ПАМЯТНИК В ГЛУХОВКЕ
Под Москвой, в сквере, который раскинулся перед огромными корпусами Глуховского хлопчатобумажного комбината имени В. И. Ленина, стоит памятник Владимиру Ильичу. У его подножия зимой и летом букеты свежих цветов. Это самый первый в мире памятник Владимиру Ильичу Ленину. Он был открыт 22 января 1924 года, на следующее утро после смерти великого вождя. Сделал его простой рабочий...
...Однажды в конце 1923 года рабочие Глуховской мануфактуры на общем собрании решили послать к Ленину делегацию. Теперь, много лет спустя, уже невозможно установить, кто первый на Глуховке предложил поехать в Горки. Однако с уверенностью можно сказать, что всем хотелось навестить Владимира Ильича, узнать подробнее о его здоровье, просить, чтобы не переутомлялся и берег себя.
От одного к другому, от цеха к цеху разносилось, отзываясь эхом на коротких митингах и собраниях: «Надо ехать в Горки к Ленину, надо проведать родного Ильича».
На общем собрании долго и горячо обсуждали, кого послать, отобрали самых лучших, самых достойных. Потом голосовали. Больше всех голосов собрали ватерщица Пелагея Холодова, старый молотобоец Дмитрий Кузнецов, прядильщик Герасим Козлов и молодая сновальщица Клава Гусева. А она не была на собрании и ничего не знала об этом.
В конце собрания вдруг поднялся высокий, могучий молотобоец Кузнецов и сказал:
— Есть дело... Надо Ильичу сделать душевный подарок!
Это всем понравилось. Однако знали глуховцы: не принимает Ленин подарков, сердится, когда его одаривают,— не такого склада человек. Стали думать и гадать, что подарить родному Ильичу.
Один рабочий посоветовал послать охотничье ружье, другой — костюм, третий предложил соткать для Владимира Ильича красную рубашку-косоворотку... Нет, не по сердцу это будет Ленину.
Слово взяла работница Екатерина Дорохова, одетая, по обычаю тех лет, в красный платочек и кожанку, перепоясанную узким ремешком:
— Владимир Ильич любит природу, давайте пошлем ему вишневый сад, на память. Зацветут наши вишни, а ему это будет приятно.
Председатель собрания поставил вопрос на обсуждение. Мнения разделились, некоторые засомневались: ведь живет Ильич в Горках. Кругом парк, леса, поля, цветы, ну что ему наши вишни!
— Дайте мне слово! — крикнула Пелагея Холодова, поднимая руку.— Вишневый сад! Это ведь замечательно! Ведь дерево — символ жизни! Посадим наши вишенки под окнами его комнаты. Зацветет сад, глянет Ильич на вишни — и Глуховку нашу вспомнит. Пройдут годы, и расцветет наш вишневый сад, как наша новая, счастливая жизнь... Так что одобряй, народ!
Подумали и пришли к единодушному решению отправить Владимиру Ильичу в подарок вишневый сад: вишня, когда она весной в цвету, глаз радует.
На том и остановились.
После собрания чуть ли не весь заводской комитет в полном составе пошел в питомник, где рабочие отобрали самые лучшие деревья. Садовник Н. Н. Сергеев выкапывал вишенки очень осторожно, стараясь не повредить корней.
Вечером к Клаве Гусевой зашла ее подруга, ватерщица из соседнего цеха, тонкая, светловолосая Пелагея Холодова:
— Завтра в шесть часов утра поедешь с нами, оденься потеплее да и получше.
— Куда это мы поедем? — удивилась Клава.— Зачем?
— Потом, потом узнаешь,— засмеялась Пелагея и убежала домой.
На другой день делегация отправилась на грузовике в далекий путь. В кузов положили и заботливо укрыли мешками и рогожей 18 саженцев вишневых деревьев — скромный подарок Владимиру Ильичу.
Провожать делегацию вышла большая толпа рабочих. Раздавались теплые слова, напутствия:
— Передайте привет Ильичу!
— Расскажите ему о нашей мануфактуре.
— Счастливого пути!
Шофер Иван Воронцов дал газ, и машина тронулась. Толпа шла за ней до моста. Провожающие махали руками, шапками, платками. Рядом с шофером ехал садовник Н. Н. Сергеев. Ему было поручено посадить вишневые саженцы в Горках.
А Клавдия Гусева все время спрашивала свою подругу, куда же все-таки они едут. В самом деле к Ильичу?
— Да перестань ты ее мучить, скажи,— не вытерпел прядильщик Герасим Козлов.
— Ну уж так и быть, слушай,— сказала Пелагея.— К Ленину едем, в Горки...
Грузовик выехал на дорогу, ведущую к Богородску (ныне город Ногинск), и затрясся по старой булыжной мостовой.
Слабые лучи осеннего солнца, с трудом пробиваясь сквозь серые тучи, разгоняли холодный туман, плывший над самой землей. Грузовик, упорно продвигаясь вперед, обгонял телеги, груженные кочанами капусты, мешками с картофелем и яблоками, морковью и луком. Это местные крестьяне спешили в город на базар.
Вскоре пришлось затормозить и ехать медленно. Здесь рабочие укладывали черные просмоленные шпалы и новенькие стальные рельсы, сооружали первые метры трамвайной линии от Глуховки к Богородску.
Возле железнодорожной станции повстречали подводы с хлопком, присланным из далекого Узбекистана для Глуховской мануфактуры.
— Смотри, сколько сырья везут,— сказал Сергеев.— До зимы хватит.
Иван Воронцов не ответил. Слесарь по специальности, он совсем недавно окончил Курсы шоферов и гордился оказанным доверием доставить делегацию рабочих в Горки. Секретарь парторганизации Глуховской мануфактуры И. М. Квасман наказал приехать засветло, пораньше. Сжимая прохладную баранку руля, Воронцов гнал машину вперед, напряженно вглядываясь в окутанную сизым туманом дорогу.
У Рогожской заставы Герасим Козлов, сидевший в кузове вместе с женщинами и Дмитрием Кузнецовым, постучал кулаком в заднее стекло кабины и велел остановиться.
Шофер притормозил:
— Что случилось?
— Девчата замерзли,— сказал Козлов.— Не мешало бы чайку попить.
Они зашли в ближайшую чайную. Молча достали из узелков сухари, вареный картофель и лук. Перекусив, стали пить из железных кружек кипяток. Выпили по одной, по второй. Когда Козлов хотел налить по третьей кружке, старик Кузнецов вытащил из кармана дареные именные часы, щелкнул массивной серебряной крышкой и проговорил:
— Хватит. Так мы до ночи не доедем.
