Книги о Ленине

IV ГЛАВА

МЫШЛЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ

 

§ 1. Место диалектики в изучении мышления

Мышление изучают самые различные области научного знания, причем каждая наука изучает мышление с определенной стороны: физиология высшей нервной деятельности исследует нервный субстрат мышления, психология — процесс протекания мышления и его связь с другими психологическими свойствами, языкознание анализирует мышление в связи с исследованием форм его выражения в языке.

Кибернетика рассматривает мышление с информационной стороны как процесс получения, хранения и переработки формации.

Хотя не всякая наука имеет своим непосредственным предметом изучение мышления, однако каждая из них, осознавая свои результаты, имеет дело с анализом мышления, с изучением закономерностей его развития. Математика анализирует процесс математического мышления, ставит вопрос о структуре и особенностях математических доказательств, физика не может быть равнодушной к «физическому» мышлению, к построению и развитию физических гипотез и теорий. В большей или меньшей степени это относится ко всем другим наукам, которые не могут не заниматься в той или иной мере исследованием мышления.

Зрелость науки определяется, в частности, тем, в какой степени наука осознала своп результаты, поняла метод достижения и доказательства истины, которым она пользуется. В этом смысле всякая наука занимается не только познанием своего предмета, но и самопознанием, необходимым для более успешного и глубокого постижения ею изучаемых закономерностей. Свидетельством этого является возникновение метанаук и метатеории, где объектом исследования выступает уже само познающее мышление. Поскольку наука включает в себя и самопознание, но не как цель, а как средство достижения объективно-истинного знания о своем предмете, она связана с изучением мышления.

Среди всех наук особое место в изучении мышления принадлежит философии, именно современной научной философии — диалектическому материализму. Подход материалистической диалектики к мышлению существенно отличен от подхода к нему любой другой науки. Диалектика рассматривает мышление со стороны его отношения к объективному миру, она изучает закономерности его движения по пути к объективной истине.

Специальные отрасли научного знания исследуют какую- либо отдельную сторону мышления, частную закономерность его развития, особенности отдельных видов и форм мышления, отдельных этапов его развития, постижения в мышлении отдельных сторон и закономерностей объективного мира. Диалектический материализм изучает природу мышления как такового, отношение мышления к объективному миру, отношение мышления к породившей его материи, отличие мышления от других явлений действительности, общие закономерности развития мышления.

Ни одна специальная отрасль научного знания, как бы она ни углублялась в изучение мышления, не может разрешить проблемы природы мышления как общественного явления, определить все стороны его отношения к материи, вскрыть общие закономерности движения мышления и его форм в процессе достижения истинного знания.

Теория мышления, создаваемая диалектической логикой, не только не может быть заменена данными о мышлении, получаемыми какой-либо специальной отраслью научного знания, но и простой совокупностью, суммой их. Задачи диалектики в изучении мышления состоят в получении не сводных данных о мышлении, а своей собственной теории мышления, в выработке своих понятий о мышлении, которые отражают именно то, что составляет в нем предмет философии. Диалектическая логика имеет свои понятия о мышлении, выражающие его эпистемологическую сущность. Философские понятия о мышлении ни в коем случае нельзя подменять физиологическими, психологическими, кибернетическими, лингвистическими и т. п. понятиями.

Задача диалектической логики — не суммировать данные других наук, а перерабатывать и использовать их для решения своих проблем, для создания своей теории со своими понятиями. При этом выработанные философией понятия о природе мышления и наиболее общих законах его развития служат методом для изучения различных сторон мышления специальными науками.

 

§ 2. Мышление как отражение, субъективное и объективное

Одним из самых первых и общих определений мышления является: мышление — отражение действительности в форме абстракций. Мышление — это способ познания человеком объективной реальности. Поэтому все, что характерно для познания вообще, присуще и мышлению.

Вклад В. И. Ленина в решение теоретико-познавательных проблем состоит прежде всего в разработке категории отражения. Истолкование познания как отражения было выдвинуто еще домарксистским материализмом, однако только марксизм и особенно В. И. Ленин глубоко и подробно разработали теорию познания как отражения в сознании человека явлений, вещей, процессов материального мира. В. И. Ленин соединил в теории отражения принципы материализма с диалектикой, что дало возможность объяснить сложность процесса познания, взаимосвязь субъективного и объективного в нем.

