Наш Ильич - РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

 

Ленин— пролетариев вожак

 

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

 

В. А. КНЯЗЕВ,
член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»,
портовый рабочий

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ

Я работал в порту Нового Адмиралтейства в слесарной мастерской учеником с 1884 года, а в 1889 году вышел в мастеровые. Работав порту шла тихо и примитивно — не пользовались даже и станками, какие были в мастерской. Спросишь, бывало, у указателя (мастера) наждачной бумаги отшлифовать медную вещь, а он в ответ: «Эх, плохой ты мастеровой! Захотел наждачной бумагой, а ты возьми щепочку, насыпь наждаку, да и протри». Так и шла работа — больше проводили времени, чем работали.

Но вот с Балтийского завода перешло в мастерскую несколько молодых мастеровых; впоследствии оказалось, что они были уволены с Балтийского завода как «опасный элемент». Они внесли в порт живую струю. Сейчас же пустили в ход стоявшие без работы станки, поденную работу перевели на штучную, благодаря чему заработки повысились.

Вместе с этим эти мастеровые повели среди рабочих социалистическую пропаганду, выбирая лучшие элементы из заводской молодежи. Началась организация кружков, в один из которых попал и я.

Вкусив в кружке познания «добра и зла», я сейчас же стал распространять среди своих друзей то, что узнал в кружке. Кроме устной пропаганды, раздавались по рукам книжки, в которых высказывались идеи социализма. Изредка к нам попадала и нелегальная литература. Но она плохо «прививалась», так как была опасной еще и потому, что давала лишь поверхностные знания об окружающем.

В целях правильного политического развития рабочих у нас в порту устраивались так называемые в те времена «демократические университеты» при слушателях не более 5 человек. При этом говорили так: «Если рабочий не может прийти в университет сам, то университет придет к нему».

И действительно, работа по развитию членов кружка шла быстро. Руководителями кружков были студенты высших учебных заведений, они же были и организаторами кружков.

Когда я сорганизовал несколько рабочих кружков на Петербургской стороне, на Васильевском острове, на Выборгской стороне и в посаде Колпино и заявил, что необходимо прислать интеллигентов в эти кружки для чтения лекций, то мне в нашем центре сказали: «Хорошо, к вам придет Николай Петрович. Это один из лучших, поэтому люди в кружках должны быть благонадежными и серьезными».

В силу этой директивы я отобрал среди завербованных в члены кружков рабочих, более мне известных. Первое собрание этого нашего кружка состоялось на Петербургской стороне, в доме на углу Съезжинской и Большой Пушкарской улиц, в комнате, в которой я жил и которая имела отдельный ход с лестницы, так что мои квартирные хозяева не видели, кто ко мне приходил.

В назначенный час ко мне кто-то постучал. Открыв дверь, я увидел мужчину лет тридцати, с рыжеватой маленькой бородкой, круглым лицом, с проницательными глазами, с нахлобученной на глаза фуражкой, в осеннем пальто с поднятым воротником, хотя дело было летом, вообще, на вид этот человек показался мне самым неопределенным по среде человеком. Войдя в комнату, он спросил: «Здесь живет Князев?» На мой утвердительный ответ заметил: «А я — Николай Петрович».— «Мы вас ждем»,— сказал я. «Дело в том, что я не мог прийти прямым сообщением... Вот и задержался. Ну как, все налицо?» — спросил он, снимая пальто. Лицо его казалось настолько серьезным и повелительным, что его слова заставляли невольно подчиняться, и я поторопился успокоить его, что все пришли и можно начинать.

Подойдя к собравшимся, он познакомился с ними, сел на указанное ему место и начал знакомить собрание с планом той работы, для которой мы все собрались. Речь его отличалась серьезностью, определенностью, обдуманностью и была как бы не терпящей возражений. Собравшиеся слушали его внимательно. Они отвечали на его вопросы, кто и где работает, на каком заводе, каково развитие рабочих завода, каковы их взгляды, способны ли они воспринимать социалистические идеи, что больше всего интересует рабочих, что они читают и т. д.

Главной мыслью Николая Петровича, как мы поняли, было то, что люди неясно представляют себе свои интересы, а главное, не умеют пользоваться тем, чем могли бы воспользоваться. Они не знают, что, если бы они сумели объединиться, сплотиться, в них была бы такая сила, которая могла бы разрушить все препятствия к достижению лучшего. Приобретя знания, они смогли бы самостоятельно улучшить свое положение, вывести себя из рабского состояния и т. п.

Речь Николая Петровича продолжалась более двух часов; слушать его было легко, так как он все объяснял, что было нам непонятно. Сравнивая его речь с речами других интеллигентов, становилось ясно, что она была совсем иной, выделялась, и когда Николай Петрович ушел, назначив нам день следующего собрания, то собравшиеся стали спрашивать меня: «Кто это такой? Здорово говорит».

Но я им объяснить не мог, кто был Николай Петрович, так как сам его в то время не знал. Он посещал нас часто — раз в неделю. Посещал он также и другие кружки, которые ему указывали. Удалось сорганизовать кружок на Черной речке и у рабочего П. Дмитриева. Николай Петрович посещал и этот кружок, несмотря на дальность расстояния. Посещал он кружок и на 7-й линии Васильевского острова у Крочкина-Федорова. Этот кружок был для Николая Петровича роковым: его там проследили. Кружок этот — пять человек — был арестован в ноябре 1894 года.

Так как я был членом центрального кружка, то у меня на квартире собирались и представители других кружков и интеллигенты. Эти собрания были еще более конспиративны. На этих собраниях руководителем был тот же Николай Петрович. Но, как его звали по-настоящему, никто из рабочих и здесь не знал. Николай Петрович на этих собраниях распределял по кружкам интеллигентов-пропагандистов и давал им указания, знакомил их с тем, что представляли собой эти кружки и что читать в них.

В 1893 году умерла моя бабушка, и мне предстояло получить наследство. Зная, что я всегда могу получить совет со стороны товарищей, как мне поступить, с тем чтобы это наследство попало мне в руки, я обратился к ним. Они меня отправили к помощнику присяжного поверенного В. И. Ульянову, предупредив при этом меня, чтобы я адреса его не записывал, а запомнил бы, а если и придется — записать условно, прибавив к числам № дома и № квартиры цифру 9.

Придя в дом № 7, в Казачий переулок... я отыскал по данному мне плану квартиру. На звонок дверь мне открыла квартирная хозяйка, заявив, что Ульянова дома нет, но он скоро будет, и разрешила мне обождать его в его комнате. Комната имела два окна. Меблировка ее была очень скромная: железная кровать, письменный стол, три-четыре стула, комод. Осмотрев все, я задумался: «Что это за адвокат, и возьмется ли он за мое дело?..» Раздался звонок, и вскоре в комнату вошел мужчина. «А, вы уже ждете? — сказал он мне, при этом быстро скинул пальто и стал расправлять немного помятый фрак.— Ну-с, одну минуточку, я сейчас переоденусь, и мы с вами займемся».

Посмотрев этому адвокату в лицо, я обомлел: да это же ведь Николай Петрович! Пока я приходил в себя, передо мною появился переодетый в другую одежду Николай Петрович и, указывая на стул, обратился ко мне: «Вы расскажите мне все по порядку». Сев, я, как умел, начал рассказывать, а он, перебивая меня, требовал пояснений, как бы вытаскивая из меня один факт за другим...

Он взял бумагу и стал писать прошение для получения ревизских сказок. Написав его, он указал мне, куда придется ходить, куда подавать, и велел по получении того или иного сообщения по делу прийти к нему.

— Ну, а теперь перейдемте к другому вопросу. Как дело в кружках? Что на заводах? — стал расспрашивать меня Николай Петрович. Я едва успевал ему отвечать. «Вы,— сказал он мне,— как непосредственно связанный с кружками, должны узнавать, что происходит на заводах, чем недовольны рабочие и кто в этом виновен. Вы должны знать интересы рабочих, чем они больше интересуются, как к ним подойти».

Я слушал и чувствовал, что все эти требования выполнить довольно трудно, но Николай Петрович так уверенно все говорил, что я не осмелился отказаться.

— Вот,— продолжал он,— вы сорганизовали кружок. Сами вы должны стать выше их по знанию, чтобы руководить. Вы должны больше читать, развиваться и развивать других. Я слышал, что вы любите ходить на танцы, но это бросьте — надо работать вовсю. Вы должны развиваться политически, и тогда вся ваша работа в кружке будет для вас наслаждением.

Мы расстались. От взваленных им на меня обязанностей мне стало тяжело. Выйдя от него на улицу, я стал обдумывать, как все выполнить.

С тех пор я стал периодически посещать В. И. Ульянова, давая ему сведения, которые получал с завода, и каждый раз получал от него новые инструкции.

— Погодите, погодите,— говорил он,— придет время, когда мы заставим слушать нас и добьемся права организации. Нам будет легче. Важно, чтобы нас поняли рабочие, и тогда мы приобретем силу и поставим нашу жизнь так, как мы захотим.

Говорил это В. И. Ульянов с большим оживлением. Я уходил от него в приподнятом настроении и с усиленным желанием работать.

На заводе я в свою очередь старался рассказать обо всем, что слышал от Владимира Ильича. Рабочие слушали меня со вниманием, их отношение ко мне переменилось, и меня они стали уважать. Но недолго это продолжалось. Слухи о моей пропаганде дошли до начальства, и мне пришлось уйти с завода.

Придя как-то к В. И. Ульянову, я услыхал от него вопрос: «...Если бы вас арестовали, вы знаете, как держаться на допросе, на суде?» «Да»,— ответил я. Рецепт, как держаться на допросе, состоял в том, чтобы не давать никаких показаний. «Ну, так вот,— продолжал он,— если знаете, то объясните и всем товарищам. Имеется ли у вас касса? Библиотека? Из каких книг она состоит? Нам надо сорганизовать хорошую библиотеку, составить соответствующую программу чтения. Надо знать, как надо помогать арестованным и ссыльным. Для этого необходимы средства. Надо обязать членов партии вносить членские взносы, устраивать лотереи и пользоваться всеми возможными источниками для добывания денежных средств».

Владимир Ильич старался передать мне все, что было необходимо для нашей организации. Просидев у него около часа, я ушел, обещал ему все по возможности выполнить.

А вскоре узнал, что он был арестован. Вскоре же после его ареста был арестован и я, а затем выслан в Вятскую губернию.

 

И. К. МИХАИЛОВ,
рабочий, впоследствии — на руководящей советской, профсоюзной, партийной работе,
член КПСС с 1898 года

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Первое мая 1903 года наша организация праздновала вместе с английской социал-демократией.

Был снят за плату один из самых больших залов в Лондоне— «Александр-холл», вмещающий до 20 тысяч человек, в котором, как говорили, самый большой орган в мире. Организовали интернациональный митинг, гулянье. Выступали ораторы всех революционных партий всех государств, на всех языках. На огромной сцене — английский хор человек в 200—300, за ним — меньше: германский, бельгийский, голландский, французский и наш, русский. В конце вечера все национальные хоры слились в один общий; все присутствующие в зале пели «Интернационал» под звуки огромнейшего органа, сотрясавшие все здание.

Это была первая виденная мною такая величественная картина, но все-таки она не удовлетворила меня: здесь, в зале, сотрясали только воздух, а не основы капитала.

Наш клуб становился центром русской эмиграции. Почти ежедневно в нем собиралось большинство нашей организации... Мы были как бы одной сплоченной семьей, члены которой готовятся к великому подвигу — на партийную работу в России. Здесь, в клубе, читалась, разбиралась, обсуждалась вся руководящая партийная литература. Выход и получение каждого номера «Искры» вносили особое оживление в работу клуба.

Организация не замыкалась в узкий свой круг, а вела общественно-политическую работу в рабочем районе Уайт-чепеле, где проживало большое количество выходцев из России. Вот, например, Плеве организовал погром в Кишиневе — мы созываем митинг протеста, на нем десятки тысяч протестующих против царизма, против подлых кровавых действий самодержавного правительства; тут же производятся денежные сборы в помощь революционной РСДРП.

Политическая жизнь среди эмигрантов развивалась. Приезжали новые товарищи, побывавшие в руках русской охранки; они здесь, в эмиграции, торопились накопить знания и вернуться скорей на политическую партийную работу в Россию.

На отдельных публичных собраниях велись споры о партийных программах, особенно заострялся вопрос о тактике классовой борьбы. В прениях состязались и лидеры других партий.

Вот одно из таких собраний. Зал, вмещающий 300— 350 человек, битком набит. Ждут Ленина.

Появился Ленин. Все видят его впервые. Доклад его — «Народничество и социал-демократия»¹. Поспорить с Лениным собрался весь цвет эсеровской интеллигенции: Чайковский, Шварц, Бунаков и др. Ильич развивает основные положения народничества так умело, так ясно, так красиво, что многие эсеры торжествуют, слыша, как Ленин выявляет «неопровержимые» достоинства их учения. И все это сказано Ильичем так, как не сумел бы сказать ни один из лидеров эсеровской партии. Но, к великому удивлению эсеров, Ильич тут же подвергает все им сказанное о народническом учении, но уже с позиции марксизма, самой ожесточенной, уничтожающей критике. Торжествовавшие только что вожди эсеровской партии нервничают, волнуются, но слушают дальше.

Ильич переходит к классовой борьбе, марксизму, материалистическому пониманию истории, программе, к тактике социал-демократии.

Среди эсеров — движение, ведь и им есть что сказать социал-демократам. Многие просят слова, но Ильич, обосновав определенные положения социал-демократической партии, сам, не ожидая оппонентов, начинает «крыть», подвергать еще более ожесточенной критике сказанное им самим...

Эсеры опять торжествуют. После этой критики, казалось, камня на камне не осталось от учения Маркса, от основ социал-демократии. Им же есть что добавить; еще ряд новых оппонентов просит слова.

Но вот Ленин неожиданно для всей аудитории перешел к критике своей критики, и от нее не остается и следа: все, что можно было сказать против учения социал-демократов с любой точки зрения, им сказано и им же отвергнуто. Теперь он уже шлифует, заостряет правоту всех положений учения социал-демократов. На этом Ленин кончает.

Очередь за оппонентами — противниками Ленина. Председатель выкликает записавшихся. Но, увы, они без оглядки покинули собрание под насмешки социал-демократов:

— Куда же вы, а выступать-то хотели?.^.2

_________________

Огромный митинг в память Парижской Коммуны...

Выступает ряд ораторов на разных языках; речь каждого из них переводится на русский язык. На трибуне — участники Коммуны. Слово предоставлено коммунарке Луизе Мишель. Ей помогают подняться со стула. Красивым, музыкальным французским языком произносит она короткую, десятиминутную речь. Из слушателей очень мало кто знает французский язык, но речь понята всеми участниками собрания. В ней высказано много тяжелых переживаний участников Коммуны, ужасы поражения Коммуны, муки и страдания коммунаров, и все это сказано с понятными всем особыми жестами, особой интонацией и особым энтузиазмом.

Речь окончена. Ни аплодисментов, ни движения среди слушателей. Все замерло. Минута, другая — абсолютная тишина. Председатель собрания точно в гипнозе, сидит задумавшись. Затем председатель объявляет, что речь переведет такой-то.

— Не надо, поняли! — кричат почти все, точно боясь, что переводчик рассеет силу впечатления от речи Луизы Мишель.

Но вот на трибуне Ленин.

Спокойно, ясно он делает анализ периода, предшествовавшего Коммуне. Рисует характер самого движения, но без жестикуляций, без пафоса, деловито.

Париж — в руках коммунаров,— Ленин немного нервно и торопливо перечисляет, критикует, что сделано и как сделано, что хорошо, что плохо, что не сделано, что надо еще доделать...

Он говорит о причинах поражения Коммуны, подчеркивает особо уроки Коммуны, ее опыт для будущих боев с капиталом.

Но вот Ленин делает анализ возможного накопления революционных сил. В революционные ряды вовлекается рабочий класс. Ведется организационная, боевая подготовка. Рабочие революционные массы готовы к бою, начинается штурм правительства революционными рабочими под руководством социал-демократической рабочей партии. В моменты его речи о победах революционеров у всех участников собрания горят глаза, выражая боевой энтузиазм, готовность драться с врагами революции и уверенность в победе...

У нас организовался небольшой кружок по изучению основ программы РСДРП. Руководит им Ленин. Слушателей 10—15 товарищей: Шиллер, Роберте, Бройдо, Давид, Циман, Сигаль, Коля, Сеня, Виктор, Бердичевский, я и др.

Цель кружка — подготовить партийных работников-профессионалов для посылки в Россию. Занятия ведутся в «Либерти-холл». Владимир Ильич — в центре, кругом него — ученики. «Развитие обмена установило такую тесную связь между всеми народами цивилизованного мира...» —прочитывает Ленин и тут же поясняет каждое слово: развитие — указывает целую историю, как развивалось и складывалось общество; обмен — как переплетались экономические отношения между отдельными обществами, между целыми государствами; установило — указывает, как экономические взаимоотношения между странами складываются в неразрывную единую цепь, как эта цепь объединяет в интернационал капитализм, как этому интернационалу эксплуататоров надо противопоставить рабочий класс, объединенный в интернационал революционной борьбы.

В этих регулярных занятиях Ленин выступал не как простой педагог перед обычной аудиторией учащихся или простой проповедник высоких идей: в Ленине, руководителе нашего кружка, мы чувствовали инженера, механика, каменщика, проектирующего стройку огромной революционной партии, обрабатывающего материал для этой великой стройки, обучающего нас мастерству обтесывать и облагораживать других...

 

¹ В. И. Ленин выступал с рефератом — критикой программы и тактики эсеров.— Ред.

² Автор ошибается: оппонентами по реферату В. И. Ленина выступали Черкезов, Шварц, Лазарев, Чайковский и др.— Ред.

 

И. А. АБРАМОВ,
рабочий пищевых предприятий, впоследствии — на профсоюзной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1914 года

И В СЕРДЦЕ, И В ПАМЯТИ

Есть в Ленинграде, на Тамбовской улице, что во Фрунзенском районе, дом под номером 63¹. Сейчас здесь Центральный клуб Октябрьской железной дороги. До революции это здание принадлежало графине Паниной, в нем находился Народный дом ее имени.

Я часто бываю около клуба железнодорожников, нередко захожу в концертный зал на его манящие огни. И каждый раз вспоминаю одно очень важное событие, связанное с этим домом,— событие, которое сыграло решающую роль во всей моей жизни. Произошло это 9 мая 1906 года. Но сначала немного о том, что предшествовало этому дню.

Работал я тогда в булочной-пекарне Голубкова на Малом проспекте Васильевского острова. Поступил я туда подручным еще в 1903 году, имея от роду пятнадцать лет. Кто читал рассказ М. Горького «Хозяин», его повесть «Мои университеты», имеет полное и яркое представление об условиях труда в таких пекарнях. Наш хозяин Голубков был ничем не лучше горьковского Василия Семенова. Работать приходилось очень много, порой беспрерывно, днем и ночью, до обморочного состояния...

Однажды выдалась свободная минута, и я вышел во двор немного подышать свежим воздухом. Выбрал поукромней местечко среди груды деревянных ящиков, присел на солнышке, задумался. И не заметил, как ко мне подошел кондитер Иван Андреевич Антипов. Он был значительно старше меня, но за годы совместной работы у нас сложилась крепкая дружба. Не знаю, за что полюбился я Ивану Андреевичу, но был беспредельно горд его доверием и со всем пылом юности отвечал ему взаимностью. К тому времени я уже знал, что Иван Андреевич имеет прочные связи с революционерами. Убедившись, что я, как говорится, умею держать язык за зубами, он тайком рассказывал мне о занятиях в марксистских кружках, которыми руководил Владимир Ильич Ленин до ссылки в Сибирь, о том, чему он учил рабочих, о его книгах, статьях, листовках.

Позднее Иван Андреевич стал давать мне большевистские прокламации. Вскоре не стало для меня секретом и то, что Антипов состоит в Российской социал-демократической рабочей партии, что к нему частенько приходит с завода Сименс-Гальске его друг по фамилии Расторгуев и что они беседуют, как тогда говорили, о политике. А через некоторое время Антипов познакомил меня с Расторгуевым, начал приглашать на тайные сходки, на которых обсуждалось положение рабочих, читались революционные листовки...

И на этот раз кондитер, разыскав меня, примостился рядышком. Постепенно завязался разговор. Сначала вроде бы незначительный, но потом Иван Андреевич достал из внутреннего кармана газету, хитровато посмотрел в мою сторону и начал тихо и медленно читать:

— «Революционные события в Москве, это — первая молния грозы, осветившая новое поле сражения...»,— Антипов немного помолчал и заметил:— Здесь речь идет о политической стачке и уличной борьбе в Москве. Сейчас услышишь и о нашем брате — булочнике. «На Тверской, около дома генерал-губернатора, происходит целое сражение. Около булочной Филиппова собирается толпа подмастерьев-булочников. Как заявляла потом администрация этой булочной, рабочие мирно выходили на улицу, прекращая работу из солидарности со всеми стачечниками. Отряд казаков нападает на толпу. Рабочие проникают в дом, забираются на крышу, на чердак, осыпают солдат камнями. Происходит правильная осада дома. Войско стреляет в рабочих. Отрезываются всякие сообщения. Две роты гренадеров производят обходное движение, проникают в дом сзади и берут неприятельскую позицию. Арестовано 192 подмастерья, из них восемь ранено; двое рабочих убито. Со стороны полиции и войска есть раненые; смертельно ранен жандармский ротмистр».

Я слушал Антипова с огромнейшим вниманием, старался не пропустить ни одного слова. До нас в Питер доходили слухи о московских событиях, но это были обрывочные сведения. А тут такие подробности!

— Вот те на! — вырвалось у меня.

— Вот те и на! — мягко передразнил Иван Андреевич.— Не от хорошей жизни люди идут на такое...

Я невольно подумал о себе и своих товарищах. Как мы живем? Почти за круглосуточную изнурительную работу получаем жалкие гроши. Ютимся в сыром подвале, спим прямо на мешках. Хозяин пекарни заботится лишь об одном: побольше выжать из нас, а заплатить поменьше...

— А знаешь, Ванюшка, кто написал эту статью? — перебил мои мысли Иван Андреевич.— Владимир Ильич Ульянов-Ленин.— И тут же добавил: — Сейчас он за границей, куда вынужден был скрыться от царских жандармов после ссылки. Царь и правительство запрещают ему проживать в России. Боятся его, а потому и преследуют.

Антипов и Расторгуев всегда с каким-то особым восхищением отзывались о Ленине, говорили о его светлом уме, железной воле, его неутомимой революционной энергии, преданности делу рабочего класса. Слушал я своих старших товарищей, и в моем воображении создавался образ огромного, очень сильного человека, со строгими, даже суровыми чертами лица. И у меня зародилось стремление во что бы то ни стало своими глазами увидеть его, послушать его самого. Но где же я увижу Ленина, если он за границей?

Участвуя в революционных событиях грозового 1905 года, я получил первое боевое крещение, стал лучше разбираться в том, что происходило в Петербурге и стране... Этому способствовали и многочисленные митинги, которые я посещал вместе с Антиповым в университете, в Технологическом институте, в гимназиях, в Экономическом обществе...

В ноябре 1905 года состоялось учредительное собрание союза рабочих булочно-кондитерского производства. Иван Андреевич и я приняли активное участие в его организации. Я вступил в члены нового союза. На совместном собрании рабочих пекарен меня избрали заместителем профуполномоченного Василеостровского подрайона. Я еще больше приобщился к революционной работе. И с каждым днем росло желание обязательно увидеть и послушать Ленина.

И вот однажды — это было в самом начале мая 1906 года — Антипов говорит мне:

— В Народном доме Паниной 9 мая состоится митинг. Слухи ходят, будет идти разговор об ответном адресе Думы на тронную речь царя. Сходим? Послушаем?

Я, конечно, согласился. Хотелось, очень хотелось, побольше знать обо всем!

В назначенный день, в пять часов вечера, отпросившись у приказчика, мы сели на конку и поехали в южную часть города, на Тамбовскую улицу. Еще издали увидели около Народного дома Паниной большую толпу. Полным-полно народу было и в зале. Мы все же кое-как успели занять места. А люди шли и шли. Они теснились в проходах, рассаживались на подоконниках. Двери уже не закрывались.

Антипов обратил мое внимание:

— Ванюшка, а большинство-то публики в кепках.

Я понял, на что намекал Иван Андреевич. Раз большинство в кепках — значит, в публике преобладают рабочие.

Начался митинг. Докладчиком выступал кадет В. В. Водовозов. Он пытался опровергнуть предъявленные большевиками обвинения его партии в тайном сговоре с царским правительством. Он восхвалял свою партию, говорил о какой-то победе на выборах в Государственную думу, призывал рабочих к прекращению забастовок. Последнее особенно настораживало...

Затем на трибуну поднялся кадет Огородников. Вторя Водовозову, он заявил, что у кадетов никакого соглашения с царским правительством нет, что состоялись только переговоры. Кадеты, конечно, аплодировали ему, кричали «Браво!»

Потом выступали так называемый «народный» социалист Мякотин и меньшевик Дан. Они всячески защищали свой блок с кадетами.

Слушал я эти речи, призывающие рабочих отказаться от революционной борьбы, и думал: «Неужели никто не даст им отпора?»

Вдруг в зале усилился шум. Кто-то громко крикнул:

— А почему не даете слово Карпову?! Мы требуем соблюдать порядок и очередность!

Председательствующий растерянно посмотрел на листок бумаги, кашлянул в ладонь, помедлил и объявил:

- Слово предоставляется Карпову.

Я заметил, как от группы людей, стоявших ближе к трибуне, отделился невысокого роста человек и начал пробираться на сцену. Раздались аплодисменты. Но я ничего раньше не слыхал о Карпове.

— Кто это? — спрашиваю Антипова.

Иван Андреевич, не спуская глаз со сцены, неопределенно пожал плечами.

Карпов с минуту стоит молча. Лицо бледное. Видно, что он сильно волнуется. Чувствуется, как его волнение передается аудитории...

Наконец с трибуны зазвучал спокойный, с ярко выраженной приятной картавинкой голос:

— По словам Огородникова, не было соглашения. Были всего-навсего переговоры. Но что такое переговоры?..— Слушатели притихли.— Это не что иное, как начало соглашения! А что такое соглашение? Конец переговоров.

Карпов произнес еще только несколько фраз, а уже полностью завладел аудиторией...

