П.В.КОПНИН

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ В.И.ЛЕНИНА И ЛОГИКА

В книге излагается учение В. И. Ленина о материалистической диалектике как теории познания и логике; диалектика как наука, совпадение диалектики, логики и теории познания; диалектика как обобщение истории познания; место диалектики в марксистской философии. Автор рассматривает структуру материалистической диалектики, характер взаимоотношения диалектики и формальной логики, место диалектики в изучении мышления, диалектику форм мышления. В заключительной части книги анализируются такие проблемы, как диалектика и процесс научного исследования, логико-гносеологические основы практической реализации знания.

Книга является обобщением и дальнейшим продолжением ранее изданных трудов автора: «Диалектика как логика» (Киев, 1961), «Гипотеза и познание действительности» (Киев, 1962), «Идея как форма мышления» (Киев, 1963) и другие публикации, связанные с разработкой диалектической логики.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наука и общественная жизнь в целом ставят перед философией нашего времени множество актуальных задач, среди которых одной из важнейших является совершенствование метода научно-теоретического мышления, т. е. Логики с большой буквы.

Плодотворная разработка логических проблем предполагает изучение истории развития человеческого знания, в частности его современных форм. В качестве отправных посылок, выполняющих функцию метода анализа, выступает философское наследие прошлого, идеи выдающихся мыслителей, среди которых особое место занимает В. И. Ленин.

Концепции В. И. Ленина впитали в себя достижения мировой культуры и послужили исходным пунктом для развития всех областей современного философского знания, в том числе и логики.

Разработка философского наследства В. И. Ленина составляет важнейшую задачу, которую поставила партия перед советскими философами. Наш долг состоит не только в том, чтобы выявить все богатство философского мышления В. И. Ленина, но и развивать ленинские мысли применительно к новым историческим условиям на базе новых достижений общественных и естественных наук.

Ленинское философское наследство весьма многогранно, его разработка предполагает всесторонний подход к нему. Большое значение имеет дальнейшее развитие ленинских положений о диалектике как логике и теории познания марксизма.

Советские философы и философы-марксисты зарубежных стран в последнее время стали больше уделять внимания проблемам диалектической логики, о чем свидетельствуют вышедшие в свет работы (статьи и монографии). От дискуссий о предмете логики и ее отношении к диалектике. они перешли к разработке конкретных вопросов как формальной, так и диалектической логики. Но это еще только начало большой и серьезной работы в этой области. Развитие науки, в частности естествознания, ставит задачу дальнейшей и более углубленной разработки проблем диалектической логики.

Некоторые зарубежные естествоиспытатели и философы считают, что все проблемы, которые ставит современная наука перед философией, могут быть решены путем совершенствования аппарата формальной логики. По их мнению, возник конфликт между современным уровнем естествознания и аппаратом классической, традиционной логики. Создание нового аппарата формальной логики рассматривается как средство для решения всех вопросов, которые ставит естествознание перед философией, всех реальных трудностей, возникающих в науке.

Конечно, совершенствовать аппарат формальной логики необходимо, его развитие способствует прогрессу в науке (достаточно вспомнить значение аппарата математической логики для кибернетики). Аппарат современной формальной логики довольно развит, созданы многочисленные формальные системы исчисления, которые плодотворно работают в науке и технике. Однако совершенствование аппарата формальной логики — это только одна сторона. Развитие современного естествознания неминуемо подводит нас к диалектике, которая является теорией познания и логикой современной науки. Какими способами, с помощью каких форм мышление приходит к результатам, дающим объективную истину,— проблема, которую ставит перед логикой наука. Эта проблема — предмет не формальной логики, а диалектики.

Как бы ни был совершенен аппарат формальной логики, он не может служить научным методом для философского обобщения результатов естествознания. Ученые-естественники ожидают от философов разработки таких актуальных вопросов, как процесс образования и развития научных понятий, принципы построения и развития гипотез, научных теорий, различные методы современного научного мышления, гносеологическая природа эксперимента и его связь с теоретическим мышлением.

Философия оказывает действенную помощь естествоиспытателям не тем, что сама решает специальные вопросы развития науки с какой-то общей, натурфилософской точки зрения. Этот путь связи философии и современного естествознания бесплоден. Философия не должна и не может заменить ни физики, ни биологии, ни какой-либо другой отрасли научного знания. У каждой науки есть свой предмет, свои специфические приемы исследования. Но философия очень поможет всем другим отраслям научного знания, если она будет правильно и своевременно давать ответы на те методологические вопросы, неразрешенность которых мешает естествоиспытателям успешно преодолеть трудности, стоящие на их пути.

Философия учит правильно мыслить, правильно связывать факты природы. Постижение предмета мыслью возможно лишь по законам диалектики, в категориях и формах диалектической логики. Вот почему Ф. Энгельс и В. И. Ленин придавали огромное значение категориям и формам мышления, считая их анализ благодарной и трудной задачей.

Разработка диалектической логики включает создание трудов как по отдельным проблемам, так и по системе диалектической логики в целом. Причем одно предполагает и дополняет другое. Трудно разрабатывать какую-либо проблему, не зная ее места в общей системе; с другой стороны, невозможно выяснить значение той или иной проблемы, ее место в науке, не раскрыв достаточно полно ее содержание.

В данной книге автор пытается соединить эти два способа исследований, а именно, на основе идей В. И. Ленина рассмотреть целую совокупность проблем диалектической логики, одни из которых будут проанализированы более детально, а другие с меньшей полнотой. Большое внимание обращено на вопросы логики, занимавшие видное место в движении философской мысли В. И. Ленина, разработка которых выдвигается ходом развития современного научного познания.

Большое место при анализе проблем диалектической логики будет занимать анализ историко-философского материала. И это вполне закономерно и соответствует методу В. И. Ленина, который подчеркивал связь истории мысли с ее логикой. Без истории философии нельзя выявить содержания ни одного понятия логики, уяснить необходимость его выдвижения и тенденцию дальнейшего развития. Причем в данном случае историко-философский анализ является не просто историческим, но и логическим. Путем изучения историко-философского материала выделяются основные моменты содержания понятий в их взаимной связи. Иной путь трудно было бы найти. Например, вне истории философии трудно, а может быть, просто невозможно, обосновать необходимость идеи как особой формы мышления. Философия выработала это понятие исходя не из конкретного анализа результатов познания какого-либо предмета, а из потребностей объяснения общего хода движения познания к истине. А если это так, то, следовательно, нужно проанализировать не только конкретные результаты научного знания, а и закономерности его развития вообще, что мы и находим в философских системах прошлого, рассматривая их в историко-логической последовательности.

Ф. Энгельс ставил вопрос о необходимости для естествоиспытателя научно-теоретического мышления, которое «...является прирожденным свойством только в виде способности. Эта способность должна быть развита, усовершенствована, а для этого не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии»*. Исследование формирования и развития понятий философии необходимо для понимания их роли в современном научном мышлении.

При этом анализ движения мысли в истории философии не должен быть изолирован от современной науки, тенденций ее развития и потребностей. Только синтез истории философии и истории науки, включая ее новейшие теоретические построения, может послужить основой для логических обобщений.

Разработка логической проблематики в марксистской философии показала, что ленинские идеи правильно отразили основные тенденции в развитии логики XX столетия.

Автор благодарен всем товарищам, принявшим участие в обсуждении и подготовке книги к печати.

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 366.

I ГЛАВА

ЛЕНИНСКОЕ ПОНИМАНИЕ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ КАК ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ И ЛОГИКИ

 

§ 1. Диалектика как наука

Диалектический материализм, впитывая опыт развития общественной практики, в частности, научного познания, меняет свою форму. «С каждым составляющим эпоху открытием даже в естественноисторической области,— писал Ф. Энгельс,— материализм неизбежно должен изменять свою форму. А с тех пор, как и истории было дано материалистическое объяснение, здесь также открывается новый путь для развития материализма»¹.

С именем В. И. Ленина связан новый этап в развитии марксистской философии, в результате его трудов диалектический материализм принял форму, соответствующую новому историческому и естественнонаучному опыту человечества.

В последней трети XIX столетия капитализм вступил в новую фазу — империализм, а вместе с тем в канун социалистической революции. Осмыслить и выразить в логике понятия новую стадию развития капитализма, ход классовой борьбы пролетариата, правильно сформулировать стратегическую цель и выработать тактические пути ее осуществления — все это партия пролетариата могла сделать на основе дальнейшего развития материалистической диалектики.

Эпоха, в которую жил и творил В. И. Ленин, была характерна такими социальными процессами, как война, рост революционных настроений в массах. На этих социальных явлениях спекулировал оппортунизм, социал-шовинизм, извращавший сущность марксистской теории. Гносеологической основой оппортунизма служили релятивизм, софистика и эклектика.

В своих трудах В. И. Ленин на основе метода марксизма анализировал сложные экономические, политические и идеологические отношения, характерные для новой исторической эпохи, и, обобщая опыт познания общественной жизни, развивал дальше диалектический материализм.

В области естественнонаучной конец XIX и первая четверть XX столетия отмечены революцией, начавшейся прежде всего в физике. В естествознании происходил процесс ломки понятий, теорий, коренным образом изменяющий прежние представления о строении материи и ее свойствах. Эта ломка порождала в буржуазной философии релятивизм и софистику, являющихся формами идеалистического и метафизического мировоззрения.

Когда В. И. Ленин писал свою книгу «Материализм и эмпириокритицизм», революция в естествознании только началась. В дальнейшем она не просто продолжалась, но нарастала быстрыми темпами. Одно открытие следовало за другим. Вслед за установлением сложной структуры атома последовало создание Эйнштейном сначала специальной, а в 1916 г.— общей теории относительности. 1913 год был важнейшей вехой в развитии наших представлений о строении и свойствах материи, когда на основе экспериментальных и теоретических исследований Резерфорда, Планка и Эйнштейна Бор предложил планетарную модель атома, основывающуюся на квантовых представлениях. По-новому заиграла периодическая система Менделеева, когда в 1913 г. удалось включить в нее все «радиоактивные» элементы. Система Менделеева стала важным средством научно-теоретического объяснения явлений природы.

Вопросы развития науки в этот период постоянно приковывали внимание В. И. Ленина. Так, в 1911 г. он писал о насущной необходимости глубокого анализа новейших фактов науки. Этот анализ Ленин называл философским разбором новых вопросов, с «которыми должен был «сладить» диалектический материализм»². В 1913 г. В. И. Ленин в работе «Три источника и три составных части марксизма» отмечал, что «новейшие открытия естествознания — радий, электроны, превращение элементов — замечательно подтвердили диалектический материализм Маркса, вопреки учениям буржуазных философов с их «новыми» возвращениями к старому и гнилому идеализму»³. В 1914 г. в работе «Карл Маркс» Ленин вновь возвращается к мысли о том, что современное естествознание является блестящим подтверждением диалектического материализма. Правильное, философское объяснение процессов, происходящих в науке, и добываемых ею результатов можно дать только на основе метода материалистической диалектики.

«Физические» идеалисты спекулируют на революционных изменениях в естествознании, оппортунисты — на изменениях в общественной жизни, на ее текучести и изменчивости. «Физический» идеализм проповедует отказ от признания объективной истинности понятий естественной науки, оппортунизм рекламирует себя в качестве результата последних достижений социальной науки. Но как новейшие достижения естествознания, так и изменения, происходящие в общественной жизни, могут быть научно обобщены только на основе метода материалистической диалектики.

Развивая марксистскую философию, В. И. Ленин придал диалектическому материализму форму, соответствующую новому опыту познания и преобразования мира, в соответствии с которым он произвел пересмотр философских категорий. Иногда некоторых при одном слове «пересмотр» охватывает догматический страх. Но, как показал В. И. Ленин, все дело в том, какой смысл вкладывать в это слово. Так, порок ревизионистов состоял в том, что они, пересматривая формы категорий диалектического материализма, не ставили своей целью обогащение их содержания. «Махистам,— писал В. И. Ленин,— мы ставим в упрек отнюдь не такой пересмотр, а их чисто ревизионистский прием — изменять сути материализма под видом критики формы его, перенимать основные положения реакционной буржуазной философии...»⁴. Ревизионизм паразитирует на догматической дремоте философов и под видом развития материализма и его категорий занимается подменой его понятий чуждыми понятиями, взятыми из идеалистической философии. Успешная борьба и преодоление ревизионизма возможны не с позиций догматизма, а с позиций творческого подхода к решению стоящих перед философией проблем.

Только непрерывно обогащая свои категории новым содержанием, диалектический материализм укрепляет связь с общественной практикой и развивающейся наукой, активно помогает создавать новые теоретические построения, вскрывающие закономерности развития природы и общественной жизни.

Творческий подход к исследованию опыта познания позволил В. П. Ленину углубить понимание диалектики как науки, вскрыть особенность ее предмета и роль в развитии научно- теоретического мышления.

Предмет философской науки, т. е. круг вопросов, которые она исследовала, постоянно менялся. Изменение предмета науки не является специфической особенностью только философии. История развития познания показывает, что предмет любой науки находится в изменении. Если в XIX в. считали, что областью физики является изучение движения молекул, то современная физика занимается не столько молекулами, сколько электронами, протонами и другими так называемыми элементарными частицами, о которых в прошлом столетии физика не имела никакого представления. Так же обстоит дело и в других науках.

Изменение предмета науки подчинено закономерностям, которые определяются спецификой изучаемого ею объекта, а также отношением общественной человеческой практики к нему. Однако в изменении предмета той или иной науки есть нечто существенно общее, присущее всем наукам. Это общее, на наш взгляд, заключается в том, что в процессе развития той или иной науки ее предмет одновременно и сужается, и расширяется. Сужение предмета науки состоит в том, что происходит непрерывная дифференциация наук, когда отдельные разделы какой-либо науки, прогрессируя в своем развитии, становятся самостоятельными науками, обладающими своим предметом и методом его исследования. Но это сужение предмета одновременно приводит (в результате углубления нашего знания в сущность изучаемого предмета) к обнаружению таких объектов, закономерностей, которые раньше не изучались ею. И в этом смысле предмет науки расширяется. В процессе этого одновременного сужения и расширения предмета наука все ближе подходит к обнаружению своего собственного, специфического предмета.

Эту мысль мы попытаемся проиллюстрировать на примере изменения предмета философий. Как хороню известно, философия как особая форма общественного сознания возникла в период разложения первобытнообщинного и становления рабовладельческого общества. Социальной предпосылкой зарождения философии явилось дальнейшее развитие производительных сил и производственных отношений общества, возникновение более высшего по сравнению с первобытнообщинным рабовладельческого общества. Имелась определенная общественная потребность, которая привела к возникновению философии. Развитие производства требовало реалистических представлений о явлениях в мире. Классовая борьба, появившаяся в связи с возникновением общества, разделенного на враждебные классы, требовала своего идеологического выражения в форме различных воззрений на мир и отдельные явления его, в особенности явления общественной жизни.

Философия возникла в связи с дальнейшим разделением труда — с отделением труда умственного от физического, с разделением производства на материальное (производство вещей) и духовное (производство идей). Возникновение философии явилось свидетельством того, что духовная деятельность стала относительно самостоятельной, подчиненной не только общим законам развития общества, но и своим специфическим закономерностям движения. Накопление знаний о мире, их обработка и систематизация стали служить предметом специальных занятий отдельных людей. В этих целях вырабатывались научные приемы и методы обработки фактов, построения систем знания. Поэтому философия, имея первоначально задачу построения системы мира, всегда имела дело со знанием, на основании которого создается эта система. Она ставила вопрос об отношении мира знания к внешнему миру (основной вопрос философии). А это невозможно без анализа возникавших понятий о явлениях внешнего мира. «...Диалектическое мышление,— писал Ф. Энгельс,— именно потому, что оно имеет своей предпосылкой исследование природы самих понятий,— возможно только для человека, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития (буддисты и греки)...»⁵

Мы привыкли говорить, что философия — самая древняя наука, что все науки возникли в результате отпочкования от философии. Но как бы ни был привычен этот взгляд, он неточен. То, что тогда возникло, было, собственно, не философией, как мы ее понимаем сейчас, а нерасчлененной на отдельные отрасли наукой вообще, которая, во-первых, не освободилась еще от религии, во-вторых, включала в свое содержание все человеческое знание о мире и отдельных явлениях его. Иными словами, сначала возникла наука, содержавшая зачатки всех последующих отраслей знания, в том числе и современной философии.

Вполне понятно, что вначале возникла наука вообще, а потом ее отдельные отрасли⁶. Эта наука в наивной форме ставила и отвечала на такие вопросы, которые стали потом предметом и философии, и астрономии, и математики, и физики, и биологии. Философия по своему происхождению не имеет никакого приоритета перед другими науками, если принимать во внимание не термин, а реальное содержание. В самом деле, могли ли люди ставить и решать вопрос о первооснове всех вещей, об общих законах движения мира, о сущности человеческого мышления и его отношении к окружающему миру раньше, чем они наблюдали и изучали различные явления природы, жизнь растений и животных. Общие представления о мире возникали и существовали в связи со знаниями об отдельных конкретных явлениях как живой, так и неживой природы. Поэтому то, что вначале возникло как нечто отличное от религии (в частности мифологии), было названо философией, а по своему реальному содержанию — некоторой первоначальной систематизацией всего накопленного знания о явлениях в мире. Причем эти знания были так еще скудны, что ими могли овладеть и развивать отдельные мыслители.

Возникновение философии имело и свои теоретические предпосылки. Сначала был накоплен определенный идейный материал, потом он оформился в новую форму общественного сознания. По своей теоретической форме всякое новое учение является развитием и уточнением ранее выдвинутых принципов, положений, но в своем дальнейшем движении оно приходит к результатам, отрицающим в какой-то мере эти исходные принципы, которые критически переосмысливаются, наполняются новым содержанием.

Возникшая философия также была продолжением уже накопленного идейного материала, обобщающего предшествующий производственный опыт.

Человек первобытного общества, воздействуя практически на природу, накопил много наблюдений о явлениях внешнего мира. Эти эмпирические знания, которыми он руководствовался в своей практической деятельности при изготовлении орудий производства, добывании средств к жизни и своих отношениях к другим людям, были развиты и обобщены в последующих философских представлениях. Наивный характер этих представлений объяснялся ограниченностью опыта человека того времени.

Философия была продолжением и теоретическим осмыслением не только эмпирических знаний, накопленных ранее человечеством, но и религиозных воззрений людей. Религия в ее первобытных формах существовала до философии. Отношение возникшей философии к религии носило сложный характер.

Маркс выразил его следующим образом: «...философия сначала вырабатывается в пределах религиозной формы сознания и этим, с одной, стороны, уничтожает религию как таковую, а с другой стороны, по своему положительному содержанию сама движется еще только в этой идеализированной, переведенной на язык мыслей религиозной сфере»⁷.

Высвобождаясь из-под влияния религии, философия вначале (здесь речь идет прежде всего о древней философии) давала религии философское толкование, постепенно находя свое собственное содержание и форму.

Предмет религии имеет, конечно, нечто общее с предметом науки, но это общее сводится лишь к тому, что та и другая имеют дело с земными, взятыми из реального мира вещами и отношениями людей. Всякое сознание, в том числе и религиозное, является осознанием бытия, пределы которого оно по своей природе не способно перейти.

Но дальше мы сталкиваемся с коренным отличием содержания религиозного сознания от научного. Религия — извращенное, фантастическое отображение реальной действительности. В этом существо религиозного сознания. В его основе лежат извращенные представления о реальных отношениях в мире. Содержание же науки составляет объективно верное отображение действительности (отражение мира таким, каким он является на самом деле).

Религия и наука различаются также и по форме. Извращенное, фантастическое отображение действительности в религии связано с чувственно-конкретной, образной формой религиозного мышления. Основное понятие религии — бог, как правило, выступает в чувственно-доступной, образной форме конкретного существа. Наука же свое содержание (объективно-истинное знание о мире) выражает в системе абстракций, для нее чувственное созерцание отдельных явлений — только исходный пункт, а не результат познания. Наука связана с теоретической формой освоения действительности, в которой мир отражается наиболее глубоко и верно.

Возникшая философия, чтобы стать действительно наукой, должна была выйти за пределы религии как по содержанию, так и по форме. Но этого она достигает не сразу, долгое время так или иначе продолжает быть связанной с религиозным сознанием.

Философия была неоднородной, она разделилась на два противоположных направления: материализм и идеализм, которые по-разному относились к религии. Идеализм по содержанию был тесно связан с религиозными представлениями, поэтому сам идеализм выступал утонченной, просвещенной формой религии. Идеализм, как и религия, извращает действительные отношения в мире, ставит их на голову. В этом смысле идеалистическое сознание по своему содержанию тождественно религиозному. Чтобы отдифференцироваться от религии, ему надо хотя бы по форме выйти за ее пределы. Поэтому религиозное содержание идеализм пытался выразить в научно-теоретической форме, в системе абстракций. Идеализм у лучших и наиболее умных его представителей выходил во многих случаях за пределы религиозного миросозерцания в область представлений, связанных с наукой. Это особенно присуще тем философам-идеалистам, которые сквозь мистическую оболочку угадывали, схватывали диалектику развития объективного мира и его отражения в сознании людей. Здесь идеализм перерастал рамки религии.

Материалистическое мировоззрение с самого начала возникло как противопоставление религиозному взгляду на мир, как попытка дать естественнонаучную картину мира. Но оно постепенно освободилось от религиозных представлений. Материализм был связан с религией долгое время по форме, он не сразу порвал с религиозной формой выражения своего содержания. Например, даже материализм Спинозы выступал в религиозной оболочке, которая противоречила его содержанию. Религия накопила определенный опыт обобщения и осмысливания фактов, который не могла просто игнорировать находящаяся в процессе становления философия. Наоборот, усваивая его, она вырабатывала свои приемы и формы теоретического мышления. Но образное, чувственно-конкретное выражение мыслей, которое свойственно религиозному мышлению, долгое время было присуще и философии. Тот способ мышления, который присущ современной философии, есть результат длительного развития науки, выработавшей свои формы теоретического мышления.

Таким образом, идеализм, сохраняя религиозное содержание вплоть до современных своих представителей, стремился взять у науки форму мышления, которой он прикрывал свое старое, религиозное содержание. В этом отношении примечательно следующее утверждение Рассела о сущности философии, высказанное им в «Истории западной философии». «Философия, как я буду понимать это слово,— пишет он,— является чем-то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но, подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Все точное знание, по моему мнению, принадлежит к науке; все догмы, поскольку они превышают точное знание, принадлежат к теологии. Но- между теологией и наукой имеется Ничья Земля, подвергающаяся атакам с обеих сторон; эта Ничья Земля и есть философия»⁸.

Рассел правильно подметил своеобразие, но не философии вообще, а только ее идеалистического направления. Идеализм действительно по содержанию тождествен теологии, но по своей форме он все более стремится стать наукообразным. Пример тому — идеализм самого Рассела. Научная оболочка этого идеализма затрудняет разоблачение его антинаучной сути. Чем тоньше идеализм, тем он наукообразнее.

Современный идеализм стремится воспринять самые тончайшие приемы научного размышления о явлениях действительности. Развитие отдельных видов идеализма идет по пути дальнейшего усвоения им научного способа изложения своего содержания. В связи с. этим он по форме все ближе становится к современной науке. Примером может служить логический позитивизм, который так тонко замаскировал свое ненаучное содержание, что его трудно по форме отличить от современных наук (математики, физики, лингвистики и т. д.), из которых он полностью заимствовал способ теоретического мышления. Поэтому с ним трудно бороться. Противоречия между содержанием и научной формой современного позитивизма так сильны и разительны, что аргументы против идеализма позитивистской философии можно найти, не выходя за пределы ее. Стремясь как можно ближе хотя бы по форме стать к современной науке, она из последней заимствует такие аргументы, факты, закономерности, способы обобщения, которые при последовательном применении приводят к отрицанию ее идеалистического содержания. Отсюда непоследовательность, внутренняя противоречивость, эклектичность рассуждений современных идеалистов. Некоторые идеалисты иногда под влиянием развивающейся науки изменяют даже своему идеалистическому исходному принципу и в трактовке того или иного вопроса неминуемо приходят к материализму, который субъективно для них неприемлем.

Усваивая форму науки, идеализм не может не усваивать и ее содержания, в результате чего идеалистические системы могут наполняться материалистическими положениями, а сам идеализм иногда превращается в перевернутый материализм.

Современному идеализму становится все трудней защищать свои исходные позиции, противоречащие данным науки.

Понимание этого факта, как нам представляется, имеет большое значение для научной критики современных идеалистических направлений в философии. Многие критикуют идеализм только извне, нигилистически относясь к критикуемым системам, не желая по существу разобраться в их противоречиях, в аргументации и т. д. Опровергая своих идеалистических противников, пытаются совсем не замечать правильных положений, фактов, которые отражены абстрактно, субъективно.

Больше того, иногда они стараются все положения, вопреки фактам, представить как идеалистические, следуя ложному принципу: если философ в исходном пункте идеалист, то у него все должно быть идеалистическим. Эти критики не понимают того, что под напором современной науки, усваивая даже только теоретическую форму ее, ни один современный мыслитель не может провести последовательно свой исходный идеалистический принцип.

Современный идеализм вместе с формой науки воспринимает и некоторое ее содержание, противоречащее идеализму. Поэтому основной идеалистический принцип часто затушевывается, скрывается современными философами, так как слишком очевидно его противоречие с данными наук. Лавируя между наукой и идеализмом, философ-идеалист строит систему, сотканную из разнородных и противоречивых элементов.

Задача критики состоит прежде всего в том, чтобы отыскать в рассматриваемой системе верные положения, если она их содержит, и направить эти положения вместе с другими подобными, которых нет в этой системе, против идеалистических утверждений, т. е. попытаться сразить идеализм философа аргументами, заимствованными у него же.

Означает ли такая критика идеализма примирение с ним? Конечно, нет. Находя материалистические положения и тенденции в идеалистической системе, показывая внутреннюю противоречивость ее, мы тем самым подходим к мысли, что идеализм под влиянием проникающей в него науки приходит к самоотрицанию, самоопровержению и доказательству своей несостоятельности. Наша задача — показать, что идеалист не может взять факты в их действительной конкретной полноте, а берет их абстрактно, субъективно. Это используется и закрепляется классовыми интересами, ведет к защите религии и всевозможной реакции.

В разоблачении наших идеологических противников исходным пунктом служит принцип партийности философии.

В. И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» дал образец критики идеализма. Он отнюдь не пренебрегал имманентной критикой, но и не ограничивался ею. Критикуя махистов, он показывал, как идеалист Мах противоречил физику Маху, вскрывал непоследовательность и эклектичность рассуждений махистов, сталкивая их противоречивые положения.

Материализм по своему содержанию с самого начала своего возникновения был противоположен религии, но вплоть до Фейербаха он в той или иной мере сохранял некоторые религиозные тенденции (деизм, обожествление человека и его чувств и т. п.). В развитии материализма до Маркса также наблюдается противоречие между содержанием и формой его выражения. В отличие от идеализма в материализме иногда форма постижения предмета отставала от содержания материалистических концепций.

Некоторые материалисты выражали свои идеи в чувственно-конкретной форме, в то время как идеалисты предпочитали абстракции. Поэтому отдельные системы идеализма превосходили материализм своего времени по форме философствования, например идеализм Гегеля по форме был более зрел и развит, чем материализм Фейербаха.

Было время, когда материалистическая философия заимствовала некоторые положения у отдельных представителей идеалистической философии, обладавших для своего времени довольно совершенной формой научно-теоретического мышления. Тогда сама наука еще нередко развивалась в лоне идеализма (Декарт, Лейбниц). Теперь же материализму нет никакой необходимости заимствовать из идеализма извращенный способ научного мышления, он может это делать и делает путем непосредственного обобщения результатов данных наук. Конечно, совсем игнорировать и пренебрегать попытками обобщения результатов науки у идеалистов нельзя, хотя бы потому, что на ошибках и отрицательном опыте можно учиться.

Материализм не сразу освободился от религии и в своем содержании, например, деизм — это не только форма, но и определенное содержание. Бог в философии Спинозы тоже не только чисто словесная старая форма выражения нового содержания, но и ограниченность самого содержания метафизического материализма, его неспособность объяснить процесс самодвижения материи. Материализм не мог долгое время полностью освободиться от религии по той же причине, по какой он не стал с самого начала научным диалектическим материализмом. Философия становится подлинной наукой, когда она полностью освобождается от религии и по содержанию, и по форме достижения своего предмета. Как и всякая другая наука, философия должна отражать закономерности развития объективного мира не в чувственно-конкретных образах, а в системе абстракций, воспроизводящей конкретное в мышлении. Освобождение философии от религии явилось одной из необходимых предпосылок для выявления собственного предмета философии и определения ее сущности как формы общественного сознания. Для полного освобождения философии от религии требовался определенный уровень развития общества и, в частности, наук, создающих возможность для философии развиваться в сфере научно-теоретического мышления, абсолютно чуждой как по своему содержанию, так и по форме всякому религиозному мировоззрению.

Развитие общества привело к тому, что от науки вообще, названной философией, начинали отделяться и превращаться в самостоятельные отрасли некоторые ее части: математика, астрономия, механика, физика, химия, биология, психология, различные общественные науки. В этом отделении есть определенная закономерность. Прежде всего становятся самостоятельными науки, которые изучают наиболее простые закономерности объективного мира: математика, механика, физика и т. д.; чем сложнее форма движения материи, изучаемая той или иной наукой, тем позже она превращается в самостоятельную отрасль. Причем для обособления науки требуется какое-либо крупное открытие, ставящее данную науку на прочный теоретический фундамент, определяющее ее предмет и метод исследования, обобщающее весь накопленный материал. Так, работы Галилея и Ньютона превратили механику в самостоятельную отрасль научного знания, труды Дарвина поставили биологию на прочную научную основу.

Философия определила свой собственный предмет довольно поздно, в середине XIX столетия, когда уже существовали как самостоятельные науки математика, астрономия, механика, физика, химия и биология.

В этот период вопрос о философии встал очень остро. Наука расчленилась на множество отраслей, каждая из них определила предмет своего исследования. Многим казалось, что эти обособившиеся науки в своей сумме, совокупности вполне охватывают все наше знание о мире. А потому какая-либо особая наука о мире в целом, на что претендовала старая философия, утратила свое значение. Возникли всевозможные позитивистские концепции ликвидации философии. Реальной основой их появления послужил тот факт, что в период достаточно развитого и расчлененного на отдельные отрасли знания отпала необходимость в философии как науке наук.

В прежнем своем содержании философия стала ненужной, ей пришел конец в связи с развитием отдельных отраслей естествознания. «... С помощью фактов, доставленных самим эмпирическим естествознанием,— пишет Ф. Энгельс,— можно в довольно систематической форме дать общую картину природы как связного целого. Дать такого рода общую картину природы было прежде задачей так называемой натурфилософии, которая могла это делать только таким образом, что заменяла неизвестные еще ей действительные связи явлений идеальными, фантастическими связями и замещала недостающие факты вымыслами, пополняя действительные проблемы лишь в воображении. При этом ею были высказаны многие гениальные мысли и предугаданы многие позднейшие открытия, но не мало также было наговорено и вздора»⁹.

Подобно этому стали излишними философия истории, философия права и т. д., которые были заменены науками, вскрывающими действительные закономерности в развитии общества. Попытки воскресить старую натурфилософию, предпринимаемые буржуазными философами до сих пор, являются шагом назад в ееразвитии. Но конец натурфилософии не означает, что потеряла значение философия вообще, как это представляется позитивизмом. Наоборот, развитие философии из состояния предыстории переходит в новую полосу, с которой начинается ее подлинная история. С этого момента философия обретает свой собственный предмет, отличный от предмета любой специальной отрасли науки. Этот новый период в развитии связан с возникновением марксизма, с новым пониманием предмета и задач философии.

Что же составляет действительный предмет философии?

Возникшие различные естественные и общественные науки освободили философию от необходимости изучения частных закономерностей развития явлений природы и общества, специфических для того или иного объекта. Марксизм освободил содержание философии от спекулятивных построений, вымыслов и т. д. Ее предметом стало изучение наиболее общих законов движения. Потому классики марксизма-ленинизма определяли свою философию (диалектический материализм) как науку о наиболее общих законах движения природы, общества и человеческого мышления. Задача философии в конечном счете сводится к познанию тех общих законов движения, которые в качестве господствующих действуют и в природе, и в истории человеческого общества, и в мышлении.

«...Диалектика,— писал Ф. Энгельс,— и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления»¹⁰.

Изучение наиболее общих законов развития является предметом только философской науки, ни одна другая наука не занимается непосредственно этим предметом и не может, пользуясь средствами и методами своей науки, точно и глубоко вскрыть эти законы.

В определении: философия — наука о наиболее общих законах движения явлений объективной реальности и ее отражения в сознании людей — не выражена вся суть философии, и правы те, кто критикует сведение предмета философии к науке о всеобщих законах движения.

Дело заключается в том, что если философию брать только как науку, то ее предмет действительно можно ограничить этими рамками. Но хорошо известно, что философия является не только наукой, стоящей в рядах с другими науками, она еще и специфическая форма общественного сознания и таковой останется. Как у формы сознания, у нее есть свои особенности, отличающие ее от науки вообще и других форм сознания.

В литературе по марксистско-ленинской теории познания не всегда проводится четкое разграничение между формами познания и формами сознания. Как известно, сознание, являясь результатом взаимодействия субъекта и объекта, составляет необходимый и важнейший элемент человеческой практики. Существует несколько форм общественного сознания, каждая из которых занимает свое место в процессе очеловечивания природы, в создании посредством труда необходимого человеку мира вещей и отношений.

Человеческое сознание можно разделить на два элемента: 1) сознание и 2) отношение человека к содержанию знания. Было бы неверным противопоставлять или отрывать один элемент от другого и придавать ему чрезмерное значение. Не может быть сознания, которое не является знанием. «Способ, каким существует сознание и каким нечто существует для него, это — знание»¹¹.

Через знание сознание связано с объективной реальностью, получает свою предметность.

Развитие сознания предполагает его обогащение знанием, а сам процесс достижения нового знания носит название познания и осуществляется в различных формах, в которых выражены разные уровни знания: абстрактное и конкретное, эмпирическое и теоретическое, достоверное и вероятное и т. и. Эти уровни знания отличаются друг от друга способом достижения объекта, глубиной и полнотой его отражения, доказательностью, характером построения системы знания и т. д. Их анализ составляет задачу теории познания.

Но сознание включает в себя не только знание, но и отношение человека к его содержанию, окружающему бытию: Мое отношение к моей среде есть мое сознание»¹². Это отношение и делает знание сознанием. Превращение знания в сознание означает включение его в общественно-историческую практику человека. Результаты познания используются человеком для различных целей: для трудовой деятельности по созданию необходимых вещей и процессов, но не только для этого, а для общественной жизни в целом, удовлетворения сложного внутреннего мира человека. Отсюда и возникают различные формы общественного сознания: религия, философия, искусство, наука, мораль, право.

Поскольку это — формы сознания, то они, конечно, включают в себя знание. Бесплодными, на мой взгляд, являются все попытки изолировать, например, искусство от знания, без которого оно, конечно, невозможно и не будет формой осознания человеком действительности. И это верно относительно не только искусства, но и морали, права и даже религии, которая также не лишена опыта человеческого познания и была первой формой самосознания человека.

Но вопрос заключается не в том, имеется ли знание в искусстве, морали и т. п., а являются ли они специфическими формами познания, возникли ли и служат ли они сейчас для того, чтобы обогащать общество новым знанием, которое не может быть достигнуто наукой? Вопрос этот сложный, и на него трудно дать однозначный ответ.

В настоящее время достигла большой степени зрелости такая специфическая форма сознания, как наука, которая и существует только для того, чтобы добывать объективно-истинное знание о различных сторонах и закономерностях объективной реальности. У нас нет никаких оснований сомневаться в возможностях науки и ее способности с помощью своих средств и совершенствующихся методов теоретически овладеть любым объектом, и ни одна форма сознания не может соперничать с наукой в выполнении общественной функции — обогащать человеческое сознание новым знанием: глубоким, доказательным, всесторонним, конкретным, объективно-истинным.

Если попытаться на современном уровне развития человечества сравнивать науку с искусством, а также другими формами сознания, то вряд ли мы найдем у искусства что-то, указывающее на его превосходство как системы знаний перед наукой. В идеале знание должно быть в высшей степени объективно- истинным, достоверным, конкретным. Этого своего идеала оно достигает в научной теории. Разве может искусство или мораль сравниться с современной научной теорией как формой объективно-истинного, доказательного и конкретного знания? Иногда, правда, некоторые авторы отмечают в качестве отличительной черты художественного образа конкретность и целостность, противопоставленную абстрактности научного знания. Но, во-первых, конкретность и целостность художественного образа, взятого с той его стороны, с которой он выступает знанием, находится на уровне чувственной, диффузной конкретности и целостности, а во-вторых, научное знание содержит в себе абстрактное, но не останавливается на нем, рассматривая его средством достижения более высшего в познавательном отношении конкретного в мышлении. Научная теория выступает формой существования этой конкретности.

Таким образом, знание стремится развиваться в направлении превращения его в научное по его языку и содержанию. В настоящее время наука является той формой сознания, которая специально направлена на обогащение общества объективно-истинным, достоверным и конкретным знанием. Для реализации этой цели она имеет довольно развитую систему методов и форм познания, свой язык, которые непрерывно совершенствуются в ходе развития самого познания. Если мы возьмем другие формы общественного сознания: религию, философию, искусство, мораль, то они сформировались раньше науки и, само собою разумеется, в этих условиях были формами достижения нового знания. Жрецы, "философы и художники обогащали общество знанием о новых вещах и отношениях. По мере развития науки происходили изменения во всех других формах сознания. Прежде всего научное знание подрывало основы религии как формы сознания. Хотя религиозные догмы и содержат некоторое знание, но сама религия противна науке, поскольку апеллирует не к разуму и доказательству, а к откровению и авторитету, к вере.

Совмещение науки и религии невозможно, их нельзя представить двумя дополняющими друг друга формами сознания, дающими независимо друг от друга истину. Истина одна, и ее дает наука. Приспособление современной религии к науке является тактической уловкой ее защитников, стремящихся сохранить религиозную форму сознания в условиях бурного развития научного знания и роста его авторитета в обществе.

Сложнее взаимоотношение науки и философии. В той мере, в какой философия обогащает нас новым знанием о явлениях объективной реальности, она несомненно относится к науке. Но как форма общественного сознания, философия отлична от науки.

Как известно, науки друг от друга отличаются объектом, служащим предметом их познания, и методом, с помощью которого они его осваивают. Формы сознания в той мере, в какой они являются знанием, тоже отличаются друг от друга объектом и методом его постижения. Но трудно, пользуясь только этим критерием, найти принципиальное различие между наукой, искусством и философией. И наука, и искусство, и философия могут сделать предметом своего знания любое явление, процесс как природы, так и общественной жизни человека, включая ее духовную сторону. Они отличаются друг от друга не знанием, а сознанием, т. е. общественными целями, с которыми подходят к явлениям действительности. С точки зрения этих целей формируется знание в определенную форму сознания. Поэтому для формы сознания недостаточно одного подхода — истинно или ложно знание, на котором они основываются. Здесь вступает в силу оценочный момент — выяснение их роли и места в достижении человеком и человечеством своих целей.

Философия не может не опираться на опыт научного знания, попытки изолировать философское знание от науки совершенно бесплодны, они обрекают ее на оторванное от реальной почвы умозрение, смыкающееся с религиозным сознанием. Марксизм убедительно доказал, что путь развития философии связан с усвоением ею опыта и методов научного мышления. Однако философия в результате этого не превращается просто в науку, стоящую в одном ряду с естественными или гуманитарными областями знания, но она и не наука наук. Опыт позитивистской философии как нельзя лучше показал невозможность сведения философии к какой-то частной области знания, даже к такой, как современная формальная логика в символической форме. Попытки решения философских проблем точными методами и языком этой логики приводят к тому, что исчезает собственно философия с ее предметом. И это действительно не только в отношении к формальной логике, но и ко всем попыткам сведения философии к частной области знания или даже какой-либо их совокупности.

Но это не означает, что философия должна порвать с наукой.  Наоборот, без научного знания она не может сделать ни одного шага, ибо с объективной реальностью, ее явлениями и процессами она связана через понятия и теории других наук.

В понимании философии как формы сознания возможны две крайности: 1) изоляция философии от научного знания; 2) сциентизм, ставящий философию в ряд с другими науками и таким образом превращающий ее в частную область знания со своим предметом. Буржуазная философия, начиная со второй половины XIX в., так и шла: либо путем сведения философии к частным наукам и их методам (позитивизм), либо чрезмерным подчеркиванием, абсолютизацией оценочного момента в ней и метафизического противопоставления философии науке и научному методу познания (это характерно для философии жизни, экзистенциализма и т. п.).

Марксистская философия органически сочетает в себе два момента: научный и оценочный. Она — наука прежде всего по методу решения стоящих перед нею задач, поскольку выражает результаты познания в понятиях и теориях, в которых стремится достигнуть объективно-истинного и доказательного знания. И в этом отношении философское знание является своеобразной формой научного знания.

Но если по методу решения стоящих перед ней задач философия является наукой, стремящейся дать объективно-истинное и достоверное знание, то ио своему предмету она отлична не только от других наук, но и от науки вообще. Всякая наука ставит своей задачей найти и вычленить какую-то сторону объективной реальности и сделать ее предметом своего изучения, создавая на базе своих теоретических систем метод познания. Даже если в качестве такого предмета взять всеобщие законы и создать науку о них с соответствующим методом, то мы еще не получим философию в собственном смысле этого слова, т. е. такую форму сознания, которая выполняла бы в обществе функцию мировоззрения. Это не означает, конечно, что в предмет философии не входит изучение всеобщих законов бытия и мышления; в той мере, в какой она их изучает, она является наукой не только по методу, но и по предмету, но философия изучает человека, проекции его бытия в будущем. Нельзя противопоставлять всеобщие законы человеку, поскольку и последние рассматриваются в той мере, в какой они даны в практике человека, в частности в многообразных формах научного знания, а, с другой стороны, их знание также необходимо для понимания человека, принципов его практической и теоретической деятельности.

Поскольку человек является не чем-то законченным, созданным, а непрерывно самосозидающим себя в процессе труда, его история не запрограммирована, он сам ставит и меняет цели своего бытия, поэтому философия, сталкиваясь каждый раз с другим человеком, с иными его целями, меняет свой предмет. Человек со своим трудом универсален и бесконечен, он включает в себя, таким образом, всеобщие законы бытия, делает их принципами своей деятельности. Осознание им самого себя и своих целей не может быть сведено не только к какой-то отдельной форме научного знания, но науки вообще, сама форма сознания в философии носит универсальный характер, основывается не только на научном знании, но и на совокупности человеческого опыта вообще, включая все другие формы сознания: искусство, мораль и т. п.

Вот поэтому философии до всего есть дело, она может сделать предметом своего анализа любые объекты действительности, поскольку все так или иначе имеет отношение к человеку и всеобщим принципам его деятельности. Но это не делает философию как форму сознания- бесцельной и аморфной. Весь существующий опыт человечества в философии как особой форме сознания нацеливается на разрешение определенных задач, связанных с проекцией бытия человека в мире, с созданием посредством труда самого человека. Когда из философии берется знание и строится на его основе метод научно-теоретического мышления, сама философия становится наукой — диалектикой или Логикой с большой буквы. Только в качестве логики философия — наука по предмету и методу, но диалектика как логика не является особой формой общественного сознания, создающей мировоззрение, осознание человеком своего бытия.

Если мы опять обратимся к генезису философии как особой формы сознания, то увидим, что она с момента своего возникновения пыталась соединить в себе два противоположных начала: миф и логос. В первом вещи одухотворены и очеловечены, но одновременно и мистифицированы, наделены не свойственными нм силами, например родственными связями по типу родовых отношений первобытного общества. «...Мифологическое мышление...,— справедливо замечает Л. К. Науменко,— не занято генезисом вещей в их определенных формах, трансформацией их и т. н., но исключительно выяснением генезиса их сил, абстрактных связей происхождения»¹³.

Философия продолжала эту тенденцию мифа, т. е. рассмотрение мира объективных вещей и процессов по образу и подобию человеческого мира всегда было свойственно ей, например, Платон сам был своеобразным миротворцем. Но одновременно с этим античная философия, особенно начиная с Гераклита, положила начало новому подходу, а именно выработала понятие логоса, согласно которому в мире действует независимый от человека, и даже богов, закон, наделяющий определенной мерой каждую вещь. При этом человек не составляет исключения, он сам как вещественно-телесная сущность подчинен логосу.

Логос разрушил миф, который не следовал логике мышления. Идея логоса направляет философию на постижение вещей со стороны их собственной меры и определенности, нахождение в ней логоса, всеобщего, и на выработку на основе познания вещей метода мышления. «Овладевая определенностью вещей, человек становится повелителем универсальных сил бытия. Это овладение есть постижение вещи, объяснение ее из нее самой»¹⁴.

Этот подход породил не только философию, а науку вообще, которая в природе своей имеет постижение объективных закономерностей логоса, и всеобщего в вещах и процессах. На этом понимании логоса основана диалектика как метод научно-теоретического мышления, направляющий познание по объективным законам. «...Философия,— писал Гегель,— именно потому, что она есть проникновение в разумное, представляет собою постижение наличного и действительного, а не выставление потустороннего начала, которое бог знает где существует...»¹⁵

Но философия как форма общественного сознания имеет начало, родственное мифу, конечно, не в плане мистификации вещей и процессов объективной реальности (в этом смысле философия не нуждается в мифе и уничтожает его, следуя научному методу познания), а в том смысле, что она никогда не расстается с человеческим отношением к объективному миру, его явлениям и процессам. Философия должна не созерцательно рассматривать их, а действенно-тактически отражать и в этом смысле всегда включать практику в понимание объективного мира. В мифе была заложена неудовлетворенность человека существующим порядком вещей, но одновременно и неспособность указать пути его изменения, которые в нем производятся посредством создания в сознании мистификационной действительности. Сам миф принимается за эту действительность, ибо в нем сознание не отделяется от бытия.

Марксистско-ленинская философия является формой осознания действительности и прежде всего человека в его связи с окружающим миром, причем эта действительность берется не только со стороны сущего, но и должного, целей человечества, которые могут быть практически осуществлены. Наша философия, конечно, не включает в себя никакого мифологического или религиозного сознания, но она иными методами, т. е. средствами науки, выражает ту человеческую потребность, которая впервые нашла отражение в мистической форме в мифе, именно стремление создать мир вещей, соответствующий человеческой сущности, целям увековечить самого человека в мире посредством практики, превратить его в бесконечное существо, свободное, творческое, реально управляющее вещами и процессами без вмешательства потусторонних сил. В этом смысле она является мировоззрением, «которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках»¹⁶. Философия проявляется в реальных науках как метод мышления о явлениях объективной реальности в соответствии с их собственной природой, т. е. как диалектика.

 

§ 2. Совпадение диалектики, логики и теории познания

В богатом ленинском философском наследстве центральное место занимает развитие идеи тождества диалектики, логики и теории познания. Эта идея имеет принципиальное значение для понимания сущности марксистской философии и ее отношения к другим наукам.

Идея тождества диалектики, логики и теории познания носит не частный, а всеобщий характер, она существенно важна в решении не какой-то одной, а любой философской проблемы.

Всеобщий характер этой идеи объясняется тем, что она определяет существо и специфические особенности материалистической диалектики в ее отличии от натурфилософии, грубого эмпиризма и чисто умозрительно-логического метода изучения явлений действительности. Излишне говорить о том, что только на основе этой идеи возможно плодотворное решение марксизмом логических проблем.

В обосновании и развитии своего понимания предмета и содержания материалистической диалектики В. И. Ленин прежде всего опирался на философское наследие К. Маркса и Ф. Энгельса. К. Маркс в своих экономических произведениях «Введение к «Критике политической экономии», «Капитал» ставит вопрос о разработке диалектики как методе научного мышления, всех ее сторон. В частности, в разделе «Метод политической экономии» (см. «К критике политической экономии») Маркс основное внимание обращает на единство абстрактного и конкретного, логического и исторического в научно-теоретическом мышлении. Здесь Маркс с особой силой подчеркнул значение диалектики как метода проникновения в сущность явления, метода анализа действительности и ее воспроизведения в логике понятий. Этот метод Маркс практически применял в «Капитале» к познанию явлений экономической жизни в капиталистическом обществе.

В. И. Ленин рассматривал «Капитал» К. Маркса как образец научного познания сложнейших явлений. Метод изучения явлений и изложения результатов познания, применяемый в «Капитале», Ленин считает всеобщим. «У Маркса в „Капитале”,— пишет он,— сначала анализируется самое простое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное, миллиарды раз встречающееся, отношение буржуазного (товарного) общества: обмен товаров. Анализ вскрывает в этом простейшем явлении (в этой „клеточке" буржуазного общества) все противоречия (respective зародыши всех противоречий) современного общества. Дальнейшее изложение показывает нам развитие (и рост и движение) этих противоречий и этого общества, в 2 его отдельных частей, от его начала до его конца.

Таков же должен быть метод изложения (respective изучения) диалектики вообще (ибо диалектика буржуазного общества у Маркса есть лишь частный случай диалектики)»¹⁷.

В решении поставленной проблемы В. И. Ленин исходит также из положений Ф. Энгельса о материалистической диалектике как науке «об общих районах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления», в особенности из его мысли о том, что диалектика не является стоящей над прочими науками философии. «Как только,— пишет Ф. Энгельс,— перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить свое место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней И тогда из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории»¹⁸.

Вопрос о том, на основе какого метода должно развиваться научное познание, как развивать науку, был важнейшим для Энгельса, его исследованием он занимался в «Анти-Дюринге» и других своих работах. Именно Ф. Энгельс сформулировал положения марксизма о сущности диалектической логики, ее основных проблемах, об отношении диалектики к формальной логике.

Разрабатывая диалектику как логику и теорию познания, В. И. Ленин обращается к философскому наследию прошлого, он анализирует постановку и решение этой проблемы в философии Аристотеля, Канта, Гегеля, крупнейших материалистов прошлого. Прежде всего В. И. Ленин внимательно изучает метод Гегеля, в частности его «Науку логики», с тем, чтобы выявить все рациональные стороны этого метода и развивать их дальше в свете новых достижений науки и потребностей практической борьбы пролетариата, он обращает внимание на мысль Гегеля о совпадении диалектики, логики и теории познания и главным образом, на материалистическое применение ее Марксом в экономическом анализе: «Если Марс,— замечает В. И. Ленин,— не оставил „Логики” (с большой буквы), то он оставил логику „Капитала”, и это следовало бы сугубо использовать по данному вопросу. В „Капитале” применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо 3-х слов: это одно и то же] материализма, взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед»¹⁹.

Мысль о совпадении диалектики, логики и теории познания является не случайно брошенной фразой, а центральной и принципиально важной идеей ленинских «Философских тетрадей», к которой он возвращается неоднократно²⁰ и последовательно проводит в трактовке всех вопросов. В «Философских тетрадях» В. И. Ленина мы находим ответ на вопросы о том, как и почему диалектика при изучении мышления открывает наиболее общие законы всякого движения как объективного мира, так и его отражение в сознании. Положение о совпадении диалектики, логики и теории познания является закономерным результатом развития всей истории философии.

Можно даже сказать, что только после того, как на материалистической основе укрепилась эта идея, философия определила свой предмет. Однако этому предшествовала целая эпоха разделения и даже обособления в философии ее трех частей: онтологии, гносеологии и логики. Это обособление было необходимо на пути к вычленению философией своего предмета. Исторически процесс разделения философии на онтологию, гносеологию и логику начался вместе с выделением из философии (а вернее науки вообще) отдельных областей знания, так называемых частных наук. Это совпадение не случайно, ибо оба процесса были необходимым путем к определению философией своего предмета.

До Аристотеля философия не расчленялась на онтологию, гносеологию и логику, ибо для этого она не была достаточно развитой. В философии Аристотеля это деление только наметилось, а уже в эллинский период развития греческой философии начался, с одной стороны, процесс отпочкования от философии частных наук, с другой стороны, выделение внутри самой философии специальных частей в виде онтологии, гносеологии и логики. В частности, у стоиков определился предмет формальной логики, которая у Аристотеля еще сливалась с его метафизикой (онтологией). Поворотным пунктом послужил XVIII и первая половина XIX в., когда, с одной стороны, из философии выделились все основные отрасли современного научного знания и, с другой стороны, обособление отдельных областей внутри самой философии было доведено до отрыва их друг от друга, который характерен в особенности для воззрений Канта.

Доведенное Кантом обособление онтологии, логики и гносеологии до отрыва их друг от друга имело и положительное значение для дальнейшего развития философии. Прежде всего, Кант показал несостоятельность и даже невозможность метафизики или онтологии, которая в прежнем своем значении дошла до самоотрицания. Конечно, философия в форме вольфовской онтологии, как учение о боге, мире и душе, больше невозможна и уже во второй половине ХѴЙІ в. выглядела анахронизмом. Кант это понимал, и в этом его заслуга. Правильной является генеральная мысль Канта, что в дальнейшем философия возможна и будет развиваться по иному пути, связанному с глубокой разработкой теоретико-познавательных проблем.

Развитие философии как теории и метода познания является исторической необходимостью, оно обеспечивает философии живительную связь с различными областями науки. Естествознание и другие области науки нуждаются не в метафизике (или онтологии), трактующей о сверхнатуральных сущностях, об общих законах бытия, добытых вне зависимости от обобщения развивающегося процесса познания, не в натурфилософии, умозрительно строящей систему природы, а в теории познания, вооружающей естествознание и другие науки методом научного познания, помогающей ученым правильно мыслить, рационально обрабатывать факты и строить теории.

Но несмотря на это, выдвинутая Кантом философия как теория познания очень далека от подлинной науки. Роковую роль в данном случае сыграл его метафизический метод. Теория познания Канта изолирована от изучения законов и форм самого бытия, замкнута в исследовании и критике познавательных способностей человека. Органический порок кантианства состоит не в отождествлении философии с теорией познания, а в сведении теории познания к изучению форм субъективной деятельности человека. Теория познания Канта не была нацелена на обобщение результатов процесса познания с целью выяснения объективного содержания знания, вскрытия объективных законов развития явлений действительности.

После Канта развитие философии пошло по линии соединения теории познания, логики и онтологии. В формировании такого ее понимания определенным этапом была философия Гегеля, предпринявшего попытку на идеалистической основе преодолеть отрыв законов и форм мышления от законов объективного мира. Заслуги Гегеля в разработке принципа тождества законов бытия и законов мышления были по достоинству оценены основоположниками марксизма-ленинизма. Гегель один из первых понял, что дальнейшее плодотворное развитие философии возможно только тогда, когда она будет фиксировать законы формы сущего, являющиеся одновременно законами движения мысли, «Логика совпадает поэтому,— писал он,— с метафизикой, с наукой о вещах, постигаемых в мыслях...»²¹.

Преодолевая разрыв между логикой и учением о бытии, Гегель отбросил неправильное понимание форм мышления как чисто субъективных, показав их объективное содержание: «Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал»²².

Но Гегель исходил из идеалистически понятого тождества мышления и бытия, отсюда идеалистически извращенное и упрощенное представление об отношении законов и форм мышления к законам самой объективной действительности. Законы мышления у Гегеля являются одновременно и законами объективной действительности, поскольку в основе всего лежит мышление, а весь процесс развития есть познание мышлением самого себя, т. е. самопознание.

Таким образом, вместо действительного решения трудного вопроса об отношении законов мышления к законам бытия, Гегель вообще снимает этот вопрос, делает его несуществующим, ибо мышление и есть сама реальность, само бытие: «Было бы превратно принимать,— пишет Гегель,— что сначала предметы образуют содержание наших представлений и что уже затем привходит наша субъективная деятельность, которая посредством вышеупомянутой операции абстрагирования и соединения того, что обще предметам, образует их понятия. Понятие, наоборот, есть истинно первое, и вещи суть то, что они суть, благодаря деятельности присущего им и открывающегося в них понятия»²³.

Поскольку понятие есть истинная реальность, постольку логика у Гегеля охватывает собою все, вся философия превращается в логику.

Следовательно, если до Гегеля онтология искала неподвижные, вечные сущности, абстрагируясь от процесса познания, гносеология изучала познавательные способности человеческого духа, независимо от объективных закономерностей, а логика описывала чистые, субъективные формы мышления, отвлекаясь от их содержания, то Гегель на основе идеалистически истолкованного тождества мышления и бытия соединил эти три области, растворив онтологию (или метафизику) и гносеологию в логике. Для него законы объективного мира (природы) — это те же самые законы логики, но только в царстве инобытия мысли — в природе.

