ВСЕРОССИЙСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ВОЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ
Большинство из нас, делегатов Всероссийской конференции военных организаций, впервые приехали и впервые видели Петроград. Но каждый из нас, особенно старые большевики, любили и чтили Петроград как великий центр революции, как колыбель русской революции.
Мы ходили по улицам рабочих районов, особенно в Выборгском районе, и всюду чувствовали не только историю великой борьбы передовых революционных людей Питера за дело освобождения рабочего класса, но бурно кипящую революционную решимость современных борцов, готовых отдать свою жизнь за победу социалистической пролетарской революции, за завоевание власти пролетариата.
Как и все — и питерцы, и приезжающие в Питер, — мы восторгались очаровывающим удивительным природным явлением — июньскими петроградскими «белыми ночами». О них написано немало замечательных поэтических строк. Но и здесь наши души были захвачены не столько природной поэтически-романтической стороной, хотя мы были вовсе не чужды поэзии и романтики, сколько тем, как «белые ночи» тоже стали ареной острой классовой политической борьбы, инструментом революционной романтики, поглотившей поэтическую «внеклассовую бесстрастность». Все площади, особенно у театров, цирков, дворцов и общественных сооружений, бульвары, улицы были заполнены народом и нескончаемыми митингами. Здесь шла острая политическая борьба между различными партиями, группами и просто одиночками, выскакивавшими со своими «оригинальными» высказываниями, выкриками, кончавшимися зачастую «синтезом» морально-политического с физическим воздействием.
Мы, делегаты, ходили по этим «белоночным» митингам, принимали в них участие, выступали на них, воздерживаясь, конечно, от «физкультурного» участия, хотя иногда, когда пакостники и подлецы особенно расходились, бывали на грани участия, но положение наше обязывало к выдержке. Проездом из Саратова в Москве я, например, тоже наблюдал и участвовал в таком ночном митинге, но в Петрограде они носили более острый характер, и это отражало всю остроту накаленной до краев политической атмосферы в Петрограде.
«Белоночные» митинги — это особое, интереснейшее явление. В одних местах они носили характер неорганизованных бесед — препирательств, хватания друг друга за грудки, в иных местах это были митинги с выступлениями ораторов по очереди без записи, а иногда без очереди, когда локтевое самопроталкивание вперед заменяло председателя, которого, как правило, на этих митингах не бывало. Проходили они бурно, страстно, их состав менялся, но не уменьшался — одни уходили, другие приходили. Одни ругали Временное правительство, кадетов, меньшевиков, эсеров, другие ругали большевиков, третьи говорили о трудностях вообще, четвертые ругали спекулянтов. Но чаще всего заострялся вопрос о войне, особенно когда выступали солдаты, тем более раненые, которые костили «тыловых» ораторов всем освоенным в совершенстве матерным лексиконом. Организующее начало, и притом с известной страстностью, вносили большевики, попадавшие на эти митинги. Нельзя сказать, что их активность проходила всегда благополучно. Иногда кончалось довольно трагическим избиением, особенно когда большевиков было мало.
Делегаты конференции выступали почти во всех полках и воинских частях Петрограда. Мне лично приходилось выступать в нескольких частях, в том числе в Пулеметном полку, Московском и Волынском. Нельзя сказать, что во всех этих полках было одинаковое настроение. Если в Пулеметном полку настроение было настолько боевое, что нам даже приходилось в известной мере держаться сдерживающего тона, то в Волынском полку было все еще сильно эсеровское влияние, особенно потому, что в полковом комитете было засилье активных эсеров.
Делегаты конференции с огромным напряжением ожидали доклад товарища Ленина. Они ясно понимали, что доклад вождя партии является главным, центральным вопросом работы конференции, который определяет все направления ее решений и всю дальнейшую работу военной организации партии. Но кроме сознания важности доклада делегаты были охвачены непередаваемыми чувствами трогательной любви и преданности к своему учителю, подвергающемуся дикой, злобной травле врагов революции и народа.
Трудно передать словами то настроение, которое господствовало в сравнительно небольшом зале, когда делегаты впервые увидели и услышали Ленина, когда Ленин появился за столом президиума, на трибуне.
