знаком с семьей Ульяновых». В лучшем случае он мог помнить, что, когда ему было три-четыре года, его отец Федор Михайлович и мать Надежда Александровна (урожденная Адлер немка по национальности) обменивались традиционными для людей одного положения визитами с семьей директора народных училищ Симбирской губернии в пасхальные и рождественские праздники. И вот во время какого-то из таких полуофициальных визитов Ольга Ульянова могла угощать мальчика какими-нибудь сладостями да из вежливости поинтересоваться его игрушками Только таким могло быть знакомство четырехлетием Саши Керенского с четырнадцатилетней Ольгой Ульяновой. После же кончины ее отца Ильи Николаевича (12 января 1886 года) Ульяновы и Керенские уже обменивались и праздничными визитами.

Суждения о гражданской смелости Керенского-старшего в «Аргументах и фактах» пришлись по душе журналисту В. Витальеву, который свои впечатления о встрече в Англии с младшим внуком директора Симбирской гимназии (Неделя. 1989. № 30) предварил пространной цитатой из статьи киевского профессора. И старался усилить во много крат степень смелости Ф. М. Керенского. Слова: «Подписал, зная, кем был брат Владимира Ильича — Александр» — В. Витальев снабдил собственным комментарием: «По законам того времени родственники политических преступников подлежав немедленному (? — Ж. Т.) исключению из учебных заведений».

На самом же деле Ф. М. Керенский, как истинно верноподданный, ни разу в своей жизни не нарушал закона Иначе бы ему, сыну дьякона из села Керенки Городищенского уезда Пензенской губернии, не удалось весьма быстро сделать служебную карьеру, а в 1887 году удостоиться чина действительного статского советника — штатского генерала.

Посмотрим же, как «проявил» он гражданскую смелость при аттестации Владимира Ульянова.

Достаточно сказать, что еще до подписания выпускных документов он не упустил шанса лично продемонстрировать правительству свою благонамеренность, хотя для этого пришлось поступиться справедливостью.

Как преподаватель логики, курс которой был закончен в седьмом классе, Керенский обязан, был выставить в аттестат зрелости итоговые оценки по этому предмету, округлив дробные из них до целых чисел, но, согласно инструкции, учитывая при этом успехи и прилежание учеников в последние годы. И уж кому, как не Владимиру Ульянову, который шел первым учеником с первого класса (логичность его рассуждений Керенский в качестве преподавателя словесности неизменно наблюдал в его сочинениях), было законно округлить дробную годовую оценку с 4,5 до 5 баллов. Однако в отношении родного брата приговоренного к смертной казни революционера преподавателем-директором руководила иная, прямо скажем, верноподданническая логиками он снизил Владимиру Ульянову оценку, поставив в аттестат среди семнадцати его пятерок единственную сиротливую четверку...

Никакой гражданской смелости не потребовал от Керенского-старшего и сам факт подписания и выдачи выпускных документов Владимиру Ульянову, ибо не было такого закона, который бы обязывал директоров гимназий или хотя бы давал им право исключать из учебных заведений родственников «государственных преступников». Кстати, в истории России имелись случаи, когда одни представители семьи — декабристы, народовольцы (например, среди Муравьевых, Перовских) — являлись смертельными противниками самодержавия, а другие ревностно служили царю и пользовались за это немалыми милостями. Так было и в 1887 году. Петр Шевырев — фактический организатор второго «первого марта» — был казнен вместе с Александром Ульяновым, а его отец как был, так и остался преуспевающим харьковским купцом, брат — преподавателем петербургского Лесного института, а сестры — слушательницами высших женских (Бестужевских) курсов. Как видим, никто из близких родственников и этого казненного революционера в том году не пострадал.

Никакая инстанция не пыталась вмешиваться и в действия директора Симбирской классической гимназии, когда он скреплял своей подписью документы на выпускников 1887 года. В аттестате зрелости Владимира Ульянова помимо Керенского стоят подписи еще 14 членов педагогического совета. Именно этот совет и принял постановление о награждении Владимира Ульянова золотой медалью, и классный наставник А. Ф. Федотченко является основным автором всего того положительного, что вошло в характеристику лучшего ученика. А вот отрицательные оттенки в характеристике — это плод раздумий самого Ф. М. Керенского, который предупреждал инспекцию Казанского университета: «Присматриваясь ближе к домашней жизни и характеру Ульянова, я не мог не заметить в нем излишней замкнутости, чуждаемости от общения, даже с знакомыми людьми, а вне гимназии и с товарищами и вообще нелюдимости».

Эти строки из характеристики сыграли определенную роль в том, что Владимира Ульянова с самого начала пребывания в Казани полиция «имела в виду», ибо скрытность в ее глазах являлась одним из признаков «начинающегося влияния противоправительственной агитации». Когда же было установлено, что Владимир Ульянов был одним из активнейших участников студенческой сходки 4 января 1887 года, то инспектор студентов, словно похваливая бдительность Ф. М. Керенского, подчеркнул, что в гимназической характеристике Ульянова было «указано на излишнюю замкнутость, чуждаемость, что он и обнаружил».

Современники единодушны в том, что Ф. М. Керенский был крайне противоречивой личностью. Например, известный чувашский просветитель И. Я. Яковлев отзывался о нем так: «Способный. Образованный, отлично знавший русскую литературу. Хороший рассказчик, обладавший даром слова. В то же время это был человек завистливый, не терпевший около себя какого-либо соперничества, стремившийся вредить не только своим конкурентам, но даже тем, кого подозревал как стоявших поперек его дороги. На почве этих особенностей его характера у меня вышло с ним несколько довольно крупных, неприятных столкновений...»

Нельзя не отметить, что Федор Михайлович любил древний период словесности. Что касается демократической литературы XIX века, то, выполняя указания руководителей реакции 80-х годов, он предпринимал все меры, вплоть до запрета старшеклассникам пользоваться Карамзинской библиотекой. Но тщетны были эти старания. «К сожалению, — сетовал сам Керенский в донесении попечителю Казанского учебного округа,— вполне строгий контроль над ученическим чтением невозможен потому, что многие ученики берут книги не из гимназической только библиотеки, по также из общественной Карамзинской чрез посредство родственников или других лиц».

Когда же Ф. М. Керенскому стало известно, что преподаватель географии и истории С. И. Теселкин, возглавлявший ученическую библиотеку гимназии, дает некоторым ученикам книги «обличительного» направления,  он, по свидетельству И. Я. Яковлева, возненавидел Теселкина, «стал преследовать, сделал на него в учебный округ донос… и добился перевода его в Саратов...

Керенский продолжал между тем чистку в гимназии немодного ему учительского персонала. Так, он сделал подлый, нечестный донос начальству на такого достойного педагога, каким был инспектор Христофоров, за возражения против него, Керенского, по управлению гимназией».

И. Я. Христофоров, одна из светлых личностей, долгие годы являвшийся близким знакомым И, Н. Ульянова, пытался защищаться от наветов своего директора. Объясняя свои нелады с казнокрадом И. В. Вишневским (предшественником Керенского) и Ф. М. Керенским, Христофоров заявил: «...с Вишневским я жил не в ладах потому, что он беззастенчиво эксплуатировал гимназическими и пенсионными суммами, с Керенским потому, что он фальшивил в педагогических вопросах в официальных донесениях (впрочем, я тогда выразился короче: «С одним я не ладил потому, что он воровал, а с другим - потому, что он плутовал»)».

Нелестны отзывы еще двух современников, знавших Ф. М. Керенского уже в качестве главного инспектора училищ Туркестанского края. Директор Ташкентской учительской семинарии Н. П. Остроумов характеризовал его как «администратора-формалиста», который рьяно отстаивал все начальственные распоряжения, но... умело обходил их, «когда находил это соответствующим своему настроению». Ему, по словам Остроумова, были присущи такие черты характера, как «начальствующая важность», стремление скрыть от сослуживцев свое происхождение, недоверие к подчиненным, скупость и проявлявшаяся «во всем расчетливость», стремление «выследить что-нибудь для занесения в свою книжку»...

Приведу выдержку из письма туркестанского генерал-губернатора А. Самсонова министру народного просвещения от 17 июля 1910 года: «Познакомившись ближе как с самим Керенским, так и с состоянием учебного дела в округе,— писал будущий выдающийся военачальник первой мировой войны,— я признал, что учебное дело в Туркестанском крае погублено именно г. Керенским, не сумевшим подобрать подходящих преподавателей, совершенно игнорировавшим туземные школы, старавшимся в своих докладах доказать лишь одно: что все в деле образования и воспитания юношества в местных учебных заведениях обстоит благополучно».

Через несколько дней после получения требования генерал-губернатора о немедленном отстранении Ф.М. Керенского от работы Министерство народного просвещение предложило последнему подать прошение об отставке, что он и сделал, сославшись на слабое здоровье. Два года спустя после бесславного заката своей карьеры Ф.М. Керенский умер в Петербурге.

Подытоживая сказанное и учитывая другие факты из жизни и деятельности Ф. М. Керенского, которые освещались мною в книгах «Гимназист Владимир Ульянов», «Дух революции витал в доме Ульяновых», с чистой совестью могу сказать, что Федор Михаилович немало потрудился, чтобы сделать Симбирскую классическую гимназию одной из лучших в глазах руководства Казанского учебного округа. Но «подтягивал» он ее подчас жесткими методами, стараясь воспитать молодое поколение в духе преданности царскому самодержавию. Тщетными, однако, оказались эти усилия по отношению к Александру и Владимиру Ульяновым и в значительной мере даже к собственному сыну.

Совести. 1990. № 5

 

Г. ЕЛЬЦОВ,

журналист

ОТ СТРЕЛЕЦКОЙ ДО НЕВСКОГО

(О трилогии Ж. Трофимова «Великое начало» в контексте обиды на наш исторический путь)

Сначала об обидах.

Не будь в той анонимке постскриптума, я бы, как и положено, не особенно вчитываясь, сдал ее в архив. Свободе слова не к лицу полемика с тенями, хотя бы и весьма воинстенными. По в послесловии из-под трусливой маски анонима-ниспровергателя вдруг выглянул человек сомневающийся, размышляющий. Некто, представившийся Леонидом Ш., рабочим-строителем, писал: «Я часто смотрю портреты Ленина (это у нас не дефицит!) и думаю при себя: «Владимир Ильич, неужто за то, что царь казни твоего брата-террориста, надо было наказывать всю страну? Неужто твое семейное горе может оправдать нашу нищету, очереди, гражданскую войну, репрессии, ГУЛаг, наше бесправие?»

Но Ильич молчит. Ему нет дела до меня, маленького человека... Наш сногсшибательный социализм —это плевок в сторону миллионов замученных, угнетенных и эксплуатируемых, веками мечтавших о справедливом и счастливом обществе. И эта мысль приводит в ярость против его „основателей” и „созидателей”».

Итак, ярость... Только вот какая? Хорошо, если сдерживаемая разумом — созидательная. Ну а если слепая, разрушительная? Если опять «до основанья»?

И в самом письме обилие уже знакомых по А. Солженицыну и В. Солоухину ленинских цитат, якобы свидетельствующих о его приверженности насилию, попранию демократии и гуманизма. «Я пользовался чужим трудом,—к чести своей откровенно признается Леонид Ш.— Если бы я не поленился и взялся за ПСС (Полное собрание сочинений.— Г. Е.) Ленина, то нашел бы таких цитат еще больше».

Думаю, что, если бы он не поленился и по совету небезызвестного литературного героя Чацкого предпочел «оригиналы спискам», в ПСС Ленина его бы ждали и другие открытия. Вообще пользоваться выжимками чужого ума небезопасно, ибо, по Козьме Пруткову, всякий  специалист подобен флюсу — полнота его односторонняя. Да и насколько далеко неосмысленное цитатничество от невежества, которое, если верить классикам, есть демоническая сила?

Во-первых, думаю, из более пли менее полного обращения нашего анонима с речами и статьями Ленина он бы уяснил, что взятые им «наперевес», как вилы, цитаты — суть не программные установки, но слова, сказанные Владимиром-Ильичем по вполне определенному поводу, в конкретном историческом контексте. «Для меня всегда была важна практическая цель»,— говорил он сам. Весьма немаловажно и то, кому адресовались те слова. В человеческом общении, тем более в своем кругу, в среде единомышленников, не все слова следует понимать буквально. Если по чьему-нибудь адресу (а поводов не счесть) мы в сердцах говорим, что за такую работу руки оторвать мало, это совсем не значит, что для усекновения уже готов топор. Поэтому не стоит любую гиперболу принимать за чистую монету и представлять как святцы.

Наконец, надо отдавать себе отчет в том; что не речи политиков, а интересы масс правят современным миром. Политик только до тех пор наверху, пока он действительно (или своекорыстно) следует чаяниям широкой общественности.

В связи с этим позволю себе одно, может быть, не слишком приятное для сегодняшних ясновидцев, сильных задним умом, скромное напоминание, этакий парадокс. Как бы мы ни громили сейчас и поделом!  преступления Сталина, волюнтаризм Хрущева, надутую пустоту Брежнева, факт остается фактом: их режимы не вызывали сколь-нибудь широких социальных протестов, народ, как говорится, безмолвствовал.