Подвижность оратора на трибуне, его умение удивительно просто выделить самое главное, самую суть вопроса, его скупая и в то же время выразительная жестикуляция, его взгляд, то светящийся юмором, то сурово сосредоточенный, и, наконец, внешне не заметная, не навязчивая, но исключительно богатая и разнообразная интонация его голоса — все это захватило, пленило слушателей. Его страстные слова западали в самую душу.

Оратор продолжал решительно, с железной логикой разоблачать кадетскую политику сделки с самодержавием за счет народа. Его речь то и дело прерывают аплодисменты.

Кадет Огородников, увидя перед собой столь грозного противника, не вытерпел и бросил реплику:

— От чьего имени выступаете?

Карпов, не глядя на него, ответил:

— От имени пролетариата!

Огородников, сбивая оратора, переходит на крик:

— А пролетариат идет за нами! Мы ведем пароход свободы!

Карпов уничтожающе усмехнулся в сторону президиума и произнес:

— Вы — только пароходные свистки!

Зал грохнул от смеха. Но Карпов сделал выразительный жест рукой, и снова воцарилась тишина.

В своей короткой и яркой речи он убедительно доказал беспочвенность всяких надежд на Думу, вскрыл ее пороки, разоблачил предательство кадетов, ставших на путь тайных сделок с самодержавием, ясно и четко изложил отношение большевиков к Думе. Когда Карпов закончил свое выступление, раздались неслыханные здесь доселе аплодисменты. Было ясно: подавляющее большинство присутствующих на стороне Карпова.

Кадеты нервничали, метались. Кто такой этот Карпов? И почему он не уходит с трибуны? А Карпов, спокойно переждав, пока стихнет зал, заявил:

— Предлагаю принять резолюцию по обсужденным здесь вопросам!

Это окончательно вывело из себя либеральных устроителей митинга. Противники Карпова, очевидно, полагали, что поговорит человек и на этом дело кончится. А дело-то неожиданно приняло серьезный оборот!

В резолюции подчеркивалось, что самодержавное правительство явно глумится над народным представительством в Думе и готовится насилием ответить на всеобщее требование свободы, на требование передачи земли крестьянам. Соответствующую оценку получила и предательская политика так называемой партии «Народной свободы». «Собрание выражает уверенность,— заканчивалась резолюция,— что пролетариат по-прежнему будет стоять во главе всех революционных элементов народа».

Когда эта резолюция была почти единогласно принята собранием, весь зал поднялся. Те из рабочих, на ком были надеты красные рубахи, разорвали их и тут же сделали флаги. На улицу выходили с пением революционных песен, с радостным, горделивым чувством, какое бывает после победы...

Когда мы тоже вышли на улицу, то узнали, что под фамилией Карпова выступал Ленин, нелегально приехавший в Петербург из Стокгольма, что находившийся в зале начальник охранного отделения опознал его и побежал звонить по телефону в полицию, но... провода были уже перерезаны.

Значит, это был Ленин!.. От такой неожиданности, как громом поразившей меня, я приостановил шаг и удивленно уставился на Антипова.

— Выходит, мы Ленина слушали? — все еще не веря, спросил я Ивана Андреевича. А потом схватил его за плечи и начал что есть силы трясти от радости.

Долго в ту ночь не мог я заснуть. Думы о вожде пролетариата, впечатления от его речи одолевали меня. Этот митинг для меня, рабочего парня, только что вступившего на путь революционной борьбы, стал первым великим ленинским уроком, который запомнился на всю жизнь...

На другой день Антипов и я рассказали товарищам по работе о собрании в Народном доме, о Владимире Ильиче Ленине, о его горячем, взволновавшем сердца выступлении.

Как известно, эта речь Владимира Ильича и предложенная им резолюция сильно встревожили буржуазию и ее лакеев— кадетов. Правительство привлекло к ответственности редакторов газет «Волна» и «Призыв», напечатавших отчеты о митинге. Более того, оно объявило об административном преследовании его участников и вообще запретило митинги.

Через одиннадцать лет мне снова посчастливилось видеть и слышать В. И. Ленина. Было это уже после победы Великой Октябрьской социалистической революции, когда Владимир Ильич стал во главе Совета Народных Комиссаров. Я в то время работал на 1-м механическом хлебозаводе, был членом правления и большевистской фракции Петроградского союза пищевиков. Мне сообщили, что совет профсоюзов созывает собрание членов правлений профсоюзов Петрограда. Состоится оно на Фонтанке, в Соляном городке, в здании сельскохозяйственного музея.

Пришел я точно в назначенный срок, к пяти часам вечера. Поинтересовался повесткой дня. И тут узнал, что на собрание прибудет В. И. Ленин. Стоит ли говорить, какое чувство радости и волнения переполнило меня! Снова увидеть Владимира Ильича, но теперь в совершенно иной обстановке— торжества великого дела, к которому привела народ наша партия во главе с ее вождем!..

Когда появился Владимир Ильич, все встали, приветствуя вождя революции. Ленин быстро прошел к столу президиума, просто, но тепло поздоровался с собравшимися. Затем он энергичными движениями снял пальто, кепку, положил их на стул. Я с затаенным дыханием следил за каждым его движением.

Наконец аплодисменты стихли. Председательствующий предоставил слово В. И. Ленину. Снова аплодисменты. Владимир Ильич пытается остановить их...

В своей короткой, но яркой речи великий вождь Коммунистической партии и Советского государства охарактеризовал значение Великой Октябрьской социалистической революции и сложившуюся в стране обстановку. Он говорил о задачах Советской власти, о работе профсоюзов, их участии в контроле и организации производства, в воспитании трудящихся масс. С напряженным вниманием слушали мы, молодые советские профсоюзные работники, ясную программу действий в борьбе за строительство новой жизни...

Резолюция, принятая собранием, была проникнута ленинскими указаниями. Собрание горячо одобрило декреты, принятые II Всероссийским съездом Советов, осудило действия врагов революции. Оно призвало все профсоюзные организации Петрограда оказать всемерную поддержку Советской власти, приступить к немедленной энергичной деятельности в области контроля и регулирования производства.

Восторженно провожали мы Ильича после его выступления. И хотя прошло с того дня более полувека, а мне уже давно перевалило на восьмой десяток, отчетливо помню все детали: и как он одевался, и как смотрел на нас с улыбкой своими лучистыми глазами, и как душевно расставался, говоря: «До свидания, товарищи!»

Образ Ленина я навсегда сохраню в своем сердце и памяти.

 

¹ Точнее: дом № 63/10.— Конс.

 

Т. С. КРИВОВ,
слесарь Уфимских железнодорожных мастерских,
впоследствии был на руководящей партийной и советской работе,
член КПСС с 1905 года

В ЛЕНИНСКОМ СТРОЮ

Однажды я застал своего старого друга Ивана Леонтьевича Мавринского, с которым мы были знакомы более полувека, на его московской квартире за несколько необычным занятием. На своем маленьком домашнем токарном станочке он вытачивал чугунную оболочку для бомбы... Делал это Иван Леонтьевич по просьбе работников Уфимского краеведческого музея, которые готовили экспозицию, посвященную первой русской революции. Они собирались выставить образцы оружия, которое было в распоряжении боевых дружин 1905 года. А у Мавринского, бывшего в то время начальником такой дружины железнодорожных мастерских в Уфе, сохранился каким-то чудом чертежик, по которому мы, боевики, изготовляли тогда бомбы. Чугунные стаканы мы растачивали, помню, прямо в цехе. Мне как слесарю была поручена подгонка крышек. А начиняли бомбы динамитом в деревянном домишке, на квартире одного рабочего. Там сейчас мемориальная доска прибита...

У нас в мастерских к началу революционных событий была уже создана крепкая социал-демократическая организация. Ее зарождение связано с именем Ленина, который в феврале 1900 года, возвращаясь вместе с Надеждой Константиновной Крупской из ссылки в селе Шушенском, провел несколько дней в Уфе. Владимир Ильич встретился с местными подпольщиками, а затем двинулся дальше... Надежда Константиновна осталась в Уфе. Она развернула здесь пропагандистскую деятельность среди рабочих, вела кружки. Одним из самых активных ее учеников был слесарь железнодорожных мастерских Иван Якутов. Он часто заходил к Крупской за книгами. И когда перед отъездом за границу Владимир Ильич снова побывал в Уфе, Надежда Константиновна познакомила его с Якутовым. Ильич сразу почувствовал в нем человека из той стальной когорты, которая дала Ивана Бабушкина и сотни других несгибаемых рабочих-революционеров. Ленин называл их народными героями.

Поступив в мастерские, я уже не застал Якутова. Он был в Сибири, в ссылке. Но оставались люди, воспитанные им и целиком посвятившие себя делу революции. Из их рук я получил первую отпечатанную на гектографе листовку. Они дали мне первое партийное поручение. От них я впервые услышал имя Ленина.

Я не знал тогда, что его настоящая фамилия Ульянов. А эта фамилия была мне хорошо знакома с детских лет. Я чуваш, родился и вырос в деревушке неподалеку от Симбирска. Был одиннадцатым у отца с матерью, и они мечтали, чтобы я получил хоть какое-нибудь образование. Ведь все мои братья и сестры были неграмотны. Мать свезла меня в соседнее село к своему брату, деревенскому богатею. Я жил у него в подпасках. А зимой бегал в инородческую начальную школу, одну из тех, что были созданы для обучения чувашских детей на их родном языке. Эти школы называли в народе ульяновскими, и мы, ребята, слышали, что жил такой в Симбирске «главный учитель» Ульянов, который ездил по чувашским селам и открывал там школы. Он много хлопотал, добывал для них средства. А в самом Симбирске при его участии было создано специальное училище, в котором готовили преподавателей для этих школ. Училищем ведал Иван Яковлевич Яковлев, замечательный чувашский просветитель, близкий друг Ильи Николаевича Ульянова...

В Уфу я попал после того, как вынужден был из-за отсутствия средств прервать учение и искать заработка. Так я стал слесарем в железнодорожных мастерских. А там, как я уже говорил, друзья Якутова вовлекли меня в подпольную работу. Это было в самый канун 1905 года.

Вспоминается, как вышли мы однажды со знаменами на улицы Уфы, как напала на нас полиция. Мы уступили в этой схватке, уступили потому, что не были вооружены. И стало ясно: на силу нужна сила, с голыми руками не пойдешь против оружия. А тут как раз приехали из Лондона два наших товарища. Они рассказали о III съезде партии, о том, что Ленин призывает готовиться к всенародному вооруженному восстанию. И мы создали боевую дружину.

Где взять для нее оружие? Пустили среди рабочих подписные листы. На собранные деньги покупали револьверы.

В лесу тренировались в стрельбе, готовились к рукопашным схваткам с полицией. Оружие мы приобретали не только с помощью подписных листов. Узнав, что на склад винного завода прибыли револьверы для вооружения продавцов питейных лавок, наши боевики напали ночью на этот склад и экспроприировали 97 браунингов и 10 тысяч патронов. Так пополнился наш арсенал. А в том, что это было сделано правильно, мы убедились, получив листовку со статьей Ленина «Задачи отрядов революционной армии». Ильич писал: «Отряды должны вооружаться сами, кто чем может... Ни в каком случае не ждать со стороны, сверху, извне, помощи, а раздобывать все самим». Мы и бомбы делали сами...

Приближалась зима. Революционные события нарастали.

7 октября объявили стачку железнодорожники Москвы. В тот же день забастовали и мы, рабочие Уфимских железнодорожных мастерских. К нам сразу примкнули депо и станция, а через несколько дней присоединились телеграфисты. Работа прекратилась на всех фабриках и заводах города. Всеобщей стачкой руководил Уфимский комитет РСДРП.

В то время в комитете работал верный ленинец Александр Дмитриевич Цюрупа. Приезжал к нам и находившийся на Урале Яков Михайлович Свердлов. Вернулся из сибирской ссылки Якутов. И когда в Уфе возник Совет рабочих депутатов— «уфимская республика»,— Якутова выбрали председателем. Он же был председателем объединенного стачечного комитета.

При массовых арестах в Уфе угодил и я в тюрьму, хотя ненадолго. Уже позже, в Златоусте, я узнал от товарищей о судьбе Якутова. Он был приговорен к смертной казни и повешен во дворе тюрьмы. Когда ночью совершалось это черное дело, никто из политических заключенных не спал. Из всех камер слышались крики протеста, а затем сотни людей, словно сговорившись, запели: «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» И надзиратели, метавшиеся по коридорам, не в силах были прекратить это пение. Затихая в одном месте, оно усиливалось в другом. Вся тюрьма прощалась с Якутовым.

Я тогда ни разу еще не видел Ленина, но знал Якутова, знал Свердлова, Цюрупу и все старался представить себе, каким же должен быть человек, воспитавший таких бесстрашных бойцов.

Последующие годы сложились для меня так. Я был мобилизован в армию. Служил в инженерных войсках. Наш полк стоял за Иркутском. В полку, кроме меня, были еще большевики. Мы установили связь с Иркутским подпольным комитетом, получали литературу. Но вскоре полк направился в Карс, к турецкой границе. Я до Кавказа не доехал. В Челябинске, на вокзале, меня схватили жандармы и с «почетом», в отдельном вагоне, доставили в Златоуст. Но при переводе с гауптвахты в тюрьму мне удалось бежать. Скрывался в Актюбинске, в Бузулуке, Миассе. Потом уехал в Петербург, а оттуда, достав паспорт на имя мещанина Василия Васильевича Яковлева, перебрался за границу.

И вот я в Париже. Знаю, что здесь Ленин, знаю, что вот-вот увижусь с ним. И волнуюсь ужасно. Но все произошло очень просто. В зале Тургеневской библиотеки, находившейся в Латинском квартале, вблизи Люксембургского сада, должно было состояться собрание русских социал-демократов, посвященное семидесятилетию Августа Бебеля. Ожидались выступления Ленина и Мартова. Я спешил к началу собрания, но, как часто бывает в таких случаях, задержался. Вхожу в фойе, а там полно народу. Ну, слава богу, значит, не опоздал. Нет, оказывается, все-таки опоздал: собрание уже идет. Говорит Мартов. Но охотников слушать его что-то немного. Зал наполовину пуст...

В перерыве спрашиваю, кажется, Дмитрия Захаровича Мануильского: «Где же Ленин?» Спрашиваю тихо, но сидящий неподалеку плотный, с большой лысиной человек вдруг быстро оборачивается на эти мои слова, внимательно меня разглядывает. И Мануильский, обращаясь к нему, говорит:

— Познакомьтесь, Владимир Ильич, товарищ только что из России...

И у меня уже и секундочки не остается, чтобы успеть растеряться или смутиться. Ильич обрушивает на меня поток вопросов, а затем замолкает и, чуть склонив в мою сторону голову, приготовляется слушать. А как он слушает! Он почти не перебивает. Но его живое, подвижное лицо мгновенно отражает и одобрение, и гнев, и беспокойство, и радость. Все чувства слушающего вас Ильича у него на лице, все, кроме равнодушия, потому что равнодушия нет. Узнав, что я работал в Уфе, Ленин говорит:

— Я бывал в этом городе. И знал там одного рабочего, по-моему, слесаря по профессии.

— Якутов? — спрашиваю я.

— Да, да. Что с ним? Где он?

Рассказываю трагическую историю Якутова, и лицо Владимира Ильича опечалено.

— Да-а...— произносит он задумчиво.— Мы вступили в страшную схватку с царизмом, и он будет вырывать у нас лучших из лучших. Жертвы с нашей стороны неизбежны. Но нужно, чтобы они были сведены к минимуму. Конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Мы должны беречь людей. Мы должны сохранять их для предстоящих сражений, которые уже близки...

Владимир Ильич интересуется моими планами, спрашивает, чем я собираюсь заниматься в эмиграции, одобряет мое желание учиться.

— Не теряйте времени,— говорит он.— Используйте всякую возможность, чтобы подковать себя в смысле знаний. Языками владеете?

— Чуточку немецким.

— Жаль, что чуточку...

Звонок прерывает нашу беседу. Зал моментально наполняется людьми. Свободных мест нет. Ленин пожимает мою руку и быстро идет на эстраду. В его манере выступать нет ничего необычного, броского, рассчитанного на чисто внешний эффект. Разве вот только, когда хочет подчеркнуть какую-то мысль, отступает на несколько шагов в глубь сцены и оттуда идет на слушателей, как бы неся на раскрытой ладони вытянутой руки эту важную мысль. И ему отнюдь не все равно, как его слушают. Если в зале или в части зала чуть ослабло внимание, Ленин сразу замечает это. В ход пущена острая реплика, летит меткое словцо — и аудитория снова в руках. Я потом много раз слышал Ильича. И всегда меня покоряла в нем удивительная внутренняя собранность, невольно передававшаяся всем, кто слушал Ленина.

Я прожил за границей около года. Много ездил, побывал, кроме Франции, в Бельгии, Италии. Много читал, просиживая днями в библиотеках, посещая лекции. Но пришел час, когда нужно было возвращаться на родину, в подполье. В Москве товарищи раздобыли мне паспорт на имя Николая Башкирова и устроили в Оренбурге в одной торговой фирме агентом по установке тепловых двигателей. Мне по роду службы приходилось часто ездить, и я использовал эти поездки для налаживания связей с местными большевистскими организациями.

Но вскоре я очутился в Петропавловской крепости. К той совокупности дел, по которым меня намеревались судить еще два года назад, прибавились теперь побег из тюрьмы и подпольная работа в Оренбурге. Из Питера меня перевезли в Уфу, где я и предстал перед военным судом. Приговор был таков: смертная казнь через повешение. Однако по случаю амнистии в честь столетия со дня победы над Наполеоном казнь заменили бессрочной каторгой. В тюремной кузнице здоровенный детина из уголовников заковывает меня в кандалы. Девять фунтов железа на ногах и четыре с половиной на руках носил я без малого шесть лет. Когда Февральская революция освободила меня из каторжной тюрьмы, я долго учился заново ходить, заново двигать руками. Ноги сами собой растопыривались, как они привыкли это делать в кандалах, а руки все время загребали воздух, словно по-прежнему были соединены цепями.

...26 октября (8 ноября) 1917 года, на другой день после победы революции в Петрограде, утвердилась Советская власть и в нашем городе, в Уфе. Но со всех сторон грозила опасность. Мы знали, что казачество во главе с атаманом Дутовым собирается вот-вот поднять контрреволюционное восстание. Надо было готовиться к отпору. А оружия не хватало. Его не хватало даже для охраны тех эшелонов с хлебом и мясом, которые мы отправляли в центральные голодающие районы страны. Губревком решил послать в Петроград своего представителя с докладом Совету Народных Комиссаров, товарищу Ленину о положении, создавшемся на Южном Урале.

Выбор пал на меня. В первых числах ноября мы с Александром Дмитриевичем Цюрупой, ехавшим на совещание губернских продовольственных комиссаров, тронулись в путь. Ехали в теплушке утомительно долго, сутками простаивали на узловых станциях. Думал, что так и не доберусь до Питера.

Но вот я в Смольном. На площади перед ним еще не убраны обгорелые поленья костров, которые горели здесь в ночь восстания. В коридорах солдаты, матросы, вооруженные рабочие. То и дело мелькают котомки деревенских ходоков. Поднимаюсь на третий этаж, разыскиваю комнату... Здесь идет заседание Совнаркома. Похоже, что оно заканчивается. Ленин стоит у стола, и почти все стоят. Из знакомых вижу Свердлова, Дзержинского, Луначарского. Называю свою фамилию, город, откуда прибыл. Ленин всматривается в меня, прищурившись, и говорит:

— Мы с вами встречались. Вы приезжали в Париж. Но фамилия у вас, как мне помнится, была другая...

Быстрый взгляд на часы.

— Сколько вам нужно времени, товарищ Кривов?

— Минут тридцать, Владимир Ильич,— говорю и тут же жалею, что запросил маловато.

Но Ленин громко, раскатисто смеется:

— Нет, нет, это не в губревкоме! Для нас такой регламент неприемлем. Пять, десять минут. Ну, а уж вам для первого раза отведем целых пятнадцать. Нет, товарищи, возражений?

Докладываю сумбурно, перескакивая с одного вопроса на другой. Но Ильич сразу же выхватывает самое главное.

— Нужно оружие? Поезжайте за оружием в Тулу. Дадим вам бумагу. Феликс Эдмундович,— обращается он к Дзержинскому,— приготовьте, пожалуйста, для товарища соответствующий мандат.

— Владимир Ильич,— говорю я,— мы отправили в Тулу вагоны с продуктами.

— Вот это хорошо. Вот это пример настоящей пролетарской солидарности... Выгрузите хлеб, грузите оружие.

Я говорю, что мы в Уфе почти не получаем телеграфных директив из Смольного.

— Яков Михайлович,— спрашивает Ильич Свердлова,— разве мы не посылаем указаний уральцам? Наверно, задерживаются в пути, надо бы проверить.— И сразу же резкий поворот головы в мою сторону: — А вы не ждите директив. Действуйте самостоятельно, сообразуясь с обстановкой и руководствуясь собственным разумом!

— Владимир Ильич, а как быть с банком? Как расходовать средства?

— Вы хозяева — и хозяйствуйте. Деньги экономьте. Они нужны революции. Отчеты в расходовании средств требуйте по строгой банковской системе. С анархией в этом деле должно быть покончено.

Прищурился, тепло посмотрел на меня.

— Желаю вам успеха! Коменданту Николаевского вокзала будут даны указания о немедленной отправке вас в Тулу.

Покидая комнату, я вижу, как входит следующий докладчик. Ленин продолжает вести заседание стоя. Это, видимо, помогает ему поддерживать быстрый, стремительный темп.

Вскоре Дзержинский вручил мне мандат за своей подписью. В этом мандате говорилось: «Военно-революционный комитет настоящим удостоверяет, что им поручена тов. Тимофею Кривову доставка оружия и патронов для Уфимского Совета рабочих и солдатских депутатов. Военно-революционный комитет предлагает всем лицам и организациям свободно пропустить оружие и оказывать тов. Кривову всемерную поддержку». И я выехал в Тулу.

Пулеметы, винтовки, патроны, доставленные из Тулы в Уфу, поспели ко времени. Начались схватки с дутовцами, потом с бандами Колчака. Многие наши прекрасные товарищи пали в боях. Погибли на подступах к Уфе две дочери Якутова, комсомолки Галина и Надежда. Наденьку, санитарку, пуля подстерегла в тот момент, когда она выносила раненого бойца. Галочка ушла в разведку, в колчаковский тыл, попала в плен и умерла под пытками. Я с грустью вспоминал своих погибших друзей, товарищей своих, не доживших до победы, когда слушал слова Ленина, открывшего X съезд партии:

— ...Мы в первый раз собираемся на съезд при таких условиях, когда вражеских войск, поддерживаемых капиталистами и империалистами всего мира, на территории Советской республики нет.

На X съезде меня выбрали в состав Центральной контрольной комиссии. Она была создана по инициативе Владимира Ильича, считавшего, что это должен быть «орган партийной и пролетарской совести». Ленин придавал большое значение ЦКК в борьбе за единство партии. В решениях съезда указывалось, что контрольные комиссии должны бороться «со вкрадывающимися в партию бюрократизмом, карьеризмом, злоупотреблениями членов партии своим партийным и советским положением, с нарушением товарищеских отношений внутри партии...»

Ильич предложил, чтобы на заседаниях Политбюро обязательно присутствовал кто-нибудь из членов ЦКК. Мне не раз доводилось бывать на заседаниях, которыми руководил Ленин. Обычно он приходил из своего кабинета за минуту-две до начала бюро, вынимал из карманчика жилета старинные часы-хронометр и клал их на левую ладонь, пристегивая ремешком к руке. Заседание открывалось по хронометру, точно в назначенное время, секунда в секунду. И по этим же часам Ленин следил за соблюдением регламента, довольно решительно прерывая ораторов, злоупотреблявших временем. И ораторы обычно с опаской поглядывали на левую ладонь Ильича, в которой лежали часы. Надо сказать, что Ленин пользовался властью председателя только в случаях нарушения регламента. А так он никогда не подавал реплик, которые могли бы сбить с толку выступающего, помешать ему довести свою мысль до конца. Ленин очень внимательно слушал, успевая в то же время следить за часами, делать пометки на лежавших перед ним бумагах и писать записки членам Политбюро. Как правило, вопросы готовились к заседанию так, что они не требовали длительного обсуждения. Но если уж вспыхивала дискуссия, Ленин не навязывал своего мнения, старался взвесить все «за», «против» и иногда говорил: «Давайте отложим решение до следующего раза. Надо посоветоваться с Марксом».

Как-то мне потребовалось поговорить с Владимиром Ильичей по делам ЦКК. Вернее, по одному конкретному делу. Оно заключалось в следующем. В Москве по инициативе Ленина был открыт дискуссионный клуб. На собраниях в этом клубе обсуждались вопросы внутрипартийной жизни, разгорались дискуссии, диспуты. На одном из таких диспутов видный работник московской организации в ораторском запале разгласил, собственно, государственную тайну, рассказав о решении, которое еще только подготавливалось в правительстве и огласке пока не подлежало. ЦКК собиралась привлечь товарища к ответственности, и я хотел посоветоваться с Лениным по этому поводу. Во время заседания Политбюро я послал Владимиру Ильичу записку с просьбой принять меня после бюро. Ленин кивнул, и когда все разошлись, я остался в комнате. Сидел я у самого края длинного стола, другой конец которого упирался в стол Владимира Ильича. Отсюда я собирался говорить. Но Ильич попросил меня сесть рядышком и как-то очень по-домашнему, закинув ногу на ногу, приготовился слушать. Я изложил суть дела и закончил так:

— Ждем вашего решения...

— Моего? — Ленин даже голову вскинул от удивления.— Но почему же моего? Разве я ЦКК? Съезд выбрал вас и ваших товарищей. Вы и решайте.

— Но ваше мнение, Владимир Ильич?

— Вот это другое дело. Мнение могу высказать. Я считаю, что поступок безобразный. Будете заседать, можете учесть это мнение как высказанное одним из членов партии. Не более... Ну, а что касается меры взыскания, то тут я умолкаю. Это целиком и полностью в компетенции контрольной комиссии.

Таким был этот разговор.

И еще об одной ленинской черте, о которой уже много написано и о которой хочется говорить снова и снова. Внимание к человеку...

В перерыве между заседаниями XI съезда партии подходит ко мне Мария Игнатьевна Гляссер, секретарь Ленина.

— Тимофей Степанович, прошу вас, пройдите вон в ту комнату.

— А что такое?

