3. ПОСЛЕДНИЕ НЕДЕЛИ ЭМИГРАЦИИ
Завершение работы военных лет в Швейцарии
В дни напряженных поисков путей для возвращения в Россию два дела, не связанных с организацией отъезда, Ленин считал обязательными, первоочередными. Эти дела завершали деятельность эмигрантов-большевиков в швейцарском рабочем движении и политическую работу с военнопленными (русскими солдатами, находившимися в лагерях Германии и Австрии).
Два документа — «Прощальное письмо к швейцарским рабочим» и «Товарищам, томящимся в плену»1 — были написаны Лениным от лица всех отъезжавших в Россию большевиков.
Тесно связанный с представителями левого крыла швейцарской партии, используя всякий контакт с рядовыми социал-демократами и рабочими, Ленин был их неизменным советчиком, смело разоблачал центристское большинство в руководстве швейцарских социал-демократических организаций.
«Прощальное письмо к швейцарским рабочим» вышло за рамки его заголовка. Ленин обращался не только к рабочим Швейцарии, но и к измученным войной рабочим Германии, Франции и Италии2. Они с надеждой смотрели на русский рабочий класс, который первым начал революционную борьбу за мир. Развертывая перед западноевропейскими рабочими картину истинного положения дел и России, Ленин разъяснял, что основная цель буржуазного Временного правительства заключалась в том, чтобы противодействовать заключению мира и свою империалистическую войну с Германией «выдать за «оборонительную»... за «защиту» русской республики»3.
«Только остающимся верным интернационализму революционный пролетариат России и всей Европы способен избавить человечество от ужасов империалистском войны!»4 — писал Ленин, призывая социалистический пролетариат Европы в союзе с российскими рабочими готовиться к предстоящей социалистической революции.
Второе письмо от редакции «Социал-демократа» было обращено к «Товарищам, томящимся в плену». В течение почти трех лет большевики вели разъяснительную работу среди русских военнопленных, заключенных в лагерях Германии и Австро-Венгрии. Около двух миллионов русских солдат перенесли ужасы боев, нечеловеческие условия лагерной жизни, пробудились от предрассудков царской казармы, покончили с верой в царя, в незыблемость царско-помещичьего строя.
Прощаясь с военной лепными и обещая сделать в России все возможное для облегчения их участи, В. И. Ленин призывал их влиться в ряды революционного народа.
«Вернитесь в Россию, как армия революции... Вернувшись на родину, вы рассыплетесь по всей стране. Несите же в каждый отдаленный уголок, в каждую русскую деревню, исстрадавшуюся от голода, поборов и поруганий,— весть о свободе. Просвещайте братьев- крестьян: изгоняйте тьму из деревни, зовите крестьянскую бедноту поддержать городских и сельских рабочих в их славной борьбе»5.
Оба документа были изданы в Швейцарии и несли слова ленинской правды. Именно в них-то и сказал Ленин о том, что в России «Непосредственно... не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны, при громадном сохранившемся земельном фонде дворян-помещиков, на основе опыта 1905 года, может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней»6.
Меньшевики срывают переговоры о проезде через Германию
Несколько дней прошло в ожидании положительного ответа от германской администрации. Теперь все надежды на возвращение связывались с планом проезда через Германию. Эмигранты Франции и Швейцарии, пытавшиеся получить низы у консулов в индивидуальном порядке, столкнулись с волокитой. Консульства давали обещания, но выдачу виз затягивали. Получение виз оказалось делом неосуществимым.
Состояние неопределенности становилось невыносимым для Ленина. Он писал Я. С. Ганецкому: «Вы можете себе представить, какая это пытка для всех нас сидеть здесь в такое время»7. Все настойчивее обращался он мыслью к плану проезда через Германию, запрашивал Ганецкого, нельзя ли пробраться через нее контрабандой. Предложение исхлопотать в Берлине официальное разрешение отверг категорически. 28 марта в Стокгольм была послана телеграмма: «Берлинское разрешение для меня неприемлемо. Или швейцарское правительство получит вагон до Копенгагена или русское договорится об обмене всех эмигрантов на интернированных немцев»8.
Я. С. Ганецкий, прилагавший все усилия, чтобы организовать отъезд, предложил начать хлопоты в Англии, но В. И. Ленин ясно видел нереальность такого плана. «Ваш план неприемлем,— телеграфировал он 30 марта в Стокгольм.— Англия никогда меня не пропустит, скорее интернирует. Милюков надует. Единственная надежда — пошлите кого-нибудь в Петроград, добейтесь через Совет рабочих депутатов обмена на интернированных немцев...»9
В тот же день в подробном письме Ганецкому Владимир Ильич писал о том, в какую западню превратилась для него Швейцария по милости Временного правительства.
«Сегодня я телеграфировал Вам, что единственная надежда вырваться отсюда, это — обмен швейцарских эмигрантов на немецких интернированных. Англия ни за что не пропустит ни меня, ни интернационалистов вообще, ни Мартова и его друзей, ни Натансона и его друзей... Ясно, что злейшего врага хуже английских империалистов русская пролетарская революция не имеет. Ясно, что приказчик англо-французского империалистского капитала и русский империалист Милюков (и К °) способны пойти на все, на обман, на предательство, на все, на все, чтобы помешать интернационалистам вернуться в Россию. Малейшая доверчивость в этом отношении и к Милюкову, и к Керенскому (пустому болтуну, агенту русской империалистской буржуазии по его объективной роли) была бы прямо губительна для рабочего движения и для нашей партии, граничила бы с изменой интернационализму»10.
