В Казани

На семейство Ульяновых начались в Симбирске гонения, вызванные участием Александра в покушении на убийство царя.

Дольше оставаться здесь было невозможно, и Мария Александровна, дожидаясь, пока Владимир Ильич кончит гимназию, стала постепенно собираться в дер. Кокушкино, Казанской губ[ернии], в имение своей сестры ^[1].

В доме Ульяновых была назначена распродажа мебели и домашних вещей.

Досужие кумушки, которых и Симбирске всегда было много, заполнили квартиру Ульяновых. Под предлогом покупки вещей они приходили исключительно для того, чтобы взглянуть на мать казненного революционера.

— Вот ведь у вас горе-то какое, — начинала какая-нибудь из этих кумушек...

Но Мария Александровна обычно строго прерывала разглагольствования сплетниц такими словами:

— Вам что угодно? Вы пришли что-нибудь купить? Эти слова расхолаживали кумушек, и они уходили от Марии Александровны не солоно хлебавши.

Но Марию Александровну эти посещения и заглядывания в глаза мучили больше всего.

В. В. КАШКАДАМОВА. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. “Бакинский рабочий”, 1926, 21 января.

Летом 1887 [года]... в Кокушкине Владимир Ильич почти все время сидел за книгами, как мне кажется, юридическими. Случайно я видел у него “Энциклопедию права”, yо сказать, какие именно у него были книги, я не могу, — заглядывание в книгу другого считалось и тогда “нескромностью”.

Н. ВЕРЕТЕННИКОВ. Владимир Ульянов. “Комсомольская правда”, 1937, 26 августа.

Володя решил поступить на юридический факультет Казанского университета... Я был очень удивлен и разочарован тем, что он выбрал этот факультет: мне казалось, что юридические науки неизмеримо ниже естественных. Это мнение было тогда довольно распространенным. К тому же на юридический факультет часто шли юноши, не имевшие влечения ни к какой отрасли наук.

Помню, в это лето в Кокушкино приезжал читавший лекции по математической физике в Казанском университете Г. Н. Шебуев. Он долго, очень долго расхаживал с Володей по саду и беседовал. О чем у них шел разговор, не знаю, но слышал потом, как не однажды Шебуев с увлечением уверял, что Владимиру Ильичу непременно следует поступить на математический факультет, что у него “определенно математический склад ума”; между тем преподаватели русского и древних языков Симбирской гимназии считали, что Владимир Ильич обязательно должен поступить на филологический факультет. На мой же вопрос Володе, почему он выбирает юридический факультет, а не какой-нибудь другой, математический или естественный, он ответил:

“Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию. Может быть, в другое время я избрал бы другие науки...”

Н. ВЕРЕТЕННИКОВ, стр. 59 — 60.

По окончании гимназии Владимир Ильич подал прошение о приеме на юридический факультет Казанского университета. Прямого запрещения поступить в один из столичных университетов ему не было, но директор департамента полиции дал понять его матери, что лучше ему проситься в провинциальный университет, и лучше, если он будет жить при ней. Директор гимназии, преподававший латынь и словесность, ввиду выдающихся успехов Владимира Ильича по этим предметам прочил его в филологический институт или на историко-словесный факультет университета и был очень разочарован его выбором. Но Владимир Ильич тогда определенно уже интересовался юридическими и политико-экономическими науками, а кроме того, не был склонен к профессии педагога, да и знал, что она для него будет закрыта, и наметил себе более свободную — адвокатскую.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22.

К началу учебного года тетя Маша с семьей переехала из Кокушкина в Казань.

Н. ВЕРЕТЕННИКОВ, стр. 60.

В Казани была снята с конца августа 1887 года квартира и доме б. Ростовой на Первой горе, откуда Владимир Ильич переехал через месяц со всей семьей на Ново-Комиссариатскую, в дом Соловьевой.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

...Казань в середине 80-х годов уже изобиловала нелегальными народническими кружками. Они устраивались среди студентов университета, ветеринарного института, учительского института и духовной академии, среди учительского персонала и служащих в разных учреждениях, а также среди учащихся средних учебных заведений. В этих кружках дело самообразования велось наподобие краткосрочных курсов по вопросам социально-политическим. Во главе таких кружков стояли хорошо подготовленные руководители, которые давали определенное направление занятиям, ведя их по заранее установленной программе, подбирая необходимый материал для совместного чтения и для рефератов... Руководители кружков составляли тесно сплоченную организацию, возникшую в 1883—1884 гг. по инициативе студента-медика М. Д. Фокина. Последний организовал в эти годы кружок, куда вошли 2 студента духовной академии, 4 студента университета и 1 гимназист. В первый год своего существования кружок работал исключительно как кружок самообразования. В 1885 г. в этот кружок вступил студент-медик Д. Д. Бекарюков, переехавший из Харькова в Казань и заменивший Фокина, уехавшего в Киев.

Уезжая из Казани, Фокин поставил перед кружком практическую задачу — широкую организацию кружков самообразования с целью подготовки будущих работников-революционеров. Организовавшийся таким образом центральный кружок приступил к работе по организации кружков в 1885 г. и существовал в Казани до 1892 г., постепенно расширяясь как количественно, так и по характеру проводимой им практической работы. Этот центральный кружок был по направлению своему народническим; это была в сущности народническая ячейка, и, как таковая, она ставила себе задачу — работу среди крестьян. С целью подготовки будущих пропагандистов в деревне центральным кружком был выработан план занятий в кружках самообразования, согласно которому работа велась таким образом, чтобы в каждом вновь организованном кружке в первый год его существования была пройдена определенная программа вопросов, а именно: по истории революции на западе, по ознакомлению с русской действительностью, по политической экономии, причем особое внимание обращалось на изучение теории Маркса (хотя руководители были, как сказано выше, народниками; социал-демократы появились в Казани позднее). Словом, работа в первый год существования кружка самообразования была направлена к тому, чтобы в краткой форме давать членам его необходимые сведения для дальнейшей выработки определенного социально-политического мировоззрения. Вопросы революционной деятельности, вопросы партийной работы в первый год существования кружка если и ставились, то в самой общей форме.

К их решению переходили только тогда, когда члены кружка имели уже предварительную подготовку; тогда руководство получало совершенно определенное народническое направление. В таких кружках совместно уже читали и разбирали программы различных революционных партий, а иногда читали вместе и “Капитал” Маркса... Центральный кружок не ограничивался организационной работой среди интеллигенции, но некоторые члены его вели пропаганду и среди рабочих Алафузовского завода. В более поздний период существования группы, со времени появления в Казани социал-демократов, началось некоторое сближение народников с последними... на почве революционной пропаганды среди рабочих.

М. Е. БЕРЕЗИН, Ю. О. БОРОДИН, Е. Ф. ПЕЧОРКИН и др. Воспоминания из жизни народнических кружков в Казани. “Каторга и ссылка”, 1930, № 10, стр. 121 — 122

В те годы затишья и безвременья, когда “Народная воля” была уже разбита, социал-демократическая партия еще не зародилась в России и массы еще не выступали на арену борьбы, единственным слоем, в котором недовольство не спало, как в других слоях общества, а проявлялось отдельными вспышками, было студенчество. В нем всегда находились честные, горячие люди, открыто возмущавшиеся, пытавшиеся бороться. И его поэтому давила всего сильнее лапа правительства. Обыски, аресты, высылки, — все это обрушивалось всего сильнее на студентов. В 1887 году гнет еще усилился вследствие попытки покушения на жизнь царя, произведенной весной этого года в Петербурге, участниками которой были почти одни студенты.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

С назначением 16 марта 1882 г. министром статс-секретаря И.Д. Делянова дело коренной реформы университетов вступило в новый фазис... Но, в ожидании окончательного разрешения вопроса о новом уставе, правительство продолжало изыскивать меры против повторявшихся время от времени студенческих беспорядков. В совещаниях министров, состоявшихся в 1882 и 1883 гг., и в особых комиссиях при Министерствах Народного Просвещения и Внутренних Дел был, между прочим, подвергнут подробному обсуждению вопрос об отдаче особенно виновных в беспорядках воспитанников высших учебных заведений в дисциплинарные баталионы и о принудительном отбывании воинской повинности уволенными за беспорядки из учебных заведений...

15 августа 1884 г. проекты нового устава и штатов удостоились высочайшего утверждения... и указом Сенату 25 августа повелено было привести их в действие с начала 1884—1885 учебного года в университетах: С.-Петербургском, Московском, Харьковском, Казанском, Св. Владимира и Новороссийском...

Устав 1884 г., полнее всех предшествовавших проводя начало подчинения университетов правительственному контролю и влиянию, предоставил министерству разработать все подробности учебного строя, администрации и хозяйства университетов...

Самый устав лишь в общих чертах наметил правила поведения студентов во время пребывания в университете. Подробно этот вопрос разработан был в “Правилах для студентов”, утвержденных министром 16 мая 1885 г. Подчиняя студентов бдительному надзору университетского начальства и подробно регламентируя их поведение, правила признают студентов отдельными посетителями университета и не допускают с их стороны никаких действий, носящих корпоративный характер, ни устройства каких-либо общественных учреждений, не имеющих научного характера. Вне зданий университета студенты подлежат ведению полиции на общем основании. Проступки же против устава и правил разбираются инспектором, ректором и правлением, налагающими на виновных взыскания разных степеней, от простого выговора и кратковременного ареста в карцере до исключения из университета.

С. В. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. 1802—1902. СПБ, 1902, стр. 614, 615—616, 619—620.

Инструкция для инспекции и правила для студентов далеко не были мертвою буквою в Казани: было установлено тщательное наблюдение за студентами, за посещением ими лекций, за исполнением ими всех их обязанностей; в конце каждого полугодия инспекция представляла деканам списки относительно исправного посещения студентами лекций, и как для них, так и для ректора и попечителя всегда была возможность справиться о поведении студентов в штрафной и кондуитной книгах; не бездействовал также и карцер.

А. ГЕОРГИЕВСКИЙ. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПБ, 1890, стр. 176.

Сыск и шпионство царили в университетах. В Казанском они проявлялись, кажется, в особо грубых фирмах. Это объяснялось местными условиями. Высшее управление по учебному ведомству не считалось г Казанью или, точнее, считалось, как с азиатским городом, с которым можно не церемониться, — и посылало сюда изумительных администраторов даже на взгляд тогдашнего российского обывателя. Так, вводить университетский устав 1884 года был назначен новый попечитель Учебного Округа из ретивых директоров гимназии некто Масленников, массивный господин с одутловатым бледным лицом без растительности, из тех лиц, которые в просторечии именуются “бабьими”, господин, как говорили, сделавший свою учебную карьеру по протекции какой-то влиятельной монахини.

Однако с первых административных шагов своих в Казани Масленников не обнаружил монашеского смирения. Напротив, невидимому, он с самого начала посмотрел на себя, как на карающую десницу от высшего правительства.

Изрыгая хулу, он с пеною у рта напустился на казанские учебные заведения. Университет, как главное место предполагаемой крамолы, был взят им под особо пристрастный надзор. Здесь Масленников начал поучать даже священника-профессора в церкви, найдя, что он неправильно ведет богослужение. Неудивительно, что независимое студенчество подверглось лютому гонению от этого администратора. Приступив к вылавливанию из студенческой среды крамольников, Масленников нашел себе хорошего помощника в лице одновременно вместе с ним назначенного — и тоже из гимназических директоров — инспектора студентов (в Казанский университет) Потапова, который почти каждого студента почитал личным своим врагом.