Основой правильного решения вопроса об отношении законов мышления к законам объективного мира является признание принципа отражения, раскрытие диалектики взаимоотношения мышления и бытия, понимание места практики в теории познания, вернее, того факта, что чувственно-практическая деятельность является непосредственной основой возникновения всех духовных способностей, в том числе и мышления.

Марксистская философия преодолела разрыв онтологии и гносеологии на материалистической основе, на основе теории отражения. Она исходит из того, что познание есть отражение в сознании людей явлений внешнего мира и законов их движения. А если это так, то так называемая субъективная диалектика (развитие нашего мышления) является только отражением объективной диалектики (развития объективного мира), законы мышления являются отражением законов природы.

На позициях понимания познания как отражения стояли и французские материалисты, но они не могли строго научно решить вопрос о соотношении законов мышления и законов природы. Взятый сам по себе принцип отражения гарантирует только абстрактно-материалистическое решение этого вопроса: природа первична, а мышление, как отражение природы, вторично, производно. Однако этого для глубокого и всестороннего решения вопроса об отношении законов мышления к законам бытия недостаточно. Так, например, если мы само отражение будем понимать метафизически, как это и было в старом материализме, то такие важные стороны, моменты мышления, как его активность, творческий характер, процесс его движения, развития, специфика самого познания, сложность его отношения к объективному миру,— останутся вне поля зрения, сам материализм будет ущербным, неспособным преодолеть до конца идеализм, в котором эти моменты выдвигаются на первый план и абсолютизируются. Поэтому к самому пониманию отражения надо было применить принципы диалектики — распространить диалектику на область познания. В. И. Ленин писал: «В теории познания, как и во всех других областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не предполагать готовым и неизменным наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным»²⁴.

Отражение природы в сознании человека является не каким-то застывшим состоянием, не мертвой копией действительности, а процессом углубления в сущность вещей.

Понимание диалектики процесса отражения дает возможность глубже познать единство законов мышления и законов бытия.

Тождество, согласие, совпадение законов мышления и законов бытия не означает, что между ними нет никакого различия. Они едины по содержанию, но различны по форме своего существования. «Законы логики,— пишет В. И. Ленин,— суть отражения объективного в субъективном сознании человека»²⁵.

Огромную роль в понимании отношения законов мышления к законам бытия имеет уяснение роли практики в отражении действительности. Предшествующая марксизму философия не могла ответить на ею же поставленный вопрос — как, на какой основе происходит связь мышления с природой. Она считала, что на одной стороне находится природа, а на другой мышление. Марксизм доказал, что существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления является изменение природы человеком — практика. Включение практики в теорию познания является величайшим достижением философской мысли. Объективность содержания нашего мышления, совпадение законов мышления с законами бытия достигается и проверяется практическим воздействием человека на природу.

Совпадение по содержанию законов мышления и законов бытия служит основой совпадения диалектики, логики и теории познания: «Вернувшись к материалистической точке зрения,— пишет Ф. Энгельс,— мы снова увидели в человеческих понятиях отображения действительных вещей, вместо того чтобы в действительных вещах видеть отображения тех или иных ступеней абсолютного понятия. Диалектика сводилась этим к науке об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления: два ряда законов, которые по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе,— а до сих пор большей частью и в человеческой истории — они прокладывают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей. Таким образом, диалектика понятий сама становилась лишь сознательным отражением диалектического движения действительного мира»²⁶.

Эта мысль Ф. Энгельса нашла свое дальнейшее обоснование и развитие в философских трудах В. И. Ленина, который прямо говорит, что диалектика является одновременно и теорией познания и логикой марксизма. Так, в работе «Карл Маркс» В. И. Ленин сформулировал следующее положение: «А диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход от незнания к познанию»²⁷.

В «Философских тетрадях» В. И. Ленин обратил внимание на мысль Гегеля о совпадении диалектики, логики и теории познания и, главным образом, на материалистическое применение ее Марксом в экономическом анализе.

В марксистской философии нет самостоятельно и обособленно существующей онтологии, гносеологии и логики. Материалистическая диалектика как наука о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления одновременно тождественна теории познания и логике. Законы мышления и законы бытия совпадают по своему содержанию, первые являются отражением вторых. А это означает, что философия изучает мышление и его законы с тем и для того, чтобы обнаружить отраженные в них объективные законы. Материалистическая диалектика снимает вопрос о существовании онтологии как науки об изучении закономерностей объективного мира в отрыве от законов его отражения в сознании, диалектика анализирует бытие в связи с решением вопроса об отношении мышления к бытию. Это, конечно, не означает, что само по себе бытие не существует вне мышления, но материалистическая диалектика изучает бытие и его законы для того, чтобы познанные объективные закономерности превратить в метод дальнейшего познания и преобразования действительности.

Законы объективного мира, после того как они познаны, становятся законами мышления, а все законы мышления являются отраженными законами объективного мира; вскрывая законы развития самого предмета, мы постигаем и законы развития познания, и, наоборот, через изучение познания и его законов обнаруживаются законы объективного мира.

Утверждение, что задачей философии в наше время является создание метода научно-теоретического мышления и практической деятельности, часто встречает возражение, которое выражено в вопросах: а разве философия сейчас уже не изучает объективных закономерностей и сводится только к учению о познании и его методе, превратилась в чистую методологию?

Возникновение этих и других подобных вопросов является следствием непонимания природы метода познания, который представляется совокупностью процедур, не имеющих отношения к объективному миру и вытекающих только из субъективных потребностей человека, процессом применения некоей рациональной системы к разнообразным предметам во время теоретической и практической деятельности субъекта. В зарубежной литературе нередко метод так и определяется, как «сила умелого обращения с естественными комплексами, намеренно и осознанно в пределах воспроизведенного порядка высказывания»²⁸.

Но уже Гегель показал несостоятельность понимания метода как только субъективной процедуры, совокупности приемов действия. Он, говоря о том, что «метод может ближайшим образом представляться только видом и способом познавания, и он в самом деле имеет природу такового»²⁹, выявляет объективное основание метода, каковым является система истинного знания, выражающая познание закономерностей объекта. Для Гегеля «подлинную сущность мира составляет в себе и для себя сущее понятие...»³⁰, а «метод, таким образом, есть не внешняя форма, а душа и понятие содержания...»³¹.

Марксизм пошел дальше в процессе выявления объективных основ метода. Любой метод включает в себя познание объективных закономерностей, на основе которых возникают приемы или их системы для познания и практического действия. Познанные закономерности составляют объективную сторону метода, возникшие на их основе приемы исследования и преобразования явлений — субъективная сторона его. Сами по себе объективные закономерности не составляют метода, необходимо выработать на их основе приемы для дальнейшего познания и преобразования действительности, для достижения новых результатов. Метод эвристичен, он отражает закономерность объективного мира под углом зрения того, как человек должен поступать, чтобы достигнуть новое в познании и практике.

Таким образом, изучение объективных закономерностей в таком случае само собою становится предметом философии, ибо без создания теоретической системы знания о них она не может дать никакого метода научно-теоретического мышления и практического действия.

Марксистская философия является методом мышления, ведущим к достижению новых научных результатов, потому, что она вскрывает объективные закономерности движения самого предмета. Научный метод мышления должен направлять нашу мысль, сообразуясь с природой самого предмета. Если мышление пойдет путем, противоречащим законам объективного мира, то оно не сможет схватить и понять последние.

Задачей познания является постижение объективных, собственных, принадлежащих самому предмету, свойств и закономерностей. Метод мышления призван вести наше познание по этому пути, и он успешно может сделать это только в том случае, если его законы будут отражением объективных законов движения самого предмета. Чтобы познать объективную истину, мысль должна следовать законам, определяемым самим объективным миром. В противном случае метод мышления будет не приближать мысль к объекту, а уводить от него.

Обрабатывать факты действительности, упорядочивать их в процессе мышления необходимо на основе знания природы этих фактов, наиболее общих закономерностей их движения. Не только ни одна научная процедура, но ни один прибор не может строиться без учета природы того объекта, который исследуется с помощью этого прибора.

Метод мышления возникает на базе обобщения результатов познания предмета, его закономерностей, знание которых используется как орудие его дальнейшего познания. Вот почему В. И. Ленин в качестве главной задачи ставил глубокое изучение, обобщение истории познания, что является необходимым условием дальнейшего развития метода познания. Противники диалектики, отрывающие законы мышления от законов бытия, рассматривающие метод мышления как совокупность научных процедур, определяемых субъективными целями исследователя, не могут понять, как возможен метод познания, обладающий качеством универсальности и необходимости.

Универсальность и необходимость методологических положений марксистской философии вытекает как раз из того обстоятельства, что они основаны на знании наиболее общих законов развития, присущих каждому предмету.

Исследователь должен следовать диалектике не потому, что это кто-то предписывает свыше, а потому, что этого требует сам объект исследования, раскрывающий свою природу только тому, кто основывает свой процесс исследования, метод изучения на знании объективных закономерностей. Означает ли это, что, согласно марксизму, логика, законы мышления являются частью физики, частью законов природы, как это изображают противники диалектики. Совпадение по содержанию законов движения объекта с законами движения мышления еще не дает основания для утверждения, что логика является частью физики, а законы логики частью законов природы. Конечно, мышление является ступенью в развитии материи, но отношения между логикой и физикой, а также между законами мышления и законами природы не совпадают с отношением части и целого.

Законы природы, открываемые физической наукой, безусловно отличаются от законов мышления, изучаемых логикой. Законы природы существуют объективно, независимо от человеческого мышления, в то время как законы функционирования мышления связаны с деятельностью человека. Но не может быть таких логических законов, содержание которых не было бы объективным отражением законов природы и общества. Поэтому любой закон природы, как только мы его познали, приобретает логическое значение, он используется человеком в дальнейшем процессе движения нашего знания, в построении определенных научных систем, в конструировании приборов для изучения различных процессов природы и т. д. Например, закон сохранения энергии является законом природы, он отражает процессы, происходящие в самой действительности, а не в мышлении людей. Этот закон не является непосредственным отражением закономерностей движения познания, но как только наука познала этот закон, он приобретает логическое значение, становится орудием движения нашего мышления; строя физические теории, мы проверяем их истинность, в частности, тем, что устанавливаем их соответствие с данным законом.

Мы отбрасываем любое теоретическое построение, противоречащее этому фундаментальному закону природы. Так, например, в свое время физики столкнулись с явлением, которое они не могли сразу объяснить,— непрерывным характером спектра бета-частиц (в процессе радиоактивного бета-распада каждый радиоактивный изотоп излучает электроны не какой-то определенной энергии, а целый набор — спектр электронов различных энергий от нуля до некоторого предельного значения). Объясняя это явление, Бор выдвинул гипотезу, что электрон не всегда излучает всю энергию, образующуюся в результате радиоактивного превращения, часть энергии может бесследно исчезать. Эта гипотеза была несостоятельна прежде всего потому, что она противоречит закону сохранения энергии, содержание которого в данном случае выступает орудием проверки выдвигаемых наукой теоретических построений, методом в научно-теоретическом мышлении.

Логика как наука занимается изучением законов мышления, а не природы, но законы функционирования нашего мышления она не должна отрывать от законов природы и общества. Развитие познания есть движение в сфере его объективного содержания. Мышление движется не в области смены чисто субъективных представлений о предмете, а в сфере постижения его объективной природы, поэтому оно должно направляться таким методом мышления, который сам основан на знании объективных закономерностей, определяющих движение предмета. Какое-либо научное положение выступает в качестве метода построения теории, критерия проверки ее научной состоятельности не в силу своей определенной формальной структуры, а прежде всего как утверждение, имеющее определенное объективное содержание. Понятия и теории науки приобретают свое методологическое значение потому, что в них отражены объективные закономерности. Даже так называемое формальное содержание логических форм основано на отражении чрезвычайно общих отношений, существующих в объективном мире. Ценность, значение какой-либо теории как метода получения новых научных результатов определяются тем, насколько глубоко, всесторонне и адекватно она отражает закономерности реально существующей действительности.

В этом отношении философский метод принципиально ничем не отличается от методов частных наук. Все они основаны на отражении определенных законов объективного мира. Различие определяется лишь характером законов, на которых основан философский метод, с одной стороны, и методы частных наук — с другой.

Совпадение законов объективной реальности с законами мышления реально осуществляется в человеческой практике, включающей в себя природу, но в форме, в которой она уже вошла в нашу деятельность. В практике всеобщность законов природы превращается в всеобщие принципы мышления. В силу этого неверен вопрос, который иногда ставят и в нашей литературе: что является предметом нашей философии — объективный мир или мышление. Такая постановка вопроса связана с отрывом законов мышления от законов бытия, она противоречит идее Ленина о совпадении диалектики, логики и теории познания.

Недостаточно просто сказать, что марксистская философия изучает и законы объективного мира, и законы мышления, ибо простое «и—и» может породить представление, что марксистская философия изучает как бы два параллельных ряда законов: бытия и мышления, а потому в ней можно выделить онтологию со своими законами и гносеологию (логику) со своими законами. Своеобразие марксистской философии в данном случае состоит в том, что она не разделяется на онтологию и гносеологию, ее законы охватывают и область бытия и область мышления. Изучая бытие, вскрывая законы объективного мира, она раскрывает их методологическое значение, роль в познании и практической деятельности, и, наоборот, изучая процесс мышления, закономерности его движения, диалектический материализм выявляет объективное содержание законов и форм мышления (что и как в объективном мире они отражают).

Когда рассматривается отношение принципов и законов марксистской философии к явлениям материального мира, выясняется их объективное содержание, тогда они выступают, с одной стороны, как знание о самом бытии, когда же определяется роль этих принципов и законов в процессе мышления и практической деятельности, они выступают, с другой стороны, как метод достижения новых результатов. Поэтому законы диалектики, отражая объективный мир, определяют и наше отношение к явлениям действительности в процессе познания и практического действия. Эта субъективная сторона в законах мышления (способ изучения явления действительности) определяется и вытекает из их объективного содержания (из того, что и как они отражают).

Марксистская философия, как система знаний о наиболее общих законах всякого движения, обращенная к субъективной деятельности человека, становится методом, орудием движения мышления, приобретает методологическое значение. Все положения марксистской философии дают определенные знания о мире, но одновременно же, именно в силу того, что они верно отражают объективные закономерности движения явлений мира, приобретают методологическое значение. Философский метод, не основывающийся на отражении объективных закономерностей, не может служить орудием проникновения в сущность явлений. Инструмент научного познания должен прежде всего иметь объективно-истинное содержание.

В советской философской литературе можно встретиться с утверждением, что марксистская философия делится на онтологию и гносеологию. Нам представляется странным для середины XX в. выделение в марксистской философии специальных наук: онтологии — учения о бытии, гносеологии — учения о познании. Такая прямолинейная постановка вопроса о разделении диалектического материализма на две науки — онтологию и гносеологию — относит нас к докантовским временам. Ленинская идея о тождестве, совпадении в марксизме диалектики, логики и теории познания снимает деление философии на две самостоятельные науки: онтологию и гносеологию.

Конечно, нельзя соглашаться с теми, кто сводит диалектический материализм к гносеологии, к учению о мышлении, но разве альтернативой этому неверному положению является признание существования в марксистской философии двух самостоятельных наук — онтологии и гносеологии? Неужели для того, чтобы преодолеть гносеологизм, надо возвратиться к временам Лейбница и Вольфа? У нас нет самостоятельных философских наук — онтологии и гносеологии, у нас есть только одна наука — диалектический материализм или материалистическая диалектика, которая на новой основе решает проблемы, входившие ранее в онтологию, гносеологию и логику, не сводясь ни к каждой в отдельности, ни к их сумме. Решение так называемых онтологических проблем является одновременно и решением проблем гносеологических, и, наоборот, изучая познание и его закономерности, мы изучаем также и бытие, ибо законы познания являются отражением законов объективного мира.

Научная философия не ставит и не может ставить вопроса о сущности мира в смысле того, что представляет собой мир в целом. Мира в целом еще никто не изучал, никто не видел и не наблюдал, нам хорошо известно, что наука еще не сделала объектом своего исследования весь бесконечный мир. Правда, наука может знать какую-то часть мира как целого и делать заключение об остальных частях; мы так во многих случаях и поступаем. Но задача философии состоит не в стремлении по исследованной части мира вывести заключения большей или меньшей степени вероятности о всем бесконечном мире и представить всю картину мира как целого. Это лишь задача на будущее для всех наук, которую они никогда практически не реализуют. Мировоззрение — это не знание мира в целом. Диалектический материализм вскрывает сущность явлений объективного мира прежде всего в смысле решения основного вопроса философии: существует ли внешний мир объективно, вне зависимости от нашего сознания. Понятие о материальности мира возникает как результат решения основного вопроса философии, а не взгляда на мир как целое. Если мы будем рассматривать мир как целое, то в него войдет и мыслящая материя с ее свойствами. Философия начинается не с рассмотрения мира как целого, а с противопоставления материального и идеального.

Проблемы материи, движения, казуальности, пространства и времени решаются на основе выявления отношения мышления к бытию. Марксистская философия ставит вопрос о сущности мира не абстрактно, а в конкретном плане: материален или нематериален, существует ли он независимо от сознания или нет. Эта постановка вопроса не чисто онтологическая, не в духе прежней онтологии, она является одновременно и онтологической и гносеологической.

Марксистская философия не ставит вопроса об общественном бытии вообще, вне отношения его к общественному сознанию. Бытие вообще слишком неопределенная категория. Как говорил Ф. Энгельс, «бытие есть вообще открытый вопрос...»³² Марксистская философия ставит вопрос об отношении бытия к сознанию, и тут сразу все становится ясным, бытие и сознание противопоставляются, и, следовательно, философское понятие бытия становится определенным.

А раз в марксистской философии не может быть понятия бытия вне его отношения к сознанию, следовательно, у нас но может быть отдельной науки о бытии вообще (онтологии), которая бы не решала одновременно гносеологических проблем. Конечно, не правы так называемые гносеологисты, сводящие философскую проблематику только к гносеологии, но столь же не правы и те, кто не видит своеобразия марксистской постановки вопроса и выделяет в марксизме самостоятельную науку — онтологию. Так называемый онтологизм является обратной стороной гносеологизма.

Иногда онтологизм — выделение специальной части марксистской философии в виде онтологии — выдается как защита материализма от идеализма — гносеологизма. Но онтологизм не всегда выступает с позиций материализма; у Вольфа и Лейбница была онтология, но не было материализма, само бытие можно понимать и материалистически и идеалистически, поэтому онтологизм плохое противоядие против идеализма. Наоборот, он может служить питательной почвой для идеалистических спекуляций и вызывать крайнюю реакцию в виде гносеологизма.

Ленинская идея совпадения диалектики, логики и теории познания различным образом истолковывается в советской философской литературе.

Некоторые авторы считают возможным говорить только о единстве диалектики, логики и теории познания, но не об их тождестве. Отдельные философы тождество понимают в плане формально-логического включения: диалектика — целое, теория познания — ее часть, а логика — часть теории познания, т. е. они едины как часть и целое, другими словами, отношение между диалектикой, логикой и теорией познания можно выразить схемой концентрических кругов: большой круг — диалектика, средний — теория познания, а маленький — логика³³.

Во-первых, термин «единство» не выражает в данном случае сути ленинской постановки вопроса³⁴. В самом деле, единство можно найти, например, между слоном и магнитом, ибо то и другое является телом. Единство устанавливается между разнородными явлениями, отдельными науками; можно говорить о единстве физики и математики, физики и химии, химии и биологии, философии и политэкономии. Ленинская идея о тождестве диалектики, логики и теории познания имеет своим содержанием не утверждение, что различные философские науки (диалектика, логика и теория познания) или ее самостоятельные части едины между собой, где диалектика выступает в роли отнологии, а совсем нечто иное.

Естественно, определенное единство между науками можно установить даже при условии, когда они отрываются и изолируются друг от друга. Новизна ленинской постановки вопроса заключается именно в том, что она исходит из существования одной философской науки — материалистической диалектики, которая одновременно выполняет функции и онтологии, и гносеологии, и логики, не являясь в прежнем понимании ни тем, ни другим, ни третьим; нет трех самостоятельных частей в философии с различными законами, а есть одна наука, которую можно назвать как угодно: диалектикой, логикой или теорией познания (название предмета не влияет на его сущность) с одними законами, являющимися и законами бытия, и законами познания (мышления).

Представляется, что недопустимо также совпадение диалектики с логикой и теорией познания трактовать как совпадение целого со своими частями. Если теория познания или логика являются только частями диалектики, то это означает, что не все законы и категории диалектики имеют гносеологическое и логическое содержание, что противоречит действительному положению вещей. Нельзя указать на такой закон (пли категорию) диалектики, который не был бы одновременно законом (или категорией) теории познания и логики. Если бы все содержание ленинской идеи тождества диалектики, логики и теории познания состояло в утверждении, что одно относится к другому как часть к целому, то эта идея не имела бы никакого принципиально нового значения, ибо отношение части к целому доступно для рассудочного, метафизического мышления.

Мысль Ленина, и в этом ее плодотворность, заключается в том, что материалистическая диалектика как принципиально новая теория, система составляет единую науку, по-новому ставящую и решающую проблему взаимоотношения законов мышления и законов бытия. Будучи наукой о мышлении, а значит логикой и теорией познания, она вскрывает законы объективно-реального бытия, показывает ненаучность старой натурфилософской онтологии, изучавшей бытие независимо от его отражения в категориях науки, и субъективистской гносеологии, анализировавшей познание как деятельность субъекта, вне зависимости от того, как оно выражает закономерности объективного мира.

В действительности же диалектика изучает не четыре рода различных законов: природы, общества, мышления и познания, как иногда это изображается, а одни законы, являющиеся общими для природы, общества, и их отражения в сознании человека, а поэтому она единая наука, не распадающаяся на диалектику природы, диалектику общества, диалектику мышления и диалектику познания как самостоятельные части. «Так называемая объективная диалектика,— писал Ф. Энгельс,— царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть только отражение господствующего во всей природе движения путем противоположностей...»³⁵

Все дело заключается в том, что много диалектик или философий не существует, диалектика как метод научно-теоретического мышления едина, и она не вскрывает отдельно сначала закона природы, потом общества и в конце мышления. Диалектика в своих законах и категориях отражает наиболее общие закономерности объективной реальности, как она дана в практике человека, именно эти же законы, а не какие-то другие, регулируют движение мышления, ведущего к постижению истины. Кроме диалектики как метода научно-теоретического мышления нет еще никаких диалектик, а существуют системы наук, на основе законов которых возникают специальные методы научного познания, носящие более или менее общий характер. Опыт показывает, что конструирование множества доморощенных диалектик приводит к ликвидации диалектики как науки, к вульгаризации самой идеи применения диалектического метода к анализу конкретного предмета.

Тождество диалектики, логики и теории познания, основывающееся на совпадении по содержанию законов бытия и мышления, нельзя понимать как застывшее состояние. Такого тождества диалектика вообще не знает. Оно, как и всякое реальное, а не абстрактно-логическое, тождество является процессом.

Этот процесс совпадения диалектики, логики и теории познания, во-первых, как об этом уже говорилось,— результат исторического развития философии, и этот процесс не завершился и до сих пор, разделение их не преодолено окончательно. Установлены научные принципы их совпадения, но чтобы оно было все более полным, необходима дальнейшая разработка всех проблем философии на основе этого принципа. Поэтому с марксизма и начинается новый период в развитии философии, когда совпадение диалектики, логики и теории познания во всех отношениях становится все более полным.

Далее, об их тождестве как процессе необходимо говорить и в другом плане. Законы объективной реальности, после того, как они познаны, сознательно используются в процессе мышления. А следовательно, существует какой-то даже временной интервал между познанием объективных законов и превращением их в законы функционирования человеческого познания. Мышление не следует никаким другим законам, кроме тех, которые существуют в объективной реальности, но эти последние субъект должен осознать с точки зрения того, как их превратить в законы и формы своего мышления. А это и есть процесс, связанный с превращением объективной истинности в правила мышления.

В методе познания объективная закономерность становится правилом действия субъекта. Поэтому всякий метод выступает системой правил или приемов, выработанных для познания и практики. В связи с этим и возникает правильность как критерий оценки действия субъекта — соответствуют ли они правилам метода или нет. Поэтому правильность нельзя рассматривать чем-то исключительным для формальной логики, она имеет место всюду, где есть какой-то метод и идет проверка действий в соответствии с правилами и приемами данного метода. Правильность имеется в формальной логике, во всех других специальных научных методах, и в диалектике, поскольку она не только вскрывает объективные законы движения, но и формулирует на их основе правила теоретического познания и практического действия. В этом смысле правильность и отличается от истинности. Истинность выявляется непосредственно путем сравнения содержания мысли с объектом, устанавливается тождество между ними, правильность — сравнение действия (теоретического или практического) с положением (правилом, приемом), она связана с объектом опосредованно через истинность системы знания, на основе которой формулируется правило поведения.

Ошибочен отрыв правильности как действия на основе метода (соответствие действия положению метода) от истинности. Но столь же недопустимо их отождествление. Правильность — это оценка не содержания мысли, а действия человека (идут ли они по известным правилам или нет). Истинность — оценка содержания мысли, установление его тождественности объекту. Отличие правильности от истинности состоит в том, что в первом случае речь идет о действиях субъекта, которые сравниваются опять-таки не с самим объектом, а с установленными правилами, во втором — о содержании мысли человека, не зависящем от его поведения; истинность определяется только объектом. Правильность основывается на истинности, но не мертво тождественна ей. Их совпадение выступает процессом деятельности субъекта, в которой человек осуществляет переход от истинности к правильности, равнозначный переходу от мысли на ее основе к действию. В правильности мы как бы переходим в иную сферу, связанную с истинностью и теоретической деятельностью, но и одновременно выходящей за ее пределы — речь уже идет о поведении человека, об оценке его поступков, действий с точки зрения теоретической (соответствие с положениями, носящими объективно-истинный характер) и практическими потребностями.

Поэтому положение, что материалистическая диалектика представляет собой единую науку, снимающую разделение философии на самостоятельные части (онтологию, гносеологию и логику), ни в какой мере не следует понимать так, будто в материалистической диалектике не существует никакого различия между отдельными проблемами, что ее никак нельзя членить. Диалектика занимается обобщением процесса познания, результаты которого можно анализировать с разных сторон. Во-первых, познание, его историю можно изучать с целью выяснения объективных закономерностей, отраженных в понятиях науки; во-вторых, процесс познания можно анализировать с целью изучения движения самих форм отражения объективных законов в человеческом сознании, а также способов превращения объективно-истинного знания в правила движения мышления. В том и другом случае объектом исследования является история процесса познания, законы и категории различных областей науки, т. е. мышление в его отношении к объективной реальности, хотя аспекты исследования различны. Но нельзя одно представить как чистую онтологию, а другое — гносеологией или логикой. Тот и другой аспекты являются и онтологическим, и гносеологическим, и логическим, ибо объективные законы вскрываются путем анализа форм отражения явлений в сознании людей, а диалектика развития самих форм рассматривается в связи и на основе понимания законов развития отражаемого в них объекта, поэтому диалектика является одновременно диалектической логикой.

Исходя из идеи тождества диалектики, логики и теории познания, В. И. Ленин дает следующее определение логики: «Логика есть учение не о внешних формах мышления, а о законах развития „всех материальных, природных и духовных вещей”, т. е. развития всего конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод истории познания мира»³⁶. Логические формы являются содержательными, отражающими объективные законы движения природы и общества.

 

§ 3. Диалектика как обобщение истории познания

Материалистическая диалектика ставит своей целью дать научное понимание объективной действительности, вскрыть законы развития ее. Но это научное понимание действительности возможно только как обобщение результатов развивающегося процесса познания. Вне изучения опыта всех наук, вскрывающих законы движения отдельных сторон действительности, всей многообразной практики людей нельзя постигнуть никаких наиболее общих законов развития природы, общества и мышления. Материалистическая диалектика является теорией познания, но не в узком смысле, как старая гносеология, как изучение закономерностей развития только самого процесса познания вне того, что отражается в нашем сознании, а в самом широком смысле этого слова, как итог всей истории познания мира и практической деятельности человека.

Обобщая, изучая всю историю познания мира, диалектика дает самое глубокое и всестороннее учение о движении. В. И. Ленин, говоря об областях знания, из которых должна сложиться диалектика, указывает на историю философии, историю умственного развития ребенка, историю умственного развития животных, историю языка, психологию, физиологию органов чувств (мы теперь можем сказать — физиологию высшей нервной деятельности), т. е., иными словами,— на всю историю познания³⁷.

В. И. Ленин поставил перед философами-марксистами задачу глубоко изучать историю познания, что является необходимым условием дальнейшего развития диалектики как науки: «Продолжение дела Гегеля и Маркса должно состоять в диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники»³⁸.

Обобщая опыт познания, содержания человеческого мышления, диалектика вскрывала законы движения объективного мира, ибо законы мышления суть отражения их. Изучение законов мышления, обобщение опыта всего развития познания,— это не конечная цель диалектики, а средство постижения своего предмета — законов, господствующих и действующих и в природе, и в обществе, и в мышлении.

Разработка Лениным проблемы диалектики как логики и теории познания подняла диалектику на новую ступень. В этом состоит одно из принципиальных отличий в подходе к диалектике Ленина и Плеханова: «Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую „сторону» дела (это не „сторона" дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах»³⁹.

Одним из крупных недостатков Плеханова как философа- марксиста является непонимание сущности диалектики как философской науки, того факта, что диалектика, будучи и логикой, и теорией познания, проверяется историей науки, а не отдельными примерами. Игнорирование этой сути приводит к тому, что диалектика выступает как сумма искусно подобранных примеров, иллюстрирующих какое-либо общее положение. Но никакое большое количество примеров не можёт служить доказательством истинности законов и категорий материалистической диалектики. Только вся история познания и практики человека служит доказательством истинности материалистической диалектики как науки. Отсюда необходимая связь в диалектике как логике законов мышления со всей историей человеческой мысли, развивающейся на основе практики. Диалектика не может развиваться, не будучи теорией познания и логикой.

Непонимание того, что диалектика является одновременно и логикой, и теорией познания марксизма, объясняет нам, почему Плеханов прошел мимо революции, начавшейся в естествознании на рубеже XIX и XX столетий. Истинный диалектик не может не заметить такого события, ибо он понимает связь диалектики с развитием познания вообще. Диалектик должен не только обратить внимание на коренные изменения в развитии той или иной области науки, но и проанализировать их, сделать из них философские выводы, необходимые для развития как самой диалектики, так и рассматриваемой отрасли научного знания. На этой основе и покоится союз материалистической диалектики и современного естествознания. Диалектика связана с естествознанием именно как логика и теория познания.

Ленинская идея совпадения диалектики, логики и теории познания является исходной в определении отношения марксистской философии к другим наукам, философского метода познания к методам, вырабатываемым специальными науками.

Марксистская философия не является по отношению к естествознанию натурфилософией, она не может подменить отдельные отрасли научного знания в решении специальных вопросов и не претендует на это. Наши противники, желая опорочить марксистскую философию, представляют ее в качестве натурфилософии⁴⁰, навязывающей естественным наукам извне решение специфичных для них вопросов.

Задача философии состоит в том, чтобы выработать и совершенствовать научное мировоззрение, с этой целью она обобщает опыт развития всех наук и общественной практики. Союз естествознания и философии покоится не на том, что философия решает вопросы за естествознание и исправляет ошибки естественников, когда они вторгаются в области философии, а специалисты различных отраслей естественнонаучного знания походя решают философские проблемы и исправляют естественнонаучные ошибки философов. Такой «союз» скорее приведет к отрыву их друг от друга.

Конечно, философам в практике приходится сталкиваться и исправлять философские ошибки естественников, а последним — естественнонаучные ошибки философов. Но не в этом состоит союз и содружество философов-марксистов с естественниками. Представим себе, что естественники глубоко усвоят марксистское мировоззрение и в своих трудах не будут допускать философских ошибок (к этому мы все стремимся), а философы будут абсолютно точны в оперировании естественнонаучным материалом (это тоже наша цель), можем ли мы считать, что тогда необходимость в союзе между естественниками и философами-марксистами отпадает. Наоборот, только тогда этот союз выступит в истинном виде и не будет искажен привходящими случайностями. Этот союз, опираясь на достижения смежных областей (естествознание — на достижения философии, а философия—на достижения естествознания), будет успешно решать задачи науки в целом.

Диалектический и исторический материализм обобщает новейшие достижения естествознания с целью полного, точного и глубокого познания законов, являющихся его предметом. Естественник усваивает выработанное философией мировоззрение и применяет его законы и категории, как метод в познании предмета, изучением которого он занимается. Этот метод необходим естественнику не только для того, чтобы не совершать философских ошибок в своих рассуждениях, а главным образом для успешного движения в познании своего предмета, он входит как составная часть в ткань научного исследования, в арсенал средств, которые приводят его к новым результатам в познании. Естественнику нетрудно принять это мировоззрение, он даже стихийно склонен к нему, ибо оно не является чем-то внешним по отношению к науке, а является ее результатом, но не одной какой-либо области научного знания, а всей истории процесса познания и практического переустройства мира. Сам естественник на основе своего опыта и опыта своей науки может выработать мировоззрение, а следовательно, и философский метод познания, но оно будет ограниченным и не сможет сравниться с мировоззрением, основанным на итогах развития всех наук и всего человечества.

Философский метод возникает как обобщение всех других методов, он не равен ни одному из них, но включает в себя их богатство так же, как всеобщее впитывает особенное и единичное. Генетически процесс развития идет от специальных методов к философскому. Здесь, как и всюду, от единичного восходит через особенное к всеобщему. Но это происходит не путем превращения специального метода или их суммы в философский. Философский метод самостоятельно возникает с учетом результатов специальных методов. Движение идет и в обратном направлении — от философского метода к специальным.

Специальные методы многообразны. Среди них можно отметить такие, которые применяются различными науками. Их можно назвать специальными общенаучными. Хотя эти методы применяются во многих, а в тенденции во всех науках, их надо отнести к специальным, а не  философскому, поскольку они определяют не общий путь движения познания к истине со всеми составляющими, а только некоторые его стороны, моменты.

Частные специальные методы вырабатываются применительно к той или иной области знания и служат путем образования теории, достижения новых научных результатов в ней. Некоторые из них уже сейчас распространяются и на другие смежные науки. Частные специальные методы, имеющие очень узкое применение, правильнее называть методиками, которые образуют частные приемы исследования в отдельных науках. Когда речь идет о взаимоотношении философских методов со специальными, то обычно подчеркивается мысль, что философские методы «преломляются в них, действуют через них»⁴¹. Причем это преломление понимается как конкретизация философского метода, учитывающая условия познания данного объекта. Например, в статье «Метод» в «Философской энциклопедии» указывается, что «принцип историзма как универсальный метод преломился в биологии в виде эволюционного учения, а в астрономии — в виде различных теорий происхождения и развития звездных систем, в социологии — в виде диалектико-материалистического учения о развитии человеческого общества и т. д.»⁴².

В связи с таким толкованием сразу возникает несколько вопросов: 1) разве диалектико-материалистическое учение о развитии человеческого общества не является философским методом, а только конкретизацией универсального принципа историзма, разве оно эстраполировано из учения о развитии природы вне ее отношения к человеческому обществу, как своеобразный дар натурфилософии; 2) если все методы познания рассматривать как конкретизацию и проявление каких-то сторон философского, то в чем, собственно, заключается самостоятельность специальных методов; получается, что существует только один универсальный философский метод с его различными модификациями. Но в таком случае можно сказать и наоборот: нет никакого, в качестве самостоятельного, философского метода познания, поскольку последний растворяется в множестве своих модификаций — в специальных методах.

А это может привести к утверждению, что существуют только одни законы диалектики, а законы всех остальных наук — только модификации и проявление законов диалектики, или, наоборот, нет никаких законов диалектики, имеются только законы отдельных наук, в которых в качестве общего присутствуют законы диалектики. Идя дальше по этому пути, можно сказать, что и вообще никаких законов нет, есть вещи и процессы, в движении которых проявляются законы как общие, так и специфические.

Но это ни в коей мере не решает проблемы взаимоотношения философского метода со специальными. Конечно, диалектика дает общее учение о движении материи, а поскольку и мире ничего пет, кроме движущейся материи, то содержание всех наук соблазнительно рассматривать как конкретизацию и проявление диалектики. Отсюда вывод: познай диалектику, и легко будет понять все остальное; закон Ньютона (всякое действие равно противодействию) изобрази в виде проявления закона единства и борьбы противоположностей и т. п. В таком случае вся наука, со всеми ее теориями и методами предстанет в качестве приложения и иллюстрации к диалектике.

Подобное представление, несомненно, не может удовлетворить представителей отдельных областей знаний, которые, оказывается, не дают ничего нового, а конкретизируют, находят проявления уже открытым философией законам. А поскольку диалектика, по мнению некоторых философов, открывает всеобщие свойства, присущие всем вещам и явлениям, где бы и когда бы они ни существовали, то, оказывается, где-то на планете какой-нибудь звездной системы физики только тем и занимаются, что конкретизируют и находят проявления законов, сформулированных земными философами. И мы им можем с гордостью сказать: как ни трудитесь, ничего другого не найдете.

Но что дело обстоит, конечно, не так, показывают нам земные физики. Если в законах диалектики все уже так предусмотрено, что содержание всех остальных наук — только их проявление и конкретизация, то, может быть, на основе ныне существующих законов диалектики философы сконструируют теорию элементарных частиц или единую теорию поля, над которыми физика так долго и мучительно бьется. Сделайте, философы, еще одно преломление и конкретизацию! К сожалению, такие философы-конструкторы находились и принесли немалый ущерб научному авторитету метода материалистической диалектики.

Из этого понимания отношения философии и специальных методов возникла иллюстративность, которая одно время при изложении диалектики была так широко распространена. В каждом новом явлении, научном открытии, политической акции виделось еще одно подтверждение законов и категорий диалектики и на этом заканчивался диалектический анализ действительности. Не говоря уже о том, что в качестве примеров подтверждения диалектики иногда выступали незрелые теоретические построения и непродуманная реорганизация в государственном или хозяйственном управлении, такой подход не только ничего не дает конкретным наукам, но и самой философии, если она в их методах не видит ничего иного, кроме преломления законов диалектики.

Из этого неправильного понимания отношения философии к специальным методам познания вытекает стремление отдельных авторов разбить материалистическую диалектику на множество видов: диалектика природы, диалектика общества диалектика мышления, в свою очередь диалектика природы делится на диалектику отдельно живой и неживой природы, а в обществе на антагонистическую и неантагонистическую диалектики и даже дробней, говорят о самостоятельных диалектиках: капитализма, социализма, диалектике перерастания социализма в коммунизм и о диалектике чистого коммунизма, и всюду действуют свои специфические диалектические законы. Непонятно, почему не выделяют отдельно диалектику первобытного общества, рабства, феодализма. А ход логического рассуждения здесь один и тот же и, можно сказать, железный, и он должен в конце концов привести к диалектике зубной боли и продажи арбузов.

Материалистическая диалектика не просто находит свое преломление в каждом специальном методе, а будучи методом, нацеливающим на постижение объективной реальности во всей его конкретности и многообразии проявлений, находит место любому научному методу в процессе построения и развития теории любой конкретной науки, лишая его односторонности и претензий на абсолютность. Каждый из специальных методов своеобразен и не является маленькой, плохонькой модификацией диалектики.

Если мы посмотрим на историю развития философского метода, то мы увидим, что он вырабатывался путем, с одной стороны, лишения претензий на абсолютность методов, основанных на постижении закономерностей отдельных сторон явлений и процессов объективной реальности и, с другой — формирования общих принципов движения знания к созданию предметной теории. Философы нового времени — Ф. Бэкон, Р. Декарт и другие — стремились метод, применяемый в той или иной области знания, более или менее развитого к тому времени, превратить во всеобщий способ построения научной теории. Но Кант, а вслед за ним Гегель подходили к решению данной проблемы уже по-иному. Они не стремились метод, типичный для какой-либо науки (механики или математики), сделать принципом развития знания. Задача философии — выявить из анализа самого мышления, беря его в общей предметной форме, пути движения к истине. В этой попытке преодоления недостатков метода, основанного на механистическом понимании мира, состоит ценность критического метода Канта и диалектического метода Гегеля.

Поставим вопрос: в чем состоит особенность марксистской философии в отношении к результатам современной естественной и общественной науки?

Само собою разумеется, что философия, пытающаяся отвергать или корректировать данные современной науки, обречена на неудачу. Натурфилософский подход к науке изжил себя, и не нам его воскрешать. Поэтому сила каждой философской концепции определяется ее способностью воспринять науку и ее данные такими, какими они являются во всей их полноте и объективной истинности. Желание подправить, скорректировать, сделать удобными результаты науки — это признак слабой и уходящей с исторической сцены гносеологии и логики. Одно принять, а другое отвергнуть, внешне вмешаться в ход научного познания — это свойственно направлениям современной буржуазной философии.

К сожалению, у некоторых советских философов был тоже такой подход к теориям современной науки. Примем один результат науки, соответствующий определенным образом истолкованным согласно положениям диалектики, и отвергнем другие. Однако опыт научного познания и развития философской мысли с очевидностью продемонстрировал несостоятельность такого подхода. Настоящая современная философская теория должна принять результаты науки такими, какие они есть во всей их полноте и сложности, поскольку они теории, дающие объективно-истинное знание о явлениях природы и общественной жизни.

Неопозитивизм по форме стремится стать именно такой философией, больше того, он готов результаты любой научной теории возвести в ранг последнего достижения философской мысли, заявив, что в никакой иной гносеологии нет необходимости, кроме той, которая следует как непосредственный результат частной научной теории.

Опять-таки с большим сожалением приходится признать, что и подобного рода концепции имеют распространение в советской философской литературе. Чего проще, например, признать: А. Эйнштейн создал новые физические понятия о пространстве и времени, отличные от ньютоновских. Зачем еще нужны какие-то философские категории, связанные с умозрением. Теория познания — только побочный продукт анализа научных теорий. Можно видеть, как во многих философских трактатах нашего времени самостоятельная философская мысль заменяется изложением естественнонаучных понятий, возведенных в ранг философских категорий. И это касается не только понятий физики, но и биологии, кибернетики, математики и т. п.

Перед философией как бы поставлена дилемма: или отвергать естественнонаучные теории, или принимать их за свои собственные.

Отличие материалистической диалектики как теории познания и логики состоит в том, что она снимает эту дилемму. А именно, не ее функция принимать или отвергать частно-научные теории. Каждая наука в ходе своей собственной истории решает вопрос, что ей делать с той или иной теорией. Тем более что в общем-то в ходе науки никогда не возникает теорий, которые бы носили характер ахинеи. Надо обладать большим чувством недоверия к уровню зрелости современного научного познания и к его деятелям, признав, что где-то и когда-то ученые за серьезное теоретическое построение примут непрофессиональное рассуждение. Правда, такие факты были у нас в отношении, например, представлений Лысенко по некоторым вопросам биологии, но в этом меньше всего повинны сами ученые.

Каждая область научного знания имеет свою логику движения научных теорий и понятий в ней, и не дело философии устанавливать свой порядок в конкретной науке. Но вместе с тем, ни одна частная научная теория, какое бы значение в ходе научного познания она ни имела, не является собственно философией. Она может ставить перед философией проблемы, вынуждать последнюю на изменение своих категорий, но ее понятия не являются собственно философскими. Сведение философии только к толкованию данных наук означает ликвидацию самой философии, и это хорошо видно на примере современного позитивизма, который стремился заменить философию методами специальных наук, в частности формально-логическими приемами. Но и философствование в отрыве от достижений современной науки также изжило себя. Философская концепция проверяется ее способностью овладеть результатами всего опыта человечества, в том числе новейшими достижениями научного познания.

Диалектический материализм и является той формой философии, которая, будучи тесно связанной с наукой, сохраняет свой собственный предмет и метод, свое место в развитии познания, свой язык. Этот метод нельзя рассматривать побочным продуктом какой-то теории науки, он имеет свои категории, коренящиеся не только в отдельных теоретических построениях, а во всем ходе познания и общественной практики. И если, например, теории А. Эйнштейна подобно представлениям Ньютона уступят свое место более развитым построениям, войдя в них какой-то крупицей истины, а так наверное и будет, то материалистическая диалектика проявит свою жизнеспособность только тем, что уже сейчас может понять правильность других, более глубоких физических представлений о пространстве, времени и тяготении. Такова логика движения человеческого познания, философским обобщением которой является диалектический материализм. Будучи способной воспринять и переработать любой научный результат, материалистическая диалектика идет дальше любого из них, толкая человеческое познание на достижение новых и новых объективных истин.

Подчеркивая значение философского метода в развитии естественных и общественных наук, необходимо отметить, что неумение пользоваться им приводит к заблуждениям в обработке фактов и построении теорий, вследствие чего мысль ученого часто идет по неправильному пути, зигзагом, он тратит огромные усилия на решение таких проблем, которые научной философией уже давно решены. Например, современный физик, стоящий на позициях диалектического материализма, не будет понапрасну тратить усилия в направлении индетерминистского решения проблем, поднимаемых квантовой механикой, его путь решения трудностей, возникающих в данной отрасли науки, определен законами и категориями марксистской философии. Трудности, с которыми он столкнется, будут иными, чем у физика, стоящего на индетерминистских позициях. В то время, когда последний будет искать решения вопроса там, где его вообще найти нельзя, поиски первого увенчаются успехом, ибо им взято верное направление. Так, многие зарубежные физики после безуспешных попыток найти решения проблем квантовой механики в индетерминистском направлении вернулись к истолкованию этих проблем в духе поиска новых форм детерминизма. Но если бы они сознательно стояли на позициях диалектического материализма, им бы не пришлось проделывать этот сложный путь, включающий в себя отклонения от истины.

Значение марксистского мировоззрения, как метода научного познания, заключается в том, что оно определяет научный путь, направление решения проблем. Философия не отвечает однозначно на вопрос: какое толкование квантовой механики является правильным,— связанное с признанием квантовых ансамблей или квантовых состояний или же еще какое-либо. Эта задача чисто физическая, и решается она физическими методами, но диалектический материализм строго и определенно дает ответ, что только путь определения объективной природы объекта является научным. Этот ответ базируется на длительной истории развития не только самой физики, но и всего познания, всей многомиллионной практики человека.

Чтобы философия как научный метод активно воздействовала на развитие различных отраслей науки, она должна непрерывно совершенствоваться как мировоззрение, т. е. обогащаться новым знанием об объективных законах движения явлений, которое составляет его фундамент, основу. Так, например, развитие физики, в частности квантовой механики, поставило перед философами много проблем чисто философского характера, а именно: углубление понятия причинности и детерминизма в направлении выяснения отношения причинности и вероятности, динамических и статических закономерностей, необходимости более точного и глубокого решения вопроса о характере современной научной теории и закономерностях ее развития, о специфическом характере проявления практики как критерия истины в различных областях научного знания, о более глубоком понимании категорий отношения, взаимодействия и т. д. Таких проблем, которые ставит современная физика перед философией, очень много. А их ставит не только физика, а все отрасли научного знания. Философы призваны удовлетворять эту потребность.

Современные позитивисты полагают, что сами естественники, между прочим, могут решить подобные вопросы. Но в действительности этого сделать нельзя, ибо законы и категории философии возникают, развиваются на базе обобщения всей истории познания и практики; ни одна естественная наука не занимается такого рода обобщениями, не является теорией всего человеческого знания. Новые философские положения возникают в результате обобщения достижений естественных и общественных наук. Если философия отрывается от практики развития научного знания, мировоззрение перестает быть эффективным методом познания.

Таким образом, союз естествознания и философии, укрепление и развитие которого является философским завещанием Ленина, базируется на том, что философия вырабатывает научное мировоззрение, функционирующее в науках как всеобщий метод познания и практического переустройства мира, а обобщение достижения естествознания необходимо для развития и совершенствования этого мировоззрения. Ход развития науки подтвердил правильность положения, что «...именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой»⁴³.

 

§ 4. Диалектика и история философии

В разработке диалектики как формы научно-теоретического мышления огромная роль принадлежит изучению истории философии. Недооценка истории философской мысли может привести к пагубным последствиям, отрицательно скажется на всех участках философской работы и, несомненно, приведет к снижению культурного уровня в целом. Не лишне здесь вспомнить слова Ф. Энгельса, писавшего, что «знакомство с ходом исторического развития человеческого мышления, с выступавшими в различные времена воззрениями на всеобщие связи внешнего мира необходимо для теоретического естествознания и потому, что оно дает масштаб для оценки выдвигаемых им самим теорий. Но здесь недостаток знакомства с историей философии выступает довольно-таки часто и резко. Положения, установленные в философии уже сотни лет тому назад, положения, с которыми в философии давно уже покончили, часто выступают у теоретизирующих естествоиспытателей в качестве самоновейших истин, становясь на время даже предметом моды»⁴⁴.

Ф. Энгельс считал изучение истории философии необходимым условием формирования научно-теоретического метода мышления. Для В. И. Ленина история философии ни в коем случае не являлась собранием гениальных мыслей, используемых в зависимости от ситуации для доказательства какой-либо современной философской идеи, а важнейшим моментом, из которого складывается материалистическая диалектика как логика и теория познания марксизма. Именно поэтому В. И. Ленин особенно серьезно занялся изучением истории философской мысли классиков предшествующей марксизму философии, когда намеревался написать работу о материалистической диалектике как методе научно-теоретического мышления.

Слов нет, история философии должна способствовать решению тех проблем, которые выдвигаются современностью. Однако эта связь с современностью понимается иногда слишком упрощенно. История философии часто рассматривается как кладезь самых различных высказываний, среди которых всегда можно найти подходящее для иллюстрации и подкрепления какого-либо положения, ставшего злободневным. Такой подход вытекает якобы из необходимости связи истории философии с жизнью, в частности с задачами политической борьбы. В действительности же он приводит к односторонности и субъективизму, чуждым методу материалистической диалектики, подрывает авторитет истории философии, ставит под сомнение ее научность.

Исследования в области истории философии — в идеале — не должны находиться в стороне от решения проблем, которые стоят перед современной философией. Так или иначе они призваны способствовать движению философского знания по пути постижения нм своего предмета. В этом и состоит подлинная актуальность историко-философского исследования.

Недостаточность такого взгляда на историко-философское исследование как собрание идей философов заметил уже Гегель, который историю философии не отрывал от своей философской системы, в частности от логики. Для него логика — это история философии, взятая в ее существенном развитии, а история философии — логика в конкретно-историческом развитии. «Можно было бы думать,— пишет Гегель,— что порядок философии в ступенях идеи отличен от того порядка, в котором эти понятия произошли во времени. Однако, в общем и целом, этот порядок одинаков»⁴⁵.

Можно оспаривать конкретное проведение этого принципа Гегелем в его логике и истории философии. Действительно, как в логике, так и в истории философии многие переходы у Гегеля искусственны, что, несомненно, объясняется его объективным идеализмом. Но никто не может оспаривать верность самого этого принципа, значимость которого с особой силой была подчеркнута В. И. Лениным: «...Гегель берет свое саморазвитие понятий, категорий в связи со всей историей философии. Это дает еще новую сторону всей Логики»⁴⁶.

Задача науки состоит в том, чтобы отразить ведущую историческую связь, последовательность явлений: «Самое надежное в вопросе общественной науки и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу и не дать затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся мнений,— самое важное,— пишет В. И. Ленин,— чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, это — не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»⁴⁷.

Это обязывает нас строить историко-философское исследование так, чтобы была отчетливо видна основная историческая нить в развитии философии и место отдельных звеньев в ней. Мы должны рассматривать каждого действительно крупного философа и его систему как определенный узловой пункт исторически развивающегося процесса познания. Задача историко-философского исследования состоит в том, чтобы определить конкретно, что это за пункт, узел, выяснить его связь с другими и значение для дальнейшего развития познания.

Иными словами, историко-философское исследование — это тоже работа в области материалистической диалектики, но только наполненная строго определенным историко-философским материалом. Ведь нельзя рассматривать борьбу эмпиризма и рационализма в философии нового времени в отрыве от задач решения вопроса о соотношении чувственного и рационального моментов познания материалистической диалектикой. Конечно, эту проблему нельзя разрешать грубо, как у нас иногда делается, путем простого сравнения высказываний классиков марксизма по этому вопросу и положений философов прошлого. Такое простое сравнение ни к чему хорошему, кроме курьезов, привести не может. У философов прошлого можно найти высказывания, подобрать цитаты, которые внешне похожи на отдельные положения Маркса, Энгельса и Ленина, но серьезных выводов из этого не следует.

Цель историко-философского исследования состоит в том, чтобы, анализируя решение того или иного вопроса философией прошлого, вскрыть необходимость, закономерность диалектическо-материалистического решения его, показать, как мыслители прошлого искали верное решение проблемы, подходили к ней, сталкиваясь при этом с конкретными трудностями, которые не могли быть ими решены в определенных исторических условиях и которые преодолеваются материалистической диалектикой. Другой подход к истории философии будет неверным. Проблема соотношения чувственного и рационального в материалистической диалектике может решаться либо на материале истории философии, либо на базе обобщения данных развития конкретных отраслей научного знания. Это решение одной и той же проблемы, только с несколько различными аспектами, которые не исключают необходимости друг в друге, а, наоборот, взаимодополняют себя. В общем и целом, в главном задачи совпадают, то и другое является исследованием в области материалистической диалектики.

Когда речь идет об истории философии, то не следует забывать, что она призвана решать двуединую задачу: история философии должна быть историей, т. е. излагать развитие философской мысли в конкретных исторических формах ее существования, и в то же время она не должна быть изолированной от современной научной формы философии, способствовать решению стоящих перед ней задач, т. е. чтобы история философии сама была философией. Нельзя преуменьшать значения трудностей, стоящих на пути решения этой проблемы. Эти трудности можно показать на примере шеститомной «Истории философии», в которой проделана поистине гигантская работа большим и опытным коллективом советских и зарубежных философов. В этом труде авторы стремились решить две задачи: первая — развернуть логику, ход развития философской мысли, приводящую к современной форме диалектического и исторического материализма; вторая — показать развитие и борьбу философских идей во всех странах мира и во все периоды истории, связав ее с конкретной обстановкой, борьбой классов в обществе, которая складывалась в той или иной стране в рассматриваемый период.

«Марксистские исследования философской мысли, обобщаемые в «Истории философии»,— пишут авторы в заключительной главе,— показывают, что история философской мысли человечества есть всемирно-исторический, закономерно развивающийся процесс, главным содержанием которого явилось поступательное движение и обогащение философского познания, развитие понятий, представлений и идей об общих законах бытия и познания, об отношении мышления к бытию»⁴⁸. Здесь сформулирована одна задача истории философии. А вот в этих словах уже другая: «Проведенный в шести томах «Истории философии» анализ философской мысли прошлого и современной эпохи представляет собой одну из первых попыток дать с позиций марксизма-ленинизма систематическое освещение истории важнейших философских учений, возникавших и развивавшихся у различных народов на разных ступенях истории...»⁴⁹ Эти две различные задачи авторы пытаются реализовать в одном исследовании.

Теперь, когда труд завершен, он предстал перед судом критики, которая предъявляет претензии с двух противоположных сторон. Одни считают, что в нем затушевана и порой теряется в историко-философских подробностях, интересных и важных для характеристики идейной жизни конкретной страны в определенный период, логика исторического развития философской мысли, т. е. то, что так ценил В. И. Ленин у Гегеля и считал важным для диалектико-материалистического понимания истории философии. По их мнению, работа мало учит научно-теоретическому мышлению, мало способствует выработке его категорий, а больше повествует о событиях в идейной жизни, происходивших когда-то и где-то.

Другие, наоборот, упрекают ее за то, что в ней не все периоды истории и не все мыслители всех стран охвачены с достаточной полнотой и глубиной. Они отмечают подобного рода пробелы, полагая, что книга, претендующая осветить историю всемирной философии, должна выполнить свою основную цель — дать историческую картину развития и борьбы философских идей в мире в целом, не упустив ни одного народа, ни одного периода в его жизни.

Первые хотели бы к шести томам приложить еще один томик — резюме, где была бы изложена сущность, логика развития философской мысли в конкретно-исторических формах; удовлетворить же претензии вторых невозможно и в двадцати томах.

Некоторые полагают, что этих трудностей можно избежать, если историю философии превратить в историю постановки и решения философских проблем. «История философии как наука сейчас, на наш взгляд, — пишет один из авторов этой концепции,— нуждается в новом виде построения. Этот вид построения сводится к изложению истории философских проблем и их решений. Переход к такой трактовке истории философии, для которой предшествующими исследованиями созданы значительные предпосылки, является объективной необходимостью, ибо эта трактовка представляет больше возможностей для более адекватного раскрытия существа историко-философского процесса и плодотворного освоения достижений философской мысли прошлого» м.