И снова тронулись в путь. Ехали и пели песни. Руководила хором Клава Гусева, живая, веселая, чернявая, с озорными карими глазами. Много знала она песен...
К вечеру 2 ноября приехали в Горки. Остановились у высоких деревянных ворот. Навстречу вышел сторож. Оглядев грузовик, спросил:
— Откуда приехали?
— Из Глуховки. Делегаты от рабочих,— ответил Дмитрий Кузнецов.— Как нам к Ленину попасть?
— А Ленина в Горках нет,—невозмутимо сообщил сторож.
На минуту воцарилось молчание.
— Как это нет? — глухим, изменившимся голосом проговорил старый молотобоец.
— Да вот так,— отвечал сторож, закуривая.— Говорят, куда-то уехал.
Делегаты не знали, что делать: ждать возвращения Ленина или уезжать обратно. Когда ехали сюда, никто не думал, что поездка может окончиться неудачно. А главное, как отвечать товарищам в Глуховке, перед всем народом. Невеселые мысли прервал проходивший мимо местный садовник.
— Владимир Ильич в Горках,— сказал он.— Но врачи к нему никого не пускают... Надо просить его сестру, Марию Ильиничну. Может, вам разрешат повидаться... Я сейчас иду туда по своим делам и скажу о вас.
А через несколько минут грузовик уже ехал по старинному парку, одетому в багряный осенний наряд. Под шинами шуршали опавшие желтые листья.
На крыльце белого с колоннами дома рабочих встретила Мария Ильинична Ульянова.
— Здравствуйте,— сказала она,— проходите в дом, пожалуйста.
Положив саженцы вишневых деревьев при входе и раздевшись в передней, делегаты прошли на застекленную веранду.
— Отдохните с дороги,— сказала Мария Ильинична,— а я пока схожу скажу Владимиру Ильичу.
Через несколько минут она вернулась:
— Согрелись немного? Проходите сюда, сейчас он вас примет.
Друг за другом, осторожно, стараясь не шуметь и не топать, делегаты прошли вслед за ней в «телефонную»— так называлась небольшая комната, где на стене висел телефон. Присели на стулья. Широкая лестница вела на второй этаж, в кабинет Ленина.
Мебель карельской березы, венецианские зеркала в позолоченных рамах, картины и гравюры на стенах, хрустальные люстры и ковры — все в этом богатом доме, где жил когда-то царский генерал Рейнбот, было чуждо вкусу Владимира Ильича Ленина.
— Одно убранство, а вот библиотеки настоящей нет,— недовольно говорил он.
Владимир Ильич к такому жилью не привык. Он любил строгий домашний быт, без лишних, дорогих вещей, спартанскую простоту. В Кремле, например, Ленин жил в маленьких комнатках бывшего здания судебных установлений, которые почти ничем не отличались от его скромных, уютных квартирок за границей, в эмиграции.
Однако Владимир Ильич просил оставить в Горках все так, как было при старых владельцах, новую обстановку не покупать и ничего не выбрасывать, никаких затрат для него не производить. Поэтому, следуя его твердому желанию, здесь ничего не переделывали и ничего не меняли из мебели, принадлежавшей прежним хозяевам. Была произведена только незначительная, самая необходимая перестановка старинного имущества в доме, который день за днем постепенно приспосабливался, к деловому отдыху Владимира Ильича.
...Томительно медленно тянулось время. Где-то за дверью мелодично пробили стенные часы. Лишь только эти звуки и потревожили тишину. Чувствовалось, что все в этом доме строго соблюдали тишину, стараясь не беспокоить больного Ленина.
— Скажите, пожалуйста,— обратился к Марии Ильиничне старый молотобоец,— а Ильича-то мы увидим?
— Увидите, увидите,— засмеялась Мария Ильинична. Но тут же тихо добавила: — Прошу вас помнить: его нельзя утомлять, он очень нездоров.
Не успела она проговорить, как открылась дверь. Вошел Ленин, в простой суконной тужурке, с ласковым, приветливым взглядом чуть прищуренных глаз. Он был, как всегда, в своей кепке, знакомой всем по фотографиям.
— Володя, это глуховские рабочие,— сказала брату Мария Ильинична.— К тебе в гости приехали.
Подойдя к рабочим, Ленин снял левой рукой кепку, переложил ее в правую. Увидев его, делегаты оробели, растерялись, поднялись со своих мест. Улыбаясь, Ленин подал гостям левую руку.
И от этого рукопожатия, от светлой и доброй улыбки Владимира Ильича у всех стало хорошо и спокойно на душе.
Потом Владимир Ильич пригласил всех к себе, и делегаты поднялись вместе с Лениным по широкой дубовой лестнице в его кабинет. К ней пристроили второй дубовый поручень, чтобы Владимир Ильич, спускаясь и поднимаясь по нескольку раз в день, мог опираться, не прибегая к посторонней помощи, чего он ужасно не любил. Это была единственная переделка в старинном доме.
Когда все расположились возле письменного стола, ватерщица Пелагея Холодова передала Ильичу приветственный адрес от текстильщиков Глуховской мануфактуры.
Ленин взял у нее плотный лист белой бумаги, старательно исписанный красивыми печатными буквами, и, придвинувшись поближе к настольной лампе, прочитал первые строчки:
«Тов. Ленину, великому вождю рабочих мира, учителю и товарищу.
Ты, имя которого, как знамя, как путеводная звезда, с любовью хранится в сердце не только каждого члена РКП (б), не только каждого члена РКСМ, но и каждого рабочего и крестьянина...»
Ленин попросил рассказать про фабричные дела, интересовался, как рабочие живут, на что жалуются.
Во время задушевной, дружеской встречи делегаты рассказали Ленину о Глуховской мануфактуре, сколько хлопка заготовили, как идет строительство трамвайной линии и новых жилых домов для рабочих.
Подперев голову рукой, Владимир Ильич внимательно слушал. Он был спокоен, на губах его искрилась добрая улыбка. Но темные круги под глазами, утомленное, бледное лицо, усталый взгляд — все говорило, что Ленин очень болен, коварная болезнь подточила его силы.
Подавил тяжелый вздох Герасим Козлов, смахнула украдкой слезу Пелагея Холодова. А старик Кузнецов поднял кверху свои мозолистые, обожженные огнем и раскаленным металлом руки, сжал пальцы в огромные кулаки и сказал:
— Владимир Ильич, скажи только — все вот этими руками сделаем!
