НАШ ИЛЬИЧ

ВОСПОМИНАНИЯ РАБОЧИХ О В. И. ЛЕНИНЕ

 

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

В сборник вошли 53 воспоминания рабочих о В. И. Ленине. Написанные в разные годы и повествующие о различных эпизодах из жизни гениального вождя революции на разных этапах его деятельности, они в целом рисуют яркий образ В. И. Ленина — организатора Коммунистической партии, вдохновителя и вождя Октября, великого основателя и руководителя Советского государства.

Большинство из включенных в сборник воспоминаний уже было опубликовано в различных изданиях прежних лет, в частности, в сборниках «Воспоминания о В. И. Ленине» (в трех томах, Госполитиздат, 1956, 1957, 1960 гг.), «Ленин — вождь Октября» (Лениздат, 1957 г.), «Мы встречались с В. И. Лениным» (Ленинградское отделение общества «Знание» РСФСР, 1966 г.), «Рассказы рабочих о Ленине» (Профиздат, 1960 г.) и других. Отдельные воспоминания публикуются впервые. Некоторые статьи даются с небольшими сокращениями.

На шмуцтитулах сборника — строки из поэмы В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин».

__________

Консультанты — зам. заведующего Центральным партийным архивом Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Р. А. Лавров и зам. директора Ленинградского института истории КПСС, кандидат исторических наук В. Е. Муштуков.

 

СОВРЕМЕННИКИ ОБ ИЛЬИЧЕ

Советский народ отмечает столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина, самого величайшего революционера, теоретика, вождя трудящихся, создателя и руководителя нашей партии и государства. Имя его и дела — бессмертны. Люди изучали и будут изучать его великое наследие. Никогда не остынет интерес к тому, как жил и работал Ильич, как относился к своим товарищам по борьбе, к рабочим, крестьянам, интеллигентам, с которыми приходилось ему встречаться.

Сама жизнь Ленина — огромный университет для каждого из нас. Вот почему непреходящую ценность представляют воспоминания об Ильиче его современников. Они по крупицам доносят до нас живые ленинские черты, черты его характера, черты стиля его работы. Кто хотя бы раз, хотя бы ненадолго встречался с Ильичей или просто слушал его речь, тот на всю жизнь запечатлевал в сердце его великий образ.

Знаю это по себе. Впервые я встретился с Владимиром Ильичей в 1900 году в Москве, по возвращении его из ссылки в Шушенском. Много раз мне посчастливилось встречаться с нашим вождем, выполнять его указания в период моей работы в Дальбюро ЦК партии, а затем в Наркомпросе где решались проблемы развития науки. И каждая встреча с Ильичем запомнилась на всю жизнь.

В предлагаемый читателям сборник вошли воспоминания многих рабочих о В. И. Ленине. Написанные в разные годы, повествующие о различных этапах жизни и деятельности Владимира Ильича, они несут в себе черты вечно живого вождя, черты нашей бурной революционной эпохи. Ценность этих человеческих документов даже трудно себе представить, пусть они не всегда ярко написаны или сообщают читателю лишь небольшой эпизод. Дорого то, что все это написано современниками Ильича, встречавшимися с ним. И как жаль, что время беспощадно, и людей этих становится все меньше и меньше.

«Наш Ильич» — так названа эта книга. Сколько смысла в сочетании простых слов! В них — весь Ильич, с его доступностью для простых людей, с его верой в рабочий класс, с его готовностью всегда служить ему, с его демократизмом, любовью к человеку труда, ради которого он жил и боролся до последнего своего дыхания.

Ф. Н. Петров, Герой Социалистического Труда, член КПСС с 1896 года

 

 

Ленин— пролетариев вожак

 

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

 

В. А. КНЯЗЕВ,
член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»,
портовый рабочий

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ

Я работал в порту Нового Адмиралтейства в слесарной мастерской учеником с 1884 года, а в 1889 году вышел в мастеровые. Работав порту шла тихо и примитивно — не пользовались даже и станками, какие были в мастерской. Спросишь, бывало, у указателя (мастера) наждачной бумаги отшлифовать медную вещь, а он в ответ: «Эх, плохой ты мастеровой! Захотел наждачной бумагой, а ты возьми щепочку, насыпь наждаку, да и протри». Так и шла работа — больше проводили времени, чем работали.

Но вот с Балтийского завода перешло в мастерскую несколько молодых мастеровых; впоследствии оказалось, что они были уволены с Балтийского завода как «опасный элемент». Они внесли в порт живую струю. Сейчас же пустили в ход стоявшие без работы станки, поденную работу перевели на штучную, благодаря чему заработки повысились.

Вместе с этим эти мастеровые повели среди рабочих социалистическую пропаганду, выбирая лучшие элементы из заводской молодежи. Началась организация кружков, в один из которых попал и я.

Вкусив в кружке познания «добра и зла», я сейчас же стал распространять среди своих друзей то, что узнал в кружке. Кроме устной пропаганды, раздавались по рукам книжки, в которых высказывались идеи социализма. Изредка к нам попадала и нелегальная литература. Но она плохо «прививалась», так как была опасной еще и потому, что давала лишь поверхностные знания об окружающем.

В целях правильного политического развития рабочих у нас в порту устраивались так называемые в те времена «демократические университеты» при слушателях не более 5 человек. При этом говорили так: «Если рабочий не может прийти в университет сам, то университет придет к нему».

И действительно, работа по развитию членов кружка шла быстро. Руководителями кружков были студенты высших учебных заведений, они же были и организаторами кружков.

Когда я сорганизовал несколько рабочих кружков на Петербургской стороне, на Васильевском острове, на Выборгской стороне и в посаде Колпино и заявил, что необходимо прислать интеллигентов в эти кружки для чтения лекций, то мне в нашем центре сказали: «Хорошо, к вам придет Николай Петрович. Это один из лучших, поэтому люди в кружках должны быть благонадежными и серьезными».

В силу этой директивы я отобрал среди завербованных в члены кружков рабочих, более мне известных. Первое собрание этого нашего кружка состоялось на Петербургской стороне, в доме на углу Съезжинской и Большой Пушкарской улиц, в комнате, в которой я жил и которая имела отдельный ход с лестницы, так что мои квартирные хозяева не видели, кто ко мне приходил.

В назначенный час ко мне кто-то постучал. Открыв дверь, я увидел мужчину лет тридцати, с рыжеватой маленькой бородкой, круглым лицом, с проницательными глазами, с нахлобученной на глаза фуражкой, в осеннем пальто с поднятым воротником, хотя дело было летом, вообще, на вид этот человек показался мне самым неопределенным по среде человеком. Войдя в комнату, он спросил: «Здесь живет Князев?» На мой утвердительный ответ заметил: «А я — Николай Петрович».— «Мы вас ждем»,— сказал я. «Дело в том, что я не мог прийти прямым сообщением... Вот и задержался. Ну как, все налицо?» — спросил он, снимая пальто. Лицо его казалось настолько серьезным и повелительным, что его слова заставляли невольно подчиняться, и я поторопился успокоить его, что все пришли и можно начинать.

Подойдя к собравшимся, он познакомился с ними, сел на указанное ему место и начал знакомить собрание с планом той работы, для которой мы все собрались. Речь его отличалась серьезностью, определенностью, обдуманностью и была как бы не терпящей возражений. Собравшиеся слушали его внимательно. Они отвечали на его вопросы, кто и где работает, на каком заводе, каково развитие рабочих завода, каковы их взгляды, способны ли они воспринимать социалистические идеи, что больше всего интересует рабочих, что они читают и т. д.

Главной мыслью Николая Петровича, как мы поняли, было то, что люди неясно представляют себе свои интересы, а главное, не умеют пользоваться тем, чем могли бы воспользоваться. Они не знают, что, если бы они сумели объединиться, сплотиться, в них была бы такая сила, которая могла бы разрушить все препятствия к достижению лучшего. Приобретя знания, они смогли бы самостоятельно улучшить свое положение, вывести себя из рабского состояния и т. п.

Речь Николая Петровича продолжалась более двух часов; слушать его было легко, так как он все объяснял, что было нам непонятно. Сравнивая его речь с речами других интеллигентов, становилось ясно, что она была совсем иной, выделялась, и когда Николай Петрович ушел, назначив нам день следующего собрания, то собравшиеся стали спрашивать меня: «Кто это такой? Здорово говорит».

Но я им объяснить не мог, кто был Николай Петрович, так как сам его в то время не знал. Он посещал нас часто — раз в неделю. Посещал он также и другие кружки, которые ему указывали. Удалось сорганизовать кружок на Черной речке и у рабочего П. Дмитриева. Николай Петрович посещал и этот кружок, несмотря на дальность расстояния. Посещал он кружок и на 7-й линии Васильевского острова у Крочкина-Федорова. Этот кружок был для Николая Петровича роковым: его там проследили. Кружок этот — пять человек — был арестован в ноябре 1894 года.

Так как я был членом центрального кружка, то у меня на квартире собирались и представители других кружков и интеллигенты. Эти собрания были еще более конспиративны. На этих собраниях руководителем был тот же Николай Петрович. Но, как его звали по-настоящему, никто из рабочих и здесь не знал. Николай Петрович на этих собраниях распределял по кружкам интеллигентов-пропагандистов и давал им указания, знакомил их с тем, что представляли собой эти кружки и что читать в них.

В 1893 году умерла моя бабушка, и мне предстояло получить наследство. Зная, что я всегда могу получить совет со стороны товарищей, как мне поступить, с тем чтобы это наследство попало мне в руки, я обратился к ним. Они меня отправили к помощнику присяжного поверенного В. И. Ульянову, предупредив при этом меня, чтобы я адреса его не записывал, а запомнил бы, а если и придется — записать условно, прибавив к числам № дома и № квартиры цифру 9.

Придя в дом № 7, в Казачий переулок... я отыскал по данному мне плану квартиру. На звонок дверь мне открыла квартирная хозяйка, заявив, что Ульянова дома нет, но он скоро будет, и разрешила мне обождать его в его комнате. Комната имела два окна. Меблировка ее была очень скромная: железная кровать, письменный стол, три-четыре стула, комод. Осмотрев все, я задумался: «Что это за адвокат, и возьмется ли он за мое дело?..» Раздался звонок, и вскоре в комнату вошел мужчина. «А, вы уже ждете? — сказал он мне, при этом быстро скинул пальто и стал расправлять немного помятый фрак.— Ну-с, одну минуточку, я сейчас переоденусь, и мы с вами займемся».

Посмотрев этому адвокату в лицо, я обомлел: да это же ведь Николай Петрович! Пока я приходил в себя, передо мною появился переодетый в другую одежду Николай Петрович и, указывая на стул, обратился ко мне: «Вы расскажите мне все по порядку». Сев, я, как умел, начал рассказывать, а он, перебивая меня, требовал пояснений, как бы вытаскивая из меня один факт за другим...

Он взял бумагу и стал писать прошение для получения ревизских сказок. Написав его, он указал мне, куда придется ходить, куда подавать, и велел по получении того или иного сообщения по делу прийти к нему.

— Ну, а теперь перейдемте к другому вопросу. Как дело в кружках? Что на заводах? — стал расспрашивать меня Николай Петрович. Я едва успевал ему отвечать. «Вы,— сказал он мне,— как непосредственно связанный с кружками, должны узнавать, что происходит на заводах, чем недовольны рабочие и кто в этом виновен. Вы должны знать интересы рабочих, чем они больше интересуются, как к ним подойти».

Я слушал и чувствовал, что все эти требования выполнить довольно трудно, но Николай Петрович так уверенно все говорил, что я не осмелился отказаться.

— Вот,— продолжал он,— вы сорганизовали кружок. Сами вы должны стать выше их по знанию, чтобы руководить. Вы должны больше читать, развиваться и развивать других. Я слышал, что вы любите ходить на танцы, но это бросьте — надо работать вовсю. Вы должны развиваться политически, и тогда вся ваша работа в кружке будет для вас наслаждением.

Мы расстались. От взваленных им на меня обязанностей мне стало тяжело. Выйдя от него на улицу, я стал обдумывать, как все выполнить.

С тех пор я стал периодически посещать В. И. Ульянова, давая ему сведения, которые получал с завода, и каждый раз получал от него новые инструкции.

— Погодите, погодите,— говорил он,— придет время, когда мы заставим слушать нас и добьемся права организации. Нам будет легче. Важно, чтобы нас поняли рабочие, и тогда мы приобретем силу и поставим нашу жизнь так, как мы захотим.

Говорил это В. И. Ульянов с большим оживлением. Я уходил от него в приподнятом настроении и с усиленным желанием работать.

На заводе я в свою очередь старался рассказать обо всем, что слышал от Владимира Ильича. Рабочие слушали меня со вниманием, их отношение ко мне переменилось, и меня они стали уважать. Но недолго это продолжалось. Слухи о моей пропаганде дошли до начальства, и мне пришлось уйти с завода.

Придя как-то к В. И. Ульянову, я услыхал от него вопрос: «...Если бы вас арестовали, вы знаете, как держаться на допросе, на суде?» «Да»,— ответил я. Рецепт, как держаться на допросе, состоял в том, чтобы не давать никаких показаний. «Ну, так вот,— продолжал он,— если знаете, то объясните и всем товарищам. Имеется ли у вас касса? Библиотека? Из каких книг она состоит? Нам надо сорганизовать хорошую библиотеку, составить соответствующую программу чтения. Надо знать, как надо помогать арестованным и ссыльным. Для этого необходимы средства. Надо обязать членов партии вносить членские взносы, устраивать лотереи и пользоваться всеми возможными источниками для добывания денежных средств».

Владимир Ильич старался передать мне все, что было необходимо для нашей организации. Просидев у него около часа, я ушел, обещал ему все по возможности выполнить.

А вскоре узнал, что он был арестован. Вскоре же после его ареста был арестован и я, а затем выслан в Вятскую губернию.

 

И. К. МИХАИЛОВ,
рабочий, впоследствии — на руководящей советской, профсоюзной, партийной работе,
член КПСС с 1898 года

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Первое мая 1903 года наша организация праздновала вместе с английской социал-демократией.

Был снят за плату один из самых больших залов в Лондоне— «Александр-холл», вмещающий до 20 тысяч человек, в котором, как говорили, самый большой орган в мире. Организовали интернациональный митинг, гулянье. Выступали ораторы всех революционных партий всех государств, на всех языках. На огромной сцене — английский хор человек в 200—300, за ним — меньше: германский, бельгийский, голландский, французский и наш, русский. В конце вечера все национальные хоры слились в один общий; все присутствующие в зале пели «Интернационал» под звуки огромнейшего органа, сотрясавшие все здание.

Это была первая виденная мною такая величественная картина, но все-таки она не удовлетворила меня: здесь, в зале, сотрясали только воздух, а не основы капитала.

Наш клуб становился центром русской эмиграции. Почти ежедневно в нем собиралось большинство нашей организации... Мы были как бы одной сплоченной семьей, члены которой готовятся к великому подвигу — на партийную работу в России. Здесь, в клубе, читалась, разбиралась, обсуждалась вся руководящая партийная литература. Выход и получение каждого номера «Искры» вносили особое оживление в работу клуба.

Организация не замыкалась в узкий свой круг, а вела общественно-политическую работу в рабочем районе Уайт-чепеле, где проживало большое количество выходцев из России. Вот, например, Плеве организовал погром в Кишиневе — мы созываем митинг протеста, на нем десятки тысяч протестующих против царизма, против подлых кровавых действий самодержавного правительства; тут же производятся денежные сборы в помощь революционной РСДРП.

Политическая жизнь среди эмигрантов развивалась. Приезжали новые товарищи, побывавшие в руках русской охранки; они здесь, в эмиграции, торопились накопить знания и вернуться скорей на политическую партийную работу в Россию.

На отдельных публичных собраниях велись споры о партийных программах, особенно заострялся вопрос о тактике классовой борьбы. В прениях состязались и лидеры других партий.

Вот одно из таких собраний. Зал, вмещающий 300— 350 человек, битком набит. Ждут Ленина.

Появился Ленин. Все видят его впервые. Доклад его — «Народничество и социал-демократия»¹. Поспорить с Лениным собрался весь цвет эсеровской интеллигенции: Чайковский, Шварц, Бунаков и др. Ильич развивает основные положения народничества так умело, так ясно, так красиво, что многие эсеры торжествуют, слыша, как Ленин выявляет «неопровержимые» достоинства их учения. И все это сказано Ильичем так, как не сумел бы сказать ни один из лидеров эсеровской партии. Но, к великому удивлению эсеров, Ильич тут же подвергает все им сказанное о народническом учении, но уже с позиции марксизма, самой ожесточенной, уничтожающей критике. Торжествовавшие только что вожди эсеровской партии нервничают, волнуются, но слушают дальше.

Ильич переходит к классовой борьбе, марксизму, материалистическому пониманию истории, программе, к тактике социал-демократии.

Среди эсеров — движение, ведь и им есть что сказать социал-демократам. Многие просят слова, но Ильич, обосновав определенные положения социал-демократической партии, сам, не ожидая оппонентов, начинает «крыть», подвергать еще более ожесточенной критике сказанное им самим...

Эсеры опять торжествуют. После этой критики, казалось, камня на камне не осталось от учения Маркса, от основ социал-демократии. Им же есть что добавить; еще ряд новых оппонентов просит слова.

Но вот Ленин неожиданно для всей аудитории перешел к критике своей критики, и от нее не остается и следа: все, что можно было сказать против учения социал-демократов с любой точки зрения, им сказано и им же отвергнуто. Теперь он уже шлифует, заостряет правоту всех положений учения социал-демократов. На этом Ленин кончает.

Очередь за оппонентами — противниками Ленина. Председатель выкликает записавшихся. Но, увы, они без оглядки покинули собрание под насмешки социал-демократов:

— Куда же вы, а выступать-то хотели?.^.2

_________________

Огромный митинг в память Парижской Коммуны...

Выступает ряд ораторов на разных языках; речь каждого из них переводится на русский язык. На трибуне — участники Коммуны. Слово предоставлено коммунарке Луизе Мишель. Ей помогают подняться со стула. Красивым, музыкальным французским языком произносит она короткую, десятиминутную речь. Из слушателей очень мало кто знает французский язык, но речь понята всеми участниками собрания. В ней высказано много тяжелых переживаний участников Коммуны, ужасы поражения Коммуны, муки и страдания коммунаров, и все это сказано с понятными всем особыми жестами, особой интонацией и особым энтузиазмом.

Речь окончена. Ни аплодисментов, ни движения среди слушателей. Все замерло. Минута, другая — абсолютная тишина. Председатель собрания точно в гипнозе, сидит задумавшись. Затем председатель объявляет, что речь переведет такой-то.

— Не надо, поняли! — кричат почти все, точно боясь, что переводчик рассеет силу впечатления от речи Луизы Мишель.

Но вот на трибуне Ленин.

Спокойно, ясно он делает анализ периода, предшествовавшего Коммуне. Рисует характер самого движения, но без жестикуляций, без пафоса, деловито.

Париж — в руках коммунаров,— Ленин немного нервно и торопливо перечисляет, критикует, что сделано и как сделано, что хорошо, что плохо, что не сделано, что надо еще доделать...

Он говорит о причинах поражения Коммуны, подчеркивает особо уроки Коммуны, ее опыт для будущих боев с капиталом.

Но вот Ленин делает анализ возможного накопления революционных сил. В революционные ряды вовлекается рабочий класс. Ведется организационная, боевая подготовка. Рабочие революционные массы готовы к бою, начинается штурм правительства революционными рабочими под руководством социал-демократической рабочей партии. В моменты его речи о победах революционеров у всех участников собрания горят глаза, выражая боевой энтузиазм, готовность драться с врагами революции и уверенность в победе...

У нас организовался небольшой кружок по изучению основ программы РСДРП. Руководит им Ленин. Слушателей 10—15 товарищей: Шиллер, Роберте, Бройдо, Давид, Циман, Сигаль, Коля, Сеня, Виктор, Бердичевский, я и др.

Цель кружка — подготовить партийных работников-профессионалов для посылки в Россию. Занятия ведутся в «Либерти-холл». Владимир Ильич — в центре, кругом него — ученики. «Развитие обмена установило такую тесную связь между всеми народами цивилизованного мира...» —прочитывает Ленин и тут же поясняет каждое слово: развитие — указывает целую историю, как развивалось и складывалось общество; обмен — как переплетались экономические отношения между отдельными обществами, между целыми государствами; установило — указывает, как экономические взаимоотношения между странами складываются в неразрывную единую цепь, как эта цепь объединяет в интернационал капитализм, как этому интернационалу эксплуататоров надо противопоставить рабочий класс, объединенный в интернационал революционной борьбы.

В этих регулярных занятиях Ленин выступал не как простой педагог перед обычной аудиторией учащихся или простой проповедник высоких идей: в Ленине, руководителе нашего кружка, мы чувствовали инженера, механика, каменщика, проектирующего стройку огромной революционной партии, обрабатывающего материал для этой великой стройки, обучающего нас мастерству обтесывать и облагораживать других...

 

¹ В. И. Ленин выступал с рефератом — критикой программы и тактики эсеров.— Ред.

² Автор ошибается: оппонентами по реферату В. И. Ленина выступали Черкезов, Шварц, Лазарев, Чайковский и др.— Ред.

 

И. А. АБРАМОВ,
рабочий пищевых предприятий, впоследствии — на профсоюзной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1914 года

И В СЕРДЦЕ, И В ПАМЯТИ

Есть в Ленинграде, на Тамбовской улице, что во Фрунзенском районе, дом под номером 63¹. Сейчас здесь Центральный клуб Октябрьской железной дороги. До революции это здание принадлежало графине Паниной, в нем находился Народный дом ее имени.

Я часто бываю около клуба железнодорожников, нередко захожу в концертный зал на его манящие огни. И каждый раз вспоминаю одно очень важное событие, связанное с этим домом,— событие, которое сыграло решающую роль во всей моей жизни. Произошло это 9 мая 1906 года. Но сначала немного о том, что предшествовало этому дню.

Работал я тогда в булочной-пекарне Голубкова на Малом проспекте Васильевского острова. Поступил я туда подручным еще в 1903 году, имея от роду пятнадцать лет. Кто читал рассказ М. Горького «Хозяин», его повесть «Мои университеты», имеет полное и яркое представление об условиях труда в таких пекарнях. Наш хозяин Голубков был ничем не лучше горьковского Василия Семенова. Работать приходилось очень много, порой беспрерывно, днем и ночью, до обморочного состояния...

Однажды выдалась свободная минута, и я вышел во двор немного подышать свежим воздухом. Выбрал поукромней местечко среди груды деревянных ящиков, присел на солнышке, задумался. И не заметил, как ко мне подошел кондитер Иван Андреевич Антипов. Он был значительно старше меня, но за годы совместной работы у нас сложилась крепкая дружба. Не знаю, за что полюбился я Ивану Андреевичу, но был беспредельно горд его доверием и со всем пылом юности отвечал ему взаимностью. К тому времени я уже знал, что Иван Андреевич имеет прочные связи с революционерами. Убедившись, что я, как говорится, умею держать язык за зубами, он тайком рассказывал мне о занятиях в марксистских кружках, которыми руководил Владимир Ильич Ленин до ссылки в Сибирь, о том, чему он учил рабочих, о его книгах, статьях, листовках.

Позднее Иван Андреевич стал давать мне большевистские прокламации. Вскоре не стало для меня секретом и то, что Антипов состоит в Российской социал-демократической рабочей партии, что к нему частенько приходит с завода Сименс-Гальске его друг по фамилии Расторгуев и что они беседуют, как тогда говорили, о политике. А через некоторое время Антипов познакомил меня с Расторгуевым, начал приглашать на тайные сходки, на которых обсуждалось положение рабочих, читались революционные листовки...

И на этот раз кондитер, разыскав меня, примостился рядышком. Постепенно завязался разговор. Сначала вроде бы незначительный, но потом Иван Андреевич достал из внутреннего кармана газету, хитровато посмотрел в мою сторону и начал тихо и медленно читать:

— «Революционные события в Москве, это — первая молния грозы, осветившая новое поле сражения...»,— Антипов немного помолчал и заметил:— Здесь речь идет о политической стачке и уличной борьбе в Москве. Сейчас услышишь и о нашем брате — булочнике. «На Тверской, около дома генерал-губернатора, происходит целое сражение. Около булочной Филиппова собирается толпа подмастерьев-булочников. Как заявляла потом администрация этой булочной, рабочие мирно выходили на улицу, прекращая работу из солидарности со всеми стачечниками. Отряд казаков нападает на толпу. Рабочие проникают в дом, забираются на крышу, на чердак, осыпают солдат камнями. Происходит правильная осада дома. Войско стреляет в рабочих. Отрезываются всякие сообщения. Две роты гренадеров производят обходное движение, проникают в дом сзади и берут неприятельскую позицию. Арестовано 192 подмастерья, из них восемь ранено; двое рабочих убито. Со стороны полиции и войска есть раненые; смертельно ранен жандармский ротмистр».

Я слушал Антипова с огромнейшим вниманием, старался не пропустить ни одного слова. До нас в Питер доходили слухи о московских событиях, но это были обрывочные сведения. А тут такие подробности!

— Вот те на! — вырвалось у меня.

— Вот те и на! — мягко передразнил Иван Андреевич.— Не от хорошей жизни люди идут на такое...

Я невольно подумал о себе и своих товарищах. Как мы живем? Почти за круглосуточную изнурительную работу получаем жалкие гроши. Ютимся в сыром подвале, спим прямо на мешках. Хозяин пекарни заботится лишь об одном: побольше выжать из нас, а заплатить поменьше...

— А знаешь, Ванюшка, кто написал эту статью? — перебил мои мысли Иван Андреевич.— Владимир Ильич Ульянов-Ленин.— И тут же добавил: — Сейчас он за границей, куда вынужден был скрыться от царских жандармов после ссылки. Царь и правительство запрещают ему проживать в России. Боятся его, а потому и преследуют.

Антипов и Расторгуев всегда с каким-то особым восхищением отзывались о Ленине, говорили о его светлом уме, железной воле, его неутомимой революционной энергии, преданности делу рабочего класса. Слушал я своих старших товарищей, и в моем воображении создавался образ огромного, очень сильного человека, со строгими, даже суровыми чертами лица. И у меня зародилось стремление во что бы то ни стало своими глазами увидеть его, послушать его самого. Но где же я увижу Ленина, если он за границей?

Участвуя в революционных событиях грозового 1905 года, я получил первое боевое крещение, стал лучше разбираться в том, что происходило в Петербурге и стране... Этому способствовали и многочисленные митинги, которые я посещал вместе с Антиповым в университете, в Технологическом институте, в гимназиях, в Экономическом обществе...

В ноябре 1905 года состоялось учредительное собрание союза рабочих булочно-кондитерского производства. Иван Андреевич и я приняли активное участие в его организации. Я вступил в члены нового союза. На совместном собрании рабочих пекарен меня избрали заместителем профуполномоченного Василеостровского подрайона. Я еще больше приобщился к революционной работе. И с каждым днем росло желание обязательно увидеть и послушать Ленина.

И вот однажды — это было в самом начале мая 1906 года — Антипов говорит мне:

— В Народном доме Паниной 9 мая состоится митинг. Слухи ходят, будет идти разговор об ответном адресе Думы на тронную речь царя. Сходим? Послушаем?

Я, конечно, согласился. Хотелось, очень хотелось, побольше знать обо всем!

В назначенный день, в пять часов вечера, отпросившись у приказчика, мы сели на конку и поехали в южную часть города, на Тамбовскую улицу. Еще издали увидели около Народного дома Паниной большую толпу. Полным-полно народу было и в зале. Мы все же кое-как успели занять места. А люди шли и шли. Они теснились в проходах, рассаживались на подоконниках. Двери уже не закрывались.

Антипов обратил мое внимание:

— Ванюшка, а большинство-то публики в кепках.

Я понял, на что намекал Иван Андреевич. Раз большинство в кепках — значит, в публике преобладают рабочие.

Начался митинг. Докладчиком выступал кадет В. В. Водовозов. Он пытался опровергнуть предъявленные большевиками обвинения его партии в тайном сговоре с царским правительством. Он восхвалял свою партию, говорил о какой-то победе на выборах в Государственную думу, призывал рабочих к прекращению забастовок. Последнее особенно настораживало...

Затем на трибуну поднялся кадет Огородников. Вторя Водовозову, он заявил, что у кадетов никакого соглашения с царским правительством нет, что состоялись только переговоры. Кадеты, конечно, аплодировали ему, кричали «Браво!»

Потом выступали так называемый «народный» социалист Мякотин и меньшевик Дан. Они всячески защищали свой блок с кадетами.

Слушал я эти речи, призывающие рабочих отказаться от революционной борьбы, и думал: «Неужели никто не даст им отпора?»

Вдруг в зале усилился шум. Кто-то громко крикнул:

— А почему не даете слово Карпову?! Мы требуем соблюдать порядок и очередность!

Председательствующий растерянно посмотрел на листок бумаги, кашлянул в ладонь, помедлил и объявил:

- Слово предоставляется Карпову.

Я заметил, как от группы людей, стоявших ближе к трибуне, отделился невысокого роста человек и начал пробираться на сцену. Раздались аплодисменты. Но я ничего раньше не слыхал о Карпове.

— Кто это? — спрашиваю Антипова.

Иван Андреевич, не спуская глаз со сцены, неопределенно пожал плечами.

Карпов с минуту стоит молча. Лицо бледное. Видно, что он сильно волнуется. Чувствуется, как его волнение передается аудитории...

Наконец с трибуны зазвучал спокойный, с ярко выраженной приятной картавинкой голос:

— По словам Огородникова, не было соглашения. Были всего-навсего переговоры. Но что такое переговоры?..— Слушатели притихли.— Это не что иное, как начало соглашения! А что такое соглашение? Конец переговоров.

Карпов произнес еще только несколько фраз, а уже полностью завладел аудиторией...

Подвижность оратора на трибуне, его умение удивительно просто выделить самое главное, самую суть вопроса, его скупая и в то же время выразительная жестикуляция, его взгляд, то светящийся юмором, то сурово сосредоточенный, и, наконец, внешне не заметная, не навязчивая, но исключительно богатая и разнообразная интонация его голоса — все это захватило, пленило слушателей. Его страстные слова западали в самую душу.

Оратор продолжал решительно, с железной логикой разоблачать кадетскую политику сделки с самодержавием за счет народа. Его речь то и дело прерывают аплодисменты.

Кадет Огородников, увидя перед собой столь грозного противника, не вытерпел и бросил реплику:

— От чьего имени выступаете?

Карпов, не глядя на него, ответил:

— От имени пролетариата!

Огородников, сбивая оратора, переходит на крик:

— А пролетариат идет за нами! Мы ведем пароход свободы!

Карпов уничтожающе усмехнулся в сторону президиума и произнес:

— Вы — только пароходные свистки!

Зал грохнул от смеха. Но Карпов сделал выразительный жест рукой, и снова воцарилась тишина.

В своей короткой и яркой речи он убедительно доказал беспочвенность всяких надежд на Думу, вскрыл ее пороки, разоблачил предательство кадетов, ставших на путь тайных сделок с самодержавием, ясно и четко изложил отношение большевиков к Думе. Когда Карпов закончил свое выступление, раздались неслыханные здесь доселе аплодисменты. Было ясно: подавляющее большинство присутствующих на стороне Карпова.

Кадеты нервничали, метались. Кто такой этот Карпов? И почему он не уходит с трибуны? А Карпов, спокойно переждав, пока стихнет зал, заявил:

— Предлагаю принять резолюцию по обсужденным здесь вопросам!

Это окончательно вывело из себя либеральных устроителей митинга. Противники Карпова, очевидно, полагали, что поговорит человек и на этом дело кончится. А дело-то неожиданно приняло серьезный оборот!

В резолюции подчеркивалось, что самодержавное правительство явно глумится над народным представительством в Думе и готовится насилием ответить на всеобщее требование свободы, на требование передачи земли крестьянам. Соответствующую оценку получила и предательская политика так называемой партии «Народной свободы». «Собрание выражает уверенность,— заканчивалась резолюция,— что пролетариат по-прежнему будет стоять во главе всех революционных элементов народа».

Когда эта резолюция была почти единогласно принята собранием, весь зал поднялся. Те из рабочих, на ком были надеты красные рубахи, разорвали их и тут же сделали флаги. На улицу выходили с пением революционных песен, с радостным, горделивым чувством, какое бывает после победы...

Когда мы тоже вышли на улицу, то узнали, что под фамилией Карпова выступал Ленин, нелегально приехавший в Петербург из Стокгольма, что находившийся в зале начальник охранного отделения опознал его и побежал звонить по телефону в полицию, но... провода были уже перерезаны.

Значит, это был Ленин!.. От такой неожиданности, как громом поразившей меня, я приостановил шаг и удивленно уставился на Антипова.

— Выходит, мы Ленина слушали? — все еще не веря, спросил я Ивана Андреевича. А потом схватил его за плечи и начал что есть силы трясти от радости.

Долго в ту ночь не мог я заснуть. Думы о вожде пролетариата, впечатления от его речи одолевали меня. Этот митинг для меня, рабочего парня, только что вступившего на путь революционной борьбы, стал первым великим ленинским уроком, который запомнился на всю жизнь...

На другой день Антипов и я рассказали товарищам по работе о собрании в Народном доме, о Владимире Ильиче Ленине, о его горячем, взволновавшем сердца выступлении.

Как известно, эта речь Владимира Ильича и предложенная им резолюция сильно встревожили буржуазию и ее лакеев— кадетов. Правительство привлекло к ответственности редакторов газет «Волна» и «Призыв», напечатавших отчеты о митинге. Более того, оно объявило об административном преследовании его участников и вообще запретило митинги.

Через одиннадцать лет мне снова посчастливилось видеть и слышать В. И. Ленина. Было это уже после победы Великой Октябрьской социалистической революции, когда Владимир Ильич стал во главе Совета Народных Комиссаров. Я в то время работал на 1-м механическом хлебозаводе, был членом правления и большевистской фракции Петроградского союза пищевиков. Мне сообщили, что совет профсоюзов созывает собрание членов правлений профсоюзов Петрограда. Состоится оно на Фонтанке, в Соляном городке, в здании сельскохозяйственного музея.

Пришел я точно в назначенный срок, к пяти часам вечера. Поинтересовался повесткой дня. И тут узнал, что на собрание прибудет В. И. Ленин. Стоит ли говорить, какое чувство радости и волнения переполнило меня! Снова увидеть Владимира Ильича, но теперь в совершенно иной обстановке— торжества великого дела, к которому привела народ наша партия во главе с ее вождем!..

Когда появился Владимир Ильич, все встали, приветствуя вождя революции. Ленин быстро прошел к столу президиума, просто, но тепло поздоровался с собравшимися. Затем он энергичными движениями снял пальто, кепку, положил их на стул. Я с затаенным дыханием следил за каждым его движением.

Наконец аплодисменты стихли. Председательствующий предоставил слово В. И. Ленину. Снова аплодисменты. Владимир Ильич пытается остановить их...

В своей короткой, но яркой речи великий вождь Коммунистической партии и Советского государства охарактеризовал значение Великой Октябрьской социалистической революции и сложившуюся в стране обстановку. Он говорил о задачах Советской власти, о работе профсоюзов, их участии в контроле и организации производства, в воспитании трудящихся масс. С напряженным вниманием слушали мы, молодые советские профсоюзные работники, ясную программу действий в борьбе за строительство новой жизни...

Резолюция, принятая собранием, была проникнута ленинскими указаниями. Собрание горячо одобрило декреты, принятые II Всероссийским съездом Советов, осудило действия врагов революции. Оно призвало все профсоюзные организации Петрограда оказать всемерную поддержку Советской власти, приступить к немедленной энергичной деятельности в области контроля и регулирования производства.

Восторженно провожали мы Ильича после его выступления. И хотя прошло с того дня более полувека, а мне уже давно перевалило на восьмой десяток, отчетливо помню все детали: и как он одевался, и как смотрел на нас с улыбкой своими лучистыми глазами, и как душевно расставался, говоря: «До свидания, товарищи!»

Образ Ленина я навсегда сохраню в своем сердце и памяти.

 

¹ Точнее: дом № 63/10.— Конс.

 

Т. С. КРИВОВ,
слесарь Уфимских железнодорожных мастерских,
впоследствии был на руководящей партийной и советской работе,
член КПСС с 1905 года

В ЛЕНИНСКОМ СТРОЮ

Однажды я застал своего старого друга Ивана Леонтьевича Мавринского, с которым мы были знакомы более полувека, на его московской квартире за несколько необычным занятием. На своем маленьком домашнем токарном станочке он вытачивал чугунную оболочку для бомбы... Делал это Иван Леонтьевич по просьбе работников Уфимского краеведческого музея, которые готовили экспозицию, посвященную первой русской революции. Они собирались выставить образцы оружия, которое было в распоряжении боевых дружин 1905 года. А у Мавринского, бывшего в то время начальником такой дружины железнодорожных мастерских в Уфе, сохранился каким-то чудом чертежик, по которому мы, боевики, изготовляли тогда бомбы. Чугунные стаканы мы растачивали, помню, прямо в цехе. Мне как слесарю была поручена подгонка крышек. А начиняли бомбы динамитом в деревянном домишке, на квартире одного рабочего. Там сейчас мемориальная доска прибита...

У нас в мастерских к началу революционных событий была уже создана крепкая социал-демократическая организация. Ее зарождение связано с именем Ленина, который в феврале 1900 года, возвращаясь вместе с Надеждой Константиновной Крупской из ссылки в селе Шушенском, провел несколько дней в Уфе. Владимир Ильич встретился с местными подпольщиками, а затем двинулся дальше... Надежда Константиновна осталась в Уфе. Она развернула здесь пропагандистскую деятельность среди рабочих, вела кружки. Одним из самых активных ее учеников был слесарь железнодорожных мастерских Иван Якутов. Он часто заходил к Крупской за книгами. И когда перед отъездом за границу Владимир Ильич снова побывал в Уфе, Надежда Константиновна познакомила его с Якутовым. Ильич сразу почувствовал в нем человека из той стальной когорты, которая дала Ивана Бабушкина и сотни других несгибаемых рабочих-революционеров. Ленин называл их народными героями.

Поступив в мастерские, я уже не застал Якутова. Он был в Сибири, в ссылке. Но оставались люди, воспитанные им и целиком посвятившие себя делу революции. Из их рук я получил первую отпечатанную на гектографе листовку. Они дали мне первое партийное поручение. От них я впервые услышал имя Ленина.

Я не знал тогда, что его настоящая фамилия Ульянов. А эта фамилия была мне хорошо знакома с детских лет. Я чуваш, родился и вырос в деревушке неподалеку от Симбирска. Был одиннадцатым у отца с матерью, и они мечтали, чтобы я получил хоть какое-нибудь образование. Ведь все мои братья и сестры были неграмотны. Мать свезла меня в соседнее село к своему брату, деревенскому богатею. Я жил у него в подпасках. А зимой бегал в инородческую начальную школу, одну из тех, что были созданы для обучения чувашских детей на их родном языке. Эти школы называли в народе ульяновскими, и мы, ребята, слышали, что жил такой в Симбирске «главный учитель» Ульянов, который ездил по чувашским селам и открывал там школы. Он много хлопотал, добывал для них средства. А в самом Симбирске при его участии было создано специальное училище, в котором готовили преподавателей для этих школ. Училищем ведал Иван Яковлевич Яковлев, замечательный чувашский просветитель, близкий друг Ильи Николаевича Ульянова...

В Уфу я попал после того, как вынужден был из-за отсутствия средств прервать учение и искать заработка. Так я стал слесарем в железнодорожных мастерских. А там, как я уже говорил, друзья Якутова вовлекли меня в подпольную работу. Это было в самый канун 1905 года.

Вспоминается, как вышли мы однажды со знаменами на улицы Уфы, как напала на нас полиция. Мы уступили в этой схватке, уступили потому, что не были вооружены. И стало ясно: на силу нужна сила, с голыми руками не пойдешь против оружия. А тут как раз приехали из Лондона два наших товарища. Они рассказали о III съезде партии, о том, что Ленин призывает готовиться к всенародному вооруженному восстанию. И мы создали боевую дружину.

Где взять для нее оружие? Пустили среди рабочих подписные листы. На собранные деньги покупали револьверы.

В лесу тренировались в стрельбе, готовились к рукопашным схваткам с полицией. Оружие мы приобретали не только с помощью подписных листов. Узнав, что на склад винного завода прибыли револьверы для вооружения продавцов питейных лавок, наши боевики напали ночью на этот склад и экспроприировали 97 браунингов и 10 тысяч патронов. Так пополнился наш арсенал. А в том, что это было сделано правильно, мы убедились, получив листовку со статьей Ленина «Задачи отрядов революционной армии». Ильич писал: «Отряды должны вооружаться сами, кто чем может... Ни в каком случае не ждать со стороны, сверху, извне, помощи, а раздобывать все самим». Мы и бомбы делали сами...

Приближалась зима. Революционные события нарастали.

7 октября объявили стачку железнодорожники Москвы. В тот же день забастовали и мы, рабочие Уфимских железнодорожных мастерских. К нам сразу примкнули депо и станция, а через несколько дней присоединились телеграфисты. Работа прекратилась на всех фабриках и заводах города. Всеобщей стачкой руководил Уфимский комитет РСДРП.

В то время в комитете работал верный ленинец Александр Дмитриевич Цюрупа. Приезжал к нам и находившийся на Урале Яков Михайлович Свердлов. Вернулся из сибирской ссылки Якутов. И когда в Уфе возник Совет рабочих депутатов— «уфимская республика»,— Якутова выбрали председателем. Он же был председателем объединенного стачечного комитета.

При массовых арестах в Уфе угодил и я в тюрьму, хотя ненадолго. Уже позже, в Златоусте, я узнал от товарищей о судьбе Якутова. Он был приговорен к смертной казни и повешен во дворе тюрьмы. Когда ночью совершалось это черное дело, никто из политических заключенных не спал. Из всех камер слышались крики протеста, а затем сотни людей, словно сговорившись, запели: «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» И надзиратели, метавшиеся по коридорам, не в силах были прекратить это пение. Затихая в одном месте, оно усиливалось в другом. Вся тюрьма прощалась с Якутовым.

Я тогда ни разу еще не видел Ленина, но знал Якутова, знал Свердлова, Цюрупу и все старался представить себе, каким же должен быть человек, воспитавший таких бесстрашных бойцов.

Последующие годы сложились для меня так. Я был мобилизован в армию. Служил в инженерных войсках. Наш полк стоял за Иркутском. В полку, кроме меня, были еще большевики. Мы установили связь с Иркутским подпольным комитетом, получали литературу. Но вскоре полк направился в Карс, к турецкой границе. Я до Кавказа не доехал. В Челябинске, на вокзале, меня схватили жандармы и с «почетом», в отдельном вагоне, доставили в Златоуст. Но при переводе с гауптвахты в тюрьму мне удалось бежать. Скрывался в Актюбинске, в Бузулуке, Миассе. Потом уехал в Петербург, а оттуда, достав паспорт на имя мещанина Василия Васильевича Яковлева, перебрался за границу.

И вот я в Париже. Знаю, что здесь Ленин, знаю, что вот-вот увижусь с ним. И волнуюсь ужасно. Но все произошло очень просто. В зале Тургеневской библиотеки, находившейся в Латинском квартале, вблизи Люксембургского сада, должно было состояться собрание русских социал-демократов, посвященное семидесятилетию Августа Бебеля. Ожидались выступления Ленина и Мартова. Я спешил к началу собрания, но, как часто бывает в таких случаях, задержался. Вхожу в фойе, а там полно народу. Ну, слава богу, значит, не опоздал. Нет, оказывается, все-таки опоздал: собрание уже идет. Говорит Мартов. Но охотников слушать его что-то немного. Зал наполовину пуст...

В перерыве спрашиваю, кажется, Дмитрия Захаровича Мануильского: «Где же Ленин?» Спрашиваю тихо, но сидящий неподалеку плотный, с большой лысиной человек вдруг быстро оборачивается на эти мои слова, внимательно меня разглядывает. И Мануильский, обращаясь к нему, говорит:

— Познакомьтесь, Владимир Ильич, товарищ только что из России...

И у меня уже и секундочки не остается, чтобы успеть растеряться или смутиться. Ильич обрушивает на меня поток вопросов, а затем замолкает и, чуть склонив в мою сторону голову, приготовляется слушать. А как он слушает! Он почти не перебивает. Но его живое, подвижное лицо мгновенно отражает и одобрение, и гнев, и беспокойство, и радость. Все чувства слушающего вас Ильича у него на лице, все, кроме равнодушия, потому что равнодушия нет. Узнав, что я работал в Уфе, Ленин говорит:

— Я бывал в этом городе. И знал там одного рабочего, по-моему, слесаря по профессии.

— Якутов? — спрашиваю я.

— Да, да. Что с ним? Где он?

Рассказываю трагическую историю Якутова, и лицо Владимира Ильича опечалено.

— Да-а...— произносит он задумчиво.— Мы вступили в страшную схватку с царизмом, и он будет вырывать у нас лучших из лучших. Жертвы с нашей стороны неизбежны. Но нужно, чтобы они были сведены к минимуму. Конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Мы должны беречь людей. Мы должны сохранять их для предстоящих сражений, которые уже близки...

Владимир Ильич интересуется моими планами, спрашивает, чем я собираюсь заниматься в эмиграции, одобряет мое желание учиться.

— Не теряйте времени,— говорит он.— Используйте всякую возможность, чтобы подковать себя в смысле знаний. Языками владеете?

— Чуточку немецким.

— Жаль, что чуточку...

Звонок прерывает нашу беседу. Зал моментально наполняется людьми. Свободных мест нет. Ленин пожимает мою руку и быстро идет на эстраду. В его манере выступать нет ничего необычного, броского, рассчитанного на чисто внешний эффект. Разве вот только, когда хочет подчеркнуть какую-то мысль, отступает на несколько шагов в глубь сцены и оттуда идет на слушателей, как бы неся на раскрытой ладони вытянутой руки эту важную мысль. И ему отнюдь не все равно, как его слушают. Если в зале или в части зала чуть ослабло внимание, Ленин сразу замечает это. В ход пущена острая реплика, летит меткое словцо — и аудитория снова в руках. Я потом много раз слышал Ильича. И всегда меня покоряла в нем удивительная внутренняя собранность, невольно передававшаяся всем, кто слушал Ленина.

Я прожил за границей около года. Много ездил, побывал, кроме Франции, в Бельгии, Италии. Много читал, просиживая днями в библиотеках, посещая лекции. Но пришел час, когда нужно было возвращаться на родину, в подполье. В Москве товарищи раздобыли мне паспорт на имя Николая Башкирова и устроили в Оренбурге в одной торговой фирме агентом по установке тепловых двигателей. Мне по роду службы приходилось часто ездить, и я использовал эти поездки для налаживания связей с местными большевистскими организациями.

Но вскоре я очутился в Петропавловской крепости. К той совокупности дел, по которым меня намеревались судить еще два года назад, прибавились теперь побег из тюрьмы и подпольная работа в Оренбурге. Из Питера меня перевезли в Уфу, где я и предстал перед военным судом. Приговор был таков: смертная казнь через повешение. Однако по случаю амнистии в честь столетия со дня победы над Наполеоном казнь заменили бессрочной каторгой. В тюремной кузнице здоровенный детина из уголовников заковывает меня в кандалы. Девять фунтов железа на ногах и четыре с половиной на руках носил я без малого шесть лет. Когда Февральская революция освободила меня из каторжной тюрьмы, я долго учился заново ходить, заново двигать руками. Ноги сами собой растопыривались, как они привыкли это делать в кандалах, а руки все время загребали воздух, словно по-прежнему были соединены цепями.

...26 октября (8 ноября) 1917 года, на другой день после победы революции в Петрограде, утвердилась Советская власть и в нашем городе, в Уфе. Но со всех сторон грозила опасность. Мы знали, что казачество во главе с атаманом Дутовым собирается вот-вот поднять контрреволюционное восстание. Надо было готовиться к отпору. А оружия не хватало. Его не хватало даже для охраны тех эшелонов с хлебом и мясом, которые мы отправляли в центральные голодающие районы страны. Губревком решил послать в Петроград своего представителя с докладом Совету Народных Комиссаров, товарищу Ленину о положении, создавшемся на Южном Урале.

Выбор пал на меня. В первых числах ноября мы с Александром Дмитриевичем Цюрупой, ехавшим на совещание губернских продовольственных комиссаров, тронулись в путь. Ехали в теплушке утомительно долго, сутками простаивали на узловых станциях. Думал, что так и не доберусь до Питера.

Но вот я в Смольном. На площади перед ним еще не убраны обгорелые поленья костров, которые горели здесь в ночь восстания. В коридорах солдаты, матросы, вооруженные рабочие. То и дело мелькают котомки деревенских ходоков. Поднимаюсь на третий этаж, разыскиваю комнату... Здесь идет заседание Совнаркома. Похоже, что оно заканчивается. Ленин стоит у стола, и почти все стоят. Из знакомых вижу Свердлова, Дзержинского, Луначарского. Называю свою фамилию, город, откуда прибыл. Ленин всматривается в меня, прищурившись, и говорит:

— Мы с вами встречались. Вы приезжали в Париж. Но фамилия у вас, как мне помнится, была другая...

Быстрый взгляд на часы.

— Сколько вам нужно времени, товарищ Кривов?

— Минут тридцать, Владимир Ильич,— говорю и тут же жалею, что запросил маловато.

Но Ленин громко, раскатисто смеется:

— Нет, нет, это не в губревкоме! Для нас такой регламент неприемлем. Пять, десять минут. Ну, а уж вам для первого раза отведем целых пятнадцать. Нет, товарищи, возражений?

Докладываю сумбурно, перескакивая с одного вопроса на другой. Но Ильич сразу же выхватывает самое главное.

— Нужно оружие? Поезжайте за оружием в Тулу. Дадим вам бумагу. Феликс Эдмундович,— обращается он к Дзержинскому,— приготовьте, пожалуйста, для товарища соответствующий мандат.

— Владимир Ильич,— говорю я,— мы отправили в Тулу вагоны с продуктами.

— Вот это хорошо. Вот это пример настоящей пролетарской солидарности... Выгрузите хлеб, грузите оружие.

Я говорю, что мы в Уфе почти не получаем телеграфных директив из Смольного.

— Яков Михайлович,— спрашивает Ильич Свердлова,— разве мы не посылаем указаний уральцам? Наверно, задерживаются в пути, надо бы проверить.— И сразу же резкий поворот головы в мою сторону: — А вы не ждите директив. Действуйте самостоятельно, сообразуясь с обстановкой и руководствуясь собственным разумом!

— Владимир Ильич, а как быть с банком? Как расходовать средства?

— Вы хозяева — и хозяйствуйте. Деньги экономьте. Они нужны революции. Отчеты в расходовании средств требуйте по строгой банковской системе. С анархией в этом деле должно быть покончено.

Прищурился, тепло посмотрел на меня.

— Желаю вам успеха! Коменданту Николаевского вокзала будут даны указания о немедленной отправке вас в Тулу.

Покидая комнату, я вижу, как входит следующий докладчик. Ленин продолжает вести заседание стоя. Это, видимо, помогает ему поддерживать быстрый, стремительный темп.

Вскоре Дзержинский вручил мне мандат за своей подписью. В этом мандате говорилось: «Военно-революционный комитет настоящим удостоверяет, что им поручена тов. Тимофею Кривову доставка оружия и патронов для Уфимского Совета рабочих и солдатских депутатов. Военно-революционный комитет предлагает всем лицам и организациям свободно пропустить оружие и оказывать тов. Кривову всемерную поддержку». И я выехал в Тулу.

Пулеметы, винтовки, патроны, доставленные из Тулы в Уфу, поспели ко времени. Начались схватки с дутовцами, потом с бандами Колчака. Многие наши прекрасные товарищи пали в боях. Погибли на подступах к Уфе две дочери Якутова, комсомолки Галина и Надежда. Наденьку, санитарку, пуля подстерегла в тот момент, когда она выносила раненого бойца. Галочка ушла в разведку, в колчаковский тыл, попала в плен и умерла под пытками. Я с грустью вспоминал своих погибших друзей, товарищей своих, не доживших до победы, когда слушал слова Ленина, открывшего X съезд партии:

— ...Мы в первый раз собираемся на съезд при таких условиях, когда вражеских войск, поддерживаемых капиталистами и империалистами всего мира, на территории Советской республики нет.