Что собой представляет познание, условный знак или отражение — это принципиально важно для всей гносеологии, для материализма вообще. Если признать, что познание в отношении к объекту является только символом, то подрываются все основы материализма. Понятие «отражение» неизбежно предполагает объективную реальность, которая отражается, а «...знаки или символы,— пишет В. И. Ленин.— вполне возможны по отношению к мнимым предметам, и всякий знает примеры таких знаков или символов»¹.

Именно поэтому критики диалектического материализма направляют свое внимание на понятие отражения, приводят многочисленные аргументы, якобы доказывающие, что познание не может быть отражением. Но для этого они извращают сущность отражения, сводят его к механическому копированию. Познание не может быть отражением, утверждают критики марксизма, ибо оно обязательно включает в себя синтетическую деятельность человеческого сознания, которая якобы несовместима с отражением. Но познание не рабски следует за объектом, а творчески отражает его. В. И. Ленин, конспектируя Гегеля, писал: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»². Если это отдельно взятое высказывание взять вне контекста, то оно звучит идеалистически: сознание творит объективный мир. Но в данном случае речь идет о другом — о творческом характере отражения объективного мира в сознании человека.

Понятие отражения исходит из материалистического тезиса о существовании вещей, процессов и других форм объективной реальности вне и независимо от человеческого сознания, но познание не отождествляется с самой вещью, а противопоставляется ей как сознание — материи. Но это противопоставление означает не отрыв познания от объекта, а определенную форму связи, соединения их. Познание не только противоположно, но и совпадает с объектом, поскольку воспроизводит его.

Чтобы знание служило средством практического овладения процессами и вещами, оно должно их иметь в своем содержании, отражать свойства и закономерности объективной реальности и видеть вещи не только такими, какими они даны в природе, но и какими могут быть в результате нашей практической деятельности. Идеи — образы, мерки, по которым человек из существующих вещей создает новые, поэтому в них отражены свойства и закономерности объективной реальности.

Некоторые философы, даже из тех, кто субъективно себя считает марксистом, отвергают отражение как понятие метафизического материализма, несовместимое с марксистской философией, исходящей из признания активности субъекта в процессе практического и теоретического овладения объектом. Теория отражения получила у них наименование позитивистской и пресловутой и стала изображаться основой догматизма и апологетики.

Критикам концепции отражения кажутся несовместимыми два положения о знании. Одно из них исходит из того, что смысл бытия человека заключается в свободной творческой деятельности, в практическом переустройстве мира, а мышление с его идеями только момент подчиненной целям и задачам этой деятельности. Другое фиксирует тот факт, что мысль овладевает объективно-существующей реальностью, имеет ее в качестве своего содержания, т. е. отражает свойства и закономерности явлений, процессов, существовавших вне самого знания. На наш взгляд, это утверждение столь же обязательно для марксистской концепции знания, как и первое, они логически не противоречат, а, наоборот, дополняют друг друга.

В некоторых работах по марксистской философии подчеркивалось значение тезиса об отражении объективной реальности в мысли и затушевывалось то, что она является моментом свободной творческой практической деятельности человека, а потому создавалось одностороннее представление о процессе познания. Но преодоление этих недостатков не должно идти путем погружения в другую, пусть противоположную, но столь же одностороннюю концепцию, приводящую по существу к отрыву мышления от объективной реальности. Знание надо включить в сферу практической деятельности человека, но, чтобы  обеспечить успех этой деятельности, оно по необходимости должно быть связано с существующей вне человека объективной реальностью, служащей объектом этой деятельности.

Ход развития философской мысли, пытающейся постигнуть тайны человеческого знания, привел к необходимости синтеза этих двух утверждений о нем. Заслуга марксистской теории знания состоит как раз в том, что в ней это соединение произошло и доказан органический характер его.

Два утверждения о мышлении (субъективная творческая деятельность и отражение) не только согласуются между собой, но необходимо предполагают друг друга. Знание может быть только деятельным практически направленным отражением объективной реальности. Субъективная деятельность без отражения приведет не к творчеству, не к созданию необходимых человеку вещей, а к практически безрезультатному произволу.

Спрашивается, каким же образом можно знать внутренне присущие возможности развития явления, если ни в какой форме не отражать самого этого явления, где тогда свидетельства, что речь идет о возможностях развития этого, а не другого предмета? Отрицание того, что мышление есть отражение, равносильно лишению его объективного, предметного содержания.