Проф. Н. Н. ФИРСОВ (Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 79—80).

Казань рабочая и Казань интеллигентская, каждая жили своей собственной обособленной жизнью... Центром жизни Казани № 2 была студенческая жизнь — землячества, кружки самообразования и взаимопомощи, широкое объединение последних в “библиотечное” и “депутатское собрание”, вечеринки и пр. — все это, конечно, подпольно...

А. М. СТОПАНИ. На заре социал-демократии в Казани (Из воспоминаний). “Пролетарская революция”, 1923, № 2, стр. 579.

Центром студенческой жизни была тогда Старо-Горшечная улица, представлявшая собой нечто вроде Латинского квартала ^[2] в Казани, а дом Марусова на этой улице ^[3], в котором ютилось множество беднейшего студенчества, назывался “Вяземской лаврой”. В этом доме жил и имел торговлю лавочник Андрей ^[4]. Это был совершенно необычный лавочник. Постоянное общение со студенчеством расширило его кругозор и сделало глубоко преданным сторонником революционного движения. Для учащейся молодежи он был поистине другом и всегда оказывал ей всяческую помощь. Сестру свою он отдал в гимназию, и она, будучи еще гимназисткой, была уже участницей революционных кружков. Квартира Андрея была своего рода клубом для радикальной молодежи. Сюда сходились, чтобы обмениваться мыслями по вопросам момента, поделиться впечатлениями о прочитанных китах, поговорить о последних новостях из общественной и учебной жизни, а иногда и по конспиративным делам. Заходили в лавку, а оттуда и в квартиру Андрея. Здесь гостеприимно принимали всех, не считаясь с тем, к какому революционному течению принадлежит данное лицо. Полиция и жандармы долго не подозревали, что Андрея связывали со студентами не только лавочные, торговые интересы.

М. П. ФЕДОТОВ в передаче Н. Я. Быховского ^[5]. “Былое”, 1925, № 4, стр. 210.

Лавка Деренкова помещалась в низенькой пристройке к дому скопца-менялы, дверь из лавки вела в большую комнату, ее слабо освещало окно во двор, за этой комнатой, продолжая ее, помещалась тесная кухня, за кухней, в темных сенях между пристройкой и домом, в углу прятался чулан, и в нем скрывалась злокозненная библиотека. Часть ее книг была переписана пером в толстые тетради, — таковы были “Исторические письма” Лаврова ^[6], “Что делать?” Чернышевского, некоторые статьи Писарева, “Царь-Голод” ^[7], “Хитрая механика”, — все эти рукописи были очень зачитаны, измяты...

... Действительными хозяевами в квартире Деренковых были студенты университета, духовной академии, ветеринарного института, — шумное сборище людей, которые жили в настроении забот о русском народе, в непрерывной тревоге о будущем России. Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шопота по углам.

М. ГОРЬКИЙ. Мои университеты. Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 532— 533, 535.

“Между студентами,—говорили мне, — сложилась довольно крепкая организация, в числе руководителей были исключенные прежде из университета, а потом вновь принятые, и посторонние лица. Студенты постепенно поделились на землячества, каждое землячество выбирает депутата, и эти депутаты считаются уполномоченными студенчества и управляют всеми студентами. Депутаты собираются вне университета, и что они постановят, то и делается”.

П. Д. ШЕСТАКОВ. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. “Русская старина”, 1892, № 5, стр. 503 — 504.

Кроме Симбирского землячества, с которым слилось количество Самарское, в Казани существовали еще землячества: Казанское, Уфимское, Екатеринбургское, Вятское и Сибирское. В каждом землячестве есть свой председатель и судьи. Председатели всех землячеств вместе составляют депутатское собрание, а выборные от каждого землячества члены — общий студенческий суд. Землячества эти поддерживаются и материальными средствами, и влиянием лиц посторонних. Главнейшим источником средств были вечера, устраиваемые или совершенно негласно, или с ведома, но без прямого разрешения полиции, или, наконец, легальным образом, под предлогом какой-либо благотворительной цели.

А. ГЕОРГИЕВСКИЙ. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПБ, 1890, стр. 179.

Два раза я встречался с Ильичем в университете. На ходу говорили о тяжелых условиях жизни студентов. Он крайне возмущался царской политикой и говорил, что надо бороться с самодержавием...

М. КУЗНЕЦОВ. Юношеские годы. “Водный транспорт”, 1938, 22 января.

Он (В. И. Ульянов. — Сост.) был ожесточенный, непримиримый враг царской власти и ее режима. Несколько раз я встречался с ним в кружках; он производил впечатление скромного юноши, никогда резко ни с кем не говорил, но только саркастические замечания его попадали не в бровь, а в глаз тому, по чьему адресу он бросал свое острое словцо. Помню его на студенческой нелегальной вечеринке в квартире студ[ента] естест[венника] на Вознесенской улице, кажется, в д. Комлева. Было это незадолго до беспорядков. В тесном кружке за стаканом чая шли споры. И вот тут Вл. Ильич скромно, но убедительно говорил об учении Маркса и зачитывал отдельные места из ходовой тогда брошюры с девизом Некрасова: “В мире есть царь, этот царь беспощаден — голод названье ему” ^[8].

Уже тогда Вл. Ильич был увлечен политической экономией и с увлечением реферировал эту брошюру. Между прочим, тут же он спросил, нет ли у кого гектографа, чтобы было можно размножить эту брошюру. Гектограф был у меня, и мы с Юловским дали обещание напечатать экз. 20—25, из них должны были мы 15 дать Вл. Ильичу, он хотел раздать их в рабочих кружках, кажется, на заводе Крестовникова ^[9].

Воспоминания д-ра Н. АЛЕКСЕЕВА. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...В конце минувшего (то есть 1887-го. — Сост.) года в г. Казани образовался кружок крайне вредного направления, к которому принадлежали брат Натана Богораза, исключенный из Таганрогской гимназии, Лазарь Богораз (по крещении Сергей Губкин), брат казненного Александра Ульянова — студент Казанского университета Владимир Ульянов, студент Казанского ветеринарного института Константин Выгорницкий (близкий знакомый казненного Андреюшкина), Александр Скворцов, Иван Воскресенский и др. ^[10]. Кружок этот, при посредстве студента С.-Петербургского университета, уроженца г. Таганрога, Василия Зелененко поддерживал сношения с петербургскими кружим противоправительственного направления.

Отношение департамента полиции в Донское областное жандармское управление, от 3 апреля 1888 г., № 942/274.
Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 65.

Владимир Ильич, всегда очень свободомыслящий, очень чутко подмечавший и сильно реагировавший на всякое оскорбление личного достоинства, очень критически настроенный к установленным порядкам, тогда, под впечатлением казни любимого брата, был настроен особенно антиправительственно. С другой стороны, хотя близких знакомств он завести в университете еще не мог, но к нему, как к брату казненного, отношение студенчества, главным образом более революционного, было иным, чем к другим первокурсникам. Всем этим объясняются донесения субинспекторов, что Владимира Ильича видели в компании студентов, бывших на подозрении, что он якобы шушукался с ними. С другой стороны, не надо упускать из виду, что полицейский надзор был, по известным причинам, более придирчив к Владимиру Ильичу, чем ко многим другим студентам.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22 — 23.

Приготовлялись они (речь идет о студенческих волнениях. — Сост.), очевидно, вне университета в различных землячествах и их органах. Так, в ночь с 29-го на 30-е ноября, было замечено полицией большое сборище студентов в доме на улице Георгиевской, но что там происходило — осталось невыясненным.

А. ГЕОРГИЕВСКИЙ. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПБ, 1890, стр. 202.

Ввиду студенческих беспорядков в г. Москве я своевременно сделал должное распоряжение о принятии надлежащих мер к предотвращению противозаконных сборищ студентов Казанского университета в портерных, кухмистерских и других частных домах, где, по обыкновению, у них бывают предварительные суждения. Кроме сего, на всех пунктах, удобных для сборищ, был усилен полицейский пост, а командующему войсками Казанского военного округа было сообщено о сделании распоряжений, чтобы на всякий случай был в готовности один из расположенных в Казани баталионов; при этом учебное начальство обязалось при первых признаках намерения студентов совершить беспорядок в здании университета тотчас же дать знать полицмейстеру.

Из донесения казанского губернатора министру внутренних дел, от 6 декабря 1887 г., № 1014. Архивные документы к биографии В.И. Ленина, стр. 57.

Инспекция, конечно, осведомленная чрез своих шпионов о готовящихся “беспорядках”, приняла свои “меры”: актовый зал (университета. — Сост.) был заперт, педелям было приказано быть настороже и бдительно следить за поведением студентов в университете, дабы прекратить студенческие сборища в самом начале. Но и студенты, изощрившиеся в повседневной борьбе с инспекцией, и со своей стороны приняли меры, дабы усыпить инспекционную бдительность, и это до известной степени сделать им удалось. Студенты почти совсем прекратили являться в университет, и здесь стало “все спокойно”... как на Шипке ^[11]. Инспекция промахнулась, думая, что движение разыграется позднее...

Проф. Н. Н. ФИРСОВ (Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск I. Казань, 1926, стр. 81).

Сигналом к взрыву (то есть к выступлению студентов в Казанском университете. Сост.) ...послужило письмо из Москвы. Гектографированная копия с одного такого письма, полученного студентом из Москвы, о том, что там происходило, была найдена помощником инспектора Виноградовым в среду 2-го декабря, в 6 часов вечера, в одном из столов 12-й аудитории, где около 7 часов должны были собраться некоторые из студентов юридического факультета для практических занятий по гражданскому судопроизводству. Письмо это читалось 3-го декабря на так называемом общем студенческом суде... и там решено было произвести одновременно беспорядки 4-го декабря и в ветеринарном институте и в университете, и были установлены все подробности дела.

А. ГЕОРГИЕВСКИЙ. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПБ, 1890, стр. 203.

4-го декабря в наших местных (то-есть казанских.— Сост.) газетах появилась телеграмма (воспроизводившая правительственное сообщение о событиях в Московском университете 22—28 ноября. — Сост.) ...

В тот же день... начались беспорядки и в Казанском университете...

Сходка устроена казанскими студентами по воззванию, полученному от студентов московских, которые приглашали казанских присоединиться к их петиции и восстать за убитых товарищей.

П. Д. ШЕСТАКОВ. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. “Русская старина”, 1892, № 5, стр. 511, 515, 517.