А был Дмитрий Кузнецов высокий, могучего телосложения, с большой окладистой бородой. Из-под мохнатых черных бровей смотрели умные голубые глаза. Настоящий русский богатырь!
— Молотобоец я, товарищ Ленин,— проговорил Кузнецов,— с шестнадцати лет стою у наковальни.
...Глуховская мануфактура — одно из старейших и крупнейших предприятий хлопчатобумажной промышленности нашей страны, объединяющее несколько фабрик.
Первые фабрики Глуховской мануфактуры построены (в 1847 году механическая ткацкая, а в 1849 году бумагопрядильная) Захаром Морозовым, сыном известного фабриканта Саввы Морозова, в селе Глуховке на месте топких болот, в трех километрах от Богородска.
С течением времени маленькое село разрослось и превратилось в большой рабочий поселок. Среди деревянных кособоких домишек появились кирпичные дома купцов и лавочников, на каждом углу — пивные и трактиры, а возле входа на фабрики построили высокое трехэтажное здание — Собрание приказчиков. Здесь каждую ночь местная буржуазия устраивала танцы, попойки, картежные игры, кутежи.
Разрасталась и сама Глуховская мануфактура. На ее предприятиях работали крупнейшие специалисты текстильного производства, безграмотные, необразованные, но настоящие мастера своего дела. Широко использовалась новейшая для того времени техника.
Морозовские товары пользовались большим спросом на международном рынке и успешно конкурировали с английскими. День и ночь работали на хозяев глуховские ткачи. Мало чем отличался от каторги тяжелый, изнурительный труд на морозовских фабриках. Миллионные богатства хозяев Глуховской мануфактуры были сколочены путем жестокой эксплуатации рабочих. Даже дети стояли за станками и вместе со взрослыми работали на фабрикантов.
Тяжелая жизнь родила в те мрачные годы присловье: «День не едим, два не едим, немного погодим и снова не едим».
Нищенская заработная плата, огромные вычеты, штрафы, произвол администрации — все это вызывало протест, забастовки, волнения.
Рабочие Глуховской мануфактуры известны активным участием в революционном движении, они не раз решительно поднимались на борьбу против бесправия и чудовищной эксплуатации.
В 1903 году там была создана социал-демократическая группа, во главе которой встали большевики. Развернулась широкая революционная работа. Были организованы кружки. Десятки лучших, преданных рабочих и работниц вступили в партию. На митингах, маевках и собраниях большевики призывали к борьбе против самодержавия, к борьбе за светлую, новую жизнь. Посланцы большевиков-глуховцев приняли активное участие в работе Пражской конференции, VI съезда партии.
Глуховские рабочие с оружием в руках сражались на баррикадах 1905 года, а через десять лет, в 1915 году, организовали многодневную забастовку, о которой долго говорила вся Россия.
В единодушном мощном порыве поддержали глуховские ткачи Великую Октябрьскую социалистическую революцию и под руководством большевиков установили Советскую власть в Глуховке и в Богородске. Крупный отряд глуховских рабочих был послан в Москву на помощь отрядам красногвардейцев, сражавшихся с юнкерами.
А когда началась гражданская война, сотни глуховцев ушли на фронт. Многие из них не вернулись обратно, сложив головы за народное дело.
На Глуховской мануфактуре работал воспетый в народных песнях легендарный герой гражданской войны матрос-партизан Железняк (Анатолий Железняков).
После гражданской войны глуховские ткачи принялись за ремонт и восстановление фабричного хозяйства. В короткий срок были возведены подсобные предприятия: деревообделочный завод, торфоразработки, лесозаготовки. Новые хозяева Глуховской мануфактуры, простые рабочие и работницы, трудились не покладая рук, стараясь превратить старые фабрики в первоклассный текстильный комбинат.
То были трудные годы. Не хватало хлеба и сырья, по целым дням не горело электричество, то и дело выходили из строя старые станки. Часто машины останавливались, и на воротах фабрики появлялось объявление: «Закрыто. Нет хлопка». Но несмотря на все трудности, Глуховская мануфактура давала стране тысячи метров ткани.
А по вечерам в здании бывшего Собрания приказчиков, переоборудованном под рабочий клуб, устраивались концерты художественной самодеятельности, драмкружок ставил «Ромео и Джульетту», «Три сестры», «Коварство и любовь». Ткачи и землекопы, маляры и плотники читали со сцены стихи Пушкина, Маяковского, Есенина, Блока...
Ленин внимательно слушал правдивый рассказ о жизни рабочей Глуховки, о том, с каким воодушевлением трудятся ткачи, и одобрительно кивал головой.
Он поинтересовался, сколько детей в Глуховке, сколько молока на них получают. Тут же на листке бумаги поделил одну цифру на другую. Результат обвел кружком и написал сбоку: «Мало». Потом записал, сколько картофеля заготовили на зиму, и поделил на число рабочих: «Мало».
— Маловато,— согласилась Пелагея Холодова.— Но ничего, продержимся, Владимир Ильич. А там и весна придет...
— Рабочие просят вас приехать на фабрику,—сказал Герасим Козлов.— Обязательно приезжайте, когда поправитесь. Будем ждать.
Эту знаменательную встречу глуховских рабочих с вождем и другом трудящихся много лет спустя запечатлел на своем полотне известный ногинский художник В. Тягунов.
На большой, красочной картине рядом с Владимиром Ильичем Лениным он изобразил своих земляков — и молотобойца Дмитрия Кузнецова, и ватерщицу Пелагею Холодову, и прядильщика Герасима Козлова, и сновальщицу Клавдию Гусеву. Эта картина висит сейчас в местном краеведческом музее.
Делегаты хотели сказать Ленину о подарке, но все никак не решались, не зная, с чего начать.
Наконец самая молодая из делегатов—Клавдия Гусева набралась храбрости и сказала:
— Владимир Ильич, мы вам подарок привезли от рабочих.
Ленин нахмурился и даже рассердился. Он не любил подарков. Делегаты смущенно замолчали. Тогда Герасим Козлов кашлянул в кулак и осторожно обратился к Ильичу:
— Мы вам саженцы вишен привезли. Рабочие просили посадить деревья возле вашего дома...
Владимир Ильич сразу повеселел и улыбнулся.
Время недолгого свидания пролетело быстро и незаметно. За окном опустился темный осенний вечер. Ветви векового клена тихо стучали в стекло.
Рабочие знали: Ленин болен, его нельзя утомлять. Все поднялись. Наступили минуты прощания. Делегаты очень тепло попрощались, и все расцеловались с Лениным.