— Пожалуйста. Владимир Ильич распорядился.

Иду. Открываю дверь, а навстречу Дзержинский, застегивает на ходу гимнастерку.

— Ага, и ты попался! Ну, иди, иди!..

В комнате три человека в белых халатах: двое пожилых, один молодой. Тот, что помоложе, переводчик, просит меня раздеться, дабы господа немецкие профессора могли освидетельствовать мое здоровье. Я знал, что к Ленину по решению Политбюро приглашены два известных врача из Германии. Но не знал, что Ильич попросил их осмотреть группу партийных работников, сидевших при царизме в тюрьмах, прошедших каторгу...

Попал в лапы врачей — не сопротивляйся! И я покорно подставлял грудь, спину, живот, а знаменитые медики что-то писали, писали и писали...

После этого осмотра на каждого из нас была заведена специальная режимная карта со строжайшими врачебными предписаниями, которых мы, понятное дело, не выполняли. Узнав об этом, Ленин в категорической форме предложил всем работникам придерживаться врачебных указаний.

У меня сохранилась режимная карта, в которой записано: «Работать с перерывами через каждые два часа. Вечерние работы и заседания отменить. Ложиться рано и рано вставать. Ежедневные прогулки и пребывание на воздухе. Избегать накуренных комнат. Запрещаются выступления на собраниях».

Вот что я должен был выполнять наравне с партийными своими обязанностями, хотя последний пункт по поводу собраний я мог бы счесть просто-напросто зажимом критики.

В начале своего рассказа я говорил об Иване Яковлевиче Яковлеве, замечательном чувашском просветителе. Так вот, в апреле 1918 года из Кремля в симбирский Совет депутатов ушла телеграмма: «...Меня интересует судьба инспектора Ивана Яковлевича Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъемом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева надо не отрывать от дела его жизни». И подпись: «Председатель Совнаркома Ленин». Эта телеграмма — еще одно свидетельство величайшего внимания Ильича, «самого человечного человека», к людям.

...Многие годы отделяют нынешние дни от тех давно прошедших событий, о которых я пишу. Но есть между прошлым и настоящим сильнейшая неразрывная связь. Помнится, с какой прозорливостью намечал Владимир Ильич план социалистического строительства. Теперь, когда смотришь, как чудесно воплощены и воплощаются в жизнь ленинские идеи, как наша партия продолжает и развивает их в новых условиях, дух захватывает! А как бы порадовался Владимир Ильич грандиозным достижениям советского народа! Богатейшие нивы и тучные стада, тракторы и комбайны на полях колхозов и совхозов, гигантские заводы, фабрики, электростанции, шахты и рудники — сколько богатств создано нашим исполином — советским народом! Об этом думал, мечтал, это предвидел великий Ленин.

 

А. Н. НИКИФОРОВА,
работница типографии, швея, впоследствии была на партийной и советской работе,
член КПСС с 1910 года

В ДОМЕ УЛЬЯНОВЫХ

В 1914 году я с группой других товарищей была вызвана в Поронино, где тогда жил Владимир Ильич Ленин. Мы должны были получить от Ленина необходимые установки о характере агитации за предполагавшийся созыв съезда партии.

Я жила в доме Ульяновых в той комнате в мезонине, которая служила для приезжающих. Питалась с Ульяновыми за одним столом и видела весь их быт, наполненный не житейской суетой, как это было и есть в большинстве домов, а общественно необходимым для партии и народа трудом. Помню, меня всегда удивляло, что в распоряжении вождя мирового пролетариата и великого ученого не было ни печатной техники, ни персонала, помогающего выполнять техническую работу. В то время Владимир Ильич очень много работал. Его рабочий день начинался с восьми часов утра и кончался далеко за полночь. Свет в комнате Ильича горел до двух-трех часов ночи, каждое утро Надежда Константиновна выносила для переписки, снятия копий довольно объемистые пачки мелко исписанных листков. Она говорила, что все написанное Владимиром Ильичей они с Елизаветой Васильевной обязательно переписывали: «Это нужно будет потом, да и почерк Володи не понимают наборщики, к нему надо привыкнуть». Мне, оказавшейся не у дел среди занятых весь день людей, естественно, хотелось быть чем-то полезной. И я попросила Надежду Константиновну поручить мне переписку некоторых бумаг. Она сначала давала читать их, чтобы я научилась разбирать почерк Владимира Ильича, а потом поручила переписать одно из писем. Хорошо помню, оно было адресовано в Международное социалистическое бюро. В нем шла речь о тысяче рублей, которые захватили при разделе меньшевики.

Помню, при проверке моей работы обнаружилось, что я допустила ошибку. В переписанных документах-копиях исправлений не допускалось. Ведь отсылались именно копии, а подлинники оставлялись дома. Во всей этой работе чувствовалась тщательность, ленинская требовательность. Все копии Владимир Ильич прочитывал лично и подписывал. О моей помощи сказал, что она только прибавит работы, а времени мало.

Помещение, занимаемое Лениным, имело два выхода. Один, с фасада, правый, вел в кухню, которая внутренним ходом с комнатами не соединялась. Второй ход соединял террасу со средней проходной комнатой, из которой дверь вела в комнату Владимира Ильича, где он работал. Справа находилась рабочая комната Надежды Константиновны и жилая — Елизаветы Васильевны. У стены против входа в среднюю комнату была лестница, которая вела на второй этаж, в мезонин.

Меблировка комнат была очень простой. На террасе, в рабочей и проходной комнатах стояли продолговатые столы, скамьи и несколько стульев.

Совещания, беседы с нами проводились на террасе или в проходной комнате и на пригорке за домом. Владимир Ильич и Надежда Константиновна ежедневно уделяли время для бесед и занятий с нами. Они интересовались всеми сторонами нашей жизни: условиями труда, быта, уровнем нашей классовой сознательности, даже тем, сколько внимания мы уделяем своей общей культуре, своей физической закалке.

Владимир Ильич, внимательно слушая нас, давал советы, как лучше сохранять здоровье и постоянную бодрость, что прочитать в первую очередь, что посмотреть в театрах, картинных галереях...

Дом в Поронине, в котором жил Владимир Ильич, сейчас превращен в музей. Его с благоговением посещают тысячи трудящихся Польши и разных стран мира.

 

А. Е. БАДАЕВ,
рабочий, активный участник революционного движения,
партийный и советский государственный деятель,
член КПСС с 1904 года

ЛЕНИН И БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ФРАКЦИЯ IV ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ

Фракция большевиков была маленьким островком среди массы черносотенцев — зубров реакционнейшей IV Государственной думы. Устами депутатов-большевиков весь рабочий класс России обращался со своими требованиями к царскому правительству и разоблачал кровавый произвол царизма. Наши речи с думской трибуны имели огромное организующе-революционное значение. В условиях жесточайшего полицейского преследования каждого революционного работника наша фракция, обладавшая относительными «легальными» возможностями, естественно, должна была стать центром партийной работы в России. Сюда, во фракцию, сходились все нити партии: с одной стороны, из отдаленнейших районов России, а с другой стороны, из руководящих партийных органов, находившихся за границей. Депутаты-большевики находились в непрерывном общении с рабочими массами, посещали заводы и фабрики, создавали партийные ячейки, организовывали печатание и выпуск литературы и т. д. Состав фракции был целиком рабочий: вся большевистская «шестерка» — Петровский, Муранов, Малиновский (впоследствии оказавшийся провокатором), Самойлов, Шагов и пишущий эти строки — были рабочие, непосредственно выбранные в Думу с фабрик и заводов, где до того мы работали.

Владимир Ильич, считая деятельность нашей фракции особенно важной для партии и всего революционного движения, проявил к ней особую заботливость и энергию в руководстве ее работой не только во время сформирования фракции, но и во время самих выборов. С чрезвычайной внимательностью товарищ Ленин присматривается ко всем настроениям в среде рабочих во время выборов, следит за нелегальными избирательными собраниями рабочих, которые мы были вынуждены, скрываясь от полиции, устраивать в лесах, «на лоне природы», посылает свои директивы и указания, направляет избирательную кампанию «Правды» и т. д.

Сразу после выборов, как только рабочие депутаты съехались в Петербург, Владимир Ильич заботится об организации фракции, интересуется каждым депутатом в отдельности, подытоживает результаты избирательной кампании, выясняет, в какой обстановке происходили выборы, с какими наказами приехали депутаты. Из Кракова присылается специальная анкета для избранных от рабочей курии депутатов. В 19 пунктах этой анкеты — подробные вопросы о степени участия рабочих в выборах, о ходе избирательных собраний, распространении предвыборной литературы, способах составления списков, спорах на собраниях, составе уполномоченных, выступлениях других политических партий, репрессиях во время выборов и т. п. Параллельно с этим в анкете ставились вопросы, которые должны были выяснить ряд моментов партийной работы. Владимир Ильич считал необходимым не ограничиваться одними формальными ответами, а просил, чтобы каждый депутат связно рассказал о своей губернии, описал все, что он видел на выборах. Этим описаниям Ленин придавал большое значение, так как они должны были дать картину настроений рабочего класса.

У нас завязалась с Владимиром Ильичей крепкая связь, которая по мере развития работы фракции все более и более упрочивалась. От Ильича мы получали помощь по всем основным серьезным вопросам нашей думской и внедумской деятельности. Владимир Ильич не только руководил всей фракцией в целом, но и помогал каждому депутату в его работе. Личные указания и письма Ильича, всегда ставившего вопросы точно и определенно, были для нас неисчерпаемым источником усиления и повышения всей нашей работы.

С точки зрения революционной агитации среди масс думские заседания были использованы нами полностью. Нам иногда казалось, однако, что всего этого недостаточно.

— Ну, хорошо, мы со своей стороны устраиваем демонстрации министрам и черносотенцам, когда они появляются на трибуне,— сказал я в разговоре с Владимиром Ильичей,— но этого мало. Рабочие спросят: какие практические предложения делали вы в Думе, где выработанные вами законы?

Владимир Ильич, как обычно, рассмеявшись, ответил: — Никаких законов, облегчающих положение рабочих, черносотенная Дума никогда не примет. Задача рабочего депутата — изо дня в день напоминать с думской трибуны черносотенцам, что рабочий класс силен и могуч, что недалек тот день, когда вновь подымется революция, которая сметет всю черную сотню вместе с ее министрами и правительством. Конечно, можно выступать и с поправками к бюджету и даже с каким-либо законом, но все эти выступления должны сводиться к одному: надо клеймить царский строй, показывать весь ужасающий произвол правительства, говорить о бесправии и жесточайшей эксплуатации рабочего класса. Вот это будет действительно то, что должны слышать рабочие от своего депутата.

С конца осени мы в Государственной думе образовали самостоятельную большевистскую фракцию. В газете и в специальных воззваниях, обращенных к рабочему классу России, мы объяснили причину раскола с меньшевиками и призывали рабочие массы поддержать своих депутатов. Во фракцию и в «Правду» начали поступать многочисленные резолюции солидарности с большевиками, в первую очередь из Петербурга, затем из других рабочих центров и, наконец, из самых отдаленных районов России. Рабочие присылали резолюции, в которых выражался протест против действий меньшевиков и приветствовалась наша большевистская фракция.

Когда «шестерка» стала самостоятельной фракцией, перед нами встали задачи еще более ответственные, чем раньше. Наши выступления в Думе стали более частыми и вместе с тем еще более резкими, еще более революционными. Большевистская фракция развернула огромную работу. Усилилась и нелегальная работа фракции.

Владимир Ильич усиленно помогал нам... После наших выступлений по особенно боевым вопросам мы получали от него письма, в которых он либо хвалил за выступление, либо указывал на слабые места. Мы посылали Ильичу различный материал по тем вопросам, которые стояли в порядке думской работы. Владимир Ильич прорабатывал его и нередко присылал обратно в виде тезисов для наших выступлений. По отдельным, особенно важным вопросам Владимир Ильич присылал нам даже готовые тексты речей. К сожалению, по условиям конспирации не удалось сохранить подлинники речей, написанных Лениным. Однако по стенограммам думских заседаний можно почти полностью восстановить эти речи¹.

Весной 1914 года Ленин поставил вопрос об еще большем усилении работы партии, уделяя внимание главным образом подпольной работе. Владимир Ильич обратился к нам, во фракцию, с указанием, что следует усилить работу подпольных ячеек, создать на фабриках и заводах рабочие группы, чтобы через них скорее передавались бросаемые сверху лозунги, укрепить партийную дисциплину, которой мы всегда побеждали, и т. п. Для этой цели он предлагал также укрепить центральные руководящие органы партии в России, устроив побег находившихся в ссылке товарищей Сталина и Свердлова, и привлечь к работе ряд других товарищей. От Ильича я получил письмо, в котором он сообщал о моем включении в состав Центрального Комитета партии. По работе в ЦК мне была присвоена партийная кличка «Петр».

Центром организационной работы в это время Владимир Ильич ставил подготовку к очередному партийному съезду, который был намечен на август 1914 года. Ленин придавал созыву этого съезда огромное значение, считая, что съезд закрепит завоеванные партией позиции и окончательно лишит всякого влияния ликвидаторов, в том числе и думскую меньшевистскую «семерку». Вся подготовительная работа по организации съезда в России падала на нашу думскую фракцию. От Ленина мы получили точный план и подробные указания, каким путем вести подготовку к съезду. Каждый из нас должен был объехать определенный район, где вести организационную и агитационную работу по съезду. Владимир Ильич даже сам распределил районы между депутатами, причем мне был поручен объезд части Поволжья и Кавказа. Подготовка к съезду, конечно, должна была быть строго конспирирована, для этого съезд нужно было «прикрыть» международным социалистическим конгрессом, который тоже должен был состояться в это время.

Владимир Ильич писал нам, что для подготовительной работы к съезду мы должны напрячь все свои силы, отказываясь даже, если это понадобится, на время от части нашей думской деятельности.

Подробные указания продолжали мы получать от Владимира Ильича и по всем текущим вопросам работы фракции. В частности, Владимир Ильич указывал на необходимость возможно шире организовать первомайское выступление, подготовить законопроект о 8-часовом рабочем дне, помочь техническому улучшению рабочей печати и т. д.

Работа по подготовке партийного съезда, развернутая нашей фракцией полным ходом, была, однако, оборвана объявлением войны, лишившей возможности созвать съезд в намеченное время. Вместе с тем объявление войны затруднило и наши сношения с Владимиром Ильичей. Переписка Ильича с нами стала менее регулярной... К осени 1914 года царское правительство ликвидировало и всю нашу фракцию, которая после ареста и суда была сослана в Сибирь.

С самого начала и до конца мы работали под руководством Владимира Ильича. Этому руководству мы обязаны тем, что думская большевистская фракция сыграла немаловажную роль в развитии революционного движения в России.

 

¹ Часть написанных В. И. Лениным проектов речей для большевиков — депутатов IV Государственной думы сохранилась (см. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 23, стр. 125—135, 260—276; т. 25, стр. 64—72).— Ред.

 

А. И. КРУГЛОВА,
работница завода «Промет»,
после Октября — работник органов здравоохранения, на партийной работе,
член КПСС с 1905 года.

«ЛЕНИН —НА ПОСТУ...
ЛЕНИН —ВО ГЛАВЕ РЕВОЛЮЦИИ!»

Вспоминаю годы первой русской революции. Тогда мне, как и многим молодым рабочим, еще мало искушенным в политике, не всегда хватало знаний, чтобы разобраться в существе всех разногласий между большевиками и меньшевиками, но чутье подсказывало, что истина на стороне большевиков, которые верят в рабочий класс, в его мужество и стойкость, в его способность быть подлинным вождем революции, привести народ к победе.

Помню большой митинг в мае 1906 года в Народном доме на Тамбовской улице. Собралось больше трех тысяч человек. Здесь были рабочие из всех районов Петербурга. Кадеты, эсеры прислали сюда наиболее искушенных в демагогии ораторов. Все красноречие пускали они в ход, чтобы заставить рабочих отказаться от борьбы, отступить. Слушая их речи, мы, рядовые рабочие-партийцы, с тревогой ждали, кто же из большевиков выступит и даст достойную отповедь адвокатам самодержавия.

Председатель называет фамилию очередного оратора: Карпов... Мне фамилия эта была неизвестна раньше. На трибуну поднялся невысокий, коренастый человек. Просто, без всякой рисовки начал он говорить, но уже через несколько минут весь зал замер, покоренный железной логикой и страстной убежденностью его речи. Он словно тут же на трибуне срывал маски с кадетов и эсеров, выступавших до него, показывая аудитории истинное лицо этих врагов. Непреклонная вера в победу революции звучала в каждом его слове.

После этой речи не оставалось места сомнениям, в ней были прямые и ясные ответы на жгучие вопросы, волновавшие нас.

— Послушал бы Ленин, какие ораторы есть среди питерских большевиков,— сказала я товарищу, вместе с которым была на митинге.

Товарищ улыбнулся и ничего не ответил. Потом, когда мы сошли с трамвая и направились домой по тихой и пустынной охтинской улице, он сказал, убедившись, что никто нас не может услышать.

— Говоришь, если бы Ленин послушал... Так ведь Карпов — он и есть Ленин. Только шуметь об этом не надо. Владимир Ильич на нелегальном положении.

На этом митинге я впервые увидела и услышала Ленина. Много тяжелых дней пришлось мне пережить потом, но я вспоминала митинг, речь Ленина и черпала в ней силы для новых и новых испытаний. А испытания были суровые.

После поражения революции наступило время жестокой реакции. На воротах альбомной фабрики Бехли, где я работала, появился список уволенных забастовщиков. В нем была и моя фамилия. С трудом удалось впоследствии поступить на текстильную фабрику, но не успела я там проработать и десяти дней, как меня вызвали в контору, швырнули заработанные гроши и сказали, чтобы больше ноги моей не было на фабрике. Я попала в число «неблагонадежных».

Многие наши товарищи в эти тяжелые годы были брошены в тюрьмы и отправлены на каторгу. Но никакие репрессии не могли устрашить большевиков.

Нам помогал Ленин, помогал своими указаниями, статьями, письмами. С ленинскими трудами нас, охтинских большевиков, знакомила, как правило, Вера Михайловна Величкина, активный деятель петроградской большевистской организации, жена В. Д. Бонч-Бруевича. Иногда мы собирались у нее, и Вера Михайловна читала нам статьи и письма Владимира Ильича, полученные ею и В. Д. Бонч-Бруевичем. В трудах Ленина мы находили ответы не только на общеполитические, но и на практические, организационные вопросы партийной работы.

...Наступил 1917 год. Самодержавие рухнуло, но вскоре мы убедились, что рано торжествовать победу, что от Временного правительства нельзя ждать ни хлеба, ни свободы, ни мира.

В то время я работала паяльщицей в гранатной мастерской завода «Промет» на Полюстровской набережной. Помню, как мы, заводские большевистские агитаторы, обсуждали в районном комитете партии первое из ленинских «Писем из далека», напечатанное в «Правде».

В те дни большевики особенно чувствовали, как нужен Ленин здесь, в России, в Петрограде, непосредственно во главе революции. И вот наступил долгожданный час встречи с вождем. Мне выпало великое счастье быть свидетелем незабываемой встречи у Финляндского вокзала...

Однажды вскоре после приезда Ленина я зашла к Бонч-Бруевичам, у которых вообще часто бывала. Вера Михайловна пригласила меня в столовую. Там был накрыт стол к чаю. Смотрю, из маленькой комнаты выходят Мария Ильинична, Надежда Константиновна, Ольминский и Владимир Ильич. Я очень смутилась, а Вера Михайловна говорит, обращаясь к Ленину:

— Владимир Ильич, вот наша Груша.

— Где вы теперь работаете? — спрашивает Ильич.

— На заводе «Промет»,— отвечаю я.

Ленин подробно интересовался нашими делами, обстановкой на заводе, настроением рабочих района, расспрашивал меня, как работает районный Совет, какие имеются в Совете комиссии, как большевики участвуют в работе профсоюзов.

— Надо взять в свои руки профсоюзы, кооперативы, комитеты по распределению предметов первой необходимости и другие организации,— сказал Ильич.

Простота и приветливость Ленина подействовали на меня, и я спокойно отвечала на его вопросы. Ильич внимательно слушал.

Потом мы пили чай. У всех на тарелках лежало по кусочку хлеба и селедки. Вдруг Владимир Ильич спрашивает меня:

— А сколько вам там кусочков селедки «дадено»?

Я смутилась. В разговоре я часто употребляла слово «дадено», никак не могла отделаться от него, хотя и знала, что так говорить неправильно.

Глаза Владимира Ильича лукаво улыбались, а потом он от всей души расхохотался. Засмеялась и я.

Владимир Ильич наклонился немного в мою сторону и сказал:

— Груша, запомните: большевик, тем более агитатор, должен уметь правильно говорить. Учитесь говорить грамотно.

С приездом Ленина забурлила вся работа петроградской организации большевиков. Это понимали и враги революции. Они встретили воем Апрельские тезисы Ленина. Травля особенно усилилась после июльской демонстрации, когда Временное правительство издало приказ об аресте Ленина. Но партия надежно и заботливо укрыла своего вождя.

Рабочие нашего района часто собирались на митинги у Охтинского моста. Здесь мы, большевики, вступали в жестокие схватки с меньшевиками и эсерами. Помню, не успела я начать свое выступление на одном из таких митингов, как раздался чей-то злобный возглас:

— Не слушайте большевиков! Пусть она скажет, где их Ленин.

— Ленин на посту, товарищи! — обратилась я к собравшимся рабочим.— Ленин — во главе революции.

— Где же он? Где? — не унимался провокатор.

— Кому-кому, а такой сволочи, как ты, не положено знать, где Ленин.

Гул одобрения прокатился по площади. Кто-то схватил провокатора за шиворот, но тот вырвался и поспешил скрыться.

Как ни злобствовали враги, влияние большевиков росло. В июльские дни, в дни разгрома корниловского мятежа рабочие на собственном опыте убеждались в том, что только большевики защищают интересы народа.

...Когда партия призвала народ к свержению Временного правительства, вооруженные красногвардейские отряды потянулись к Смольному.

Необычайная картина открылась перед нами, когда мы подошли к Смольному. Многие годы я чуть ли не каждый день проходила или проезжала мимо него. Всегда вокруг Смольного царила тишина, приличествующая институту благородных девиц. Незнакомый, чуждый и враждебный мир скрывался за строгим подъездом.

Теперь же ранее молчаливая и пустынная площадь перед Смольным сотрясалась от гула броневиков, тяжелого грохота подвозимых пушек, треска мотоциклов, лязга винтовок, топота разгоряченных коней. Смешиваясь с осенним туманом, низко стлался над землей дым костров. В разные концы города направлялись отсюда отряды опоясанных пулеметными лентами рабочих, солдат, матросов. Толпы вооруженных людей наполнили и длинные сводчатые коридоры Смольного.

В белоколонном Актовом зале собрались новые хозяева страны — делегаты II Всероссийского съезда Советов. Взволнованные люди забили все проходы, теснились в дверях, стояли на подоконниках. Здесь были представители всей революционной России. Приходили новые и новые делегации рабочих Петрограда. Среди солдатских и матросских шинелей можно было видеть крестьянские зипуны и армяки.

На первом заседании съезда, происходившем в ночь на 25 октября, Ленина не было. Он находился тут же, в Смольном, руководил восстанием. Поздним вечером 26 октября открылось второе заседание съезда. Мы не отрывали глаз от президиума, ожидая, когда появится Ильич. И вот он быстрыми шагами взошел на трибуну. Мы вскочили со своих мест и, охваченные непередаваемой радостью, захлопали, закричали, приветствуя своего любимого вождя. Полетели вверх рабочие кепки, матросские бескозырки, потертые солдатские шапки. Многие поднимали винтовки, словно давая клятву защищать с оружием в руках дело революции.

Ленин поднял руку, требуя тишины, но мы не повиновались ему. Казалось, никогда не утихнет эта буря приветствий.

Наконец стихли рукоплескания.

Мы жадно ловили каждое слово Ильича.

Первую свою речь на съезде Ленин посвятил вопросу о мире. Он зачитал «Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран», в котором предлагалось начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире. Это Обращение, единодушно принятое съездом, было потом опубликовано в виде известного Декрета о мире...

Так же единодушно принял съезд Декрет о земле, воплотив в жизнь вековые мечты крестьянства.

И снова загремели овации, когда съезд Советов образовал новое, рабоче-крестьянское правительство во главе с Лениным...

Спустя несколько дней в Смольный были вызваны представители революционных троек, созданных на предприятиях. Совещанием руководил В. И. Ленин. Здесь же были Я. М. Свердлов, Ф. Э. Дзержинский, И. В. Сталин.

Яков Михайлович Свердлов говорил, что контрреволюция подняла голову и необходимо создать из рабочих вооруженные «десятки», поручив им произвести обыски в буржуазных квартирах, найти и изъять оружие и боеприпасы.

Выступил Владимир Ильич.

— Нужно,— сказал он,— выделить верных, преданных революции людей. Пусть в вооруженные «десятки» входят и беспартийные, но надежные, проверенные товарищи.

Тут же были назначены и командиры «десяток». Возглавить одну из «десяток» было поручено мне. Нам вручили мандаты, в которых указывалось, что предъявитель сего является представителем Военно-революционного комитета, облечен полным доверием, ему дано право на производство обысков и арестов.

Наша «десятка» пошла по указанным ей адресам. В одну из квартир на Сергиевской улице мы долго не могли попасть. На бесконечные звонки никто не отвечал. Наконец наше терпение лопнуло, и мы стали стучать в дверь прикладами винтовок. Только после этого дверь открылась, и к нам вышел хозяин квартиры, генерал. Он обвинил нас в вандализме и во многих других смертных грехах. А через полчаса выяснилось, что этот генерал хранил в своей квартире ящики с винтовками, которые мы с трудом поместили в грузовую машину. В самоваре оказались спрятанными золото и брильянты. Все это мы доставили в Смольный. Туда же мы привезли и арестованного контрреволюционера.

В январе 1918 года я встретила Ленина на елке у Бонч-Бруевичей. Там же были Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Владимир Ильич спросил, была ли у нас елка для детей рабочих. Я рассказала, что мы устраивали елку в кооперативе, в одной из чайных, для детей пайщиков и неимущих. Все игрушки для елки мы сделали сами. Вручили детям подарки — изюм и чернослив, ничего другого у нас не было.

— Надо заботиться о детях и доставлять им больше радости,— сказал Ильич.