Сего 4 декабря, в 12 часов дня, студенты Казанского ветеринарного института: 1 курса Константин Антонов Выгорницкий, 2 курса Александр Егоров Скворцов, 3 курса Николай Александров Мотовилов и того же курса Иван Иванов Воскресенский, находясь во главе толпы своих товарищей, подали г. директору института петицию по предметам, не относящимся собственно до этого учебного заведения, но в которой требовались отмена существующего университетского устава, признание за студентами права устраивать свои вспомогательные кассы, студенческие кухмистерские и т.п., затем, не производя беспорядков в здании ветеринарного института, участвовавшие в подаче петиции и все бывшие при этом студенты, с Выгорницким во главе, направились к императорскому Казанскому университету, где тем временем студенты оного в количестве 150 — 200 человек, собравшись толпой, окружили с угрозами инспектора студентов г. Потапова, который, отступая перед напором студентов, выражавших ему различные порицания, вошел в свою канцелярию, куда за ним проникли и студенты, из которых бывший впереди студент 1 курса юридического факультета Константин Александров Алексеев, сын обер-офицера, уроженец Уфимской губернии, нанес г. Потапову, без всякого повода, оскорбление действием, ударив его по лицу, а затем кто-то из толпы, но, кто именно, осталось пока невыясненным, покушался нанести г. Потапову удар стулом, причем помощник инспектора г. Войцехович, отклонивший удар, получил ушиб руки. Прибывший затем ректор университета г. Кремлев, при участии некоторых профессоров, обратился с увещанием к студентам, производившим беспорядки, требуя, чтобы студенты прекратили оные и разошлись; увещания ректора продолжались около 3 часов, причем студенты, с своей стороны, требовали удаления инспектора г. Потапова, отмены университетского устава, разрешения устраивать вспомогательные кассы и кухмистерские, возвращения исключенных за последние годы студентов и привлечения к ответственности должностных лиц, содействовавших этому исключению, и, наконец, чтобы настоящий их поступок остался безнаказанным,но все-таки к 4 часам пополудни, не производя иных насильственных действий и особых беспорядков, студенты разошлись, так что не представилось необходимости прибегать к содействию воинской команды, которая в составе одного батальона 7 пехотного Ревельского полка находилась в готовности во дворе соседнего с университетом здания казанского городского полицейского управления.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 4 декабря 1887 г., № 1441.
Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56.

... В пятницу (4-го декабря) коридоры университета огласились шумом толпы студентов... незаметно образовавшейся в курилке и отсюда бросившейся бегом, с криком и свистом, по направлению к актовому залу.

В первом ряду толпы, как сообщала потом учебная администрация, бежал семнадцатилетний студент 1-го курса юридического факультета Владимир Ульянов. Инспекция следила за Ульяновым очень зорко, она заметила его возбужденность и выставила впоследствии его и еще студента Полянского, бежавшего рядом с ним, вожаками толпы ^[12].

Движение в актовый зал студенчества было преждевременным. Оно должно было начаться, когда другая толпа студентов, собиравшаяся в клинике (старой), двинется к главному подъезду университета. Товарищ, поставленный для того, чтобы немедленно сообщить об этом в курилку, слишком поторопился, — и сравнительно небольшая студенческая толпа, подбежавшая к дверям актового зала, осталась без подкрепления. Однако двери были распахнуты дружным напором,— и сходка, волей-неволей, открылась при сравнительно малом числе студентов.

Надо на минуту перенестись в 80-е годы 19 века, чтобы понять, что значила тогда захватным порядком устроенная студенческая сходка, да еще со взломом дверей. Это считалось тяжким преступлением, за которое участники навсегда могли проститься с высшим образованием, и карьера их навсегда могла быть разбитой...

В двери вошел и быстрыми шагами приближался к кучке инспектор Потапов. — “Именем власти, мне предоставленной законом”, — загремел он на весь зал своим звучным голосом, — “я приказываю вам разойтись!”.

Электрическая искра пробежала по толпе, тесно сгрудившейся в конце зала.

В глазах многих из нее сверкнул огонь накопившейся ненависти. Толпа не расходилась, но, еще теснее сплотившись, двинулась вперед навстречу инспектору. Она подходила все ближе и ближе... Толпа молчала.

Слышалось только тяжелое дыхание нескольких десятков молодых грудей... И вдруг кто-то крикнул сдавленным голосом: “бей!” И толпа быстро бросилась на инспектора. Раздалась громкая пощечина. Потапов пошатнулся, но, быстро оправившись, схватил за руку ударившего и, таким образом, установил его личность.

Толпа насела, посыпались удары на инспектора, и он начал быстро отступать, отбиваясь от атакующих, что ему, при его значительной физической силе, отчасти и удалось. Он ретировался из зала без заметных следов схватки. В это время в зал с противоположной стороны, в другие запертые двери, ломилась другая толпа студентов, явившихся, наконец, из клиники. Эта толпа не стала выламывать двери, но вернулась назад и вошла в ту дверь, в которую вломилась первая толпа, совершившая избиение инспектора. Сходка становилась большой, ибо после присоединения к ней клинического отряда в зал входили все новые и новые кучки студентов.

Явился ректор Кремлев, довольно уважаемый профессор римского права. Не желая, как он потом говорил своим друзьям, допустить ввода в университет полиции и солдат, ректор обратился к сходке с увещевательным словом, указывая, что насильственными способами студенты ничего хорошего по добьются. Студенты наперерыв возражали, говоря, что, например, Болгария открытой борьбой добилась освобождения от турецкого ига и конституционной формы правления.

Долго увещевал сходку “достопочтенный ректор”, как титуловали его в ответных речах, но увещевал, разумеется, безрезультатно. Однако сходка, понимая, что всеми своими советами и указаниями ректор стремится главным образом к тому, чтобы провести время и предотвратить избиение студентов полицией, только что перед тем происшедшее в Московском университете, была благодарна Кремлеву и по временам на его слова отвечала рукоплесканиями. Утомленный ректор на минуту вышел из зала. В дверях он столкнулся с профессором чистой математики Преображенским, как ураган, влетевшим в зал прямо в студенческую толпу.

Атлетического роста и сложения, с бакунинской громадной головой и шевелюрой, кумир студентов, Преображенский прокричал задыхающимся голосом: “Некоторое время тому назад я представил начальству свое прошение об отставке. Могу сообщить вам радостную для меня весть: сегодня, наконец, отставка моя получена”. На это заявление последовал взрыв бурных и долго не прекращавшихся аплодисментов. Заявление любимого профессора как нельзя лучше отвечало настроению сходки. Она вырабатывала именно такую форму протеста — добровольный выход из университета — и стремилась убедить большинство присоединиться к этому постановлению, предварительно состоявшемуся в земляческих собраниях... В этом смысле и состоялась резолюция сходки, которая продолжалась дальше при участии некоторых, пришедших на помощь ректору, наиболее терпимых студенчеством, профессоров и закончилась весьма поздно ^[13].

Проф. Н. Н. ФИРСОВ (Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск I. Казань, 1926, стр. 81—84).

... Во время вышеописанного беспорядка в Казанском университете среди студентов циркулировало составленное и отгектографированное неизвестными лицами воззвание, экземпляр которого при сем представляется.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 4 декабря 1887 г., № 1441.
Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 57.

ТОВАРИЩИ!

Тяжким бременем лег новый университетский устав. Вас,. питомцев дорогой “alma mater”, вас, представителей молодой интеллигентной мысли, он отдал во власть шпионствующей инспекции, он сузил и низвел. на “нет” значение профессорской коллегии, сделал из них учителей-чиновников, он ограничил доступ в университеты сыновьям бедных отцов, увеличив взнос за право слушания лекций, установив тяжелые условия при получении стипендий и т. д. Но это еще не все: циркуляр министерства народного просвещения от 18 июня 1887 г. лишил ваших юных братьев возможности получать даже гимназическое образование. Наконец, в событиях московских 23, 24, 25 ноября текущего года, когда лилась кровь наших товарищей (2 студента было убито), когда нагайки свистали над головами их, в этих событиях нанесено было позорное оскорбление всей русской интеллигентной молодежи. Казанские студенты! Неужели мы не встанем на защиту попранных прав наших университетов, неужели мы не выразим нашего протеста пред разыгравшейся во всю ширь реакцией? Мы верим в казанское студенчество и мы зовем его на открытый протест в стенах университета.

Листовка казанских студентов. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 58—59.

Собрало нас сюда ничто иное, как сознание невозможности всех условий, в которые поставлена русская жизнь вообще и студенческая в частности, а также желание обратить внимание общества на эти условия и представить правительству нижеследующие требования. Мы пришли к заключению, что реформы наивозможно ближайшего будущего по отношению к университетам должны быть следующие:

a) Для всех российских университетов устав должен быть один и тот же.

b) Университетом должна заведывать коллегия профессоров совершенно самостоятельно.

c) Никакого контроля со стороны университета над частною жизнью студентов не должно быть.

d) Студентам должно быть предоставлено право сходок для обсуждения дел, касающихся студенчества, а также право коллективной подачи петиций.

e) Право иметь свои библиотеки, читальни, кассы взаимопомощи, кухмистерские и управлять ими через своих выборных.

f) Должен быть гласный студенческий суд, решения которого профессорская коллегия не может игнорировать.

g) Студенты получают право распределять стипендии и пособия по усмотрению выборных от студентов лиц.

II. Уничтожение сословности и всякого рода препятствий, затрудняющих доступ в учебные заведения (например, высокая плата, форма и т. п.).

III. Справедливость требует, чтобы все наши товарищи — всех университетов, исключенные за студенческие волнения, были приняты вновь.

IV. Для удовлетворения возмущенного нашего и общественного мнения, необходимо, чтобы были наказаны те лица, по приказанию или недосмотру которых были совершены в 20-х числах прошедшего месяца зверские насилия над нашими товарищами, московскими студентами, и даже убийства, официально скрываемые.

Казанские студенты.

Петиция, поданная казанскими студентами ректору университета 4 декабря 1887 г. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 60.

… Инспектор отметил Володю, как одного из активнейших участников сходки, которого он видел в первых рядах, очень возбужденного, чуть ли не со сжатыми кулаками.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17—18).

Речи (во время сходки. — Сост.) следовали одна за другой с характером больше политическим... Выступил и Вл. И. Ульянов, тогда совсем еще мальчик с симпатичным открытым лицом и горящими глазами — творил он о царском гнете, о несправедливости царского суда и необходимости протеста студентов всех университетов против установленного режима.

Воспоминания д-ра Н. АЛЕКСЕЕВА. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске (публикуется впервые).

... Уходя же со сходки (В. И. Ульянов. — Сост.) отдал свой входной билет ^[14].

Ввиду исключительных обстоятельств, в которых находится семья Ульяновых, такое отношение Ульянова к сходке дало повод инспекции считать его вполне способным к различного рода противозаконным и преступным демонстрациям.

Попечитель Казанского учебного округа — в департамент народного просвещения, 19 июня 1888 г., № 329. “Комсомольская правда”, 1937, 26 августа.

Дело и здесь (то-есть в Казани. — Сост.), как в Москве, окончилось полным торжеством взбунтовавшихся студентов и поражением университетской инспекции и вообще правительственной власти...

Бурное брожение между студентами, доносил попечитель округа г. министру, продолжалось как в этот, так и в последующие дни: студенты толпами ходили по городу и по Воскресенской улице, в особенности, где здание университета и 1-я полицейская часть.

А. ГЕОРГИЕВСКИЙ. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПБ, 1890, стр. 214.

Ныне попечитель учебного округа отношением за №617 уведомил, что из лиц, участвовавших в беспорядках, исключено из университета пока 39 человек ^[15], а директор ветеринарного института сообщил, что из института исключено 17 студентов. Исключенным присланы списки, и о высылке их из Казани сделано уже надлежащее распоряжение ^[16].