Нельзя не согласиться с автором, что современная философия решает определенные проблемы, разрабатывает законы и категории, а история философии должна способствовать их решению, вскрывая логику развития человеческой мысли. Ценность таких исследований действительно заключается в том, что они непосредственно связаны с задачами, стоящими перед современной философией. Но было бы ошибочно полагать, что они могут заменить историю философии или решить задачи, стоящие перед ней. Все равно остается проблема — дать логику развития не отдельных категорий, законов и теорий, а философии в целом, показать борьбу философских идей, развертывающуюся на определенном социальном фоне.

На наш взгляд, решить эти трудности можно путем выделения двух аспектов истории философии. С точки зрения первого, целью историко-философского исследования является вскрытие поступательного развития философской мысли независимо от того, берется ли философия в целом или какая-либо ее проблема, категория. Отдельные выдающиеся мыслители составляют этан этого движения к объективной, конкретной истине. Здесь история философии выступает исторической формой бытия самой философии.

Вторым своим аспектом история философии ближе к общегражданской истории, в задачу которой входит вскрытие развития не только материальной, но и духовной жизни общества. Философия составляет важнейший элемент духовной культуры. Поэтому не может быть истории без истории духовной культуры, а следовательно, и без истории философии.

Каждый народ имеет историю своей материальной и духовной культуры, историю философских идей, возникающих на конкретной почве исторического развития данного народа. Без восстановления истории борьбы философских идей не может быть полной истории народа, а следовательно, и истории общества вообще.

Конечно, хорошо создать такое полотно, на котором будет изображено движение философской мысли всех времен и народов, но для этого должен быть собран большой материал, которым наука пока не располагает. Нужно, чтобы каждый народ на основе научной методологии изучал свою духовную историю и тем самым вносил свой вклад в создание действительно всемирной истории философии.

Что может дать науке четкое разделение историко-философского исследования на два аспекта со своими целями и средствами их реализации? Нам представляется, что оно чрезвычайно важно прежде всего для преодоления недостатков, имеющихся в историко-философских исследованиях, антиисторизма и искусственных натяжек в оценке воззрений отдельных мыслителей. Желая каким-то образом подтянуть творчество мыслителя той или иной страны до уровня мировой философии, показать его особое значение в поступательном развитии философской мысли, исследователи награждают его мировоззрение несвойственными характеристиками, вырывая тем самым философскую деятельность из породившей ее конкретно-исторической обстановки, не учитывая соотнесения классовых сил в стране.

Если историко-философское исследование пишется с целью вскрыть поступательное развитие философской мысли в целом и определить место того или иного мыслителя в нем, то автор руководствуется одними требованиями, а когда исследование выступает моментом в изучении духовной культуры определенного народа, оно должно удовлетворять другим требованиям. При эклектическом смешении этих аспектов требования одного переносятся на другой, а потому и возникают схематизм, натяжки и т. п. Историко-философские работы становятся похожими друг на друга, а вместе с тем и мыслители делаются двойниками, хотя они жили в разных условиях и их идеи отвечали разным общественным потребностям.

Нет двух предметов — предмета философии и предмета истории философии; если последняя рассматривается в первом аспекте, существует один предмет, именно предмет философии. История философии — это историческая форма бытия самой философии, она дает знание обо всех этих проблемах в историческом аспекте, т. е. в процессе их формирования в истории человеческого познания.

Собственно, о предмете истории философии, отличном от предмета самой философии, может идти речь только тогда, когда берется второй аспект ее — исследуется процесс возникновения философских идей в конкретной исторической действительности (во Франции XVIII в. или в России XIX в. и т. д.) и их влияние на ход развития этого общества.

Здесь уже история не способ существования философских знаний, а содержание философского процесса, его жизнь в общественном развитии.

Возникает вопрос: происходит ли соединение этих двух аспектов историко-философского исследования и в каком виде? Конечно, возможно и в разных формах. Исследователь может написать монографию, например, о Гегеле, ставя себе целью показать его место и в поступательном развитии философии, и в идейной жизни Германии и других стран. Но здесь единство выступает в виде соединения разнородного, просто два аспекта рядоположены. Подлинное же их единство состоит не в соединении друг с другом в одном исследовании, а в том, что одно предполагает необходимость другого, обогащает его. Так, для анализа развития философской мысли в той или иной стране на данном этапе ее развития необходим определенный понятийный аппарат, который служит методом анализа. Допустим, нам надо проанализировать философскую жизнь английского общества в XIX столетии. Для этого необходим метод и понятийный аппарат философии, который был бы основой для оценки концепций, выдвинутых мыслителями этой страны и данного периода.

В историко-философском исследовании мы анализируем историческую действительность на основе понятий, выработанных в процессе развития философской мысли: материализм, идеализм, метафизика, диалектика, агностицизм, гилозоизм, материя, сознание, движение, развитие, форма, содержание, истина, ложь и т. п., т. е. на основе понятий, которыми оперирует современная философия. Другого метода и иного понятийного инструментария у нас нет.

Этот понятийный аппарат вырабатывает философия, осознавая свою собственную историю в движении категорий, то есть исследования истории философской мысли в логическом плане создают определенный понятийный аппарат для ее полного и всестороннего исторического анализа, конкретных форм мировоззрения, имеющих место в истории.

Отношение между историей философии и материалистической диалектикой не будет вскрыто нами полностью, если мы будем акцентировать внимание только на том, что история философии в ее первом аспекте должна решать в общем те же задачи, что и диалектический материализм. Существует и другая, не менее важная сторона, а именно: всякое исследование в области диалектики есть в той или иной мере историко-философское исследование, ибо диалектический материализм в логической форме отражает основные вехи истории развития человеческой мысли. Понимание этого факта имеет огромное значение. Например, перед работниками в области диалектического материализма сейчас стоит задача дать систематическое изложение диалектического материализма, построить систему категорий, законов материалистической диалектики, руководствуясь положением о том, что между ними должно быть установлено отношение субординации, а не простой координации. В обосновании системы категорий и законов материалистической диалектики огромное значение приобретает история философии.

Строя систему категорий и законов, располагая их по принципу восхождения от простого к сложному, мы должны руководствоваться знанием истории развития философской мысли — того, как, когда и в каком порядке формировались эти категории в истории. В противном случае система категорий будет произвольной, субъективной. Иными словами, эта система должна отражать историю философии, выраженную в логической форме.

 

§ 5. Место диалектики в марксистской философии

Диалектика, конечно, не исчерпывает всего содержания марксистской философии, но отношение между диалектикой и марксистской философией нельзя представлять в виде части целого. Диалектика не часть марксистской философии, а ее суть и душа. Материалистическая диалектика пронизывает все содержание марксистской философии, она является центром, к которому стягиваются все ее проблемы. Так, В. И. Ленин, характеризуя содержание переписки Маркса и Энгельса, писал: «Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки,— тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии, с основания ее,— к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса,— вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли»⁵¹.

Диалектика изменила содержание и придала новую форму философскому материализму, составив вместе с ним одно органическое целое — диалектический материализм или материалистическую диалектику. В марксистской философии нет иной диалектики, кроме материалистической, и нет другого материализма, кроме диалектического⁵².

Без диалектики не может быть последовательно материалистического и всестороннего решения основного вопроса философии. Гносеологическим источником идеализма служит метафизическое истолкование процесса познания, абсолютизация его отдельных сторон и моментов, диалектика является необходимым условием преодоления идеализма. С другой стороны, до конца научным и диалектическим остается мировоззрение, покоящееся на материализме.

Органическое целое составляют материалистическая диалектика и исторический материализм. Обычно исторический материализм определяется как распространение диалектического материализма на познание явлений общественной жизни. Это определение совершенно недостаточно для выяснения взаимоотношения между материалистической диалектикой и историческим материализмом, так как оно освещает только одну сторону, а именно, что исторический материализм невозможен без диалектического материализма, что он является применением принципов последнего к объяснению явлений общественной жизни. Но если ограничиться только этим одним определением, то можно прийти к выводу, что диалектический материализм может существовать независимо от исторического, что принципы материалистического понимания истории не оказывают влияния на принципы диалектического материализма.

В действительности же дело обстоит не так. Диалектический материализм так же невозможен без исторического, как и исторический без диалектического. Чтобы правильно решить проблемы материалистической диалектики, в частности, вскрыть сущность и закономерности развития человеческого познания, надо понять место познания в развитии общества, рассмотреть познание как общественно-исторический процесс, выявить роль общественной практики в теории познания. А все это возможно только на основе принципов материалистического понимания истории.

История возникновения марксистской философии свидетельствует о том, что формирование марксистской философии включало выработку основных принципов исторического материализма, без которых невозможна новая форма мировоззрения. На основе исторического материализма К. Маркс и Ф. Энгельс произвели существенные изменения в понимании всех коренных проблем философии. Диалектический материализм исходит из основных положений исторического материализма.

Научное мировоззрение, обращенное к субъективной деятельности человека, становится методом, орудием движения мышления, приобретает методологическое значение. Поэтому в марксистской философии нет деления на законы, которые определяют наше мировоззрение, и на законы, которые определяют наш метод мышления. Все положения марксистской философии имеют мировоззренческое значение, поскольку они дают определенное знание о мире, но одновременно же, именно в силу того, что они верно отражают объективные закономерности движения явлений мира, они приобретают методологическое содержание. Противопоставление законов мировоззрения законам метода лишено научного смысла. Философский метод, но основывающийся на отражении объективных закономерностей, не может служить орудием проникновения в сущность явлений. Инструмент научного познания должен прежде всего иметь объективно-истинное содержание.

Вся марксистская философия в целом выступает как метод и теория познания, а не отдельные ее положения и законы. Часто приходится сталкиваться с мнением, согласно которому методологическая функция приписывается только некоторым законам и категориям марксистской философии, почти совсем не раскрывается значение исторического материализма, его законов и категорий как способа достижения новых знаний о явлениях общественной жизни. Обычно в курсе исторического материализма излагается только мировоззренческое содержание его положений и почти совершенно не излагается значение исторического материализма в создании конкретной научной теории, понятий о различных явлениях общественной жизни. Например, у нас нет исследования о методологическом значении понятия «общественно-экономической формации» в создании научных теорий о различных сторонах общественной жизни. Это касается и других категорий исторического материализма.

Исторический материализм необходим не только для познания явлений общественной жизни, он сохраняет свое методологическое значение и для познания вообще, саму природу нельзя понять вне отношения к обществу.

Таким образом, диалектический материализм и исторический материализм являются не двумя самостоятельными философскими науками (и не двумя самостоятельными частями ее), одна из которых отражает общие законы природы, а другая — общества. Существует единая наука — диалектический и исторический материализм, вскрывающая объективные законы развития природы, общества и человеческого мышления⁵³.

В последнее время в нашей литературе идет оживленное обсуждение вопроса о предмете социологии и ее отношении к марксистско-ленинской философии.

Общественный организм — наиболее сложное явление, с которым столкнулась научная мысль. Познать и обуздать самые грозные силы природы оказывается легче, чем постигнуть законы жизни людей, научиться управлять общественными процессами. Поэтому науки об обществе сформировались позже, чем о явлениях природы.

К середине XIX в., когда повысился интерес к обществу, в особенности в связи с революционными изменениями в нем, выросли знания о различных сторонах общественной жизни людей, возникла необходимость выделения учения об обществе в самостоятельную область знания. Так в буржуазной мысли и возникла социология. Французский философ, основоположник позитивизма О. Конт в своей классификации наук выделял наряду с логикой, математикой, астрономией, физикой, биологией и социологию.

Буржуазная социология первоначально включала в себя все знание об обществе, но она не была наукой, поскольку не имела научного метода познания. Философия самого О. Конта, исходившая из идеалистического понимания развития общества, не могла его дать. О. Конт ставил развитие общества в зависимость от разума, его стадий.

Буржуазная социология, идя дорогой О. Конта, не смогла решить стоящих перед наукой об обществе задач. В общефилософском плане она так и осталась в плену концепций, в которых в различных пропорциях смешивается биологизация общественных отношений, приводящих к натурализму, с историческим идеализмом, переходящим в телеологию. Будучи неспособной решить кардинальные проблемы общественного развития, создать общую теорию общества, буржуазные социологи-позитивисты все усилия устремляли на изучение отдельных сторон, процессов жизни людей общества, погрязнув в голом эмпиризме. Конечно, их опыт, метод исследования нельзя игнорировать, однако их социология не может служить научной основой для практической деятельности по переустройству общества, управлению социальными процессами.

С материалистического понимания истории начинается подлинная наука об обществе. «Домарксовская «социология» и историография,— писал В. И. Ленин,— в лучшем случае давали накопление сырых фактов, отрывочно набранных, и изображение отдельных сторон исторического процесса. Марксизм указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества, устраняя субъективизм и произвол в выборе отдельных «главенствующих» идей или в толковании их, вскрывая корни без исключения всех идей и всех различных тенденций в состоянии материальных производительных сил»⁵⁴.

Материалистическое понимание истории в определенном отношении является научной социологией. Оно не стремится, как прежняя социология, объединить все знание об обществе, заменить все науки о нем. Нет, каждая из них (история, политическая экономия, юриспруденция и т. п.) имеет свой определенный предмет и дает знание о нем. Исторический материализм вскрывает общие законы развития общества и тем самым вооружает все общественные науки методом познания. Подобно тому как сейчас нет одной науки, которая называлась бы естествознанием, а существует множество наук, изучающих различные стороны и закономерности природы (живой и неживой), точно так же нет универсальной науки об обществе, а существует совокупность общественных, или, как иные их называют, гуманитарных наук. Материалистическая философия и ее важнейший элемент — материалистическое понимание истории служат всеобщей методологией современного научного познания как явлений природы, так и общества.

Что же собой представляют так называемые социологические, или социальные, исследования, о которых в последнее время у нас так много говорят, каково их место в системе научного знания о явлениях общественной жизни, как они относятся к марксистской философии, с одной стороны, и к наукам об обществе — с другой?

Существует взгляд, согласно которому в марксизме, кроме философии, включающей исторический материализм, политической экономии и научного коммунизма, должна существовать еще общая социология, наука об обществе вообще. Социологические исследования и являются такой социологией. Нам представляется такой взгляд неверным. И если кто-либо будет пытаться создать такую социологию, то она будет либо повторением одной из этих наук: философии, политической экономии, научного коммунизма, или их соединением в различных пропорциях. Дело заключается в том, что общие закономерности общественного развития служат уже предметом науки: наиболее общие законы вскрывает философия, общество как совокупность производственных отношений — предмет политической экономии, и, наконец, общество в целом на определенной ступени его развития всегда является общественно-экономической формацией; сейчас мы живем в эпоху перехода от капитализма к социализму, общие законы этого процесса составляют предмет теории научного коммунизма. Какая возможна еще общая теория общественного развития, с какой стороны она должна его характеризовать? Думается, что места для нее не осталось.

Но это не значит, что отпадает проблема развития социальных исследований, методологии и методики их постановки, но они своей задачей прежде всего имеют развитие марксистско-ленинской теории общества, всех ее составных частей. Понятийный аппарат, созданный философией, должен служить ориентиром в изучении современного общества, но данные конкретных социальных исследований дают одновременно материал для его обогащения и пополнения.

При этом я далек от мысли, что наше социальное мышление, его категории, общесоциологическая теория могут развиться только в результате проведения у нас на заводах, в селах конкретных социальных исследований. Это слишком узкая научная практика для развития законов и категорий, отражающих процесс общественного развития. Надо изучать:

а) современный капитализм, ибо наша эпоха — эпоха борьбы двух систем; чтобы победить капитализм, его надо знать в современной форме. При этом надо брать как высокоразвитые, так и страны, освобождающиеся от колониальной зависимости;

б) мировую социалистическую систему, ее структуру и законы функционирования. Это целый непочатый край в научном исследовании. Необходимо вскрыть особенности и формы развития сотрудничества социалистических стран;

в) наконец, анализ нашего общества, который, с одной стороны, вел бы к развитию теории, а с другой — к совершенствованию самих отношении в обществе, помогая управлению процессами социалистического и коммунистического строительства.

Социальные исследования — не замена наук об обществе: философии, политической экономии, научного коммунизма, а способ их развития, они могут служить средством развития современного социального мышления, средством борьбы против его догматизации.

Развитие конкретных социальных исследований — дело специалистов не одной какой-либо области социальной науки. Вся существующая система общественных наук должна помочь изучить общество вообще и в особенности современное. А в центре общества стоит человек с его идеалами жизни. Поэтому все общественные науки, включая философию, имеют своей конечною целью изучение человека, являются человековедением. Наша задача не только исследовать человека таким, каким он существует сейчас, но и создать модель будущего достижимого общества, в котором созданы условия для всестороннего развития человека. Таким будущим обществом для нас, марксистов, является коммунизм. Причем наша наука не может сейчас ограничиться общей характеристикой коммунистического общества, мы его должны строить, представляя в деталях, управлять процессом нашего общественного развития.

Построить модель будущего общества и определить пути его реализации невозможно без самого детального изучения всех сторон нашей общественной жизни. Причем надо не только давать качественную оценку происходящих в нашей стране социальных процессов, но и найти точные количественные способы их измерения.

Наука вообще ставит своей целью вскрыть качественную природу изучаемого ею явления и потом выразить ее в количественных отношениях, поэтому математика постепенно проникала во все области научного знания. И это касается не только наук о природе, но и об обществе, где количественные методы изучения явлений приобретают все большее значение. Конкретные социальные исследования — это определенный метод исследования общественных явлений, а именно, изучение их путем точных количественных методов, включая моделирование социальных процессов и социальный эксперимент.

Поэтому отношение между марксистской философией, включая и общую социологическую теорию, и конкретными социальными исследованиями такое же, как между философским и специальным методами изучения явлений, в частности в данном случае общественных процессов.

В марксизме социальные исследования не являются чем-то новым, возникшим недавно. Ф. Энгельс изучал положение рабочего класса в Англии, В. И. Ленин — процесс развития капитализма в России и т. п.; в их трудах исследуются определенные социальные процессы, находятся количественные соотношения, выражающие их. Количественная характеристика делает знание явлений общественной жизни более детальным и точным.

Когда победила Великая Октябрьская социалистическая революция и советский народ приступил к сознательному строительству нового общества, то в качестве одной из задач нашей молодой общественной науки стало исследование нашего общества, происходящих в нем процессов. Однако во всей полноте социальные исследования не проводились у нас в 30—50-х годах, на что были причины как объективного порядка (война и др.), так и субъективного, связанные, например, с влиянием на общественную науку культа личности и субъективизма. Теперь в нашей стране созданы необходимые предпосылки для более широкого развития конкретных социальных исследований.

Когда речь идет о предпосылках, существующих сейчас для развертывания конкретных социальных явлений, то имеются в виду не только условия, гарантирующие исследователю свободу теоретического мышления, направленного на поиски объективной истины, но и обеспечение его мощными средствами точного анализа явлений, формального аппарата для создания знаковых моделей социальных явлений, способов постановки экспериментов в изучении явлений общественной жизни. В XIX и начале XX столетия этого не было, а теперь математическая логика, теория вероятности, кибернетика и т. и. создали необходимые предпосылки для этого и требуют от специалистов, изучающих общество, чтобы они пользовались этим арсеналом в изучении явлений социальной жизни.

Каково же место философии в постановке и развитии социальных исследований?

Прежде всего философия сама и для своих целей должна проводить социальные исследования. Речь в данном случае идет не только о таких научных дисциплинах, как эстетика, этика, которые еще по традиции считаются философскими науками и нуждаются в социальных исследованиях, но и о философии, поскольку она вскрывает наиболее общие законы общественного развития.

Многие авторы, с которыми можно согласиться, конкретные исследования, проводимые для нужд самой философии, называют социологическими исследованиями.

Но философия должна не только сама проводить социальные исследования и таким образом быть связанной с жизнью, по и помогать другим наукам в их постановке. Во-первых, в ее функцию входит разработка методологии и логики конкретных социальных исследований. Конечно, конкретную методику постановки того или иного исследования или социального эксперимента разрабатывает та наука, которая проводит его, однако существуют общие проблемы логики социального исследования, выступающего разновидностью научного исследования вообще. Изучение общих закономерностей социального исследования, соотношения различных его методов — это задача философии, и здесь мы можем сразу сказать, что советской философской наукой в этом направлении сделано крайне мало.

Логико-гносеологический анализ методов социального исследования (анкетирования, интервьюирования, наблюдения и т. п.), выяснение сущности и специфики социального эксперимента, разработка проблем моделирования социальных процессов, особенностей построения социологической теории и путей ее проверки, изучения современных способов обработки полученной информации и т. п.— вот задачи тех, кто занимается методологией и методикой социальных исследований. Конечно, в своей работе они неминуемо столкнутся с необходимостью критической переработки того, что в этом направлении сделано буржуазной социологией.

Таким образом, марксистско-ленинская философия не делится на какие-то особые философские науки. Ее сутью является материалистическая диалектика как теория познания и логика. В нашей философии нельзя противопоставлять мировоззрение методу, между ними нет противоречия. Мировоззрение определяет и наш метод: до какой степени точности и глубины мировоззрение отражает объективные законы, в такой степени точен, глубок и совершенен метод научного познания. Насколько всеобщи познанные закономерности, настолько универсален и метод познания, основанный на них.

Марксистская философия как метод научного познания доказала свою жизненность не только тем, что правильно объяснила новые явления в жизни и науке, но она определила и пути дальнейшего развития научного познания, закономерности движения общества к коммунизму.

Когда мы говорим диалектический и исторический материализм, то союз «и» в данном случае имеет значение не соединения двух различных частей или наук (как, например, в предложении «луна и звезды — небесные тела»), а указание на их органическую связь, проникновение друг в друга, подчеркивание, что только вместе взятые они составляют марксистскую философию.

Основанная Марксом и Энгельсом и развитая дальше В. И. Лениным, наша философия существует более ста лет. За этот период времени сошли с исторической арены многие философские школы и направления, рекламировавшие себя как последнее достижение «свободной» научной мысли. Но они мало что дали для развития науки и практической деятельности людей, наоборот, марксистская философия не только не была опровергнута ходом развития науки и общественной жизни, как это предсказывали ее враги, но еще больше окрепла и развилась, обогатилась новыми положениями, стала более полной и глубокой.

Каждый шаг развития науки подтверждает правильность мысли Ленина, что «...идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи»⁵⁵.

Общественные изменения, происшедшие за последние десятилетия, доказали правильность выводов марксистской философии — развитие общества закономерно идет по пути к коммунизму.

Примечания:

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 286.

² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 128.

³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинении, т. 23, стр. 44.

⁴ В. И. Ленин. Полное собрание сочинении, т. 18, стр. 266.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 537—538.

⁶ Речь идет о. возникновении не термина «философия», а философии как науки. Конечно, термин философия древнее терминов биология, физика, астрономия, но зачатки этих наук возникли вместе с зачатками философии. Под наукой вообще в данном случае разумеется совокупность представлений как о природе в целом, так и об отдельных ее явлениях.

⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 26, ч.1 стр. 23.

⁸ В. Рассел. История западной философии. М., 1959, стр. 7.

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 304—305.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 145.

¹¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956, стр. 633.

¹² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 29.

¹³ Л. К. Науменко. Монизм как принцип диалектической логики. Алма-Ата, 19В8, стр. 28.

¹⁴ Л. К. Науменко. Монизм как принцип диалектической логики, стр. 31

¹⁵ Гегель. Сочинения, т. VII. М.— Л., 1934, стр. 14.

¹⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 142.

¹⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 318.

¹⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 25.

¹⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 301.

²⁰ «В таком понимании.— пишет Ленин в «Философских тетрадях»,— логика совпадает с теорией познания. Это вообще очень важный вопрос». Там же, стр. 150.

²¹ Гегель. Сочинения, т. 1. М.— Л., 1930, стр. 52.

²² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 162.

²³ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 270.

²⁴ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 102.

²⁵ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 165.

²⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 301—302.

²⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 54—55.

²⁸ J.Вuсhlеr. The concept of method. N. Y., 1961, p. 42.

²⁹ Гегель. Сочинения, т. VI. М., 1939, стр. 298.

³⁰ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 339.

³¹ Там же, стр. 344.

³² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 43.

³³ См. В. П. Рожин. Марксистско-ленинская диалектика как философская наука. Л., 1957, стр. 241.

³⁴ Если и употреблять термин «единство», то только в значении диалектического тождества.

³⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 526.

³⁶ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 84.

³⁷ См. там же, стр. 314.

³⁸ Там же, стр. 131.

³⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 321.

⁴⁰ К сожалению, некоторые наши авторы дают иногда повод этому, когда говорят о натурфилософских взглядах марксизма-ленинизма. В подобных случаях даже простая терминологическая неточность способна породить неверные представления.

⁴¹ «Философская энциклопедия», т. 3, М., 1964, стр. 410.

⁴² Там же.

⁴³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 367.

⁴⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 367.

⁴⁵ Гегель. Сочинения, т. IX. Л., 1932, стр. 34.

⁴⁶ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 104. В другом месте В. И. Ленин говорит об этом принципе так: «В логике история мысли должна в общем и целом, совпадать с законом мышления» (Там же, стр. 298).

⁴⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 39, стр. 67.

⁴⁸ «История философии», т. VI, кн. 2. М., 1965, стр. 469.

⁴⁹ Там же, стр. 472.

⁵⁰ Б. В. Богданов. История философии как история философских проблем и их решений.— «Философские науки», 1965, № 6, стр. 57.

⁵¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 24, стр. 264.

⁵² Это, конечно, не означает, что в диалектическом материализме нельзя отличать проблемы, которые исторически связаны с решением основного вопроса философии, от проблем, специфичных для диалектики как учения о развитии. В снятом виде различие между материализмом и диалектикой сохраняется, и, как мы потом покажем, это играет определенную роль в членении диалектического материализма, особенно в процессе его изучения. В данном случае речь идет о принципиальной постановке вопроса, согласно которой материализм и диалектика в марксистской философии так взаимопроникают друг в друга, что становятся одним органическим целым, единой наукой — диалектическим материализмом или материалистической диалектикой.

⁵³ Идея органического единства диалектического и исторического материализма сейчас все чаще пронизывает учебные курсы марксистско-ленинской философии. Например, философы ГДР выпустили учебник («Marxistische Philosophies, Lehrbuch, Berlin, 1967), в котором нет ставшего уже традиционным членения на диалектический и исторический материализм. «В этом учебнике нераздельное единство диалектического материализма с историческим,— читаем в предисловии к этой книге,— не только подчеркивается, но и проводится и применяется как принцип структурного построения» (S. 5). Можно спорить о практической реализации этого принципа в данной книге, но сам принцип не вызывает возражений.

⁵⁴ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 57-58.

⁵⁵ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 146.

II ГЛАВА

СТРУКТУРА МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ

 

§ 1. Диалектика — система знания

Одним из важнейших положений, имеющих большое значение для понимания процесса развития научного знания, является утверждение, что «всякая наука — прикладная логика». Эта мысль была высказана Гегелем. Под прикладной логикой, в отличие от чистой, он понимал конкретное познавание, совершающееся в различных науках.

На эту мысль Гегеля обратил внимание В. И. Ленин, считая ее принципиально важной. По мнению Гегеля, всякая наука — прикладная логика, «поскольку она состоит в том, чтобы облекать свой предмет в формы мысли и понятия»¹. Но этого недостаточно для характеристики науки как прикладной логики. Логическая природа науки заключается не только в том, что в ней предмет схватывается в отличие от искусства в системе абстракций.

Наука — прикладная логика, ибо она создает средства движения знания к новым результатам.

Логика — это теоретический образ научного знания, причем не только таким, каким он существует, но и в некоторой идеальной форме. Поэтому она изучает структуру и формы движения знания как в целом, так и отдельных областей, т. е. наук. Она выводит из них логические принципы и формы и толкает научное знание на развитие в соответствии с ними. Поэтому для логики очень важно идти впереди достигнутого уровня знания, схватить не только его состояние, но и тенденцию развития.

Наука — прикладная логика. Это означает прежде всего, что она — логически организованная система теорий, а не механическая совокупность их. Именно в этой связи теорий заключается особенность науки как системы знания. Система нигде не является самоцелью, она выступает средством решения каких-то задач, в науке она строится с несколькими целями: 1) чтобы достигнутые результаты познания выявить во всей полноте; 2) использовать полученное знание для движения к новым результатам.

Если всякая наука является системой знания, то, следовательно, ею является и диалектика. Казалось бы, что здесь нет никакой проблемы. Но дело заключается в том, что диалектика занимает особое место, она не просто наука, но еще и философия, а термин «философская система» обременен большой традицией; под философской системой разумеют умозрительную конструкцию, которая дает законченное решение всех проблем и противоречий, претендует на абсолютную истину в последней инстанции.

В произведениях основоположников марксизма-ленинизма дана критика таких философских систем, которые претендовали на окончательное разрешение всех вопросов. Так, критикуя гегелевскую философскую систему, Ф. Энгельс писал: «...Гегель вынужден был строить систему, а философская система, по установившемуся порядку, должна была завершиться абсолютной истиной того или иного рода. И тот же Гегель, который, особенно в своей «Логике», подчеркивает, что эта вечная истина есть не что иное, как сам логический (resp.: исторический) процесс,— тот же самый Гегель видит себя вынужденным положить конец этому процессу, так как надо же было ему на чем-то закончить свою систему»². И далее: «Требовать от философии разрешения всех противоречий, значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, какое в состоянии выполнить только все человечество в своем поступательном развитии. Раз мы поняли это,— а этим мы больше, чем кому-нибудь, обязаны Гегелю,— то всей философии в старом смысле слова приходит конец... Гегелем вообще завершается философия, с одной стороны, потому, что его система представляет собой величественный итог всего предыдущего развития философии, а с другой — потому, что он сам, хотя и бессознательно, указывает нам путь, ведущий из этого лабиринта систем к действительному положительному познанию мира»³.

Являются ли эти и другие подобные высказывания свидетельством того, что классики марксизма решительно возражали против системы в марксистской философии? Вовсе нет. В данном случае Ф. Энгельс говорит об определенного рода философских системах, подобных гегелевской, которые постулируют окончание процесса развития познания, претендуют на выражение абсолютной истины в последней инстанции. Нужды таких систем в самом деле заставляют прибегать к насильственным конструкциям. Эти философские системы должны быть заменены положительными науками и обобщением их результатов при помощи диалектического мышления.

Крах подобного рода философских систем был истолкован как конец всех систем философского знания, а вместе с тем и самой философии вообще. Так, Рейхенбах в своей статье «Возникновение научной философии» пишет: «Философские системы в лучшем случае отражают состояние знания своего времени, но они не содействуют развитию науки»⁴. Философские системы, по Рейхенбаху, вообще потеряли свое значение, место для них может найтись только в философском музее, т. е. в истории философии. Что касается новой философии природы, то она не является философской системой, а вытекает из науки как ее побочный продукт. Философские системы ненаучны, естественник походя решает философские проблемы, философия не должна вырабатывать своих понятий, категорий, а следовательно, и нет проблемы их систематизации. Для позитивиста такой взгляд является вполне закономерным, в нем как раз и выражается одна из особенностей современного позитивизма.

На первый взгляд позитивистская критика философских систем кажется правдоподобной, направленной против романтизма в философии, философских спекуляций и системотворчества, но в действительности она нацелена против философии как цельного мировоззрения вообще, против того, что философия является самостоятельной отраслью научного знания.

Мысль, что в философии раз и навсегда покончено с системами, иногда встречается и в марксистской литературе. Но конец претензий философии в одной какой-либо системе решить все проблемы еще не означает, что философское знание не обладает признаком системности. Тогда оно просто не является знанием или не составляет его самостоятельной области.

Объективная, всесторонняя и конкретная истина достигается только в определенной системе знания, каждое понятие приобретает свое конкретное содержание в связи с другими понятиями. Наука состоит из определенных теоретических построений, научная теория — из совокупности связанных между собой понятий, в которых выражены изучаемые данной наукой законы. Теории, входящие в ту или иную науку, связаны между собой общностью предмета этой науки. Поэтому, чтобы раскрыть объективное содержание какого-либо понятия науки, надо определить его место в системе науки, в какую теорию оно входит, как и каким образом оно связано с другими понятиями; изолированные друг от друга научные понятия абстрактны, малосодержательны.

Диалектика не представляет в данном случае исключения — она также постигает свой предмет в определенной, зависящей от уровня развития науки, системе понятий, категорий, и в этом смысле она является логической системой.

Прежде чем выяснить отношение между понятиями в какой- либо науке, их последовательность, логику, в которой раскрывается содержание науки, необходимо выявить структуру, составные части логической системы: что они выражают и какое место занимают. Понимание своей собственной структуры и ее логического развития является свидетельством зрелости науки. Осознание своих результатов, методов своего построения и дальнейшего движения — задача любой науки.

Разработка диалектики как науки с необходимостью предполагает изучение ее структуры. Никакая удовлетворительная система категорий невозможна без осознания ее составляющих элементов.

При изучении логической структуры диалектики прежде всего надо выявить содержание, определить понятие элемента диалектики. Без понятия «элемент диалектики» нельзя приступить к анализу ее логической системы. Это понятие было введено В. И. Лениным в «Философских тетрадях». Но советские философы при разработке вопросов материалистической диалектики не обратили должного внимания на это понятие, не определили его места в системе науки. Критики же диалектического материализма использовали его для доказательства мнимого противоречия во взглядах марксистов на структуру диалектики.

Что В. И. Ленин считал элементами диалектики? Основные законы диалектики (переход количества в качество, отрицание отрицания, единство и борьба противоположностей), расчлененные на отдельные моменты. Категории диалектики (форма и содержание, сущность и явления и т. д.) В. И. Ленин также называет элементами диалектики. Основные положения диалектики процесса познания, принципы исследования явлений также включены в элементы диалектики. На основе этого можно сделать вывод: понятие «элемент диалектики» охватывает все то, что образует материалистическую диалектику как науку (Ленин не ставил задачи перечислять все элементы диалектики), или под элементами диалектики разумеется все то, из чего складывается диалектико-материалистическое понимание действительности.

Понятие «элемент диалектики» не тождественно ни «закону диалектики», ни «категории диалектики», ни «черте диалектики». Это наиболее широкое по объему понятие из числа всех понятий, образующих логическую структуру диалектики. Элемент материалистической диалектики — это такое понятие, которое обозначает все, что входит в структуру диалектики как научной системы.

Логическая структура каждой науки состоит из определенных элементов, которые различны в разных науках. Все науки имеют дело с законами и принципами. Некоторые науки содержат такие элементы, как аксиомы, постулаты, исходные определения. Причем все эти элементы в конкретной науке существуют в определенной системе с соответствующим обоснованием и логическим доказательством. Специфика диалектики как науки определяет особенности ее структурных элементов. Диалектика отличается от других наук не только содержанием, но и логической структурой; она включает в себя элементы, которые отсутствуют в других науках и которые вытекают из особенностей ее предмета.

Остановимся на особенностях структурных элементов материалистической диалектики.

 

§ 2. Основания диалектики

Основанием всякой науки и всего знания вообще в конечном счете является материальная действительность и практическая деятельность человека. Первая составляет объективное содержание всякой науки, поскольку все науки в конечном счете имеют дело с отражением закономерностей движения явлений объективного мира; вторая — основу, цель и критерий истинности научных теорий.

Но ни сама материальная действительность, ни практика как таковые не входят в систему какой-либо одной науки и даже науки в целом. Они включаются в систему научного знания уже отраженными в сознании человека; одно в виде принципов, аксиом науки и т. п., другое — в форме определенного логического способа построения и доказательства научных теорий.

В первой отражены закономерности, свойства объективной реальности; во второй — в форме логических фигур закрепляется практическая деятельность человека.

Собственно, основания науки, входящие в ее систему, составляют прежде всего те ее теоретические положения, которые выражают общие закономерности предмета данной науки, раскрываемые в какой-то мере с определенной стороны во всех ее теориях. Эти положения принимаются за основу при построении данной науки.

Особенности оснований системы научного знания, составляющей диалектику, заключаются прежде всего в том, что она связана с явлениями и процессами объективной реальности не непосредственно, а через понятия и теории других наук. Например, мир элементарных частиц ей дан через физическую науку, живые организмы — через биологию, высшая нервная деятельность в понятиях физиологии, общественная жизнь — в системе гуманитарных наук и т. п.

Если бы в современных условиях диалектика сама пыталась постигать все явления и процессы, то, во-первых, она не смогла бы этого сделать, поскольку не обладает всеми современными методами, которыми пользуются для изучения своего предмета различные науки, во-вторых, она перестанет тогда быть философией, превратится в систему различных специальных наук. Все попытки со стороны философов самим сейчас проникнуть в тайны строения вещества, в эволюцию живых организмов и т. п. могут привести только к возрождению отживших натурфилософских представлений, отбрасывающих науку далеко назад. Философия не может иметь своей теории элементарных частиц, наследственности и т. п., она берет их как данное из современной ей науки, и в этом ее не слабость, а сила.

Таким образом, непосредственным основанием философских знаний является совокупность научного знания в его историческом развитии. Диалектика занимается философским анализом понятий и теорий наук. Однако было бы не верным, во-первых, основанием диалектики считать только результаты научного знания и недооценивать роли развития искусства, техники и всей другой совокупной практики человечества, а во-вторых, смешивать основание и содержание. Знание, доставляемое другими науками, и иные результаты человеческой деятельности служат основаниями понятий и теорией диалектики, которая начинается с рассмотрения знания, но не для того, чтобы замкнуться в нем, а через него вскрыть формы и законы объективного мира. Анализ результатов других наук — это не конечная Цель, а средство постижения своего истинного объекта. Поэтому содержание понятий и теорий диалектики составляет объективная реальность, взятая со стороны всеобщих свойств и законов. Но поскольку всеобщее существует в особенном и единичном, его нельзя постигнуть непосредственно, минуя познание особенного и отдельного. Понятия и теории специальных наук отражают особенное и отдельное, вещи и процессы, составляющие их предмет. Диалектика, беря эти понятия за основания, анализирует, критически перерабатывает с тем, чтобы обнаружить в них и вычленить всеобщие свойства и законы, как они даны в этих понятиях и в практике человека вообще. А поскольку уровень познания и практики ограничен определенными рамками времени, то и сама всеобщность приобретает исторически-преходящий характер, понятия и теории диалектики развиваются вместе с движением человечества.

Основания диалектики имеют и другие особенности. Как известно, образцом строгого построения науки была и остается математика.

Первой в истории строгой научной системой, имеющей ярко выраженную логическую структуру, является геометрия, изложенная в «Началах» Эвклида. В ней, во-первых, отчерчен предмет — простейшие пространственные формы и отношения; во- вторых, знание приведено в определенную логическую последовательность: сначала идут определения, постулаты и аксиомы, потом формулировка теорем с доказательствами. В ней выработаны основные понятия, выражающие ее предмет, метод доказательства, и она по праву считается одним из первых образцов дедуктивной системы теорий, хотя с современной точки зрения как аксиоматическая система она весьма несовершенна, прежде всего из-за отсутствия необходимого ряда аксиом (движения, конгруентности). Благодаря усилиям математиков, в частности Д. Гильберта, геометрия была построена в виде строгой дедуктивной теории.

Давно возникло стремление построить философию по схеме «Начал» Эвклида. Б. Спиноза -одним из первых пытался это практически осуществить, однако его «Этика» только чисто внешне похожа на «Начала» Эвклида. Может возникнуть мнение, что в XVЙ в. нельзя было построить философию по принципам дедуктивной теории, поскольку она еще не была наукой. Но сейчас философия в форме материалистической диалектики — наука, следовательно правомерно попытаться построить ее по типу строгой аксиоматической теории. Однако почти никто и но задается этой целью, хотя некоторые опыты символизации понятийного аппарата диалектики предпринимаются. Но даже их авторы не ставят вопроса о построении диалектики в виде дедуктивной системы. Так, доктор Г. Кребер (ГДР) полагает, что одним из возможных путей, помогающих ввести математические методы в философии, является применение и развитие в ней понятия системы, которое «...открывает дорогу применению математических методов в учении о диалектическом противоречии... Для представления отношений философских категорий «сущность», «качество» и «свойство» могут быть использованы идеи математической теории инвариантов»⁵.

Возможно, это и так, надо проанализировать полученные конкретные результаты, выяснить, что дает эта математизация для решения философских проблем, как она способствует выявлению содержания понятий и теорий диалектики. Ведь сама математизация и символизация любого знания не является самоцелью, а средством его развития. Но если даже она возможна и плодотворна для философии в каких-то отношениях, то можно смело сказать, что философия никогда не станет строгой дедуктивной теорией, исходящей из небольшого числа аксиом. Ее теории всегда открыты для вхождения новых данных, в соответствии с которыми они развиваются. Причем развитию подвержено все в них, вплоть до самих принципов, иначе диалектика перестанет быть сама собой — методом мышления, ведущего к новым результатам в познании. Но диалектику нельзя считать и индуктивной наукой, для которой характерна непосредственная связь ее обобщений с эмпирическим опытом (наблюдениями и экспериментом).

В связи с этим философия как наука подвергается критике с двух сторон. Ученые областей знания, построенных по принципу дедуктивных теорий, упрекают философию, что она лишена достоинств, присущих этим теориям, поэтому для них философские понятия и теории недостаточно строги и доказательны. Представители наук, основанных на обобщении эмпирического знания, хотели бы понятия и теории материалистической диалектики непосредственно проверить физическим, химическим, биологическим и т. п. экспериментом. Но этого сделать нельзя, не может быть эксперимента, который бы доказал всеобщность закона единства и борьбы противоположностей или какого-либо другого закона или категории диалектики. При этом указывается на умозрительно-дедуктивный характер философии как на ее недостаток.

Философия действительно с самого начала своего существования была умозрительной. Когда Демокрит выдвинул учение об атомах и пустоте, то не было ни одного эмпирического наблюдения, не говоря уже об эксперименте, который бы подтверждал его построения, определившие на много веков развитие науки. Но философское учение Демокрита, как и других древних философов, не выдерживало в логике своего построения и критериев, хотя бы «Начал» Эвклида, не говоря о более зрелых аксиоматиках. Конечно, меняются структуры, характер, содержание понятий и теорий философии, но в некотором смысле она остается одной и той же по сей день: умозрительной, но не строго дедуктивной, одновременно связанной с реальным опытом познаний, в том числе и эмпирическим, но не просто индуктивной.

Философия вообще и материалистическая диалектика в частности не может обойтись без своеобразного постулирования некоторых положений, носящих исходный характер. Однако роль ее постулатов иная, чем в дедуктивных науках, они не служат посылками логической дедукции по заданным правилам всех понятий, хотя и служат основой для объединения их в некоторую теорию. Философская теория, какой бы она ни была, остается на содержательном уровне. В отличие от других наук в философии не бывает такого положения, когда некоторая изучаемая ею предметная область находит исчерпывающее решение в каком- то построении, превращаемом в аксиоматическую теорию. Все теории диалектики открыты и будут непрерывно развиваться, не превращаясь в аксиоматику. Если какая-либо часть философского знания когда-нибудь станет такой аксиоматикой, то она перестанет быть философской, отойдет в область специального знания. Диалектика как метод и теория творческого мышления не может восполнить своей функции в развитии познания и практики, если застынет в каких-то формах. Ведь в ней мышление ищет средства обрести свободу от жестких форм, не дающих возможности выйти в иную, неизведанную сферу.

Утверждения философии содержательны, они вскрывают общие закономерности в изучаемом ею предмете и обосновываются только опытом познания и практики, не переходя никогда в абсолютные истины в последней инстанции. Такими положениями в диалектическом материализме являются утверждения, называемые обычно чертами диалектики.

Нельзя излагать объективные законы диалектики, не определив в общих чертах исходные положения, которые кладутся в основу изучения ею своего предмета. В этой связи выяснение содержания основных черт материалистической диалектики необходимо для понимания особенностей этой науки. Черты — это круг определенных наиболее общих идей, лежащих в фундаменте научной системы, образующей материалистическую диалектику. К ним необходимо отнести положения об универсальной связи явлений и их непрерывном движении. Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге», говоря об основных чертах диалектики, писал: «Когда мы подвергаем мысленному рассмотрению природу или историю человечества или нашу собственную духовную деятельность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения связей и взаимодействий, в которой ничто не остается неподвижным и неизменным, а все движется, изменяется, возникает и исчезает»⁶.

Признавая связь и движение в мире, мы еще не вскрываем никакого закона диалектики, мы только очерчиваем тот объект, при изучении которого диалектика устанавливает определенные законы. Материалистическая диалектика является наукой о законах взаимосвязи и движении явлений. Признание взаимосвязи и движения явлений в мире необходимо для характеристики диалектики, без этого нельзя иметь никакого представления о ней, хотя оно далеко не достаточно для понимания особенностей диалектического взгляда на мир в его противоположности метафизическому.

Поскольку мы ставим своей задачей дать общую характеристику материалистической (а не какой-либо иной) диалектики или диалектического материализма как единой философской науки (а не отдельно диалектики и материализма), то к основным чертам ее следует отнести также и общие положения материализма в решении основного вопроса философии (его первой и второй стороны): положения о материальности мира и его существовании вне и независимо от человеческого сознания, о познаваемости мира и его закономерностей.

Эти положения, как и утверждения о взаимосвязи и движении, являются исходными для диалектического материализма в целом, и они не доказываются логическим путем, а покоятся на основе развития философии и всего опыта познания вообще. Такой же характер носят определения исходных понятий, в которых раскрывается их дальнейшее содержание. Без определения системы таких исходных понятий, как материя, движение, связь, отношение, сознание, нельзя раскрыть содержания ни одной проблемы. Эти понятия лежат в фундаменте всей системы материалистической диалектики. Первоначальные их определения являются абстрактными, небогатыми содержанием, а вся система диалектического материализма является их развитием, восхождением от абстрактных, односторонних определений к конкретному — определением, охватывающим предмет со всех сторон.

Классики марксизма-ленинизма придавали огромное значение определению исходных понятий диалектического материализма. Так, Ф. Энгельс дал определение движению как изменению вообще, В. И. Ленин определил понятие «материя». К сожалению, в философской литературе определения не всех исходных понятий диалектического материализма разработаны так, как понятие «материи». В книгах и статьях по вопросам материалистической диалектики нельзя найти строгого и однозначного определения понятий «связь», «отношение», «сознание». Речь идет не о том, чтобы дать исчерпывающее определение — последнего можно достичь только в результате изложения всей системы данной науки, а не одной какой-либо формулировки. Но первоначальное, исходное определение, с которого и начинается рассмотрение данного объекта, должно быть четким и однозначным. Не надо бояться, что оно будет абстрактным, и фиксировать какое-либо одно, общее свойство явлений материальной действительности; ведь исходное определение понятия материи связано только с единственным свойством материи — быть объективной реальностью, существовать независимо от человеческого сознания; понятие движения фиксирует также одно свойство явлений — их изменение. Абстрактность определений исходных понятий характерна для всех наук, в этом проявляется общая закономерность развития человеческого знания.

Некоторые позитивистски настроенные мыслители среди философов и ученых-естественников полагают, что исходные философские положения и определения, поскольку они логически не доказываются, по существу тождественны догматам религиозной веры. Так, американский физик, лауреат Нобелевской премии Чарльз Таунс в статье «Слияние науки и религии» обосновывает необходимость веры в науке, сближая тем самым науку с религией. Ученый, по его мнению, «должен быть заранее проникнут убеждением, что во Вселенной существует порядок и что человеческий разум способен понять этот порядок. Мир беспорядочный или непостижимый бессмысленно было бы даже пытаться понять...

Другой аспект веры ученого — предположение, что существует объективная и единственная в своем роде реальность. Конечно, мы воспринимаем ее органами чувств, и в этом восприятии могут быть индивидуальные различия. Тем не менее идея Беркли, согласно которой мир — порождение нашего сознания, совершенно чужда научному мышлению. Говоря проще, ученый предполагает, а его опыт подтверждает, что истина существует»⁷.

Чарльз Таунс полагает, что существуют только наука и религия, а философии в качестве самостоятельной формы общественного сознания нет. Однако выработанные философией, в частности материалистической, положения об объективном существовании вне сознания человека вещей и процессов, о закономерном характере и возможности познания их он объявляет догматами религии и основанными на вере. Конечно, хорошо, что исходные понятия материализма становятся общепризнанными, возводятся даже в ранг религии, становятся само по себе разумеющимися для ученых, которые далеки субъективно от его признания. Это свидетельствует о том, что практически ученый в своем мышлении исходит не из идеализма и, как пишет сам Ч. Таунс, из «религиозного суеверия, когда человек верил в то, что Вселенной управляют какие-то своенравные силы», а из положений материалистической философии. Но, желая спасти во что бы то ни стало рушащуюся под ударами научного мировоззрения религию, Ч. Таунс принципы философии превращает в догматы религиозной веры и тем самым искажает их природу.

Конечно, исходные положения, лежащие в основании материалистической философии, в некоторой степени постулируются, но не как догмы религии, а как принципы науки. Религиозные догмы не имеют корней в истории научного познания, они продукт фантазии, уводящий человека в мир иллюзий. Утверждения материалистической философии — результат научных экстраполяций, в которых схватываются объективные связи и отношения вещей и процессов в природе и обществе. Вера ученого имеет значение, но она основывается на знании, а не наоборот, знание — на вере. Он убежден в истинности исходных положений материалистической философии, ибо к этому приводит опыт познания и практического действия.

В формировании постулатов философии определенное место занимает и интуиция. Исходные положения любой философии не свободны от интуитивного остатка, однако эта интуиция совершенно не сродни религиозной вере, она форма научного постижения действительности, основанном на разуме.

Иногда возникает представление, что определения исходных понятии любой науки, а тем более философии носят номинальный характер, поскольку они не доказываются, а постулируются. Их рассматривают результатом соглашений, своеобразных конвенций ученых в той или иной области знания. Например, материи, считают они, можно дать определение, которого придерживается диалектический материализм, а можно и другие, даже совсем противоположные, и в соответствии с этим новым определением построить другую систему философии.

Конечно, слова можно менять: то, что носит название духа, можно назвать материей, и наоборот. Но, во-первых, даже слова не возникают в языке произвольно, при их введении считаются с историей, структурой и особенностями данного языка. Во-вторых, определение исходных понятий науки — это раскрытие не значения слов, а содержания обозначаемых ими понятий. Последние вводятся не в результате соглашения людей, а в силу логики развития науки, решения встающих перед ней проблем. Допущения и постулирования, которые неизбежны в философии, как, впрочем, и в любой другой науке, сами регулируются определенными критериями, выработанными в ходе развития познания вообще и его отдельных областей в частности. Не считаться с этими критериями нельзя.

Вторым моментом оснований всякой науки является логический арсенал средств построения, образования и доказательства теорий и понятий в ней. Конечно все науки, во-первых, используют формальную логику и диалектику, которые выступают в качестве логических средств доказательства и движения к новым результатам во всех областях знания. Но каждая наука, применительно к потребностям исследования своего предмета, выбирает из общего логического арсенала те средства, которые соответствуют ее задачам. При этом, занимаясь решением проблем своего обоснования, она может обнаружить недостаточность имеющихся логических средств для решения стоящих перед ней задач. Тогда она поставит перед логикой ряд проблем и попытается в определенной мере сама их решить, обогащая тем самым и общую логику, и ее конкретное применение к исследованию своего предмета. Так было с математикой, которая уже к концу XIX столетия обнаружила, что без решения ряда логических вопросов невозможна плодотворная разработка многих собственно математических проблем, касающихся природы ее знания, обоснования математики как науки.

Сейчас можно наблюдать, как самые различные науки, в особенности естественные, все больше чувствуют необходимость анализа своих оснований вообще и логических в особенности. Философия не стоит в стороне от этого процесса, характерного для современного научного знания. В этом смысле материалистическая диалектика в отношении к самой себе выступает своеобразной метатеорией, метадиалектикой или металогикой, так как выясняет свои собственные логические основы, создает систему знания о самой себе.

Конечно, и здесь философия имеет свои особенности, ведь она сама создает наряду с формальной логикой средства, служащие логической основой всех наук: метод образования, построения и доказательства теорий. Что же составляет ее собственную логическую основу? Ответ может быть один: прежде всего она сама. Все те принципы, которые устанавливаются диалектикой для построения и развития научного знания вообще, в полной мере относятся к ее собственным теориям и понятиям.

В построении научной системы, образующей диалектику, определенное место занимают правила формальной логики. Ясность, строгость, доказательность, определенность, последовательность и формально-логическая непротиворечивость признаны диалектикой в качестве логических критериев знания и стали необходимыми условиями построения ее системы.

Диалектика не строится по образцу ни одной другой науки, она сама создает принципы своего бытия, однако при формировании этих принципов ею учитывается опыт всех наук. Поэтому ошибочным является стремление построить какую-то специальную область знания, копируя диалектику или, скажем, политэкономию. Например, нельзя требовать от всех паук, чтобы они в своем строении повторяли «Капитал» К. Маркса. Попытки подобного рода имели место, и очень скоро была обнаружена искусственность их результатов. Математика, являющаяся в своем строении точной копией «Капитала», мало похожа на действительную математику. Но и материалистическая диалектика, если ее сделают по логической структуре копией математики или другой науки, тоже перестанет быть сама собою. Нет единого образца строения науки, хотя и имеются некоторые общие принципы его. Наука, как и сама объективная реальность, едина и многообразна одновременно. Диалектика уникальна в своем построении хотя бы потому, что только она является системой категорий, т. е. Логикой с большой буквы.

 

§ 3. Место законов и категорий в системе диалектики

За основаниями в логической структуре науки следуют законы, под которыми разумеют утверждения, отражающие предмет данной науки и носящие всеобщий характер.

Функция законов в построении науки многообразна. Прежде всего они выступают принципами истинного знания, содержащегося в данной науке. Понятия закона и принципа науки одностепенны и трудно различимы. Закон науки становится принципом, когда он выполняет логическую функцию в систематизации знания, служит исходным положением в построении теории, в достижении нового знания.

Законы же составляют костяк теоретических построений, а открытие закона — одна из главных задач всякого научного исследования.

Материалистическая диалектика имеет свои законы, среди которых принято выделять так называемые основные. 1) закон единства и борьбы противоположностей, 2) закон перехода количественных изменений в качественные, 3) закон отрицания отрицания. Эти законы являются основными потому, что они определяют сущность диалектической концепции развития. Каждый из них необходим, а в совокупности они достаточны для того, чтобы противопоставлять в главном диалектическую теорию развития метафизической. Основные законы диалектики в отличие от других ее законов занимают особое месте в диалектической концепции развития, они пронизывают все ее содержание; другие законы диалектики являются конкретизацией, дополнением их.

Но как бы ни были важны основные законы, ими, однако, не исчерпывается все богатство диалектической теории развития. Существуют другие законы, которые обычно называются неосновными. Это нисколько не умаляет их важности в диалектической концепции развития.

Основные законы диалектики вскрывают источник развития объективного мира и человеческого мышления, его направленность, тенденцию и взаимоотношение между формами этого развития (эволюционной и революционной), т. е. они касаются самых общих вопросов теории развития, неосновные законы выражают отдельные стороны, моменты в процессе развития (взаимоотношения формы и содержания, сущности и явления, возможности и действительности, причины и следствия, случайности и необходимости, единичного и всеобщего и т. д.).

Каково же различие между основными и неосновными законами? Установление взаимоотношения между формой и содержанием предмета имеет большое значение в теории развития, однако оно характеризует лишь отдельный момент в процессе развития. А закон единства и борьбы противоположностей или другой основной закон материалистической диалектики определяет главное и существенное в развитии как целом. Поэтому неосновные законы должны рассматриваться как конкретизация и дополнение основных, применительно к отдельным сторонам процесса развития.

Среди всех  законов диалектики особое место занимает закон единства и борьбы противоположностей. Как отмечал В. И. Ленин, «диалектику можно определить, как учение о единстве противоположностей. Этим будет схвачено ядро диалектики»^7а. Все другие законы диалектики (как основные, так и неосновные) являются раскрытием, конкретизацией, дополнением содержания этого главного закона. Субординация законов диалектики развертывается на основе этого закона, а именно: определяется место других законов в учении о развитии как единстве и борьбе противоположностей.

Законы диалектики, как и ее черты и исходные определения понятий, логически не выводятся из какого-то ранее установленного знания будь то философские положения или законы и понятия специальных наук. Больше того, хотя закон единства и борьбы противоположностей является основным среди всех, но это отнюдь не означает, что другие законы диалектики дедуктивно следуют из него.

Между законами диалектики иное отношение, чем связь логического основания со своим следствием. Будучи связанными друг с другом, они одновременно и независимы друг от друга, поскольку одинаково всеобщи и постулируются на основе научной экстраполяции результатов познания отдельных явлений, закономерностей и их совокупности.