В ноябре 1918 года я уехала в Москву, на I Всероссийский съезд работниц. На этом съезде выступил Владимир Ильич. Он говорил о том, что только Советская власть может дать женщине полное равноправие, что нужно привлечь женщину к активному участию в управлении государством

Некоторые делегатки съезда еще находились под влиянием мелкобуржуазных партий. Речь Ленина произвела на них огромное впечатление, помогла им разобраться в сложной обстановке, занять правильную позицию. Помню, после выступления Владимира Ильича одна делегатка-анархистка вскочила на стул и громко обратилась ко всему съезду:

— Примите меня в вашу партию!

Все мы, участники этого съезда, получили огромную зарядку для работы.

Последний раз я видела Ленина в конце 1919 года. Из Петрограда группа коммунистов была направлена тогда на Украину. В Москве нам нужно было зайти в ЦК к Е. Д. Стасовой. Когда я пришла, Елена Дмитриевна позвонила Н. К. Крупской. Ильич в те дни хворал — сказывалось злодейское покушение, произведенное на него в 1918 году. Но Н. К. Крупская разрешила мне на короткое время зайти к Ленину. Ильич сидел в кресле, полуоблокотившись. Он говорил со мной о том, как мы, посланцы Петрограда, должны вести себя на Украине, причем особое внимание обращал на то, чтобы мы не оскорбляли национальной гордости украинцев. При прощании Ильич просил передать всем моим товарищам привет и пожелания успеха в работе.

Незабываемые дни встреч с Лениным — это самые лучшие, самые светлые дни моей жизни.

 

В. П. ВИНОГРАДОВ,
рабочий Металлического завода (ныне Металлический имени XXII съезда КПСС),
потом — служба в рядах Красной Армии, партийная, советская, хозяйственная работа,
член КПСС с 1915 года

ЧЛЕН ПАРТОРГАНИЗАЦИИ ВЫБОРГСКОЙ СТОРОНЫ

Посвящение в «его величество Рабочий класс» я получил в 1908 году на станкостроительном заводе «Феникс» (ныне завод имени Я. М. Свердлова), сначала как ученик, а затем мастеровой — модельщик. Я благодарен своей судьбе: среди модельщиков было немало большевиков-ленинцев. Помню, как горячо спорили рабочие о текущих событиях, об отношении к той или иной партии. Особое значение для роста нашего политического самосознания имели события 1912 года— Ленский расстрел и выпуск легальной большевистской газеты «Правда». Нарастала революционная волна.

Накануне первой мировой войны я работал на Металлическом заводе. Видные большевики-металлисты — Игнат Фокин, Иван Румянцев, Ефим Белоусов, Михаил Арсеничев, Степан Чудин — и их товарищи помогли мне и другим молодым партийцам правильно разобраться в сложной политической обстановке в стране.

Летом 1915 года я был избран секретарем партийной организации завода. Скольких бессонных ночей стоил мне этот ответственный пост! Теперь уже приходилось повседневно держать в курсе текущих событий членов партии. Правда, помогало то, что все важнейшие вопросы обсуждались по воскресным дням на заседаниях районного комитета партии. Информацию обычно делали представители Выборгского райкома в Петербургском комитете партии — Николай Толмачев, Николай Комаров, Михаил Иванович Калинин. Мы уже у себя в заводской организации изучали такие документы, как Манифест нашей партии о войне, материалы Циммервальдской и Кинтальской конференций, ленинские статьи об отношении к империалистической войне, которые печатались в газете «Социал-демократ», получаемой нами на заседаниях районного комитета от Николая Толмачева. Все это нас идейно обогащало, вооружало теоретически. Но мы, молодые члены партии, еще не были лично знакомы с Ильичей, так как он находился в эмиграции. Поэтому трудно описать нашу радость, радость всех рабочих Металлического, когда вскоре после Февральской революции разнеслась весть о возвращении В. И. Ленина в революционную Россию, в Петроград.

_______________

Одной из первых в Петрограде о приезде Владимира Ильича Ленина в Россию узнала его сестра Мария Ильинична Ульянова. Получив телеграмму, что В. И. Ленин и группа большевиков возвращаются из эмиграции, Мария Ильинична немедленно сообщила об этом Центральному Комитету партии. В это время поезд, в котором ехал Владимир Ильич, уже миновал Торнео — пограничный пункт между Швецией и Финляндией. В Петрограде его нужно было ждать часов через двенадцать.

Срок короткий. Но Центральный Комитет большевиков сумел принять все меры, чтобы встрече Владимира Ильича придать характер революционной демонстрации. Были оповещены не только рабочие районы, но и воинские подразделения. Военная организация при Центральном и Петроградском комитетах РСДРП(б) вопреки воле высшего военного командования привлекла для встречи Ильича солдат прожекторной роты, а броневой дивизион Михайловского манежа на случай всяких неожиданностей и провокаций выделил три бронемашины.

Некоторым из нас, петроградских большевиков, в то время было не до конца ясно, как будет развиваться дальше революция, что нужно делать для ее углубления. Партия, рабочий класс нуждались в ясной политической и тактической ориентировке, в твердом руководстве. Вот почему участники районного партийного собрания, которое состоялось 3 апреля в 2 часа дня в помещении Сампсониевского общества трезвости, с таким большим подъемом восприняли сообщение о приезде В. И. Ленина, всесторонне, по-деловому обсудили вопрос о том, как лучше и организованнее его встретить. Каждый понимал, что на большевиках Выборгской стороны лежит особая ответственность: ведь Финляндский вокзал находился на территории нашего района. К тому же день был праздничный, заводы не работали, трамваи стояли, что значительно затрудняло оповещение рабочих о предстоящем приезде вождя пролетариата.

Распределив между собою район по участкам, мы группами и поодиночке отправились на предприятия и квартиры рабочих. На мою долю, как члена Выборгского райкома партии, выпало поручение организовать колонну из рабочих Металлического завода. Если и были какие сомнения в успехе выполнения задания, то они быстро рассеялись. Все сложилось как нельзя лучше. И дело тут было не в моей оперативности и организаторских способностях, а в энтузиазме рабочих. К вечеру, задолго до назначенного срока, сотни людей заполнили заводской двор и прилегающую к заводу часть Безбородкинского, ныне Кондратьевского проспекта. Мы построились и с развернутыми знаменами, вооруженные винтовками, направились к Финляндскому вокзалу и заняли отведенную нам часть перрона.

Тем временем на площадь у Финляндского вокзала продолжали прибывать все новые и новые отряды рабочих, солдат, матросов. И каждый из них старался занять наиболее удобное место, чтобы потом лучше видеть и слышать Ленина.

Поезд запаздывал, но люди говорили:

— Будем ждать, если потребуется, всю ночь до утра.

Ждать, однако, до утра не пришлось. В двенадцатом часу ночи мы услышали свисток, а затем, выбрасывая клубы дыма, из темноты показался поезд. Едва поезд стал замедлять ход, на площадке одного из вагонов показался Ильич. И тотчас к нему устремились его родные и близкие, члены Центрального и Петроградского комитетов, партийные активисты. Кто-то поднес Владимиру Ильичу большой букет белых цветов.

Мы, члены Выборгского райкома РСДРП (б), также находились на платформе, и первое, что поразило меня, как и других товарищей, впервые увидевших Ленина,— его простота, живость и необыкновенная приветливость. Владимир Ильич, не дожидаясь полной остановки поезда, выскочил из вагона, спутники же его задержались. Всем своим видом он выражал горячее стремление скорее ступить на родную землю, обнять близких, встретиться с рабочими Петрограда, многих из которых он хорошо знал.

Заслушав рапорт командира сводного почетного караула, Ильич быстро поздоровался с присутствующими. Караул и все собравшиеся на перроне ответили мощным «ура». Почти десятилетняя последняя эмиграция кончилась. Ленин снова на родине!

Когда закончились первые приветствия, все устремились на площадь, где в нетерпении ждал народ. На привокзальную площадь вели три выхода. Владимир Ильич, не теряя времени, направился кратчайшим путем через парадные комнаты. Я с группой товарищей, сопровождавших Ильича, последовал за ним. Владимир Ильич, видимо, не предполагал, что в бывших царских помещениях вокзала его ждет делегация от Петроградского Совета в лице меньшевиков Чхеидзе, Скобелева и других. Быстро войдя в комнату, забитую народом, он приостановился от неожиданности.

И тогда вперед выступил Чхеидзе и попытался преподать «урок» Владимиру Ильичу, как следует в дальнейшем вести себя в революции. Чхеидзе заявил, что он от имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов приветствует товарища Ленина в России...

— Но мы полагаем («мы» надо было понимать, как спевшиеся меньшевистские и эсеровские лидеры), что главной задачей революционной демократии является сейчас защита революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне. Для этой цели необходимо не разъединение, а сплочение рядов всей демократии. Поэтому мы (опять же блок «социалистических партий») надеемся, что товарищ Ленин совместно будет преследовать эти цели...— Тут Чхеидзе сделал многозначительную паузу.

Я, да и не один я, растерялся. Посмотрел на Владимира Ильича. Он как ни в чем не бывало, с невозмутимым видом осматривался по сторонам. Воспользовавшись паузой в речи, повернулся спиной к «высокой» делегации и сказал присутствующим там солдатам, матросам и рабочим, что счастлив приветствовать в их лице победившую русскую революцию как передовой отряд всемирной пролетарской армии. Закончив речь, Владимир Ильич, не оглядываясь на меньшевистских лидеров, вышел на площадь.

Многотысячное «ура», буря приветствий встретили вождя. Люди бросали вверх головные уборы, поднимали винтовки, красные флаги...

Владимир Ильич, растроганный такой встречей, заметно волновался. Подхваченный десятками рук, он быстро поднялся на броневик и обратился к рабочим и работницам, к солдатам и матросам Петрограда с речью, ставшей исторической. Прежде всего он поздравил их с победой революции, с победой над царизмом — одним из реакционнейших режимов мира. Далее он сказал, что это еще не все. Главная задача впереди — надо ликвидировать капитализм в России. И когда в заключение Ленин бросил лозунг: «Да здравствует социалистическая революция!»,— площадь взорвалась бурной овацией.

Выборгский районный комитет партии еще ранее на своем заседании решил ознаменовать приезд Владимира Ильича вручением ему партийного билета. Долго думали, кому это поручить. И наконец единогласно решили: члену райкома партии И. Д. Чугурину — бывшему ученику В. И. Ленина в партийной школе в Лонжюмо во Франции.

Выборгская партийная организация отныне могла быть горда сознанием того, что в ее рядах находится законный обладатель партийного билета № 600 — создатель нашей большевистской партии, вождь международного пролетариата Владимир Ильич Ленин. С его именем рабочие Выборгской стороны начали новый этап борьбы за пролетарскую социалистическую революцию.

Картина встречи В. И. Ленина у Финляндского вокзала была воистину величественна. Она никогда не изгладится из памяти ее участников. Все улицы и площадь запружены народом. Множество знамен и приветственных транспарантов. Факелы и прожекторы бросают свет на фигуру стоящего на броневике Владимира Ильича. А когда броневик тронулся по направлению к дворцу Кшесинской, где помещались ЦК и ПК партии большевиков, весь путь его тоже освещался лучами прожекторов. Но Ильич не терялся в их слепящем глаза свете. Он не выглядел каким-то монументом, он был живым, близким и родным тысячам сопровождавших его рабочих и солдат человеком. И в то же время он величествен, как сама революция, как ее творец — народ...

Была уже ночь, но по обеим сторонам Финского переулка, Нижегородской и Боткинской улиц стояли тысячи людей, приветствуя Ленина, а Ленин с броневика приветствовал народ.

За броневиком двигалась лавина рабочих, звучали революционные песни, развевались красные знамена. Доехав до Сампсониевского проспекта, Владимир Ильич Ленин перешел в кабину и сел рядом с шофером, а мы, идя за машиной, двигались через Сампсониевский мост на Большую Дворянскую улицу до дворца Кшесинской. Около часа потребовалось Ильичу, чтобы достичь подъезда особняка бывшей царской фаворитки. Когда мы подошли к дворцу, В. И. Ленин уже вошел в здание.

Несмотря на усталость после утомительной дороги, Ильич, как всегда жизнерадостный и энергичный, стал беседовать с нами. Сначала мы собрались в комнате на втором этаже, видимо бывшей столовой. Здесь был длинный массивный стол, на котором стояли стаканы, с потолка спускалась большая люстра со светло-розовым абажуром, вокруг стола стояли стулья с высокими спинками, а в стороне, в углу на отдельном столике,— чайники с заваренным чаем. В столовой уже было тесно, там сидело и стояло человек пятьдесят. Лацис и Подвойский как организаторы этой встречи заметно волновались. Они то выходили, то входили, что-то говорили В. И. Ленину. От нашего района, здесь, кроме Лациса, был и Николай Комаров, Женя Егорова, Иван Чугурин и некоторые другие.

Возникла непринужденная беседа, но Владимиру Ильичу часто приходилось прерывать ее и выходить на балкон, чтобы приветствовать собравшихся у здания рабочих и солдат. Через некоторое время Н. И. Подвойский предложил перейти в нижнее помещение, в большой белый зал с зимним садом. Мы так и сделали.

В. И. Ленин буквально засыпал нас вопросами. Его интересовало все. Помню, как Ильич обратился ко мне:

— А как настроение у рабочих вашего завода?

Я ответил:

— Рабочие прежде всего хотят окончания войны и улучшения снабжения продовольствием.

Видимо, не удовлетворенный моим ответом, Владимир Ильич снова спросил:

— А кто представлен от вас в Петроградском Совете?

Я ответил, что, пока мы сидели в тюрьмах и находились в ссылках, эсеры и меньшевики захватили все руководящие места в Совете. Владимир Ильич нахмурился, сказал, что нужно как можно скорее выкорчевать их оттуда.

Через некоторое время к дворцу подошли кронштадтские матросы во главе с одним из своих руководителей Семеном Рошалем. Началась оттепель, и кронштадтцы шли в Питер по талому льду, что и явилось причиной их опоздания. Появление моряков вызвало новый подъем энтузиазма на площади перед дворцом. Народ, оказывается, и не думал расходиться. Он требовал, чтобы Ильич еще раз выступил. Трижды пришлось Владимиру Ильичу выходить на балкон второго этажа и произносить краткие речи.

Беседа Ленина с партийным активом продолжалась долго. Она закончилась только в четыре часа утра. Но прежде чем разойтись, по старой революционной традиции, Ильич предложил всем нам спеть революционные песни. Мы вполголоса пропели «Варшавянку», «Смело, товарищи, в ногу», «Замучен тяжелой неволей»... Наконец, в пятом часу утра, усталый и растроганный встречей, Владимир Ильич отправился к своей сестре Анне Ильиничне на Широкую улицу, чтобы отдохнуть. Но рано утром, бодрый и неутомимый, перед тем как отправиться в Таврический дворец на собрание большевиков — участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, где должен был выступить с изложением своих знаменитых Апрельских тезисов, Владимир Ильич поехал на Волково кладбище поклониться праху своей матери, Марии Александровны, на похоронах которой он по понятным причинам не мог присутствовать...

Мы же, взволнованные и ободренные встречей и беседой с Владимиром Ильичей, его спокойной уверенностью в будущем, с удесятеренной силой включались в революционную борьбу за претворение в жизнь великих ленинских идей. 4 апреля вечером продолжалось прерванное накануне районное партийное собрание. Присутствовало около трехсот человек. В начале собрания было принято приветствие В. И. Ленину, в котором говорилось:

«Общее собрание членов Выборгского района РСДРП, представители от 31 завода и 11 войсковых частей 4 апреля горячо приветствуют появление глубокоуважаемого товарища Ленина в рядах революционного пролетариата.

Мы убеждены, что стойкость товарища Ленина, его преданность делу международного революционного социализма— теперь, когда он будет находиться среди нас, облегчит выполнение труднейших и величайших задач, выпавших на нашу партию (в доведении российской революции до конца и в деле создания III Интернационала)».

Это простое, задушевное приветствие еще больше сроднило Выборгскую районную партийную организацию с ее почетным членом. Впоследствии Владимир Ильич всегда уделял нам особое внимание. Состоя на партийном учете в Выборгском райкоме, В. И. Ленин в апреле — мае 1917 года регулярно заходил в дом № 62 по Сампсониевскому проспекту, своевременно платил партийные взносы. И рабочие Выборгской стороны не обманули доверия вождя. Когда пришло время померяться силой в открытой борьбе с Временным правительством, они вышли на передовую линию огня.

_______________

Октябрьскую социалистическую революцию администрация Металлического завода встретила враждебно. Она решила производство прекратить, а рабочих выбросить за ворота. Создалось тяжелое положение. Нужно было срочно найти пути для обуздания зарвавшейся администрации. 2 ноября 1917 года Военно-революционный комитет постановил: «Закрытие Металлического завода приостановить». Однако это постановление не образумило контрреволюционное правление завода. 11 ноября оно объявило об увольнении двух тысяч рабочих.

Положение на заводе все больше и больше осложнялось. Металл, топливо были на исходе, люди голодали. Кое-кто из рабочих готовился оставить завод и уехать в «хлебные края». Коренные производственники остро переживали постепенное, но явное умирание родного завода. В то же время главный акционер Мейер и управляющий Панков сознательно срывали поставки и получение новых заказов, чтобы оставить людей без работы.

Еще в марте 1917 года, когда я возвратился из тюремного заключения, меня вторично избрали секретарем партийной организации завода, а несколько позднее, в августе, при перевыборах в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, я вошел в его состав. Теперь вместе с другими членами Совета от завода мы устроили совещание с представителями рабочего контроля (рабочей дирекции), на повестку дня которого поставили решение судьбы завода и его восьмитысячного коллектива. Непростую задачу взялись мы решить. Судили-рядили и все же пришли к одному: направить членов Петросовета Судакова, Симановского и меня к В. И. Ленину в Смольный узнать его мнение.

Это было 10 и 11 декабря (по новому стилю) 1917 года. Обстановки военного лагеря, присущей Смольному в дни Октября, уже не было. В работе штаба революции чувствовались размеренность, четкий ритм. Предъявив охране депутатские удостоверения, мы прошли к управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу. Выяснив цель нашего визита, он созвонился с секретарем Владимира Ильича и, получив согласие на прием, направил нас в приемную Председателя Совнаркома.

Мы вошли в кабинет так тихо, что Ильич даже не услышал наших шагов. Я бегло осмотрелся. С правой стороны от входа стоял простой письменный стол среднего размера, за которым и работал Ленин, сидя в жестком кресле венского типа. По стенам кабинета стояли простые, тоже венские стулья. Все просто, никаких украшений.

Владимир Ильич просматривал бумаги. Мы остановились у дверей, и прошел какой-то миг, прежде чем Владимир Ильич поднял голову, чуть повернулся, увидел нас и встал.

— Здравствуйте,— сказал он и жестом руки показал на стулья, стоявшие возле стола.— Садитесь. Вы откуда?

— С Металлического,— ответили мы.

— Слушаю вас!

Павел Судаков начал излагать положение дел на заводе. Ленин внимательно слушал и тихонько постукивал по столу карандашом. А когда сообщение о наших бедах и нуждах было окончено, Владимир Ильич, несколько подумав, проговорил:

— Да, положение у вас неважное. Вопрос о заводе надо поставить на обсуждение рабочей секции Петросовета. Что же касается задолженности морского ведомства заводу, то...

Владимир Ильич снял трубку с настольного телефона и попросил соединить его с Народным комиссариатом труда. Когда его соединили, Владимир Ильич сказал:

- Ко мне пришли представители Металлического завода. Они жалуются, что морское ведомство не погашает старой задолженности заводу, задерживается выдача заработной платы. Вам надо поинтересоваться положением дел на заводе и помочь рабочим. О принятых мерах доложите Совнаркому.

Повесив трубку, Ильич снова обратился к нам:

— Что же касается вашего беспокойства об отъезде в деревню части рабочих, то оно неосновательно. Пусть едут. Питерские рабочие должны сыграть роль проводников революции в деревне. А завод не замрет, надо его переводить на мирную продукцию, основные же кадры постарайтесь сохранить... Что у вас еще?

Мы сказали, что все ясно, и встали. Ильич пожал нам руки и проводил до дверей.

Мы шли из Смольного ободренные, с ясным сознанием того, что нам нужно делать. А в это время народный комиссар по военно-морским делам П. Е. Дыбенко уже просматривал статьи ассигнований и некоторые неиспользованные суммы, перекидывая их в графу погашения задолженности Металлическому заводу. Вскоре из Наркомтруда на завод прибыл специальный представитель, с тем чтобы помочь нам покончить с финансовым саботажем заводоуправления.

Владимир Ильич был хорошо информирован о положении дел на заводе. 5 (18) декабря 1917 года под его председательством состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором был рассмотрен вопрос «О положении дел на Петроградском Металлическом заводе».

Прошло еще две недели. Задолженность предпринимателей рабочим еще более возросла. Теперь уже они отказались уплатить уволенным за две недели вперед и двухнедельное пособие на эвакуацию. Нужно было проверить кассу. Ревизия показала, что в ней всего около 4 тысяч рублей, а банковские книги оказались за семью печатями. Тогда рабочая дирекция и партийное руководство завода предложили управляющему в течение трех-четырех дней обеспечить выплату полного расчета всем уволенным.

Администрация и тут отказалась выполнить требование рабочих организаций. Тогда пришлось с помощью красногвардейского караула задержать управляющего Панкова на заводе. Просидев под стражей часа два, управляющий стал куда сговорчивее.

— Дайте мне удостоверение,— попросил он,— о том, что заводоуправление нуждается в деньгах для расчета с рабочими.

Такой документ ему, конечно, охотно выдали. На третий день, 31 декабря 1917 года, старое заводоуправление полностью ликвидировало задолженность по заработной плате. Из восьми тысяч было оставлено всего 324 рабочих для выполнения заказов морского и военного ведомства, главным образом заказов нашего славного Балтийского флота.

И теперь, когда я прохожу мимо знакомых, до боли родных корпусов Металлического, ныне носящего гордое имя XXII съезда КПСС, невольно вспоминаю прошлое этого прославленного гиганта отечественного турбостроения. Перед моим мысленным взором снова встает дорогой, бессмертный, такой близкий образ Ильича, видевшего сквозь тревожное марево семнадцатого года новую Россию, такую, какой она стала ныне.

 

А. М. АФАНАСЬЕВ,
рабочий Сестрорецкого оружейного завода,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной руководящей работе,
член КПСС с 1905 года

ВСТРЕЧА НА СТАНЦИИ БЕЛООСТРОВ

Еще в 1905 году я и мои товарищи, петербургские рабочие-большевики, много слышали о Ленине. Несмотря на то что мы его не видели, мы знали, что он вождь пролетарских масс. Это убеждение мы пронесли через годы реакции и империалистической войны. Понятно, с каким нетерпением мы в 1917 году ожидали возвращения Ильича в освобожденную от самодержавия Россию. Читая в «Правде» ленинские «Письма из далека», мы чувствовали в них пламенную веру в революцию, в рабочих, и очень хотелось, чтобы Ильич был здесь, вместе с нами, чтобы он руководил революцией на месте.

Наконец наступил долгожданный день.

В то время я работал на Сестрорецком заводе. Ильича мы решили встретить на вокзале в Белоострове, первой станции на русской территории. Здесь собрались делегации— около ста сестрорецких рабочих и приехавшая из Петрограда группа партийных работников. Все были в торжественно-приподнятом настроении. Около одиннадцати часов вечера вдали показались огни паровоза. Трудно передать то чувство волнения, которое охватило всех нас. В страну возвращался великий вождь революции.

Поезд подошел к перрону и остановился. Но в каком вагоне едет Владимир Ильич? Обер-кондуктор указал нам этот вагон. Я попытался заглянуть в окно, но оно было затуманено.

При тусклом свете вокзальных фонарей я не сразу узнал Владимира Ильича, когда он появился на площадке вагона... Но это был он, наш родной Ильич. Не знаю, что со мной тогда было. Охваченный восторгом, я взволнованно закричал:

— Ленин! Ленин!

Мы ринулись к площадке, подхватили Ильича на руки и высоко подняли над головами. Ильич не ожидал такой бурной встречи и взволнованно говорил нам:

— Товарищи, тише, что вы, товарищи!

На руках мы внесли Ильича в здание вокзала. Рабочие тесным кольцом окружили Ильича, чтобы никто из присутствовавшей на перроне посторонней публики не смог пробраться к нашему любимому вождю.

Владимир Ильич был очень взволнован встречей. Кто-то из рабочих стал его приветствовать от имени делегаций. Ильич внимательно слушал каждое слово. Потом он произнес небольшую ответную речь. Я уже не помню всего содержания речи, но помню, что он говорил о дальнейшей борьбе. Мы все стояли кругом и радовались как дети. Каждый почувствовал новый прилив сил и энергии. Ведь Ильич, наш Ильич, испытанный, непоколебимый вождь и учитель партии большевиков, снова был с нами!

Вместе с другими приехавшими из-за границы Владимир Ильич прошел в комнату, где проверялись паспорта. Нас туда не пустили.

Владимир Ильич и сопровождавшие его товарищи пошли затем в вагон. Мы сгрудились около вагона, кричали «ура», махали шапками. Поезд тронулся. В вагоне запели «Интернационал». Стоявшие на платформе рабочие подхватили песню и пели до тех пор, пока состав не скрылся из виду. Радостные и счастливые, мы возвращались обратно...

 

В. И. ТАЛЛЕРЧИК,
рабочий, красногвардеец,
впоследствии — на военной службе, работа в органах здравоохранения

РАЗГОВОР В ПУТИ

В начале апреля 1917 года мне довелось ехать из финляндского городка Лахти в Петроград. Служил я в то время помощником лекаря, или, как тогда называли, помлеком. Меня и сослуживца, младшего помощника лекаря Фофанова, командование послало в столицу за медицинским имуществом.

И вдруг по вагонам разнеслась весть: — С нами едет Ленин!

Великий вождь пролетариата, преследуемый царизмом, вынужден был находиться в эмиграции. Сейчас он возвращался на родину.

Мне очень захотелось собственными глазами посмотреть на Ленина. Но оказалось, что это не так-то просто сделать. Вагон третьего класса, в котором ехал Ильич, был набит людьми до отказа. Сюда стремились пассажиры из всех вагонов. Их интересовал вопрос: когда закончится война и ради чего мы ведем эту кровопролитную бойню?

Как бы то ни было, но я пробрался в вагон. Правда, с большим трудом. И здесь впервые увидел Владимира Ильича Ленина. Он беседовал с окружившими его людьми. Среди них было много солдат.