Доводя о сем до сведения вашего сиятельства, долгом считаю почтительнейше доложить, что с сего числа чтение лекций в университете временно приостановлено ^[17], в институте же эти лекции были прекращены ранее ввиду производимых поверочных экзаменов; мера надзора за студентами мною усилена, и через полицейских чинов охраняются входы в здание университета и института, причем имеется наблюдение, дабы не было сделано каких-либо неблаговидных поступков противу попечителя, к которому студенты относятся недружелюбно ^[18].

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 6 декабря 1887 г., № 1014. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 58.

Владимир Ильич был арестован на квартире с 4 на 5 декабря и просидел несколько дней с другими арестованными при участке (всего 40 человек).

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

Владимир Ильич вспомнил... один случай в связи со студенческими беспорядками, случившимися в конце 1887 г. ... Он помнил один разговор с арестовавшим его приставом, который вез его на извозчике... Видимо, приставу, судившему по наружности молодого студента, которому было тогда всего 17 лет, показалось, что этот молодой человек попал в историю случайно, благодаря “дурным” влияниям товарищей. Пристав заговорил: “Ну что вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена!” Ответ однако получился совершенно неожиданный: “Стена, да гнилая — ткни, и развалится!”— отвечал Владимир Ильич. Приставу оставалось только ужаснуться такой нераскаянности и закоренелости...

В. АДОРАТСКИЙ. За 18 лет (Встречи с Владимиром Ильичей). “Пролетарская революция”, 1924, № 3, стр. 93—94.

... Несколько человек было помещено сначала в 1-й Полицейской части на Воскр[есенской] улице, а большая часть заключена в пересыльный каземат под крепостью; в это число попали В. И. Ульянов, Сиязов, Гулков, Юловский, Конников, Альмёндинген, Лангор, Танаевский, Нешкодный, я и многие другие. Сначала мы были в одиночных камерах. На всех нас одели арестантские халаты, а затем нас перевели в общую. Здесь поднялся протест против халатов, которые были сняты по приказанию губернатора, которому доложил об этом чиновник особых поручений Конисский, посетивший в это время пересыльную тюрьму.

Воспоминания д-ра И. АЛЕКСЕЕВА. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске (публикуется впервые).

За участие в студенческих беспорядках, происходивших в декабре 1887 года, [В. И. Ульянов] исключен из университета с воспрещением жительства в Казани и с учреждением негласного надзора полиции.

Справка департамента полиции о В. И. ЛЕНИНЕ. “Красная летопись”, 1922, № 2—3, стр. 306.

Предъявитель сего, Владимир Ильич Ульянов, сын действительного статского советника, вероисповедания православного, родился 10 апреля 1870 года. По окончании курса наук в Симбирской гимназии с аттестатом зрелости от 10 июня 1887 г. за №468, с награждением золотой медалью, он, Ульянов, 13 августа сего же 1887 г. поступил в число студентов Юридического факультета Императорского Казанского Университета и слушал лекции в этом факультете по 4 декабря осеннего полугодия сего 1887-88 года.

В счет прохождения полного университетского курса он, Ульянов, ни зачтенных, ни незачтенных полугодий не имеет.

По постановлению Правления Университета от 5 декабря сего 1887 г. он, Ульянов, из числа студентов Императорского Казанского Университета исключен на основании предложения Г. Попечителя Казанского Учебного Округа от 4 декабря за № 5564. А так как он, Ульянов, полного курса в Университете не окончил, то и не может пользоваться правами, Высочайше дарованными окончившим полный курс университетского образования.

По отбыванию воинской повинности он, как родившийся в 1870 году, обязан взять жребий в призыве 1891 года.

В удостоверение чего и дано ему, Ульянову, Правлением Императорского Казанского Университета это свидетельство за надлежащим подписей и с приложением университетской печати.

Ректор Университета Н. Кремлев.

Секретарь по студенческим делам А. Файницкий.

Свидетельство, выданное В. И. ЛЕНИНУ (УЛЬЯНОВУ) правлением Казанского университета, от 7 декабря 1887 г., № 1610.
“Красная летопись”, 1924, № 2, стр. 37—38.

После беспорядков 4 декабря, согласно отношения г. попечителя учебного округа, по распоряжению г. казанского губернатора, были заключены под стражу, впредь до отправления на родину, исключенные из университета студенты, причем они продовольствовались на счет казанского полицмейстера, и кроме того, родные, знакомые и товарищи, приходя на свидания с арестованными или для переговоров об отъезде последних, приносили в полицейское управление в значительном количестве съестные припасы, теплые вещи и деньги. Затем, снабженные всем необходимым, отправлялись в путь, сопровождаемые до черты города одним полицейским чиновником; при этом случалось, что отъезжавших провожали товарищи студенты, размещенные в нескольких экипажах, и один раз, действительно, подобный поезд следовал по главной улице г. Казани (Воскресенской), обращая на себя внимание, в особенности учащейся молодежи, имеющей обыкновение по праздничным дням разгуливать по упомянутой выше улице; общее внимание было возбуждено еще более эксцентричным поступком двух принадлежащих к лучшему казанскому обществу дам — вдовы богатого землевладельца Софьи Михайловны Чемезовой и дворянки Софьи Николаевны Глушиной, которые, накупив целый куль разных закусок и вин, бросили его в сани проезжавших студентов, которые затем раскланивались со всеми гуляющими, благодаря за сочувствие, а некоторые даже бросали гектографированные листки, начинающиеся “Прощай, Казань, прощай, университет”, а гулявшие на улице учащиеся аплодировали отъезжавшим.

Вообще, нельзя не сознаться, что казанское общество отнеслось сочувственно к студентам, благодаря слухам, распускаемым многими лицами о несоответствующих будто бы здравомыслящему человеку действиях г. попечителя учебного округа и бестактности и недобросовестности студенческой инспекции, которая, по словам этих лиц, явилась главною виновницею беспорядков 4 декабря.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 29 декабря 1887 г., № 1650.
Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61.

Прощай, Казань!.. Прощай, университет!.. Недалеко еще то время, когда мы въезжали сюда, полные веры и любви к университету и его жизни, мы думали, что здесь, в храме науки, мы найдем те знания, опираясь на которые, мы могли бы войти в жизнь борцами за счастье и благо нашей измученной родины! Мы страстно искали этих знаний!.. Но с чем же столкнулись мы здесь?.. Навстречу нам шла та “наука для - науки”, которую так яростно защищали некоторые из господ профессоров на сходке 4 декабря, та наука, благодаря которой, говорили они, мы, студенты, могли бы спокойно и бесстрастно смотреть на гнет и страдание дорогой родины... Вместе с тем нас охватило и деморализующее влияние инспекции и клики ее шпионов, клевретов... Жутко и холодно стало нам... Мы не пошли за нашими учителями... Наша молодая кровь, наше молодое сердце заставило искать выхода... Мы сгруппировались в землячества, твердо веруя, что здесь, в товарищеском кругу, мы поддержим друг друга, здесь мы найдем также и выход нашим страстным стремлениям к развитию в нас убеждений и взглядов, твердых и честных, читая и беседуя друг с другом... Но и этого нам не дали!.. Нам запретили организоваться в землячества, грозя исключением!.. С каждым днем гнет нового устава чувствовался все жестче и жестче... Начались исключения из университета. На весь этот гнет мы сдержанно отвечали мирными протестами в дни нашего университетского акта; кроме того, мы письменно обращались ко всем профессорам, приглашая придти к нам на помощь в борьбе с гнетом нового университетского устава... В ответ — ни слова! Наконец, вышли в свет известные циркуляры, закрывшие доступ в гимназии, а тем самым и в университет неимущей молодежи, детям тружеников, бедняков, детям крестьян, мещан и т. д. ^[19] Все это страшно возмутило нас... Наступившие ноябрьские события в Москве, факты нахальной и зверской расправы с нашими товарищами, студентами Московского университета, нанесли нам, как студентам, кровное оскорбление... Мы должны были протестовать, и наш протест вылился в активную форму — сходку... За наш протест нас исключают из университета и изгоняют из Казани!!!

Мы уезжаем из Казани с глубокой верой в правду нашего дела!..

Жмем руки тем, кто любит нас!!!

Искреннее спасибо за сочувствие и материальную поддержку многих членов казанского общества!!!

Листовка исключенных казанских студентов. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 63—64.

С братом и матерью, которая поехала проводить В[ладимира] И[льича] до деревни, мы едем по городу в крытой кибитке, а сзади нас на рысаке провожает — и это останавливает все мое внимание — полицейский чин. У городской черты он поворачивает обратно, а мы под звон колокольчиков и скрип полозьев по снегу продолжаем наш путь.

Воспоминания М.И. УЛЬЯНОВОЙ. Цит. по кн. Б. Волина “Ленин в Поволжье”. М., 1956, стр. 65.

Вся история с исключением произошла очень быстро. Владимир Ильич был выслан (7 декабря 1887 года. — Сост.) в деревню Кокушкино, в 40 верстах от Казани, в благоприобретенное имение деда его по матери, Александра Дмитриевича Бланк, где в то время проживала под гласным надзором сестра его Анна (пишущая эти строки), которой пятилетний гласный надзор в Сибири был заменен, по ходатайству матери, высылкой в эту деревню. Пятая часть этого имения принадлежала моей матери, и во флигеле одной из двух хозяйничавших там теток, очень холодном и неблагоустроенном, провела наша семья (некоторое время спустя мать с меньшими переселилась тоже в Кокушкино) зиму 1887/88 года.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

Володя поселился во флигеле, заняв угловую комнату, выходившую окнами на север. В соседней, южной комнате помещалась Анна Ильинична.

В комнате Володи была самая простая обстановка: деревянная койка на козлах, на стене полка с книгами, простой шкаф, два-три стула, складная табуретка, стол. Тут же стоял у двери столярный верстак; его хотели убрать, но Володя сказал, что убирать не надо — на него можно класть книги.

Потом, ближе к весне, в этой же комнате с ним жил и его младший брат Митя.

С самого раннего детства Володя был общителен с крестьянами; когда он приехал в ссылку, все крестьяне тепло и хорошо отнеслись к нему.

Володя жил уединенно, проводя большую часть времени за книгами, которые доставлялись из Казани. Его редко кто навещал, потому что путешествие зимой из Казани требовало пяти-шести часов в один конец, и то при благоприятных условиях.

По занесенным глубокими снегами полям пролегала узкая дорога; по ней с трудом можно было проехать на одной лошади, а пара лошадей запрягалась “гусем”, то-есть одна впереди другой. Во время буранов дорогу заметало, и, потеряв ее, легко можно было проплутать несколько часов по малонаселенной местности.

Н. ВЕРЕТЕННИКОВ, стр. 61.

Никаких соседей у нас не было. Провели мы зиму в полном одиночестве. Редкие приезды двоюродного брата да посещение исправника, обязанного проверять, на месте ли я и не пропагандирую ли я крестьян, — вот и все, кого мы видели. Владимир Ильич много читал, — во флигеле был шкаф с книгами покойного дяди, очень начитанного человека, были старые журналы с ценными статьями; кроме того, мы подписывались в казанской библиотеке, выписывали газеты. Помню, каким событием были для нас оказии из города и как нетерпеливо раскрывали мы заветный пещер (корзинка местной работы), содержавший книги, газеты и письма, Равно и обратно при оказии пещер нагружался возвращаемыми книгами и почтой. Связано у меня с ним и такое воспоминание. Раз вечером все сидели за корреспонденцией, готовя почту, которую должен был забрать ранним утром в упакованном пещере работник тетки.