На X съезде меня выбрали в состав Центральной контрольной комиссии. Она была создана по инициативе Владимира Ильича, считавшего, что это должен быть «орган партийной и пролетарской совести». Ленин придавал большое значение ЦКК в борьбе за единство партии. В решениях съезда указывалось, что контрольные комиссии должны бороться «со вкрадывающимися в партию бюрократизмом, карьеризмом, злоупотреблениями членов партии своим партийным и советским положением, с нарушением товарищеских отношений внутри партии...»

Ильич предложил, чтобы на заседаниях Политбюро обязательно присутствовал кто-нибудь из членов ЦКК. Мне не раз доводилось бывать на заседаниях, которыми руководил Ленин. Обычно он приходил из своего кабинета за минуту-две до начала бюро, вынимал из карманчика жилета старинные часы-хронометр и клал их на левую ладонь, пристегивая ремешком к руке. Заседание открывалось по хронометру, точно в назначенное время, секунда в секунду. И по этим же часам Ленин следил за соблюдением регламента, довольно решительно прерывая ораторов, злоупотреблявших временем. И ораторы обычно с опаской поглядывали на левую ладонь Ильича, в которой лежали часы. Надо сказать, что Ленин пользовался властью председателя только в случаях нарушения регламента. А так он никогда не подавал реплик, которые могли бы сбить с толку выступающего, помешать ему довести свою мысль до конца. Ленин очень внимательно слушал, успевая в то же время следить за часами, делать пометки на лежавших перед ним бумагах и писать записки членам Политбюро. Как правило, вопросы готовились к заседанию так, что они не требовали длительного обсуждения. Но если уж вспыхивала дискуссия, Ленин не навязывал своего мнения, старался взвесить все «за», «против» и иногда говорил: «Давайте отложим решение до следующего раза. Надо посоветоваться с Марксом».

Как-то мне потребовалось поговорить с Владимиром Ильичей по делам ЦКК. Вернее, по одному конкретному делу. Оно заключалось в следующем. В Москве по инициативе Ленина был открыт дискуссионный клуб. На собраниях в этом клубе обсуждались вопросы внутрипартийной жизни, разгорались дискуссии, диспуты. На одном из таких диспутов видный работник московской организации в ораторском запале разгласил, собственно, государственную тайну, рассказав о решении, которое еще только подготавливалось в правительстве и огласке пока не подлежало. ЦКК собиралась привлечь товарища к ответственности, и я хотел посоветоваться с Лениным по этому поводу. Во время заседания Политбюро я послал Владимиру Ильичу записку с просьбой принять меня после бюро. Ленин кивнул, и когда все разошлись, я остался в комнате. Сидел я у самого края длинного стола, другой конец которого упирался в стол Владимира Ильича. Отсюда я собирался говорить. Но Ильич попросил меня сесть рядышком и как-то очень по-домашнему, закинув ногу на ногу, приготовился слушать. Я изложил суть дела и закончил так:

— Ждем вашего решения...

— Моего? — Ленин даже голову вскинул от удивления.— Но почему же моего? Разве я ЦКК? Съезд выбрал вас и ваших товарищей. Вы и решайте.

— Но ваше мнение, Владимир Ильич?

— Вот это другое дело. Мнение могу высказать. Я считаю, что поступок безобразный. Будете заседать, можете учесть это мнение как высказанное одним из членов партии. Не более... Ну, а что касается меры взыскания, то тут я умолкаю. Это целиком и полностью в компетенции контрольной комиссии.

Таким был этот разговор.

И еще об одной ленинской черте, о которой уже много написано и о которой хочется говорить снова и снова. Внимание к человеку...

В перерыве между заседаниями XI съезда партии подходит ко мне Мария Игнатьевна Гляссер, секретарь Ленина.

— Тимофей Степанович, прошу вас, пройдите вон в ту комнату.

— А что такое?

— Пожалуйста. Владимир Ильич распорядился.

Иду. Открываю дверь, а навстречу Дзержинский, застегивает на ходу гимнастерку.

— Ага, и ты попался! Ну, иди, иди!..

В комнате три человека в белых халатах: двое пожилых, один молодой. Тот, что помоложе, переводчик, просит меня раздеться, дабы господа немецкие профессора могли освидетельствовать мое здоровье. Я знал, что к Ленину по решению Политбюро приглашены два известных врача из Германии. Но не знал, что Ильич попросил их осмотреть группу партийных работников, сидевших при царизме в тюрьмах, прошедших каторгу...

Попал в лапы врачей — не сопротивляйся! И я покорно подставлял грудь, спину, живот, а знаменитые медики что-то писали, писали и писали...

После этого осмотра на каждого из нас была заведена специальная режимная карта со строжайшими врачебными предписаниями, которых мы, понятное дело, не выполняли. Узнав об этом, Ленин в категорической форме предложил всем работникам придерживаться врачебных указаний.

У меня сохранилась режимная карта, в которой записано: «Работать с перерывами через каждые два часа. Вечерние работы и заседания отменить. Ложиться рано и рано вставать. Ежедневные прогулки и пребывание на воздухе. Избегать накуренных комнат. Запрещаются выступления на собраниях».

Вот что я должен был выполнять наравне с партийными своими обязанностями, хотя последний пункт по поводу собраний я мог бы счесть просто-напросто зажимом критики.

В начале своего рассказа я говорил об Иване Яковлевиче Яковлеве, замечательном чувашском просветителе. Так вот, в апреле 1918 года из Кремля в симбирский Совет депутатов ушла телеграмма: «...Меня интересует судьба инспектора Ивана Яковлевича Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъемом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева надо не отрывать от дела его жизни». И подпись: «Председатель Совнаркома Ленин». Эта телеграмма — еще одно свидетельство величайшего внимания Ильича, «самого человечного человека», к людям.

...Многие годы отделяют нынешние дни от тех давно прошедших событий, о которых я пишу. Но есть между прошлым и настоящим сильнейшая неразрывная связь. Помнится, с какой прозорливостью намечал Владимир Ильич план социалистического строительства. Теперь, когда смотришь, как чудесно воплощены и воплощаются в жизнь ленинские идеи, как наша партия продолжает и развивает их в новых условиях, дух захватывает! А как бы порадовался Владимир Ильич грандиозным достижениям советского народа! Богатейшие нивы и тучные стада, тракторы и комбайны на полях колхозов и совхозов, гигантские заводы, фабрики, электростанции, шахты и рудники — сколько богатств создано нашим исполином — советским народом! Об этом думал, мечтал, это предвидел великий Ленин.

 

А. Н. НИКИФОРОВА,
работница типографии, швея, впоследствии была на партийной и советской работе,
член КПСС с 1910 года

В ДОМЕ УЛЬЯНОВЫХ

В 1914 году я с группой других товарищей была вызвана в Поронино, где тогда жил Владимир Ильич Ленин. Мы должны были получить от Ленина необходимые установки о характере агитации за предполагавшийся созыв съезда партии.

Я жила в доме Ульяновых в той комнате в мезонине, которая служила для приезжающих. Питалась с Ульяновыми за одним столом и видела весь их быт, наполненный не житейской суетой, как это было и есть в большинстве домов, а общественно необходимым для партии и народа трудом. Помню, меня всегда удивляло, что в распоряжении вождя мирового пролетариата и великого ученого не было ни печатной техники, ни персонала, помогающего выполнять техническую работу. В то время Владимир Ильич очень много работал. Его рабочий день начинался с восьми часов утра и кончался далеко за полночь. Свет в комнате Ильича горел до двух-трех часов ночи, каждое утро Надежда Константиновна выносила для переписки, снятия копий довольно объемистые пачки мелко исписанных листков. Она говорила, что все написанное Владимиром Ильичей они с Елизаветой Васильевной обязательно переписывали: «Это нужно будет потом, да и почерк Володи не понимают наборщики, к нему надо привыкнуть». Мне, оказавшейся не у дел среди занятых весь день людей, естественно, хотелось быть чем-то полезной. И я попросила Надежду Константиновну поручить мне переписку некоторых бумаг. Она сначала давала читать их, чтобы я научилась разбирать почерк Владимира Ильича, а потом поручила переписать одно из писем. Хорошо помню, оно было адресовано в Международное социалистическое бюро. В нем шла речь о тысяче рублей, которые захватили при разделе меньшевики.

Помню, при проверке моей работы обнаружилось, что я допустила ошибку. В переписанных документах-копиях исправлений не допускалось. Ведь отсылались именно копии, а подлинники оставлялись дома. Во всей этой работе чувствовалась тщательность, ленинская требовательность. Все копии Владимир Ильич прочитывал лично и подписывал. О моей помощи сказал, что она только прибавит работы, а времени мало.

Помещение, занимаемое Лениным, имело два выхода. Один, с фасада, правый, вел в кухню, которая внутренним ходом с комнатами не соединялась. Второй ход соединял террасу со средней проходной комнатой, из которой дверь вела в комнату Владимира Ильича, где он работал. Справа находилась рабочая комната Надежды Константиновны и жилая — Елизаветы Васильевны. У стены против входа в среднюю комнату была лестница, которая вела на второй этаж, в мезонин.

Меблировка комнат была очень простой. На террасе, в рабочей и проходной комнатах стояли продолговатые столы, скамьи и несколько стульев.

Совещания, беседы с нами проводились на террасе или в проходной комнате и на пригорке за домом. Владимир Ильич и Надежда Константиновна ежедневно уделяли время для бесед и занятий с нами. Они интересовались всеми сторонами нашей жизни: условиями труда, быта, уровнем нашей классовой сознательности, даже тем, сколько внимания мы уделяем своей общей культуре, своей физической закалке.

Владимир Ильич, внимательно слушая нас, давал советы, как лучше сохранять здоровье и постоянную бодрость, что прочитать в первую очередь, что посмотреть в театрах, картинных галереях...

Дом в Поронине, в котором жил Владимир Ильич, сейчас превращен в музей. Его с благоговением посещают тысячи трудящихся Польши и разных стран мира.

 

А. Е. БАДАЕВ,
рабочий, активный участник революционного движения,
партийный и советский государственный деятель,
член КПСС с 1904 года

ЛЕНИН И БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ФРАКЦИЯ IV ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ

Фракция большевиков была маленьким островком среди массы черносотенцев — зубров реакционнейшей IV Государственной думы. Устами депутатов-большевиков весь рабочий класс России обращался со своими требованиями к царскому правительству и разоблачал кровавый произвол царизма. Наши речи с думской трибуны имели огромное организующе-революционное значение. В условиях жесточайшего полицейского преследования каждого революционного работника наша фракция, обладавшая относительными «легальными» возможностями, естественно, должна была стать центром партийной работы в России. Сюда, во фракцию, сходились все нити партии: с одной стороны, из отдаленнейших районов России, а с другой стороны, из руководящих партийных органов, находившихся за границей. Депутаты-большевики находились в непрерывном общении с рабочими массами, посещали заводы и фабрики, создавали партийные ячейки, организовывали печатание и выпуск литературы и т. д. Состав фракции был целиком рабочий: вся большевистская «шестерка» — Петровский, Муранов, Малиновский (впоследствии оказавшийся провокатором), Самойлов, Шагов и пишущий эти строки — были рабочие, непосредственно выбранные в Думу с фабрик и заводов, где до того мы работали.

Владимир Ильич, считая деятельность нашей фракции особенно важной для партии и всего революционного движения, проявил к ней особую заботливость и энергию в руководстве ее работой не только во время сформирования фракции, но и во время самих выборов. С чрезвычайной внимательностью товарищ Ленин присматривается ко всем настроениям в среде рабочих во время выборов, следит за нелегальными избирательными собраниями рабочих, которые мы были вынуждены, скрываясь от полиции, устраивать в лесах, «на лоне природы», посылает свои директивы и указания, направляет избирательную кампанию «Правды» и т. д.

Сразу после выборов, как только рабочие депутаты съехались в Петербург, Владимир Ильич заботится об организации фракции, интересуется каждым депутатом в отдельности, подытоживает результаты избирательной кампании, выясняет, в какой обстановке происходили выборы, с какими наказами приехали депутаты. Из Кракова присылается специальная анкета для избранных от рабочей курии депутатов. В 19 пунктах этой анкеты — подробные вопросы о степени участия рабочих в выборах, о ходе избирательных собраний, распространении предвыборной литературы, способах составления списков, спорах на собраниях, составе уполномоченных, выступлениях других политических партий, репрессиях во время выборов и т. п. Параллельно с этим в анкете ставились вопросы, которые должны были выяснить ряд моментов партийной работы. Владимир Ильич считал необходимым не ограничиваться одними формальными ответами, а просил, чтобы каждый депутат связно рассказал о своей губернии, описал все, что он видел на выборах. Этим описаниям Ленин придавал большое значение, так как они должны были дать картину настроений рабочего класса.

У нас завязалась с Владимиром Ильичей крепкая связь, которая по мере развития работы фракции все более и более упрочивалась. От Ильича мы получали помощь по всем основным серьезным вопросам нашей думской и внедумской деятельности. Владимир Ильич не только руководил всей фракцией в целом, но и помогал каждому депутату в его работе. Личные указания и письма Ильича, всегда ставившего вопросы точно и определенно, были для нас неисчерпаемым источником усиления и повышения всей нашей работы.

С точки зрения революционной агитации среди масс думские заседания были использованы нами полностью. Нам иногда казалось, однако, что всего этого недостаточно.

— Ну, хорошо, мы со своей стороны устраиваем демонстрации министрам и черносотенцам, когда они появляются на трибуне,— сказал я в разговоре с Владимиром Ильичей,— но этого мало. Рабочие спросят: какие практические предложения делали вы в Думе, где выработанные вами законы?

Владимир Ильич, как обычно, рассмеявшись, ответил: — Никаких законов, облегчающих положение рабочих, черносотенная Дума никогда не примет. Задача рабочего депутата — изо дня в день напоминать с думской трибуны черносотенцам, что рабочий класс силен и могуч, что недалек тот день, когда вновь подымется революция, которая сметет всю черную сотню вместе с ее министрами и правительством. Конечно, можно выступать и с поправками к бюджету и даже с каким-либо законом, но все эти выступления должны сводиться к одному: надо клеймить царский строй, показывать весь ужасающий произвол правительства, говорить о бесправии и жесточайшей эксплуатации рабочего класса. Вот это будет действительно то, что должны слышать рабочие от своего депутата.

С конца осени мы в Государственной думе образовали самостоятельную большевистскую фракцию. В газете и в специальных воззваниях, обращенных к рабочему классу России, мы объяснили причину раскола с меньшевиками и призывали рабочие массы поддержать своих депутатов. Во фракцию и в «Правду» начали поступать многочисленные резолюции солидарности с большевиками, в первую очередь из Петербурга, затем из других рабочих центров и, наконец, из самых отдаленных районов России. Рабочие присылали резолюции, в которых выражался протест против действий меньшевиков и приветствовалась наша большевистская фракция.

Когда «шестерка» стала самостоятельной фракцией, перед нами встали задачи еще более ответственные, чем раньше. Наши выступления в Думе стали более частыми и вместе с тем еще более резкими, еще более революционными. Большевистская фракция развернула огромную работу. Усилилась и нелегальная работа фракции.

Владимир Ильич усиленно помогал нам... После наших выступлений по особенно боевым вопросам мы получали от него письма, в которых он либо хвалил за выступление, либо указывал на слабые места. Мы посылали Ильичу различный материал по тем вопросам, которые стояли в порядке думской работы. Владимир Ильич прорабатывал его и нередко присылал обратно в виде тезисов для наших выступлений. По отдельным, особенно важным вопросам Владимир Ильич присылал нам даже готовые тексты речей. К сожалению, по условиям конспирации не удалось сохранить подлинники речей, написанных Лениным. Однако по стенограммам думских заседаний можно почти полностью восстановить эти речи¹.

Весной 1914 года Ленин поставил вопрос об еще большем усилении работы партии, уделяя внимание главным образом подпольной работе. Владимир Ильич обратился к нам, во фракцию, с указанием, что следует усилить работу подпольных ячеек, создать на фабриках и заводах рабочие группы, чтобы через них скорее передавались бросаемые сверху лозунги, укрепить партийную дисциплину, которой мы всегда побеждали, и т. п. Для этой цели он предлагал также укрепить центральные руководящие органы партии в России, устроив побег находившихся в ссылке товарищей Сталина и Свердлова, и привлечь к работе ряд других товарищей. От Ильича я получил письмо, в котором он сообщал о моем включении в состав Центрального Комитета партии. По работе в ЦК мне была присвоена партийная кличка «Петр».

Центром организационной работы в это время Владимир Ильич ставил подготовку к очередному партийному съезду, который был намечен на август 1914 года. Ленин придавал созыву этого съезда огромное значение, считая, что съезд закрепит завоеванные партией позиции и окончательно лишит всякого влияния ликвидаторов, в том числе и думскую меньшевистскую «семерку». Вся подготовительная работа по организации съезда в России падала на нашу думскую фракцию. От Ленина мы получили точный план и подробные указания, каким путем вести подготовку к съезду. Каждый из нас должен был объехать определенный район, где вести организационную и агитационную работу по съезду. Владимир Ильич даже сам распределил районы между депутатами, причем мне был поручен объезд части Поволжья и Кавказа. Подготовка к съезду, конечно, должна была быть строго конспирирована, для этого съезд нужно было «прикрыть» международным социалистическим конгрессом, который тоже должен был состояться в это время.

Владимир Ильич писал нам, что для подготовительной работы к съезду мы должны напрячь все свои силы, отказываясь даже, если это понадобится, на время от части нашей думской деятельности.

Подробные указания продолжали мы получать от Владимира Ильича и по всем текущим вопросам работы фракции. В частности, Владимир Ильич указывал на необходимость возможно шире организовать первомайское выступление, подготовить законопроект о 8-часовом рабочем дне, помочь техническому улучшению рабочей печати и т. д.

Работа по подготовке партийного съезда, развернутая нашей фракцией полным ходом, была, однако, оборвана объявлением войны, лишившей возможности созвать съезд в намеченное время. Вместе с тем объявление войны затруднило и наши сношения с Владимиром Ильичей. Переписка Ильича с нами стала менее регулярной... К осени 1914 года царское правительство ликвидировало и всю нашу фракцию, которая после ареста и суда была сослана в Сибирь.

С самого начала и до конца мы работали под руководством Владимира Ильича. Этому руководству мы обязаны тем, что думская большевистская фракция сыграла немаловажную роль в развитии революционного движения в России.

 

¹ Часть написанных В. И. Лениным проектов речей для большевиков — депутатов IV Государственной думы сохранилась (см. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 23, стр. 125—135, 260—276; т. 25, стр. 64—72).— Ред.

 

А. И. КРУГЛОВА,
работница завода «Промет»,
после Октября — работник органов здравоохранения, на партийной работе,
член КПСС с 1905 года.

«ЛЕНИН —НА ПОСТУ...
ЛЕНИН —ВО ГЛАВЕ РЕВОЛЮЦИИ!»

Вспоминаю годы первой русской революции. Тогда мне, как и многим молодым рабочим, еще мало искушенным в политике, не всегда хватало знаний, чтобы разобраться в существе всех разногласий между большевиками и меньшевиками, но чутье подсказывало, что истина на стороне большевиков, которые верят в рабочий класс, в его мужество и стойкость, в его способность быть подлинным вождем революции, привести народ к победе.

Помню большой митинг в мае 1906 года в Народном доме на Тамбовской улице. Собралось больше трех тысяч человек. Здесь были рабочие из всех районов Петербурга. Кадеты, эсеры прислали сюда наиболее искушенных в демагогии ораторов. Все красноречие пускали они в ход, чтобы заставить рабочих отказаться от борьбы, отступить. Слушая их речи, мы, рядовые рабочие-партийцы, с тревогой ждали, кто же из большевиков выступит и даст достойную отповедь адвокатам самодержавия.

Председатель называет фамилию очередного оратора: Карпов... Мне фамилия эта была неизвестна раньше. На трибуну поднялся невысокий, коренастый человек. Просто, без всякой рисовки начал он говорить, но уже через несколько минут весь зал замер, покоренный железной логикой и страстной убежденностью его речи. Он словно тут же на трибуне срывал маски с кадетов и эсеров, выступавших до него, показывая аудитории истинное лицо этих врагов. Непреклонная вера в победу революции звучала в каждом его слове.

После этой речи не оставалось места сомнениям, в ней были прямые и ясные ответы на жгучие вопросы, волновавшие нас.

— Послушал бы Ленин, какие ораторы есть среди питерских большевиков,— сказала я товарищу, вместе с которым была на митинге.

Товарищ улыбнулся и ничего не ответил. Потом, когда мы сошли с трамвая и направились домой по тихой и пустынной охтинской улице, он сказал, убедившись, что никто нас не может услышать.

— Говоришь, если бы Ленин послушал... Так ведь Карпов — он и есть Ленин. Только шуметь об этом не надо. Владимир Ильич на нелегальном положении.

На этом митинге я впервые увидела и услышала Ленина. Много тяжелых дней пришлось мне пережить потом, но я вспоминала митинг, речь Ленина и черпала в ней силы для новых и новых испытаний. А испытания были суровые.

После поражения революции наступило время жестокой реакции. На воротах альбомной фабрики Бехли, где я работала, появился список уволенных забастовщиков. В нем была и моя фамилия. С трудом удалось впоследствии поступить на текстильную фабрику, но не успела я там проработать и десяти дней, как меня вызвали в контору, швырнули заработанные гроши и сказали, чтобы больше ноги моей не было на фабрике. Я попала в число «неблагонадежных».

Многие наши товарищи в эти тяжелые годы были брошены в тюрьмы и отправлены на каторгу. Но никакие репрессии не могли устрашить большевиков.

Нам помогал Ленин, помогал своими указаниями, статьями, письмами. С ленинскими трудами нас, охтинских большевиков, знакомила, как правило, Вера Михайловна Величкина, активный деятель петроградской большевистской организации, жена В. Д. Бонч-Бруевича. Иногда мы собирались у нее, и Вера Михайловна читала нам статьи и письма Владимира Ильича, полученные ею и В. Д. Бонч-Бруевичем. В трудах Ленина мы находили ответы не только на общеполитические, но и на практические, организационные вопросы партийной работы.

...Наступил 1917 год. Самодержавие рухнуло, но вскоре мы убедились, что рано торжествовать победу, что от Временного правительства нельзя ждать ни хлеба, ни свободы, ни мира.

В то время я работала паяльщицей в гранатной мастерской завода «Промет» на Полюстровской набережной. Помню, как мы, заводские большевистские агитаторы, обсуждали в районном комитете партии первое из ленинских «Писем из далека», напечатанное в «Правде».

В те дни большевики особенно чувствовали, как нужен Ленин здесь, в России, в Петрограде, непосредственно во главе революции. И вот наступил долгожданный час встречи с вождем. Мне выпало великое счастье быть свидетелем незабываемой встречи у Финляндского вокзала...

Однажды вскоре после приезда Ленина я зашла к Бонч-Бруевичам, у которых вообще часто бывала. Вера Михайловна пригласила меня в столовую. Там был накрыт стол к чаю. Смотрю, из маленькой комнаты выходят Мария Ильинична, Надежда Константиновна, Ольминский и Владимир Ильич. Я очень смутилась, а Вера Михайловна говорит, обращаясь к Ленину:

— Владимир Ильич, вот наша Груша.

— Где вы теперь работаете? — спрашивает Ильич.

— На заводе «Промет»,— отвечаю я.

Ленин подробно интересовался нашими делами, обстановкой на заводе, настроением рабочих района, расспрашивал меня, как работает районный Совет, какие имеются в Совете комиссии, как большевики участвуют в работе профсоюзов.

— Надо взять в свои руки профсоюзы, кооперативы, комитеты по распределению предметов первой необходимости и другие организации,— сказал Ильич.

Простота и приветливость Ленина подействовали на меня, и я спокойно отвечала на его вопросы. Ильич внимательно слушал.

Потом мы пили чай. У всех на тарелках лежало по кусочку хлеба и селедки. Вдруг Владимир Ильич спрашивает меня:

— А сколько вам там кусочков селедки «дадено»?

Я смутилась. В разговоре я часто употребляла слово «дадено», никак не могла отделаться от него, хотя и знала, что так говорить неправильно.

Глаза Владимира Ильича лукаво улыбались, а потом он от всей души расхохотался. Засмеялась и я.

Владимир Ильич наклонился немного в мою сторону и сказал:

— Груша, запомните: большевик, тем более агитатор, должен уметь правильно говорить. Учитесь говорить грамотно.

С приездом Ленина забурлила вся работа петроградской организации большевиков. Это понимали и враги революции. Они встретили воем Апрельские тезисы Ленина. Травля особенно усилилась после июльской демонстрации, когда Временное правительство издало приказ об аресте Ленина. Но партия надежно и заботливо укрыла своего вождя.

Рабочие нашего района часто собирались на митинги у Охтинского моста. Здесь мы, большевики, вступали в жестокие схватки с меньшевиками и эсерами. Помню, не успела я начать свое выступление на одном из таких митингов, как раздался чей-то злобный возглас:

— Не слушайте большевиков! Пусть она скажет, где их Ленин.

— Ленин на посту, товарищи! — обратилась я к собравшимся рабочим.— Ленин — во главе революции.

— Где же он? Где? — не унимался провокатор.

— Кому-кому, а такой сволочи, как ты, не положено знать, где Ленин.

Гул одобрения прокатился по площади. Кто-то схватил провокатора за шиворот, но тот вырвался и поспешил скрыться.

Как ни злобствовали враги, влияние большевиков росло. В июльские дни, в дни разгрома корниловского мятежа рабочие на собственном опыте убеждались в том, что только большевики защищают интересы народа.

...Когда партия призвала народ к свержению Временного правительства, вооруженные красногвардейские отряды потянулись к Смольному.

Необычайная картина открылась перед нами, когда мы подошли к Смольному. Многие годы я чуть ли не каждый день проходила или проезжала мимо него. Всегда вокруг Смольного царила тишина, приличествующая институту благородных девиц. Незнакомый, чуждый и враждебный мир скрывался за строгим подъездом.

Теперь же ранее молчаливая и пустынная площадь перед Смольным сотрясалась от гула броневиков, тяжелого грохота подвозимых пушек, треска мотоциклов, лязга винтовок, топота разгоряченных коней. Смешиваясь с осенним туманом, низко стлался над землей дым костров. В разные концы города направлялись отсюда отряды опоясанных пулеметными лентами рабочих, солдат, матросов. Толпы вооруженных людей наполнили и длинные сводчатые коридоры Смольного.

В белоколонном Актовом зале собрались новые хозяева страны — делегаты II Всероссийского съезда Советов. Взволнованные люди забили все проходы, теснились в дверях, стояли на подоконниках. Здесь были представители всей революционной России. Приходили новые и новые делегации рабочих Петрограда. Среди солдатских и матросских шинелей можно было видеть крестьянские зипуны и армяки.

На первом заседании съезда, происходившем в ночь на 25 октября, Ленина не было. Он находился тут же, в Смольном, руководил восстанием. Поздним вечером 26 октября открылось второе заседание съезда. Мы не отрывали глаз от президиума, ожидая, когда появится Ильич. И вот он быстрыми шагами взошел на трибуну. Мы вскочили со своих мест и, охваченные непередаваемой радостью, захлопали, закричали, приветствуя своего любимого вождя. Полетели вверх рабочие кепки, матросские бескозырки, потертые солдатские шапки. Многие поднимали винтовки, словно давая клятву защищать с оружием в руках дело революции.

Ленин поднял руку, требуя тишины, но мы не повиновались ему. Казалось, никогда не утихнет эта буря приветствий.

Наконец стихли рукоплескания.

Мы жадно ловили каждое слово Ильича.

Первую свою речь на съезде Ленин посвятил вопросу о мире. Он зачитал «Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран», в котором предлагалось начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире. Это Обращение, единодушно принятое съездом, было потом опубликовано в виде известного Декрета о мире...

Так же единодушно принял съезд Декрет о земле, воплотив в жизнь вековые мечты крестьянства.

И снова загремели овации, когда съезд Советов образовал новое, рабоче-крестьянское правительство во главе с Лениным...

Спустя несколько дней в Смольный были вызваны представители революционных троек, созданных на предприятиях. Совещанием руководил В. И. Ленин. Здесь же были Я. М. Свердлов, Ф. Э. Дзержинский, И. В. Сталин.

Яков Михайлович Свердлов говорил, что контрреволюция подняла голову и необходимо создать из рабочих вооруженные «десятки», поручив им произвести обыски в буржуазных квартирах, найти и изъять оружие и боеприпасы.

Выступил Владимир Ильич.

— Нужно,— сказал он,— выделить верных, преданных революции людей. Пусть в вооруженные «десятки» входят и беспартийные, но надежные, проверенные товарищи.

Тут же были назначены и командиры «десяток». Возглавить одну из «десяток» было поручено мне. Нам вручили мандаты, в которых указывалось, что предъявитель сего является представителем Военно-революционного комитета, облечен полным доверием, ему дано право на производство обысков и арестов.

Наша «десятка» пошла по указанным ей адресам. В одну из квартир на Сергиевской улице мы долго не могли попасть. На бесконечные звонки никто не отвечал. Наконец наше терпение лопнуло, и мы стали стучать в дверь прикладами винтовок. Только после этого дверь открылась, и к нам вышел хозяин квартиры, генерал. Он обвинил нас в вандализме и во многих других смертных грехах. А через полчаса выяснилось, что этот генерал хранил в своей квартире ящики с винтовками, которые мы с трудом поместили в грузовую машину. В самоваре оказались спрятанными золото и брильянты. Все это мы доставили в Смольный. Туда же мы привезли и арестованного контрреволюционера.

В январе 1918 года я встретила Ленина на елке у Бонч-Бруевичей. Там же были Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Владимир Ильич спросил, была ли у нас елка для детей рабочих. Я рассказала, что мы устраивали елку в кооперативе, в одной из чайных, для детей пайщиков и неимущих. Все игрушки для елки мы сделали сами. Вручили детям подарки — изюм и чернослив, ничего другого у нас не было.

— Надо заботиться о детях и доставлять им больше радости,— сказал Ильич.

В ноябре 1918 года я уехала в Москву, на I Всероссийский съезд работниц. На этом съезде выступил Владимир Ильич. Он говорил о том, что только Советская власть может дать женщине полное равноправие, что нужно привлечь женщину к активному участию в управлении государством

Некоторые делегатки съезда еще находились под влиянием мелкобуржуазных партий. Речь Ленина произвела на них огромное впечатление, помогла им разобраться в сложной обстановке, занять правильную позицию. Помню, после выступления Владимира Ильича одна делегатка-анархистка вскочила на стул и громко обратилась ко всему съезду:

— Примите меня в вашу партию!

Все мы, участники этого съезда, получили огромную зарядку для работы.

Последний раз я видела Ленина в конце 1919 года. Из Петрограда группа коммунистов была направлена тогда на Украину. В Москве нам нужно было зайти в ЦК к Е. Д. Стасовой. Когда я пришла, Елена Дмитриевна позвонила Н. К. Крупской. Ильич в те дни хворал — сказывалось злодейское покушение, произведенное на него в 1918 году. Но Н. К. Крупская разрешила мне на короткое время зайти к Ленину. Ильич сидел в кресле, полуоблокотившись. Он говорил со мной о том, как мы, посланцы Петрограда, должны вести себя на Украине, причем особое внимание обращал на то, чтобы мы не оскорбляли национальной гордости украинцев. При прощании Ильич просил передать всем моим товарищам привет и пожелания успеха в работе.

Незабываемые дни встреч с Лениным — это самые лучшие, самые светлые дни моей жизни.

 

В. П. ВИНОГРАДОВ,
рабочий Металлического завода (ныне Металлический имени XXII съезда КПСС),
потом — служба в рядах Красной Армии, партийная, советская, хозяйственная работа,
член КПСС с 1915 года

ЧЛЕН ПАРТОРГАНИЗАЦИИ ВЫБОРГСКОЙ СТОРОНЫ

Посвящение в «его величество Рабочий класс» я получил в 1908 году на станкостроительном заводе «Феникс» (ныне завод имени Я. М. Свердлова), сначала как ученик, а затем мастеровой — модельщик. Я благодарен своей судьбе: среди модельщиков было немало большевиков-ленинцев. Помню, как горячо спорили рабочие о текущих событиях, об отношении к той или иной партии. Особое значение для роста нашего политического самосознания имели события 1912 года— Ленский расстрел и выпуск легальной большевистской газеты «Правда». Нарастала революционная волна.

Накануне первой мировой войны я работал на Металлическом заводе. Видные большевики-металлисты — Игнат Фокин, Иван Румянцев, Ефим Белоусов, Михаил Арсеничев, Степан Чудин — и их товарищи помогли мне и другим молодым партийцам правильно разобраться в сложной политической обстановке в стране.

Летом 1915 года я был избран секретарем партийной организации завода. Скольких бессонных ночей стоил мне этот ответственный пост! Теперь уже приходилось повседневно держать в курсе текущих событий членов партии. Правда, помогало то, что все важнейшие вопросы обсуждались по воскресным дням на заседаниях районного комитета партии. Информацию обычно делали представители Выборгского райкома в Петербургском комитете партии — Николай Толмачев, Николай Комаров, Михаил Иванович Калинин. Мы уже у себя в заводской организации изучали такие документы, как Манифест нашей партии о войне, материалы Циммервальдской и Кинтальской конференций, ленинские статьи об отношении к империалистической войне, которые печатались в газете «Социал-демократ», получаемой нами на заседаниях районного комитета от Николая Толмачева. Все это нас идейно обогащало, вооружало теоретически. Но мы, молодые члены партии, еще не были лично знакомы с Ильичей, так как он находился в эмиграции. Поэтому трудно описать нашу радость, радость всех рабочих Металлического, когда вскоре после Февральской революции разнеслась весть о возвращении В. И. Ленина в революционную Россию, в Петроград.

_______________

Одной из первых в Петрограде о приезде Владимира Ильича Ленина в Россию узнала его сестра Мария Ильинична Ульянова. Получив телеграмму, что В. И. Ленин и группа большевиков возвращаются из эмиграции, Мария Ильинична немедленно сообщила об этом Центральному Комитету партии. В это время поезд, в котором ехал Владимир Ильич, уже миновал Торнео — пограничный пункт между Швецией и Финляндией. В Петрограде его нужно было ждать часов через двенадцать.

Срок короткий. Но Центральный Комитет большевиков сумел принять все меры, чтобы встрече Владимира Ильича придать характер революционной демонстрации. Были оповещены не только рабочие районы, но и воинские подразделения. Военная организация при Центральном и Петроградском комитетах РСДРП(б) вопреки воле высшего военного командования привлекла для встречи Ильича солдат прожекторной роты, а броневой дивизион Михайловского манежа на случай всяких неожиданностей и провокаций выделил три бронемашины.

Некоторым из нас, петроградских большевиков, в то время было не до конца ясно, как будет развиваться дальше революция, что нужно делать для ее углубления. Партия, рабочий класс нуждались в ясной политической и тактической ориентировке, в твердом руководстве. Вот почему участники районного партийного собрания, которое состоялось 3 апреля в 2 часа дня в помещении Сампсониевского общества трезвости, с таким большим подъемом восприняли сообщение о приезде В. И. Ленина, всесторонне, по-деловому обсудили вопрос о том, как лучше и организованнее его встретить. Каждый понимал, что на большевиках Выборгской стороны лежит особая ответственность: ведь Финляндский вокзал находился на территории нашего района. К тому же день был праздничный, заводы не работали, трамваи стояли, что значительно затрудняло оповещение рабочих о предстоящем приезде вождя пролетариата.

Распределив между собою район по участкам, мы группами и поодиночке отправились на предприятия и квартиры рабочих. На мою долю, как члена Выборгского райкома партии, выпало поручение организовать колонну из рабочих Металлического завода. Если и были какие сомнения в успехе выполнения задания, то они быстро рассеялись. Все сложилось как нельзя лучше. И дело тут было не в моей оперативности и организаторских способностях, а в энтузиазме рабочих. К вечеру, задолго до назначенного срока, сотни людей заполнили заводской двор и прилегающую к заводу часть Безбородкинского, ныне Кондратьевского проспекта. Мы построились и с развернутыми знаменами, вооруженные винтовками, направились к Финляндскому вокзалу и заняли отведенную нам часть перрона.

Тем временем на площадь у Финляндского вокзала продолжали прибывать все новые и новые отряды рабочих, солдат, матросов. И каждый из них старался занять наиболее удобное место, чтобы потом лучше видеть и слышать Ленина.

Поезд запаздывал, но люди говорили:

— Будем ждать, если потребуется, всю ночь до утра.

Ждать, однако, до утра не пришлось. В двенадцатом часу ночи мы услышали свисток, а затем, выбрасывая клубы дыма, из темноты показался поезд. Едва поезд стал замедлять ход, на площадке одного из вагонов показался Ильич. И тотчас к нему устремились его родные и близкие, члены Центрального и Петроградского комитетов, партийные активисты. Кто-то поднес Владимиру Ильичу большой букет белых цветов.

Мы, члены Выборгского райкома РСДРП (б), также находились на платформе, и первое, что поразило меня, как и других товарищей, впервые увидевших Ленина,— его простота, живость и необыкновенная приветливость. Владимир Ильич, не дожидаясь полной остановки поезда, выскочил из вагона, спутники же его задержались. Всем своим видом он выражал горячее стремление скорее ступить на родную землю, обнять близких, встретиться с рабочими Петрограда, многих из которых он хорошо знал.

Заслушав рапорт командира сводного почетного караула, Ильич быстро поздоровался с присутствующими. Караул и все собравшиеся на перроне ответили мощным «ура». Почти десятилетняя последняя эмиграция кончилась. Ленин снова на родине!

Когда закончились первые приветствия, все устремились на площадь, где в нетерпении ждал народ. На привокзальную площадь вели три выхода. Владимир Ильич, не теряя времени, направился кратчайшим путем через парадные комнаты. Я с группой товарищей, сопровождавших Ильича, последовал за ним. Владимир Ильич, видимо, не предполагал, что в бывших царских помещениях вокзала его ждет делегация от Петроградского Совета в лице меньшевиков Чхеидзе, Скобелева и других. Быстро войдя в комнату, забитую народом, он приостановился от неожиданности.

И тогда вперед выступил Чхеидзе и попытался преподать «урок» Владимиру Ильичу, как следует в дальнейшем вести себя в революции. Чхеидзе заявил, что он от имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов приветствует товарища Ленина в России...

— Но мы полагаем («мы» надо было понимать, как спевшиеся меньшевистские и эсеровские лидеры), что главной задачей революционной демократии является сейчас защита революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне. Для этой цели необходимо не разъединение, а сплочение рядов всей демократии. Поэтому мы (опять же блок «социалистических партий») надеемся, что товарищ Ленин совместно будет преследовать эти цели...— Тут Чхеидзе сделал многозначительную паузу.

Я, да и не один я, растерялся. Посмотрел на Владимира Ильича. Он как ни в чем не бывало, с невозмутимым видом осматривался по сторонам. Воспользовавшись паузой в речи, повернулся спиной к «высокой» делегации и сказал присутствующим там солдатам, матросам и рабочим, что счастлив приветствовать в их лице победившую русскую революцию как передовой отряд всемирной пролетарской армии. Закончив речь, Владимир Ильич, не оглядываясь на меньшевистских лидеров, вышел на площадь.

Многотысячное «ура», буря приветствий встретили вождя. Люди бросали вверх головные уборы, поднимали винтовки, красные флаги...

Владимир Ильич, растроганный такой встречей, заметно волновался. Подхваченный десятками рук, он быстро поднялся на броневик и обратился к рабочим и работницам, к солдатам и матросам Петрограда с речью, ставшей исторической. Прежде всего он поздравил их с победой революции, с победой над царизмом — одним из реакционнейших режимов мира. Далее он сказал, что это еще не все. Главная задача впереди — надо ликвидировать капитализм в России. И когда в заключение Ленин бросил лозунг: «Да здравствует социалистическая революция!»,— площадь взорвалась бурной овацией.

Выборгский районный комитет партии еще ранее на своем заседании решил ознаменовать приезд Владимира Ильича вручением ему партийного билета. Долго думали, кому это поручить. И наконец единогласно решили: члену райкома партии И. Д. Чугурину — бывшему ученику В. И. Ленина в партийной школе в Лонжюмо во Франции.

Выборгская партийная организация отныне могла быть горда сознанием того, что в ее рядах находится законный обладатель партийного билета № 600 — создатель нашей большевистской партии, вождь международного пролетариата Владимир Ильич Ленин. С его именем рабочие Выборгской стороны начали новый этап борьбы за пролетарскую социалистическую революцию.

Картина встречи В. И. Ленина у Финляндского вокзала была воистину величественна. Она никогда не изгладится из памяти ее участников. Все улицы и площадь запружены народом. Множество знамен и приветственных транспарантов. Факелы и прожекторы бросают свет на фигуру стоящего на броневике Владимира Ильича. А когда броневик тронулся по направлению к дворцу Кшесинской, где помещались ЦК и ПК партии большевиков, весь путь его тоже освещался лучами прожекторов. Но Ильич не терялся в их слепящем глаза свете. Он не выглядел каким-то монументом, он был живым, близким и родным тысячам сопровождавших его рабочих и солдат человеком. И в то же время он величествен, как сама революция, как ее творец — народ...

Была уже ночь, но по обеим сторонам Финского переулка, Нижегородской и Боткинской улиц стояли тысячи людей, приветствуя Ленина, а Ленин с броневика приветствовал народ.

За броневиком двигалась лавина рабочих, звучали революционные песни, развевались красные знамена. Доехав до Сампсониевского проспекта, Владимир Ильич Ленин перешел в кабину и сел рядом с шофером, а мы, идя за машиной, двигались через Сампсониевский мост на Большую Дворянскую улицу до дворца Кшесинской. Около часа потребовалось Ильичу, чтобы достичь подъезда особняка бывшей царской фаворитки. Когда мы подошли к дворцу, В. И. Ленин уже вошел в здание.

Несмотря на усталость после утомительной дороги, Ильич, как всегда жизнерадостный и энергичный, стал беседовать с нами. Сначала мы собрались в комнате на втором этаже, видимо бывшей столовой. Здесь был длинный массивный стол, на котором стояли стаканы, с потолка спускалась большая люстра со светло-розовым абажуром, вокруг стола стояли стулья с высокими спинками, а в стороне, в углу на отдельном столике,— чайники с заваренным чаем. В столовой уже было тесно, там сидело и стояло человек пятьдесят. Лацис и Подвойский как организаторы этой встречи заметно волновались. Они то выходили, то входили, что-то говорили В. И. Ленину. От нашего района, здесь, кроме Лациса, был и Николай Комаров, Женя Егорова, Иван Чугурин и некоторые другие.

Возникла непринужденная беседа, но Владимиру Ильичу часто приходилось прерывать ее и выходить на балкон, чтобы приветствовать собравшихся у здания рабочих и солдат. Через некоторое время Н. И. Подвойский предложил перейти в нижнее помещение, в большой белый зал с зимним садом. Мы так и сделали.

В. И. Ленин буквально засыпал нас вопросами. Его интересовало все. Помню, как Ильич обратился ко мне:

— А как настроение у рабочих вашего завода?

Я ответил:

— Рабочие прежде всего хотят окончания войны и улучшения снабжения продовольствием.

Видимо, не удовлетворенный моим ответом, Владимир Ильич снова спросил:

— А кто представлен от вас в Петроградском Совете?

Я ответил, что, пока мы сидели в тюрьмах и находились в ссылках, эсеры и меньшевики захватили все руководящие места в Совете. Владимир Ильич нахмурился, сказал, что нужно как можно скорее выкорчевать их оттуда.

Через некоторое время к дворцу подошли кронштадтские матросы во главе с одним из своих руководителей Семеном Рошалем. Началась оттепель, и кронштадтцы шли в Питер по талому льду, что и явилось причиной их опоздания. Появление моряков вызвало новый подъем энтузиазма на площади перед дворцом. Народ, оказывается, и не думал расходиться. Он требовал, чтобы Ильич еще раз выступил. Трижды пришлось Владимиру Ильичу выходить на балкон второго этажа и произносить краткие речи.

Беседа Ленина с партийным активом продолжалась долго. Она закончилась только в четыре часа утра. Но прежде чем разойтись, по старой революционной традиции, Ильич предложил всем нам спеть революционные песни. Мы вполголоса пропели «Варшавянку», «Смело, товарищи, в ногу», «Замучен тяжелой неволей»... Наконец, в пятом часу утра, усталый и растроганный встречей, Владимир Ильич отправился к своей сестре Анне Ильиничне на Широкую улицу, чтобы отдохнуть. Но рано утром, бодрый и неутомимый, перед тем как отправиться в Таврический дворец на собрание большевиков — участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, где должен был выступить с изложением своих знаменитых Апрельских тезисов, Владимир Ильич поехал на Волково кладбище поклониться праху своей матери, Марии Александровны, на похоронах которой он по понятным причинам не мог присутствовать...

Мы же, взволнованные и ободренные встречей и беседой с Владимиром Ильичей, его спокойной уверенностью в будущем, с удесятеренной силой включались в революционную борьбу за претворение в жизнь великих ленинских идей. 4 апреля вечером продолжалось прерванное накануне районное партийное собрание. Присутствовало около трехсот человек. В начале собрания было принято приветствие В. И. Ленину, в котором говорилось:

«Общее собрание членов Выборгского района РСДРП, представители от 31 завода и 11 войсковых частей 4 апреля горячо приветствуют появление глубокоуважаемого товарища Ленина в рядах революционного пролетариата.

Мы убеждены, что стойкость товарища Ленина, его преданность делу международного революционного социализма— теперь, когда он будет находиться среди нас, облегчит выполнение труднейших и величайших задач, выпавших на нашу партию (в доведении российской революции до конца и в деле создания III Интернационала)».

Это простое, задушевное приветствие еще больше сроднило Выборгскую районную партийную организацию с ее почетным членом. Впоследствии Владимир Ильич всегда уделял нам особое внимание. Состоя на партийном учете в Выборгском райкоме, В. И. Ленин в апреле — мае 1917 года регулярно заходил в дом № 62 по Сампсониевскому проспекту, своевременно платил партийные взносы. И рабочие Выборгской стороны не обманули доверия вождя. Когда пришло время померяться силой в открытой борьбе с Временным правительством, они вышли на передовую линию огня.

_______________

Октябрьскую социалистическую революцию администрация Металлического завода встретила враждебно. Она решила производство прекратить, а рабочих выбросить за ворота. Создалось тяжелое положение. Нужно было срочно найти пути для обуздания зарвавшейся администрации. 2 ноября 1917 года Военно-революционный комитет постановил: «Закрытие Металлического завода приостановить». Однако это постановление не образумило контрреволюционное правление завода. 11 ноября оно объявило об увольнении двух тысяч рабочих.

Положение на заводе все больше и больше осложнялось. Металл, топливо были на исходе, люди голодали. Кое-кто из рабочих готовился оставить завод и уехать в «хлебные края». Коренные производственники остро переживали постепенное, но явное умирание родного завода. В то же время главный акционер Мейер и управляющий Панков сознательно срывали поставки и получение новых заказов, чтобы оставить людей без работы.

Еще в марте 1917 года, когда я возвратился из тюремного заключения, меня вторично избрали секретарем партийной организации завода, а несколько позднее, в августе, при перевыборах в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, я вошел в его состав. Теперь вместе с другими членами Совета от завода мы устроили совещание с представителями рабочего контроля (рабочей дирекции), на повестку дня которого поставили решение судьбы завода и его восьмитысячного коллектива. Непростую задачу взялись мы решить. Судили-рядили и все же пришли к одному: направить членов Петросовета Судакова, Симановского и меня к В. И. Ленину в Смольный узнать его мнение.

Это было 10 и 11 декабря (по новому стилю) 1917 года. Обстановки военного лагеря, присущей Смольному в дни Октября, уже не было. В работе штаба революции чувствовались размеренность, четкий ритм. Предъявив охране депутатские удостоверения, мы прошли к управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу. Выяснив цель нашего визита, он созвонился с секретарем Владимира Ильича и, получив согласие на прием, направил нас в приемную Председателя Совнаркома.

Мы вошли в кабинет так тихо, что Ильич даже не услышал наших шагов. Я бегло осмотрелся. С правой стороны от входа стоял простой письменный стол среднего размера, за которым и работал Ленин, сидя в жестком кресле венского типа. По стенам кабинета стояли простые, тоже венские стулья. Все просто, никаких украшений.

Владимир Ильич просматривал бумаги. Мы остановились у дверей, и прошел какой-то миг, прежде чем Владимир Ильич поднял голову, чуть повернулся, увидел нас и встал.

— Здравствуйте,— сказал он и жестом руки показал на стулья, стоявшие возле стола.— Садитесь. Вы откуда?

— С Металлического,— ответили мы.

— Слушаю вас!

Павел Судаков начал излагать положение дел на заводе. Ленин внимательно слушал и тихонько постукивал по столу карандашом. А когда сообщение о наших бедах и нуждах было окончено, Владимир Ильич, несколько подумав, проговорил:

— Да, положение у вас неважное. Вопрос о заводе надо поставить на обсуждение рабочей секции Петросовета. Что же касается задолженности морского ведомства заводу, то...

Владимир Ильич снял трубку с настольного телефона и попросил соединить его с Народным комиссариатом труда. Когда его соединили, Владимир Ильич сказал:

- Ко мне пришли представители Металлического завода. Они жалуются, что морское ведомство не погашает старой задолженности заводу, задерживается выдача заработной платы. Вам надо поинтересоваться положением дел на заводе и помочь рабочим. О принятых мерах доложите Совнаркому.

Повесив трубку, Ильич снова обратился к нам:

— Что же касается вашего беспокойства об отъезде в деревню части рабочих, то оно неосновательно. Пусть едут. Питерские рабочие должны сыграть роль проводников революции в деревне. А завод не замрет, надо его переводить на мирную продукцию, основные же кадры постарайтесь сохранить... Что у вас еще?

Мы сказали, что все ясно, и встали. Ильич пожал нам руки и проводил до дверей.

Мы шли из Смольного ободренные, с ясным сознанием того, что нам нужно делать. А в это время народный комиссар по военно-морским делам П. Е. Дыбенко уже просматривал статьи ассигнований и некоторые неиспользованные суммы, перекидывая их в графу погашения задолженности Металлическому заводу. Вскоре из Наркомтруда на завод прибыл специальный представитель, с тем чтобы помочь нам покончить с финансовым саботажем заводоуправления.

Владимир Ильич был хорошо информирован о положении дел на заводе. 5 (18) декабря 1917 года под его председательством состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором был рассмотрен вопрос «О положении дел на Петроградском Металлическом заводе».

Прошло еще две недели. Задолженность предпринимателей рабочим еще более возросла. Теперь уже они отказались уплатить уволенным за две недели вперед и двухнедельное пособие на эвакуацию. Нужно было проверить кассу. Ревизия показала, что в ней всего около 4 тысяч рублей, а банковские книги оказались за семью печатями. Тогда рабочая дирекция и партийное руководство завода предложили управляющему в течение трех-четырех дней обеспечить выплату полного расчета всем уволенным.

Администрация и тут отказалась выполнить требование рабочих организаций. Тогда пришлось с помощью красногвардейского караула задержать управляющего Панкова на заводе. Просидев под стражей часа два, управляющий стал куда сговорчивее.

— Дайте мне удостоверение,— попросил он,— о том, что заводоуправление нуждается в деньгах для расчета с рабочими.

Такой документ ему, конечно, охотно выдали. На третий день, 31 декабря 1917 года, старое заводоуправление полностью ликвидировало задолженность по заработной плате. Из восьми тысяч было оставлено всего 324 рабочих для выполнения заказов морского и военного ведомства, главным образом заказов нашего славного Балтийского флота.

И теперь, когда я прохожу мимо знакомых, до боли родных корпусов Металлического, ныне носящего гордое имя XXII съезда КПСС, невольно вспоминаю прошлое этого прославленного гиганта отечественного турбостроения. Перед моим мысленным взором снова встает дорогой, бессмертный, такой близкий образ Ильича, видевшего сквозь тревожное марево семнадцатого года новую Россию, такую, какой она стала ныне.

 

А. М. АФАНАСЬЕВ,
рабочий Сестрорецкого оружейного завода,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной руководящей работе,
член КПСС с 1905 года

ВСТРЕЧА НА СТАНЦИИ БЕЛООСТРОВ

Еще в 1905 году я и мои товарищи, петербургские рабочие-большевики, много слышали о Ленине. Несмотря на то что мы его не видели, мы знали, что он вождь пролетарских масс. Это убеждение мы пронесли через годы реакции и империалистической войны. Понятно, с каким нетерпением мы в 1917 году ожидали возвращения Ильича в освобожденную от самодержавия Россию. Читая в «Правде» ленинские «Письма из далека», мы чувствовали в них пламенную веру в революцию, в рабочих, и очень хотелось, чтобы Ильич был здесь, вместе с нами, чтобы он руководил революцией на месте.

