В.И. Ленин-юрист - Глава первая В. УЛЬЯНОВ — СТУДЕНТ ЮРИДИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА

 

Глава первая

В. УЛЬЯНОВ — СТУДЕНТ ЮРИДИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА¹

 

ПОЧЕМУ В. УЛЬЯНОВ РЕШИЛ СТАТЬ ЮРИСТОМ?

Перед нами копия анкеты, которую в качестве делегата X Всероссийского съезда РКП (б) заполнил Владимир Ильич Ленин. Отвечая на вопрос об образовании, он записал: «В 1891 году кончил (сдал экзамен экстерном) Петрогр(адский) Унив(ерситет) по Юр(идическому) факультету)»².

Аналогичный ответ дан Лениным и в анкете делегата X Всероссийской партконференции.

Когда и при каких обстоятельствах Владимир Ильич стал студентом юридического факультета, почему он решил стать юристом? Как сложилась его жизнь в студенческую пору, длившуюся менее полугода? Каким образом удалось молодому волжанину, высланному царскими властями в глушь, в деревню, овладеть программой юридического факультета университета за каких-нибудь полтора года и получить в столичном, императорском университете диплом первой степени?

Стать юристом Владимир Ильич твердо решил еще в гимназические годы. Об этом он, в частности, заявил накануне испытаний на аттестат зрелости. В списке-анкете учеников VIII класса Симбирской гимназии на вопрос, в каком высшем учебном заведении хотел бы учиться каждый из них, Володя Ульянов ответил: «Желаю поступить в Казанский университет в юридический факультет».

В гимназии, между тем, были крайне удивлены его «странным выбором». Ведь ему, юноше с выдающимися способностями, медалисту, были открыты двери на любой из «серьезных» факультетов. Педсовет и сам директор гимназии, зная незаурядные способности Ульянова к языкам, его успехи по латыни и словесности, прочили его на филологический или историко-словесный факультет, советовали стать учителем. Приват-доцент Казанского университета Г. Н. Шебуев, заметив в Ульянове «определенно-математический склад ума», рекомендовал ему поступить только на математический факультет.

Однако Володю Ульянова влекла другая область деятельности — революционная, из-за которой он, уже тогда, в юношеские годы, стал все более и более интересоваться правовыми и социологическими науками³. Что касается педагогической карьеры, которую предсказывали в гимназии, то она была ему не по душе. Кроме того, Володя понимал, что если бы он и захотел стать учителем, то ему помешали бы в этом власти. Открытой оставалась дорога к более свободной профессии — юридической, в частности, адвокатской.

Глубокий интерес В. Ульянова к общественным наукам — истории, политэкономии, праву — нельзя считать случайным. Изучение этих дисциплин, действующего законодательства он рассматривал как средство лучшего познания логики классовой борьбы и методов, которые используют эксплуататоры для подавления трудящихся.

Стремясь к политической борьбе с самодержавием, он, естественно, хотел уяснить сущность государства и права, причины их возникновения, связь юридико-политических учреждений страны с материальными интересами правящих классов и, наконец, условия превращения их в орудие защиты трудящихся. Правильно ответить на эти вопросы нельзя было без овладения экономической и юридической науками, без знания марксистской теории государства и права.

Размышляя над вопросом о выборе высшей школы, Ленин остановился на юридическом факультете, считая, что только этот факультет поможет ему лучше разобраться в самом себе и получить основы знаний, необходимых для выработки мировоззрения, которое бы отвечало его внутренним влечениям. Он, как и в свое время Маркс, стремился понять анатомию гражданского общества, которую следовало искать в политической экономии⁴.

Наука же эта изучалась на юридическом факультете. Таким образом, следует прийти к выводу, что выбор Лениным факультета был сделан сознательно и главным образом по политическим соображениям.

Вот что сообщает двоюродный брат Ленина Николай Веретенников. Однажды — это было летом 1887 г. в деревне Кокушкино, — между ним и Володей зашел разговор о призвании и выборе профессии. Владимир Ильич категорически заявил, что он лично предпочитает профессию юриста. Эти слова немало удивили его собеседника. Желая склонить на свою сторону Володю, Веретенников стал апеллировать к авторитету Писарева, считавшего «настоящими науками» только математику и естествознание. Но Ульянов был неумолим; не в его характере было отступать от решения, которое он считал правильным.

Мотивируя свой выбор, Владимир Ильич добавил, что в нынешних условиях, то есть в современной ему России, нужно изучать право и политическую экономию и что, быть может, в другое время он избрал бы иные науки⁵. Ленин уже усвоил ту истину, что сущность развивающегося в России капитализма, как и вообще анатомию буржуазного строя, надо искать в экономической и социальной структуре общества. Экономические знания нужны были ему для дальнейшего марксистского самообразования, для лучшего уяснения и применения в условиях тогдашней русской действительности положений «Капитала» Маркса.

Таким образом, Владимир Ильич дал понять собеседнику, какое значение имеют названные науки для людей, посвятивших себя революционной борьбе и решивших пойти не по тому пути, по которому шли народовольцы. Только благодаря этим наукам можно было «...овладеть всеми видами оружия, всеми средствами и приемами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля»⁶.

Признание, сделанное Веретенникову, позволяет заключить, что к этому времени Владимир Ульянов, в отличие от своих сверстников, уже много самостоятельно думал и продумал, прежде чем решить для себя вопрос: кем быть и что делать...

Следует иметь в виду и то обстоятельство, что в те годы университет, в частности, юридический факультет был почти единственным вузом, где глубоко изучались гуманитарные дисциплины. Ими серьезно заинтересовался Владимир Ульянов, еще будучи гимназистом.

Не последнюю роль в этом отношении сыграла семья Ульяновых и, прежде всего, мать Владимира Ильича — Мария Александровна. Ее система воспитания во многом сказалась на выборе Володей своего будущего. От старших в семье он впервые узнал правду о существующем строе, о тяжелой, беспросветной жизни крестьян. Здесь же, в семье, он познакомился с идеями передовых русских писателей и революционных демократов, которые углубили в нем любовь к трудовому народу и ненависть к эксплуататорам. Большое влияние на него оказали поэты «Искры», поэты-чернышевцы, бывшие в большом почете в доме Ульяновых. Их стихи возбуждали в нем ненависть ко всякому произволу и угнетению, заставляли критически относиться к жизни, к людям. Все это способствовало раннему пробуждению в нем гражданского сознания, политических интересов, тяготения к общественно-политическим наукам.

Решение Володи Ульянова получить гуманитарное образование укрепилось и стало окончательным после «процесса первомартовцев»⁷, по которому осужденным оказался и его старший брат Александр Ильич.

Общеизвестно, что Александр в семье Ульяновых был настоящим кумиром, высшим (после родителей) авторитетом. И Володя, естественно, пристально приглядывался к нему. Все, что читал, говорил и делал Александр глубоко интересовало и восхищало Володю. Он нередко думал: неспроста ведь Саша зачитывается Марксом, увлекается трудами революционных демократов. Долго волновавшие догадки о замыслах Саши уступили место ясности и определенности в дни судебного процесса.

Владимиру Ильичу особенно запомнились слова защитительной речи брата, которые объясняют, чем он, Саша, обязан социологическим наукам: «...после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социологические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно»⁸.

Глубоко усвоить эти науки и с их помощью найти другие пути борьбы и побед, — твердо решил для себя Владимир Ильич.

Итак, соприкосновение с жизнью, полной «неправды черной», с действительностью, отмеченной разнузданной, невероятно зверской реакцией, судебный процесс и казнь брата окончательно определили цель жизни Владимира Ильича.

Таким образом, в формировании взглядов В. И. Ленина в выборе высшей школы и своего будущего большую роль сыграли демократические традиции семьи Ульяновых, — демократическая литература, которой он зачитывался, процесс «второпервомартовцев».

Однако решающее значение в становлении его революционного мировоззрения, его социал-демократических убеждений имело, конечно, изучение трудов Маркса и Энгельса. В них он нашел ясные и убедительные ответы на все главные вопросы, волновавшие его, и, в частности, на вопрос о путях освобождения трудящихся, и его собственной роли в этом историческом процессе.

В отличие от других гимназистов, мечтавших получить высшее образование в Петербурге или в Москве, Ульянов и думать не мог о столичных университетах. Ведь еще совсем недавно, 8 мая 1887 г., в Петербурге, и числе других, за «государственное преступление» был казнен его брат. Сообщение об этом опубликовали почти все газеты. Владимир Ильич понял, что отныне и надолго фамилия «Ульянов» в полицейско-чиновничьих кругах будет одиозной. И свой выбор он останавливает на Казанском университете. Можно предположить, что на его решение поступить именно сюда повлияло и то, что в этом университете много лет трудился всемирно известный Н. Лобачевский; в нем учились С. Аксаков, Л. Толстой, А. Бутлеров, М. Балакирев; его окончил, между прочим, и отец Володи, Илья Николаевич Ульянов.

Что же представлял собой юридический факультет Казанского университета в год поступления В. И. Ленина? По количеству студентов он был одним из самых крупных (после медицинского). Из 916 студентов, обучавшихся в 1887/88 учебной году в университете на медицинском факультете числилось 457, а на юридическом — 264 человека.

Чтобы воспрепятствовать «кухаркиным детям» получить высшее образование, правительство воздвигало на пути в высшую школу различные, в том числе и финансовые, барьеры. Помимо платы за обучение (до 50 рублей в год), студенты обязаны были оплачивать еще и право слушания необходимых лекций. Вскоре эту обязанность пришлось выполнить и В. И. Ульянову.