В этом письме Ленин просил передать в Россию и напечатать, что он осуждает безусловно всякое сближение со стоящими на социал-пацифистской, каутскианской, позиции Чхеидзе и К0, глубочайше убежденный, что для рабочего класса это вредно, опасно, недопустимо.
О тревоге Ленина по этому поводу свидетельствует конец письма. Это — не требование, это — буквально мольба довести его мнение до «Правды», Муранова, Каменева и др.: «Ради бога, постарайтесь доставить все это в Питер и в «Правду» и Муранову и Каменеву и др. Ради бога, приложите все усилия, чтобы с надежнейшим человеком послать это... Никакого сближения с другими партиями, ни с кем!»11
Хотя Русское бюро ЦК (члены которого входили в исполнительный комитет Петроградского Совета) пыталось по почте и телеграфу связаться с Владимиром Ильичем, Временное правительство не пропускало в адрес Ленина ни «Правду», ни писем, ни телеграмм. Большевики подняли вопрос об этом в исполнительном комитете. Дело передали в контактную комиссию, но никаких решений за этим не последовало.
Пришлось налаживать живую связь. Е. Д. Стасова — секретарь Бюро ЦК в России — специальным письмом (поддержанным членами исполкома Петроградского Совета — большевиками) обратилась в градоначальство с просьбой выдать пропуск для проезда через границу в Торнео Марии Ивановне Стецкевич, человеку надежному, способному к конспирации, знающему иностранные языки. Разрешение испрашивалось под предлогом доставки из-за границы имущества партии. Такое разрешение было получено 10 (23) марта. Стецкевич выехала с письмами и газетами для В. И. Ленина, а также с поручением настаивать на его приезде в Россию. Она должна была выяснить обстоятельства с задержкой возвращения Ленина и неполучением им вестей.
Русское бюро ЦК, осведомленное эмигрантами, прорвавшимися в Россию, о положении интернационалистов за границей, ясно представляло себе, какими возможностями располагал Ленин. Сообщения А. М. Коллонтай, приехавшей в Петроград 18 (31) марта, о том, в каком состоянии пребывают большевики, затем М. И. Стецкевич, вернувшейся приблизительно тогда же с вестями, письмами Ленина (по-видимому, третьим, и четвертым «Письмами из далека», посланными Лениным в Стокгольм 12(25) марта и проектами возвращения (предложенными Я. С. Ганецким), были достаточно убедительны. Бюро ЦК одобрило план возвращения через Германию, как наиболее реальный. Петроградские цекисты предвидели, что шовинисты воспользуются фактом проезда для травли большевиков, но Центральный Комитет партии надеялся, что рабочие антибольшевистской агитации не поддадутся. Стецкевич снова была направлена в Стокгольм, чтобы передать наказ Ленину: приехать немедленно, каким угодно путем, если при этом не будет опасности быть задержанным. С нею была послана небольшая сумма денег на дорогу. Русское бюро ЦК не располагало значительными средствами. При этой, второй поездке на русской границе у Стецкевич были отобраны газеты.
Бюро ЦК хлопотало также перед Временным правительством о пропуске В. И. Ленина в Россию. При переговорах «контактной комиссии» о проезде эмигрантов через «союзные» страны было получено обещание Временного правительства выдать «специальное разрешение» для проезда Ленина.
Между тем в Швейцарии дело отъезда осложнилось. В ответ на предложение Р. Гримма продолжать переговоры с германским посланником в Берне представители Бунда, меньшевиков и эсеров отступились от одобренного 6(19) марта плана проезда через Германию. Отказ швейцарского правительства взять на себя официальную ответственность за поездку, частный характер переговоров не устраивали меньшевиков и бундовцев.
Меньшевики со свойственной нм историчностью высказывались против проезда через Германию, пока не будет получена санкция из Петрограда. Они требовали от большевиков отказа от этого плана.
Ожесточенные споры по этому вопросу развертывались во всех швейцарских колониях и на заседаниях комитетов по возвращению эмигрантов на родину, где заодно с меньшевиками выступали эсеры и бундовцы. Особенно яростно нападали на большевиков меньшевики, напирая на то, что рабочие не поймут, как могли эмигранты решиться ехать через территорию Германии, воюющей с Россией. Член Женевской секции большевиков С. Н. Равич (Ольга) писала об этой обстановке: «Наша секция получила от Ильича указание всячески отстаивать план переезда через Германию, так как других путей нет.
В течение двух недель у нас в Женеве, Лозанне и др. городах Швейцарии шла неимоверная борьба. Дискуссии велись целыми сутками. Меньшевики утверждали, что мы, проехав через Германию, предаем революцию, что русский народ, даже рабочий класс, не поймет этого и пр. и пр.
Ничто уже не могло удержать Владимира Ильича и всех прочих, раз путь был найден»12.