Причем количество законов диалектики не может быть ограничено каким-то числом. В этом смысле не может возникнуть проблемы о полноте законов диалектики, ибо все теории диалектики — построения не аксиоматического характера, они не завершены и открыты для новых законов. В этом одна из особенностей диалектики как науки. Нельзя чисто логически решить вопроса: достаточно ли трех основных законов диалектики, исчерпывают ли они ту функцию, которая вообще падает на термин «основной закон диалектики». Например, вполне допустимо представить в качестве основного только одни закон — единства и борьбы противоположностей, а другие два (переход количества в качество и отрицания отрицания) перевести в разряд неосновных.

Сама система диалектики от этого существенно не изменится. А это значит, что в разряд основных законов можно включить новые законы.

Логическая система материалистической диалектики не может быть понята без определения в ней места категорий.

Когда речь идет об определении категорий, то обычно указывается, что категории — это наиболее общие понятия. Это определение верно, против него трудно что-либо возразить. Действительно, категории — это формы мышления, причем как формы мышления их, несомненно, следует отнести к понятиям. Категории, как и другие понятия, являются отражением объективного мира, обобщением явлений, процессов, существующих независимо от нашего сознания. Категории являются продуктом деятельности определенным образом организованной материи — мозга, который дает возможность человеку адекватно отражать действительность. Правильно и то, что категории являются сокращениями, в которых охватывается сообразно общим свойствам множество различных чувственно-воспринимаемых вещей, явлений, процессов.

Но как бы ни были верными и важными все эти характеристики, они еще не раскрывают существа категорий философии, их специфики, которую иногда видят в том, что категории философии по сравнению со всеми остальными понятиями науки обладают большей общностью. Это отличие слишком неопределенно, ибо многие фундаментальные понятия математики (точка, линия, число), физики (масса, энергия и т. д.) также обладают очень большой степенью общности.

Отличие категорий философии от фундаментальных, основных понятий других наук определяется спецификой предмета философии, его отличием от предмета всех других наук.

Категории диалектического материализма в своей совокупности отражают наиболее общие законы развития объективного мира.

Единство законов мышления и законов бытия определяет то, что категории материалистической диалектики, являющейся одновременно логикой и теорией познания марксизма, имеют объективное содержание и выполняют логическую функцию.

Все категории имеют объективное содержание, поскольку они так или иначе являются отражением закономерностей объективного мира. Без этого объективного содержания они теряют свое значение и перестают быть философскими категориями. Все без исключения категории философии имеют объективное содержание. Даже те, которые считались чисто гносеологическими (логическое и историческое, абстрактное и конкретное и т. д.), отражают не только закономерности развития познавательного процесса, но и самого объективного мира. В самом деле, возьмем, например, категории конкретного и абстрактного. Конкретное в познании есть отражение единства, целостности различных многообразных свойств и сторон действительности. Абстрактное в познании отражает относительную самостоятельность отдельных сторон этого единого целого. Не выявив объективное содержание так называемых гносеологических категорий, нельзя понять той функции, которую они выполняют в создании глубокого и многостороннего познавательного образа. То же самое относится и к другим подобным категориям.

Объективное содержание имеют даже всевозможные логические приемы изучения объекта, поскольку и они являются аналогом действительности, процессов, происходящих в ней. Категории потому не отгораживают, а соединяют человека с миром, что они по своему содержанию объективны, отражают процессы природы и общества такими, какими они существуют в действительности.

Категории философии имеют методологическое значение, служат способом отыскания новых результатов, методом движения от известного к неизвестному. Эту мысль блестяще выразил В. И. Ленин, когда писал: «Перед человеком сеть явлений природы. Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет, категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать ею»⁸.

Признание за категориями методологического значения обязывает отказаться от противопоставления материализма как философской теории диалектике — философскому методу, одних категорий, якобы выражающих подход к явлениям природы, другим, отображающим истолкование и понимание явлении природы. Нельзя представлять так, что законы и категории диалектики — это способ познания явлений, а материализм — способ истолкования их. Такое разделение чуждо истинному пониманию сущности марксистской философии. Ведь хорошо известно, что всякое знание, верно отражающее объективный мир, имеет значение метода и служит средством проникновения в сущность вещей.

Всякий научный метод является аналогом действительности — это относится и к философскому методу, и к методам специальных наук. Например, физика установила, что каждый элемент имеет свой спектр. Это объективно-истинное знание лежит в основе метода спектрального анализа, с помощью которого достигаются новые результаты, познаются ранее не изученные явления.

Нет никакого различия между категориями «материя», «пространство и время» и т. д. и такими категориями, как «противоречие», «качество и количество» и т. д. в смысле того, что они отражают действительность и служат методом познания.

Следовательно, метод одновременно является теорией, а теория — методом. Законы и категории марксистской философии различаются не тем, что одни являются законами и категориями метода, а другие — теории. Они отличаются по своему объективному содержанию, по тому, какую сторону, закономерность объективного мира они отражают. В соответствии с этим они являются и методом дальнейшего познания закономерностей действительности.

Категории диалектического материализма как категории процесса познания имеют также гносеологическое содержание, которое состоит не только в том, что они являются ступеньками в познании действительности. Все категории диалектического материализма связаны с решением основного вопроса философии, с изучением процесса мышления, отношением мышления к бытию и выявлением реального содержания предмета. Нет категорий, которые бы имели чисто онтологическое значение и никаким образом не были связаны с основным вопросом философии. Для материалистической диалектики отпадает вопрос о первопричине, первооснове всех явлений в действительности. Хорошо известно, что древняя философия уделяла большое внимание установлению первосущности, первоосновы, первопричины всех явлений действительности. Материалистическая диалектика сняла эту проблему как метафизическую, от которой веет духом старой онтологии. В задачу философии вообще не входит обнаружение этой первоосновы, первоматерии, поскольку ее не существует.

Основным в философии вовсе не является вопрос о первой сущности всех вещей (сама постановка его есть метафизика), а вопрос об отношении мышления к бытию. Поиски первопричины так же беспочвенны, как попытка найти первый двигатель. Следовательно, марксизм переводит чисто метафизическую, в духе старой онтологии, постановку вопроса о первооснове всех пещей в план теоретико-познавательный — отношения мышления к бытию, законов мышления к законам бытия. Недаром В. И. Ленин основной вопрос философии постоянно называет гносеологическим.

Это относится не только к категории материн, но и к другим (пространство и время, противоречие, сущность и явление, форма и содержание, абстрактное и конкретное и т. д.). Все они рассматриваются материалистической диалектикой прежде всего в плане основного вопроса гносеологии. Не может быть правильного, научного истолкования таких категорий, как сущность и явление, противоречие, опыт и т. д., независимо от решения вопроса об отношении мышления к бытию.

Категории имеют логическое содержание, так как они являются формами мышления; в задачу философии входит выяснить сущность категорий со стороны их логической формы. При этом, конечно, формально-логический подход к категориям недостаточен для того, чтобы понять сущность категорий как форм мышления. Диалектика не может довольствоваться характеристикой категорий только как видов общих понятий. Нельзя также содержание категорий рассматривать только с точки зрения формально-логического закона обратного отношения содержания понятий к их объему, так как категории — понятия чрезвычайно большой общности и это создало бы неправильное представление об их содержании. Под богатством содержания следует понимать не количество признаков, а глубину проникновения в сущность процессов природы и общества. Процесс абстрагирования является не опустошением содержания понятия, а, наоборот, углублением нашего знания в сущность явлений. В форме категорий отражаются наиболее общие и важные закономерности в движении явлений в мире. Возникновение категорий — свидетельство зрелости, содержательности человеческого мышления, его громадных успехов в познании внешнего мира.

Содержание категорий как отражение всеобщего, конечно, не включает все частные, случайные, индивидуальные признаки предметов, ибо в противном случае они перестали бы быть понятиями. Всеобщее содержит богатство особенного и единичного в том смысле, что, постигая закон, оно тем самым отражает в той или иной мере все единичные случаи его проявления. Без понимания диалектики всеобщего и единичного в категориях нельзя вскрыть их сущность и отношение к понятиям других наук. На этом основана дедукция — выведение единичного из общего. Если бы общее не содержало в себе ни в каком виде богатства единичного, дедукция была бы принципиально невозможна. Не только единичное ведет к познанию всеобщего, но и всеобщее лишь ступень в познании единичного.

Категории материалистической диалектики не включают в себя содержания всех основных понятий других наук, поэтому бесполезными являются попытки просто дедукцировать содержание понятий отдельных наук из категорий диалектического материализма. Но вместе с тем философские категории не изолированы от богатства содержания, ибо с их помощью на основе анализа конкретного материала устанавливаются фундаментальные понятия наук. А это означает, что содержание философских категорий в том или ином виде связано с содержанием отдельных конкретных понятий, охватывает единичные вещи и является средством познания всего богатства их.

Категории материалистической диалектики с такой же точностью отражают свой предмет, как и понятия любой другой науки (физики, химии, математики и т. д.).

Современные позитивисты утверждают, что понятия философии, ее категории по форме якобы дают научный ответ на решаемые ею вопросы, а по существу они неспособны отразить свой предмет с такой же степенью точности, как понятия естественных наук. Но это не соответствует действительности. Современное научное мышление выработало строго научные понятия материи, сознания, пространства, времени, причины, закона и т. д. Существуют ли в природе и обществе объективные законы? На этот вопрос диалектический материализм, обобщая всю практику научного познания, дает научный ответ, зафиксированный в категории «закона».

Позитивисты полагают, что научным может быть только понятие, выработанное в лаборатории, которому соответствует определенный чувственный опыт. Однако понятия логики и математики, хотя и являются научными, вырабатываются не только в лаборатории. Как путем серии экспериментов нельзя установить, что такое корень квадратный из минус 1, так и недостаточно серии экспериментов для выработки такой категории, как, например, «закон», ибо она возникла не только на базе экспериментальных и лабораторных наблюдений, а на основе обобщения всей человеческой практики и всего развивающегося познания. Единичные факты сами по себе еще недостаточны для доказательства истинности категорий, поскольку в последних по существу постигается, отражается бесконечное. Ведь категории диалектического материализма носят истинно всеобщий характер, они проявляются в каждом отдельном случае, но никакое большое число этих случаев само по себе еще не дает доказательства их истинности.

Чтобы выяснить объективное содержание любой категории, необходимо проанализировать, как, из каких потребностей процесса познания она возникла. Например, такие категории, как «сущность», «явление», «содержание», «форма» и т. д., отражают объективный мир, но, чтобы выяснить, что, какие стороны в явлениях действительности они отражают, надо проанализировать, как они возникли, какую функцию в процессе познания и практики играют. В противном случае содержание этих категорий нами будет устанавливаться произвольно, на основе чьих-либо высказываний или мнений, частных замечаний и т. д. Развивающийся же процесс познания, основывающийся на общественно-исторической практике, по своему содержанию объективен, а поэтому на его основе мы сможем установить объективное содержание категорий. Изучение объективной логики процесса познания — ключ для понимания объективного содержания категорий.

В кругах философов-марксистов оживленно обсуждается вопрос об отношении категорий диалектики к ее законам. По мнению авторов, диалектическая концепция развития состоит из законов, которые выражают одно, и из категорий, которые выражают другое. Создается впечатление, будто законы выражаются не в категориях, а в категориях отражаются не законы. Они говорят о трех законах диалектики (единство и борьба противоположностей, переход количества в качество, отрицание отрицания) и ряде парных категорий (форма и содержание, необходимость и случайность, сущность и явление и т. д.).

Может возникнуть представление, что категории качества и количества выражают определенный закон диалектики, а категории формы и содержания в их отношении не выражают никакого закона. Но такое представление, как мы уже показали, неверно. Законы диалектики не ограничиваются тремя основными. Отношения между формой и содержанием, явлением и сущностью, возможностью и действительностью, необходимостью и случайностью тоже выражают определенные, объективно существующие диалектические закономерности, конкретизирующие и дополняющие основные законы. Категории философии не могут нести никакой иной функции, кроме отражения закономерностей материального мира.

Иногда утверждают, что при установлении существенных отношений между двумя категориями, например «содержание определяет форму», выражается какой-либо закон, но отдельно взятая категория, вне ее отношения к другим, не выражает никакого закона. При этом забывается такая деталь, что ни одна категория диалектики не существует вне ее отношения к другим категориям и что строго определенное объективное содержание какой-либо категории можно выяснить только через посредство установления ее отношения к другим категориям. Если мы слышим слово «закон», то сам по себе этот звуковой комплекс ничего не говорит. Чтобы раскрыть значение, содержание этого слова, надо указать, какое понятие оно обозначает. Раскрыть содержание понятия — это значит дать определение ему, а всякое определение существует только как отношение между понятиями. Если мы говорим, что закон есть существенное в движении и во взаимосвязи явлений, то здесь налицо определенное отношение между категориями: закон, сущность, движение, взаимосвязь. Следовательно, само определение категории включает установление отношений между понятиями, отражающими закономерность в явлениях действительности, а это значит, что объективное содержание категорий составляет наиболее общие законы развития природы, общества и мышления.

В защиту тезиса, что категории не отражают законов, иногда приводят такой аргумент: категории — это понятия, а не суждения. Понятия же обозначают предметы, свойства, отношения объективной действительности, а законы, определения, научные правила, теоремы являются суждениями, а не понятиями.

Резкое разграничение между категорией как понятием и законом как суждением возникает на основании их языкового выражения. Понятие «категория» обозначается для сокращения отдельным словом, а суждение-закон — предложением. Это не меняет существа дела, так как своим содержанием понятие «категория» так же отражает закономерности действительности, как и суждение-закон. Законы материалистической диалектики раскрываются только в ее категориях. Представление о том, что вначале мы достигаем знания категорий диалектики как более низшей ступени, а потом поднимаемся на более высокую ступень — достигаем знания законов диалектики, на наш взгляд, не выдерживает критики. Философия познала наиболее общие законы развития природы, общества и мышления тогда, когда она выработала категории, с помощью которых они были вскрыты. Изучать категории диалектики — это значит прежде всего выяснить, какие законы объективного мира они отражают, и этим объективным содержанием определяется их методологическое, гносеологическое и логическое значение.

Категории занимают свое место и выполняют свою функцию в системе диалектического материализма. Категории — наиболее общие понятия, посредством которых выражается содержание материалистической диалектики. Все, что в философии как науке существует, представляет собой категории в их взаимосвязи. Функция категорий состоит как раз в том, чтобы быть логической формой содержания материалистической диалектики. Так, познание объективно существующего закона перехода количественных изменений в коренные качественные невозможно без категорий количества и т. д. Ни одна категория в диалектическом материализме не возникает сама по себе, вне ее отношения к другой категории. Чтобы определить, что такое качество, надо выяснить различие между качественным и количественным изменением в предмете. Уже само первоначальное определение этих категорий выступает как отражение некоторых сторон объективно существующего закона взаимоотношения количества и качества. Полное и всестороннее раскрытие содержания категорий количества и качества в их взаимоотношении находит свое выражение в изложении сущности и содержания закона перехода количества в качество. Это правильно относительно любых категорий, как тех, которые выражают объективные законы движения явлений, так и отражающих закономерности хода самого мышления в процессе познания этих законов.

Таким образом, структура материалистической диалектики — это система ее категорий. Без этой системы нельзя решить ни одной реальной задачи, встающей перед диалектикой как наукой. Например, одной из важнейших проблем в изучении категорий является их определение. Поскольку категории существуют только в связи друг с другом, определение их включает в себя обязательно в той или иной мере построение определенной системы категорий.

Категории являются понятиями предельной общности. Для них трудно найти родовое понятие. На это указывал В. И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» при определении категории «материя». Категории можно определить только путем установления таких отношений между ними, которые бы отражали объективно существующие взаимоотношения между явлениями. Так, категория «материя» определяется через выяснение ее отношения к «сознанию», а определить отношения между ними — это значит вскрыть закон, черту, принцип и т. д.

В практике научной и педагогической работы мы нередко сталкиваемся с трудностями, связанными с определением категорий. Ищем определение категории сущности, которое было бы непохожим на определения закона, качества содержания, необходимости, прн этом рассматриваем сущность как таковую вне зависимости от явления, т. е определяем не сущность в ее отношении к явлению, а сущность в чистом виде, сущность независимо от явления. Но в таком виде ее трудно отличить от закона, качества, необходимости и т. д., поскольку все эти категории являются однопорядковыми.

Определение категорий вне их системы является бессмысленным делом, приводящим к чисто словесным ухищрениям. Определить содержание какой-либо категории — это значит выявить ее место в общей системе диалектического материализма, отношения данной категории к другим, ибо только в этих отношениях она приобретает свое содержание.

Диалектика, подобно любой другой науке, состоит из теорий, которые являются сосредоточением знания. В теориях, являющихся относительно замкнутыми единицами знания, последнее достигает определенных степеней полноты, завершенности, строгости и доказательности. Теории в диалектике представляют некоторые структурные образования, своеобразные гнезда, также состоящие из связи категорий, объединенных каким-то принципом. Причем сам этот принцип является не чем иным, как законом диалектики, положенным в основу объединения других законов и категорий. Иными словами, он тоже представляет собой связь категорий диалектики.

 

§ 4. Принципы построения системы категорий

Система категорий выступает как логическое выражение материалистической диалектики на данном уровне ее развития. Материалистическая диалектика не может быть наукой, не будучи системой категорий.

В своей системе категории отражают цельность и единство явлений материального мира, а внутренняя взаимосвязь категорий является выражением цельности и закономерности единого мирового процесса. Отдельные категории могут отразить стороны этого процесса, и только в своей совокупности они могут дать нам знание его во всей полноте и глубине. Полную объективность и конкретность категории приобретают в системе, где они гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях и потому могут охватить мир таким, каким он является в действительности. Система категорий нужна потому, что сам мир является системой, закономерной взаимосвязью явлений. «Вся доступная нам природа,— говорит Ф. Энгельс,— образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признается реальность последнего»⁹. Исходным пунктом системы категорий должна служить взаимная связь явлений в объективной действительности. Система природы определяет систему категорий.

Проблема разработки системы категорий материалистической диалектики встала во весь рост сейчас не потому, что ранее диалектический материализм существовал без какой-либо системы категорий. Такого положения быть не могло, материалистическая диалектика с самого момента ее возникновения представляла собой определенную систему категорий, иначе она не была бы наукой.

Вопрос стоит не о создании заново системы, а о ее осознании и совершенствовании в связи с развитием данной науки, обобщении в ней новых достижений познания и практической деятельности.

В практике преподавания диалектического материализма одно время сложилась определенная система категорий: все категории группировались вокруг основных черт диалектики и материализма. Такая система категорий имеет основание, но строгих научных критериев она не выдерживает, поскольку неспособна раскрыть всю глубину содержания категорий диалектического материализма, приспосабливает их к объяснению только какого-либо одного основного закона диалектики, а это не способствовало выявлению всего их содержания.

Основные категории материалистической диалектики сформировались в XIX столетии на основе обобщения опыта развития философии и экстраполяции результатов предшествующей науки. В последующем вносились только некоторые изменения и дополнения в отдельные категории. Что же касается и системы категорий, образующей Логику с большой буквы, то Гегель создал такую логику, и она сыграла свою историческую роль, в частности ее роль в движении научного знания нельзя не вспомнить, говоря о таком событии в истории науки, как появление «Капитала» К. Маркса. И сам К. Маркс и В. И. Ленин отмечали значение «Логики» Гегеля в создании этого величайшего творения человеческого духа и ставили задачу — выработать новую логику, систему категорий материалистической диалектики, которая бы опиралась на всю историю познания мира и его преобразования.

Конечно, в «Капитале» К. Маркса — определенная система категорий, Логика вплетена в ткань науки — политической экономии капиталистического общества, и она не тождественна системе категорий гегелевской логики.

Современный ученый хотел бы от философа не просто получить совет: читай «Капитал» К. Маркса и там найдешь систему диалектических категорий. В дополнение к этому весьма полезному совету он хотел бы иметь систему категорий диалектического мышления в чистом, в логическом виде, причем уже такой, которая бы учитывала уровень развития современного научного знания, происшедшие в последнее время изменения и его структуре, в формах получения теоретических построений и способах их доказательства. Не учитывать эти изменения в характере и устремлениях современного научно-теоретического мышления нельзя, иначе система категорий, логика не будет работать в науке, способствовать достижению новых результатов.

Хотя здесь не может быть полной аналогии, нельзя не заметить мобильности формальной логики в отношении учета потребностей современной науки. Она не только сделала значительный шаг вперед по сравнению с аристотелевской силлогистикой и бэконовско-миллевскими методами индукции, за последнее столетне она не только существенно преобразовала свое традиционное содержание, но создала множество новых исчислений, которые ее значительно приобщили к потребностям и особенностям современной науки. В области разработки диалектической логики необходима не меньшая оперативность и мобильность, потребности в ее логических средствах чрезвычайно велики, наука очень нуждается в системе категорий, которая дала бы мощный толчок в ее развитии, в создании новых теоретических категорий.

В советской философской литературе поставлен и оживленно обсуждается вопрос о системе категорий и путях ее построения. В решении этой большой задачи немаловажная роль принадлежит выявлению принципов ее построения, ответу на вопрос, какой мы хотим ее видеть.

Некоторые авторы полагают, что наша задача в( данном случае — дать материалистический аналог гегелевской логике. Нам этот путь не представляется весьма перспективным. Конечно, можно дать материалистический комментарий к логике Гегеля, больше того, материалистическая переработка гегелевской системы категорий была бы весьма полезной в каком-то отношении, но ни в коем случае ее не следует принимать за разрешение проблемы построения системы категорий.

Дело заключается в том, что в системе категорий философии отражены особенности научно-теоретического мышления эпохи и его устремления.

Категории, выявленные и подвергнутые анализу Аристотелем, выражали уровень мышления античного времени и устремления возникающего научного знания. Поэтому они еще долго определяли ход развития мышления, вплоть до нового времени, когда возникло современное естествознание. Логическая система эмпирической философии не создала принципиально новую систему категорий, она только внесла изменения и дополнения в аристотелевскую и выразила потребность в создании такой системы.

В гегелевской системе категорий нашел отражение уровень научно-теоретического мышления XVIII и первой половины XIX столетия, т. е. науки в момент ее становления. Ведь по существу тогда была только математика, но не было по-настоящему физики, химии, биологии, которые в своих основных разделах сложились в XIX столетии, не говоря уже об истории и других науках об обществе.

Величайшее значение гегелевской логики состоит в том, что ее категории шли значительно дальше науки своего времени, многие ученые XIX столетия в отношении метода научно-теоретического мышления так и не встали на уровень категорий гегелевской диалектики, погрязнув в эмпиризме. Она, конечно, предвосхитила развитие науки в XIX в.

Но это не означает, что научно-теоретическое мышление неспособно выйти или уже не вышло за пределы категорий гегелевской логики, что она предопределяла и будет определять ход развития научного познания на вечные времена, именно на это претендовал сам ее творец; кто сейчас полагает, что гегелевская система категорий с материалистическими коррективами выражает устремления мышления современной науки, тот объективно оправдывает эти ее претензии на абсолютность.

Наука и общественная жизнь теперь далеко не те, что во времена Гегеля, поэтому сейчас требуется такая система категорий, которая отражала бы характерные особенности современного научно-теоретического мышления и его устремления в будущее. При построении этой системы необходимо учитывать весь опыт философской мысли, в том числе и гегелевской логической системы, но уже нельзя ограничиться простой ее переработкой. Да, когда и сам Гегель строил свою систему категорий, то он не пошел по пути внесения корректив в предшествующие системы, в частности в аристотелевскую, а построил новую логическую систему.

Прежде чем строить систему категорий, необходимо строго определить те принципы, которые должны быть положены в основу этой системы.

В решении вопроса о системе категорий необходимо, как уже говорилось, исходить из принципа совпадения диалектики, логики и теории познания. Это означает, что нельзя рассматривать соотношение между категориями, принимая во внимание только либо онтологические, либо гносеологические моменты. Необходимо построить такую систему, которая бы брала в единстве все эти моменты в категориях.

Задача заключается не в том, чтобы просто по какому-то определенному признаку разделить категории по рубрикам, соблюдая все правила деления, выдвигаемые формальной логикой. Это сделать легко, взяв за основу деления один из многочисленных признаков. Система категорий диалектического материализма строится не для того, чтобы их как-то разбить, разложить по полочкам для лучшего запоминания и исчерпывающего перечисления, а для раскрытия, развертывания в этой системе предмета диалектического материализма — объективных законов действительности. В этой связи мы полагаем, что система категорий, предложенная в книге В. П. Тугаринова «Соотношение категорий диалектического материализма», не отвечает этим требованиям. И она была справедливо раскритикована во многих марксистских работах как советских, так и зарубежных.

Важнейшим методологическим принципом построения системы философии, понятий и категорий в ней является единство логического и исторического. Применение этого принципа к исследованию категорий и построению их системы означает, что развертывание, последовательность категорий должны отражать в сокращенном и обобщенном виде всю историю их формирования и развития.

История философии показывает, что возникновение и развитие категорий происходит от простого к сложному, от абстрактного к конкретному: «...Ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу»¹⁰. Это означает, что в построении субординации категорий необходимо следовать этим законам абстрактного мышления, исходить из таких категорий, которые фиксируют самое простое, обычное, массовидное, непосредственное бытие вещей и восходит к категориям более глубоким и конкретным.

Показывая развитие категорий, их переход друг к другу, необходимо выяснить реальную основу, на которой происходит это движение категорий. Гегель считал, что движение категорий обусловлено самодвижением мышления. В действительности же все категории в конечном счете имеют земное, чувственное происхождение. Основой их возникновения и развития является объективная действительность и человеческая практика. Это первое начало забыто и извращено идеализмом. «А диалектический материализм,— пишет В. И. Ленин,— один связал „начало» с продолжением и концом»¹¹.

В построении системы категорий надо исходить из анализа процесса познания, и это ни в коем случае не означает какого- либо отхода от материализма. Ведь категории являются формами отражения действительности, формами познания ее, они возникают в результате процесса развития познания как определенные ступеньки его. А поэтому вполне понятным является то, что в основу построения системы категории будет положено развитие познания, его закономерности.

Последовательность в системе категорий может носить логический характер, она может выражать последовательность развития нашего знания о явлениях внешнего мира, но не развитие самих этих явлений. Например, нельзя решать вопрос, что начале в мире возникло — качество или количество, но правомерна постановка вопроса, как развивалось наше знание о количественной и качественной определенностях предмета, какая категория раньше возникла, или, еще правильнее, какая пара категорий раньше сформировалась в истории познания и в какой последовательности сейчас развивается наше знание о наиболее общих закономерностях развития внешнего мира и его отражения в сознании людей. Так, например, В. И. Ленин пишет: «Сначала мелькают впечатления, затем выделяется нечто,— потом развиваются понятия качества... (определения вещи или явления) и количества. Затем изучение и размышление направляют мысль к познанию тождества — различия — основы — сущности versus явления,— причинности etc.»¹²

Нарисованная В. И. Лениным картина изображает не процесс возникновения в самом мире качества, количества, сущности, явления и т. д., а процесс, последовательность постижения явлений и закономерностей объективного мира в сознании человека. Когда же логическая последовательность в системе категорий превращается, как у Гегеля, в реальный генезис самих явлений, то мышление и его развитие становятся демиургом самой действительности. Всякий, кто пытается строить онтологическую систему категорий, стоит перед дилеммой: либо отказаться от идеи развития в построении системы категорий и изложить категории диалектики по группам в порядке координации, либо встать на неверную точку зрения о существовании единонаправленного процесса развития мира, последовательного возникновения в самой действительности категорий. Если пойти по первому пути, то можно построить различные классификации категорий по какому-либо объективному признаку, вроде вещь, свойство, отношение, в которых будет потеряно характерное для диалектики содержание (развитие); если придерживаться второго пути, то придешь к телеологии и изменишь материализму.

Выход только один: при построении системы категорий диалектического материализма за основу взять процесс развития познания от простого к сложному, от абстрактного к конкретному. В таком случае, во-первых, система категорий философии будет соответствовать самому духу диалектики — принципу развития, во-вторых, она будет материалистической, свободной от идеи построения какой-либо мировой схематики, выразит процесс постижения в категориях мышления наиболее общих законов всякого движения.

Некоторым представляется, что уже сам факт построения такой системы категорий, в которой за основу будут взяты этапы в развитии познания, является отступлением от материализма в сторону субъективизма. Но это недоразумение связано с неверным представлением о процессе познания как чисто субъективной деятельности человека. Ленинская идея тождества, совпадения диалектики, логики и теории познания своим содержанием имеет иное представление о процессе познания, об отношении законов мышления к законам объективного мира.

Для диалектики главное в познании — объективное содержание, процесс развития познания означает не смену чисто субъективных представлений, а изменение в сфере объективного содержания познавательного образа. Категории материалистической диалектики приобретают для нас значение только постольку, поскольку они объективны по своему содержанию, и когда речь идет о развитии познания как основе в построении системы категорий, познание рассматривается со стороны его объективного содержания. Изучая изменение содержания нашего знания, мы постигаем закономерности развития самих явлений объективного мира.

При построении системы категорий необходимо проводить мысль В. И. Ленина, что «категории надо вывести (а не произвольно или механически взять) (не „рассказывая" не „уверяя", а доказывая...»¹³. Следуя этим принципам и в соответствии с объективно существующими сторонами процесса познания, можно построить систему категорий, которая будет состоять из трех разделов, где категории своим предметом имеют объективные стороны процесса познания в их взаимоотношении. Причем категории этих разделов будут отличаться друг от друга тем, что в них отражены разные аспекты взаимоотношения сторон познания (природа, познание, формы познания). Все категории ток или иначе отражают природу, являющуюся источником и содержанием всех наших знаний, но в разных категориях природа отражается в разных аспектах.

В первый раздел входят категории диалектического материализма, возникающие непосредственно в связи с решением основного вопроса философии, его первой и второй стороны.

Внутренняя логика развития категорий этого раздела состоит в том, что в них показывается возникновение на определенной ступени сознания. Сюда входят следующие категории: взаимосвязь, взаимодействие, движение, развитие, пространство и время, отражение, психическое сознание, мышление и т. п.

Второй раздел состоит из категорий, выражающих как природу, так и мышление, но со стороны отражения в них наиболее общих законов движения природы и мышления, т. е. категории, в которых выражены законы диалектики: основные и неосновные. При распределении категорий внутри этого раздела взят принцип движения, познания от менее глубоких закономерностей к более глубоким. Поэтому необходимо начать с тех категорий (целое и часть, тождество и различие, причина и действие и т. д.), которые выражают более простые и, следовательно, раньше во времени установленные закономерности, а закончить основными законами диалектики, выражающими существо диалектической концепции развития.

В этот раздел входят категории в следующем порядке: целое и часть; единичное, особенное и всеобщее, тождество и различие, причина и действие, основание и следствие, цель и средство, сущность и явление, форма и содержание, закон, необходимость и случайность, возможность и действительность, количество и качество, единство и противоречие, отрицание и отрицание отрицания и т. п.

Третий раздел включает категории диалектики, отражающие непосредственно процесс познания и практической реализации знания, его воплощения снова в объективную реальность. Категории этого раздела являются логическим продолжением, конкретизацией и дальнейшим развитием предыдущих двух разделов, в какой-то степени синтезируя их. Раздел первый заканчивается категорией мышления как отражения объективного мира. В третьем разделе за исходное берется понятие объективной истинности мышления и раскрывается содержание всех категорий, дающих нам возможность понять всю сложность, противоречивость движения нашего знания по пути объективной истины и создания на основе идей нового мира вещей и процессов. Категории этого раздела связаны с учением о развитии и его законах. Если в категориях второго раздела в основном отражаются закономерности, общие как для бытия, так и для познания, то в третьем, разделе раскрываются категории так называемой субъективной диалектики, развитие познания и человеческой практики.

При распределении категорий этого раздела в основу положен принцип, дающий возможность понять, на какой основе и в каких формах возникает и развивается процесс познания и как знание снова в результате практики становится объективной реальностью. Категории этого раздела также отражают природу, но со стороны познания ее они показывают, как природа в познании выступает по своему содержанию тождественной природе в объективной реальности, как результаты познания используются в практике и сама природа приобретает иную, очеловеченную форму.

В третий раздел входят следующие категории: истина, практика, свобода и необходимость, субъект и объект, эмпирическое и теоретическое, анализ и синтез, логическое и историческое, абстрактное и конкретное, относительное и абсолютное, формы мышления (суждение, понятие, умозаключение, теория, гипотеза, идея) и т. п.¹⁴

Ни одну из представленных здесь групп категорий диалектики нельзя рассматривать как либо только онтологическую либо только гносеологическую. Все категории всех групп имеют объективное содержание, отражают прямо или опосредованно объективный мир, связаны с решением основного вопроса философии, имеют логическое значение; как момент, ступенька в познании все они содержат три стороны процесса познания, о которых говорил В. И. Ленин. Различие между ними состоит только в том, что эти стороны по-разному в них выражены и что они занимают различное место в раскрытии предмета диалектического материализма: одни категории выражают черты, другие — определение исходных понятий, третьи — принципы и законы, четвертые — методологические положения. Категории излагаются в той последовательности, которая необходима для изложения материалистической диалектики как науки, поэтому данная система категорий, на наш взгляд, выражает логику самого предмета диалектического материализма и методику изложения.

То разделение категорий, которое представлено нами, отнюдь не может претендовать на решение проблемы построения системы категорий. Недостаточно сформулировать принципы и составить соответственно им таблицу категорий. Аналогичные таблицы имеются в других работах по диалектике, но, к сожалению, проблема построения системы категорий, Логики с большой буквы остается все еще задачей философов-марксистов.

Недостаток таблиц категорий, предлагаемых в настоящее время, состоит именно в том, что они оперируют категориями, которые были в философии и более ста лет тому назад, ни в одной из них почти не вводится ни одной новой, выражающей особенности современного научно-теоретического мышления и его устремления в будущее. А как ни переставляй эти таблицы, как их ни тасуй, новой системы, выражающей нынешнюю форму диалектического материализма, не получишь. А некоторые вообще полагают, что наша задача — только восстановить полноту гегелевской системы категорий и в соответствии с ее принципами разбить их на три раздела: бытие, сущность, понятие. В таком случае введение новой пары категорий вроде структуры и элемента кажется ненужной отсебятиной.

Эта инерция, боязнь отойти от уже известного набора категорий и их традиционного толкования приводит к топтанию на месте в решении этой важной проблемы. А система категорий возникает не путем нахождения наилучшей комбинации выдвинутых некогда философией категорий, а на основе анализа современного научно-теоретического мышления, его особенностей и устремлений. Ведь категорий нет в действительности, они — формы постигающего ее мышления. Следовательно, в мышлении надо искать категории и их связи, характерные для современного уровня его развития. При этом само собою и решатся вопросы: какие из прежних категорий сохраняют свое значение и в каком содержании, какие новые категории необходимы для понимания характера и специфических особенностей нынешнего этапа в развитии научного познания, в какой связи категории наиболее полно и глубоко выражают все его стороны и отношения.

Советские философы уже проделали в этом направлении большую подготовительную работу, но необходимы новые усилия, в результате которых задача, поставленная В. И. Лениным,— систематическое изложение диалектического материализма как системы категорий, Логики, выражающей диалектику, получила бы свое решение.

Примечания:

¹ Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 221.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 276-277.

³ Там же, стр. 278-279

⁴ «Physikalische Blatter», 1958, № 4, S. 153.

⁵ Г. Кребер. О возможности математического представления некоторых категорий диалектического материализма,— Материалы к симпозиуму «Диалектика и современное естествознание», выпуск 4. М., 1966, стр. 93— 94.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 20.

⁷ «Литературная газета», 1967. № 34.

^7а В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 23

⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 85

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 392.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 12, стр. 728—729.

¹¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 264.

¹² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 301.

¹³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 86

¹⁴ Мы не ставим своей целью перечислить все категории, входящие в ту или иную группу, а стремимся только выяснить принцип их распределения по группам.

III ГЛАВА

ДИАЛЕКТИКА И ФОРМАЛЬНАЯ ЛОГИКА

 

§ 1. Предмет формальной логики и его изменение в процессе развития научного знания

Поскольку мышление изучается и формальной логикой и диалектикой, то возникает вопрос, в каком отношении находятся формальная логика и диалектика, что в мышлении изучается формальной логикой, а что — диалектикой, какое существует различие в методе изучения мышления диалектикой и формальной логикой.

Все эти вопросы необходимо разрешить для понимания сущности диалектики и ее значения для развития современного научного мышления. Мышление изучается не только логикой, но и другими науками, например, психологией. Психология изучает мыслительную деятельность индивида в зависимости от условий, в которых она совершается; в задачу психологии входит вскрытие закономерностей протекания процесса мышления, приводящего к определенным познавательным результатам. Логика делает исследование этих" познавательных результатов своим предметом, она изучает не законы протекания процесса мышления у индивида, а законы достижения мышлением истины. В. И. Ленин писал: «Не психология, не феноменология духа, а логика = вопрос об истине»¹. Это, конечно, не означает, что психологию вообще не интересует, к каким познавательным результатам приводит процесс мышления: к истинным или ложным, но проблема истинности мышления не является специальным предметом психологии.

Диалектика и формальная логика — две науки, имеющие свою историю. Та и другая зародились и развивались в лоне философии. Как они сейчас относятся друг к другу, какое влияние оказывают на развитие научного знания? Для этого недостаточно выяснить только значение этих терминов, но и реальное содержание заключенных в них понятий.

Логика возникла и развивалась как анализ познающего мышления, его структуры, законов функционирования. Элементы логического анализа обнаруживаются уже в сочинениях индийских буддистов, греческих натурфилософов-досократиков, в фрагментах Демокрита и рассуждениях софистов, в диалогах Платона и т. д. Первым систематизатором и основоположником логики как науки считается обыкновенно Аристотель, подытоживший и критически обобщивший все предшествовавшие попытки исследований в области мышления. В его трудах были впервые сведены воедино и систематически рассмотрены все те области проблем, которые впоследствии выделились в виде логики, хотя ни сколько-нибудь четкого обособления логической проблематики, ни самого названия «логика» в его сочинениях обнаружить нельзя. Позднейшие комментаторы философии Аристотеля выделили под названием «аристотелевская логика» разделы его учения о категориях и законах мышления, относящиеся главным образом к анализу мышления со стороны его формального содержания — описанию структуры и видов доказательства. Но этим не ограничивается логика Аристотеля, который дал философские истолкования формам мышления, показал их связь с бытием, поставил вопрос о логике как методе познания.

В исследованиях Аристотеля рассмотрение категорий, форм и законов мышления постоянно переплетается и смешивается с рассуждениями космологического, физического, психологического и лингвистического характера. Несомненный интерес представляют логические идеи, выраженные в его «Метафизике», где анализируются основные роды бытия, находящие свое отражение в категориях. Аристотель задел все основные категории: материя, содержание, форма, возможность, действительность, качество, количество, движение, пространство и время и т. п. В центре стояла категория сущности, которую он рассмотрел наиболее полно. Анализ категорий стихийно подводил Аристотеля к пониманию их взаимной связи, переходов, текучести.

Аристотелевская логика не является чем-то цельным и завершенным. Она — совокупность разных аспектов логического анализа постигающего мышления. Поэтому в последующем разные ее слои служили объектом дальнейшей разработки, уточнений и обобщений. Стоики, которые ввели сам термин «логика», разрабатывали теорию вывода, дополняя силлогистику Аристотеля и дальше формализуя ее. По существу они положили начало логике высказываний. В этом направлении шла логическая мысль европейского средневековья.

В новое время к учению Аристотеля о силлогизме была добавлена теория индуктивных умозаключений, разработанная рядом мыслителей, в том числе и Ф. Бэконом. Таким образом и сформировалась традиционная, или классическая, формальная логика, особенности которой состоят в следующем:

1) Она составляла органическую часть философии, была своеобразной теорией и методом познания. Ее законы служили основой метафизического метода мышления, его теоретическим обоснованием. Собственно логическое содержание ее составляли правила и формы умозаключений.

Формы следования одного суждения из других, строение и структуру готового, сформировавшегося знания традиционная формальная логика изучала на основе определенных законов: тождества, недопустимости противоречия, исключенного третьего и достаточного основания. Эти законы определяют необходимую и существенную связь, существующую между сформировавшимися мыслями внутри некоторого рассуждения. Так, закон тождества требует однозначности употребления терминов в умозаключении. В одном и том же умозаключении один и тот же термин должен употребляться в одном и том же значении. Если термины в умозаключении не однозначны, то не может быть и связи между посылками в умозаключении, а следовательно, не может быть и самого умозаключения.

Закон недопустимости противоречия своим содержанием имеет следующее утверждение: если какое-либо суждение А из системы суждений, образующих умозаключение, является истинным, то не может быть истинным в этой же системе суждение, противоречащее суждению А, т. е. в определенной системе суждений, образующих умозаключение, не могут быть одновременно истинным суждением А и противоречащее ему суждение (не-А).

Этот закон не касается конкретного содержания суждений, он не решает вопроса о том, какое из противоречащих суждений является истинным. Умозаключение как форма следования одного суждения из других может существовать и функционировать нормально при условии, если не будут считаться истинными противоречащие друг другу суждения.

Согласно закону исключенного третьего, два суждения, из которых одно отрицает другое, не могут быть одновременно ложными; если одно из них ложно, то другое — истинно, и наоборот.

Закон достаточного основания утверждает, что истинность всякого суждения должна быть достаточно обоснованна. На основе этих законов логика изучала отношения между суждениями в системе какого-либо умозаключения, выявляя формы и правила следовании одного суждения из других, ранее образовавшихся. Понятия и суждения в ней рассматриваются только в той мере и с той их стороны, какая необходима для понимания следования суждений.

Изучая закономерности следования одного суждения из других, уже в традиционной логике был установлен так называемый логический, или формальный, критерий истинности суждений, который, конечно, хотя и необходим, но недостаточен. Суждение может по всем законам формальной логики следовать из других суждений (какая-либо система может быть логически непротиворечивой) и в то же время не быть объективно истинным, не соответствовать действительности. Логическая последовательность и непротиворечивость — только одно из необходимых, но отнюдь не достаточных условий достижения объективно-истинного знания о явления внешнего мира и законах их развития.

2) Классическая логика не была чисто формальной, законы и формы мышления рассматривала одновременно как принципы бытия, причем само бытие материалистами и идеалистами понималось по-разному. В связи с этим формальная логика с самого начала ее возникновения служила ареной ожесточенной борьбы материализма и идеализма. В анализе структуры доказательства, умозаключения в качестве первичного элемента она брала но суждение (предложение), а понятие (термин), выводя формальные отношения между терминами из реальных отношений.

Тем не менее, анализируя формы мышления, она акцентировала свое внимание на формальном содержании, т. е. главным образом интересовалась не тем, что и как отражается данной формой мышления. Она исследует в формах мышления такое содержание, которое дает возможность вывести из имеющихся суждений новое. Например, из любого общего суждения формы: «Все А суть В» можно вывести суждение «С есть В», если будет установлено, что С является предметом класса А. И это совершенно не зависит от конкретного содержания данных суждений, это связано с формальным содержанием этих суждений и их отношений. Формальное содержание предметно, оно является отражением объективных закономерностей, самых общих и простейших отношений, но непосредственно не связано с конкретными свойствами какого-либо определенного предмета, отраженного в том или ином конкретном суждении.

Формальное содержание является чрезвычайно широким, оно отражает наиболее общие свойства и отношения, присущие всем явлениям материального мира, поэтому оно находится вне зависимости от конкретного содержания суждений. Если правила вывода связаны с более конкретным содержанием, то и сфера применения этих правил уже.

Таким образом, объективное содержание, зафиксированное в формах мышления, становится формальным, если оно составляет основу правил и форм следования одного суждения из других.

Наконец, с начала возникновения логика стала пользоваться для обозначения формальных отношений символикой, но в классической логике символика не выступала в качестве метода решения логических проблем, ее применение было ограничено и носило чисто вспомогательный характер.

Но развитие формальной логики не остановилось на том уровне, который зафиксирован в классической или традиционной логике. Она постоянно обогащалась новыми результатами, все более точно, глубоко и полно описывала свой собственный предмет. При этом развитие формальной логики происходило по двум главным направлениям. Практика научного мышления порождала новые, ранее неизвестные формы научного мышления. Формальная логика описывала их структуру, выясняла правила и условия следования. Так, например, развитие науки нового времени связано с возникновением и развитием индуктивных способов доказательства. Формальная логика исследовала индуктивные умозаключения со стороны отношений посылок и заключения в них, она описала различные формы индуктивных умозаключений и т. д. Развитие математического и физического знания выдвинуло новые формы дедуктивных доказательств, формальная логика описала их строение и структуру. Так будет продолжаться и впредь: формальная логика своими средствами будет изучать все возникающие формы научного мышления как простые, так и сложные, и в каждой из них она найдет свой предмет.

Одной из важнейших задач формальной логики является изучение содержания нашего мышления с тем, чтобы использовать его как основу для совершенствования прежних форм вывода и установления новых. Прежние формы вывода совершенствуются, когда вводятся новые дополнительные условия, основывающиеся на реальном содержании мышления. Открытый наукой закон может стать основой для новых форм и правил вывода. Законы, в которых отражены простейшие отношения, присущие всем явлениям действительности, выступают формальным содержанием процесса вывода вообще, другие, менее общие законы лежат в основе того или иного типа вывода или даже отдельной формы ее конкретной модификации.

Существует неверное представление, что формальная логика изучает только какие-то одни формы мышления, простые, элементарные. В действительности же все формы мышления являются объектом для исследования формальной логики, но она изучает их с одной, специальной стороны. Любая форма мышления, например умозаключение, может быть предметом формально-логического анализа. Ведь всякое умозаключение состоит из суждений, которые находятся между собой в различных отношениях. Между суждениями любого умозаключения существуют такие отношения, которые подчинены формальнологическим законам. Если что-то является формой мышления, то оно, независимо от того, каково ее конкретное содержание, входит в сферу изучения формальной логики, к нему можно применить формально-логические критерии. Своими способами и своими средствами формальная логика изучает все формы мышления, но этими способами и средствами она не может изучить все в формах мышления.

Формальная логика развивается не только в связи с возникновением новых форм мышления, но и в результате использования новых средств и приемов изучения своего предмета. Так, крупным этапом в развитии формальной логики было возникновение нового направления в ней — математической логики, явившейся следствием, с одной стороны, применения новых приемов логических исследований, а с другой стороны, изучения таких форм доказательства, которые ранее либо в развитой форме вообще не существовали, либо подробно не анализировались логикой.

Математическая логика как научная дисциплина возникла вначале как применение математических средств к логическим исследованиям. Предмет математики и предмет формальной логики имеют много общего. Сходство предметов этих двух наук состоит в том, что они связаны с отражением чрезвычайно общих отношений в действительности, выражающихся в абстракциях, связь которых с объективным миром носит сложный характер. Общность предметов формальной логики и математики служила поводом для попыток, с одной стороны, выведения содержания исходных математических понятий и аксиом из логических положений, с другой стороны, сведения содержания последних к выражению чисто количественных отношений, изучаемых математикой. Подобные попытки не приводили и не могут привести к плодотворным результатам, ибо как бы ни были близкими предметы этих двух наук, они все же существенно различны.

Однако близость предметов формальной логики и математики дает возможность применить в определенных границах метод одной науки для изучения предмета другой. Так и было в формальной логике и в математике. Поскольку предмет формальной логики подобно предмету математики включает в себя регулярные отношения и его можно в целях изучения разделить на относительно однородные, дискретные элементы, допускающие количественный анализ, поскольку положения формальной логики, как и математики, являются отражением чрезвычайно общих форм и отношений, существующих в материальном мире, постольку в формальной логике можно широко использовать для выражения понятий и положении, а также отношений между ними математическую символику.

Применение математической символики для решения логических задач оказалось очень плодотворным, ибо математическая символика дает возможность выделить интересующую нас сторону или отношение в предметах и однозначно определить их. Потребности развития формальной логики требовали вычленения наипростейших и наиболее общих форм отношений, существующих между суждениями в процессе вывода, применение математической символики способствовало успешному решению этой проблемы. Развитие формальной логики требовало дальнейшей формализации изучаемых ею отношений, а это в свою очередь ставило вопрос о более широком и далеко идущем формализме и применении математической символики для решения логических проблем.

Тенденция сближения формальной логики и математики выявилась уже в XVЙ в. Начало ей положил Лейбниц, который сформулировал лишь некоторые принципы топ части математической логики, которая потом стала называться алгеброй логики. Он написал программу, которая была реализована позже. Понятия, как и высказывания, необходимо свести к некоторым основным, обозначив их соответствующими знаками или символами. Из этого небольшого числа понятий можно реконструировать или вывести все остальные, представив их комбинацией этих символов, дедукция высказываний основывается на всеобщих правилах, которые посредством введения символов формируются аналогично алгебраическим правилам вычисления. Идеи Лейбница были слишком новы для XVII в., наука которого не была к ним подготовлена. Логики в XIX в. (Дж. Буль, Ч. Пирс, Э. Шредер, П. С. Порецкий) пришли к ним и стали их реализовывать на ином этапе научного знания.

Но внедрение математических способов в логику еще не дало новой формальной логики или новой ветви в ней. Это был еще только первый этап в ее формировании. Русский логик П. С. Порецкий, который в прошлом столетии плодотворно трудился на этом поприще, так характеризовал возникшую математическую логику: «Математическая логика по предмету своему есть логика, а по методу математика»². Это была по существу не математическая логика, а еще обычная формальная логика в символическом изображении (символическая логика, или алгебра логики), правда уже значительно трансформированная в направлении ее сближения с математикой по форме и методу исследования своего предмета.

Второй этап формирования математической логики связан с применением формальной логики к решению математических проблем. Дальнейшее развитие математики требовало решения чисто логических вопросов, т. е. разрешение многих математических задач привело к усовершенствованию и дальнейшему развитию аппарата формальной логики. Создалось противоречие между потребностями математики и формальной логикой, ее способностью в прежней форме удовлетворять эти потребности. Формальная логика даже в символическом изображении не была эффективным логическим средством решения таких математических проблем, как разрешимость или неразрешимость задач тем или иным методом, выводимость или невыводимость тех или иных положений из посылок, структура и сущность математических доказательств, особенности связи между понятиями и теориями в них.

Все эти вопросы ставились математикой, решение их необходимо для прогресса математики, но они были логическими вопросами по своей природе.

В этом направлении логика развивалась рядом философов и математиков: Б. Расселом и А. Уайтхедом, Г. Кантором, К. Геделем, П. С. Новиковым, А. Н. Колмогоровым, А. А. Марковым и другими. Созданный ею аппарат стал применяться к анализу научных знаний, и здесь большую роль сыграли работы Г. Фреге, Я. Лукасевича, Р. Карнапа, А. Тарского, Г. Рейхенбаха и других.

В чем особенность той логики, которая носит название математической?

Она изучает свой предмет путем создания особым образом организованных систем — искусственных, формализованных языков. Согласно ее методу, называемому Чёрчем логистическим, знание — язык, искусственно созданный, формализованный. «Словарь... языка задается тем, что выписываются единые символы, которые будут употребляться. Они называются исходными символами языка и должны предполагаться неделимыми... Конечная линейная последовательность исходных символов называется формулой. По определенным правилам из числа всех формул выделяются правильно построенные формулы... После этого некоторые из числа правильно построенных формул объявляются аксиомами. И, наконец, устанавливаются (исходные) правила вывода (или правила действий, или правила преобразований), по которым из соответствующих правильно построенных формул как из посылок непосредственно выводится или непосредственно следует как заключение некоторая правильно построенная формула»³.

По этому образу построены все формально-логические исчисления, по нему же будут строиться и новые. Меняются только знаки, правила формирования из них предложений, исходные аксиомы и правила перехода от одних предложений к другим.

Эта идеальная модель построения знания, иными словами созданный искусственный формализованный язык, является в подлинном смысле каноном мышления, служащим методом анализа реального достигнутого знания, эту модель мы как бы накладываем на результаты реального знания и пытаемся, с одной стороны, осознать его с точки зрения этой модели и построить в соответствии с ней. Логический анализ теоретического знания на основе этого метода дал большие результаты как для развития теоретического познания, так и для практики, в частности для решения задач передачи функций человеческого мышления машине.

Кибернетика была бы невозможна без создания метода анализа знания на основе создания искусственных формализованных языков. На базе этого метода можно проанализировать имеющееся знание и соответственно перестроить его, выразить, по возможности, в строго формализованной системе.

Современная формальная логика разветвлена на множество систем, развиваются многие ее разделы и ее плодотворность не вызывает сомнений. Но возникает множество вопросов о ее природе, отношении к математике, традиционной формальной логике и философии.

Первый вопрос, который необходимо разрешить, изучает ли формальная логика мышление, а еще точнее, относится ли она к логике или к математике. Так, например, Я. Лукасевич пишет: «Однако неверно, что логика — наука о законах мышления. Исследовать, как мы действительно мыслим или как мы должны мыслить,— не предмет логики. Первая задача принадлежит психологии, вторая относится к области практического искусства, наподобие мнемоники. Логика имеет дело с мышлением не более, чем математика»⁴.

К ответу на этот вопрос нужно подходить, несомненно, точнее, чем Лукасевич. В том виде, в каком сформировался сейчас метод логического анализа, своим предметом он имеет язык. И здесь мы согласны со следующим утверждением Я. Лукасевича: «Современная формальная логика стремится к возможно большей точности. Эта цель может быть достигнута только с помощью точного языка, построенного из устойчивых, наглядно воспринимаемых знаков. Такой язык необходим для любой науки. Наши собственные мысли, не оформленные, в слова, являются для нас же самих почти непостижимыми; невыраженные же мысли других людей могут быть доступны только для ясновидца. Каждая научная истина, для того чтобы быть воспринятой и удостоверенной, должна быть воплощена в понятную для каждого внешнюю форму. Все эти утверждения представляются неоспоримой истиной. Современная формальная логика, следовательно, уделяет огромное внимание точности языка. То, что называется формализмом, есть следствие этой тенденции»⁵.

Если Я. Лукасевич признает все это бесспорной истиной, то непонятно, почему он отказывает логике в изучении мышления. Ведь мышление существует реально, практически, принимая определенную чувственно воспринимаемую форму знаков, языка, в котором эти внутренние формы, образы вещей связываются с предметами определенного вида (звуками, графическими изображениями и т. п.).

Если бы знание не было языком, им нельзя было бы оперировать в обществе. Предмета, образ которого знание создает, нет, ни один человек не может передать другому еще не сделанный топор, план которого у него имеется в голове, но он может передать ему этот план, если он принял чувственно-воспринимаемую форму. Человек — предметное существо и действует только предметным образом, знания приобретают предметный характер, становясь языком.

Понятие языка в современной литературе приобрело очень широкое значение и далеко выходит за пределы того, что обычно разумеют под языком, когда говорят о родном языке, противопоставляя его иностранным. Действительно, теперь уже никого не удивляет выражение Нильса Бора: «Математика — это больше, чем наука, это — язык науки». Но не только математика, а любая другая наука является языком; особенность математики в данном случае состоит в том, что она становится универсальным языком науки.

Самым общим определением языка, охватывающим как так называемые обычные или естественные языки, оперирующие словами и предложениями, так и искусственные языки наук, со специальной символикой, может быть следующее: язык — форма существования знания в виде системы знаков. Отсюда и само знание всегда выступает в виде какого-то языка.

Знание, будучи языковой системой, образует своеобразный мир, имеющий определенную структуру, включающую в себя связь между ее образующими элементами по известным правилам. Эта система имеет свои законы построения и функционирования, она непрерывно обогащается новыми элементами, меняет свою структуру и т. п. Традиционная формальная логика при изучении мышления тоже исходила из языка, но не искусственного, а естественного. Аристотель был одним из первых философов, который сделал язык исходным моментом в анализе мышления, познающего объективный мир. И действительно, на поверхности мышление выступает как речение. Поэтому для Аристотеля суждение — это высказывание, утверждающее или отрицающее что-нибудь о чем-нибудь. Само суждение распадается на термины, а категории — высшие роды высказываний.

Математическая логика с ее разделами (синтаксис, семантика) продолжает эту традицию, изучая формы мысли путем анализа языка. Но создание формализованных, искусственных языков создает условия для более точного, всестороннего и глубокого проникновения в свой предмет. Поэтому математическая логика — это «логика, развившаяся в точную науку, применяющую математические методы»⁶.

Конечно, математическая логика связана с математикой, больше того, нередко в ее содержание включают некоторые задачи, которые не имеют общелогического содержания, а связаны непосредственно только с математикой. Но сейчас эти разделы переходят в метаматематику, а математическая логика на новом этапе, новыми средствами решает те проблемы, которые имели место по традиции в формальной логике.

Некоторые Современные авторы полагают, что она не является единственно возможным формальным логическим аппаратом, пригодным «для решения любых проблем теории научных знаний, если только последние нуждаются в логике»⁷. А. А. Зиновьев рассматривает математическую логику, включающую в себя исчисление высказываний и предикатов с некоторыми дополнениями, только некоторым фрагментом формально-логической теории научных знаний, который «не учитывает всего действительного разнообразия логических форм и их взаимоотношений»⁸.