Мне бросилось в глаза, что Володя, обычно почти не писавший писем, строчит что-то большое и вообще находится в возбужденном состоянии. Весь пещер был нагружен; мать с меньшими уже улеглись, а мы с Володей сидели еще по обыкновению и беседовали. Я спросила, кому он писал. Оказалось, товарищу по гимназии, поступившему в другой — помнится, в один из южных — университет. Описал в нем, конечно, с большим задором студенческие беспорядки в Казани и спрашивал о том, что было в их университете.

Я стала доказывать брату никчемность отправки такого письма, совершенно бесплодный риск новых репрессий, которым он себя этим шагом подвергал. Но переубедить его было всегда не легко. В повышенном настроении, прохаживаясь по комнате и с видимым удовольствием передавая мне те резкие эпитеты, которыми он награждал инспектора и других властей предержащих, он подсмеивался над моими опасениями и не хотел менять решения. Тогда я указала ему на риск, которому он подвергает товарища, отправляя письмо такого содержания на его личный адрес, на то, что товарищ этот, может быть, находится тоже среди исключенных или состоящих на примете, и подобное письмо принесет ухудшение его участи.

Тут Володя призадумался, а потом довольно быстро согласился с этим последним соображением, пошел в кухню и вынул, хотя и с видимым сожалением, из пещера злополучное письмо.

Позднее, летом, я имела удовольствие услышать от него в одной беседе по какому-то случаю между нами и двоюродной сестрой полушутливое, полусерьезное заявление, что за один совет он мне благодарен. Это произошло после того, как он перечел провалявшееся несколько месяцев в его ящике письмо и подверг его уничтожению,

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18—19).

Распорядитесь учредить строгое негласное наблюдение за высланным в д. Кокушкино Лаишевского уезда Владимиром Ульяновым.

Директор департамента полиции — начальнику казанского губернского жандармского управления, 16 января 1888 г., № 171/531.
Цит. по кн. Б. Волина “Ленин в Поволжье”. М., 1956, стр. 67.

Ввиду сведений, изложенных в полученном мною предписании Департамента Полиции от 16-го сего января за № 171/531 и указывающих, что состоявший студентом Юридического факультета Императорского Казанского университета Владимир Ильич Ульянов — брат казненного по делу 1-го марта 1887 года государственного преступника Ульянова, — исключенный из университета за участие в студенческих беспорядках, происшедших 4-го декабря прошлого года и 7 числа того же декабря месяца высланный, по распоряжению Вашего Превосходительства, в деревню Кокушкино Лаишевского уезда, принимал и может быть продолжает принимать деятельное участие в организации революционных кружков среди казанской учащейся молодежи, вследствие чего Департамент Полиции признает необходимым учреждение надлежащего негласного наблюдения за вышеупомянутым Владимиром Ульяновым, я, не располагая средствами для достижения этого без огласки, особенно при нахождении Ульянова в деревне, имею честь покорнейше просить распоряжения Вашего Превосходительства о немедленном же со стороны чинов местной уездной полиции учреждении строжайшего секретного наблюдения за вышеозначенным Ульяновым, причем необходимо иметь в виду не только его самого, но и лиц, его посещающих, а равно необходимо всегда иметь точные и подробные сведения — с кем он ведет и будет вести переписку, при этом покорнейше прошу, чтобы о всем замеченном Лаишевский уездный исправник немедленно же сообщал мне непосредственно.

Начальник казанского губернского жандармского управления — казанскому губернатору.
Жизнь замечательных людей в Казани, кн. I. Казань, 1941, стр. 23—24.

Если он (Владимир Ильич. — Сост.) на чем-нибудь сосредоточивал внимание — то трудно было его от этого оторвать. Дмитрий Ильич (брат Вл. И.), например, рассказывал, что, идя с Володей на охоту и разговаривая дорогой, он вдруг вынужден бывал останавливаться, так как Володя внезапно вынимал блокнот и что-то туда записывал. Пока он не кончал запись, на вопросы не отвечал и не сходил с места.

Из беседы с В. В, КАШКАДАМОВОЙ. “Пролетарский путь”, 1930, 22 января.

Кроме чтения Владимир Ильич занимался в Кокушкине с младшим братом, ходил с ружьем, зимой на лыжах. Но это была его первая, так сказать, проба ружья, и охота была всю зиму безуспешная ^[20]. Я думаю, что это происходило и потому, что охотником в душе, как другие два брата мои, он никогда не был.

Но жизнь протекала, конечно, скучно в занесенном снегом флигельке, и тут-то и помогла Володе привычка к усиленным занятиям. Помню особенно ярко крутую, раннюю весну, после этой утомившей нас одинокой зимы, первую весну, проводимую нами в деревне. Помню долгие прогулки и беседы с братом по окрестным полям под аккомпанемент неумолчно заливавшихся невидимых жаворонков в небе, чуть пробивавшуюся зелень и белевший по оврагам снег...

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

Начали весной отдыхать, — весна у нас прелестная, и в деревне жить очень хорошо... Очень беспокоит нас судьба Володи... Как быть, если его никуда не примут, или, если примут, выгонят через полгода... Разумнее бы, конечно, подождать года два, но это ему совсем не по характеру — скучает он без дела...

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (в письме к подруге, от 20 апреля 1888 года). Цит. по кн. Б. Волина “Ленин в Поволжье”. М., 1956, стр. 70.

Его Высокопревосходительству господину Министру Народного Просвещения.

Бывшего студента Императорского
Казанского Университета
Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ.

Желая получить возможность продолжать свое образование, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне поступление в Императорский Казанский Университет.

Бывший студент Императорского Казанского Университета Владимир Ульянов. Казань. 1888 года, Мая 9 дня. Адрес мой: Профессорский переулок, дом Завьяловой, кварт. Веретенниковой.

В. И. ЛЕНИН (УЛЬЯНОВ). Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления в Казанский университет, от 9 мая 1888 г.
Цит. по ст. И. С. Зильберштейна “Ленин — студент”. “Красное студенчество”, 1929, № 4, стр. 22 ^[21].

...Действительный] с[татский] с[оветник] Потапов с своей стороны считает возвращение Ульянова в Казанский Университет невозможным.

Вполне присоединяясь к мнению Д.С.С. Потапова о крайней нежелательности обратного приема Владимира Ульянова в Казанский университет, считаю нелишним присовокупить, что проситель — родной брат Ульянова, подвергнутого смертной казни за участие в политическом преступлении, и что при выдающихся способностях и весьма хороших сведениях, он ни в нравственном, ни в политическом отношении лицом благонадежным признан пока быть не может ^[22].

Попечитель казанского учебного округа МАСЛЕННИКОВ — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 г., № 329. “Комсомольская правда”, 1937, 26 августа.

...Ладыгин Василий, Ульянов Владимир и Шаровский Александр просили о разрешении им жить в Казани и университетских городах для поступления в университет, но, ввиду неблагоприятных сведений об этих лицах, департамент полиции признал их ходатайства преждевременными.

Из справки департамента полиции. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 66.

От Д[епартамен]та Нар[одного] Просвещения] по приказанию Его Высокопрев[осходитель]ства Г. М[инист]ра Нар[одного] Просвещения], на прошение бывшего студента Императорского] Казанского У[ниверсите]та Владимира Ульянова о разрешении ему поступить в число студентов названного У[ниверсите]та, объявляется, что Г. М[инист]р изволил изложенное ходатайство просителя отклонить.

Вице-Директор (подп.) Эзов. Делопроизводитель (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление для вручения, со взысканием двух гербовых марок по 80 к. каждая, б. студ[енту] Казанского У[ниверсите]-та Владимиру Ульянову, жит[ельствующему] в г. Казани, по Профессорскому переулку, в д. Завьяловой, кв, Веретенниковой.

Ответ министерства народного просвещения на прошение В. И. Ленина о разрешении поступления в Казанский университет, от 8 июля 1888 г., № 10029.
Цит по ст. И. С. Зильберштейна “Ленин — студент”. “Красное студенчество”, 1929, № 4, стр. 23.

Летом приехали двоюродные братья, — у Володи появились товарищи для прогулок, охоты, игры в шахматы, но все это были люди без общественной жилки и интересными собеседниками для Володи быть не могли. Они, хотя и более старшие, сильно пасовали перед метким словцом и лукавой усмешкой Володи.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

В июле 1888 г. мать Ульянова ходатайствовала о разрешении принять вновь сына ее Владимира в Казанский университет...

Справка департамента полиции 6 В. И. ЛЕНИНЕ. “Красная летопись”, 1922, № 2—3, стр. 306.

От Департамента Народного Просвещения по приказанию Его Высокопревосходительства Г. Министра, на поданное г-жею Ульяновой Г. Министру в г. Казани прошение о принятии сына ее, Владимира Ульянова в один из университетов Империи, объявляется, что Г. Министр изволил изложенное ходатайство просительницы отклонить.

За Вице-Директора (подп.) Л. Скоробогатый. И. д. Делопроизводителя (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление, для вручения г-же Ульяновой, жительствующей в г. Казани, Грузинская ул., д. Опехтиной.

Ответ министерства народного просвещения на прошение М. А. Ульяновой о разрешении поступления сыну в университет, от 13 сентября 1888 г., № 13589.
Цит. по ст. И. С. Зильберштейна “Ленин — студент”. “Красное студенчество”, 1929, № 4, стр. 23,

Его Сиятельству Господину Министру Внутренних Дел

Бывшего студента Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ.

Для добывания средств к существованию и для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможности получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет ^[23].

Бывший студент Владимир Ульянов.

Казань, Сентября 6 дня, 1888 года.

Адрес мой: Казань, Профессорский переулок, дом Завьяловой, квартира Веретенниковой.

В. И. ЛЕНИН (УЛЬЯНОВ). Прошение министру внутренних дел о разрешении поездки за границу для продолжения образования, от 6 сентября 1888 г.
Центральный музей В. И. Ленина.

Бывший студент Казанского университета Владимир Ульянов обратился к господину министру внутренних дел с ходатайством о разрешении ему выезда за границу для поступления в один из иностранных университетов.

Не находя с своей стороны возможным удовлетворить ходатайство Ульянова, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство заграничного паспорта ему не выдавать и приказать объявить ему, что департамент полиции находит выезд его за границу преждевременным.

Вместе с сим покорнейше прошу ваше превосходительство, в случае выезда означенного Ульянова из Казани, уведомить департамент, куда именно он выехал, и сообщить непосредственно от себя подлежащему губернатору о невыдаче ему паспорта.

Отношение директора департамента полиции на имя казанского губернатора, от 16 сентября 1888 г. “Комсомольская правда”, 1937, 26 августа.

С осени 1888 года Владимиру Ильичу разрешено было переселиться в Казань, куда переехала мать с меньшими. Несколько позже дозволено было перебраться туда и мне.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

Мы с мамой обошли всю Казань, остановились было на этой квартире, да оказалось, что она сырая, и мы на ней не останемся. Беда с этими квартирами!..