Через три недели после зачисления в университет, а именно 6 октября, первокурсник Ульянов подал на имя инспектора студентов заявление с перечислением занятий, которые намерен был посещать. В заявлении рукой Владимира Ильича написано: на «предстоящее первое полугодие 1887/88 академия, года я записался на следующие курсы...» Далее приводятся фамилии четырех преподавателей, чьи лекции он хотел бы послушать, название «предмета чтений» и число лекций. На прошении имеется виза декана юридического факультета А. Осипова и отметка об уплате 16 рублей по квитанции № 321 — «за право посещения 17 лекций» и занятий по английскому языку.

Характерно, что при зачислении или в первые же дни учебы от каждого первокурсника отбиралась подписка — заверение о том, что давший ее молодой человек впредь будет вести себя лойяльно и чуждаться «опасных» обществ. Первой подпиской, входившей составной частью в прошение о зачислении в университет, автор ее обещал «во все время» пребывания в храме науки подчиняться существующим в нем правилам. Вторая подписка обязывала студента не состоять членом и не принимать участия в каких-либо обществах, как например землячествах⁹, а равно не вступать даже в дозволенные законом организации без разрешения на то, в каждом отдельном случае, ближайшего начальства. Предупреждалось, что нарушение подписки повлечет за собой исключение или применение других административных мер.

Отбирать такие подписки предложил сам министр просвещения в целях «предупреждения вовлечения легкомысленной молодежи политическими агитаторами в преступные общества...» Выдержку из этого циркуляра от 27 января 1887 г. напечатал «Волжский вестник» 8 августа, то есть меньше чем за неделю до зачисления В. Ульянова в университет.

Юридический факультет в то время имел достаточно квалифицированный состав преподавателей. В первом полугодии 1887/88 учебного года лекции в нем читали довольно известные в университетских городах ученые, в том числе профессора Н. П. Загоскин (история русского права, энциклопедия и история философии права), Н. А. Кремлев (римское право), Г. Ф. Дормидонтов (международное право и история римского права), А. М. Осипов (русское гражданское право), Н. Н. Виноградарский (уголовное право и уголовное судопроизводство), Д. М. Львов (финансовое право), Я. С. Степанов (полицейское право), В. В. Ивановский (государственное право), А. Неудов (гражданское судопроизводство)¹⁰. Центрами методической и научной работы преподавателей являлись кафедры. На факультете в 1887/88 учебном году их было 12, в том числе: энциклопедии и истории философии права, русского государственного права, истории русского права, «римского права, гражданского права и судопроизводства, торгового права и судопроизводства, уголовного права и судопроизводства, финансового права, политической экономии и статистики, международного права, полицейского права и церковного права.

Согласно учебному плану студенты-юристы в период четырехлетнего срока обучения должны были изучить 20 дисциплин, названия которых совпадали с наименованиями перечисленных выше кафедр.

Для студентов посещение занятий было свободным в том смысле, что каждый из них сам выбирал преподавателя и курсы, которые он желал слушать. Выбор оформлялся соответствующим заявлением на имя инспектора. Названные в заявлении лекции студент старался посещать аккуратно, поскольку все они были оплачены. Только один предмет — богословие — считался абсолютно обязательным для всех.

Влияние церкви на учебный процесс в университете было очень сильным. Об этом можно судить, хотя бы по тому положению, которое занимало в учебном плане богословие. Студентам, не сдавшим экзамен по этому предмету, не выдавались выпускные свидетельства. Наряду с богословием студенты-юристы изучали еще и церковное право...

Как и каждый вновь поступающий, Владимир Ильич интересовался студенческой жизнью университета, в который собирался поступить, умонастроениями учащихся, формами их самодеятельности. Не только из газет, скажем, «Волжского вестника», но и из бесед с бывшими воспитанниками Симбирской гимназии, а теперь студентами Казанского университета, он получал ответы на волновавшие его вопросы.

Летом 1887 г. В. Ульянов, окончив Симбирскую гимназию, переступил порог прославленного и священного для него храма науки. Современники сравнивали Казанский университет конца 80-х годов с гудящим пчелиным ульем. Что касается настроения студенческой молодежи, то его довольно точно определил тогдашний министр народного просвещения Н. Ф. Делянов. По его словам, в жилах казанских студентов в ту пору играла пугачевская кровь¹¹. От студентов можно было ожидать всяких неприятных (для правительства) сюрпризов. Их настроения, совершаемые ими противозаконные акции были ответом на свирепую реакцию правительства, безудержно разгулявшуюся по стране после суда над «второпервомартовцами». Первые удары обрушились на высшие учебные заведения, на молодежь.

Еще ранее — 4 сентября 1884 г. был введен новый, архиреакционный, глубоко оскорбительный для студентов Университетский устав, утвержденный самим царем. Содержание основного закона тогдашней высшей школы России свидетельствовало о далеко идущих антинародных целях его составителей. Последние надеялись с помощью устава отвадить молодежь от политики, развить и укрепить в ней верноподданнические чувства, воспитать презрение к «черни» — народу и преданность престолу.

Устав должен был обеспечить превращение храмов науки в очаги борьбы с «разрушительными мыслями», «пагубными» для юношества нигилистическими идеями. Он представлял собой своеобразную административно-политическую меру против «крамолы», проникшей в студенческую среду.

Этот устав в гораздо большей степени, чем прежний, мешал университетам стать настоящей высшей школой, давать учащимся помимо знаний сознание общественного долга, воспитывать в них уважение к человеческой личности, к закону. Наоборот, благодаря уставу студенты уже на первых курсах убеждались, что несправедливость и беззаконие, которые они наблюдали за стенами университета, царят и внутри его.

В духе устава были разработаны и утверждены 16 мая 1885 г. «Правила для студентов». Главная особенность «Правил» состояла в том, что они подчиняли всю жизнь студента бдительному надзору университетской администрации и полиции; они насаждали среди студентов шпионство; запрещали учащимся создавать даже самые безобидные корпорации; обязывали отдавать любому начальству честь, прикладывая руку к козырьку фуражек и т. п. За малейшее нарушение «Правил» виновных ждало одно из следующих взысканий: выговор, арест с содержанием в карцере, исключение из университета. «Правила» предусматривали также пятикратное увеличение платы за обучение.

Поведение каждого студента, его отношение к уставу и «Правилам» подробно фиксировались в двух секретных журналах — кондуитном и штрафном. Регистрацию посещения занятий вели так называемые «педеля» — мелкие чиновники инспектуры, которые за рюмку водки могли поставить в журнале какую угодно пометку.

Кадры управлений учебных округов и студенческих инспектур комплектовались из фельдфебелей от науки и отъявленных мракобесов. Именно деятелями такого типа оказались попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников и инспектор студентов университета Н. Г. Потапов, прозванный за свои унтерпришибеевские замашки «полицейской ищейкой». По словам современников, Потапов был сильное ректора. Он и его сотрудники — «педеля» занимались форменной слежкой за студентами, контактируя подчас свои действия с жандармерией. На основании штрафных и кондуитных журналов, устных докладов своих помощников Потапов периодически составлял своего рода «проскрипционные списки» политически неблагонадежных студентов. Руководствуясь ими, попечитель учебного округа добивался исключения из университета без объявления причин и отдачи в солдаты каждого, кто имел несчастье попасть в эти списки.

Чтобы обеспечить «спокойный» состав учащихся, правительство позаботилось о мерах, преграждающих доступ в высшие учебные заведения детям низших сословий общества. В числе этих мер — не только повышение платы за обучение, но и издание 18 июля 1887 г. печально известного циркуляра «о кухаркиных детях». На его основании запрещалось принимать в университеты детей, родители которых работают по найму, иначе говоря, детей бедняков.

Но ни устав, ни его детище — «Правила для студентов» полностью своих целей не достигали. Властям не удалось поставить студентов на колени, запугать их. Наиболее смелая и прогрессивно мыслящая часть учащихся искусно обходила «Правила». В университете возникали все новые землячества, кружки самообразования, студенческие суды. К середине 1887 г. в городе оживилась студенческая самодеятельность. Помимо шести землячеств, начали функционировать «Союзный совет студенческих землячеств» (депутатское собрание), библиотекарское собрание и общестуденческий суд.

Впоследствии многие члены самодеятельных молодежных сообществ вошли в марксистские кружки Н. Е. Федосеева, стали профессиональными революционерами. В федосеевских кружках, в один из которых позже вступил и Владимир Ульянов, изучались важные проблемы политэкономии и истории, обсуждались условия жизни рабочего класса и крестьянства в России. Своего рода «практическими занятиями», посредством которых проверялась и оттачивалась теория, служили посещения кружковцами рабочих бараков, ночлежных домов, трактиров, близлежащих деревень и хуторов.

Сокровенными были думы и чаяния членов этих кружков, которые жили, как писал М. Горький, «в настроении забот о русском пароде, в непрерывной тревоге о будущем России»¹².

О существовании самодеятельных студенческих сообществ знал, или, по крайней мере, догадывался попечитель Масленников. В одном из донесений министру просвещения он вынужден был признать, что, несмотря на отобрание подписок и реальную угрозу увольнения из университета нарушителей, землячества продолжают функционировать.

Так выглядел Казанский университет ко времени окончания В. Ульяновым Симбирской гимназии.

Наступили дни последних после гимназии каникул. Уже отосланы надлежащие документы в Казань. Времени остается мало, и Володя Ульянов усиленно знакомится с юридической литературой, стремясь получить представление о предметах, изучаемых на избранном факультете. Н. Веретенников вспоминает, что летом 1887 г. он часто видел Ульянова за юридическими книгами («Энциклопедия права» и другие)¹³.

В конце июня Владимир Ильич отправил в университет требуемые документы. В прошении на имя ректора университета он писал:

«Желая для продолжения образования поступить в Казанский Университет, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать зависящее распоряжение о принятии меня на первый курс юридического факультета, на основании прилагаемых при сем документов, вместе с копиями с оных, а именно: а) аттестата зрелости, б) метрического свидетельства о времени рождения и крещения, в) формулярного списка о службе отца, г) свидетельства о приписке к призывному участку по отбыванию воинской повинности и д) двух фотографических карточек.