Н. К. Крупская в письме В. М. Каспарову сообщала: «По поводу отъезда меньшевики и с.-р. подняли отчаянную склоку. Собственно говоря, никто не говорит, что принципиально не считает возможным ехать через Германию; на это храбрости хватит только у патриотов, но боятся патриотического настроения, боятся, что масса не поймет мотивов, будет считать изменниками и пр.»13
В самый разгар этой борьбы на одном из заседаний Цюрихского комитета присутствовал Ленин. А. В. Луначарский, приехавший в Цюрих для участия в заседании комитета, позднее так передал речь Ленина в ответ на наскоки меньшевиков: «С усмешкой и лице, уверенный, спокойный и холодный, он заявил:
«Вы хотите уверить меля, что рабочие не поймут моих доводов использовать какую угодно дорогу для того, чтобы попасть в Россию и принять участие в революции.
Вы хотите уверить меня, что каким-нибудь клеветникам удастся сбить с толку рабочих и уверить их, будто мы, старые, испытанные революционеры, действуем в угоду германского империализма. Да это курам смех»14.
Эта запись так полнокровно и так отчетливо передает и содержание и тон речи Ленина, так точно рисует его образ в те мучительные для него дни, когда вопрос о поездке еще не стал делом только большевиков, когда они были вынуждены действовать, считаясь с представителями других политических направлении.
Его речь, лаконичная, лишенная какого бы то ни было украшательства, глубоко принципиальная, свидетельствовала о твердости его позиции. Ни на одну минуту он не допускал мысли, что русские рабочие могут усомниться в политической честности своей партии и ее вождя.
По свидетельству С. Ю. Багоцкого, совещание (по- видимому, именно то, которое олнеал А. В. Луначарский) «официально не дезавуировало» поручения Гримму, но предложило Мартову съездить в Берн и просить Гримма «пока не форсировать» переговоров с посланником Германии в Берне Ромбергом.
Описывая ночную прогулку по пустынным улицам Цюриха после этого совещания, Багоцкий писал о том, с какой горечью В. И. Ленин говорил об «излишней осторожности» Мартова:
«Ни один разумный человек не усомнится, что мы едем в Россию не по поручению немцев. Вся наша многолетняя работа служит доказательством этого, дальнейшая работа еще подтвердит это. Ведь просто преступно сидеть здесь сложа руки, когда мы так нужны пролетариату в России»15.
Багоцкий пытался представить доводы за некоторую затяжку отъезда, говорил, что в конце концов меньшевиков удастся уговорить и поездка осуществится.
«Владимир Ильич как будто согласился с моими доводами и на прощание сказал:
«Хорошо, подождем еще несколько дней»16.
Это ожидание разрешилось иначе, чем предполагал Багоцкий. Меньшевики стали выдвигать одни за другим новые планы отъезда в Россию.
Сначала предложили создать в нейтральной Голландии специальный орган для непосредственного обмена политических эмигрантов на немецких военнопленных и интернированных в России граждан Германии. Оказалось, что дело это длительное. Тогда надумали организовать обращение к А. Ф. Керенскому, как министру юстиции, обязанному следить за выполнением закона об амнистии. Считали, что он должен санкционировать проезд через Германию, ввиду того что проезд через Англию был невозможен17..
Обо всех этих проектах ставили в известность Р. Гримма, и в конце концов он признал этот план для себя также более подходящим, чем первоначальный план частных переговоров с германским посольством в Берне. 17(30) марта он сообщил об этом ЦК большевиков. Итак, через одиннадцать дней после того, как вопрос о проезде через Германию всеми фракциями был одобрен, оказалось, что все предпринятые шаги аннулированы вновь выдвинутым, безнадежным планом.
В. И. Ленин, казалось, сгорал от негодования. В такое время, когда дорог каждый час, были не только упущены две недели, истрепаны нервы, но и испорчено начатое дело. Дальше терпеть такое положение было невозможно. Надо было внести полную ясность в позицию каждого большевика, в каком бы пункте Швейцарии он ни находился; начать хлопоты вновь, не связываясь с представителями «других фракций»; в кратчайший срок организовать возвращение в Россию; надо было Заграничной коллегии ЦК РСДРП взять на себя ответственность за проезд большевиков через Германию.
18(31) марта в Цюрихе но атому вопросу было принято постановление, разработанное В. И. Лениным.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЗАГРАНИЧНОЙ КОЛЛЕГИИ ЦК РСДРП
Заграничная коллегия Центрального Комитета РСДРП постановляет принять предложение, сделанное тов. Робертом Гриммом относительно возвращения в Россию через Германию эмигрантов, желающих вернуться на родину.