Таким образом, марксизм не отбрасывает понятие отражения, когда речь идет о познании вообще и мышлении в частности, а наполняет его новым содержанием, устанавливает его органическую связь с субъективной, чувственно-практической деятельностью человека, преодолевая ограниченность старого материализма.

Мышление как отражение — это не копирование вещи в каких-то материальных формах, не создание вещи-двойника, а форма человеческой деятельности, определяемая свойствами и закономерностями вещи, взятыми в их развитии. Понимание особенностей мышления как отражения предполагает выяснение соотношения субъективного и объективного в нем. Мышление не принадлежит отдельно взятым ни субъекту, ни объекту, оно — результат их взаимодействия. В нем выражено теоретическое отношение субъекта к объекту.

В процессе мышления субъект практически не изменяет объект, а только отражает его, познает его закономерности. Теоретическое отношение субъекта к объекту, результатом которого яиляется только познание последнего, а не его изменение, возникает и существует на базе практического. Мышление не разъединяет субъект с объектом (человека и природу), а соединяет их. Это соединение заключается в том, что в результате мышления создается субъективный образ объективного мира.

В чем состоит субъективность мышления?

Во-первых, в том, что мышление принадлежит всегда человеку как субъекту. Нет объективного мышления, которое бы не было связано с деятельностью субъекта, человека. Об объективности мышления можно говорить только в двух смыслах: 1) объективно содержание нашего мышления; 2) мышление объективно, поскольку оно результат деятельности общественного человека и в некотором смысле не зависит от желания и воли отдельного человека. Мышление — это объективный процесс деятельности человечества, функционирование человеческой цивилизации, общества как подлинного субъекта мышления. И в этом отношении мышление предстает перед индивидуальным сознанием как некоторая вне его существующая реальность, независимая от желания и воли отдельных людей. Но объективное мышление, существующее до и независимо от человечества,— функция, созданная объективным идеализмом. Тайна этой спекуляции идеалистической философии состоит в отрыве мышления от его носителя (субъекта) и объективного источника (природы), в превращении мышления в нечто самостоятельное, абсолютное.

Во-вторых, в том, что результатом мышления является создание не самого предмета как такового со всеми его свойствами, а лишь идеального образа предмета. В мышлении мы всегда имеем дело не с самим предметом, а с его идеальным образом.

В-третьих, объект в мышлении отражается с различной степенью полноты, адекватности, глубины проникновения в его сущность. Мышление не исключает односторонности отражения предмета, отрыва мысли от действительности, искажения в образе самого предмета. Характер познавательного образа зависит от многих обстоятельств. В какой форме существует предмет в мышлении,— это зависит от субъекта, от положения человека в обществе. Как отмечал В. И. Ленин, «если рассматривать отношение субъекта к объекту в логике, то надо взять во внимание и общие посылки бытия конкретного субъекта (= жизнь человека) в объективной обстановке»³.

Мышление не может быть чем-либо иным, кроме как субъективным образом объективного мира. Оно не может выйти за пределы субъективности в том отношении, что всегда принадлежит субъекту — общественному человеку и создает только образ, а не сам объективный предмет со всеми его свойствами. Мышление объективно, ибо развитие его идет по пути создания такого идеального образа, который бы полно и точно отражал предмет. Мышление стремится стать таким субъективным, чтобы быть по своему содержанию адекватным объективному, обнаруживать свойства предмета, как они существуют вне зависимости от мышления.

Материалистическая диалектика вскрывает общие законы движения мышления в процессе достижения объективной истины, закономерности перехода от одного познавательного образа к другому, более полному и глубокому. Закономерности движения познавательного образа предмета, мышления общи с законами движения самого предмета, ибо мышление движется в сфере своего объективного содержания. Но существует и различие. Движение самого предмета связано с изменением материальной природы его, одна форма движения материи может иерейти в другую или один предмет переходит в другой, с другими материальными свойствами. Развитие мышления приводит к смене одного познавательного образа другим, к переходу от незнания к знанию, от неглубокого и одностороннего знания предмета к глубокому и всестороннему.

Однако знание законов движения самих предметов действительности является исходным пунктом в понимании законов движения мышления, законы движения мышления являются отражением законов движения самих вещей.

 

§ 3. Общественная природа мышления: материальное и идеальное, физиологическое и психическое

Мышление — специфическая форма деятельности человека, духовная, теоретическая деятельность. К. Маркс в «Немецкой идеологии» делит производство на материальное и духовное. Последнее заключается в мышлении людей, в производстве идей: «Производство идей, представлений, сознания,— пишет К. Маркс,— первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь ещё непосредственным порождением материального отношения людей»⁴.