При сем на основании § 100 Высочайше утвержденного Устава Императорских Российских Университетов обязуюсь во все время пребывания моего в Университете подчиняться правилам и постановлениям университетским.

Окончивший курс в Симбирской гимназии
Владимир Ульянов

Город Казань. Июля, 29 дня 1887 года»¹⁴

Как и следовало ожидать, ректор университета Н. А. Кремлев, прочтя фамилию абитуриента, спешно наложил резолюцию: «Отсрочить до получения характеристики». Высоко ценивший Володю Ульянова директор Симбирской гимназии Ф. М. Керенский вскоре прислал о нем отзыв, в котором говорилось: «Весьма талантливый, постоянно усердный и аккуратный Ульянов во всех классах был первым учеником и при окончании курса награжден золотой медалью, как самый достойнейший по успехам, развитию и поведению»¹⁵. С получением «добронравного» отзыва администрации университета 13 августа зачислила Ленина в число студентов. 19 августа он записал свое имя, отчество, фамилию и домашний адрес в алфавитной книге студентов Kaзaнского университета. Кроме Ульянова, в университет были приняты пять других симбиряков.

 

В. УЛЬЯНОВ — АКТИВНЫЙ УЧАСТНИК СТУДЕНЧЕСКИХ ВЫСТУПЛЕНИЙ

Сразу же по получении студенческого билета («входной билет № 193»), — это было 2 сентября, — Владимир Ульянов, как и все вновь принятые, подписал своего рода «торжественное обещание» не вступать ни в какие «крамольные» союзы и ничем, кроме «чистой науки», не интересоваться. На типографском бланке «обязательства» в местах многоточий рукой Владимира Ильича написано: «...2 сентября», «...юридического»,

«...1-го семестра», «...Владимир Ильич Ульянов».

Подписанное «обязательство» Владимир Ильич, как и многие другие студенты, и не думал выполнять: он действовал в данном случае в духе решения, вынесенного депутатским собранием казанских землячеств, которое гласило: «подписку можно давать, но не исполнять»¹⁶.

О том, что землячества (особенно Симбирское), несмотря на угрозу об исключении из университета, продолжали функционировать и что можно ожидать «волнения», знали, оказывается, и попечитель П. Масленников, и жандармское управление. Доказательства тому — донесение, посланное попечителем за два дня до студенческой сходки министру просвещения, а также «политический обзор» за 1887 г., составленный для Петербурга начальником Казанского губернского жандармского управления полковником Гангардтом.

В «Обзоре», в частности, сказано: «...Относительно настроения умов и направления местной учащейся молодежи высших учебных заведений гор. Казани, минувший (1887 т. — И. С.) год ознаменовался неблагоприятными проявлениями в среде студентов ...значительное число которых, несмотря на категорическое воспрещение со стороны учебного начальства, не вышло из состава так называемых студенческих землячеств, главный контингент которых, как и прежде, составляли студенты Казанского университета, причем землячества, организованные под видом доставления взаимопомощи нуждающимся товарищам, в действительности обратились в тесно связанные между собой тайные кружки, поставившие себе задачу... достижение прямо революционных целей...»¹⁷. Оказывается, признается автор «Обзора», именно землячества «в полной мере» содействовали подготовке почвы для «студенческих беспорядков», происшедших 4 декабря.

Вскоре после поступления в университет Ульянову удается наладить контакт с некоторыми «недозволенными» сообществами. Разузнав, чем они занимаются, он входит в одно из них, а именно — в Симбирско-Самарское землячество. Затем, осенью 1887 г., он становится членом одного из тайных студенческих кружков, руководимого Л. Богоразом. В нем, по свидетельству бывшего студента Казанского ветеринарного института А. Скворцова, читались произведения русских революционных демократов и некоторые работы К. Маркса и Ф, Энгельса¹⁸. Как стало известно позднее, именно члены этого кружка возглавили события, прогремевшие 4 декабря 1887 г.

Стоя наголову выше своих товарищей, Владимир Ульянов особенно отчетливо понимал необходимость распространения в массах знании, полученных в кружке. С этой целью он по поручению кружка и по собственной инициативе начинает бывать у рабочих. Соблюдая конспирацию, все чаще посещает рабочие общежития мыловаренного завода братьев Крестовниковых и табачной фабрики Алафузова. По этой причине, со слов студента Португалова¹⁹, Владимир Ульянов вынужден был пропустить ряд лекций. Например, в ноябре 1887 г. он присутствовал на учебных занятиях всего лишь 8 раз²⁰.

Но он неохотно посещал лекции и потому, что в них слишком много было софистики и еще больше ненужной схоластики, делавшей преподавание скучным, оторванным от жизни и практики.

Характерно, что не всякие прогулы влекли за собой неприятности. Они были почти неизбежны, если пропуски приходились на дни, когда читалось богословие. Но поскольку, как уже отмечалось, существовала система свободного посещения, каждый студент мог заблаговременно уведомить администрацию о дисциплинах, по которым он желает посещать лекции. Так, из рапорта, поданного Ульяновым 6 октября на имя инспектора, видно, что в первом полугодии он решил прослушать лекции профессора Н. П. Загоскина (история русского права и энциклопедия права) и профессора Г. Ф. Дормидонтова (история римского права). Автор рапорта сообщал также, что он намерен брать и уроки английского языка, которые вел С. П. Орлов (брат народоволки М. Четверговой)²¹. Что касается остальных предметов, предусмотренных учебным планом первого курса, то в целях экономии средств, Владимир Ильич решил, по-видимому, изучить их самостоятельно. Надо при этом иметь в виду материальные затруднения, которые начала испытывать его семья в связи со смертью отца — Ильи Николаевича.

На занятия по названным дисциплинам Владимир Ульянов ходил аккуратно, особенно на лекции профессора Загоскина, служившего украшением Университета. Собираясь к нему на лекцию, он обычно не без иронии говорил своим однокурсникам, что идет слушать историю о русском бесправии. Его интересовало также римское право, которое в шутку называл не иначе, как «римско-уголовно-гражданской канителью».

И по сей день в Казанском университете существует 7-я аудитория, где слушал лекции своих любимых профессоров 17-летний Владимир Ульянов. У входа в аудиторию — мраморная доска, на которой на русском и татарском языках высечено: «Здесь учился Владимир Ильич Ленин в 1887 году».

В общем-то, как отмечали университетские власти, храм науки В. Ульянов посещал «неисправно». Он, оказывается, счел даже не нужным присутствовать на торжественном вечере 5 ноября, посвященном ознаменованию подписания императором в 1804 году Устава Казанского университета и 82-й годовщине со дня основания этого университета. Как свидетельствует П. Шестаков, предшественник Масленникова, этот вечер «блистал отсутствием студентов»²², что было, конечно, вызовом начальству, показателем студенческих настроении.

Зато Ульянов не пропускал случая, чтобы в часы малоинтересовавших его занятий побывать у рабочих или на очередном собрании землячества.

Владимир Ильич поражал сокурсников своей активностью, умением везде поспевать. Его знали как неутомимого члена Симбирского землячества. Однако очень немногим была известна его причастность к нелегальным революционным кружкам.

В период, предшествовавший студенческим волнениям в Москве, Казани и других университетских городах, прокатилась волна обысков и арестов среди молодежи. За поведением студентов усилился негласный полицейский надзор. Разумеется, эти меры не могли не ускорить процесс накаливания обстановки и в высших учебных заведениях Казани. Настроения казанской студенческой молодежи пугали царских опричников. Они знали, что студенты лишь ждут повода к организованному выступлению, к забастовке. И такой повод вскоре нашелся.

В начале декабря в Казань пришло очередное письмо о репрессиях против московских студентов — участников «волнений» 22 — 28 ноября. Известие о расправе над студентами-москвичами кровно оскорбило их казанских коллег. Их негодованию не было границ. Между тем несправедливость нового устава чувствовалась с каждым днем все сильнее. Что же делать?

Для обсуждения этого вопроса актив землячеств города решил провести своего рода оперативное совещание. Такое совещание с соблюдением требований конспирации состоялось 1 декабря. В нем, наряду с другими представителями землячеств университета и ветеринарного института, участвовал и депутат от Симбирского землячества В. Ульянов. На этом совещании были определены цели, время и место сходки, утверждены тексты петиции и листовки (воззвания)²³.

Размноженная в большом количестве экземпляров, листовка пошла по рукам студентов. Она послужила своего рода набатом, собравшим в полдень 4 декабря в университете большую толпу возбужденной молодежи.

«Товарищи! Тяжким бременем лег новый университетский устав, — так начиналась листовка. — Вас, питомцев дорогой «almamater», вас, представителей молодой интеллигентной мысли, он отдал во власть шпионствующей инспекции..., он ограничил доступ в университеты сыновьям бедных отцов, увеличив взнос за право слушания лекций...»

Листовка заканчивалась не менее волнующими строками, обращенными к студентам: «Неужели мы не встанем на защиту попранных прав наших университетов, неужели мы не выразим нашего протеста перед разыгравшейся во всю ширь реакцией? Мы верим в казанское студенчество, и мы зовем его на открытый протест в стенах университета».

Такой протест и выразили 4 декабря студенты двух вузов Казани — университета и ветеринарного института. Это был протест, эхо которого докатилось до других городов страны. Оно было услышано и в Петербурге.

Вскоре после начала сходки в переполненный до отказа актовый зал пришел ненавидимый студентами инспектор Потапов. Сначала, ссылаясь на закон и порядок, он призывал собравшихся успокоиться и разойтись. А затем стал угрожать, и тогда на него посыпались удары. Некоторые за это потом серьезно поплатились. Так, например, однокурсник Ульянова, студент-юрист Константин Алексеев, за «оскорбление действием господина инспектора» (т. е. Потапова) был отдан в дисциплинарный батальон сроком на 3 года. Сообщение об этом, в назидание другим, появилось в № 319 «Волжского вестника» за 1887 год.