...Сейчас вернулась мама — наняла квартиру: Первая Гора, д. Орлова. Пришли мне письмо на новоселье: мы еще через два дня будем переезжать.

Ольга Ил. УЛЬЯНОВА —А. Ф. ЩЕРБО, 2 сентября 1888 г. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Квартира большая, светлая, только-что отделанная; при ней порядочный садик — да только втроем (мы пока только трое в Казани) в ней довольно пусто и скучно ^[24].

Ольга Ил. УЛЬЯНОВА-А. Ф. ЩЕРБО, 9 сентября 1888 г. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Квартира была снята в доме Орловой на Первой горе, недалеко от Арского поля, во флигеле. При квартире был балкон и довольно живописный садик по горе. В первом этаже были почему-то две кухни, а в верхнем — остальные комнаты. Володя выбрал себе вторую, лишнюю, кухню потому, что она была уединеннее и удобнее для занятий, чем верхние комнаты, окружил себя книгами и просиживал за ними большую часть дня.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

Он (Владимир Ильич. — Сост.) сменил студенческий сюртук с синим стоячим воротником и форменное пальто на скромный штатский костюм: темный пиджак с жилеткой и рубашка с мягким отложным воротником, повязанным вместо галстука шнурком с кисточками, как тогда носили.

Володя и здесь продолжал заниматься так же усидчиво.

Н. ВЕРЕТЕННИКОВ, стр. 62.

Весной 1888 года Сердюков и я, окончив гимназию, поступили в Казанский университет,

В Казани мы жили в одной комнате.

Как-то раз зимой я сидел один дома. Вдруг распахнулась дверь, и в комнату, весь запорошенный снегом, влетел, как ураган, Костя Сердюков. Еще с порога он закричал мне:

— Знаешь, кого я сейчас встретил?
— Кого? — равнодушно спросил я.
— Да Володю Ульянова, чорт возьми! Я встретил его на улице. Он торопился домой. Завтра зайдет непременно.

На другой день к нам действительно зашел Володя Ульянов. Он очень изменился за год нашей разлуки. Появились намеки на маленькую бородку, он возмужал, и выражение лица стало еще серьезнее и вдумчивее.

Вспоминая с нами гимназию, он часто смеялся, но улыбка быстро сходила с лица и уступала место сосредоточенному выражению.

Ульянов рассказал нам о своем аресте и высылке, с возмущением говорил о правительственных репрессиях и о жестокой судьбе исключенных из университета студентов.

В это время репрессии правительства приняли небывалые размеры. Студентов арестовывали поодиночке и целыми группами. Об арестованных не доходило больше до нас никаких сведений, они как бы исчезали. Возможно, что одни из них умирали в тюрьмах, а другие без вести гибли в далекой ссылке.

Ульянов стал изредка заходить к нам, и тогда мы коротали темный зимний вечер в нашей маленькой комнатушке в задушевных беседах.

Должен сознаться, что я сильно отставал от Ульянова и Сердюкова в области политических наук и философии. Сознавая их превосходство, я избегал вступать в спор на политические темы. Ульянов подметил это сразу, он старался, не затрагивая моего самолюбия, все же втянуть меня в разговор и часто повторял тогда с улыбкой: “Tres faciunt collegium”.

Д. М. АНДРЕЕВ, стр. 14—15.

К этой зиме (то-есть 1888/89 года. — Сост.) относится начало выработки Владимиром Ильичей социал-демократических убеждений. Он начал изучать “Капитал” Карла Маркса, которым очень увлекался....

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА. В. И. Ульянов (В. Ленин), стр. 24.

Сердце его (Владимира Ильича. — Сост.) билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным... Это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения. Это чувство заставило его страстно, горячо искать ответа на вопрос — каковы должны быть пути освобождения трудящихся? Ответы на свои вопросы он получил у Маркса. Не как книжник подошел он к Марксу. Он подошел к Марксу, как человек, ищущий ответов на мучительные настоятельные вопросы. И он нашел там эти ответы.

Из речи Н. К. КРУПСКОЙ на заседании II съезда Советов СССР 26 января 1924 года, посвященном памяти тов. Ленина. “Правда”, 1924, 30 января.

Помню, как по вечерам, когда я спускалась к нему (к Владимиру Ильичу.—Сост.) поболтать, он с большим жаром и воодушевлением рассказывал мне об основах теории Маркса и тех новых горизонтах, которые она открывала. Помню его, как сейчас, сидящим на устланной газетами плитке его комнаты и усиленно жестикулирующим. От него так и веяло бодрой верой, которая передавалась и собеседникам. Он и тогда уже умел убеждать и увлекать своим словом. И тогда не умел он, изучая что-нибудь, находя новые пути, не делиться этим с другими, не завербовать себе сторонников. Таких сторонников, молодых людей, изучавших также марксизм и революционно настроенных, он скоро нашел себе в Казани.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19—20).

В 1888 г. все настойчивее и настойчивее среди молодежи начал проявляться в Казани интерес к имени Маркса, причем в связи с разговорами о марксистском направлении начали произносить не вполне конспиративно и имя Николая Евграфовича Федосеева и очень конспиративно имя литератора и статистика Павла Николаевича Скворцова.

М. Г. ГРИГОРЬЕВ. Воспоминания о федосеевском кружке в Казани. “Пролетарская революция”, 1923, № 8, стр. 58,

Мои воспоминания о Николае Евграфовиче Федосееве относятся к периоду начала 90-х годов. На точность их я не полагаюсь.

В то время я жил в провинции — именно, в Казани и в Самаре. Я слышал о Федосееве в бытность мою в Казани, но лично не встречался с ним. Весной 1889 года я уехал в Самарскую губернию, где услыхал в конце лета 1889 года об аресте Федосеева и других членов казанских кружков, — между прочим, и того, где я принимал участие. Думаю, что легко мог бы также быть арестован, если бы остался тем летом в Казани. Вскоре после этого марксизм, как направление, стал шириться, идя навстречу социал-демократическому направлению, значительно раньше провозглашенному в Западной Европе группой “Освобождение Труда”.

Н. Е. Федосеев был одним из первых, начавших провозглашать свою принадлежность к марксистскому направлению. Помню, что на этой почве началась его полемика с Н. К. Михайловским, который отвечал ему в “Русском Богатстве” на одно из его нелегальных писем. На этой почве началась моя переписка с Н. Е. Федосеевым. Помню, что посредницей в наших сношениях была Гопфенгауз, с которой я однажды виделся и неудачно пытался устроить свидание с Федосеевым в г. Владимире. Я приехал туда в надежде, что ему удастся выйти из тюрьмы, но эта надежда не оправдалась.

Затем Федосеев был сослан в Восточную Сибирь одновременно со мной и в Сибири кончил жизнь самоубийством, кажется, на почве тяжелой личной истории в связи с особенно неудачно сложившимися условиями жизни.

Насколько я помню, моя переписка с Федосеевым касалась возникших тогда вопросов марксистского или с.-д. мировоззрения. Особенно осталось в моей памяти, что Федосеев пользовался необыкновенной симпатией всех его знавших, как тип революционера старых времен, всецело преданного своему делу и, может быть, ухудшившего свое положение теми или иными заявлениями или неосторожными шагами по отношению к жандармам.

Возможно, что у меня где-либо остались некоторые обрывки писем или рукописей Федосеева, но сохранились ли они, и можно ли их разыскать — на этот счет я не в состоянии сказать ничего определенного.

Во всяком случае, для Поволжья и для некоторых местностей Центральной России роль, сыгранная Федосеевым, была в то время замечательно высока, и тогдашняя публика в своем повороте к марксизму несомненно испытала на себе в очень и очень больших размерах влияние этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера.

В. И ЛЕНИН. Несколько слов о Н. Е. Федосееве. Сочинения, т. 33, стр. 414—415.

В то время, как мы видим по вышедшим теперь исследованиям тогдашней кружковой работы, в Казани было несколько кружков. Объединяться, даже встречаться, по требованию конспирации, они не могли. Некоторые члены даже не знали о существовании других кружков, а некоторые, если знали или догадывались, то были не осведомлены о том, кто в них входил. Фамилии без надобности не назывались. В центральном кружке состоял в то время очень активный молодой революционер, убежденный социал-демократ, Николай Евграфович Федосеев.

Исключенный еще из последнего класса гимназии, Федосеев повел энергичную революционную работу. При центральном кружке имелась библиотека нелегальных и неразрешенных книг, а с весны стала налаживаться техника для воспроизведения местных изданий и для перепечатки редких нелегальных. Владимир Ильич слышал об этих планах, но сам в этот кружок не входил.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр 20—21).

В это время Федосеев был уже вполне сложившимся молодым революционером, весьма активно работавшим среди местной молодежи. Зима 1888/89 г. и до лета 1889 г., когда он был впервые арестован, была периодом кипучей деятельности его по организации тайных кружков и пропаганды в них, устройству и оборудованию нелегальной печати (устройство типографии, печатание и проч.).

Организовывал он кружки обычно двух типов: начального и высшего. В первых он свою роль ограничивал устройством их, назначением руководителя, намечением программы занятий и общим наблюдением за ходом дела; вторыми он руководил лично сам. Это были действительно очень интересные кружки в смысле научной, теоретической подготовки и развития их членов. Занятия в них, благодаря умелому и талантливому ведению дела самим Федосеевым, шли очень оживленно, дружно и свободно. Основными темами были политическая экономия и история; из практических вопросов больше всего обращалось внимание на положение рабочего класса и крестьянства в России.

И. ЛАЛАЯНЦ (Федосеев Николай Евграфович, стр. 28).

В полночь успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду “с предосторожностями”, — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая “мастерового под хмельком”. Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.

Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор, идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на пас. Остановясь у стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна,— окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни звука.

— Кто?
— От Якова.
— Влезайте.

В кромешной тьме чувствуется присутствие многих людей, слышен шорох одежд и ног, тихий кашель, шопот. Вспыхивает спичка, освещая мое лицо, я вижу у стен на полу несколько темных фигур.

— Все?
— Да.
— Занавесьте окна, чтобы не видно было свет сквозь щели ставен.

Сердитый голос громко говорит:

— Какой это умник придумал собрать нас в нежилом доме?
— Тише!

В углу зажгли маленькую лампу. Комната—пустая, без мебели, только — два ящика, на них положена доска, а на доске—как галки на заборе—сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном “попом”. На полу у стен еще трое и на подоконнике один, юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру “Наши разногласия”, ее написал Георгий Плеханов, “бывший народоволец”.

Во тьме на полу кто-то рычит:

— Знаем!

Таинственность обстановки приятно волнует меня; поэзия тайны— высшая поэзия. Чувствую себя верующим за утренней службой во храме и вспоминаю катакомбы, первых христиан. Комнату наполняет глуховатый бас, отчетливо произнося слона.

— Ер-рунда, — снова рычит кто-то из угла.

Там в темноте загадочно и тускло блестит какая-то медь, напоминая о шлеме римского воина. Догадываюсь, что это отдушник печи.