Положим, мы согласимся с тем, что формально-логический аппарат не исчерпывается математической логикой в указанном объеме, он будет пополняться, но это не значит, что пополнение идет за счет включения содержания традиционной формальной логики. Формальная логика может развиваться в современных условиях только путем создания формализованных искусственных языков. Традиционная логика как особая научная логическая дисциплина потеряла свое значение, поскольку математическая логика именно как формальная логика решила ее задачи полнее, точнее и глубже. Она может сохранить свое педагогическое значение как пропедевтика в изучении логики и философии; по все попытки ее гальванизировать в качестве современной логической теории обречены на неудачу.

В отличие от традиционной современная формальная логика по существу перестала быть частью философии, она потеряла свое значение основы философского метода достижения истины, ее законы не могут быть универсальным методом познания явлений и их преобразования в практике. Формальная логика не составляет части марксистского мировоззрения, но в подлинном, неискаженном виде она не является частью враждебного нам мировоззрения.

В условиях современного, развитого научного знания формальная логика превратилась в обособившуюся отрасль науки, которая, в результате ее успехов за последнее время, отпочковалась от философии, как в свое время вышли из философии другие науки (естественные и общественные). Предмет формальной логики стал узко специальным, и в этом смысле она ничем не отличается от других наук (психологии, языкознания, математики и т. д.). То обстоятельство, что формальная логика изучает мышление, еще само по себе не может служить аргументом в пользу того, что предмет формальной логики входит как составная часть в предмет марксистской философии. Мышление могут изучать и изучают науки, которые давно уже не входят в философию. Формальная логика изучает специальную сторону мышления, поэтому она не может претендовать на то, чтобы быть всеобщим методом познания. Философия же изучает мышление и его законы с тем, чтобы вскрыть общие законы развития явлений внешнего мира, а также для того, чтобы обнаружить законы развития самого познания, выяснить его отношение к явлениям объективной действительности.

Марксистская философия относится к формальной логике так же, как и к другим отраслям научного знания (математике, физике, биологии, психологии, языкознанию и т. д.). Отрицать формальную логику так же абсурдно, как отрицать математику, лингвистику и т. д. Больше того, марксистская философия предполагает существование хорошей формальной логики, результаты которой ее так же интересуют, как и результаты всех других специальных наук. Конечно, формальная логика нуждается и использует категории, выработанные философией. Так, например, формальная логика должна исходить из научного понимания истины ее критерия, сущности мышления и его формы, правильного диалектико-материалистического решения основного вопроса философии и т. д. Сама формальная логика своим методом и на основе своих законов не решает и не может решить этих вопросов, у нее другой предмет. Но в такой же мере в научном решении философских вопросов нуждаются и другие специальные науки. Современная физика испытывает потребность в диалектико-материалистическом взгляде на мир так же, как и формальная логика. Философия дает современной физике научное понятие о материн, движении, пространстве, времени и т. д. Таким образом, марксистская философия необходима формальной логике в такой же мере, как и другим наукам.

Некоторые представители формальной логики строят свои теории на основе категорий идеалистической философии, развивают учение о строении доказательства на базе позитивистской либо другой идеалистической гносеологии. Это, конечно, приносит большой ущерб формальной логике, так же, как пагубно действует идеализм на физику, математику, биологию и т. д. Поэтому формальная логика была и остается ареной ожесточенной борьбы материализма и идеализма. Задача логиков-материалистов — подвергать критике идеалистические основы в работах зарубежных представителей формальной логики.

Но подобно тому, как нелепо отбрасывать результаты теории относительности либо квантовой механики на том лишь основании, что некоторые буржуазные физики при истолковании этих теорий исходят из категорий идеалистической философии, также абсурдным является стремление некоторых отбросить все результаты современной формальной логики, полученные зарубежными учеными, аргументируя это только тем, что они исходят при этом из неверных философских предпосылок. Наше отношение к буржуазным ученым определил В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» следующим образом: «Задача марксистов и тут и там суметь усвоить себе и переработать те завоевания, которые делаются этими «приказчиками» (вы не сделаете, например, ни шагу в области изучения новых экономических явлений, не пользуясь трудами этих приказчиков),— и уметь отсечь их реакционную тенденцию, уметь вести свою линию и бороться со всей линией враждебных нам сил и классов»⁹.

Эти слова В. И. Ленина полностью применимы и к зарубежным специалистам, работающим в области формальной логики. Мы должны взять у них все ценное и отбросить реакционные поползновения к идеализму. Формальная логика тогда является подлинно научной, когда она исходит при рассмотрении своего предмета из философских категорий диалектического материализма.

В отличие от других специальных наук, формальная логика ближе всего стоит к философии, как по своему происхождению (она начала выделяться из философии сравнительно недавно), так и но содержанию: законы и формы формальной логики, как и законы и формы марксистской философии, носят всеобщий характер в том смысле, что их надо соблюдать всегда и всюду, независимо от того, каково содержание нашего мышления, хотя само но себе следование законам формальной логики еще не гарантирует объективную истинность мышления. Но законы и формы формальной логики, хотя и носят всеобщий характер, не могут служить основой философского метода и теории познания, поскольку она абстрагируется от развития как явлений внешнего мира, так и мышления. Когда метод какой-либо специальной науки (механики, математики, физики, биологии) превращается в философский метод познания, то сам этот метод становится односторонним, метафизическим.

То же самое можно сказать и о формальной логике. Метод, выработанный для изучения процесса выведения знания из ранее образовавшихся суждений, когда абстрагируются от развития познания, нельзя превращать во всеобщий метод познания явлений природы, общества и человеческого мышления. Абсолютизация метода формальной логики характерна для многих современных буржуазных философов и ревизионистов, которые считают формальную логику единственной наукой о законах и формах мышления.

Современный позитивизм, заявляя, что философия — это лотка, разумея под последней только формальную логику (другой логики он не знает), сводит философскую проблематику к формально-логической и тем самым по существу ликвидирует философию, ибо формальная логика в современных условиях превратилась в специальную область, анализирующую «технику» выводного знания. Она в самом деле не решает проблемы взаимоотношения мышления и бытия, а если и попытается ее решать своими методами и средствами, то будет далека от требований современной науки, ибо как философия формальная логика себя давно исчерпала. Ликвидаторство философии в современном, логическом позитивизме и выступает в форме подмены философии формальной логикой.

Имеется тенденция представить диалектику и современную формальную логику двумя несовместимыми системами, исключающими одна другую. Признание диалектики ведет к отрицанию формальной логики, и наоборот. Это было бы так, если бы две научные системы имели один предмет и строили о нем теории, одна из которых является отрицанием другой. Например, диалектика бы в противоположность формальной логике полагала, что из посылок: все люди смертны, Сократ — человек, следует вывод, что Сократ не смертен. Но диалектика не имеет ни исчисления высказываний, ни исчисления предикатов и т. п. Это вообще не ее область исследования, своего знания по этому вопросу она не имеет. Эти две науки касаются разных сторон в научно-теоретическом мышлении и, поскольку это слово стало до некоторой степени модным, они дополняют друг друга. Диалектика дает систему категорий, продуктивно работающих в процессе движения мышления к новым результатам, а формальная логика — аппарат, дающий возможность из теоретического или эмпирического имеющегося знания с той или иной степенью вероятности вывести все возможные следствия из него.

Но могут спросить, а как же тогда надо относиться к положениям основоположников марксизма-ленинизма, в которых выражено противопоставление диалектике формальной логики.

Что они не верны? Как все другие утверждения науки, они истинны в определенной, ограниченной области, касающейся строго определенной сферы, за пределами которой теряют смысл и свое истинное содержание. Да, основоположники марксизма- ленинизма, разрабатывая диалектическую логику, противопоставляли ее формальной. Они отмечали, что формальная логика как метод познания ограничена, является по сравнению с диалектикой низшей ступенью. Так, Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» писал: «Даже формальная логика представляет собой прежде всего метод для отыскания новых результатов, для перехода от известного к неизвестному; и то же самое, только в гораздо более высоком смысле, представляет собой диалектика, которая к тому же, прорывая узкий горизонт формальной логики, содержит в себе зародыш более широкого мировоззрения»¹⁰. Формальная логика и диалектика как методы познания действительности относятся друг к другу как низшая и высшая математика. Эту же мысль развивает В. И. Ленин, в частности, в статье «Еще раз профсоюзах», когда он пишет, что формальная логика «берет формальные определения, руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим»¹¹.

Основоположники марксизма-ленинизма показывали ограниченность формальной логики. При этом имели в виду традиционную формальную логику, которая претендовала быть философским методом и теорией познания. Многие философы, ее разрабатывающие, были идеалистами в решении основного вопроса философии, отрывали мышление от материального мира, формы мышления от их содержания (например, Кант и кантианцы), исходили из идеалистического понимания истины и ее критерия. Представители формальной логики до Маркса и Энгельса были метафизиками, рассматривавшими формы мышления рядоположениями, вне их движения в процессе развития познания. Диалектическая логика как философская теория мышления противоположна формальной, является отрицанием последней.

Важнейшее значение имеют положения Ф. Энгельса и В. И. Ленина о месте, которое должна занимать формальная логика в учении о мышлении. Диалектическая логика не отрицает значения формальной логики. Формальная логика в условиях, когда возникла диалектическая логика, теряет свое прежнее значение философского метода и теории мышления. Диалектика взяла все позитивное из традиционной формальной логики,— но в Х1Х--ХХ вв. стоять на позициях формальной логики в области философского метода — значит идти назад, к метафизике, вступить в противоречие с современным уровнем развития научного знания.

Как отмечает Ф. Энгельс, формальная логика как философский метод познания годится только для домашнего обихода, она беспомощна, когда ее стремятся применить к объяснению явлений, изучаемых современной наукой. Но формальная логика сохраняет свое положительное значение как учение о выводном знании, о законах и формах выведения одного суждения из систем других, ранее образованных, она составляет часть научного учения о доказательстве, его формах, строении, и о связях суждений в нем. Нигилистическое отношение к формальной логике, к ее проблематике несвойственно марксизму, который ограничил предмет формальной логики, но отнюдь не отбросил ее.

Современная формальная логика в символической форме ее изложения не является какой-то «плохой» или «низшей» логикой, а как всякая другая наука имеет свой предмет и метод. Она — область научного знания, изучающая мышление с одной специальной стороны. И в этом отношении ничем не отличается от других специальных наук: она становится «плохой» логикой, если претендует на роль всеобщей методологии современного иознання. Правильно понятая формальная логика является одним из мощных средств познания структуры мышления, выработанный ею аппарат используется самыми различными науками.

Таким образом, развитие логики привело к ее разделению на две самостоятельные и независимые научные дисциплины: с одной стороны, современная формальная логика, которая по существу вышла за пределы философии в области специального знания, а с другой — диалектика, функционирующая в качестве метода движения к объективной истине, т. е. ставшая логикой. Диалектика в античности с самого начала приобрела две различные формы: она была искусством оперирования понятиями (Платон) и теоретическим осмыслением самой действительности и прежде всего природы (Гераклит). Эти два начала в диалектике казались абсолютно гетерогенными: диалектика учит либо мыслить, искусству оперировать понятиями, либо понимать, осмысливать сам мир, природу его вещей, и они противостояли друг другу как логическое онтологическому. Но ход движения философской мысли привел к идее их совпадения. У диалектики нет иных целей, как создать и совершенствовать аппарат для научно-теоретического мышления, приводящего к объективной истине. Но оказывается, что этим аппаратом является система понятий, содержание которых взято из объективного мира. Диалектика как осмысление природы вещей и искусство оперирования понятиями имеет одно и то же содержание.

 

§ 2. Идеи диалектической логики в философии до Маркса

Диалектическая логика возникла позже формальной. Если проблематика формальной логики определилась уже в основном в древности, то диалектическая логика возникла в XIX столетии. Но отдельные идеи диалектической логики имели место и в более ранний период развития философии.

Возникновение диалектической логики было подготовлено всем ходом развития логической мысли. Одним из основных вопросов логики Аристотеля является проблема истинности форм мышления: «У Аристотеля,— писал В. И. Ленин,— везде объективная логика смешивается с субъективной и так притом, что везде видна объективная. Нет сомнения в объективности познания. Наивная вера в силу разума, в силу, мощь, объективную истинность познания»¹².

Аристотель всегда рассматривал формы мышления содержательными, соотношения между суждениями в умозаключении, по его мнению, обусловлены связями и зависимостями их предметного содержания. В логике Аристотеля имеется постановка вопроса об отношении единичного и общего в формах мышления, хотя правильное решение этой проблемы он дать не смог. Все это свидетельствует о том, что Аристотель в учении о формах мышления ставил вопрос о диалектике, его логика выходит за рамки только формальной. Но с особой силой и остротой вопрос о новой логике, отличной от формальной, встал и философии нового времени.

Уже Р. Декарт в своем «Рассуждении о методе» понимал недостаточность формальной логики как метода исследования явлений в создании практической философии, в превращении человека во властителя и господина природы¹³. Задача состоит не только в том, чтобы очистить формальную логику от вредных и ненужных схоластических наслоений, но и дополнить ее тем, что вело бы к открытию достоверных и новых истин. Поэтому Декарт ставил вопрос о другом методе познания, выходящем за рамки того, который дает формальная логика. Декарт сознавал недостаточность формальной логики не как науки о правильной дедукции, а как метода и теории познания.

Но преодолеть узость формальной логики как метода исследования Декарт не смог, ибо он пытался выйти за пределы схоластизированной формальной логики, с ее учением о силлогизме, с помощью обоснования существования интуитивных истин, посредством которых человек получил знание важнейших принципов различных наук. Декарт несомненно прав в том, что соблюдение формальных правил силлогизма, самая безупречная логическая дедукция не могут служить гарантией истинности нашего мышления. Интуиция и рационалистический критерий ясности и отчетливости — слишком шаткая основа истинности нашего мышления. Декарт понимал не только ограниченность формальной логики, но и ее силу и мощь. Формальная логика ограничена как искусство изобретения, как метод получения нового знания, но она необходима и не заменима ничем, как наука о правилах связи готового, полученного ранее знания. Строгая дедукция по Декарту — важнейший элемент достижения знания во всех науках.

По-иному подошел к решению этого вопроса другой философ нового времени — Ф. Бэкон. Обычно, когда речь идет о роли Бэкона в истории логики, то обращается внимание только на одно обстоятельство — Ф. Бэкон обогатил формальную логику учением об индукции, о методе индуктивного открытия причин явлений. Никакого сомнения не может быть в том, что Бэкон занимает определенное место в истории формальной логики. Но он велик не тем, что описал связь посылок в индуктивном умозаключении и показал, в каком случае эта связь ведет к достоверным выводам, а в каком только к вероятным. Его меньше всего интересовала логическая связь посылок в индуктивном умозаключении, тогда как только это и составляет предмет формальной логики в учении об индукции.

Ф. Бэкон ставил вопрос об индукции не в плане анализа структуры индуктивного умозаключения, а в плоскости поисков нового метода  познания, отличного от того, который дает формальная логика. В этом направлении идет критика силлогизма. Бэкон никогда не сомневался в том, что связь посылок в силлогизме верна, что действительно из готового знания получается тот вывод, который дает заключение силлогизма. Он критикует силлогизм за его бесплодность в достижении нового знания, ищет надежный метод образования новых и достоверных понятий. Главным вопросом логики Ф. Бэкона является учение об образовании научных понятий, которые составляют фундамент знания.

Схоластическую формальную логику Ф. Бэкон критикует за то, что в ней ни одно общее понятие не извлечено из наблюдений и опыта надлежащим образом, надежным методом и что силлогизмом можно безопасно пользоваться только тогда, когда он опирается на первые определения, установленные индукцией.

Таким образом, силлогизм — это не способ образования научных понятий, а форма вывода следствий из уже образовавшихся понятий. Надежным методом образования понятий является опыт и индукция.

Односторонность Ф. Бэкона состоит в том, что он не нашел места дедукции в процессе образования новых понятий, в движении от известного к неизвестному.

Изучение процесса образования понятий и всех его составляющих — это задача не формальной, а новой логики, название которой Ф. Бэкон еще не дал. Он считал, что его «Органон» является не чем иным, как логикой, но логикой, раскрывающей мышлению совершенно новую дорогу, не исследованную древними.

Таким образом, мы видим, что учение об индукции ставится Ф. Бэконом в связь с процессом образования новых понятий, т. е. в плане иной логики, отличной от формальной, поэтому в истории возникновения нового направления в логике ему необходимо отвести место, соответствующее его заслугам.

Своеобразной попыткой выхода за пределы формальной логики является учение Лейбница о двух родах истин: разума и факта. Первые основаны на принципах формальной логики, в частности на законе недопустимости противоречия в мышлении. Необходимость истин этого рода является чисто логической: противоречие истине разума немыслимо. К этим необходимым истинам относятся принципы математики, логики и все то, что следует из этих принципов в результате дедукции.

Сфера формальной логики ограничивается у Лейбница логическим анализом имеющегося знания.

Но Лейбниц не ограничивал наше знание истинами разума, а метод получения нового знания только дедукцией. Кроме истин разума, существуют еще истины факта (или эмпирические, случайные), основанные на законе достаточного основания.

Истины факта не могут быть выведены чисто логическим путем по закону недопустимости противоречия, они постигаются другим методом и на основе другого закона — закона достаточного основания, который в его философии не имел такой формально-логической интерпретации, какую он получил впоследствии в книгах по формальной логике. У Лейбница требования закона достаточного основания не сводятся только к тому, что посылки в умозаключении должны быть достаточным основанием для заключения; он имеет более общее значение: и закон бытия (все существующее должно базироваться на достаточном основании), и общий закон познания (всякое знание возникает на достаточном основании).

Закон достаточного основания выдвинут был Лейбницем не для обоснования логической необходимости следствия из посылок в дедуктивном умозаключении, не для объяснения логического анализа (он считал, что для этого вполне достаточно закона недопустимости противоречия), а для обоснования логического синтеза, с которым неизбежно сталкиваются при образовании понятий о явлениях природы, о физических закономерностях, конкретнее, для объяснения того синтеза, который происходит в индукции. Тем самым закон достаточного основания показывает правомерность индукции как средства образования понятий.

Деление Лейбницем истин на два рода — разума и факта — покоится на метафизическом понимании сущности познания, рационалистическом принижении роли опыта и индукции, но оно одновременно является свидетельством стремления Лейбница выйти за узкие пределы формальной логики в объяснении процесса мышления, вычленить в познании такие стороны, для истолкования которых законы формальной логики недостаточны.

Дальнейшее развитие идеи диалектической логики связано с кантовским разделением логики на общую, или формальную, и трансцендентальную. Это разделение способствовало более точному определению предмета формальной логики и сферы ее применения. Кант правильно поставил задачу — освободить общую или формальную логику от того, что не составляет ее предмета: от психологических разделов о различных познавательных способностях (воображение, остроумие и т. д.), от философских разделов о происхождении познания и различных видах достоверности нашего знания и т. д. Он справедливо отмечает, что расширение сферы формально» логики за счет несвойственной ей проблематики является результатом непонимания природы этой науки и ведет к искажению.

Формальная логика не должна и не может исследовать процесса возникновения и образования представлений и понятий, она исследует их отношение друг к другу в какой-то системе с точки зрения согласия этой системы с логической формой¹⁴. Общая логика — логика рассудка, сферу которого составляет не предмет, а только формы понятия о предмете.

Общая логика является только каноном, а не органоном мышления. Когда же она используется в качестве органона, то получается только видимость объективно-истинного знания. Формальная логика, употребляемая в качестве мнимого органона, называется Кантом диалектикой или логикой мнимой истинности (видимости), т. е. софистикой.

Учение Канта об общей логике носит двойственный характер. С одной стороны, Кант является основоположником априоризма и формализма в истолковании сущности формальной логики. Именно с Канта берет начало истолкование форм мышления как чистых, абсолютно не зависимых ни от какого предметного содержания и возникших до всякого опыта (априорных). У Аристотеля формы знания были и формами самого бытия, отношение между суждениями в умозаключении рассматривалось им как отражение реальных отношений. В логике рационализма (Декарт, Лейбниц) формы мышления еще не «очищались» от всякого предметного содержания.

Рационализм исходил из того, что формы мышления не только не чужды предметному содержанию, но и выражают его сущность, что предмет и формы мысли совпадают. Рационализм связан с признанием того, что формы мышления являются формами постижения истины о предмете, потому они имеют пусть даже общее и слишком абстрактное, но предметное содержание. Кант же порвал с этой традицией в логике, идущей от Аристотеля, и положил начало логике «чистых», априoрных, бессодержательных форм, которая нашла своих многочисленных адептов за рубежом во второй половине XIX и первой половине XX в.

Но, с другой стороны, кантовское понимание предмета формальной логики и сферы ее применения сыграло положительную роль. До Канта сфера формальной логики не была строго определена, и это мешало прогрессу как в области формальной логики, так и возникновению новой логики. Не определив строго предмета формальной логики, нельзя выяснить границы применения ее критериев, их роль в достижении истины и в понимании закономерностей познавательного процесса.

Ограничив предмет формальной логики и сферу ее применения в достижении истины, Кант создает предпосылки для прогресса самой формальной логики. Но, что еще очень важно, строгое очерчивание предмета формальной логики и понимание границ, сферы ее применения оказало чрезвычайно благотворное влияние на формирование новой логики.

Кроме общей логики, в системе критицизма Канта существует еще трансцендентальная логика, которая имеет дело не только с формой, но и с объектами познания. Идеи трансцендентальной логики занимают центральное место в его «Критике чистого разума». Кант ограничивал сферу формальной логики, показывал отрицательный, негативный характер ее критерия именно для того, чтобы провозгласить и обосновать необходимость существования другой логики. Трансцендентальная логика Канта отлична от формальной, она трактует о таких вопросах, которые не входят в предмет формальной. Формальная логика отвлекается от всякого предметного содержания, трансцендентальная логика — только от эмпирического содержания и исследует чистое предметное мышление. В сферу формальной логики совсем не входит изучение происхождения познания, она берет образовавшиеся понятия и суждения, исследуя только форму рассудочного мышления; трансцендентальная логика изучает происхождение и развитие понятий, a priori относящихся к предметам. Исходя из признания существования знания, происходящего и не из опыта, и не из чистой чувствительности, Кант рассматривает трансцендентальную логику как науку, определяющую «...происхождение, объем и объективную значимость подобных знаний...»¹⁵. Эта логика «имеет дело только с законами рассудка и разума, но лишь постольку, поскольку она a priori относится к предметам...»¹⁶.

Оценивая сущность трансцендентальной логики Канта, один из крупных исследователей философии Канта, В. Ф. Асмус, пишет: «Трансцендентальная логика Канта была первым — далеко еще неясным и недостаточным, но тем не менее положительным очерком или абрисом логики диалектической»¹⁷. И это очень верно, трансцендентальная логика Канта — это зачаток диалектической логики, но уже в самом начале искаженный априоризмом.

Мысль Канта о том, что должна существовать логика, предметом которой будет изучение развития, генезиса человеческого знания, процесса образования понятий, очень верна. Плодотворным является также стремление Канта сделать эту логику учением о синтетической сущности человеческого знания. Формальная логика занимается анализом, трансцендентальная— синтезом, образованием новых научных понятий о предмете. Применение общих идей трансцендентальной логики к конкретному решению отдельных логических проблем дало некоторые положительные результаты, в частности много ценного имеется в кантовском понимании категорий, которые в философии Канта образуют целую систему (таблицу). Порядок категорий в этой системе носит не случайный характер, а установлен на основе определенного принципа. Много правильных мыслей высказано Кантом о функции категорий в суждении, о соотношении между понятием, суждением и умозаключением в процессе развития мышления, о связи между собой различных форм суждения¹⁸.

Но пороки самого метода критицизма, априоризм и формализм, наложили свой отпечаток на характер реализации этих плодотворных идей. Кант говорил о генетической дедукции знания, но только априорного. Трансцендентальная логика — наука о синтетической природе человеческого знания, но только о чистом синтезе, имеющем свое основание в априорном синтетическом единстве. Категории представляют целостную систему, но ее источник кроется не в предмете, а в рассудке как в некоем целом, единстве всех форм, категорий и определений.

Идеи трансцендентальной логики Канта нашли свое дальнейшее развитие в логике Гегеля. Идейное родство между логикой Канта и логикой Гегеля усмотреть нетрудно, да его не скрывал и сам Гегель. Но по сравнению с Кантом Гегель в положительном развитии идей диалектической логики сделал огромный шаг вперед. Если у Канта в форме трансцендентальной логики мы находим еще только неясный абрис диалектической логики, то Гегель вполне ясно и определенно изложил идеи диалектической логики на идеалистической основе.

Гегель мало чем отличался от Канта в понимании предмета формальной логики и ее значения. Он считал, что бесконечная заслуга Аристотеля состоит в том, что последний впервые предпринял естественно-историческое описание явлений мышления. Подобно тому как естествоиспытатели описывают различные виды животных и растений, Аристотель описал формы мышления, поэтому его логика является естественной историей конечного мышления¹⁹.

Заслугу формальной логики вообще и Аристотеля, в частности, Гегель видит в том, что она отделила формы мысли от их матери и фиксировала свое внимание на формах в этой их отдельности. Отсюда, конечно, вытекает опасность их отрыва от материального содержания, как это было в логике Канта.

Но Гегель видел и ограниченность формальной логики, лежащую в самой природе ее. Эта ограниченность состоит в абстрагировании, отделении существенного от случайного, к переработке представления в родовые и видовые понятия. Рассудочная деятельность, по мнению Гегеля, необходима, но недостаточна. Рассудок входит и в спекулятивную философию, но только как момент, на котором она не останавливается²⁰. Сам творец рассудочной логики — Аристотель мыслил не только по законам и формам этой логики, он не выдвинул бы ни одного из выставленных им суждений, не мог бы сделать ни одного шага дальше, если бы придерживался форм этой обычной логики²¹. Эта логика недостаточна в движении нашего мышления к истине.

Формальная логика, основываясь на рассудочной деятельности, рассматривает формы мышления в их неподвижности и различии, она только перечисляет виды суждений и умозаключений, рубрицирует их, заботясь о том, чтобы ни одна из них не была забыта и все представлены в надлежащем порядке.

В логических воззрениях Гегеля нельзя не отметить некоторого нигилизма в отношении формальной логики. Правильно критикуя метафизический метод, с которым была органически связана формальная логика того времени, Гегель был склонен к полному отождествлению метафизики и формальной логики, он не видел основной тенденции в развитии формальной логики, приводящей к обособлению ее в самостоятельную область науки, к отделению ее от философии и, следовательно, к освобождению от метафизики.

Гегель несколько недооценивал роль исследований формальных отношений в умозаключении, считая бесплодными мысля Лейбница о комбинаторном исчислении. Его критика идей логического исчисления²² показывает, что определенная и важная, тенденция в развитии формальной логики — ее сближение с математикой, была для него, по крайней мере, непонятной, а в философском отношении абсолютно бесплодной.

Признавая некоторое значение формальной логики, Гегель призывал «идти дальше и познать отчасти систематическую связь, отчасти же ценность этих форм»²³. Результатом этого дальнейшего движения в изучении форм мышления явилась его диалектическая логика, задачи и особенности которой он усматривает в следующем: диалектическая, или, как он еще говорил, спекулятивная логика, в отличие от формальной или рассудочной, изучает формы мышления как формы истинного знания. Формальная логика исследует логическую правильность мышления, а не объективную истинность во всей ее полноте.

Рассмотрение форм мышления с точки зрения выражения в них истины означает, что сами эти формы являются содержательными. Гегель исходил из того, что «...мышление и его движение сами представляют собою содержание, и притом такое интересное содержание, какое только вообще может существовать»²⁴, а «...наука о мышлении есть сама по себе истинная наука»²⁵.

С этих позиций он критикует кантианское истолкование форм мышления, согласно которому последние не обладают никаким содержанием: с одной стороны, «вещь в себе», а с другой стороны, как нечто совершенно чуждое, рассудок с его субъективными формами. Но критика априоризма Канта ведется Гегелем с позиций идеалистически истолкованного тождества мышления и бытия. Формы мышления истинны и содержательны потому, что кроме них никакого истинного содержания вообще не имеется.

Формы мышления дают истину не в своей изолированности друг от друга и неподвижности, а в движущейся и развивающейся системе. Поэтому диалектическая логика рассматривает формы мышления в их взаимной связи и развитии. Формы мышления достигают истины только потому, что они движутся и развиваются по направлению обнаружения сущности. В связи с. этим Гегель устанавливает определенную субординацию между формами мышления: понятием, суждением и умозаключением. Движение идет от понятия, в котором не расчленены его моменты (всеобщее, особенное и единичное), к суждению, где понятие расщепляется на свои собственные моменты, и от него к умозаключению как единству понятия и суждения. В умозаключении не только восстанавливается, но и обосновывается единство моментов понятия.

Рассмотрение различных форм мышления в развитии дает возможность оценить познавательные значения их, что составляет один из моментов диалектической логики.

И наконец, диалектическая логика, по мнению Гегеля, должна вскрыть диалектику самой структуры форм мышления, взаимоотношения моментов единичного, особенного и всеобщего в них. Сам Гегель показал различия во взаимоотношении этих моментов в понятиях, суждениях и умозаключениях; формы умозаключения определяются как различием в отношениях между этими моментами, так и содержанием их.

 

§ 3. Сущность и содержание марксистской диалектической логики

Краткое рассмотрение истории логики, процесса ее разделения на две логики — формальную и диалектическую — создает необходимые предпосылки для правильного решения вопроса о предмете марксистской диалектической логики. Как известно, по этому вопросу в нашей литературе давно происходят жаркие споры.

Представляется, что дискуссия скорее достигла бы своих положительных результатов, если бы спорящие стороны при определении предмета диалектической и формальной логики исходили из объективных основ, старались бы определить объективные грани, разделяющие их предмет. Часто споры происходят вокруг цитат, которым спорящие дают различное толкование, подтягивая содержание высказываний великих мыслителей к своему пониманию данного предмета. В таком случае свое субъективное мнение выдается за объективную основу определения предмета данной науки. Иногда в качестве объективной основы разделения предмета формальной и диалектической логики выдвигается такой критерий: в таком-то курсе формальной логики разбирается такой-то вопрос, значит он входит в предмет формальной, а не диалектической логики. На этой основе считают, что все содержание логики Аристотеля и логического учения Ф. Бэкона должно войти в формальную логику, а все, что идет от Гегеля,— в диалектическую. Далее, при определении предмета формальной и диалектической логики мы должны принять во внимание тот факт, что предмет логики, как и любой другой науки, меняется. Предмет современной формальной логики отличается от предмета логики Аристотеля, Бэкона, Канта и т. д., а марксистская диалектическая логика не совпадает с логикой Гегеля.

Как показывает история логики, объективной основой разделения предмета формальной и диалектической логики может служить анализ познавательного процесса, его различных сторон. Всякая логика создает аппарат для функционирования мышления. Если нет такого аппарата, то и нет логики. Поэтому о материалистической диалектике как логике правомерно говорить только постольку, поскольку она создает такой аппарат, а точнее организм мышления, которого нет ни в одной другой логической системе. Что это за аппарат?

На этот вопрос в марксистской литературе нет однозначного ответа. Некоторым представляется, что диалектика создает свою логику вывода из посылок следствий, т. е. свое логическое исчисление, построенное не на формально-логических законах — тождества, недопустимости противоречия, а на законах диалектики.

Мы не можем сейчас проанализировать формы этих исчислений, поскольку никому еще не удалось их построить. То, что предлагалось, не заслуживает серьезного внимания. Но сам этот отрицательный опыт весьма поучителен и имеет несомненное значение в развитии логической мысли. Он еще раз доказывает, что нельзя получить логическое исчисление и в то же время отбросить формально-логический закон недопустимости противоречия.

Логическое исчисление — это аппарат оперирования знаками по заданным правилам, среди последних одни обязательны для всякого исчисления, другие — только для определения форм, среди первых как минимум — формально-логический — закон недопустимости противоречия, нарушая его нельзя построить ни одного логического исчисления.

Но это не означает, что в принципе невозможно законы диалектики сделать правилами логического исчисления. При оперировании знаками мы можем в качестве правила включать любое содержательное утверждение, в том числе и закон диалектики, но при этом должен сохраняться минимум для функционирования логического исчисления — закон формальной логики о недопустимости противоречия в той или иной его формулировке. Здесь поучителен опыт русского логика Н. А. Васильева, предпринявшего попытку построения системы, которая названа им неаристотелевой, воображаемой логикой, в которой он исходит из признания существования противоречий и реальном мире. Но при этом в качестве абсолютного для любой логической системы он выдвигает закон абсолютного различения истины и лжи («суждение не может быть зараз истинным и ложным»), который по своему содержанию тождествен формально-логическому закону недопустимости противоречий. В результате у Н. А. Васильева получилась новая формальнологическая система не с двумя (утвердительным и отрицательным), как у Аристотеля, а с тремя видами суждений (еще суждение противоречия), с некоторыми дополнительными модусами силлогизма.

Однако, в принципе это не была новая диалектическая логика, а просто обогащение формально-логического аппарата новыми дополнениями. Н. А. Васильев в свою логическую систему включил высказывания, фиксирующие единство противоречивых свойств и отношений в одном предмете, современная модальная логика пошла в этом отношении еще дальше, строя исчисление с высказываниями возможности, невозможности, необходимости, случайности, а так называемая деонтическая логика различает высказывания обязательные, дозволенные, безразличные, запрещенные. Но никто не называет современную модальную логику со всеми ее разделами диалектической логикой, поскольку она функционирует как аппарат логического исчисления, построенного по методу формальной логики.

Материалистическая диалектика является логикой в другом смысле, чем формальная, а следовательно, она создает иного характера логический аппарат, который функционирует не в качестве логического исчисления. Она берет мышление не как оперирование по определенным правилам знаками (это задача формальной логики), а как процесс создания понятий, в которых дана природа в преобразованной на основе человеческих потребностей форме. Поэтому здесь нужен аппарат не для перехода но правилам от знака к знаку, а от понятия к понятию при отсутствии этих строгих правил.

В задачу материалистической диалектики как науки входит: во-первых, обнаружение наиболее общих законов развития объективного мира и, во-вторых, раскрытие значения их как законов мышления, их функции в движении мышления. В последнем случае диалектика выполняет функции логики, становится диалектической логикой.

Диалектика как наука изучает и объективную и субъективную диалектику; когда она рассматривает законы диалектики с их субъективной стороны (как законы мышления), она выступает диалектической логикой. Поэтому все законы и категории диалектики являются одновременно законами диалектической логики.

Законы и категории материалистической диалектики выражают формы и закономерности природы, уже вошедшей в сферу человеческой деятельности. А поскольку в принципе человек может сделать все предметом своего труда, он производит универсально, отсюда и универсальность законов и категорий его мышления, способного сознательно оперировать любым предметом в согласии с его собственной формой и мерой, на основе образа, объективно верно отражающего этот предмет.

Необходимой предпосылкой практического освоения субъектом объекта является достижение в познании объективной истины. В познании субъект и объект совпадают теоретически, объект переходит в содержание познавательного образа. Возрастание активности субъекта, его вторжение в ход объективного процесса — непременное условие полного, всестороннего отражения в познании объекта таким, каким он существует независимо от сознания людей.

Диалектическая логика выступает наукой об истине, о процессе совпадения содержания знания с объектом, о категориях, в которых мышление совпадает, согласуется с предметной действительностью. Иными словами, все логические категории, составляющие в своей связи и переходах теорию диалектической логики, суть универсальные определения действительности, как она выглядит в объективно-истинном мышлении, проверенном и проверяемом практикой человека, так как определения «истинного» мышления это и есть определения верно осмысливаемой действительности, и не могут быть ничем другим. Логические категории — это формы согласия, совпадения (тождества) мысли с действительностью.

Категории диалектики предстают одновременно формами перехода (превращения) действительности в мышление, в форму знания, т. е. как ступеньки познания, отражения мира в сознании и как ступеньки превращения знания в действительность, как ступеньки практической реализации и проверки знания практикой.

Учение об истине и путях ее достижения — главный вопрос диалектической логики. Как наука об истине, диалектическая логика прежде всего раскрывает содержание философского метода познания истины, его основных требований к тому, как человек должен подходить к явлениям объективного мира, чтобы результатом познания являлось глубокое и всестороннее отражение в мышлении сущности предмета. На основе знания наиболее общих закономерностей развития явлений диалектическая логика формирует методологические положения, являющиеся исходными в изучении любого предмета. Она раскрывает функции законов диалектики в познании истины.

Основные требования диалектической логики при изучении предмета сформулированы В. И. Лениным следующим образом: «Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и «опосредствования». Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения. Это во-1-х. Во-2-х, диалектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, «самодвижении» (как говорит иногда Гегель), изменении... В-3-х, вся человеческая практика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-4-х, диалектическая логика учит, что «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна»²⁶.

Диалектическая логика не ограничивается только этими требованиями. Из всех законов диалектики и ее категорий вытекают определенные требования к мышлению.

Диалектика — это не какой-то канон, проверочная инстанция достигнутого знания, а органон, способ и метод приращения действительного знания через критический анализ конкретного фактического материала, метод (способ) конкретного анализа действительного предмета, действительных фактов. Но тем не менее диалектическая логика выполняет определенную функцию и в процессе доказательства теорий.

Мысль о том, что один и тот же философский метод не может быть одновременно способом и достижением нового знания и его доказательства, характерна для многих течений современной буржуазной философии. Эта мысль в конечном счете исходит из признания, что аппарат формальной логики, законы и формы ее — единственное логическое средство доказательства. Никакой другой науки о доказательстве, другого метода доказательства не существует и существовать не может. Абсолютизация теории и метода доказательства, выработанных формальной логикой, ведет к метафизике, к забвению роли диалектики в процессе доказательства научного знания.

Конечно, недооценивать значение формальной логики и ее учения о доказательстве нельзя; марксистская философия призвана не заменить формальную логику в учении о доказательстве, а дать то, чего последняя сделать не может. Современные позитивисты исходят из того, что формальная логика является методом доказательства, а частные методики — методом обнаружения новых результатов. При этом метод доказательства и метод познания у них взаимоисключают друг друга. Как метод исследования в науках выступают эти частные методики, а как метод доказательства — формальная логика, и никакого другого общего метода познания и доказательства не существует. Но такое разделение метода достижения новых результатов и способа доказательства неверно, оно покоится на непонимании объективных основ метода доказательства и его связи с движением к истине.

Марксисты в свое время сталкивались с такими критиками диалектики, которые отрывали и противопоставляли друг другу метод исследования методу доказательства, сводя диалектику к простому доказыванию известных положений. Охотников представить диалектику, ее законы и категории как способ подбора фактов, примеров, иллюстраций для доказательства какого-либо заранее известного положения было очень много как за рубежом, так и в России. Их разоблачил Ленин еще в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Уже 80 с лишним лет тому назад Энгельс показал, что даже формальная логика не является только простым орудием доказательства, будучи методом получения новых результатов.

Эта связь между способом открытия истины и ее доказательством не является случайной, она покоится на той же идее совпадения по содержанию законов мышления с законами бытия. Процесс доказательства истины, как и процесс ее обнаружения, происходит по законам, присущим объективному миру. Доказательство истины неразрывно связано и является подчиненным моментом процесса ее достижения. Чтобы доказать истинность какого-либо теоретического построения, необходимо вскрыть путь, по которому шла наша мысль к ней, проанализировать фактический материал, законы и способы его обработки, метод построения теории. Нельзя процесс достижения истины изображать в такой форме: сначала она обнаруживается, а потом доказывается. Процесс ее обнаружения включает в себя и ее доказательство, и, наоборот, доказательство теории выступает одновременно ее развитием, дополнением, конкретизацией.

Всякий научный эксперимент содержит в себе это единство обнаружения нового и доказательства или опровержения какого-либо теоретического построения. Неверно утверждение, что эксперимент — это только орудие доказательства истинности теории или только средство обнаружения новых явлений, построения новых гипотез. Выдвигая какое-либо новое теоретическое построение, мы одновременно опровергаем что-то старое и что- то новое доказываем. Процесс доказательства не имеет никакой иной цели, кроме установления объективной истинности и, наоборот, достижение последней включает в себя как момент доказательство. Так, например, в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин доказывает определенные положения, характеризующие сущность империализма. Доказательством истинности этих положений служит реальный путь исследования Лениным новых явлений, характерных для империализма, обобщение их на основе марксистской философии, которая выступает в данном случае и методом исследования, и наряду с формальной логикой методом доказательства.

Формальная логика ограничена как метод познания, она ограничена и как орудие доказательства. На основе ее законов и форм можно установить соответствие или несоответствие одного суждения другим суждением, т. е. формальная логика служит орудием доказательства правильности суждений, но не их объективной истинности. Как наука о доказательстве, формальная логика вырабатывает критерии, по которым можно судить: следует или не следует с необходимостью какое-либо суждение из системы других суждений. Эти критерии имеют значение в построении теории, в ее доказательстве. Если теория включает в себя такие логические противоречия, которые согласно законам формальной логики недопустимы, то она не может претендовать на объективную истинность и научность. Но выполнение всех требований формальной логики не может служить доказательством объективной истинности теоретического построения. Поэтому логический аппарат формальной логики как орудие доказательства выполняет только одну необходимую функцию — проверяет научное знание со стороны его формальной правильности и строгости.

Марксистская философия, ее логический арсенал служит орудием доказательства объективной истинности знания. Она выработала метод обнаружения истины и ее доказательства, рассматривая установление формальной правильности только моментом в движении к истине и в ее доказательстве.

Рассмотрение предмета в его самодвижении, со всеми его связями — это не только путь достижения истины, но и доказательство ее. Особое значение в доказательств имеет практика, вне которой вообще нельзя решить вопрос об истинности или ложности какого-либо теоретического построения. Единство теории и практики — важнейшее методологическое положение марксистской философии, служащее руководящей питью в исследовании предмета и в установлении истинности добытого знания. Как известно, научное положение считается доказанным, если оно выведено логическим путем из других положений, истинность которых была ранее установлена. Но нельзя решить вопроса об истинности какого-либо научного положения, которое служит аргументом в доказательстве, ни правильности самого логического выведения, если не выйти за пределы мышления в область практической деятельности. Объективно ли содержание нашего мышления, имеем ли мы дело с собственными свойствами предмета, или мышление впало в иллюзию, движется в области субъективных представлений, оторванных от постигаемых свойств, закономерностей, присущих объективному миру? На этот вопрос нет ответа, если игнорировать роль практики в доказательстве истины.

Как учение о методе достижения и доказательства истины, диалектическая логика имеет свои подходы к формам мышления, изучение которых всегда было предметом логики. В исследовании форм мышления она исходит прежде всего из материалистического решения основного вопроса философии. Определяя главное содержание диалектической логики как науки, В. И. Ленин писал: «Совокупность всех сторон явления, действительности и их (взаимо)отношения — вот из чего складывается истина. Отношения (= переходы = противоречия) понятий — главное содержание логики, причем эти понятия (и их отношения, переходы, противоречия) показаны как отражения объективного мира. Диалектика вещей создает диалектику идей, а не наоборот»²⁷.

Логическое (движение мышления) марксизм рассматривает как отражение исторического (движения явлений объективной действительности). Чтобы отразить полно и глубоко объективную диалектику, формы мышления сами должны быть диалектичными — подвижными, гибкими, взаимосвязанными. Диалектика изучает связь форм мышления, их субординацию в процессе движения познания к истине. «Диалектическая логика,— пишет Ф. Энгельс,— в противоположность старой, чисто формальной логике, не довольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить рядом друг возле друга формы движения мышлении, т. е. различные формы суждений и умозаключений. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации, а не координации, она развивает более высокие формы из нижестоящих»²⁸.

В основу решения этой проблемы диалектическая логика кладет принцип единства абстрактного и конкретного в научно- теоретическом мышлении, движение мышления от абстрактного к конкретному является способом достижения подлинной объективности в познании. Принцип единства абстрактного и конкретного занимает особое место в диалектической логике, на нем основано построение всей системы диалектической логики: развитие суждений, понятий, умозаключений, научных теорий, гипотез представляет собой не что иное, как процесс восхождения от абстрактного к конкретному.

Наконец, диалектическая логика анализирует структуру форм мышления, акцентируя главное внимание на диалектике взаимоотношения единичного, особенного и всеобщего в них как отражение отношений объективного мира.

Таким образом, диалектическая логика является наукой об истине и путях ее достижения, она раскрывает законы и формы развития мышления по пути достижения истины, ее логическим аппаратом выступают законы и категории диалектики.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 156.

² Собрание протоколов заседаний секций физ.-мат. наук об-ва естествоиспытателей при Казанском ун-те, Казань, 1884, стр. 1.

³ А. Черч. Введение в математическую логику. Т. 1. М., 1960. стр. 49

⁴ Я. Лукасевич. Аристотелевская силлогистика с точки зрения сов

ременной формальной логики. М., 1959, стр. 48.

⁵ Там же, стр. 52

⁶ Л. Л. Марков. Математическая логика.— «Философская энциклопедия», т. 3, стр. 340.

⁷ А. А. Зиновьев. Основы логической теории научных знаний. М., 1967. стр. 4.

⁸ Там же

⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 364.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 138.

¹¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 289—290.

¹² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 326.

¹³ Так, в «Рассуждении о методе» Р. Декарт писал: «В молодости из философских наук я немного изучал логику, а из математических — геометрический анализ и алгебру — три искусства, или науки, которые, казалось бы, должны дать кое-что для осуществления моего намерения. Но, изучая их, я заметил, что в логике ее силлогизмы и большая часть других ее наставлении скорое помогают объяснять другим то, что нам известно, или даже, как в искусстве Луллия, бестолково рассуждать о том, чего не знаешь, вместо того чтобы изучать это. И хотя логика действительно содержит много очень правильных и хороших предписаний, к ним, однако, примешано столько других — либо вредных, либо ненужных,— что отделить их почти так же трудно, кап разглядеть Диану или Минерву в необделанной глыбе мрамора». (Р. Декарт. Избранные произведения. М., 1950, стр. 271).

¹⁴ Сам Кант предмет формальной логики определяет следующим образом: «Границы же логики совершенно точно определяются тем, что она есть наука, обстоятельно излагающая и строго доказывающая одни только формальные правила всякого мышления (безразлично, априорное оно пли эмпирическое, безразлично, каковы его происхождение и предмет и встречает ли оно случайные или естественные препятствия в нашей душе)» (И. Кант. Сочинения, т. 3, стр. 83).

¹⁵ И. Кант. Сочинения, т. 3, стр. 159.

¹⁶ Там же.

¹⁷ В. Ф. Асмус. Диалектика Канта. М., 1930, стр. 57.

¹⁸ На эту особенность логики Канта указывал Гегель, когда он писал: «Различные виды суждений должны быть понимаемы не только как эмпирическое многообразие, но и как некая определенная мышлением целостность. Одной из великих заслуг Канта является то, что он впервые выдвинул это требование. Хотя выставленное Кантом согласно схеме его таблицы категорий деление суждений на суждения качества, количества, отношения и модальности не может быть признано удовлетворительным, отчасти из-за чисто формального применения схемы этих категорий, отчасти также и из-за их содержания, однако в основании этого деления все же лежит истинное воззрение, понимание того, что различные виды суждения определяются именно всеобщими формами самой логической идеи» (Гегель. Сочинения, т. I, стр. 277—278). Мы полагаем, что оценка классификации Канта, данная в статье М. Н. Алексеева «О диалектической природе суждения». («Вопросы философии», 1956, № 2, стр. 60), неверна. М. Алексеев считает, что Кант вообще не пытался внести что-то новое в классификацию суждений, что она построена у него по принципу чистой координации и ничего оригинального не представляет. Хотя М. Алексеев и ссылается на Гегеля, но уже из одного вышеприведенного высказывания видно, что к оценке логической теории Канта Гегель подходил тоньше и глубже.

¹⁹ «Одно лишь рассмотрение этих форм,— пишет Гегель,— как познание разнообразных форм и оборотов этой деятельности, уже достаточно важно и интересно. Ибо сколь бы сухим и бессодержательным нам ни казалось перечисление различный видов суждений и умозаключений и их многообразных переплетений, как бы они также ни казались нам негодными для отыскания истины, все же мы не можем в противоположность этому выдвинуть какую-нибудь другую науку. Если считается достойным стремлением познать бесчисленное множество животных, познать сто шестьдесят семь видов кукушек, из которых у одного иначе, чем у другого, образуется хохол на голове; если считается важным познать еще новый жалкий вид семейства жалкого рода лишая, который не лучше струпа, или если признается важным в ученых произведениях по энтомологии открытие нового вида какого-нибудь насекомого, гадов, клопов и т. д., то нужно сказать, что важное познакомиться с разнообразными видами движения мысли, чем с этими насекомыми» (Гегель. Сочинения, т. X, М., 1932, стр. 313).

²⁰ См. Гегель. Сочинения, т. I, стр. 66.

²¹ См. Гегель. Сочинения, т. X, стр. 316.

²² «...Определения умозаключения.— пишет Гегель,— поставлены здесь в один ряд с сочетаниями костей или карт при игре в ломбер, разумное берется как нечто мертвенное и чуждое понятию...» (Гегель, Сочинения, т. VI, стр. 132). Говоря о логическом исчислении Плукэ, Гегель отмечает, что оно «...представляет собой, конечно, наихудшее, что можно сказать о каком-либо изобретении в области изложения логической науки» (там же, стр. 133). Гегель к логическому исчислению подходил только с одной стороны: что оно может дать для философского истолкования сущности мышления, в частности, понятия, суждения и умозаключения. Он, конечно, прав в том отношении, что в логическом исчислении происходит обеднение содержания самих логических форм. Однако он не видел и не понимал того, что в логическом исчислении формальная логика в изучении форм мышления выходит за пределы философии, подходя к ним с чисто специальной, нефилософской стороны.

²³ Гегель. Сочинение, т. VI, стр. 27.

²⁴ Гегель. Сочинение, т. X, стр. 314.

²⁵ Там же.

²⁶ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 290.

²⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 178.

²⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 538.

IV ГЛАВА

МЫШЛЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ

 

§ 1. Место диалектики в изучении мышления

Мышление изучают самые различные области научного знания, причем каждая наука изучает мышление с определенной стороны: физиология высшей нервной деятельности исследует нервный субстрат мышления, психология — процесс протекания мышления и его связь с другими психологическими свойствами, языкознание анализирует мышление в связи с исследованием форм его выражения в языке.

Кибернетика рассматривает мышление с информационной стороны как процесс получения, хранения и переработки формации.

Хотя не всякая наука имеет своим непосредственным предметом изучение мышления, однако каждая из них, осознавая свои результаты, имеет дело с анализом мышления, с изучением закономерностей его развития. Математика анализирует процесс математического мышления, ставит вопрос о структуре и особенностях математических доказательств, физика не может быть равнодушной к «физическому» мышлению, к построению и развитию физических гипотез и теорий. В большей или меньшей степени это относится ко всем другим наукам, которые не могут не заниматься в той или иной мере исследованием мышления.

Зрелость науки определяется, в частности, тем, в какой степени наука осознала своп результаты, поняла метод достижения и доказательства истины, которым она пользуется. В этом смысле всякая наука занимается не только познанием своего предмета, но и самопознанием, необходимым для более успешного и глубокого постижения ею изучаемых закономерностей. Свидетельством этого является возникновение метанаук и метатеории, где объектом исследования выступает уже само познающее мышление. Поскольку наука включает в себя и самопознание, но не как цель, а как средство достижения объективно-истинного знания о своем предмете, она связана с изучением мышления.

Среди всех наук особое место в изучении мышления принадлежит философии, именно современной научной философии — диалектическому материализму. Подход материалистической диалектики к мышлению существенно отличен от подхода к нему любой другой науки. Диалектика рассматривает мышление со стороны его отношения к объективному миру, она изучает закономерности его движения по пути к объективной истине.

Специальные отрасли научного знания исследуют какую- либо отдельную сторону мышления, частную закономерность его развития, особенности отдельных видов и форм мышления, отдельных этапов его развития, постижения в мышлении отдельных сторон и закономерностей объективного мира. Диалектический материализм изучает природу мышления как такового, отношение мышления к объективному миру, отношение мышления к породившей его материи, отличие мышления от других явлений действительности, общие закономерности развития мышления.

Ни одна специальная отрасль научного знания, как бы она ни углублялась в изучение мышления, не может разрешить проблемы природы мышления как общественного явления, определить все стороны его отношения к материи, вскрыть общие закономерности движения мышления и его форм в процессе достижения истинного знания.

Теория мышления, создаваемая диалектической логикой, не только не может быть заменена данными о мышлении, получаемыми какой-либо специальной отраслью научного знания, но и простой совокупностью, суммой их. Задачи диалектики в изучении мышления состоят в получении не сводных данных о мышлении, а своей собственной теории мышления, в выработке своих понятий о мышлении, которые отражают именно то, что составляет в нем предмет философии. Диалектическая логика имеет свои понятия о мышлении, выражающие его эпистемологическую сущность. Философские понятия о мышлении ни в коем случае нельзя подменять физиологическими, психологическими, кибернетическими, лингвистическими и т. п. понятиями.

Задача диалектической логики — не суммировать данные других наук, а перерабатывать и использовать их для решения своих проблем, для создания своей теории со своими понятиями. При этом выработанные философией понятия о природе мышления и наиболее общих законах его развития служат методом для изучения различных сторон мышления специальными науками.

 

§ 2. Мышление как отражение, субъективное и объективное

Одним из самых первых и общих определений мышления является: мышление — отражение действительности в форме абстракций. Мышление — это способ познания человеком объективной реальности. Поэтому все, что характерно для познания вообще, присуще и мышлению.

Вклад В. И. Ленина в решение теоретико-познавательных проблем состоит прежде всего в разработке категории отражения. Истолкование познания как отражения было выдвинуто еще домарксистским материализмом, однако только марксизм и особенно В. И. Ленин глубоко и подробно разработали теорию познания как отражения в сознании человека явлений, вещей, процессов материального мира. В. И. Ленин соединил в теории отражения принципы материализма с диалектикой, что дало возможность объяснить сложность процесса познания, взаимосвязь субъективного и объективного в нем.

Что собой представляет познание, условный знак или отражение — это принципиально важно для всей гносеологии, для материализма вообще. Если признать, что познание в отношении к объекту является только символом, то подрываются все основы материализма. Понятие «отражение» неизбежно предполагает объективную реальность, которая отражается, а «...знаки или символы,— пишет В. И. Ленин.— вполне возможны по отношению к мнимым предметам, и всякий знает примеры таких знаков или символов»¹.

Именно поэтому критики диалектического материализма направляют свое внимание на понятие отражения, приводят многочисленные аргументы, якобы доказывающие, что познание не может быть отражением. Но для этого они извращают сущность отражения, сводят его к механическому копированию. Познание не может быть отражением, утверждают критики марксизма, ибо оно обязательно включает в себя синтетическую деятельность человеческого сознания, которая якобы несовместима с отражением. Но познание не рабски следует за объектом, а творчески отражает его. В. И. Ленин, конспектируя Гегеля, писал: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»². Если это отдельно взятое высказывание взять вне контекста, то оно звучит идеалистически: сознание творит объективный мир. Но в данном случае речь идет о другом — о творческом характере отражения объективного мира в сознании человека.

Понятие отражения исходит из материалистического тезиса о существовании вещей, процессов и других форм объективной реальности вне и независимо от человеческого сознания, но познание не отождествляется с самой вещью, а противопоставляется ей как сознание — материи. Но это противопоставление означает не отрыв познания от объекта, а определенную форму связи, соединения их. Познание не только противоположно, но и совпадает с объектом, поскольку воспроизводит его.

Чтобы знание служило средством практического овладения процессами и вещами, оно должно их иметь в своем содержании, отражать свойства и закономерности объективной реальности и видеть вещи не только такими, какими они даны в природе, но и какими могут быть в результате нашей практической деятельности. Идеи — образы, мерки, по которым человек из существующих вещей создает новые, поэтому в них отражены свойства и закономерности объективной реальности.

Некоторые философы, даже из тех, кто субъективно себя считает марксистом, отвергают отражение как понятие метафизического материализма, несовместимое с марксистской философией, исходящей из признания активности субъекта в процессе практического и теоретического овладения объектом. Теория отражения получила у них наименование позитивистской и пресловутой и стала изображаться основой догматизма и апологетики.

Критикам концепции отражения кажутся несовместимыми два положения о знании. Одно из них исходит из того, что смысл бытия человека заключается в свободной творческой деятельности, в практическом переустройстве мира, а мышление с его идеями только момент подчиненной целям и задачам этой деятельности. Другое фиксирует тот факт, что мысль овладевает объективно-существующей реальностью, имеет ее в качестве своего содержания, т. е. отражает свойства и закономерности явлений, процессов, существовавших вне самого знания. На наш взгляд, это утверждение столь же обязательно для марксистской концепции знания, как и первое, они логически не противоречат, а, наоборот, дополняют друг друга.