Несколько иначе рисуются обстоятельства «оскорбления действием» Потапова в донесении начальника Казанского губернского жандармского управления в департамент полиции. Инцидент между инспектором и студентами, утверждается в донесении, произошел, будто-бы не в актовом зале, а в канцелярии, куда проникла группа агрессивно настроенной молодежи. После того, как «без всякого повода» первокурсник Алексеев, «сын оберофицера», ударил Потапова, «кто-то» из толпы пытался бросить в него стул...²⁴

Пришлось вмешаться ректору Кремлеву. Как только он явился, ему тотчас же вручили петицию, в которой объяснялись причины недовольства и основные требования студентов. Одна из этих причин — попытка обратить внимание «сонного косного общества» на дикие, поистине аракчеевские нравы, царящие в университетах, на казарменный Университетский устав и т. д.

«Собрало нас сюда, — говорилось в петиции, — не что иное, как сознание невозможности всех условий, в которые поставлена русская жизнь вообще и студенческая, в частности...». Далее авторы петиции формулируют 10 смелых требований, которые адресовались не только администрации университета, но и правительству. Среди них требование: об издании для всех университетов страны единого устава, не похожего на ныне действующий, устранении контроля администрации над частной жизнью студентов; предоставлении студентам права сходок, а также создании гласного студенческого суда, решения которого обязательны и для профессорской коллегии; предоставлении студентам права распределять стипендии и пособия; уничтожении всякого рода препятствий, затрудняющих доступ в учебные заведения; восстановлении студентов, ранее уволенных за участие в «беспорядках» и другие²⁵.

Таким образом, требования студентов об отмене или изменении устава 1884 года и предоставлении им демократических прав носили по существу политический характер.

После оглашения петиции начались импровизированные речи. Говорили громко, взволнованно, искренне. Некоторое представление о них можно составить на основании дошедших до нас воспоминаний свидетелей и участников сходки²⁶, а также по содержанию листовки, которую бросали в толпу увозимые в ссылку «бунтовщики». Судя по листовке, подобранной в те дни казанскими жандармами, ораторы на сходке возмущались многим, и в частности тем, что их грубо обманули. Поступая в университет, они верили, что найдут в нем знания, опираясь на которые можно будет войти в жизнь «борцами за счастье и благо нашей измученной родины!» Вместо таких знаний им предложили официальную и «чистую» науку, сковали цепями казарменного устава. Тогда их «молодая кровь, их молодые сердца» заставили искать выход. Дорога к нему — сходки, подобные этой...

Долго увещевал участников сходки «достопочтенный» ректор. Однако его апелляции к совести собравшихся, к «законности», его убедительные просьбы «опомниться» и разойтись по домам большого успеха не имели. Не изменил, в сущности, положения и приход в актовый зал некоторых профессоров, также пытавшихся воздействовать на студентов. Совсем иначе приняли участники митинга появление в зале и короткое выступление своего любимца, профессора чистой математики В. В. Преображенского. Его слова о том, что в знак солидарности со студентами он уходит из университета были встречены громом аплодисментов. Разделяя образ действий Преображенского, многие студенты (около 100 человек), в том числе и В. Ульянов, тотчас же вынули из карманов свои входные билеты и стали их демонстративно бросать, кто на стол, кто на кафедру, за которой все еще стоял побледневший ректор.

Участники сходки разошлись лишь после того, как Кремлев заверил всех, что ни один из них не будет задержан при выходе.

В архивах Казанского университета обнаружено заявление Владимира Ильича на имя ректора об отчислении его из числа студентов. Датировано оно 5 декабря 1887 года. Это обстоятельство дает основание предполагать, что заявление написано, возможно, даже утром на следующий после сходки день под влиянием известий о мерах расправы над участниками волнений.

«Не признавая возможным продолжать мое образование в Университете при настоящих условиях университетской жизни, — говорится в прошении, — имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать надлежащее распоряжение об изъятии меня из числа студентов Императорского Казанского Университета.

Студент 1-го семестра юридического факультета Владимир Ульянов.

Казань. 5 декабря 1887 года»²⁷.

Сам факт подачи рапорта об уходе из университета, а равно и содержание этого документа указывают на уровень политического развития и высокую принципиальность его автора.

Трудно переоценить историческое значение сходки «взбунтовавшихся студентов» Казанского университета 4 декабря. Она, как и волна студенческих беспорядков, прокатившаяся осенью 1887 года по всей России, свидетельствовала о том, что и Казанский университет тех лет представлял собой не только храм науки, но и поле битвы сил прогресса и реакции.

Декабрьская сходка прославила казанское студенчество, обогатила историю высших школ тогдашней России новой прекрасной страницей.

Участие Ленина в сходке, с которой обычно связывают его революционное крещение, не было случайностью. Оно — результат и проявление ранее возникшего в нем революционного настроения. Последнее в свою очередь складывалось под влиянием обстоятельств, на которые остро реагировала впечатлительная натура Володи Ульянова. Среди них: живые рассказы отца о горемычной жизни симбирских крестьян и их детей; сообщения об аресте и казни брата и его единомышленников — «первомартовцев»; факты несправедливого исключения из гимназии и университета; встречи с рабочими казанских предприятий.

Следует поэтому согласиться с М. Шагинян в том, что «...не с казанской истории (т. е. студенческой сходки 4 декабря — И. С.) Владимир Ильич стал революционером, а казанская история только дала исход накопившемуся в нем душевному протесту»²⁸.

Как видно из приводимых ниже документов, полицейско-жандармские власти считали Ленина одним из главных виновников событий, потрясших Казань (и не только Казань) в начале декабря 1887 г. Угадав в нем будущего профессионального революционера, они установили за ним слежку, которая длилась почти 30 лет. Такие выводы они сделали, располагая следующими данными.

Перед нами два документа, датированные 16 января и 3 апреля 1888 г. В обоих директор департамента полиции констатирует принадлежность В. Ульянова к кружку «крайне вредного направления». Особую опасность казанского кружка автор писем усматривал в том, что он поддерживал отношения с петербургскими кружками противоправительственного характера²⁹.

25 января 1888 г. начальник Казанского губернского жандармского управления информировал местного губернатора о том, что В. Ульянов, будучи студентом, принимал «деятельное участие в организации революционных кружков среди казанской учащейся молодежи³⁰.

В тот же самый день (16 января), когда Министерство внутренних дел отослало первый из упомянутых выше документов Казанскому губернскому жандармскому управлению, директор департамента полиции ставил в известность столичного градоначальника о том, что одним из «главных руководителей беспорядков в Казанском университете был Владимир Ульянов, родной брат казненного недавно Александра Ульянова³¹.

Такого же мнения о роли Владимира Ильича придерживался и попечитель Казанского учебного округа. 30 апреля 1888 г. он доносил Делянову, что им дано распоряжение об исключении из университета группы студентов, в т. ч. В. И. Ульянова, как «наиболее виновных» в организации сходки.

А еще через полтора месяца (14 июня) в ответ на запрос Петербурга, он, исходя из поведения Ульянова до, в момент и после сходки, а также из «исключительных обстоятельств», в которых находится его семья, резюмировал, что В. И. Ульянова следует считать «вполне способным к различного рода противозаконным и преступным демонстрациям»³².

Как только закончилась сходка, началась расправа над ее участниками. Уже в ночь на 5 декабря были произведены аресты «главарей» и активных участников сходки. Под стражей оказалось более 100 человек. Арестовали и В. Ульянова. Это был первый в его жизни арест, связанный, как он сам потом писал, с участием «в студенческих волнениях»³³.

По дороге в пересыльную тюрьму-крепость пристав, обращаясь к Ульянову, сказал: «Ну что Вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена!» (под «стеной» он имел, конечно, в виду существующий режим - самодержавие - И. С.). «Стена, да гнилая - ткни, и развалится!» - ответил Владимир Ильич- Об этом диалоге В. И. Ленин рассказывал впоследствии В. В. Адоратскому³⁴.

Среди 39 арестованных за участие «в противозаконной сходке» было всего четыре первокурсника и в их числе Владимир Ульянов - единственный из симбиряков. Фамилии остальных пяти юношей, окончивших Симбирскую гимназию и поступивших вместе с ним в Казанский университет, в списке арестованных не значились...

Инспектор студентов Потапов взял на себя учет лиц, участвовавших в противозаконных «беспорядках» 4 декабря. С помощью своих помощников и шпионов он составил список на 153 человека. Фамилии Владимира Ильича (очередной № 139) и еще несколько «наиболее вредных» студентов отмечены в нем тремя крестиками. Против других фамилий стояло по одному или по два таких же знака, что указывало на степень их вины и опасности.

Инспектор отметил также красным карандашом фамилии студентов, подлежащих исключению без права поступления в Казанский университет, среди них значился и В. Ульянов. Фамилии участников «беспорядков» коих допустимо, с его точки зрения, восстановить, но не ранее, чем через год, он отметил синим карандашом.

Всех их инспектор презрительно назвал «декабристами 1887 года». Эти слова написаны его рукой на шмуцтитуле книги «Списки студентов...»³⁵.

Попечитель учебного округа Масленников торопил Совет университета с принятием суровых мер по отношению к организаторам и активистам сходки. Об этом свидетельствует написанное им в день сходки предложение правлению университета «об изъятии» из руководимого им заведения «бунтарей», в том числе В. И. Ульянова. Осуществление этой меры он мотивировал необходимостью «поддержания между студентами уважения к законности...»