Почему? На мой взгляд, не только потому, что рта не давали открыть, но и потому, что фактически существующее — хотя бы и в нищете — социальное равенство (об уровне жизни элиты разве что догадывались) большинством воспринималось как справедливость. Коммунистическая идея всеобщего равенства, родственная раннехристианской, оказалась настолько великой, что даже преступления против своего народа не смогли поколебать здания тоталитарных режимов. И только выстраданная зрячесть, возможность честного сравнения, в которых познается все, позволили осуществить коренную переоценку былых ценностей. Приоритет отдан ценностям общечеловеческим.

Впору воскликнуть: «Свершилось наконец!» — да сдерживает очевидная предвзятость иных переоценщиков, их негуманность в проповедях гуманизма. Вот, например, безапелляционный приговор марксизму, вынесенный А. Ципко в статье «Хороши ли наши принципы?» (Новый мир. 1990. № 4). Вчитываемся: «Коммунистическая идеология породила за семьдесят лет столько чудовищ, сколько старая частнособственническая цивилизация не сумела породить за три века».

Конечно, свежие раны поют больнее, однако, несмотря на боль, не мешало бы сохранять объективность. Отнюдь не коммунистической идеологии человечество обязано бойнями первой и второй мировых войн, атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, кровопролитными национальными конфликтами, расизмом, вьетнамским Сонгми и многим-многим другим. Конечно, жертвами постыдно считаться, по втройне постыдно о каких-то из них забывать. Во всяком случае, не по-христиански.

Нет, я не собираюсь, споря с автором «Нового мира», оправдывать ортодоксальный марксизм как теорию превосходства одного класса над другим, как теорию, допускающую насилие, как экономическую утопию прямого (внерыночного) товарообмена, наконец. Но нельзя не видеть и того, что сама эта теория зародилась в обществе классового насилия (победила — в обществе изощренного насилия), была клином, которым хотели вышибить клин.

Хотелось бы показать иное: неправомерность отделения фигуры В. И. Ленина от общечеловеческих ценностей, от гуманизма.

А. Ципко делает это так: «Идеи Маркса и вся (выделено мной.— Г. Е.) наша послеоктябрьская история слиты воедино». В другом месте: «Марксизмом переболели многие, но, как правило, наиболее одаренные, талантливые преодолели марксистские истины, обнаружив их ошибочность». Хвала автору, ибо кто, как не он, преодолевший эти истины, вправе рассчитывать на обозначенные выше комплименты?!

Но все же я бы в первую очередь адресовал их... В. И. Ленину. Разве нэп и последовавший за ним коренной пересмотр «всей нашей точки зрения на социализм» не были самым решительным разрывом с «утопической верой в возможность организации такого производства, которое было бы свободно от соображений прибыли и личной выгоды»?

Нэп, кооперация и многие другие ленинские начинания, увы, упрямо выламываются из «всей» нашей послеоктябрьской истории строительства коммунизма точно по Марксу. А. Ципко об этом стыдливо умалчивает. Ему нужен, видимо, «ортодоксальный Ленин», сугубо марксистско-классовой, а не общечеловеческой закваски. Для этого и прячутся концы в воду. Чтобы вытянуть их оттуда, все же не поленимся и, следуя неосуществленному намерению рабочего-строителя Леонида Ш., возьмемся за Полное собрание сочинений Ленина. Кроме отдельных «негуманных» рецептов, преследующих, как правило, практическую цель в каждой конкретной ситуации, мы обнаружим мировоззренческие установки совсем иного толка.

Например, о сущности социализма: «Победоносный социализм необходимо должен осуществить полную демократию...» (Поли. собр. соч. Т. 27.. С. 252), «...не уменьшая этим, а в миллионы раз увеличивая «дифференцирование» человечества в смысле богатства и разнообразия духовной жизни и идейных течений, стремлений, оттенков» (Поли. собр. соч. Т. 26. С. 281).

Или о преходящей роли диктатуры пролетариата: «Что отличает нас от анархистов в смысле принципов? Принципы коммунизма заключаются в установлении диктатуры пролетариата и в применении государственного принуждения в переходный период. Таковы принципы коммунизма, ко это не его цель» (выделено мной.— Г. Е.) (Полн. собр. соч. Т. 44. С. 24).

Как демократическое откровение мы преподносим сейчас идею разделения властен—законодательной, исполнительной, судебной, подразумевая подчас, что основателям нашего государства она была неведома. Юристу Ульянову-Ленину неведома? Послушайте: «Конечно, если бы Совнарком нарушил постановление ВЦИК, то он подлежал бы привлечению к суду» (Полн. собр. соч. Т. 40. С. 268). Совнарком—-к суду! И сейчас-то мы еще не знаем подобных прецедентов, а Ильичем еще тогда это допускалось.

Или его точка зрения на такой сегодня актуальнейший вопрос, как сочетание демократии с задачами непосредственного управления, полномочий Советов — с обязанностями их исполнительных органов. Мы ведь в своем народовластном пафосе готовы чуть ли не отказаться от всех и всяческих «аппаратов». А вот что говорил он: «Господство рабочего класса в Конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело, а управление— это другое дело, это — дело уменья, дело сноровки... Где это у вас можно управлять без компетентности, управлять без полного знания, без знания науки управления? Смешно!.. Пока у вас отсутствует принцип компетентности и уважения к спецу — мы стоим на примитивной точке зрения» (Полн. собр. соч. Т. 40. С. 222).

По-моему, это и о нас сегодняшних. Причем не в бровь, а в глаз. Подобное цитирование на злобу дня можно было бы продолжать бесконечно, поскольку истинный ум, истинная культура, а их запас в работах Ленина бесконечен, будут в цене всегда. Как золото, которое и в грязи блестит. Вся суть — в умении отделить его от накипи революционной стихии. Это не сделать в состоянии слепой ярости, ибо «озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль». Эта мудрость тоже Ленина.

И тогда мы поймем: да, есть Ленин как непосредственный участник жесточайшей социальной ошибки, ко это только часть целого. А само целое — выдающийся мыслитель, обогативший свою память знанием всех «тех богатств, которые выработало человечество».

Это и было, пожалуй, мировоззренческой базой тех твердых изменений политического курса, что характерны для Ленина. Да, ошибался, но умел признавать и исправлять свои ошибки. «Так сказала нам жизнь»,— на подобное никогда бы не отважился догматик от Маркса, возводящий его теоретические схемы в абсолют. Ленин отваживался. Например, вводя те же нэп, государственный капитализм, разве не поступался он воинствующими ортодоксально-классовыми принципами?

«Решающего в марксизме они совершенно не поняли: именно, его революционной диалектики...» (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 378). Похоже, Ленин это сказал не только о своих политических оппонентах, по и о своих «продолжателях». Да и о сегодняшних плакальщиках по нашей истории. Революционная диалектика, сдается, умерла в партии вместе с ним. Или на шестьдесят с лишним лет она, постоянно третируемая, погрузилась в летаргический сон... Спал разум — рождались чудовища.

Но, продирая сейчас глаза, ей-богу, неумно отказывать в гуманизме человеку, целиком посвятившему жизнь борьбе за лучшую долю людей. Наряду с застившим сейчас наше сознание негуманизмом Октябрьской революции к привилегированным сословиям грешно забывать о вековечном негуманизме российских держиморд к забитому большинству населения. Абсолютному большинству. И в равной степени — к России мыслящей, России демократической.

Именно в этом отношении, как ни странно, стала для меня откровением документальная трилогия Жореса Трофимова «Великое начало», выпущенная в 1990 году издательством «Молодая гвардия» и недавно появившаяся в продаже. В трилогию вошли ранее изданные документальные повести «Великое начало» (в существенно переработанном виде), «Казанская сходка» и «Самарские университеты». Как части трилогии они получили более лаконичные названия: «Симбирск», «Казань», «Самара». Три поволжских города. Детство, отрочество, юность Владимира Ульянова. Революционная закалка. Гражданское возмужание.

Книга емкая: охватывает первые двадцать три лишним года жизни Владимира Ильича из неполных пятидесяти четырех. Книга без вымыслов: не в правилах автора отдаваться полету фантазии. Повествование— и весьма живое — строится на строго документальной основе. И потому книга особенно нужная.

Сам автор говорит об этом во вступлении так: «Сегодня, когда фигура Ленина снова приковала к себе пристальное внимание с самых разных сторон, когда в ходу оказались самые разные суждения и оценки, рассказ о поволжском периоде — периоде юности Владимира Ульянова, на мой взгляд, особо необходим».

С этим трудно не согласиться. Но возразил бы я в другом. Автор адресует свою книгу в первую очередь молодому читателю. По-моему, речь следует вести о более широкой читательской аудитории. Она — для всех тех, кому дорого имя В. И. Ленина. Для всех тех, кому нужно разобраться в нашем многострадальном прошлом. Для плакальщиков по былой, «процветающей» России в том числе. Изображение социального фона, конечно, не было главной задачей автора. Вместе с тем, поскольку бытие определяет сознание, без него не обойтись. В итоге скупые факты российской действительности, сообщаемые автором, сложились в весьма примечательное полотно.

Сейчас мы с ностальгической грустью вспоминаем, что православная самодержавная Россия славилась колокольными звонами. И похоже, начисто забываем о другой ее музыкальной «славе» — звоне кандальном. В Симбирске, по соседству с домом на Стрелецкой, где родился Владимир, находилась тюрьма. Отложились ли в его детской памяти лязг цепей, грубые окрики охранников — трудно сказать. Но позже молодой адвокат, помощник присяжного поверенного В. Ульянов на практике убедится, насколько легко простолюдину угодить в цепи: достаточно по нищете позариться на чужую краюху хлеба. А сильные мира сего за многотысячные мошенничества, за дикий произвол отделывались легким испугом.

Впрочем, будем следовать фактам. В Симбирской губернии той поры из всех родившихся детей до одного года не доживали 36 процентов. До пяти лет — половина родившихся! Средняя продолжительность жизни в России составляла... 25 лет, тогда как в Англии — 53 года.

И могло ли быть иначе, если на всю губернию была, одна больница. Зато в Симбирске — четыре водочных предприятия. Не в пример церквам, действовало только одно начальное училище на три-четыре населенных пункта.

С той же «заботой» о здравоохранении и народном образовании Ульяновы столкнутся в «русском Чикаго» — Самаре. Единственная гимназия ютилась в частном доме, зато с купеческой удалью тратились деньги на строительство городского театра, на громадное здание кафедрального собора, вмещавшего две с половиной тысячи (!) верующих.

Несколько отвлекаясь, приведу статистику по всей «процветающей» России предреволюционных лет. Вузов— 91, музеев — 213, театров—177, врачей— 19 785. Зато религиозных учреждений — 78 792! Зато священнослужителей — более 200 тысяч. То есть было кому вымаливать дождь в засуху, здоровье для паствы. Но мало было тех, кто мог просто лечить и с умом обрабатывать землю. И потому голод, эпидемии тифа, холеры так легко косили тысячи и тысячи полуголодных людей сто лет назад в Поволжье.

Это, так сказать, с материальной стороны. А вот что касается духовной. Больше похожая на казарменную атмосфера гимназии. Однокашник Владимира, а позже поэт А, Коринфский о ней напишет: «В угрюмом застенке «классической школы».., тупели и гасли умы».

В Карамзинской библиотеке изъяты из общественного пользования сочинения писателей-демократов, «Капитал» К. Маркса. В число вредных попали даже «Рефлексы головного мозга» И. М. Сеченова. Тенденция правительства с начала 80-х годов развивать церковноприходские школы взамен земских — тягчайший удар по всему делу жизни И. Н. Ульянова — способствовать просвещению народа.

А вот и православный «гуманизм». На сожаление отца, что дети не усердны в вере, его гость хладнокровно рекомендует: «Сечь, сечь надо». В тот день Володя расстался с крестом. Нечего сказать, хороша вера, если у нее в качестве аргумента извечные российские розги!

Или взять положение женщины... То открываются, то закрываются единственные в стране высшие Бестужевские курсы, Ольга вынуждена думать об учебе в далекой Швеции...

И по всем страницам книги тотальная ненависть режима ко всякому инакомыслию. За верноподданность бдит все российское чиновничество; учителя гимназий, университетские попечители, вездесущая охранка.

Позор! Нонсенс! Чтобы выйти замуж, поднадзорная старшая сестра Владимира Анна Ильинична должна была получить на то позволение губернатора. За Ульяновыми в Алакаевке Самарской губернии установлено настолько «достаточно деятельное наблюдение», что жизнь там становится невыносимой. Характерно: документы жандармского управления стали едва ли не главным источником информации для Ж. Трофимова при написании «Самарских университетов».

Вот почему как символ самодержавно-помещичьей власти была воспринята демократической Россией повесть А. П. Чехова «Палата № 6» (Русская мысль. 1892. Ноябрь.). В. Ульяновым — в том числе. Впрочем, не всей демократической Россией. Часть ее представителей томилась в тюрьмах, а закон не допускал для «политиков» знакомства с газетами и журналами.

Вся великодержавная Россия была «палатой № 6», сковывающей свободный дух и творческие силы. Для них эта Россия была душегубкой. Потому только за безбрежную ненависть может сойти попытка объяснить путь Ленина к Октябрю чувством мести за казненного брата. Все честное задыхалось и рвалось к переменам. А правительство тем временем лицемерно заявляло (1887), мол, в России еще не настало время введения конституционного правления.