Наконец наступил долгожданный день.

В то время я работал на Сестрорецком заводе. Ильича мы решили встретить на вокзале в Белоострове, первой станции на русской территории. Здесь собрались делегации— около ста сестрорецких рабочих и приехавшая из Петрограда группа партийных работников. Все были в торжественно-приподнятом настроении. Около одиннадцати часов вечера вдали показались огни паровоза. Трудно передать то чувство волнения, которое охватило всех нас. В страну возвращался великий вождь революции.

Поезд подошел к перрону и остановился. Но в каком вагоне едет Владимир Ильич? Обер-кондуктор указал нам этот вагон. Я попытался заглянуть в окно, но оно было затуманено.

При тусклом свете вокзальных фонарей я не сразу узнал Владимира Ильича, когда он появился на площадке вагона... Но это был он, наш родной Ильич. Не знаю, что со мной тогда было. Охваченный восторгом, я взволнованно закричал:

— Ленин! Ленин!

Мы ринулись к площадке, подхватили Ильича на руки и высоко подняли над головами. Ильич не ожидал такой бурной встречи и взволнованно говорил нам:

— Товарищи, тише, что вы, товарищи!

На руках мы внесли Ильича в здание вокзала. Рабочие тесным кольцом окружили Ильича, чтобы никто из присутствовавшей на перроне посторонней публики не смог пробраться к нашему любимому вождю.

Владимир Ильич был очень взволнован встречей. Кто-то из рабочих стал его приветствовать от имени делегаций. Ильич внимательно слушал каждое слово. Потом он произнес небольшую ответную речь. Я уже не помню всего содержания речи, но помню, что он говорил о дальнейшей борьбе. Мы все стояли кругом и радовались как дети. Каждый почувствовал новый прилив сил и энергии. Ведь Ильич, наш Ильич, испытанный, непоколебимый вождь и учитель партии большевиков, снова был с нами!

Вместе с другими приехавшими из-за границы Владимир Ильич прошел в комнату, где проверялись паспорта. Нас туда не пустили.

Владимир Ильич и сопровождавшие его товарищи пошли затем в вагон. Мы сгрудились около вагона, кричали «ура», махали шапками. Поезд тронулся. В вагоне запели «Интернационал». Стоявшие на платформе рабочие подхватили песню и пели до тех пор, пока состав не скрылся из виду. Радостные и счастливые, мы возвращались обратно...

 

В. И. ТАЛЛЕРЧИК,
рабочий, красногвардеец,
впоследствии — на военной службе, работа в органах здравоохранения

РАЗГОВОР В ПУТИ

В начале апреля 1917 года мне довелось ехать из финляндского городка Лахти в Петроград. Служил я в то время помощником лекаря, или, как тогда называли, помлеком. Меня и сослуживца, младшего помощника лекаря Фофанова, командование послало в столицу за медицинским имуществом.

И вдруг по вагонам разнеслась весть: — С нами едет Ленин!

Великий вождь пролетариата, преследуемый царизмом, вынужден был находиться в эмиграции. Сейчас он возвращался на родину.

Мне очень захотелось собственными глазами посмотреть на Ленина. Но оказалось, что это не так-то просто сделать. Вагон третьего класса, в котором ехал Ильич, был набит людьми до отказа. Сюда стремились пассажиры из всех вагонов. Их интересовал вопрос: когда закончится война и ради чего мы ведем эту кровопролитную бойню?

Как бы то ни было, но я пробрался в вагон. Правда, с большим трудом. И здесь впервые увидел Владимира Ильича Ленина. Он беседовал с окружившими его людьми. Среди них было много солдат.

Ленин показался мне не таким, каким я его мысленно представлял до этого, был он уж очень скромным. У меня сложилось впечатление, что сам Ленин мало разговаривал. Он лишь отвечал на вопросы, присматривался к другим, интересовался их высказываниями.

Помню, разговор с Лениным велся о тяжелом положении солдат и рабочих, о виновниках войны. Ильич призывал солдат бороться против разбойничьей войны — «за мир без аннексий и контрибуций, за землю крестьянам».

Запомнилось мне и то, как Ленин прислушивался, казалось бы, к совсем простым и однообразным фронтовым разговорам. «Война,— говорили мы,— нам надоела. У нас не хватает снарядов, у немцев их в достатке. У нас вши, а у немцев в окопах — душ. Скорее бы мир!»

В ответ Владимир Ильич говорил о том, что во всем виноваты помещики, капиталисты, что Временное правительство все только обещает, а на деле обманывает народ, страну довели до полной разрухи. Поэтому солдату надо крепко держать винтовку в руках. Будут большие стычки, горячие. Они принесут победу трудящимся.

Я невольно кивнул головой. Но один товарищ, указывая на меня, сказал с усмешкой:

— Да он и винтовки в руках держать не умеет. Он ведь помлек.

Я сконфузился.

Ленин, прищурив глаза, улыбнулся. Потом пристально и испытующе посмотрел на меня, положил руку на мое плечо и сказал:

— Это прекрасно! Нам нужно будет много, очень много врачей. Пролетарии крайне нуждаются в медицине, она будет бесплатной.

Наш поезд прибыл в Петроград поздно вечером. Мрачный одноэтажный Финляндский вокзал был освещен плохо. Два прожектора какой-то воинской части бросали снопы света на мостовую и стоявший в стороне броневик. Все мы сопровождали Ленина до привокзальной площади. Там он поднялся на броневик и произнес перед собравшимися на площади краткую, но волнующую речь. Мы слушали его, затаив дыхание.

Более пятидесяти лет прошло с того времени, а образ Ильича по-прежнему жив в моей памяти.

 

И. И. КОРНЕЕВ,
рабочий завода «Промет»,
после Октября — на руководящей советской, государственной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1912 года

КОРОТКАЯ БЕСЕДА

3 апреля 1917 года по случаю пасхи заводы не работали, газеты не выходили. Но весть о том, что сегодня приезжает Ленин, быстро разнеслась по районам Петрограда, частям Петроградского гарнизона, вызывая среди революционных рабочих и солдат радость и ликование.

Вместе с рабочими завода «Промет» я направился к Финляндскому вокзалу встречать Владимира Ильича.

Когда мы пришли на площадь, здесь уже плескалось и бурлило бескрайнее человеческое море. Не только привокзальная площадь, но и улицы, прилегающие к ней, были заполнены рабочими, солдатами, матросами. Здесь были мужчины и женщины, пожилые люди и молодежь. Вокруг царило праздничное, приподнятое настроение. Люди пели революционные песни. Несмотря на позднее время, народ все прибывал и прибывал. Лучи прожекторов прорезали ночную тьму, заливали площадь ярким светом. Свежий весенний ветер колыхал красные знамена и плакаты с надписью: «Привет Ленину!»

С нетерпением ждали мы прихода поезда. И вот наконец наш родной Ильич выходит на площадь, поднимается на броневик. Никогда в жизни не переживал я таких радостных минут. И тысячи людей вокруг меня так же радовались, приветствовали Ильича. А когда Ленин закончил свою речь и произнес свой исторический лозунг: «Да здравствует социалистическая революция!», рабочие ответили ему громом рукоплесканий и могучим, раскатистым «ура».

Спустя два месяца мне довелось беседовать с Ильичей.

В июне 1917 года я как член заводского комитета завода «Промет» пришел в Таврический дворец, в Совет рабочих и солдатских депутатов, с требованием предоставить дачу бывшего царского министра внутренних дел Дурново для клуба рабочих-металлистов. Когда я находился в комнате большевистской фракции Совета, сюда вошел Ленин. Остановившись у стола, он взял чайник и налил себе кружку чаю. Я достал из кармана несколько кусочков сахару и предложил Владимиру Ильичу. Ленин взял один кусочек сахару, поблагодарил меня, а от остальных отказался. «Сахар вам, голубчик, самому пригодится»,— сказал Ильич.

Я рассказал Ленину, по какому делу пришел в Совет, и спросил, как мне действовать. Владимир Ильич выслушал меня с живейшим интересом. Он тут же обратился к одному из депутатов Совета, находившихся в комнате, с просьбой помочь в решении этого вопроса.

— Нужно добиться, чтобы требование рабочих Выборгской стороны было выполнено,— сказал Ильич. И, помолчав, добавил: — Недалеко то время, когда рабочий класс возьмет власть в свои руки. И тогда лучшие здания будут предоставлены для рабочих клубов.

Короткая беседа с Владимиром Ильичей Лениным запомнилась мне на всю жизнь.

 

В. В. ВАСИЛЬЕВ,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода, член КПСС с 1932 года

У ПУТИЛОВСКИХ РАБОЧИХ

День приезда Владимира Ильича в Петроград 3 (16) апреля 1917 года, его встреча с петроградским пролетариатом стали историческими. Надо ли удивляться, что даже теперь, спустя столько лет, я хорошо помню события того дня.

Вечером около двух тысяч путиловцев, развернув знамена, с горящими факелами двинулись к Финляндскому вокзалу. Туда же шли тысячи рабочих других заводов, солдат, матросов. Как и мы, они спешили встретить Ленина.

Когда в начале двенадцатого часа Владимир Ильич показался в дверях вокзала, по площади прокатилось громовое «ура». Освещенный лучами двух прожекторов, Ленин поднялся на броневик и, вытянув вперед правую руку, начал говорить. На площади сразу стало тихо. Не буду передавать содержание его речи — ее все знают. Одно только скажу: на меня, как и на всех присутствующих, выступление Ильича подействовало необычайно...

Немногим больше месяца спустя я снова увидел Ленина: 12 (25) мая он приехал к нам на заводской митинг. Путиловцы только что прогнали с трибуны эсера Чернова. И вот завод облетела весть: «Приехал Ленин!» Огромная площадь перед прокатным цехом (там теперь установлена мемориальная доска) быстро заполнилась народом. Собралось около 25 тысяч человек. Люди сидели даже на крышах цехов.

Слушали Ленина с жадным вниманием, боясь пропустить хоть слово. Время тогда было трудное. Война продолжалась, заводы стояли без топлива, не хватало продовольствия. Мы, рабочие, ждали ясного ответа на многие вопросы. И Владимир Ильич ответил нам. Он доказал, что только власть Советов может прекратить империалистическую бойню, дать народу мир, хлеб, работу. После выступления Ленина на нашем заводе очень быстро стали таять эсеровские и меньшевистские организации, а большевистская, наоборот, расти.

Временное правительство пало, власть перешла в руки Советов. В конце октября Керенский, бежавший из Петрограда в Псков, двинул на столицу казачьи части генерала Краснова. В. И. Ленин вызвал в Смольный группу путиловцев и попросил ответить, что может дать завод для борьбы с контрреволюцией. Путиловцы сообщили: несколько батарей на бронеплощадках.

В ночь на 29 октября (11 ноября) Ильич приехал на завод проверить, как идет работа. Зайдя в заводской комитет, он в беседе с рабочими убедился, что заказ на вооружение будет выполнен в срок. Затем Владимир Ильич собрался уехать, но рабочие предложили ему поужинать с ними. У них были печеная картошка и кипяток. Ильич разделил этот скромный ужин с рабочими.

Ни годы, ни события не смогут стереть эти дорогие воспоминания. Ленин был и всегда будет с нами.

 

Е. П. ОНУФРИЕВ,
рабочий Обуховского завода, после Октября — рабочий, на хозяйственной работе,
член КПСС с 1904 года

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ

В мае 1917 года я трижды слушал В. И. Ленина, выступавшего перед рабочими на крупных митингах: на Александровском вагоноремонтном заводе, на Обуховском, где я в то время работал, и на Адмиралтейском судостроительном заводе.

На митинге рабочих Александровского завода присутствовали также представители Невского завода, фабрик Паля, Торнтона, Варгунина и др. Всего собралось более пяти тысяч человек. До начала митинга Владимир Ильич запросто беседовал с рабочими, отвечал на их вопросы и сам расспрашивал рабочих об условиях их жизни, работы.

Заметив меня среди рабочих, окружавших его, Ильич тепло поздоровался со мной, вспомнил наши встречи в Праге в 1912 году. Я в свою очередь рассказал Владимиру Ильичу о том, как мы, большевики района, ведем работу на предприятиях, сообщил ему о создании в нашем районе отрядов Красной гвардии, посетовал на трудности, вызванные тем, что значительная часть рабочих находится еще под влиянием меньшевиков, эсеров и анархистов. Ленин заметил, что трудностей бояться не следует, что их надо преодолевать и отвоевывать трудящиеся массы у мелкобуржуазных партий. Я и другие товарищи сказали Ленину, что, несмотря на все трудности, большевистское влияние среди рабочих района растет.

Затем Владимир Ильич начал свою речь. Он говорил просто, понятно, обстоятельно разъяснял рабочим большевистскую линию в революции, лозунги партии, беспощадно разоблачал предательскую линию меньшевиков, эсеров и других врагов социалистической революции. Ленин указывал ясные пути борьбы за мир, за землю, за переход власти к Советам. Он говорил, что при изменении состава Советов будет изменена и их политика, Советы откажутся от соглашательской политики и помогут рабочему классу мирным путем взять власть в свои руки.

Рабочие затаив дыхание слушали Ленина и по окончании речи горячо аплодировали ему.

В эти же дни я слушал выступление Ленина на Обуховском заводе. На митинг собралось более семнадцати тысяч рабочих многих заводов Невского района. Меньшевики и эсеры пытались на этом митинге устроить обструкцию, помешать выступлению Ленина. Однако рабочие не поддались на провокацию, быстро навели порядок и внимательно слушали Ленина. Доводы Ильича в защиту большевистской линии в революции произвели сильное впечатление.

Речи меньшевиков и эсеров на митинге успеха не имели. Их встречали криками «Долой!», свистом, шумом, протестами.

Более двадцати тысяч рабочих собралось на митинг на Галерном островке. Вместе с некоторыми рабочими Невского района я присутствовал на этом митинге и снова слушал выступление В. И. Ленина.

Речи Владимира Ильича на массовых митингах оставляли глубокий, неизгладимый след в сознании рабочих. Люди, ранее сочувствовавшие эсерам и меньшевикам, стали уверенно переходить на сторону большевиков и активно их поддерживать. Уже демонстрация 18 июня 1917 года показала, что рабочие Петрограда поддерживают лозунги большевиков.

В огромной мобилизующей и организующей силе ленинских идей, в выдающемся ораторском искусстве Владимира Ильича я убедился еще в годы первой русской революции. Первый раз я увидел и услышал Ленина в конце ноября 1905 года в Петербурге на курсах Лесгафта, где он произнес страстную, зажигательную речь о задачах пролетариата в революционном движении. Затем я слушал Владимира Ильича на Рождественских медицинских курсах, где он выступил на заседании первого Петербургского Совета рабочих депутатов. В третий раз я слушал Ленина в 1906 году, когда он выступил с докладом о решениях IV (Объединительного) съезда РСДРП. Каждое выступление Ильича вселяло в нас, низовых партийных работников, бодрость и уверенность в исполинских силах рабочего класса, в непобедимости дела пролетарской революции.

Особенно хорошо и близко я узнал В. И. Ленина в 1912 году, в дни работы Пражской партийной конференции, делегатом которой я был избран от петербургской большевистской организации. Мне посчастливилось в эти дни жить в одной комнате с Владимиром Ильичей.

На всю жизнь осталась в моей памяти незабываемая картина открытия Пражской партийной конференции. В. И. Ленин горячо приветствовал собравшихся делегатов и в яркой, взволнованной речи наметил задачи, стоящие перед партией. Затем выступали делегаты из России.

На одном из заседаний Ленин предоставил слово мне, как делегату петербургских большевиков. Я говорил о революционной борьбе петербургских рабочих, о мужестве большевиков-революционеров, о массовом героизме питерского пролетариата, сообщил об оживлении партийной работы, о прошедших в Питере районной и городской партийных конференциях, одобривших предпринятые Лениным и членами РОК¹ меры по созыву общероссийской партийной конференции, о том, как проходили в Петербурге выборы делегатов на Пражскую конференцию. В конце своего выступления я высказал пожелание, чтобы статьи в газетах писались более простым, популярным языком, с наименьшим употреблением непонятных иностранных слов. Ильич поддержал меня и записал себе что-то в блокнот. Мое пожелание было отражено в одной из резолюций Пражской конференции. В резолюции «О центральном органе партии», то есть о нелегальной газете «Социал-демократ», было сказано, чтобы «статьи писались более популярно и доступно для рабочих».

Ленин, председательствовавший на конференции, внимательно слушал отчеты делегатов с мест. Подперев голову левой рукой, а в правой зажав карандаш, он быстро делал записи в блокноте.

Никогда не забудутся горячие ленинские речи на Пражской конференции. Владимир Ильич Ленин выступал почти по всем вопросам повестки дня. Он говорил страстно и убедительно. Особенно горячо выступал Владимир Ильич при обсуждении вопроса о ликвидаторах и ликвидаторстве. С гневом говорил он о двурушничестве и предательстве Троцкого, резко критиковал позицию Плеханова, заявив, что она непременно приведет его в ряды ликвидаторов.

Ленин предложил изгнать из партии ликвидаторов, как проводников буржуазного влияния на пролетариат.

На конференции царила обстановка ленинской деловитости. Заседания начинались точно в назначенное время и продолжались до восьми часов вечера с перерывом на обед.

Владимир Ильич все время руководил конференцией. Если в чьем-либо выступлении Ильич подмечал недостатки, он умело и тактично поправлял товарища. В перерывах между заседаниями Владимир Ильич подолгу беседовал с делегатами, подробно расспрашивал их, давал советы.

За короткое время работы конференции Ленин запомнил в лицо всех делегатов, и он умел найти ключ к сердцу каждого.

Живя с Владимиром Ильичей в одной комнате, я был буквально очарован его обаятельностью, его простотой и сердечностью в отношениях с окружавшими его людьми. Никто не умел так, как Ленин, располагать к себе рабочего человека, воздействовать на него. Помню, как привязалась к Ленину семья хозяина нашей временной квартиры, пражского рабочего-багетчика. Ильич был очень ласков с маленькой дочуркой наших хозяев, в свободные минуты играл с ней, шутил, смеялся.

Владимир Ильич часто возвращался домой поздно. Он старался как можно тише ступать по комнате, чтобы не нарушить мой покой. В тех случаях, когда Ильич освобождался раньше, он после скромного ужина устраивал десяти-пятнадцатиминутный отдых: прохаживался взад и вперед по комнате, заложив большие пальцы рук за проймы жилета.

Владимир Ильич обладал редкой трудоспособностью, ценил каждую минуту. «Ну, Степан (это была моя партийная кличка), вы почитайте, а я поработаю»,— говорил мне обычно Ильич и немедленно садился за стол, читал журналы и рукописи, делая на полях пометки. А потом до поздней ночи писал.

Однажды, вернувшись из булочной, я сказал Владимиру Ильичу, что какой-то человек фотографировал соседний дом. Ленин сразу отложил бумаги, встал, подошел к окну, расспросил меня, где стоял неизвестный фотограф, какой именно дом он фотографировал. Потом Владимир Ильич сказал мне:

— С сегодняшнего дня, Степан, вы днем не ходите со мной. Если меня сфотографируют и снимок напечатают в газете — это полбеды. А вот если и вы со мной попадете на снимок, будет очень плохо: полиция не даст вам жизни. В лучшем случае отделаетесь поселением.

Ильич был очень жизнерадостным человеком, увлекался спортом, любил музыку.

— Степан, я пройдусь немножко,— сказал мне как-то Владимир Ильич. Вернулся он очень поздно, а наутро стал кашлять. Я предупредил об этом товарища Александрова (Семашко), врача по специальности. Осмотрев Ильича, он сказал ему:

— Владимир Ильич, у вас температура. Вам нельзя идти на конференцию...

— Нет, нет, я пойду,— решительно запротестовал Ленин.— Вы мне не мешайте. Я должен идти на конференцию.

В дни работы конференции в Прагу приехал на гастроли русский оперный артист. Группа делегатов отправилась слушать оперу «Евгений Онегин». Роль Онегина исполнял артист, приехавший из России. Пошел с нами в театр и Владимир Ильич. Он много и горячо аплодировал. Не отставали от Ильича и мы. Все мы были возбуждены, громко вызывали понравившегося нам артиста. Это был чудесный вечер...

Возвращались мы домой с предосторожностями, поодиночке. Я хотел было пойти вместе с Ильичей, но он не позволил. Вообще Владимир Ильич заботливо оберегал меня. Замечая что-нибудь подозрительное, он говорил мне: «Вы, Степан, пойдете один».

Работа конференции подходила к концу. Делегаты приступили к выборам Центрального Комитета партии... В целях конспирации результаты голосования не объявлялись.

По окончании конференции чешские социал-демократы устроили для нас прощальный вечер. После этого Владимир Ильич выехал в Лейпциг. Спустя некоторое время по указанию Владимира Ильича перебрался в Лейпциг и я. Здесь я должен был подождать, пока будут отпечатаны резолюции конференции, чтобы захватить их с собой в Россию.

Получив отпечатанные резолюции, «Извещение» о состоявшейся общероссийской VI партийной конференции и заручившись всем необходимым для нелегального следования, я выехал в Россию, благополучно перешел границу и вскоре прибыл в Петербург...

Вспоминая революционное прошлое, свои встречи с основателем и вождем нашей партии и Советского государства великим Лениным, я не могу не сказать еще об одном факте. В этом факте нашла яркое выражение забота Владимира Ильича о людях. Во время моего пребывания в Праге товарищ Орджоникидзе по заданию Ленина записал домашние адреса делегатов-рабочих, имевших семьи. И вот в Петербурге я узнал, что моей жене были вручены деньги. Они пришлись очень кстати, так как я, находясь на нелегальном положении, долго не мог найти себе работу. Меня до слез тронула забота Владимира Ильича о моей семье...

Дни Пражской конференции, когда я жил в одной комнате с Лениным, подолгу беседовал с ним, слушал его на конференции, на прощальном вечере,— это самые яркие, незабываемые страницы моей жизни.

 

¹ Российская организационная комиссия, проделавшая огромную организаторскую работу по созыву VI Всероссийской конференции РСДРП (Пражской).—Ред.

 

И. Г. ЗИЛИНСКИЙ,
рабочий завода «Айваз», красногвардеец, позже — на партийной и хозяйственной работе,
член КПСС с 1913 года

«...ПРАВДА БЫЛА НА НАШЕЙ СТОРОНЕ...»

Весной 1917 года я был членом Лесновского подрайонного комитета большевиков. На предприятиях района, и в частности на заводе «Айваз», нам приходилось вести упорную борьбу с меньшевиками и эсерами, которые представляли собой тогда довольно внушительную силу. Войдя во Временное правительство, меньшевики и эсеры являлись по существу правящими партиями, в их руках был аппарат пропаганды и государственной власти.

Но правда была на нашей стороне, и поэтому мы чувствовали себя сильнее, были твердо уверены в том, что наша большевистская линия победит, что за нами пойдет большинство народа. Надо было только довести до широких масс рабочих и солдат нашу большевистскую правду, разъяснить им, почему нельзя доверять Временному правительству и соглашателям. Само собой понятно, что в тех условиях массовые митинги с участием лучших, талантливейших большевистских агитаторов имели большое значение для политического воспитания рабочих и солдат.

Меньшевики и эсеры произносили на митингах витиеватые речи. У них были искусные краснобаи. Помню, как у нас на заводе выступал меньшевик по фамилии Зинченко, вылощенный, откормленный мужчина. В высокопарном стиле он доказывал, что требование большевиков о взятии власти рабочим классом — утопия, что это дело далекого будущего, а теперь, мол, надо добиваться удовлетворения насущных экономических требований.

После него выступил рабочий-большевик Иван Абрамов. Признаюсь, на первых порах высокопарная речь меньшевика меня несколько увлекла, и я сказал об этом М. И. Калинину, стоявшему рядом со мной. Михаил Иванович ответил: «Ты не разобрался в сущности вопроса. В этой красивой по форме речи меньшевика — ложь и обман, а в простых словах рабочего-большевика — настоящая жизненная правда».

В мае¹ мы организовали в нашем районе митинг и пригласили к нам В. И. Ленина. Митинг состоялся в воскресенье в Политехническом институте. К назначенному часу зал института был переполнен. Как только приехал В. И. Ленин, председательствовавший на митинге Михаил Иванович Калинин предоставил ему слово. Рабочие горячо приветствовали Ильича. Тут же на сцене он быстро снял пальто, кепку и начал свою речь. Кучка меньшевиков и эсеров, находившихся в зале, намеревалась сорвать митинг всякого рода репликами и выкриками. Прервав на минуту свою речь и обращаясь к меньшевикам, Ленин сказал громко: «Вы пришли сюда, чтобы сорвать мое выступление, но это вам не удастся».

Рабочие поддержали Ильича. Дезорганизаторы поняли, что их попытки обречены на провал, и умерили свой пыл. В зале наступила полная тишина.

В. И. Ленин в яркой и образной речи раскрыл перед нами политическое положение в стране. Он говорил, что только большевистская партия является подлинным выразителем интересов рабочих и крестьян, что меньшевики и эсеры изменили делу социализма и стали на путь прямого соглашательства с буржуазией. Мне казалось, что каждое ленинское слово, как каменная глыба, падает на наших политических противников и придавливает их насмерть. Слушая Ленина, рабочие убеждались в правоте большевиков...

 

¹ Митинг проходил 17 мая 1917 года.— Конс.

 

Н. И. ВАСИН,
рабочий завода «Русский Рено», красногвардеец,
впоследствии — на советской, хозяйственной работе,
член КПСС с 1918 года

1 МАЯ 1917 ГОДА

...Это было 1 Мая 1917 года. Впервые в России мы свободно праздновали международный праздник трудящихся. День был солнечный. С утра на Марсово поле потянулись мощные колонны рабочих и солдат. С Выборгской стороны через Литейный мост туда направилась крупная колонна демонстрантов во главе с районным Советом рабочих и солдатских депутатов. Я шел вместе с отрядом красногвардейцев района.

На Марсовом поле — огромная масса народа. Колышутся красные знамена. На плакатах надписи: «Да здравствует 1-е Мая!», «Долой войну». На трибуне я увидел В. И. Ленина.

Начался митинг. С огромным волнением слушали мы речь Ильича. Он говорил, что в этот день международной пролетарской солидарности рабочие и солдаты Петрограда протягивают руку дружбы трудящимся всего мира, что лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» облетит сегодня весь мир и будет объединять трудящихся всех стран в их борьбе за мир и социализм.

Все мы с жадностью ловили каждое ленинское слово, испытывая новый прилив бодрости и уверенности в торжестве дела революции.

Вскоре после 1 Мая я был избран в состав правления рабочего клуба «Просвет», открывшегося в помещении дачи бывшего царского министра Дурново. В первом этаже этой дачи помещались рабочие организации Выборгской стороны, а второй этаж заняли анархисты. Многие из анархистов были вооружены, можно сказать, с головы до ног; у них были длинные пистолеты на боку, гранаты за поясом, винтовки за плечами. Некоторые анархисты ходили в охотничьих сапогах, носили черные плащи и черные широкополые шляпы, напоминая каких-то таинственных средневековых заговорщиков.

Рабочие относились к ним насмешливо и с недоверием. Мы знали, что среди анархистов было немало уголовников и вообще всяких темных личностей. Они то и дело пытались спровоцировать рабочих на преждевременные вооруженные выступления, но их попытки кончались неудачей.

В ночь на 19 июня вооруженный отряд юнкеров под предлогом поисков убежавших из тюрьмы уголовников произвел налет на дачу Дурново. Все помещение было разгромлено. Юнкера не столько охотились за анархистами, сколько стремились разгромить рабочие организации Выборгской стороны. Около шестидесяти рабочих, в том числе и я, было арестовано. Меня отправили в штаб Петроградского военного округа, где посадили в какой-то дровяной сарай, а оттуда перевели в помещение полицейского участка на Морской улице. Сидел я в камере, небольшое окно которой, перегороженное решеткой из железных прутьев, выходило во двор.

Мне разрешили свидание с женой, и она передала мне кое-что из съестного. В булочке оказалась стальная пилка, которой я подпилил решетку в окне камеры, чтобы при первом удобном случае бежать.

На следующий день после июльской демонстрации в полицейском участке было заметное оживление. Непрерывно доставляли арестованных рабочих, солдат и матросов. До нас дошли сведения, что начался разгром рабочих организаций и что власти разыскивают В. И. Ленина. 7 или 8 июля в помещение участка ворвалась группа матросов 2-го Балтийского экипажа с целью освободить своих арестованных товарищей. Я воспользовался поднявшейся суматохой, вынул из окна заранее подпиленную решетку и, на двадцатый день своего заключения, бежал.

Оказавшись на свободе, я с облегчением и радостью узнал, что ищейки Временного правительства не нашли товарища Ленина. Партия надежно укрыла вождя революции.

 

В. П. ШУНЯКОВ,
рабочий завода «Старый Парвиайнен»,
после Октября служил в рядах Красной Армии, был на советской, партийной работе,
член КПСС с 1907 года

ИСТОРИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ЦК ПАРТИИ БОЛЬШЕВИКОВ

В середине мая 1917 года меня срочно вызвали в Петроградский комитет большевиков.

В ЦК мне сказали, что необходимо организовать охрану В. И. Ленина по месту его жительства на Широкой улице, дом № 48, и что задача эта возлагается на большевиков завода «Старый Парвиайнен»¹. Для охраны нужно выделить десять — пятнадцать надежных товарищей. Охрана должна быть круглосуточной. Нужно вести наблюдение и за соседними домами. Дежурные не должны привлекать к себе внимания жителей этого района и прохожих. Обо всем подозрительном немедленно сообщать в ЦК...

Мы решили выделить для охраны квартиры В. И. Ленина группу в тринадцать членов партии. В нее были включены А. П. Ефимов, Михаил Васильев, В. Васильев («Кудрявый»), Митьковец («Абрам»), Кузьма Кривоносов, Александр Бубнов, Евгений Ершов, Петр Волков и др... Девять товарищей, из выделенных для охраны, являлись членами партии с дореволюционным стажем. Все состояли в Красной гвардии завода. Руководителем охраны был назначен А. П. Ефимов, а его заместителем — Михаил Васильев. Было решено охрану нести круглосуточно в две смены. В каждой смене дежурство должны были нести по два товарища. Был утвержден график дежурств для каждой смены.

О нашей охране знала Мария Ильинична. Ефимов поддерживал с ней связь, иногда заходил в квартиру. Сам же Владимир Ильич об охране квартиры ничего не знал. Не знала об этом и Надежда Константиновна. В сопровождении Ефимова мне пришлось дважды побывать в квартире Ильича, где Мария Ильинична угощала нас чаем, беседовала с нами.

Однажды, в середине июня, в воскресный день, мы с Ефимовым, проверяя охрану, зашли к Марии Ильиничне. Во время нашей беседы за чашкой чаю неожиданно для всех пришел Владимир Ильич. Поздоровавшись с нами, он налил себе стакан чаю и присоединился к нашей беседе. Узнав, что мы выборжцы, рабочие завода «Старый Парвиайнен», Ленин стал подробно расспрашивать нас о работе завода, о настроениях рабочих, об их участии в управлении предприятием. Мы рассказали Ильичу, что явочным порядком уже ввели рабочий контроль над производством. Ильич очень одобрительно отнесся к нашей инициативе.

К концу беседы Владимир Ильич, улыбаясь, спросил нас:

— Скажите мне, собственно, по какому делу вы пожаловали к нам в квартиру? Из нашего разговора я вижу, что вы пришли не ко мне, да и не к Марии Ильиничне. И вообще у вас какой-то заговорщический вид.

Ильич прижал нас к стене, и мы буквально растерялись, не зная, что ответить.

— А я догадываюсь, в чем дело,— сказал Владимир Ильич.— Не занимаетесь ли вы охраной нашей квартиры и моей персоны? Сообщите мне все подробнее.

Мы вынуждены были раскрыть ему секрет и рассказать обо всем.

Выслушав нас, Владимир Ильич заметил с улыбкой, что дело у нас поставлено неплохо.

— Но не слишком ли много хлопот? — сказал он. Затем Ильич поблагодарил нас и дружески с нами попрощался.

В начале июля 1917 года Владимир Ильич по решению партии ушел в подполье, охрана его квартиры была снята. 6 июля² в квартиру Владимира Ильича ворвались юнкера, учинили обыск и разгром, но Ильича уже там не было. Партия и питерские рабочие тщательно укрыли своего вождя.

15 октября 1917 года я присутствовал на заседании Петроградского комитета большевиков, на котором нас познакомили с историческим решением ЦК от 10 октября об организации и проведении вооруженного восстания. Возвратившись с этого задания, я рассказал о решении ЦК руководству нашей заводской партийной организации.

На заводе изо дня в день росла численность красногвардейского отряда. Все новые и новые рабочие приходили в штаб отряда с просьбой принять их в ряды Красной гвардии. Вовсю шла военная учеба. Все с нетерпением ждали сигнала к выступлению.

Так же успешно шла подготовка к вооруженному восстанию на большинстве заводов Выборгского района — «Новом Лесснере», «Эриксоне», «Нобеле», «Айвазе» и др.

Вечером 16 октября я вместе с секретарем Выборгского райкома партии направился на расширенное заседание ЦК с активом, которое происходило в здании Лесновской районной думы. На заседание собралось около тридцати товарищей³.

Я. М. Свердлов, открывая заседание, предложил принять следующую повестку дня: доклад о решении ЦК от 10 октября по вопросу о вооруженном восстании, доклады с мест и текущий момент. Председательствовал Я. М. Свердлов.

Краткое сообщение о решении ЦК от 10 октября сделал Владимир Ильич. В своем выступлении он дал обзор международного и внутреннего положения нашей страны. Ильич сказал, что рабочий класс и широкие массы трудящихся идут за нашей партией, о чем ярко свидетельствуют выборы в городские думы и Советы в Петрограде, Москве и в других крупных промышленных центрах. Международная и внутренняя обстановка благоприятствует нам. Исходя из этого, ЦК и принял решение о подготовке вооруженного восстания. Откладывать вооруженное восстание нельзя: это будет гибелью для революции.

Ознакомив присутствовавших с содержанием резолюции ЦК от 10 октября, Владимир Ильич предложил заслушать сообщения с мест, а потом наметить практические мероприятия по подготовке вооруженного восстания.

Явное большинство выступавших, в том числе Я. М. Свердлов, Ф. Э. Дзержинский, А. С. Бубнов, И. В. Сталин, М. И. Калинин и другие, полностью поддержали В. И. Ленина

Зиновьев и Каменев выступили против восстания, обвиняли Ленина в заговорщической тактике.

Владимир Ильич подверг резкой и уничтожающей критике как открытых противников восстания, так и колеблющихся. Ильич указал, что соотношение сил изменяется все больше в пользу нашей партии не только в крупных промышленных центрах, но и в других районах страны, что нас поддержат беднейшее крестьянство, а также армия и флот. Массы, говорил В. И. Ленин, выражая свое доверие большевикам, требуют не слов, а дел, требуют решительных действий. Отвечая противникам вооруженного восстания, Ленин сказал, что они проявляют полное непонимание событий, происходящих в стране и за рубежом...

Резолюция, внесенная В. И. Лениным, была принята большинством против двух, при четырех воздержавшихся.

После этого на заседании остались члены ЦК, а мы ушли под глубоким впечатлением от выступления Владимира Ильича и принятого Центральным Комитетом партии решения о вооруженном восстании.

 

¹ Автор допускает небольшую неточность: задание об организации охраны квартиры В. И. Ленина он получил вместе с А. П. Ефимовым не непосредственно в ЦК, а через посредников.— Конс.

² Автор неточен. Обыск в квартире Ильича был в ночь с 6 на 7 июля.— Ред.

³ На заседании присутствовали представители Петроградского комитета большевиков, Петроградского Совета, Военной организации, Петроградского окружного комитета партии, фабрично-заводских комитетов.— Ред.

 

А, М. ИОНОВ,
рабочий завода «Айваз», красногвардеец,
впоследствии — на партийной, советской работе, научный сотрудник,
член КПСС с 1910 года

НА БЕСЕДУ К В. И. ЛЕНИНУ

В 1917 году я был председателем Центрального бюро крестьянских землячеств в Петрограде. В состав землячеств входили рабочие, солдаты и матросы, имевшие связь с деревней. Устав этих организаций был написан Я. М. Свердловым.

В Октябрьские дни крестьянские землячества, послав в деревню свыше десятка тысяч рабочих, способствовали быстрому становлению на местах власти Советов. В. И. Ленин придавал большое значение работе крестьянских земляческих организаций.

Во второй половине июня 1917 года Я. М. Свердлов сообщил мне, что Владимир Ильич Ленин желает побеседовать со мной.

Сообщение Якова Михайловича очень взволновало меня. Я тщательно готовился к этой встрече, как к самому серьезному экзамену, еще и еще раз проверял свою работу в землячествах, беседовал с товарищами, старался собрать как можно более подробные материалы о положении в деревне.

В назначенное время я направился к Владимиру Ильичу. Ровно в двенадцать часов ночи я был у его квартиры. Дверь мне открыла Надежда Константиновна. Узнав мою фамилию, она сказала, что Владимир Ильич скоро придет и что он просил подождать его.

В ожидании Ильича я сидел в столовой. На столе стояли кипящий самовар и ужин. Все говорило о том, что в доме ждут прихода товарища Ленина. И действительно, он скоро пришел.

Владимир Ильич пригласил меня в свою комнату. Мебель в ней была очень простая: стол, два стула... Он попросил меня рассказать о работе землячеств в деревне, расспрашивал о том, как проходят собрания землячеств, какие вопросы обсуждаются, кого направляют в деревню, с какими заданиями, и т. д. Особенно интересовали Ильича вопросы классовой борьбы в деревне, насколько организованы батраки, работающие в помещичьих и кулацких хозяйствах. Я старался дать как можно более полные ответы на вопросы товарища Ленина.

В заключение нашей беседы Владимир Ильич сказал, что землячества — это помощники партии в работе с крестьянством, но они еще не развернули работу как следует, нельзя ограничивать работу землячеств просветительством, необходимо усилить политическую работу среди крестьян.

Мы беседовали около двух часов. В те дни Владимир Ильич встречался и с другими партийцами, которые вели работу в деревне, с представителями многих землячеств. А 24 и 25 июня 1917 года в «Правде» были опубликованы две статьи В. И. Ленина под общим названием «О необходимости основать союз сельских рабочих России». Мне хочется верить, что своими сообщениями я оказал Ильичу хотя бы маленькую помощь в подготовке этих статей.

Когда я собрался уходить, товарищ Ленин пригласил меня поужинать вместе с ним.

Была уже глубокая ночь, когда я ушел от Владимира Ильича, глубоко взволнованный его простотой и сердечностью.

 

Н. Т. УХИН,
рабочий завода «Русский Рено»,
после Октября — работник железнодорожного транспорта, на хозяйственной работе,
член КПСС с 1915 года

НА ЗАВОДЕ «РУССКИЙ РЕНО»

После июльских событий 1917 года контрреволюция подняла голову. Были разгромлены редакция «Правды» и типография «Труда». Юнкера заняли дворец Кшесинской, где помещались Центральный и Петроградский комитеты большевиков. Многие активные деятели большевистской партии были брошены в тюрьмы. Травля Ленина резко усилилась.

Значительная часть петроградских рабочих требовала объявить в ответ на наступление контрреволюции всеобщую политическую стачку. К этому склонялись и некоторые руководящие работники партии.

6 июля 1917 года на заводе «Русский Рено» в маленькой деревянной будке¹ возле проходной, где помещался завком, происходило совещание, в котором участвовал В. И. Ленин.

О том, что это было за совещание, с какой целью его созвали и какие решения на нем приняты, я тогда не знал.

Е. Д. Стасова поставила перед нами, группой большевиков завода, задачу: доставить на завод В. И. Ленина и обеспечить охрану помещения, где должно было происходить заседание. За Владимиром Ильичей поехал на заводском автомобиле рабочий нашего завода И. С. Ашкенази. В два часа дня Ильич уже был в завкоме. Никого из посторонних сюда не пропускали. О приезде Ленина знали на заводе лишь несколько человек.

Владимир Ильич приехал первым. Другие участники совещания еще не прибыли. В течение некоторого времени мы с Ильичей оставались в завкоме вдвоем... Владимир Ильич расспрашивал меня о настроении рабочих, о том, насколько велико на заводе влияние партийной организации, как ведут себя меньшевики и эсеры. Ленин интересовался также поведением администрации завода (наш завод принадлежал французской фирме, и вся администрация состояла из французов).

Я, как мог, так и отвечал на вопросы Ильича, но очень волновался, хотя уже неоднократно видел его раньше. Спросил я, как поступить в связи с приказом Временного правительства о сдаче оружия. Владимир Ильич сказал, что оружие ни в коем случае сдавать не следует, его нужно раздать членам партии или спрятать, так как оно нам пригодится. По совету Ленина мы спрятали винтовки в деревообделочной мастерской под полом, где они и находились до Октябрьских дней.

Спросил я у Владимира Ильича и о том, как поступить с партийными документами... Ильич сказал, что партийные дела, особенно списки членов партии, нужно тщательно спрятать.

Через некоторое время на завод приехали Н. К. Крупская, Я. М. Свердлов и другие члены ЦК и ПК.

Я вышел из помещения, закрыл дверь, чтобы никто туда не заходил, и все время, часов до пяти, вместе с ответственным дежурным оставался вблизи помещения завкома. Затем я передал ключ начальнику заводского красногвардейского отряда и ушел. Когда я возвратился, то увидел, что тот же И. С. Ашкенази увозит Ленина с завода в направлении к Выборгскому шоссе. Как я узнал на следующий день, Владимир Ильич уехал на Сердобольскую улицу, на квартиру М. В. Фофановой.

Только позже мне стало известно, что за совещание происходило тогда с участием Ленина. Собиралась Исполнительная Комиссия Петроградского комитета большевиков. Обсуждался вопрос о всеобщей политической стачке. По настоянию Владимира Ильича было решено не устраивать стачки, так как в тех условиях она могла вызвать лишь новые кровопролития.

 

¹ Сторожке.— Ред.

 

И. С. АШКЕНАЗИ,
рабочий завода «Русский Рено»,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1917 года

6 ИЮЛЯ 1917 ГОДА

Июльские события 1917 года. Всякому ясно, что контрреволюция в лице контрразведки примет немедленные меры к аресту В. И. Ленина, чтобы лишить пролетарскую революцию ее вождя. И действительно, к ночи 6 (19) июля Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, и в ночь с 6 на 7 (20) июля уже был обыск на его квартире.

Я работал в то время на заводе «Русский Рено», находившемся на Сампсониевском проспекте (Выборгская сторона). На нашем заводе, где было занято более 1500 рабочих, влияние большевистской партии на рабочие массы было исключительно велико. Это была большевистская крепость, и отдельные группки меньшевиков и эсеров не могли увлечь за собой сколько-нибудь значительное число рабочих. После Февральской революции рабочие нашего завода послали в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов членов большевистской партии: популярного среди питерских рабочих ныне умершего Якова Клинова, Тараса Сильченка и пишущего эти строки.

К моменту июльских событий я был членом бюро фракции большевиков Петроградского Совета. С вечера 3 (16) июля до утра 5 (18) июля я нес дежурство в Таврическом дворце, а 6 (19) июля мне было дано поручение Центрального Комитета партии организовать переезд Ленина в безопасное место. Поручение это было мне передано Еленой Дмитриевной Стасовой.

В эти дни войска и юнкера охраняли мосты, проверяли пропуска автомобилей и удостоверения личности едущих в них; пропуска же для автомобилей выдавались исключительно штабом Петроградского военного округа. Я направился в штаб округа с требованием выдачи мне, как члену Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от завода «Русский Рено», разрешения на свободную езду на автомобиле по городу по делам завода. Офицер в штабе допытывался о моей принадлежности к политической партии— не большевик ли я. Я ответил, что я не большевик, что завод работает на оборону (изготовляет снаряды и производит сборку моторов для аэропланов) и пропуск необходим заводоуправлению. Офицер уходил за всякими справками, возвращался, опять начинались расспросы, и только после моих настойчивых требований я добился пропуска на автомобиль, принадлежавший директору завода французу Ванья. В получении мною пропуска, очевидно, решающее значение имело то обстоятельство, что завод «Русский Рено» был французским и штабу Петроградского военного округа было неудобно отказать заводу в выдаче пропуска.

В. И. Ленин в это время находился в помещении Выборгского районного комитета партии на Сампсониевском проспекте. Контрреволюционеры могли совершить налет на помещение райкома, и товарищи, естественно, опасались за судьбу Владимира Ильича. Появление большевика с автомобилем и пропуском на езду по городу было очень кстати.

В. И. Ленин сел в автомобиль, и мы поехали на наш завод. Завод в этот день не работал, но рабочие-красногвардейцы были на месте. Они проходили военное обучение. Единственным местом, где можно было скрыть Ленина, было помещение заводского комитета — небольшой деревянный домик из одной комнаты с одним окном (в прошлом сторожка). Здесь Ленин находился под охраной пролетариев революционного завода.

Начальник отряда поставил вооруженных красногвардейцев у всех входов и выходов на завод, сторожа у ворот сменил красногвардеец, телефон в конторе охранялся, и никого из посторонних на завод не впускали. Красногвардейцы гордились тем, что Ильич у нас, на нашем заводе.

Когда я вошел в помещение, В. И. Ленин тотчас же сказал мне, что необходимо срочно организовать совещание членов Центрального Комитета партии, и предложил действовать крайне предусмотрительно, принять все необходимые меры предосторожности во избежание провала.

Я немедленно принялся за выполнение боевого задания В. И. Ленина. Взял с собою красногвардейца — члена партии товарища Баранова, и мы поехали в районный комитет. Шофером машины был беспартийный рабочий товарищ Москвин.

В районном комитете мне указали дом и квартиру, где можно было организовать совещание членов Центрального Комитета и куда следовало доставить Ленина. Дом этот находился на Сампсониевском проспекте (на углу Сердобольской улицы), № 92/1, у железнодорожного Финляндского моста. Туда мы и отвезли Ленина.

Необходимо было разузнать местонахождение членов ЦК. Я решил поехать к товарищу Стасовой. Автомобиль несколько раз задерживали на заставах. Дорога шла через Литейный мост мимо юнкерского училища, а Литейный проспект и весь этот район усиленно патрулировались. На Лесном проспекте недалеко от Финляндского вокзала была застава из казаков с броневиком, у юнкерского училища — застава из юнкеров. На Литейном проспекте патрули встречались лишь изредка.

В Таврическом дворце¹ я разыскал Е. Д. Стасову. После этого мы немедленно отправились по полученным адресам и только часам к шести вечера поодиночке (во избежание провала) доставили членов ЦК на Выборгскую сторону, на квартиру Маргариты Васильевны Фофановой, где находился Ленин. Совещание продолжалось недолго. Никакого протокола не велось...².

Уже был вечер, когда мы после совещания отвозили товарищей в разные части города. В. И. Ленин оставался в квартире Фофановой. Теперь предстояло в последний раз возвратиться на Сердобольскую улицу, чтобы отвезти В. И. Ленина на ночь в центр города³, где он был бы в большей безопасности, так как предполагалось, что юнкера ночью будут искать Владимира Ильича в рабочих районах.

Возвращались на Выборгскую сторону за В. И. Лениным все тем же путем: через Литейный проспект, Литейный мост и Лесной проспект. Казацкие и юнкерские заставы оставались на своих местах, и я пришел к твердому решению, что не следует везти товарища Ленина по этому пути. Безопаснее будет ехать по другому маршруту.

Когда мы вошли в квартиру Фофановой, было, если не ошибаюсь, около 11 часов вечера. Владимир Ильич сел в автомобиль. Шоферу я предложил удлинить путь, чтобы замести следы, на случай если за машиной велась слежка. Мы кружили по совершенно незнакомым мне улицам более часа, если память мне не изменяет, только один раз натолкнулись на заставу. Патруль нас пропустил, удостоверившись в наличии пропуска. Никакие разговоры во время езды не велись.

Когда благополучно прибыли на место, крепкое пожатие руки Владимира Ильича было для меня наградой за весь день напряженного состояния.

На улице почти не было видно людей. Автомобиль остановился шагах в десяти от нужного дома. Когда на звонок товарища Ленина дверь открылась и закрылась за ним, я счел миссию, возложенную на меня, законченной.

После этого мы уехали...

Спустя некоторое время (даты не помню) после Октября, я в качестве депутата пришел в Смольный на заседание Петроградского Совета. На заседании присутствовал и выступал В. И. Ленин.

Войдя в уже переполненный депутатами зал, я остановился недалеко от входа и беседовал с кем-то из товарищей. Заседание еще не началось. В. И. Ленин находился в президиуме и издали меня увидел. Замечаю вдруг, как он спускается с трибуны и направляется к тому месту зала, где я стою. Каково же было мое изумление, когда В. И. Ленин подошел ко мне, поздоровался и, спросив, как поживаю, вернулся обратно в президиум.

Это внимание, оказанное мне В. И. Лениным, произвело на меня неизгладимое впечатление. Перегруженный в послеоктябрьские дни громаднейшей работой, занятый решением проблем мирового значения, Владимир Ильич счел нужным оказать товарищеское внимание члену партии, который, правда, в тяжелой обстановке выполнил свой долг.

Впоследствии, уже в Москве, я много раз встречал Владимира Ильича на заседаниях ВЦИК (я был членом ВЦИК), нередко беседовал с ним в Кремле.

 

¹ Автор, видимо, ошибается. По воспоминаниям Е. Д. Стасовой Секретариат ЦК партии в это время находился на Коломенской улице. (См. Е. Д. Стасова «Воспоминания», изд-во «Мысль», 1969) — Коне.

² На узком совещании членов ЦК большевиков состоялся обмен мнениями по вопросу о текущем моменте. В. И. Ленину было предложено оставаться на нелегальном положении.— Ред.

³ Эту ночь В. И. Ленин провел на квартире рабочего Н. Г. Полетаева.— Ред.

 

С. Я. АЛЛИЛУЕВ,
рабочий, после Октября — на руководящей хозяйственной работе,
член КПСС с 1898 года.

В ИЮЛЬСКИЕ ДНИ 1917 ГОДА

3—4 июля в Петрограде разыгрались широко известные события. Мирная демонстрация рабочих и солдат была расстреляна по приказу Временного правительства. Буржуазия подняла в своей печати неслыханную по гнусности травлю Ленина.

Пьяная банда юнкеров разгромила типографию, в которой печаталась «Правда»¹. Повсюду рыскали агенты Керенского. Они разыскивали Ленина с подлым намерением учинить над ним зверскую, кровавую расправу.

Это был тяжелый для партии момент. Ленину необходимо было немедленно покинуть свою квартиру на Широкой улице Петроградской стороны.

В самые тревожные дни, 3 и 4 июля, нас с женой не было дома. Жена моя, Ольга Евгеньевна, эти двое суток дежурила в военном госпитале, где работала медицинской сестрой, а я безвыходно находился на своей электростанции, куда, так же как и всюду, просачивались все клеветнические слухи, распространяемые об Ильиче агентурой Керенского.

Утром 5 июля, томимый неизвестностью о судьбе партийных товарищей, я решил хоть ненадолго сходить домой, чтобы разузнать, что нового и кто заглядывал в эти дни к нам. Дома я никого не застал и ушел бы, ничего не узнав, если бы на лестнице не встретил запыхавшуюся и чем-то явно возбужденную жену. Мы вместе вернулись в квартиру.

— Случилось что-нибудь? — спросил я.

— Я только что от Полетаева²,— сказала жена.— После двухдневного дежурства решила сначала заглянуть туда, узнать новости. А там Владимир Ильич...

И жена взволнованно рассказала, что застала у Полетаева товарищей, совещавшихся о том, где бы найти безопасное и верное убежище для Ленина. Тогда Ольга Евгеньевна предложила нашу квартиру и побежала домой лишь для того, чтобы удостовериться в действительной безопасности этого приюта.

— Владимир Ильич придет к нам завтра утром,— закончила свой рассказ жена.

И в самом деле, 6 июля³ утром Ленин вошел в наш дом. Осмотревшись, он стал со своей обычной непринужденной манерой расспрашивать Ольгу Евгеньевну о членах нашего семейства, об их занятиях, о том, как мы живем и что делаем.

— Вам здесь никто не помешает, и вы никого не стесните,— убеждала нашего деликатного и заботливого гостя жена.— Муж круглые сутки на своей электростанции, я — в госпитале, а детей нет в городе. Так что вы, Владимир Ильич, можете располагаться как вам угодно.