В дальнейшем происходит отделение духовного производства от материального, производство идей становится относительно самостоятельным. «С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем осознание существующей практики, что оно может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя себе чего-нибудь действительного,— с этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории, теологии, философии, морали и т. д.»⁵.

Но самостоятельность, независимость мышления как духовной деятельности от практического отношения человека к объективному миру является относительной; в любом случае мышление является не чем иным, как осознанием бытия; содержанием мышления все равно является объективный мир.

Относительная самостоятельность мышления, с одной стороны, служит источником отрыва мышления от потребностей общественной практики, что приводит к иллюзиям, умозрительным конструкциям, чрезвычайно далеким от действительности; с другой же стороны, с этой самой относительной самостоятельностью связан активный, творческий характер мышления. Гносеология изучает мышление как процесс духовной деятельности человека, направленный на получение новых результатов. Движение мысли состоит в развитии познавательного образа, в движении от незнания к знанию. Мышление потеряет свое значение и основное качество, если оно в процессе своего движения не приводит к новым результатам.

Основной силой, направляющей развитие мышления, является в конечном счете практика, но только в конечном счете. Мышление имеет свою внутреннюю логику развития, связанную с практикой, но относительно самостоятельную. Причем движение мышления на основе его внутренней логики может происходить либо в пределах ранее образовавшихся понятий, теорий, т. е. по существу без достижения принципиально новых результатов, либо выходя за пределы прежних понятий, теорий, создавая новые понятия и теории. Только во втором случае происходит действительное развитие мышления, получение новых результатов, что и составляет познавательную сущность мышления.

Формальная логика, вскрывая законы и формы следования суждений из ранее образовавшегося знания, имеет дело с движением мысли в пределах достигнутого уровня научного познания. По ее законам и формам можно вывести следствия из содержания имеющихся теорий и понятий, если принять последние за истинные.

Развитие мышления имеет свою логику со своими законами. Оно связано с образованием новых теорий и понятий, с движением мысли за пределы прежних общетеоретических представлений, т. е. с образованием нового качества. Существуют строго определенные формы выведения следствия из ранее установленного знания, но до тех пор, пока не произошло изменение теории, мы не можем по чисто формальным основаниям одну теорию превратить в другую, более высшую, основанную на новом, более высоком уровне развития практики, ыовом опыте познания действительности. Иными словами, развитие теории включает в себя не только движение внутри ранее достигнутых понятий, но и выходы за их пределы, образование принципиально новых теоретических построений, основанных на новом опыте познания и практики.

В процессе мышления человек опирается на все предшествующее знание, зафиксированное и закрепленное в определенных формах, категориях. Последние выступают в качестве опорных пунктов в дальнейшем развитии мысли. Это означает, что мышление, даже в самой его наипростейшей форме, носит в той или иной мере категориальный характер. Но в одном случае движение мысли происходит на основе имеющихся понятий, категорий и в пределах их, а в другом — опираясь на предшествующие понятия, категории и т. п., мысль приходит к принципиально новым результатам, происходит скачок в движении мысли, к образованию новых категорий.

Развитие мышления приводит к тому, что человек начинает познавать не только внешний мир и его закономерности, но и сам процесс познания, процесс мышления. Самосознание, осознание мышлением своих результатов необходимо для решения главной задачи — более полного и объективного, истинного познания внешнего мира.

Далее, мышление как духовная деятельность является целенаправленным процессом. В мышлении человек ставит определенные цели, которые имеют объективное значение и порождаются практическими потребностями. Преследуя определенные цели, человек ставит и решает вопрос об отношении содержания мышления к объективной действительности. Тем самым осуществляется материальная проверка результатов мышления, выясняется, насколько реализована поставленная перед мышлением цель.

Мышление как духовная деятельность человека выступает идеальным по отношению отраженного в нем объекта.

Познавательный образ и отраженный в нем предмет составляют единство противоположностей. Они едины, ибо образ является копией предмета, снимком с него, но они противоположны, ибо одно по отношению к другому выступает как идеальное к материальному.

Познавательный образ как отражение, снимок предмета не является его материальной копией. Материальная копия, или материальная модель предмета обладает свойствами, присущими материальным телам. Модель корабля отличается от самого корабля, но это различие в сфере одной общности, ибо они являются материальными телами, но одно меньше другого и используется для иных целей.