Допускаю и даже хотел бы, чтобы в тотальном подавлении инакомыслия, в мстительности режима, в гипертрофированной роли охранки читатель увидел черты разительного сходства с нашим недавним советским прошлым. В том-то и дело: у России не было сколь-нибудь существенного демократического опыта, зато традиция насилия — из глуби веков. То есть концепция превосходства одного класса над другим (как, акт исторического возмездия) упала на хорошо «удобренную» почву. Но если для одних (Сталин и последователи) она стала удобной маской для удержания власти и оправдания беззаконий, то для других (в том числе Ленина) диктатура пролетариата была только средством завоевания власти ради веками угнетаемых (возмездие в них вызрело!) и суровой необходимостью переходного периода. Но не целью, на что однозначно указывал сам Ленин.

Принципиальная разница в подходах тоже, думается, родом из детства. Ведь на каких ценностях воспитывался Владимир Ульянов? Да на общечеловеческих, в основе которых свобода человека, гуманизм, честность, служение народу. Доказательств тому в трилогии Ж. Трофимова несть числа.

Долг служения народу... Вся жизнь отца. Старшая сестра Анна готова открыть воскресную школу в собственном доме, чтобы учить неимущих безвозмездно. В Петербурге Александр ради спасения товарища и революционной работы закладывает в ломбард обе свои золотые медали. Владимир упорно готовит к экзаменам по древним языкам чувашского учителя Н. М. Охотникова.

Честность... Она у Ульяновых во всем: от малого — «у Ульяновых играют честно» (друзья-товарищи о крокете) — до принципиальной неспособности подличать во время многочисленных попыток исключенного из Казанского университета за участие в сходке Владимира найти путь к получению высшего образования. Он пария, он — изгой режима, от него, как от блудного сына, ждут раскаяния. Но ни в одном обращении к сильным мира сего вы не найдете самоуничижительной нотки.

Мужество... Тут бы нужен отдельный разговор. Например, как легко все успехи Владимира в усвоении знаний списать на его гениальность. Но попробуйте быть на высоте, когда сердце рвется на части? Владимиру такое выпадало не раз. Казнят брата — он сдает выпускные гимназические экзамены. Умирает любимая сестра Ольга — он экстерном сдает экзамены по курсу юридического факультета.

Какая сила помогла превозмогать эти раны? Долг служения народу — другой, по-видимому, не было. Наличие этой внутренней силы вне всякого сомнения осознавалось окружающими. Примечательно, как замечает Ж. Трофимов: никто в классе не порицал открыто участия его брата в покушении на жизнь царя.

Ради служения народу Владимир постоянно опережал время. Самый молодой (17 лет) выпускник Симбирской гимназии. Самый молодой (21 год) юрист России. Весь сосредоточен на пополнении нужных для общественной деятельности знаний, не страшась непосильного. В шестнадцать лет берется переводить «Капитал». В Казанском университете, хотя хватало знания других языков, начинает изучать английский. Позже штудирует марксистскую литературу на немецком! Министра народного просвещения И. Д. Делянова просит разрешить держать экзамен сразу «на кандидата юридических наук экстерном».

Скупы, быть может, в книге свидетельства простых человеческих движений его сердца, но что поделаешь: они не оставляют после себя документальных следов. Но вот факт: молодой дипломированный юрист отказывается от первоначального намерения сразу перебраться в Петербург и решает на год-два остаться в Самаре, чтобы быть опорой матери.

Приводит автор и эпизод, который может быть по-своему использован нынешними сторонниками «чистого гуманизма». В Самаре на собраниях и сходках Ленин вел решительную пропаганду против комитетов содействия голодающим, считая их «пропагандой действия» за примирение с существующим строем, породившим голод. Несмотря на безусловную его политическую правоту, здесь есть, конечно, чрезмерная радикальность по хорошо известному всем нам типу «чем хуже, тем лучше». Не берусь делать из этого далеко идущих выводов. Здесь, конечно, налицо примета классовой закваски, усвоенной с революционным учением Маркса. Было это у Ленина? Не боженька, не икона — конечно, было, и спасибо автору трилогии Ж. Трофимову за «неизбирательность» его публицистического исследования. Но корни таких подходов — классовых  или общечеловеческих — были глубже, вот вопрос.

Никогда не уйдут из моей памяти простые картины прочитанного о Ленине. (Это уже не из трилогии.) Ленин, проверяющий простыни в пристанище А. М. Горького — не сыры ли, не захворал бы... Ленин, подающий калоши врачам, пришедшим его осмотреть... Мелочи? Не уверен. Диктаторы не способны на такие мелочи. Здесь — полное отсутствие вождистской гордыни. Здесь — человек, уважающий другого человека.

Забываем простую вещь: Октябрь был предопределен вовсе не Лениным, но правящим режимом во главе с «мучеником-самодержцем», бросившим Россию «противно человеческому разуму» (по Толстому) в бойню бессмысленной войны. Она-то скопищами народного горя и привела решающим образом — увы, точь-в-точь по писанию Маркса — к революционному спазму и непримиримому социальному расколу России. (Кстати, если практика до поры подтверждала теорию, почему последней было не верить? Давайте учитывать и это.)

Но вот наступил момент, когда теоретические схемы общественного развития стали посрамляться жизнью. «Военный коммунизм» оказался несостоятелен перед задачей хозяйственного возрождения. И Ленин... И Ленин «всерьез и надолго» отказался от классических схем. Его «не сметь командовать» крестьянином, его ставка на личный интерес и хозяйственный расчет в несколько лет преобразили Россию. Великие общечеловеческие знания, помноженные на реализм и гражданское мужество, служили основой того беспрецедентного в истории политического поворота.

Именно таким оставляет читателям своего героя Ж. Трофимов, закапчивая повествование приездом Владимира Ульянова в Петербург. «Перед нами,— цитирует он воспоминания Г. М. Кржижановского,— был не просто первоклассный знаток нашей родной литературы и знаток творений Маркса и Энгельса, но уже и самостоятельный мыслитель...» Самостоятельный!

Отринув неоправдавшее себя, вернувшись наконец к общечеловеческим ценностям, вооружиться бы и нам объективным знанием и мужеством, столь необходимыми для свободного развития каждого из нас и общества вместе с нами. Тогда, глядишь, вслед за Н. Г. Чернышевским мудро поймем, что исторический путь — не тротуар Невского проспекта, он идет целиком через поля, через болота, через дебри. Главная, как я полагаю, книга Жореса Трофимова может тому в немалой степени способствовать. Беру на себя смелость рекомендовать.

Ульяновская правда. 1990. 3 ноября

 

Н. ШУЛЬГИНА,

кандидат исторических наук

ОБ ОДНОЙ НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ СЕНСАЦИИ

«О Владимире Ильиче очень много пишут теперь...» Эти слова из воспоминаний Н. К. Крупской как нельзя лучше подходят к нашим дням, когда о Ленине пишут и говорят больше, чем когда бы то ни было. Однако суть дела в том, что пишут и что говорят. В порыве ниспровержения, в стремлении во что бы то ни стало разрушить Ленина в себе и в других иные авторы не останавливаются ни перед чем. Добрались и до личной жизни Владимира Ильича.

И вот, со ссылкой на Британскую энциклопедию, утверждается, что отнюдь не Ленин был первым мужем Крупской и что сам он также был женат на ней вторым браком (см.: Советская молодежь. Рига. 1990, 16 января).

Ну что ж, обратимся, как и подобает в таких случаях, к первоисточникам.

Как следует из публикаций о  В. И. Ленине и Н. К. Крупской в Британской энциклопедии изданий 1957 и 1975 годов, в них сказано лишь о том, что 10 (22) июля 1898 года В. И. Ленин вступил в брак с Н. К. Крупской, с которой познакомился на собрании петербургских марксистов зимой 1894 года.

Надо отметить, что столь же скупо сообщается об этом и в первом томе Биографической хроники, изданной Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1970 году. Из Биохроники можно, правда, еще узнать, что свидетелями при бракосочетании были крестьяне села Шушенского С. А, Ермолаев, С. Н. Журавлев и другие.

И только в биографии Н. К. Крупской сказано, что 10 июля 1898 года Надежда Константиновна и Владимир Ильич обвенчались. Действительным тогда признавался лишь церковной брак, и департамент полиции разрешил Надежде Константиновне проживать в Шушенском только при условии его немедленного оформления. В противном случае грозили отправить ее для отбывания ссылки в Уфу. Пришлось венчаться, проделать эту комедию, как вспоминала Крупская.

Об этом факте свидетельствует запись в церковной книге, копия которой экспонируется ныне в третьем зале ленинградского музея В. И. Ленина.

И сегодня каждый интересующийся может своими глазами прочесть, что административно-ссыльные православные В. И. Ульянов и Н. К. Крупская венчались первым браком.

Один из ссыльных — путиловский рабочий финн Оскар Александрович Энгберг — сделал из медного пятака Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне обручальные кольца. И хотя кольца они не носили, Надежда Константиновна берегла их всю жизнь и лишь в последние годы передала в Центральный музей В. И. Ленина.

А что же тогда «заманчивая версия», изложенная нами в начале? Мягко говоря, выдумка для падких на подобного рода «сенсации» людей, испытывающих особый интерес к чужой личной жизни.

Для них и приведем отрывок из воспоминаний о В. И. Ленине его лечащего врача М. И. Авербаха: «Жизненный опыт и изучение биографий великих людей учат, что личной жизнью их большей частью не следовало бы интересоваться. Нечасто встречаются люди, которые везде были бы одинаковы — и на трибуне, и у себя дома, у которых общественная и личная жизнь составляла бы одно целое... В громадном большинстве случаев личная жизнь даже замечательных людей оказывается крайне неинтересной или стоит в полном противоречии с той общественной ролью, какую играет этот человек. Поэтому широкой публике, особенно людям узким, мещански настроенным, не умеющим отделять идеи от человека, не умеющим прощать крупным людям обыкновенных общечеловеческих слабостей, действительно не следует интересоваться частной жизнью людей, играющих общественную роль. Но в данном случае, по отношению к Владимиру Ильичу, я смело и, повторяю, с удовольствием стану рассказывать вам о его частной жизни. Я совершенно спокоен, что то, что вы услышите от меня, не только не умалит в ваших глазах его величия, а наоборот... добавит еще несколько выразительных, красивых черточек в том величественном прелестном образе, который уже создался в ваших душах» (Воспоминания о В. И. Ленине. М., 1979. Т. 4. С. 383—384).

Так писали и говорили о В. И. Ленине многие его современники. И есть ли у нас сегодня основания не доверять лично знавшим его людям и историческим документам?

Совесть. 1990. М 2

 

От авторов сайта: версию Войнова опровергает  Трофимов в своем сборнике

Кривда и правда о Ленине

http://leninism.su/lie/4551-krivda-i-pravda-o-lenine.html

В. ВОЙНОВ,

старший преподаватель кафедры истории СССР Оренбургского педагогического института

с. Кудряшов,

научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

ОТРАВЛЕННЫЕ ПУЛИ

(Две версии покушения на В. И. Ленина)

В. ВОЙНОВ, старший преподаватель кафедры истории СССР Оренбургского педагогического института:

Еще со школьной скамьи каждый из нас усвоил, что 30 августа 1918 года правая эсерка Фанни Каплан совершила злодейское покушение на вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Подробности происшедшего нашли свое отражение в фильме «Ленин и 1918 году».

Пожалуй, мало у кого возникали сомнения в этой версии. Но вот факты.

Фанни Ефимовна Каплан родилась в 1887 году в Волынской губернии, в семье учителя.

В 16 лет она примыкает к организации анархистов. В 1906 году ее арестовывают в Киеве из-за преждевременного взрыва бомбы, подготовленной для террористического акта. Причем сама Фанни (в революционных кругах ее знали под именем Дора) при взрыве ранена. Военно-полевым судом она приговаривается к смертной казни, которая из-за ее несовершеннолетия заменяется вечной каторгой. Сначала Мальцевская каторжная тюрьма, затем печально известный Акатуй.

Большое влияние на формирование ее взглядов оказали такие видные деятели эсеровского движения, как Мария Спиридонова, Егор Сазонов и ряд других. Каплан рассказывала: «В тюрьме мои взгляды оформились, я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой». Каплан во время первого допроса после покушения на Ленина заявила, что считает себя социалисткой, только позже уточнив, что примыкает к политическому течению Виктора Чернова. То есть, но существу, она ориентировалась на центристские круги эсеровской партии.

После покушения Фанни Каплан была официально объявлена правой террористкой, что уже не соответствовало исторической правде, но соответствовало политической конъюнктуре.

Еще на каторге Каплан стала слепнуть. После нескольких лет полной слепоты зрение частично восстановилось, особенно в результате операции в Харькове, уже после свержения самодержавия. Лето 1917 года Фанни проводит в Евпатории, в санатории для политических амнистированных.

Октябрь Фанни Каплан встретила в харьковской больнице. На допросе она -показывала: «Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это».