Повинуясь воле Масленникова, правление университета на своем заседании от 5 декабря исключило Ульянова из числа студентов, сославшись при этом на предписание университетского шефа за № 5564. Свидетельство об исключении за № 1640 датировано 7 декабря 1887 г.³⁶

Интересно отметить, что большинство исключенных (24 из 39) являлись студентами медицинского факультета, четвертую часть составляли воспитанники физико-математического факультета. Остальные были юристы. В. Ульянов значился в списке тридцать шестым. Первые 12 в списке исключенных были признаны «наиболее виновными в произведенных беспорядках и наиболее опасными по своему дурному влиянию на остальных студентов»...

Оставлять «бунтовщиков» в Казани власти считали делом опасным. Был сделан поэтому срочный запрос в Петербург. Вскоре помощник министра внутренних дел Шебеко телеграфировал казанскому губернатору: «Благоволите исключенных студентов немедленно выслать из города!»

Высылали, как правило, подальше от Казани — в глушь. В. И. Ульянова, проучившегося в университете менее полугода, отправили с «волчьим билетом» под негласный надзор полиции в деревню Кокушкино Дантевского уезда Казанской губернии.

Но, сослав его в глухую деревню, власти по успокоились. Они и теперь боялись Ульянова и, на всякий случай, установили за ним слежку. Как явствует из цитируемого ниже документа, жандармы мучились подозрением, что Ульянов и в Кокушкино не откажется от революционной деятельности.

Делясь своими сомнениями, начальник Казанского жандармского управления, полковник Гангардт, 25 января 1888 г. писал местному губернатору о том, что Ульянов, живя в деревне, «...может быть, продолжает принимать деятельное участие в организации революционных кружков среди казанской учащейся молодежи». Поэтому во исполнение указания департамента полиции, он просил губернатора немедленно учредить «за вышеупомянутым Владимиром Ульяновым» строжайшее секретное наблюдение³⁷.

 

В. УЛЬЯНОВ ЗАВЕРШАЕТ ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Во время почти годичного пребывания в Кокушкино Владимир Ильич усиленно занимался самообразованием — общим и специальным. Ему удалось здесь изучить множество книг, преимущественно по политэкономии, истории и юриспруденции. Родственников и знакомых поражали его исключительная работоспособность и усидчивость.

Вот что рассказывал о своей жизни в Кокушкино сам Владимир Ильич много лет спустя:

«Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы³⁸, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет. Читал разную беллетристику, очень увлекался Некрасовым... Моим любимым автором был Чернышевский»³⁹.

...Результатом такой напряженной работы над книгами были его многочисленные конспекты, выписки, а также краткие записи на полях, отражавшие размышления «по горячим следам» над прочитанным.

Особенно Владимир Ильич зачитывался книгами Н. Г. Чернышевского, перед авторитетом которого глубоко преклонялся. «Властитель дум» революционно настроенной молодежи второй половины XIX века, Чернышевский сумел вдохновить ее на борьбу с самодержавием, с необыкновенной ясностью и убедительностью указал пути и методы участия в этой борьбе, разъяснил, каким должен быть настоящий революционер. Владимир Ильич впоследствии не раз выражал горячую признательность автору романа «Что делать?» за помощь в усвоении диалектики Маркса, за то, что он его (Ленина) «всего перепахал»⁴⁰.

Благодаря Марксу и Чернышевскому В. И. Ленину удалось преодолеть схоластические  путы официальной профессорской юриспруденции, увидеть под покровом мудреных законов и «хитросплетенных учений», изучавшихся в университете, правду жизни, полное бесправие народа и дикий произвол башибузуков-чиновников.

Осенью 1888 г. Ульянову разрешили вернуться в Казань, где жила его мать. Не теряя времени, он с присущей ему энергией и осторожностью восстанавливает старые связи с близкими по духу кружковцами. Зимой того же года он вступает в один из федосеевских марксистского направления кружков, в котором изучались «Капитал» Маркса, «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса и другие работы основоположников марксизма. Изучались также работы Г. Плеханова, в частности, «Наши разногласия».

Будучи противником созерцательного отношения к учению Маркса, молодой Ленин стремится сделать это учение достоянием других участников подпольных кружков, мечтает превратить его в инструмент революционного преобразования России. Но чтобы вооружить массы идеями марксизма, нужны кадры пропагандистов и агитаторов. С этой целью Владимир Ильич принимает деятельное участие в создании революционных кружков. Он изучает опыт работы революционных народников в массах и передает его товарищам. Вместе с другими федосеевцами продолжает бывать у рабочих Алафузовки и заводов Крестовниковых, соблюдая большую предосторожность.

Казанский период в жизни Владимира Ильича — период глубокого овладения им марксистской теорией и практикой революционной борьбы.

В мае 1889 г. семья Ульяновых переехала на хутор близ деревни Алакаевки (Самарская губерния). И это, пожалуй, спасло Владимира Ильича от ареста. В конце лета того же года полиция, нащупав дорогу к федосеевским кружкам, разгромила их, а большинство их членов репрессировала.

В Алакаевке, как и ранее в Кокушкино. Владимир Ильич по-прежнему большую часть дня проводит за книгами. О характере последних не трудно догадаться, если иметь в виду мечту юноши продолжить образование по избранной специальности юриста. Власти, однако, и здесь не оставили его в покое. Уже в конце первой недели пребывания Владимира Ильича на хуторе за ним вновь был учрежден негласный надзор. Есть основания утверждать, что «поднадзорный» знал и во всяком случае догадывался об интересе, который будут к нему проявлять власти. Поэтому он и вел себя достаточно осмотрительно.

Вот почему в алакаевский период жизни Владимир Ульянов почти ни с кем, кроме местных крестьян, не встречался. Да и с крестьянами беседовал лишь под предлогом желания узнать своих соседей... Между тем в разговорах с ними ему удавалось выяснять интересовавшие его вопросы. Сведения, которые он получал (отсутствие во многих дворах лошадей, скота, большая задолженность местных крестьян помещику, сплошная неграмотность жителей, эксплуатация батраков в зажиточных хозяйствах и т. п.), наводили Владимира Ильича на грустные размышления. Полученные им таким образом сведения пригодились ему для критики народников, не замечавших процесса расслоения русской деревни.

На зиму Ульяновы перебрались в Самару — город резких социальных контрастов. В нем верховодили купцы, судовладельцы да трактирщики. Они-то в основном и определяли тон общественной и хозяйственной жизни города. Даже такие органы, как «полиция, суд и другие административные учреждения находились под их контролем»⁴¹.

Особенностью Самары тех лет было то, что, как и некоторые другие приволжские города, она являлась местом поселения политических и поднадзорных. Здесь насчитывалось их до 40 человек. Благодаря их общению с учащейся молодежью в Самаре стали возникать новые подпольные кружки. Большинство их имело умереннолиберальное, чисто народническое направление.

Немного обжившись в новом городе, Владимир Ильич постепенно, соблюдая осторожность (к этому времени действовал новый приказ шефа Самарской жандармерии « о самом строгом надзоре» за В. Ульяновым), включается в революционную работу. В этом ему способствует один из видных руководителей самарских подпольных кружков — народник А. П. Скляренко. Кружок Скляренко не имел определенной программы. Владимир Ильич, войдя в кружок, пытается, и довольно успешно, перевести его на марксистские рельсы. С этой целью он знакомит кружковцев с основами учения Маркса, прививает им интерес к произведениям основоположников марксизма, доказывает несостоятельность народнических теорий. Владимир Ильич, — вспоминает об этом периоде друг Скляренко, М. И. Семенов (М. Блан), — «принес нам новое откровение — марксистское истолкование вопросов экономики, истории и политики»⁴².

В Самаре В. Ульянову удалось прочесть ряд сочинений Маркса и Энгельса. Некоторые из них, например, «Коммунистический манифест», он перевел на русский язык, а «Нищету философии» подготовил для разъяснения в кружке молодежи, сгруппировавшейся вокруг него. Критически проштудировал он немало народнической литературы. Подсчитано, что одно перечисление названий работ, прочитанных молодым Лениным только за один год (весна 1890 — весна 1891), составило бы многие страницы.

Комната его напоминала собой небольшой читальный зал. Рабочий стол был завален литературой, преимущественно юридической. «Главная масса книг с правой стороны, — вспоминает А. Беляков, товарищ В. Ульянова по марксистскому кружку в Самаре, — состояла из учебников, пособий, лекций, которые Владимир Ильич «прошибал»..., готовясь к экзамену за юридический факультет». Но наряду с большим количеством юридических книг в комнате, где занимался Ленин, можно было видеть «новинки», чудом попавшие в Самару труды классиков марксизма на немецком языке»⁴³.

Из книг, по которым Владимир Ильич готовился к весенней экзаменационной сессии в Петербургском университете, назовем, в частности, трехтомную монографию профессора А. Д. Градовского⁴⁴ «Начала русского государственного права» (СПБ, 1875 г.), труд Ю. Янсова «Теория статистики», курс лекций профессора Н. Загоскина по истории русского права и другие. Над книгами первых двух авторов Ленин трудился летом 1890 и весной 1891 г.

О том, с какой тщательностью В. И. Ленин прорабатывал литературу (в данном случае, учебную), свидетельствуют оставленные им следы на полях и в тексте монографии профессора А. Градовского. Свое отношение к сентенциям этого маститого представителя буржуазной правовой науки Владимир Ильич выявил в многочисленных надписях, пометках и подчеркиваниях. Они сохранились на 252 страницах первого тома («О государственном устройстве») и 387 страницах второго тома («Органы управления») и 201 странице третьего тома названной монографии⁴⁵.

Однако большая часть его сил и времени уходила на занятия в кружках. Работа в кружках, изучение и распространение марксизма среди самарской молодежи, подготовка к той деятельности, которая развернулась в период организации и работы «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», составляют важный этап в жизни и деятельности В. И. Ленина в Поволжье.