Ленин показался мне не таким, каким я его мысленно представлял до этого, был он уж очень скромным. У меня сложилось впечатление, что сам Ленин мало разговаривал. Он лишь отвечал на вопросы, присматривался к другим, интересовался их высказываниями.

Помню, разговор с Лениным велся о тяжелом положении солдат и рабочих, о виновниках войны. Ильич призывал солдат бороться против разбойничьей войны — «за мир без аннексий и контрибуций, за землю крестьянам».

Запомнилось мне и то, как Ленин прислушивался, казалось бы, к совсем простым и однообразным фронтовым разговорам. «Война,— говорили мы,— нам надоела. У нас не хватает снарядов, у немцев их в достатке. У нас вши, а у немцев в окопах — душ. Скорее бы мир!»

В ответ Владимир Ильич говорил о том, что во всем виноваты помещики, капиталисты, что Временное правительство все только обещает, а на деле обманывает народ, страну довели до полной разрухи. Поэтому солдату надо крепко держать винтовку в руках. Будут большие стычки, горячие. Они принесут победу трудящимся.

Я невольно кивнул головой. Но один товарищ, указывая на меня, сказал с усмешкой:

— Да он и винтовки в руках держать не умеет. Он ведь помлек.

Я сконфузился.

Ленин, прищурив глаза, улыбнулся. Потом пристально и испытующе посмотрел на меня, положил руку на мое плечо и сказал:

— Это прекрасно! Нам нужно будет много, очень много врачей. Пролетарии крайне нуждаются в медицине, она будет бесплатной.

Наш поезд прибыл в Петроград поздно вечером. Мрачный одноэтажный Финляндский вокзал был освещен плохо. Два прожектора какой-то воинской части бросали снопы света на мостовую и стоявший в стороне броневик. Все мы сопровождали Ленина до привокзальной площади. Там он поднялся на броневик и произнес перед собравшимися на площади краткую, но волнующую речь. Мы слушали его, затаив дыхание.

Более пятидесяти лет прошло с того времени, а образ Ильича по-прежнему жив в моей памяти.

 

И. И. КОРНЕЕВ,
рабочий завода «Промет»,
после Октября — на руководящей советской, государственной, хозяйственной работе,
член КПСС с 1912 года

КОРОТКАЯ БЕСЕДА

3 апреля 1917 года по случаю пасхи заводы не работали, газеты не выходили. Но весть о том, что сегодня приезжает Ленин, быстро разнеслась по районам Петрограда, частям Петроградского гарнизона, вызывая среди революционных рабочих и солдат радость и ликование.

Вместе с рабочими завода «Промет» я направился к Финляндскому вокзалу встречать Владимира Ильича.

Когда мы пришли на площадь, здесь уже плескалось и бурлило бескрайнее человеческое море. Не только привокзальная площадь, но и улицы, прилегающие к ней, были заполнены рабочими, солдатами, матросами. Здесь были мужчины и женщины, пожилые люди и молодежь. Вокруг царило праздничное, приподнятое настроение. Люди пели революционные песни. Несмотря на позднее время, народ все прибывал и прибывал. Лучи прожекторов прорезали ночную тьму, заливали площадь ярким светом. Свежий весенний ветер колыхал красные знамена и плакаты с надписью: «Привет Ленину!»

С нетерпением ждали мы прихода поезда. И вот наконец наш родной Ильич выходит на площадь, поднимается на броневик. Никогда в жизни не переживал я таких радостных минут. И тысячи людей вокруг меня так же радовались, приветствовали Ильича. А когда Ленин закончил свою речь и произнес свой исторический лозунг: «Да здравствует социалистическая революция!», рабочие ответили ему громом рукоплесканий и могучим, раскатистым «ура».

Спустя два месяца мне довелось беседовать с Ильичей.

В июне 1917 года я как член заводского комитета завода «Промет» пришел в Таврический дворец, в Совет рабочих и солдатских депутатов, с требованием предоставить дачу бывшего царского министра внутренних дел Дурново для клуба рабочих-металлистов. Когда я находился в комнате большевистской фракции Совета, сюда вошел Ленин. Остановившись у стола, он взял чайник и налил себе кружку чаю. Я достал из кармана несколько кусочков сахару и предложил Владимиру Ильичу. Ленин взял один кусочек сахару, поблагодарил меня, а от остальных отказался. «Сахар вам, голубчик, самому пригодится»,— сказал Ильич.

Я рассказал Ленину, по какому делу пришел в Совет, и спросил, как мне действовать. Владимир Ильич выслушал меня с живейшим интересом. Он тут же обратился к одному из депутатов Совета, находившихся в комнате, с просьбой помочь в решении этого вопроса.

— Нужно добиться, чтобы требование рабочих Выборгской стороны было выполнено,— сказал Ильич. И, помолчав, добавил: — Недалеко то время, когда рабочий класс возьмет власть в свои руки. И тогда лучшие здания будут предоставлены для рабочих клубов.

Короткая беседа с Владимиром Ильичей Лениным запомнилась мне на всю жизнь.

 

В. В. ВАСИЛЬЕВ,
рабочий Путиловского (ныне Кировского) завода, член КПСС с 1932 года

У ПУТИЛОВСКИХ РАБОЧИХ

День приезда Владимира Ильича в Петроград 3 (16) апреля 1917 года, его встреча с петроградским пролетариатом стали историческими. Надо ли удивляться, что даже теперь, спустя столько лет, я хорошо помню события того дня.

Вечером около двух тысяч путиловцев, развернув знамена, с горящими факелами двинулись к Финляндскому вокзалу. Туда же шли тысячи рабочих других заводов, солдат, матросов. Как и мы, они спешили встретить Ленина.

Когда в начале двенадцатого часа Владимир Ильич показался в дверях вокзала, по площади прокатилось громовое «ура». Освещенный лучами двух прожекторов, Ленин поднялся на броневик и, вытянув вперед правую руку, начал говорить. На площади сразу стало тихо. Не буду передавать содержание его речи — ее все знают. Одно только скажу: на меня, как и на всех присутствующих, выступление Ильича подействовало необычайно...

Немногим больше месяца спустя я снова увидел Ленина: 12 (25) мая он приехал к нам на заводской митинг. Путиловцы только что прогнали с трибуны эсера Чернова. И вот завод облетела весть: «Приехал Ленин!» Огромная площадь перед прокатным цехом (там теперь установлена мемориальная доска) быстро заполнилась народом. Собралось около 25 тысяч человек. Люди сидели даже на крышах цехов.

Слушали Ленина с жадным вниманием, боясь пропустить хоть слово. Время тогда было трудное. Война продолжалась, заводы стояли без топлива, не хватало продовольствия. Мы, рабочие, ждали ясного ответа на многие вопросы. И Владимир Ильич ответил нам. Он доказал, что только власть Советов может прекратить империалистическую бойню, дать народу мир, хлеб, работу. После выступления Ленина на нашем заводе очень быстро стали таять эсеровские и меньшевистские организации, а большевистская, наоборот, расти.

Временное правительство пало, власть перешла в руки Советов. В конце октября Керенский, бежавший из Петрограда в Псков, двинул на столицу казачьи части генерала Краснова. В. И. Ленин вызвал в Смольный группу путиловцев и попросил ответить, что может дать завод для борьбы с контрреволюцией. Путиловцы сообщили: несколько батарей на бронеплощадках.

В ночь на 29 октября (11 ноября) Ильич приехал на завод проверить, как идет работа. Зайдя в заводской комитет, он в беседе с рабочими убедился, что заказ на вооружение будет выполнен в срок. Затем Владимир Ильич собрался уехать, но рабочие предложили ему поужинать с ними. У них были печеная картошка и кипяток. Ильич разделил этот скромный ужин с рабочими.

Ни годы, ни события не смогут стереть эти дорогие воспоминания. Ленин был и всегда будет с нами.

 

Е. П. ОНУФРИЕВ,
рабочий Обуховского завода, после Октября — рабочий, на хозяйственной работе,
член КПСС с 1904 года

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ

В мае 1917 года я трижды слушал В. И. Ленина, выступавшего перед рабочими на крупных митингах: на Александровском вагоноремонтном заводе, на Обуховском, где я в то время работал, и на Адмиралтейском судостроительном заводе.

На митинге рабочих Александровского завода присутствовали также представители Невского завода, фабрик Паля, Торнтона, Варгунина и др. Всего собралось более пяти тысяч человек. До начала митинга Владимир Ильич запросто беседовал с рабочими, отвечал на их вопросы и сам расспрашивал рабочих об условиях их жизни, работы.

Заметив меня среди рабочих, окружавших его, Ильич тепло поздоровался со мной, вспомнил наши встречи в Праге в 1912 году. Я в свою очередь рассказал Владимиру Ильичу о том, как мы, большевики района, ведем работу на предприятиях, сообщил ему о создании в нашем районе отрядов Красной гвардии, посетовал на трудности, вызванные тем, что значительная часть рабочих находится еще под влиянием меньшевиков, эсеров и анархистов. Ленин заметил, что трудностей бояться не следует, что их надо преодолевать и отвоевывать трудящиеся массы у мелкобуржуазных партий. Я и другие товарищи сказали Ленину, что, несмотря на все трудности, большевистское влияние среди рабочих района растет.

Затем Владимир Ильич начал свою речь. Он говорил просто, понятно, обстоятельно разъяснял рабочим большевистскую линию в революции, лозунги партии, беспощадно разоблачал предательскую линию меньшевиков, эсеров и других врагов социалистической революции. Ленин указывал ясные пути борьбы за мир, за землю, за переход власти к Советам. Он говорил, что при изменении состава Советов будет изменена и их политика, Советы откажутся от соглашательской политики и помогут рабочему классу мирным путем взять власть в свои руки.

Рабочие затаив дыхание слушали Ленина и по окончании речи горячо аплодировали ему.

В эти же дни я слушал выступление Ленина на Обуховском заводе. На митинг собралось более семнадцати тысяч рабочих многих заводов Невского района. Меньшевики и эсеры пытались на этом митинге устроить обструкцию, помешать выступлению Ленина. Однако рабочие не поддались на провокацию, быстро навели порядок и внимательно слушали Ленина. Доводы Ильича в защиту большевистской линии в революции произвели сильное впечатление.

Речи меньшевиков и эсеров на митинге успеха не имели. Их встречали криками «Долой!», свистом, шумом, протестами.

Более двадцати тысяч рабочих собралось на митинг на Галерном островке. Вместе с некоторыми рабочими Невского района я присутствовал на этом митинге и снова слушал выступление В. И. Ленина.

Речи Владимира Ильича на массовых митингах оставляли глубокий, неизгладимый след в сознании рабочих. Люди, ранее сочувствовавшие эсерам и меньшевикам, стали уверенно переходить на сторону большевиков и активно их поддерживать. Уже демонстрация 18 июня 1917 года показала, что рабочие Петрограда поддерживают лозунги большевиков.

В огромной мобилизующей и организующей силе ленинских идей, в выдающемся ораторском искусстве Владимира Ильича я убедился еще в годы первой русской революции. Первый раз я увидел и услышал Ленина в конце ноября 1905 года в Петербурге на курсах Лесгафта, где он произнес страстную, зажигательную речь о задачах пролетариата в революционном движении. Затем я слушал Владимира Ильича на Рождественских медицинских курсах, где он выступил на заседании первого Петербургского Совета рабочих депутатов. В третий раз я слушал Ленина в 1906 году, когда он выступил с докладом о решениях IV (Объединительного) съезда РСДРП. Каждое выступление Ильича вселяло в нас, низовых партийных работников, бодрость и уверенность в исполинских силах рабочего класса, в непобедимости дела пролетарской революции.

Особенно хорошо и близко я узнал В. И. Ленина в 1912 году, в дни работы Пражской партийной конференции, делегатом которой я был избран от петербургской большевистской организации. Мне посчастливилось в эти дни жить в одной комнате с Владимиром Ильичей.

На всю жизнь осталась в моей памяти незабываемая картина открытия Пражской партийной конференции. В. И. Ленин горячо приветствовал собравшихся делегатов и в яркой, взволнованной речи наметил задачи, стоящие перед партией. Затем выступали делегаты из России.

На одном из заседаний Ленин предоставил слово мне, как делегату петербургских большевиков. Я говорил о революционной борьбе петербургских рабочих, о мужестве большевиков-революционеров, о массовом героизме питерского пролетариата, сообщил об оживлении партийной работы, о прошедших в Питере районной и городской партийных конференциях, одобривших предпринятые Лениным и членами РОК¹ меры по созыву общероссийской партийной конференции, о том, как проходили в Петербурге выборы делегатов на Пражскую конференцию. В конце своего выступления я высказал пожелание, чтобы статьи в газетах писались более простым, популярным языком, с наименьшим употреблением непонятных иностранных слов. Ильич поддержал меня и записал себе что-то в блокнот. Мое пожелание было отражено в одной из резолюций Пражской конференции. В резолюции «О центральном органе партии», то есть о нелегальной газете «Социал-демократ», было сказано, чтобы «статьи писались более популярно и доступно для рабочих».

Ленин, председательствовавший на конференции, внимательно слушал отчеты делегатов с мест. Подперев голову левой рукой, а в правой зажав карандаш, он быстро делал записи в блокноте.

Никогда не забудутся горячие ленинские речи на Пражской конференции. Владимир Ильич Ленин выступал почти по всем вопросам повестки дня. Он говорил страстно и убедительно. Особенно горячо выступал Владимир Ильич при обсуждении вопроса о ликвидаторах и ликвидаторстве. С гневом говорил он о двурушничестве и предательстве Троцкого, резко критиковал позицию Плеханова, заявив, что она непременно приведет его в ряды ликвидаторов.

Ленин предложил изгнать из партии ликвидаторов, как проводников буржуазного влияния на пролетариат.

На конференции царила обстановка ленинской деловитости. Заседания начинались точно в назначенное время и продолжались до восьми часов вечера с перерывом на обед.

Владимир Ильич все время руководил конференцией. Если в чьем-либо выступлении Ильич подмечал недостатки, он умело и тактично поправлял товарища. В перерывах между заседаниями Владимир Ильич подолгу беседовал с делегатами, подробно расспрашивал их, давал советы.

За короткое время работы конференции Ленин запомнил в лицо всех делегатов, и он умел найти ключ к сердцу каждого.

Живя с Владимиром Ильичей в одной комнате, я был буквально очарован его обаятельностью, его простотой и сердечностью в отношениях с окружавшими его людьми. Никто не умел так, как Ленин, располагать к себе рабочего человека, воздействовать на него. Помню, как привязалась к Ленину семья хозяина нашей временной квартиры, пражского рабочего-багетчика. Ильич был очень ласков с маленькой дочуркой наших хозяев, в свободные минуты играл с ней, шутил, смеялся.

Владимир Ильич часто возвращался домой поздно. Он старался как можно тише ступать по комнате, чтобы не нарушить мой покой. В тех случаях, когда Ильич освобождался раньше, он после скромного ужина устраивал десяти-пятнадцатиминутный отдых: прохаживался взад и вперед по комнате, заложив большие пальцы рук за проймы жилета.

Владимир Ильич обладал редкой трудоспособностью, ценил каждую минуту. «Ну, Степан (это была моя партийная кличка), вы почитайте, а я поработаю»,— говорил мне обычно Ильич и немедленно садился за стол, читал журналы и рукописи, делая на полях пометки. А потом до поздней ночи писал.

Однажды, вернувшись из булочной, я сказал Владимиру Ильичу, что какой-то человек фотографировал соседний дом. Ленин сразу отложил бумаги, встал, подошел к окну, расспросил меня, где стоял неизвестный фотограф, какой именно дом он фотографировал. Потом Владимир Ильич сказал мне:

— С сегодняшнего дня, Степан, вы днем не ходите со мной. Если меня сфотографируют и снимок напечатают в газете — это полбеды. А вот если и вы со мной попадете на снимок, будет очень плохо: полиция не даст вам жизни. В лучшем случае отделаетесь поселением.

Ильич был очень жизнерадостным человеком, увлекался спортом, любил музыку.

— Степан, я пройдусь немножко,— сказал мне как-то Владимир Ильич. Вернулся он очень поздно, а наутро стал кашлять. Я предупредил об этом товарища Александрова (Семашко), врача по специальности. Осмотрев Ильича, он сказал ему:

— Владимир Ильич, у вас температура. Вам нельзя идти на конференцию...

— Нет, нет, я пойду,— решительно запротестовал Ленин.— Вы мне не мешайте. Я должен идти на конференцию.

В дни работы конференции в Прагу приехал на гастроли русский оперный артист. Группа делегатов отправилась слушать оперу «Евгений Онегин». Роль Онегина исполнял артист, приехавший из России. Пошел с нами в театр и Владимир Ильич. Он много и горячо аплодировал. Не отставали от Ильича и мы. Все мы были возбуждены, громко вызывали понравившегося нам артиста. Это был чудесный вечер...

Возвращались мы домой с предосторожностями, поодиночке. Я хотел было пойти вместе с Ильичей, но он не позволил. Вообще Владимир Ильич заботливо оберегал меня. Замечая что-нибудь подозрительное, он говорил мне: «Вы, Степан, пойдете один».

Работа конференции подходила к концу. Делегаты приступили к выборам Центрального Комитета партии... В целях конспирации результаты голосования не объявлялись.

По окончании конференции чешские социал-демократы устроили для нас прощальный вечер. После этого Владимир Ильич выехал в Лейпциг. Спустя некоторое время по указанию Владимира Ильича перебрался в Лейпциг и я. Здесь я должен был подождать, пока будут отпечатаны резолюции конференции, чтобы захватить их с собой в Россию.

Получив отпечатанные резолюции, «Извещение» о состоявшейся общероссийской VI партийной конференции и заручившись всем необходимым для нелегального следования, я выехал в Россию, благополучно перешел границу и вскоре прибыл в Петербург...

Вспоминая революционное прошлое, свои встречи с основателем и вождем нашей партии и Советского государства великим Лениным, я не могу не сказать еще об одном факте. В этом факте нашла яркое выражение забота Владимира Ильича о людях. Во время моего пребывания в Праге товарищ Орджоникидзе по заданию Ленина записал домашние адреса делегатов-рабочих, имевших семьи. И вот в Петербурге я узнал, что моей жене были вручены деньги. Они пришлись очень кстати, так как я, находясь на нелегальном положении, долго не мог найти себе работу. Меня до слез тронула забота Владимира Ильича о моей семье...

Дни Пражской конференции, когда я жил в одной комнате с Лениным, подолгу беседовал с ним, слушал его на конференции, на прощальном вечере,— это самые яркие, незабываемые страницы моей жизни.

 

¹ Российская организационная комиссия, проделавшая огромную организаторскую работу по созыву VI Всероссийской конференции РСДРП (Пражской).—Ред.

 

И. Г. ЗИЛИНСКИЙ,
рабочий завода «Айваз», красногвардеец, позже — на партийной и хозяйственной работе,
член КПСС с 1913 года

«...ПРАВДА БЫЛА НА НАШЕЙ СТОРОНЕ...»

Весной 1917 года я был членом Лесновского подрайонного комитета большевиков. На предприятиях района, и в частности на заводе «Айваз», нам приходилось вести упорную борьбу с меньшевиками и эсерами, которые представляли собой тогда довольно внушительную силу. Войдя во Временное правительство, меньшевики и эсеры являлись по существу правящими партиями, в их руках был аппарат пропаганды и государственной власти.

Но правда была на нашей стороне, и поэтому мы чувствовали себя сильнее, были твердо уверены в том, что наша большевистская линия победит, что за нами пойдет большинство народа. Надо было только довести до широких масс рабочих и солдат нашу большевистскую правду, разъяснить им, почему нельзя доверять Временному правительству и соглашателям. Само собой понятно, что в тех условиях массовые митинги с участием лучших, талантливейших большевистских агитаторов имели большое значение для политического воспитания рабочих и солдат.

Меньшевики и эсеры произносили на митингах витиеватые речи. У них были искусные краснобаи. Помню, как у нас на заводе выступал меньшевик по фамилии Зинченко, вылощенный, откормленный мужчина. В высокопарном стиле он доказывал, что требование большевиков о взятии власти рабочим классом — утопия, что это дело далекого будущего, а теперь, мол, надо добиваться удовлетворения насущных экономических требований.

После него выступил рабочий-большевик Иван Абрамов. Признаюсь, на первых порах высокопарная речь меньшевика меня несколько увлекла, и я сказал об этом М. И. Калинину, стоявшему рядом со мной. Михаил Иванович ответил: «Ты не разобрался в сущности вопроса. В этой красивой по форме речи меньшевика — ложь и обман, а в простых словах рабочего-большевика — настоящая жизненная правда».

В мае¹ мы организовали в нашем районе митинг и пригласили к нам В. И. Ленина. Митинг состоялся в воскресенье в Политехническом институте. К назначенному часу зал института был переполнен. Как только приехал В. И. Ленин, председательствовавший на митинге Михаил Иванович Калинин предоставил ему слово. Рабочие горячо приветствовали Ильича. Тут же на сцене он быстро снял пальто, кепку и начал свою речь. Кучка меньшевиков и эсеров, находившихся в зале, намеревалась сорвать митинг всякого рода репликами и выкриками. Прервав на минуту свою речь и обращаясь к меньшевикам, Ленин сказал громко: «Вы пришли сюда, чтобы сорвать мое выступление, но это вам не удастся».

Рабочие поддержали Ильича. Дезорганизаторы поняли, что их попытки обречены на провал, и умерили свой пыл. В зале наступила полная тишина.

В. И. Ленин в яркой и образной речи раскрыл перед нами политическое положение в стране. Он говорил, что только большевистская партия является подлинным выразителем интересов рабочих и крестьян, что меньшевики и эсеры изменили делу социализма и стали на путь прямого соглашательства с буржуазией. Мне казалось, что каждое ленинское слово, как каменная глыба, падает на наших политических противников и придавливает их насмерть. Слушая Ленина, рабочие убеждались в правоте большевиков...

 

¹ Митинг проходил 17 мая 1917 года.— Конс.

 

Н. И. ВАСИН,
рабочий завода «Русский Рено», красногвардеец,
впоследствии — на советской, хозяйственной работе,
член КПСС с 1918 года

1 МАЯ 1917 ГОДА

...Это было 1 Мая 1917 года. Впервые в России мы свободно праздновали международный праздник трудящихся. День был солнечный. С утра на Марсово поле потянулись мощные колонны рабочих и солдат. С Выборгской стороны через Литейный мост туда направилась крупная колонна демонстрантов во главе с районным Советом рабочих и солдатских депутатов. Я шел вместе с отрядом красногвардейцев района.

На Марсовом поле — огромная масса народа. Колышутся красные знамена. На плакатах надписи: «Да здравствует 1-е Мая!», «Долой войну». На трибуне я увидел В. И. Ленина.

Начался митинг. С огромным волнением слушали мы речь Ильича. Он говорил, что в этот день международной пролетарской солидарности рабочие и солдаты Петрограда протягивают руку дружбы трудящимся всего мира, что лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» облетит сегодня весь мир и будет объединять трудящихся всех стран в их борьбе за мир и социализм.

Все мы с жадностью ловили каждое ленинское слово, испытывая новый прилив бодрости и уверенности в торжестве дела революции.

Вскоре после 1 Мая я был избран в состав правления рабочего клуба «Просвет», открывшегося в помещении дачи бывшего царского министра Дурново. В первом этаже этой дачи помещались рабочие организации Выборгской стороны, а второй этаж заняли анархисты. Многие из анархистов были вооружены, можно сказать, с головы до ног; у них были длинные пистолеты на боку, гранаты за поясом, винтовки за плечами. Некоторые анархисты ходили в охотничьих сапогах, носили черные плащи и черные широкополые шляпы, напоминая каких-то таинственных средневековых заговорщиков.

Рабочие относились к ним насмешливо и с недоверием. Мы знали, что среди анархистов было немало уголовников и вообще всяких темных личностей. Они то и дело пытались спровоцировать рабочих на преждевременные вооруженные выступления, но их попытки кончались неудачей.

В ночь на 19 июня вооруженный отряд юнкеров под предлогом поисков убежавших из тюрьмы уголовников произвел налет на дачу Дурново. Все помещение было разгромлено. Юнкера не столько охотились за анархистами, сколько стремились разгромить рабочие организации Выборгской стороны. Около шестидесяти рабочих, в том числе и я, было арестовано. Меня отправили в штаб Петроградского военного округа, где посадили в какой-то дровяной сарай, а оттуда перевели в помещение полицейского участка на Морской улице. Сидел я в камере, небольшое окно которой, перегороженное решеткой из железных прутьев, выходило во двор.

Мне разрешили свидание с женой, и она передала мне кое-что из съестного. В булочке оказалась стальная пилка, которой я подпилил решетку в окне камеры, чтобы при первом удобном случае бежать.

На следующий день после июльской демонстрации в полицейском участке было заметное оживление. Непрерывно доставляли арестованных рабочих, солдат и матросов. До нас дошли сведения, что начался разгром рабочих организаций и что власти разыскивают В. И. Ленина. 7 или 8 июля в помещение участка ворвалась группа матросов 2-го Балтийского экипажа с целью освободить своих арестованных товарищей. Я воспользовался поднявшейся суматохой, вынул из окна заранее подпиленную решетку и, на двадцатый день своего заключения, бежал.

Оказавшись на свободе, я с облегчением и радостью узнал, что ищейки Временного правительства не нашли товарища Ленина. Партия надежно укрыла вождя революции.

 

В. П. ШУНЯКОВ,
рабочий завода «Старый Парвиайнен»,
после Октября служил в рядах Красной Армии, был на советской, партийной работе,
член КПСС с 1907 года

ИСТОРИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ЦК ПАРТИИ БОЛЬШЕВИКОВ

В середине мая 1917 года меня срочно вызвали в Петроградский комитет большевиков.

В ЦК мне сказали, что необходимо организовать охрану В. И. Ленина по месту его жительства на Широкой улице, дом № 48, и что задача эта возлагается на большевиков завода «Старый Парвиайнен»¹. Для охраны нужно выделить десять — пятнадцать надежных товарищей. Охрана должна быть круглосуточной. Нужно вести наблюдение и за соседними домами. Дежурные не должны привлекать к себе внимания жителей этого района и прохожих. Обо всем подозрительном немедленно сообщать в ЦК...