Многие дела большевистской партии вызывали у нее по меньшей мере чувство протеста. Здесь и нетерпимость правящей партии к оппозиционным партиям, к их органам печати. Причем диапазон политических противников большевиков был необычайно широк — от правых партии до социалистических. Воздействие же левых эсеров, бывших некоторое время в союзниках, на политику большевиков было мизерно, даже в первые месяцы революции. Разгон Учредительного собрания усугубил неприязнь демократических кругов России к большевистской партии. Фактически именно в это время наметилась трещина между лагерем демократии страны и ее крайне левым флангом —большевиками. Для Фанни Каплан руководители Октября — Ленин и Троцкий — стали ассоциироваться с режимом, существование которого подрывает веру в социализм, «удаляет идею социализма на десятки лет».

Фанни предлагает свои услуги по осуществлению теракта знакомым эсерам, но ее предложения отвергаются. Во-первых, партия эсеров, признавая возможным ведение вооруженной борьбы с большевизмом, принципиально отрицала террор по отношению к большевистским лидерам. Во-вторых, экзальтированная, склонная к истеричности, больная Каплан не могла вызвать иных чувств, кроме жалости.

В августе 1918 года Каплан, входившая в группу неопределенной политической окраски, которая больше вела разговоры о терроре, чем занималась конкретной противоправной деятельностью, знакомится с двуликим Янусом эсеровской партии времен гражданской войны — Григорием Семеновым. Кратко о его деятельности.

В начале 1918 года Семенов вместе с Лидией Коноплевой организует в Петрограде из бывших эсеровских боевиков летучий отряд. Именно член его отряда рабочий Сергеев совершил убийство Володарского: Переехав в Москву, Семенов со своими людьми готовит покушения на Троцкого и Ленина. В октябре 1918 года Семенов был арестован чекистами. Казалось, должен последовать расстрел, но происходит «революционная перековка» — и в 1919. году он выходит из тюрьмы уже членом РКП (б). По его стопам идет и напарница Лидия Коноплева. Именно с их легкой руки во многом утвердилась версия об опасной террористической организации во главе с Фанни Каплан,- готовившей покушение на Ленина. Благодаря и их показаниям состоялся в 1922 году первый политический процесс над партией эсеров.

По версии Семенова, ставшей фактически официальной, выходило, что в лице Фанни Каплан перед нами не новичок, а опытный и опасный террорист, хотя тот же Семенов о группё Каплан рассказывал следующее: «Представление о терроре у них было совершенно дикое. Они, примерно, считали возможным отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье или подослать к нему врага, который привьет ему опасную болезнь...»

По словам Семенова, город был разделен на четыре части, в каждой из которых по пятницам, когда проходили митинги, дежурил ответственный исполнитель теракта. Исполнителями были якобы Каплан, Усов, Козлов и Коноплева. На все митинги рассылались дежурные разведчики, которые должны были сообщить исполнителю о прибытии Ленина на митинг.

Покушение состоялось примерно часов в 10 вечера. Вопреки распространенным легендам никто не задержал рабочих — участников митинга у двери, как это демонстрировалось в фильме, что якобы способствовало свободным действиям стрелявшей. Версия Семенова, столь эффектно обыгранная в упомянутом фильме, не выдерживает критики. Шофер В. И. Ленина Степан Гиль указывал, что никакого свободного пространства вокруг вождя не было, он был стиснут со всех сторон толпой рабочих около автомобиля. Тогда неожиданно и прозвучало несколько выстрелов.

Террориста никто не видел. Фанни в Каплан была схвачена комиссаром Батулиным поодаль от места покушения лишь по классовому наитию: Фанни стояла с зонтиком под деревом в вечернем полумраке, чем и вызвала подозрения комиссара. Гораздо вероятнее, что Каплан использовалась в отряде Семенова для организации слежки и осведомления исполнителя о месте и времени выступления В. И. Ленина на митинге.

В самом деле, могла ли полуслепая Фанни Каплан поздно вечером произвести прицельно несколько выстрелов? К тому же нет данных, подтверждающих ее умение владеть браунингом.

Вызывает сомнение и сама возможность присутствия Фанни на месте преступления в момент покушения. На следствии она даже не смогла ответить на вопрос о количестве произведенных выстрелов. «Сколько раз я выстрелила— не помню». Более чем странно для опытной, профессиональной террористки...

Еще один косвенный довод, который мог бы указать в сторону действительного исполнителя. Большинство членов террористического отряда Семенова считало первоочередным покушение на Льва Троцкого, связывая с его убийством деморализацию Красной Армии и прекращение вооруженного сопротивления большевиков. Покушение же на Ленина рассматривалось как второстепенный акт, имеющий лишь политическое значение. Фанни Каплан придерживалась точки зрения большинства.

Тем временем Коноплева едет в Петроград, где готовит восстание на Балтфлоте, участвует в нескольких «эксах», занимается переброской на Волгу тех, кто хотел драться с большевистской властью. В конце июля

года Лидия Коноплева снова в Москве, уже в отряде Семенова. Они опекают появившуюся в августе

Фанни Каплан, обучают ее методам слежки. Степан Гиль в показаниях пишет, что он видел женскую руку с браунингом. Если предположить, что в Ленина стреляла женщина и это была не Каплан, то тогда Гиль мог видеть руку Коноплевой.

Но тогда сам собой напрашивается вопрос: «Почему Фанни Каплан взяла вину на себя?» Во-первых, признание в покушении нисколько не противоречило ее настроениям и взглядам. Во-вторых, в данном случае она выручала от расправы убегающего товарища. В-третьих» свою вину Фанни подтвердила комиссару Батулину, обратившему внимание на ее испуганный вид, только когда их окружила разъяренная толпа рабочих. Возможно, это был своеобразный способ спастись от самосуда толпы.

Хотел бы предложить еще одну версию о возможном участнике покушения. Его имя не привлекло внимания. Если верить Семенову, то он в помощь Каплан отправил на завод Михельсона старого эсера рабочего Новикова. После покушения его след теряется. Но даже сама мысль об участии в покушении рабочего отвергалась с порога.

...Узнавшая о казни Каплан сидевшая в кремлевской тюрьме Мария Спиридонова упрекала Ленина: «Как это было возможно для Вас, как не пришло Вам в голову, Владимир Ильич, с Вашей большой интеллигентностью и вашей личной беспристрастностью не дать помилования Доре Каплан? Каким неоценимым могло бы быть милосердие в это время безумия и бешенства, когда не слышно ничего, кроме скрежета зубов».

До конца 50-х годов подробности происшедшего были неизвестны, что и приводило к появлению всевозможных слухов, легенд, по которым Каплан в последний момент высшая мера была заменена заключением. Появление мемуаров коменданта Кремля П. Малькова развеяло иллюзии. В своих записках матрос Павел Мальков подтвердил факт собственноручного расстрела Фанни Каплан в Кремле 3 сентября 1918 года в 4 часа дня. Поражает быстрота, скоротечность следствия. В ночь на 31 августа арест, а уже 3 сентября, если не раньше, расстрел.

Мальков перед казнью советовался с секретарем ВЦИК Варламом Аванесовым, где лучше привести приговор в исполнение. Решили казнить в кремлевском тупике, во дворе автоброневого отряда, под рев работающих автомобильных моторов.

Возникшее затруднение с захоронением трупа разрешил Я. М. Свердлов, сказавший: «Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа». Мальков загнал в тупик легковую машину, затем вывел во двор Капкан, где случайным свидетелем казни оказался Демьян Бедный. Предоставим слово Малькову. «„К машине!”—,подал я отрывистую команду, указывая на стоящий в тупике автомобиль. Судорожно  передернув плечами, Фанни Каплан сделала один шаг, другой... Я поднял пистолет».

Перед нами одна из миллиона драм революционной эпохи. Благодаря перестройке историки получили возможность научного анализа российской истории, в которой немало трагедий и тайн. Их еще предстоит исследовать.

 

С. КУДРЯШОВ, научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС:

Обстоятельства покушения на В. И. Ленина действительно настолько туманны, что сомнения В. Войнова вполне резонны. По официальной, долгие годы общепризнанной в СССР версии, Каплан несколько раз выстрелила в Ленина и двумя пулями тяжело его ранила. Однако при более глубоком ознакомлении t материалами возникает множество вопросов. Несмотря на большое скопление людей вокруг Ленина в момент покушения, реальным свидетелем оказался фактически только шофер вождя — С. К. Гиль.

Уже в первых показаниях шофера отметим существенную деталь — в руке стрелявшей (стрелявшего?) Гиль заметил браунинг, а убегавшая женщина кинула ему в ноги револьвер. Маловероятно, что опытный, хорошо, владевший оружием Гиль ошибся. Даже далекий от армии человек легко отличит браунинг от револьвера. Позднее Гиль стал утверждать, что он, повернувшись на звук первого выстрела, увидел женщину, которая стояла с левой стороны машины, у переднего крыла, и целилась в грудь Владимира Ильича. Раздался еще один выстрел. По-видимому, Гиль изменил показания потому, что это сразу упрощало взгляд на ход событий. Получалось, он непосредственно видел Каплан стрелявшей, что совпадало с показаниями самой Каплан и устраивало следствие. Однако если Каплан стояла слева и выстрелы прозвучали, как заявляли очевидцы, в тот момент, когда Ленин подходил к подножке машины, то Каплан никак не могла ранить Ленина в спину! А по диагнозу врачей, одна пуля вошла сзади со стороны лопатки, и это ранение было самым серьезным. К тому же, исходя из показаний шофера, он слышал только два выстрела. Задержавший террористку комиссар С. Н. Батулин слышал три выстрела. О трех выстрелах говорили организатор покушения Г. И. Семенов и его сообщница Л. В. Коноплева. Действительно, третий выстрел был. Третья пуля пробила лишь пиджак Ленина, не задев его самого, так как следы от нее не совпадали с ранениями на теле. Но самое главное, что одновременно с Лениным была ранена одна из беседовавших с ним женщин — кастелянша петропавловской больницы. Была ли она ранена третьей пулей, или был еще один, четвертый выстрел?

Главной вещественной уликой стал револьвер, который после коллективного «осмотра» был признан оружием покушения. Этот револьвер принес один из рабочих, присутствовавший на митинге, прочитав объявление ЧК о розыске. Ни дактилоскопической, ни баллистической экспертизы не проводилось. Две пули засели в теле Ленина, а третью или четвертую никто не искал. Главным доводом послужило то, что в обойме не хватало трех патронов.

Показания комиссара Батулина, «успевшего» сосчитать количество выстрелов, также крайне противоречивы. При первом допросе он заявил, что задержал Каплан на месте покушения. Впоследствии стал утверждать, что побежал вслед за убегавшими и неожиданно увидел Каплан. Ясно только, что задержал он Каплан не по «классовому наитию», как полагает Войнов, а потому, что все бежали, а Каплан стояла, и это выглядело неестественно. Во время беседы с ней кто-то крикнул Батулину: «Она стреляла!» И он вместе с подошедшими рабочими окружили Каплан, чтобы ее не растерзала толпа.

Так стреляла ли Каплан в Ленина? Ее причастность к покушению неоспорима, в остальном же твердой уверенности быть не может. Следствие располагало признанием самой Каплан, «ее» револьвером и показаниями очевидцев. Однако свидетели «узнавали» ту женщину, которую показывали как задержанную на месте покушения и уже «сознавшуюся». Некому и в голову не приходило опровергать или доказывать вину Каплан. Вполне возможно, что вместе с Каплан стрелял кто-то второй. По крайней мере, когда Ленин упал, к нему пытался подбежать какой-то мужчина с наганом. Угрожая ему своим револьвером, Гиль не подпустил его. Эсеры очень тщательно готовились к терактам, и на подготовку покушений на Ленина, судя по показаниям той же Коноплевой, были брошены буквально все силы боевиков.

Нельзя согласиться с Воиновым в его характеристике Каплан. Фанни вовсе не была этакой наивно-подслеповатой бедняжкой. Она хорошо понимала, на что шла. Выстрелы в Ленина производились на расстоянии 2,5—3 метров. Для того чтобы с такого расстояния попасть в человека, не нужно обладать орлиным зрением. На допросах (их всего было шесть) Каплан держалась стойко; никого из своих сообщников не назвала, на многие вопросы отвечать отказалась и твердо заявила, что стреляла именно она и считала это своим долгом. Не стоит также преувеличивать роль Семенова и Коноплевой в создании определенного образа террористки. Каплан не только на них производила достаточно сильное впечатление, и если она не казалась хладнокровной и фанатичной, то история знает массу примеров, когда убийцами были и неуравновешенные люди.

В отношении главной гипотезы Войнова трудно высказаться однозначно. Вполне допустимо, что Коноплева могла присутствовать на месте покушения и даже стрелять. Фактов, опровергающих это предположение, нет. И все же чисто с психологической точки зрения версия о том, что стреляла одна Коноплева, вызывает сомнения. Дело в том, что эсерами покушение на вождя большевиков воспринималось как революционный подвиг, как акт протеста, который не стоит скрывать. Таким образом, «прославляясь», покушавшийся как бы приносил себя в жертву. Судя по фанатизму Коноплевой, ее неоднократным заявлениям о готовности убить Ленина, она бы не преминула использовать свой шанс, дабы остаться в анналах истории.