Заграничная коллегия ЦК констатирует:
(1) что переговоры велись тов. Р. Гриммом с одним членом правительства нейтральной страны, министром Гофманом, который не признал возможным официальное вмешательство Швейцарии только потому, что английское правительство, несомненно, усмотрело бы в этом нарушение нейтралитета, так как Англия не хочет пропустить интернационалистов;
(2) что предложение т. Р. Гримма вполне приемлемо, так как гарантирована свобода проезда независимо от политических направлений, от отношения к вопросу о «защите отечества», о продолжении войны Россией или заключении ею мира и т. д.;
(3) что предложение это основано на плане обмена русских эмигрантов на интернированных в России немцев, причем эмигрантам нет никаких оснований отказаться от агитации за такой обмен в России;
(4) что т. Р. Гримм передал это предложение представителям всех направлений политической эмиграции, заявив с своей стороны, что при данном положении вещей это — единственный путь и что он вполне приемлем при теперешних условиях;
(5) что с нашей стороны сделано все возможное, чтобы убедить представителен различных направлений в необходимости принять это предложение и в абсолютной недопустимости оттяжек;
(6) что представители некоторых направлений, к сожалению, высказываются за дальнейшие оттяжки,— решение, которое мы не можем не признать в величайшей степени ошибочным и приносящим глубочайший вред революционному движению в России.
На основании этих соображении Заграничная коллегия ЦК постановляет известить всех членов вашей партии о принятии нами предложения и о немедленном отъезде, пригласить их принимать записи от всех желающих ехать и сообщить копию настоящего постановления представителям других направлении.
Цюрих, 31 марта 1917 г.18
Посылая постановление Цюрихской секции большевиков для распространения в других секциях (Женеве, Лозанне, Лa-Шо-де-Фоне, Кларане и т. д.), Ленин писал: «...я считаю сорвавших общее дело меньшевиков мерзавцами первой степени, «боящихся» того, что скажет «общественное мнение», т. е. социал-патриоты!!!»19
Постановление было немедленно сообщено представителям бундовцев, эсеров и меньшевиков.
Вечером 18(31) марта Р. Гримму была послана телеграмма :
НАЦИОНАЛЬНОМУ СОВЕТНИКУ ГРИММУ
Наша партия решила безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию к тотчас же организовать эту поездку. Мы рассчитываем уже сейчас более чем на десять участников поездки.
Мы абсолютно не можем отвечать за дальнейшее промедление, решительно протестуем против него и едем одни. Убедительно просим немедленно договориться и, если возможно, завтра же сообщить нам решение.
С благодарностью Ленин20.
Утром 19 марта (1 апреля) телеграмма была получена. Гримм но телефону ответил, что готов подыскать лицо для дальнейших переговоров с властями, которые установят условия проезда. По-видимому, желая иметь на руках документ об отказе от посредничества, он телеграфировал, что свою миссию считает законченной и в дальнейшие переговоры со швейцарскими властями вступать не намеревается.
В тот же день в Стокгольм Я. С. Ганецкому была послана телеграмма:
«Выделите две тысячи, лучше три тысячи, крон для нашей поездки. Намереваемся выехать в среду минимум 10 человек... Ульянов»21.
Деньги из Стокгольма были переведены немедленно, и предполагалось, что вопрос о выезде будет разрешен в течение трех-четырех дней. Теперь, когда ЦК РСДРП взял организацию дела в свои руки, казалось, никто уже не мог помешать отъезду и надо было все силы направить на обеспечение материальной стороны поездки.
Однако 20 марта (2 апреля) меньшевики, получившие копию постановления Заграничной коллегии ЦК, не постеснялись передать ее Гримму и, как писала Н. К. Крупская, «настроили Гримма соответствующим образом и чуть не сорвали всего дела»22.
Р. Гримм, познакомившись с постановлением, предал его гласности, изобразив большевиков людьми, которые злоупотребили его доверительным сообщением: во-первых, о разговоре с министром Г. Гофманом; во-вторых, об опасении Гофмана, что если Швейцария окажет русским эмигрантам помощь при проезде их через Германию, заведомо зная, что Англия препятствует их возвращению в Россию, то английское правительство может усмотреть в этом нарушение нейтралитета.
В пространном документе, адресованном Цюрихскому комитету по возвращению русских эмигрантов на родину, Гримм высказывал сожаление по поводу того, что его «хлопоты таким легкомысленным образом стали предметом циркуляра (т. е. постановления Заграничной коллегии ЦК РСДРП от 18 (31) марта.— Н. И.), получившего общее, вышедшее за пределы тесного круга лиц распространение».
После этого документ действительно получил «самое широкое распространение», чего, собственно, и добывались меньшевики. Письмо было вручено Гриммом члену комитета эсеру Боброву (М. А. Натансону), т. е. была обеспечена огласка его в «социалистических» кругах. Что было неслыханным приемом в отношениях между социалистами. На такой поступок подбили Р. Гримма меньшевики, чтобы использовать его документ в борьбе против большевиков.
«Опровержение» Р. Гримма, бросающее тень на членов руководящего центра большевиков, было поставлено на обсуждение срочно созванного собрания антибольшевистских фракций. Насколько медлительны были меньшевики при решении вопроса о путях возвращения в Россию, настолько расторопны оказались они в помехах к выезду через Германию.
На этом собрании было принято постановление, объявлявшее «политической ошибкой» решение большевиков ехать через Германию на свою ответственность, «поскольку не доказана возможность добиться от русского Временного правительства согласия на предполагаемый обмен».
Игнорировать выходку Р. Гримма было невозможно: он выступил с опровержением фактического хода дела, обвиняя большевиков в искажении объективного содержания переговоров, и в частности в искажении его позиции.