В некоторых работах по марксистской философии подчеркивалось значение тезиса об отражении объективной реальности в мысли и затушевывалось то, что она является моментом свободной творческой практической деятельности человека, а потому создавалось одностороннее представление о процессе познания. Но преодоление этих недостатков не должно идти путем погружения в другую, пусть противоположную, но столь же одностороннюю концепцию, приводящую по существу к отрыву мышления от объективной реальности. Знание надо включить в сферу практической деятельности человека, но, чтобы  обеспечить успех этой деятельности, оно по необходимости должно быть связано с существующей вне человека объективной реальностью, служащей объектом этой деятельности.

Ход развития философской мысли, пытающейся постигнуть тайны человеческого знания, привел к необходимости синтеза этих двух утверждений о нем. Заслуга марксистской теории знания состоит как раз в том, что в ней это соединение произошло и доказан органический характер его.

Два утверждения о мышлении (субъективная творческая деятельность и отражение) не только согласуются между собой, но необходимо предполагают друг друга. Знание может быть только деятельным практически направленным отражением объективной реальности. Субъективная деятельность без отражения приведет не к творчеству, не к созданию необходимых человеку вещей, а к практически безрезультатному произволу.

Спрашивается, каким же образом можно знать внутренне присущие возможности развития явления, если ни в какой форме не отражать самого этого явления, где тогда свидетельства, что речь идет о возможностях развития этого, а не другого предмета? Отрицание того, что мышление есть отражение, равносильно лишению его объективного, предметного содержания.

Таким образом, марксизм не отбрасывает понятие отражения, когда речь идет о познании вообще и мышлении в частности, а наполняет его новым содержанием, устанавливает его органическую связь с субъективной, чувственно-практической деятельностью человека, преодолевая ограниченность старого материализма.

Мышление как отражение — это не копирование вещи в каких-то материальных формах, не создание вещи-двойника, а форма человеческой деятельности, определяемая свойствами и закономерностями вещи, взятыми в их развитии. Понимание особенностей мышления как отражения предполагает выяснение соотношения субъективного и объективного в нем. Мышление не принадлежит отдельно взятым ни субъекту, ни объекту, оно — результат их взаимодействия. В нем выражено теоретическое отношение субъекта к объекту.

В процессе мышления субъект практически не изменяет объект, а только отражает его, познает его закономерности. Теоретическое отношение субъекта к объекту, результатом которого яиляется только познание последнего, а не его изменение, возникает и существует на базе практического. Мышление не разъединяет субъект с объектом (человека и природу), а соединяет их. Это соединение заключается в том, что в результате мышления создается субъективный образ объективного мира.

В чем состоит субъективность мышления?

Во-первых, в том, что мышление принадлежит всегда человеку как субъекту. Нет объективного мышления, которое бы не было связано с деятельностью субъекта, человека. Об объективности мышления можно говорить только в двух смыслах: 1) объективно содержание нашего мышления; 2) мышление объективно, поскольку оно результат деятельности общественного человека и в некотором смысле не зависит от желания и воли отдельного человека. Мышление — это объективный процесс деятельности человечества, функционирование человеческой цивилизации, общества как подлинного субъекта мышления. И в этом отношении мышление предстает перед индивидуальным сознанием как некоторая вне его существующая реальность, независимая от желания и воли отдельных людей. Но объективное мышление, существующее до и независимо от человечества,— функция, созданная объективным идеализмом. Тайна этой спекуляции идеалистической философии состоит в отрыве мышления от его носителя (субъекта) и объективного источника (природы), в превращении мышления в нечто самостоятельное, абсолютное.

Во-вторых, в том, что результатом мышления является создание не самого предмета как такового со всеми его свойствами, а лишь идеального образа предмета. В мышлении мы всегда имеем дело не с самим предметом, а с его идеальным образом.

В-третьих, объект в мышлении отражается с различной степенью полноты, адекватности, глубины проникновения в его сущность. Мышление не исключает односторонности отражения предмета, отрыва мысли от действительности, искажения в образе самого предмета. Характер познавательного образа зависит от многих обстоятельств. В какой форме существует предмет в мышлении,— это зависит от субъекта, от положения человека в обществе. Как отмечал В. И. Ленин, «если рассматривать отношение субъекта к объекту в логике, то надо взять во внимание и общие посылки бытия конкретного субъекта (= жизнь человека) в объективной обстановке»³.

Мышление не может быть чем-либо иным, кроме как субъективным образом объективного мира. Оно не может выйти за пределы субъективности в том отношении, что всегда принадлежит субъекту — общественному человеку и создает только образ, а не сам объективный предмет со всеми его свойствами. Мышление объективно, ибо развитие его идет по пути создания такого идеального образа, который бы полно и точно отражал предмет. Мышление стремится стать таким субъективным, чтобы быть по своему содержанию адекватным объективному, обнаруживать свойства предмета, как они существуют вне зависимости от мышления.

Материалистическая диалектика вскрывает общие законы движения мышления в процессе достижения объективной истины, закономерности перехода от одного познавательного образа к другому, более полному и глубокому. Закономерности движения познавательного образа предмета, мышления общи с законами движения самого предмета, ибо мышление движется в сфере своего объективного содержания. Но существует и различие. Движение самого предмета связано с изменением материальной природы его, одна форма движения материи может иерейти в другую или один предмет переходит в другой, с другими материальными свойствами. Развитие мышления приводит к смене одного познавательного образа другим, к переходу от незнания к знанию, от неглубокого и одностороннего знания предмета к глубокому и всестороннему.

Однако знание законов движения самих предметов действительности является исходным пунктом в понимании законов движения мышления, законы движения мышления являются отражением законов движения самих вещей.

 

§ 3. Общественная природа мышления: материальное и идеальное, физиологическое и психическое

Мышление — специфическая форма деятельности человека, духовная, теоретическая деятельность. К. Маркс в «Немецкой идеологии» делит производство на материальное и духовное. Последнее заключается в мышлении людей, в производстве идей: «Производство идей, представлений, сознания,— пишет К. Маркс,— первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь ещё непосредственным порождением материального отношения людей»⁴.

В дальнейшем происходит отделение духовного производства от материального, производство идей становится относительно самостоятельным. «С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем осознание существующей практики, что оно может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя себе чего-нибудь действительного,— с этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории, теологии, философии, морали и т. д.»⁵.

Но самостоятельность, независимость мышления как духовной деятельности от практического отношения человека к объективному миру является относительной; в любом случае мышление является не чем иным, как осознанием бытия; содержанием мышления все равно является объективный мир.

Относительная самостоятельность мышления, с одной стороны, служит источником отрыва мышления от потребностей общественной практики, что приводит к иллюзиям, умозрительным конструкциям, чрезвычайно далеким от действительности; с другой же стороны, с этой самой относительной самостоятельностью связан активный, творческий характер мышления. Гносеология изучает мышление как процесс духовной деятельности человека, направленный на получение новых результатов. Движение мысли состоит в развитии познавательного образа, в движении от незнания к знанию. Мышление потеряет свое значение и основное качество, если оно в процессе своего движения не приводит к новым результатам.

Основной силой, направляющей развитие мышления, является в конечном счете практика, но только в конечном счете. Мышление имеет свою внутреннюю логику развития, связанную с практикой, но относительно самостоятельную. Причем движение мышления на основе его внутренней логики может происходить либо в пределах ранее образовавшихся понятий, теорий, т. е. по существу без достижения принципиально новых результатов, либо выходя за пределы прежних понятий, теорий, создавая новые понятия и теории. Только во втором случае происходит действительное развитие мышления, получение новых результатов, что и составляет познавательную сущность мышления.

Формальная логика, вскрывая законы и формы следования суждений из ранее образовавшегося знания, имеет дело с движением мысли в пределах достигнутого уровня научного познания. По ее законам и формам можно вывести следствия из содержания имеющихся теорий и понятий, если принять последние за истинные.

Развитие мышления имеет свою логику со своими законами. Оно связано с образованием новых теорий и понятий, с движением мысли за пределы прежних общетеоретических представлений, т. е. с образованием нового качества. Существуют строго определенные формы выведения следствия из ранее установленного знания, но до тех пор, пока не произошло изменение теории, мы не можем по чисто формальным основаниям одну теорию превратить в другую, более высшую, основанную на новом, более высоком уровне развития практики, ыовом опыте познания действительности. Иными словами, развитие теории включает в себя не только движение внутри ранее достигнутых понятий, но и выходы за их пределы, образование принципиально новых теоретических построений, основанных на новом опыте познания и практики.

В процессе мышления человек опирается на все предшествующее знание, зафиксированное и закрепленное в определенных формах, категориях. Последние выступают в качестве опорных пунктов в дальнейшем развитии мысли. Это означает, что мышление, даже в самой его наипростейшей форме, носит в той или иной мере категориальный характер. Но в одном случае движение мысли происходит на основе имеющихся понятий, категорий и в пределах их, а в другом — опираясь на предшествующие понятия, категории и т. п., мысль приходит к принципиально новым результатам, происходит скачок в движении мысли, к образованию новых категорий.

Развитие мышления приводит к тому, что человек начинает познавать не только внешний мир и его закономерности, но и сам процесс познания, процесс мышления. Самосознание, осознание мышлением своих результатов необходимо для решения главной задачи — более полного и объективного, истинного познания внешнего мира.

Далее, мышление как духовная деятельность является целенаправленным процессом. В мышлении человек ставит определенные цели, которые имеют объективное значение и порождаются практическими потребностями. Преследуя определенные цели, человек ставит и решает вопрос об отношении содержания мышления к объективной действительности. Тем самым осуществляется материальная проверка результатов мышления, выясняется, насколько реализована поставленная перед мышлением цель.

Мышление как духовная деятельность человека выступает идеальным по отношению отраженного в нем объекта.

Познавательный образ и отраженный в нем предмет составляют единство противоположностей. Они едины, ибо образ является копией предмета, снимком с него, но они противоположны, ибо одно по отношению к другому выступает как идеальное к материальному.

Познавательный образ как отражение, снимок предмета не является его материальной копией. Материальная копия, или материальная модель предмета обладает свойствами, присущими материальным телам. Модель корабля отличается от самого корабля, но это различие в сфере одной общности, ибо они являются материальными телами, но одно меньше другого и используется для иных целей.

Если мы теперь рассмотрим содержание нашей мысли о корабле, оно, будучи образом этого корабля, не является его материальной копией, моделью.

Общность между содержанием — нашей мыслью и ее предметом иная, чем у материальной копии (модели) с изображаемым предметом.

Единство мысли и отображаемого ею предмета состоит в том, что в содержании мысли отображены свойства предмета, но сама мысль не обладает ни в какой мере свойствами отображаемого ею предмета. Модель корабля можно испытывать в лаборатории, изучать по ней свойства самого корабля. Мысль о корабле не поплывет даже в лабораторных условиях.

Каким бы различным не было содержание мысли о предмете у разных людей, оно является идеальным образом материально существующего предмета, в этом отношении мысль о предмете принципиально отлична не только от самого предмета, но и от всех материальных копий его, она не обладает и не может обладать свойствами их, а только отражает эти свойства. Модель предмета воспроизводит свойства предмета материально, а познавательный образ — идеально, в сознании мыслящего человека.

Между содержанием мысли и отраженным ею предметом существует принципиальное различие, которое называется различием между материальным и идеальным. Идеальное связано с материальным, но не является тем же самым; «...идеальное,— писал К. Маркс,— есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»⁶.

Различие между материальным и идеальным является абсолютным в границах того, что идеальный образ предмета никогда сам не может обладать свойствами отображаемого им предмета, его задача только отображать их.

Познавательный образ нельзя рассматривать как особую идеальную вещь, существующую наряду с предметом и независимо от него, это — только идеальный образ предмета. Нет двух предметов: один — материальный, существующий вне зависимости от нашей мысли, а другой — идеальный, существующий в ней. Имеется один предмет; мышление не создает своего материального или идеального предмета, вещи — оно создает образ материального предмета.

Идеальное — отражение действительности в формах деятельности человека, его сознания и воли, это не какая-то умопостигаемая идеальная вещь, а способность человека в своей деятельности духовно, в мыслях, целях, воле, потребностях воспроизводить вещь.

Люди, привыкшие мыслить метафизически, не могут понять, существует или не существует идеальное. Если оно существует, то должно быть какой-то чувственно-воспринимаемой вещью. Но чувственно-воспринимаемая вещь — это материя. Поэтому кроме материи и форм ее движения ничего не существует; идеального как особого существования вне движения материи нет.

Но все же идеальное существует как противоположное материальному. Но не в форме особых вещей, а как момент практического взаимодействия субъекта и объекта, форма деятельности субъекта. В отдельности оно не существует, но его можно выделить в мысли как некоторую чистую форму. Подобно тому как круглое не существует отдельно от круглых тел, а как чистая форма выделяется отображающей деятельностью человека, идеальное также не существует вне материальной деятельности человека, а его можно вычленить как форму ее. Идеальное как некоторая чистая форма реально существует вплетенной в материальное, движение нервной системы, материальных знаков, в материальное взаимодействие человека с окружающей действительностью.

В силу этого обстоятельства процесс мышления осуществляется на основе знаков, как правило слов и предложений, которые являются чувственной, материальной формой существования идеального. «На «духе»,— писал К. Маркс,— с самого начала лежит проклятие — быть «отягощённым» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков — словом, в виде языка»⁷. Идеальное — познавательный образ предмета, абстракция существует реально для другого человека в процессе общения между людьми, а значит, и для самого мыслящего субъекта, только тогда, когда оно выступает в чувственной материальной форме — в виде слов, предложений. Субъект может воспринимать из внешнего мира только то, что может действовать на его органы чувств; мозг человека может вступать во взаимодействие только с явлениями, которые способны вызывать в нем соответствующие раздражения — то есть с материальным, чувственным. Поэтому идеальные образы предметов приобретают в языке свою чувственно-материальную форму, они делают результаты мышления практически доступными, реальными.

Мышление связано также с деятельностью нервной системы человека. К. Маркс отмечал, что в процессе материального производства человек «приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы»⁸. То же самое он делает и в процессе духовного производства, приводя в движение свою нервную систему (органы чувств и мозг).

Категории психического и физиологического выражают отношение познания к мозгу, психическое свойство физиологического, мышление — функция человеческого мозга.

Психическое и физиологическое находятся в рамках взаимоотношения свойства и вещи, свойство неотделимо от самой вещи, оно проявляется во взаимодействии одной вещи с другой, психическое есть там, где имеется взаимодействие мозга человека с предметами внешнего мира.

В решении проблемы отношения мышления к мозгу существуют две крайности:

1) изоляция мышления от нервной деятельности человека, превращение его в не зависящую от нее субстанцию;

2) сведение познавательного процесса и всех его составляющих моментов, в том числе и мышления, к высшей нервной деятельности человека.

В первом случае мышление лишается своего материального субстрата и повисает в воздухе, а во втором — оно остается без своего содержания и специфики.

У материи много различных свойств, поскольку формы и виды материи многообразны. Мышление, конечно, качественно отлично от других свойств материи, это специфическое свойство. Между мышлением и другими свойствами материи есть общее (то и другое является свойством материи, принадлежит определенным видам и формам материи). Но в пределах общего они качественно отличаются друг от друга: мышление как свойство материи несводимо к физическим, химическим, биологическим и прочим свойствам материи. Например, органический обмен веществ, наследственность являются свойствами живой материи вообще, мышление качественно отлично как свойство материи от этих ее свойств. Во-первых, это свойство присуще не всякой живой материи, а только такой ее форме, как человеческий мозг, во-вторых, мышление у человека выполняет совершенно иную функцию, чем обмен веществ или наследственность.

Свойства — это проявление особенностей какой-либо формы материи (или ее вида) в отношении к другим явлениям в процессе их взаимодействия. Обмен веществ является особым типом взаимодействия живого белка с внешней средой, в процессе этого взаимодействия проявляется свойство живого белка — его способность самовоспроизводить свой химический состав. Человек вступает во взаимодействие с предметами внешнего мира, в этом взаимодействии проявляются свойства его мозга — мышление, состоящее в способности мозга создавать идеальное, образ, отражать особым образом свойства предметов внешнего мира. Своеобразие, качественная особенность мышления как свойства мозга состоит в его способности воспроизводить внешнюю действительность в образах понятийной формы. Этим мышление как свойство материи отличается от всех других ее свойств.

Вульгарный материализм отождествляет мышление как свойство материи с другими его свойствами, не видит качественного своеобразия мышления. Но он, как всякий материализм, не ошибается в том, что мышление по отношению к мозгу является свойством и ничем иным быть не может. Его ошибка состоит в том, что он неправильно отвечает на вопрос об особенностях этого свойства материи, его коренном отличии от других свойств. По его мнению, мышление как свойство материи ничем принципиально не отличается от других форм взаимодействия от других свойств: процесс мышления и его результат отождествляется с другими формами взаимодействия и их результатами. В действительности же только мозг во взаимодействии с предметами внешнего мира проявляет свойство создавать идеальные образы действительности. Другие формы материи при взаимодействии такого результата не имеют.

Всякое свойство материи является выражением определенной формы движения материи. Особенности форм движения материн, свойством которой является мышление, изучаются целым комплексом наук о мозге; большую роль здесь как раз занимает физиология высшей нервной деятельности.

Диалектический материализм не изучает конкретных закономерностей, специфичных для той или иной формы движения материи, этим занимаются специальные отрасли научного знания. Предметом диалектического материализма являются наиболее общие законы движения, присущие всем формам материи. Поэтому мышление как свойство определенной формы движения материи не является предметом философии,— это предмет других наук. Философия в данном случае ограничивается решением общего вопроса об отношении мышления к мыслящей материи, оставляя все детали выяснения этого отношения, в особенности формы движения материи, свойством которой является мышление, другим наукам.

 

§ 4. Значение так называемого машинного мышления

Понимание роли физиологического в процессе мышления дает возможность правильно определить сущность и значение действий, сходных с мышлением, но принципиально отличных от него. Речь идет о так называемом «машинном мышлении», или о «думающих машинах».

Конечно, термины «машинное мышление», «думающие машины» являются крайне неудачными, способными внести путаницу в рассуждение. Они введены в научный оборот в связи с развитием кибернетики для обозначения действий, происходящих в электронно-вычислительных и других подобных системах. Кибернетика — молодая наука, она не обросла еще в достаточной степени своей терминологией, поэтому вынуждена оперировать терминами, буквальное значение которых не соответствует содержанию кибернетических понятий. То, что выполняет машина, конечно, не является мышлением, и это понимают даже многие зарубежные мыслители, далеко стоящие от марксизма. Мыслить может только человек, точнее человечество.

В данном случае мы ставим вопрос об отношении мышления человека к так называемому «машинному мышлению» не для того, чтобы сравнивать их, показывать их различие и решать вопрос о том, мыслит машина или нет. Такой проблемы для нас не должно возникать, ибо уже из тех определений, которые мы выше дали мышлению, со всей очевидностью следует, что оно — чисто человеческая способность. Многие авторы занимаются опровержением тезиса, выдвигаемого некоторыми кибернетиками о мышлении машины, путем перечисления того, что машина не может делать и что делает наше мышление. Нам кажутся такого рода перечисления просто излишними, ибо машине не свойственно мышление ни в какой, даже самой наипростейшей форме. Машина не может создавать идеальный образ действительности путем абстракций, это функция человеческого мозга и только его, а где нет создания идеального образа действительности путем абстракций, там нет и мышления в самом его наипростейшем виде.

Когда речь идет о «машинном мышлении», то правильной будет постановка вопроса не о том, мыслит машина или нет либо чем мышление машины отличается от мышления человека, а о том, как машина помогает человеку мыслить, как она заменяет человека и его действия в процессе мышления.

Мышление возникает в результате воздействия объекта на субъект — человека. Человек вступает во взаимодействие с объектом не как чисто биологическое существо, а как общественный человек, со всем тем, что образует его новое качество в сравнении с самым высокоорганизованным животным. А сюда, несомненно, входят и его орудия производства, все машины, приборы, с помощью которых он преобразует и познает мир. Электронные счетные машины не составляют в данном случае никакого исключения, они входят в орудия преобразования и познания человеком внешнего мира. Подобно тому как экскаватор помогает человеку рыть землю, телескоп наблюдать за небесными телами, электронно-счетные машины помогают человеку мыслить, облегчают его умственный труд.

Признавая значение нервной деятельности, унаследованной человеком от высших животных, для функционирования мышления, необходимо принимать во внимание по крайней мере два обстоятельства.

Во-первых, естественные органы человека в процессе и результате общественного развития подверглись существенной модификации. Вспомним, что Ф. Энгельс говорил о человеческой руке: «Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок и, за более долгие промежутки времени, также и костей, и благодаря все новому применению этих переданных по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям,— только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини»⁹.

И это относится не только к руке, но и к человеческой голове, его мозгу, к органам чувств человека, которые также являются продуктом всей истории человечества. Как отмечает Ф. Энгельс, с помощью одной руки человек не создал паровой машины, здесь нужна еще голова, мозг человека, который существенно отличается от мозга его животных предков. Человек рождается уже с человеческими головой, руками и органами чувств.

Во-вторых, под влиянием труда и общественной деятельности вообще не только изменяется природа естественных органов человека, но над ними возникают искусственные надстройки, продолжающие и усиливающие орудия труда человека. С изготовления орудий труда и начинается собственно производственная деятельность. Человек использует механические, физические, химические свойства вещей, «чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи»¹⁰.

Такие искусственные надстройки, продолжающие и усиливающие естественные органы человеческого тела, воздвигаются непосредственно и над нервной системой человека, его органами чувств и мозгом. В качестве примера, где с наибольшей яркостью и очевидностью выступает использование искусственных орудий непосредственно для духовной деятельности человека, можно указать на электронно-вычислительные машины. Здесь действительно механические и физические свойства вещей, в частности электрические, используются как орудие познания человеком внешнего мира.

Между каменным топором первобытного человека и современной сложной электронно-вычислительной машиной дистанция огромного размера. Но у них есть и нечто общее — то и другое выступает орудием человеческого труда, тут и там человек использует механические и физические свойства вещей как орудие своей деятельности. Но примитивный каменный топор и его свойства усиливали руку человека для воздействия на предметы внешнего мира в процессе физического труда, современная цифровая электронно-вычислительная машина усиливает мозг человека в его познавательной духовной деятельности. Мышление в условиях развитой цивилизации, зрелой науки и техники оснащается орудиями, которые непосредственно помогают человеку мыслить, отражать объект.

При этом совершенно не обязательно, чтобы орудие труда по своей форме и физической природе было подобно тому естественному органу, который оно продолжает и усиливает. Паровоз и самолет ни по физической природе, ни по форме не тождественны ногам человека или лошади. Но по своей функции они подобны им. Только человек с примитивным мышлением искал, где в паровозе запряжена лошадь. Точно так и относительно орудий познавательной деятельности человека. Электронно-вычислительная машина ни по форме, ни по природе вещества, из которого состоит, не напоминает голову человека, его мозг, однако функционально она подобна им. Как топор, сделанный из белковых тел, вряд ли будет рубить лучше стального, так и электронно-вычислительная машина, в которой в качестве ячеек будут нейроны, вряд ли будет иметь функциональные преимущества перед машиной из электронных ламп и полупроводников. Не простое копирование и подражание природе, а создание нового, не существующего в природе, но необходимого для общественной жизни — магистральный путь развития человеческого производства и познания.

Вопрос о месте счетных машин и их отношения к мыслительному процессу был поставлен уже Ф. Энгельсом, который, сравнивая арифмометр с действием рассудка, писал: «Вычисляющий рассудок — счетная машина! — Забавное смешение математических действий, допускающих материальное доказательство, проверку,— так как они основаны на непосредственном материальном созерцании,- хотя и абстрактном,— с такими чисто логическими действиями, которые допускают лишь доказательство путем умозаключения и которым, следовательно, не свойственна положительная достоверность, присущая математическим действиям,— а сколь многие из них оказываются ошибочными!.. Схема = шаблон»¹¹.

Отождествление работы счетной машины с работой человеческого мозга Ф. Энгельс назвал забавным смешением, покоящимся на поверхностной аналогии, на непонимании сущности и особенностей человеческого мышления. Счетная машина, любая, даже самая сложная, построена на основе определенной схемы (шаблона), за пределы которой она не может выйти. В ней вычленяется и машинизируется какой-то логический процесс — схема умозаключений в определенной математической операции. Поэтому богатый и содержательный процесс представлен в машине в обедненном, схематизированном виде. Используя результаты современной математической логики, выделившей из процесса умозаключения простые его схемы, человек механизирует стандартный процесс следования одного суждения из другого. Поэтому машина помогает человеку и заменяет его умственный труд в логическом процессе умозаключений. Почему этот процесс можно в какой-то части машинизировать? Это основано на том, что мышление всегда происходит на какой-то чувственной основе «слов, других чувственных знаков», где идеальное значение связано с материальным. Причем, в процессе мышления мы можем оперировать чувственными знаками по определенным законам, не обращая внимания на их значение. Машина не оперирует с идеальным — образами предметов, она имеет дело только со всевозможными чувственными знаками и оперирует только с их материальным содержанием; результатом действия машины является система определенных знаков. Толкует же результаты этих знаков, связывает их с определенным значением человек в процессе мышления с помощью машины.

Таким образом, в машине не происходит действительно логического процесса следования одного суждения из другого, поскольку этот процесс связан с пониманием значения исходных положений и конечных результатов умозаключения. Машина копирует только часть его, связанную с оперированием мыслями как чувственными знаками по определенным законам, которым можно найти в машине материальный аналог. Машина может в какой-то части подражать, имитировать человеческое мышление, копировать его, и эта возможность используется человеком. Часть функций, ранее выполняемых самим человеком в процессе мышления, передается машине, выполняющей их быстро и точно.

Использование машин в процессе мышления служит еще одним доказательством в пользу общественной природы его. Сама машина опосредствована мышлением и общественной практикой, ибо она является результатом прогресса науки и техники людей; в машине материализуются результаты человеческого мышления. Чем совершеннее само мышление, тем сложнее машина. Будут новые научные теории — возникнут и новые машины, построенные на базе их, которые будут выполнять новые функции, станут еще более тонким средством проникновения человека в тайны природы и самого процесса мышления. Ограничивать прогресс развития машинной техники, имитирующей какую-то часть процесса мышления, значит ставить границы, пределы развития общественной практики человека и его мышления.

Машина является орудием человека и его мышления, она помогает человеку мыслить, освобождает его от ряда операций, которые он производил сам в процессе мышления. Машина — только материальное средство человеческого мышления, и этим положена ее абсолютная граница. Какой бы она ни была совершенной, она не может быть не чем иным, кроме как средством, орудием человеческого мышления. Творить, мыслить всегда будет человек, а машина все в большей мере будет его помощником. Возникнув как результат развития практики и мышления людей, «думающие» машины способствуют развитию мышления, причем машина будет помогать человеку в осуществлении мыслительного процесса в самых различных его проявлениях: и в решении ранее уже разрешенных задач, и в постановке и решении новых проблем.

Машина может помочь человеку и в его творческой деятельности, поскольку последняя тоже подчинена определенным закономерностям, которые познаются и выражаются в определенной форме и, следовательно, их можно воспроизвести в машине. Все, что подчинено определенным закономерностям, познаваемо, выразимо в определенной системе понятий, выступающих на поверхности в виде системы материальных, чувственных знаков, в какой-то степени можно машинизировать. Машина может помочь человеку даже в познании самого процесса мышления. Будучи материальной копией какой-то стороны мышления, машина способствует тому, что человек лучше уясняет себе ту или иную функцию мышления. Так, например, современная практика построения кибернетических машин способствует прогрессу в развитии формальной логики, в частности ее ветви — математической логики. Обнажив, взяв в чистом виде и механизировав процесс следования одного суждения из другого, она привела к более глубокому пониманию этого процесса.

Но что бы ни делала машина, как бы она ни помогала человеку мыслить, какие бы задачи она ни решала, она является не чем иным, как орудием, средством человеческого мышления. Ее прогресс как орудия и средства человеческого мышления безграничен, «думающие» машины будут вторгаться в самые различные сферы духовной деятельности человека, но они останутся только материальным средством этой теоретической деятельности. Человек все большее число функций, выполняемых им в процессе мышления, будет передавать машине, оставив за собой единственную — само мышление как способ отражения действительности путем абстракций. Эту последнюю функцию он будет развивать, используя все средства, в том числе и так называемые «думающие» машины.

 

§ 5. Рациональное и иррациональное, разумное и рассудочное, интуитивное и дискурсивное

Мышление как результат духовной деятельности человека, в результате которой создаются идеи для практического преобразования мира, является рациональным, поскольку в него вложены человеческие цели и потребности в отношении к природной действительности.

Объективная реальность не является воплощением человеческого разума, поэтому мы, исходя из такой, какой она есть, со всеми ее объективными законами и противоречиями создаем свою, очеловеченную природу.

В этом смысле человек вносит в мир свой разум, однако только в виде целесообразного, направленного отражения природы и практического действия, воплощающего разумное, идеи в жизнь. Рациональное и иррациональное — атрибуты человеческой деятельности и прежде всего его мышления, следовательно, их источник кроется в практике, в ее развитии.

В первую очередь остановимся на разумном, рациональном. Оно имеет исторический характер, развивается вместе с человеческой практикой и свидетельствует о степени овладения человеком явлениями объективной реальности, способности человека управлять ее процессами.

Мышление — способ рационального отношения к действительности, поскольку оно создает идеи, практическое осуществление которых является шагом на пути создания мира, наиболее полно удовлетворяющего и соответствующего сущности и потребности человеческого бытия. В данном случае мера разумности наших идей определяется степенью господства над явлениями и процессами объективной реальности.

Рациональное и иррациональное в некотором смысле не отличаются от других парных категорий, таких, как необходимость и случайность, форма и содержание, логическое и историческое, абстрактное и конкретное и т. п. Как известно, ни одна из этих категорий, взятая в отрыве от другой, не выражает никакого реального содержания, поэтому они определяются друг через друга, а точнее в их взаимоотношении схватывается определенная действительность.

Вопрос о рациональном и иррациональном возникает тогда, когда человек сравнивает продукты своей деятельности с общественно-значимыми потребностями и отвечает на вопрос, в какой мере они ведут к реализации его целей. Вне этого отношения бессмысленно говорить, рациональна или нерациональна действительность или мысль.

Рациональное — это познание действительности в формах мышления, выдвигающего идеи, практическое воплощение которых создает новый, потребный человечеству мир вещей. Нерациональное противостоит рациональному как нечто не удовлетворяющее человека, не принявшее целесообразные для человека формы.

Нерациональное как противоположность рациональному существует не только где-то вне человеческой деятельности, а в ней самой как ее момент и продукт. Человечество само создает то, что ему приходится осознавать и переделывать.

Рациональное и нерациональное — моменты единого процесса развития практики и познания человека. Гегель хотел единым мигом покончить с иррациональным, представив его некоторым элементом спекулятивного мышления. Однако так просто с ним разделаться нельзя. Оно преодолевается по мере развития человечества и его мышления. Этот исторический процесс превращения иррационального в рациональное никогда не заканчивается в движении познания и практики. Иррациональный остаток имеется всегда и если одно перестало быть таковым, то обязательно возникло другое иррациональное, человеческая мысль сталкивается с нечто новым, чем еще не овладел наш разум и основывающаяся на нем практика. Поэтому меняется само разумное, а большой разум сталкивается и порождает столь же большую себе противоположность.

Подобно тому как человек стремится овладеть и понять явления и процессы объективной реальности, он то же самое делает и с самим знанием, рассматривая его как некоторый объективный процесс, находящийся вне индивидуального сознания. И здесь, в знании о знании, также имеется и рациональное и иррациональное, отдельные моменты его движения укладываются в созданные рамки и категории мышления, а некоторые до определенного периода являются «иррациональным остатком». Но мысль никогда не останавливается перед ним, как вечной загадкой. Однако всякая разгадка есть не только открытие тайн, но и в действительности порождение новых. Именно в практике и возникающих на ее основе формах мысли иррациональное превращается в рациональное, приобретает необходимые и понятные человеку формы.

Отвергая иррационализм как философскую концепцию, марксизм-ленинизм не отрицает самое существование иррационального как противоположности рациональному, он дает свое толкование его природы и отношения к рациональному. Иррационализм преодолим, но не мертвым рационализмом, а более содержательной и глубокой философской концепцией, ориентирующейся в конечном счете на развивающийся разум и человеческую практику. Но растущий разум должен постигать не самого себя, а свою противоположность, которая реально существует. Разум свою силу показывает в преодолении данности, противостоящей ему как нечто отличное от него. Наша практика и основывающийся на ней разум способны выразить ее в рациональной форме, только не надо ни одну форму разума, ни одно его конкретно-историческое воплощение представлять абсолютным. Здесь опять-таки мы вынуждены признать, что только развитие, в частности практики и, следовательно, человеческого разума выступает путем преодоления иррационального, но такова уже природа развития, что в своих конкретных формах оно всегда относительно.

Само рациональное в мышлении существует в двух формах: рассудочное и разумное.

Разумное — это прежде всего оперирование понятиями и исследование их собственной природы. Разум не просто механически переставляет и группирует понятия, но осознает их содержание и природу и в соответствии с этим осознанием оперирует ими. Отсюда разумное всегда выступает в определенной степени самопознанием. Самопознание, как исследование природы постигающего мышления, является не самоцелью, а средством более успешного познания объективного мира. Чтобы полнее и глубже познать объект, субъект должен понять свои средства и способы познания.

Степень разумного познания человеком, в частности, определяется его способностью проникать в сущность постигающего мышления, исследовать природу самих понятий. Ф. Энгельс отмечал, что эта способность присуща «... только для человека, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития...»¹².

Особенностью разумного познания является его целенаправленность. Разум постигает мир не созерцательно, а творчески активно, он отражает объект в необходимых формах его существования и движения, видит его не только таким, каким он есть, но и каким он может быть в процессе своего развития и под воздействием практической деятельности человека.

Творческая функция разума подчеркивалась и гипертрофировалась идеализмом, который превращал разум в творца действительности. На самом деле человек изменяет мир своим практическим действием, а разум направляет это действие своим целенаправленным и активным отражением объекта. Творчески активное отражение обязательно предполагает синтез, поэтому разум выступает синонимом синтетичности познания, доведенной до самых высот. С его помощью охватывается широкий круг знания и формируются идеи.

Таким образом, разум можно определить как высшую форму теоретического освоения действительности, для которой характерно осознанное оперирование понятиями, исследование их природы, творчески активное, целенаправленное отражение действительности, предполагающее синтез знаний, доходящий до самых высот.

Рассудочное познание также оперирует абстракциями, однако не вникает в их содержание и природу. Для рассудка характерно оперирование абстракциями в пределах заданной схемы или другого какого-либо шаблона. Рассудочная деятельность не имеет своей собственной цели, она исполняет заранее заданную цель, поэтому отражение действительности рассудком носит до некоторой степени мертвый характер. Главная функция рассудка — расчленение и исчисление.

Процесс развития теоретического мышления предполагает взаимосвязь и взаимопереход рассудочной и разумной деятельности. Чтобы выполнить свою основную роль — отразить явления объективного мира и закономерности их движения во всей полноте и глубине, мышление должно быть одновременно и рассудочным и разумным.

Без рассудочной деятельности мысль расплывчата и неопределенна, рассудок придает мышлению системность и строгость. Своим стремлением превратить научную теорию в логически стройную формальную систему он делает результаты работы мысли доступными пониманию и осознанию. Как писал еще Гегель, «рассудок есть вообще существенный момент образования. Образованный человек не удовлетворяется туманным и неопределенным, а схватывает предметы в их четкой определенности; необразованный же, напротив, неуверенно шатается туда и обратно, и часто приходится употреблять немало труда, чтоб договориться с таким человеком — о чем же идет речь, и заставить его неизменно держаться именно этого определенного пункта»¹³.

Рассудок отвергался с порога софистикой, которую пугала его строгость, определенность и системность. Но сама софистика являет собой свидетельство того, что безрассудное мышление является ложным, уводящим науку от объективной истины. Если мысль не приведена в систему, внутри которой можно двигаться по определенным логическим законам, то по существу нет мысли как формы объективно-истинного знания.

Но если оставить мышление только рассудочным, то оно будет догматическим. Рассудок может превращаться в предрассудок, когда истинное положение, абсолютизируясь, не допуская своего развития и перехода к другому, более объективному и конкретному в своем содержании, становится тормозом в движении науки. Для мышления необходимо другое качество — изменять свою систему с тем, чтобы точнее и глубже отражать изучаемый процесс. Одна созданная система разрушается и создается новая. Переход от одной системы знания к другой осуществляется посредством разума, который создает новые идеи, выходящие за пределы прежних систем. Без разума не было бы прогресса, развития научного знания, существовало бы движение только внутри некоторых ранее созданных систем, но они не могли бы возникнуть без него.

Сила разума заключается в его способности выдвигать совершенно новые и, казалось бы, совершенно невероятные идеи, которые коренным образом меняют прежнюю систему знания. Иногда эта способность разума представляется чем-то мистическим и иррациональным, она выходит за пределы рассудка, но отнюдь не должна рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое. Как справедливо писал Гегель: «Все разумное мы, следовательно, должны вместе с тем называть мистическим; но этим мы высказываем лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно должно рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое»¹⁴. Разум таинственен и мистичен только в том смысле, что соединяет в единство определения, «которые рассудком признаются истинными лишь в их раздельности и противоположности»¹⁵.

Противопоставление рассудка и разума как рационального иррациональному характерно для некоторых современных неогегельянцев экзистенциалистского толка. Это представление об алогичности разума возникает тогда, когда само логическое замыкается в узкие рамки «формально-логического». Если же понимать под логическим совокупность всех закономерностей движения мышления к новым результатам, носящим характер объективной истины, процесс рождения новых идей и теорий не выходит за пределы разумного, логического, в широком смысле. Объяснить процесс — рождение новых идей разума можно, исходя не из какого-либо ранее созданного формального аппарата мышления, а из общих закономерностей предметного, практического взаимодействия субъекта и объекта.

Различая рассудочную и разумную сторону в теоретическом мышлении человека, необходимо строго отдавать себе отчет об относительности граней между ними. Нет всегда разумного и всегда рассудочного; одно разумно только потому, что другое рассудочно. То, что на данном уровне развития мышления выступает разумным, поскольку оно выходит за пределы известной и формализованной системы знания, станет со временем рассудочным, а все рассудочное когда-то было разумным.

Взаимосвязь рассудка и разума в развитии теоретического мышления выражается также в том, что рассудочное мышление должно необходимо переходить в разумное, завершаться им, а последнее, достигая определенной степени зрелости, становится рассудочным. Переход рассудка в разум осуществляется в различных формах, самой типичной из которых является выход за пределы сложившейся системы знания на основе выдвижения новых идей. Разум переходит в рассудок путем формализации по определенным принципам системы знания, возникшей на основе идей разума. С этим превращением мы сталкиваемся в каждом случае передачи функций человеческого мышления машине. Необходимым условием такой передачи является создание алгоритма, т. е. точного предписания, задающего вычислительный процесс.

Действие на основе алгоритма является рассудочным (для алгоритма характерна определенность со строгим детерминированием: одна стадия вычислительного процесса определяет следующую, процесс расчленяется на отдельные шаги, предписание задается в виде комбинации символов), но сам алгоритм является результатом не только рассудочного, но и разумного мышления. Известно, как долго и упорно наука бьется над созданием отдельных алгоритмов, причем новый алгоритм предполагает новую идею или новый аспект рассмотрения предмета. Например, решение проблемы машинного перевода связано с составлением алгоритма перевода, а это стало возможным в результате возникновения новой научной дисциплины — математической лингвистики, применяющей к анализу языка математические методы.

Создание математической лингвистики означает появление новой системы научного знания, с новыми идеями, отличной от прежней, классической лингвистики.

Теоретическое мышление в нашу эпоху бурно развивается в обоих направлениях: и в разумном, и в рассудочном. В каждой области научного знания мы являемся свидетелями выдвижения новых идей, ломающих старые, сложившиеся системы знания. Наряду с этим происходит процесс формализации знания, доходящий до создания алгоритмов, по которым может решать задачи машина. Высокий разум сочетается с самым совершенным рассудком. Представление о том, что развитие и совершенствование исчисляющего рассудка и передача его функции машине сделают излишним человеческий разум, является одним из заблуждений нашего времени. Наоборот, необходимую предпосылку развития исчисляющего рассудка составляет высокий человеческий разум, без которого невозможно создание новых формальных систем. Совершенствование и развитие рассудка, передача его функций машине освобождают человеческий разум для новых полетов в неведомое и неисследованное. Поэтому ошибочным является стремление ограничить развитие исчисляющего рассудка, поставить ему какие-то пределы, найти такие теоретические построения, которыми он не может овладеть никогда. Ставя, таким образом, пределы исчисляющему рассудку, мы в действительности ограничиваем человеческий разум, развитие которого служит необходимым условием для овладения рассудком все новыми системами теоретического знания.

Таким образом, рассудок и разум являются двумя необходимыми моментами в деятельности теоретического мышления. Их взаимосвязь и взаимопереход в процессе движения мышления создают предпосылки для постижения объективной природы предмета такой, какой она существует в действительности.

Иррационализм, признавая существование иррационального, обосновывает необходимость особых, нерациональных форм его постижения. В качестве таковой и выдвигается интуиция, которая окружается ореолом таинственности, непостижимости.

И это уже была не интуиция разума, как у Декарта, Спинозы, Лейбница, а какая-то деятельность, противоположная мышлению. Интуиция рассматривается формой непосредственного знания, находящего путь к действительности, минуя чувства и разум. Это — форма непосредственного вживания в жизнь.

Означает ли отвержение существования такой формы знания, что интуитивизм не имеет никакой почвы. Как всякая ложная, идеалистическая концепция он спекулирует на некоторых моментах реального процесса познания, в частности творческого мышления. Известно из практики развития науки, что новые идеи, коренным образом меняющие старые представления, часто возникают не в результате строго логической дедукции из предшествующего знания и не как простое обобщение опытных данных. Они являются как бы прерывом непрерывности, скачком в движении мышления. Полное логическое и опытное обоснование им находят потом, когда они уже родились и вошли в ткань науки. Это и создает представление об их интуитивности, независимости от опыта и теоретического мышления. Как пишет известный французский физик Луи де Бройль, «...человеческая наука, по существу рациональная в своих основах и но своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называют воображением, интуицией, остроумием»¹⁶.

Как относиться к такого рода явлениям из научного, а также художественного творчества? Отрицать их невозможно, реальность их доказана. Больше того, эти факты не укладываются в метафизическое представление о мышлении как только непрерывном процессе, протекающем в виде формальнологической дедукции, но они не только не противоречат, а, можно сказать, требуются самой материалистической диалектикой, ее логикой и гносеологией.

Да, постигая действительность, мысль делает скачки. «...Жизнь и развитие в природе,— пишет В. И. Ленин,— включают в себя и медленную эволюцию и быстрые скачки, перерывы постепенности»¹⁷. Разве мышление, постигая жизнь и развитие, может быть исключенным из этой диалектики и не включать скачки, перерывы постепенности? «Диалектичен,— пишет В. И. Ленин,— не только переход от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли etc.»¹⁸. И можно продолжить от одной мысли, теоретического построения к другому.

Но интуитивизм осмысливает скачки, прерывы постепенности в движении познания как существование особой, мистической интуиции, не связанной с опытом и мышлением. И в этом его фальшь. Материалистическая диалектика исходит из того, что это — скачки в движении самого мышления, в его переходе от опытных данных к теоретическим положениям, от одной теории к другой.

Мышление обязано делать такие скачки в силу своей природы и связи с практическим действием. Знание возникает не только из знания, но и непосредственно из практики, которая толкает его на выход за пределы чувственно данного и строго логически обоснованного.

Эти скачки, поскольку непосредственно не следуют из предшествующих результатов познания, выглядят непосредственным выходом субъекта в объект, вживанием в него. Конечно, анализируя научное или художественное творчество мыслителя, мы можем найти целый ряд причин, толкающих его на такого именно рода мысль, но чаще всего он и сам не осознает пути своего мышления к данному результату.

Для интуитивного мышления характерна свернутость рассуждения, осознание не всего его хода, а отдельного наиболее важного звена, в частности окончательного вывода. Вообще надо сказать, что человек практически полностью никогда не воспроизводит той схемы мышления, которая дается логикой. Реально мы мыслим, например, не полными силлогизмами, а энтимемами. Никто не рассуждает в форме: «Все люди смертны. Сократ — человек, следовательно, он — смертен», а скорее всего это рассуждение принимает вид: «Сократ смертен, ибо он человек».

Несомненно, в интуиции эта свернутость хода логического рассуждения может доходить до того, что человек фиксирует вообще только результат. Но это только один момент интуиции, который не объясняет всей ее сложности.

Таким образом, материалистическая диалектика не отвергает такой формы познания, которая называется интуицией. Однако в противоположность интуитивизму она не выводит ее за пределы разумного мышления, основанного на опыте, а рассматривает в качестве особой формы теоретического мышления, с помощью которого происходит скачок в познании объекта, прерыв непрерывности в движении мышления.

Интуиция является непосредственным знанием, однако только в том отношении, что в момент выдвижения нового положения оно не следует с логической необходимостью из существующего чувственного опыта и теоретических построении.

Подобного рода интуитивные скачки вытекают из органической связи познания с практической деятельностью человека. Потребности практического взаимодействия субъекта с объектом толкают теоретическое мышление на выход за пределы того, что дано в предшествующем опыте познания. Такого рода выходы не направляют познание на путь заблуждения, поскольку имеется в виде практики надежный критерий истинности знаний, позволяющий в конце концов отделить действительные научные открытия, глубоко постигающие реальность, от беспочвенных фантазий, которые уводят мышление от совпадения по содержанию с объектом.

Интуиция действительно требует напряжения всех познавательных способностей человека от воображения до остроумия, в нее вкладывается весь опыт предшествующего общественного и индивидуального развития человека, но это не делает ее загадочной, мистической, она вполне объяснима, если учитывать всю сложность практического и теоретического взаимоотношения конкретного субъекта с объектом.

Таким образом, мышление интуитивно, поскольку внутри себя содержит обязательно такие элементы, которые логически не следуют из других элементов мысли, а возникли в результате непосредственного созерцания, связанного с чувствами (чувственно-интуитивно), или с деятельностью разума (интеллектуально-интуитивно).

В своем развитии мысль стремится освободиться от интуитивных элементов, логически обосновать и вывести их, однако уничтожение интуитивного в одном случае приводит к введению его в другом. Мышление не может функционировать как чисто дискурсивный процесс, хотя оно всегда стремится к логической последовательности, доказательности, разложению мысли на отдельные связанные и вытекающие друг из друга элементы, что и носит название дискурсивности.

Интуитивное и дискурсивное в мышлении — два необходимо составляющих и взаимосвязанных момента. Ломая определения, ранее сложившиеся системы знания, разум неминуемо попадает в другую систему, он сам создает основы для возникновения этой новой системы и ее логики. Теория Эйнштейна вышла за пределы классической физики, но на основе ее идей создана новая теоретическая система, со своей системой доказательства. Геометрия Лобачевского находится вне системы геометрии Евклида, но сама она также строгая система. Разум вообще не против всякой дискурсивности, он только против абсолютизации одной какой-то определенной системы знания. Если же идеи разума не приводят в конце концов к построению системы понятий, то они не имеют научного значения и приобретают действительно мистический смысл. Мистика избегает научной системы, она нагораживает одну идею на другую без научного обоснования. Интуитивность необходимо предполагает опосредование, дискурсивность, связанную с доказательностью одного на основе другого.

 

§ 6. Мышление и опыт: чувственное и рациональное, эмпирическое и теоретическое, абстрактное и конкретное

Мышление возникает и развивается на чувственно-материальной основе. Оно рационально, но внутри себя содержит противоположный, чувственный момент. Единство рационального и иррационального в мышлении выступает прежде всего как взаимосвязь рационального и чувственного. Чувственное иррационально в том смысле, что его результаты не произведены мышлением в форме, которая необходима человеку, а даны нам как нечто, независимое от него. Роза вызывает в наших органах чувств такие ощущения, которые как ощущения не могут быть иными, несмотря ни на какое развитие интеллекта. Она будет вызывать ощущение «красного», хотя мы и будем представлять ее белой. Поэтому ощущения рассматриваются непосредственно достоверными и лежат в фундаменте всех наших знаний.

Чувственное и рациональное не две ступени в познании, а два момента, пронизывающих его во всех формах и на всех этапах развития. Само мышление никогда не может быть лишено чувственности и не только в своем происхождении, но и в форме существования, оно всегда останется системой чувственно-воспринимаемых знаков.

Единство чувственного и рационального в процессе познания означает не следование одного за другим, а непременное участие и того и другого в нашем познании. Даже тогда, когда мы просто наблюдаем явления действительности, мы мыслим, переводим результаты своего наблюдения на язык мыслей. Нельзя представить себе познание человека без языка, ибо язык закрепляет в словах результаты мышления.

Чувства связывают человека с внешним миром. Все наше знание в конечном счете происходит из ощущений и восприятий; других источников, каналов связи с внешним миром человек не имеет.

В этом одном, но очень важном, отношении, можно говорить о временном предшествовании чувственного не только рациональному, а всякому человеческому познанию. Когда решается вопрос не о ступенях развития знания, а о его источнике, не может быть никакого сомнения в том, что чувственное отражение действительности предшествует мышлению как форме человеческого познания, поэтому вопрос о характере наших ощущений имеет существенно важное значение для теории познания вообще, ибо речь идет, как говорит В. И. Ленин, «...о доверии человека к показаниям его органов чувств, вопрос об источнике нашего познания...»¹⁹. Ощущения и восприятия человека лежат в фундаменте всех наших знаний о внешнем мире. Не признавать объективного характера содержания ощущений — значит отрицать возможность познания мира, скатиться к агностицизму.

У человека познание посредством чувств не выступает в чистом виде, хотя по форме оно является мышлением, потому что результаты познания действительности посредством чувств человек выражает в форме суждений (суждения восприятия). Каково бы ни было человеческое познание, оно опосредствовано предшествующей практикой, результатами мышления предшествующих поколений, закрепленными в словах. О чувственном познании как таковом у человека не может быть и речи. Практика человека и его мышление внесли существенное изменение, преобразовали чувственный опыт человека, поэтому познание, на какой бы ступени оно ни находилось, всегда содержит в себе в той или иной степени моменты рациональной обработки данных чувств, и в этом смысле оно всегда является мышлением.

О чувственной и рациональной ступенях познания имеет смысл говорить в генетическом, но не в логическом плане. До человека познание (если вообще этот термин уместен для характеристики отражения в животном мире), осуществлялось посредством чувств, у человека особая ступень познания — рациональная, когда все, в том числе и результаты чувственного отражения действительности, приобретает форму мышления. Если речь идет о логическом развитии научного познания вне зависимости от того, где оно осуществляется, в науке вообще или в голове отдельного мыслителя, тогда его нельзя разделять на две ступени — чувственного познания и рационального. Это историческое разделение выступает в логике как эмпирическое и теоретическое.

В нашей литературе по теории познания иногда отождествляется чувственное с эмпирическим, рациональное с теоретическим, но это неправомерно. И эмпирическое и теоретическое — это уровни в движении мышления. Они отличны друг от друга по тому, как и с какой стороны в них дан объект, каким образом и способом достигнуто основное содержание знания, что служит логической формой его выражения и, наконец, по его практической и научной значимости.

В эмпирическом мышлении объект отражен со стороны его внешних связей и проявлений, доступных живому созерцанию. Логической формой эмпирического является отдельно взятое суждение, констатирующее факт, или их некоторая система, описывающая явление. Практическое применение эмпирического знания ограниченно, а в научном отношении оно является некоторым исходным пунктом в построении теории.

На эмпирическом уровне основное содержание мышления получается непосредственно из опыта, рациональна прежде всего форма знания и понятия, содержащиеся в языке, в котором выражены результаты эмпирического знания.

Теоретическое мышление отражает объект со стороны его внутренних связей и закономерностей движения, постигаемых путем рациональной обработки данных эмпирического знания. Его логической формой является система абстракций, объясняющая объект. Практическое применение теоретического знания почти безгранично, а в научном отношении — построение теории выступает некоторым конечным результатом, завершением процесса познания.

Задача теоретического знания, выражаясь словами К. Маркса, «...заключается в том, чтобы видимое, лишь выступающее в явлении движение свести к действительному внутреннему движению...»²⁰. На данном уровне познание может это сделать, поскольку оно с помощью мышления выходит за пределы данного в опыте, рациональное здесь не просто форма выражения результатов опыта, а основанное на нем средство достижения нового содержания знания, не данного в опыте.

На теоретическом уровне мышление приобретает действительно всеобщий характер и стремится дать истину во всей конкретности и объективности ее содержания. Именно здесь осуществляется процесс, который Ф. Энгельс характеризовал так: «...мы в мыслях поднимаем единичное из единичности в особенность, а из этой последней во всеобщность; ...мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем»²¹.

В силу своей всеобщности и конкретности теоретическое знание имеет и безграничную сферу практического применения, на основе научных теорий происходит коренная перестройка промышленности и сельскохозяйственного производства, теории ведут человека в бесконечные дали вселенной и т. д.

Эмпирическое и теоретическое — относительно самостоятельные уровни, граница между ними до некоторой степени условна, эмпирическое переходит в теоретическое, а то, что считалось на одном этапе науки теоретическим, на другом, более высоком, становится эмпирически доступным. Однако, выделение двух различных уровней стало возможным только в период зрелого научного мышления, даже для античной науки разделение познания на эмпирическое и теоретическое теряет смысл.

Разделение мышления на эмпирический и теоретический уровни свидетельствует о том, что кантовское деление суждений на априорные и апостериорные возникло не на голом месте, а является своеобразным способом осмысления тех различий, которые реально существуют в нем.

Кант правильно понял, что реальное мышление является единством чувственности и интеллекта в его разумной и рассудочной формах. «...Мысль о предмете вообще,— писал он,— посредством чистого рассудочного понятия может превратиться у нас в знание лишь тогда, когда это понятие относится к предметам чувств»²². Причем одна реальная мысль ближе стоит непосредственно к опыту, а другая отдалена от него настолько, что обнаружение ее связи с ним становится делом весьма затруднительным. Эти мысли сами в свою очередь становятся орудиями обработки и объяснения данных опыта.

Как метафизик Кант вырыл пропасть между этими двумя уровнями мышления, назвав одно опытным, а другое абсолютно независимым от него.

В действительности чистых понятий мышления нет, но существуют такие теоретические построения и формы мысли, которые далеко ушли от опыта и превратились в способ осмысления эмпирических данных. Относительное различие между теоретическим и эмпирическим у Канта превратилось в существование двух абсолютных независимых форм: априорного и апостериорного. В этом состоит один из пороков гносеологических концепций Канта.

Абстрактное и конкретное — это категории материалистической диалектики, выработанные для отражения изменения познавательного образа в отношении как многосторонности охвата в нем предмета, так и глубины проникновения в его сущность. Они выражают закономерности изменения в содержании познания на всем протяжении его развития. Метафизический метод противопоставляет мышление как абстрактное чувственному опыту как конкретному. Отсюда движение познания от чувственного опыта к теоретическому мышлению рассматривается. как потеря конкретности, многосторонности. Если знание конкретно, то оно чувственно, если оно носит теоретический характер, то обречено быть абстрактным, односторонним. На этом противопоставлении конкретного теоретическому мышлению метафизическая гносеология строила и продолжает строить свою теорию понятия, процесса его образования и развития. Переход от представления к понятию оценивался как потеря конкретности и содержательности, ибо этот переход отождествлялся с движением от конкретного к абстрактному.

Если под абстрактным понимать выделение, изоляцию некоторого чувственно доступного свойства предмета, то движение от чувственно-конкретного к абстрактному будет шагом не вперед, а назад, вместо знания многих сторон предмета на том же самом уровне мы постигнем только одну сторону предмета.

Смешение движения познания от эмпирического к теоретическому с переходом от конкретного к абстрактному приводило к извращенному представлению о сущности теоретического мышления, о его способности всесторонне и глубоко отразить предмет. Роль теоретического мышления сводилась к образованию тощих, малосодержательных абстракций, в которых отражены отдельные, изолированные признаки, свойства предмета. Это по существу был чисто эмпирический взгляд на мышление, когда все содержание мышления и его роль в познании сводилась к переводу на язык мыслей отдельных чувственно постигаемых свойств предмета. Эмпирический взгляд на мышление, присущий, в частности, англо-французскому материализму XVII—XVIII вв., силен был в установлении связи, в особенности генетической, между мышлением и чувственным опытом, но он был слишком слаб, а порой просто беспомощен, в истолковании содержания, сущности познавательного образа, полученного в результате теоретического мышления. Несомненным шагом в данном случае была философия Гегеля.