Бурное реагирование делегатов, долго несмолкаемые аплодисменты, возгласы в честь Ленина и партии отражали не только личные настроения делегатов, но и чувства и настроения миллионов революционных солдат, прежде всего большевиков, пославших их на конференцию. Как только Ленин начал свой доклад, все были прикованы, захвачены железной логикой, глубиной и убедительностью доклада, никто не шелохнулся. Благодаря небольшому объему зала мы все сидели как бы рядом с Лениным, вокруг него, как внимательные и верные ученики вокруг своего учителя. Доклад товарища Ленина носил по преимуществу характер разъясняющей и убеждающей беседы, в то же время он гневно разоблачал врагов и призывал к борьбе с ними.
Можно сказать, что, хотя часть делегатов до доклада считала необходимым немедленное выступление для захвата власти, доклад вызвал потребность «переоценки ценностей». Я сидел в гуще делегатов и слышал от многих из них прямые заявления: да, придется пересмотреть свои взгляды. Уж очень убедительно говорил Ильич, его доклад предупреждает нас, чтобы мы не «наколбасили» в большой политике, а это посерьезнее, чем «наколбасить» просто в маленьком деле.
Большинство ораторов выступали за позицию, которую защищал в своем докладе товарищ Ленин. В числе таких ораторов, защищавших позицию ЦК — позицию товарища Ленина, был и я.
К этой своей речи я, конечно, с волнением готовился, хотя я ее не писал. Тогда вообще мало кто произносил речи по написанному, да, пожалуй что, и теперь мне трудно читать свою речь. Но продумывал я каждое положение, составил схему речи и т. д. Я думаю, что и в современных условиях, когда почти каждый умеет произносить речи, поймут меня и не усмотрят ложной скромности, если я скажу, что, несмотря на то что я уже умел выступать, в данном случае я ужасно волновался. Шутка ли сказать — выступать по докладу товарища Ленина, по такому острому вопросу, в такой острый момент, впервые на всероссийской партийной трибуне. Это мое волнение особенно усилилось, когда меня вызвал товарищ Подвойский и сказал: «Знаете, товарищ Каганович, здесь вот у нас имеются многочисленные заявления дореволюционных членов партии — делегатов конференции, чтобы от их имени приветствовать товарища Ленина, выразить их солидарность с теми положениями, которые он изложил в своем докладе. Мы считаем, что это будет полезно для всех остальных делегатов. Мы думаем, что вы сумеете реализовать эту идею в своей речи». Я сказал Подвойскому, что для этого есть товарищи постарше меня и по возрасту, и в партии. Товарищ Подвойский, видя мое волнение, утешил, подбодрил меня и сказал: «Я уверен, что вы скажете коротко и хорошо». Я сказал, что для меня это великая честь и я постараюсь выполнить поручение товарищей.
«Это наше приветствие, — сказал я, — есть клятва верности руководству Ленина, его революционно-марксистским принципам, теории, стратегии и тактике классовой борьбы за победу социалистической революции. Мы, делегаты — дореволюционные большевики, не отделяем себя от всех делегатов и уверены, что вместе с нами все делегаты конференции приветствуют товарища Ленина и будут верны ленинскому руководству нашей партии».
Вся конференция в едином порыве, стоя, долго бурными аплодисментами приветствовала товарища Ленина.
Поделившись опытом работы Саратовской военной организации по оказанию помощи рабочим, в особенности железнодорожникам, по организации Красной гвардии и овладению ею военными знаниями и оружием, по подъему революционной активности солдат и подготовке основных кадров к возможным событиям в ответ на выступления контрреволюции, я закончил свою речь предложением признать правильными все выдвинутые товарищем Лениным в докладе положения и соответственно выработать резолюцию конференции, которая укажет всем военным организациям Ленинский путь работы и борьбы.
Несмотря на острый характер обсуждения доклада товарища Ленина, делегаты конференции, даже те, которые проявляли экстремистские настроения, поняли, что время для вооруженного выступления и захвата власти пока еще не наступило, что товарищ Ленин абсолютно правильно осветил положение и поставил наши задачи. Поэтому резолюция, выработанная в соответствии с докладом товарища Ленина, была принята единогласно.