Почему же таким поверхностным было следствие и так скор оказался суд? Вряд ли в этом можно усмотреть козни каких-то лиц, пытавшихся скрыть концы в воду. Скорее всего следствию многое представлялось слишком простым и ясным. К примеру, в протоколах допросов часто фигурируют такие фразы: «Кто-то сказал», «крикнул» — и т. п. Однако попыток установить этих лиц не было. Массовый опрос присутствовавших на митинге не проводился, так же, впрочем, как и следственный эксперимент. Каплан постоянно твердила, что стреляла она, и следствие пошло у нее на поводу. Правда, Я. X. Петерс сильно сомневался в версии «одиночки» и активно искал сообщников покушения, по здесь, по-видимому, решающую роль сыграло заявление ЦК партии социалистов-революционеров, в котором провозглашалась непричастность эсеров к покушению на Ленина. Внешняя простота дела и мощный всплеск возмущения среди рабочих предопределили быстрый исход дела Каплан.

Несостоятелен упрек в немилосердии, брошенный Ленину Спиридоновой. Ленина спасло чудо — случайный поворот головы в момент выстрела. Большую часть времени в первые дни после ранения он находился в полузабытьи. Его мучили головные боли, и поэтому ему постоянно кололи морфий. Упрекать Ленина, что он в таком состоянии «не позаботился» о судьбе Каплан, по крайней мере неэтично. Автор сочувствует Каплан, называя ее судьбу «человеческой драмой революционной эпохи». Ну что же, каждый волен в выражении своих симпатий. Однако, на наш взгляд, тот, в кого стреляли, заслуживает не меньшего сочувствия.

По прошествии стольких лет вряд ли удастся установить всех лиц, причастных к покушению на Ленина. Тем не менее в подобных исследованиях приоткрывается еще одна страница нашей сложной и противоречивой истории. Очень много предстоит сделать историкам, чтобы избавиться от ложных стереотипов и пропагандистских догм. Перестройка предоставляет такую возможность, и в этом мы полностью солидарны с автором статьи.

Комсомольская правда. 1990. 29 августа

 

Б. ПЕТРОВСКИЙ,

академик

РАНЕНИЕ И БОЛЕЗНЬ В. И. ЛЕНИНА

В течение многих лет меня не оставляла мысль о болезни Владимира Ильича Ленина, детали которой и главное, трагический исход в январе 1924 года в литературе, особенно до последнего времени, освещались крайне неясно, а иногда и противоречиво.

Краткое знакомство с Надеждой Константиновной Крупской, личные наблюдения и беседы со знавшими Ленина людьми, пятнадцатилетняя ответственность (как министра) за Мавзолей Ленина, изучение истории болезни вождя и знакомство с некоторыми историческими документами архива Центрального музеи В. П. Ленина в столетнюю годовщину со дня его рождения и, наконец, архива НМЛ при ЦК КПСС — все это, как судьба, возложило на меня ответственность, и я принял это как долг — написать о ранении и болезни В. И. Ленина,

Кроме того, будучи хирургом, я имел большой опыт в лечении ранений груди, шеи, сосудов на войне и одним из первых в СССР оперировал при атеросклерозе сосудов, в том числе сонных артерий.

После Великой Отечественной войны 1941 —1945 годов, в октябре 1945-го я был назначен заместителем директора института клинической и экспериментальной хирургии Академии медицинских наук СССР, заведовал хирургической клиникой Боткинской больницы, располагавшейся во 2-м корпусе.

Именно в этом корпусе на втором этаже оперировали В. И. Ленина почти через три года после ранения — 23 апреля 1922 года. После операции Владимир Ильич несколько дней провел в маленькой, примерно шестнадцатиметровой, палате с простой железной кроватью, матрацем, подушкой, простынями, покрытыми солдатским одеялом. Рядом стояли тумбочка, умывальник, два стула. Окно палаты выходило в сад. Туалет находился в коридоре.

Несколько окрепнув после операции, Владимир Ильич был выписан из больницы и вернулся к себе, в кремлевскую квартиру.

Говоря о ранении В. И. Ленина, нужно осознать и представить все опасности первых тревожных лет революции, вспомнить так хорошо запечатленные в мемуарной да и в художественной литературе описания многочисленных фактов белого террора, убийство многих коммунистов, множество покушений на видных деятелей партии.

В книге М. И. Ульяновой о Владимире Ильиче и семье Ульяновых (1978 года издания), рассказывая о тех годах разрухи, голода, грабежей и бандитизма, сестра В. И. Ленина писала, что нередко бандиты, выдавая себя за агентов ЧК, отнимали автомобили, вламывались в квартиры, многих убивали.

Мария Ильинична приводит случаи, когда милиционер, которому было поручено проверять автомобили (может быть, в них находились бандиты), дал сигнал остановиться машине, в которой ехал В. И. Ленин. Шофер сигнала не заметил и не остановил машину, а милиционер выстрелил (вероятно, в воздух). Были и другие случаи стрельбы по автомобилю Ленина, а одни раз блюстители порядка привезли вождя в его машине в отделение милиции. Все это было — как и охота за Лениным в период подготовки революции и с февраля по октябрь 1917 года, так и покушения после Октября,

Однажды Ленин в начале 1919 года вместе с Марией Ильиничной и сопровождавшим охранником направлялся в Сокольники, где отдыхала и лечилась Надежда Константиновна Крупская.

Мария Ильинична так описывает этот эпизод, который вполне мог обернуться трагедией: «На одном из поворотов (в Сокольниках. — Б. П.) вдали вдруг раздался свист, на который Владимир Ильич обратил внимание. Мы продолжали, однако, путь, не придав этому особого значения. Но когда мы были почти у железнодорожного моста, раздался вдруг крик: «Стой!» Кричали несколько человек, которые стояли у дороги. Думая, что мы имеем дело с милиционерами, которые хотят проверить наши документы, и опасаясь, что, если не остановить сразу машину, можно подвергнуться опять обстрелу со стороны милиции, мы попросили шофера остановиться... Но каково было наше изумление, когда остановившие наш автомобиль люди (помнится, их было трое) моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал им Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его вискам дула револьверов, забрали браунинг и кремлевский пропуск».

Далее бандиты быстро покинули группу Ленина на его автомобиле. После этого они убили в тот вечер 22 милиционера. Через продолжительное время эти разбойники были арестованы и ликвидированы. Глава банды Яков Кошельков рассказал перед расстрелом, что спьяну не понял, что перед ним Ленин, а затем они хотели вернуться и его убить, но почему-то не вернулись. Жизнь вождя в этот вечер висела на волоске.

Итак, Ленин был в опасности, но он был закаленным и смелым революционером и все же непростительно беспечно, не как вождь, относился к личному риску, а также к своему довольно изношенному здоровью. Иностранные империалистические организации и внутренняя контрреволюция готовили заговоры против нашего государства, мечтали об убийстве Ленина и других руководителей. А Ленин в те годы не мог не встречаться с народом и при очень неумелой охране.

30 августа 1918 года он приехал на бывший завод Михельсона (ныне завод им. В. И. Ленина) в Москве.

После очень волнующего митинга и эмоциональной речи Владимир Ильич подошел к автомобилю и хотел открыть его дверцу. Эсерка Каплан с близкого расстояния, в несколько шагов, слева выстрелила в него несколько раз из пистолета системы «Браунинг». Ленин, потеряв сознание, упал перед боковой дверцей машины на землю. Его подняли и усадили в автомобиль. Владимир Ильич пришел в себя и, несмотря на потерю крови, просил отвезти его на квартиру. «Ничего, — говорил он, — со всяким может случиться». Между тем в это время многие кричали, какой-то матрос пробирался к Ленину (и по одной версии, это также был заговорщик). Одна из женщин якобы была ранена третьей пулей Каплан.

Шофер Гиль вел себя мужественно — он вместе с Лениным на автомобиле быстро покинул место диверсии. До этого на трамвайной остановке арестовали Каплан, которая хотела скрыться.

На второй этаж своей квартиры при поддержке товарищей Владимир Ильич заставил себя подняться, опираясь на перила,— он не хотел пугать родных. Его уложили в постель, раздели, привезли врачей, которые осмотрели Владимира Ильича, ввели сердечные и противоболевые средства, дали пить.

Изучая историю болезни В. И. Ленина в 1970 году, а также второй раз в мае — июне 1990-го в архиве Института Маркса, Энгельса, Ленина при ЦК КПСС, и тщательно просмотрел рентгеновские снимки, записи профессоров В. Н. Розанова, Б. С. Вейсброда, Ф. А. Гетье. Переливание крови в то время не делали — наука еще не дошла до этого, но кровотечение и скопление крови в левой плевральной полости были умеренными, и врачи решили только применять сердечные, при необходимости — обезболивающие и питье чая. На левое плечо была наложена шина.

Вскоре В. И. Ленин был переведен в Горки, и уже через неделю он посылает телеграммы руководителям фронтов, а 16 сентября врачи с неохотой, но все же разрешили ему приступить к работе, несмотря на еще не сросшийся перелом плеча. При этом Ленину пришлось после выписки лечить свой оскольчатый огнестрельный перелом левого плеча амбулаторным образом. Характерно, что к бюллетеню о состоянии своего здоровья Ленин сделал приписку: «На основании этого бюллетеня и моего хорошего самочувствия покорнейшая моя личная просьба не беспокоить врачей звонками и вопросами». В этой формуле вся сущность нашего Ленина. Вот такие были эпизоды в жизни революционеров того периода.

Народ радовался выздоровлению своего любимого вождя, а он продолжал свою титаническую борьбу за выживание нового социалистического государства — Советской Родины.

Но не все раны могли зажить сразу после коварного выстрела эсерки Фанни Каплан.

Первая пуля вошла в латеральную поверхность левого плеча на границе верхней и средней ее трети, раздробила плечевую кость и рикошетом застряла в мягких тканях в области латеральной периферии дельтовидное мышцы. Она частично деформировалась и повернулась головкой кнаружи, и от нее (вероятно, изнутри) оторвалось два осколка, 0,1— 0,2 сантиметра каждый. Они также остались в мягких тканях плеча.

Вторая, и самая опасная, пуля прошла в левой лопаточной области, оторвав небольшой кусок ости левой лопаточной кости, между ребрами проникла в верхний купол левой плевральной полости, поранив верхушку левого легкого, и далее — в мягкие ткани основания шеи, не затронув сосудов шеи, по-видимому, между трахеей и пищеводом вышла справа и остановилась кнаружи от правого грудино-ключичного сочленения, головкой вниз, вблизи от правого плечевого сплетения.

На схеме (приведена в газетном варианте статьи — см.: Правда. 1990. 25 ноября.— Ред.) показаны входные отверстия после двух пулевых слепых ранений и примерная проекция их раневых каналов. Как видно, обе пули на своем полете имели костные препятствия, и первая пуля, раздробив левую плечевую кость, повернулась своим концом на 180 градусов, застряв выше от входного отверстия на 4 сантиметра в мягких тканях плеча.

Вторая пуля вошла в область левой лопатки, повредив слегка лопаточную кость (это и развернуло ее на 60 градусов книзу концом) и затем по непредсказуемой проекции полета через мягкие ткани и органы груди и шеи остановилась в правом подключичном пространстве. Разумеется, ранение было тяжелым, но никакого отношения к артериальным и венозным сосудам шеи не имело и не могло влиять на развитие атеросклероза и сужение в бассейне сонных, позвоночных и мозговых артерий, питающих головной мозг.

Это было опаснейшее, «смертельное», очень редко встречающееся ранение. По моим очень значительным военным многотысячным наблюдениям проникающих травм груди, такого рода ранений было только два, так как все подобные повреждения заканчивались смертью.

Небольшой левосторонний гемоторакс рассосался, раны зажили, инфекции не возникло. В положенный срок образовалась костная мозоль и зажило левое плечо. Не было и отравления, которое якобы несли с собой «отравленные» пули. Хотелось бы, кстати, заметить, что пули в то время не начиняли ядом. Могли быть пули типа «дум-дум» — ранее практиковали насечки на конце пули, но не пистолетные, а винтовочные. Однако на удаленной из правого надключичного пространства второй пуле имели место крестообразные глубокие насечки, но разрыва пули не произошло.

Примерно через три года у Ленина появились небольшие боли в правой надключичной области и в правой руке. К ним присоединились и головные боли. По нашим сегодняшним представлениям, пулю эту, как и вторую — из мягких тканей, левого плеча, можно было бы удалить сразу после ранения, но, вероятно, врачи боялись кровотечения. Не исключалась и такая ситуация, по-видимому, думали врачи, когда вторая пуля могла прикрывать отверстие в подключичной артерии и при ее удалении могло развиться сильное кровотечение. Ангиография в то время еще не существовала, не был разработан и шов подключичных и сонных артерий.

В этих условиях собрался консилиум в составе лечащих врачей — В. Н. Розанова, Б. В. Вейсброда и других. Обсудили ситуацию и решили все же пулю удалить.

Приглашенный в Москву известный венский терапевт Клемперер предположил отравление пациента свинцом, начинявшим пули. Однако никаких записей, указывающих на признаки интоксикации, в истории болезни мы не могли найти.