Если мы теперь рассмотрим содержание нашей мысли о корабле, оно, будучи образом этого корабля, не является его материальной копией, моделью.

Общность между содержанием — нашей мыслью и ее предметом иная, чем у материальной копии (модели) с изображаемым предметом.

Единство мысли и отображаемого ею предмета состоит в том, что в содержании мысли отображены свойства предмета, но сама мысль не обладает ни в какой мере свойствами отображаемого ею предмета. Модель корабля можно испытывать в лаборатории, изучать по ней свойства самого корабля. Мысль о корабле не поплывет даже в лабораторных условиях.

Каким бы различным не было содержание мысли о предмете у разных людей, оно является идеальным образом материально существующего предмета, в этом отношении мысль о предмете принципиально отлична не только от самого предмета, но и от всех материальных копий его, она не обладает и не может обладать свойствами их, а только отражает эти свойства. Модель предмета воспроизводит свойства предмета материально, а познавательный образ — идеально, в сознании мыслящего человека.

Между содержанием мысли и отраженным ею предметом существует принципиальное различие, которое называется различием между материальным и идеальным. Идеальное связано с материальным, но не является тем же самым; «...идеальное,— писал К. Маркс,— есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»⁶.

Различие между материальным и идеальным является абсолютным в границах того, что идеальный образ предмета никогда сам не может обладать свойствами отображаемого им предмета, его задача только отображать их.

Познавательный образ нельзя рассматривать как особую идеальную вещь, существующую наряду с предметом и независимо от него, это — только идеальный образ предмета. Нет двух предметов: один — материальный, существующий вне зависимости от нашей мысли, а другой — идеальный, существующий в ней. Имеется один предмет; мышление не создает своего материального или идеального предмета, вещи — оно создает образ материального предмета.

Идеальное — отражение действительности в формах деятельности человека, его сознания и воли, это не какая-то умопостигаемая идеальная вещь, а способность человека в своей деятельности духовно, в мыслях, целях, воле, потребностях воспроизводить вещь.

Люди, привыкшие мыслить метафизически, не могут понять, существует или не существует идеальное. Если оно существует, то должно быть какой-то чувственно-воспринимаемой вещью. Но чувственно-воспринимаемая вещь — это материя. Поэтому кроме материи и форм ее движения ничего не существует; идеального как особого существования вне движения материи нет.

Но все же идеальное существует как противоположное материальному. Но не в форме особых вещей, а как момент практического взаимодействия субъекта и объекта, форма деятельности субъекта. В отдельности оно не существует, но его можно выделить в мысли как некоторую чистую форму. Подобно тому как круглое не существует отдельно от круглых тел, а как чистая форма выделяется отображающей деятельностью человека, идеальное также не существует вне материальной деятельности человека, а его можно вычленить как форму ее. Идеальное как некоторая чистая форма реально существует вплетенной в материальное, движение нервной системы, материальных знаков, в материальное взаимодействие человека с окружающей действительностью.

В силу этого обстоятельства процесс мышления осуществляется на основе знаков, как правило слов и предложений, которые являются чувственной, материальной формой существования идеального. «На «духе»,— писал К. Маркс,— с самого начала лежит проклятие — быть «отягощённым» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков — словом, в виде языка»⁷. Идеальное — познавательный образ предмета, абстракция существует реально для другого человека в процессе общения между людьми, а значит, и для самого мыслящего субъекта, только тогда, когда оно выступает в чувственной материальной форме — в виде слов, предложений. Субъект может воспринимать из внешнего мира только то, что может действовать на его органы чувств; мозг человека может вступать во взаимодействие только с явлениями, которые способны вызывать в нем соответствующие раздражения — то есть с материальным, чувственным. Поэтому идеальные образы предметов приобретают в языке свою чувственно-материальную форму, они делают результаты мышления практически доступными, реальными.

Мышление связано также с деятельностью нервной системы человека. К. Маркс отмечал, что в процессе материального производства человек «приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы»⁸. То же самое он делает и в процессе духовного производства, приводя в движение свою нервную систему (органы чувств и мозг).

Категории психического и физиологического выражают отношение познания к мозгу, психическое свойство физиологического, мышление — функция человеческого мозга.

Психическое и физиологическое находятся в рамках взаимоотношения свойства и вещи, свойство неотделимо от самой вещи, оно проявляется во взаимодействии одной вещи с другой, психическое есть там, где имеется взаимодействие мозга человека с предметами внешнего мира.