Мы решили выделить для охраны квартиры В. И. Ленина группу в тринадцать членов партии. В нее были включены А. П. Ефимов, Михаил Васильев, В. Васильев («Кудрявый»), Митьковец («Абрам»), Кузьма Кривоносов, Александр Бубнов, Евгений Ершов, Петр Волков и др... Девять товарищей, из выделенных для охраны, являлись членами партии с дореволюционным стажем. Все состояли в Красной гвардии завода. Руководителем охраны был назначен А. П. Ефимов, а его заместителем — Михаил Васильев. Было решено охрану нести круглосуточно в две смены. В каждой смене дежурство должны были нести по два товарища. Был утвержден график дежурств для каждой смены.

О нашей охране знала Мария Ильинична. Ефимов поддерживал с ней связь, иногда заходил в квартиру. Сам же Владимир Ильич об охране квартиры ничего не знал. Не знала об этом и Надежда Константиновна. В сопровождении Ефимова мне пришлось дважды побывать в квартире Ильича, где Мария Ильинична угощала нас чаем, беседовала с нами.

Однажды, в середине июня, в воскресный день, мы с Ефимовым, проверяя охрану, зашли к Марии Ильиничне. Во время нашей беседы за чашкой чаю неожиданно для всех пришел Владимир Ильич. Поздоровавшись с нами, он налил себе стакан чаю и присоединился к нашей беседе. Узнав, что мы выборжцы, рабочие завода «Старый Парвиайнен», Ленин стал подробно расспрашивать нас о работе завода, о настроениях рабочих, об их участии в управлении предприятием. Мы рассказали Ильичу, что явочным порядком уже ввели рабочий контроль над производством. Ильич очень одобрительно отнесся к нашей инициативе.

К концу беседы Владимир Ильич, улыбаясь, спросил нас:

— Скажите мне, собственно, по какому делу вы пожаловали к нам в квартиру? Из нашего разговора я вижу, что вы пришли не ко мне, да и не к Марии Ильиничне. И вообще у вас какой-то заговорщический вид.

Ильич прижал нас к стене, и мы буквально растерялись, не зная, что ответить.

— А я догадываюсь, в чем дело,— сказал Владимир Ильич.— Не занимаетесь ли вы охраной нашей квартиры и моей персоны? Сообщите мне все подробнее.

Мы вынуждены были раскрыть ему секрет и рассказать обо всем.

Выслушав нас, Владимир Ильич заметил с улыбкой, что дело у нас поставлено неплохо.

— Но не слишком ли много хлопот? — сказал он. Затем Ильич поблагодарил нас и дружески с нами попрощался.

В начале июля 1917 года Владимир Ильич по решению партии ушел в подполье, охрана его квартиры была снята. 6 июля² в квартиру Владимира Ильича ворвались юнкера, учинили обыск и разгром, но Ильича уже там не было. Партия и питерские рабочие тщательно укрыли своего вождя.

15 октября 1917 года я присутствовал на заседании Петроградского комитета большевиков, на котором нас познакомили с историческим решением ЦК от 10 октября об организации и проведении вооруженного восстания. Возвратившись с этого задания, я рассказал о решении ЦК руководству нашей заводской партийной организации.

На заводе изо дня в день росла численность красногвардейского отряда. Все новые и новые рабочие приходили в штаб отряда с просьбой принять их в ряды Красной гвардии. Вовсю шла военная учеба. Все с нетерпением ждали сигнала к выступлению.

Так же успешно шла подготовка к вооруженному восстанию на большинстве заводов Выборгского района — «Новом Лесснере», «Эриксоне», «Нобеле», «Айвазе» и др.

Вечером 16 октября я вместе с секретарем Выборгского райкома партии направился на расширенное заседание ЦК с активом, которое происходило в здании Лесновской районной думы. На заседание собралось около тридцати товарищей³.

Я. М. Свердлов, открывая заседание, предложил принять следующую повестку дня: доклад о решении ЦК от 10 октября по вопросу о вооруженном восстании, доклады с мест и текущий момент. Председательствовал Я. М. Свердлов.

Краткое сообщение о решении ЦК от 10 октября сделал Владимир Ильич. В своем выступлении он дал обзор международного и внутреннего положения нашей страны. Ильич сказал, что рабочий класс и широкие массы трудящихся идут за нашей партией, о чем ярко свидетельствуют выборы в городские думы и Советы в Петрограде, Москве и в других крупных промышленных центрах. Международная и внутренняя обстановка благоприятствует нам. Исходя из этого, ЦК и принял решение о подготовке вооруженного восстания. Откладывать вооруженное восстание нельзя: это будет гибелью для революции.

Ознакомив присутствовавших с содержанием резолюции ЦК от 10 октября, Владимир Ильич предложил заслушать сообщения с мест, а потом наметить практические мероприятия по подготовке вооруженного восстания.

Явное большинство выступавших, в том числе Я. М. Свердлов, Ф. Э. Дзержинский, А. С. Бубнов, И. В. Сталин, М. И. Калинин и другие, полностью поддержали В. И. Ленина

Зиновьев и Каменев выступили против восстания, обвиняли Ленина в заговорщической тактике.

Владимир Ильич подверг резкой и уничтожающей критике как открытых противников восстания, так и колеблющихся. Ильич указал, что соотношение сил изменяется все больше в пользу нашей партии не только в крупных промышленных центрах, но и в других районах страны, что нас поддержат беднейшее крестьянство, а также армия и флот. Массы, говорил В. И. Ленин, выражая свое доверие большевикам, требуют не слов, а дел, требуют решительных действий. Отвечая противникам вооруженного восстания, Ленин сказал, что они проявляют полное непонимание событий, происходящих в стране и за рубежом...

Резолюция, внесенная В. И. Лениным, была принята большинством против двух, при четырех воздержавшихся.

После этого на заседании остались члены ЦК, а мы ушли под глубоким впечатлением от выступления Владимира Ильича и принятого Центральным Комитетом партии решения о вооруженном восстании.

 

¹ Автор допускает небольшую неточность: задание об организации охраны квартиры В. И. Ленина он получил вместе с А. П. Ефимовым не непосредственно в ЦК, а через посредников.— Конс.

² Автор неточен. Обыск в квартире Ильича был в ночь с 6 на 7 июля.— Ред.

³ На заседании присутствовали представители Петроградского комитета большевиков, Петроградского Совета, Военной организации, Петроградского окружного комитета партии, фабрично-заводских комитетов.— Ред.

 

А, М. ИОНОВ,
рабочий завода «Айваз», красногвардеец,
впоследствии — на партийной, советской работе, научный сотрудник,
член КПСС с 1910 года

НА БЕСЕДУ К В. И. ЛЕНИНУ

В 1917 году я был председателем Центрального бюро крестьянских землячеств в Петрограде. В состав землячеств входили рабочие, солдаты и матросы, имевшие связь с деревней. Устав этих организаций был написан Я. М. Свердловым.

В Октябрьские дни крестьянские землячества, послав в деревню свыше десятка тысяч рабочих, способствовали быстрому становлению на местах власти Советов. В. И. Ленин придавал большое значение работе крестьянских земляческих организаций.

Во второй половине июня 1917 года Я. М. Свердлов сообщил мне, что Владимир Ильич Ленин желает побеседовать со мной.

Сообщение Якова Михайловича очень взволновало меня. Я тщательно готовился к этой встрече, как к самому серьезному экзамену, еще и еще раз проверял свою работу в землячествах, беседовал с товарищами, старался собрать как можно более подробные материалы о положении в деревне.

В назначенное время я направился к Владимиру Ильичу. Ровно в двенадцать часов ночи я был у его квартиры. Дверь мне открыла Надежда Константиновна. Узнав мою фамилию, она сказала, что Владимир Ильич скоро придет и что он просил подождать его.

В ожидании Ильича я сидел в столовой. На столе стояли кипящий самовар и ужин. Все говорило о том, что в доме ждут прихода товарища Ленина. И действительно, он скоро пришел.

Владимир Ильич пригласил меня в свою комнату. Мебель в ней была очень простая: стол, два стула... Он попросил меня рассказать о работе землячеств в деревне, расспрашивал о том, как проходят собрания землячеств, какие вопросы обсуждаются, кого направляют в деревню, с какими заданиями, и т. д. Особенно интересовали Ильича вопросы классовой борьбы в деревне, насколько организованы батраки, работающие в помещичьих и кулацких хозяйствах. Я старался дать как можно более полные ответы на вопросы товарища Ленина.

В заключение нашей беседы Владимир Ильич сказал, что землячества — это помощники партии в работе с крестьянством, но они еще не развернули работу как следует, нельзя ограничивать работу землячеств просветительством, необходимо усилить политическую работу среди крестьян.

Мы беседовали около двух часов. В те дни Владимир Ильич встречался и с другими партийцами, которые вели работу в деревне, с представителями многих землячеств. А 24 и 25 июня 1917 года в «Правде» были опубликованы две статьи В. И. Ленина под общим названием «О необходимости основать союз сельских рабочих России». Мне хочется верить, что своими сообщениями я оказал Ильичу хотя бы маленькую помощь в подготовке этих статей.

Когда я собрался уходить, товарищ Ленин пригласил меня поужинать вместе с ним.

Была уже глубокая ночь, когда я ушел от Владимира Ильича, глубоко взволнованный его простотой и сердечностью.

 

Н. Т. УХИН,
рабочий завода «Русский Рено»,
после Октября — работник железнодорожного транспорта, на хозяйственной работе,
член КПСС с 1915 года

НА ЗАВОДЕ «РУССКИЙ РЕНО»

После июльских событий 1917 года контрреволюция подняла голову. Были разгромлены редакция «Правды» и типография «Труда». Юнкера заняли дворец Кшесинской, где помещались Центральный и Петроградский комитеты большевиков. Многие активные деятели большевистской партии были брошены в тюрьмы. Травля Ленина резко усилилась.

Значительная часть петроградских рабочих требовала объявить в ответ на наступление контрреволюции всеобщую политическую стачку. К этому склонялись и некоторые руководящие работники партии.

6 июля 1917 года на заводе «Русский Рено» в маленькой деревянной будке¹ возле проходной, где помещался завком, происходило совещание, в котором участвовал В. И. Ленин.

О том, что это было за совещание, с какой целью его созвали и какие решения на нем приняты, я тогда не знал.

Е. Д. Стасова поставила перед нами, группой большевиков завода, задачу: доставить на завод В. И. Ленина и обеспечить охрану помещения, где должно было происходить заседание. За Владимиром Ильичей поехал на заводском автомобиле рабочий нашего завода И. С. Ашкенази. В два часа дня Ильич уже был в завкоме. Никого из посторонних сюда не пропускали. О приезде Ленина знали на заводе лишь несколько человек.

Владимир Ильич приехал первым. Другие участники совещания еще не прибыли. В течение некоторого времени мы с Ильичей оставались в завкоме вдвоем... Владимир Ильич расспрашивал меня о настроении рабочих, о том, насколько велико на заводе влияние партийной организации, как ведут себя меньшевики и эсеры. Ленин интересовался также поведением администрации завода (наш завод принадлежал французской фирме, и вся администрация состояла из французов).

Я, как мог, так и отвечал на вопросы Ильича, но очень волновался, хотя уже неоднократно видел его раньше. Спросил я, как поступить в связи с приказом Временного правительства о сдаче оружия. Владимир Ильич сказал, что оружие ни в коем случае сдавать не следует, его нужно раздать членам партии или спрятать, так как оно нам пригодится. По совету Ленина мы спрятали винтовки в деревообделочной мастерской под полом, где они и находились до Октябрьских дней.

Спросил я у Владимира Ильича и о том, как поступить с партийными документами... Ильич сказал, что партийные дела, особенно списки членов партии, нужно тщательно спрятать.

Через некоторое время на завод приехали Н. К. Крупская, Я. М. Свердлов и другие члены ЦК и ПК.

Я вышел из помещения, закрыл дверь, чтобы никто туда не заходил, и все время, часов до пяти, вместе с ответственным дежурным оставался вблизи помещения завкома. Затем я передал ключ начальнику заводского красногвардейского отряда и ушел. Когда я возвратился, то увидел, что тот же И. С. Ашкенази увозит Ленина с завода в направлении к Выборгскому шоссе. Как я узнал на следующий день, Владимир Ильич уехал на Сердобольскую улицу, на квартиру М. В. Фофановой.

Только позже мне стало известно, что за совещание происходило тогда с участием Ленина. Собиралась Исполнительная Комиссия Петроградского комитета большевиков. Обсуждался вопрос о всеобщей политической стачке. По настоянию Владимира Ильича было решено не устраивать стачки, так как в тех условиях она могла вызвать лишь новые кровопролития.

 

¹ Сторожке.— Ред.

 

И. С. АШКЕНАЗИ,
рабочий завода «Русский Рено»,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1917 года

6 ИЮЛЯ 1917 ГОДА

Июльские события 1917 года. Всякому ясно, что контрреволюция в лице контрразведки примет немедленные меры к аресту В. И. Ленина, чтобы лишить пролетарскую революцию ее вождя. И действительно, к ночи 6 (19) июля Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, и в ночь с 6 на 7 (20) июля уже был обыск на его квартире.

Я работал в то время на заводе «Русский Рено», находившемся на Сампсониевском проспекте (Выборгская сторона). На нашем заводе, где было занято более 1500 рабочих, влияние большевистской партии на рабочие массы было исключительно велико. Это была большевистская крепость, и отдельные группки меньшевиков и эсеров не могли увлечь за собой сколько-нибудь значительное число рабочих. После Февральской революции рабочие нашего завода послали в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов членов большевистской партии: популярного среди питерских рабочих ныне умершего Якова Клинова, Тараса Сильченка и пишущего эти строки.

К моменту июльских событий я был членом бюро фракции большевиков Петроградского Совета. С вечера 3 (16) июля до утра 5 (18) июля я нес дежурство в Таврическом дворце, а 6 (19) июля мне было дано поручение Центрального Комитета партии организовать переезд Ленина в безопасное место. Поручение это было мне передано Еленой Дмитриевной Стасовой.

В эти дни войска и юнкера охраняли мосты, проверяли пропуска автомобилей и удостоверения личности едущих в них; пропуска же для автомобилей выдавались исключительно штабом Петроградского военного округа. Я направился в штаб округа с требованием выдачи мне, как члену Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от завода «Русский Рено», разрешения на свободную езду на автомобиле по городу по делам завода. Офицер в штабе допытывался о моей принадлежности к политической партии— не большевик ли я. Я ответил, что я не большевик, что завод работает на оборону (изготовляет снаряды и производит сборку моторов для аэропланов) и пропуск необходим заводоуправлению. Офицер уходил за всякими справками, возвращался, опять начинались расспросы, и только после моих настойчивых требований я добился пропуска на автомобиль, принадлежавший директору завода французу Ванья. В получении мною пропуска, очевидно, решающее значение имело то обстоятельство, что завод «Русский Рено» был французским и штабу Петроградского военного округа было неудобно отказать заводу в выдаче пропуска.

В. И. Ленин в это время находился в помещении Выборгского районного комитета партии на Сампсониевском проспекте. Контрреволюционеры могли совершить налет на помещение райкома, и товарищи, естественно, опасались за судьбу Владимира Ильича. Появление большевика с автомобилем и пропуском на езду по городу было очень кстати.

В. И. Ленин сел в автомобиль, и мы поехали на наш завод. Завод в этот день не работал, но рабочие-красногвардейцы были на месте. Они проходили военное обучение. Единственным местом, где можно было скрыть Ленина, было помещение заводского комитета — небольшой деревянный домик из одной комнаты с одним окном (в прошлом сторожка). Здесь Ленин находился под охраной пролетариев революционного завода.

Начальник отряда поставил вооруженных красногвардейцев у всех входов и выходов на завод, сторожа у ворот сменил красногвардеец, телефон в конторе охранялся, и никого из посторонних на завод не впускали. Красногвардейцы гордились тем, что Ильич у нас, на нашем заводе.

Когда я вошел в помещение, В. И. Ленин тотчас же сказал мне, что необходимо срочно организовать совещание членов Центрального Комитета партии, и предложил действовать крайне предусмотрительно, принять все необходимые меры предосторожности во избежание провала.

Я немедленно принялся за выполнение боевого задания В. И. Ленина. Взял с собою красногвардейца — члена партии товарища Баранова, и мы поехали в районный комитет. Шофером машины был беспартийный рабочий товарищ Москвин.

В районном комитете мне указали дом и квартиру, где можно было организовать совещание членов Центрального Комитета и куда следовало доставить Ленина. Дом этот находился на Сампсониевском проспекте (на углу Сердобольской улицы), № 92/1, у железнодорожного Финляндского моста. Туда мы и отвезли Ленина.

Необходимо было разузнать местонахождение членов ЦК. Я решил поехать к товарищу Стасовой. Автомобиль несколько раз задерживали на заставах. Дорога шла через Литейный мост мимо юнкерского училища, а Литейный проспект и весь этот район усиленно патрулировались. На Лесном проспекте недалеко от Финляндского вокзала была застава из казаков с броневиком, у юнкерского училища — застава из юнкеров. На Литейном проспекте патрули встречались лишь изредка.

В Таврическом дворце¹ я разыскал Е. Д. Стасову. После этого мы немедленно отправились по полученным адресам и только часам к шести вечера поодиночке (во избежание провала) доставили членов ЦК на Выборгскую сторону, на квартиру Маргариты Васильевны Фофановой, где находился Ленин. Совещание продолжалось недолго. Никакого протокола не велось...².

Уже был вечер, когда мы после совещания отвозили товарищей в разные части города. В. И. Ленин оставался в квартире Фофановой. Теперь предстояло в последний раз возвратиться на Сердобольскую улицу, чтобы отвезти В. И. Ленина на ночь в центр города³, где он был бы в большей безопасности, так как предполагалось, что юнкера ночью будут искать Владимира Ильича в рабочих районах.

Возвращались на Выборгскую сторону за В. И. Лениным все тем же путем: через Литейный проспект, Литейный мост и Лесной проспект. Казацкие и юнкерские заставы оставались на своих местах, и я пришел к твердому решению, что не следует везти товарища Ленина по этому пути. Безопаснее будет ехать по другому маршруту.

Когда мы вошли в квартиру Фофановой, было, если не ошибаюсь, около 11 часов вечера. Владимир Ильич сел в автомобиль. Шоферу я предложил удлинить путь, чтобы замести следы, на случай если за машиной велась слежка. Мы кружили по совершенно незнакомым мне улицам более часа, если память мне не изменяет, только один раз натолкнулись на заставу. Патруль нас пропустил, удостоверившись в наличии пропуска. Никакие разговоры во время езды не велись.

Когда благополучно прибыли на место, крепкое пожатие руки Владимира Ильича было для меня наградой за весь день напряженного состояния.

На улице почти не было видно людей. Автомобиль остановился шагах в десяти от нужного дома. Когда на звонок товарища Ленина дверь открылась и закрылась за ним, я счел миссию, возложенную на меня, законченной.

После этого мы уехали...

Спустя некоторое время (даты не помню) после Октября, я в качестве депутата пришел в Смольный на заседание Петроградского Совета. На заседании присутствовал и выступал В. И. Ленин.

Войдя в уже переполненный депутатами зал, я остановился недалеко от входа и беседовал с кем-то из товарищей. Заседание еще не началось. В. И. Ленин находился в президиуме и издали меня увидел. Замечаю вдруг, как он спускается с трибуны и направляется к тому месту зала, где я стою. Каково же было мое изумление, когда В. И. Ленин подошел ко мне, поздоровался и, спросив, как поживаю, вернулся обратно в президиум.

Это внимание, оказанное мне В. И. Лениным, произвело на меня неизгладимое впечатление. Перегруженный в послеоктябрьские дни громаднейшей работой, занятый решением проблем мирового значения, Владимир Ильич счел нужным оказать товарищеское внимание члену партии, который, правда, в тяжелой обстановке выполнил свой долг.

Впоследствии, уже в Москве, я много раз встречал Владимира Ильича на заседаниях ВЦИК (я был членом ВЦИК), нередко беседовал с ним в Кремле.

 

¹ Автор, видимо, ошибается. По воспоминаниям Е. Д. Стасовой Секретариат ЦК партии в это время находился на Коломенской улице. (См. Е. Д. Стасова «Воспоминания», изд-во «Мысль», 1969) — Коне.

² На узком совещании членов ЦК большевиков состоялся обмен мнениями по вопросу о текущем моменте. В. И. Ленину было предложено оставаться на нелегальном положении.— Ред.

³ Эту ночь В. И. Ленин провел на квартире рабочего Н. Г. Полетаева.— Ред.

 

С. Я. АЛЛИЛУЕВ,
рабочий, после Октября — на руководящей хозяйственной работе,
член КПСС с 1898 года.

В ИЮЛЬСКИЕ ДНИ 1917 ГОДА

3—4 июля в Петрограде разыгрались широко известные события. Мирная демонстрация рабочих и солдат была расстреляна по приказу Временного правительства. Буржуазия подняла в своей печати неслыханную по гнусности травлю Ленина.

Пьяная банда юнкеров разгромила типографию, в которой печаталась «Правда»¹. Повсюду рыскали агенты Керенского. Они разыскивали Ленина с подлым намерением учинить над ним зверскую, кровавую расправу.

Это был тяжелый для партии момент. Ленину необходимо было немедленно покинуть свою квартиру на Широкой улице Петроградской стороны.

В самые тревожные дни, 3 и 4 июля, нас с женой не было дома. Жена моя, Ольга Евгеньевна, эти двое суток дежурила в военном госпитале, где работала медицинской сестрой, а я безвыходно находился на своей электростанции, куда, так же как и всюду, просачивались все клеветнические слухи, распространяемые об Ильиче агентурой Керенского.

Утром 5 июля, томимый неизвестностью о судьбе партийных товарищей, я решил хоть ненадолго сходить домой, чтобы разузнать, что нового и кто заглядывал в эти дни к нам. Дома я никого не застал и ушел бы, ничего не узнав, если бы на лестнице не встретил запыхавшуюся и чем-то явно возбужденную жену. Мы вместе вернулись в квартиру.

— Случилось что-нибудь? — спросил я.

— Я только что от Полетаева²,— сказала жена.— После двухдневного дежурства решила сначала заглянуть туда, узнать новости. А там Владимир Ильич...

И жена взволнованно рассказала, что застала у Полетаева товарищей, совещавшихся о том, где бы найти безопасное и верное убежище для Ленина. Тогда Ольга Евгеньевна предложила нашу квартиру и побежала домой лишь для того, чтобы удостовериться в действительной безопасности этого приюта.

— Владимир Ильич придет к нам завтра утром,— закончила свой рассказ жена.

И в самом деле, 6 июля³ утром Ленин вошел в наш дом. Осмотревшись, он стал со своей обычной непринужденной манерой расспрашивать Ольгу Евгеньевну о членах нашего семейства, об их занятиях, о том, как мы живем и что делаем.

— Вам здесь никто не помешает, и вы никого не стесните,— убеждала нашего деликатного и заботливого гостя жена.— Муж круглые сутки на своей электростанции, я — в госпитале, а детей нет в городе. Так что вы, Владимир Ильич, можете располагаться как вам угодно.

Убедившись, что он действительно никого не стесняет, Владимир Ильич выбрал себе маленькую комнатку в конце коридора, с окнами во двор, и поселился там...

В тот же день, шестого, я вырвался с электростанции ненадолго домой. Заглянув в комнату, где находился Владимир Ильич, я после первых взаимных приветствий осведомился о его самочувствии. Он весело улыбнулся и ответил, что самочувствие его в данный момент самое чудное, но вдруг, сразу потускнев и пристально глядя мне в глаза, в упор спросил:

— А скажите по совести, вы действительно ничего не имеете против моего вторжения в вашу тихую квартиру? Я ведь намерен поселиться тут до более благоприятного момента.

Я постарался заверить дорогого гостя, что не испытываю ничего, кроме огромного удовольствия и радости от его присутствия, и что готов быть полезным во всех отношениях по своим силам и разумению.

Владимир Ильич опять весело улыбнулся. «Вот и хорошо. Это-то и нужно», — сказал он, но тут же добавил все-таки, что товарищи, вероятно, найдут для него еще более безопасное убежище, если только появится малейшая возможность без риска перебраться в другое место.

И тотчас же свободно и просто он заговорил со мной о делах на электростанции. По его настоянию я стал подробно рассказывать о настроении рабочих и служащих. Нельзя было умолчать и о грязных слухах, распространявшихся по его личному адресу. Только я заговорил об этих сплетнях, как вернулась из дачной местности Левашево, от друзей, наша старшая дочь Анна. Она тоже наслушалась этих сплетен по дороге от Левашева до Петрограда и по требованию Владимира Ильича детально повторила ему все слышанное. Заразительно и весело хохоча, узнал Владимир Ильич о приписываемом ему новом варианте «бегства». Анна рассказывала, что в поезде наперебой обсуждали, как Ленин, переодевшись матросом, бежал на подводной лодке (!!) в Кронштадт.

Затем наша прерванная беседа с Владимиром Ильичем продолжалась. Мы долго проговорили в этот вечер, и так же бывало всякий раз, когда, вырвавшись на несколько часов с электростанции, я пробирался по бушующим петроградским улицам на нашу вышку в доме № 17⁴ по 10-й Рождественской улице.

Едва добравшись до дому и приведя себя в порядок, я обычно шел в комнату к Владимиру Ильичу. Здороваясь, он неизменно весело улыбался и, перебросившись двумя-тремя шутливыми словами, тут же жадно начинал расспрашивать о том, что делается в городе. Меньше всего его интересовали уличные митинги центра Петрограда. Но зато он положительно допытывался о каждой мелочи, касавшейся настроения на фабриках и заводах. О чем говорят в обеденные перерывы? Как оценили то или иное событие дня? Что делается в заводских районах? (Владимир Ильич в эти дни своего «домашнего заточения» чрезвычайно внимательно следил за газетами.)

Я рассказывал обо всем, что видел и слышал. Он слушал внимательно. Иногда лицо его омрачалось, как бы темнело. Он на секунду задумывался и начинал быстро шагать по комнате. Потом, повернувшись, переспрашивал:

— Так вы говорите, что широкие массы питерских рабочих начинают заметно трезветь? Значит, у них открываются глаза, и они приходят к сознанию того, что им совершенно не по пути с меньшевиками и эсерами...

Уже не мне и не для меня, но словно для проверки хода собственных рассуждений, он продолжал вслух, как всегда удивительно просто и ясно, развивать свои мысли. Он доводил эти рассуждения до логического конца, который видел в свержении предательского правительства Керенского и в передаче власти Советам рабоче-крестьянских и солдатских депутатов.