— Берегите себя, Владимир Ильич,— тихо проговорила Клава Гусева.— Не утомляйтесь.
Она смотрела на Владимира Ильича, стараясь запомнить на всю жизнь это родное лицо. Увидев слезы на глазах девушки, он ласково погладил ее по голове.
Последним прощался с Лениным шестидесятилетний Кузнецов. Долго стояли они, обняв друг друга. А старый кузнец все повторял и повторял сквозь слезы:
— Я рабочий-кузнец, Владимир Ильич, я кузнец. Мы скуем все намеченное тобою. Оружием мы добили врага, трудом мы добудем счастье... Выздоравливай, любезный наш товарищ.
Молчаливо сосредоточенные, взволнованные необыкновенной встречей с великим и простым человеком, выходили рабочие из кабинета. А Владимир Ильич стоял возле письменного стола и махал им рукой.
Перед отъездом Сергеев, Кузнецов и Козлов пошли сажать вишневые деревья. Они выбрали место недалеко от дома, напротив окон кабинета Ленина.
Копая лопатой ямки для саженцев, Козлов сказал:
— Пройдет каких-нибудь два-три года, и на этом месте зацветет вишневый сад, появятся первые плоды.
А старый молотобоец добавил с улыбкой:
— Тогда приедем к Ильичу пить чай с вишневым вареньем.
Когда все деревья были посажены, они подошли к застекленной веранде, возле которой Иван Воронцов уже заводил грузовик.
Но тут в дверях веранды появилась Евдокия Ивановна Смирнова — московская работница, помогавшая Надежде Константиновне и Марии Ильиничне по хозяйству. От имени Владимира Ильича она пригласила всех поужинать и переночевать.
Мужчины прошли в столовую, которая находилась на втором этаже дома. За столом уже сидели Мария Ильинична, Клавдия Гусева и Пелагея Холодова. На новой скатерти стояли самовар, плетеная корзиночка с хлебом, вазочка с сахаром и блюдо с грибами.
— Садитесь к столу,— пригласила Мария Ильинична.
За ужином она расспрашивала рабочих о делах на Глуховской мануфактуре, давала советы, просила почаще писать в газету «Правда», где сама работала секретарем редакции. Она придвинула гостям блюдо с белыми грибами:
— Это Владимир Ильич собирал. В соседней роще... Принес целую кошелку.
Пришла Надежда Константиновна, поздоровалась с рабочими.
— Как себя чувствует Владимир Ильич? — с беспокойством спросила Пелагея Холодова.— Не утомили мы его своими разговорами?
— Кажется, ничего,— ответила Надежда Константиновна.— От встреч с рабочими ему всегда делается лучше.
— Вот и хорошо,— прогудел Кузнецов,— а то мы волновались.
Оглянувшись на дверь, Надежда Константиновна добавила шепотом:
— Положил возле себя на столе ваше письмо и попросил меня прочитать вслух. Он очень растроган.
В комнату вошла Евдокия Ивановна. Ее прислал Ильич узнать, накормлены ли гости, понравились ли грибы.
* * *
...Это была последняя встреча рабочих со своим вождем.
Оставшись один, Владимир Ильич Ленин читал и перечитывал письмо глуховских рабочих.
«Ты нужен нам теперь, в момент развивающейся германской революции, как нужен ты нам во дни труда, во дни горя, в дни радости,— писали они.— Мы следим с напряженным вниманием за ходом твоей болезни и с радостью встречаем каждый шаг улучшения в твоем здоровье. Мы уверены, что твой мощный дух поборет злой недуг, и с нетерпением ждем дня, когда раздастся радостный клич во всем мире: «Великий кормчий вновь здравый у руля корабля революции». Привет тебе, дорогой товарищ и вождь, здравствуй на многие годы».
Каким сердечным теплом наполнены эти простые, человеческие слова! Сколько в них трогательной заботы и любви! Это письмо писала вся Глуховка. Много раз его переделывали и переписывали. Каждый из рабочих внес в него что-то свое, идущее от самого сердца. Письмо глуховских рабочих лежит до сих пор на письменном столе в кабинете Ленина среди книг, газет и журналов.
...Проговорили за ужином до поздней ночи, потом разошлись по комнатам, легли спать.
Пелагея спала неспокойно и проснулась на рассвете. Как ни старалась, она больше не могла сомкнуть глаз. Накинув на плечи пуховый платок, стараясь никого не тревожить, вышла из дома посмотреть на высаженные вишенки. Их посадили недалеко от главной аллеи, в начале большого фруктового сада.
«Весной примутся наши саженцы,— думала ткачиха,— зазеленеют...»
А сейчас тонкие оголенные веточки молодых вишен поникли, сверкая мелкими капельками росы.
Пелагея пошла по косой аллее, пересекавшей весь горкинский парк наискось. Парк просыпался, хотя еще был окутан густым предутренним туманом. Порывистый ветер ворошил груды багряных листьев.
Узкая, заросшая травой дорожка привела Пелагею на маленькую полянку. Раздвинув кусты малины, она остановилась, не веря своим глазам.
Под высоким старым дубом освещенный красными лучами восходящего солнца, встречая рассвет, стоял Ленин...
* * *
С раннего утра 3 ноября большой зал рабочего клуба Глуховской мануфактуры был уже заполнен до отказа. Ждали возвращения из Горок делегации глуховцев, которая должна была вернуться с минуты на минуту. Электричества не хватало, его экономили, и зал освещался светом керосиновых ламп, подвешенных на стенах.
Мигающие языки пламени освещали плотную массу людей, среди которых можно было увидеть ткачей, отстоявших у станка ночную смену, крестьян соседних деревень, домохозяек, чьи мужья или дети трудились в эти часы в цехах Глуховской мануфактуры. Сидели тихо, чуть слышно переговариваясь друг с другом. Над сценой, во всю ее ширину, висел известный всему миру лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
И вот широко распахнулись двери, вошли делегаты, запыленные и уставшие с дороги, но радостные, возбужденные, счастливые. Весь зал шумно вздохнул, люди в едином порыве встали со своих мест. Под громкие аплодисменты делегаты поднялись на сцену, сели за стол, покрытый красным сукном.
Один за другим отчитывались перед народом делегаты о своей поездке. И хотя встреча с Владимиром Ильичем была короткой, но каждый увез из Горок массу впечатлений, светлых мыслей, которые остались в памяти на всю жизнь и передаются теперь от детей к внукам.
Рассказ рабочих слушали с огромным вниманием в трепетной, глубокой тишине. Было так тихо, что слышалось потрескивание пламени в керосиновых лампах.