С учетом этой деятельности и недавнего прошлого В. Ульянова власти расставили на его пути к продолжению образования в университете всевозможные барьеры: категорическое возражение против восстановления В. Ульянова в Казанский университет или зачисления его в любое другое высшее учебное заведение с юридическим факультетом; нежелание выпустить Ульянова за границу на учебу или даже на лечение; беспримерная волокита при рассмотрении просьб о допущении В. Ульянова держать экзамены экстерном. Отказ следовал за отказом. Но мотивы отклонения законных просьб «бывшего студента» Казанского университета в большинстве случаев не приводились, хотя они вполне определенно называются в секретных документах, которыми обменивались правительственные чиновники по «делу о поднадзорном Ульянове». Оказывается, все дело в биографии просителя, в его «дерзких» мыслях и поступках, которые достаточно опасны.

Предвидя неудачи, Владимир Ильич, тем не менее, начинает открытую борьбу за получение высшего образования. Он и его мать, Мария Александровна, делают, можно сказать, героические усилия, чтобы добиться положительного разрешения вопроса. Они пишут одно за другим девять мотивированных прошений⁴⁶, посылают их соответствующим должностным лицам и учреждениям. Но дело двигалось плохо. Волокита тянулась почти два долгих года. Не исключено, что чиновники-бюрократы из ведомства полиции и просвещения надеялись взять просителя, что называется, измором, отбить у него охоту продолжать борьбу. Но они глубоко ошиблись. Начав борьбу, Владимир Ильич считал своим долгом довести ее до победного конца. И, как известно, ему это, в конечном счете, удалось.

9 мая 1888 г. В. И. Ульянов подал министру народного просвещения прошение о возвращении в Казанский университет. По указанию вице-директора департамента высших учебных заведений Эзова прошение было направлено на заключение уже известному нам реакционеру Масленникову. Как и следовало предполагать, Масленников отнесся к просьбе Ульянова резко отрицательно.

Зная Ульянова по декабрьским событиям в университете, он составил просимую Петербургом, характеристику и 14 июня с грифом «конфиденциально» отправил ее по назначению. Внимание начальства Масленников фиксировал на образе действий Ульянова, связанных со студенческой сходкой: Ульянов еще накануне «беспорядков» вызвал к себе подозрение, а 4 декабря бросился в актовый зал «в первой партии». Покидая сходку, Ульянов в числе первых отдал свой входной билет. Такое поведение бывшего студента, подчеркивал попечитель, дает основание считать его вполне способным на совершение более опасных для государства акций...

Не отрицая выдающихся способностей просителя, попечитель учебного округа в то же время категорически возражал против вторичного приема Ульянова в императорский университет. Ведь речь идет о человеке, разъяснял он, который «ни в нравственном, ни в политическом отношении лицом благонадежным признан пока быть не может».

Ознакомившись с характеристикой, директор департамента высших учебных заведений не без ехидства оставил на ней запись: «Уж этот не брат ли того Ульянова? Ведь тоже из Симбирской гимназии...». И, недолго думая, добавил: «Отнюдь не следует принимать». А справа от штампа его же рукой отмечено, что 22 июня министр «изволил приказать отклонить ходатайство просителя»⁴⁷.

Дважды — 9 мая и 15 июля того же года — с аналогичным заявлением на имя директора департамента полиции П. Дурново обращалась мать Владимира Ильича. Через месяц (12 августа) департамент послал ответ, но не автору заявления, а казанскому губернатору. Последнему поручалось объявить просительнице, что восстановление ее сына в университете «представляется преждевременным».

Весть из Петербурга огорчила Владимира Ульянова, но не сломила его воли к продолжению неравной борьбы с власть имущими противниками.

Не примирившись с отказом полиции, мать Владимира Ильича вновь стучится в министерство народного просвещения, надеясь на сочувствие. Ведь там знали и высоко ценили ее покойного мужа, отдавшего 30 лет своей жизни народному образованию. Неужели откажут? Расстроенная, она 31 августа пишет от своего имени новое прошение. Стараясь расчувствовать чиновников, она просит учесть, что Владимир — «единственная опора» ее старости и троих меньших детей, оставшихся сиротами после смерти их отца, просит позволить ее сыну поступить, если не в Казанский, то в любой другой российский университет. Заявление Марии Александровны заканчивалось волнующими словами: «Дайте сыну возможность кончить образование, сделаться полезным членом общества»⁴⁸.

Но, увы, и этот мотив, равно как и другие основания, приведенные в прошении, ничуть не тронули сердца министерских чиновников. Ходатайство М. А. Ульяновой было отклонено.

Что оставалось делать? Ничего другого, кроме как попытаться устроиться в один из заграничных университетов. С этой целью Владимир Ильич направляет прошение (оно датировано 6 сентября 1888 г.) лично министру внутренних дел. Он просит принять во внимание, что высшее образование ему необходимо по жизненно важным причинам: «для добывания средств к существованию», во-первых, и «для поддержания своей семьи», во-вторых. Что касается мотива выезда в Европу, то им, сказано в прошении, является невозможность окончания университета в России.

Ответ снова был отрицательным. Отказу в просьбе «бывшего студента» предшествовала проверка того, состоит ли он еще под надзором полиции и каково его поведение. Вспомнив недавнее прошлое В. Ульянова, его близкое родство с одним из активных «первомартовцев», директор департамента полиции в шифровке № 2480 от 16 сентября 1888 г. приказал Казанскому губернатору объявить просителю, что выезд его за границу признан преждевременным.

Еще раз обращаться в министерство внутренних дел, в котором Ульянов арестовывался «личностью вредного направления в политическом отношении»⁴⁹, было бесполезно.

Живя в Самаре, Владимир Ильич вновь пытается пробить брешь в бюрократической стене равнодушия. Ведь образование, конкретная специальность нужны были ему сейчас как никогда: на него, самого старшего из детей, ложится обязанность помогать семье. Но оказать эту помощь он был не в состоянии. Возможность поступления на государственную службу для него исключалась. Об этом позаботились высшие власти: они разослали почти во все учреждения империи предписания о включении в «Секретные книги» фамилии Владимира Ильича. В эти книги по распоряжению кабинета министров императорского двора от 19 августа 1888 года (№ 1363) вносились лица, официально признанные Петербургом явно «неблагонадежными» и потому не могущими состоять на государственной службе и учиться в высших и средних учебных заведениях.

Уже в советское время такие книги (списки) были обнаружены в архивах бывшей конторы императорских театров, Павловского военного училища, Эриванской учительской семинарии, Архангельского торгового порта. В каждой из них значилась фамилия Владимира Ильича⁵⁰.

Желая хоть чем-нибудь облегчить положение семьи, Владимир Ильич решил давать частные уроки. В поисках учеников он обращался в «Самарскую газету». Пять раз во второй половине мая и столько же раз в первой декаде июня 1889 г. появлялись его объявления в этой газете. В них говорилось, что «бывший студент желает иметь урок. Согласен на отъезд». Объявление заканчивалось указанием адреса М. Т. Елизарова, мужа Анны Ильиничны. Аналогичного содержания объявления были помещены в той же газете 19 — 22, 26 и 28 сентября, 3, 5, 10, 12, 19 и 24 октября того же года и 19 января 1890 г.

Осенью 1889 г. В. Ульянов, считаясь с положением вещей, меняет решение о способе получения специального образования. А что, если попробовать окончить университет в порядке экстерната? Продумав свое намерение, «бывший студент Императорского Казанского университета» подает 28 октября очередное заявление Делянову. Указав на крайнюю нуждаемость и тяжелое материальное положение семьи, которую надо «поддерживать своим трудом», Владимир Ильич просит разрешить ему держать экзамен на кандидата юридических наук экстерном при каком-либо высшем учебном заведении. Казалось бы, все ясно. Мотивы, изложенные в прошении, достаточно вески. Но не тут-то было. Министр просвещения и на этот раз не решается положительно разрешить непомерно затянувшийся вопрос. Ему, оказывается, надо еще раз выяснить, что теперь думают об Ульянове Масленников и полиция. Рукой министра на прошении сделано следующее распоряжение: «Спросить о нем попечителя и департамент полиции, он скверный человек...». Это было 11 ноября. А через две недели, 24 ноября, попечитель учебного округа, согласный с мнением Делянова, сообщал, что, по его мнению, просьба Ульянова не подлежит удовлетворению еще и потому, что у него нет требуемых законом 8 зачтенных полугодий...

В ответ на запрос Делянова шеф полиции 4 декабря 1889 г. сообщал, что во время жительства в Казани Ульянов замечался в сношениях с лицами, политически неблагонадежными.

Ясно, что мнение об Ульянове давно сложившееся в министерстве и подкрепленное свежей полицейской справкой, предопределило характер ответа просителю: и на сей раз (это было в середине декабря 1889 г.) он был для него неблагоприятным.

Примерно через полгода за дело опять взялась Мария Александровна. 12 мая 1890 г. она от своего имени возбудила перед департаментом полиции ходатайство, аналогичное приведенному выше. Не дождавшись результата, сама поехала в Петербург в надежде добиться приема у министра просвещения.

17 мая Мария Александровна составила подробное прошение, полное ярких и решительных выражений, в расчете на то, что на этот раз оно смягчит столичных вельмож. В прошении на имя министра просвещения ставился вопрос о даче разрешения ее сыну поступить в какой-либо русский университет или, в крайнем случае, допустить к выпускным экзаменам по юридическому факультету.

Наконец-то, после двухлетней борьбы, хлопоты Ульяновых увенчались успехом. Об этом мать Владимира Ильича узнала летом 1890 г. в Самарском городском полицейском управлении, куда ее вызвали для вручения ответа из Петербурга. В письме Министерства просвещения от 19 мая за № 8076 сообщалось, что ее сыну позволено держать экзамен по предметам юридического факультета при одном из университетов.

Но при чтении письма выяснилось, что в нем конкретно не назван университет.