Гегель прежде всего подвергает критическому рассмотрению неверные и поверхностные взгляды на мышление, которые развивались до него и господствовали в современной ему формальной логике. Резкую отповедь он дает тем, кто относится к мышлению с презрением, считая, что истина постигается не мышлением, а какими-то другими путями. С некоторого времени, отмечает Гегель, стало хорошим тоном «говорить всевозможные дурные вещи о понятии, делать его, эту вершину мышления, предметом презрения и, напротив, считать наивысшей вершиной научности и моральности непостижимое и отсутствие постижения»²³.

Это замечание Гегеля в свое время было направлено против иррационализма Ф. Г. Якоби и других, противопоставлявших мышлению в понятиях непосредственное знание, веру, как более надежное и достоверное. Но оно в полной мере сохраняет свое значение в борьбе против современных интуитивистов и позитивистов, поносящих абстрактное мышление и пытающихся заменить его либо интуицией, либо простым протокольным регистрированием фактов.

Пренебрежительное отношение к понятию имело свои некоторые основания. Дело заключается в том, что понятие так узкоэмпирически истолковывалось логиками того периода, что действительно можно было усомниться в его способности постигать сущность вещей. Традиционным было воззрение на понятие как на общее представление, как на нечто мертвое, пустое и абстрактное; процесс же образования понятия сводился к нахождению и выделению любого общего признака у самых различных предметов. «Когда,— пишет Гегель,— говорят о понятии, то обыкновенно нашему умственному взору предносится лишь абстрактная всеобщность, и тогда понятие определяют как общее представление. Говорят, согласно этому, о понятии цвета, растения, животного и т. д. и считают, что эти понятия возникли благодаря тому, что опускается все особенное, отличающее друг от друга различные цвета, растения, животные и т. д., и сохраняется то, что у них есть общего»²⁴. Вполне понятно, что, если роль мышления сводить к выделению любого общего признака в многообразных предметах, то правы будут те, кто объявляет его пустым, бессодержательным, уступающим в познании предмета ощущению, восприятию и представлению, где предмет постигается в многообразии его свойств и связей.

Развивая свои воззрения на мышление, Гегель показывает, что абстракция не пуста, если она разумна. Абстракция является понятием, достигшим в своем развитии определенного уровня. Своим содержанием она имеет какое-то реальное свойство действительности. Абстракция есть разделение чувственно- конкретного, разрознивание его определений. Посредством нее мы схватываем лишь отдельные свойства или моменты. Но образованием отдельных абстракций не завершается развитие мышления. Мышление абстрактно в том смысле, что оно вообще не является эмпирически-конкретным; в своей сущности же мышление целиком конкретно, ибо выражает реальность в ее многообразных свойствах и связях.

Положение о том, что понятие есть совокупность (точнее, даже целокупность) многообразных определений, что оно в своем развитии идет от абстрактного к конкретному, является генеральной идеей гегелевской теории мышления, знаменующей совершенно новый подход к нему. Маркс по достоинству оценил этот подход, дав ему материалистическое толкование. Верно, что научное мышление движется от абстрактного определения к пониманию как «конкретной тотальности» (конкретному как единству многообразности). Но для Гегеля конкретное является результатом деятельности мышления, для марксистской же диалектической логики метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его духовно, но отнюдь не создает его.

По Гегелю, конкретное понятие порождает самого себя вне созерцания и представления. Гегель вообще недооценивал путь движения от чувственно-конкретного к абстрактному, считая, что это движение не имеет никакого отношения к сущности понятия, к его истинности²⁵. Если описывать историю подхода к понятию, то тогда, говорил он, конечно, надо указывать на восприятия и представления как на начальный пункт нашего движения к понятию. Если же речь идет об истине понятия, то оно истинно и вне движения от созерцания к понятию, истина его лежит в нем самом.

«Конечно,— пишет Гегель,— когда наука уже завершена, готова, тогда идея должна исходить из себя; наука как таковая уже больше не начинает с эмпирически данного. Но для того, чтобы наука получила существование, требуется движение от единичного и особенного к всеобщему, требуется деятельность, представляющая собой реакцию на данный материал эмпирии, чтобы его переработать»²⁶.

В действительности же эмпирия имеет значение не только в процессе образования понятий, но и в их дальнейшем существовании и развитии. Зрелая наука развивается на основе эмпирических данных, поэтому связь рационального момента с чувственным не обрывается после того, как образовано какое- либо понятие. Вне представления и созерцания не может ни образоваться, ни существовать никакое понятие о внешнем мире. Истинность возникает не из самого понятия, а в результате познания реального мира, с которым нас непосредственно связывают чувства.

Материалистическая диалектика рассматривает конкретное и исходным и конечным пунктом познания. На ступени эмпирического образ предмета носит чувственно-конкретный характер, знание является многосторонним, предмет постигается в совокупности своих свойств. Однако конкретность на данной ступени развития познавательного образа носит диффузный характер, различные стороны, свойства и признаки предмета не выступают в своей внутренне необходимой связи. Их единство не обоснованно, а дано чисто эмпирически. Отсюда случайное может быть принято за необходимое, единичное за общее, явление за сущность.

В нашей литературе укрепилось мнение, что чувственно-конкретный образ предмета не содержит в себе общего, необходимого, сущности, в нем отражено только единичное, случайное, являющееся. Такое представление неточно. Чувственноконкретное может содержать и обязательно содержит в себе и общее и единичное, и необходимое и случайное, и сущность и явление. Все зависит от того, как это общее, необходимое, сущность даны в эмпирическом познании, в какой форме они выступают здесь, какой характер носит связь общего и единичного, необходимого и случайного, сущности и явления на данной ступени познания.

Не может быть такого познавательного образа, в котором содержалось бы отражение только единичного, случайного, являющегося или, наоборот, только общего, необходимого, существенного. Если бы живое созерцание не отражало ни в какой форме и ни в какой степени общего, то откуда может взять его мышление, основывающееся на чувственном опыте и не имеющее других путей связи с внешним миром? Представление, что только мышление дает знание общего, является пережитком рационалистического подхода к познанию.

Характерной особенностью чувственно-конкретного знания является отражение предмета во всей его непосредственности. Общее и существенное не отделено, не отдифференцировано от единичного, случайного, связь между общим и единичным не обосновывается в своей необходимости, а выступает как эмпирическое данное. Поэтому К. Маркс и назвал это конкретное диффузным, нерасчлененным. При этом само общее в чувственно-конкретном образе выступает в эмпирической форме, как сходное, одинаковое для ряда предметов; здесь мы еще, по существу, не имеем дела с познанием всеобщей природы предмета. В силу этого чувственно-конкретное — только исходный, но не высший, пункт познания. Познание не может сразу перейти от чувственно-конкретного к конкретному в мышлении. Этот путь, как и все остальные, сложен и противоречив. Чтобы достигнуть подлинной конкретности, познание на время теряет конкретность вообще, оно переходит в свою противоположность — в абстрактное.

Абстрактное знание является односторонним, поэтому переход от чувственно-конкретного, многостороннего знания к абстрактному является в определенном смысле шагом назад, но таким шагом, который необходим для дальнейшего движения познания вперед. Чтобы получить новое конкретное, надо подготовить необходимый материал. Это и делает абстрактное, которое выделяет какую-либо одну сторону предмета в «чистом виде», т. е. в таком, в каком она не существует в действительности. Так, «производство вообще», «материя вообще», «атом вообще» и т. п. являются абстракциями, поскольку в реальной действительности люди сталкиваются не с производством вообще или материей вообще, а с конкретными формами производства, материи и т. п. Но это не означает, что абстракция является фикцией и не связана с реальными, конкретными формами бытия. Рассмотрение абстракций как фикций или словесных знаков, лишенных объективного содержания, характерно для многих школ современной буржуазной философии. Уход в абстракцию — неизбежный путь развития научного знания, современное мышление выступает в виде разнообразных систем абстракций, в которых постигается объективная реальность.

Хотя абстракция отражает предмет не в таком виде, как он существует в действительности, она своим содержанием имеет то, что в действительности существует. Абстракция производства вообще, материи вообще, атома вообще и т. п. отражает то, что имеется в каждой конкретной форме производства, в каждом виде материи, в каждом атоме. Нельзя познать ни одну форму производства, ни один вид материи и т. п. без абстракций о производстве вообще, о материи вообще. Всякое мышление является абстрактным в том смысле, что осуществляется только в абстракциях. Абстрактное мышление, с одной стороны, стоит дальше от изучаемого объекта, ибо оно связано с ним через ощущения, восприятия и представления; но, с другой стороны, оно ближе к нему, ибо постигает сущность, законы движения явлений объективного мира. «Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т. д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции, — писал В. И. Ленин,— отражают природу глубже, вернее, полнее»²⁷.

Наука посредством абстракций способна познать то, что недоступно живому созерцанию. Она может познать и доказать необходимость и всеобщность связей явлений природы и общества. Абстракции не заменяют живого созерцания, а продолжают его, являются новой, качественно отличной ступенью в движении знания.

Ни один закон ни в одной науке не может быть открыт без абстрагирующей силы человеческого мышления. С помощью абстракции люди познают глубочайшие процессы природы и общественной жизни. Например, процессы, происходящие внутри ядра атома, не постигаются живым созерцанием, однако человек познает их с помощью абстрактного мышления и использует полученные знания на практике. Эти знания о внутриядерных явлениях выступают в форме математических уравнений, различных теоретических положений, имеющих чрезвычайно общий и отвлеченный характер. Но как раз в этих абстракциях и выражена сущность процессов, происходящих в ядре.

Без абстракции не могут обойтись и общественные науки. К. Маркс в предисловии к первому тому «Капитала» отмечал, что политическая экономия не может в анализе экономических отношений пользоваться микроскопом или химическими реактивами. То и другое в ней заменяется силой абстракции. Сам Маркс дал образцы использования абстракций в исследовании закономерностей капиталистического способа производства.

Марксизму чужд и односторонний, ползучий эмпиризм, пренебрежительно относящийся к абстракциям, и пустое теоретизирование, не связанное с фактами, явлениями действительности. Абстракции тогда хороши, когда они имеют своей задачей вскрыть действительные законы природы и общества, когда они вооружают человека знанием глубинных процессов, недоступных непосредственному, чувственному созерцанию. Если же мышление замыкается в абстракциях, то оно из средства познания действительности превращается в орудие отлета от нее. Только правильное сочетание опытного познания с теоретическим мышлением обеспечивает достижение объективной истины.

Сущность абстрагирования состоит не в том, чтобы только выделить, изолировать чувственно воспринимаемые признаки друг от друга. Например, в чувственно-конкретном образе предмета А содержатся признаки а, б, с, d, е и т. д., которые даны непосредственно эмпирическому созерцанию. Образовать абстракцию — это не значит выделить из содержания этого образа признак а (или в, или с и т. п.), изолировать его от других признаков. Поскольку данный признак имеется и у других предметов, можно образовать класс предметов, обладающих признаками а. Если бы содержание абстракции ограничивалось этим, то абстракции были бы страшно бедны по своему содержанию, не могли бы отражать природу глубже, вернее, полнее.

Истолкование абстрагирования как выделение общего, сходного чувственно воспринимаемого признака предмета характерно для эмпирического подхода к мышлению, когда абстракция рассматривается своеобразной формой чувственного опыта, как то же восприятие или представление, но только с меньшим количеством признаков. Эмпирик боится, как бы абстракция в своем содержании не имела чего-либо большего, другого по сравнению с живым созерцанием, он не рассматривает ее новой, качественно своеобразной формой постижения предмета, в абстракции он видит только одну сторону — она отвлекается от многообразия чувственно воспринимаемых свойств, признаков и берет предмет с какой-то одной стороны.

Но не это главное в абстракции, если мы выделим какой-либо чувственно воспринимаемый признак предмета и будем его мыслить отдельно от других его признаков, то мы получим элементарную абстракцию, которая является обобщением по форме, но не по своему содержанию. В подлинной абстракции но просто изолируется какой-либо чувственно воспринимаемый признак предмета, а за чувственно воспринимаемым обнаруживаются свойства, стороны, признаки, отношения, составляющие сущность предмета. Задача абстракции не отделять чувственно воспринимаемые признаки друг от друга, а с помощью их обнаружить новые стороны в предмете, выражающие сущностные отношения. Например, созданные наукой абстракции о свете своим содержанием имеют не выделение отдельных, доступных эмпирическому созерцанию свойств, а обнаружение таких свойств, которые живому созерцанию вообще недоступны (свет — движение электромагнитных волн, свет имеет двойственную природу — волна и частица и т. п.). Только в таком случае абстракция дает более глубокое знание о предмете, чем чувственно-конкретный образ.

Абстракция имеет не только сильную, но и слабую сторону, действительность в ней упрощается, огрубляется, схематизируется, в абстракциях совершается отлет, отход от предмета. На этой стороне абстракции спекулируют различные формы идеализма, включая интуитивизм. Интуитивист отмечает, что разум связан с абстракцией, в природе которой заложено разложение живой действительности на отдельные мертвые состояния, ее кинематографическое огрубление.

Идеалист абсолютизирует эту особенность абстракции, использует ее для обоснования отрыва мышления от реальной действительности или для принижения роли мышления и замены его какой-либо формой иррационального познания (интуитивизм).

Материалист-диалектик понимает ограниченность абстракции и ее необходимость в познании предмета. В. И. Ленин писал: «Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление,— и не только мыслью, но и ощущением, и не только движения...»²⁸. Но диалектика определяет пути преодоления ограниченности, пути отражения в ней движения таким, каким оно является в действительности.

Образованием отдельных абстракций не заканчивается теоретическое мышление, которое, как и эмпирическое познание, должно дать конкретное знание о предмете, но не чувственное, диффузное конкретное, а новое, более высокое. Отдельные абстракции — средство для достижения этой цели. Метафизическая гносеология знала только одно конкретное — чувственное; конкретное и теоретическое мышление для нее были несовместимыми понятиями. Диалектика устанавливает, что конкретное в мышлении выступает высшей формой конкретного знания. К. Маркс писал: «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления»²⁹

Теоретическое мышление вначале отходит от конкретного (полное представление «испаряется» до абстрактного определения), потом восходит снова к конкретному, именно восходит, а не просто возвращается, ибо создается новое конкретное.

Конкретное в мышлении является самым глубоким и содержательным знанием о явлениях действительности, ибо своим содержанием оно имеет отражение не внешних определенностей предмета в их непосредственной связи, доступной живому созерцанию, а различные существенные стороны, связи, отношения и их внутренне необходимой связи. Отдельные абстракции подняли наше знание от постижения эмпирического общего ко всеобщему, а конкретное в мышлении обосновывает связь единичного со всеобщим, дает не простое единство различных сторон, а тождество противоположностей.

Движение познания от чувственно-конкретного через абстрактное к конкретному, воспроизводящему предмет в совокупности абстракций, есть проявление закона отрицания отрицания. Абстрактное — отрицание чувственно-конкретного. Конкретное в мышлении является отрицанием абстрактного. Но оно является не возвращением к исходному конкретному, а восхождением к новому конкретному. При восхождении от абстрактного к конкретному происходит не просто процесс суммирования, нанизывания абстракций друг на друга, а такой их синтез, который соответствует внутренним связям, отношениям в предмете. Нельзя представлять себе процесс перехода от абстрактного к конкретному следующим образом: вначале возникают отдельные, независимые друг от друга абстракции, которые потом объединяются. В таком случае конкретное было бы механической суммой отдельных абстракций, внутренне не связанных между собой. В действительности же в процессе образования конкретного одна абстракция возникает как логическое продолжение и дополнение другой. Связь между абстракциями определяется связями в предмете, а их объединение в некоторую совокупность, а вернее целостность, происходит на основе идеи, выражающей фундаментальную закономерность в движении предмета.

Классическим образцом восхождения от абстрактного к конкретному является «Капитал» К. Маркса. Но этот процесс совершается не только в политической экономии, а и в  любой другой науке. Движение от чувственно-конкретного через абстрактное к конкретному в мышлении является всеобщим законом развития человеческого познания, занимающим в материалистической диалектике особое место. Он дает возможность раскрыть закономерности развития познавательного образа, его движения от простого к сложному, от низшего к высшему, процесс становления категорий. На основе этого закона строится теория форм мышления, их субординация в процессе достижения истинного знания. Поэтому данный закон выступает в качестве основополагающего принципа диалектической логики, которому подчинены в конечном счете все другие закономерности движения мышления. С материалистическим обоснованием этого принципа связано преодоление узко эмпирического, метафизического подхода к мышлению и выяснению его роли в познании.

Этот узко эмпирический подход характерен для логического позитивизма, сводящего мышление к оперированию по известным правилам чувственными перцепциями. Мысль — это комбинация данных чувств. Но, как еще показал Гегель, образование конкретного в мышлении включает в себя синтетическую деятельность, связанную с объединением многообразных определений в единство на основе содержательных понятий, категорий. В результате мышление порождает теоретические построения, в которых объект отражается творчески направленно.

 

§ 7. Объективная истинность мышления: абсолютное и относительное, теоретическое и практическое

Диалектическая логика имеет своим предметом изучение движения мышления к истине. Поэтому важнейшей для нее является проблема: какое мышление является истинным, как устанавливается истинность мышления.

Долгое время общепризнанным считалось так называемое классическое, или традиционное, определение истины, которое берет начало еще от Аристотеля. Истина, согласно этому определению, есть суждение, соответствующее действительности³⁰. При этом в аристотелевском понимании истины была сильна материалистическая тенденция: «Надо иметь в виду,— писал Аристотель — не потому ты бел, что мы правильно считаем тебя белым, а (наоборот) — потому, что ты бел, мы, утверждающие это, правы»³¹. Недостаточность такого понимания истины состоит в его неопределенности. Ведь по-разному можно толковать понятия «соответствие» и «действительность». В самом деле, и материалисты и идеалисты исходили из этого аристотелевского определения, вкладывая, однако, в понятие «объект» и «действительность» различное содержание.

Марксизм не удовлетворяется абстрактной постановкой вопроса об истине вообще. Марксистское понимание истины включает в себя прежде всего положение о ее объективности. В учении об истине, говорит В. И. Ленин, мы должны в первую очередь ответить на вопрос: «...Существует ли объективная истина, т. е. может ли в человеческих представлениях быть такое содержание, которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества?»³² Это положение В. И. Ленина обогатило марксистскую теорию познания, оно четко ограничивает материалистическое понимание истины от идеалистического, агностического.

В. И. Ленин разрабатывал вопрос об истине в борьбе против махистского, субъективистского ее понимания. Однако аргументы В. И. Ленина сохраняют полную силу и в борьбе против различных направлений современной буржуазной философии, которые родственны махизму и по существу также отрицают существование объективной истины. Одни современные буржуазные философы считают содержание истинного знания исключительно субъективным, другие выдвигают всевозможные мистические определения истины, рассматривая ее как вечное, вневременное, неизменное и безусловное свойство идеальных объектов.

Истина субъективна в том смысле, что она является человеческим знанием, но она объективна, ибо содержание истинного знания не зависит от человека и человечества. В понятии объективной истины мы опять сталкиваемся с диалектикой субъекта и объекта. Истина — это такое субъективное, которое своим содержанием выходит из сферы субъекта в область объекта. Знание только тогда истинно, когда оно заключает в себе объективное содержание. Поэтому не может быть никакой иной истины, кроме объективной.

Материалистическая диалектика исходит из признания, что объективная истина является процессом движения мышления. «Совпадение мысли с объектом,— пишет В. И. Ленин,— есть процесс: мысль (= человек) не должна представлять себе истину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого), без стремления, без движения, точно гения, точно число, точно абстрактную мысль»³³.

Особенности истины как процесса выражаются категориями абсолютной и относительной истины. Категории абсолютного и относительного выработаны философией для обозначения некоторых общих сторон процесса всякого движения, они имеют объективное содержание. Абсолютное выражает устойчивое, неизмененное в явлении, а относительное — изменчивое, преходящее. В процессе перехода от одного к другому не все изменяется, нечто остается, сохраняется, причем неизменное в одних условиях изменяется в других. Поэтому само абсолютное относительно, а в относительном проявляется абсолютное. Абсолютно абсолютным является только материя и ее атрибут — движение: какие бы коренные изменения ни происходили в процессе движения материи, она все равно остается движущейся материей, абсолютность всего другого является относительной.

Единство абсолютного и относительного присуще развитию как явлений объективного мира, так и мышления, которое одновременно является и абсолютным и относительным. Абсолютность мышления заключается в объективности его содержания, как бы ни изменялось мышление, оно не может быть не чем иным, кроме отражения объективного мира. Абсолютным в мышлении является все, что в нем объективно, поэтому В. И. Ленин писал: «Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину»³⁴.

Мышление абсолютно, потому что оно движётся по пути объективной истины, и только в этом движении оно обретает свою абсолютность, суверенность. Мышление абсолютно по своему источнику и тенденции, оно в состоянии познать существующий мир, ибо в органах и объектах познания мышлению не поставлены границы. Но если мы будем брать конкретные результаты мышления, то они относительны, изменчивы, отражают действительность неполно, приблизительно. Как говорил Ф. Энгельс, «...суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно»³⁵.

Это противоречие между способностью нашего мышления все познать и невозможностью осуществления этой способности отдельными людьми на определенном этапе движения конкретно выражено в каждом результате мышления, являющемся одновременно и абсолютным и относительным.

Абсолютная и относительная истины — это два необходимых момента одной объективной истины, выражающие разные ступени познания человеком объективного мира. Метафизики не понимали, а многие из них и не хотели понять, диалектики абсолютного и относительного. Для них абсолютное только абсолютно и не связано с относительным, а относительное не ведет к абсолютному. Материалистическая диалектика на основе анализа всей истории развития познания установила, что человеческое знание может стать абсолютным только через относительное. «...Человеческое мышление,— писал В. И. Ленин,— по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»³⁶.

Абсолютная и относительная истины различаются между собой не по источнику, а по степени точности и полноте отражения объективного мира, они выступают моментами одной истины — объективной, существующей как процесс, движение.

Абсолютная истина складывается из суммы относительных, но это надо понимать не в смысле механического суммирования различных готовых истин. Истина — это процесс мышления, содержанием которого является движение к объективному, абсолютному.

Материалистическая диалектика рассматривает процесс мышления наполненным определенным, независимым от человеческого сознания, содержанием. Мышление движется не в лоне смены чисто субъективных представлений и мнений, а в сфере развития объективного содержания. Относительность человеческого знания является свидетельством его развития, жизненности, способности обогатиться новым объективным содержанием, а не немощи и бессилия овладеть явлениями и процессами внешнего мира. При этом сама относительность относительна, а именно: она только один, но не единственный момент в движении познания. В самом релятивном есть абсолютное, и только через релятивное постигается абсолютное — объективный мир. «Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса,— пишет В. И. Ленин,— безусловно включает в себя релятивизм, но не сводится к нему, т. е. признает относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к этой истине»³⁷.

Познание как процесс имеет своей основой и объективным содержанием овладение явлениями, закономерностями внешнего мира. Через относительное, отдельные относительные истины постигается абсолютное — полная, законченная объективная истина. Достоверность и надежность человеческого познания, его неопровержимость реально существуют, но не где-то в форме застывшего состояния, отдельно от самого действительного процесса развития мышления, а в самом его движении, в вечном процессе обогащения новым содержанием. Абсолютная истина и неопровержимость вне движения человеческого знания является абстракцией.

Мышление как теоретическая связь субъекта с объектом возникает и развивается на основе их практического взаимодействия, которое характеризуется следующими особенностями:

1) Оно носит материальный характер. Практика — это не логическое, а чувственно-конкретное, материальное отношение. Результаты практического взаимодействия прямо или косвенно доступны эмпирическому созерцанию, поскольку его следствием является изменение объекта, а вместе с тем и самого субъекта.

2) Практика — специфически человеческая форма деятельности, взаимодействия между человеком и явлениями природы. При этом человек выступает не как индивид, а как член общества, человечества.

3) Практическое — целесообразная деятельность человека.

Значение практики в движении мышления многосторонне: она является основой мышления, определяет его цель и выступает критерием истинности. Все эти три стороны практического в его отношении к мышлению тесно связаны между собой.

Мышление вырастает из практических потребностей, для нужд практики. Мышление является целенаправленным процессом. Цели, которые ставит человек в процессе исследования предмета, приобретают объективное значение, связываются с объективным миром только через практику. Практика определяет, что нужно человеку, какую цель он должен преследовать в процессе познания предмета, какая сторона в предмете должна быть изучена в первую очередь. Ставя перед собой определенную цель, вытекающую из практических потребностей, человек выделяет одно в предмете и отвлекается от другого, которое не является существенным. Вот почему Ленин называл практику определителем «связи предмета с тем, что нужно человеку»³⁸. На основе практики субъективная цель человека совпадает с объективным миром.

Практика определяет цели мышления, а последнее в свою очередь играет существенную роль в определении целей практической деятельности. В этом проявляется активность мышления в его отношении к практике. Раз практика является основой и определяет цель познания, раз познание существует и развивается для нужд практической деятельности, то практика закономерно выступает критерием истинности нашего знания. Практика пронизывает весь процесс познания от начала до конца. В теоретико-познавательном отношении преимущество практики перед познанием состоит в том, что она соединяет в себе и достоинство живого созерцания (практика является чувственно-материальной деятельностью человека) и сильные стороны абстрактного мышления (практика тоже имеет всеобщий характер, в ней реализуются понятия). В этом отношении она выше любого познания — и эмпирического и теоретического.

Практическое и теоретическое (мышление) неразрывно связаны между собой, теоретическое находит в практическом свое материальное воплощение. В каждом орудии производства, научном эксперименте воплощена определенная идея, теоретическое построение. Посредством своего материального, практического воплощения происходит процесс проверки объективной истинности содержания мышления.

Мышление связано с практикой и обусловлено ею, однако в своем движении мышление относительно самостоятельно, оно может отходить от практики. Этот отлет мышления от практики может иметь двоякое значение. В одних случаях он может приводить к отрыву мышления от практики, когда оно замыкается внутри самого себя, рассматривает свое движение абсолютно самостоятельным и независимым от объективного мира и практической деятельности. В других случаях некоторый отход мышления от непосредственной практики необходим для более полного и эффективного обслуживания нужд самой практики. Мышление может активно воздействовать на практику только в том случае, если оно связано с объективным миром на основе внутренней логики своего развития, будет приходить к результатам, открывающим широкие перспективы развития практики, заглядывающим далеко вперед.

В нашей литературе обсуждался вопрос, является ли практика ступенью развития познания. Эта проблема заслуживает большого внимания, ее верное истолкование имеет значение для понимания взаимоотношения мышления и практики.

Конечно, нельзя безоговорочно включать практику в познание как одну из ступеней его. Значение практики в познании было бы приниженным, а практическое потеряло бы свою специфику и коренное отличие от теоретического, если бы практика была только ступенью, моментом в движении познания. Практика потому и может быть основой, целью и критерием истинности познания, что она сама не является познанием, а деятельностью, коренным образом отличной от него. Поэтому включать практику в познание, в частности в мышление, является ошибочным. Марксизм не рассматривал практику подчиненным моментом, ступенью познания, он включил практику не в познание, а в теорию познания. А это означает, что марксизм, определяя практику как деятельность, отличную от познания, установил место и роль ее в движении мышления. И поскольку практика выполняет определенную функцию в движении познания, в частности, служит его критерием истинности, только в этом узком значении ее можно рассматривать звеном познания. Но сама практика не является теоретической деятельностью, сводить практику к познанию, значит делать грубую ошибку, подменять материальную, практическую деятельность теоретическим мышлением.

Практика как критерий истины носит диалектический характер. В частности она является одновременно и абсолютной и относительной. Практика как критерий абсолютна, поскольку то, что она подтверждает, является объективной истиной; но она и относительна, ибо «критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления»³⁹. Развивающаяся практика во всей совокупности своих форм и видов является абсолютно надежным критерием объективности человеческого знания.

 

§ 8. Противоречия в мышлении и их источник

Каким должно быть мышление — противоречивым или непротиворечивым? На этот абстрактно поставленный вопрос одни отвечают, что мышление должно быть во всех случаях и отношениях противоречивым, другие утверждают, что оно не должно быть противоречивым. Абстрактному положению — «наука всегда старается избавиться от противоречий» — иногда противопоставляется другое столь же абстрактное положение — «все противоречия в науке благо: всякий, кто стремится избавиться от противоречий в мышлении, является логиком-метафизиком». Причем характерно: те, кто считают, что мышление должно быть противоречиво, ссылаются на такие противоречия, которые необходимы в процессе постижения мыслью предмета; те же, кто доказывают, что мышление должно быть непротиворечивым, оперируют такими противоречиями, которые действительно недопустимы в научном мышлении.

Что существуют противоречия, недопустимые в мышлении, свидетельствует сама постановка вопроса: не противоречит ли закон недопустимости противоречии в формальной логике закону диалектики о единстве и борьбе противоположностей? Если бы любые противоречия в мышлении рассматривать как должное, у нас не могло бы и возникнуть такой проблемы.

Характер противоречий, недопустимых в мышлении, устанавливается формально-логическим законом непротиворечивости. Содержание последнего определяется предметом формальной логики. Изучая этот предмет, она сформулировала определенные законы, среди которых важное место занимает закон недопустимости противоречия. Этот закон по-разному формулируется, но содержание его можно передать следующим образом: если какое-либо суждение А из системы суждений, образующих умозаключение, мы признали истинным, то но может быть истинным в этой же системе суждение, противоречащее суждению А, т. е. в определенной системе суждений, образующих умозаключение определенной формы, не могут быть одновременно истинными суждение А и противоречащее ему суждение (не-А).

Этот закон не касается конкретного содержания суждений, он не решает вопроса о том, какое из противоречащих суждений является истинным. Умозаключение как форма следования одного суждения из других может существовать и функционировать нормально только при том условии, если не будут признаваться одновременно истинными противоречащие друг другу суждения, входящие в данное умозаключение. Причем закон этот всегда имеет в виду определенное умозаключение и определенное суждение в этом умозаключении. Только в определенной системе суждений, образующих умозаключение, мы не должны допускать противоречащих друг другу суждений.

Противоречия, которые запрещаются законом формальной логики, называются логическими. Хотя сам термин «логическое противоречие» не может считаться безупречным, но за неимением другого мы его будем употреблять только в одном строго определенном значении, т. е. в отношении противоречий в мышлении, недопустимых по закону формальной логики. Некоторые к этот термин вкладывают более широкое значение и называют логическими все противоречия в мышлении. В результате возникают споры из-за неоднозначности терминологии. Если под логическими противоречиями разуметь только те, которые возникают в результате нарушения закона формальной логики, то логических противоречий действительно не должно быть в мышлении. Это отмечал В. И. Ленин, когда говорил, что ««логической противоречивости», — при условии, конечно, правильного логического мышления — не должно быть ни в экономическом ни в политическом анализе»⁴⁰.

Логические противоречия являются субъективными, ибо их содержание не отражает верно объективных противоречии, существующих в движении самого объекта. Они субъективны потому, что не ведут к достижению в мышлении объективно-истинного содержания, выражающего диалектику развития явлений в том виде, в каком она существует вне зависимости от нашего сознания.

Суждение А и противоречащее ему суждение не-А возникают в силу противоречивости самой объективной действительности. Тот факт, что в нашем мышлении на данной стадии его развития существуют одновременно суждения А и не-А, не является аномалией. Суждения, которые образуют логическую противоречивость, отражают различные стороны предмета, разные этапы его развития. Закон формальной логики о недопустимости противоречий в мышлении не отрицает существования противоречащих суждении, теорий в науке, отражающих противоречивые стороны процесса действительности. Этот закон касается только построения умозаключения. В одном умозаключении не могут быть признаны истинными противоречащие друг другу суждения. Это — необходимое условие существования умозаключения как формы.

Предмет содержит противоречивые определения. Мы можем высказать разные суждения о предмете: предмет К обладает признаком а («свет обладает корпускулярной природой»); предмет К обладает признаком б, противоречащим а («свет обладает волновой природой»); предмет К обладает одновременно признаками а и б («свет одновременно и волна и корпускула»). Все эти суждения истинны, первые два фиксируют отдельно взятые свойства света, а третье, более глубокое, отражает тот факт, что свет одновременно является и волной и частицей.

Иногда закон формальной логики о недопустимости противоречия истолковывают в том смысле, что он якобы требует признания истинным какого-либо одного из двух суждений — «либо свет обладает корпускулярной природой», «либо свет обладает волновой природой» — и отрицает истинность суждения: «свет одновременно и частица и волна». В действительности же правильно понятый указанный закон формальной логики не запрещает нам высказать такое суждение, предикат которого составляет мысль о единстве противоречивых свойств предмета.

Этот закон, как и другие законы формальной логики, не касается содержания предиката суждении. Он выполняет важную функцию в построении самого умозаключения как логической формы. Если мы в каком-либо конкретном умозаключении исходим из суждений А («свет обладает одновременно свойствами и частицы и волны»), то в этом умозаключении мы не можем признавать истинным отрицание суждения А, то есть не-А («свет не обладает одновременно свойствами частицы и волны»). Суждения А и не-А несовместимы в одном умозаключении. Закон недопустимости противоречия имеет объективное основание, но он состоит не в том, что в мире вещей и в их отражении в сознании людей нет противоречий. Наоборот, противоречия составляют сущность вещей. Объективное основание этого закона составляют качественная определенность и относительная устойчивость вещей, явлений материального мира. В силу этого каждое суждение в умозаключении строго определенно, выступает в каком-либо одном своем содержании. Совмещение в умозаключении логически противоречащих друг другу суждений нарушает определенность мышления, лишает его возможности правильно отразить объект, и в этом смысле логическая противоречивость субъективна.

Правильно понятый и примененный в своей сфере формально-логический закон недопустимости противоречия не является метафизическим, так же как не являются метафизическими законы механики, физики, химии, биологии и т. д. Но в истории философии он нередко служил основой метафизического взгляда на мир, поскольку рассматривался как универсальный закон философского метода. Закон недопустимости противоречия связывался с отрицанием противоречий в объективном мире и в мышлении. Диалектика так же совместима с правильно сформулированными и примененными в своей сфере законами формальной логики, как она совместима с законами других частных наук (физики, химии, биологии и т. д.).

Мышление должно отражать предмет таким, каким он является в действительности. Это положение марксистской теории познания как само собою разумеющееся включает в себя требование логической непротиворечивости мышления. Логическая противоречивость недопустима потому, что ее наличие исключает возможность достижения объективно-истинного знания. Но нельзя представлять дело так, что из логической непротиворечивости следует требование марксистской теории познания об объективности и конкретности знания. Нельзя принципы Диалектики подчинять принципам формальной логики, ибо принципы диалектики более содержательны и более глубоки: они включают в качестве одной из сторон то, что предъявляют к знанию принципы формальной логики.

Формально-логическая последовательность мысли ни в каком смысле не может считаться пороком. Другое дело, что с ее помощью нельзя решить реальных противоречий, которые возникают в процессе постижения мыслью предмета. Поскольку формальная логика отвлекается от развития, она не может ответить на вопрос о том, как происходит движение мысли на пути постижения сущности предмета. Это не ее сфера и не ее предмет. Но логически последовательным, логически непротиворечивым должно быть всякое мышление. Порок Джемса Милля в решении проблемы стоимости состоит не в том, что он стремился к формально-логической последовательности в мышлении. В противном случае можно было бы подумать, что путем нарушения законов формальной логики он мог бы решить проблему стоимости. Конечно, в процессе построения теории мы должны быть логически последовательными, но логическая непротиворечивость не решает вопроса о соответствии теории предмету, а это главный вопрос в построении теории. К. Маркс в «Теориях прибавочной стоимости» критикует Джемса Милля за то, что он в построении теории стремился только к формально-логической последовательности, не решая проблемы, каким образом выразить реальные противоречия реального объекта в понятиях, чтобы теория соответствовала предмету и истории его развития⁴¹.

Мы отметили, что законы формальной логики нельзя превращать в философский метод познания, в метод построения научной теории о предмете, ибо они не ставят и не решают главного вопроса: как развивается наше мышление на пути постижения сущности явлений, их реальных противоречий. Но значит ли это, что указанные выше законы лишены всякого методологического значения? Закон формальной логики о недопустимости противоречия, поскольку он истинен, имеет методологическое значение в построении любой научной теории. Известно, что логическая непротиворечивость — обязательный критерий всякой научной теории. Конечно, логическая непротиворечивость — это необходимое, но далеко не достаточное свойство научной теории. Теория может быть логически непротиворечивой, но не истинной. Однако не может быть истинной такая научная теория, которая логически противоречива, т. е. построенная на основе игнорирования логического закона недопустимости противоречия. Порочен не сам критерий логической непротиворечивости, а его абсолютизация, превращение его в единственно возможный критерий знания.

Конечно, формальная логика не может решить вопроса о соответствии теории предмету; она располагает только такими средствами, законами, которые служат для определения логической непротиворечивости теории. Но кроме формальной логики существует диалектика, являющаяся методом достижения истинного знания о мире. Она определяет критерии, позволяющие решать главный вопрос построения научной теории о ее соответствии объективному миру. Методологическое значение закона недопустимости противоречия состоит в том, что, обнаружив логическую противоречивость, мыслящий субъект стремится вскрыть ее источник и устранить. Причем это устранение может проходить различными путями: или путем уточнения мысли, или путем замены логически противоречивого умозаключения другим, лишенным этого дефекта.

Обнаружение логической противоречивости ведет к поискам новых, более совершенных решений, поэтому устранение логических противоречий движет мышление вперед. Логическая противоречивость постоянно возникает в процессе мышления и устраняется. Нельзя сказать, что если люди изучат формальную логику, то мышление будет совершенно свободным от логических противоречий. Видимо, корни ее лежат в более глубокой сфере, чем просто незнание законов формальной логики. Само развитие научной теории приводит к возникновению логической противоречивости. Но какова бы ни была причина ее возникновения, она должна быть устранена. Всякий раз, когда возникает логическая противоречивость, прогресс знания связан с ее устранением. Никогда задачей научного познания не будет достижение и увековечивание логически противоречивого знания.

Логическая противоречивость не является единственной формой противоречия в мышлении. В мышлении существуют противоречия, имеющие более глубокий источник, коренящийся в самой природе мышления. Поскольку мышление отражает объективный мир, свойства и закономерности его явлений, противоречия объективного мира находят свое выражение в мышлении. Причем противоречия составляют не только содержание, но и форму самого мышления. Отсюда необходимость анализа форм мышления со стороны выявления их диалектики.

Изучение противоречий в мышлении, отражающих объективные противоречия, составляет основное содержание диалектической логики. Когда мы говорим, что в умозаключении, как логической форме, не должно быть логической противоречивости, здесь имеем в виду только одну форму противоречии — противоречия, возникающие в результате нарушения соответствующего закона формальной логики.

Как мышление в своих формах может отразить противоречия явлений объективного мира, если эти формы сами не будут содержать внутри себя противоречия?

Мышление должно избегать субъективных противоречии, логической противоречивости именно для того, чтобы верно отразить объективные противоречия. Наука должна стремиться не к устранению всяких противоречии, а только таких, которые тормозят движение мышления к объективной истине. Содержание мышления должно отражать объективный мир во всей его подлинной диалектической противоречивости. Внутренние противоречия форм мышления — важнейшее условие существования последних.

Нельзя считать правильной ту точку зрения, что формы мышления регулируются только формально-логическими законами. Без анализа внутренних противоречий форм мышления, их диалектики невозможно понять условий их возникновения, существования. Только диалектика может объяснить «всестороннюю, универсальную гибкость понятий, доходящую до тождества противоположностей» (Ленин), а без понимания этой диалектики понятий нельзя вскрыть сущность мышления, стремящегося отразить богатство материального процесса, его единство и многообразие. Марксизм признает формальную логику с ее принципом недопустимости логической противоречивости. Но коренным положением марксизма является признание всеобщности противоречий и необходимости отражения объективных противоречий и мышлении. Признание объективности противоречий отнюдь не ведет к допущению логической противоречивости мышления, ибо логические противоречия не являются отражением объективных противоречий действительности.

Конечно, в мышлении есть такие противоречия, которые необходимо устранять, часть противоречии возникает из-за терминологических неточностей. Но было бы неправильным считать все противоречия аномалией процесса мышления. Противоречия лежат в природе мышления, устранить противоречия из мышления — значит ликвидировать саму мысль, лишить ее способности отражать объективный мир. Но мышление — это живой процесс освоения человеком объективной реальности. Последняя противоречива и многообразна. Иногда дело представляется так, что противоречия в мышлении это просто отражения противоречии в объекте.

Если мысль отражает объект и верна, то в ней нет никаких противоречий, которые были бы источником движения мышления. Когда мы утверждаем, что роза — растение, соединяем в мысли единичной с общим, то в самом суждении как мысли еще никакого противоречия нет. Мысль верно охватывает реальность.

Противоречия в мышлении, строго говоря, возникают не просто в результате отражения противоречий объективной реальности, а в силу неспособности субъекта сразу и в полной мере охватить в мысли объект во всем его многообразии, со всеми противоречиями.

Мышление разрешает противоречия между субъектом и объектом в теоретической форме, создавая образ нового объекта, определяя пути движения к нему. Его эффективность в разрешении противоречий между субъектом и объектом зависит от того, насколько оно в своем содержании объективно, как полно, глубоко и точно отражает объект со всеми его тенденциями развития.

Но мышление не только способствует разрешению противоречий между субъектом и объектом. Оно само есть выражение этого противоречия, будучи и субъективным и объективным. Субъективность мышления в свою очередь противоречива и играет двоякую роль в его развитии. С одной стороны, наличие субъективного в содержании мышления свидетельствует о его иллюзорности, односторонности, неполноте. В этом смысле каждый шаг в движении мышления является устранением субъективного в содержании мышления. Но это очищение происходит посредством самого же субъективного активного вмешательства субъекта, выдвижения им новых теоретических построений, требующих доказательства, проверки. Одно субъективное уничтожается посредством внесения другого, а в целом это выступает как движение мышления в целях достижения объективности своего содержания.

Субъект, стремясь сделать свое мышление объективным по содержанию, впадает в противоречия и не потому, что он стремится их надумать, нагородить словесных ухищрений, высказать хаотический ряд суждений, отрицающих друг друга. Представлять дело так, а некоторые так и делают, значит заниматься вымыслами о ходе движения мышления. Противоречия, в том числе и так называемые логические, возникают совершенно естественно в ходе постижения субъектом объекта. Сам процесс этот очень сложен, объект противоречив, он включает в себя взаимоисключающие стороны, свойства, отношения. Мышление фиксирует эти стороны, отношения в своей субъективной форме. Сложность состоит в том, что эти объективные противоречия мышление должно отразить в субъективно непротиворечивой форме. А это сделать очень трудно, субъект при этом впадает в противоречия, не свойственные самому объекту. В логические противоречия, недопустимые с точки зрения формальной логики, впадают часто даже сами специалисты в области этой науки, которые хорошо отдают себе отчет о недопустимости этих противоречий. Это лишний раз свидетельствует о том, что логические противоречия не являются просто недоразумением, случайностью, они закономерно возникают как результат и своеобразная, неразвитая форма выражения противоречий между субъектом и объектом.

Причем, нет никакого строгого и абсолютного критерия, который бы тут же устанавливал характер противоречий в мышлении. С какими противоречиями мы имеем дело в теоретическом построении — это решается путем анализа самой теории и ее противоречий, в ходе развития теории. Например, когда в физике была установлена двойственная корпускулярно-волновая природа вещества, то прошло довольно значительное время, прежде чем наука установила, что это противоречие выражает объективную природу самого вещества, а не является результатом самопротиворечий субъекта, его неспособности постичь объект таким, каким он является независимо от нашего мышления. В последующем целая серия экспериментов (Девиссон и Джермер открыли дифракцию электронов на кристаллах и т. д.), многие теоретические рассуждения (в частности Гейзенберг создал математический аппарат, позволяющий точно предсказывать вероятность наблюдаемых событий) доказали, что данное противоречие в теории отражает противоречия самого объекта.

Обнаружение противоречий в мышлении, в теории, в частности, способствует развитию мышления, независимо от того, какова природа этих противоречий. Если мы имеем дело с противоречиями, возникающими в результате неспособности субъекта отразить объективные противоречия в субъективно непротиворечивой форме, то обнаружение этих противоречий и последующее устранение их двигает наше мышление вперед в достижении объективности содержания. Эти противоречия выступают не только в форме двух противоречивых суждений, которые несовместимы в рамках данной теории, но в подобные противоречия могут вступать две различных теории (чаще всего в гипотетической форме), по-разному объясняющие один и тот же процесс. Наличие этих двух диаметрально-противоположных теорий, объясняющих один и тот же процесс, свидетельствует о неспособности в настоящее время субъекта постичь природу в субъективно непротиворечивой форме. Каждая из этих теорий может быть логически не противоречива и в этом смысле безупречна, не она несовместима с другой. Субъект сталкивает эти две противоположные теории, обнаруживает противоречия между ними, анализирует их и в процессе этого анализа устанавливает уязвимые места в каждой из них. Устраняя противоречия между двумя теориями, он создает новую теорию, которая точнее и полнее отражает объект. Таким образом через разрешения противоречий мышление движется по пути объективной истины.

Так, например, было в истории науки с классическими волновой и корпускулярной теориями света в физике. Эти две теории долгое время соперничали, они противоречили друг другу. Анализ каждой из них и их сопоставление поставили вопрос о преодолении ограниченностей этих теорий, создании новых — сначала электромагнитной, а потом квантовой теории, в которой природа света со всей ее противоречивостью отражена полнее и глубже.

В процессе анализа какой-либо научной теории можно установить, что противоречивые суждения выражают объективные противоречия, эти суждения совместимы в одной теории, поскольку отражаемые в них свойства, стороны совместимы и в одном объекте, их единство в теории отражает единство противоположных свойств в объекте. Установление этих противоречий в теории также движет наше познание вперед, но не путем их устранения, а посредством развития. Мало фиксировать противоречия в объекте, надо попять их природу, объяснить. Причем их дальнейшее познание приводит к тому, что за ними мышление откроет другие противоречия, лежащие в фундаменте самого объекта. Конечно, эти более глубокие противоречия человек постигает не сразу, не гладко, он может при этом впасть во внутренние логические противоречия, его теория первоначально может быть логически противоречивой или он создаст две взаимоисключающие теории (гипотезы), противоречия между которыми будут устранены созданием новой, более совершенной теории.

Мышление впадает в противоречия при попытках новую действительность охватить в прежних понятиях. Когда физики столкнулись с новой областью — с явлениями, происходящими внутри атома, — они попытались объяснить неизвестное через известное и использовать понятия, которые оказались пригодными в уже исследованных областях, то есть применить понятия классической физики при изучении внутриатомных процессов. Понятия классической физики носили механический характер. Одним из основных понятий ньютоновской механики было понятие отдельного предмета, покоящегося или движущегося, мысленно оторванного от остальной вселенной, остающегося при возможных изменениях индивидуальным и стабильным. И вот, когда физики попытались с помощью этих понятий объяснить явления, окружающие атомное ядро, или, по выражению Ланжевена, спустились в первый подвальный этаж и встретились с электронами, дающими начало явлению испускания и поглощения светового излучения, они обнаружили невозможность объяснения этих явлений с помощью старых понятий. Так возникли новые понятия.

Ученые не сразу и не без боли расстаются со старыми понятиями, многие физики с большим трудом расстались с механистическими понятиями о физических явлениях, с большим трудом покончили с привычным понятием отдельного предмета и думали, что без этого понятия, вырывавшего явления из их универсальной связи, нельзя построить никакого объяснения физических явлений. «Механицизм,— писал академик С. И. Вавилов,— воспитывается в нас ежедневным опытом, простейшими предметами и явлениями, и требуется большая сосредоточенность и внутренняя борьба с вкоренившимися привычками, чтобы спокойно рассмотреть и обдумать раскрывающиеся перед нами факты и согласиться, что мы не сделали ошибки, что перед нами действительная природа во всей ее диалектической сложности и подвижности»⁴².

Вследствие того, что происходит развитие понятий, отмирание старых и возникновение новых, в человеческих понятиях существуют расхождения. Эти расхождения нельзя рассматривать как субъективную путаницу в понятиях, как нарушение законов формальной логики. Критерием, дающим возможность отличить диалектические, объективные противоречия в мышлении от субъективных, не отражающих противоречия в предметах, является практика. Только, на основе практической деятельности человек устанавливает характер противоречий в мышлении, устраняет одни, не ведущие мышление к достижению объективной истины, и удерживает и развивает другие, в которых выражена объективная диалектика.

Таким образом, все противоречия в мышлении возникают из противоречия между субъектом и объектом. Целью развития мышления является достижение подлинной объективности его содержания. Мышление должно отразить объект со всеми его внутренними противоречиями. Это достигается не сразу. Возникают теории, противоречия в которых неверно отражаются объективные противоречия. Наука в ходе своего развития устраняет эти противоречия, достигая таких теоретических построений, которые не вносят субъективных противоречий в объект.

Так называемые логические противоречия возникают не в стороне, а в ходе разрешения противоречий между субъектом и объектом. Поскольку они мешают мышлению в своем содержании совпасть с объектом, их надо устранять. Но, поскольку процесс совпадения содержания мышления с объектом очень сложен, субъект не сразу постигает объективные противоречия такими, какими они существуют независимо от мышления, может впадать в противоречия, неадекватные самому объекту, постольку логические противоречия вполне закономерны в движении мышления к объективной истине, их обнаружение, анализ и преодоление — необходимое условие развития мышления, момент в разрешении противоречий между субъектом и объектом.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 247.

² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 194.

³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 184.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 24.

⁵ Там же, стр. 30.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 21.

⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 29.

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 188.

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 488.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинский, т. 23, стр. 190.

¹¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 631.

¹² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 538.

¹³ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 133.

¹⁴ Там же, стр. 142.

¹⁵ Там же, стр. 141.

¹⁶ Луи де Бройль. По тропам науки. М., 1962, стр. 295.

¹⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 66.

¹⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 256

¹⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 131

²⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч 1, стр. 343.

²¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20 стр. 548.

²² И. Кант. Сочинения, т 3, стр. 201.

²³ Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 12.

²⁴ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 268.

²⁵ См. Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 19.

²⁶ Гегель. Сочинения, т. XI. М.— Л.. 1935, стр. 220.

²⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 252

²⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 233.

²⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 12, стр. 727.

³⁰ «И что касается прежде всего истины или лжи,— пишет Аристотель,— то истина есть соприкосновение ... а незнание есть отсутствие такого соприкосновения» (Аристотель. «Метафизика», М.— Л., 1934, стр. 162). Заблуждением Аристотель считает такое мнение, которое «противоположно действительным обстоятельствам».

³¹ Аристотель. Метафизика, стр. 162.

³² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 123

³³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 176-177

³⁴ В. И. Ленин Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 134—135.

³⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 87.

³⁶ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 137

³⁷ Там же, стр. 139.

³⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 290

³⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 145-146

⁴⁰ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 91

⁴¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 26, ч III, стр. 81-82.

⁴² С. И. Вавилов. Ленин и философские проблемы современной физики.— Сб. статей «Великая сила идей ленинизма». М., 1950, стр. 183.

V ГЛАВА

ДИАЛЕКТИКА ФОРМ МЫШЛЕНИЯ

 

§ 1. Историческое и логическое. Понятие о форме мышления

Изучение закономерностей движения мышления к объективной истине с необходимостью приводит к постановке проблемы соотношения исторического и логического.

Под историческим разумеется процесс изменения предмета, этапы его возникновения и развития. Историческое выступает предметом мышления, а отражение исторического — его содержанием. Мышление имеет своей задачей воспроизведение реального исторического процесса во всей его объективности, сложности и противоречивости. Логическое — способ, посредством которого мышление реализует эту задачу, оно является отражением исторического в теоретической форме, т. е. воспроизведением сущности предмета и истории его развития в системе абстракций. Историческое является по отношению к логическому первичным, логика отражает основные вехи истории.

Мышление не должно просто фотографировать реальный исторический процесс со всеми его случайностями, зигзагами и отклонениями. Мысль не должна слепо следовать повсюду за движением объекта. Поэтому логическое — это историческое, освобожденное от его нарушающих случайностей. «С чего начинает история,— пишет Ф. Энгельс,— с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме; отражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы»¹.

Логическое является отражением исторического посредством абстракций, при этом главное внимание обращается на сохранение основной нити действительного исторического процесса. Логика движения мысли в качестве одной из основных своих закономерностей имеет восхождение от простого к сложному, от низшего к высшему, и это движение мысли выражает закономерность развития явлений объективного мира. Логика дает форму развития в чистом виде, которая буквально, таким образом, не осуществляется ни в одном историческом процессе. Однако логическая форма развития отражает любой исторический процесс, и поэтому она необходима для его понимания.

Исследователь любой области науки постоянно сталкивается с проблемой, как надо подойти к изучению предмета, с чего начать воспроизведение его истории в мышлении. Чтобы вскрыть сущность предмета, необходимо воспроизвести реальный исторический процесс его развития, но последнее возможно только в том случае, если нам известна сущность предмета. Например, познание сущности государства предполагает знание истории его возникновения и развития, но к изучению истории государства нужно подойти с определенным знанием его сущности как общественного явления, иначе за государство можно принять родоплеменную организацию первобытнообщинного строя.

Материалистическая диалектика на основе единства исторического и логического разрывает этот круг, определяет начало познания и дальнейший его путь движения. Исследователь должен начать изучение предмета с конца, с самой зрелой формы, где его существенные стороны достаточно развиты и не затушеваны случайностями, не имеющими прямого отношения к ним. На основе изучения высшей, зрелой стадии развития предмета даются первоначальные определения его сущности. Эти определения носят абстрактный характер, они недостаточно глубоки, но необходимы как нить в исследовании исторического процесса развития предмета, они выступают исходным моментом в его изучении, поскольку в какой-то степени отражают процесс становления и развития рассматриваемого объекта.

Высшая ступень развития предмета содержит в себе в своеобразной, как говорят в снятой, форме предшествующие ступени, подобно тому как высшая форма движения материн включает в себя все низшие. А это означает, что воспроизведение в мышлении сущности какого-либо явления одновременно является вскрытием его истории, теория какого-либо предмета не может не быть одновременно его историей. Поэтому первоначальные определения предмета, логика его выражающих понятий служит исходным моментом в изучении процесса формирования и развития данного предмета. Например, исследуя буржуазные производственные отношения, К. Маркс устанавливает логическую последовательность в изменении форм стоимости: простая — развернутая — всеобщая — денежная. Это движение форм стоимости соответствует логическому ходу мысли от простого к сложному, от неразвитого к развитому, но оно одновременно отражает реальный процесс изменения форм стоимости, который имел место в действительной истории.

Однако, хотя теория предмета выступает одновременно его историей, воспроизведение в мышлении сущности и содержания какого-либо явления не делает излишним изучение истории этого явления, наоборот, чтобы в познании предмета подняться на более высшую ступень, необходимо обратиться к исследованию его истории. Причем, поскольку этому исследованию предшествовала выработка первоначальных понятий, выражающих сущность данного предмета, постижение мыслью истории предмета не будет носить эмпирического характера. Логическое выступает средством познания исторического, дает принцип для его всестороннего изучения. Когда в основу изложения истории предмета кладется знание сущности, то становятся понятными, объяснимыми все исторические подробности, случайности и отклонения, которые, не затемняя необходимости, находят свое место в ее проявлении и дополнении. История предмета выступает в нашем мышлении живой, полнокровной.

Изучение истории развития предмета со своей стороны создает необходимые предпосылки для более глубокого понимания его сущности, поэтому, обогатившись знанием истории предмета, надо снова возвратиться к определению его сущности, исправить, дополнить и развить ее выражающие понятия. Таким образом, теория предмета дает ключ для изучения его истории, а исследование истории обогащает историю, исправляет, дополняет и развивает ее. Мышление движется как бы по кругу от теории (или логики) к истории, от нее снова к теории (логике) ; причем, в соответствии с законом отрицания отрицания происходит не просто возвращение к исходным определениям, а создание новых понятий, возникших на основе глубокого и детального изучения истории предмета. Более развитая теорпя дает возможность по-иному снопа посмотреть на историю, обнаружить в ней такие стороны и моменты, которые не могли быть вскрыты в предшествующем изучении. А более богатое знание истории приведет к более развитой теории, и таким образом на основе взаимосвязи исторического и логического происходит углубление нашего знания в сущность предмета и его историю.