В комнате гудят пониженные голоса, они сцепились в темный хаос горячих слов, и нельзя понять, кто что говорит. С подоконника, над моей головой, насмешливо и громко спрашивают:

— Будем читать или нет?

Это говорит длинноволосый бледный юноша. Все замолчали, слышен только бас чтеца. Вспыхивают спички, сверкают красные огоньки папирос, освещая задумавшихся людей, прищуренные или широко раскрытые глаза.

Чтение длится утомительно долго, я устаю слушать, хотя мне нравятся острые и задорные слова, легко и просто они укладываются в убедительные мысли. Как-то сразу, неожиданно пресекается голос чтеца, и тотчас же комната наполнилась возгласами возмущения:

— Ренегат!
— Медь звенящая!..
— Это — плевок в кровь, пролитую героями.
— После казни Генералова, Ульянова...

И снова с подоконника раздается голос юноши:

— Господа, — нельзя ли заменить ругательства серьезными возражениями, по существу?

Я не люблю споров, не умею слушать их, мне трудно следить за капризными прыжками возбужденной мысли, и меня всегда раздражает обнаженное самолюбие спорящих.

Юноша, наклонясь с подоконника, спрашивает меня:

— Вы — Пешков, булочник? Я — Федосеев. Нам надо бы познакомиться. Собственно — здесь делать нечего, шум этот — надолго, а пользы в нем мало. Идемте?

О Федосееве я уже слышал, как об организаторе очень серьезного кружка молодежи, и мне понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами.

Идя со мною полем, он спрашивал, есть ли у меня знакомства среди рабочих, что я читаю, много ли имею свободного времени, и, между прочим, сказал:

— Слышал я об этой булочной вашей, — странно, что вы занимаетесь чепухой. Зачем это вам?

С некоторой поры я и сам чувствовал, что мне это не нужно, о чем и сказал ему. Его обрадовали мои слова; крепко пожав мне руку, ясно улыбаясь, он сообщил, что через день уезжает недели на три, а возвратись, даст мне знать, как и где мы встретимся.

М. ГОРЬКИЙ. Мои университеты. Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 564—566.

Говорил Володя мне о рефератах, которые читались у них, о некоторых собраниях рассказывал с большим оживлением. К весне, как это всегда бывает, деятельность кружков стала энергичнее, и Володя стал чаще отсутствовать по вечерам.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

Ульянов всегда настаивал, чтобы мы с Сердюковым посещали студенческие кружки, где он иногда читал рефераты. Были случаи, что свои рефераты он давал нам на дом. Они всегда поражали меня своей сжатостью и четкостью, каждое слово в них было к месту. Ульянов не гонялся за красивыми и громкими фразами, и проводимая им идея выражалась с удивительной ясностью.

Я был лишен возможности часто посещать кружки, так как занятия в университете и уроки, которые я давал ради заработка, отнимали у меня очень много времени.

Сердюков же скоро совсем перестал их посещать, так как решил “уйти в народ”, где, по его словам, он только и мог принести пользу.

Ульянов часто и много спорил с ним по этому поводу, доказывая, что “один в поле не воин”, что тот путь, который избирает Сердюков, не приносит никакой пользы.

Вначале мы посещали ночлежки, трактиры, притоны с целью изучения их своеобразной жизни и описывали свои наблюдения в местной газете. Володя весьма неодобрительно относился к нашим писаниям. Он всегда говорил нам, что, прежде чем пускаться в такие дела, надо быть “подкопанным на все четыре ноги” и читать, читать и читать...

Д. М. АНДРЕЕВ, стр. 15.

Владимир Ильич был все же довольно осторожен из внимания к матери. Исключительное мужество, с которым она переносила несчастье с потерей брата Александра, вызывало удивление и уважение даже со стороны посторонних людей. Тем более чувствовали это мы, дети, ради которых, для забот о которых она страшным усилием воли сдерживала себя. Надежда Константиновна (Крупская. — Сост.) говорила мне, что Владимир Ильич рассказывал и ей о том удивительном мужестве, с которым мать перенесла потерю брата.

Влияние ее на нас с детства было огромное... Укажу только на один эпизод из казанской жизни. Володя начал покуривать. Мать, опасаясь за его здоровье, бывшее в детстве и юношестве не из крепких, стала убеждать его бросить курение. Исчерпав доводы относительно вреда для здоровья, обычно на молодежь мало действующие, она указала ему, что и лишних трат — хотя бы копеечных (мы жили в то время все на пенсию матери ^[25]) — он себе, не имея своего заработка, позволять бы собственно не должен. Этот довод оказался решающим, и Володя тут же — и навсегда — бросил курить. Мать с удовлетворением рассказала мне об этом случае, добавляя, что, конечно, довод о расходах она привела в качестве последней зацепки.

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

Зимой 1888 года в Казани я был с Владимиром Ильичей в опере. Места наши были где-то высоко, на галерее. Мне очень ярко врезался в память этот вечер. Помню, как мы пешком возвращались из театра, как поужинали дома молоком с хлебом. Володя все время находился под впечатлением слышанной музыки и тихо, так как все спали, все время напевал понравившиеся ему арии. Брат был в чрезвычайно приподнятом настроении — из глухой деревушки Кокушкино, где он находился под надзором полиции, попал Володя в оперный театр...

Д. УЛЬЯНОВ (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 69).

Зимой 1888—1889 г. Владимир Ильич много играл в шахматы и ходил в клуб с одним из двоюродных братьев. Тогда мы жили в Казани на Первой горе в доме Орлова. Однажды в то время Владимир Ильич попробовал свои силы, не глядя на доску. Он позвал меня к себе в комнату и сказал, что, не давая ничего вперед, будет играть со мной, не глядя на шахматы.

Никогда не видевши такой игры и полагая, что это чрезвычайно трудная штука, я уверенно уселся за шахматы и решил сбивать его необычными ходами и разными “шпильками”, авось не заметит. Он уселся на кровать и стал диктовать свои ходы. Несмотря на все свои выкрутасы, я был разбит очень скоро в пух и прах. Вообще же Владимир Ильич не любил играть не глядя, и в дальнейшем я уже не помню таких партий. Следует, между прочим, сказать, что этот способ игры, несмотря на свою эффектность, чрезвычайно вреден, качество игры безусловно понижается и в то же время требуется большое напряжение мозга.

В ту же зиму Марк Тимофеевич Елизаров^[26] организовал партию по переписке между Владимиром Ильичей и сильным самарским шахматистом А. Н. Хардиным. Ходы передавались по почте, обыкновенно открытками. После одного своего хода Владимир Ильич, ожидая ответного письма, несколько раз расставлял шахматы и говорил: “Интересно, что же он теперь сделает, как выпутается из этого положения, я, по крайней мере, не нахожу удовлетворительного ответа”... Пришел, наконец, ответ, которого долго ждали. Немедленно были расставлены шахматы. Мне, уже заинтересованному их игрой, ход Хардина казался нелепым. Владимир Ильич вначале тоже недоумевал, но потом очень скоро продумал положение и сказал: “Н-да, это игрок, чертовская сила!” Нужно сказать, что Хардин был действительно очень крупной шахматной величиной. В 80-х годах он побил лучших московских игроков, а затем с большим успехом состязался с Чигориным. Хотя Хардин и не выступал на больших турнирах, Чигорин считал его одним из лучших шахматистов в России (см., например, перевод Дюфрена, примечание Чигорина). Владимир Ильич партию по переписке проиграл...

Д. УЛЬЯНОВ (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 63—64).

Проживающий в г. Казани бывший студент императорского 'Казанского университета, состоящий под негласным надзором полиции, дворянин Владимир Ульянов поданным прошением ходатайствует о разрешении ему выдать заграничный паспорт на выезд за границу для лечения, причем представил медицинское свидетельство о своей болезни.

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 13 мая 1889 г., № 1425. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 68.

В мае 1889 г. Казанский Губернатор представил ходатайство Ульянова о разрешении ему выезда за границу для лечения, и Его Превосходительство г. Директор названное ходатайство изволили отклонить, в виду того, что от означенной в медицинском свидетельстве болезни Ульянов может ехать на Кавказ.

По распоряжению Московского Генерал-Губернатора Ульянову на основании 16 ст. Положения о Государственной охране воспрещено жительство в Москве и Московской губ[ернии].

Из ведомости о лицах, состоящих под негласным надзором полиции в Казанской губернии, представленной при отношении Нач[альника] казанского Губ[ернского] Жанд[армского] Управления] — от 20 июля 1889 г., усматривается, что Ульянов ведет знакомство с подозрительными лицами.

В 1889 г. на Ульянова было обращено особое внимание, как на одного из поднадзорных, пребывавших в Казани, которая местность... признавалась местом пребывания особо видных деятелей революционного движения в России.

Справка департамента полиции о В. И. ЛЕНИНЕ. “Красная летопись”, 1922, № 2—3, стр. 306.

Из доставленных же казанским полицмейстером сведений видно, что сказанный Ульянов есть родной брат состоящей под гласным надзором полиции Анны Ульяновой, за время проживания в Казани хотя к делам политического характера не привлекался, но аттестуется личностью вредного направления в политическом отношении.

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 13 мая 1889 г., № 1425. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 69.

Мать стала тревожиться, что Володя “влетит” опять, и это отчасти побудило ее приобрести через М. Т. Елизарова (окончившего Петербургский университет и участвовавшего со мной и покойным братом в одном землячестве) маленький хутор в Самарской губ[ернии] и выхлопотать разрешение переехать на лето туда.

А. ЕЛИЗАРОВА. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887— 89 гг.). “Молодая гвардия”, 1924, № 2—3, стр. 27.

На деньги, вырученные от продажи симбирского дома, мать надумала купить небольшой хутор. При содействии М. Т. Елизарова, позднее (с осени 1889 года. — Сост.) мужа старшей сестры, хутор был куплен в 50 верстах от Самары у некоего К. М. Сибирякова.

М. УЛЬЯНОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 52).

...Связи, которые имела дочь Ульянова (Анна Ильинична. — Сост.), и знакомства ее исключенного из университета брата (то-есть Владимира Ильича.—Сост.) заставляли желать выезда из университетского города семьи Ульяновой. Потому, когда вдова Ульянова обратилась ко мне в начале лета с прошением о дозволении ее сыну, воспитаннику 1-й гимназии (Дмитрию Ильичу. — Сост.), перейти в гимназию в Самаре, где она, по ее словам, приобрела оседлость, то я не встретил препятствия дать ей на это разрешение, поручив вместе с тем секретно директору Самарской гимназии иметь за поведением Ульянова особое наблюдение и тщательно следить за его отношениями к товарищам.

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, 30 сентября 1889 г., № 458. “Красная летопись”, 1925, № 2, стр. 151.

Самарский уездный исправник рапортом от 29 минувшего января донес мне, что известный Департаменту Полиции из отношения моего от 25 августа минувшего года за № 911, действительный студент, служивший в С.-Петербургской Казенной Палате канцелярским служителем, Марк Тимофеев Елизаров, по доверенности брата и сестры Ульяновых — родственников казненного государственного преступника Ульянова, — купил у землевладельца Константина Михайлова Сибирякова участок земли при дер. Алакаевке в количестве 83 десятин и мельницу за 7 500 рублей. Мельница эта находится в аренде у крестьянина Казанской губ[ернии] Алексея Евдокимова. Из владельцев купленного участка на жительство в д. Алакаевку никто еще не прибыл.