Операция по извлечению пули была произведена 23 апреля 1922 года: небольшой (3 см) разрез в правой подключичной области. Быстро найдена окруженная соединительной тканью, поверхностно залегавшая пуля к удалена. Три шва на кожу.

Операция проводилась под масочным наркозом. Оперировал профессор Ю. Борхардт (Германия), ассистировал В. Н. Розанов.

Как уже было отмечено выше, операция проводилась в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице, и В. И. Ленин после кратковременного пребывания в ней был выписан для домашнего долечивания.

Необходимо сделать следующие выводы из этой первой истории болезни В. И. Ленина.

Во-первых, пациент был крепким физически и нравственно человеком, и, несмотря на тяжелую болезнь и болезни, ранение не сломило В. И. Ленина, а воля к жизни укрепила его, и вскоре он стал полностью работоспособным руководителем.

Во-вторых, ни о каких отравленных пулях речи не могло быть, хотя в то же время ранение было редким и крайне опасным для жизни, но «счастливым» в нашем хирургическом пониманий.

И в-третьих, ранение могло в определенной степени повлиять на общее состояние организма, но не оно способствовало атеросклерозу сонных артерий — пуля лежала справа в надключичной области, левую сонную артерию не задевала, а атеросклерозом в дальнейшем была поражена именно левая сонная артерия, что и привело к параличу правых верхней и нижней конечностей (перекрестная иннервация конечностей) и потере речи, то есть к поражению центра Брока, располагающегося в левом полушарии головного мозга.

Владимир Ильич окунулся в огромную работу в эти труднейшие годы истории нашей страны (1918—1922). Шли непрерывные сражения на фронтах гражданской войны, борьба с голодом, вшами, разрухой, борьба за социалистическое преобразование общества.

Но вся жизнь Ленина была беспрецедентной по стрессам, нагрузкам, ночным заседаниям, с нерегулярным питанием. И это даже для такого крепкого и закаленного организма не могло не привести к тяжелым Последствиям, проявившимся в болезни века — атеросклерозе артерий, и прежде всего сонных, питающих головной мозг. По-видимому, имела место и наследственная предрасположенность к атеросклерозу г(его родители умерли от этой же болезни), но ни в коем случае Ленин не болел так называемым наследственным атеросклерозом — болезнью более молодого возраста.

Близкий друг семьи Ленина Елизавета Драбкина в книге «Зимний перевал» довольно подробно описывает эти тяжелые двадцатые годы — 1922-й и 1923-й.

Вначале Владимир Ильич изредка жаловался на головные боли, утомление. Год 1922-й, по словам Г. М. Кржижановского, был «зловещим», «злосчастным». Он был тяжелым и для внешнего, и для внутреннего положения Советской России. Ленин много работал, часто выступал. Он постепенно терял работоспособность, страдал от головных болей и. бессонницы, думал о своей болезни, опасался ее развития.

Врачи не определяли органических заболеваний со стороны внутренних органов и центральной нервной системы, рекомендовали длительный, в течение нескольких месяцев, отдых. Но Ленин мог лишь на короткое время уезжать в Горки, а Кисловодск или другие целительные курорты ему были противопоказаны.

25—27 мая 1922 года развился первый тяжелый приступ болезни. Внезапно появилась общая слабость, затруднение речи, слабость в правой руке и ноге. Эти симптомы оставались в течение трех недель. Врачи, лечившие В. И. Ленина, высказались за диагноз: поражение артерий левой половины мозга (атеросклероз).

Владимир Ильич особенно боялся потери речи и даже спрашивал об этом врачей и медицинских сестер.

В августе и сентябре Ленин чувствовал себя несколько лучше и энергично включился в работу. Он жил в то время в Горках, но в октябре вернулся в Москву. Все эти месяцы он продолжал много работать.

В начале декабря все симптомы внезапно возобновились, наступил паралич правых верхней и нижней конечностей, потеря речи. Особенное ухудшение имело место в ночь с 15 на 16 декабря. Все это время около Владимира Ильича находились врачи (О. Ферстер, Ф. А. Гетье, П. Елистратов, Б. С. Вейсброд, В. В. Бунак; при ответственных консилиумах присутствовал нарком здравоохранения Н. А. Семашко), и близкие — Мария Ильинична, Надежда Константиновна, медицинская сестра Е. И. Фомина, санитар — студент медфака В. А. Рукавишников и другие.

Известный немецкий невропатолог Отфрид Ферстер был приглашен Советским правительством для постоянной лечебной работы и очень часто приезжал в Москву из Бреслау, участвовал в диагностике и лечении, во всех ответственных консилиумах.

Зимой 1923 года вновь появилась надежда. По словам Е. Драбкиной, в январе — феврале Ильич стал чувствовать себя лучше, мешали жить недоверие к врачам, грусть, головные болн. Учился писать левой рукой, говорить. В эти месяцы В. И. Ленин диктовал последние письма партии, вошедшие в его политическое завещание.

При полном сознании и понимании своего состояния 10 марта 1923 года опять возникает полный правосторонний паралич. Известный офтальмолог М. И. Авербах, приглашенный к Ленину из-за жалоб на зрение, так описывает эти дни: «Положение было истинно трагическое: человек, который своим словом приводил в состояние экстаза массы и убеждал закаленных в дискуссиях борцов и вождей, человек, на которого так или иначе реагировал весь мир,— этот человек не мог выразить самой простой мысли, но в состоянии был все понять. Это ужасно! На лице его было написано страдание и какой-то стыд, а глаза сияли радостью и благодарностью за каждую мысль, понятую без слов. Этот раздирающий душу благодарный взгляд испытал на себе и я, случайно угадавший одно его желание, которое не поняли окружающие».

Два месяца находился В. И. Ленин в Москве без движения. В мае его перевезли в Горки. Там же имело место кратковременное улучшение. Вторая половина июня 1923 года принесла новое обострение, сопровождавшееся сильным возбуждением, бессонницей. Он не спал и днем, но относился к окружающим спокойно, доброжелательно, по-ленински.

С конца июля состояние больного опять стало медленно улучшаться. С посторонней помощью Ленин стал ходить, катался в кресле по дому и по парку. В октябре спускался и поднимался по лестнице с палочкой. Неустанные упражнения привели к тому, что Ильич стал внятно произносить некоторые слова.

Он включается, вернее, пытается включиться; в работу. Просматривает газеты, отмечает статьи, которые нужно прочитать ему вслух. Медленно, с трудом учится писать левой рукой. Зимой ездил в лес на санях. Пытался, напевать без слов романс Балакирева «В полдневный жар в долине Дагестана...».

В газете «Правда», № 108 (26191) от 18 апреля 1990 года, в статье «Домыслы вместо фактов» авторы Я. Дырульников и Н. Шахновская (сотрудники Центрального музея В. И. Ленина) подвергают критике факты, опубликованные в альманахе «Алтай» (1989. № 4), которые неправильно освещают момент приезда Ленина из Горок в Москву 18—19 октября 1923 года.

В то время болезнь Владимира Ильича прогрессировала. Он не мог говорить, писать, передвигаться без посторонней помощи и палочки (ездил в коляске). Занимался восстановлением речи и письма, а утверждение авторов статьи в «Алтае» — В. Дорошенко и И. Павловой— о том, что до самой кончины Ленина не покидала восстановившаяся способность речи, не соответствует действительности.

После приступа болезни (правосторонний второй паралич 10 марта 1923 года) Ленин полностью не поправился. Огромная воля позволяла ему произносить несколько слов. Н. К. Крупская писала в воспоминаниях: «Слов у Ильича не было, мог только говорить «вот», «что», «идите», но была богатейшая интонация, передававшая малейшие оттенки мысли, была богатой и мимика. И мы, окружающие, Мария Ильинична, я, санитары, все больше понимали Ильича».

Были и другие домыслы (В. Сироткин, Б. Бажанов), о чем упоминают Я. Цырульников и И. Шахновская.

Утверждение о приезде В. И. Ленина на Пленум ЦК 18 октября 1923 года не соответствует истине. Ленин действительно был в Москве 18—19 октября, но дома, в Кремле, ходил с палочкой. Пришел в кабинет, открыл двери в пустой зал Совнаркома (СНК не работал). В какой-то степени эти домыслы могут быть оправданы общей для того сложного периода атмосферой отношения народных масс к своему вождю, когда, как говорят, желаемое выдается за действительное.

Мужество, проявленное Владимиром Ильичем в этот тяжелейший период его жизни, вызывало самое глубокое уважение к нему, а это побуждало, в свою очередь, показывать его прежде всего не больным, а в действии. Катастрофа произошла 21 января 1924 года, в понедельник. И. К. Крупская и другие близкие подробно сообщали в печати об этом печальном событии.

Дважды изучив материалы истории болезни и ранения Владимира Ильича (в 1979 и 1990 годах), а также в Институте мозга АМН СССР, куда был передан мозг вождя, вкратце изложу выписку из эпикриза (заключительной части истории болезни).

Прежде всего о вскрытии тела В. И. Ленина. Оно было произведено академиком А. И. Абрикосовым в присутствии профессора О. Ферстера, В. П. Осипова и других специалистов. С академиком В. П. Осиповым я не был лично знаком, но знаю его по 1945—1946 годам, присутствуя часто на заседаниях президиума АМН СССР. Это был выдающийся психиатр России, и его участие во всех проблемах лечения В. И. Ленина, связанных с нарушением нервной системы, было очень важным и, я был сказал, необходимым.

Опубликованные в журнале «Огонек» его материалы о В. И. Ленине весьма актуальны и действительно отражают все трагические эпизоды последних двух лет жизни Ленина.

Кроме этих двух ученых на вскрытии присутствовали также А. А. Дешин, В. В. Бунак, Ф. А. Гетье, П. Елистратов, В. Н. Розанов, Б. С. Вейсброд, Н. А. Семашко, которые лично подписали акт вскрытия, длившегося в течение 3 часов 40 минут в Горках.

Привожу протокол вскрытия с сокращениями и своими репликами.

«Пожилой мужчина, правильного телосложения, удовлетворительного питания. На коже переднего конца правой ключицы линейный рубец, длиной 2 сантиметра. На наружной поверхности левого плеча еще один рубец неправильного очертания 2X1 сантиметр (первый след пули). На коже спины под углом левой лопатки кругловатый рубец 1 сантиметр (след второй пули). На границе нижней и средней части плечевой кости ощупывается костная мозоль. Выше этого места на плече прощупывается в мягких тканях первая пуля, окруженная соединительнотканной оболочкой.

Череп — по вскрытии — твердая мозговая оболочка утолщена по ходу продольного синуса, тусклая, бледная. В левой височной и частично лобной области имеется пигментация желтого цвета. Передняя часть левого полушария, по сравнению с правой, несколько запавшая. Сращение мягкой и твердой мозговых оболочек у левой Сильвестровой борозды.

Головной мозг — без твердой мозговой оболочки— весит 1340 граммов».

По данным В. П. Осипова, участвовавшего в лечении В. И. Ленина и подписавшего акт вскрытия, вес мозга Ленина был равен 1400 граммов, то есть несколько выше средних цифр (см.: Болезнь и смерть В. И. Ленина // Огонек. 1990, № 4).

«В левом полушарии, в области процентральных извилин, теменной и затылочной долях, парацентральной щели и височных извилин — участки сильного западения поверхности мозга. Мягкая мозговая оболочка в этих местах мутная, белесоватая, с желтым оттенком.

Сосуды основания мозга. Обе позвоночные артерии утолщены, не спадаются, стенки их плотные, просвет на разрезе резко сужен (щель). Такие же изменения в задних мозговых артериях. Внутренние сонные артерии, а также передние артерии мозга плотные, с неравномерным утолщением стенок; значительно сужен их просвет.

Левая внутренняя сонная артерия в се внутричерепной части просвета не имеет и на разрезе представляется в виде сплошного, плотного, белесоватого тяжа. Левая Сильвиева артерия очень тонка, уплотнена, но на разрезе сохраняет небольшой щелевидный просвет».

По моим данным, часто в подобных случаях поражаются вне- черепная часть внутренней сонной артерии и развилки общей сонной артерии, которые в протоколе вскрытия не упоминаются.

«При разрезе мозга желудочки его расширены, особенно левый, и содержат жидкость. В местах западений — размягчение ткани мозга с множеством кистозных полостей. Очаги свежего кровоизлияния в области сосудистого сплетения, покрывающего четверохолмие». (Важно как факт, ускоривший смерть пациента.)

«Внутренние органы. Имеются спайки в плевральных полостях. Сердце увеличено в размерах, отмечается утолщение полулунных и двустворчатых клапанов. В восходящей аорте небольшое количество выбухающих желтоватых бляшек. Венечные артерии сильно уплотнены, просвет их зияет, ясно сужен.

На внутренней поверхности нисходящей аорты, а также и более крупных артерий брюшной полости — многочисленные, сильно выбухающие желтоватые бляшки, часть которых изъязвлена, петрифицирована.

Легкие. В верхней части левого легкого имеется рубец, на 1 сантиметр проникающий в глубину легкого (след пули. — Б. П.). Вверху фиброзное утолщение плевры.

Селезенка, желудок, печень, кишечник, поджелудочная железа, органы внутренней секреции, почки без видимых особенностей». (Изменения найдены при микроскопическом исследовании.)