В решении проблемы отношения мышления к мозгу существуют две крайности:

1) изоляция мышления от нервной деятельности человека, превращение его в не зависящую от нее субстанцию;

2) сведение познавательного процесса и всех его составляющих моментов, в том числе и мышления, к высшей нервной деятельности человека.

В первом случае мышление лишается своего материального субстрата и повисает в воздухе, а во втором — оно остается без своего содержания и специфики.

У материи много различных свойств, поскольку формы и виды материи многообразны. Мышление, конечно, качественно отлично от других свойств материи, это специфическое свойство. Между мышлением и другими свойствами материи есть общее (то и другое является свойством материи, принадлежит определенным видам и формам материи). Но в пределах общего они качественно отличаются друг от друга: мышление как свойство материи несводимо к физическим, химическим, биологическим и прочим свойствам материи. Например, органический обмен веществ, наследственность являются свойствами живой материи вообще, мышление качественно отлично как свойство материи от этих ее свойств. Во-первых, это свойство присуще не всякой живой материи, а только такой ее форме, как человеческий мозг, во-вторых, мышление у человека выполняет совершенно иную функцию, чем обмен веществ или наследственность.

Свойства — это проявление особенностей какой-либо формы материи (или ее вида) в отношении к другим явлениям в процессе их взаимодействия. Обмен веществ является особым типом взаимодействия живого белка с внешней средой, в процессе этого взаимодействия проявляется свойство живого белка — его способность самовоспроизводить свой химический состав. Человек вступает во взаимодействие с предметами внешнего мира, в этом взаимодействии проявляются свойства его мозга — мышление, состоящее в способности мозга создавать идеальное, образ, отражать особым образом свойства предметов внешнего мира. Своеобразие, качественная особенность мышления как свойства мозга состоит в его способности воспроизводить внешнюю действительность в образах понятийной формы. Этим мышление как свойство материи отличается от всех других ее свойств.

Вульгарный материализм отождествляет мышление как свойство материи с другими его свойствами, не видит качественного своеобразия мышления. Но он, как всякий материализм, не ошибается в том, что мышление по отношению к мозгу является свойством и ничем иным быть не может. Его ошибка состоит в том, что он неправильно отвечает на вопрос об особенностях этого свойства материи, его коренном отличии от других свойств. По его мнению, мышление как свойство материи ничем принципиально не отличается от других форм взаимодействия от других свойств: процесс мышления и его результат отождествляется с другими формами взаимодействия и их результатами. В действительности же только мозг во взаимодействии с предметами внешнего мира проявляет свойство создавать идеальные образы действительности. Другие формы материи при взаимодействии такого результата не имеют.

Всякое свойство материи является выражением определенной формы движения материи. Особенности форм движения материн, свойством которой является мышление, изучаются целым комплексом наук о мозге; большую роль здесь как раз занимает физиология высшей нервной деятельности.

Диалектический материализм не изучает конкретных закономерностей, специфичных для той или иной формы движения материи, этим занимаются специальные отрасли научного знания. Предметом диалектического материализма являются наиболее общие законы движения, присущие всем формам материи. Поэтому мышление как свойство определенной формы движения материи не является предметом философии,— это предмет других наук. Философия в данном случае ограничивается решением общего вопроса об отношении мышления к мыслящей материи, оставляя все детали выяснения этого отношения, в особенности формы движения материи, свойством которой является мышление, другим наукам.

 

§ 4. Значение так называемого машинного мышления

Понимание роли физиологического в процессе мышления дает возможность правильно определить сущность и значение действий, сходных с мышлением, но принципиально отличных от него. Речь идет о так называемом «машинном мышлении», или о «думающих машинах».

Конечно, термины «машинное мышление», «думающие машины» являются крайне неудачными, способными внести путаницу в рассуждение. Они введены в научный оборот в связи с развитием кибернетики для обозначения действий, происходящих в электронно-вычислительных и других подобных системах. Кибернетика — молодая наука, она не обросла еще в достаточной степени своей терминологией, поэтому вынуждена оперировать терминами, буквальное значение которых не соответствует содержанию кибернетических понятий. То, что выполняет машина, конечно, не является мышлением, и это понимают даже многие зарубежные мыслители, далеко стоящие от марксизма. Мыслить может только человек, точнее человечество.