Убедившись, что он действительно никого не стесняет, Владимир Ильич выбрал себе маленькую комнатку в конце коридора, с окнами во двор, и поселился там...

В тот же день, шестого, я вырвался с электростанции ненадолго домой. Заглянув в комнату, где находился Владимир Ильич, я после первых взаимных приветствий осведомился о его самочувствии. Он весело улыбнулся и ответил, что самочувствие его в данный момент самое чудное, но вдруг, сразу потускнев и пристально глядя мне в глаза, в упор спросил:

— А скажите по совести, вы действительно ничего не имеете против моего вторжения в вашу тихую квартиру? Я ведь намерен поселиться тут до более благоприятного момента.

Я постарался заверить дорогого гостя, что не испытываю ничего, кроме огромного удовольствия и радости от его присутствия, и что готов быть полезным во всех отношениях по своим силам и разумению.

Владимир Ильич опять весело улыбнулся. «Вот и хорошо. Это-то и нужно», — сказал он, но тут же добавил все-таки, что товарищи, вероятно, найдут для него еще более безопасное убежище, если только появится малейшая возможность без риска перебраться в другое место.

И тотчас же свободно и просто он заговорил со мной о делах на электростанции. По его настоянию я стал подробно рассказывать о настроении рабочих и служащих. Нельзя было умолчать и о грязных слухах, распространявшихся по его личному адресу. Только я заговорил об этих сплетнях, как вернулась из дачной местности Левашево, от друзей, наша старшая дочь Анна. Она тоже наслушалась этих сплетен по дороге от Левашева до Петрограда и по требованию Владимира Ильича детально повторила ему все слышанное. Заразительно и весело хохоча, узнал Владимир Ильич о приписываемом ему новом варианте «бегства». Анна рассказывала, что в поезде наперебой обсуждали, как Ленин, переодевшись матросом, бежал на подводной лодке (!!) в Кронштадт.

Затем наша прерванная беседа с Владимиром Ильичем продолжалась. Мы долго проговорили в этот вечер, и так же бывало всякий раз, когда, вырвавшись на несколько часов с электростанции, я пробирался по бушующим петроградским улицам на нашу вышку в доме № 17⁴ по 10-й Рождественской улице.

Едва добравшись до дому и приведя себя в порядок, я обычно шел в комнату к Владимиру Ильичу. Здороваясь, он неизменно весело улыбался и, перебросившись двумя-тремя шутливыми словами, тут же жадно начинал расспрашивать о том, что делается в городе. Меньше всего его интересовали уличные митинги центра Петрограда. Но зато он положительно допытывался о каждой мелочи, касавшейся настроения на фабриках и заводах. О чем говорят в обеденные перерывы? Как оценили то или иное событие дня? Что делается в заводских районах? (Владимир Ильич в эти дни своего «домашнего заточения» чрезвычайно внимательно следил за газетами.)

Я рассказывал обо всем, что видел и слышал. Он слушал внимательно. Иногда лицо его омрачалось, как бы темнело. Он на секунду задумывался и начинал быстро шагать по комнате. Потом, повернувшись, переспрашивал:

— Так вы говорите, что широкие массы питерских рабочих начинают заметно трезветь? Значит, у них открываются глаза, и они приходят к сознанию того, что им совершенно не по пути с меньшевиками и эсерами...

Уже не мне и не для меня, но словно для проверки хода собственных рассуждений, он продолжал вслух, как всегда удивительно просто и ясно, развивать свои мысли. Он доводил эти рассуждения до логического конца, который видел в свержении предательского правительства Керенского и в передаче власти Советам рабоче-крестьянских и солдатских депутатов.

— Мы должны это выполнить и выполним с помощью рабочего класса,— говорил Ильич, шагая по комнате.— Если же мы упустим момент, не выполним этой жизненно необходимой задачи, трудовой народ никогда не простит нам этого, а история заклеймит нас великим позором, как трусов!..

Все более и более воодушевляясь, Ленин весь преображался, когда произносил эти слова. Лицо его прояснялось, глаза светились.

Владимир Ильич не умел ни минуты оставаться праздным и обладал удивительной работоспособностью. Казалось бы, в эти дни, когда ему впору было думать лишь о собственной безопасности, он не мог заниматься литературной работой. Но именно за свое пребывание в моей квартире на 10-й Рождественской им были написаны известные статьи: «Дрейфусиада», «Три кризиса», «Политическое положение»⁵, «К вопросу об явке на суд большевистских лидеров». При этом он сохранял неизменно бодрое и спокойное настроение, много и весело шутил, смеясь громко и заразительно. С большим юмором, а то и с едким сарказмом острил он по адресу незадачливого правительства Керенского и умел вселить в сердца своих друзей свойственное ему ровное и чуть ироническое отношение к окружающему.

В один из дней, когда я вернулся с работы, Ленин спросил меня, смогу ли я найти для него другое безопасное убежище.

- Зачем, Владимир Ильич? Разве это так необходимо?

— Да, да, не следует засиживаться в одном месте. И необходимо также достать план города. Было бы хорошо, если бы вы еще добыли парик, чтобы меня никто не узнал, если я выйду на улицу...

В этот день порешили квартиры не менять. А утром стало известно, что для Владимира Ильича найдено безопасное убежище в одном из дачных поселков на границе с Финляндией: оттуда в случае надобности легко переправиться и в глубь самой Финляндии.

Владимир Ильич попросил прежде всего достать ему план города, по которому он мог бы наметить ближайший и наименее рискованный путь к Новой Деревне, где находился Приморский вокзал. Я попытался было сказать, что путь в Новую Деревню к вокзалу знаю отлично и что можно свободно обойтись без плана.

— Охотно верю,— возразил Ильич,— что вы прекрасно знаете путь, но можем ли мы быть уверенными, что по дороге нас никто не потревожит? Тогда ведь придется разойтись кому куда попало. Вот ввиду такой возможной случайности я хочу иметь план города, чтобы столь же хорошо, как вы, ознакомиться с предстоящей нам дорогой. Я хочу быть уверенным, что и один не собьюсь с пути.

Как всегда, Ленин умел мгновенно предусмотреть все мелочи, и мне не оставалось ничего иного, как признать его правоту. К вечеру план Петрограда был добыт. Вместе с Владимиром Ильичем мы уселись за его изучение. Показывая на карте улицы и переулки, я предлагал маршрут. Ленин внимательно слушал и задавал вопросы, и, наконец, маршрут был окончательно разработан и утвержден с учетом максимальной его безопасности.

Оставалось наилучшим образом осуществить намеченное. 11 июля по старому стилю⁶ предстояло двинуться на станцию Разлив, где сарай-сеновал при доме Емельянова, одного из рабочих Сестрорецкого оружейного завода, должен был стать теперь убежищем Владимира Ильича. Как известно, позднее, для вящей безопасности, Ленина переселили в шалаш, устроенный на лужайке у самого берега озера, за станцией.

Вечерами на улицах Петрограда становилось тише и безлюдней. Именно этот час суток и был выбран для отъезда. С утра 11 июля⁷ начали приготовления. Много и бурно спорили, как лучше изменить внешность Владимира Ильича. Предлагалось разное: обрить Ильича наголо, забинтовать голову. Завязать щеку, словно зуб болит. Но в конце концов все это было отвергнуто, а решили лишь сбрить Владимиру Ильичу усы и бородку.

Когда Ленин вышел, гладко выбритый, в моем старом рыжеватом пальто и темно-серой кепке, мы все ахнули. Ильич был неузнаваем! Самый придирчивый глаз должен был признать в этом «новом» для всех нас человеке крестьянина-финна, какие ежедневно путешествовали в Петроград и обратно по Приморской железной дороге.

Ильич с усмешкой слушал наши одобрительные возгласы. В последний раз перед выходом он повторил маршрут по городу...

— Пора!..

И в самом деле, надо было торопиться, чтобы поспеть к последнему дачному поезду...

Маршрут наш пролегал по самым малолюдным улицам. Выйдя из дома, мы пересекли Мытнинскую улицу и Суворовский проспект и вышли на Преображенскую. Оттуда по Кирочной, Воскресенскому проспекту и Воскресенской набережной благополучно добрались до Литейного моста.

Прошли мост. Свернули на Пироговскую набережную и через Клиническую улицу вышли мимо Сампсониевского моста, что на Выборгской стороне. Теперь уже было «рукой подать». Без всяких приключений миновали Строгановскую и Ново-Деревенскую набережные. Наконец мы увидели Приморский вокзал. Неближний наш путь тянулся по заводским районам. Мы шли мимо завода «Старый Лесснер», сахарного завода Кенига, прядильной фабрики Воронина, дизельного завода Людвига Нобеля, снарядного завода «Парвиайнен», мимо «Нового Лесснера» и гильзового завода Барановского. Я думал о том, что если бы рабочие, занятые в ночных сменах, знали, кто шагает по улице, они наверняка побросали бы работу и высыпали бы к воротам, чтоб хотя бы поприветствовать Ленина. Скольких бы ободрила, осчастливила даже такая мимолетная встреча! Но, конечно, и помышлять нельзя было об этом: всякая встреча могла угрожать провалом.

Когда во тьме стали вырисовываться очертания вокзала, все мы остановились. Я напряженно вглядывался в темноту. У одного дерева на набережной, у привокзальной площади, Владимира Ильича должен был поджидать Н. А. Емельянов — тот самый рабочий Сестрорецкого завода, который, как я уже говорил, с этой минуты принимал на себя ответственность за жизнь нашего вождя. В его сарае Ленину предстояло укрыться от ищеек Керенского.

Мы видели, как темная фигура отделилась от дерева: Емельянов ожидал Ильича.

Поздоровавшись, они сделали несколько торопливых шагов к вокзалу. У меня сжалось сердце. Уходит Ильич. Что предстоит ему? Я рванулся вперед, подошел к Ленину и горячо обнял его. Владимир Ильич сжал мне руку, но не замедлил тут же пожурить за неконспиративный порыв. Я понимал, что он прав, и сам уже досадовал на себя за несдержанность...

До отхода поезда оставались считанные минуты. Мы ждали звонка, после которого Владимир Ильич должен был выйти на заднюю площадку вагона. Это означало, что все в порядке и никаких подозрительных личностей в вагоне не замечается.

Вокзальный колокол ударил второй раз. Мы замерли.

Вот отодвинулась дверь вагона, и на площадке показалась знакомая и столь измененная непривычной одеждой фигура Ильича. В то же мгновение поезд тронулся.

На тормозной открытой площадке последнего вагона в ночной мгле медленно таял силуэт Ленина...

 

¹ Было разгромлено помещение редакции «Правды» утром 5 июля.— Ред.

² Н. Г. Полетаев — депутат III Государственной думы (большевистская фракция). К нему на квартиру В. И. Ленин приехал не 5, а поздно вечером 6 июля.— Ред.

³ С. Я. Аллилуев допускает неточность. В. И. Ленин перешел в его квартиру 7 июля.— Ред.

⁴ Точнее: доме № 17-а.— Конс.

⁵ Автор допускает неточность. Тезисы «Политическое положение» были написаны В. И. Лениным 10 (23) июля, уже после переезда к Н. А. Емельянову. 7 (20) июля написана статья «В опровержение темных слухов».— Ред.

⁶ Допущена неточность. В. И. Ленин ушел от С. Я. Аллилуева поздно вечером 9 июля.— Ред.

⁷ С утра 9 июля.— Ред.

 

Н. А. ЕМЕЛЬЯНОВ,
рабочий Сестрорецкого оружейного завода,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1904 года

В ПОСЛЕДНЕМ ПОДПОЛЬЕ

О том, что Ленин едет из Финляндии в Россию, сестрорецкие рабочие узнали 2 (15) апреля. 3 (16) мы добились, чтобы в наше распоряжение дали несколько железнодорожных платформ. На них мы и отправились на станцию Белоостров встречать Владимира Ильича. Встречать Ленина приехала также делегация петроградских рабочих.

Пассажирский поезд медленно подошел к станции. На площадках стояли люди. Мало кто знал Ленина в лицо, но когда он вышел из вагона, его сразу узнали.

Загремело «ура». Вверх полетели фуражки. В толпе слышалось: «Ильич! Наш Ильич!»

В помещение станции Владимира Ильича несли на руках. Там он выступил с речью. Говорил он коротко, ясными словами о том, что после свержения царя у власти осталась буржуазия и что рабочим нужно взять власть в свои руки.

Снова загремело «ура».

Поезд ушел. Я тогда и думать не мог, что вскоре близко встречусь с Владимиром Ильичем и даже некоторое время буду жить с ним рядом.

После июльских дней Ленин был объявлен Временным правительством вне закона. Большие деньги обещал Керенский за его выдачу. В эти дни Владимир Ильич вынужден был скрываться у рабочих. На квартире, где он жил прежде, несколько раз проводились тщательные обыски.

Оставаться в Петрограде Владимиру Ильичу с каждым днем становилось все опаснее и опаснее. ЦК партии решил укрыть Ленина в более надежном месте: нужно было сберечь Ильича во что бы то ни стало.

Я жил в отдельном домике на станции Разлив. Ко мне приехал доверенный ЦК, которого я хорошо знал по Сестрорецкому заводу. Он сказал:

— Товарищ Емельянов, Центральным Комитетом тебе поручено укрыть Ленина.

— Очень рад,— ответил я.

И сейчас же меня охватило тревожное чувство ответственности: сберечь Ленина! Я сказал:

— Скрою, но сейчас еще не знаю как.

— Хорошенько об этом подумай.

Он уехал. Я начал советоваться с женой. Она тоже была членом партии. Скрывать Ильича в доме опасно. Кругом дачники. Почти одновременно нам пришла мысль: жители Разлива часто нанимали финнов косить траву за озером. Мы и решили под видом нанятого косаря поселить Ильича в шалаше за озером.

Назавтра приехал доверенный ЦК. Я доложил ему свой план.

— Ловко придумано! — согласился он.

Вскоре он снова был у меня и сообщил, что ЦК одобрил мое предложение. Возник вопрос, как безопасней перевезти Ленина из Петрограда в Разлив.

— Лучше всего поездом, который идет в два часа ночи,— предложил я.— На нем обычно едет разношерстная, загулявшая допоздна публика. Его так и зовут — «пьяный поезд». На нем безопаснее всего.

Договорились и о других подробностях. Вечером 11 (24 июля¹ я поехал в Петроград. Тогда в Петрограде конечная станция Приморской железной дороги была в Новой Деревне. Я заранее купил три билета. В зале ожидания и на перроне было много дезертиров, они могли навлечь облаву. Я решил провести Ленина через товарные ворота. Придется пробираться под товарным составом, стоящим на рельсах, но зато этот путь к поезду самый безопасный.

В условленное время я встретил В. И. Ленина и сопровождавших его И. В. Сталина и С. Я. Аллилуева у Большой Невки.

Владимир Ильич шепнул мне:

— Идите вперед, показывайте дорогу.

Выбранным заранее путем я привел его к поезду. Товарищи одними глазами попрощались с Ильичей, и вскоре поезд тронулся...

Мой дом в пяти минутах ходьбы от станции Разлив. По дороге Владимир Ильич спросил, как зовут мою жену.

— Надежда Кондратьевна.

Вот и дом. Вошли. Ленин поздоровался с женой и сказал:

— Надежда Кондратьевна, прошу вас никому обо мне не говорить. Абсолютно никому! И не защищайте меня в разговорах и не спорьте обо мне...

Жена уверила Ленина, что она знает правила конспирации и дети тоже знают. Ленин спросил, сколько у меня детей.

— Семеро.

Он узнал, как кого зовут, и познакомился с ними.

Из кухни на сеновал вела лесенка. На сеновале я поставил стол, стул. Постель Владимиру Ильичу устроили прямо на душистом сене. Там Ленину жить даже нравилось, но обстановка была тревожной. Дачники, да и соседи,— народ любопытный. А на случай, как говорит пословица, немного надо! Нужно было торопиться перевозить Ильича за озеро, но для этого требовалось заарендовать сенокосный участок, построить шалаш, перевезти туда все необходимое — одним словом, подготовиться так, чтобы комар носа не подточил. На это у меня ушло несколько дней. К Ленину приезжали члены ЦК. В первый раз жена — я был за озером— не хотела допустить их к Ленину: она не знала в лицо двух приехавших товарищей. Но потом установили пароль.

Когда все за озером было готово, Ильича на лодке переправили через озеро и поселили в шалаше. Довольно неказистое сооружение из веток, покрытых сеном, оно стояло на том месте, где теперь установлен гранитный памятник Ленину «Шалаш». Художники иногда рисуют Владимира Ильича сидящим на пне возле шалаша. На самом деле было несколько не так. Ленину для работы рядом с шалашом, в густом кустарнике, я расчистил небольшую площадку, напоминавшую собой беседку из живого кустарника. Пня там не было. Стоял чурбан, служивший табуреткой. Возле шалаша была устроена кухня, на кольях висел котелок.

Донимали комары, особенно ночью. Укрыться от них было невозможно. Но с этим приходилось мириться. Пищу и газеты на лодке привозили жена или сын. Газет Владимир Ильич получал много: все, какие только выпускались тогда. Чтобы не вызвать подозрений покупкой большого их количества, между сыновьями было распределено, кому какие газеты доставать.

Помню, в газетах встречались заметки, описывавшие, каким образом Ленин скрылся за границу: фигурировали и подводные лодки, и аэропланы. Верным было только одно: водой, но не на подводной лодке, а на простой, двухвесельной был совершен его переезд. Читая подобные заметки, Владимир Ильич от души смеялся и называл буржуазных писак «гороховыми шутами».

Ленин очень много работал — читал, писал. К нему часто приезжали товарищи...

Время шло. Подступала осень. Все чаще и чаще стали поливать дожди.

Постепенно становилось все холоднее и холоднее. Жена привезла из дому почти всю теплую одежду, но и это мало спасало нас от холода и сырости. Да и слухи стали распространяться разные: «Ленин под видом слесаря скрывается на Сестрорецком заводе», «Ленин укрылся на курорте», и тому подобное.

Пора было искать для Владимира Ильича новое место, более надежное и безопасное. ЦК решил переправить Ленина в Финляндию.

Рабочие Сестрорецкого завода, жившие в Райволе, имели пропуска для переезда границы. Как работающий по изобретательству, депутат Совета и староста, я мог входить в кабинет начальника завода Дмитриевского. На столе у него я заметил пропуска за его подписью. Пришел пораньше. Караульный был мне хорошо знаком. Со стола начальника я взял пять пропусков и принес их Ленину. Он выбрал один, с фамилией Иванов.

Владимира Ильича загримировали, надели на голову парик. Приехал товарищ Д. И. Лещенко и сфотографировал его. Удалось достать подлинную печать военного комиссариата в Сестрорецке. Поставлена она была на фотографии В. И. Ленина таким образом, чтобы половина печати на фотографии совпадала со второй ее половиной, имевшейся на удостоверении К. П. Иванова.

Дали пропуск Ленину. Он смотрел, смотрел — не подкопаешься.

— Да, хорошо! Молодцы!

Теперь оставалось лесом добраться до Финляндской железной дороги, затем поездом доставить Ильича в Петроград, а оттуда под видом кочегара переправить в Финляндию. Это было поручено сделать финским большевикам.

В день отъезда Ильича в Петроград мы поджидали товарища из ЦК. За кустами показался человек.

— Кто там идет? — спросил Ильич.

— Сосед,— говорю я.

— Зачем?

— Да, наверно, вас нанимать косить. Уж очень хороший стог сена у вас.

Подошел сосед, поздоровался.

— Это кто косил у тебя?

— Да финн.

— По-русски говорит?

— Нет.

— А пойдет ли он поработать ко мне?

— Нет, и не зови.

— Жалко. Я сам хвораю, а сын не может работать. Надо искать косаря...

Сосед ушел. Ильич встал и с обычной шутливостью сказал:

— Спасибо, Николай Александрович, что меня в работники не отдал!

Вечером Владимир Ильич, я и приехавшие за ним товарищи через лес пешком пошли к Финляндской железной дороге. Было темно. Вышли мы к станции Дибуны, сели на скамейку. Ленин, строго соблюдавший правила конспирации, и здесь был верен себе. Он тотчас встал и сказал:

— Вы сидите здесь, а я пойду спрячусь в кусты.

Эта предосторожность оказалась далеко не излишней. Только Ленин успел скрыться, как из помещения станции вышел человек с шашкой на боку. Осмотрев перрон, он направился к нам:

— Ваши документы?

У товарищей оказались финские паспорта.

— А у тебя есть удостоверение? — спросил он у меня.

— Только рабочий номер Сестрорецкого завода.

— А зачем ты здесь так поздно?

— Как зачем? Я пришел по делу. Здесь мой покос. Я и заночевал. Захотел пить. Пришел на станцию напиться. Спросил этих финнов, они ничего не ответили.

Я уже сообразил, что это офицер контрразведки, и понял, какая опасность грозит Ленину. «Моя вина, моя оплошность, что заранее не осмотрел станцию»,— подумал я и решил любыми средствами отвлечь внимание офицера от поезда, который пойдет на Петроград.

— Иди за мной! — скомандовал офицер.

— А зачем мне идти?

— Иди! — он взял меня за руку.

В комнате было много штатских и гимназистов, вооруженных винтовками.

Офицер сел за стол. Я тоже уселся, небрежно развалясь.

— Говори, кто ты?

— Да я рабочий Сестрорецкого завода.

— Рабочий? А ведешь себя как! Встать! Обыскать его!

Мне в пути Ленин дал депутатский билет одного товарища петроградца для передачи ему. Билет этот я выбросить не успел.

— Да ты большевик!

— Билет этот не мой. Я работаю и живу в Сестрорецке.

— Загадка... Сколько лет на заводе работаешь?

— Тридцать лет.

— Тогда все начальство должен знать. Говори по фамилиям.

Я перечислил всех, даже чиновников, а стрелка на часах ползет медленно. Решил уже ударить офицера, чтобы вызвать скандал, заварить кашу и выиграть время. Но случай выручил меня.

Вдруг офицер спросил:

— Кто старший врач завода?

— Греч. Ох и взяточник он!

Офицер вскочил разъяренный.

— Как ты смеешь, негодяй, оскорблять моего дядю!

Подошел поезд. Офицеру доложили об этом. Но он ни на что не обращал внимания. Сел, стал писать и в мою сторону прошипел: «Я тебя расстреляю!»

Приоткрылась дверь, и в щели я узнал лицо товарища. Значит, Ильич, вероятно, уже в поезде!

Пока офицер писал, подошел второй поезд, идущий из Петрограда. Под дулом револьвера меня вывели на перрон и заперли в вагон. На ходу я решил не прыгать. Надеялся, что товарищи в Сестрорецке меня выручат.

В Белоострове в вагон зашел унтер-офицер Смирнов, хороший мой знакомый. Он входил в состав нашего Сестрорецкого Совета.

— Ты как, товарищ Емельянов, попал сюда?

— Ваше начальство арестовало.

Он открыл дверь вагона:

— Беги!

Домой я пробрался потихоньку и сразу же лег спать. Я очень устал от всего. Разбудил меня крик. Вижу, моя жена плачет: «Что наделали, что наделали!»

Оказалось, пришла наша связная. Она не видела, что я сплю, и сказала обо мне:

— Его арестовали, но он, кажется, ушел.

Жена, подумав, что речь идет о Ленине, не выдержала и начала причитать. Я вскочил с кровати — и все разъяснилось.

Потом пришло радостное известие: Ленин благополучно перебрался в Финляндию!

Вскоре к нам в Разлив приехала Надежда Константиновна. Ей необходимо было увидеть Владимира Ильича, а для этого надо было достать пропуск через границу в Финляндию. Знакомый мне писарь в Райволе изготовил такой пропуск, дал его на подпись старшине и скрепил печатью. Надежда Константиновна тоже благополучно переехала границу как уроженка Райволы Агафья Атаманова.

 

¹ Автор ошибается. Это было 9 (22) июля 1917 года.— Ред.

 

Г. Э. ЯЛАВА,
рабочий, машинист паровоза,
после Октябрьской революции — машинист-инструктор, на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1925 года

«КОЧЕГАР» ПАРОВОЗА № 293

После июльских событий 1917 года контрреволюция в России, как известно, перешла в наступление. Ленин вынужден был вновь уйти в подполье.

В конце августа, когда ночи были уже холодными, заявились ко мне вечером товарищи. Посидели, потолковали... Мы тут же разработали до мельчайших подробностей план переправы Ильича через границу.

22 августа (4 сентября) 1917 года из Петрограда по расписанию вышел дачный поезд № 71. Он держал путь на Райволу. Паровоз был подан вовремя; на нем стоял номер 293. На подходе к станции Удельная, что в десяти верстах от Петрограда, я стал внимательно всматриваться в темноту, как вдруг увидел среднего роста коренастого человека, быстро идущего к паровозу. Человек был в кепке, в старой «тройке», обычной одежде питерского рабочего, с гладко выбритым лицом. Он подбежал к машине, не говоря ни слова, цепко схватился за поручни и вскарабкался в паровозную будку.

Ленин — а это был он — приветливо поздоровался и снял пальто. Он попытался было пошутить с моим помощником, но, увидев, что тот ни слова не понимает по-русски, весело рассмеялся, а затем, вскочив в тендер, дружелюбно хлопнул помощника по плечу и этим дал знать, что тот может спокойно сидеть на своем месте и курить. А что касается дров, то... Ильич, легко взобравшись на дровяной штабель, с необычайной сноровкой и ловкостью начал аккуратно укладывать дрова в клетку.

Ильича нужно было довезти до станции Териоки. На границе— в Белоострове — всегда проходила тщательная проверка документов всех едущих пассажиров. Проверить документы могли и у паровозной бригады.

Поезд стоял в Белоострове 20 минут. Здесь полагалось набирать воду. Колонка находилась в стороне. Прибыв на станцию, я заметил, что по платформе в этот раз сновало особенно много полицейских и юнкеров. Я быстро отцепил паровоз от состава, отъехал к колонке и простоял там с таким расчетом, чтобы подойти обратно к поезду к самому отправлению.

Как только раздался третий звонок, я прицепил паровоз к составу, дал резкий свисток и поехал. А через несколько минут мы были уже по ту сторону границы, в Финляндии. Владимир Ильич стал оживленно беседовать со мной. Он расспрашивал о настроении финских рабочих, о событиях в Финляндии, говорил о перспективах финляндской революции.

На станции Териоки, на пятидесятом километре от русской границы, Ленин сошел с поезда. Перед тем как сойти, Ильич дружески пожал мне руку. На платформе Ильич еще раз приветливо махнул рукой в сторону паровоза и вместе со встретившими его товарищами отправился в деревню Ялкала, где и прожил до переезда в Гельсингфорс.

7 (20) октября¹ 1917 года я вновь вез Владимира Ильича Ленина. На этот раз из Финляндии в Петроград. Сел он ко мне на паровоз на станции Райвола.

Затем, уже в годы Советской власти, я навещал Ленина в Москве, в Кремле, и всегда встречал с его стороны теплый и сердечный прием.

 

¹ Воспоминания современников В. И. Ленина о дате возвращения его в Петроград противоречивы. Единственный официальный документ — решение ЦК партии от 3 октября, предлагавшее Владимиру Ильичу переехать в Петроград. Судя по нему, он прибыл вскоре после 3 октября.— Ред.

 

Э. А. РАХЬЯ,
рабочий, красногвардеец, член КПСС с 1903 года

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О ВЛАДИМИРЕ ИЛЬИЧЕ

В сентябре 1917 года настроение в Петрограде было уже напряженное. Рабочие начали выступать смело. Активность масс выросла. Чувствовалось приближение серьезных событий.

Я получил через Надежду Константиновну записку от Владимира Ильича из Выборга, где он проживал в квартире тов. Латукка (финна), с предложением прибыть к нему и устроить ему безопасный путь в Петроград¹.

Мною было все выполнено, и мы с Владимиром Ильичей благополучно прибыли в Петроград. Квартира, где поместился Владимир Ильич, была найдена Надеждой Константиновной с его ведома в доме служащего в трамвайном парке, у станции Ланской на Выборгском шоссе ²...

Владимир Ильич по прибытии в Петроград лихорадочно принялся за работу. Писал несметное количество статей в «Правду», принимал некоторых товарищей. Посетил несколько собраний, созванных по его инициативе. Были собрания с членами ЦК. Помню собрание 16 (29) октября в Лесном, в доме районной думы, при участии, кроме членов ЦК, еще многих ответственных товарищей. На этих собраниях Владимир Ильич поставил категорически вопрос о взятии власти.

Я на все эти собрания его сопровождал в качестве его «телохранителя», «конвоира».

События назревали особенно быстро, и 23 октября (по старому стилю) я отнес письмо Владимира Ильича, предназначенное для распространения по районам. В Выборгском районе письмо передал Жене Егоровой, которая перепечатала его на машинке и разослала по районам³.

Мне приходилось особенно тяжело, так как все данные Владимиром Ильичей поручения из-за плохих средств передвижения очень трудно подчас было выполнить, а выполнить было надо, иначе Владимир Ильич пробирал меня, хотя и вежливо, но внушительно.

По его заданию я посещал заводы и собрания, на них знакомился с настроением рабочих, приносил ему копии принятых резолюций. Посещал казармы с той же целью, а вечером Владимир Ильич меня расспрашивал подробно обо всем мною виденном и слышанном.

Наконец 24 октября я получил сведения, что правительство Керенского намеревается развести все мосты по реке Неве. По городу были усилены патрули, мосты охранялись отрядами солдат.

Решил ехать к Владимиру Ильичу на квартиру.

Прибыв к нему, доложил о надвигающихся событиях, о том, что если войскам Керенского удастся развести мосты, то в одиночку каждый район будет разбит. Только на Выборгской стороне власть фактически была в руках Красной гвардии, которая хотя и не особенно хорошо, но все же была вооружена и достаточно спаяна. Имелся даже руководящий штаб. Владимир Ильич выслушал меня и заявил: «Да, сегодня должно начаться». Мы попили чаю и закусили. Владимир Ильич ходил по комнате из угла в угол по диагонали и что-то обдумывал.

Вдруг он заявил мне, что необходимо найти тов. Сталина, и как можно скорее. На это я ему заявил, что это невозможно...

Выслушав мои соображения, Владимир Ильич заявил: «Тогда пойдем мы в Смольный». Я стал его отговаривать от этого плана, доказывая всячески, какой большой опасности он себя подвергает, если кто-нибудь его узнает. Не понимал я тогда, что совершаю преступление по отношению к революции, отговаривая Владимира Ильича ехать в Смольный.

Владимир Ильич с моими доводами не согласился и категорически заявил: «Едем в Смольный».

Для безопасности решили все-таки замаскироваться. В меру возможности переменили на нем одежду, перевязали щеку достаточно грязной повязкой, на голову напялили завалявшуюся кепку. У меня было в кармане припасено на случай два пропуска в Смольный. Пропуска были очень грубо подделаны: резинкой подчищены бывшие надписи и взамен их написаны несуществовавшие фамилии членов Петроградского Совета, причем чернила расплылись, так что явно бросалась в глаза подделка. Все-таки за неимением лучшего решено было пробраться с имеющимися «липовыми» пропусками.

Было уже около 8 часов вечера, когда мы вышли из дому и пошли по направлению к Сампсониевскому проспекту.

Минут через десять нас у самой остановки нагнал трамвай, шедший в парк. Трамвай был почти пустой. Мы взобрались на заднюю площадку прицепного вагона и благополучно доехали до угла Боткинской улицы, где трамвай сворачивал в парк. Пошли пешком. У Литейного моста на Выборгской стороне на охране моста стояли красногвардейцы в порядочном количестве. Прошли охрану. Нас никто ни о чем не спросил. Дойдя до середины моста, заметили на другом конце его солдат Керенского. Это была также охрана, требовавшая у прохожих пропуска. Пропусков, конечно, у нас не было.

Солдат окружили рабочие и вели с ними оживленный спор. Владимир Ильич, заметив рабочих, которых не пускали через мост, все-таки решил попытаться пройти. Подошли к группе спорящих. Оказалось, солдаты требуют пропуска, а у большинства, так же как и у нас, таковых не было. По словам солдат, пропусками нужно было запасаться в штабе. Рабочие были возмущены и отчаянно ругали солдат. Мы воспользовались спором и прошмыгнули мимо часовых на Литейный проспект, потом свернули на Шпалерную и направились к Смольному.

Мы прошли уже порядочное расстояние по Шпалерной, когда навстречу показались два верховых юнкера. Поравнявшись с нами, они скомандовали: «Стой! Пропуска!» Я шепнул Владимиру Ильичу: «Идите, я с ними разделаюсь». У меня в кармане было два револьвера. В грубой форме я вступил с ними в пререкания, заявляя, что никому не известно о том, что введены пропуска, а потому и мы, дескать, не могли таковых своевременно получить. В это время Владимир Ильич потихоньку отдалялся от нас. Юнкера угрожали мне нагайками и требовали, чтобы я следовал за ними. Я решительно отказывался. По всей вероятности, они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг. Юнкера отъехали.

Я догнал успевшего уже отойти на порядочное расстояние Владимира Ильича, и с ним вместе мы пошли дальше.

Подошли к Смольному. У дверей толпились люди. И вот тут выясняется, что пропуска членов Петроградского Совета, бывшие ранее по цвету белыми, переменены на красные. Это препятствие было уже похуже, к тому же в ожидающей толпе не было никого из наших товарищей. Толпа ожидающих возмущалась невозможностью пройти в Смольный. Я же возмущался больше всех и громче всех, негодуя, размахивая в воздухе своими «липовыми» пропусками, и кричал, как это меня, полноправного члена Петроградского Совета, не пропускают. Я кричал впереди находившимся товарищам, чтобы они не обращали внимания на контроль и проходили, а в самом Смольном мы разберемся. По примеру карманников я устроил давку. В результате контролеры были буквально отброшены. Мы вошли в Смольный, прошли во второй этаж. В конце коридора, у окна рядом с Актовым залом, Владимир Ильич остановился, послав меня искать тов. Сталина. Я его разыскал, и вместе мы вернулись к Владимиру Ильичу.

Так как разговаривать в коридоре было неудобно, мы прошли в комнату рядом с Актовым залом. В комнате, посредине, находился стол, по сторонам стола — стулья. Владимир Ильич уселся на стул в конце стола, лицом к дверям Актового зала, тов. Сталин и я — слева от него. Тов. Сталин информировал Владимира Ильича о совершавшихся событиях.

Во время разговора из Актового зала, где происходило заседание Совета, вошли в нашу комнату три человека — сливки меньшевиков, лидеры их партии Дан и Либер, а с ними, кажется, Гоц (эсер). Один из них (кто именно — не помню) из пальто, висевшего здесь, вынул сверток, приглашая прибывших с ним субъектов закусить, так как у него, по его заявлению, есть булка с маслом, колбаса и сыр. Ведя разговор между собою, они совершенно не обращали на нас внимания. Взятый из кармана пальто сверток разложили на противоположном конце стола, за которым сидел Владимир Ильич. Развертывавший пакет поднял голову и тут только узнал Владимира Ильича, несмотря на его повязку. Страшно смутился, спешно собрал свою снедь, и все трое, как настеганные, вышли в Актовый зал. Этот случай привел Владимира Ильича в веселое настроение, и он от души хохотал.

Мы тоже вышли, отправившись в одну из комнат Смольного, куда к нам вскоре пришло много товарищей из руководящего ядра партии, и приступили без лишних слов к делу — обсуждению создавшегося положения.

В это время в городе шла борьба. Отлично слышна была ружейно-пулеметная пальба.

В Актовом зале заседание было закончено, меньшевики торопились к выходу, сознавая, что их карта бита.

Около полуночи было назначено заседание Петроградского Совета⁴. Члены Петроградского Совета не расходились. Заседание началось речью председателя, который при абсолютнейшей тишине объявил: «Власть Керенского свергнута. Часть министров арестована. Оставшиеся не арестованными будут в скором времени арестованы». Слова эти были встречены аплодисментами.

После этой речи председательствующий заявил: «Слово предоставляется Владимиру Ильичу Ленину». Что произошло в зале от взрыва восторга и энтузиазма присутствующих— я описать не могу. Во всяком случае, ружейно-пулеметной стрельбы слышно не было, ее заглушали аплодисменты, которые длились несколько минут, пока не дали, наконец, возможность говорить Владимиру Ильичу...

 

¹ См. сноску на стр. 105.— Ред.

² Автор неточен: Н. К. Крупская подготовила конспиративную квартиру у работавшей вместе с ней в культкомиссии районной думы Выборгской стороны М. В. Фофановой.— Ред.

³ В этом письме Владимир Ильич настаивал на решительных со стороны партии действиях, говоря: «Промедление смерти подобно». Подлинник этого письма остался у меня, но во время моего пребывания в Финляндии затерялся.— Э. Р. (По-видимому, автор здесь ошибся в дате, и речь идет о последнем перед взятием власти письме Владимира Ильича членам ЦК от 24 октября (6 ноября) 1917 года.— Ред.)

⁴ Заседание Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов открылось 25 октября (7 ноября) в 2 часа 30 минут дня.— Ред.

 

Е. А. АЛЕКСЕЕВА,
работница завода «Айваз», после Октября — рабочая, служащая советских учреждений,
член КПСС с 1909 года

ПАМЯТНАЯ НОЧЬ

На выборах в районные думы Петрограда большевики одержали крупную победу. В нашу Лесновскую районную думу также прошли главным образом большевики. Михаил Иванович Калинин был избран председателем управы¹. К этому времени я работала на заводе «Айваз». Михаил Иванович предложил мне перейти на работу в думу.

Аппарат думы состоял в большинстве из наших товарищей, исключая немногих меньшевиков и эсеров. Комендант Лесного был тоже большевик. Все это, видимо, учли, когда было решено устроить конспиративное заседание Центрального Комитета большевистской партии в помещении нашей думы².

Об этом заседании я узнала в тот день, когда оно должно было состояться.

Около трех часов дня тов. Калинин вызвал меня к себе. Из кратких указаний Михаила Ивановича я поняла, что собирается важное партийное совещание и что требуется проявить максимум внимания и бдительности.

Собираться стали около семи часов, когда стемнело. Я не помню, кто пришел первым, да и не могла в темноте особенно хорошо разглядеть приходивших. Посетители являлись по одному, некоторые по двое. Одни были в штатских пальто, другие в солдатских шинелях. Все поднимались на второй этаж, не раздеваясь, и снимали пальто в кабинете Калинина. У многих была плохая обувь, набухшая от сырости.

Заблаговременно были приняты меры предосторожности. В первом этаже в кухне подготовили окно, из которого можно было бы в случае необходимости выскочить и скрыться в соседних дворах.

Подойдя к главной двери, я увидела, что она закрыта на замок, и поняла, что собрались все.

В это время ко мне вниз со второго этажа, из комнаты культурно-просветительного отдела думы, донесся шум. Передвигали стулья, усаживались. Это началось заседание.

Я пошла на кухню и стала приготовлять чай, как просил меня Калинин. В кухне не было занавесок на окнах. Поэтому свет пришлось выключить и двигаться в темноте, ощупью. Только наливая стаканы, я зажгла маленькую свечку. В те дни настоящий чай был редкостью. Я получила пакетик чаю из продовольственной управы и пользовалась им для пленумов думы.

И на этот раз я решила заварить думский чай. Но с сахаром вышло осложнение. На всех его не хватило. Я положила сахар лишь в часть стаканов, взяла поднос и пошла наверх. Пройдя по темному коридору, я на секунду остановилась перед закрытой дверью, прислушиваясь к шуму, и затем вошла в комнату.

Это был момент перерыва. Видимо, кто-то только что закончил доклад и прения еще не начались. Входя, услышала чьи-то слова:

— Владимир Ильич! Если бы вы знали, как сейчас трудно работать на местах.

И тут я увидела Ленина. Я не удивилась тому, что Владимир Ильич здесь, и в то же время взволновалась, увидев его так близко. Он сидел в дальнем углу комнаты у маленького столика. Обычный ленинский темный костюм, белый воротничок, галстук. Необычно было только отсутствие бороды.

Единственная в комнате висячая лампа очень слабо освещала комнату, оставляя в полумраке углы.

Так я второй раз в своей жизни увидела Ленина.

______________

Первый же раз я увидела Ильича 17 мая 1917 года на митинге в Политехническом институте. Этот митинг (его почему-то назвали новым тогда для меня словом «референдум») был организован Лесновским комитетом партии большевиков. Мы распространяли среди рабочих «Айваза» билеты на этот митинг. Как сейчас помню, билеты были небольшие, розовые, отпечатанные в типографии.

Я немного запоздала и пришла, когда зал был уже переполнен. Кончался жаркий солнечный день. Несмотря на открытые настежь окна и двери, в зале было невыносимо душно. Собрались не только рабочие. Было много студенчества, интеллигенции. Меня не пропускали. Я подумала: «Черт знает что! Всякие буржуи пробрались. И свои тоже хороши! Никто не догадался место занять».

В этот момент меня увидел находившийся внутри за контролем наш айвазовец, большевик Назаров. Он окликнул меня, спросил: «Почему же ты запоздала?» — и помог пробраться в зал.

Было так полно, что люди сидели даже на окнах, мне же пришлось весь доклад Ленина прослушать стоя.

Ленин запоздал. Как я потом узнала, он задержался на Трубочном заводе, где также выступал на митинге.

Ильич прошел по залу на сцену мимо меня. До этого момента мне никак не удавалось увидеть Ильича. У меня создалось такое представление, что Ленин и своим внешним видом отличается от всех других людей. Увидев его в плаще, невысокого, чуть сгорбившегося, простого и скромного, я подумала: «Так вот какой Ленин!»

Сопровождавший его Калинин подошел к одиноко стоявшему на сцене небольшому расшатанному столику, позвонил в маленький колокольчик и, объявив в наступившей тишине: «Считаю собрание открытым», предоставил слово Ленину.

На сцене также сидели и стояли слушатели.

Ленин вышел на оставшуюся свободной обращенную к залу площадку и начал свой доклад. Речь его была посвящена текущему моменту... Самые сложные и трудные вопросы Ильич разъяснял исключительно просто и понятно.

Я посмотрела на студентов, интеллигентов и наших рабочих, находившихся рядом, вокруг меня, и заметила, что и на них речь Ленина произвела очень сильное впечатление. Напряженные лица, сосредоточенные взгляды, в зале мертвая тишина; несмотря на духоту, никто не шевелился.

После доклада Ленин отвечал на записки, потом, когда начались прения, уехал. В прениях выступали представители меньшевиков и эсеров, но их речи после замечательного ленинского выступления не производили на слушателей никакого впечатления.

Потом был перерыв, а за ним концерт. Прослушав два-три номера, я ушла вместе с товарищами домой. Дорогой мы делились впечатлениями. Так я в первый раз увидела Ленина.

___________

Но вернусь к историческому заседанию ЦК 16 октября 1917 года, когда я во второй раз увидела Ильича.

Когда я входила в комнату, Ленин отвечал товарищу, жаловавшемуся на то, как трудно работать на местах:

— Вы говорите, что очень трудно работать. А что же, по-вашему, дело само может сделаться? Без трудностей ничего не бывает.

Я поставила поднос на стол и хотела разнести стаканы. Но товарищи встали, сами подошли к столу и разобрали стаканы. Видно, горячий крепкий чай был очень кстати в эту непогодливую осеннюю ночь.

Стакан с сахаром я успела поставить Ленину. Остальных предупредила, что не во всех стаканах чай сладкий.

— Ничего, ничего. У нас свой сахар есть. Хорошо, что чай горячий,— ответили мне товарищи.

Конечно, никакого сахара у них не было и они только успокаивали меня. В комнате было около тридцати человек. Все они сгруппировались в глубине, подальше от окон.

У меня на подносе помещалось всего семь стаканов. Раздав их, я спустилась за следующей партией. В кухне я зажгла свою свечку, примостив ее так, чтобы снаружи свет был меньше заметен, налила стаканы и снова погасила свечу. Двигаться по темной лестнице и коридору нужно было очень осторожно, чтобы не разлить чай и не разбить стаканы.

Так за несколько приемов я принесла чай для всех собравшихся.

Угостив всех чаем, я спустилась вниз и решила обследовать дом снаружи, нет ли какой-либо опасности. Меня очень беспокоило, что участники совещания громко разговаривали.

Накинув пальто и платок, я вышла, осмотрела двор. Собака молчала, окна комнаты дворника были темны — видно, старик спал. Темно было в соседнем небольшом домике. Там жила учительница — симпатичный, но чужой нам человек, а над нею — латыши-беженцы, которых я совсем не знала.

Остановившись под окнами комнаты, где проходило заседание, я прислушалась. Слышно было, как внутри говорили, но о чем шла речь, разобрать было нельзя. В одном из окон я заметила щель в занавеске, оттуда проникал слабый свет.

Погода была ненастная. Шумели раскачиваемые порывами ветра деревья в саду, шел мокрый снег... Темнота была такая, что на расстоянии десяти — пятнадцати шагов нельзя было увидеть человека.

Я прошла к калитке, вышла на Болотную, огляделась. Как будто никого вокруг нет. Изредка по Муринскому проносился с грохотом почти пустой трамвай. Я пошла в сторону Лесной, повернула и вдоль забора нашего участка дошла до поворота улицы.

Меня особенно беспокоило то, что напротив во втором этаже деревянного дома жил активный эсер. Из его окон хорошо было видно здание нашей думы. Но этот дом был погружен во мрак, видимо, там все спали, да оттуда и нельзя было разглядеть окна комнаты, где происходило заседание, обращенные в противоположную сторону. На улице — ни души. Как будто никакой опасности нет. Я повернула обратно.

Войдя в калитку и плотно приперев ее, чтобы слышно было, если кто-либо откроет, я снова остановилась у окон комнаты, где проходило совещание, прислушалась. Внезапно резко и отчетливо прозвучал звонкий голос Володарского. Я быстро вошла в дом, поднялась наверх и открыла дверь в комнату. Товарищ, находившийся около двери, сразу же обернулся и спросил, в чем дело. У двери всегда кто-нибудь стоял и сразу подходил, когда она открывалась. Я сказала, что разговор слышен на улице. Раздался приглушенный возглас: «Тише, товарищи, тише». И люди стали говорить вполголоса.

В течение ночи я выходила на улицу несколько раз. Было очень неспокойно на душе. Всюду мерещилась опасность. В саду за каждым кустом могли прятаться незаметные в темноте люди. После двенадцати часов перестали ходить по Муринскому трамваи. Со стороны Политехнического института изредка доносились выстрелы.

Тревога не покидала меня. Я подумала о том, что сюда пришли наиболее ответственные работники партии, и правительство Керенского дорого бы дало за то, чтобы их задержать и арестовать.

Во второй половине ночи, примерно часа в три, наверху раздались шаги, задвигали стульями. Я подумала, что заседание окончилось, но оказалось не так. Я поднялась. Люди вышли из комнаты и группами разговаривали в коридоре у дверей.

В комнате, где заседали, было душно. Свет погасили и сняли материю с окон. Калинин попросил меня помочь ему занавесить окно в другой комнате и убрать там лишнюю мебель. Окна этой комнаты выходили на Лесную улицу. Когда мы кончили занавешивать окна, заседание продолжалось уже в этой комнате. Все ли в нем участвовали, я не знаю, так как спустилась вниз и больше не поднималась³.

Эта часть заседания продолжалась сравнительно недолго. Затем люди начали расходиться. Было это, вероятно, часа в четыре-пять. Уходили, как и пришли, по одному, по двое. Может быть, часть задерживалась, ожидая, пока пойдут трамваи. Идти ночью, значило напороться на милиционера или на обыск. Когда и с кем ушел Ленин, я не видела. Последним ушел Калинин. Когда он захлопнул за собой дверь, я поднялась наверх, убедилась, что больше никого нет, и пошла к себе. Я чувствовала себя очень усталой — сказывалась бессонная, полная треволнений и напряжения ночь. В то же время сознание того, что все прошло благополучно, придавало бодрости и наполняло меня чувством глубокого удовлетворения.

Так прошло это историческое заседание. Никто в думе о нем и не узнал. События развивались очень быстро. Вскоре произошло вооруженное восстание, о котором был решен вопрос в ту памятную ночь на историческом заседании ЦК, происходившем в стенах нашей Лесновской районной думы.

 

¹ Управа — исполнительный орган городского самоуправления (думы).

² Речь идет о расширенном заседании ЦК 16 (29) октября 1917 года, на котором была принята резолюция, предложенная В. И. Лениным, о восстании в ближайшие дни.— Ред.

³ По протоколам видно, что сразу после расширенного заседания ЦК состоялось закрытое заседание ЦК в узком составе. На этом заседании было принято решение о создании Военно-революционного центра в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского для практического руководства восстанием.— Ред.

 

Ф. Н. МАТВЕЕВ,
рабочий Русско-Балтийского механического завода,
после Октября — на партийной, советской, хозяйственной работе,
член КПСС с 1910 года

«...МНЕ ДОВЕЛОСЬ МНОГО РАЗ ВИДЕТЬ И СЛЫШАТЬ В. И. ЛЕНИНА»

20 марта 1917 года я вернулся из ссылки в Петроград, из Восточной Сибири. В Петрограде царил в те дни всеобщий подъем, праздничное, приподнятое настроение. Люди носили в петлицах красные банты, все праздновали победу.

Меньшевики и эсеры громче всех кричали о победе революции, словно они-то и были главными виновниками торжества.

Большевики только начинали возвращаться из ссылки, тюрем, эмиграции. В Петрограде их было тогда немного, меньше, чем меньшевиков и эсеров, и они не очень выделялись из общей массы социалистов разных толков, не сразу нашли четкую и определенную линию поведения.

После возвращения из ссылки я стал работать агитатором Петроградского комитета большевиков. Нашей агитационной работе вначале не хватало конкретности. Мы ограничивались общими призывами, не всегда умели разъяснить смысл и значение происходивших событий, дать четкую характеристику той или иной партии, действиям Временного правительства. И только с приездом В. И. Ленина положение коренным образом изменилось.

В конце апреля 1917 года меня с другими товарищами послали агитатором на Румынский фронт. В то время я был избран председателем завкома Русско-Балтийского завода, а позднее заместителем секретаря Василеостровского районного комитета большевиков. Сразу по приезде я почувствовал большие перемены в работе партийной организации. Она стала более целеустремленной, у людей появилась уверенность в своих силах. Вооруженные Апрельскими тезисами, ленинской установкой на социалистическую революцию, большевики как бы обрели точку опоры.

Влияние большевистской партии в массах заметно усиливалось. Ряды ее стали быстро расти. На многих фабриках и заводах рабочие заменяли меньшевистско-эсеровских депутатов в Совете большевиками. Так, например, наш Русско-Балтийский завод в конце апреля или начале мая из двух депутатов-меньшевиков одного отозвал, послав вместо него большевика.

У дворца Кшесинской, где помещался ЦК партии большевиков, в те дни постоянно собиралось много рабочих, солдат и матросов, желавших послушать большевистских ораторов и главным образом Ленина. Владимир Ильич выступал очень часто. Послушать Ленина приходили не только большевистски настроенные рабочие и солдаты, но и те, кто еще колебался, не освободился от влияния меньшевиков и эсеров. Трудно было не искушенному в политике человеку разобраться в сложной обстановке того времени. Ораторы от различных партий, выступая на многочисленных митингах, лишь сбивали рабочих с толку, и люди шли слушать Ленина, чтобы узнать правду. Они с большим уважением и доверием относились ко всему, что говорил Ленин.

Мне очень часто приходилось бывать на многочисленных митингах и собраниях. Возникали горячие дискуссии. И я с радостью наблюдал, как все чаще рабочие, вступая в спор с меньшевистскими и эсеровскими ораторами, ссылались на Ленина, на его доводы и доказательства. Ленинская правда все глубже проникала в массы.

После июльских событий Временное правительство издало приказ об аресте Ленина, о привлечении его к суду.

Даже среди некоторых видных партийцев раздавались голоса о том, что Ленин должен явиться на суд. Но от рабочих мне ни разу не довелось услышать что-либо подобное. Своим пролетарским чутьем они понимали, что этот «суд» был бы физической расправой над Ильичем. На митингах рабочие подходили к нам, большевистским ораторам, расспрашивали нас о здоровье Ленина, о том, в безопасности ли он, наказывали ни в коем случае не допускать явки Ленина на суд, беречь его жизнь.