— Мы должны это выполнить и выполним с помощью рабочего класса,— говорил Ильич, шагая по комнате.— Если же мы упустим момент, не выполним этой жизненно необходимой задачи, трудовой народ никогда не простит нам этого, а история заклеймит нас великим позором, как трусов!..

Все более и более воодушевляясь, Ленин весь преображался, когда произносил эти слова. Лицо его прояснялось, глаза светились.

Владимир Ильич не умел ни минуты оставаться праздным и обладал удивительной работоспособностью. Казалось бы, в эти дни, когда ему впору было думать лишь о собственной безопасности, он не мог заниматься литературной работой. Но именно за свое пребывание в моей квартире на 10-й Рождественской им были написаны известные статьи: «Дрейфусиада», «Три кризиса», «Политическое положение»⁵, «К вопросу об явке на суд большевистских лидеров». При этом он сохранял неизменно бодрое и спокойное настроение, много и весело шутил, смеясь громко и заразительно. С большим юмором, а то и с едким сарказмом острил он по адресу незадачливого правительства Керенского и умел вселить в сердца своих друзей свойственное ему ровное и чуть ироническое отношение к окружающему.

В один из дней, когда я вернулся с работы, Ленин спросил меня, смогу ли я найти для него другое безопасное убежище.

- Зачем, Владимир Ильич? Разве это так необходимо?

— Да, да, не следует засиживаться в одном месте. И необходимо также достать план города. Было бы хорошо, если бы вы еще добыли парик, чтобы меня никто не узнал, если я выйду на улицу...

В этот день порешили квартиры не менять. А утром стало известно, что для Владимира Ильича найдено безопасное убежище в одном из дачных поселков на границе с Финляндией: оттуда в случае надобности легко переправиться и в глубь самой Финляндии.

Владимир Ильич попросил прежде всего достать ему план города, по которому он мог бы наметить ближайший и наименее рискованный путь к Новой Деревне, где находился Приморский вокзал. Я попытался было сказать, что путь в Новую Деревню к вокзалу знаю отлично и что можно свободно обойтись без плана.

— Охотно верю,— возразил Ильич,— что вы прекрасно знаете путь, но можем ли мы быть уверенными, что по дороге нас никто не потревожит? Тогда ведь придется разойтись кому куда попало. Вот ввиду такой возможной случайности я хочу иметь план города, чтобы столь же хорошо, как вы, ознакомиться с предстоящей нам дорогой. Я хочу быть уверенным, что и один не собьюсь с пути.

Как всегда, Ленин умел мгновенно предусмотреть все мелочи, и мне не оставалось ничего иного, как признать его правоту. К вечеру план Петрограда был добыт. Вместе с Владимиром Ильичем мы уселись за его изучение. Показывая на карте улицы и переулки, я предлагал маршрут. Ленин внимательно слушал и задавал вопросы, и, наконец, маршрут был окончательно разработан и утвержден с учетом максимальной его безопасности.

Оставалось наилучшим образом осуществить намеченное. 11 июля по старому стилю⁶ предстояло двинуться на станцию Разлив, где сарай-сеновал при доме Емельянова, одного из рабочих Сестрорецкого оружейного завода, должен был стать теперь убежищем Владимира Ильича. Как известно, позднее, для вящей безопасности, Ленина переселили в шалаш, устроенный на лужайке у самого берега озера, за станцией.

Вечерами на улицах Петрограда становилось тише и безлюдней. Именно этот час суток и был выбран для отъезда. С утра 11 июля⁷ начали приготовления. Много и бурно спорили, как лучше изменить внешность Владимира Ильича. Предлагалось разное: обрить Ильича наголо, забинтовать голову. Завязать щеку, словно зуб болит. Но в конце концов все это было отвергнуто, а решили лишь сбрить Владимиру Ильичу усы и бородку.

Когда Ленин вышел, гладко выбритый, в моем старом рыжеватом пальто и темно-серой кепке, мы все ахнули. Ильич был неузнаваем! Самый придирчивый глаз должен был признать в этом «новом» для всех нас человеке крестьянина-финна, какие ежедневно путешествовали в Петроград и обратно по Приморской железной дороге.

Ильич с усмешкой слушал наши одобрительные возгласы. В последний раз перед выходом он повторил маршрут по городу...

— Пора!..

И в самом деле, надо было торопиться, чтобы поспеть к последнему дачному поезду...

Маршрут наш пролегал по самым малолюдным улицам. Выйдя из дома, мы пересекли Мытнинскую улицу и Суворовский проспект и вышли на Преображенскую. Оттуда по Кирочной, Воскресенскому проспекту и Воскресенской набережной благополучно добрались до Литейного моста.

Прошли мост. Свернули на Пироговскую набережную и через Клиническую улицу вышли мимо Сампсониевского моста, что на Выборгской стороне. Теперь уже было «рукой подать». Без всяких приключений миновали Строгановскую и Ново-Деревенскую набережные. Наконец мы увидели Приморский вокзал. Неближний наш путь тянулся по заводским районам. Мы шли мимо завода «Старый Лесснер», сахарного завода Кенига, прядильной фабрики Воронина, дизельного завода Людвига Нобеля, снарядного завода «Парвиайнен», мимо «Нового Лесснера» и гильзового завода Барановского. Я думал о том, что если бы рабочие, занятые в ночных сменах, знали, кто шагает по улице, они наверняка побросали бы работу и высыпали бы к воротам, чтоб хотя бы поприветствовать Ленина. Скольких бы ободрила, осчастливила даже такая мимолетная встреча! Но, конечно, и помышлять нельзя было об этом: всякая встреча могла угрожать провалом.

Когда во тьме стали вырисовываться очертания вокзала, все мы остановились. Я напряженно вглядывался в темноту. У одного дерева на набережной, у привокзальной площади, Владимира Ильича должен был поджидать Н. А. Емельянов — тот самый рабочий Сестрорецкого завода, который, как я уже говорил, с этой минуты принимал на себя ответственность за жизнь нашего вождя. В его сарае Ленину предстояло укрыться от ищеек Керенского.

Мы видели, как темная фигура отделилась от дерева: Емельянов ожидал Ильича.

Поздоровавшись, они сделали несколько торопливых шагов к вокзалу. У меня сжалось сердце. Уходит Ильич. Что предстоит ему? Я рванулся вперед, подошел к Ленину и горячо обнял его. Владимир Ильич сжал мне руку, но не замедлил тут же пожурить за неконспиративный порыв. Я понимал, что он прав, и сам уже досадовал на себя за несдержанность...

До отхода поезда оставались считанные минуты. Мы ждали звонка, после которого Владимир Ильич должен был выйти на заднюю площадку вагона. Это означало, что все в порядке и никаких подозрительных личностей в вагоне не замечается.

Вокзальный колокол ударил второй раз. Мы замерли.

Вот отодвинулась дверь вагона, и на площадке показалась знакомая и столь измененная непривычной одеждой фигура Ильича. В то же мгновение поезд тронулся.

На тормозной открытой площадке последнего вагона в ночной мгле медленно таял силуэт Ленина...

 

¹ Было разгромлено помещение редакции «Правды» утром 5 июля.— Ред.

² Н. Г. Полетаев — депутат III Государственной думы (большевистская фракция). К нему на квартиру В. И. Ленин приехал не 5, а поздно вечером 6 июля.— Ред.

³ С. Я. Аллилуев допускает неточность. В. И. Ленин перешел в его квартиру 7 июля.— Ред.

⁴ Точнее: доме № 17-а.— Конс.

⁵ Автор допускает неточность. Тезисы «Политическое положение» были написаны В. И. Лениным 10 (23) июля, уже после переезда к Н. А. Емельянову. 7 (20) июля написана статья «В опровержение темных слухов».— Ред.

⁶ Допущена неточность. В. И. Ленин ушел от С. Я. Аллилуева поздно вечером 9 июля.— Ред.

⁷ С утра 9 июля.— Ред.

 

Н. А. ЕМЕЛЬЯНОВ,
рабочий Сестрорецкого оружейного завода,
после Октябрьской революции — на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1904 года

В ПОСЛЕДНЕМ ПОДПОЛЬЕ

О том, что Ленин едет из Финляндии в Россию, сестрорецкие рабочие узнали 2 (15) апреля. 3 (16) мы добились, чтобы в наше распоряжение дали несколько железнодорожных платформ. На них мы и отправились на станцию Белоостров встречать Владимира Ильича. Встречать Ленина приехала также делегация петроградских рабочих.

Пассажирский поезд медленно подошел к станции. На площадках стояли люди. Мало кто знал Ленина в лицо, но когда он вышел из вагона, его сразу узнали.

Загремело «ура». Вверх полетели фуражки. В толпе слышалось: «Ильич! Наш Ильич!»

В помещение станции Владимира Ильича несли на руках. Там он выступил с речью. Говорил он коротко, ясными словами о том, что после свержения царя у власти осталась буржуазия и что рабочим нужно взять власть в свои руки.

Снова загремело «ура».

Поезд ушел. Я тогда и думать не мог, что вскоре близко встречусь с Владимиром Ильичем и даже некоторое время буду жить с ним рядом.

После июльских дней Ленин был объявлен Временным правительством вне закона. Большие деньги обещал Керенский за его выдачу. В эти дни Владимир Ильич вынужден был скрываться у рабочих. На квартире, где он жил прежде, несколько раз проводились тщательные обыски.

Оставаться в Петрограде Владимиру Ильичу с каждым днем становилось все опаснее и опаснее. ЦК партии решил укрыть Ленина в более надежном месте: нужно было сберечь Ильича во что бы то ни стало.

Я жил в отдельном домике на станции Разлив. Ко мне приехал доверенный ЦК, которого я хорошо знал по Сестрорецкому заводу. Он сказал:

— Товарищ Емельянов, Центральным Комитетом тебе поручено укрыть Ленина.

— Очень рад,— ответил я.

И сейчас же меня охватило тревожное чувство ответственности: сберечь Ленина! Я сказал:

— Скрою, но сейчас еще не знаю как.

— Хорошенько об этом подумай.

Он уехал. Я начал советоваться с женой. Она тоже была членом партии. Скрывать Ильича в доме опасно. Кругом дачники. Почти одновременно нам пришла мысль: жители Разлива часто нанимали финнов косить траву за озером. Мы и решили под видом нанятого косаря поселить Ильича в шалаше за озером.

Назавтра приехал доверенный ЦК. Я доложил ему свой план.

— Ловко придумано! — согласился он.

Вскоре он снова был у меня и сообщил, что ЦК одобрил мое предложение. Возник вопрос, как безопасней перевезти Ленина из Петрограда в Разлив.

— Лучше всего поездом, который идет в два часа ночи,— предложил я.— На нем обычно едет разношерстная, загулявшая допоздна публика. Его так и зовут — «пьяный поезд». На нем безопаснее всего.

Договорились и о других подробностях. Вечером 11 (24 июля¹ я поехал в Петроград. Тогда в Петрограде конечная станция Приморской железной дороги была в Новой Деревне. Я заранее купил три билета. В зале ожидания и на перроне было много дезертиров, они могли навлечь облаву. Я решил провести Ленина через товарные ворота. Придется пробираться под товарным составом, стоящим на рельсах, но зато этот путь к поезду самый безопасный.

В условленное время я встретил В. И. Ленина и сопровождавших его И. В. Сталина и С. Я. Аллилуева у Большой Невки.

Владимир Ильич шепнул мне:

— Идите вперед, показывайте дорогу.

Выбранным заранее путем я привел его к поезду. Товарищи одними глазами попрощались с Ильичей, и вскоре поезд тронулся...

Мой дом в пяти минутах ходьбы от станции Разлив. По дороге Владимир Ильич спросил, как зовут мою жену.

— Надежда Кондратьевна.

Вот и дом. Вошли. Ленин поздоровался с женой и сказал:

— Надежда Кондратьевна, прошу вас никому обо мне не говорить. Абсолютно никому! И не защищайте меня в разговорах и не спорьте обо мне...

Жена уверила Ленина, что она знает правила конспирации и дети тоже знают. Ленин спросил, сколько у меня детей.

— Семеро.

Он узнал, как кого зовут, и познакомился с ними.

Из кухни на сеновал вела лесенка. На сеновале я поставил стол, стул. Постель Владимиру Ильичу устроили прямо на душистом сене. Там Ленину жить даже нравилось, но обстановка была тревожной. Дачники, да и соседи,— народ любопытный. А на случай, как говорит пословица, немного надо! Нужно было торопиться перевозить Ильича за озеро, но для этого требовалось заарендовать сенокосный участок, построить шалаш, перевезти туда все необходимое — одним словом, подготовиться так, чтобы комар носа не подточил. На это у меня ушло несколько дней. К Ленину приезжали члены ЦК. В первый раз жена — я был за озером— не хотела допустить их к Ленину: она не знала в лицо двух приехавших товарищей. Но потом установили пароль.

Когда все за озером было готово, Ильича на лодке переправили через озеро и поселили в шалаше. Довольно неказистое сооружение из веток, покрытых сеном, оно стояло на том месте, где теперь установлен гранитный памятник Ленину «Шалаш». Художники иногда рисуют Владимира Ильича сидящим на пне возле шалаша. На самом деле было несколько не так. Ленину для работы рядом с шалашом, в густом кустарнике, я расчистил небольшую площадку, напоминавшую собой беседку из живого кустарника. Пня там не было. Стоял чурбан, служивший табуреткой. Возле шалаша была устроена кухня, на кольях висел котелок.

Донимали комары, особенно ночью. Укрыться от них было невозможно. Но с этим приходилось мириться. Пищу и газеты на лодке привозили жена или сын. Газет Владимир Ильич получал много: все, какие только выпускались тогда. Чтобы не вызвать подозрений покупкой большого их количества, между сыновьями было распределено, кому какие газеты доставать.

Помню, в газетах встречались заметки, описывавшие, каким образом Ленин скрылся за границу: фигурировали и подводные лодки, и аэропланы. Верным было только одно: водой, но не на подводной лодке, а на простой, двухвесельной был совершен его переезд. Читая подобные заметки, Владимир Ильич от души смеялся и называл буржуазных писак «гороховыми шутами».

Ленин очень много работал — читал, писал. К нему часто приезжали товарищи...

Время шло. Подступала осень. Все чаще и чаще стали поливать дожди.

Постепенно становилось все холоднее и холоднее. Жена привезла из дому почти всю теплую одежду, но и это мало спасало нас от холода и сырости. Да и слухи стали распространяться разные: «Ленин под видом слесаря скрывается на Сестрорецком заводе», «Ленин укрылся на курорте», и тому подобное.

Пора было искать для Владимира Ильича новое место, более надежное и безопасное. ЦК решил переправить Ленина в Финляндию.

Рабочие Сестрорецкого завода, жившие в Райволе, имели пропуска для переезда границы. Как работающий по изобретательству, депутат Совета и староста, я мог входить в кабинет начальника завода Дмитриевского. На столе у него я заметил пропуска за его подписью. Пришел пораньше. Караульный был мне хорошо знаком. Со стола начальника я взял пять пропусков и принес их Ленину. Он выбрал один, с фамилией Иванов.

Владимира Ильича загримировали, надели на голову парик. Приехал товарищ Д. И. Лещенко и сфотографировал его. Удалось достать подлинную печать военного комиссариата в Сестрорецке. Поставлена она была на фотографии В. И. Ленина таким образом, чтобы половина печати на фотографии совпадала со второй ее половиной, имевшейся на удостоверении К. П. Иванова.

Дали пропуск Ленину. Он смотрел, смотрел — не подкопаешься.

— Да, хорошо! Молодцы!

Теперь оставалось лесом добраться до Финляндской железной дороги, затем поездом доставить Ильича в Петроград, а оттуда под видом кочегара переправить в Финляндию. Это было поручено сделать финским большевикам.

В день отъезда Ильича в Петроград мы поджидали товарища из ЦК. За кустами показался человек.

— Кто там идет? — спросил Ильич.

— Сосед,— говорю я.

— Зачем?

— Да, наверно, вас нанимать косить. Уж очень хороший стог сена у вас.

Подошел сосед, поздоровался.

— Это кто косил у тебя?

— Да финн.

— По-русски говорит?

— Нет.

— А пойдет ли он поработать ко мне?

— Нет, и не зови.

— Жалко. Я сам хвораю, а сын не может работать. Надо искать косаря...

Сосед ушел. Ильич встал и с обычной шутливостью сказал:

— Спасибо, Николай Александрович, что меня в работники не отдал!

Вечером Владимир Ильич, я и приехавшие за ним товарищи через лес пешком пошли к Финляндской железной дороге. Было темно. Вышли мы к станции Дибуны, сели на скамейку. Ленин, строго соблюдавший правила конспирации, и здесь был верен себе. Он тотчас встал и сказал:

— Вы сидите здесь, а я пойду спрячусь в кусты.

Эта предосторожность оказалась далеко не излишней. Только Ленин успел скрыться, как из помещения станции вышел человек с шашкой на боку. Осмотрев перрон, он направился к нам:

— Ваши документы?

У товарищей оказались финские паспорта.

— А у тебя есть удостоверение? — спросил он у меня.

— Только рабочий номер Сестрорецкого завода.

— А зачем ты здесь так поздно?

— Как зачем? Я пришел по делу. Здесь мой покос. Я и заночевал. Захотел пить. Пришел на станцию напиться. Спросил этих финнов, они ничего не ответили.

Я уже сообразил, что это офицер контрразведки, и понял, какая опасность грозит Ленину. «Моя вина, моя оплошность, что заранее не осмотрел станцию»,— подумал я и решил любыми средствами отвлечь внимание офицера от поезда, который пойдет на Петроград.

— Иди за мной! — скомандовал офицер.

— А зачем мне идти?

— Иди! — он взял меня за руку.

В комнате было много штатских и гимназистов, вооруженных винтовками.

Офицер сел за стол. Я тоже уселся, небрежно развалясь.

— Говори, кто ты?

— Да я рабочий Сестрорецкого завода.

— Рабочий? А ведешь себя как! Встать! Обыскать его!

Мне в пути Ленин дал депутатский билет одного товарища петроградца для передачи ему. Билет этот я выбросить не успел.

— Да ты большевик!

— Билет этот не мой. Я работаю и живу в Сестрорецке.

— Загадка... Сколько лет на заводе работаешь?

— Тридцать лет.

— Тогда все начальство должен знать. Говори по фамилиям.

Я перечислил всех, даже чиновников, а стрелка на часах ползет медленно. Решил уже ударить офицера, чтобы вызвать скандал, заварить кашу и выиграть время. Но случай выручил меня.

Вдруг офицер спросил:

— Кто старший врач завода?

— Греч. Ох и взяточник он!

Офицер вскочил разъяренный.

— Как ты смеешь, негодяй, оскорблять моего дядю!

Подошел поезд. Офицеру доложили об этом. Но он ни на что не обращал внимания. Сел, стал писать и в мою сторону прошипел: «Я тебя расстреляю!»

Приоткрылась дверь, и в щели я узнал лицо товарища. Значит, Ильич, вероятно, уже в поезде!

Пока офицер писал, подошел второй поезд, идущий из Петрограда. Под дулом револьвера меня вывели на перрон и заперли в вагон. На ходу я решил не прыгать. Надеялся, что товарищи в Сестрорецке меня выручат.

В Белоострове в вагон зашел унтер-офицер Смирнов, хороший мой знакомый. Он входил в состав нашего Сестрорецкого Совета.

— Ты как, товарищ Емельянов, попал сюда?

— Ваше начальство арестовало.

Он открыл дверь вагона:

— Беги!

Домой я пробрался потихоньку и сразу же лег спать. Я очень устал от всего. Разбудил меня крик. Вижу, моя жена плачет: «Что наделали, что наделали!»

Оказалось, пришла наша связная. Она не видела, что я сплю, и сказала обо мне:

— Его арестовали, но он, кажется, ушел.

Жена, подумав, что речь идет о Ленине, не выдержала и начала причитать. Я вскочил с кровати — и все разъяснилось.

Потом пришло радостное известие: Ленин благополучно перебрался в Финляндию!

Вскоре к нам в Разлив приехала Надежда Константиновна. Ей необходимо было увидеть Владимира Ильича, а для этого надо было достать пропуск через границу в Финляндию. Знакомый мне писарь в Райволе изготовил такой пропуск, дал его на подпись старшине и скрепил печатью. Надежда Константиновна тоже благополучно переехала границу как уроженка Райволы Агафья Атаманова.

 

¹ Автор ошибается. Это было 9 (22) июля 1917 года.— Ред.

 

Г. Э. ЯЛАВА,
рабочий, машинист паровоза,
после Октябрьской революции — машинист-инструктор, на советской и хозяйственной работе,
член КПСС с 1925 года

«КОЧЕГАР» ПАРОВОЗА № 293

После июльских событий 1917 года контрреволюция в России, как известно, перешла в наступление. Ленин вынужден был вновь уйти в подполье.

В конце августа, когда ночи были уже холодными, заявились ко мне вечером товарищи. Посидели, потолковали... Мы тут же разработали до мельчайших подробностей план переправы Ильича через границу.

22 августа (4 сентября) 1917 года из Петрограда по расписанию вышел дачный поезд № 71. Он держал путь на Райволу. Паровоз был подан вовремя; на нем стоял номер 293. На подходе к станции Удельная, что в десяти верстах от Петрограда, я стал внимательно всматриваться в темноту, как вдруг увидел среднего роста коренастого человека, быстро идущего к паровозу. Человек был в кепке, в старой «тройке», обычной одежде питерского рабочего, с гладко выбритым лицом. Он подбежал к машине, не говоря ни слова, цепко схватился за поручни и вскарабкался в паровозную будку.

Ленин — а это был он — приветливо поздоровался и снял пальто. Он попытался было пошутить с моим помощником, но, увидев, что тот ни слова не понимает по-русски, весело рассмеялся, а затем, вскочив в тендер, дружелюбно хлопнул помощника по плечу и этим дал знать, что тот может спокойно сидеть на своем месте и курить. А что касается дров, то... Ильич, легко взобравшись на дровяной штабель, с необычайной сноровкой и ловкостью начал аккуратно укладывать дрова в клетку.

Ильича нужно было довезти до станции Териоки. На границе— в Белоострове — всегда проходила тщательная проверка документов всех едущих пассажиров. Проверить документы могли и у паровозной бригады.

Поезд стоял в Белоострове 20 минут. Здесь полагалось набирать воду. Колонка находилась в стороне. Прибыв на станцию, я заметил, что по платформе в этот раз сновало особенно много полицейских и юнкеров. Я быстро отцепил паровоз от состава, отъехал к колонке и простоял там с таким расчетом, чтобы подойти обратно к поезду к самому отправлению.

Как только раздался третий звонок, я прицепил паровоз к составу, дал резкий свисток и поехал. А через несколько минут мы были уже по ту сторону границы, в Финляндии. Владимир Ильич стал оживленно беседовать со мной. Он расспрашивал о настроении финских рабочих, о событиях в Финляндии, говорил о перспективах финляндской революции.

На станции Териоки, на пятидесятом километре от русской границы, Ленин сошел с поезда. Перед тем как сойти, Ильич дружески пожал мне руку. На платформе Ильич еще раз приветливо махнул рукой в сторону паровоза и вместе со встретившими его товарищами отправился в деревню Ялкала, где и прожил до переезда в Гельсингфорс.

7 (20) октября¹ 1917 года я вновь вез Владимира Ильича Ленина. На этот раз из Финляндии в Петроград. Сел он ко мне на паровоз на станции Райвола.

Затем, уже в годы Советской власти, я навещал Ленина в Москве, в Кремле, и всегда встречал с его стороны теплый и сердечный прием.

 

¹ Воспоминания современников В. И. Ленина о дате возвращения его в Петроград противоречивы. Единственный официальный документ — решение ЦК партии от 3 октября, предлагавшее Владимиру Ильичу переехать в Петроград. Судя по нему, он прибыл вскоре после 3 октября.— Ред.

 

Э. А. РАХЬЯ,
рабочий, красногвардеец, член КПСС с 1903 года

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О ВЛАДИМИРЕ ИЛЬИЧЕ

В сентябре 1917 года настроение в Петрограде было уже напряженное. Рабочие начали выступать смело. Активность масс выросла. Чувствовалось приближение серьезных событий.

Я получил через Надежду Константиновну записку от Владимира Ильича из Выборга, где он проживал в квартире тов. Латукка (финна), с предложением прибыть к нему и устроить ему безопасный путь в Петроград¹.

Мною было все выполнено, и мы с Владимиром Ильичей благополучно прибыли в Петроград. Квартира, где поместился Владимир Ильич, была найдена Надеждой Константиновной с его ведома в доме служащего в трамвайном парке, у станции Ланской на Выборгском шоссе ²...

Владимир Ильич по прибытии в Петроград лихорадочно принялся за работу. Писал несметное количество статей в «Правду», принимал некоторых товарищей. Посетил несколько собраний, созванных по его инициативе. Были собрания с членами ЦК. Помню собрание 16 (29) октября в Лесном, в доме районной думы, при участии, кроме членов ЦК, еще многих ответственных товарищей. На этих собраниях Владимир Ильич поставил категорически вопрос о взятии власти.

Я на все эти собрания его сопровождал в качестве его «телохранителя», «конвоира».

События назревали особенно быстро, и 23 октября (по старому стилю) я отнес письмо Владимира Ильича, предназначенное для распространения по районам. В Выборгском районе письмо передал Жене Егоровой, которая перепечатала его на машинке и разослала по районам³.

Мне приходилось особенно тяжело, так как все данные Владимиром Ильичей поручения из-за плохих средств передвижения очень трудно подчас было выполнить, а выполнить было надо, иначе Владимир Ильич пробирал меня, хотя и вежливо, но внушительно.

По его заданию я посещал заводы и собрания, на них знакомился с настроением рабочих, приносил ему копии принятых резолюций. Посещал казармы с той же целью, а вечером Владимир Ильич меня расспрашивал подробно обо всем мною виденном и слышанном.

Наконец 24 октября я получил сведения, что правительство Керенского намеревается развести все мосты по реке Неве. По городу были усилены патрули, мосты охранялись отрядами солдат.

Решил ехать к Владимиру Ильичу на квартиру.

Прибыв к нему, доложил о надвигающихся событиях, о том, что если войскам Керенского удастся развести мосты, то в одиночку каждый район будет разбит. Только на Выборгской стороне власть фактически была в руках Красной гвардии, которая хотя и не особенно хорошо, но все же была вооружена и достаточно спаяна. Имелся даже руководящий штаб. Владимир Ильич выслушал меня и заявил: «Да, сегодня должно начаться». Мы попили чаю и закусили. Владимир Ильич ходил по комнате из угла в угол по диагонали и что-то обдумывал.