Ленин выступал на конференции дважды. Второй доклад был посвящен аграрному вопросу.
Прежде всего я должен сказать о том, что у некоторых товарищей имеются сомнения, был ли этот доклад на конференции. Такие сомнения, как мне передавали, были высказаны еще в 1936 году на одном собрании в Комакадемии. При этом говорили о том, что не осталось-де никаких следов. Но ведь, к сожалению, и по первому докладу больших документальных следов не осталось. Как делегат конференции, слушавший доклады Ленина, я заявляю, что товарищ Ленин сделал доклад по аграрному вопросу на конференции вслед за первым докладом.
Дело было так. После первого доклада был объявлен краткий перерыв. Во время этого перерыва мы, группа делегатов, подошли к товарищу Ленину как раз по поводу аграрного вопроса. Мы ему рассказали, как эсеры спекулируют своей программой о социализации земли, и поэтому просили его в докладе по аграрному вопросу осветить этот вопрос и, как мы сказали, «натаскать» нас по этому вопросу. Завязалась краткая беседа с товарищем Лениным, в которой и я имел счастье принять участие. Товарищ Ленин задал нам некоторые вопросы и, помню, полушутя сказал: «Видать, вас эсеришки все еще пугают. Хорошо, — сказал он в заключение беседы, — я в своем докладе коротко скажу об этом». Тут же товарищ Ленин обратился к подошедшим членам президиума конференции товарищам Подвойскому, Крыленко и другим и сказала «Знаете, товарищи, мне было бы удобнее не откладывать доклад по аграрному вопросу. Я к нему готов, так как делал этот доклад на Апрельской конференции, и было бы хорошо, если бы я с ходу сейчас кратко сделал бы этот доклад». Все с радостью согласились с этим, и после перерыва товарищ Ленин сделал доклад по аграрному вопросу.
Доклад товарища Сталина о национальном движении и национальных полках по важности идет вслед за докладами товарища Ленина.
Остроту этого вопроса мы ощущали на местах. Например, у нас в Саратове на одном из заседаний Совета рабочих и солдатских депутатов остро обсуждался вопрос о требовании украинских солдат о выделении их в отдельный полк. Докладчик на Совете рассказывал, что споры доходят чуть ли не до кулаков. «Мы, — говорят они, — хотим защищать Украину». На заседании Саратовского Совета против этого выступали и некоторые довольно ответственные большевики. «Теперь, — говорил, например, Васильев-Южин, — русификацией никто не будет заниматься. Национальное самоопределение мы сами признали. Но ведь в Украине, кроме малороссов, есть евреи, есть поляки и другие. Выделение национальностей, как козлов от овец, мы не признаем. Мы считаем, что это дело темных сил. Мы провозглашаем единение, а не разъединение. Смешно и недемократично и в духе старого строя выделять великорусские, еврейские, латышские, польские батальоны». Не со всеми этими доводами мы были согласны, но и другие тоже усматривали в этом стремление разжечь национальную рознь.
Были и отдельные выступления, в которых высказывались сомнения насчет правильности самого принципа о праве наций на отделение, и особенно о праве формирования национальных военных частей.
В центре конкретных споров о формировании национальных полков была Украина не только потому, что в армии было много украинцев, но и потому, что украинцы проявляли наибольшую активность. К июню они успели созвать несколько войсковых съездов, создать не только Центральную Раду, но и отдельные Рады в армиях и практически приступить к формированию украинских воинских частей.
Поэтому в прениях больше всего горячих выступлений было против формирования украинских частей. Некоторые товарищи при этом указывали, что это требование не украинского народа, а украинских помещиков и офицеров, поэтому они принципиально против национализации армии.
В прениях на военной конференции отразились разногласия, имевшие место на Апрельской конференции.
В повторном выступлении товарищ Сталин еще раз разъяснил принципиальную установку партии, подчеркнул, что признание права на отделение и права формирования национальных полков приведет к укреплению доверия между народами России и проложит путь к добровольному объединению в одно государство. Необходимо, сказал товарищ Сталин, в резолюциях указать, что Конференция считает правильным право на образование национальных частей, хотя она убеждена, что это не в интересах трудящихся, и поэтому Конференция уверена, что пролетариат Украины и других народов России будет бороться за замену постоянной армии всенародной милицией трудящихся.