Последней выступала молодая, веселая Клава Гусева.
— Товарищи! — не сказала, а почти выкрикнула она взволнованно и страстно.— Товарищи, Владимир Ильич очень интересовался нашей работой, он верит в наши силы, он надеется на нас. Россия ждет от Глуховки еще больше хороших, красивых тканей. Теперь нам надо работать особенно хорошо. Кузнецов вот кулачищи свои сжал и пообещал Ильичу: «Скажи только —все вот этими руками сделаем». И сделаем! Так я говорю, товарищи?
И зал встал в едином порыве, последние слова ткачихи потонули в мощной овации, раздались возгласы:
— Правильно!
— Будем работать день и ночь!
— Сил не пожалеем для России!
— Клянемся Ильичу! Клянемся!
Когда зал понемногу успокоился, Клавдия Гусева продолжала:
— А теперь главное. Владимир Ильич согласился, чтобы мы дали нашей Глуховской мануфактуре его имя. Мы подадим заявление в правительство, и наши фабрики будут называться Глуховский комбинат имени Владимира Ильича Ленина!
Снова под сводами зала вспыхнула буря аплодисментов. Глуховские ткачи единогласно постановили просить Советское правительство присвоить их родному предприятию имя В. И. Ленина.
Один из рабочих предложил соорудить монумент вождя и поставить перед входом на комбинат. Товарищи поддержали его.
— Все это хорошо,— проговорил слесарь Петр Купцов.— Но дело не простое: надо найти скульптора, а где сейчас его найдешь? Потом у нас нет материалов, да и с деньгами туговато, заплатить не сможем...
Собрание зашумело, заволновалось. Перебивая друг друга, рабочие вносили свои предложения и советы. Секретарь парторганизации Илья Михайлович Квасман, пожилой человек с неторопливой окающей речью, постучал карандашом по столу и крикнул:
— Тихо, товарищи, тихо! Не все сразу!
— Разреши мне сказать,— поднял руку прядильщик Герасим Козлов, ездивший к Ленину.
— Говори.
— Я вот что скажу,— начал Герасим, когда стих шум.— Зачем нам искать скульптора? У нас есть свой, из рабочих. И денег не возьмет. Я говорю о Федоре Петровиче Кузнецове... Вот он стоит.
Все повернулись к последнему ряду, где у стены стоял невысокий, немолодой уже человек в спецовке, испачканной масляной краской и известкой. Старая кепка с большим козырьком была надвинута на глаза, прикрывая простое русское лицо.
— Федор, сможешь сделать монумент вождя? — спросил его Козлов.— Материал мы поищем.
Взволнованный доверием товарищей, Федор Кузнецов неторопливо докурил папиросу и сказал всего одно слово:
— Смогу.
Он не любил говорить зря.
Бывший маляр, Федор Кузнецов был художником-самоучкой и работал декоратором-оформителем в новом клубе при Глуховской мануфактуре.
Всю ночь после этого в маленькой комнатке, где жил Федор Петрович Кузнецов, светились окна.
Художник сидел за столом и при мигающем свете керосиновой лампы смотрел на портрет Владимира Ильича, висевший на стене.
Давно уже задумал Федор Петрович сделать скульптуру Ленина и теперь решил взяться за это дело по-настоящему.
В эту ночь он нарисовал множество эскизов, набросков, стараясь выбрать удачную позу, придать большее сходство лицу. Это была первая ночь работы и мучительных исканий. Потом таких ночей и дней было много.
Художник еще и еще раз беседовал с рабочими, показывал свои рисунки, внимательно прислушивался к советам и замечаниям. Один скажет одно, другой добавит или поправит. Так из коротких теплых воспоминаний возникал образ Владимира Ильича Ленина.
К Кузнецову в мастерскую наведывались все участники поездки в Горки. Всем хотелось помочь фабричному художнику. Но чаще всех заходил туда старый молотобоец, однофамилец Дмитрий Кузнецов.
Он засиживался в мастерской до поздней ночи. Поглаживая бороду, старик часами внимательно следил за работой скульптора, иногда делился своими соображениями:
— У Владимира Ильича очень простая внешность. И весь он простой, человечный.
Помолчав, он добавлял иногда:
— Тяжелая болезнь скрутила его, а он виду не подает, смеется, за грибами ходит.
И еще:
— Быстро меняется жизнь, Федор. Кует Ленин счастье народное, кует с миллионами трудящихся.
И заканчивал, вздыхая:
— Пожить бы еще малость, посмотреть, какая жизнь будет... Детям и внукам завидую.
Как-то раз зашел к художнику старый коммунист, член партии с 1904 года, М. А. Петухов, встречавшийся с Владимиром Ильичем Лениным. Посмотрев рисунки и наброски, сказал:
— Похож... Очень похож...
Вскоре с фабрики привезли красную глину, и Федор Петрович сделал несколько маленьких макетов. Потом стал лепить форму — статую из алебастра высотой три метра.
Монумент по этой форме решили отливать из железобетона, а постамент сделать из кирпичей, цемента и дерева.
— А не разрушится ли монумент со временем? — спросили рабочие у Федора Петровича.— Из бронзы куда прочнее...
— Будет стоять много лет,— заверил Кузнецов. Много стараний и творческой страсти вкладывал он в свою работу над скульптурой, стараясь передать как можно лучше дорогой облик Владимира Ильича Ленина. Однако он никогда прежде не занимался лепкой, и многие процессы этой нелегкой работы были ему неизвестны. Он думал сделать одно, а руки лепили другое. Он делал статую без чертежей и расчетов, на глазок, по памяти.
Несколько раз, впадая в отчаяние от неудачи, Федор Петрович бросал в ящик куски алебастра и долго лежал на кровати, дымя папиросой.
— Отдохни, Федя, извелся весь,— говорила ему жена Анфиса Петровна.— День и ночь работаешь, света белого не видишь.
— Не слушаются меня руки,— тихо говорил художник.
Он смотрел на свои руки, загрубевшие, корявые. Масляная краска всех цветов въелась в кожу так глубоко, что уже не отмывалась.
Много работы переделали эти мозолистые руки. Они красили станки и заборы, фабричную ограду, стены и крыши, долбили камни и месили глину. А в октябре 1917 года они написали на воротах фабрики: «Да здравствует Советская власть!»
— Не получается у тебя скульптура,— говорила жена как всегда неторопливо и ласково.— Видно, не нашел ты еще самого главного. Оттого и руки не слушаются.
Художник молчал.
— Откажись, пока не поздно...