Представитель ЦК РСДРП Зиновьев в присутствии Фр. Платтена потребовал у Р. Гримма объяснений по поводу письма. Кроме упрека, что в постановлении ЦК упомянуто имя Г. Гофмана, Гримм не мог привести ни одного довода, оправдывавшего его выступление с опровержением. По-видимому, немного освободившись от воздействия меньшевистско-эсеровских советчиков, он не хотел углублять конфликт с большевиками и тут же предложил свои услуги для дальнейшего посредничества в деле организации переезда группы эмигрантов, которая решила ехать немедленно.
Самый факт предложения Р. Гримма смягчал удар, нанесенный его письмом. Но большевики решительно отказались от его услуг. Иметь дело с человеком, способным на двойную игру и трусливые увертки, было невозможно.
В. А. Карпинский, вспоминая об этом критическом моменте, писал:
«Когда Гримм отказал и противники торжествовали, Ленин сказал:
«Найдется же в Швейцарии хоть один социалист, у которого хватит мужества, невзирая на травлю социал-патриотов, выпустить нас в Россию! Наконец, мы обратимся просто к честному швейцарскому рабочему, который согласится подписать необходимые бумаги и провезти нас через Германию!»23
В. Мюнценберг, участвовавший в обсуждении вопроса, хорошо запомнил непоколебимое решение В. И. Ленина прорваться в Россию, несмотря на то что проезд через Германию будет использован врагами большевизма. «Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад!»24 — все время повторял Ленин.
Промедление невозможно. Большевики едут одни
Вопрос о возвращении на родину был обсужден еще раз. Большевики признали установленным: во-первых, что не только английские и французские власти, но и Временное правительство, действуя под диктовку английского, препятствует возвращению тех революционеров, которые намерены бороться против продолжения грабительской войны; во-вторых, что «ввиду двусмысленного поведения» Р. Гримма организаторы поездки сочли лучшим отказаться от его услуг и поручили доведение дела до конца т. Платтену25.
Эти. решения, по-видимому, были приняты 20 марта (2 апреля). Известно, что Фр. Платтен попросил дать ему время обдумать этот шаг, но в тот же день дал согласие и выехал в Берн. Здесь он поставил в известность о своей миссии Р. Гримма, заявив, что будет вести переговоры не от имени Швейцарской с.-д. партии, а в качестве доверенного лица Ленина.
21 марта (3 апреля) переговоры были начаты. При нервом свидании с германским посланником в Берне Ромбергом был поставлен основной вопрос: согласно ли германское правительство пропустить через Германию русских эмигрантов без различия их партийной принадлежности?
На это был получен утвердительный ответ. Затем был выработан текст условий, которые Фр. Платтен и вручил германскому посланнику.
УСЛОВИЯ ПРОЕЗДА БОЛЬШЕВИКОВ ЧЕРЕЗ ГЕРМАНИЮ
«1. Я, Фриц Платтен, беру под свою полную и непрестанную личную ответственность вагон с политическими эмигрантами и легальными лицами, желающими проехать в Россию через Германию.
2. С немецкими властями сносится исключительно Платтен, без разрешения которого никто не может проникнуть в запертый на все время путешествия вагон, Вагону присваивается право экстерриториальности.
3. Проверки бумаг или лиц ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должно быть.
4. В вагон допускаются лица абсолютно без всякого различия их политическою направления и их отношения к вопросам войны и мира.
5. Всем едущим выдает билеты Платтен по нормальному тарифу.
6. Поскольку возможно, проезд должен произойти без перерыва, прямым сообщением. Без технической необходимости перерыва в путешествии не может быть. Выходить из вагона нельзя ни по чьему-либо приказанию, ни по собственной инициативе.
7. Разрешение на проезд дается на основе обмена едущих на немецких и австрийских пленных и интернированных в России.
8. Посредствующее лицо и едущие принимают на себя обязательство действовать в обществе, и особенно среди рабочих, в том направлении, чтобы этот постулат был осуществлен.
9. По возможности ближайший срок отъезда от швейцарской границы до шведской, а также технические подробности (багаж и проч.) устанавливаются немедленно».
При сравнении этого документа с текстом условий проезда через Англию, разработанных Лениным в начале марта26, не остается сомнений в том, что условия проезда через Германию были разработаны также им.
На самом деле как в первых условиях, так и в этих предусматривалось сопровождение едущих социалистом нейтральной страны, который осуществляет все сношения с германской администрацией, и именно Фр. Платтеном;
специально оговорено, что в группе имеются представители всех направлений, независимо от их взглядов на войну и мир;
вагон получает право экстерриториальности;
войти в вагон без согласия Фр. Платтена никто не смеет;
за проезд расплачивается Платтен по существующему тарифу в зависимости от числа занятых мест.
Различие составляют пункты, связанные с переездом из Англии в Россию водным путем (фрахт парохода, извещение по радио всех судов о том, что на пароходе следуют русские эмигранты), и пункт, что английское правительство обязуется не препятствовать организации этого переезда. Это, естественно, отпадало при проезде через Германию. В первоначальном варианте имелся еще пункт о гарантиях соблюдения этих условий, в частности, о согласии английского правительства на предварительное их опубликование в печати.