По этой причине Владимиру Ильичу пришлось 12 июня еще раз обратиться в то же Министерство с просьбой допустить его держать экзамены при Петербургском университете. И к его удивлению и радости это ходатайство было удовлетворено.

Таким образом, как мы видим, Владимир Ильич с достоинством и последовательностью использовал все доступные ему легальные возможности отстаивания своего права на получение высшего специального образования.

Характеризуя мытарства, которые перенес Ленин, прежде чем добиться разрешения экзаменоваться в Петербурге, М. Шагинян справедливо отмечает:

«Его упорные прошения и ответы на них, переписки министерства народного просвещения с учебным округом, учебного округа с ректором университета, последовательные попытки Ильича получить право на выезд за границу, на сдачу экзамена в одном, потом в другом университете... это одна из интереснейших страниц в биографии Ильича»⁵¹.

Прошло немногим более полугода, и Владимир Ильич уже считал себя готовым встретиться со своими учеными экзаменаторами.

 

В. УЛЬЯНОВ СДАЕТ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЭКЗАМЕНЫ

26 марта 1891 г. В. Ульянов пишет и лично подает председателю Испытательной Юридической комиссии прошение о допущении его к сдаче курсовых и государственных экзаменов. Наряду с фотокарточкой и квитанцией о взносе 20 рублей в пользу комиссии, к прошению было приложено, как требовалось правилами, свидетельство, выданное 7 декабря 1887 г. Казанским Университетом, и сочинение, написанное на тему из уголовного права.

Председатель испытательной комиссии профессор В. И. Сергеевич, заручившись разрешением министра, удовлетворил просьбу Ульянова, включил его в список экстернов, подвергающихся испытаниям на кандидата юридических наук.

Экзаменационные сессии для экстернов, среди которых были и Владимир Ильич, состоялись в два тура: весной и осенью 1891 г. разновременно, в течение 20 дней, Владимир Ильич сдал один письменный и 13 устных Экзаменов по 18 научным дисциплинам. В весеннюю сессию он экзаменовался по семи предметам, а в осеннюю — по одиннадцати.

В период с 4 по 24 апреля шли экзамены по следующим дисциплинам: истории римского права, истории русского права, государственному праву, политической экономии, статистике, энциклопедии права и истории философии права. В отдельные дни, например, 5 и 10 апреля, Ульянов сдавал по два предмета⁵². Первым устным экзаменом, сданным им в эту сессию, был экзамен по истории русского права.

К осенней сессии, проходившей с 16 сентября по 9 ноября, Владимир Ильич готовился так же тщательно, как и к весенней. Прибыв в Петербург, он снова садился за книги, хотя главную подготовку провел еще раньше, в Самаре. Но среди книг, над которыми трудился Ленин, встречаются и такие, которые не имеют ничего общего с программой сессии. Это, например, произведения Энгельса, которые дал ему у себя дома профессор технологического института Л. Явейн.

Работая в библиотеке Академии наук, Владимир Ильич заказывает труды по политэкономии и статистике. Это видно из обнаруженного в 1962 г. «Альбома посторонних посетителей и читателей академической библиотеки»⁵³. На листе 61 альбома в графе «предмет занятий» рукою Ленина записано: «Политическая экономия и статистика».

Может возникнуть вопрос, не описка ли здесь? Ведь по этим дисциплинам экзамены сданы еще в апреле? Но никакой ошибки здесь не было. Вывод: в дни осенней сессии Ленин продолжал исследование социально-экономических проблем, которые давно уже волновали его.

Из-за большого количества и сложности сдаваемых предметов сессия длилась более полутора месяца. Первым устным экзаменом был экзамен по уголовному праву и уголовному процессу. На проведение его отводилась неделя: с 16 сентября по 21 сентября. В последующие дни Владимир Ильич весьма успешно сдал догму римского права, гражданское право и гражданское судопроизводство; торговое право и судопроизводство, полицейское (административное) право, финансовое право, церковное право и международное право: всего за период осенней сессии -- 8 экзаменов по 11 предметам.

Письменные экзамены проходили в зале совета университета по утрам; устные же — в соседнем доме, в малом конференц-зале Академии наук, в вечернее время.

Следует отметить, что экстернов экзаменовали намного строже, чем обычных студентов. Экзаменаторы относились к ним с явным предубеждением, их засыпали, порой каверзными вопросами и никаких скидок не делали. И это понятно: среди экстернов большей частью находились «бывшие студенты», т. е. в прошлом исключенные из университета по политическим мотивам.

Владимир Ильич не мог, конечно, ожидать к себе другого отношения. Он прекрасно понимал, что ему, родному брату «первомартовца», активному участнику сходки в Казани рассчитывать на скидку или просто на лойяльное отношение членов комиссии не приходилось. Напротив, можно было ожидать всяческих придирок и даже попыток «срезать» его на экзамене.

Вот почему к встрече с профессурой он готовился самым тщательным образом.

Вопросы в экзаменационных билетах охватывали довольно сложные проблемы или касались двух и более правовых институтов. Какие же вопросы достались Владимиру Ульянову?

По государственному праву его спрашивали о сословных учреждениях дореформенной России. О различных видах заработной платы рассказывал он на экзамене по политэкономии. Анализ сочинения Платона «Законы» экстерн Ульянов дал, экзаменуясь по энциклопедии права и истории философии права.

По международному праву в его билете стоял вопрос: «Право нейтралитета». А по римскому праву значились: «Дарение; недозволенное отсутствие; время». По догме римского права экзаменующийся был обязан обнаружить «усвоение общих юридических понятий на основании римского права» и отчетливое знание отдельных институтов вещного, обязательственного, семейного и наследственного права. По истории же римского права надо было рассказать о законах, издававшихся выборными властями в период Республики и Империи.

На экзамене по гражданскому праву и судопроизводству В. Ульянову предложили проанализировать такие институты, как «Купля-продажа», «Поставка» и «Исполнение судебных решений». От экстернов на государственных экзаменах требовались знание теории русского гражданского права и умение быстро находить нужную статью в гражданском кодексе, свободно ориентироваться в судоустройстве и порядке судопроизводства России. О бюджете спрашивали Владимира Ильича на экзамене по финансовому праву. Весьма обстоятельно и логично он отвечал на билет по уголовному праву и уголовному процессу: «Кража документов» и «Защита в уголовном процессе».

Готовясь к встрече с профессурой, экстерны должны были зубрить книги, нафаршированные, по выражению Д. И. Писарева, туманными «причитаниями о законности и вменяемости», настолько туманными, словно их авторы торжественно поклялись «никогда не отдавать отчета ни себе, ни другим в том, что такое законность и до каких пределов должна простираться вменяемость»⁵⁴.

Экстернов могли попросить охарактеризовать общие положения наук уголовного права и судопроизводства на основании сравнительного изучения русского уголовного законодательства с действующим уголовным правом других государств. Наконец, они должны были уметь четко определять составы отдельных преступлении по русскому законодательству.

Отвечая на вопрос «Защита», экстерн должен был обнаружить знание не только процессуальных норм и сенатских разъяснении, касающихся защиты и защитников, но и знание крупных монографий, посвященных этому институту, например, нашумевшего в те годы труда проф. И. Я. Фойницкого «Защита в уголовном процессе как служение общественное».

Надо сказать, что экзамена по этим двум дисциплинам все очень боялись. Не только потому, что он был первым, но и вследствие того, что принимал его «гроза студентов», профессор-сенатор И. Фойницкий. Есть основания думать, что именно по этой причине из нескольких десятков экстернов, экзаменовавшихся в осеннюю сессию, только семь (в том числе и В. И. Ульянов) решились представить сочинения по уголовному праву⁵⁵.

Как мы уже отмечали, все экзамены, устные и письменные, Владимир Ильич сдал блестяще, хотя времени для подготовки у него было не так уж много (к тому же весенняя сессия совпала с тяжелой болезнью сестры Оли, находившейся тогда в Петербурге). Государственные экзамены держали 33 экстерна. Ульянов был единственным из восьми человек, удостоенных диплома с отличием, чьи знания абсолютно по всем предметам были оценены комиссией «весьма удовлетворительно».⁵⁶

Совершенно очевидно, что оценки, полученные Владимиром Ильичей на выпускных университетских экзаменах, не случайны. Они — естественный итог поразительных способностей и необыкновенного трудолюбия, которые были ему присущи. Разъясняя «секрет» столь успешной сдачи экзаменов, А. И. Ульянова-Елизарова пишет: «Тогда многие удивлялись, что, будучи исключенным из университета, он в какой-нибудь год, без всякой посторонней помощи, не сдавая никаких курсовых и полукурсовых испытаний, приготовился так хорошо, что сдал вместе со своим курсом. Кроме прекрасных способностей, Владимиру Ильичу помогла в этом большая трудоспособность»⁵⁷.

По свидетельству М. Ульяновой, ее брат, готовясь к экзаменам, подробно конспектировал книги, над которыми работал. О вдумчивом и критическом отношении его к прочитанному свидетельствуют его пометки и подчеркивания, сохранившиеся на полях учебников.

15 ноября 1891 г. Юридическая испытательная комиссия единогласно присудила Ульянову диплом первой степени, который был выписан только 14 января следующего года, а вручен через некоторое время в Самаре. До получения диплома Владимир Ильич имел на руках «Временное свидетельство» за № 205, выданное 22 ноября 1891 г.

В дипломе, между прочим, отмечалось: «По представлении сочинения и после письменного ответа, признанных весьма удовлетворительными (В. Ульянов — И. С.), показал на устном испытании следующие успехи: по догме римского права, истории римского права, гражданскому праву и судопроизводству, уголовному праву и судопроизводству, истории русского права, церковному праву, политической экономии и статистике, финансовому праву, энциклопедии права и истории философии права — весьма удовлетворительные».

Диплом юридического факультета Петербургского университета давал право на ведение юридической практики во всех судах России.