— Не могу,— негромко отвечал художник.— Я обещал. Народ ждет.
Однажды среди ночи Федор Петрович оделся и вышел из дому. Он шел по темной улице, жадно вдыхая чистый морозный воздух. Маленький рабочий поселок спал. А там, за старыми деревянными домами, светились огни фабрик Глуховской мануфактуры, мерно стучали ткацкие станки.
Кузнецов подумал о том, что и в других городах, на других заводах, в угольных шахтах в эти минуты также работают люди, гудят машины. Без конца и края раскинулась многострадальная, необъятная земля — Россия. Но она свергла эксплуататоров, набирает силы, и путь к новой жизни указывает ей Ленин — великий и мудрый вождь освобожденного народа.
И Федор Петрович вдруг понял, какой должна быть статуя, он ясно представил себе все, до последнего штриха, до последней черточки.
Художник подумал о том, что скульптура великого Ленина должна быть воздвигнута в сердце рабочей Глуховки — в маленьком сквере возле огромных кирпичных корпусов старой Глуховской мануфактуры.
Ленин должен стоять на высоком пьедестале, как мудрый вождь и учитель тех, кто рубит уголь в шахте, стоит у станка, сжимает сильными трудовыми руками крестьянский серп.
С чувством радостной приподнятости и вдохновения художник побежал обратно домой. И, как был в полушубке и шапке, так и принялся за прерванную работу.
— Теперь я знаю,— шептал он,— теперь я все знаю... Вот оно главное...
Он снова стал лепить статую, а перед глазами, как живой, возникал образ Владимира Ильича, его доброе открытое лицо, ласковая улыбка, высокий умный лоб
Увлеченный работой, он не заметил, как пришла Клава Гусева. Она возвращалась после ночной смены и, проходя мимо дома художника, зашла на огонек. Тихонько присев на табурет, Клава долго разглядывала рождавшуюся статую, сдвинув густые черные брови. Художник доделывал лицо. Шершавые пальцы быстро и осторожно мяли алебастр, придавая ему нужные формы.
Ткачиха медленно подошла к Федору Петровичу и, боясь помешать, тихо сказала:
— Вот тут, у глаз... сделайте морщинки. Ильич часто смеется, и здесь у него бывает много-много морщинок.
Помолчав немного, она добавила:
— Вы не забывайте, это простой, душевный человек. Когда сидишь рядом с ним, делается как-то хорошо и тепло на душе. Поймите это, Федор Петрович.
Когда Клава Гусева ушла, художник долго стоял у окна, думая над ее словами. За окном в черном безбрежном небе ярко мерцали звезды.
______________
Через месяц форма для статуи была готова. Отливать ее из железобетона решили на месте, в сквере.
Партийный комитет прислал на помощь Федору Петровичу Кузнецову группу участников кружка изобразительного искусства. Вскоре недалеко от проходной, среди тополей и молодых березок, была расчищена площадка, и на ней из кирпичей, цемента и досок сооружен постамент высотой два метра.
Стояли сильные морозы, руки коченели на ветру, цемент застывал еще на лопате, работать было трудно. Тогда здесь же, в сквере, сколотили теплушку, куда Кузнецов с помощниками то и дело забегали погреться.
Монумент отливали по частям из железобетона возле теплушки и ставили на постамент. Федор Петрович работал с рассвета до темной ночи. Он сильно поморозил пальцы на правой руке, они потрескались и кровоточили. Художник работал, преодолевая страшную боль.
По вечерам для освещения вокруг рождающейся статуи горели костры. Красные языки пламени выхватывали из темноты белый монумент, возвышающийся на постаменте, как на огромной скале.
Федор Петрович собирался закончить работу к новому, 1924 году, но не успел. Открытие монумента пришлось отложить на некоторое время.
Наконец в середине января скульптурный монумент В. И. Ленина был полностью готов. Леса убрали. Фабричные комсомольцы обвили постамент красными лентами, украсили цветами и душистыми еловыми ветками. Рядом построили деревянную трибуну для ораторов.
Торжественное открытие монумента было назначено на воскресенье 22 января 1924 года.
В то ясное утро к маленькому скверу перед корпусами Глуховской мануфактуры нескончаемым потоком двинулись люди. Сюда шла вся трудовая Глуховка, сотни рабочих из Богородска, Обухова, Затишья. Приехали крестьяне из ближайших сел и деревень.
Стояла небывалая стужа. А народ все шел и шел. На сквере и прилегающей к нему площади широко расплескалось огромное людское море. У подножия монумента росла яркая груда живых цветов. На белом покрывале, которым был прикрыт монумент, ослепительно сверкали на солнце серебряные снежинки. Колыхались красные знамена. Высоко над толпой был поднят плакат со словами: «Да здравствует наш вождь и учитель товарищ Ленин!» Торжественная минута открытия монумента приближалась.
Рядом с трибуной стояли члены делегации, ездившей в Горки в гости к больному Ленину. Пелагея Холодова, окруженная большой группой рабочих, рассказывала о том, как они были у Владимира Ильича, как посадили в Горках привезенные ему в подарок вишневые деревья, как Ленин встречал восход солнца.
Из дверей конторы вышла группа руководителей уездной партийной организации, секретарь партийной организации Глуховской мануфактуры И. М. Квасман и с ними Федор Петрович Кузнецов. Художник был бледен как снег. Секретарь вытирал слезы, губы его дрожали.
Толпа замерла, предчувствуя недоброе. Никто ничего не знал: газет московских еще не получили, а радио тогда в Глуховке не было.
Секретарь поднялся на трибуну и снял шапку:
— Мы с вами, товарищи, собрались сегодня, чтобы открыть скульптурную статую нашего вождя революции, а придется открыть памятник.
Толпа ахнула.
— Получено сообщение о кончине Владимира Ильича. Он умер вчера в Горках.
Он хотел сказать еще что-то, но судорожные спазмы сжали горло. Закрыв лицо шапкой, секретарь сутулясь сошел с трибуны.
Огромная масса народа замерла, как будто скованная морозом. Для глуховцев эта печальная весть была особенно неожиданной. Ведь только сейчас Пелагея Холодова рассказывала о поездке в Горки, о живом Ильиче...
Страшное горе пришло внезапно. Люди плакали, не скрывая слез. У всех на устах было два слова: умер Ленин.
Это было невероятно, в это трудно было поверить. Не стало великого человека. Всю свою жизнь, до последнего вздоха, Ленин отдал рабочему классу. Не было и нет человека, который так глубоко был бы предан своему делу, как Ленин.