После заключительного слова выработанная комиссией резолюция была принята единодушно. Можно без преувеличения сказать, что обсуждение этого вопроса на военной конференции и принятая резолюция имели важнейшее как практическое, так и принципиальное историческое значение для всей партии.
Не могу не сказать, что мое личное участие в работе комиссии по выработке резолюции принесло мне огромную пользу в моем развитии и большое, на всю жизнь, удовлетворение личным, непосредственным знакомством с товарищем Сталиным и общением с ним в процессе выработки резолюции, где он проявлял большой такт по отношению к возражающим товарищам, большое внимание к вносимым поправкам и понимание пожеланий каждого делегата, не говоря уже о глубоком знании национального вопроса в Ленинском его понимании.
В результате обсуждения кандидатур и голосования конференция избрала следующий состав Всероссийского бюро: Н. И. Подвойский, В. И. Невский, Н. В. Крыленко, Е. Ф. Розмирович, К. А. Мехоношин, М. С. Кедров, Н. К. Беляков, С..А.Черпанов, Л. М. Каганович, П. В. Дашкевич, А. Я. Аросев, Ф. П. Хаустов, И. Л. Дзевялтовский и Гинтовт.
На этом конференция закончила свою плодотворную и важную для партии и революции работу 23 июня 1917 года.
Первое заседание Всероссийского бюро не затянулось потому, что мы, делегаты, торопились уехать.
На первом заседании Бюро товарищ Подвойский поставил вопрос обо мне. «Питерцы, — сказал он, — ставят вопрос об оставлении товарища Кагановича для работы в Петрограде. ЦК просит об этом, и я их поддерживаю, бюро в этом тоже заинтересовано — он сможет вести у нас организационную работу. Что скажет сам товарищ Каганович?» Я был ошарашен этим неожиданным предложением и не сразу даже смог ответить. Придя в себя, сказал: «Я очень благодарен за такое предложение и за доверие питерской организации, которую мы очень уважаем и ценим, но скажу вот что: в Питере работников много, а в провинции мало. В Саратове меня ждут, там тоже много дел, кроме того, есть еще Поволжье, где тоже работы много. Да и должен еще сказать, что я получил сведения, что там положение напряженное, вроде как здесь в Пулеметном полку. Меня там эсеры и меньшевики шельмуют, идет кампания с требованием моего ареста. Если я сейчас оттуда уйду — это подорвет авторитет нашей партийной организации. Учитывая все это, мне лучше сейчас выехать туда, а там дальше можно будет поговорить еще». Тогда товарищ Подвойский сказал: «Давайте сейчас не решать, я доложу товарищу Свердлову, потом и решим».
Когда кончилось заседание Бюро, товарищ Подвойский мне сказал, чтобы я зашел к нему часа через три, а тем временем пошел на совещание по агитации и агитаторским курсам, которое уже началось. На совещании были заслушаны интересные доклады. Сделал доклад и я об опыте Саратовской организации — о наших курсах. Так как я, не дождавшись окончания совещания, ушел к Подвойскому, то мне потом руководитель совещания сказал, что наш опыт хорошо оценен совещанием и одобрен. Когда я пришел к товарищу Подвойскому, он мне сказал: «Пойдемте к товарищу Свердлову, он хочет с вами поговорить». Я был обрадован, что лично познакомлюсь с таким выдающимся организатором в партии.