Анатомический диагноз

«Распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга. Атеросклероз нисходящей части аорты. Гипертрофия левого желудочка сердца, множественные очаги желтого размягчения (на почве склероза сосудов) в левом полушарии головного мозга в периоде рассасывания и превращения в кисты. Свежее кровоизлияние в сосудистое сплетение мозга над четверохолмием.

Костная мозоль плечевой кости. Инкапсулированная пуля в мягких тканях верхней части левого плеча».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Основой болезни умершего является распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания (Abnutzungssclerose). Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения ткани мозга, объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи). Непосредственной причиной смерти явилось 1) усиление нарушения кровообращения в головном мозгу и 2) кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку области четверохолмия.

Горки, 22 января 1924 года».

Подписали 10 ученых, присутствовавших на вскрытии (фамилии их приведены выше).

Нужно отметить, что патологоанатомическое исследование (вскрытие) было произведено очень квалифицированно. Не менее важными были также тщательно проведенные, тоже А. И. Абрикосовым, микроскопические исследования. Вот что записано в протоколе:

«Имеет место утолщение внутренних оболочек в местах атеросклеротических бляшек (см. вскрытие. — Б. П.). Всюду присутствуют липоиды, относящиеся к соединениям холестерина. Во многих скопищах бляшек — кристаллы холестерина, известковые слои, петрификация.

Средняя мышечная оболочка сосудов атрофична, склеротична во внутренних слоях. Наружная оболочка без изменений.

Головной мозг. Очаги размягчения (кисты), рассасывание мертвой ткани, заметны так называемые зернистые шары, отложения зерен кровяного пигмента. Уплотнение глии — небольшое.

Хорошее развитие пирамидальных клеток в лобной доле правого полушария, нормальный вид, размеры, ядра, отростки.

Правильное соотношение слоев клеток справа. Отсутствие изменений миэлиновых волокон, невроглии и внутримозговых сосудов (справа).

Левое полушарие — разрастание мягкой мозговой оболочки, отек.

Заключение.-16 февраля 1924 года.

Атеросклероз — склероз изнашивания.

Изменение сосудов сердца, нарушение питания органа».

«Таким образом,— пишет А. И. Абрикосов,—микроскопическое исследование подтвердило данные вскрытия, установив, что единственной основой всех изменений является атеросклероз артериальной системы, с преимущественным поражением артерий мозга.

Никаких указаний на специфический характер процесса (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено».

При посещении Музея В. И. Ленина в 1970 году я лично просмотрел множество гистологических препаратов сосудов под микроскопом и подтвердил мне хорошо знакомые атеросклеротические изменения, особенно в системе левой сонной артерии.

Хотелось бы вспомнить причину моего изучения истории болезни В. И. Ленина в 1970 году.

В связи с появившимися за рубежом отдельными попытками как-то извратить причины смерти В. И. Ленина перед намеченными торжествами по поводу 100-летия со дня рождения вождя ЦК КПСС поручил группе ученых, в том числе и мне, ознакомиться с материалами, находящимися в Центральном музее В. И. Ленина в Москве и дать свое экспертное заключение.

Поработав в архиве примерно в течение 10—15 дней, мы отправили в ЦК КПСС совершенно совпадающее с заключением врачей, лечивших вождя, свое мнение о причинах смерти В. И. Ленина и даже написали проект статьи. Однако наша статья не была опубликована.

Второй раз, еще более подробно, я просмотрел препараты, рентгеновские снимки, рецепты перед написанием данной работы.

В основных документах о болезни В. И. Ленина отражены многие фактические данные, анализы, рентгеновские исследования, схемы ранения и схемы поражения атеросклерозом левой сонной артерии. Аналогичные данные о характере изменений мозга В. И. Ленина имеются в Институте мозга АМН СССР (директор — академик АМН СССР О. С. Адрианов).

Выявлен ряд особенностей микроскопического строения правой половины мозга, в значительной степени компенсирующей потерю в результате болезни большей части левой половины. Сравнительные исследования мозга ряда лиц показывают специфику строения структур мозга выдающихся деятелей, обладавших высоким интеллектом. Но эти детали не входят в планы данной работы. Считаю уместным здесь отметить, что Институт мозга АМН СССР и его научные исследования требуют к себе большого внимания и помощи в работе.

С моей точки зрения, представляет интерес дневник коммуниста, студента 5-го курса медфака МГУ Владимира Александровича Рукавишникова.

В газете «Социалистическая индустрия» от 16 апреля 1989 года опубликованы выдержки мл дневника В. А. Рукавишникова — «Последний год Ильича (из записок фельдшера В. А. Рукавишникова)», который сохранила его дочь.

Вместе с двумя другими студентами он неотлучно работал санитаром по уходу за вождем.

Его как студента 5-го курса, коммуниста с 1920 года, направила вначале на кремлевскую квартиру Ленина, а затем и в Горки партийная ячейка медицинского факультета Московского университета.

Он был представлен В. И. Ленину 29 апреля 1923 года и находился с ним вплоть до его кончины 21 января 1924 года.

Когда Надежда Константиновна сказала Ленину: «Вот этот товарищ будет ухаживать за тобой», Ленин внимательно на него посмотрел и крепко пожал руку левой рукой.

Первое впечатление о Ленине у молодого медика было очень тяжелое: «Худое, изможденное лицо, глубоко запавшие, беспокойно смотрящие глаза. Он производил чрезвычайно тяжелое впечатление беспомощности».

Ленин замечает, что около него очень много народу. Ведь постоянно дежурят профессора, студенты-медики. Здесь же близкие, родные.

В конце июля в Горках состояние Ленина постепенно улучшается, он веселеет, смеется. Отпускают на время медсестер.

Ленин с огромной волей пытается ходить с палочкой, занимается специальными упражнениями, разработанными для него. Просит читать газеты, некоторые статьи читает сам.

В. А. Рукавишников, проявив эрудицию в медицине, хорошо запоминает назначения врачей. Он, по-видимому, до поступления на медфак работал фельдшером. Его душевное отношение к Ленину проходит красной нитью через все многочисленные страницы дневника (а их не менее 70), написанные фиолетовыми чернилами, а некоторые и карандашом. Наряду с врачебными Дневниковыми записями студенческие слова всех трех студентов-санитаров как бы дополняют все волнующие эпизоды и страдания Владимира Ильича, Надежды Константиновны, Марии Ильиничны и всех, кто помогал тогда больному Ленину.

А санитары работали много. Я сам когда-то владел этой специальностью и знаю, что такое уход, уборка постели, переноска больного, помощь в отправлении надобностей, приеме пищи пациентом. Молодые люди гуляли с ним по парку, ездили в лес за грибами, разговаривали, смеялись вместе с ним. И только в святые часы обучения Ленина произношению слов, когда с ним оставалась только одна Надежда Константиновна, они могли отдохнуть.

Студенты подмечали и черты характера Владимира Ильича, его благородство, следы грусти в связи с тем, что поправка идет медленно. Во всех случаях, когда ему оказывали услугу, он наклонял голову, а левую руку прижимал к груди — в знак благодарности,

В. А. Рукавишников хорошо описал эпизод, когда Ленин заставил везти себя из Горок в Кремль (об этом сказано выше). Он, как психолог, следит за выражением его лица, жестами, понимает отдельные слова. Многие его окружающие да и вся страна верили в то, что постепенно тучи развеются и Ленин будет поправляться,- освоит полностью речь, вернется в Кремль. И это было вплоть до середины января 1924 года.

Описание катастрофы уже дано выше, и все участники ее страдали, но, конечно, меньше, чем супруга и сестра. Ничего нельзя было сделать при таком нарушении сосудистого снабжения мозга и внезапном кровоизлиянии в область жизненных центров мозга — четверохолмия. Об этом ярко и убедительно написал нарком здравоохранения Н. А. Семашко в газете «Известия» в пятницу, 25 января 1924 года. В этом (№ 20) траурном номере Семашко подробно, но популярно изложил протокол вскрытия тела В. И. Ленина.

Он, в частности, писал: «...склероз поразил прежде всего мозг, то есть тот орган, который выполнял самую напряженную работу за всю жизнь Владимира Ильича, болезнь поражает обыкновенно «наиболее уязвимое место» (Abnutzungssclerose), таким «уязвимым» местом у Владимира Ильича был головной мозг: он постоянно был в напряженной работе, он систематически переутомлялся, вся напряженная деятельность и все волнение ударяли прежде всего по мозгу.

Самый характер склероза определен в протоколе вскрытия как склероз изнашивания, отработки, использования сосудов.

Этим констатированием протокол кладет конец всем предположениям (да и болтовне), которые делались при жизни Владимира Ильича у нас и за границей относительно характера заболевания. Характер артериосклероза теперь ясен и запечатлен в протоколе «Abnutzungssclerose».

Отсюда же понятна и безуспешность лечения. Ничто. не может восстановить эластичности стенки сосудов, особенно если она дошла уже до степени обызвествления, до каменного состояния; не пять и не десять лет, очевидно, этим болел Владимир Ильич, не обращая должного внимания в начале болезни, когда ее легче было задержать, если не устранить. И когда артерии одна за другой отказывались работать, превращаясь в шнурки, нельзя было ничего поделать: они «отработали», «износились», «использовались», претерпели Abniitzung.

С такими сосудами мозга жить нельзя. И все клиницисты во время вскрытия удивлялись лишь силе интеллекта Владимира Ильича, который мог с такими поражениями мозга, с западающим левым полушарием, читать газеты, интересоваться событиями, организовывать охоту и так далее. «Другие пациенты, — говорили врачи, — с такими поражениями мозга бывают совершенно неспособны ни к какой умственной работе...»

«Таким образом, вскрытие тела Владимира Ильича констатировало склероз как основную причину болезни и смерти; оно показало, что нечеловеческая умственная работа, жизнь в постоянных волнениях и непрерывном беспокойстве привели нашего вождя к преждевременной смерти».

В последнее время в печати опять возобновились публикации слухов и версий о причинах смерти Ленина. В частности, приводятся выдержки из статьи Л. Троцкого, относящиеся к 1939 году (Аргументы и факты. 1990. № 42). В указанной статье без всяких доказательств говорится об отравлении Ленина Сталиным и его помощником (Ягодой).

Не могу понять, как можно печатать эти домыслы, когда сама история болезни В. И. Ленина, подлинные протоколы вскрытия его тела и микроскопических исследований абсолютно точно определяют диагноз заболевания — атеросклероз левой сонной артерии, размягчение мозга и, как кульминационный момент, - кровоизлияние в зоне жизненно важных центров мозга. Все клинические симптомы этой трагедии, наблюдаемые советскими и зарубежными учеными-медиками у постели больного, это подтверждают. Ни о каком отравлении не может быть и речи.

Заканчивая анализ ранения и болезни В. И. Ленина, как хирург-специалист в лечении огнестрельных травм груди и атеросклероза сонных артерий, хочу задать себе вопрос: как бы в подобных ситуациях поступили современные хирурги?

При ранении подобного характера мы в основном вели бы себя так же, как В. Н. Розанов, Б. С. Вейсброд и другие врачи в той сложной обстановке. Вероятно, мы сегодня применили бы противошоковые средства, противостолбнячную сыворотку, переливание небольшого количества крови, а затем, не откладывая на 2—3 суток, под местной анестезией удалили бы из правой надключичной области пулю, не боясь кровотечения и подготовив сосудистые инструменты.

Удаление пули спустя три года после ранения было показано, но странно, что такую малую операцию выполнял немецкий, а не русский хирург. Конечно, окружающие Ленина хотели ему помочь, а сам он, как видно из дневника Рукавишникова, неоднократно выражал неудовольствие, что его лечат иностранные врачи.

Совершенно иначе я бы вел себя при первых признаках ишемии мозга, а они у Ленина имели место. С помощью ультразвукового, имеющегося в нашем распоряжении сегодня, метода и ангиографии выявили бы локализацию атеросклеротического поражения сонных и позвоночных сосудов. Выявив наличие сужения или закупорки левой сонной артерии (а она была), мы бы подготовили больного, а затем оперировали его по поводу сужения сонной артерии под наркозом или местной анестезией. В данных случаях из просвета сосуда свободно удаляются атеросклеротические массы, затем восстанавливается его проходимость с помощью шва или протеза, что тем самым способствует восстановлению кровоснабжения левой половины головного мозга. Сегодня такая операция удается в большинстве случаев.

Конечно, в 1924 году при полном отсутствии аппаратов ультразвуковой диагностики, а главное — ангиографии опыт подобных операций ни в одной из развитых стран еще по было.

Проводя аналогию с анализом ранения Л. С. Пушкина, сожно подтвердить правильность лечения Пушкина и Ленина врачами, располагавшими в то время достижениями медицины совсем иными, чем мы — врачи второй половины XX века.

В результате грандиозной борьбы русские революционеры пришли к власти в 1917 году. При этом большинство из них имело различные нарушения и заболевания. Тюрьмы, голодания, переезды и побеги, тяжелейшие нервные перегрузки, сопровождавшие жизнь наших большевиков, отсутствие должной медицинской помощи— все это, вместе взятое, привело к раннему истощению многих и к развитию разных болезней — туберкулезу (для того времени характерной болезни бедняков), нервному истощению, заболеваниям сердца и сосудов. Конечно, в тот ранний период начинала свое трагическое победное шествие и болезнь XX века — атеросклероз, предупреждать, а тем более лечить которую не умели (правда, плохо умеют и сегодня) самые лучшие врачи мира.