Партия, рабочие Петрограда оберегали своего вождя. Когда наступил момент открытого и решительного выступления, В. И. Ленин стал непосредственно у руля революции. Реализуя ленинский план вооруженного восстания, Военно-революционный комитет привел в боевую готовность все силы революционного пролетариата. Дня за два-три до восстания наш Василеостровский райком получил задание от Военно-революционного комитета проверить надежность команды крейсера «Аврора», ее готовность к выступлению. Поступили сигналы о том, что на крейсере якобы взяли верх анархисты. Вместе с членом райкома Коршуновым я отправился на «Аврору». Там мы встретились с членами судового комитета — большевиками. Выяснилось, что сигналы, поступившие в Военно-революционный комитет, не подтверждаются. Можно было твердо рассчитывать на команду крейсера «Аврора», на ее верность делу революции.

В эти же дни, 23—24 октября 1917 года, Военно-революционный комитет мобилизовал все транспортные средства. Наш Русско-Балтийский завод предоставил в его распоряжение десятка полтора легковых автомобилей, а также несколько десятков тонн авиационного бензина.

В самый разгар восстания в Смольном открылся II съезд Советов. Я как член Петроградского комитета большевиков присутствовал на этом съезде. Там я имел счастье не только увидеть и услышать Ленина, но и побеседовать с ним. Помню, после демонстративного ухода со съезда меньшевиков, правых эсеров и бундовцев у меня возникли некоторые опасения. И вот в перерыве я увидел Владимира Ильича, прогуливающегося по залу и оживленно беседующего с делегатами съезда. Я подошел к Ильичу и спросил, не сузит ли социальную базу нашей революции уход со съезда эсеров, меньшевиков и представителей прочих партий. Ведь крестьяне в массе своей еще идут за эсерами.

Владимир Ильич улыбнулся и сказал:

— Не смущайтесь этим. Это очень хорошо, что они, огласив свои декларации, покинули съезд. Тем самым они поставили себя по другую сторону баррикад и показали свое истинное лицо. После этого крестьянам, да и отсталым рабочим легче будет разобраться в политических партиях и отличить своих врагов от друзей. А это только на пользу революции.

На этом съезде я слушал доклады В. И. Ленина о мире и о земле. Помню, какой восторг охватил всех собравшихся, когда были приняты первые декреты Советской власти.

В дальнейшем мне довелось еще много раз видеть и слышать В. И. Ленина. На VIII съезде Советов в декабре 1920 года Ленин выступил при обсуждении составленного по его указаниям и под его .руководством плана ГОЭЛРО. Нас поразил размах этого плана, а кое-кому он в тех условиях казался почти несбыточным. Но страстная убежденность Ильича, его горячая вера в неиссякаемые силы народа передались нам, и мы прониклись уверенностью в том, что ленинский план электрификации будет осуществлен.

Весной 1921 года проходил X съезд партии¹. Съезд собрался в тяжелых условиях хозяйственной разрухи... Перед партией и народом стояли колоссальные трудности. В. И. Ленин указал на этом съезде единственно правильный путь, заключавшийся в переходе к новой экономической политике, рассчитанной на укрепление союза рабочего класса и крестьянства...².

Сила ленинского слова, его железная логика были неотразимы. После съезда делегаты в своем подавляющем большинстве разъехались на места убежденными сторонниками новой экономической политики и горячо стали проводить ее в жизнь.

Довелось мне присутствовать 31 октября 1922 года на сессии ВЦИК³, где Владимир Ильич произнес одну из своих последних речей. Несмотря на болезнь, Ленин рвался к работе, к людям. Он не жалел себя, отдавая все силы на благо народа.

 

¹ X съезд партии состоялся 8—16 марта 1921 года.— Ред.

² Теоретическое и политическое обоснование необходимости перехода к нэпу В. И. Ленин дал в отчете о деятельности ЦК партии и в докладе о замене продовольственной разверстки натуральным налогом.— Ред.

³ IV сессия ВЦИК IX созыва состоялась 23—31 октября 1922 года.— Ред.

 

 

Он в битву вел,
победу пророчил,
и вот пролетарий—
всего властелин

 

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

 

И. Ф. ЕРЕМЕЕВ,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода, красногвардеец,
впоследствии — на военной работе,
член КПСС с 1917 года

КРАСНОГВАРДЕЙЦЫ У ЛЕНИНА В СМОЛЬНОМ

В 1917 году я работал на Путиловском заводе (ныне Кировском) в Петрограде и состоял в заводском отряде Красной гвардии. Накануне Октябрьской революции командование Красной гвардии направило нашу путиловскую пулеметную дружину в Смольный. Там нам довелось быть свидетелями и участниками великих исторических событий.

У ворот Смольного и во дворе было уже много красногвардейцев и революционных солдат и матросов. Тут же приказали разгрузиться и нам, занять посты. Расставив и замаскировав пулеметы, мы пошли в здание Смольного и поместились на втором этаже в небольшой комнате, где уже находилось несколько красногвардейцев из других районов. Никакой мебели в этой комнате не было. Одиноко висел на стене телефон. Красногвардейцы из других районов, свободные от дежурства, устраивались на отдых кто как умел, на голом полу, держа винтовки в руках.

В Смольный в это время съезжались со всех концов делегаты II Всероссийского съезда Советов. Особой революционностью отличались делегаты съезда — солдаты, прибывшие с фронта. Все они проклинали войну и требовали мира. Никаких помещений для них приготовлено не было, и они располагались в комнатах вместе с нами, прямо на полу. Мы с ними делились продуктами, которые захватили из дому, показали, как пройти в столовую.

На второй день нам, кроме дежурства у пулеметов, поручили проверять пропуска в Смольный. Накануне 25 октября (7 ноября) Смольный был полон людьми — делегатами съезда, красногвардейцами, революционными солдатами и матросами; он гудел, как огромный улей.

Поздно вечером 24 октября (6 ноября) в Смольный прибыл Владимир Ильич Ленин. Он поместился на втором этаже, в небольшой комнате. Нашей путиловской пулеметной боевой дружине оказали высокую честь: поручили охрану великого вождя революции.

Обстановка в это время в Смольном была очень напряженная. Меньшевики и эсеры распускали самые невероятные провокационные слухи, рассчитанные на деморализацию красногвардейцев и революционных солдат. Пытались запугать нас, уверяли, что Керенский для разгрома Смольного бросает 50 батальонов георгиевских кавалеров и 40 офицерских батальонов. Но красногвардейцы были не из пугливых. Нас закаляла в революционной борьбе партия большевиков, и мы были всегда готовы встретить вылазку буржуазии во всеоружии. Смольный ощетинился штыками, пулеметами и орудиями...

Днем 25 октября (7 ноября) в Актовом зале происходило заседание Петроградского Совета. Мы услышали гул голосов. Не зная, в чем дело, схватили винтовки и бросились в коридор. Но тревога была напрасной: это участники заседания восторженно приветствовали появившегося на трибуне Владимира Ильича Ленина...

Историческую речь Владимира Ильича нам прослушать до конца не пришлось, так как нас вызвали на боевые посты.

К 25 октября (7 ноября) съехались все делегаты II съезда Советов. Вскоре после открытия съезда в коридоре раздались крики, шум. Мы, находясь недалеко от зала заседаний, сразу же схватили свои винтовки и выбежали в коридор. Оказалось, что кучка меньшевиков и других приспешников буржуазии подняла шум на съезде, но, встретив дружный отпор делегатов, вынуждена была отступить. Выкрикивая злобные ругательства, эти агенты контрреволюции покидали зал заседаний. А весь съезд провожал их возмущенными возгласами: «Вон отсюда! Долой предателей!»

В штаб Октябрьской революции беспрерывно шли донесения: такой-то завод выслал на штурм Зимнего дворца столько-то вооруженных красногвардейцев; крейсер «Аврора» дал по Зимнему залп; Зимний взят; Временное правительство арестовано...

В эту историческую ночь в Смольном никто не спал. Только на заре он притих.

В 11 часов утра 26 октября (8 ноября) дежурный по караулу Смольного разбудил меня и сказал, что меня вызывает

Владимир Ильич на доклад. Я никак не хотел верить этому, думал, что дежурный смеется надо мной. Но он заявил:

— Ведь ты вчера вечером и всю ночь держал связь с Нарвским районом, вот и иди, докладывай...

Когда я убедился, что дежурный не шутит, меня охватило несказанное волнение: сумею ли рассказать о том, что знал?

Думал, думал и придумал: вместо доклада сделаю рапорт— наизусть его выучу и отрапортую. И тут же начал зубрить. Когда мне показалось, что выучил, пошел к Ильичу. У дверей в комнату Ильича стояли наши красногвардейцы. Они знали о вызове и сразу же пропустили меня.

Когда я вошел в комнату, Ильич сидел за небольшим столом и что-то писал. Моего прихода он не заметил. Подойдя к его столу, я взял под козырек и слегка стукнул каблуками. Ильич, услышав этот стук, поднял голову и взглянул на меня. Я уже совсем приготовился произносить слова заученного мною рапорта, но Владимир Ильич, видя, что я стою навытяжку, с рукой под козырек, быстро поднялся со стула и замахал обеими руками, произнося при этом:

—Что вы, что вы, бросьте! Садитесь и расскажите.

Когда Владимир Ильич усадил меня на стул против себя, весь мой заранее подготовленный рапорт вылетел из головы, я просто стал рассказывать Ильичу о том, что знал и видел, о настроении путиловских рабочих. Ленин слушал и продолжал что-то писать. Я замолк, подумав, что мешаю ему. Тогда Ильич поднял голову и сказал:

—Продолжайте, продолжайте, я слушаю вас.

Я рассказывал о настроениях рабочих, об их взглядах на Советскую власть. В. И. Ленин стал задавать мне вопросы. Помню такой вопрос: «А как женщины, довольны Советской властью?»

Позднее я узнал, что В. И. Ленин вызывал связных красногвардейцев и из других районов, расспрашивал их о настроениях рабочих, об их нуждах.

Этих событий мне никогда не забыть...

 

П. А. ДАНИЛОВ,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода, член КПСС с 1914 года

В ЗАВОДСКОМ КОМИТЕТЕ

Военно-революционный комитет в Смольном спешно организовывал боевые отряды для отпора Керенскому. Но пути-ловцы, не дожидаясь общей мобилизации Петрограда, сами организовали отряды Красной гвардии и прямо с территории завода поездами и пешком двинулись на Западный фронт, на Красное Село, на Тайцы, на Лугу против контрреволюционной армии.

Там, в лесах лужских, пришлось нам встретиться с отрядами Керенского. Мы им подсыпали пуль, и они вынуждены были бежать, как крысы. Но у нас не хватало панорам к орудиям и не было проводов и аппаратов для полевой телефонной связи.

Тогда я был срочно командирован на Путиловский завод для немедленной доставки на фронт панорам и телефонного оборудования.

В ночь с 28 на 29 октября (с 10 на 11 ноября) 1917 года дежурил я с товарищем в заводском комитете, в помещении бывшего вагонного отдела Путиловского завода. На дворе было сыро и холодно. Проголодались. На плите в солдатском котелке сварили картошку, которую нам принес заводской огородник. Согрели чай и разговариваем о событиях.

Примерно в час ночи в соседней комнате, ведущей к выходу, появляются два человека. Один — в кожаной куртке, в кожаных брюках и в русских сапогах, с пистолетом на боку, второй — среднего роста, в осеннем пальто с приподнятым воротником и кепи на голове.

Я сейчас не помню, кто был первый, но человек в пальто был Ленин.

Мы немного заволновались, почему так поздно Ильич на заводе. Они прошли к нам в комнату, и Ильич стал расспрашивать: «Каково настроение на заводе?», «Как реагируют рабочие на захват власти?», «Идут ли рабочие на фронт?», «Как ведут себя меньшевики и эсеры?», «Как у вас с продовольствием?», «Есть ли топливо на заводе?», «Сколько вы отправили на фронт отрядов?», «Хорошо ли они вооружены, хорошо ли они борются и нет ли у них панического настроения?».

Мы ему объяснили, что настроение на заводе хорошее, большое количество рабочих уже послано на фронт. Вооружения поначалу недоставало, но сейчас уже достаточно. Организуем дополнительные отряды. Из пульмановских вагонов для перевозки угля при помощи имеющейся на заводе специальной стали соорудили неплохой бронепоезд...

Затем предложили мы ему чаю и сваренную картошку:

—Может быть, желаете, Владимир Ильич, покушать?

Он охотно согласился:

—С удовольствием поем.

Он съел картошки с хлебом и выпил стакан чаю... Я видел — он ел с аппетитом, очевидно, долго не ел, занятый серьезными делами.

Когда мы спросили его о причине приезда, он заявил нам:

— Я был в Красном Селе и сюда заехал по дороге узнать, каково положение на Путиловском заводе.

Мы сидели вчетвером. Полчаса Ильич с нами беседовал.

Было уже очень поздно, когда Ильич, тепло попрощавшись с нами, пожал нам крепко руки, пожелал успеха и выразил полную уверенность в том, что мы безусловно победим.

Мы его проводили до выхода с завода и вернулись в помещение заводского комитета, полные чувства особой радости от этой встречи.

 

А. А. ФОМИН,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода.
Последние годы — начальник заводской лаборатории.

ТАКИМ БЫЛ НАШ ВОЖДЬ

Вскоре после Октябрьской революции у путиловских рабочих возникла мысль организовать при заводской школе детскую художественную студию. Раньше способные, талантливые дети рабочих не имели возможности развивать свои дарования, теперь же такая возможность была, и мы хотели воспользоваться ею. Школьный педагог — музыкант Михаил Александрович Плотников охотно вызвался помочь нам. Предстояло выхлопотать отдельное помещение для студии, раздобыть рояли, струнные инструменты.

Заручившись согласием исполкома районного Совета, поехали мы с Плотниковым в Отдел народного образования. Здесь нас выслушали внимательно, а потом сказали:

—Идею вашу мы одобряем, товарищи путиловцы, но сами понимаете: время сейчас тяжелое, нет ни топлива, ни хлеба, а вы со своей студией... Придется годик подождать!

Услышал такой ответ Плотников и руками развел: ничего, мол, не вышло. А я и говорю ему:

—Поедем, Михаил Александрович, в Смольный, к товарищу Ленину.

В то время в Смольном бывало очень много всякого народа. Крестьяне-ходоки, солдаты, питерские и приезжие рабочие— все спешили в штаб революции по неотложным делам.

Вот приехали и мы в Смольный. Разыскали без особого труда приемную Ленина, докладываем секретарю, по какому делу прибыли. Секретарь тоже выслушал нас внимательно и тут же посоветовал обратиться в... Отдел народного образования! Стал я возражать. Говорю, что были мы уже там, ничего толком не добились и больше туда не пойдем.

—К тому же,— говорю,— я являюсь делегатом от путиловцев.

Должно быть, говорил я довольно громко. Вдруг вижу — дверь сбоку открылась настежь, и на пороге показался товарищ Ленин.

—Что, что? — воскликнул он.— Путиловцы пришли? Проходите, товарищи!

От неожиданности мы с Плотниковым немного растерялись, тем не менее сразу же вошли в кабинет, где, кроме нас, были другие люди. Заложив левую руку за жилет, а в правой держа карандаш, Владимир Ильич спросил нас:

—Чем могу вам служить?

Тут мы и рассказали нашу историю.

—Вы слышите, что путиловцы хотят? — обратился товарищ Ленин ко всем, кто был в его кабинете.— Они хотят создавать свою трудовую интеллигенцию, а им говорят: «Подождите годик!» Никаких промедлений, студию надо организовать!

Снял он сейчас же трубку с телефонного аппарата и, связавшись с Отделом народного образования, сказал:

—К вам придут путиловцы — дайте им все, что нужно.

Сильно взволнованные таким приемом, мы горячо поблагодарили Владимира Ильича и вышли. А еще через день явились в Отдел народного образования, и тут уж с нами разговаривали совсем по-другому. Прошло еще несколько дней. За это короткое время для нашей студии подобрали на Рижском проспекте (ныне проспект Огородникова) отличный особняк с хорошим садом. Путиловцы сами приняли деятельное участие в ремонте помещения, доставке музыкальных инструментов. Так было положено начало существованию заводской художественной студии для детей, преобразованной много позже в первую музыкальную студию Ленинграда.

И до сих пор я не могу без волнения думать о том, что великий гений человечества Владимир Ильич Ленин в трудное для республики время, занятый государственными делами огромной важности, нашел возможным заниматься организацией детской студии.

Таким был Ленин.

 

Н. А. АБРАЗУМОВ,
рабочий, красногвардеец, впоследствии — на советской, профсоюзной работе,
член КПСС с 1917 года

ПОСТ — СМОЛЬНЫЙ, КОМНАТА № 67

Утром 26 октября 1917 года, когда еще не успели улечься возбуждение и радость после успешного штурма Зимнего дворца, меня вызвали в штаб революции — Смольный. Приказ был лаконичным: явиться в распоряжение товарища Малькова.

Кто такой Мальков, я не знал. Но приказ есть приказ, тем более новой революционной власти. Его надо выполнять. Увидев мое предписание, один из часовых у подъезда взбудораженного Смольного провел меня в помещение на первом этаже здания.

—Вот вам и товарищ Мальков,— сопровождающий указал на коренастого матроса в бескозырке с надписью «Диана» на ленточке.— Это к вам, Павел Дмитриевич.

Мальков крепко зажал мою руку в своей широкой мозолистой ладони:

—Пополнение. Очень рад таким посетителям.

Он подробно расспросил меня, откуда я, умею ли владеть оружием. Мои ответы, кажется, вполне удовлетворили его. А через несколько минут по распоряжению Малькова я уже стоял в карауле у главного подъезда Смольного. Только тут я и выяснил толком, кто же такой Мальков. Оказалось, что Павел Дмитриевич — первый комендант Смольного. Теперь он энергично комплектовал штат комендатуры, подыскивал надежных людей. В их число попал и я. Еще бы — большевик, красногвардеец с Выборгской стороны, бывший фронтовик! Рекомендация для того времени — лучше некуда.

Так началась моя караульная служба у самого сердца революции. Вестибюль и коридоры Смольного — словно растревоженный улей. И днем, и ночью люди снуют туда и обратно. Попробуй разберись, кто свой, а кто враг. Тут глаз должен быть особенно зорким.

Мы знали, что в Актовом зале Смольного идет заседание II съезда Советов, который провозгласил Советскую власть. Но вот в 5 часов 15 минут утра 27 октября сообщили, что съезд закончил работу. Все мы, свободные от караула, вышли в вестибюль, чтобы проводить делегатов, которые начали покидать Смольный. Они шли оживленными группами. Несмотря на посеревшие от усталости лица, вид у делегатов бодрый, подтянутый. И у всех на устах имя Владимира Ильича Ленина, ленинские декреты о мире, о земле. Тут и там слышны разговоры о первом в мире правительстве пролетарской диктатуры — Совете Народных Комиссаров во главе с Владимиром Ильичем Лениным. Делегаты несли пачки свежеотпечатанных газет и листовок, большевистской литературы. Они спешили на вокзалы, чтобы поскорее добраться до родных мест — фабрик и заводов, сел и деревень, до полков и кораблей, чтобы поскорее разнести весть о победе революции, принять участие в организации власти рабочих и крестьян.

Когда рассвело, я сдал пост и зашагал в караульное помещение, чтобы часок-другой вздремнуть. Только разместился поудобней в уголке, как открылась дверь и на пороге появился Владимир Ильич. Под мышкой он держал небольшой, аккуратно сделанный ларчик.

Павел Дмитриевич бросился навстречу Ленину. Все повскакали с мест. Увидев это, Владимир Ильич начал извиняться за беспокойство и, обращаясь к коменданту, мягко произнес:

—Товарищ Мальков, в этом ларчике мамины письма. Ключ куда-то задевался. Может быть, у вас найдутся специалисты и откроют?

—Да как же вы сами, Владимир Ильич? Разве не могли позвать? — Мальков чуть ли не выхватил ларчик из рук Ленина.— Да мы сейчас, Владимир Ильич...

—Нет, нет, это не к спеху,— Ленин сделал предупредительный жест рукой.— Вот на обратном пути я захвачу ларчик.

—Не беспокойтесь, Владимир Ильич!

—Спасибо,— Ленин круто повернулся и вышел.

Я, как и все мои товарищи, был заворожен этой сценой. Так вот он какой — Ленин, гений, вождь первого в мире Советского государства, простой и обыкновенный до необыкновенности!..

После этого было уже не до сна и отдыха. Я готов был в любую минуту идти на любое задание, каким бы оно ни было ответственным и трудным. И каково было мое удивление, когда ко мне подошел Мальков и сказал:

—Товарищ Абразумов, пойдете сейчас на пост к комнате № 67.

Признаюсь, в тот момент у меня перехватило дыхание: комната № 67 — это же кабинет Владимира Ильича! Абразумова посылают охранять самого Ленина!.. Все, кажется, предполагал, на все рассчитывал, но подобной чести не ожидал...

Мальков заметил мое смущение, улыбнулся.

— Приведите в порядок шинель. Да почистите сапоги.

Шинель, сапоги... Все было сделано в один миг. И вот я на самом важном на земном шаре посту — у дверей комнаты № 67, что на третьем этаже Смольного.

В кабинет Ленина почти беспрерывно заходят его ближайшие соратники, идут представители фабрик и заводов, чаще группами в два-три человека, крестьянские ходоки.

Иногда через открытую дверь краем глаза вижу склоненную над столом фигуру Ильича. Ленин работает... Как хорошо, что он на посту, у руля нашего рабоче-крестьянского государства...

Однажды Владимир Ильич вышел из кабинета, поздоровался и на мгновение остановился около двери. Привычно щуря левый глаз, быстрым взглядом окинул меня с ног до головы и неожиданно произнес:

—Никак охтинский знакомый?

—Так точно, Владимир Ильич.

—А вы свое обещание тогда выполнили? В партию вступили?

—Как же, Владимир Ильич! — Второпях я вытащил из кармана партбилет и показал Ленину. В билете стояла дата— май 1917 года.

С этой датой связано важнейшее событие в моей жизни...

После возвращения Ленина из эмиграции в Петроград у меня, как и у многих рабочих, возникло горячее желание как можно скорее увидеть и услышать Ильича. Я в то время только что прибыл с фронта, еще не успел снять солдатскую шинель. Работал, как и раньше, столяром на Охте и был секретарем Союза деревообделочников Пороховского района Петрограда.

И вот долгожданный день настал. По всем предприятиям разнеслась радостная весть: на первомайский митинг к охтинцам приедет Владимир Ильич Ленин.

Местом для митинга было выбрано поле около летнего солдатского лагеря. На открытой поляне, зеленевшей первой весенней травой, собрались рабочие пороховых заводов, солдаты, матросы морского полигона. Над землей чуть возвышалась наспех сколоченная из ящиков трибуна. Несмотря на то, что с утра моросил въедливый дождик и день был пасмурный, народу собралось на редкость много.

На митинг прибыли меньшевистские и эсеровские лидеры. Одетые по-барски, они и держались важно, с рабочими не разговаривали, ждали, как артисты-гастролеры, назначенного времени своих выступлений.

И вдруг раздались возгласы:

—Ленин приехал!

—Да здравствует Ленин!

—Ур-р-ра Ленину!

Владимир Ильич сразу же оказался в кругу рабочих и повел с ними непринужденную беседу. Вскоре начался митинг.

Первыми на трибуну вышли меньшевик Либер и эсеровский лидер Чернов. Они вылили ушаты грязи и клеветы на большевиков, призывали к единению всех сил революционной «демократии». Кое-кому их выступления пришлись по вкусу. Но большинство ждало речи Ленина. Какой он, что-то скажет? И вот слово получил Владимир Ильич.

Его встретили горячими приветствиями, однако явственно раздавались и злобные выкрики. За годы войны состав рабочих на пороховых изменился. Чтобы укрыться от фронта, в цехи и мастерские пришли сынки лавочников, купцов, чиновников. Их принимали на завод по знакомству, а некоторых — за большие взятки.

Когда Ленин начал свою речь, умолкли даже самые отъявленные горлопаны. Владимир Ильич говорил о коренных задачах революции, призывал осуществить 8-часовой рабочий день, контроль над производством, передать землю крестьянам. Он разоблачал политику контрреволюционного Временного правительства, доказывал с великой силой убеждения, что только власть Советов способна отстоять интересы рабочих и крестьян, интересы трудового народа.

Владимир Ильич говорил просто, понятно. Он рассказывал об империалистическом характере войны, которую продолжало вести буржуазное Временное правительство, разоблачал соглашательскую политику меньшевиков и эсеров, говорил о земле, о мире.

Люди сердцем чувствовали, что перед ними народный вождь, мудрый их, простых рабочих, мудростью, чуждый какой бы то ни было рисовки, твердый, непреклонный в достижении справедливых целей, обладающий могучим даром разъяснять самые сложные вопросы, давать глубокий и ясный анализ самой запутанной обстановки.

Обращаясь в конце речи к присутствующим на митинге, Ленин сказал:

—Большевиков еще мало, но среди рабочих много людей, которые сочувствуют большевикам.

Я стоял буквально рядом с Владимиром Ильичем. После этих его слов не выдержал и громко крикнул:

—Товарищ Ленин, я желаю сегодня вступить в партию большевиков!

Владимир Ильич пристально посмотрел на меня, подошел, пожал руку и сказал:

—Ну, вот и хорошо, вы первый, а вашему примеру последуют другие, кому дороги дела большевиков! Поздравляю вас!

Тут же он задал несколько вопросов:

—Судя по шинели, солдат?

—Так точно, товарищ Ленин!

—И на фронте был?

—По ранению вернулся.

—Какое настроение у солдат? Как они относятся к войне?

Отвечаю, что лично я не буду воевать за интересы капиталистов, что и всем солдатам война опостылела, что они ждут не дождутся, чтобы воткнуть штык в землю...

После меня еще с десяток рабочих тут же изъявили желание стать большевиками. А через несколько дней в Пороховском райкоме мне и моим товарищам выдали партийные билеты...

И вот, пользуясь новой встречей с Владимиром Ильичей, я ему с гордостью показывал свой партийный билет. Ильич, как и в первый раз, крепко пожал мне руку и пожелал всяческих успехов.

Много раз встречался я с Владимиром Ильичей. Никогда не изгладится из памяти и день 31 мая 1917 года. Как делегат от Союза деревообделочников я присутствовал на первой петроградской конференции фабрично-заводских комитетов. Проходила она в Таврическом дворце.

Главным событием этого дня конференции было выступление В. И. Ленина. Надо ли говорить, с каким чувством приветствовал я вместе с другими делегатами появление на трибуне Владимира Ильича! Мне хотелось встать и объявить всему залу, что еще каких-нибудь полтора месяца назад я слышал Ленина, разговаривал с ним, что он, Ленин, первый поздравил меня с вступлением в большевистскую партию!..

Вождь трудящихся говорил в своей речи о необходимости установления контроля над производством.

— Чтобы контроль над промышленностью действительно осуществлялся,— подчеркивал Владимир Ильич,— он должен быть рабочим контролем.

После выступления В. И. Ленина мы, рабочие, стали явочным порядком вводить свой контроль. И хотя фабрикантам и заводчикам наши мероприятия были как нож острый, мы настойчиво проводили их в жизнь, уже тогда, до победы Октября, закладывая основы социалистического хозяйствования.

Очень близко я видел и слышал В. И. Ленина и после того, как молодое Советское правительство было переведено в Москву.

12 марта 1919 года Владимир Ильич приехал из новой столицы в Петроград на похороны мужа своей старшей сестры, Анны Ильиничны, Марка Тимофеевича Елизарова, наркома путей сообщения. В тот момент я был красным командиром первых пехотных курсов, и мне выпала честь снова охранять великого вождя революции.

Траурная процессия, воспоминания о потерянных самых близких ему родных наложили на лицо Владимира Ильича следы тяжелого душевного переживания. Видя это, товарищи пробовали уговорить его воспользоваться машиной — ведь путь слишком далек,— но он категорически отказался.

С Выборгской стороны — от Нижегородской улицы (ныне улица Лебедева), дом № 37-6, где находился Клинический военный госпиталь,— и до Волкова кладбища Владимир Ильич шел за гробом...

В тот день я снова убедился в железной выдержке, могучем характере Ленина, в его неповторимом умении владеть собой.

Несмотря на траурный день и печаль, Владимир Ильич использовал свой скорбный вынужденный приезд в Питер для встречи с трудящимися. Во второй половине дня он выступил в Актовом зале Дворца труда на I съезде сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии с речью об организации профессионального союза сельскохозяйственных рабочих. Затем Ильич побывал в Секретариате Дворца труда, где интересовался деятельностью профессиональных союзов.

На другой день, в шесть часов вечера, Ленин произнес речь о внутреннем и международном положении страны на митинге петроградских рабочих, который проходил в оперном зале Народного дома на Петроградской стороне (нынешний адрес этого дома — парк Ленина). Людей пришло множество, и не все смогли попасть в зал, поэтому прилегающие к залу помещения, довольно вместительные, были тоже заполнены. Народ не расходился, надеясь хоть мельком посмотреть на своего Ильича, приветствовать его. И Ленин не обделил вниманием петроградцев. Сразу же после митинга он вторично выступил в фойе и рассказал о работе Совета Народных Комиссаров. Даже мне, очевидцу, хорошо сохранившему в памяти всю обстановку этого единения вождя и трудящихся масс, трудно передать, с каким энтузиазмом присутствующие приняли резолюцию, в которой говорилось:

«Вместе с товарищем Лениным мы вышли на борьбу за светлую, лучшую жизнь, вместе с ним мы победим. Да здравствует товарищ Ленин, да здравствует наша грядущая победа! Да здравствует международная революция!»

С тех пор прошло много времени. Но и сейчас В. И. Ленин стоит передо мною, как живой, как символ нашей революции, как ярчайшее олицетворение бессмертия нашего великого дела.

 

Г. И. АСТАПКОВИЧ,
рабочий петроградской фабрики «Скороход», красногвардеец,
впоследствии — на советской работе,
член КПСС с 1917 года

ВЕЛИКИЙ, ПРОСТОЙ, СЕРДЕЧНЫЙ

Мне выпало большое счастье неоднократно разговаривать с Владимиром Ильичей, и я хорошо запомнил дорогие черты его лица. В известном стихотворении поэта Н. Полетаева правильно сказано о портретах Ленина, что «похожих не было и нет». В лице Ильича было что-то неуловимо живое, непередаваемое. Запомнились навсегда его глаза: смеющиеся, приветливые и вместе с тем пытливые. Они словно спрашивали: «О чем ты думаешь? К чему стремишься?»

Ленин был исключительно энергичным, подвижным, почти всегда с кем-нибудь разговаривал, заложив руки за проймы жилета. Именно таким увидел я его в Смольном. Туда я прибыл с рабочим отрядом нашей фабрики в ночь на 25 октября 1917 года. Секретарь Петроградского Военно-революционного комитета С. И. Гусев, знавший меня ранее, распорядился, чтобы я остался в Смольном для связи и дежурства у телефона.

25 октября в Актовом зале Смольного открылся II Всероссийский съезд Советов. В зале — рабочие, солдаты и матросы. Зимний еще не взят, но в руках красногвардейцев уже находятся вокзалы, почта, телеграф, Государственный банк.

Помню, как, сотрясая стены Смольного, грянул залп с крейсера «Аврора» — сигнал для штурма Зимнего, где находилось буржуазное Временное правительство, как заговорили пушки с Петропавловской крепости.

Поздно ночью в Смольный прибыл солдат-самокатчик с пакетом. У входа его задержали и сказали, что пакет сейчас же передадут Ленину. Посыльный не отдал донесения и настойчиво требовал пропустить его лично к Ильичу. Солдата проводили до 67-й комнаты, где работал Владимир Ильич. В этот момент В. И. Ленин вышел из кабинета. Я был свидетелем такого разговора:

— Это вы Ленин? — удивленно спросил солдат, оглядывая невысокую плотную фигуру Ильича.

— Да, я,— улыбнулся Ленин.

Лицо солдата посветлело.

—Вот вам пакет от Подвойского.

Ленин взял пакет, поблагодарил и хотел идти. Тогда солдат смущенно сказал:

—Расписочку...

Ленин расписался на конверте, подал его и пожал руку солдату. Тот схватил в обе ладони руку Ильича и долго ее тряс.

Тут же в коридоре Владимир Ильич развернул донесение Подвойского и вслух прочитал: «Зимний дворец взят. Временное правительство арестовано и отправлено в Петропавловскую крепость. Керенский бежал». Стоявшие рядом рабочие и солдаты закричали: «Ура!»

26 октября II Всероссийский съезд Советов принял ленинские декреты о мире и о земле. Съезд создал рабоче-крестьянское правительство. Первым председателем Совнаркома единодушно был избран Владимир Ильич Ленин.

В Октябрьские дни Ильич работал почти без отдыха. Порой бывало даже так, что он спал в кресле. Утром освежится водой из умывальника и снова за дело. В 67-й комнате Смольного побывали буквально тысячи людей. К В. И. Ленину шли ходоки со всей России. Он отдал распоряжение пропускать всех, кто хочет говорить с ним. У В. И. Ленина на столе лежала пачка отпечатанного Декрета о земле. Каждому посетителю он вручал листовку с Декретом и советовал прочитать ее на заводе или в деревне на сходке. Ленин хорошо знал, что вопрос о земле волнует не одних только крестьян.

В эти дни в Смольный шел поток писем, адресованных: «Петроград, Ленину». Сначала Ильич читал все письма сам, но их становилось все больше и больше. В отдельные дни почта В. И. Ленина не укладывалась в двух больших мешках. Почту разбирал С. И. Гусев, а я помогал ему вскрывать конверты, сортировать письма: отдельно подбирать крестьянские, рабочие, солдатские. О наиболее важных письмах С. И. Гусев докладывал Ленину. Ильич считал письма трудящихся надежным барометром настроения революционных масс.

Меньшевики распространяли о Ленине различную клевету, но солдаты и рабочие не верили ей. В одном из писем, однако, группа солдат попросила Ильича прислать в их воинскую часть автобиографию. В. И. Ленина это не обидело. На другой же день он написал подробное письмо, в котором рассказал об отце, о старшем брате Александре, казненном царским правительством, о своем пребывании в эмиграции.

Мне посчастливилось видеть Владимира Ильича не только в служебной обстановке. В одной из комнат Смольного была устроена столовая. Там обедали все технические работники, и там же питался Владимир Ильич.

Когда наступил голодный 1918 год, мы перешли на соленую рыбу и четверть фунта хлеба-суррогата. Чай пили без сахара. В. И. Ленин ничем не хотел выделять себя. Однажды крестьяне прислали ему несколько посылок с продовольствием. По поручению С. И. Гусева я принес эти посылки в кабинет к Владимиру Ильичу, но он их не принял, дал распоряжение отправить в детские дома. Вообще Владимир Ильич очень заботился о детях.

Как-то в Смольный зашел солдат, ехавший с фронта в деревню. Часовой у кабинета В. И. Ленина спросил, что ему нужно. Солдат ответил: «Еду домой, хочу увидеть Ленина, а то спросят в деревне, каков он, а я и не знаю». В это время к дверям подошла девушка в белом переднике. Она несла на подносе чай и ломтик хлеба с мякиной.

—Это кому? — спросил солдат.

—Ленину.

—Подожди! — солдат сорвал с плеча вещевой мешок, вынул буханку настоящего ржаного хлеба, достал нож и отрезал половину буханки.— Возьми! А мне дай этот кусочек. Покажу нашим, что Ленин ест.

Девушка положила хлеб на поднос и открыла дверь. Через минуту в коридоре появился Владимир Ильич.

—Это ваш хлеб? — спросил он солдата.— Никогда такого вкусного не пробовал!

Солдат широко заулыбался, пожал протянутую Ильичем руку и почти бегом направился к выходу.

Я жил в Смольном в одной из комнат первого этажа. Однажды, идя по коридору, обнаружил большое книгохранилище. Я любил читать и потому стал рыться в книгах. Радовался, когда находил фамилии уже знакомых мне писателей, огорчался, что часть книг была разбросана, порвана. Библиотеку никто не охранял. Я решил сообщить об этом В. И. Ленину и с мальчишеским задором сказал, что ведь это теперь наше и книги нужно беречь.

—Вот именно! — ответил Владимир Ильич.— Потому, что наше, и нужно беречь!

Он захотел тут же осмотреть книгохранилище и очень им заинтересовался. Больше часа Ильич просматривал книги, бережно ставил их на полки. Затем вызвал С. И. Гусева и предложил поставить у библиотеки часового. Это ленинское указание было выполнено.

С Гусевым и Бонч-Бруевичем Владимир Ильич часто вспоминал, как они вместе жили и работали в Женеве. Иногда В. И. Ленин уезжал из Смольного ночевать на квартиру к В. Д. Бонч-Бруевичу. А в минуты затишья и отдыха в своем кабинете Владимир Ильич просил Сергея Ивановича Гусева спеть любимую «Варшавянку». Никто не удивлялся, когда из-за двери негромко доносился глуховатый голос Гусева:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Но это было не часто. Почти до утра дверь ленинского кабинета то и дело открывалась и закрывалась.

Как-то в январе 1918 года, дежуря у телефона, я около двух часов ночи получил сообщение о готовящемся выступлении контрреволюционеров. Пошел передать телефонограмму В. И. Ленину. Открыл дверь и увидел, что Владимир Ильич, сидя в кресле, уснул. Будить его я не стал, хотел закрыть дверь и сообщить о телефонограмме Н. И. Подвойскому. Но Ильич, услыхав шорох, открыл глаза. Я сказал, что получено важное сообщение.

—И вы о таком важном событии решили мне не докладывать только из-за того, чтобы меня не беспокоить? Ваши действия неправильны,— сказал мне Владимир Ильич.— Запомните: если дело идет об угрозе революции, вы должны мне сообщить об этом в любое время дня и ночи.

Интересы революции, интересы рабочего класса Ленин ставил превыше всего и учил этому других.

Весной 1918 года я поступил на курсы агитаторов и комиссаров, которых готовили для работы в продовольственных отрядах. В. И. Ленин говорил тогда, что судьба революции зависит от хлеба. Будет хлеб — революция победит! Но хлеб нужно было вырвать у кулаков. Владимир Ильич сам занимался созданием продотрядов.

Занятия на курсах проходили вечерами, без отрыва от работы, в Актовом зале Смольного. Однажды к нам на курсы пришел В. И. Ленин. Он спросил, все ли нам понятно и ясно. Курсанты попросили Владимира Ильича рассказать, чем надо руководствоваться на местах, в отрядах. И Ленин дал нам напутствие, которое я запомнил на всю жизнь:

—Вы являетесь представителями партии большевиков, и по вашему поведению народ будет судить о всей партии. Это обязывает вас везде и во всем показывать хороший пример.

—Все практические вопросы,— сказал далее Владимир Ильич,— решайте так, чтобы это было в интересах революции, в интересах рабочего класса, и вы не ошибетесь — будете решать правильно!

Эти слова полны своего глубокого значения и в наши дни, как и все то, что делал неутомимый вождь революции, великий, простой и сердечный человек — Владимир Ильич Ленин.

 

П. П. АЛЕКСАНДРОВ,
рабочий завода «Анчар», член завкома, красногвардеец,
работал на Путиловском (ныне Кировском) заводе,
член КПСС с 1915 года

РАССКАЗ О ЗАДЕРЖАННОЙ ЗАРПЛАТЕ

В самом начале империалистической войны в Нарвском районе возник завод бронебойных пуль «Анчар». Еще до Октябрьской революции большевики этого завода начали осуществлять через завком рабочий контроль над производством. В ответ администрация, следуя лозунгу Рябушинского «задушить революцию костлявой рукой голода», стала задерживать выдачу заработной платы.

После Октябрьской революции заводской комитет почти полностью взял управление предприятием в свои руки.

В первую очередь возник вопрос о выплате заработной платы рабочим, не получавшим ее с октября 1917 года. С этой целью двум членам завкома — мне и т. Васильеву — было поручено достать деньги.

Ежедневно с утра до вечера ходили мы из одного учреждения в другое. Были и в Петроградском и в Главном артиллерийском управлении, ходили к владельцам завода, обивали пороги так называемого «заводского совещания», в котором заседали заводчики, но везде безрезультатно. Советская власть еще не успела сменить старых чиновников, и они всячески саботировали. То обнаруживалось, что у нас не хватало нужных справок или бухгалтерского баланса, то обещали обсудить наш вопрос на каком-то совещании— обязательно через неделю-две.

Прошли октябрь, ноябрь и большая половина декабря. Денег все нет и нет. Рабочие изголодались, на заводе — возбуждение. Ругают не только администрацию, но и бездельников из завкома, особенно нас, «ходатаев». Наконец вечером 30 декабря мы получили в Главном артиллерийском управлении ассигновку в Государственный банк на 800 тысяч рублей. Сообщили сразу в завком, и там решили 31 декабря к 2—3 часам вызвать на завод рабочих ночных смен для получения заработной платы.

Утром 31 декабря мы на заводской машине подъехали к Государственному банку. Подходим к окошку, суем кассиру нашу ассигновку и слышим ответ:

—Приходите 2 января. Сегодня в банке неприсутственный день.

Идем к комиссару банка — тот разводит руками: ничем помочь не в состоянии. И вдруг у нас возникла счастливая мысль: а что, если поехать к Ленину?

За несколько дней до этого Совнарком взял из банка на неотложные нужды революции 5 миллионов рублей. Об этом мы узнали из выходивших еще тогда буржуазных газет, которые подняли вой насчет того, что «большевики грабят Россию».

Отправляемся в Смольный, проходим в левое крыло, где тогда были кабинет и приемная товарища Ленина. Подходим к Горбунову, говорим:

—Нам бы с товарищем Лениным нужно поговорить.

—Его еще нет, посидите,— отвечает он.

Минут через пять в приемную входит Владимир Ильич. Поздоровавшись с нами за руку, он сразу же начинает расспрашивать: откуда мы, много ли на заводе рабочих, есть ли организация большевиков? Выяснив все, Ильич спрашивает:

— Ну, а зачем ко мне приехали?

Мы рассказали о задержке заработной платы, обо всех своих мытарствах и о том, что, имея на руках ассигновку в банк, денег все-таки не получили.

—Ну так что же? — спрашивает Владимир Ильич.— Чем могу вам помочь?

Мы замялись...

—Да вот,— говорим,— мы слышали, что Совнарком получил недавно из банка 5 миллионов рублей... Нельзя ли из этих средств получить в обмен на ассигновку нужные нам деньги?

—Это можно,— отвечает Владимир Ильич.— Ищите Бонч-Бруевича и Свердлова, пусть зайдут ко мне.

Быстро находим тт. Свердлова и Бонч-Бруевича, и вот уже минут через двадцать нам вручают протокол комиссии, в котором записано решение — выдать нам требуемую сумму.

Дело оставалось за кассиром. Проходя в ожидании его по коридору, мы увидели на одной двери надпись карандашом: «Столовая». Оказалось, что столовая — совнаркомовская. Время было голодное. Продукты в городе выдавались только по карточкам и очень скудно, а тут уже и час обеденный подошел, есть хочется. Мы переглянулись: нельзя ли в этой столовой пообедать?

Тов. Горбунов, к которому мы обратились с такой просьбой, без промедления выдал нам два талончика. Идем с ними в столовую, предвкушая хороший совнаркомовский обед.

И вот столовая — несколько длинных столов, покрытых клеенкой. На одном из них — небольшая горка нарезанного хлеба, стопа алюминиевых чашек, ложки. В обмен на талоны и деньги нам вручают два куска хлеба, наливают две чашки щей.

Садимся, пробуем, и у нас глаза на лоб полезли: оказывается, щи кислые, да еще с селедкой. В таких же чашках подают нам второе — гречневую кашу — размазню. Съедаем все с аппетитом, но нам кажется, что тов. Горбунов дал талоны не в совнаркомовскую, а в какую-то обычную столовую.

Сказали мы об этом Горбунову, а тот отвечает, что в Смольном только одна столовая.

—Так что же, и наркомы в ней обедают?

—И наркомы.

—И Ленин тоже?

—Тоже.

После таких ответов съеденный обед показался нам очень приятным.

Получив вскоре деньги, мы отправились на завод. Все рабочие были уже на месте. Но прежде чем начать выдачу денег, мы рассказали всем, как нас приняли в банке и как принял Владимир Ильич, сумевший в течение двадцати минут решить дело, из-за которого все так долго мучились. Не забыли мы упомянуть и о том, как обедали в совнаркомовской столовой.

Все рабочие были в восхищении от простоты и отзывчивости Владимира Ильича Ленина.

 

А. А. БУЛЫШКИН,
рабочий завода «Айваз»,
после Октября — в рядах Красной Армии, на советской и руководящей хозяйственной работе,
член КПСС с 1912 года

ПОДАРОК ОТ САМАРСКИХ РАБОЧИХ

О Владимире Ильиче Ленине я услышал еще накануне первой мировой войны, когда участвовал в революционной работе в Петербурге. У меня, как и у многих питерских рабочих, была заветная мечта — повидать Ленина. Но сбылась эта мечта лишь в 1917 году...

...Декабрь 1917 года. Борьба за установление Советской власти в стране еще не закончена. На Волге — в Самаре, Саратове, Царицыне, Астрахани, Ярославле — борьба в полном разгаре. Партия большевиков, опираясь на революционные массы, громя буржуазию и предателей революции— меньшевиков и эсеров, укрепляет диктатуру пролетариата.

В Питере голод.

Самарский губком партии и ревком дают мне задание доставить в Петроград эшелон белой муки, передать его как подарок Ленину от самарских рабочих. Сопровождает этот эшелон специально выделенный красногвардейский отряд.

На протяжении всего пути от Самары до Петрограда нашему отряду пришлось бороться за продвижение эшелона: Советская власть на местах еще не окрепла, на железной дороге сидело много меньшевиков, эсеров, ставленников Временного правительства, которые всячески пытались сорвать продвижение нашего поезда. Нам приходилось добывать паровозы и выводить их из депо с оружием в руках. В пути не раз горели буксы у вагонов. На некоторых станциях нам приходилось самим перегружать вагоны. Но наш товарный поезд все же шел со скоростью пассажирского.

Особенно тяжело пришлось нам на узловых станциях Инза, Рузаевка, Ковылкино, Сасово и др. Кое-где нам пытались даже оказать вооруженное сопротивление, чтобы задержать эшелон. На нашем поезде было всего сорок красногвардейцев. Поэтому мы больше рассчитывали не на свою вооруженную силу, а на силу убеждения, на силу большевистского слова.

Вот один из эпизодов. Наш поезд подходил к станции Инза. На перроне стояло человек полтораста каких-то вооруженных солдат. Как только поезд остановился, они сразу же по команде офицера стали нас окружать, предлагая нам выйти и сдать оружие. Тогда я обратился с речью к солдатам, разъяснил им, что мы везем хлеб в Питер, голодающим рабочим, их женам и детям, везем все это к Ленину. Среди солдат стали раздаваться голоса, что пусть, мол, везут хлеб голодающим, это — хорошее дело, надо помочь им.

Настроение солдат изменилось, и они даже помогли нам добыть в депо паровоз. Семь человек из них обратились к нам с просьбой взять их с собой, к Ленину. В этой просьбе мы отказать им не могли, тем более что понимали: они, несомненно, пригодятся нам в дороге.

В рекордный срок, за трое суток, мы доставили эшелон в Питер. Привезли с собой и двадцать два начальника станций и депо, арестованных за саботаж.

Приехав на вокзал, я поставил охрану к эшелону, а сам с группой красногвардейцев в десять человек пошел в Смольный, к Владимиру Ильичу Ленину. Каждый из нас взял с собой по две-три буханки белого хлеба. Мы шли, окруженные толпой голодных женщин и детей. Больше половины хлеба мы роздали им по дороге.

В Смольный пришли в исключительно приподнятом настроении. У всех было одно желание — увидеть Ленина, передать ему наши подарки и горячий привет от самарских рабочих. Принял нас Владимир Ильич очень радушно, тепло. На нас произвели большое впечатление его приветливость и душевность, исключительная скромность его комнаты, обставленной простой мебелью. Положили мы свои буханки белого хлеба на стол, доложили о прибытии эшелона с хлебом, о трудностях, которые пришлось преодолеть в дороге, о нашей борьбе с саботажниками. Ильич слушал с большим вниманием, по лицу его скользила улыбка. Он тепло поблагодарил нас. Потом товарищ Ленин позвал Надежду Константиновну и сказал ей:

— Смотри, Надя, что привезли питерским рабочим самарские товарищи. Весь этот белый хлеб, а также и муку нужно сразу же распределить по больницам и детским приютам.

— О вашем поезде,— обратился к нам с улыбкой Ильич,— и о том, что вы привезли в Питер двадцать два арестованных саботажника, мы уже знаем из телеграмм с пути.

Владимир Ильич подробно расспросил меня, как члена Самарского губкома, о положении в Самаре, о настроении крестьянства и уральского казачества, о продовольственном положении, о том, можно ли рассчитывать на нашу продовольственную помощь. Особенно интересовало Ильича, насколько упрочилась в Самарской губернии Советская власть.

Затем он поинтересовался, в какой помощи нуждаемся. Мы обратились с единственной просьбой — помочь нам оружием для отрядов Красной гвардии. Ленин тут же распорядился дать нам с Ижорского завода два броневика. Связавшись с полковым комитетом 1-го пулеметного полка, он попросил выделить для нас пулеметную команду с пятью пулеметами «Максим». В письме тульским товарищам Ленин предложил выдать нам винтовки и револьверы.

В конце беседы Владимир Ильич опять напомнил, что у молодой республики еще очень много врагов, предстоит тяжелая борьба... Поэтому главная, основная задача — это защита и укрепление молодой Советской республики.

Ленин говорил нам, что нужно сохранять и укреплять союз рабочего класса и крестьянства, так как в этом сила нашей революции, что в предстоящей тяжелой борьбе мы не будем одиноки, нас поддержит международный пролетариат.

Трудно передать, с каким волнением мы слушали Ленина. С болью в душе обратили мы внимание на стоявший перед Ильичей на столе стакан чаю с небольшим кусочком черного хлеба. Однако Ильич не разрешил нам оставить ему хотя бы одну буханку белого хлеба, привезенного нами из Самары.

Уходить от Ильича не хотелось, настолько близким и дорогим стал он нам за время этой беседы, настолько мы были взволнованы его простотой, радушным приемом, вниманием к каждому из нас. Беседа с Лениным вселила в нас еще большую уверенность в окончательной победе пролетарской революции...

 

И. М. ГОРДИЕНКО,
рабочий петроградского завода «Новый Лесснер», красногвардеец,
впоследствии — на партийной, профсоюзной и хозяйственной работе,
член КПСС с 1905 года

В НОЧЬ НА 1918-й

Проводить старый, 1917-й и встретить новый, 1918 год мне довелось в Петрограде, на Выборгской стороне, вместе с Владимиром Ильичей Лениным и Надеждой Константиновной Крупской.

Ильич хорошо знал этот район, часто бывал у нас и был знаком со многими выборжцами. Вернувшись в апреле из эмиграции, он стал на учет в нашей районной партийной организации. В июльские дни Ленин скрывался у нас в районе, ночуя в семье Василия Каюрова, столяра с «Эриксона». Да и последнее свое подполье перед Октябрем Ильич провел на Выборгской... в квартире на Сердобольской улице, у Маргариты Васильевны Фофановой. Наш район — его Совет, его дума, заводы, а также расквартированные полки— находился почти целиком под большевистским влиянием, и сюда, за Литейный мост, не очень-то любили заглядывать ищейки Керенского, зная, что им тут несдобровать. Ильич не раз говорил, что удивительно спокойно чувствует себя, попадая к нам в район.

Ну, а Надежду Константиновну мы считали просто своей, выборжской. Полгода — с апреля по самые октябрьские события — она работала в нашем районном Совете, ведала отделом народного образования и культпросветом. Меня, как депутата, назначили ее заместителем. Конечно, мне, литейщику по профессии, трудно было исполнять эту должность, имея к тому же за плечами лишь один класс церковноприходской школы. Но я старался, тянулся, читал по ночам... Крупская пишет в своих «Воспоминаниях»: «Гордиенко очень много возился с детскими садами...» Меня и в самом деле влекло больше к малышам, к дошкольникам. И я им тоже пришелся по душе. Особенно нравились пацанятам мои черные запорожские усы, за которые в свое время мне была дана подпольная кличка «Батько». Я организовал первую в районе и, кажется, в Петрограде детскую площадку, руководил массовой ребячьей вылазкой с духовым оркестром, с раздачей гостинцев в парк Лесного института. Надежда Константиновна утверждала, что у меня имеются «определенные педагогические наклонности».