Об этом долгом считаю сообщить департаменту полиции, в дополнение к отношению от 6 ноября минувшего года за № 1364

Губернатор А. Свербеев. Правитель канцелярии Громов.

Секретное донесение самарского губернатора в департамент полиции, от 21 февраля 1889 г., № 246. “Красная летопись”, 1925, № 2, стр. 150.

...Наш отъезд назначен на 5 мая (отъезд состоялся 3 мая 1889 г. — Сост.). Остающиеся до отъезда две недели пройдут, конечно, в сборах и суетне, которые так неприятны.

Ольга Ил. УЛЬЯНОВА — А. Ф. ЩЕРБО, 19 апреля 1889 г. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Перед отъездом (из Казани.—Сост.) Володя зашел проститься с нами (то-есть с Д. Андреевым и К. Сердюковым. — Сост.), и мы тогда же решили не переписываться, так как студенческие письма просматривались цензурой.

Д. М. АНДРЕЕВ, стр. 15.

...Владимир Ильич счастливо ушел от казанского погрома, стоившего Федосееву около 2¹/₂ лет тюремного заключения — сначала предварительного, а потом, по приговору, в “Крестах” (так называлась Выборгская тюрьма в Петербурге, куда сажали приговоренных к отсидке).

А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

Примечания

[1] Семья Ульяновых выехала из Симбирска в деревню Кокушкино в июне 1887 года, после того как Мария Александровна продала дом и лишнюю обстановку и отправила необходимые вещи в Казань.

[2] Латинский квартал — условное название одного и: старейших районов Парижа, в котором расположены многие школы и высшие учебные заведения, в частности парижский университет Сорбонна.

[3] Улица Горшечная, дом Марусова — “Марусовка”, — он стоял на Рыбнорядской ул., но это целая усадьба, и задний двор его выходит на Горшечную. Смотри “В людях”. — Примечание А.М. Горького.

[4] Андрей Степанович Деренков; еще в 1915 г. жил в Сибири, где-то около Томска. Это он указал мне работу в булочной Н.С. Семенова. Смотри рассказ “Хозяин”. — Примечание А.М. Горького.

[5] Н.Я. Быховский познакомился с М.П. Федотовым (см. именной указатель цитируемых авторов) в Минусинске, будучи административно выслан в 1914 году в третий раз в Сибирь

[6] Лавров Петр Лаврович (1823—1900) — русский социолог и публицист, идеолог народничества, был членом общества “Земля и воля”, затем партии “Народная воля”. “Исторические письма” (1868—1869) Лаврова, написанные им под псевдонимом Миртов, оказали большое влияние на исторические и философские взгляды народников. До конца своей жизни Лавров был противником социал-демократического движения; упорно не хотел видеть в русском рабочем классе революционную силу, способную преобразовать общество.

[7] О создании брошюры “Царь-Голод” ее автор, Алексей Николаевич Бах (1857—1946), выдающийся советский ученый и общественный деятель, академик, основатель школы советских биохимиков, говорит следующее:

“Как я и предвидел, революционных элементов оказалось в Казани не мало, но создать из них деятельную группу не удалось.

… Я обратился к более юной молодежи и нашел в ней более благоприятную почву. Один кружок, но главе которого стояли: Рыбин, Чарушников, Муратов, Геркен и еще два-три человека, заслуживал особенного внимания.

Когда я познакомился с ним, он самостоятельно успел завязать сношения с рабочими и вел среди них пропаганду как мог. Запрос на руководство был у членов этого кружка огромный.

Первое, что они попросили меня, это дать им какие-нибудь указания насчет того, как вести пропаганду среди рабочих. Я дал им короткую схему. Тогда они попросили развить эту схему более подробно, на что, конечно, я охотно согласился. Состоялся ряд бесед по политической экономии, на которых присутствовало много народа.

Я помню большую комнату, битком набитую живыми, молодыми лицами, внимательно следившими за моей речью...

Беседы, как оказалось, имели успех, и члены кружка потребовали от меня, чтобы я записал их, говоря, что они могут быть полезны не только для рабочих, но и для тех, кто занимается с рабочими. Так возникла брошюра “Царь-Голод” (“Записки народовольца”. М.—Л., 1929, стр. 73—74).

[8] Речь идет о брошюре “Царь-Голод”, написанной А. Н. Бахом.

[9] А. М. Горький, проживавший в это время в Казани, пишет в “Моих университетах”, что у него также “были знакомства с рабочими фабрик Крестовникова и Алафузова...” (Собрание сочинений, т. 13. М., 1951, стр. 568).

[10] В донесении Казанского губернского жандармского управления в департамент полиции от 27 мая 1890 года за № 481 (см. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 70) указывалось, что Владимир Ильич также вел знакомство с известными департаменту полиции Дмитрием Матвеевым, Пантелеймоном Дахно и Сергеем Полянским. С.Ф. Полянский и Д.М. Матвеев вместе с Владимиром Ильичей приняли активное участие в студенческих волнениях в Казанском университете.

[11] “На Шипке все спокойно” — название картины известного русского художника В. В. Верещагина (1812—1904), на которой изображены замерзающие русские солдаты на Шипкинском горном перевале в Болгарии во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов. Поводом для такого названия послужили официальные сообщения с театра военных действий, в которых часто повторялась фраза: “На Шипке все спокойно”. Эта фраза употребляется в тех случаях, когда хотят сказать, что за внешним спокойствием скрывается опасное положение.

[12] Попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников сообщал 19 июня 1888 года в департамент народного просвещения, что 4 декабря 1887 года В. И. Ульянов “бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криками по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других...” (“Комсомольская правда”, 1937, 26 августа).

[13] О позиции, занятой ректором и некоторыми профессорами, можно судить но донесению начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции от 29 декабря 1887 г., № 1650:

“...Г. попечитель учебного округа своими решительными распоряжениями возбудил к себе неприязненные отношения многих влиятельных лиц в губернии и в особенности ректора Казанского университета г. Кремлева, на стороне которого стоит большинство профессоров; из них, как на наиболее выдающихся по своим крайне либеральным убеждениям, я могу указать на Щербакова, Васильева, Штукенберга и Преображенского. Эти лица, кроме Штукенберга, 4 декабря на сходке, по удалении ректором инспекции, обращались к студентам с речами, но содержание этих речей осталось неизвестным. Затем 5 декабря в совете университета г. Щербаков, не будучи никем уполномоченным, обратился с благодарственною за прекращение сходки речью к ректору Кремлеву, на что последний ответил: “К сожалению, мой образ действий не одобряется начальством”.

В настоящее время г. попечитель предоставил правлению университета наложить, по усмотрению, дисциплинарные взыскания на менее виновных студентов, вследствие чего члены правления гг. Кремлев, Щербаков и Васильев настаивали на том, чтобы каждый студент обвинялся в присутствии правления и виновного самим инспектором. Таким образом последний ставился бы в самое неудобное положение, находясь вынужденным входить в пререкания с обвиняемыми, чем последние еще более озлоблялись бы против инспекции. Признавая подобный образ действий правления несоответствующим, г. попечитель приостановил деятельность по изложенному вопросу правления университета и просил г. министра народного просвещении отстранить от должностей г. Кремлева и декана медицинского факультета г. Щербакова...

Профессор Штукенберг, заведующий естественным факультетом, давшим наибольший процент участников беспорядков, еще раньше навлекал на себя подозрения в сомнительной политической благонадежности, выразившейся в деле о студенческой библиотеке Рейнгардта, закрытой по высочайшему повелению в 1883 г...

Профессор же Васильев, как мне известно негласным путем, находится в сношениях с эмигрантами в Лондоне и состоит в дружеских сношениях с крайне подозрительным в политическом отношении г. Анненским, заведующим казанским земским статистическим бюро, а ныне занимающим такую же должность в Нижнем-Новгороде, причем, по моим сведениям, возле названного Анненского группируются все неблагонадежные элементы, удаленные из Казани” (Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61—62).

[14] В. И. Ульянов возвратил свой входной билет одним из первых. Вслед за ним входные билеты отдали 90 (а по другим сведениям 99) студентов. 5 декабря Владимир Ильич написал заявление на имя ректора о выходе из университета.

[15] Вечером 4 декабря инспектор Н. Г. Потапов представил попечителю Казанского учебного округа П. Н. Масленникову список студентов, принимавших участие в сходке. В нем было 153 фамилии. Студенты, против фамилий которых в списке стояли два и три креста, исключались из университета. Под № 139 в списке значилось: “Ульянов, Владимир Ильич, юридич. +++ - исключен 4 декабря”.

[16] Последние слова являются, очевидно, ответом на телеграмму товарища министра внутренних дел Шебеко казанскому губернатору от 4 декабря 1887 года, № 81936: “Благоволите исключенных студентов немедленно выслать из города”.

[17] Казанский университет был закрыт до 5 февраля 1888 года.

[18] П. Д. Шестаков рассказывает: “...На дворе полиции был наготове баталион солдат, с заряженными ружьями; в пустом доме против квартиры попечителя учебного округа, начиная с 4 декабря, долгое время стоял тоже баталион, а самая квартира день и ночь охранялась полицейскими пешими и конными”. Видно, казанские власти не на шутку были встревожены выступлением студентов и готовились к серьезным столкновениям.

[19] Речь идет об изданном 18 июня 1887 года министром народного просвещения Деляновым так называемом циркуляре “о кухаркиных детях”, по которому директорам гимназий предложено было принять меры к затруднению доступа в гимназии детям “кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат”.

[20] Помню это по одной шутке между нами: раз, следующим летом, возвратившись с прогулки с двоюродным братом, он заявил: “А нам нынче заяц дорогу перебежал”. — “Володя, — сказала я, — это, конечно, тот самый, за которым ты всю зиму охотился”. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

[21] На прошении стоит следующая резолюция вице-директора департамента высших учебных заведений Эзова: “Настоящее прошение препровождается на заключение г. Попечителя Казанского учебного округа. Вице-Директор Эзов. Делопроизводитель] В. Лобойков” (там же).

[22] На письме имеются три резолюции:

1) “К докладу”.

2) “Уж этот не брат ли того Ульянова. Ведь тоже из Симбирской гимназии? Да, это видно из конца бумаги. Отнюдь не следует принимать”.

3) “По докладу г-ну министру 22-го июня, Его Высокопревосходительство изволили приказать отклонить ходатайство просителя. Директор Н. Аничков”.

[23] На прошении стоят две резолюции: “Отклонить”, “Г. Евреинову. Состоит ли под надзором полиции”.

[24] Владимир Ильич возвратился снова в Казань в начале октября 1888 года.

[25] Мария Александровна получала пенсию за службу мужа в размере 1 200 рублей в год.

[26] Елизаров Марк Тимофеевич (1862—1919) — друг Александра Ильича по Петербургскому университету, с 1889 года муж Анны Ильиничны. Видный деятель большевистской партии. В 1905 году один из руководителей забастовки железнодорожников Петербурга, позже член Самарского социал-демократического комитета. После Октябрьской революции народный комиссар путей сообщения; в 1919 году член коллегии наркомата торговли и промышленности.