В условиях, выработанных для Германии, ничего не было о пароходе, так как непродолжительный переезд от Засница до Треллеборга эмигрантам предстояло совершить на судне нейтральной Швеции.
Опубликование же условий переезда имело смысл со стороны «союзного» английского правительства и было решительно пи к чему со стороны правительства воюющей с Россией Германии.
В условиях проезда через Германию есть пункты, которые могли бы фигурировать и в первом документе. Именно:
п. 3. Проверки бумаг или лиц ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должно быть;
п. 6. Поскольку возможно, проезд должен произойти без перерыва, прямым сообщением. Без технической необходимости перерыва в путешествии не может быть. Выходить из вагона нельзя пи по чьему-либо приказанию, ни по собственной инициативе.
п. 7. Разрешение на проезд дается на основе обмела едущих на немецких и австрийских пленных и интернированных в России.
и. 8. Посредствующее лицо и едущие принимают на себя обязательство действовать в обществе, и особенно среди рабочих, в том направлении, чтобы этот постулат был осуществлен;
п. 9. По возможности ближайший срок отъезда от швейцарской границы до шведской, а также технические подробности (багаж и проч.) устанавливаются немедленно.
Если отбросить пункты 7 и 8, в которых оговорены специфические условия обмена на военнопленных Австрии и Германии, что никак не могло предусматриваться в условиях, выработанных для Англии, то в «германском варианте» по сравнению с «английским» имелись дополнительные пункты:
3) о непроверке документов;
5) о непрерывности поездки и невыходе из вагона едущих;
9) о скорейшем сроке отъезда и его технической стороне.
Все эти пункты являлись детализацией условий, естественно возникшей, когда вопрос стал на деловую почву (при проезде через Германию), и ненужной при предварительном зондаже возможности отъезда (через Англию).
Можно ли на основании таких изменений во втором документе по сравнению с первым отрицать, что автором и второго документа был Ленин!
Фр. Платтен (вручивший эти условия германскому посланнику в Берне), вспоминая об обстоятельствах, связанных с отъездом, писал в 1927 году:
«Ленин поселился в маленькой комнате в Народном доме. Там была составлена первая нота будущего Советского правительства... Посланник долго колебался и заявил наконец, что условия, предлагаемые Лениным (а не Платтеном!!— Н. К.), таковы, что нужно опасаться провала всей затеи с поездкой... Я не был уполномочен соглашаться на какое бы то ни было смягчение этих условий»27.
Как только Фр. Платтен дал согласие на посредничество, Ленин выехал в Берн, и условия проезда через Германию 21 марта (3 апреля) были вручены Ромбергу.
Российские шовинисты за работой
К этому времени и за границей и в России были приняты меры к дискриминации большевиков, «Правды» и ЦК РСДРП.
Когда в одном из списков провокаторов, публиковавшихся в газетах, был упомянут как сотрудник охранки Черномазов, «работавший» в 1913 году в партии большевиков, буржуазные газеты немедленно начали кампанию «разоблачений» «Правды» как газеты, якобы «руководимой провокатором».
В «Neue Ziircher Zeitung» 17 (30) марта было перепечатано из русских газет следующее сообщение петроградского корреспондента: «Руководимая им (Черномазовым.— Н. К.) газета, требовавшая социалистической республики, резко нападала на Временное правительство с явной целью служить реакции. Вообще агитация безответственных кругов (имеются в виду большевики.— Н. К.) против правительства вызывает подозрение в сообщничестве со старым режимом и с врагом»28.
На том основании, что охранка в 1913 году имела своего сотрудника в партии большевиков, этой партии в 1917 году бросалось обвинение, что она служит реакции, состоит в сообщничестве и со старым режимом и с врагом, т. е. германскими империалистами!
В. И. Ленину (который не имел сведений о положении в Петрограде и не знал, вернулся ли уже из ссылки официальный издатель «Правды» член IV Государственной думы большевик М. К. Муранов) пришлось взять на себя опровержение этой клеветы.
Статью «Проделки республиканских шовинистов» В. И. Ленин направил 18(31) марта в швейцарскую (цюрихскую) газету «Yolksreclit», в орган итальянских социалистов «Аѵапі!» и в Стокгольм Я. С. Ганецкому для пересылки в Россию. Ленин писал в ней о том, что «Правда» являлась по существу органом ЦК РСДРП, что он, Ленин, почти ежедневно писал в нее из Кракова. Сотрудничавшие в ней члены Государственной думы — большевики постоянно приезжали в Краков для совета, как направлять газету. Таким образом, Черномазов мог лишь мешать работе, но никак не направлять ее. Затем, поскольку он своими статьями компрометировал большевизм как направление и был заподозрен в политической нечестности, его отстранили от работы в «Правде». В 1916 году при попытке проникнуть в нелегальную организацию большевиков он не был в нее допущен Русским бюро ЦК РСДРП.
Статья Ленина появилась в «Volksrecht» и с небольшими сокращениями в «Avanti!». Посланная Ганецким в Петроград только 24 марта (6 апреля), она не была напечатана в «Правде», так как к этому времени вернувшийся в Петроград из ссылки 12(25) марта М. К. Муранов специальным письмом в редакцию газеты «День» разоблачил клевету об участии Черномазова в «Правде» 1917 года.