Но сразу после революции мне пришлось переключиться на финансовые дела. Я был выбран казначеем райсовета. В моем распоряжении оказались толстая кассовая тетрадь, огромный, до потолка, несгораемый шкаф и... ни копейки денег. В ту пору банки не были еще национализированы, и их служащие, подкупленные такими тузами, как Рябушинский, саботировали новую власть. Сидим без денег. Нечем платить милиционерам, пожарным, дворникам, сторожам... Иду на Невский к голове городской думы Михаилу Ивановичу Калинину. Застаю его в большой нетопленной комнате в пальтишке, в шапке-ушанке. Потирает озябшие руки. В ответ на мою просьбу выручить деньгами невесело улыбается: городская касса тоже пуста... Что же делать? Где раздобыть финансы? И вдруг они сваливаются, можно сказать, с неба, вернее, со стола того же Рябушинского. Наша районная чека проведала, что на квартире этого капиталиста раздают деньги саботирующим чиновникам. И хотя та квартира в другом, Центральном, районе, наши ребята налетели с облавой и забрали на несколько миллионов акций и 30 тысяч наличными, передав все это нам, в Совет. С акциями мы не знали, что делать, а деньги тут же употребили на выдачу людям жалованья.

Не успели порадоваться, как звонят из Центрального района, из Совета. Казначей кричит в трубку: «Безобразие! Ваша чека забрала наши 30 тысяч!» — «Как так ваши? Это ж деньги Рябушинского». — «А где он живет? На чьей территории? На нашей. Значит, и 30 тысяч наши!» Стараюсь успокоить товарища. «Пожалуйста,— говорю,— мы передадим вам акции».— «А на кой они черт! — кричит.— Нам нужны деньги, понимаете, деньги! Сидим без гроша».— «Очень,— говорю,— сочувствуем. У самих было такое же положение».— «Верните нам 30 тысяч!» — «А мы их уже роздали...» — «Ах так, будем жаловаться в Смольный!» — И, прибавив крепкое словцо, бросил трубку.

В тот же день вызывают меня в Смольный с объяснениями. Сталкиваюсь там с казначеем из Центрального района. Это лихой балтийский матрос с револьвером на ремне. Увидев меня, накинулся, замахал руками. Вот,— думаю,— пальнет, и весь наш финансовый спор будет сразу разрешен». Дежурный секретарь Юлия Сергеевна, хорошая моя знакомая по подполью, просит подождать немного:

—Сейчас Владимир Ильич освободится.

Ого, нас примет, оказывается, сам Ленин! Я его видел только раз, и то на большом расстоянии, когда он выступал с балкона особняка Кшесинской. А теперь мне придется держать перед ним ответ. И еще неизвестно, как он нас рассудит.

Кто-то вышел от Ильича, и мы пошли в кабинет.

Ленин встретил нас стоя, поздоровался и, стоя же, прислонившись к столу, приготовился слушать. Я, как смог, сбивчиво, косноязычно, ужасно волнуясь, изложил суть дела. Матрос нервничал, порывался возражать, но, стесняясь Ильича, сдерживался. Только под самый конец не выдержал, крикнул:

—Тридцать тысяч средь бела дня вырвали у нас!.. Да я бы за такое...

Ленин, чуть прищурясь, быстро взглянул на меня, потом на матроса, весело так взглянул, задорно, будто хотел сказать: «Вот и молодцы выборжцы, не растерялись...» Но не сказал.

—Не волнуйтесь, товарищ,— обратился он к моряку,— сейчас разберемся.— И, повернувшись ко мне, спросил: — Есть у вас документы в оправдание произведенных расходов?

—А как же! — обрадовался я.— Вот они.

И выложил на стол пачку измятых расписок от начальника милиции, брандмайора, домовых комитетов, кому мы передали деньги. Расписки без печатей, на клочках бумаги, но разве тогда было до печатей, до форменных бланков?..

Ленин внимательно посмотрел все эти документы и сказал:

— Деньги вы употребили разумно...

Тут матрос поник головой, загрустил.

—Но, продолжал Ильич,— предупредите ваших товарищей из чека, чтобы они не самовольничали.

Морячок сразу ожил.

—Правильно, товарищ Ленин, правильно!

А я говорю:

—Как же так, Владимир Ильич? Ведь это же народные денежки, Рябушинским у народа награбленные.— И, осмелев, добавил: — Вы сами писали про экспроприацию экспроприаторов.

При этих моих словах Ленин нахмурился:

—Я не Рябушинского защищаю. Я защищаю порядок, наш революционный порядок!.. А у вас, наверно, и протокола-то нет...

—Какого? — не понял я.

—Протокола о конфискации денег у Рябушинского и признании их народным достоянием. Составили?

—Нет, Владимир Ильич, не составляли.

—Вот видите! А Рябушинский может на вас в суд подать. Как вы тогда оправдаетесь без протокола?

—Товарищ Ленин,— говорю,— это дело поправимое.

— Каким образом?

—Можно эту бумажку и теперь написать...

Ильич смотрит на меня в упор и начинает вдруг громко, раскатисто хохотать.

—Задним числом? Прекрасно! — говорит он, продолжая смеяться.— Казначей районного Совета толкает председателя Совета Народных Комиссаров на явную фальсификацию... Ну что поделаешь с этими выборжцами?.. Вывернутся из любого положения.

Я тоже смеюсь, но морячку не до смеха. Он понимает, что денежки окончательно уплыли.

Оборачиваясь к матросу, Ленин говорит:

—На днях, товарищ, мы примем декрет о национализации банков. И вы сможете разделаться со всеми вашими долгами.

Прощаемся, уходим: я — веселый, довольный, а балтиец— грустный, понурый, растерявший всю свою воинственность...

Шли последние дни 1917 года, бурного, революционного, полного событий, «которые потрясли мир». Теперь наступал 1918-й. Каким он будет? Что принесет?

Районный Совет решил организовать встречу Нового года, на которую собирались пригласить актив: депутатов, членов заводских комитетов, красногвардейцев. Программу этого вечера поручили подготовить Косте Лебедеву, слесарю с «Айваза», председателю культкомиссии. Это был страстный поклонник искусства, особенно театрального. После того как революция раскрыла для рабочих двери Мариинского, Александрийского, Михайловского театров, Костя все вечера пропадал на спектаклях. Я дружил с Костей, и он часто увлекал меня с собой. Во время представлений Костя вел себя бурно, ужасно переживал, вскакивал, хватал меня за плечи, тряс. А однажды, слушая в «музыкалке», как называли мы тогда консерваторию, увертюру к опере «Князь Игорь», он даже закричал от восторга...

Как председатель культкомиссии Лебедев был просто незаменим. Актовый зал бывшего юнкерского Михайловского училища превратился его стараниями в филиал бывших императорских театров. На кустарной, наскоро сколоченной сцене выступали перед выборжцами выдающиеся трагики, знаменитые баритоны, прославленные прима-балерины. Артисты охотно приезжали в район, привлекаемые не только тем восторгом, с которым встречали их зрители, но и таким немаловажным в ту пору фактором, как паек. В городе было уже чрезвычайно туго с продуктами. Но с помощью председателя районной продовольственной управы Николая Кучменки, который, к счастью для Кости, тоже оказался большим любителем искусства, Лебедеву удавалось доставать для актеров по маленькому, но весьма содержательному сверточку: кусок масла, кружок колбасы, баночка килек... Приезжали на Выборгскую литераторы, лекторы.

Душой всех этих концертов, выступлений была вместе с Костей и Мария Федоровна Андреева, жена Горького. Она являлась членом районной культкомиссии и очень помогала Лебедеву. Помню, он как-то ездил к ней на Кронверкский договариваться об очередном концерте и меня прихватил с собой. Эта поездка особенно памятна мне потому, что мы встретились тогда с Алексеем Максимовичем и он долго беседовал с нами.

Итак, программа новогодней встречи была разработана Костей Лебедевым и доложена им на заседании президиума районного Совета. Почти все в этой программе вызвало одобрение. Утвердили место встречи: актовый зал Михайловского училища. Горячо приняли предложение послать пригласительные билеты Владимиру Ильичу, Надежде Константиновне, народным комиссарам. Дискуссия вспыхнула только по вопросу о танцах. Кое-кто был против включения их в программу. А Лебедев рьяно отстаивал интересы молодежи, которая явится на вечер и будет вдруг лишена возможности потанцевать. Большинство начало склоняться на его сторону. Но тут прозвучал веский довод: а если приедет Ленин? Как он посмотрит на всякие там краковяки и вальсы?

—Очень даже хорошо посмотрит,— пробасил в поддержку Лебедева Иван Чугурин, знавший Владимира Ильича по парижской эмиграции, слушавший его лекции в партийной школе в Лонжюмо.— Ильичу ничто человеческое не чуждо.

Танцы были спасены. Но вот протащить елку в программу вечера Лебедеву не удалось: елка была категорически отметена как «явный буржуазный предрассудок».

Всю неделю перед Новым годом наш председатель культкомиссии бурлил и кипел. Он целыми днями носился по району, по всему городу. Заказывал в типографии билеты, а потом развозил их, договаривался с артистами, с духовым оркестром, добывал реквизит, командовал плотниками, которые расширяли сцену, приволок откуда-то дряхлейшего старичка-настройщика, дня три проколдовавшего над роялем, обхаживал всячески Кучменку на предмет организации буфета с холодными закусками для артистов. И наконец, с почестями — в автомобиле! — доставил некоего гениального художника-футуриста, который должен был оформить сцену. С этого момента уже никто из нас, членов культкомиссии, не мог зайти в актовый зал.

—Вы будете мешать. Художнику необходима спокойная творческая обстановка! — говорил нам Костя.

Сам он изредка заглядывал на сцену и каждый раз возвращался восторженный, с таинственным блеском в глазах и восклицал:

—Ох и рисует, ох и рисует!

В зал мы были допущены лишь 31 декабря, за час до начала торжества.

Мы вошли, увидели сцену и застыли на пороге, потеряв дар речи. Полотняный занавес был весь заляпан рыжей краской, словно по нему много раз провели мокрой, грязной шваброй. Верх сцены украшала символическая картина, смысл которой так и не дошел до нас. Огромное малиновое и почему-то квадратное солнце — о том, что это солнце, можно было догадаться только по лучам, расходившимся от него во все стороны,— по бокам два немыслимых урода в синих комбинезонах, расположенные горизонтально, навзничь; лежа на спине, они упирались ногами в солнце... Лебедев победно оглядел нас, а мы молчали, понимая, что исправить эту мазню уже невозможно, и не желая злой критикой огорчать милого нашего Костю, павшего жертвой футуризма. Нам оставалось радоваться, что художнику не хватило времени и красок для того, чтобы размалевать еще и великолепные мраморные колонны и стены зала.

А зал уже наполнялся. По широкой парадной лестнице, ореховые перила которой натерты до сверкания, а ступени застланы дорогим бухарским ковром, нетерпеливо поднимаются новые хозяева Выборгской стороны. Они совсем неплохо чувствуют себя в этом старинном мрачноватом здании на берегу Невы, которое еще недавно было для них таким чужим и враждебным. Юнкерское училище в рабочем районе... Теперь здесь районный Совет, народная власть...

Входят в актовый зал, предназначенный для торжественных смотров, металлисты со «Старого Лесснера», с «Нобеля», с «Айваза», с «Парвиайнена», ткачихи с Большой Сампсониевской мануфактуры. Многие пришли семьями — с детьми, с домочадцами. Идут красногвардейцы, но разве их узнаешь! Утром были в ватниках, с пулеметной лентой через плечо, с винтовкой. А сейчас иной вид. Гладко отутюженный костюм-тройка, стоячий воротничок, галстук-бабочка, а у кого и усы нафабрены да подкручены... Пришли солдаты Московского полка, свои, верные ребята! Полк расквартирован между двумя заводами— «Эриксоном» и «Новым Лесснером»,— и мятежный дух, всегда витавший над ними, витал и над Московским полком. Солдаты вместе с выборжцами бились за революционное дело и теперь хотят вместе встретить первый советский Новый год.

Становится тесновато. Уже не всем хватает стульев, приходится раздвигать их в задних рядах и класть доски. Приехали артисты, с ними Андреева. Можно начинать концертную часть программы, и Костя Лебедев, неведомо когда успевший переодеться и даже надушиться, дает сигнал к подъему занавеса...

Идет «Сорочинская ярмарка» в концертном исполнении, без декораций, под рояль. Но содержание оперы, ее яркая, веселая музыка соответствуют настроению слушателей. Певцы в ударе, поют великолепно, и успех представления обеспечен. Костя доволен, сидит сияющий в первом ряду... Члены райсовета по очереди, сменяя друг друга, выскальзывают на цыпочках из зала, чтобы спуститься вниз, в подъезд, и посмотреть, не приехал ли кто из Смольного. Но никого нет. А как хочется, чтобы Ильич навестил нас! Но мы знаем, что он страшно занят и вряд ли сможет урвать свободный часок. Единственная надежда на Крупскую. Она хотя и не работает теперь в районе, но душой наша, выборжская, и, может быть, думаем мы, ей удастся уговорить Ильича, оставив ненадолго дела, поехать на Выборгскую. Но вот уже скоро и двенадцать, а ни Ленина, ни Крупской нет. Значит, не приедут...

Тем временем согласно сценарию, разработанному Костей Лебедевым, в зале появляется Старый год — традиционный дряхлый дед в зипуне, в мохнатой шапке и, конечно же, с толстой клюкой. Он с трудом, кряхтя и охая, влезает на сцену и обращается к собравшимся с прощальной речью. Он говорит, что был не так уж плох и его будет за что помянуть добрым словом в веках. Он очень жалеет, что так быстро состарился, и с удовольствием прожил бы еще. Но тут выпорхнула к рампе юная балериночка из Мариинки, наряженная Снегурочкой, и, объявив, что она и есть Новый год, попросила старика удалиться, потому что уже пора ему на покой: бьет двенадцать часов! Да, друзья, бьет двенадцать часов. Новый, 1918-й наступил!

Председатель Совета Александр Куклин поздравляет всех присутствующих с Новым годом.

Сцену занимает духовой оркестр, присланный Московским полком. Часть стульев выносят из зала, часть сдвигают к стенам, освобождая место для желающих танцевать. Несколько депутатов Совета, старые друзья по подполью, сговариваются поехать на квартиру одного из них, Дмитрия Павлова, где накрыт скромный стол и ждет бутылочка вина. Нас с Костей решено оставить до начала танцев. «Поглядите, чтобы был порядок, и тоже приезжайте...» Вот полились звуки вальса, и первые пары закружились по блестящему паркету, отражающему свет люстр. Все больше и больше танцующих. Переглядываемся с Костей. Пора! Наши пальто в комнате за сценой, и, чтобы не пробираться одетыми через зал, спускаемся по боковой полутемной лестнице. Навстречу— мужчина и женщина в пальто, запорошенных снегом. Прислоняемся к перилам, чтобы дать им дорогу, и вдруг видим, что это Владимир Ильич с Надеждой Константиновной.

— Здравствуйте, товарищи,— говорит Ильич.— С Новым годом! Извините, что запоздали. Дела! Да и не сразу разыскали вход.

Я незаметно толкаю Костю в бок, и он, сразу смекнув, устремляется вверх, на сцену, чтобы предупредить оркестр. Владимир Ильич и Надежда Константиновна стряхивают снег с воротников, и мы входим в коридор. Здесь светло. Крупская шутливо грозит мне пальцем, и мне понятна эта «угроза».

Дело вот в чем. Незадолго до этого мы узнали, что Надежда Константиновна заболела. Решили навестить ее. Поехали втроем: секретарь райкома Женя Егорова, Иван Чугурин и я. Прихватили с собой масла, пол-литра молока, пачку печенья, лимон. Приезжаем, входим в комнату. Крупская лежит с обвязанной головой, тепло укутанная. На стуле возле кровати склянки с лекарствами. Владимир Ильич дома. Сидит за письменным столом, пишет. Увидел нас, поздоровался и еще ниже склонил голову над листом бумаги. Надежда Константиновна рада нашему приходу, но бранит за принесенные продукты:

— Вот это уж ни к чему? Где вы все это раздобыли? Переговариваемся шепотом, чтобы не мешать Ильичу.

Но вот он встает, подходит к кровати, смотрит на Надежду Константиновну и говорит, обращаясь к нам:

—Что с ней делать? Совершенно отбилась от рук. Не слушается, не подчиняется. Бегает по городу в пальто нараспашку, словно молоденькая курсистка... Так можно и воспаление легких схватить.

Крупская смеется.

—Не слушайте этого ворчуна. Сам хорош! Люди добрые в такой поздний час отдыхают. А он, сами видели, наработавшись целый день, строчит и строчит. И ночью будет сидеть...

—Ах, ты меня еще и критикуешь! — воскликнул Ильич.— Взгляните, товарищи, в чем она ходит.— И, стремительно нагнувшись, вытащил из-под кровати старенькие, вдрызг заношенные туфли, ткнул пальцем в подошву — палец провалился.— И в таких вот развалюшках топает в непогоду. Некогда починить, а о новых и слышать не хочет... Вот что! — сверкнул Ильич глазами.— Вхожу с вами, выборжцы, в заговор. Пока Наденька лежит — а полежит она у меня с неделю, я теперь за нее возьмусь,— давайте починим ей ботинки! Есть у вас на Выборгской сапожники?

—Буржуев нет, а сапожники найдутся,— сказал Чугурин.

—И отлично! Забирайте туфли. Вот вам деньги на починку.

Мы стали отказываться от денег, потом, говорим, рассчитаемся, но Ильич заставил взять...

Сапожники, конечно, нашлись, но починить обувь оказалось не так просто. Стельки сгнили, делать перетяжку — размер уменьшится на два номера. И мы купили новые туфли. А заодно и галоши. Но как передать покупку Надежде Константиновне? Разве она возьмет? А что если принести сверток и сказать, что это починенные ботинки? Зная характер Крупской, мы были уверены, что она не станет развертывать пакет. Так и было. Мы снова навестили больную. На этот раз Ильича не было дома. Порадовались, что дело идет на поправку, и ушли, оставив сверток на кровати...

...Вот почему Надежда Константиновна погрозила мне сейчас пальцем. На ногах у нее были новые туфли и галоши.

В коридор, куда мы вошли, доносятся звуки вальса. Я смотрю на Ильича: не рассердит ли его эта легкомысленная музыка? Но он как будто с удовольствием вслушивается в нее. В зал мы можем пройти сейчас только через сцену. Ильич хочет быстро пересечь ее, чтобы спуститься в зал. Но звуки внезапно грянувшего «Интернационала» перехватывают его у самого края сцены. Он останавливается. Стоит в распахнутом пальто, на котором еще поблескивают снежинки, сняв шапку, и рядом с ним Надежда Константиновна, и они видны всем собравшимся в зале, замершим в торжественном молчании при звуках «Интернационала».

Оркестр умолкает, и теперь все ждут, что скажет Ильич. Ждут бойцы революции, закаленные в подполье, штурмовавшие Зимний, отбившие под Пулковом первый натиск врага. Ждут красногвардейцы с «Парвиайнена», охранявшие в июльские дни квартиру, в которой жил Ленин. Особая сложность этой операции заключалась в том, чтобы не попасться Ильичу на глаза. Он терпеть не мог никакой охраны...

Ждет Алексей Шашлов, токарь, честнейшая, справедливейшая душа, член первого революционного народного суда, созданного на Выборгской стороне, на дверях которого висит плакат: «Здесь судят на основании пролетарской совести и пролетарского чутья именем революции». При разборе этим судом дел обвинители и защитники вербовались тут же, в ходе заседания, из присутствующих в зале... Стоит Шашлов и не ведает, что через несколько дней подлая пуля в спину сразит его у входа в Совет.

И четырнадцатилетний Андрейка Белый тоже ждет, что скажет товарищ Ленин. Андрейка был первым подсудимым революционного народного суда. Попался он на какой-то мелкой краже, и доставили его в суд прямо с места преступления. Оказалось, что нет у Андрейки ни отца, ни матери, и приговором ему было: отдать на поруки районному Совету. Андрейку взяли в Совет рассыльным. Они жил тут же, в одной из комнат. Все мы любили быстроногого и сметливого паренька. Даже скупой казначей (фамилия его была Гордиенко) не пожалел средств на шитье Андрейке одежды. И сейчас Андрейка стоит в новеньком, с иголочки, костюме и тоже не ведает своей судьбы: он уйдет на колчаковский фронт и прославится там в боях...

Притихли в ожидании Ильичевых слов и говорливые подружки-гимназисточки в одинаковых синих платьях и белых передниках, с одинаковыми розовыми лентами, вплетенными в косы, и сами такие кукольно-одинаковые, что их просто невозможно отличить одну от другой. Как они сюда попали? По какому праву? По праву, полученному в боях, да, в боях на Пулковских высотах, где эти девочки были храбрыми сестрами милосердия.

Все ждут...

Ильич смотрит на часы и говорит:

— Товарищи! Вот уже полчаса, как мы живем в новом году. Наверно, это будет очень трудный и очень суровый год. Мы можем это предвидеть по бешеным нападкам на нас со стороны контрреволюции как внутренней, так и международной. Но мы твердо убеждены, что ни господам рябушинским, собирающимся задушить нас саботажем и голодом, ни господам Калединым, готовящимся подавить молодую Советскую республику силой оружия, не удастся осуществить эту их «священную» миссию. Будущее за нами! Порукой тому великая, неиссякаемая сила, какую представляет собой русский пролетариат и прежде всего питерский пролетариат. А в этом славном отряде вы, рабочие Выборгской стороны, всегда шли авангардной колонной. Вы были в первых рядах, борясь за победу Октябрьской революции. Я надеюсь, что вы будете в первых же рядах и защищая ее завоевания...

И снова грянул «Интернационал».

...Так встретили мы новый, 1918 год. Как и предвидел Ильич, он, этот год, оказался очень трудным для нашей страны. В первый же его день, 1 января, на Ленина было совершено покушение. Автомобиль, в котором ехал Ильич, был обстрелян из-за угла.

Тяжкие испытания принес нам 1918-й. Ленин часто вспоминал в трудные минуты питерских своих друзей. Летом наш выборжец Василий Каюров, возвращаясь из Симбирской губернии, побывал в Москве у Ленина и привез нам от него письмо. Ильич призывал организовать поход пролетариев в деревню — «на Урал, на Волгу, на Юг, где много хлеба... где должно помочь организации бедноты, где необходим питерский рабочий, как организатор, руководитель, вождь».

Мы сформировали продотряд и отправились на Волгу. В Москве, в гостинице, нас навестил Владимир Ильич и напутствовал.

Наш отряд попал в кулацкие села. Горько нам пришлось...

И вот мы снова в Москве. Нас встречает Яков Михайлович Свердлов. А ночью в комнате, где я спал, раздается телефонный звонок. Спросонок не сразу узнаю голос. «О, Надежда Константиновна!» Справляется о моем самочувствии и передает трубку Ильичу. «Здравствуйте, товарищ Гордиенко! Ну как, крепко вас потрепали?» — «Немного досталось, Владимир Ильич...» — «Слышал, слышал... Надо браться за кулака! Надо показать ему нашу силу... В Питер собираетесь?» — «Нет, товарищ Ленин. Друзья мои на фронте и я хочу...» — «Надо бы вам недельки две отдохнуть. Яков Михайлович говорит, что у вас вид неважный».— «Это он меня до бани видел. А сейчас я молодец молодцом. Так что разрешите на фронт, Владимир Ильич».— «Ну что же, если вы так настаиваете, не возражаю... Вам, видимо, мандат нужен?» — «Неплохо бы, товарищ Ленин».— «Через часок подошлю. Счастливого вам пути».— «И вам счастливо, Владимир Ильич».

Не прошло и часа, как под окном затарахтел мотоцикл. В комнату постучали. Вошел посыльный из Кремля. Он вручил мне мандат, подписанный Лениным. Вот он:

«Удостоверение.

Податель, товарищ Илья Митрофанович Гордиенко, уполномочен Советом Народных Комиссаров действовать в прифронтовой полосе для организации продовольственных отрядов, выступать как политический комиссар при военачальниках. Поручается принимать от него телефонограммы в Москву в Совнарком, ВЦИК.

Всем советским и военным властям оказывать подателю Илье Митрофановичу Гордиенко всякого рода содействие без замедления.

Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин).
Секретарь Совета Народных Комиссаров
Горбунов».

 

С этим ленинским мандатом я и уехал на фронт.

 

В. Н. ФОНЧЕНКО,
железнодорожник, в годы Советской власти — на профсоюзной, партийной и советской работе,
член КПСС с 1914 года

НА ЧРЕЗВЫЧАЙНОМ СЪЕЗДЕ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ

12 (25) декабря 1917 года в большой студенческой аудитории открылся Чрезвычайный Всероссийский съезд железнодорожных рабочих и мастеровых.

Один из руководителей съезда, старый большевик Осип Пятницкий, собрал группу делегатов: члена правления профсоюза Московского узла Амосова, столяра Прохорова, слесаря Панова и меня. Осип Пятницкий сообщил нам, что Владимир Ильич Ленин обещал выступить на съезде и что нашей четверке делегатов поручается встретить его и сопровождать.

13 декабря на съезд приехал Ленин. Мы встретили его у подъезда и провели в зал заседаний. Когда Владимир Ильич вышел на сцену и железнодорожники, собравшиеся со всех концов страны, впервые увидели его, поднялась буря оваций.

После того как Ленин закончил свою приветственную речь от имени Совета Народных Комиссаров, съезд единодушно избрал его своим почетным председателем. Как и следовало ожидать, съезд мастеровых и рабочих полностью одобрил первые шаги Советской власти и выразил недоверие контрреволюционному Викжелю — Всероссийскому исполкому железнодорожного союза. Для того чтобы вырвать из его рук руководство на транспорте, наш съезд выделил из своих рядов около восьмидесяти делегатов на общежелезнодорожный съезд, который собирал Викжель.

Этот съезд открылся 19 декабря. Среди делегатов было много чиновников из старой администрации и высокооплачиваемых служащих. Им удалось незначительным большинством голосов протащить резолюцию против признания Советской власти. Тогда революционная часть съезда во главе с большевиками демонстративно оставила зал заседаний и затем объявила себя Чрезвычайным Всероссийским железнодорожным съездом.

После раскола Викжель сразу же прекратил оплату содержания делегатов, покинувших его съезд. А нашему революционному Чрезвычайному съезду, открывшемуся 5 января, предстояло еще долго заседать, решить ряд важных вопросов работы транспорта.

На заседании большевистской фракции съезда возник вопрос, где взять средства на содержание делегатов? Особенно трудным было положение иногородних. Они приехали в Петроград в ноябре, многие не имели зимней одежды и обуви, приехали, рассчитывая пробыть недельку, а тут шел второй месяц их командировки.

Когда на заседании фракции мы обратились к наркому путей сообщения Марку Тимофеевичу Елизарову, он беспомощно развел руками:

— В кассе наркомата пусто... Никаких поступлений с дорог нет... Придется обратиться в Совнарком к Ленину.

Фракция поручила это дело Пятницкому, Панову и мне. По нашей просьбе Елизаров договорился с Владимиром Ильичей, что на очередном заседании Совнаркома будет обсуждаться вопрос о выделении средств на проведение Чрезвычайного Всероссийского железнодорожного съезда.

И вот приехали мы в Смольный. Нас сразу же пропустили в небольшой зал, где проходило заседание Совнаркома. В повестке дня было очень много вопросов. Ленин руководил заседанием, предоставляя слово докладчикам и выступавшим в прениях. Регламент был очень жесткий — три минуты для выступления. Несмотря на это, очередь до нас дошла около трех часов ночи. Зал заседаний опустел, и мы пересели поближе к Ленину, жадно всматриваясь в дорогие черты его лица.

Владимир Ильич был весь в движении. Он слушал выступавших, задавал вопросы, формулировал и диктовал секретарю решения. Одновременно он писал записки наркомам и докладчикам, звонил кому-то по телефону...

И вдруг он спрашивает Елизарова, около которого мы сидели:

— А почему железнодорожники чаю не пьют?

— У них нет марок,— ответил Марк Тимофеевич. Владимир Ильич что-то шепнул секретарю, и нам принесли марки и по стакану чаю с кусочком хлеба. Почтовые марки, выпущенные при Временном правительстве, имели тогда хождение наравне с разменной монетой.

Проголодавшись за целый день, мы поздно ночью с наслаждением пили горячий чай с миниатюрной порцией черного хлеба и думали о том, как ничто не ускользает от внимательного взгляда Ленина. На заседании Совнаркома, будучи занят множеством текущих государственных дел, он успел заметить, что железнодорожники не пили чаю. Какая забота о простых людях отразилась в этом маленьком факте!

Осип Пятницкий коротко доложил о работе железнодорожного съезда и о наших материальных нуждах. Яков Михайлович Свердлов предложил ассигновать средства на содержание делегатов и обеспечить нуждающихся зимней одеждой и обувью.

Это предложение было принято. Наш вопрос на повестке дня был последним, и заседание Совнаркома на этом закончилось.

— Яков Михайлович! — обратился Ленин к Свердлову.— Уже поздно, и трамваи не ходят. Захватите с собой товарищей и подвезите до общежития.

Затем Владимир Ильич тепло попрощался с нами и ушел к себе.

В автомашине Свердлов расспрашивал нас о настроениях железнодорожников, о том, как они питаются во время рейсов. В оживленной беседе мы и не заметили, как доехали до здания Института инженеров транспорта. И хотя уже было очень поздно, мы долго не могли заснуть, переполненные волнующими впечатлениями этой ночи, когда нам посчастливилось близко наблюдать Владимира Ильича за кипучей работой по управлению великим государством...

 

А. X. БРОВКИН,
рабочий, впоследствии был на партийной и советской работе, член КПСС с 1919 года

ЛИЧНО К ЛЕНИНУ

Было это летом 1918 года. Молодая Страна Советов переживала необычайно тяжелый период. Контрреволюция, иностранные интервенты пытались задушить республику рабочих и крестьян. На Украине хозяйничали немецкие интервенты и банды белогвардейцев. Немцы и гайдамаки уже заняли Валуйки — это примерно в трехстах километрах от Ельца, где я в ту пору работал.

Мы полагали, что немцы и гайдамаки обязательно пойдут на наш город, поэтому решили подготовиться к обороне. Буржуазию мобилизовали рыть окопы. Рабочих стали вооружать.

В городе после ликвидации старой армии у нас имелись большие запасы вооружения: много винтовок, артиллерия, броневики. Но недоставало горючего и снарядов. Как быть: объявлять мобилизацию или нет? Было решено направить делегата лично к В. И. Ленину, чтобы разрешить вопросы, связанные с обороной Ельца и строительством новой жизни. Командировали меня.

Когда я приехал в Москву, на улицах ключом била шумная жизнь. Расспросил, как пройти в Кремль. Там в комендатуре обратился к дежурному — рослому мужчине в кожаной куртке с красной повязкой на рукаве.

—Мне нужно к товарищу Ленину.

—А вы кто такой? Откуда?

Я рассказал, что командирован из уезда по важному делу. Посмотрели мои документы, а затем выдали пропуск.

Пошел я через башенные ворота, явился к секретарю Центрального Исполнительного Комитета. Он выслушал меня внимательно и тут же порекомендовал обратиться к Я. М. Свердлову, с ним решить все вопросы.

—Да вот и Яков Михайлович,— указал он на вошедшего в приемную черноволосого человека с небольшой бородкой, в пенсне.

—Нет, нет! — заявил я решительно.— Мне поручено лично доложить обо всем Ленину. Вот мой мандат.

Свердлов взглянул на мой документ и, разводя руками, произнес:

—Ладно, дадим пропуск.

В приемной Совнаркома первым, кого я встретил, был В. Д. Бонч-Бруевич. У него я узнал, что прием уже окончен и Ленин вряд ли меня примет, но все же я пошел к секретарю Владимира Ильича — Горбунову.

—Пойду доложу,— сказал он, выслушав меня, и через пять минут я уже знал, что Владимир Ильич примет меня завтра ровно в двенадцать часов.

— Только не опаздывайте,— предупредил Горбунов.

Утром, располагая свободным временем до полудня, я решил посмотреть город, познакомиться с его достопримечательностями. Ходил, а сам думал: «Как бы не опоздать в Кремль». И все-таки опоздал на целых пять минут. Горбунов с досадой проговорил:

—Опоздали! Владимир Ильич уже дважды спрашивал о елецком делегате.

Я был страшно удручен.

Сел на диван, чтобы успокоиться, сосредоточиться. А мысли, как назло, все разбежались. Ко мне подсел Горбунов. Он сказал, что Владимир Ильич примет меня через десять минут. Бонч-Бруевич и Горбунов стали советовать, как мне докладывать: рассказывать коротко, ясно, самое основное, не загромождая мелочами, не злоупотребляя временем.

Точно через десять минут я был вызван к Ленину. И опять мое сердце взволнованно застучало: «Какой же он, Ленин?»

Вхожу в кабинет, навстречу мне идет человек среднего роста, коренастый, одетый в скромный костюм. Запомнилось навсегда выражение лица и глаза, смеющиеся, приветливые и вместе с тем очень пытливые. Ильич протянул мне руку, тепло пожал мою, затем провел к своему столу, усадил в кресло. Видимо, чтобы дать мне возможность немного успокоиться, не спеша прошел за стол, посмотрел на карту, висевшую на стене. Затем глубоко сел в кресло, пытливо посмотрел на меня и мягко сказал:

—Ну, рассказывайте, товарищ, в чем дело.

Так началась наша беседа. Рассказал я Владимиру Ильичу коротко о положении в Ельце и уезде. Ленин, чуть склонив голову на бок, внимательно слушал и вдруг спросил:

—Для чего это вы буржуазию мобилизовали?

Я ответил, что хотим защищаться от немцев и гайдамаков, которые уже заняли Валуйки и могут захватить Елец. Поэтому по решению Елецкого совнаркома и укома партии вся буржуазия у нас направлена рыть окопы, а рабочим раздается оружие.

—Какого совнаркома? — удивленно спросил Ильич.

Стал я ему объяснять, как была организована у нас Советская власть. А дело-то в том, что ельчане по-своему поняли распоряжение организовать власть на местах, поняли его как необходимость иметь такую же структуру и название местных органов новой власти, как и в самом Петрограде. В декабре 1917 года был образован уездный совнарком. В него вошли четырнадцать народных комиссаров и столько же заместителей, которые назывались товарищами комиссаров.

На первом заседании нашего совнаркома каждому народному комиссару было поручено организовать свой комиссариат. Две недели спустя состоялось второе заседание, где наркомы докладывали об организации комиссариатов. Не у всех это получилось. Например, нарком путей сообщения машинист Соколов заявил, что он не знает, с чего начать работу, чем управлять, до какой железнодорожной станции простирается его наркомовская власть.

Сейчас это все вспоминается с улыбкой, а тогда...

Хитро прищурив один глаз, Ленин спросил:

—Кто же у вас председатель совнаркома? Я ответил:

—Сын крестьянина Сергиевской волости Горшков Иван Никитич.

—А вы кто?

—Наркомздрав.

Владимир Ильич весело засмеялся и сказал:

—Ну зачем же вам совнарком? Называйте свою местную власть так, как она зовется по всей России,— Совдеп.

От простоты его обращения у меня даже смущение пропало. Я почувствовал себя свободно, на душе стало как-то особенно светло и радостно. Начал говорить о наших елецких нуждах. Спросил, правильно ли мы поступили, решив оборонять город. Владимир Ильич энергично встал и подошел к карте.

—Гайдамаки к вам не пойдут,— сказал он,— а то, что вы готовы к защите, хорошо. Положение у нас пока тяжелое, но победим мы наверняка.— И, немного помолчав, спросил: — Интересно, как вы землю поделили?

—Я подробно рассказал, как мы отбирали у помещиков и кулаков землю, скот, хлеб, как раздавали все бедноте, причем добавил, что особенно трудно было делить поровну землю.

—Все, что у вас сделано, для начала хорошо,— одобрил Владимир Ильич.

Потом расспрашивал, какое настроение у рабочих, у крестьян, у всего населения.

Разговаривая, Владимир Ильич записывал что-то в большой блокнот. Закончив беседу, он дал письмо в редакцию «Известий» со строгим наказом рассказать там о елецких делах. Получил я от Владимира Ильича и второе письмо, к военному комиссару насчет боеприпасов.

Прощаясь, Ленин подал мне руку и проводил меня доброй и поныне живущей в моем сердце улыбкой.

Потом уже я думал, как это Владимир Ильич в такое тяжелое для нашей страны время, когда каждая минута была у него на учете, принял меня, представителя из далекого Ельца? И не только меня принимал, несмотря на огромную загруженность. Он делал это потому, что всегда ценил и хотел знать мнение народа, глубоко любил рабочих и крестьян, верил в их разум, их силы и сам был простым, чутким, проницательным, прозорливым.

 

Д. С. СОЛОМЕНЦЕВ,
рабочий, впоследствии был на партийной и советской работе, член КПСС с 1905 года

САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Новый, 1918 год я встретил в дороге. Пересаживаясь с поезда на поезд, так как никаких железнодорожных расписаний, а значит, и регулярных рейсов не существовало, я ехал в Петроград, чтобы принять участие в III Всероссийском съезде Советов...

Холодным январским утром товарный состав, на котором я заканчивал свое путешествие, наконец подполз к петроградским окраинам. Через несколько часов я уже шел по центру города, еще полного дыханием революции.

Меня поселили в небольшой комнатенке на втором этаже Смольного. Вечером я вышел в коридор поискать где-нибудь бачок с кипятком. Но в какую сторону идти? В нерешительности топчусь со стаканом в руках вблизи своей комнаты.

Позади меня послышались шаги. Я обернулся. По коридору шел небольшого роста мужчина в простеньком пиджаке. Очевидно, он еще издали заметил, что я занят какими-то поисками, так как сам, не дожидаясь, пока я спрошу его, задал вопрос:

—Вы не заблудились, товарищ? — приветливо, чуть лукаво улыбнулся.

—Да нет. Хотел бы попить, да не знаю, где тут воды достать.

—Знаете что? Идемте ко мне. Там и чайку попьем, и поговорим. Я живу здесь рядом, в соседнем коридоре.

Это приглашение было сделано с такой подкупающей простотой и искренностью, что мне и в голову не пришло отказаться. Мы подошли к комнате...

—Входите, пожалуйста,—делая широкий жест рукой, сказал мой сосед.

Вошли. Ничто не обращало на себя внимания: обстановка очень скромная. Единственное, что бросалось в глаза,— это заваленный рукописями, книгами, газетами письменный стол.

Разливая по стаканам чай, сосед спросил, откуда я.

—Делегат от Тульской губернии,— говорю.

—Ах, вот как! Ну, что у вас там делается в Туле? Крепка ли Советская власть? У крестьянства какое настроение? Поддерживают большевиков?

Я обо всем подробно рассказываю, а он все новые и новые задает вопросы, да такие, что по всему видно, — знает он наши дела неплохо.

Потом спрашивает меня:

—Вы большевик?

—Да,— отвечаю,— еще с пятого года. В первой революции участвовал.

—Такие старые партийцы, как вы,— крепкая опора новой власти. Но за удержание этой власти предстоит еще вести тяжелую и долгую борьбу.

Он на минуту задумался, а потом повторил:

—Да, борьба идет не на жизнь, а на смерть. Мы должны быть готовы выдержать ее до конца и победить!

Попили чаю, поговорили. Я собрался уходить. Благодарю за угощение, прощаюсь, а он пожимает руку и говорит:

—Всего хорошего, товарищ... товарищ... Подсказываю:

—Соломенцев.

Смеется:

—Ну, вот и официально познакомились.

Тогда я в свою очередь интересуюсь:

—А вы кто будете?

—Я местный. От Петрограда делегат. Ну, всего доброго, увидимся на съезде.

До 10 (23) января — дня открытия съезда — я больше не встречал своего соседа. Десятого же задолго до начала первого заседания я уже был в Таврическом дворце. Многие делегаты встречались впервые после ссылок и тюрем, разлучавших друзей по подполью на многие годы. Обнимались, вспоминали пережитое, с удовольствием называя друг друга настоящими именами и фамилиями (партийные клички стали уже не нужны). Вдруг шум, движение в зале, аплодисменты. Большая часть делегатов встала. Между рядами быстрой походкой прошел мой сосед. Он подошел к столу президиума и, смеясь, начал что-то говорить Я. М. Свердлову, которого я хорошо знал еще раньше.

—Кто это? — спросил я.

—Ленин!..

Можете себе представить мое удивление! На следующий день Владимир Ильич, избранный накануне почетным председателем съезда, сделал доклад о деятельности Совета Народных Комиссаров.

—Товарищи! От имени Совета Народных Комиссаров,— начал он,— я должен представить вам доклад о деятельности его за 2 месяца и 15 дней, протекших со времени образования Советской власти и Советского правительства в России. 2 месяца и 15 дней — это всего на пять дней больше того срока, в течение которого существовала предыдущая власть рабочих над целой страной или над эксплуататорами и капиталистами,— власть парижских рабочих в эпоху Парижской коммуны 1871 года...

18 (31) января Ленин выступил с заключительным словом на съезде.

—Раньше,— сказал Владимир Ильич,— весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия, средства эксплуатации.

На следующий день я уезжал. В коридоре опять встретил своего соседа, но теперь-то я уже запомнил на всю жизнь, кто он.

—А, старый знакомый,— улыбнулся Владимир Ильич.— Что, собрались домой? Ну, тогда счастливого пути, удачной работы.

По приезде в Тулу меня назначили председателем губернского революционного трибунала и комиссаром юстиции. Затем в связи с тяжелым положением, создавшимся в Веневском уезде, я был направлен туда Тульским губкомом партии и губисполкомом в качестве военного комиссара.

...Приближалась первая годовщина Октября. В Веневе готовились к торжествам. Я должен был выступить на праздничном митинге. Но планы мои были нарушены.

Утром 7 ноября на окраине города меня подстерегли и зверски избили кулаки, озлобленные первыми успехами Советской власти. От неминуемой смерти меня спасли подоспевшие красногвардейцы. Пять дней я лежал без сознания. При осмотре врачи насчитали 11 ран. Они не ожидали, что я выживу.

Но вот я пришел в себя. Заметив это, сестра, находившаяся в палате, сказала:

— К вам приехали из Москвы. Сейчас я приглашу.

Она вышла, оставив меня в полном недоумении. Кто мог приехать из Москвы? Пока я раздумывал над этим вопросом, вернулась сестра. С нею вошли двое мужчин. Справившись о моем здоровье, они объяснили, что приехали по поручению Владимира Ильича.

Оказалось, Ленин прочитал в газете «Красная звезда» заметку о происшествии в Веневе и дал задание двум товарищам из аппарата Совнаркома выехать на место и организовать уход за мной и лечение.

...Время многое уносит из памяти у людей моего возраста. Но забыть ленинскую сердечность, чуткость и внимательность к товарищам по партии невозможно. Такое не забывается никогда.

 

П. Н. ГОРШКОВ,
рабочий-горняк, впоследствии был на советской работе, член КПСС с 1917 года

ТРИ ВСТРЕЧИ

Об Ильиче есть много рассказов, воспоминаний. Иной раз подумаешь, все о нем уже написано, все рассказано. Но, конечно, это не так. Каждый вспоминает о нем по-своему, добавляя к уже известному что-то новое, и в общем получается замечательно цельный образ нашего гениального вождя революции и в то же время близкого, простого, душевного человека.

В первый раз мне довелось видеть Ленина в 1917 году, в Петрограде, куда я приехал из латвийского городка Валка, где стояла тогда наша двенадцатая армия. Исполнительный комитет Совета солдатских депутатов армии направил меня с заданием узнать, что творится в революционном городе, и не нужна ли ему поддержка солдат двенадцатой армии. Ехал в тамбуре, на буферах, был постоянно начеку, чтобы не попасться в лапы заградительных отрядов Керенского.

В Питере я сразу же узнал, что Зимний взят штурмом, что министры Временного правительства арестованы, в Смольном второй день заседает съезд Советов.

«Иду на съезд!» — решил я и отправился пешком через весь город.

Вот и Смольный. Возле него на площади то и дело снуют взад и вперед солдаты, матросы, вооруженные рабочие. Помню, поднявшись по ступеням главного входа, я спросил одного военного:

—Как на съезд пройти?

—А ты откуда? — поинтересовался он.

—С фронта.

—Тогда ступай налево, за пропуском.

Комендант, просмотрев мои документы, выдал пропуск.

Так я попал на II съезд Советов. Я даже выступил на съезде.

—Двенадцатая армия,— заявил я с трибуны,— твердо стоит на стороне революции и будет защищать ее завоевания девятидюймовками.

Затем подошел к столу президиума и сказал сидевшему с краю человеку.

—Очень хочется товарища Ленина посмотреть.

—Ленин проводит сейчас Совнарком,— ответил он мне и указал, как пройти туда, где находился Владимир Ильич.

Долго ходил я по коридорам, пока нашел комнату, где шло заседание Совнаркома. Не рискнув войти в комнату во время заседания, я решил дождаться перерыва. Подошел к окну и задумался. Вскоре из комнаты вышел невысокий плотный человек с большой лысиной и, заложив обе руки за проймы жилета, стал медленно расхаживать мимо меня. Хотел я поинтересоваться у него, скоро ли будет перерыв, но потом раздумал.

Вдруг в коридоре появился офицер инженерных войск и, щелкнув каблуками, во весь голос сказал:

—Владимир Ильич, меня назначили командиром бронедивизиона, а бензина не дают...

«Ленин?» — как громом ударило меня. А человек, расхаживающий по коридору, остановился против офицера и, серьезно посмотрев на него, спросил:

—Вы большевик?

—Так точно!

—Тогда идите и сами возьмите бензин.

—Есть, товарищ Ленин!

Я был настолько ошеломлен этой неожиданной встречей, простотой его обращения, что не смог вымолвить ни слова. Ленин же энергично повернулся и быстро ушел обратно в комнату.

Вторая моя встреча с Владимиром Ильичей была летом 1918 года. В Москву я приехал на V Всероссийский съезд Советов делегатом от трудящихся Елецкого уезда.

Съезд начался 4 июля в Большом театре. Я сидел в первых рядах партера, слева. Искрились золоченые ложи, горели ярко-малиновые ряды кресел, кругом шумели, переговаривались делегаты съезда — рабочие, крестьяне, солдаты. Вдруг зазвенел колокольчик, выбивавшийся, словно пойманная птичка, из чьей-то поднятой вверх руки. Шум стих. Председательствующий ровным голосом объявил:

— ...Пятый Всероссийский съезд считаю открытым!

Это был Яков Михайлович Свердлов.

5 июля с докладом о деятельности Совета Народных Комиссаров выступил В. И. Ленин. Как только он появился, могучее тысячеголосое «ура» вырвалось из уст людей. Ленин терпеливо ждал, когда зал смолкнет. Но вот он шагнул вперед, подошел к трибуне и решительно поднял руку. Зал затих.

Наклонившись немного вперед, Ильич начал говорить. Говорил с подъемом, просто, сильно и внушительно. Речь шла о международном и внутреннем положении нашей республики, о трудностях, которые она переживала, о том, что враги, меньшевики и эсеры, обвиняли большевиков в том, что они заключили Брестский мир, что взяли власть, а справиться с ней не могут, что мы не разрешим будто бы государственных задач. Ленин разбил эти оппортунистические обвинения и показал, что обстановка складывалась в нашу пользу, что «наша правота в деле заключения Брестского мира доказана была всем ходом событий».

Затем Ильич указал, что у молодого Советского государства, несмотря на огромные трудности, о которых партия говорит открыто, имеются здоровые ростки здорового организма. В промышленности и всюду идет строительство. Оно дает свои плодотворные результаты.

Под конец Ленин говорил о важности продовольственного вопроса, которому партия и правительство уделяют главное внимание, говорил о необходимости тесного союза города с деревенской беднотой, о бешеном сопротивлении кулаков строительству социализма.

— ...Нет ни тени сомнения,— сказал в заключение Владимир Ильич,— что если мы пойдем по тому пути, который избрали и который события подтвердили... если мы не дадим ни фразам, ни иллюзиям, ни обману, ни истерике сбить себя с правильного пути, то мы имеем величайшие в мире шансы удержаться и помочь твердо победе социализма в России...

Слушали Ленина с напряженным вниманием. Каждому из нас казалось, что ленинские слова обращены именно к нему.

Во время перерыва меня позвали на сцену. Мимо проходил Владимир Ильич. Видимо, услышав разговор и заинтересовавшись, он подошел ближе. Узнав, что я из Ельца, пристально взглянул на меня и спросил:

—Вы товарищ Горшков? — и подал мне руку.

Я немного смутился, неловко сунул ему свою руку и подтвердил: «Да, Горшков». А сам думаю: «Откуда Владимир Ильич меня знает?»

А Ильич продолжал:

—Очень хочется узнать пообстоятельнее, как идут у вас дела. Но сейчас у меня не так-то много времени. Вот что,— проговорил он, прищурившись,— зайдите ко мне завтра утром, перед съездом. Давайте условимся: приедете к 12 часам, напишете на листе бумаги, что вы Горшков из Ельца, а на конверте — мне лично и передадите письмо дежурному.

С каким нетерпением я ждал этого счастливого для меня утра следующего дня! Сидел на съезде, а сам думал: «О чем Ленин будет расспрашивать, что расскажу ему?» Вечером, придя со съезда возбужденный, я решил подготовиться к разговору с вождем, изложить свои мысли на бумаге и чуть ли не всю ночь напролет просидел за столом.

В Кремль шел с большим волнением. Это было утро 6 июля. В синем небе ни облачка. Ласково пригревало летнее солнышко. Только вышел на Красную площадь, а мне навстречу наш Кирилкин, тогдашний заведующий исполкомовским гаражом в Ельце. Удивился я и спрашиваю:

—Ты как сюда попал, Иван Тарасович?

—Да вот тебя разыскиваю,— отвечает.— Слух до нас дошел, что в Москву две тысячи грузовых автомобилей из-за границы прибыло. Дай, думаю, попробуем, может, достанем, а?

Как узнал, что я к Ленину иду, так и привязался. Все шел и твердил:

—Хоть пару машин, понимаешь?

Когда я входил в кабинет, Ленин сидел за письменным столом в плетеном кресле с прямой спинкой. Точь-в-точь в такой же позе, как на портрете выведен, который стоит теперь на моем столе. Наклонившись чуть-чуть вперед, наморщив лоб, он читал какие-то записи. Увидев меня, энергично поднялся из-за стола, пошел навстречу. Улыбаясь, пожал руку и сказал:

—Здравствуйте, товарищ Горшков! Садитесь вот тут,— и указал на кресло, стоявшее возле стола.

Сам легко прошелся по комнате, возвратился к столу, устроился поудобнее в своем кресле и очень мягко начал расспрашивать меня, давно ли я в партии, много ли приходится работать, как идут дела в уезде.

—Я слышал,— проговорил он,— что вы там здорово провели обыски у местной буржуазии? Расскажите-ка, как это вы организовали?

Признаться, я немного волновался в начале беседы, но уже скоро почувствовал себя совсем просто. Так умел мягко, задушевно подходить к людям этот великий человек.

Рассказал я Владимиру Ильичу, что после подавления у нас контрреволюционного кулацкого мятежа в Аргамачской слободе мы решили осуществлять жесткую диктатуру пролетариата, действуя по законам военного времени. Стали проводить обыски у буржуазии, изымать спрятанное оружие, хлеб, запасы одежды, передавая их органам Советской власти. Обыски провели за одну ночь по всему городу. Для этого создали тройки и включили в них самых надежных людей, не способных ни на взяточничество, ни на мародерство.

—Очень хорошо,— одобрил Ленин,— а каким образом вы сумели все школы в уезде отремонтировать, где взяли материалы?

—Собрали понемногу, Владимир Ильич,— ответил я и сообщил, сколько мы разыскали, опять же у буржуев и кулаков, стекла, гвоздей, красок и другого строительного материала. Все это было изъято и по решению местных органов Советской власти использовано на ремонт школьных зданий, особенно в деревнях.

—Что это у вас за образцовые имения в деревнях? — продолжал расспрашивать Ильич.

Рассказал я и об этом. Когда мы прогнали помещиков, то во всех четырнадцати волостях крестьяне-бедняки под руководством большевиков решили создать на базе помещичьих имений четырнадцать образцовых хозяйств. Послали туда директорами лучших товарищей и стали налаживать хозяйство.

—И не грабят помещичьи имения? — спросил Владимир Ильич.

—Их охраняют.

—Кто же?

—Сами крестьяне.

Ленину очень понравилась такая постановка дела с образцовыми хозяйствами. Он тогда же усмотрел в них прототипы будущих совхозов и посоветовал нам постоянно укреплять эти хозяйства.