Вдруг он заявил мне, что необходимо найти тов. Сталина, и как можно скорее. На это я ему заявил, что это невозможно...

Выслушав мои соображения, Владимир Ильич заявил: «Тогда пойдем мы в Смольный». Я стал его отговаривать от этого плана, доказывая всячески, какой большой опасности он себя подвергает, если кто-нибудь его узнает. Не понимал я тогда, что совершаю преступление по отношению к революции, отговаривая Владимира Ильича ехать в Смольный.

Владимир Ильич с моими доводами не согласился и категорически заявил: «Едем в Смольный».

Для безопасности решили все-таки замаскироваться. В меру возможности переменили на нем одежду, перевязали щеку достаточно грязной повязкой, на голову напялили завалявшуюся кепку. У меня было в кармане припасено на случай два пропуска в Смольный. Пропуска были очень грубо подделаны: резинкой подчищены бывшие надписи и взамен их написаны несуществовавшие фамилии членов Петроградского Совета, причем чернила расплылись, так что явно бросалась в глаза подделка. Все-таки за неимением лучшего решено было пробраться с имеющимися «липовыми» пропусками.

Было уже около 8 часов вечера, когда мы вышли из дому и пошли по направлению к Сампсониевскому проспекту.

Минут через десять нас у самой остановки нагнал трамвай, шедший в парк. Трамвай был почти пустой. Мы взобрались на заднюю площадку прицепного вагона и благополучно доехали до угла Боткинской улицы, где трамвай сворачивал в парк. Пошли пешком. У Литейного моста на Выборгской стороне на охране моста стояли красногвардейцы в порядочном количестве. Прошли охрану. Нас никто ни о чем не спросил. Дойдя до середины моста, заметили на другом конце его солдат Керенского. Это была также охрана, требовавшая у прохожих пропуска. Пропусков, конечно, у нас не было.

Солдат окружили рабочие и вели с ними оживленный спор. Владимир Ильич, заметив рабочих, которых не пускали через мост, все-таки решил попытаться пройти. Подошли к группе спорящих. Оказалось, солдаты требуют пропуска, а у большинства, так же как и у нас, таковых не было. По словам солдат, пропусками нужно было запасаться в штабе. Рабочие были возмущены и отчаянно ругали солдат. Мы воспользовались спором и прошмыгнули мимо часовых на Литейный проспект, потом свернули на Шпалерную и направились к Смольному.

Мы прошли уже порядочное расстояние по Шпалерной, когда навстречу показались два верховых юнкера. Поравнявшись с нами, они скомандовали: «Стой! Пропуска!» Я шепнул Владимиру Ильичу: «Идите, я с ними разделаюсь». У меня в кармане было два револьвера. В грубой форме я вступил с ними в пререкания, заявляя, что никому не известно о том, что введены пропуска, а потому и мы, дескать, не могли таковых своевременно получить. В это время Владимир Ильич потихоньку отдалялся от нас. Юнкера угрожали мне нагайками и требовали, чтобы я следовал за ними. Я решительно отказывался. По всей вероятности, они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг. Юнкера отъехали.

Я догнал успевшего уже отойти на порядочное расстояние Владимира Ильича, и с ним вместе мы пошли дальше.

Подошли к Смольному. У дверей толпились люди. И вот тут выясняется, что пропуска членов Петроградского Совета, бывшие ранее по цвету белыми, переменены на красные. Это препятствие было уже похуже, к тому же в ожидающей толпе не было никого из наших товарищей. Толпа ожидающих возмущалась невозможностью пройти в Смольный. Я же возмущался больше всех и громче всех, негодуя, размахивая в воздухе своими «липовыми» пропусками, и кричал, как это меня, полноправного члена Петроградского Совета, не пропускают. Я кричал впереди находившимся товарищам, чтобы они не обращали внимания на контроль и проходили, а в самом Смольном мы разберемся. По примеру карманников я устроил давку. В результате контролеры были буквально отброшены. Мы вошли в Смольный, прошли во второй этаж. В конце коридора, у окна рядом с Актовым залом, Владимир Ильич остановился, послав меня искать тов. Сталина. Я его разыскал, и вместе мы вернулись к Владимиру Ильичу.

Так как разговаривать в коридоре было неудобно, мы прошли в комнату рядом с Актовым залом. В комнате, посредине, находился стол, по сторонам стола — стулья. Владимир Ильич уселся на стул в конце стола, лицом к дверям Актового зала, тов. Сталин и я — слева от него. Тов. Сталин информировал Владимира Ильича о совершавшихся событиях.

Во время разговора из Актового зала, где происходило заседание Совета, вошли в нашу комнату три человека — сливки меньшевиков, лидеры их партии Дан и Либер, а с ними, кажется, Гоц (эсер). Один из них (кто именно — не помню) из пальто, висевшего здесь, вынул сверток, приглашая прибывших с ним субъектов закусить, так как у него, по его заявлению, есть булка с маслом, колбаса и сыр. Ведя разговор между собою, они совершенно не обращали на нас внимания. Взятый из кармана пальто сверток разложили на противоположном конце стола, за которым сидел Владимир Ильич. Развертывавший пакет поднял голову и тут только узнал Владимира Ильича, несмотря на его повязку. Страшно смутился, спешно собрал свою снедь, и все трое, как настеганные, вышли в Актовый зал. Этот случай привел Владимира Ильича в веселое настроение, и он от души хохотал.

Мы тоже вышли, отправившись в одну из комнат Смольного, куда к нам вскоре пришло много товарищей из руководящего ядра партии, и приступили без лишних слов к делу — обсуждению создавшегося положения.

В это время в городе шла борьба. Отлично слышна была ружейно-пулеметная пальба.

В Актовом зале заседание было закончено, меньшевики торопились к выходу, сознавая, что их карта бита.

Около полуночи было назначено заседание Петроградского Совета⁴. Члены Петроградского Совета не расходились. Заседание началось речью председателя, который при абсолютнейшей тишине объявил: «Власть Керенского свергнута. Часть министров арестована. Оставшиеся не арестованными будут в скором времени арестованы». Слова эти были встречены аплодисментами.

После этой речи председательствующий заявил: «Слово предоставляется Владимиру Ильичу Ленину». Что произошло в зале от взрыва восторга и энтузиазма присутствующих— я описать не могу. Во всяком случае, ружейно-пулеметной стрельбы слышно не было, ее заглушали аплодисменты, которые длились несколько минут, пока не дали, наконец, возможность говорить Владимиру Ильичу...

 

¹ См. сноску на стр. 105.— Ред.

² Автор неточен: Н. К. Крупская подготовила конспиративную квартиру у работавшей вместе с ней в культкомиссии районной думы Выборгской стороны М. В. Фофановой.— Ред.

³ В этом письме Владимир Ильич настаивал на решительных со стороны партии действиях, говоря: «Промедление смерти подобно». Подлинник этого письма остался у меня, но во время моего пребывания в Финляндии затерялся.— Э. Р. (По-видимому, автор здесь ошибся в дате, и речь идет о последнем перед взятием власти письме Владимира Ильича членам ЦК от 24 октября (6 ноября) 1917 года.— Ред.)

⁴ Заседание Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов открылось 25 октября (7 ноября) в 2 часа 30 минут дня.— Ред.

 

Е. А. АЛЕКСЕЕВА,
работница завода «Айваз», после Октября — рабочая, служащая советских учреждений,
член КПСС с 1909 года

ПАМЯТНАЯ НОЧЬ

На выборах в районные думы Петрограда большевики одержали крупную победу. В нашу Лесновскую районную думу также прошли главным образом большевики. Михаил Иванович Калинин был избран председателем управы¹. К этому времени я работала на заводе «Айваз». Михаил Иванович предложил мне перейти на работу в думу.

Аппарат думы состоял в большинстве из наших товарищей, исключая немногих меньшевиков и эсеров. Комендант Лесного был тоже большевик. Все это, видимо, учли, когда было решено устроить конспиративное заседание Центрального Комитета большевистской партии в помещении нашей думы².

Об этом заседании я узнала в тот день, когда оно должно было состояться.

Около трех часов дня тов. Калинин вызвал меня к себе. Из кратких указаний Михаила Ивановича я поняла, что собирается важное партийное совещание и что требуется проявить максимум внимания и бдительности.

Собираться стали около семи часов, когда стемнело. Я не помню, кто пришел первым, да и не могла в темноте особенно хорошо разглядеть приходивших. Посетители являлись по одному, некоторые по двое. Одни были в штатских пальто, другие в солдатских шинелях. Все поднимались на второй этаж, не раздеваясь, и снимали пальто в кабинете Калинина. У многих была плохая обувь, набухшая от сырости.

Заблаговременно были приняты меры предосторожности. В первом этаже в кухне подготовили окно, из которого можно было бы в случае необходимости выскочить и скрыться в соседних дворах.

Подойдя к главной двери, я увидела, что она закрыта на замок, и поняла, что собрались все.

В это время ко мне вниз со второго этажа, из комнаты культурно-просветительного отдела думы, донесся шум. Передвигали стулья, усаживались. Это началось заседание.

Я пошла на кухню и стала приготовлять чай, как просил меня Калинин. В кухне не было занавесок на окнах. Поэтому свет пришлось выключить и двигаться в темноте, ощупью. Только наливая стаканы, я зажгла маленькую свечку. В те дни настоящий чай был редкостью. Я получила пакетик чаю из продовольственной управы и пользовалась им для пленумов думы.

И на этот раз я решила заварить думский чай. Но с сахаром вышло осложнение. На всех его не хватило. Я положила сахар лишь в часть стаканов, взяла поднос и пошла наверх. Пройдя по темному коридору, я на секунду остановилась перед закрытой дверью, прислушиваясь к шуму, и затем вошла в комнату.

Это был момент перерыва. Видимо, кто-то только что закончил доклад и прения еще не начались. Входя, услышала чьи-то слова:

— Владимир Ильич! Если бы вы знали, как сейчас трудно работать на местах.

И тут я увидела Ленина. Я не удивилась тому, что Владимир Ильич здесь, и в то же время взволновалась, увидев его так близко. Он сидел в дальнем углу комнаты у маленького столика. Обычный ленинский темный костюм, белый воротничок, галстук. Необычно было только отсутствие бороды.

Единственная в комнате висячая лампа очень слабо освещала комнату, оставляя в полумраке углы.

Так я второй раз в своей жизни увидела Ленина.

______________

Первый же раз я увидела Ильича 17 мая 1917 года на митинге в Политехническом институте. Этот митинг (его почему-то назвали новым тогда для меня словом «референдум») был организован Лесновским комитетом партии большевиков. Мы распространяли среди рабочих «Айваза» билеты на этот митинг. Как сейчас помню, билеты были небольшие, розовые, отпечатанные в типографии.

Я немного запоздала и пришла, когда зал был уже переполнен. Кончался жаркий солнечный день. Несмотря на открытые настежь окна и двери, в зале было невыносимо душно. Собрались не только рабочие. Было много студенчества, интеллигенции. Меня не пропускали. Я подумала: «Черт знает что! Всякие буржуи пробрались. И свои тоже хороши! Никто не догадался место занять».

В этот момент меня увидел находившийся внутри за контролем наш айвазовец, большевик Назаров. Он окликнул меня, спросил: «Почему же ты запоздала?» — и помог пробраться в зал.

Было так полно, что люди сидели даже на окнах, мне же пришлось весь доклад Ленина прослушать стоя.

Ленин запоздал. Как я потом узнала, он задержался на Трубочном заводе, где также выступал на митинге.

Ильич прошел по залу на сцену мимо меня. До этого момента мне никак не удавалось увидеть Ильича. У меня создалось такое представление, что Ленин и своим внешним видом отличается от всех других людей. Увидев его в плаще, невысокого, чуть сгорбившегося, простого и скромного, я подумала: «Так вот какой Ленин!»

Сопровождавший его Калинин подошел к одиноко стоявшему на сцене небольшому расшатанному столику, позвонил в маленький колокольчик и, объявив в наступившей тишине: «Считаю собрание открытым», предоставил слово Ленину.

На сцене также сидели и стояли слушатели.

Ленин вышел на оставшуюся свободной обращенную к залу площадку и начал свой доклад. Речь его была посвящена текущему моменту... Самые сложные и трудные вопросы Ильич разъяснял исключительно просто и понятно.

Я посмотрела на студентов, интеллигентов и наших рабочих, находившихся рядом, вокруг меня, и заметила, что и на них речь Ленина произвела очень сильное впечатление. Напряженные лица, сосредоточенные взгляды, в зале мертвая тишина; несмотря на духоту, никто не шевелился.

После доклада Ленин отвечал на записки, потом, когда начались прения, уехал. В прениях выступали представители меньшевиков и эсеров, но их речи после замечательного ленинского выступления не производили на слушателей никакого впечатления.

Потом был перерыв, а за ним концерт. Прослушав два-три номера, я ушла вместе с товарищами домой. Дорогой мы делились впечатлениями. Так я в первый раз увидела Ленина.

___________

Но вернусь к историческому заседанию ЦК 16 октября 1917 года, когда я во второй раз увидела Ильича.

Когда я входила в комнату, Ленин отвечал товарищу, жаловавшемуся на то, как трудно работать на местах:

— Вы говорите, что очень трудно работать. А что же, по-вашему, дело само может сделаться? Без трудностей ничего не бывает.

Я поставила поднос на стол и хотела разнести стаканы. Но товарищи встали, сами подошли к столу и разобрали стаканы. Видно, горячий крепкий чай был очень кстати в эту непогодливую осеннюю ночь.

Стакан с сахаром я успела поставить Ленину. Остальных предупредила, что не во всех стаканах чай сладкий.

— Ничего, ничего. У нас свой сахар есть. Хорошо, что чай горячий,— ответили мне товарищи.

Конечно, никакого сахара у них не было и они только успокаивали меня. В комнате было около тридцати человек. Все они сгруппировались в глубине, подальше от окон.

У меня на подносе помещалось всего семь стаканов. Раздав их, я спустилась за следующей партией. В кухне я зажгла свою свечку, примостив ее так, чтобы снаружи свет был меньше заметен, налила стаканы и снова погасила свечу. Двигаться по темной лестнице и коридору нужно было очень осторожно, чтобы не разлить чай и не разбить стаканы.

Так за несколько приемов я принесла чай для всех собравшихся.

Угостив всех чаем, я спустилась вниз и решила обследовать дом снаружи, нет ли какой-либо опасности. Меня очень беспокоило, что участники совещания громко разговаривали.

Накинув пальто и платок, я вышла, осмотрела двор. Собака молчала, окна комнаты дворника были темны — видно, старик спал. Темно было в соседнем небольшом домике. Там жила учительница — симпатичный, но чужой нам человек, а над нею — латыши-беженцы, которых я совсем не знала.

Остановившись под окнами комнаты, где проходило заседание, я прислушалась. Слышно было, как внутри говорили, но о чем шла речь, разобрать было нельзя. В одном из окон я заметила щель в занавеске, оттуда проникал слабый свет.

Погода была ненастная. Шумели раскачиваемые порывами ветра деревья в саду, шел мокрый снег... Темнота была такая, что на расстоянии десяти — пятнадцати шагов нельзя было увидеть человека.

Я прошла к калитке, вышла на Болотную, огляделась. Как будто никого вокруг нет. Изредка по Муринскому проносился с грохотом почти пустой трамвай. Я пошла в сторону Лесной, повернула и вдоль забора нашего участка дошла до поворота улицы.

Меня особенно беспокоило то, что напротив во втором этаже деревянного дома жил активный эсер. Из его окон хорошо было видно здание нашей думы. Но этот дом был погружен во мрак, видимо, там все спали, да оттуда и нельзя было разглядеть окна комнаты, где происходило заседание, обращенные в противоположную сторону. На улице — ни души. Как будто никакой опасности нет. Я повернула обратно.

Войдя в калитку и плотно приперев ее, чтобы слышно было, если кто-либо откроет, я снова остановилась у окон комнаты, где проходило совещание, прислушалась. Внезапно резко и отчетливо прозвучал звонкий голос Володарского. Я быстро вошла в дом, поднялась наверх и открыла дверь в комнату. Товарищ, находившийся около двери, сразу же обернулся и спросил, в чем дело. У двери всегда кто-нибудь стоял и сразу подходил, когда она открывалась. Я сказала, что разговор слышен на улице. Раздался приглушенный возглас: «Тише, товарищи, тише». И люди стали говорить вполголоса.

В течение ночи я выходила на улицу несколько раз. Было очень неспокойно на душе. Всюду мерещилась опасность. В саду за каждым кустом могли прятаться незаметные в темноте люди. После двенадцати часов перестали ходить по Муринскому трамваи. Со стороны Политехнического института изредка доносились выстрелы.

Тревога не покидала меня. Я подумала о том, что сюда пришли наиболее ответственные работники партии, и правительство Керенского дорого бы дало за то, чтобы их задержать и арестовать.

Во второй половине ночи, примерно часа в три, наверху раздались шаги, задвигали стульями. Я подумала, что заседание окончилось, но оказалось не так. Я поднялась. Люди вышли из комнаты и группами разговаривали в коридоре у дверей.

В комнате, где заседали, было душно. Свет погасили и сняли материю с окон. Калинин попросил меня помочь ему занавесить окно в другой комнате и убрать там лишнюю мебель. Окна этой комнаты выходили на Лесную улицу. Когда мы кончили занавешивать окна, заседание продолжалось уже в этой комнате. Все ли в нем участвовали, я не знаю, так как спустилась вниз и больше не поднималась³.

Эта часть заседания продолжалась сравнительно недолго. Затем люди начали расходиться. Было это, вероятно, часа в четыре-пять. Уходили, как и пришли, по одному, по двое. Может быть, часть задерживалась, ожидая, пока пойдут трамваи. Идти ночью, значило напороться на милиционера или на обыск. Когда и с кем ушел Ленин, я не видела. Последним ушел Калинин. Когда он захлопнул за собой дверь, я поднялась наверх, убедилась, что больше никого нет, и пошла к себе. Я чувствовала себя очень усталой — сказывалась бессонная, полная треволнений и напряжения ночь. В то же время сознание того, что все прошло благополучно, придавало бодрости и наполняло меня чувством глубокого удовлетворения.

Так прошло это историческое заседание. Никто в думе о нем и не узнал. События развивались очень быстро. Вскоре произошло вооруженное восстание, о котором был решен вопрос в ту памятную ночь на историческом заседании ЦК, происходившем в стенах нашей Лесновской районной думы.

 

¹ Управа — исполнительный орган городского самоуправления (думы).

² Речь идет о расширенном заседании ЦК 16 (29) октября 1917 года, на котором была принята резолюция, предложенная В. И. Лениным, о восстании в ближайшие дни.— Ред.

³ По протоколам видно, что сразу после расширенного заседания ЦК состоялось закрытое заседание ЦК в узком составе. На этом заседании было принято решение о создании Военно-революционного центра в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского для практического руководства восстанием.— Ред.

 

Ф. Н. МАТВЕЕВ,
рабочий Русско-Балтийского механического завода,
после Октября — на партийной, советской, хозяйственной работе,
член КПСС с 1910 года

«...МНЕ ДОВЕЛОСЬ МНОГО РАЗ ВИДЕТЬ И СЛЫШАТЬ В. И. ЛЕНИНА»

20 марта 1917 года я вернулся из ссылки в Петроград, из Восточной Сибири. В Петрограде царил в те дни всеобщий подъем, праздничное, приподнятое настроение. Люди носили в петлицах красные банты, все праздновали победу.

Меньшевики и эсеры громче всех кричали о победе революции, словно они-то и были главными виновниками торжества.

Большевики только начинали возвращаться из ссылки, тюрем, эмиграции. В Петрограде их было тогда немного, меньше, чем меньшевиков и эсеров, и они не очень выделялись из общей массы социалистов разных толков, не сразу нашли четкую и определенную линию поведения.

После возвращения из ссылки я стал работать агитатором Петроградского комитета большевиков. Нашей агитационной работе вначале не хватало конкретности. Мы ограничивались общими призывами, не всегда умели разъяснить смысл и значение происходивших событий, дать четкую характеристику той или иной партии, действиям Временного правительства. И только с приездом В. И. Ленина положение коренным образом изменилось.

В конце апреля 1917 года меня с другими товарищами послали агитатором на Румынский фронт. В то время я был избран председателем завкома Русско-Балтийского завода, а позднее заместителем секретаря Василеостровского районного комитета большевиков. Сразу по приезде я почувствовал большие перемены в работе партийной организации. Она стала более целеустремленной, у людей появилась уверенность в своих силах. Вооруженные Апрельскими тезисами, ленинской установкой на социалистическую революцию, большевики как бы обрели точку опоры.

Влияние большевистской партии в массах заметно усиливалось. Ряды ее стали быстро расти. На многих фабриках и заводах рабочие заменяли меньшевистско-эсеровских депутатов в Совете большевиками. Так, например, наш Русско-Балтийский завод в конце апреля или начале мая из двух депутатов-меньшевиков одного отозвал, послав вместо него большевика.

У дворца Кшесинской, где помещался ЦК партии большевиков, в те дни постоянно собиралось много рабочих, солдат и матросов, желавших послушать большевистских ораторов и главным образом Ленина. Владимир Ильич выступал очень часто. Послушать Ленина приходили не только большевистски настроенные рабочие и солдаты, но и те, кто еще колебался, не освободился от влияния меньшевиков и эсеров. Трудно было не искушенному в политике человеку разобраться в сложной обстановке того времени. Ораторы от различных партий, выступая на многочисленных митингах, лишь сбивали рабочих с толку, и люди шли слушать Ленина, чтобы узнать правду. Они с большим уважением и доверием относились ко всему, что говорил Ленин.

Мне очень часто приходилось бывать на многочисленных митингах и собраниях. Возникали горячие дискуссии. И я с радостью наблюдал, как все чаще рабочие, вступая в спор с меньшевистскими и эсеровскими ораторами, ссылались на Ленина, на его доводы и доказательства. Ленинская правда все глубже проникала в массы.

После июльских событий Временное правительство издало приказ об аресте Ленина, о привлечении его к суду.

Даже среди некоторых видных партийцев раздавались голоса о том, что Ленин должен явиться на суд. Но от рабочих мне ни разу не довелось услышать что-либо подобное. Своим пролетарским чутьем они понимали, что этот «суд» был бы физической расправой над Ильичем. На митингах рабочие подходили к нам, большевистским ораторам, расспрашивали нас о здоровье Ленина, о том, в безопасности ли он, наказывали ни в коем случае не допускать явки Ленина на суд, беречь его жизнь.

Партия, рабочие Петрограда оберегали своего вождя. Когда наступил момент открытого и решительного выступления, В. И. Ленин стал непосредственно у руля революции. Реализуя ленинский план вооруженного восстания, Военно-революционный комитет привел в боевую готовность все силы революционного пролетариата. Дня за два-три до восстания наш Василеостровский райком получил задание от Военно-революционного комитета проверить надежность команды крейсера «Аврора», ее готовность к выступлению. Поступили сигналы о том, что на крейсере якобы взяли верх анархисты. Вместе с членом райкома Коршуновым я отправился на «Аврору». Там мы встретились с членами судового комитета — большевиками. Выяснилось, что сигналы, поступившие в Военно-революционный комитет, не подтверждаются. Можно было твердо рассчитывать на команду крейсера «Аврора», на ее верность делу революции.

В эти же дни, 23—24 октября 1917 года, Военно-революционный комитет мобилизовал все транспортные средства. Наш Русско-Балтийский завод предоставил в его распоряжение десятка полтора легковых автомобилей, а также несколько десятков тонн авиационного бензина.

В самый разгар восстания в Смольном открылся II съезд Советов. Я как член Петроградского комитета большевиков присутствовал на этом съезде. Там я имел счастье не только увидеть и услышать Ленина, но и побеседовать с ним. Помню, после демонстративного ухода со съезда меньшевиков, правых эсеров и бундовцев у меня возникли некоторые опасения. И вот в перерыве я увидел Владимира Ильича, прогуливающегося по залу и оживленно беседующего с делегатами съезда. Я подошел к Ильичу и спросил, не сузит ли социальную базу нашей революции уход со съезда эсеров, меньшевиков и представителей прочих партий. Ведь крестьяне в массе своей еще идут за эсерами.

Владимир Ильич улыбнулся и сказал:

— Не смущайтесь этим. Это очень хорошо, что они, огласив свои декларации, покинули съезд. Тем самым они поставили себя по другую сторону баррикад и показали свое истинное лицо. После этого крестьянам, да и отсталым рабочим легче будет разобраться в политических партиях и отличить своих врагов от друзей. А это только на пользу революции.

На этом съезде я слушал доклады В. И. Ленина о мире и о земле. Помню, какой восторг охватил всех собравшихся, когда были приняты первые декреты Советской власти.

В дальнейшем мне довелось еще много раз видеть и слышать В. И. Ленина. На VIII съезде Советов в декабре 1920 года Ленин выступил при обсуждении составленного по его указаниям и под его .руководством плана ГОЭЛРО. Нас поразил размах этого плана, а кое-кому он в тех условиях казался почти несбыточным. Но страстная убежденность Ильича, его горячая вера в неиссякаемые силы народа передались нам, и мы прониклись уверенностью в том, что ленинский план электрификации будет осуществлен.

Весной 1921 года проходил X съезд партии¹. Съезд собрался в тяжелых условиях хозяйственной разрухи... Перед партией и народом стояли колоссальные трудности. В. И. Ленин указал на этом съезде единственно правильный путь, заключавшийся в переходе к новой экономической политике, рассчитанной на укрепление союза рабочего класса и крестьянства...².

Сила ленинского слова, его железная логика были неотразимы. После съезда делегаты в своем подавляющем большинстве разъехались на места убежденными сторонниками новой экономической политики и горячо стали проводить ее в жизнь.

Довелось мне присутствовать 31 октября 1922 года на сессии ВЦИК³, где Владимир Ильич произнес одну из своих последних речей. Несмотря на болезнь, Ленин рвался к работе, к людям. Он не жалел себя, отдавая все силы на благо народа.

 

¹ X съезд партии состоялся 8—16 марта 1921 года.— Ред.

² Теоретическое и политическое обоснование необходимости перехода к нэпу В. И. Ленин дал в отчете о деятельности ЦК партии и в докладе о замене продовольственной разверстки натуральным налогом.— Ред.

³ IV сессия ВЦИК IX созыва состоялась 23—31 октября 1922 года.— Ред.