Товарищ Свердлов хорошо меня встретил и прежде всего сказал: «Вы, конечно, знаете, что такие вопросы, как место работы, — дело не личное, а решает их ЦК». Я ответил, что хорошо это знаю, но член партии может высказать при этом свое мнение. Он, смеясь, согласился с этим. После этого предисловия товарищ Свердлов сказал: «Питерцы очень просят оставить вас здесь, видимо, вы им понравились. Действительно, вы им были бы полезны и нужны. Кроме того, товарищ Подвойский хочет вас еще использовать для организационной работы в Бюро военных организаций. Все это было бы очень хорошо, но вы, пожалуй, правы, что на местах людей не хватает, в том числе в Поволжье. Но вам придется распространить свою работу на другие центры Поволжья, по возможности выезжая туда, — как член Всероссийского бюро военных организаций вы имеете на это право. Главное, ЦК вам это поручает и надеется, что вы это поручение выполните хорошо». Я ответил товарищу Свердлову, что я с большим удовольствием и партийным удовлетворением принимаю это поручение и постараюсь его выполнять, как этого требуют интересы партии и ее военной организации. Но при этом доложил, что не исключены, а скорее, даже вероятны, всякие изменения: сейчас в Саратове эсеро-меньшевистские организации развернули кампанию против нас и в особенности против меня, требуя моего ареста и предания суду. Если это у них не пройдет, они могут устроить внеочередную отправку меня с маршевой ротой на фронт. Тогда моя деятельность в Поволжье будет сорвана, и я не смогу выполнить поручения ЦК.
Яков Михайлович, подумав, сказал: «Это, конечно, вполне возможно, хорошо, что вы мне об этом сказали. Тогда давайте сейчас определим, что будем делать, если это случится. У нас плохо дело в очень важном для нас районе. Этот район входит в зону Западного фронта, но главное в том, что это особый центр, в котором размещается ни мало ни много, как Ставка Верховного Главнокомандующего — это Могилев. В нем и вокруг него расположены надежные, с их точки зрения, войсковые части. А там не только военной, но и общепартийной большевистской организации нет. Есть большевики, но они входят в объединенную организацию с меньшевиками и даже с оборонцами. В близлежащем Гомеле — старая хорошая большевистская организация, но она сейчас еще слаба для того, чтобы распространить свое влияние, воздействие и руководство на Могилев. Вы понимаете, товарищи, насколько нам важно иметь там серьезного, крепкого работника. Поэтому, если вас будут изгонять из Саратова, старайтесь всячески попасть на Западный фронт, точнее в район Могилева или Гомеля. Мы дадим указания в Минск, чтобы вам помогли, да и вы, товарищ Подвойский, примите возможные меры, ведь это один из важнейших пунктов военной организации. Если в Могилеве трудно будет создать легальную военную организацию, надо создать нелегальную. То же и с товарищем Кагановичем: если трудно будет обосновать его там легально, то ему придется перейти на нелегальное положение или обосноваться в Гомеле и оттуда вести работу и в Могилеве. Никаких мандатов мы вам не даем. Вы теперь — член Всероссийского бюро военных организаций при ЦК и должны действовать от его имени, поддерживая с ним связь».
Я поблагодарил за доверие и сказал, что понимаю важность поручения ЦК и сделаю все, чтобы его выполнить. Как раз в это время зашли к товарищу Свердлову и сообщили ему, что в Пулеметном полку идет большой и бурный митинг, требуют представителя ЦК или «Военки». Яков Михайлович, не долго думая, сказал, обращаясь к товарищу Подвойскому и ко мне: «Вот вы оба и отправляйтесь туда, хорошо бы захватить еще кого-либо из боевых товарищей. Вот видите, — сказал он мне, смеясь, — вам везет, перед отъездом вы еще раз выступите перед питерцами», — и тепло попрощался со мной. Мы захватили еще товарища Аросева и отправились в полк.
В Пулеметном полку мы застали бурную и жаркую обстановку, вызванную наступлением на фронте. Особое раздражение солдат вызывала бесконечная, продолжающаяся травля этого полка и поступавшие к ним угрозы расформировать полк или отправить его на фронт целиком.
Мы пришли как раз в момент выступления оратора, гневно костившего Временное правительство и требовавшего немедленного выступления с оружием в руках против правительства. От нас сначала выступил товарищ Подвойский, потом, не сразу, выступили все мы. Настроения были такие, что нас забрасывали вопросами, репликами во время речи, шумели основательно. Нам все же удалось сдержать эти настроения, ввести его в более или менее спокойное русло, и, используя многое из тех аргументов, которые приводил товарищ Ленин на конференции, мы добились тогда решения не выступать пока.
Под впечатлением этого митинга я и отбыл из Петрограда в Саратов. Я ощутил с особой силой, насколько правильна линия, выработанная конференцией военных организаций, — линия, данная Лениным, и какая большая работа нужна для того, чтобы претворить ее в жизнь.