В группе активных революционеров состояли и врачи, среди которых хотелось бы выделить Александра Александровича Богданова (партийная кличка — Малиновский). О нем я знал по рассказам моего однокурсника по университету — сына Богданова А. Малиновского.

Его отец был другом и соратником Ленина, участвовал в кружке богостроителей на острове Капри. Затем в начале нынешнего века (1907) возглавлял фракционные группы. В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» резко критиковал его, и он вышел из большевистской партии.

Будучи талантливым ученым и писателем (автор фантастических романов «Красная звезда», «Инженер Мэнни»), он все время мечтает о научном исследовании — о методах, способствующих обновлению (омоложению) организма стареющего или «изношенного» человека. Об этом А. А. Богданов беседует с учеными и В. И. Лениным, который продолжает дружбу с Богдановым, несмотря на политические расхождения. Богданов готовил создание Института переливания крови в Москве, который по решению правительства был открыт в 1926 году.

Именно здесь он и начал осуществлять свои опыты по обменному переливанию, крови. «Стареющий», «изношенный» человек отдавал свои 500—900 миллилитров крови молодому, а от него в обмен получал ту же дозу крови. Первые опыты на себе и своих сотрудниках были удачными, но седьмое переливание крови окончилось трагически — А. А. Богданов в апреле 1928 года погиб.

Интересно, что именно после смерти В. И. Ленина А. А. Богданов проводит свои исследования, и, конечно, они были попыткой создать такой лечебный и профилактический метод,  который помог бы очень нужным для страны, еще не старым, но изношенным людям обрести новые стимулы и жизнеспособность. Теория эта сегодня не признается многими учеными, по массивные обменные переливания крови являлись одним из стимулов для разработки искусственного кровообращения.

Так стремились и стремятся медики продлить жизнь людям.

Сегодня, несомненно, требуется очень большое внимание к здоровью руководителей государства, и это, как не протестуют некоторые борцы против привилегий, очень нужно для народа.

И далее о бальзамировании и саркофаге В. И. Ленина.

Мне пришлось встретиться с мемориалом Ленина в его мавзолее и мавзолейной лаборатории, подчинявшейся с сентября 1965 года по декабрь 1980-го министру здравоохранения СССР. Каждый год в феврале создавалась комиссия из 10 академиков, которая вместе с руководителями мавзолейной лаборатории проверяла все показатели бальзамирования тела Ленина. Мавзолей в это время закрывался на два месяца.

Тело Ленина извлекалось из саркофага, тщательно осматривалось нами и десятью экспертами, фотографировались дефекты, брались для гистологического исследования кусочки тканей. Затем тело помещалось в ванну со специальным раствором — «добальзамировалось».

Через несколько недель комиссия слушала протоколы экспертизы, намечались предложения об улучшении условий бальзамирования. В таком виде тело возвращалось в саркофаг, после чего комиссия Политбюро осматривала его, утверждала наш протокол — и, мавзолей открывался для посетителей.

Такая процедура повторялась ежегодно. Вспомним историю бальзамирования тела В. И. Ленина.

Как известно, не все руководители партии и правительства и близкие Ленина, и особенно Н. К. Крупская, в 1924 году были сторонниками бальзамирования. Однако, учитывая поток просьб трудящихся из всех городов и сел, а также зарубежных стран, эта процедура состоялась. К ней были привлечены видные советские ученые — В. П. Воробьев, Б. И. Збарский и другие.

Вначале А. И. Абрикосов применил обычные растворы для временного сохранения тела, а затем по решению правительства было произведено бальзамирование. При этом, в отличие от мумификации и ее древних египетских и других рецептов, применили бальзамирование в растворе, особо составленном и изготовленном с нужным количеством компонентов. 27 января 1924 года был построен деревянный, а в 1930 году современный мавзолей. Возникла и лаборатория для наблюдения за условиями сохранения тела вождя. Ее возглавил вначале Б. И. Збарский, затем С. P. Мардашев, а после него — С. С. Дебов. Учреждение это солидное, хорошо оснащенное и занято не только бальзамированием, но и другими актуальными вопросами, к примеру консервацией тканей.

Во время войны, летом 1941 года, тело В. И. Ленина со всеми предосторожностями было поездом перевезено в Тюмень, где сохранялось до возвращения в Москву. Руководили всеми работами во сохранению тела вождя профессор Б. И. Збарский него сын И. Б. Збарский. Неоднократно состояние бальзамированного тела проверялось авторитетными комиссиями, в том числе и И. Абрикосовым, Г. М. Митеревым, Н. Н. Бурденко и другими.

Я уже описал деятельность ежегодных комиссий, утверждавшихся Политбюро, и не стану повторять отдельные факты их работы. Скажу лишь, что за эти годы два раза Мавзолей Ленина, а точнее саркофаг подвергался нападению психически неполноценных лиц — маньяков, которые проносили в мавзолей взрывчатку и бросали ее на крышку саркофага. Это вызывало взрыв, повреждение стекол «триплекс». Мелкие осколки стекла причиняли небольшие повреждения коже лица и рук И. Ленина. Один раз был легко ранен солдат, стоящий в почетном карауле.

Небольшие дефекты тела легко устранялись во время очередной ребальзамации. Усилилось наблюдение за посетителями. Кроме того, было создано специальное пуленепробиваемое стекло для саркофага, которое не искажало видимость тела. Внутри саркофага поддерживается температура +16° С, размещены источники освещения, не вызывающие никаких химических реакций.

Сотрудники мавзолея выезжали за рубеж и бальзамировали тело Чойбалсана в Монголии (неудачно), К. Готвальда в Праге (в 1968 году его тело было извлечено из мавзолея и захоронено), И. В. Сталина (как известно, по решению XXII съезда КПСС тело было захоронено около Мавзолея Ленина), Г. Димитрова (София), Хо Ши Мина (Ханой).

В этой связи представляет большой интерес бальзамирование тела Н. И. Пирогова, умершего в своем имении «Вишня» близ Винницы в 1881 году. Об этом уникальном явлении много писали, и теперь великим Пирогов и его мавзолей, а также музеи-усадьба в Виннице представляют собой настоящую медицинскую Мекку, так же, как павловские Колтуши под Ленинградом.

Проводится научное изучение многих объектов бальзамирования. Среди всех фактов, полученных исследователями, хотел бы отметить только один: при электронной микроскопии в клетках бальзамированных людей полностью сохраняются элементы ядра, ядрышка, другие включения и даже набор хромосом. Посмотрим, что даст это наблюдение современной науке об оживлении и смерти. Мое мнение о бальзамировании гениальных людей своего времени — положительное. Память о героях Родины, талантливых деятелях страны всегда хранилась в душе народа. Она существует и сейчас как важный элемент жизни.

Но лидеры общества, сделавшие так много для страны, как В. И. Ленин, приобретают еще большее уважение, и необходимость памяти о них становится как бы символом эпохи. Их дополняют пантеоны славы, построенные в целом ряде стран, где в торжественных залах на видных местах стоят великолепные мраморные скульптуры гениев народа. Мавзолей Ленина — это символ эпохи, и было бы кощунством его перемещение или закрытие. Аргументы о том, что у русских всегда предают тело умершего земле, несостоятельны. Цивилизованное общество требует кремации, и у нас кремируют многих тысяч умерших.

В заключение скажу, что я с большим волнением, как врач, описал трагические годы жизни Владимира Ильича, изучив его истории болезни и другие документы. Особенно отмечают В. И. Ленина как создателя первого в мире министерства (тогда — наркомата) здравоохранения (1918). Об этом достаточно исчерпывающе и много написано историками медицины, особенно в монографиях Б. М. Потулова. Со всей ответственностью можно утверждать, что ни один из лидеров всех государств мира не сделал столько для разработки законов о здоровье народа, теории здравоохранения, как В. И. Ленин, и это отражено в подписанных им ста постановлениях и указах о нашей отрасли. Недаром Международная конференция по первичной медико-санитарной помощи, организованная ВОЗ и ЮНИСЕФ в 1977 году и проходившая в Алма-Ате, приняла знаменитую Алма-Атинскую декларацию, все принципы которой основаны на идеях ленинского народного здравоохранения. Эта декларация действует и поныне.

Правда, 1990. 25, 26 ноября

 

ОСКОРБЛЕНИЕ ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬЮ

С чувством большого недоумения и горечи прочитали мы, родственники В. И. Ленина, статью «Дети Ильича», опубликованную в «Собеседнике», № 30, за 1990 год.

Похоже, что автор статьи М. Мулина написала ее ради желания козырнуть острой темой, рассказывающей о якобы неблаговидном поведении дальних и близких родственников великого человека, постоянном упоминании ими этого родства. Но так ли все выглядит в действительности?

Автор пишет, что «ни одного представителя пролетариата, во имя которого совершалась революция и строилось государство», в их числе нет. Да, среди родственников Ульяновых преобладали люди, что называется, умственного труда. Автор сообщает, что «по отношению к ним у Ленина множество нелестных эпитетов», но ведь у него есть и много высказываний о роли интеллигенции в революции и в социалистическом строительстве.

Мы можем с полным основанием, документально это подтверждая, сказать, что все мы в своей жизни честно и добросовестно трудились и трудимся.

Вот один из примеров. В газете Казанского химикотехнического института имени С. М. Кирова за 1 ноября 1988 года опубликована большая статья об отце родственницы В. И. Ленина Т. П. Басовой-Жаковой — Павле Ивановиче Жакове, преподавателе этого института, который, будучи преподавателем Казанского промышленного училища, еще в дореволюционное время заметил молодого слушателя Сергея Кострикова, всячески помогал ему в учебе, в тяжелой повседневной жизни. Этот студент впоследствии стал выдающимся революционным деятелем Сергеем Мироновичем Кировым. Уже в советское время П. И. Жаков награжден орденами «Знак Почета», орденом Ленина, ему было присвоено звание «Заслуженный деятель науки и техники ТАССР». Сама Татьяна Павловна Жакова-Басова, о которой пишет довольно гнусно автор статьи в «Собеседнике» и которой сейчас более 90 лет, по профессии врач, ей присвоено звание «Заслуженный врач ТАССР», сейчас персональный пенсионер. Эти звания, а также пенсию она получила за свой многолетний труд, а не за то, что является родственницей В. И. Ленина. И нет ничего странного, что пожилой человек, похоронив близких родственников в Казани, переехал к родственникам в Москву.

В статье упоминается имя жены двоюродного брата В. И. Ленина В. А. Ардашева — Марии Алексеевны Мещеряковой. Мария Алексеевна после гибели в январе 1918 года мужа Виктора Александровича Ардашева в течение 40 лет посвятила себя работе в народном образовании, работала с Н. К. Крупской и с А. В. Луначарским, имела государственные награды, воспитала сына и умерла в кругу семьи, окруженная заботой и вниманием, в возрасте 90 лет.

Это только несколько примеров общественной, трудовой и научной деятельности родственников В. И. Ленина. А с документами в руках можно рассказывать о многих, в том числе родившихся в годы революции, заслуживших своим трудом высокие награды, ученые звания, персональные пенсии.

В статье говорится о привилегиях, якобы «дальним родственникам Ленина из государственного бюджета раздариваемых». Это не соответствует действительности, если знакомиться с документами. Мы можем аргументированно утверждать: государственные награды, персональные пенсии, звания, а также квартиры приобретены благодаря многолетнему честному труду, так, как и миллионами советских людей. Это относится и к дачным участкам, полученным на таких же основаниях, как и всеми трудящимися, по тем же нормам и правилам.

Особо хотим сказать о сыне Виктора Александровича Ардашева и Марии Алексеевны Мещеряковой — Юрии Викторовиче Мещерякове, двоюродном племяннике В. И. Ленина. В 1983 году газета «Советская Россия» (автор В. Дроботов) напечатала о нем большой очерк. Это был полковник Советской Армии, который доблестно сражался в годы Отечественной войны, героически проявил себя в боях за Сталинград, награжден боевыми орденами и медалями, трагически погиб уже в мирные годы при выполнении особого задания. При этом все окружающие его друзья и однополчане до конца его жизни не знали, что он в родстве с семьей Ульяновых.

Откликаясь на многочисленные письма, «Советская Россия» рассказала о жизни этого интересного человека и военного специалиста еще в двух материалах.

Вызывает недоумение, что автор статьи в «Собеседнике» в своем материале упрекает «Советскую Россию» в этих публикациях.

Наше письмо вызвано глубоким возмущением статьей «Дети Ильича», в которой автор с натяжками и недомолвками пытается не только очернить родственников В. И. Ленина, но также дискредитирует имя В. И. Ленина.

С уважением родственники Ульяновых:

И. Басова — внучатая племянница В. И. Ленина, кандидат медицинских наук; Я. Угрюмова — внучатая племянница В. И. Ленина по линии его матери М. А. Ульяновой; Г. Сальникова — правнучатая племянница В. И. Ленина по линии его матери, зав. группой отдела неорганической химии ВНИИГПЭ, и другие.

Советская Россия. 1990. 14 октября