Проблема взаимосвязи исторического и логического имеет много сторон, она не ограничивается взаимоотношением теории предмета и его истории. Логическое отражает не только историю самого предмета, но также и историю познания его. Поэтому единство логического и исторического — необходимая предпосылка для понимания процесса движения мышления, создания научной теории. На основе знания диалектики исторического и логического решается проблема соотношения развития индивидуального и общественного мышления; в своем индивидуальном интеллектуальном развитии человек повторяет в сокращенном виде всю историю человеческого мышления. Единство логического и исторического является необходимой методологической предпосылкой в решении вопроса о взаимоотношении познания структуры предмета к истории его развития, в нем реализует себя историзм и структурализм в их неразрывном единстве.

Материалистически понятое единство логического и исторического помогает решать проблему построения науки, ее внутренней структуры, системы ее категорий. Оно является исходным в определении самого понятия формы мышления.

Отражение логическим исторического, воспроизведения сущности предмета, истории его формирования и развития осуществляется в многообразных формах движения мышления. Коротко форму мышления или логическую форму можно определить как способ отражения действительности посредством абстракций. Всякая логическая форма является звеном в движении мышления к объективной истине, в ней выражены результаты мышления. В процессе вечного и бесконечного приближения мышления к объекту завязываются отдельные узлы, в которых отражены результаты познания объекта. Формы мышления являются такими своеобразными узлами, где результаты абстрагирующей мысли человека определенным образом организованы, связаны, выражают достигнутый уровень познания и пути его дальнейшего движения вперед.

Формы мышления отличаются друг от друга не тем, что в одних отражаются одни объекты (или одно в них), а в других — другие объекты (или другое в них). Различие между ними лежит в иной плоскости: один и тог же объект (или одно и то же в нем) в различных формах отражается различным способом, с различной целью, отсюда каждая форма выполняет свою функцию в движении мышления к объективной истине. Главное в понимании той или иной формы мышления — определить ее место в осуществлении логического процесса воспроизведения мышлением предмета.

Познавательная функция логической формы основывается на ее объективном содержании, на том, что в ней отражена определенным способом объективная реальность. Вне этого объективного содержания не может быть речи о гносеологической функции форм мышления.

Объективное содержание формы мышления, его элементы строго определенным способом связаны, организованы, образуют структуру, которая составляет формальное содержание логической формы. На поверхности, с внешней стороны, логическая форма и выступает как структура мысли, форма взаимосвязи ее составляющих элементов. Однако структура формы мышления не исчерпывает всего ее содержания, она составляет только один подчиненный момент, исследование форм мышления не может ограничиться выявлением формального содержания. Задача логики в изучении форм мышления значительно шире и глубже — определить место данной логической формы в достижении мышлением объективно-истинного содержания, в воспроизведении конкретного во всей конкретности, и в этой связи приобретает значение как один из моментов изучение структуры, связи элементов в ней.

Термины «форма мышления» и «логическая форма» часто употребляются в одном и том же значении. В этом есть некоторый смысл, поскольку не логических форм мысли нет. Но, возможно, чтобы исключить терминологическую путаницу, которая иногда имеет место, под логической формой разуметь не форму мышлений вообще, а только структуру, образованную по правилам формальной логики из знаков искусственного формализованного языка.

В силу этого современная формальная логика не анализирует форм мышления как таковых, она не имеет дела с понятиями, суждениями, умозаключениями, гипотезами и т. п., она изучает логические формы как связи элементов искусственного формализованного языка, их структуру, способы образования. Поэтому она выдвигает свои понятия — высказывание, класс, предикат, импликация, конъюнкция, дизъюнкция и т. п. Этот понятийный аппарат описывает логические формы. Собственно формы мышления как способы постижения объективной реальности в мысли являются объектом диалектической логики, которая, включая опыт всей предшествующей логики, дает им толкования в соответствии с принципами диалектики, ее понимания мышления как движения к объективной истине.

 

§ 2. Взаимосвязь форм мышления

Изучая формы мышления, их структуру и гносеологическую функцию, логика давно в качестве основных выделила следующие формы: понятие, суждение, умозаключение. Выявление их отличий друг от друга, места в движении мышления к истине привлекало внимание исследователей на протяжении всей истории логики. При этом одна форма мышления нередко противопоставлялась другой, изолировалась от нее, считалась первоначальной, главной. Долгое время в логике считалось, что понятие предшествует суждению и умозаключению. Суждение есть связь понятий, а умозаключение возникает в результате суммирования, соединения суждений. Такой взгляд особенно импонировал рационалистам, исходившим из признания существования готового познания до опыта и независимо от него в форме наиболее простых и важных понятий, составляющих основу всего нашего знания — всех суждений и умозаключений.

Против взгляда на понятия как на исходный пункт познания, первичную форму мышления выступил Кант, который ошибку прежней логики видел в том, что в ней «об отчетливых и законченных понятиях трактуется раньше, чем о суждениях и умозаключениях». По мнению Канта, понятия возникают только в результате суждений и умозаключений. Отчетливое понятие возникает в результате суждений, а законченное — умозаключений: «В самом деле,— пишет Кант,— для отчетливого понятия требуется, чтобы я нечто ясно осознал как признак некоторой вещи, а это и есть суждение»². При этом Кант рассматривает суждение не как уже сформулировавшееся отчетливое понятие, а как тот акт, через посредство которого формируется понятие. Законченное понятие возможно только через умозаключение, ибо умозаключение является суждением через опосредованный признак (средний термин).

Эту мысль Канта на взаимоотношение форм мышления развивали многие немецкие логики, в том числе и А. Гренделенбург, который также считал суждение первичной формой мысли, предшествующей и понятию и умозаключению³. Для многих представителен немецкой логики стало характерным признание суждения за основу всех форм мышления, поэтому их трактаты по логике начинаются, как правило, с учения о суждении. В этом имеется определенный смысл, хотя такое понимание нередко связывалось с идеалистической трактовкой сущности форм мышления, с представлением, что в процессе суждения создается предмет действительности.

Проблему взаимоотношения форм мышления ставил и пытался решать Гегель, различавший понятия, суждения и умозаключения по характеру связи всеобщего, единичного и особенного в них. В понятии эти моменты не расчленены, а даны как нечто целое, в суждении они разделяются, понятия расщепляются на свои составные части, единичное и всеобщее выступают как субъект и предикат, соединенные связкой. В умозаключении восстанавливается единство единичного и всеобщего: «Понятие как таковое держит свои моменты снятыми в единстве; в суждении это единство ость нечто внутреннее или, что то же самое, нечто внешнее, и моменты, хотя и соотнесены, но положены как самостоятельные крайние термины. В умозаключении определения понятия так же самостоятельны, как и крайние термины суждения, а вместе с тем положено и их определенное единство.

Умозаключение есть, таким образом, полностью положенное понятие»⁴.

Развитие суждения приводит к умозаключению, которое не просто полагает, а обосновывает связь единичного и всеобщего. Умозаключение выступает как единство понятия и суждения.

Мысль Гегеля о том, что умозаключение находится в нераздельной связи с суждением и понятием, что все формы мышления предполагают друг друга и переходят из одной в другую, правильна, но она искажается объективно-идеалистической основой гегелевской логики. Вся цель развития мышления от понятий к умозаключению через суждение состоит в том, чтобы понятие на иной основе возвратилось к себе и, обогатившись определениями, из сферы субъективного перешло в объективное. В форме разделительного умозаключения понятие реализуется в объект. При этом развитие форм мышления у Гегеля происходит только в одном направлении от понятия через суждение к умозаключению; само собой понятно, что абсолютизация этой схемы искусственна и не отражает действительной связи и переходов различных форм мышления в реальном, конкретном процессе познания.

Правильные мысли в решении данного вопроса имеются у К. Д. Ушинского, который рассматривал суждение как то же понятие, но еще в процессе своего образования: «Суждение,— пишет К. Д. Ушинский,— есть не более, как то же понятие, но еще в процессе своего образования. Окончательное суждение превращается в понятие. Из понятия и особенного представления, или и:) двух и более понятий может опять выйти суждение; но, оконченное, оно опять превратится в понятие и выразится одним словом: например, у этого животного раздвоенные копыта, на лбу у пего рога; оно отрыгает жвачку, и т. д. Все эти суждения, слившись вместе, образуют одно понятие животного двукопытного и жвачного. Мы можем разложить каждое понятие на составляющие его суждения, каждое суждение опять на понятия, понятия опять на суждения и т. д.»⁵

Мы не можем сказать, что в этом высказывании Ушинского содержится исчерпывающее решение вопроса о взаимоотношении суждения и понятия, но некоторые пути к правильному решению проблемы взаимоотношения форм мышления здесь намечаются. Правильна основная мысль К. Д. Ушинского — понятие и суждение, а можно добавить и умозаключение, неразрывно связаны между собой и в процессе развития познания переходят друг в друга, причем не только суждение переходит в понятие, но и понятие — в суждение.

Действительно, суждение и умозаключение играют огромную роль в образовании понятий. Для того чтобы найти в явлениях всеобщее, отражаемое в понятии, нужно охватить предмет со всех сторон, высказать целый ряд суждений об отдельных сторонах предмета. Существенное в явлении нельзя определить без целой системы умозаключений. Огромная роль в образовании понятий принадлежит анализу, как движению от конкретного, данного в чувствах, к абстрактному, и синтезу, как движению от абстрактного к новому конкретному, являющемуся совокупностью абстрактных определений. Аналитический процесс немыслим без индукции и дедукции. Образовавшееся понятие содержит в себе в своеобразном виде все те суждения и умозаключения, которые имели место в процессе образования понятия. Понятие — это узел, синтез самых различных мыслей, итог длительного процесса познания.

С другой стороны, умозаключение нельзя представить себе без понятий и суждений, равно как и суждение без понятий и умозаключений. Умозаключение состоит из системы суждений, а высказывание всякого суждения предполагает понятие. Так, суждение «Государство есть орудие угнетения одного класса другим» немыслимо без понятий «класса», «угнетения», «орудия» и т. д.

Таким образом, для образования умозаключения, для получения нового знания через посредство умозаключения исходят из уже образовавшихся суждений и понятий. Полученное суждение или понятие в результате умозаключения служит отправным пунктом для образования новых умозаключений, ведущих к новому знанию.

Но, чтобы решить вопрос об отношении понятия, суждения и умозаключения между собой, недостаточно указать на их единство, взаимную связь и переходы друг в друга. Необходимо вскрыть еще специфику каждого из них, отличие их друг от друга.

В логике установился взгляд, что понятие отличается от суждения тем, что оно не истинно и не ложно, ибо оно ничего не утверждает и не отрицает. Такой взгляд снимает вопрос о познавательной ценности понятий, которые превращаются в бессодержательные формы. Этот взгляд приписывают Аристотелю, в действительности же Аристотель говорил не о понятиях как формах мышления, а о терминах как средствах выражения мысли. В его логике нет сопоставления суждения и понятия, а имеется сравнение двух форм высказывания, речения. Одно, когда термины находятся в предикативной связи, и другое, где эта связь отсутствует. Аристотель не отделял формы мышления от форм высказывания. Последующая логика перенесла аристотелевскую характеристику высказываний на формы мышления. То, что Аристотель говорил о терминах, без всяких оговорок, было перенесено на понятия и их содержание.

Странным было бы, если понятие как отражение сущности не имело бы никакого отношения к истинности. Если бы понятие не было формой истинного знания, то развитие познания от суждения к понятию было бы движением назад от содержательного знания к пустым бессодержательным формам, какими рисуются понятия. Неверно также усматривать различие между умозаключением и суждением в том, что форма умозаключения не истинна и не ложна, а правильна или неправильна. Правильность формы умозаключения упирается в истинность того суждения, которое составляет обосновывающее знание.

Действительное отличие различных форм мышления друг от друга состоит в специфичности отражения в них объективной реальности. В форме суждения мы отражаем не только общие и существенные стороны предмета, а любые. Так, например, суждения «Золото имеет желтый цвет», «Золото тяжелее воды», «Золото — химический элемент», «Золото — металл» и т. д. отражают различные признаки золота, стоящие ближе или дальше от сущности самого предмета. Для суждения совершенно не обязательно, чтобы предикат его был отражением всеобщего в предмете. Но как только развитие суждения достигает такого пункта, когда содержанием предиката его является отражение общего и существенного, суждение становится понятием. Поэтому умозаключение из понятия отличается от умозаключения из суждения, которое не стало еще понятием.

Когда говорят об умозаключении из понятий, то при этом имеют в виду, что одной из посылок является понятие, развернутое в суждение. У этого суждения предикат — мысль не просто о каком-либо признаке предмета, а признаке существенном и специфичном для него. Поэтому суждение, получаемое в результате развертывания понятия, является выделяющим, а как известно, наличие выделяющего суждения меняет условия умозаключения: можно умозаключать из двух утвердительных суждений во 2-ой фигуре силлогизма. Когда же в умозаключении обычное суждение, а не понятие, эти формы при достоверных посылках не приводят к достоверным заключениям.

Ввиду того, что понятие является отражением общего и существенного в явлении, оно более устойчиво, постоянно по сравнению с суждением, которое отражает всякие свойства, связи и отношения, даже случайные, внешние. Понятие должно ответить на вопрос, что это за предмет и в чем его сущность, а суждение отвечает на вопрос, что вообще присуще предмету, какие стороны, свойства, признаки оно имеет.

Когда говорим о понятии как постижении всеобщего, существенного и необходимого в предмете, то само собою разумеется, что само достижение этой всеобщности рассматривается как исторический процесс. Одно является всеобщим по отношению к другому, которое выступает уже пройденным этапом познания.

Понятия, суждения и умозаключения различны по своей функции в движении мышления. Суждение служит для строгой фиксации определенного результата в движении мышления, понятие подводит итог предшествующего познания предмета путем свертывания многочисленных суждений в одно целое. В этом смысле понятие выступает как своеобразное сокращение суждений с сохранением всего существенного в их содержании, закрепляя уже достигнутое, оно служит ступенькой в дальнейшем движении мышления.

Умозаключение является формой движения мышления от одних суждений и понятий к другим, оно выражает процесс получения новых результатов в мышлении. Умозаключение выражает движение, переход мысли от одних суждений и понятий к другим, от одного содержания знания к другому на основании третьего.

Различие между суждениями, понятиями и умозаключениями в способах выражения истинного знания обусловливает также различие связи единичного и всеобщего в них, на что правильно обратил внимание Гегель.

В суждении отчетливо выражена связь общего и единичного, субъекта с предикатом. В понятии основное внимание фиксируется на всеобщем, которое и выделяется, единичное же затушевывается.

В умозаключении мы раскрываем, показываем, как, почему, на каком основании данное единичное связано с этим всеобщим, что составляет то особенное, через посредство которого установлена связь единичного с всеобщим: связь единичного (золота) с всеобщим (химическим элементом) через особенное (металл). Поэтому только в умозаключении особенное очевидно, в суждении же оно скрыто за связкой «есть», а в понятии не только особенное, но и единичное стерто, ибо все внимание фиксируется на содержании понятия, на общем и существенном, обнаруженном в предмете, а не на самих предметах, которым присуще это общее. В понятии стирается то, через посредство чего доходят до познания сущности предмета.

Выделение какой-либо одной формы мышления в качестве первичной и самой главной не является верным стремлением, ибо не существует никакой строгой исторической последовательности в их возникновении. Зрелое человеческое мышление с самого начала выступало в ныне существующих формах: суждениях, понятиях и умозаключениях. Если нет одной из них, то мышление не может нормально функционировать, так как процесс мышления обязательно включает в себя: 1) выделение, фиксацию свойств, признаков предмета (суждения), 2) подытоживание предшествующего знания, свертывание суждений в понятия; 3) формы перехода от одного ранее достигнутого знания к другому.

Может ли состояться процесс мышления, если исключить один из этих моментов? По-видимому, нет. Поэтому представление, что раньше существовало мышление в понятиях (или суждениях), а потом человечество перешло к мышлению со всеми формами (суждениями, понятиями и умозаключениями), на наш взгляд, ошибочно. В историческом развитии форм мышления можно выделить два этапа: 1) мышление, не расчлененное на отдельные формы; 2) зрелое мышление, в котором произошло выделение различных форм, выполняющих свои специфические функции в движении к истине. В дальнейшем шел процесс эволюции, развития форм мышления, их усложнения, появления новых модификаций.

Дифференциация мышления на отдельные формы означает одновременно более четкое его отделение от других способов познавательной деятельности людей. Мышление, в котором нет выделения форм, еще не определило само себя, не отделилось и от трудовой деятельности и от познания посредством чувств.

Данные языкознания и психологии подтверждают положение, что мышление первоначально не было расчленено на специфические формы. Так, например, согласно А. А. Потебне и другим лингвистам, первичной формой речи было не предложение, состоящее из отдельных слов, а «первообразное слово-предложение»⁶.

Для логики в построении теории форм мышления принципиальное значение приобретает определение формы, служащей основной клеточкой мышления. Диалектика учит, что начать исследование необходимо с самого простого, массовидного, чаще всего встречающегося, причем такого простого, которое в зачаточной форме содержит в себе все богатство и характерные особенности сложного, развитого. Таков общий метод научного исследования, его необходимо применить и к изучению форм мышления.

Однако надо иметь не только ту форму мышления, которую можно сделать исходной в объяснении всех других, но еще и ту, где они все стягиваются как к своей цели. Такой зрелой формой современного научного мышления является теория. Наука выступает как система теорий, относящихся к предмету, изучаемому данной наукой. Поэтому задачей диалектики в исследовании форм мышления является обнаружение закономерностей возникновения, построения и развития научных теорий. Все другие формы мышления должны быть рассмотрены как моменты в построении и развитии научной теории. Здесь проявляется принципиальное отличие в подходе к формам мышления со стороны формальной логики и диалектики. Современная формальная логика в качестве предмета своего исследования берет не научную теорию, а логическое исчисление, в котором заданы правила оперирования знаками, все другое она рассматривает как сродство образования, функционирования и объяснения логического исчисления, которое само выступает в различных формах.

Диалектика смотрит на все формы мышления с более широкого горизонта — с позиции закономерностей построения и развития теорий, с помощью которых наука достигает объективной, конкретной истины. В таком случае само логическое исчисление выступает только в качестве одного подчиненного момента в создании и развитии научной теории. Определить основную клеточку мышления — значит найти основную ячейку в построении и развитии научной теории. Такую функцию выполняет суждение, являющееся самой простейшей и общей формой мысли.

Процесс мышления начинается там и тогда, где и когда происходит выделение отдельных признаков, свойств предметов, явлений материального мира, образование, хотя бы элементарных, абстракций. Суждение — простейшая и важнейшая форма абстракции, составляющая одновременно отличительную черту всего процесса мышления. Любая абстракция содержит суждение, которое есть везде: и в понятиях, и в умозаключениях, и в теориях и т. д. Всякое знание, если оно реально существует для другого человека, имеет форму суждения или системы суждений. Даже простой пересказ результатов живого, чувственного созерцания выступает в форме суждения. Мысль человека уже на первоначальной ступени его развития, выражавшаяся в слове-предложении, включила в себя в качестве обязательного момента суждение. Нет мысли, если нет акта предикации, выражением которого является суждение.

Научная теория — система, совокупность суждений, объединенных единым началом. В суждении и его противоречии заложены все характерные особенности научной теории. Оценивая теорию, мы прежде всего ставим вопрос о ее истинности или ложности, т. е. об ее отношении к отображаемому предмету. Из всех форм (суждения, понятия и умозаключения) эта особенность мысли (соотнесенность с объектом) лучше всего прослеживается на примере суждения, в умозаключении и понятии она стерта. В умозаключении на первый план выдвигается правильность (соответствие одного суждения другим), в понятии она имеет место, поскольку всякое понятие является суждением, принимает в определении его форму.

Все формы мышления необходимо рассматривать в их отношении к суждению как элементарной ячейке мышления, с одной стороны, и к теории, как зрелой форме мышления, своеобразной цели его движения, с другой. Все формы, будучи ступенями в развитии суждения, являются одновременно моментами в построении и развитии научной теории. Так, понятие является суждением, предикат которого — мысль о всеобщем в явлении. Понятия необходимы в движении нашего мышления к научной теории, ибо в них концентрируется знание об отдельных существенных сторонах предмета.

Теория, как синтетическое знание этого предмета, невозможна без понятий.

Умозаключение является формой опосредования суждений, способом достижения нового знания из ранее установленных суждений. С помощью умозаключений происходит процесс перехода от одних суждений к другим. В построении и развитии теории умозаключение обосновывает входящие в нее суждения и понятия, служит путем движения, перехода от одной теории к другой, более совершенной.

Проблема взаимоотношения форм мышления и определения основной клеточки его ставится в книге М. Н. Алексеева «Диалектика форм мышления», который, несомненно, прав в том отношении, что каждая форма мышления предполагает другие формы и «служит для них предпосылкой»⁷. Но в концепции М. Н. Алексеева вызывают возражения следующие места. Во-первых, утверждение, что «понятие исторически предшествовало суждению»⁸, которое автор считает наиболее вероятной гипотезой. В обосновании этого утверждения автор исходит из того, «что понятие есть нечто более простое, чем суждение»⁹, оно не фиксирует своей формой раздвоенность признаков, как это имеет место в суждении.

Прежде всего следует категорически отвергнуть мысль, что на какой-либо ступени развития человеческого мышления существовали понятия, но не было суждении и умозаключений. Подобное предположение снимает все верные рассуждения М. Н. Алексеева, что формы мышления не могут существовать друг без друга, существование одной предполагает другие. Представим себе на минуту, что человек первоначально мыслил только в понятиях, но не имел суждений и умозаключений. Возникает вопрос, как он образовал эти понятия без суждений и умозаключений и зачем они ему нужны, если на основе их он не может судить и умозаключать?

Совсем не выдерживает критики аргументация, приведенная М. Н. Алексеевым в защиту концепции, что понятие исторически предшествует суждению. В суждении признаки разделены, а в понятии они соединены, поэтому, заключает он, понятие предшествует суждению. Но почему соединение выступает первичной, а не вторичной формой, ведь вполне возможно, что суждение как расщепление признаков возникает из представления, где они соединены, а понятие является более высшим синтезом их, оно соединяет то, что в суждении разъединено. Например, В. Вундт так и представлял себе дело, когда писал: «Такие фразы, как «небо сине», «солнце светит», возникли, конечно, не благодаря тому, что сперва раздельные понятия неба и его синевы, солнца и его пламенного зноя были собраны вместе и связаны внешним образом, а напротив того, непосредственное созерцание синего неба, светящего солнца возбудило впервые разлагающую силу мышления, которая и разлагает теперь то, что было связано воедино в воззрении, на два понятия, относимые друг к другу»¹⁰.

Суждение может расчленять и представление и понятие, в свою очередь понятие — соединять на новой основе то, что разделено суждением. Но это не является аргументом для утверждения, что какая-то форма мысли исторически первична.

Заслуживают большего внимания мысли М. Н. Алексеева об основной клеточке мышления. Такой ячейкой он считает понятие: «Оно,— пишет М. Н. Алексеев,— наиболее общее среди всех других форм мышления; свойства понятия — объем и содержание, модусы и т. п. можно найти и в суждении — в его субъекте и предикате, и в умозаключении — в его меньшем, среднем и большем терминах. Понятие — наиболее абстрактная, непосредственная и безусловная форма мышления. Будучи всеобщим для мышления, понятие вместе с тем есть нечто наиболее простое и неразвитое среди форм мышления»¹¹.

Определение понятия как основной клеточки мышления здесь не доказывается, а просто декларируется. Например, автор утверждает, что понятие — наиболее абстрактная, непосредственная и безусловная форма мышления. Но это надо доказать, хотя бы путем сравнения его с суждением. Если обратиться к фактам, то увидим, что первоначальные абстракции, самые простые, носят форму суждения, ибо для любой абстракции характерно отнесение выделяемого свойства или признака к какому-либо предмету.

Абстракция возникает первоначально как мысль о свойстве или признаке предмета.

Не имеет никакого существенного значения для определения основной клеточки мышления то обстоятельство, что моменты понятия: объем и содержание можно найти и в суждении, в его субъекте и предикате. Это еще само по себе ничего не доказывает, можно утверждать наоборот: уже в суждении, в его субъекте и предикате заложены характерные особенности понятия (объем и содержание), поэтому суждение должно выступать как клеточка мышления.

Трудно согласиться с утверждением М. Н. Алексеева, что понятие — наиболее простая и неразвитая форма мышления. Чтобы представление стало понятием, его надо по крайней мере разложить на составные части и перевести результаты этого анализа на язык мыслей, что означает высказать ряд суждений. Понятие синтезирует эти суждения в новое единство, отличное от того, какое имело место в представлении. Поэтому, будучи синтетической формой мышления, понятие сложнее, даже по своей структуре, предшествующих ему форм суждения и умозаключения.

Понятие не может быть самой простой и неразвитой формой мышления хотя бы потому, что оно всегда выступает как сокращение суждений. Поэтому даже самому простому понятию предшествуют кроме чувственного опыта некоторые суждения и умозаключения.

Главный недостаток концепции М. Н. Алексеева в определении основной клеточки мышления состоит в том, что за зрелую, высшую форму он принимает умозаключение, а не научную теорию. Его подход к решению данной проблемы, по существу, ничем не отличается от традиционного, основывающегося на аналитическом методе: умозаключение берется как целое и сложное и расчленяется на суждения, а последние на элементарные ячейки — понятия, точнее термины. Но такой взгляд ограничен задачами понимания формальной структуры вывода, да еще на том уровне, который характерен даже не для современной, а традиционной формальной логики.

Диалектика имеет задачу — вскрыть роль форм мышления в процессе развития мышления по пути достижения глубокого, объективно-истинного знания о внешнем мире. Отсюда у нее иной подход к формам мышления, к определению основной клеточки и его зрелой, высшей формы. Для диалектики главное — не разложить целое на части и тем самым выявить кирпичи, из которых слагается это целое, а показать, из каких элементов и каким образом возникает и развивается это целое, какую роль эти элементы играют в его образовании и развитии. Поэтому для диалектики основной клеточкой мышления является не термин (или понятие), а суждение, зрелой же формой — не умозаключение, а научная теория.

 

§ 3. Суждение — основная клеточка мышления.

Движение форм суждения

Аристотель один из первых подробно глубоко проанализировал суждение как форму мышления и во многом определил дальнейшие логические изыскания в этой области. Но его теория суждения, хотя и содержит много верного, материалистического, ограниченна. Суть учения Аристотеля о суждении можно свести к следующим положениям: 1) истина или ложь имеются только там, где есть утверждение или отрицание; 2) утверждение или отрицание чего-либо о чем-либо есть суждение; 3) только относительно суждения правомерно ставить вопрос об истинности или ложности; 4) не всякое высказывание содержит в себе суждение: вопрос, просьба — что-то значат, но не являются ни истинными, ни ложными, а потому не заключают в себе суждения; 5) суждение истинно, если в нем соединено то, что соединено в действительности, и разъединено то, что разъединено в ней; суждение ложно, если оно соединяет то, что в действительности разъединено, и разъединяет то, что соединено в ней.

При анализе форм мышления Аристотель прежде всего отличал формы, являющиеся сочетанием некоторых мыслимых содержаний, от значения слов без их соединения. А среди форм мысли, являющихся сочетанием мыслимых содержаний, он выделял формы, в которых отсутствуют отношения к действительности (козел — олень), и формы, где обязательно мыслится бытие или небытие сочетаемого. Наиболее важной в познавательном отношении признает он последнюю форму, содержащую две модификации: 1) форма мысли, в которой отношение к действительности не выступает в виде утверждения или отрицания, а следовательно, не является ни истиной, ни ложью (вопрос, молитва и т. д.); 2) мысль как непосредственное утверждение или отрицание, являющаяся необходимо либо истинной, либо ложной¹².

Только последнюю форму мысли Аристотель называл суждением. В класс суждения он включал лишь ограниченный круг мыслей. По содержанию суждение — законченная мысль о присущности или неприсущности чего-либо чему-либо, а по своей логической функции — посылка или заключение в силлогизме. Формой суждения является соединение имени с глаголом (подлежащего со сказуемым).

Логики-идеалисты выхолостили материалистическую суть учения Аристотеля о суждении — мысль о том, что суждение носит предметный характер, а истинность или ложность его определяется соответствием с действительностью. Некоторые представители зарубежной логики подвергают критике и саму форму аристотелевского понимания суждения, которая связана и пропитана его онтологией (по их выражению — метафизикой, а вернее сказать — материализмом).

Аристотелевское понимание сущности суждения, несмотря на содержащуюся в нем здоровую материалистическую основу, в настоящее время не может удовлетворить нас, оно недостаточно. Аристотель создавал учение о суждении для потребностей силлогистики, а поэтому ограничился только такими мыслями, которые могут служить посылкой для умозаключения.

Особенностью аристотелевской концепции суждения является метафизическое понимание истины. Для него истина нечто застывшее, раз навсегда данное. Он резко разграничивал между собой утверждение и отрицание. Утверждение — только утверждение, а отрицание — только отрицание. Резкое отделение их от вопросов и побуждений не создавало возможностей для глубокого понимания взаимосвязи и особенностей различных форм мысли.

В логике последующего времени были попытки преодолеть недостатки аристотелевской концепции суждения и, в частности, дать ему более широкое толкование. Можно указать на ряд зарубежных логиков, которые протестовали против традиционного, резкого разграничения суждения и таких форм мысли, как вопрос, побуждение. К таким логикам принадлежали Лотце, Больцано, Эрдманн и другие, понимавшие суждение как всякую связь мыслей, представлений. Но истолковывая мышление идеалистически, последние извращали природу суждения. Главный удар они направляли против материалистического содержании в аристотелевском понимании суждения. Для них суждение — связь понятий или представлений, не имеющая никакого отношения к объективной связи вещей материального мира.

Нам представляется, что под суждением необходимо понимать более широкое содержание, чем в него вкладывал Аристотель. Суждение — это всякая относительно законченная мысль, отражающая вещи, явления материального мира, их свойства, связи и отношения. Поскольку суждение может верно отражать действительность или искажать ее, то постановка вопроса о его истинности или ложности вполне правомерна.

Со стороны содержания для суждения характерно, что посредством него что-то устанавливается, сообщается, побуждается и вопрошается об интересующих нас предметах, явлениях материального мира.

Суждение — это процесс постижения предмета мыслью. Различные формы суждения — отдельные звенья, моменты этого процесса. Так, в одних суждениях фиксируется уже достигнутое достоверное знание о предмете, в других — вероятных, только предполагается наличие или отсутствие у предмета свойства, признака, в третьих вопросах делается запрос о существовании свойства, признака, отношения в каком-либо предмете. Прежняя логика резко отделяла эти различные формы суждения друг от друга, а вопрос вообще не считала суждением (мыслью, отражающей действительность и претендующей на истинность).

В действительности же различные формы суждения взаимосвязаны между собой. Вероятное суждение, возникшее в процессе развития познания, включает в себя те достоверные суждения, на базе которых оно возникло, а это значит, что в нем есть достоверные моменты. С другой стороны, всякое достоверное суждение содержит в себе некоторый момент вероятного.

Вероятное суждение непосредственно связано с другой формой — вопросом. Предполагая что-либо в предмете, мы ставим проблему, задачу для исследования, которая решается в дальнейшем развитии суждения.

На базе утверждения (отрицания) и предположения рождаются вопросы, толкающие исследователя на то, чтобы выявить новые стороны, свойства в предмете.

Вопросы имеют огромное значение в науке. Науки без постановки вопросов быть не может. Вопрос — одна из форм познания и раскрытия предмета. Правильная постановка вопроса есть результат сложной мыслительной деятельности, направленной на определение основной тенденции в развитии предмета, его противоречия. Решение вопроса предполагает анализ его, уяснение способа его разрешения. Ответ на один вопрос ведет к постановке новой проблемы. Так и происходит развитие суждения от вопроса к ответу, а от ответа к новому вопросу.

Элементы суждения: субъект, предикат и связка являются элементами некоторой целостной мысли, поэтому их нельзя отождествлять, с одной стороны, с вещами, явлениями и их свойствами, с другой стороны — со словами. Субъект суждения и предмет суждения так же отличаются друг от друга, как мысль о предмете и сам предмет. Предикат суждения — это не само свойство, закономерность, отношение и т. д., существующие независимо от нашего суждения, а мысль о них. Связь субъекта и предиката в суждении является только отражением в нашем сознании объективно существующих связей в природе.

Нельзя субъект и предикат суждения отождествлять и со словами, которыми они обозначены в языке. Субъект и предикат суждения — это элементы мысли о предметах. Хотя субъект, предикат и связка суждения являются мыслями, но не всякое истолкование суждения как соединения мыслей (понятий или представлений) является правильным. Кантианцы, например, настойчиво проводят мысль, будто суждение является соединением понятий или представлении в сознании на основе «чистых», «априорных» категорий рассудка. Как отдельные мысли, составляющие части суждения, так и суждения в целом, по мнению кантианцев, не имеют никакого объективного содержания, не касаются самих предметов материального мира. Напротив, неокантианцы считают, что сами предметы возникают из некоего содержания в процессе суждения. С их точки зрения субъектом всякого суждения первоначала (Urteil dcr Ursprung) является «Х», о котором высказывается, что оно есть «Р» или «а». Наторп¹³, например, определяет суждение как уравнение, в левой части которого стоит не мысль о предмете, а неизвестное «X», а в правой — то, что рождает или производит в процессе суждения предмет.

Материалистическая диалектика рассматривает суждение как форму отражения действительности в сознании человека, настаивает на том, что содержание суждения имеет объективный характер. Цель суждения — отразить действительность такой, какой она является сама по себе. Содержание предиката суждения относится не к субъекту, а к тому предмету, который отражается в субъекте. Поэтому суждение — это мысль не о понятии, а о предмете, существующем вне суждения (вне субъекта и вне предиката). В суждении «Пшеница — злаковое растение» предикат «злаковое растение» относится не к понятию «пшеница», а к самому растению «пшеница».

Содержание предиката многообразно. Существует, на наш взгляд, неправильное мнение, что содержанием предиката является признак, а содержанием субъекта — предмет. Таким образом, связь субъекта с предикатом в суждении есть отражение связи предмета и признака.

Общим во всех формах суждения является только то, что они отражают, непосредственно или опосредованно, явления материального мира и их отношения; эти отношения многообразны, их связывает только то, что они — отношения предметов, вещей, событий материального мира. Содержанием предиката может быть как мысль о признаке, свойстве, отношении, так и мысль о побуждении человека к какому-либо действию, о существовании какого-либо признака с одновременным запросом и указанием характера дальнейшего развития нашей мысли.

Содержанием суждения являются не только объективные связи явлений, но наше отношение к ним. Мыслящий субъект активно отражает действительность. В наших суждениях выражается не мертвое, зеркальное отражение действительности, а активно-творческое, включающее в себя предвидение, определение путей преобразования действительности и т. и.

Субъективное в содержании суждений может иметь двоякий характер. Во-первых, оно является источником искажения действительности, превратного, фантастического ее отражения. В этом случае субъективное уводит мышление от объективно-истинного и глубокого познания мира. Во-вторых, субъективное в содержании суждений выступает средством, путем выявления объективного во всей его подлинности, познания неявнейшей поверхности явлений, а сущности, закономерных связей.

Субъектно-предикатная форма суждения связана с основной функцией суждения — отражать объективный мир таким, каким он является в действительности. Субъектно-предикатная форма суждения говорит о том, что суждение направлено на какой-то предмет, явление, событие, на обнаружение его свойств, состояния, отношения и т. д.

Суждение как форма нашей мысли представляет собою нечто органически целое. Каждая из частей суждения в отдельности не может составить суждения, одну часть суждения нельзя отрывать от другой и абсолютизировать. Субъект в суждении не может быть субъектом без предиката, а предикат без субъекта. Оба они немыслимы без связи между ними, в результате которой они и становятся субъектом и предикатом суждения.

Форма суждения исторически выработалась как отражение диалектики объективного мира. Связь частей суждения субъекта и предиката отражает диалектику взаимоотношения единичного и всеобщего в объективном мире. Эту диалектику суждения видел Гегель, рассматривавший суждение как единство всеобщего и единичного. «Субъект,— пишет Гегель,— в сопоставлении с предикатом можно, следовательно, ближайшим образом понимать как единичное по отношению ко всеобщему, или также как особенное по отношению к всеобщему, или как единичное по отношению к особенному, поскольку они вообще противостоят друг другу лишь как более определенное и более всеобщее»¹⁴.

Суждение, согласно Гегелю, построено по форме: единичное есть всеобщее (субъект есть предикат). С одной стороны, единичное есть всеобщее (субъект есть предикат), с другой стороны, единичное не есть всеобщее (субъект не есть предикат), ибо каждый из них является самим собою (единичное единичным, а всеобщее всеобщим) и отличается от другого. Это единство и противоречие единичного и всеобщего (субъекта и предиката) в суждении является источником развития, движения, суждения.

«Субъект есть предикат,— пишет Гегель,— вот что ближайшим образом высказывается в суждении; но так как предикат не должен быть тем, что представляет собой субъект, то получается противоречие, которое должно быть разрешено, должно перейти в некоторый результат»¹⁵.

Классики марксизма-ленинизма материалистически переработали положение Гегеля о суждении как единстве единичного и всеобщего. В. И. Ленин отмечает, что в предложении (суждении) есть диалектика связи единичного и всеобщего, отражающая объективную диалектику в тех же качествах (превращение отдельного в общее, случайного в необходимое, переходы, переливы, взаимная связь противоположностей). Примером суждения, в котором устанавливается связь единичного со всеобщим, могут служить такие суждения: золото — металл; пшеница — злаковое растение. В этих суждениях устанавливается наличие у единичных вещей общих свойств или включается единичное в классы вещей. Эта связь существует в объективное мире, а суждение ее отражает.

В объективном мире существует не только связь единичного с общим, но и другие формы взаимосвязи: все связано со всем, каждая вещь непосредственно или опосредствованно находится во взаимной связи с любой другой вещью. Эти разнообразные взаимные связи и находят свое отражение в суждении, во взаимоотношении субъекта и предиката.

Суждение как форма мышления имеет своей главной целью вскрыть сущность вещей, закон их развития, движения. Но закон всегда нечто общее по отношению к отдельным единичным вещам, поэтому в суждении, направленном на познание закона движения единичных вещей, субъект, отражающий эти единичные вещи, является единичным по отношению к предикату, в котором отражается сущность, закон движения явлении. Вот почему отражение связи единичного и всеобщего в суждении в форме субъекта и предиката является ведущим, оно выражает основную тенденцию в развитии суждения — движение к постижению сущности явлений, закона.

Между субъектом и предикатом суждения существует сложное взаимоотношение. Во-первых, несомненно, между ними существует единство, предикат в некотором смысле повторяет субъект, поэтому всякое суждение устанавливает, что субъект есть предикат. Но в то же время предикат всегда представляет нечто отличное от субъекта. Между субъектом и предикатом существует отношение диалектичного единства, включающего и тождество и различие: «Тот факт,— пишет Ф. Энгельс,— что тождество содержит в себе различие, выражен в каждом предложении, где сказуемое по необходимости отлично от подлежащего. Лилия есть растение, роза красна: здесь либо в подлежащем, либо в сказуемом имеется нечто такое, что не покрывается сказуемым или подлежащим... Само собой разумеется, что тождество с собой уже с самого начала имеет своим необходимым дополнением отличие от всего другого»¹⁶.

Если суждение не представляет собой тавтологию, в нем предикат должен быть отличен от субъекта, содержать в себе нечто, что в субъекте не мыслится. Предикат суждения отражает то, что есть в предмете суждения, но суждение отражает не весь предмет, а только некоторую часть его, поэтому с каждым новым суждением мы все дальше идем к познанию предмета.

Как правило, известное до данного акта суждение отражается в субъекте суждения, а новое знание — в предикате суждения. В этом смысле мы и можем говорить о подвижном субъекте и предикате. По мере развития нашего знания с прибавлением нового предиката содержание предшествующего предиката будет переходить в субъект:

1. Неизвестное соединение — кислота;

2. Эта кислота — серная;

3. Серная кислота оказалась разбавленной водой и т. д.

Сложным единством является не только суждение в целом,

но и его отдельные части: субъект и предикат. В процессе развития суждения они меняются, обогащаются, между отдельными элементами как субъекта, так и предиката могут существовать разнообразные формы связи (конъюнкция, дизъюнкция).

При развитии нашего знания о предмете происходит развитие суждений, переход от одного к другому, это развитие нельзя представлять как механическое добавление к субъекту или предикату нового термина или понятия.

Для уяснения сущности суждения и его роли в познании действительности, понимания отражения в сознании человека различных сторон и отношений вещей внешнего мира большое значение имеет классификация суждений. В истории логики выдвигались различные классификации суждений, служащие для определенных логических целей. Деление суждений по характеру субъекта, связки и предиката, которое было впервые предложено еще Аристотелем, несомненно имеет значение, в особенности для понимания как структуры самого суждения, так и структуры умозаключения.

Но такой принцип классификации суждений не является единственным и имеет ограниченный характер. Во-первых, применение этого принципа классификации, как правило, сводилось к перечислению различных форм суждения; указывались возможные формы суждения, но не делалось даже попыток установить между ними связь. Во-вторых, деление суждений по характеру субъекта, предиката и связки не ставило вопроса о развитии суждения в направлении движения нашего знания от познания явления к познанию сущности, ввиду чего трудно было решать вопрос о сравнительной познавательной ценности той или иной формы суждения. Хотя даже в традиционной классификации можно рассматривать суждения с точки зрения их роли в процессе познания, однако традиционная классификация суждений возникла из потребности теории умозаключения и не была нацелена на выяснение роли суждения в развитии нашего знания.

Гегель, да и диалектическая логика вообще, не ставит своей задачей построение классификации форм мышления в прежнем понимании значения этого термина как простой разбивки их по рубрикам (по выражению Гегеля, рубрицирования) в зависимости от того или другого признака. Описание и классификация форм суждения по принципу координации — это задача формальной логики. Гегель же стремился показать развитие суждения и в связи с этим подвергнуть рассмотрению познавательную ценность каждого вида суждения. «Различные виды суждения,— пишет Гегель,— должны рассматриваться не как стоящие рядом друг с другом, не как обладающие одинаковой ценностью, а, наоборот, как последовательный ряд ступеней, и различие между ними зависит от логического значения предиката»¹⁷.

Каждое суждение выражает определенную ступень в развитии познания. Основными формами суждения являются: 1) суждение наличного бытия; 2) суждение рефлексии; 3) суждение необходимости; 4) суждение понятия. Эти основные типы суждения соответствуют основным ступеням в развитии духа, каковыми, по Гегелю, являются бытие, сущность и понятие. Категория «сущность» делится у Гегеля на рефлексию и необходимость, поэтому сущности соответствуют суждения рефлексии и необходимости.

Классики марксизма-ленинизма высоко оценивали положение Гегеля о движении суждения. Ф. Энгельс писал о нем: «Какой сухостью ни веет здесь от этого и какой произвольной ни кажется на первый взгляд эта классификация суждений в тех или иных пунктах, тем не менее внутренняя истинность и необходимость этой группировки станет ясной всякому, кто проштудирует гениальное развертывание этой темы в «Большой логике...»¹⁸.

Идея Гегеля — показать развитие суждений — правильна, но конкретное исполнение этой идеи в ряде мест неудовлетворительное и страдает серьезными пороками, основными из которых являются следующие:

1) идеалистическое истолкование сущности суждения и его развития. Гегель употребил много стараний для того, чтобы привести классификацию суждений и соответствие с потребностями своей идеалистической системы. И надо сказать, что идеализмом пронизана вся гегелевская классификация суждения от начала и до конца — от суждения наличного бытия и до суждения понятия, от мысли, что в основе вещей лежат суждения о них, до утверждения, что предикат в качестве своей цели и истинной реальности имеет понятие;

2) вторым органическим пороком гегелевской классификации суждений является схематизм. В угоду предвзятой схеме Гегель искажает действительное развитие суждений. Большинство переходов суждений у Гегеля выглядит как натяжка. Так, например, не чем иным, как стремлением втиснуть в схему триады, можно объяснить введение бесконечно отрицательного суждения в класс суждений наличного бытия.

В гегелевской классификации угаданы действительные моменты в развитии суждений. Например, суждение качества у него предшествует суждению количества, категорическое — гипотетическому и т. п. Это соответствует процессу исторического развития человеческого мышления и его форм. Как свидетельствует языкознание, психология, в особенности детская, и история науки, сначала познаются качественные особенности предмета, а потом уже количественные отношения. Положения Гегеля о развитии формы суждения выражают эту закономерность в познании действительности. Однако Гегель абсолютизирует эти верные моменты, развитие суждений у него идет только в одном направлении: утвердительное суждение переходит в отрицательное, единичное — в частное, а последнее — в общее, категорическое — в гипотетическое, а гипотетическое — в разделительное, ассерторическое — в проблематическое, а проблематическое — в аподиктическое и т. д. Но в действительном процессе познания эти переходы носят многосторонний характер: утвердительное может переходить в отрицательное, а отрицательное — в утвердительное, частное — в общее, а общее — в частное, категорическое — в гипотетическое и, наоборот, суждение возможности может перейти в суждение действительности, или в суждение необходимости, а последнее, в свою очередь,— и в суждение действительности, и в суждение возможности.

Подвести все изменения в суждениях к одностороннему движению их — значит исказить взаимосвязь и развитие суждения в действительном процессе познания. Одни категорические суждения служат основой для формулирования некоторого разделительного суждения, которое как бы в снятом виде содержит предшествующие категорические. Но разделительное суждение только ставит проблему, а решение ее выразится в категорическом суждении. Причем, прежде чем перейти от разделительного суждения к категорическому, нужно высказать и проверить ряд категорических суждений.

В развитии суждений есть одна линия только в том смысле, что движение идет в направлении углубления в сущность предмета. Различие между суждениями, находящимися на разных уровнях в познании предмета, не только чисто формальное (различие в форме связки, субъекта или предиката), но и по содержанию. У Гегеля движение суждения означает развитие мыслительной формы его как таковой, из формы утвердительного суждения вырастает отрицательное, из категорического — гипотетическое и т. п.

В действительности же происходит не спонтанный переход одной формы суждения в другую, а развитие познания, обогащение его новым содержанием и в связи с этим выражение его в новой форме суждения.

3) Третьим крупным пороком гегелевской классификации суждений является ее эклектичность. С одной стороны, Гегель  за основу деления суждений взял движение их в процессе постижения сущности предмета — совершенно новый принцип, по которому никогда ранее логика не производила деления суждении; с другой стороны, он в свою систему суждений внес всю старую, традиционную классификацию суждений в том виде, в каком она существовала, например, у Канта. При этом, как известно, в традиционной классификации суждения делятся но иным принципам — форме субъекта, связки и предиката. Поэтому, но сути дела, Гегель не создал принципиально новой классификации суждений, а только по-новому представил, изложил старую, пытаясь установить связи и переходы между суждениями, имеющимися в традиционной классификации, причем это новое изложение старой классификации сопровождается у Гегеля по вполне понятным причинам натяжками.

Отталкиваясь от всего положительного, что было в гегелевской классификации суждений, подвергая ее коренной материалистической переработке, Ф. Энгельс определил основные ступени в развитии суждения.

Ф. Энгельс взял мысль Гегеля о развитии суждения в направлении движения его к познанию сущности, но то, что у Гегеля является «...развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами,— пишет Ф. Энгельс,— как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, теоретических знаний о природе движения вообще»¹⁹.

Развитие суждения, по Ф. Энгельсу, происходит не по надуманной схеме, сконструированной независимо от действительного развития познания, а так, как оно протекает в реальном процессе научного познания. Не развитие научного знания должно подчиняться схеме развития суждения, а, наоборот, последняя должна строиться на основе знания путей движения мышления в различных отраслях науки.

Как известно, в процессе познания объективной действительности мы исходим из живого, чувственного созерцания, которое дает нам знание о единичных предметах, и восходим к познанию общего — закона, сущности явления.

В полном соответствии с этой направленностью реального процесса познания Ф. Энгельс делит все суждения на 1) суждение единичности, 2) суждение особенности, 3) суждение всеобщности.

В суждении единичности регистрируется какой-либо факт, например: «Трение производит теплоту», «Отдельные элементы способны распадаться на более простые составные части».

Суждение особенности устанавливает, что некоторая особая форма движения материи обнаруживает свойство переходить при определенных условиях в другую форму движения. Например, «Механическое движение переходит в теплоту», «Целая особая группа самых тяжелых из известных нам элементов обладает свойством естественной радиоактивности».

В суждении всеобщности выражается всеобщий закон движения явлений: «Любая форма движения материи способна превращаться в любую другую форму движения», «Каждый элемент при определенных условиях может быть превращен в любой другой элемент».

Каковы же отличительные особенности классификации суждений Ф. Энгельса?

Данная классификация суждений охватывает весь процесс движения суждений — от познания явлений к познанию сущности. В отличие от традиционной, в классификации Ф. Энгельса между суждениями устанавливается не формальное различие, а по существу — разные суждения стоят на разных уровнях, ступенях познания закономерностей связи явлений. Поэтому деление суждений Ф. Энгельсом на суждения единичности, особенности и всеобщности ни в коем случае нельзя путать с делением суждения на единичные, частные и общие. В основе традиционного деления суждения но количеству лежит формальный момент — объем субъекта. В предикате суждения может быть мысль о малосущественном признаке предиката, но если устанавливается наличие этого признака во всех предметах некоторого класса, то это суждение будет общим, хотя его познавательная ценность незначительна.

Суждения единичности, особенности и всеобщности с точки зрения традиционной классификации являются общими («Всякое трение производит теплоту»; «Всякое механическое движение при определенных условиях способно перейти в тепловое», «Любая форма движения материи при определенных условиях способна переходить в любую форму движения материи»), но из этих общих суждений только одно последнее является всеобщим.

Субъекты суждений единичности, особенности и всеобщности отличаются не количественно («все», «некоторые», «одни»), а по содержанию («трение», «механическое движение», «любая форма движения материи»), они относятся друг к другу как единичное — особенное -- всеобщее.

При переходе от суждения единичности через суждение особенности к суждению всеобщности происходит изменение не только содержания субъекта, по и содержания предиката («производит теплоту», «переходит при определенных условиях в тепловое движение», «переходит в любую другую форму движения материи»). Это свидетельствует о том, что субъект и предикат неразрывно связаны между собой и в процессе развития суждения взаимодействуют.

В отличие от традиционной классификации, суждения единичности, особенности и всеобщности получают свое качество только во взаимосвязи друг с другом. Так, единичное суждение в традиционной классификации является единичным потому, что объем его субъекта включает только один предмет, оно является единичным суждением, не зависит от других суждений. Суждение «этот стол красный» является единичным вне зависимости от того, существуют ли суждения «некоторые столы красные» или «все столы красные».

По-иному относятся друг к другу суждения единичности, особенности и всеобщности.

Суждение является суждением единичности только тогда, когда есть суждения особенности и всеобщности. Одно и то же суждение в связи с одними суждениями выступает как суждение единичности, с другими — как особенности или всеобщности. Так, суждение «Трение производит теплоту», являющееся суждением единичности в связи с суждениями «Механическая энергия переходит в тепловую», «Любая форма движения материи при определенных условиях переходит в особую другую», будет суждением всеобщности в связи с такими суждениями, как «Трение железа производит теплоту», «Трение металлов переходит в теплоту».

В истолковании суждений Ф. Энгельса последние рассматриваются в движении и развитии, различные формы суждения берутся как узловые моменты, ступени в познании действительности. Одно и то же суждение выступает как итог, результат предшествующего познания и в то же время это суждение является исходным моментом для дальнейшего движения мысли. Суждение всеобщности нельзя, рассматривать как форму выражения абсолютно завершенного знания, завершенность знания в нем относительна.

Движение от единичности через особенность к всеобщности означает развитие суждения от простого к сложному. Обыкновенно в логике простым называется такое суждение, которое состоит только из двух терминов; сложное суждение состоит из нескольких простых. Различие между простым и сложным суждением в таком случае чисто формальное. В некотором смысле полезно сохранить это деление суждений на простые и сложные, но при этом необходимо помнить ограниченность и условность его. Оно имеет значение для теории умозаключения, для изучения связей между элементами мысли в субъекте и предикате суждения.

Но это формальное деление суждений на простые и сложные нельзя абсолютизировать. Если мы будем рассматривать суждение со стороны содержания, а не формы, с точки зрения его места в движении познания, то суждение, которое обыкновенно в логике называется сложным, может оказаться простым, а простое — сложным. Суждение формы S есть Р₁ и Р₂ и может быть менее содержательным, чем какое-либо другое суждение вида S есть Р. С формальной точки зрения, при анализе суждения, исходящего из изучения внешних структурных связей мысли и способов их выражения в языке, можно о любом отдельно взятом суждении сказать — простое оно или сложное, какие связи существуют внутри субъекта или предиката сложного суждения — конъюнкция или дизъюнкция.

Кода же речь идет о делении суждения на простые и сложные по содержанию их предиката, с точки зрения отражения в них сущности предмета, то надо брать всю цепь развития суждений о предмете. Только сравнивая суждения, находящиеся на разных ступенях познания предмета, можно определить, как они относятся друг к другу. Так, суждение особенности будет сложным по отношению к суждению единичности и простым — к суждению всеобщности. Если же взять изолированное суждение, вырванное из системы, то нельзя решить вопроса: сложное оно или простое. Суждение может быть сложным только в отношении какого-либо другого суждения — простого.

В классификации суждений Ф. Энгельса ясно выражено единство исторического и логического, логика мышления отражает историю мышления (познания), следование суждений друг за другом отражает историческую последовательность развития познания данного предмета.

Сначала люди узнали, что трение производит теплоту, а потом было открыто, что всякое механическое движение способно превращаться в теплоту и, наконец, люди открыли закон сохранения и превращения энергии.

Положения Ф. Энгельса о движении форм суждения не отменяют и не заменяют традиционной классификации, они существуют независимо от нее и созданы для других целей. Классификация Ф. Энгельса возникла не для потребностей теории умозаключения, а для понимания направления развития нашего познания. Она показывает, что суждение развивается от простейшего, в котором выражено первое знакомство с явлением, к сложному, выражающему знание о сущности явления, т. е. от суждений, регистрирующих результаты живого созерцания, к научным понятиям, дающим знание законов развития явлений.

 

§ 4. Понятие как отражение всеобщего в явлениях

Научное познание имеет своей целью познание сущности предмета, закона движения и развития его. Знание законов природы и общества необходимо человеку для успешной практической деятельности.

Познание закона, сущности явлений выступает в форме понятий, категорий. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал мысль, что родовое понятие есть отражение сущности закона природы и общества. Понятие²⁰ выступает не как исходный момент познания, а как результат его. Образование понятия есть результат длительного процесса познания, подведение итога определенному этапу развития познания, концентрированное выражение ранее достигнутого знания.

В противоположность идеализму диалектический материализм рассматривает понятие как своеобразную форму отражения предметов, вещей материального мира и законов их движения. Понятия объективны по своему содержанию. Даже самые абстрактные понятия имеют свои аналоги, прообразы в объективном мире. В понятии отражается то содержание, которое заключается в вещах.

Ф. Энгельс, вскрывая сложность отношения понятия к предмету, писал: «... Понятие о вещи и ее действительность, движутся вместе, подобно двум асимптотам, постоянно приближаясь друг к другу, однако никогда не совпадая. Это различие между обоими именно и есть то различие, в силу которого понятие не есть прямо и непосредственно действительность, а действительность не есть непосредственно понятие этой самой действительности. По той причине, что понятие имеет свою сущностную природу, что оно, следовательно, не совпадает прямо и prime facie с действительностью, из которой только оно и может быть выведено, по этой причине оно всегда все же больше, чем фикция...»²¹.

Таким образом, понятие, с одной стороны, не тождественно действительности, с другой стороны, не является фикцией по отношению к действительности, а в той или иной мере, с той или другой стороны включает ее в свое содержание.

Традиционное мнение, укоренившееся в логике, что предикат «истинный» или «ложный» не применим к понятиям, несостоятельно и по существу ведет к выхолащиванию объективного содержания, объективной значимости понятий. Это мнение верно о терминах, но не о понятиях.

Понятие как форма познания лишено материала чувственности. Известно, что в понятие «стоимость» не входит ни одного атома вещества природы, оно не уловимо непосредственно чувствами. Понятие не является чувственным, непосредственным образом, картиной отдельных вещей, явлением действительности. Это действительно вообще и тем более для понятий современной науки, обладающих большой степенью абстрактности. Когда мы говорим о том, что понятие лишено чувственности, то это говорится в строго определенном смысле — содержание понятия не составляет чувственный образ действительности. Но так как понятие реально существует в форме языка, слов, то процесс обмена понятиями не обходится без чувств. Слова и другие знаки составляют чувственную основу понятий.

Далее, если мы будем рассматривать процесс протекания мышления в формах понятий у живого, конкретного человека, то обнаружим связь понятий с представлением и восприятием. Мышление часто сопровождается чувственными образами.

Особенность понятия