К концу беседы Ленин поднялся и стал прохаживаться, взявшись правой рукой за борт пиджака. Затем остановился напротив меня, хитро прищурился и спросил:

—А хлеб у вас есть? Могли бы вы Москве прислать через несколько дней хотя бы один эшелон? Детям не хватает.

На минуту я задумался, потом решительно ответил:

—Могли бы.

—А как это сделать? — продолжал он.

—Так, конечно, мы хлеб у крестьян не возьмем,— заявил я ему,— а вот обменять на что-нибудь можно. Ну, скажем, на мануфактуру, плуги, бороны, чугуны и другие вещи житейского обихода.

— Можно и на вещи,— быстро проговорил Ленин. Тут я вспомнил о записке, которую составлял ночью: она оказалась ненужной в нашей простой, душевной беседе. Вспомнил и о просьбе Кирилкина. Смущенно сказал:

—Владимир Ильич, есть у меня просьба...

—Какая?

—Пару паккардов дайте нам.

—А что, у ваших буржуев нет?

—Есть, но легковые машины.

—Хорошо, дадим вам две машины в обмен,— согласился Ильич и весело засмеялся.

На этом беседа закончилась... Владимир Ильич сказал:

—До свидания, товарищ Горшков. Передайте мой привет елецким большевикам.

И крепко пожал мне руку. Кажется, до сих пор хранит моя рука это теплое прикосновение.

Дней через пять после моего возвращения к нам в Елец приехал тогдашний нарком земледелия С. П. Середа и привез с собой целый эшелон вещей крестьянского обихода. Собрали мы большевиков и направили комиссии-тройки по деревням. Стали проводить с крестьянами беседы, рассказывая им о тяжелом положении в стране, о голоде в Москве. В обменных пунктах меняли присланные Лениным городские товары на хлеб. Ленинское задание елецкие большевики выполнили: в Москву были отправлены два эшелона хлеба.

Выполнили мы указание Владимира Ильича и относительно укрепления образцовых хозяйств.

...Как живой сохранился в моей памяти Ленин: великий, близкий, простой человек.

 

А. В. ИВАНОВ,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода,
с 1924 года — на строительстве электростанций, инженер

ПУТИЛОВСКИЙ РАБОЧИЙ НА ПРИЕМЕ У ИЛЬИЧА

Шел 1918 год. Голод в Петрограде давал себя чувствовать. В те дни я работал на Путиловском заводе разметчиком в котельном цехе. С согласия заводского комитета мы выбрали на цеховом собрании комиссию по закупке продуктов и, получив наряды, поехали в Ростов-Ярославский за овощами.

Одновременно другие цехи посылали за продовольствием своих собственных представителей. Эти разрозненные поездки были малоэффективными, и в результате в апреле 1918 года была образована единая общезаводская закупочная комиссия, председателем которой избрали меня. Нам были выделены губернии для заготовки овощей, даны наряды.

Поездка по местам открыла мне настоящие причины голода. Хлеб в стране был, но сопротивление кулачества, саботаж со стороны эсеров, засевших в некоторых губпродкомах, срывали нормальное снабжение промышленных центров. Нужно было нашей борьбе с голодом придать более организованный характер. С этой целью в начале мая 1918 года путиловцы послали меня в Москву для доклада В. И. Ленину о продовольственном положении.

По прибытии в столицу я сразу же был принят Владимиром Ильичей в его служебном кабинете¹ и информировал его о голоде в Питере, о состоянии завода, о настроении рабочих. Ильич останавливал меня, прося пошире осветить то или иное событие. Я рассказал о причинах, которые, на мой взгляд, порождают хлебные затруднения в стране.

В ходе беседы Владимир Ильич вынул из письменного стола только что принятый Советом Народных Комиссаров декрет о предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией. Прочитав этот документ, Ленин подписал его и вручил мне, чтобы я ознакомил с ним путиловцев².

Владимир Ильич просил передать трудящимся Петрограда, что рабоче-крестьянское правительство предпринимает решительные меры по налаживанию продовольственного дела в стране.

Ленин при мне написал письмо народному комиссару по продовольствию с просьбой оказать содействие созданию продовольственных отрядов из петроградских рабочих. Ильич указывал далее, что податель этого письма Андрей Васильевич Иванов, рабочий Путиловского завода, был у него по продовольственным делам и что он, Ленин, сообщил ему о мероприятиях правительства по борьбе с голодом. «...Если лучшие питерские рабочие,— писал Владимир Ильич,— не создадут по отбору надежной рабочей армии в 20 000 человек для дисциплинированного и беспощадного военного похода на деревенскую буржуазию и на взяточников, то голод и гибель революции неизбежны».

Ленин просил наркома дать мне, подателю его письма, документ о предоставлении продовольственным отрядам широких полномочий, с тем чтобы я мог прочитать его петроградским рабочим.

Наша беседа подходила к концу. Мне необходимо было попасть на следующий день на завод, поэтому я попросил Владимира Ильича оказать содействие в отъезде в Петроград. Позвонив при мне коменданту Николаевского вокзала, Ленин сказал ему:

— У меня здесь находится товарищ с Путиловского завода. Ему нужно завтра быть на заводе. Прошу вас устроить ему одно место в скором поезде.

Сев в поезд, я долго думал о встрече с Лениным, старался воспроизвести в памяти его советы и указания, светлый и обаятельный образ вождя. Меня удивила простота Ильича и то огромное внимание, которое он мне уделил как представителю питерского рабочего класса. Разговаривая с Владимиром Ильичей, я не испытывал никакого смущения или стеснения.

На заводских собраниях я подробно информировал рабочих о беседе с Лениным и тех задачах, которые он поставил перед петроградским пролетариатом. На заводе началось формирование продовольственных отрядов, которые уже в начале июня 1918 года выехали на места заготовки продуктов.

Вскоре после моего возвращения из Москвы в «Правде» было опубликовано письмо В. И. Ленина к питерским рабочим «О голоде». Оно начиналось так:

«Товарищи! У меня был на днях ваш делегат, партийный товарищ, рабочий с Путиловского завода. Этот товарищ описал мне подробно чрезвычайно тяжелую картину голода в Питере...».

Эта часть ленинского письма была подвергнута сомнению буржуазными интеллигентами и даже отдельными органами эсеровской печати. Проходя как-то по Садовой, я увидел в эсеровской газете статью, в которой слова «рабочий у Ленина» были взяты в кавычки, а в тексте прямо указывалось, что факт посещения Ленина рабочим Путиловского завода «выдуман самим Лениным», так как он, мол, не привел фамилии рабочего.

Клевета грязного буржуазного листка меня очень возмутила. Придя домой, я написал обстоятельное письмо в редакцию этой газеты, сообщил, что именно я был у Ленина, имел с ним продолжительную беседу. Но, как и следовало ожидать, ответа из редакции не последовало.

 

¹ Встреча состоялась 10 мая 1918 года.— Peд.

² В. И. Ленин дал А. В. Иванову копию принятого правительством Декрета о продовольственной диктатуре.— Ред.

 

Г. Т. ПРОКОФЬЕВ,
рабочий, участник Октябрьской революции и гражданской войны.
Впоследствии — на советской и партийной работе,
член КПСС с 1926 года

КЛЯТВА НА ВЕРНОСТЬ РЕВОЛЮЦИИ

4-й Московский революционный полк, в котором мне пришлось служить весной 1918 года, являлся одной из первых боевых частей только что созданной рабоче-крестьянской Красной Армии. Он был расквартирован в столице, в Александровских казармах, и заканчивал приготовления перед отправкой на фронт.

Накануне отъезда в полку стало известно о том, что мы должны принять социалистическую клятву на верность Родине. Сохранился документ, повествующий об этом историческом событии. Им является приказ Военного комиссариата Замоскворецкого района города Москвы за № 44 от 10 мая 1918 года, в котором говорилось:

«В субботу 11-го сего мая войсковым частям Замоскворецкого района надлежит принести социалистическую клятву в верности революции и Советской власти. Местом для принесения клятвы является здание завода Михельсона, куда войсковым частям следует быть ровно в 1 час 30 м. дня.

Назначаются: официальным представителем от Военного комиссариата Замоскворецкого района военный комиссар тов. Блохин и руководителем церемониала командир 4-го Советского пехотного полка Рачицкий».

Клятва... Завод Михельсона. Эти слова вызывают немало воспоминаний. Как же! Многие красноармейцы нашего полка хорошо знали место, назначенное для принесения социалистической клятвы. Еще накануне Великого Октября революционно настроенные солдаты 55-го пехотного запасного (тогда еще царского) полка, в котором многим из нас пришлось служить, установили прочные связи с подпольной большевистской организацией завода Михельсона, находившегося рядом с Александровскими Казармами.

К принятию социалистической клятвы наш полк тщательно готовился. Красноармейцы чистили и приводили в порядок оружие и обмундирование, отрабатывали военную выправку.

Наконец наступило 11 мая 1918 года. День выдался солнечный, но с холодным ветром. В этот день группе бойцов и командиров, отобранной из красноармейцев нашего 4-го Советского пехотного полка, было приказано одеться в шинели и явиться в гранатный корпус завода Михельсона. Когда мы пришли в назначенное место, в большом цехе уже находились бойцы войсковых подразделений Замоскворецкого района. Нам сразу же бросилось в глаза, что в левом углу при входе в корпус, у самой стены, возвышалась наскоро сколоченная из досок трибуна, на которой уже было несколько человек. Рядом с трибуной, у стены, виднелось прислоненное красное знамя.

Огромное помещение гранатного корпуса завода быстро заполнилось военными. Собравшиеся оживленно разговаривали, курили. По всему было заметно, что кого-то ждут.

Вдруг по рядам бойцов разнеслось сообщение о том, что на завод приехал Владимир Ильич Ленин. Через некоторое время стало известно, что командиры 4-го Советского полка, Отдельной сводной караульной дружины, Варшавского революционного полка и других воинских частей уже докладывают Владимиру Ильичу о готовности их подразделений к принятию первой советской воинской присяги. Приняв рапорты, Ленин попросил пригласить командиров батальонов и рот. И сразу же началась сердечная беседа с вождем революции.

Но вот Владимиру Ильичу доложили о том, что все воинские подразделения, прибывшие для принятия присяги, размещены в гранатном корпусе завода и готовы к совершению торжественного церемониала... Ленин направился вместе с сопровождавшими его товарищами к бойцам и командирам.

Как только Ильич показался в дверях корпуса, чей-то сильный голос резко прозвучал на весь корпус: «Ленин! Ленин пришел!» Разговоры прекратились. Все взгляды устремились в ту сторону, откуда появился Владимир Ильич. В тот же миг со всех сторон раздались восторженные слова приветствий, и все они слились в мощном и все более нараставшем потоке чувств, восклицаний, криков «ура» в честь вождя революции. «Да здравствует Ленин!», «Привет Ильичу!», «Слава великому вождю трудящихся!» — все эти возгласы сотрясали помещение огромного цеха, и казалось, что им не будет конца.

До этого мы, красноармейцы, видели Ильича только на портретах. И вдруг мы видим улыбающегося Ленина. Он легко поднялся на помост, повернулся к собравшимся, и новая буря оваций и могучего красноармейского «ура» пронеслась по рядам бойцов.

—Товарищи,— обратился к нам один из сопровождавших Ленина военных,— 22 апреля ВЦИК утвердил текст торжественного обещания, и сейчас красноармейцы — добровольцы Красной Армии будут приносить воинскую клятву на верность революции.

Наступила торжественная тишина. Председательствующий предложил нам снять головные уборы, поднять вверх правую руку, а затем развернул текст торжественного обещания и начал громко читать:

— «Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской Армии».

Но что это? После первых же слов присяги Владимир Ильич сошел с трибуны и встал рядом с первой шеренгой бойцов. Вместе с нами он продолжал:

— «Я обязуюсь по первому зову Рабочего и Крестьянского правительства выступить на защиту Советской Республики...»

Наконец чтение присяги закончилось. Председательствующий сошел с трибуны и в торжественной тишине развернул стоявшее у стены красное знамя. На его полотнище золотились слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» После вручения знамени командиру нашего полка товарищу Рачицкому было объявлено, что слово имеет Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. И снова под сводами корпуса разнеслось громкое красноармейское «ура» в честь вождя революции...

С затаенным дыханием слушали мы речь Ленина, в которой он охарактеризовал внешнюю и внутреннюю обстановку молодого Советского государства. Не скрывая суровой правды, он прямо сказал нам, красноармейцам, что международное положение нашей страны является очень трудным ввиду усилившегося натиска империалистов и контрреволюции, крайней разрухи и мучительного голода сотен тысяч рабочих и крестьян.

Владимир Ильич говорил о том, что нужно делать рабочим и крестьянам, чтобы защитить революцию от посягательств помещиков, капиталистов, кулаков и их прихвостней. Спасти страну и революцию, говорил он, может железный революционный порядок, строжайшая дисциплина, высокая революционная бдительность, самоотверженная борьба рабочих и крестьян. Слушая вождя, мы, красноармейцы и командиры, все больше проникались глубокой верой в непобедимость нашей революции. Дальше Владимир Ильич просто и ясно рассказал нам о разнице между старой, царской армией и новой, рабоче-крестьянской армией. Особенно хорошо запомнились ленинские слова о значении красноармейской присяги, о необходимости постоянно укреплять Вооруженные Силы молодого государства рабочих и крестьян.

А какой непоколебимой убежденностью в грядущей победе республики Советов были наполнены заключительные слова этой незабываемой речи вождя, когда, обращаясь к красноармейцам и командирам, Владимир Ильич заявил о том, что, несмотря на колоссальные трудности, уже создана рабоче-крестьянская армия, которой есть что защищать и которая вместе со всем трудовым народом разгромит силы интервентов и контрреволюции, поможет нашему народу по всей России установить Советскую власть.

Навсегда в нашей памяти осталась эта ленинская речь, нигде не записанная и не опубликованная.

Как только Ильич закончил выступление, красноармейцы и командиры в едином порыве приблизились к трибуне...

Сойдя с трибуны, Ленин попал в окружение красноармейцев. И каждому хотелось быть ближе к нему, лучше запомнить его. А Владимир Ильич уже расспрашивал бойцов и командиров о службе, о красноармейской жизни...

Все, буквально все, до мелочей, интересовало Ленина в беседе с нами. И чувствовалось по вопросам, как близки и дороги ему эти люди в серых шинелях, как хочет Ильич, чтобы скорее устроилась их жизнь, установился прочный мир, расцвела республика Советов.

Почувствовав задушевный тон беседы, мы тоже стали задавать вопросы: «А долго ли придется воевать с белогвардейщиной?», «Есть ли у Красной Армии самолеты?» Владимир Ильич внимательно выслушивал вопросы и охотно отвечал на них. Много нового и интересного узнали тогда красноармейцы из беседы с Лениным. Особенно запомнились нам слова Владимира Ильича о необходимости для командиров и политработников учиться умению ценить бойцов, постоянно заботиться о них, быть в самой гуще красноармейцев, прислушиваться к их мнению, направлять революционную энергию бойцов к единой цели — победе над врагами Советской республики.

В заключение встречи с Ильичем произошел разговор, который надолго нам запомнился. В то время начальником пулеметной команды нашего полка был Василий Дмитриевич Дмитриев. Бывший офицер царской армии, он с первых дней революции перешел на сторону Советской власти и беззаветно служил ей всю свою жизнь. Так вот, во время беседы с Лениным командир полка Рачицкий представил Дмитриева Ленину и рассказал, что Дмитриев принимал участие в дни вооруженного восстания в штурме Кремля, захваченного 28 октября юнкерами и офицерами, а затем старательно обучал пулеметному делу рабочих завода Михельсона. Владимир Ильич очень внимательно выслушал рассказ командира полка и, поблагодарив Дмитриева за службу Советской власти, крепко пожал ему руку...

После этого Владимир Ильич тепло попрощался с нами, сел в машину и уехал.

С развевающимся красным знаменем, радостные и возбужденные, расходились воинские подразделения по казармам. Гремела песня: «Смело, товарищи, в ногу...» И еще долго мы находились под впечатлением присяги и незабываемой встречи с вождем революции.

 

Я. М. КОНДРАТЬЕВ,
рабочий депо станции Москва-Сортировочная, член КПСС с 1918 года

ДОРОГИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

1918 год... Это было тяжелое время для революции. Надвигался голод. Из-за отсутствия топлива и сырья не работали многие заводы и фабрики. Большое количество паровозов стояло с потухшими топками. Враги народа — эсеры и меньшевики— вели бешеную борьбу против Советской власти. Они старались дискредитировать большевиков, отвлечь от них рабочих.

У нас в депо Москва-Сортировочная немало побывало эсеров и меньшевиков, дурманивших головы рабочим. Однажды — это было 7 апреля — выступал у нас такой распоясавшийся оратор. Он начал поносить большевиков. К нему стремительно подошел слесарь Иван Ефимович Бураков, комиссар депо. Он прервал оратора и, обратившись ко всем присутствующим, сказал:

— Товарищи, это наглая ложь и обман. Если вы хотите знать правду, идемте сейчас с нами в Алексеевский манеж. Там будет говорить Ленин.

Это имя было для всех нас хорошо знакомо. По дороге все горячо обсуждали, что скажет Ленин, как он объяснит то, что происходит в стране. Я в это время еще не был коммунистом, а только сочувствующим, но правота революционных идей уже твердо определила мой путь. Спустя несколько месяцев я вступил в члены Коммунистической партии.

И вот мы на митинге в Алексеевском манеже. На трибуне Ленин. Нас сразу поразила прямая и открытая правда ленинской речи, захватила его убежденность, ясны и понятны стали происходящие события. Владимир Ильич разоблачил меньшевиков и эсеров, объяснил, на чью мельницу они льют воду. И в каждого, кто слушал Ленина, как бы влилась частица его непоколебимой веры в торжество идей социалистической революции.

На этом митинге Ленин сказал, что нам нужно налаживать народное хозяйство. А дело это очень трудное. Нужно победить дезорганизацию и апатию. Эти ленинские слова стали для нас конкретной программой действий.

Поддерживаемая Антантой, на востоке наступала на молодую Советскую республику белогвардейская армия Колчака. Красной Армии необходимо было доставлять боеприпасы, вооружение. А у нас в депо пути были забиты «больными» паровозами. В один из мартовских дней на станцию прибыли два эшелона питерских и московских рабочих, направлявшихся на Восточный фронт. Но везти дальше их было не на чем. Тогда-то и решили тринадцать коммунистов и двое сочувствующих отремонтировать три паровоза бесплатно в помощь революции. Начали в восемь часов вечера, в субботу, а закончили в воскресенье, в шесть часов утра. Это был первый коммунистический субботник, проявление той сознательной дисциплины труда, о которой потом говорил Владимир Ильич.

Наш пример воодушевил многих, и 7 мая на собрании коммунистов подрайона, в управлении дороги, было принято решение: коммунистическую субботу ввести во всем подрайоне до полной победы над Колчаком. А 10 мая уже более двухсот человек вышли на первый массовый коммунистический субботник. Этот почин вскоре был подхвачен на всем  Московском узле, а потом и на других дорогах.

Как дорогую память храню я тоненькую книжечку, напечатанную на грубой бумаге. Книжечка озаглавлена «Великий почин».

Так назвал Владимир Ильич Ленин коммунистические субботники, охарактеризовав их как «фактическое начало коммунизма».

Ленин неоднократно говорил о большом значении транспорта в народном хозяйстве. Хорошо запомнилось мне его выступление на I Всероссийском съезде транспортных рабочих¹. Происходил он в Москве, в Доме союзов, куда съехались делегаты со всей страны. Мы обратились к Ленину с просьбой выступить на съезде. Он согласился. Пришел Владимир Ильич точно в назначенное время. Встретили его бурной овацией. Я сидел в третьем ряду и очень хорошо видел каждый его жест, каждое движение. Вот он поднял руку, вытянув ее немного вперед, как бы предлагая всем скорее успокоиться, затем привычным движением заложил пальцы за край жилета, прошелся несколько раз по сцене и начал говорить. С глубочайшим вниманием слушали мы его.

Ленин говорил о том, что рабочие должны взяться за дело восстановления транспорта, за работу самую упорную и самоотверженную, так как от этого зависит судьба революции. Владимир Ильич сказал: «...Нам нужно восстановить оборот земледелия и промышленности, а чтобы его восстановить, нужна материальная опора. Что есть материальная опора для связи между промышленностью и земледелием? Это есть транспорт железнодорожных и водных путей». И дальше — то, что стало наказом для нас, что каждый запомнил и унес в своем сердце: «Для вас, представителей железнодорожников и водников, вывод может быть и должен быть только один: в сто раз больше пролетарской сплоченности и пролетарской дисциплины. Во что бы то ни стало, товарищи, мы должны это осуществить и одержать победу».

В этот вечер, когда Ленин уходил со съезда, мы все пошли его провожать. Хотелось подольше побыть с ним рядом, еще раз услышать его слово.

Видел я Владимира Ильича и в день открытия I конгресса Коммунистического Интернационала. Это было в марте 1919 года. У меня был гостевой билет. Я пришел пораньше и сел в партер, чтобы лучше видеть Ильича. Ленин открыл заседание, объявил порядок работы, произнес небольшую вступительную речь. Сначала он говорил на русском языке, а потом на иностранных. У всех присутствующих это вызвало бурю восторга, а у нас сердце наполнилось гордостью.

В этот день многие делегаты рассказали, с какими трудностями добирались они в Советскую Россию. Ильич внимательно слушал делегатов, время от времени что-то записывал.

Навсегда в моей памяти сохранится образ великого вождя и учителя.

 

¹ Съезд происходил с 22 по 31 марта 1921 года. В. И. Ленин выступил с речью на пятом пленарном заседании съезда.— Ред.

 

И. В. КАРПУХИН,
рабочий-стеклодув Борисовского стеклозавода,
впоследствии — на профсоюзной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1925 года

ПОЕЗДКА К ИЛЬИЧУ

Летом 1918 года в Вышнем Волочке и уезде создалось тяжелое положение со снабжением населения продовольствием. По инициативе Совета рабочих и солдатских депутатов на фабриках и заводах были избраны делегаты для поездки за помощью к В. И. Ленину. От Борисовского стеклозавода делегатом был избран и я. Вышневолоцкий уездный Совет выдал мне мандат на поездку в Москву к Председателю Совета Народных Комиссаров.

Был летний вечер. На вокзале станции Вышний Волочек собралась делегация от фабрик и заводов во главе с председателем Совета Т. А. Андреевым. Для нас был подан товарный вагон.

Утром приехали в Москву. Направились в Кремль пешком. В то время было много делегаций и ходоков, желающих попасть к Владимиру Ильичу на прием. О приезде нашей делегации часовой доложил по телефону. Тут же нам сообщили, что Владимир Ильич примет через час. Нас расспросили, с какими вопросами мы приехали, и направили делегацию в секретариат Совета Народных Комиссаров, где встретила делегацию товарищ Фотиева.

В это время из рабочего кабинета вышел Владимир Ильич, приветливо встретил нас, с каждым делегатом поздоровался за руку. Он попросил нас зайти к нему в кабинет, пригласил садиться ближе к столу.

Владимир Ильич слушал нас очень внимательно. Расспрашивал о жизни рабочих, о продовольственном положении в уезде. Выслушав делегатов, рассказал о тяжелом продовольственном положении в стране, говорил, что кулаки зарывают хлеб в ямы, что рабочим необходимо совместно с комитетами бедноты взять у них хлеб, бороться со спекулянтами, дезорганизующими снабжение населения продовольствием. Нас очень тронуло, когда Владимир Ильич из поступивших в столицу десяти вагонов продовольствия, распорядился три вагона выделить трудящимся Вышнего Волочка. На бланке написал записку в Наркомпрод товарищу Цюрупе. В заключение Владимир Ильич попросил делегатов передать привет вышневолоцким рабочим и работницам, простился с каждым делегатом, пожелал успехов в работе.

Когда мы пришли в Наркомпрод к товарищу А. Д. Цюрупе, он, приветствуя нас, сообщил, что Владимир Ильич уже звонил по телефону и предупредил о нашем приходе. Я передал ему записку Владимира Ильича Ленина следующего содержания:

«7. VI 1918 г.

Тов. Цюрупе и его заместителю.

Товарищ Цюрупа! Посылаю к Вам представителей Вышневолоцкого Совдепа.

Голод там мучительный. Надо экстренно помочь всякими мерами и дать хоть что-либо тотчас.

Я уже беседовал с этими товарищами об образовании отрядов и о задачах продовольственной работы, но надо, чтобы и Вы с ними объяснились.

Ленин»

Наркомпрод выделил и направил в Вышний Волочек три вагона продовольствия. Для сопровождения их отрядили двух делегатов: от фабрики «Табонка» — товарища Медведева и от Борисовского завода — меня. Московский продовольственный комитет также выделил охрану для сопровождения грузов.

Трудящиеся Вышнего Волочка были очень благодарны за оказанную им продовольственную помощь. По возвращении из Москвы на собрании рабочих Борисовского завода я рассказал о теплом, сердечном приеме, который нам был оказан в Кремле, передал приветствие В. И. Ленина рабочим завода, пожелание им успехов в жизни и в работе.

Передал и призыв Владимира Ильича создавать на заводах и фабриках отряды из передовых рабочих для изъятия хлеба у кулаков.

Рабочие завода откликнулись на этот призыв. Многие из них вошли в продотряд. Среди них были Петр Шалонский, Александр Паршин, Александр Соколов и другие.

 

В. И. ПЛАТОНОВ,
рабочий Люберецкого завода Московской области, впоследствии — на руководящей работе

ДЕЛЕГАТЫ ЛЮБЕРЕЦКОГО ЗАВОДА У ЛЕНИНА

Шел 1919 год. После трехдневного перерыва в выдаче хлеба рабочие Люберецкого завода собрались на митинг. Несмотря на все доводы членов продовольственного комитета о том, что хлеб скоро будет, они решили все же направить к Владимиру Ильичу Ленину делегацию.

Делегацию избрали тут же на митинге. В нее вошли рабочие Агафонов, Буклин, Сперанский и Бутыркин. Возглавлять ее поручили мне.

На другой день вместе с товарищами я выехал в Москву. Решение рабочих завода мы изложили наркому продовольствия и попросили его устроить прием делегации у Ленина. Нарком дал согласие. С его помощью все формальности с пропуском были быстро разрешены. Секретарь ВЦИК сообщил по телефону, что он встретит рабочих у ворот Кремля и лично проведет их к Владимиру Ильичу.

Через час пять человек молча шагали по комнатам бывшего здания судебных установлений. Каждый сосредоточенно думал о предстоящей встрече. Перед кабинетом Ленина остановились.

—Вы можете войти, Владимир Ильич вас ждет,— сказал секретарь, обращаясь ко мне.

Открыв дверь, я увидел в кабинете за письменным столом сидевшего человека. Когда я вошел, он быстро встал. «Ленин»,— подумал я. И не ошибся...

Не успел я сесть, как Ленин начал меня расспрашивать:

—Сколько вам лет? Давно ли работаете в продовольственном комитете? С каких пор прекратилась выдача хлеба? Что обещают в Наркомпроде?

На быстрые вопросы Владимира Ильича я еле успевал отвечать. Вдруг Ильич подошел к двери, открыл ее и знаком пригласил стоящих перед ним рабочих войти в кабинет. Делегаты нерешительно двинулись. Но, встретив радушный и теплый прием, заулыбались. Нерешительность и натянутость сразу исчезли. Ильич крепко пожал делегатам руки и ласково усадил на диван.

—Известно ли вам, что сейчас происходит в нашей стране? — спросил он и, дождавшись ответа, стал рассказывать о борьбе Красной Армии с белогвардейцами и интервентами, о продовольственном кризисе и подрывной деятельности деревенского кулачества. Речь Ильича была сжата, но каждое слово, произносимое им, доходило до самого сердца. Владимир Ильич, как бы делая обзор положения в молодой Советской республике, подробно разъяснил состояние снабжения продовольствием частей Красной Армии, фабрик и заводов.

—А вот у нас идут слухи, что мы отправляем хлеб за границу,— сказал один из делегатов.

—Чего посылать, когда самим не хватает. Вот когда перейдем на мирный труд, тогда будут излишки для торговли,— серьезно ответил Ленин на это замечание делегата.

Незаметно разговор зашел о Люберецком заводе.

—Люберецкий завод будет очень нужен для сельского хозяйства нашей страны, его надо сохранить,— убежденно сказал Владимир Ильич.— Что же касается передачи завода от международной компании жатвенных машин в руки советского управления, то это дело времени, и пока нужно мириться с существующим положением.

В процессе разговора Агафонов попросил у Владимира Ильича разрешения закурить.

—Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь,— сказал он. Появившийся на столе кисет с табаком тут же попал в руки Владимиру Ильичу. Он развернул его и, пересыпая пальцами «самосад», с интересом спросил:

—Сами сажаете? — Получив утвердительный ответ, добавил: — По-видимому, крепок.

Владимир Ильич засмеялся. Его смех был громкий и заразительный. Смотря на него, засмеялись и все.

Прошел час. Внимательно следя за делегатами, я ждал, кто же из них, наконец, начнет разговор о цели своего прихода. Но ждал напрасно. Об этом никто и не думал говорить. Зато все осыпали Владимира Ильича вопросами о положении в стране, о планах на ближайшее будущее.

Перед уходом Ленин еще раз крепко пожал каждому рабочему руку и пожелал успешной работы.

—А вы на минутку останьтесь. Я напишу наркому продовольствия записку,— сказал Ленин, когда я собрался вместе с делегатами выйти из кабинета.

Получив записку, в которой Владимир Ильич просил народного комиссара продовольствия снабжать рабочих Люберецкого завода хлебом, я вышел к ожидавшим товарищам, и все направились в обратный путь, унося в своих сердцах образ простого и великого человека — Ленина.

—А что вы скажете рабочим о хлебе? — спросил я делегатов. Те остановились и несколько секунд смотрели на меня молча, с недоумением.

—Какой тебе хлеб при таком положении в стране,— горячо сказал Буклин.

—Веди нас лучше к наркомпроду, если есть хлеб — дадут, а нет — подождем, когда будет,— поддержал Агафонов своего товарища.

Вечером этого же дня со сцены заводского клуба делегаты с волнением рассказывали рабочим о своей встрече с Владимиром Ильичей. А на другой день на завод из Москвы был доставлен вагон муки.

 

П. В. ВАСИЛЬЕВ,
рабочий Прохоровской мануактуры (ныне комбинат «Трехгорная мануфактура» имени Дзержинского),
впоследствии — на хозяйственной работе,
член КПСС с 1917 года

МИТИНГ НА ПРОХОРОВКЕ

К нам на Прохоровку Ильич приезжал несколько раз. Он был от нас членом Московского Совета и никогда нам не отказывал, когда мы просили его к нам приехать. Мы же каждый раз после выборов отвозили ему в Кремль мандат. И всегда он принимал нас лично, как бы ни был занят, и расспрашивал, как мы живем и что делается у нас на фабрике.

Помню, в мае 1919 года был у нас субботник. Пошло народу очень много — что-то около четырех тысяч. Вернулись с субботника усталые и легли спать. А в тот же день вечером назначен был у нас митинг, на который обещал приехать Ильич. А если Ильич обещает приехать — значит приедет.

Митинги у нас на Прохоровке, собираются в большой столовой-кухне, как мы говорим. Пришел я туда в шестом часу — народу никого нет. Сижу на трибуне и курю в пустом помещении. Вдруг открывается слева дверь и быстро входит Владимир Ильич. Прикрыв лоб рукой от света, посмотрел на пустые места — и ко мне, поздоровался и спрашивает, почему никого нет.

Мне стыдно, что он может подумать, будто это неуважение к нему, и я объясняю, что народ отдыхает после субботника и что сейчас все соберутся. А Ильич совсем и не сердился.

Сбросив пальто, он запросто присел ко мне за стол и стал спрашивать, скоро ли мы пустим фабрику (фабрика наша тогда не работала). Он подробно выспрашивал у меня обо всем, интересовался, в каком состоянии находятся машины, есть ли за ними присмотр, допытывался: если нужно будет, например, пустить фабрику через два месяца, то сумеем ли мы это сделать?

С ним трудно было говорить неточно. Он сразу хватался за корень дела, и надо было отвечать, указывая все подробности. Пока мы с ним говорили, рабочих успели оповестить, и столовая-кухня наполнилась народом. Мне сейчас трудно вспомнить, о чем тогда говорил Ильич, так как я сильно беспокоился.

Дело в том, что у всех нас тогда было свежо воспоминание о покушении на заводе Михельсона, и выступления Ильича мы обставляли с большой осторожностью. В то время в Москве было много белой сволочи, ее тогда еще не придушили. И теперь у всех входов дежурили товарищи, которые зорко осматривали входящих — не проберется ли кто-нибудь незнакомый и подозрительный.

Когда Владимир Ильич кончил говорить, мы, после того как рабочие бурно его приветствовали, провели его через боковую дверь. Ильич, посмеиваясь, на ходу надевал пальто.

Вышли мы с ним, а в это время несколько рабочих подошли ближе и окружили автомобиль. Владимир Ильич, не садясь в автомобиль, смотрит на нас и улыбается, видно, чувствует, что чего-то от него хотят. А говорить мы никак не могли,— жмемся к нему, к Ильичу, молчим и на него смотрим. Он засмеялся, стал жать нам руки, сказал: «Прощайте, товарищи»,— и сел в автомобиль. И когда уже машина тронулась, обернулся и снова напомнил, что мы обещали фабрику пустить через два месяца...

Мы закричали в ответ:

— Не забудем, Владимир Ильич! Пустим фабрику!

С тех пор мне его не пришлось больше видеть.

 

Б. Т. БУНКИН,
железнодорожник. На железнодорожном транспорте работал более 40 лет

ХЛЕБ РАБОЧИМ МОСКВЫ И ПИТЕРА

Это было в 1918 году. Рабочее население городов, особенно крупных, испытывало крайнюю нужду в хлебе. В связи с этим постановление Московского Совета в августе разрешило рабочим организациям самостоятельную заготовку хлеба в плодородных губерниях (из расчета по полтора пуда продовольствия на едока) и беспрепятственный провоз этого хлеба по железным дорогам в течение месячного срока. На предприятиях столицы проводились общие собрания рабочих, на которых рекомендовалось воздерживаться от единоличных поездок за хлебом, а выделять представителей от коллективов для закупки хлеба организованным путем через местные продовольственные органы.

Через месяц, когда срок беспрепятственного провоза хлеба истек, оказалось: многие рабочие организации потратили собранные с рабочих средства на бесцельные поездки из района в район в поисках хлеба и вернулись в Москву с пустыми руками. Одни не смогли заготовить хлеб, другие не успели вывезти к сроку.

Нетрудно себе представить настроение рабочих, оказавшихся без хлеба и без денег.

В октябре на заводе бывшем Крамера было организовано общегородское собрание делегатов рабочих организаций Москвы, не успевших заготовить и обеспечить хлебом свои коллективы. Мне был тогда 21 год. Я работал на Савеловской линии Северной железной дороги, коллектив которой тоже оказался в числе обездоленных. Военно-революционный комитет Савеловской линии направил меня на это собрание делегатов, предупредив, однако, чтобы я помнил недопустимость повторения губительного для транспорта мешочничества.

Среди делегатов общегородского собрания были представители рабочих заводов бывших Крамер, Бромлей, «Проводник», фабрики «Дукат», Московского почтамта, Монетного двора, паровозных мастерских Николаевской (теперь Октябрьской) железной дороги, рабочих и служащих Московско-Курской, Северной и Казанской железных дорог, управления Московского арсенала, бывшего ситценабивного товарищества Коншина, Народного комиссариата по военным делам, ВСНХ, типографии газеты «Известия», Московского Совдепа, всех московских больниц, Главного артиллерийского управления и многих других организаций и учреждений. Всего собрались делегаты 467 организаций, почти от полумиллиона рабочих и членов их семей.

Все выступавшие требовали продления срока действия постановления о свободном провозе хлеба еще на один месяц. Зная о положении на транспорте, я пытался объяснить товарищам, что продление срока беспрепятственного провоза хлеба в поездах совсем разрушит железнодорожный транспорт, и без того страдавший от войны и мешочничества. Мое выступление было встречено криками неодобрения.

Собрание постановило выбрать комиссию из трех человек и послать ее к В. И. Ленину для переговоров и разрешения вопроса о хлебе. В комиссию оказался выбранным и я.

Откровенно говоря, мне было страшновато участвовать в в комиссии, которая пойдет к Владимиру Ильичу Ленину. Я сказал, что я беспартийный рядовой железнодорожник, уполномоченный только на участие в общегородском собрании, попросил оставить одно место в комиссии за железнодорожниками, с тем чтобы в нее вошел товарищ, которого уполномочит ревком.

Военно-революционный комитет, которому я доложил о решении общегородского собрания, предложил мне участвовать в этой комиссии и выдал соответствующий мандат.

Комиссия составилась из трех человек: Е. Тюрина (фельдшера), П. Бемеля (механика) и меня. Я стал секретарем комиссии и получил задание подготовить письмо-доклад на имя В. И. Ленина.

Слухи о нас, «ходоках» к Владимиру Ильичу Ленину, быстро распространились по Москве. 25 октября поздно вечером ко мне домой из НКПС приехал какой-то товарищ и увез меня к наркому путей сообщения т. Невскому. Нарком рассказал мне о положении с перевозками хлеба, с трудностями, которые встречают при этом железнодорожники, и просил, чтобы я все это хорошо запомнил на случай, если спросит Владимир Ильич.

26 октября мы отправились в Кремль, предварительно заготовив себе «мандаты». Документы наши были без каких-либо штампов и печатей. Подписались — Тюрин как председатель комиссии, я как секретарь.

Дежурный в проходной будке у Троицких ворот Кремля позвонил по телефону в Совнарком Л. А. Фотиевой, и с ее разрешения нам выдали пропуск в здание правительства. В пальто, с портфелями в руках мы поднялись на третий этаж, в приемную. Ознакомившись с нашими самодельными «мандатами» и выяснив цель нашего прихода, Л. А. Фотиева пошла доложить о нас товарищу Ленину.

Странным, дерзким, диким казалось нам потом наше решение пойти к Ленину, занятому выше головы большими государственными и партийными делами. И вместе с тем абсолютно понятным становится решение рабочих пойти именно к Ленину, к любимому вождю и другу всех трудящихся, в которого рабочий класс беспредельно верил.

Через несколько минут нас пригласили в другую комнату, в которую мы попали через небольшой коридор. Мы чувствовали, что встреча с Лениным приближается, и нас охватило волнение. Мы не знали, что делать, что говорить, куда девать руки, головные уборы, и вообще было очень неловко.

Вдруг отворилась небольшая дверь, против которой мы стояли, и в комнату вошел с виду самый обыкновенный человек, невысокого роста, в простом, далеко не новом костюме и в таких же ботинках.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал он мягким и теплым голосом, протягивая нам руку.

Это был Владимир Ильич Ленин.

Вероятно, благодаря простоте обстановки и приема волнение, охватившее нас вначале, прошло, и мы почувствовали себя как обычно, будто пришли к хорошему товарищу побеседовать о своих делах.

Я изложил нашу просьбу и передал Владимиру Ильичу письмо-доклад, который вызубрил наизусть. Он бегло просмотрел письмо и сказал: «Во всем виноваты железнодорожники!»— и еще кое-что нелестное в адрес железнодорожников.

Я, напичканный накануне в НКПС цифрами и фактами, заявил:

—Владимир Ильич! Перед вами стоит железнодорожник.

Помню, как у меня тогда пробежали мурашки по спине. Мои товарищи с ужасом смотрели на меня, думая, что я все дело им испортил, но останавливаться было уже поздно, и я стал оправдывать железнодорожников и обвинять во всем продовольственные органы.

—С какой дороги? — спросил Владимир Ильич. Я ответил:

—С Северной.

—А, та самая, которая саботирует?

Эта фраза окончательно меня сразила, и я позабыл все, что заучил, и не знал, что же говорить дальше. Товарищи мои тоже растерялись и молчали.

Владимир Ильич, дочитав наш доклад, сказал:

—Мы сделаем это иначе. Подождите меня здесь.— И ушел к себе в кабинет.

Через раскрывшуюся дверь я увидел письменный стол Ильича, плетеное кресло и сзади — книжный шкаф.

Прошло несколько минут, Владимир Ильич снова вышел к нам, подал записку и сказал:

—Вот эту записку отнесите в Наркомпрод к товарищу Брюханову, а рабочим скажите, что удовлетворить их хлебом мы теперь сможем здесь, в Москве.

Прощаясь с нами, Владимир Ильич попросил Л. А. Фотиеву, чтобы она угостила нас обедом, а затем, обращаясь ко мне, вдруг спросил:

—Вы член партии?

Я еще больше смутился и ответил:

—Нет, Владимир Ильич, извините меня, но я беспартийный.

Владимир Ильич похлопал меня по плечу и серьезно сказал:

—Чего ж тут извиняться? Честный беспартийный дороже иного партийца.

На этом наша беседа закончилась, и нас проводили в столовую. Там нас накормили вкусными щами, а что было на второе — не помню.

В столовой мы прочитали записку В. И. Ленина. В ней он просил продумать, как оказать нам помощь, напомнить о нашем деле в Совнаркоме.

Прямо из Кремля мы поторопились в Наркомпрод, помещавшийся в Верхних торговых рядах (теперь здесь ГУМ), и немедленно были приняты заместителем наркома продовольствия Н. П. Брюхановым (нарком т. Цюрупа в то время был болен).

После короткой беседы о количестве зарегистрированных организаций и числе едоков т. Брюханов сказал, чтобы мы пришли к нему завтра, а сегодня он переговорит с товарищем Лениным.

Счастливый и радостный, я вернулся домой. Все и вся, окружавшее меня, выглядело тогда как-то по-другому, светло и радостно. Захлебываясь, я рассказывал матери, отцу, братьям и сестренке о том, как мы пришли в Кремль, как я разговаривал — с кем, вы думаете? — с самим Лениным, и что Ленин меня похлопал по плечу и как бы похвалил, ободрил. Прибегали соседи послушать меня, счастливца, и я по нескольку раз рассказывал все, со всеми подробностями.

На другой день Н. П. Брюханов сказал нам, что по предложению В. И. Ленина рабочие организации, не успевшие привезти хлеба для своих коллективов до 25 сентября, будут удовлетворяться хлебом в Москве из запасов государства. Вопрос о том, какие организации и в каком размере удовлетворять хлебом, будет решать Наркомпрод совместно с нами, членами комиссии, для чего нам отведут в наркомате комнату для работы и приема посетителей.

Коллектив рабочих и служащих Савеловской железнодорожной линии, выделивший меня в комиссию, имел 9 тысяч едоков и был удовлетворен Наркомпродом из расчета по 30 фунтов на едока. Таким образом, семья рабочего или служащего, состоявшая из 4—5 человек, получила одновременно от 120 до 150 фунтов (или 3—4 пуда) муки. Если учесть, что хлеб по карточкам выдавался тогда из расчета 1/2 фунта на человека на день, то вполне понятны будут восторг и одобрение рабочих, получивших сразу такой запас хлеба. На митинге рабочих и служащих Савеловской линии, где я докладывал о том, что мы были у Ленина и что по указанию Владимира Ильича каждый рабочий и служащий может получить сегодня же со склада по 30 фунтов муки на едока, шум восторгов, гром аплодисментов долго не давали мне закончить речь.

Вскоре к нам в комиссию стали прибывать представители от организаций и учреждений уездов Московской губернии, также не успевших воспользоваться постановлением Моссовета о заготовках и провозе по полтора пуда хлеба. Однако по указанию Наркомпрода мы не могли принимать заявлений от иногородних организаций. В ноябре приехала большая делегация рабочих Петрограда, которая крепко поругала нас, комиссию, за «сепаратное выступление», как заявили петроградские товарищи, и потребовала немедленно включить в списки получающих хлеб организации Петрограда и уездов Московской губернии.

Решено было собрать второе общее собрание представителей рабочих московских организаций совместно с представителями из Питера. Это собрание было назначено на час дня 16 ноября в Сокольниках, на Ермаковской улице, в помещении большого концертного зала Работного дома. Комиссия пригласила на собрание Н. П. Брюханова. Он ответил так: «Прибыть едва ли найду время. Вопросы на общих собраниях не могут решаться. Решать вопросы надо с документами в руках».

Собрание, как надо было предполагать, было многолюдным (около двух тысяч человек от 525 организаций) и очень бурным. Открыл собрание председатель нашей комиссии т. Тюрин. Никого из нас, членов комиссии, в президиум не избрали. Инициативой завладели петроградцы. Слово для внеочередного заявления было предоставлено т. Алексееву от Петроградского арсенала. Он предложил считать собрание съездом и пригласить на него замнаркомпрода Брюханова или кого-либо из членов коллегии наркомата. Мне предложили огласить письмо, которым комиссия приглашала Брюханова на собрание, и резолюцию Брюханова с отказом приехать. Собрание делегировало трех человек для разговора с Брюхановым по телефону, но и на этот раз он отказался приехать или послать кого-либо из Наркомпрода.

Атмосфера на собрании накалялась. Вносились предложения обсудить вопрос на общих собраниях фабрик и заводов и вынести резолюции с требованием продлить срок действия постановления Московского Совета.

Только благодаря удачному выступлению Тюрина, рассказавшего о внимательном приеме нас В. И. Лениным, о его чутком отношении к нуждам рабочих, собрание успокоилось.

На другой день представители Петрограда пришли к нам в Верхние торговые ряды и потребовали, чтобы я пошел с ними к Брюханову. Возбужденные рабочие резко разговаривали с ним, требуя разрешить свободный провоз хлеба или отпустить хлеб из запасов государства. Брюханов ответил, что прежде всего надо поднять производительность труда и провозоспособность железных дорог.

На этом разговор и прекратился. Но петроградские товарищи не успокоились, а потребовали от меня: «Веди нас к Ленину». Мне не дали даже возможности зайти в комнату нашей комиссии. Кто-то принес мне пальто и фуражку, и мы пошли, вернее, меня повели, в Кремль. Я был против этого и очень волновался. Из будки Троицких ворот через дежурного позвонил Л. А. Фотиевой и просил принять по срочному делу группу петроградских рабочих. Нас пропустили в Кремль, и мы поднялись в приемную Совнаркома. Пока петроградцы разговаривали с девушкой, сидевшей за столом в приемной, я рассказал обо всем Л. А. Фотиевой, просил ее не пропускать нас к Владимиру Ильичу, чтобы не обременять его, но иметь в виду, что требования товарищей справедливы и могут быть разрешены без вмешательства В. И. Ленина. Тов. Фотиева переговорила с рабочими и направила нас к председателю ВЦИК тов. Я. М. Свердлову, который незамедлительно нас принял в своем кабинете.

Делегаты из Петрограда уселись за столом для заседаний, а я у письменного стола Я. М. Свердлова. Я откровенно рассказал обо всем и о том, как мы, москвичи, были у Ленина, и о работе нашей комиссии при Наркомпроде, и о проходившем на днях общем собрании, и о разговорах Брюханова с петроградскими рабочими.

Яков Михайлович спокойно и тепло поговорил с делегатами, рассказал нам о положении в стране с хлебом и топливом, спросил о положении и настроениях в Петрограде, затем обещал поговорить с Владимиром Ильичей и дать указание Наркомпроду, чтобы претензии петроградских рабочих были удовлетворены так же, как и московских. По окончании беседы Яков Михайлович попрощался со всеми за руку и предложил нам пообедать в совнаркомовской столовой.

Успокоенные и ободренные, мы выходили из Кремля.

На другой день делегаты питерских рабочих уехали к себе домой, а вскоре вслед за ними были отправлены в Петроград вагоны с хлебом.

С тех пор прошло много лет. Но ни одна деталь того времени не ушла из моей памяти. Мне, рядовому железнодорожнику, выпало исключительное счастье не только видеть Владимира Ильича, но и говорить с ним, пожимать его руку. Из Кремля я вышел совсем другим человеком, убежденным ленинцем, навсегда преданным ленинскому учению, заветам Ильича.

 

 

Время, снова ленинские лозунги развихрь

 

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

 

Н. Я. ИВАНОВ,
рабочий завода имени Владимира Ильича (бывший завод Михельсона), член КПСС с 1902 года

ЛЕНИН В КАЖДОМ ИЗ НАС

Советский народ хранит много реликвий, связанных с памятью о великом вожде — Владимире Ильиче Ленине. Есть эти реликвии и у нас на заводе имени Владимира Ильича (бывший Михельсона). Хранятся они в заводском музее. Рабочие часто заходят сюда, с благоговением рассматривают драгоценнейшие экспонаты. Вот стоит никелированная зажигалка в виде артиллерийского снаряда, точная копия той, которую наши рабочие подарили Ленину в память о многих его посещениях завода. Эту зажигалку и до сих пор видят посетители рабочего кабинета Ильича в Кремле...

Бережно хранится под стеклом документ. В нем говорится:

«Российская Коммунистическая партия.
 Московский Комитет.
Товарищу Ленину.

Путевка
 на митинги 30 августа 1918 г.

Тема: «Две власти (Диктатура рабочих и диктатура буржуазии)».

1. Здан. б. Хлебной биржи (Гавриковская пл.) Басман. р.

2. зав. Михельсона. Щипок, Замосквор. район».

И дальше поясняется:

«Товарищи, не имеющие возможности выполнить данное поручение по уважительной причине, должны заблаговременно известить об этом МК.

Товарищи обязуются на следующий после митинга день представить в МК краткий отчет и все записки, поданные им слушателями».

—По этой вот путевке Московского комитета партии Ильич приехал к нам на завод и выступил с речью перед рабочими...

...Очень хорошо относился к нашему заводу Ленин и знал о нем многое. Не могу только понять, как у него хватало времени изучать каждый завод так, словно он сам на нем работал. Ведь если даже о каждом заводе прочесть по книге, то надо пять веков жить, чтобы знать жизнь страны так, как он знал.

Помню, когда я впервые встретился с Владимиром Ильичей, он сказал мне, что читал о нашем заводе, будучи еще за границей. Вот как произошла эта первая встреча.

В апреле 1917 года я был в Петрограде по делам нашего завода Михельсона. Заводу нужны были деньги, чтобы налаживать мирное производство. Вместе с путиловцами я встречал Ильича на Финляндском вокзале, когда он возвратился в Россию. Вместе с ними взволнованно слушал его речь, которую он произнес, стоя на броневике. Устремив вперед руку, Владимир Ильич энергично закончил речь словами: «Да здравствует социалистическая революция!» С тысячными толпами народа я шел за броневиком к дворцу Кшесинской.

А к утру я был у Ленина. Советовался с ним о судьбах нашего завода.

—Мы завод национализировали,— говорю,— выпускаем мирную продукцию, но для этого нужны деньги.

—Рано национализировали,— улыбнулся Владимир Ильич.— Что делать-то будете? Ну, ничего, что-нибудь для вашего завода придумаем.— И после паузы:—А что вы производите?

—Режем снаряды на две части, куем из них лемехи для плугов. Изготовляем конные приводы для молотилок, веялки.

—Нужнейшая вещь для хозяйства,— сказал Ленин.

И вот я на Литейном, в Военно-промышленном комитете, куда пришел за ассигнованиями для завода. Бесцельно хожу по канцеляриям этого комитета. Денег на мирную продукцию никто не дает. Неожиданно в коридоре столкнулся с одним человеком:

—Как, деньги получил? — спрашивает.

—Где там! На плуги да лемехи тут денег не дадут.

—Так проси на снаряды!

—Ну нет, их мы выпускать не будем.

—Согласись на снаряды, получи деньги, а делайте плуги да лемехи.

Так я и поступил. Мы получили 3 миллиона 600 тысяч рублей благодаря ленинскому совету (это я потом узнал, что Ильич ко мне того товарища подослал).

И не случайно именно к михельсоновцам приехал Владимир Ильич, когда понадобилась помощь для фронтов гражданской войны. Выступая в механическом корпусе, Ленин говорил нам:

—Товарищи рабочие, теперь нужно возобновить выработку тех самых снарядов, которые вы около года тому назад прекратили производить. Нам нужно отстоять пролетарское государство. Товарищи, вы, которые сумели остановить военный завод, вы должны его теперь вновь пустить, чтобы уничтожить остатки контрреволюции.

Ильич вооружал нашу армию, «разжигал» людей, старый военный завод он пробуждал для новой жизни. Ленин говорил недолго — не больше пятнадцати минут. Но каждому стали понятны ближайшие наши задачи.

Резолюция была принята единогласно. Предложение Владимира Ильича о восстановлении военной промышленности мы одобрили и провели в жизнь. По совету Ильича разослали массу писем тем рабочим, которые до этого ушли с завода, и пригласили их обратно.