Письмо Муранова было напечатано 13(26) марта, однако желтая пресса продолжала травить большевиков; травля поддерживалась западноевропейской шовинистской и социал-шовинистской печатью.
Почти одновременно в бульварной парижской газетке «Petit Parisien» появилось сообщение, что министр иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюков обещает привлечь к суду тех граждан, которые вернутся в Россию через Германию. Эта заметка была рассчитана на то, чтобы внести колебания в ряды эмигрантов, запугать тех, кто решил прорваться в Россию через Германию.
Такая угроза предвещала если не арест на границе, то, безусловно, еще более беспардонную травлю всех, кто все-таки решился бы ехать единственным возможным для интернационалистов путем.
Подготовка к отъезду
В атмосфере, осложненной поведением меньшевиков, бундовцев и эсеров, действовавших приемами склок, сплетен и интриг, готовились большевики к отъезду на родину, не допуская даже мысли о том, что российские рабочие усомнятся в их политической честности.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна были завалены неотложной работой и заботами, связанными с поездкой, ликвидацией дел, обеспечением связей с заграницей после отъезда. Надо было известить всех политических эмигрантов о возможности отъезда, добиться ясных ответов — едут они или нет, имеются ли у них средства на дорогу, способны ли собраться в течение двух-трех, много четырех дней.
Обмен письмами, телеграммами, мобилизация средств поглощали время, необходимое также на то, чтобы привести в порядок партийный архив. Надо было отобрать документы, которые можно оставить за границей вообще, и те, что были необходимы в России, но с которыми следовало повременить, не брать с собою, чтобы не подвергать риску конфискации на границе.
Делом, имевшим огромное политическое значение, была организация полной гласности отъезда, обеспечение его документами, скрепленными свидетельством представителей международного социализма.
Материальная сторона также представляла серьезные затруднения. 19 марта (1 апреля) ЦК располагал только тысячью франков на все расходы, связанные с отъездом (на оплату счетов, билетов, дорожные расходы и т. п.). Положение несколько улучшилось, когда пришли на помощь российские эмигранты из Швеции. Деньги от них были получены немедленно после телеграфного запроса Ленина от 19 марта (1 апреля). 20 или 21 марта (2 или 3 апреля) Владимир Ильич писал Карпинскому в Женеву:
«...Денег на поездку мы надеемся собрать человек на 12, ибо нам очень помогли товарищи в Стокгольме»29. За три дня до отъезда через Карпинского Ленин извещал старейшего члена партии Миху Цхакая о том, что проезд его будет оплачен из средств ЦК. Впрочем, денег хватило до Стокгольма только потому, что В. И. Ленин прибегнул к личному займу и пополнил таким образом кассу ЦК. Началась поспешная подготовка к отъезду.
В Женеву В. А. Карпинскому были отосланы партийный архив, книги и вещи, с тем чтобы все это постепенно пересылалось затем в Стокгольм для дальнейшего направления в Петроград.
Партийная касса, связи и переписка с остававшимися за границей большевиками также передавались Карпинскому. В. И. Ленин был озабочен тем, чтобы все большевики были осведомлены о возможности выехать в Россию и приготовились к отъезду. Потеряв из поля зрения большевика рабочего А. Линде, он писал В. А. Карпинскому, чтобы тот разыскал Линде, ввел его в курс дела и помог организовать отъезд с первой группой эмигрантов.
Все эти заботы и хлопоты не могли заглушить тревоги о том, примет ли германская администрация условия проезда. Ответ не был получен ни 22, ни 23 марта (4 и 5 апреля). Отъезд, назначенный на 25 марта (7 апреля), явно срывался. К тому же меньшевики (после того как Ромберг передал принципиальное согласие на пропуск эмигрантов и Фр. Платтен уговаривал их принять участие в поездке) требовали санкции на это Петроградского Совета рабочих депутатов. Отрицательный ответ из Петрограда означал бы запрещение, которое большевики должны были нарушить! К счастью, этот ответ: «Пока не ехать. Ждать» — был получен после отъезда большевиков из Швейцарии.
22 марта (4 апреля), в среду, посылая В. А. Карпинскому копию условий, предъявленных Платтеном Ромбергу, Ленин писал о своей уверенности, что эти условия будут приняты. Карпинскому было дано поручение договориться с французским циммервальдистом А. Гильбо насчет подписания протокола о всех обстоятельствах, вызвавших необходимость отъезда в Россию через Германию. Никаких сомнений в скором отъезде у Ленина не было. Однако ответное письмо Карпинского от 23 марта (5 апреля) свидетельствовало, что атмосфера в эмигрантской колонии накаляется и может осложнить дело еще раз. В. А. Карпинский сообщал, что 22 марта (4 апреля) в Женеве на собрании всех политических эмигрантов предложение ЦК РСДРП выехать через Германию немедленно было отвергнуто. Теперь меньшевики ставили отъезд в зависимость от согласия Петроградского Совета. Карпинский настойчиво советовал хранить документы и протоколировать беседы, связанные с отъездом, так как, писал он, «положиться ни на кого нельзя».