— Он не умер, он жив, наш Ильич, и всегда будет жить с нами, в наших сердцах,— сказал молодой рабочий Иосиф Галкин.
Рабочий сказал очень тихо, но его услышали все. Художник перерезал веревки, медленно упало на снег белое покрывало. И перед людьми предстала статуя В. И. Ленина.
Великий вождь был изображен во весь рост в спокойной, непринужденной позе. Глаза его чуть улыбались. Левая рука Владимира Ильича знакомым, привычным жестом была опущена в карман брюк, правая — чуть вскинута вверх. Казалось, что Ленин беседует с кем-то или говорит речь. Лицо дышало уверенностью и силой.
В этом лице и взгляде, во всей огромной, исполинской фигуре великого вождя было столько силы и стремления вперед, что толпа качнулась назад. Казалось, еще минута — и Ленин сойдет с постамента на землю старой Глуховки, пройдет по цехам фабрик, окинет все внимательным взглядом и спросит: «Ну, как у вас идут дела, товарищи?»
Высокий постамент опоясывал красочный барельеф, на котором были изображены: шахтер, подрубающий кайлом угольный пласт, работница у ткацкого станка и крестьянка, вяжущая сноп пшеницы.
На одной из сторон постамента сверкали золотом слова:
«Больше доверия к силам рабочего класса. Мы должны добиться того, чтобы каждая работница могла управлять государством».
Под этими словами были нарисованы серп и молот, обрамленные золотыми колосьями пшеницы.
Над площадью застыла тишина. Слышно было только, как рядом, за кирпичной стеной, мощно гудели глуховские фабрики. Там работали люди, работали вдохновенно, сосредоточенно, как никогда, понимая, что и они в ответе за дело Ленина.
Натруженные рабочие руки наливались новой, ленинской силой. Эта сила росла, громадная, непобедимая. Сила освобожденного народа, взявшего судьбу в свои руки. И в этом было бессмертие Ленина, увековеченное в его первом величественном памятнике.
Люди на площади, на лицах которых замерзали слезы, долго еще не расходились по домам. Народ прощался с вождем.
Так 22 января 1924 года был открыт первый в мире памятник Владимиру Ильичу Ленину, первый из многих памятников великому вождю и учителю, установленных впоследствии в различных уголках земного шара.
Пятеро суток днем и ночью сменялся почетный рабочий караул у его постамента. Жарко полыхали костры.
* * *
Ленин умер, но дело его живет. Ленин жив в сердцах рабочих, крестьян, всех трудящихся.
Ленин живет в душе каждого члена нашей партии. Каждый коммунист есть частичка Ленина. Вся наша коммунистическая семья есть коллективное воплощение Ленина.
За Лениным при жизни шли миллионы, и после его смерти пошли эти миллионы и миллионы новых.
Свыше 240 тысяч рабочих влились в ряды большевистской партии в первые же недели после смерти Владимира Ильича.
Миллионы трудящихся тесно сомкнулись вокруг своей родной Коммунистической партии, организатором, творцом и учителем которой был Владимир Ильич Ленин.
В те январские дни 1924 года сотни работниц и рабочих Глуховской мануфактуры вступили в Коммунистическую партию по ленинскому призыву. Коллективное заявление о вступлении в партию подали 42 слушателя Глуховского вечернего рабфака. Среди них был молодой слесарь П. Гаврилов, работающий теперь главным инженером на одном из московских заводов. Бывшая ткачиха К. Комарова закончила медицинский институт и стала научным работником.
Навсегда связала себя с родной партией Клавдия Ивановна Гусева. Вся жизнь ее прошла в нелегкой борьбе за рабочее дело.
Революция, гражданская война, трудовой фронт. И всегда она шла в первых рядах. Муж ее, комиссар продотряда, погиб от руки бандитов в Сальских степях. Осталось на руках молодой ткачихи пятеро маленьких детей, один другого меньше. Советская власть помогла ей воспитать их настоящими патриотами Родины. Они с честью понесли по жизни святое красное знамя.
Много лет работал на комбинате старый молотобоец Дмитрий Васильевич Кузнецов.
В 1923 году, в дни поездки в Горки, ему было 60 лет. Он собирался уже бросать работу. Но вернулся от Владимира Ильича словно помолодевшим, полным новых сил и планов. И опять застучал тяжелый молот в фабричной кузнице. От зари до зари полыхало багровое пламя в горне, еще долго трудился Дмитрий Васильевич на Глуховском комбинате.
Однажды в ясный весенний день поехал он снова в Горки. Вместе с ним поехали старшая дочь Евдокия и художник Федор Петрович Кузнецов. Еще у ворот старинного парка снял старик шапку и шел с непокрытой головой по главной аллее до крыльца белого дома с колоннами.
Непривычно тихо в доме. Нет Ильича... Печально и одиноко стоит под вековым дубом его любимая скамейка.
Молча, с сильно бьющимся сердцем вошел седой молотобоец в «телефонную» комнату, постоял и медленно поднялся наверх по широкой дубовой лестнице.
В просторной столовой все осталось так же, как было при жизни Ленина. На столе, покрытом клеенкой, стоял самовар, из которого тогда пили чай делегаты глуховских текстильщиков. В кувшине — букет полевых цветов, любимых цветов Владимира Ильича.
Кабинет Ленина. Здесь Владимир Ильич дружески принимал гостей из Глуховки. Из окна видна аллея старых лип и вишневый сад.
На письменном столе бумаги, конверты, книги, личные бланки Председателя Совета Народных Комиссаров. Тут же лежала небольшая, внешне ничем неприметная книжка. Это доклад VIII Всероссийскому съезду Советов Государственной комиссии по электрификации России — план электрификации РСФСР. На первой странице наклеена бумага со словами:
«Ввиду крайней незначительности числа экземпляров этой книги убедительно просят товарищей, получивших ее, передать книгу по прочтении в местные библиотеки, чтобы по этой книге могли учиться рабочие и крестьяне».
Здесь же рядом лежало приветственное письмо глуховских текстильщиков, привезенное в ноябре 1923 года.
На стене отрывной календарь. «21 января 1924 года». Каждое утро, встречая новый день жизни, Владимир Ильич сам отрывал очередной листок. Этот листок остался неоторванным.
— Вот здесь, на этом месте,— тихо сказал старый молотобоец,— давал я клятву Ильичу...
Он долго молчал, как бы собираясь с мыслями, и наконец произнес:
— Помру я скоро... Теперь дети мои и внуки в ответе за эту клятву... И ты, Евдокия, помни об этом, не посрами нашу рабочую гордость.