Стали выпускать для нашей Красной Армии снаряды. В течение двух-трех недель полностью восстановили наше производство. Люди ни с чем не считались. Жить было тяжело, получали по осьмушке хлеба, недоедали, недосыпали, а работали изо всех сил. Этого требовала тяжелая обстановка, сложившаяся в стране. Враги революции обложили нас огненным кольцом, стремились задушить костлявой рукой голода. Провокации и убийства совершали контрреволюционеры, шли на все, чтобы остановить победоносный ход революции.

Каждый сознательный трудящийся отдавал тогда все силы для фронта, для победы над врагом. Мы воевали и делали снаряды не потому, что хотели воевать. Нам нужны были машины для восстановления промышленности, для ликвидации разрухи в хозяйстве, но враги вынуждали нас воевать. Сравниваешь все это с сегодняшним днем, и сердце радуется, каких побед под руководством Коммунистической партии добился наш народ, какие огромные усилия Советская страна прилагает к тому, чтобы победила гениальная ленинская политика мирного сосуществования! Далеко шагнула наша страна. Велик ее авторитет среди народов земного шара.

...30 августа 1918 года.

Мы подготавливали гранатный корпус к митингу. Закончив работу, открыли двери и стали впускать народ. Тут же, у самых дверей, по обыкновению расположилась передвижная книжная лавочка, где продавали революционные брошюры.

Мы с Иваном Яковлевичем Козловым (он был председателем правления завода) сидели на столе: у нас там скамеек не было, публика рассаживалась на столах.

Народ все собирался. Не только с нашего завода, но и с других приходили к нам. Когда корпус наполнился, мы с Козловым перебрались на трибуну.

Ожидали приезда докладчика. Спрашивали меня:

—Кто будет сегодня выступать?

—Не знаю,— отвечал я.

—Говорят, будет Ленин.

Я считал это невероятным: помню, в этот день в газетах было, что на сегодня назначено заседание Совнаркома.

Митинг пока открыли докладом «О внутреннем и внешнем положении». Товарищ говорил всего минут пятнадцать, когда раздались возгласы: «Ленин приехал!» Сперва я не поверил. Но, посмотрев на вход, увидел, что действительно идет Владимир Ильич.

Подходя к трибуне, Владимир Ильич снял пальто, бросил его на руку, поднялся на трибуну, положил пальто и кепку на стол и повернулся к залу:

—Здравствуйте, товарищи!

Мы долго аплодировали. Начали кричать:

—Слово Ленину!

Тогда я объявил:

— Слово предоставляется Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину.

Владимир Ильич вышел и начал говорить о фальши и лжи буржуазной демократии, о хищническом, грабительском характере империалистической войны. Мне хорошо запомнились его слова:

—И мы провозглашаем: все — рабочим, все — трудящимся! Мы знаем, как все это трудно провести, знаем бешеное сопротивление со стороны буржуазии, но верим в конечную победу пролетариата...

В конце он сказал:

—Мы должны все бросить на чехословацкий фронт.

Рабочие горячо поддержали Владимира Ильича. Послышались возгласы:

—Мы как один направимся на фронт на защиту нашей революции!

Раздалось громкое «ура». На трибуну посыпались записки от товарищей.

Владимир Ильич обратил внимание на груду записок, лежащих на столе, и потом сказал мне:

—На эти записки я должен ответить, хотя очень тороплюсь на заседание Совнаркома.

Я объявил:

—Владимир Ильич желает ответить на записки.

Опять овация. Когда успокоились, Ильич вышел на середину трибуны и стал отвечать на записки.

Среди записок с вопросами о текущем моменте были и записки с личными просьбами. Помню, один рабочий жаловался на плохую работу сельского Совета, где жила его семья. Владимир Ильич никогда не проходил мимо таких записок и принимал практические меры по улучшению работы советских органов и других учреждений, которые призваны обслуживать трудящихся.

Заканчивая речь, он сказал:

—Рабочие Москвы, которые завоевали свободу, которые славно дрались на октябрьских баррикадах, не сдадут завоеванных позиций.

Буря аплодисментов была ответом на его слова.

Я несколько замешкался в цехе. Владимир Ильич сошел с трибуны, попрощался и пошел. Народ тронулся за ним.

Чтобы выйти из корпуса, надо по лестнице на несколько ступенек подняться. И вот когда вышел Владимир Ильич из цеха и стал по ступенькам подниматься, появился сзади него какой-то человек в черной флотской форме, расставил руки и стал сдерживать толпу. Когда Владимир Ильич уже выходил во двор, этот матрос умышленно споткнулся и загородил выход. Владимир Ильич очутился на дворе почти один. Матрос этот был из группы эсеров-террористов.

Вдруг люди, которые шли за Ильичем, бросились обратно в корпус с криком: «Стреляют!» Мне было трудно пробраться через толпу. Я бросился прямо с трибуны в ближайшее окно и выскочил во двор. Увидел около машины лежащего Владимира Ильича.

Мне рассказывал комсомолец Шляпников, который в это время был во дворе. «Я,— говорит,— смотрю на Владимира Ильича, а он разговаривает с какой-то женщиной насчет продовольствия. Ленин стоял с нею у самого автомобиля. Шофер ему открыл дверь и ждал. Владимир Ильич стоит одной ногой на подножке автомобиля, а женщина эта все еще продолжает говорить. Вдруг позади меня начали стрелять. Ильич упал».

...Подбежав к Ленину, я увидел, что его поднимают двое рабочих и какая-то женщина. Немедленно Владимира Ильича отправили в Кремль. В этот момент вся масса народа, находившаяся на митинге, хлынула во двор. Многие плакали... Одна из женщин, разговаривавших с Лениным, была ранена и кричала.

Я подбежал к ней: думал, это она стреляла в Ленина.

—Ты стреляла?

Она продолжала кричать и ничего не ответила. Я задержал ее. В это время дети, их было много на митинге, закричали:

—Та, что стреляла, убежала на улицу!

Я бросился на Серпуховку. Вижу, действительно, бежит женщина. Косынка у нее свалилась, волосы распущены. Рассказывали потом, невдалеке стоял лихач, дожидался ее.

Товарищи бросились женщине наперерез с тротуара. Я схватил ее за руку:

—Ты стреляла?

—Я.

Это была Каплан, стрелявшая в Ленина по злодейскому поручению правых эсеров.

Нас окружили рабочие. С трудом удалось удержать их от самосуда. Каплан буквально хотели разорвать на части... Больших усилий мне стоило отправить ее в штаб на Малую Серпуховку. Группа рабочих вела Каплан, окружив ее кольцом.

Трудно представить, какое горе охватило нас всех. Рабочие наши после ранения Ленина каждый день приходили в заводской комитет и спрашивали, как здоровье Ильича. Заботились михельсоновцы об Ильиче, но и он их не забывал. Первое же выступление Ленина по выздоровлении было на нашем заводе.

За несколько дней до Октябрьских торжеств вечером было у нас собрание. В тот же вечер на месте покушения мы построили деревянную пирамиду, метра в четыре высотой, а наверху поставили глобус, обитый красной материей, и над ним водрузили пятиконечную металлическую звезду. Было около восьми часов вечера. Помню, работали при факелах. Я стоял наверху пирамиды на стремянке и обивал материей глобус.

Вдруг неожиданно въезжает во двор машина и останавливается возле нас. Вижу, выходит из машины Владимир Ильич вместе с товарищем Ярославским. Я быстро стал спускаться со стремянки. Посмотрев на памятник и на меня, Владимир Ильич сказал:

—Не делом вы занимаетесь.— И направился в корпус, где выступал 30 августа.

Когда я спустился вниз, Ильич был на трибуне и говорил. Улыбается, будто с ним ничего не случилось. Выступил он с небольшой речью. Говорил о предстоящем празднике.

Рабочие, перебивая друг друга, задавали вопросы:

—Как вы себя чувствуете, Владимир Ильич? Почему не бережете себя, почему ездите без охраны?

—Я чувствую себя очень хорошо,— отвечал Ленин.— И охрана мне не нужна. Я куда еду? К рабочим, на рабочее собрание. Зачем же охрана? Бойцы на фронте нужны.

Ильич сел в машину и уехал, провожаемый толпами рабочих. По рассказам, Владимир Ильич приехал на наш завод вот как. Врачи запрещали ему выступать. За ним смотрел Ярославский, чтобы он не принимался за работу, пока не выздоровеет. Поехал Владимир Ильич с Ярославским на прогулку. Он знал по газетам, что в этот день должно быть собрание у нас, и говорит шоферу:

—Сегодня собрание на заводе Михельсона. Поворачивай, Гиль, к михельсоновцам...

Не могу умолчать о большой заботе Ильича о нашем заводе. После гражданской войны очень трудно было налаживать разрушенное производство. Не было заказов, и мы стояли перед тяжелейшим вопросом — не дать закрыться воротам завода. И снова помог нам Владимир Ильич. По его заданию на завод приехал инженер Классон. Он передал нам, что Владимир Ильич придает большое значение выпуску новых торфяных машин. В то время наши города не получали донецкого угля и испытывали жесточайший топливный кризис. Мысль Ленина заключалась в том, чтобы наладить разработку торфяных болот и дать топливо промышленности и жителям. Мы с огромным удовлетворением принялись за новое дело. Одну из машин мы поставили во дворе, чтобы показать ее Ильичу. Но он не смог к нам приехать и прислал приветственное письмо, в котором пожелал нам дальнейших успехов. Это письмо я долго хранил у себя дома. И только в 1930 году передал его в Институт марксизма-ленинизма.

...Развернулся, расширился наш завод, носящий имя великого Ленина. Его мирная продукция — мощные электромоторы— расходится по всему белому свету, облегчает людям тяжелый физический труд, помогает рыть оросительные каналы и строить плотины и гидростанции, возводить жилые здания и огромные корпуса заводов. Во все это вложен труд рабочих-ильичевцев...

 

С. К. ВОЛКОВ,
рабочий Прохоровской мануфактуры (ныне комбината «Трехгорная мануфактура» имени Дзержинского),
после Октябрьской революции — на советской, профсоюзной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1917 года

НА ПРАЗДНИКЕ ТРУДА

Было дело как раз в третью годовщину Октябрьской революции. Навестил нас вождь трудящихся Владимир Ильич.

Третья годовщина была объявлена праздником труда. Все рабочие должны были организованно пойти к месту работы, убрать и привести в порядок имущество, которое принадлежало трудящимся.

Было намечено разобрать интендантское казенное имущество в складе (это за Москвой, примерно верст десять). Рабочие и работницы дружно собрались и ровно в семь часов двинулись пешком за город и возвратились обратно около трех часов дня.

Мы знали, что в этот день у нас должен был выступать Ильич. И действительно, Владимир Ильич приехал раньше срока на 40 минут и терпеливо ждал, пока рабочие закусят и отдохнут, так как мы только что пришли.

У нас он спросил: «Как настроение рабочих?» — «Работали мы,— говорим,— верстах в восьми от Москвы». Он спросил: «Что же, пешком ходили?» Мы отвечаем: «Да».

Он нам сказал: «Мало вас ругают, а есть за что поругать. Наверное, участвовали семейные работницы?» Отвечаем: «Да». «Ну вот, у них малые ребятишки остались дома без всякого присмотра, а вы не учли этого положения».

Рабочие, действительно, громко разговаривали и спорили между собой о том, что их далеко послали и на саму работу осталось мало времени. Владимир Ильич сидел и прислушивался к разговору. Наконец задал нам вопросы: «Какой процент работниц у вас на производстве? Много ли работниц участвует активно в советском строительстве? Сколько в ячейке членов партии? Есть ли женщины-партийки?»

Мы ответили на все поставленные Владимиром Ильичей вопросы, и разговор на этом пришлось прекратить, так как пора было открывать собрание.

Когда Ильич приветствовал третью годовщину Октябрьской революции, видны были радостные лица рабочих, все забыли обиды и невзгоды. Ильич очень коротко и ясно обрисовал наше положение.

Когда у нас на фабрике происходили выборы в Советы, мы выбрали в члены Моссовета Владимира Ильича. Список вывешивался на самом видном месте, рабочие смотрели и говорили: «Раз Ильич первый в списке, то, значит, список правильный. Наши члены Совета не посрамят имя Ильича, будем голосовать за список единогласно». И всегда, как только оглашались списки кандидатов, то все чутко прислушивались; как только услышат имя Ленина, раздаются аплодисменты.

Когда Ильич заболел, рабочие постоянно спрашивали о его здоровье.

На последних выборах решили сами отвезти ему мандат. Была составлена делегация. Ей поручили передать ему мандат и пригласить на собрание рабочих. Но Ильич был тяжело болен, и повидать его напоследок нам не пришлось.

Ильич, наш выборный и наш вождь, умер, но дело и учение его живет. Он оставил нам ленинизм. Ленинизм есть орудие борьбы за освобождение всех трудящихся. Да здравствует ленинизм!

 

П. И. МЕШКОВ,
шахтер, в годы Советской власти — на хозяйственной и партийной работе,
член КПСС с 1917 года

ВСТРЕЧИ С ИЛЬИЧЕМ

Конец декабря 1920 года. Стояла суровая снежная зима. Мы, группа донецких шахтеров, собирались в Москву на II Всероссийский съезд горнорабочих. Ехали в вагоне-теплушке, времена тогда были тяжелые: в наследство от войны молодая Советская республика получила жесточайшую разруху. Дорога продолжалась долго. Выехали мы из Донбасса в декабре 1920 года, а в Москву приехали только в середине января 1921 года. Долгий путь прошел в оживленных разговорах и спорах о роли и задачах профсоюзов в связи с переходом нашей страны к мирной работе, к восстановлению народного хозяйства. Наша делегация приехала на съезд с твердым мнением поддерживать платформу большинства ЦК РКП (б), предложенную Лениным и другими членами ЦК.

В Москве нас разместили в общежитии на Садово-Кудринской, где дни до открытия съезда также прошли в горячих спорах...

Когда 22 января 1921 года собралась коммунистическая фракция съезда, нам объявили, что завтра на заседании фракции выступит Владимир Ильич Ленин. Это заявление было встречено с восторгом. Делегаты долго и горячо аплодировали. На другой день, 23 января, с самого утра заседание началось в одном из залов Дома союзов. На заседании коммунистической фракции появился Владимир Ильич. Его встретили бурной овацией. Каждый хотел выразить свою большую любовь к Ильичу.

Владимир Ильич быстро прошел через зал между приветствовавшими его горняками. Подошел к трибуне, снял пальто, поздоровался за руку с членами бюро фракции и сел за стол. Когда все утихло, Владимиру Ильичу предоставили слово. Но долго ему не давали возможности начать доклад: все аплодировали. Владимир Ильич поднял руку — не помогло. Тогда он вынул из кармана жилета часы и, указывая на них, как бы говорил: время отнимаете и у себя, и у меня. Только после этого наступила тишина, и Ленин начал доклад. Каждый из нас старался не пропустить ни одного слова, все были захвачены его докладом.

Владимир Ильич сказал тогда, что наши профсоюзы являются школой управления, школой хозяйствования, школой коммунизма. Построив свою работу на методах убеждения, профсоюзы сумеют поднять всех рабочих на борьбу с хозяйственной разрухой, на строительство социализма.

Прения по докладу В. И. Ленина продолжались два дня. За это время он беседовал со многими делегатами, расспрашивал об условиях работы, о жизни рабочих и их семей, о добыче угля, нефти, золота и других ископаемых.

Во время одного из перерывов подошел к Ильичу и я. Он сидел за столом, делал записи в блокноте.

— Владимир Ильич! Я к вам...

Ильич поднял голову, отложил блокнот, пожал мне руку и усадил возле себя. Спросил, из какого я района. Я сказал, что из Донбасса, из Александров-Грушевска, фамилия моя Мешков.

— Так это вы прислали мне письмо, что на субботниках и воскресниках добыли 30 тысяч пудов угля и посылаете на имя Ленина для московского пролетариата? — задал мне вопрос Владимир Ильич.

Я ответил утвердительно. Ильич стал расспрашивать о добыче угля, о положении рабочих, сказал, что по нашему письму даны указания Главтопу и другим учреждениям об улучшении снабжения Донбасса продовольствием, техническими материалами, спецодеждой и обувью.

Второй раз с В. И. Лениным я встретился после окончания съезда. Председатель ЦК союза горнорабочих товарищ Артем (Ф. А. Сергеев) по нашей просьбе позвонил В. И. Ленину и передал ему, что делегаты-горняки очень хотели бы с ним сфотографироваться. Владимир Ильич пригласил всех делегатов зайти к нему в Кремль.

На другой день утром мы во главе с Артемом направились в Кремль.

Поздоровавшись с горняками, Владимир Ильич предложил расположиться для съемки. Когда мы размещались на скамейках и на ступеньках подъезда, фотограф сказал, что в одной группе заснять всех невозможно, поэтому нам пришлось разделиться на две очереди.

В это время Владимир Ильич заметил меня и, обращаясь к Артему, сказал:

—Это мой старый знакомый. Мы уже давно с ним ведем переписку о перевозке угля для московских рабочих...

—Петя Мешков,— ответил ему Артем,— у нас самый молодой член президиума съезда. Съезд оказал ему большое доверие и избрал кандидатом в новый состав ЦК союза.

Владимир Ильич, улыбнувшись, взял меня за руку, посадил рядом с собой и сказал:

—Когда приедете в Донбасс, передайте рабочим и работницам большое спасибо за уголь и скажите им, что Ленин обещал скоро уголь вывезти.

После того как сфотографировали первую группу, я поднялся и хотел отойти в сторону. Но Владимир Ильич взял меня за руку, сказал:

—Куда же? А еще член президиума! Делегаты обидятся, что с одной группой снялись, а с другой не хотите...

С этими словами Ильич снова посадил меня рядом, только с другой стороны.

Возвратившись в Донбасс, я подробно рассказал рабочим и работницам о работе съезда, о встречах с В. И. Лениным и о его отцовской заботе о горняках и их семьях, о восстановлении горной промышленности. Передал привет и большое спасибо Ильича за подарок для московского пролетариата. А через несколько дней я получил следующее письмо из Совнаркома РСФСР:

«Донбасс, Александров-Грушевский район, Рудник III Интернационала и мелкие рудники 3-го куста, тов. П. Мешкову.

Тов. Ленин просит Вас передать сердечную благодарность работницам, рабочим и служащим рудника III Интернационала и мелких рудников 3-го куста Александров-Грушевского района Донбасса за их приветствия и пожелания и с большим удовлетворением принимает подарок в 30 000 пудов антрацита для передачи московскому пролетариату. Распоряжение Главтопу о перевозке этого угля в Москву уже отдано.

Страна наша переживает сейчас неслыханно острый топливный кризис, от благополучного разрешения которого зависит и продовольственный вопрос, и транспорт, и хозяйственное наше строительство.

Красная Москва крепко надеется, что донецкие рабочие и Всероссийская кочегарка помогут Советской власти выйти из этого кризиса».

В мае 1921 года мы получили из Совнаркома телеграмму:

«Товарищ Ленин просит заготовленные в порядке субботников 30 вагонов угля, которые согласно наряда... должны были быть доставлены в Москву, передать Юго-Восточным ж. дорогам, являющимся продовольственной артерией, снабжающей голодающих рабочих столиц».

Таким образом, добытый на субботниках антрацит по просьбе В. И. Ленина был передан Юго-Восточным железным дорогам. Получив этот уголь, железнодорожники перевезли не одну тысячу пудов хлеба с Северного Кавказа.

 

Я. П. АРТАМОНОВ,
горняк, профсоюзный работник, член КПСС с 1925 года

ЛЕНИН ВСЕГДА ЖИВЕТ С НАМИ

Прошло пятьдесят лет с того незабываемого дня, когда я близко увидел Владимира Ильича и с глубоким волнением слушал его речь. Второй раз я видел и слышал Ильича в начале 1921 года, на II Всероссийском съезде союза горнорабочих. Обо всем этом мне и хочется рассказать по порядку.

...Шел 1919 год. В начале марта горняки избрали меня членом президиума — секретарем рабочего комитета профсоюза шахты № 13/14 Побединского (ныне Скопинского) района Подмосковного угольного бассейна. Время было тяжелое. Советская страна отбивалась от интервентов. Единственным источником для получения топлива у Советской республики в то время был Подмосковный угольный бассейн.

В этот тяжелый момент по поручению вождя революции и большевистской партии В. И. Ленина к нам, в Побединский район, на угольные копи приехал Михаил Иванович Калинин. Он должен был разобраться в причинах снижения добычи топлива. 5 сентября 1919 года на крупнейшей по тому времени шахте состоялся митинг, на который собралось до пяти тысяч человек. Речь Калинина была выслушана с глубоким вниманием и единодушным одобрением. Михаил Иванович передал шахтерам сердечный привет от Ленина и от его имени обратился с просьбой немедленно, не ожидая продовольственной помощи, всем как один развернуть работу по подъему добычи угля до максимально возможных размеров. Выступление Калинина дошло до сердца каждого участника митинга, покорило своей простотой, ясностью. Большой трудовой подъем охватил горняков. Они дружно шли в забой и давали рекордные показатели по добыче топлива.

Вскоре меня по рекомендации парторганизации правления союза горнорабочих Средней и Северной России («Шахтерсоюз») отправили на инструкторские курсы ВЦСПС.

С мандатом в кармане от «Шахтерсоюза» я приехал в Москву, на Петровские линии, где тогда размещался ВЦСПС. Тяжелой была эта осень в Москве: продолжалась гражданская война, не хватало топлива, еще хуже было с продовольствием. Трамваи почти не ходили. Лекции читались в промороженных аудиториях, общежитие тоже не отапливалось. Курсанты ходили, занимались и спали в верхнем платье. Суточный рацион питания для нас состоял из маленького кусочка хлеба в четверть фунта и тарелки жидкости, заправленной щепотью крупы или промерзшей капусты.

Перед второй годовщиной Великого Октября нам всем было разрешено съездить на родину. Собрался было домой на рудник и я, но едва добравшись за сутки до Подольска, промерзшим вернулся в свое общежитие. Здесь, в Москве, меня ожидала большая радость. Председатель нашего профкома вручил мне пригласительный билет на объединенное заседание ВЦИК, Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов, ВЦСПС и фабрично-заводских комитетов, посвященное двухлетней годовщине Октябрьской революции.

Большой академический театр, в котором проходило это историческое заседание, был до отказа заполнен рабочими московских заводов и фабрик, красноармейцами и командирами разных частей армии и флота. Оказавшись впервые в жизни в таком грандиозном, всюду сверкающем огнями и бронзой зале, я вначале как-то растерялся, а через две-три минуты, придя в себя, глазами стал искать В. И. Ленина. То же делали и тысячи других участников.

...Вот из-за кулис на сцену торопливой походкой вышел Владимир Ильич. На ходу сняв с себя пальто и шапку-треух, машинально, но аккуратно положив их на свободный стул, он приблизился к краю сцены и, подняв правую руку, собрался начать речь. Но дружные приветствия помешали сделать это. Прошло несколько минут, а зал все рукоплескал.

Наконец Ильич не выдержал. Из жилетного кармана достал часы, циферблатом повернул к аудитории и указательным пальцем правой руки показал на стрелки. При этом он укоризненно покачал головой, призывая к порядку. И в зале наступила тишина.

— Два года тому назад,— начал Ильич,— когда еще кипела империалистическая война, восстание русского пролетариата, завоевание им государственной власти казалось всем сторонникам буржуазии в России, казалось массам народным и, пожалуй, большинству рабочих остальных стран смелой, но безнадежной попыткой... А теперь, оглядываясь назад, на пройденные два года, мы видим, что правоту нашу начинают признавать все более и более и наши противники.

Четкие и ясные слова Ленина вливались в сердца людей и заставляли их восторженно биться. Каждая фраза, сказанная Ильичей, воспринималась как священная заповедь, зовущая людей на новые подвиги во славу Советской Родины и ее трудового народа. Простая, доходчивая речь Ленина открывала каждому сущность событий, происходящих в нашей стране, отвечала самым сокровенным думам людей.

В заключение своей речи Ленин выразил уверенность в том, что «...теперь, после двух лет Советской власти, мы можем сказать, что не только в масштабе русского государства, мы имеем полное право, доказанное фактами, сказать, что и в международном масштабе мы имеем сейчас за собою все, что есть сознательного, все, что есть революционного в массах, в революционном мире. И мы можем сказать, что никакие трудности после того, что мы выдержали, нам не страшны, что мы все эти трудности вынесем, и после того мы все их победим».

Когда Владимир Ильич закончил свою речь, новая буря аплодисментов и дружное «ура» сотрясли зал.

Для меня, тогда паренька-шахтера, эта речь Ленина стала путеводным маяком, определившим направление всей моей дальнейшей жизни и работы.

...Наши занятия на курсах близились к концу. Руководство ВЦСПС решило досрочно распустить нас по домам.

Возвратившись из Москвы, я некоторое время работал в Рязанском райкоме профсоюза горняков. Но скоро снова перешел на свой рудник и стал членом президиума — секретарем Побединского рудкома союза горнорабочих.

_______________

Январским морозным днем 1921 года большая группа делегатов от побединских (скопинских) шахтеров приехала в Москву на II Всероссийский съезд горнорабочих.

Делегаты с нетерпением ожидали начала работы съезда, а главное, выступления В. И. Ленина.

Перед открытием съезда заседала коммунистическая фракция съезда. Узнав о том, что на съезд приехало много беспартийных, Ленин посоветовал пригласить их на заседание фракции. Как передавали тогда, Ленин заметил примерно следующее: пусть беспартийные послушают о наших разногласиях с оппозиционерами и сами решат, кто прав, а кто заблуждается. Голосование же на съезде покажет, какую платформу они поддерживают.

Когда открылось заседание коммунистической фракции съезда и на трибуну вышел В. И. Ленин, его появление встретили горячими аплодисментами. Лишь после того как Ильич произнес: «Товарищи!», делегаты мгновенно умолкли.

Владимир Ильич критиковал позиции «шляпниковцев» и троцкистов. А в заключение выразил уверенность в том, что все сознательные рабочие примут платформу большевиков, и «теперешние расхождения в нашей партии останутся лихорадкой верхов, а рабочие их поправят, останутся на своем посту, дисциплину партии отстоят и во что бы то ни стало дружной, практической, деловой, осторожной работой производство повысят и полную победу нам дадут».

Эти слова Ильича были встречены дружными, продолжительными аплодисментами.

Резолюция, осуждающая действия оппозиционных группировок и одобряющая генеральную линию ленинской партии большевиков по экономическому оздоровлению нашей страны, была дружно принята подавляющим большинством делегатов. Лишь незначительная группка интеллигентов да несколько человек, одурманенных посулами оппозиционеров об устройстве их на «тепленьких местечках», воздержались от голосования за эту резолюцию.

В конце дневного заседания съезда было объявлено, что Владимир Ильич дал согласие сфотографироваться с делегатами съезда и просит их завтра с утра прийти к нему в Кремль. По просьбе фотографа делегаты разделились на две группы и стали фотографироваться около парадного входа в здание Совнаркома РСФСР. На карточке Владимир Ильич сидит в центре и по-особому, присуще только ему, Ильичу, улыбается. Нет нужды доказывать, как дорога мне, участнику этого съезда, фотокарточка, которую я бережно храню, вспоминая о тех далеких, но драгоценных часах и минутах, когда я видел бессмертного Ленина.

 

С. А. КРУГЛОВ,
рабочий вагонных мастерских Александровского механического завода,
впоследствии был на профсоюзной, партийной и советской работе,
член КПСС с 1918 года

КАЖДОЕ СЛОВО ЗВАЛО К ДЕЙСТВИЮ

1917 год. Я, простой питерский рабочий, записался в Красную гвардию, а потом был избран рабочими в Петроградский Совет. Много слышал о Ленине, читал его статьи в «Правде», разъяснял их рабочим, распространял среди них газету. Мечтал, как и многие рабочие в то время, увидеть и услышать Владимира Ильича.

И вот Ленин у нас на митинге. Митинг был созван эсерами с целью заставить рабочих высказаться за поддержку войны и Временного правительства. Однако планы их были окончательно сорваны горячим, убедительным выступлением Владимира Ильича. Большинство рабочих высказалось против войны, против политики Временного правительства. Многие рабочие, примыкавшие ранее к эсерам, публично порвали свои партийные карточки. Некоторые из них позднее вступили в большевистскую партию.

Группа наших активистов-большевиков обратилась к Ленину.

—Завод наш для транспорта очень нужный,— сказали они,— а хозяева чувствуют свой близкий конец и, насколько могут, разоряют его. Рабочие хотят взять завод под свою охрану. Как вы думаете, Владимир Ильич, нужно нам это сделать?

—Вы правильно решили,— ответил Ленин. И тут же сказал приехавшему с ним Бадаеву, чтобы он помог нам организовать вооруженную охрану завода.

Ту встречу я никогда не забывал. Пример Ильича помог мне стать надежным бойцом Октября.

В марте 1921 года мне снова посчастливилось встретиться с Владимиром Ильичей на Всероссийском съезде транспортных рабочих, куда прибыло свыше тысячи представителей железнодорожников и водников страны. Состоялся этот съезд в Москве с 22 по 31 марта 1921 года. Я входил в состав делегации Северной железной дороги.

Владимир Ильич выступил на съезде с большой речью и начал ее с несколько неожиданного вступления:

—Сейчас, проходя ваш зал, я встретил плакат с надписью: «Царству рабочих и крестьян не будет конца». И, когда я прочитал этот странный плакат, который, правда, висел не на обычном месте, а стоял в углу,— может быть, кто-нибудь догадался, что плакат неудачен, и отодвинул его,— когда я прочитал этот странный плакат, я подумал: а ведь вот относительно каких азбучных и основных вещей существуют у нас недоразумения и неправильное понимание. В самом деле, ежели бы царству рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не будет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов, а пока остаются рабочие и крестьяне, до тех пор остаются разные классы, и, следовательно, не может быть полного социализма.

Очень серьезно остановился Владимир Ильич на задачах железнодорожников и водников.

—Едва ли есть другая часть пролетариата, которая так ясно входит своей повседневной экономической деятельностью в связь с промышленностью и земледелием, чем железнодорожники и водники. Вы должны дать городам продукты, должны оживить деревню посредством транспорта продуктами промышленности... Повторяю, от работы этой части пролетариата непосредственно больше зависит судьба революции, чем от остальных частей его...

Такая высокая оценка Лениным роли тружеников транспорта наполнила нас чувством гордости за свой труд, чувством большой ответственности за доверенное нам дело.

Свою речь Ильич закончил под бурные аплодисменты делегатов.

Слушая выступление Владимира Ильича Ленина, нельзя было ни на одну минуту оставаться равнодушным к тому, что он говорил. Каждое его слово звало к действию.

Вернувшись к себе на места, мы рассказывали железнодорожникам, какие надежды возлагает на них великий Ленин, и это придавало нам новые силы в борьбе за претворение в жизнь указаний партии.

 

И. Г. БАТЫШЕВ,
рабочий Московского военно-артиллерийского завода,
после Октября — на руководящей партийной и профсоюзной работе,
член КПСС с 1909 года

СТРАНИЦА ВОСПОМИНАНИЙ

Мне неоднократно приходилось встречаться с В. И. Лениным на партийных активах, на IX, X и XI съездах партии, на заседаниях Московского Совета, депутатом которого я являлся, а также на заседаниях Московского комитета партии, членом которого я был...

Вспоминаю лето 1919 года, когда военное положение страны было чрезвычайно напряженным. В то время в Москве по пятницам проводились митинги трудящихся, на которых выступали руководители Коммунистической партии и Советского правительства с докладами о политическом и военном положении страны. Эти митинги способствовали укреплению связи между партией и народом.

В августе 1919 года я как председатель Сущевско-Марьинского районного Совета и секретарь райкома партии т. Глузкина обратились к В. М. Загорскому, секретарю Московского комитета партии, с просьбой, чтобы на нашем районном митинге в ближайшую пятницу с докладом по текущему моменту выступил В. И. Ленин...

В точно назначенное время к зданию Народного дома имени Каляева (на Новослободской улице) подошла легковая машина, в которой находился Владимир Ильич. Подъехав, Ильич поздоровался с нами, и мы проводили его на сцену. Зал был переполнен рабочими, которые встретили В. И. Ленина восторженной овацией.

В своем выступлении Владимир Ильич обрисовал тяжелое положение в стране. Он говорил, что с юга к Туле подходят белогвардейские войска Деникина, с запада — Юденич, с востока угрожает Колчак и Япония, с севера — интервенционистские французские, английские и американские войска, а Москва отрезана от хлебных районов (население Москвы в то время голодало, люди получали осьмушку (50 граммов) хлеба в день, да и то пополам с отрубями).

В заключение Ленин уверенно сказал, что, несмотря на огромные трудности, наш народ, руководимый большевистской партией, одержит победу.

Доклад Ильича все слушали с напряженным вниманием, он придал нам новые силы в борьбе с контрреволюцией.

Хочется рассказать еще об одном случае, который мне лично пришлось наблюдать и который показывает заботу и внимание В. И. Ленина к людям. Это было в 1921 году. Московским комитетом партии мне и т. Сафронову из Басманного района вместе с некоторыми работниками ВЧК было поручено расследовать одно дело. Мы собрались в ВЧК, в кабинете начальника спецотдела Г. И. Бокия, и обсуждали предстоящую работу.

Вдруг в кабинет т. Бокия, болевшего туберкулезом, пришел посыльный и принес бутылку молока, белый хлеб и яйца (в Москве тогда было очень голодно).

Тов. Бокий оторопел и стал решительно отказываться принять продукты. В это время раздался телефонный звонок. У телефона находился В. И. Ленин. Он категорически потребовал принять посланные продукты и сказал, что в противном случае он обидится.

Эта отеческая забота В. И. Ленина глубоко тронула всех нас. Мы знали, что когда В. И. Ленину присылали продукты, он раздавал их товарищам, истощенным от недоедания, или отправлял в детские дома. Ленин говорил, что если эти продукты не принять, то приславшие их товарищи обидятся, но раз народ терпит голод, то никто не может находиться в привилегированном положении.

 

Н. С. ЛИХАЧЕВ,
в прошлом рабочий Люберецкого завода сельскохозяйственных машин

С ИЛЬИЧЕМ НА ОХОТЕ

После гражданской войны, в 1921—1922 годах, мне пришлось работать на Люберецком заводе сельскохозяйственных машин. Директором завода был страстный охотник, знакомый с Владимиром Ильичей. Когда он узнал, что раньше я работал егерем, стал брать меня с собой на охоту. В районе Люблинских и Люберецких полей орошения много было мышей-полевок, туда обычно приходили лисицы для мышкования. Здесь мы нередко охотились, и очень удачно. Как-то вызывает меня директор и говорит:

—Никита Степанович, надо организовать настоящую псовую охоту. Будет дорогой гость.

Я немедленно с товарищем отправился на место будущей охоты. С вечера устроили два оклада. В одном обложили лисицу, в другом — две. Рано утром оклады проверили.

А вскоре на подводах приехали охотники, и среди них Владимир Ильич.

Я его узнал сразу. Говорю:

—Здравствуйте, Владимир Ильич!

А он:

—Откуда вы меня знаете?

—Ну вот,— говорю,— вас ли еще, Владимир Ильич, не узнать!

Я быстро расставил охотников, и с товарищем начал гон. Лисица вышла прямо на Владимира Ильича, но он почему-то в нее стрелять не стал. Я подбегаю к нему и спрашиваю:

—Владимир Ильич, ведь лисица-то сама вам в руки шла, почему же вы в нее не стреляли?

А он:

—Не успел. Ружья в это время в руках не было.

А сам смеется.

Так как лисица из флажков не вышла, то я снова организовал гон. И снова она вышла на Владимира Ильича.

И опять он почему-то не стал стрелять, хоть в эту минуту и ружье держал в руках... Я опять подбегаю к нему, спрашиваю:

—Владимир Ильич, почему не стреляли?

А он:

— Я ее плохо видел. Уж очень быстро пробежала, разве тут успеешь? А когда хорошо рассмотрел — поздно было.

А сам опять посмеивается...

Эту лисицу убил охотник, стоявший на номере по соседству с Владимиром Ильичей.

«Да,— думаю,— тут что-то не так». Поехали на второе место. Здесь также лисица прошла от Владимира Ильича в нескольких метрах. Но Ильич и тут не стал стрелять.

Мне, егерю, это казалось очень странным, непонятным... Как же это так, выезжать на охоту и не стрелять? Только потом понимать я стал, что Владимир Ильич выезжал не на охоту, а просто немного отдохнуть от своих больших и сложных государственных дел. На лисиц он только любовался, а стрелять не хотел.

—Уж больно они красивые,— говорил.

Ильич очень любил природу и заботился о ней.

 

П. А. ХОЛОДОВА,
работница Богородско-Глуховской мануфактуры,
впоследствии — на советской, профсоюзной и административной работе,
член КПСС с 1917 года

ИЛЬИЧ И ГЛУХОВЦЫ

Последний раз я видела Ильича 2 ноября 1923 года. Во время его болезни я была послана вместе с пятью товарищами (три товарища партийных и два беспартийных) делегатским собранием отвезти Ильичу наш скромный подарок —18 вишневых деревьев... Мы плохо знали место и дорогу и все-таки добрались туда¹ часов в 5 вечера. В Горках не знали о нашем приходе, и мы свалились для всех окружающих Ильича как снег на голову. Первое время, как видно, вышло некоторое замешательство, Мария Ильинична и другие не знали, как отразится на здоровье Ильича наше посещение. Но, посоветовавшись с Надеждой Константиновной, нас решили допустить к Владимиру Ильичу, предупредив, чтобы мы были с ним недолго.

Нас ввели в приемную. Через две минуты за дверью мы услышали голос Марии Ильиничны: «Володя, к тебе гости».

Дверь открылась, и к нам вышел улыбающийся Ильич. Позади следовал санитар... Подойдя к нам, Ильич поздоровался с нами левой рукой. «Как я рад, что вы приехали»,— внятно и ясно сказал он нам. Мы растерялись, от радости разревелись, как дети. Мы передали Ильичу адреса рабочих и заводоуправления и сказали несколько приветственных слов от наших местных организаций. Побыв с Ильичей пять минут, мы, прощаясь, все расцеловались с ним. Последним прощался тов. Кузнецов — 60-летний рабочий. Две минуты они стояли, обняв друг друга. А старик Кузнецов сквозь слезы все твердил: «Я рабочий, кузнец, Владимир Ильич. Я — кузнец. Мы скуем все намеченное тобою». Мы почти насильно оторвали его от Ильича.

Целую ночь мы провели под крышей, где жил Ильич. За ужином Мария Ильинична подробно расспрашивала нас о фабрике, о работе на ней, о жизни и быте рабочих и просила чаще писать в «Правду».

Назавтра мы уже уехали. Нам рассказывал товарищ, ухаживающий за Ильичей, что Ильич до двух часов ночи читал, перечитывал наши адреса.

Никогда не забуду этих счастливых минут. Спасибо товарищам, давшим мне возможность в последний раз увидеть горячо любимого вождя и учителя.

¹ В Горки.— Ред.

 

И. Н. ХАБАРОВ,
рабочий Московско-Курской ж. д., заведующий технической частью совхоза «Горки»,
впоследствии — на административной хозяйственной работе,
член КПСС с 1917 года

В ГОРКАХ

В одну из июньских ночей 1918 года я дежурил в управлении Московско-Курской дороги как член дорожного Военно-революционного комитета. В то время по нашей дороге шла переброска воинских соединений на Восточный фронт. В два часа ночи ко мне зашел встревоженный телеграфист.

—Товарищ Хабаров, кто-то непрерывно вызывает по аппарату Военно-революционный комитет, но на мой ответ не откликается...

Пошел и я к аппарату. Наконец выяснилось, что вызывает станция Чернь. У аппарата — телеграфист. Из его несвязного рассказа удалось выяснить, что на станцию прибыл первый воинский эшелон, следующий на восток. Там он был задержан продовольственным заградительным отрядом, который решил проверить содержимое всех вагонов. Красноармейцы спали, когда продотряд начал обыск.

—  Мы едем на фронт, а нас подозревают в спекуляции,— возмутились красноармейцы. Завязалась ссора, перешедшая в перестрелку. Несколько пуль попало в окна вокзала, и дежурный по станции сбежал. На посту остался только молодой телеграфист, который с перепугу залез под стол и, вытянув оттуда руку, стал по аппарату вызывать Военно-революционный комитет.

Я немедленно принял меры к срочной отправке эшелона и о случившемся доложил наркому путей сообщения товарищу Невскому. Утром нарком позвонил мне и сказал:

—  В одиннадцать часов я заеду за вами и председателем комитета профсоюза дороги, соберите весь материал о ночном инциденте, и отправимся в Кремль, к Владимиру Ильичу.

Когда мы ехали в Кремль, я все время думал о предстоящей встрече с Лениным, волновался, не знал, как держать себя, что говорить. А все получилось проще простого.

В приемной Совнаркома тов. Невский попросил доложить Владимиру Ильичу, что к нему прибыли с Курской дороги.

Через несколько минут нас пригласили в кабинет. Кроме Ленина, там находился Свердлов. Когда мы вошли, Владимир Ильич и Яков Михайлович поднялись, поздоровались с нами за руку. Мы сели в кресла у стола.

—  Рассказывайте, как у вас дела на дороге, как с ремонтом паровозов и вагонов. Как настроение рабочих, сколько хлеба выдаете на день?

Видя, что Ильич интересуется нашими насущными вопросами и хочет поговорить с нами по душам, я успокоился. Подробно доложил о положении на дороге.

—  Иногда, когда хлеба нет, выдаем паек семечками подсолнухов,— откровенно рассказал я.— Рабочие понимают, что с продовольствием трудно, бывает, что ворчат, но работу не бросают. Имеются, правда, и нарушения трудовой дисциплины— кое-кто самовольно уезжает в другие губернии за хлебом...

Ильич внимательно слушал мой рассказ и время от времени делал себе пометки в блокнот. В заключение я подробно рассказал об инциденте на станции Чернь.

Когда я кончил, Ильич, повернувшись к Якову Михайловичу, заметил:

— Смотрите, какой хороший народ на Курской дороге, а вот дисциплина там не совсем... А вы, Владимир Иванович,— обратился Ленин к Невскому,— больше помогайте им, у них трудное положение, по их дороге устремилась уйма всяких спекулянтов, мешочников, белогвардейцев. Одним курянам тяжело навести порядок без помощи.

Тогда я осмелел и заявил:

— Владимир Ильич, продзаградотряды на дороге мешают нам работать...

Ильич пристально посмотрел на меня и спросил:

— А как вы думаете, можно их снять?

Вижу — Яков Михайлович улыбнулся при этом вопросе. Сознавая, что я «загнул» и снимать заградотряды в данное время нельзя, я сказал, что во всяком случае следует ограничить их права, чтобы они не мешали работе дороги.

Владимир Ильич на минутку задумался и тут же позвонил наркому продовольствия тов. Цюрупе о том, что работники Московско-Курской дороги жалуются на продзаградотряды и просят навести порядок в их деятельности.

Прощаясь с нами, Владимир Ильич сказал:

— Товарищи, прошу вас, как можно скорей укрепите дисциплину среди железнодорожников.— И, словно невзначай, лукаво прищурив глаза, заметил: — Надеюсь, что вы не очень строго накажете начальника станции Чернь, разберитесь хорошенько…

Последующие мои встречи с Лениным относятся к 1922—1924 годам.

В июне 1922 года Московский комитет партии направил меня на работу в Горки, где в то время отдыхал и лечился Владимир Ильич. Я заведовал там технической частью — электростанцией, водопроводом, центральным отоплением.

В июле мы приступили к осмотру, ремонту и подготовке к зиме центрального отопления. В кабинете Владимира Ильича была обнаружена испорченная секция радиатора, которую нужно было заменить. Я обратился по этому поводу к Марии Ильиничне. Она мне ответила:

—Сейчас поговорю с Ильичей,— и пошла к нему в кабинет. Через несколько минут она и Владимир Ильич вышли.

Мария Ильинична представила меня. Владимир Ильич обратился ко мне:

—Что это вы задумали меня выселять? Ведь зимой жить в доме никто не будет, для чего же вы его будете отапливать?

Я объяснил, что без отопления здание начнет разрушаться.

—А где же вы возьмете топливо? — спросил Ильич.

—У нас в лесу заготовлены выкорчеванные пни.

—Ну, если местное топливо,— тогда другое дело. А надолго вы меня хотите оставить без жилья? — улыбнулся Ильич.

—Самое большее — на один день. Ночевать во всяком случае будете у себя.

—Ну что же с вами делать,— вздохнул Ленин,— техники народ упорный. Когда же прикажете освобождать помещение?

—Освобождать не нужно, а завтра утром, когда вы будете на прогулке,— ответил я,— мы снимем радиатор, исправим в мастерской, а во время вечерней прогулки поставим на место.

Ильич удивился:

—Так быстро?

Я подтвердил. Владимир Ильич, что-то вспоминая, спросил:

—Мне как будто знакомо ваше лицо, мы где-нибудь встречались?

Я рассказал о нашей встрече в 1918 году, и Ильич, хитро усмехнувшись, заметил:

—Теперь небось продотряды железным дорогам работать не мешают...

Во второй половине сентября начались дожди, и в доме стало холодно и сыро. Мария Ильинична пришла ко мне на электростанцию и спросила, можно ли затопить центральное отопление, так как в доме холодно и она боится, как бы Ильич не простудился. Я ответил, что могу затопить хоть сейчас.

—Нет,— сказала она,— я хочу только выяснить, возможно ли это, а затопим лишь тогда, когда согласится на это Ильич. Его не так-то легко к этому склонить. Нужен такой довод, чтобы он не подумал, что это делается ради него.

Я предложил ей сказать, что нужно провести испытания исправности центрального отопления. Она признала этот довод удачным и предложила мне вечером прийти, вызвать ее в вестибюль и настаивать на том, что необходимо испытать отопление.

Я так и сделал. Когда вышла ко мне Мария Ильинична, я нарочно, чтобы слышно было в столовой, где пили чай, начал с ней разговор на условленную тему. Она мне ответила:

— Хорошо, спросим Ильича, как он на это посмотрит.

Ильич вышел из столовой, поздоровался со мной, пытливо на меня посмотрел и сказал:

— Что это вы, батенька мой? То у вас техническая необходимость выселять меня из кабинета, то теперь техническая необходимость проверять отопление...

Я твердо заявил, что проба отопления абсолютно необходима.

—Ну, хорошо, — сказал Ильич,— я знаю, вас все равно не переспоришь, только вот что: вы меня научите, как там на этой батарее вы делаете, чтобы было теплее или холоднее. Я буду сам регулировать, а то вы меня, чего доброго, еще поджарите...

Я в шутку заметил:

—Зачем вы хотите у нас хлеб отбивать? Начнете сами регулировать, тогда нам что останется делать?

— А вы боитесь остаться безработным? — засмеялся Ильич.— Нет, батенька мой, у нас скоро так много будет дел, что не только безработных не станет, но и рабочих рук не хватит... Ну, ладно уж, если вы не хотите, чтобы я сам регулировал, тогда сделайте такую милость, чтобы у меня в комнате было не выше 14 градусов.

В октябре Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Мария Ильинична уехали в Москву. Ленин за лето хорошо отдохнул и поправился. Но в марте 1923 года он снова заболел, и на этот раз очень серьезно.

Долгое время к Владимиру Ильичу, кроме медицинского персонала, никого не допускали. Были приняты все меры к созданию для больного абсолютного покоя и тишины. Ильич начал быстро поправляться, и в августе его стали вывозить на прогулку в парк.

С каждым днем улучшалось его здоровье, а в октябре он уже настолько хорошо себя чувствовал, что накануне закрытия сельскохозяйственной выставки потребовал машину для поездки в Москву.

Как ни отговаривали Ильича от этой поездки Надежда Константиновна и Мария Ильинична, он настоял на своем. Побыл в Москве, посетил выставку и вернулся обратно в Горки.

Из Москвы привезли передвижной киноаппарат, и я стал демонстрировать фильмы, которые Ильич с удовольствием смотрел. Особенно заинтересовал его технический фильм о производстве тракторов на американских заводах Форда. При показе отдельных мест он даже просил уменьшить скорость движения киноленты.

Встречу нового, 1924 года в Горках решили ознаменовать елкой, которую устроили в помещении зимнего сада. Собрали всех детишек служащих санатория, рабочих совхоза. Ильич присутствовал на елке, сидя в кресле-коляске; и как же он был рад детворе! Он играл с ребятишками, гладил их по головкам...

___________

Теперь, вспоминая былое, я вновь и вновь ощущаю биение пульса жизни того времени. И все, что бы тогда ни решалось, что бы ни свершалось,— все было связано с именем великого Ленина — самого человечного человека.

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

Современники об Ильиче 3

Раздел первый

В. А. КНЯЗЕВ Николай Петрович 7

И. К. МИХАЙЛОВ Из воспоминаний 12

И. А. АБРАМОВ И в сердце, и в памяти 16

Т. С. КРИВОВ В ленинском строю 24

А. Н. НИКИФОРОВА В доме Ульяновых 35

А. Е. БАДАЕВ Ленин и большевистская фракция IV Государственной думы 37

А.И. КРУГЛОВА «Ленин — на посту... Ленин — во главе революции!» 42

В.П. ВИНОГРАДОВ Член парторганизации Выборгской стороны 49

А.М. АФАНАСЬЕВ Встреча на станции Белоостров 60

В.И. ТАЛЛЕРЧИК Разговор в пути 62

И. И. КОРНЕЕВ Короткая беседа 64

В. В. ВАСИЛЬЕВ У путиловских рабочих 66

Е. П. ОНУФРИЕВ Незабываемые страницы жизни 68

И. Г. ЗИЛИНСКИЙ «...Правда была на нашей стороне...» 74

Н. И. ВАСИН 1 МАЯ 1917 года 7Й

В. П. ШУНЯКОВ Историческое решение ЦК партии большевиков 78

А. М. ИОНОВ На беседу к В. И. Ленину 82

Н. Т. УХИН На заводе «Русский Рено» 84

И. С. АШКЕНАЗИ 6 июля 1917 года 86

С. Я. АЛЛИЛУЕВ В июльские дни 1917 года 90

Н. А. ЕМЕЛЬЯНОВ В последнем Подполье 97

Г. Э. ЯЛАВА «Кочегар» паровоза № 293 104

Э. А. РАХЬЯ Мои воспоминания о Владимире Ильиче 106

Е. А. АЛЕКСЕЕВА Памятная ночь 111

Ф. Н. МАТВЕЕВ «...Мне довелось много раз видеть и слышать В. И. Ленина» 117

 

Раздел второй

И. Ф. ЕРЕМЕЕВ Красногвардейцы у Ленина в Смольном 123

П. А. ДАНИЛОВ В заводском комитете 126

А. А. ФОМИН Таким был наш вождь 128

Н. А. АБРАЗУМОВ Пост — Смольный, комната № 67 130

Г. И. АСТАПКОВИЧ Великий, простой, сердечный 137

П. П. АЛЕКСАНДРОВ Рассказ о задержанной зарплате 142

А.А. БУЛЫШКИН Подарок от самарских рабочих 145

И. М. ГОРДИЕНКО В ночь на 1918-й 148

В.Н. ФОНЧЕНКО На Чрезвычайном съезде железнодорожников 161

А. X. БРОВКИН Лично к Ленину 164

Д. С. СОЛОМЕНЦЕВ Самый человечный человек 188

И. Н. ГОРШКОВ Три встречи 172

А.В. ИВАНОВ Путиловский рабочий на приеме у Ильича 179

Г. Т. ПРОКОФЬЕВ Клятва на верность революции 182

Я. М. КОНДРАТЬЕВ Дорогие воспоминания 187

И. В. КАРПУХИН Поездка к Ильичу 190

В.И. ПЛАТОНОВ Делегаты Люберецкого завода у Ленина 192

П. В. ВАСИЛЬЕВ Митинг на Прохоровке 195

Б. Т. БУНКИН Хлеб рабочим Москвы и Питера 197

 

Раздел третий

Н. Я. ИВАНОВ Ленин в каждом из нас 207

С.К. ВОЛКОВ На празднике труда 215

П. И. МЕШКОВ Встречи с Ильичей 217

Я. П. АРТАМОНОВ Ленин всегда живет с нами 221

С. А. КРУГЛОВ Каждое слово звало к действию 225

И. Г. БАТЫШЕВ Страница воспоминаний 227

Н. С. ЛИХАЧЕВ С Ильичей на охоте 229

П. А. ХОЛОДОВА Ильич и глуховцы 231

И. Н. ХАБАРОВ В Горках 233