Если 22 марта (4 апреля) у Ленина была полная уверенность, что условия будут приняты, то сообщение Карпинского о требовании меньшевиками санкции Совета и неполучение 23 марта (5 апреля) ответа от Ромберга вызвали снова тревогу но поводу реальности отъезда. В этот день Ленин телеграфировал Я. С. Ганецкому:
«У нас непонятная задержка. Меньшевики требуют санкции Совета рабочих депутатов. Пошлите немедленно в Финляндию или Петроград кого-нибудь договориться с Чхеидзе, насколько это возможно. Желательно мнение Беленина30. Телеграфируйте Народный Дом, Берн»31..
Телеграмма была получена и в тот же день сообщена в Петроград. Но еще до отправления телеграммы Я. С. Ганецкий получил директиву Русского бюро ЦК, где Ленину было дано указание выехать в Россию немедленно. Ганецкий передал по телеграфу в Бери: «Белении телеграфирует 5 апреля: Ульянов должен тотчас же приехать. Все эмигранты имеют свободный въезд. Для Ульянова специальное разрешение. Вероятно, ответ на мой предложенный Вам план поездки. Просим непременно сейчас же выехать, ни с кем не считаясь. По поводу группы Мартова телеграфирую. Посылаю гонца к Беленину узнать мнение Чхеидзе»32.. Телеграмма была подписана партийными кличками: Куба, Орловский (Я. С. Ганецкий и В. В. Боровский).
Самый факт установления телеграфной связи с Русским бюро ЦК, санкция на проезд большевиков через Германию, настойчивый, повторный вызов Ленина в Россию — все это резко изменили настроение большевиков и очень облегчило Ленину последние дни перед отъездом. С сомнениями по этому поводу было покончено. Теперь с еще большим волнением ждали ответа от германского посольства в Берне.
24 марта (6 апреля) Ромберг сообщил Фр. Платтену, что условия, предложенные большевиками, приняты33. Платтен немедленно поставил об этом в известность В. И. Ленина.
Вот как писала об этом Н. К. Крупская:
«Когда пришло письмо из Берна, что переговоры Платтена пришли к благополучному концу, что надо только подписать протокол и можно уже двигаться в Россию, Ильич моментально сорвался: «Поедем с первым поездом». До поезда оставалось два часа. За два часа надо было ликвидировать все наше «хозяйство», расплатиться с хозяйкой, отнести книги в библиотеку, уложиться и пр. «Поезжай один, я приеду завтра». Но Ильич настаивал: «Нет, едем вместе». В течение двух часов все было сделано: уложены книги, уничтожены письма, отобрана необходимая одежда, вещи, ликвидированы все дела. Мы уехали с первым поездом в Берн»34.
Примечания:
1 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 87—94,60—66.
2 Вся работа Швейцарской с.-д. партии велась на трех языках, которыми пользовалось население Швейцарии,— французском, немецком и итальянском. Поэтому документы, адресованные швейцарским рабочим, становились достоянием рабочих грех воюющих государств Европы.
3 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 89.
4 Там же, стр. 90.
5 Там же, стр. 66.
6 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 91—92.
7 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 419.
8 Там же, стр. 417
9 Там же, стр. 418.
10 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 418—419.
11 Там же, стр. 423. Под надежным человеком, способным помочь «питерским нашим друзьям», подразумевался сам Я. С. Ганецкий (Куба).
12 ЦПА НМЛ, р. 14, on. 1, ед. хр. 127, л. 78.
13 Ленинский сборник XIII, стр. 271
14 В. И. Ленин. Полн. coбp. соч., т. 31, стр. 492. (Список неразысканных работ В. И. Ленина.)
15 «Ленин в Октябре. Воспоминания». Госполитиздат, 1957, стр. 20.
16 Там же, стр. 21
17 Формулировка невозможности проезда была употреблена из деликатности по отношению к «союзнику», ее можно было вполне истолковать как невозможность вернуться в Россию морем, на котором оперировал германский военный флот.
18 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 83—81
19 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 427.
20 Там же, стр. 424. Телеграмму подписали также Г. Б. Зиновьев и Ульянова (И. К. Крупская).
21 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 425.
22 Ленинский сборник ХIII, стр. 271.
23 «Молодая гвардия», 1924, № 2-3
24 Вилли Мюнценберг. Ленин и мы. Сб. «О Ленине. Воспоминания зарубежных современников». 1962, стр. 156.
25 См. стр. 57-58 настоящего издания.
26 См. документ на стр. 12-13
27 «Красная газета» (вечерний выпуск) № 100, 15 апреля 1927 г. На основании анализа документа, сопоставления его с условиями проезда через Англию, подписанными В. И. Лениным собственноручно, а также свидетельства Фр. Платтена условия проезда через Германию включены в список документов, возможно принадлежащих Ленину (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 498).
28 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 79.
29 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 426.
30 А. Шляпникова, в то время члена ЦК, находившегося в России. В данном случае Ленин подразумевал Бюро Центрального Комитета партии. См. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 556.
31 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 428—429.
32 Ленинский сборник XIII, стр. 269—270.
33 В воспоминаниях Людендорфа имеется запоздалое сожаление по поводу допущенной ошибки — пропуске Ленина в Россию. Правительство Вильгельма II не учло последствий, какие имела для империалистической Германии его деятельность на родине.
34 Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 278—279.