В данном случае мы ставим вопрос об отношении мышления человека к так называемому «машинному мышлению» не для того, чтобы сравнивать их, показывать их различие и решать вопрос о том, мыслит машина или нет. Такой проблемы для нас не должно возникать, ибо уже из тех определений, которые мы выше дали мышлению, со всей очевидностью следует, что оно — чисто человеческая способность. Многие авторы занимаются опровержением тезиса, выдвигаемого некоторыми кибернетиками о мышлении машины, путем перечисления того, что машина не может делать и что делает наше мышление. Нам кажутся такого рода перечисления просто излишними, ибо машине не свойственно мышление ни в какой, даже самой наипростейшей форме. Машина не может создавать идеальный образ действительности путем абстракций, это функция человеческого мозга и только его, а где нет создания идеального образа действительности путем абстракций, там нет и мышления в самом его наипростейшем виде.

Когда речь идет о «машинном мышлении», то правильной будет постановка вопроса не о том, мыслит машина или нет либо чем мышление машины отличается от мышления человека, а о том, как машина помогает человеку мыслить, как она заменяет человека и его действия в процессе мышления.

Мышление возникает в результате воздействия объекта на субъект — человека. Человек вступает во взаимодействие с объектом не как чисто биологическое существо, а как общественный человек, со всем тем, что образует его новое качество в сравнении с самым высокоорганизованным животным. А сюда, несомненно, входят и его орудия производства, все машины, приборы, с помощью которых он преобразует и познает мир. Электронные счетные машины не составляют в данном случае никакого исключения, они входят в орудия преобразования и познания человеком внешнего мира. Подобно тому как экскаватор помогает человеку рыть землю, телескоп наблюдать за небесными телами, электронно-счетные машины помогают человеку мыслить, облегчают его умственный труд.

Признавая значение нервной деятельности, унаследованной человеком от высших животных, для функционирования мышления, необходимо принимать во внимание по крайней мере два обстоятельства.

Во-первых, естественные органы человека в процессе и результате общественного развития подверглись существенной модификации. Вспомним, что Ф. Энгельс говорил о человеческой руке: «Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок и, за более долгие промежутки времени, также и костей, и благодаря все новому применению этих переданных по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям,— только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини»⁹.

И это относится не только к руке, но и к человеческой голове, его мозгу, к органам чувств человека, которые также являются продуктом всей истории человечества. Как отмечает Ф. Энгельс, с помощью одной руки человек не создал паровой машины, здесь нужна еще голова, мозг человека, который существенно отличается от мозга его животных предков. Человек рождается уже с человеческими головой, руками и органами чувств.

Во-вторых, под влиянием труда и общественной деятельности вообще не только изменяется природа естественных органов человека, но над ними возникают искусственные надстройки, продолжающие и усиливающие орудия труда человека. С изготовления орудий труда и начинается собственно производственная деятельность. Человек использует механические, физические, химические свойства вещей, «чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи»¹⁰.

Такие искусственные надстройки, продолжающие и усиливающие естественные органы человеческого тела, воздвигаются непосредственно и над нервной системой человека, его органами чувств и мозгом. В качестве примера, где с наибольшей яркостью и очевидностью выступает использование искусственных орудий непосредственно для духовной деятельности человека, можно указать на электронно-вычислительные машины. Здесь действительно механические и физические свойства вещей, в частности электрические, используются как орудие познания человеком внешнего мира.

Между каменным топором первобытного человека и современной сложной электронно-вычислительной машиной дистанция огромного размера. Но у них есть и нечто общее — то и другое выступает орудием человеческого труда, тут и там человек использует механические и физические свойства вещей как орудие своей деятельности. Но примитивный каменный топор и его свойства усиливали руку человека для воздействия на предметы внешнего мира в процессе физического труда, современная цифровая электронно-вычислительная машина усиливает мозг человека в его познавательной духовной деятельности. Мышление в условиях развитой цивилизации, зрелой науки и техники оснащается орудиями, которые непосредственно помогают человеку мыслить, отражать объект.

При этом совершенно не обязательно, чтобы орудие труда по своей форме и физической природе было подобно тому естественному органу, который оно продолжает и усиливает. Паровоз и самолет ни по физической природе, ни по форме не тождественны ногам человека или лошади. Но по своей функции они подобны им. Только человек с примитивным мышлением искал, где в паровозе запряжена лошадь. Точно так и относительно орудий познавательной деятельности человека. Электронно-вычислительная машина ни по форме, ни по природе вещества, из которого состоит, не напоминает голову человека, его мозг, однако функционально она подобна им. Как топор, сделанный из белковых тел, вряд ли будет рубить лучше стального, так и электронно-вычислительная машина, в которой в качестве ячеек будут нейроны, вряд ли будет иметь функциональные преимущества перед машиной из электронных ламп и полупроводников. Не простое копирование и подражание природе, а создание нового, не существующего в природе, но необходимого для общественной жизни — магистральный путь развития человеческого производства и познания.