У него была большая семья. И когда он умер, его заменили дети и внуки. Особенно прославилась своим трудом его дочь Евдокия Дмитриевна, не посрамила она рабочую гордость пролетарской семьи Кузнецовых. До сих пор висит в фабричном клубе Почетная грамота, которой наградил дочь молотобойца родной коллектив:
«Тебе, выполнившему производственные задания второго года пятилетки, показавшему пример подлинно коммунистического отношения к труду, сумевшему практически доказать правоту великого дела выполнения пятилетки в четыре года, рабочие Глуховки выносят свою пролетарскую благодарность».
Много потрудились коммунисты ленинского призыва, чтобы их родная Глуховка выросла и похорошела. Глуховский хлопчатобумажный комбинат, носящий имя В. И. Ленина, стал одним из передовых предприятий страны.
В цехах комбината установили новые высокопроизводительные ткацкие станки, на которых работают теперь дети и внуки рабочих, открывавших в то морозное утро памятник Ленину. Каждый день во все концы страны уходят поезда с тысячами метров красивой, добротной ткани.
За годы пятилеток Глуховский хлопчатобумажный комбинат коренным образом реконструирован и оснащен новой техникой.
Сейчас в состав комбината входят крупные фабрики прядильного, крутильного, ниточного, ткацкого и отделочного производств. Построена Новогребенная прядильная фабрика на 152,6 тысячи веретен.
Для обслуживания основного производства Глуховского хлопчатобумажного комбината построены подсобные предприятия: деревообделочный завод, торфоразработки, литейно-механический завод, лесозаготовки, гараж. Комбинат имеет свой железнодорожный, автомобильный и гужевой транспорт.
Около 200 миллионов метров тканей, в 5 раз больше, чем в 1924 году, выпустили в 1965 году глуховские текстильщики. Разных и всяких, на все вкусы и возрасты.
В годы Великой Отечественной войны Глуховский комбинат бесперебойно снабжал фронт, оборонную промышленность и другие отрасли народного хозяйства различными тканями. За этот период коллектив комбината 14 раз выходил победителем во Всесоюзном социалистическом соревновании и завоевывал переходящее Красное знамя Государственного комитета обороны. В последующие годы глуховцы несколько раз занимали почетные места во Всесоюзном соревновании работников предприятий товаров широкого потребления.
В 1949 году Глуховка и вся страна отмечали столетие со дня основания комбината. За успешное выполнение заданий правительства по выпуску тканей для нужд народного хозяйства и в связи с исполнившимся столетием Глуховский хлопчатобумажный комбинат 16 марта 1949 года Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден орденом Ленина. Орденами и медалями была награждена группа работников комбината.
Славные дела комбината известны всей стране. А лучшие его люди являются всеобщей гордостью.
За годы Советской власти неузнаваемо изменились жилищно-бытовые условия рабочих и служащих комбината. Построены новые светлые жилые дома со всеми удобствами, жилой фонд комбината в настоящее время увеличился в 3 раза.
Для работников Глуховского комбината построены большая поликлиника, различные учебно-бытовые учреждения. На берегах рек Клязьмы и Шерны в живописных уголках Подмосковья построены дома отдыха и санатории для рабочих, стадионы и пионерский лагерь.
Изменился не только хлопчатобумажный комбинат, но и вся старая Глуховка. На месте ветхих деревянных домов и темных бараков появились новые широкие улицы— Первомайская, Санаторная, Краснослободская, с магазинами, школами, больницами, детскими садами и красивыми жилыми домами.
Улицы Глуховки украсились скульптурами. Люди часто останавливаются возле скульптурных бюстов Карла Маркса и матроса Железняка. Их сделал художник-самоучка, бывший маляр Федор Петрович Кузнецов. У него было много других планов. Он мечтал создать монументы «Гимн труду» и «Да здравствует мир!». Но преждевременная смерть помешала осуществлению этих планов...
Неузнаваемо изменилась жизнь. И все это делается по заветам Ленина. Вот почему и зимой и летом у подножия памятника Ленину всегда лежат букеты свежих цветов. Каждый день, направляясь на работу, ткачи замедляют шаг возле памятника, чтобы взглянуть на Владимира Ильича. А он стоит на пьедестале, как отважный кормчий у руля корабля революции, показывая рукой в коммунистическое будущее. И слышится рабочим голос Ильича: «Счастье в ваших руках, товарищи...»
...Прошли десятилетия с тех пор, как ездили глуховцы в гости к Ленину. Широко раскинулись ветви могучих деревьев у памятника В. И. Ленину в Глуховке. Ранней весной в Горках Ленинских под теплыми лучами солнца буйно цветут старые вишни, осыпанные, словно снегом, нежными белыми лепестками. А рядом шелестят листвой молодые вишенки.
Вишневый сад в Горках раскинулся уже на шесть гектаров. Среди сотен деревьев затерялись те первые восемнадцать, посаженные 43 года назад.
Идут годы. Много гроз и бурь пронеслось над старинным горкинским парком. А вишневый сад, подаренный Владимиру Ильичу глуховскими рабочими, разросся, набрался сил, прочно вошел корнями в благодатную землю. Каждое лето приносит он большой урожай. По традиции ягоды отдают ребятам соседнего детского дома. Не пришлось попробовать Владимиру Ильичу сладких вишен, не увидел он, как расцвела жизнь на русской земле... А как порадовался бы Ильич, глядя на свершение грандиозных планов строительства коммунизма!
Каждую весну, когда оживает природа, приезжают в Горки рабочие с Глуховского комбината. И с ними — пионеры школы № 5 города Ногинска. Они сажают молодые вишневые деревья, обрабатывают старые. Дети работают наравне со взрослыми. Они высаживают саженцы рядом с деревьями, которые посадили их отцы и деды. И в этом — живая, неугасимая любовь народа к Ленину.
В пионерской комнате школы на видном месте хранится письмо из Горок Ленинских:
«Директору школы № 5 города Ногинска. Дирекция Дома-музея В. И. Ленина в Горках выносит большую благодарность глуховским школьникам за систематическую, регулярную помощь по уходу за вишневым садом. Школьники с большой любовью и бережливостью к растениям работали и сегодня, 19 апреля 1961 года...»
Старшие товарищи, приезжая с пионерами в Горки Ленинские, рассказывают им о Владимире Ильиче и передают завет, услышанный от родителей:
— Растите честными и смелыми! Любите труд и жизнь, как любил их Владимир Ильич. Вы наше будущее, вам строить коммунизм и жить в нем.