Решив воспользоваться этим правом, Владимир Ильич 12 ноября вернулся в Самару, где проживала его семья (мать, сестры и брат). Здесь он поступил в адвокатуру, чтобы, прикрывшись судебной практикой, продолжить революционную деятельность.

Самостоятельное изучение марксизма, юридическое образование имели для В. И. Ленина огромное значение. Они дали ему не только определенную сумму знаний, но и в высокой степени помогли ему выработать навыки экономического и юридического мышления, видеть связь и взаимодействие между политической надстройкой и экономическим базисом, между существующим общественным и государственным устройством.

Марксистская теория и критически усвоенная учебная и сверх программы рекомендованная юридическая, экономическая и социологическая литература научили его применять экономические и правовые критерии в процессе самостоятельной обработки исторических фактов, статистических данных, при оценке современных ему политических учреждений, законодательных актов и т. п.

Марксистская подготовка в сочетании с юридическим образованием и судебной практикой помогли Владимиру Ильичу в последующем дать всестороннюю критику буржуазно-помещичьего строя в России, разработать основные принципы организации суда и законности первого в мире социалистического государства.

Необычно сложились и быстро прошли у В. И. Ленина «студенческие годы». Теперь, вооруженный учением

Маркса, знаниями политэкономии, истории и юриспруденции, а также немалым опытом революционной работы, Владимир Ильич с еще большим энтузиазмом отдается борьбе с самодержавием, делу освобождения трудящихся от гнета и эксплуатации. Дело же это было нелегким и весьма опасным.

Но Ленин ничего не страшился. Он хорошо знал, что революционная борьба — это «не тротуар Невского проспекта»⁵⁸.

* * *

О молодых годах В. И. Ленина написано очень много. Но, пожалуй, лучше всех сказал о них его друг и соратник Глеб Максимилианович Кржижановский. «Юность Владимира Ильича, — писал он, — это юность нашей Коммунистической партии, крепнувшей и зревшей в могучем резонансе его великой жизни»⁵⁹.

Примечания:

¹ При написании этой главы помимо архивных документов и воспоминаний родных В. И. Ленина использованы работы Б. Волина — «Студент Владимир Ульянов». Н. Корбута — «Казанское революционное подполье». В. Смирновой — «Студенческое движение в Казанском университете в 1887 г.». 3. Ивановой — «Юридический факультет Казанского университета в период пребывания в нем В. И. Ленина». Г. Хаита — «Из жизни семьи Ульяновых в Казани и Самаре» и др.

² Ленинский сборник XX, стр. 50

³ См. А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ленин (Н. Ленин). М., 1934, стр. 22.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.. 2 изд., т. 13, стр. 6.

⁵ См. Н.Веретенников. Владимир Ульянов, М., Детгиз, 1955. стр. 60.

⁶ В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 81.

⁷ Судебный процесс над Ульяновым и его товарищами, обвинявшимися в покушении 1 марта 1887 г. на жизнь Александра III. Этот процесс состоялся 15 — 19 апреля того же года. Дело рассматривалось Особым присутствием Сената в Петербурге. Ульянов от услуг адвоката отказался, чтобы иметь возможность выступить в суде с программной политической речью. Отверг он и предложение подать прошение о помиловании.

⁸ Александр Ильич Ульянов и дело «1 марта 1887», М., 1927, стр. 334.

⁹ Объединения студентов, выходцев из одной и той же губернии.— И. С.

¹⁰ За сто лет (1804—1904). Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Казанского университета, в двух частях, ч. 2, Казань, 1904.

¹¹ Цит. по кн. А. Н. Иванского, Молодой Ленин. Повесть в документах и мемуарах. Госполитиздат, М., 1964, стр. 395.

¹² М. Горький. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 536.

¹³ Н. Веретенников. Владимир Ульянов. «Комсомольская правда», 26 августа 1937 г.

¹⁴ «Красное студенчество», 1929, № 1.

¹⁵ «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89.

¹⁶ Цит. по кн. А. Иванского, «Молодой Ленин», М., 1964, стр. 344

¹⁷ Цит. по статье М. Корбута. «Казанское революционное подполье» конца 88-х годов и Ленин»- «Каторга и ссылка» 1931 г.. № 8 — 9, стр. 7 — 8.

¹⁸ «Исторический журнал», 1940 г.. № 4—5, стр. 30.

¹⁹ ЦГАЛИ, ф. 417, on. 1, д. 75, л. д. 81.

²⁰ Г. Е. Хаит. «Из жизни семьи Ульянова в Казани и Самаре», журн. «Новый мир», 1957 г., № 4, стр. 146.

²¹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 647.

²² Цит. по кн. А. Иванского, «Молодой Ленин», стр. 352.

²³ Полный текст листовки казанских студентов и петиции, поданной ректору 4 декабря, приведен в журнале «Красный архив», Т. I (62), 1934 г., стр. 58-60.

²⁴ Этим «кто-то» был студент О. В. Португалов - сын административно ссыльного врача, видного общественного деятеля Поволжья. По словам Португалова. в спину убегающего инспектора запустил кожаную подушку от кресла другой: студент - Тургеневский-Захаров (ЦГАЛИ, ф. 417, он. 1, д. 75, JI. д. 81-82).

²⁵ См. Архивные документы к биографии В. И. Ленина. «Красный архив». 1934 г., т. I (62), стр. 60.

²⁶ По словам очевидца, В. Ульянов в своей пламенной речи обрушился на самодержавие, угнетающее народ, на несправедливость царского суда, призывал участников сходки протестовать против установленного в университете режима. (Архив Казанского дома-музея В. И. Ленина. Воспоминания Н. Алексеева).

²⁷ Архивные документы к биографии В. ТТ. Ленина. «Красный архив», 1934 г., т. I (62), стр. 63 — 64.

²⁸ М. Шагинян. Очерки, наброски, статьи. Изд. ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», М., 1963, стр. 153.

²⁹ Архивные документы к биографии В. И. Ленина. «Красный архив», 1934 г., т. I (62), стр. 65.

³⁰ Цит. по книге «Жизнь замечательных людей в Казани», 1941, кн. I, стр. 23.

³¹ «Каторга и ссылка». 1931 г., № 8—9, стр. 18.

³² «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

³³ Ленинский сборник XXI, стр. 57.

³⁴ В В. Адоратский За восемнадцать лет. Избранные произведения. М., 1961, cтр. 585.

³⁵ «В. И. Ленин и Татария». Татарское книжное издательство, Казань, 1964, стр. 8.

³⁶ «Красная летопись», 1924 г., № 2, стр. 37—38.

³⁷ Цит. по кн. «Жизнь замечательных людей в Казани», кн. I, Казань, 1964, стр. 23—24.

³⁸ В Кокушкино и Казани после ссылки Владимир Ильич проштудировал, в частности, «Лекции по общей истории права» И. Коркунова, «Обзор истории русского права» М. Ф. Владимирского-Буданова, «Курс статистики для университетского чтения» А. И. Чупрова и др. Все эти книги прислали ему из Казани родные.

³⁹ «Вопросы литературы», 1957 г., № 8, стр. 132 — 134.

⁴⁰ Там же.

⁴¹ В. Чуев. В. И. Ленин в Самаре (1889 — 1893). Документально-исторический очерк. М., Госполитнздат, 1960, стр. 15

⁴² М. И. Семенов (М. Блан), Революционная Самара 80—90-х годов. Воспоминания. Куйбышев. 1940, стр. 57.

⁴³ «Воспоминания современников В. И. Ленина», М., 1958, стр. 62 — 63.

⁴⁴ А. Д. Градовский — либеральный профессор Петербургского университета. В том, что его труды привлекли внимание В. И. Ленина, не последнюю роль сыграли, кроме их бесспорных научных достоинств, и личные качества автора. Можно предположить, что в семью Ульяновых проникли слухи о благородном намерении старого профессора взять на поруки «первомартовца» А. И. Ульянова. (В. А. Поссе, Пережитое и продуманное, т. I, 1933, стр. 104).

⁴⁵ Библиотека В. И. Ленина в Кремле. Каталог. М., Издат. Всесоюзной книжной палаты, 1961, №№4067 — 4069.

⁴⁶ Эти прошения были написаны 9 мая, 15 июля, 31 августа, 6 сентября 1888 г.; 28 октября 1889 г.; 12 и 17 мая, 12 июня 1890 г.; 26 марта 1891г.

⁴⁷ В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. I, стр. 600,

⁴⁸ «Москва», 1958 г., N 4, стр. 48.

⁴⁹ Архивные документы к биографии В. И. Ленина... «Красный архив», 1934, т. I (62), стр. 68—69.

⁵⁰ См. ст. Г. Е. Хаит. «Из жизни семьи Ульянова в Казани и Самаре», журн. «Новый мир», 1957 г., № 4, стр. 148. О том же см. «Известия», 1926 г., № 210.

⁵¹ М. Шагинян. Семья Ульяновых, изд. ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия». М., 1963, стр. 166.

⁵² Из письма Ольги Ильиничны к матери от 8 апреля 1891 г. См. «Вопросы истории КПСС», 1960 г., № 6, стр. 173.

⁵³ «Правда», 29 августа 1962 г.

⁵⁴ Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах. Статьи 1862 — 1864. М., Госиздат, 1955, стр. 133.

⁵⁵ Сочинение Владимира Ильича до сих пор не найдено. Неизвестной остается и тема этого сочинения.

⁵⁶ «Весьма удовлетворительно» соответствует высшей оценке знаний студента в советских вузах, то есть оценке «отлично».

⁵⁷ Воспоминания о В. И. Ленине, т. I, М., 1956, стр. 21.

⁵⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 55; Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 16 томах, т. 7, стр. 923.

⁵⁹ Г. Кржижановский. Великий Ленин, М., 1956, стр. 12—14.