Вопрос о месте счетных машин и их отношения к мыслительному процессу был поставлен уже Ф. Энгельсом, который, сравнивая арифмометр с действием рассудка, писал: «Вычисляющий рассудок — счетная машина! — Забавное смешение математических действий, допускающих материальное доказательство, проверку,— так как они основаны на непосредственном материальном созерцании,- хотя и абстрактном,— с такими чисто логическими действиями, которые допускают лишь доказательство путем умозаключения и которым, следовательно, не свойственна положительная достоверность, присущая математическим действиям,— а сколь многие из них оказываются ошибочными!.. Схема = шаблон»¹¹.

Отождествление работы счетной машины с работой человеческого мозга Ф. Энгельс назвал забавным смешением, покоящимся на поверхностной аналогии, на непонимании сущности и особенностей человеческого мышления. Счетная машина, любая, даже самая сложная, построена на основе определенной схемы (шаблона), за пределы которой она не может выйти. В ней вычленяется и машинизируется какой-то логический процесс — схема умозаключений в определенной математической операции. Поэтому богатый и содержательный процесс представлен в машине в обедненном, схематизированном виде. Используя результаты современной математической логики, выделившей из процесса умозаключения простые его схемы, человек механизирует стандартный процесс следования одного суждения из другого. Поэтому машина помогает человеку и заменяет его умственный труд в логическом процессе умозаключений. Почему этот процесс можно в какой-то части машинизировать? Это основано на том, что мышление всегда происходит на какой-то чувственной основе «слов, других чувственных знаков», где идеальное значение связано с материальным. Причем, в процессе мышления мы можем оперировать чувственными знаками по определенным законам, не обращая внимания на их значение. Машина не оперирует с идеальным — образами предметов, она имеет дело только со всевозможными чувственными знаками и оперирует только с их материальным содержанием; результатом действия машины является система определенных знаков. Толкует же результаты этих знаков, связывает их с определенным значением человек в процессе мышления с помощью машины.

Таким образом, в машине не происходит действительно логического процесса следования одного суждения из другого, поскольку этот процесс связан с пониманием значения исходных положений и конечных результатов умозаключения. Машина копирует только часть его, связанную с оперированием мыслями как чувственными знаками по определенным законам, которым можно найти в машине материальный аналог. Машина может в какой-то части подражать, имитировать человеческое мышление, копировать его, и эта возможность используется человеком. Часть функций, ранее выполняемых самим человеком в процессе мышления, передается машине, выполняющей их быстро и точно.

Использование машин в процессе мышления служит еще одним доказательством в пользу общественной природы его. Сама машина опосредствована мышлением и общественной практикой, ибо она является результатом прогресса науки и техники людей; в машине материализуются результаты человеческого мышления. Чем совершеннее само мышление, тем сложнее машина. Будут новые научные теории — возникнут и новые машины, построенные на базе их, которые будут выполнять новые функции, станут еще более тонким средством проникновения человека в тайны природы и самого процесса мышления. Ограничивать прогресс развития машинной техники, имитирующей какую-то часть процесса мышления, значит ставить границы, пределы развития общественной практики человека и его мышления.

Машина является орудием человека и его мышления, она помогает человеку мыслить, освобождает его от ряда операций, которые он производил сам в процессе мышления. Машина — только материальное средство человеческого мышления, и этим положена ее абсолютная граница. Какой бы она ни была совершенной, она не может быть не чем иным, кроме как средством, орудием человеческого мышления. Творить, мыслить всегда будет человек, а машина все в большей мере будет его помощником. Возникнув как результат развития практики и мышления людей, «думающие» машины способствуют развитию мышления, причем машина будет помогать человеку в осуществлении мыслительного процесса в самых различных его проявлениях: и в решении ранее уже разрешенных задач, и в постановке и решении новых проблем.

Машина может помочь человеку и в его творческой деятельности, поскольку последняя тоже подчинена определенным закономерностям, которые познаются и выражаются в определенной форме и, следовательно, их можно воспроизвести в машине. Все, что подчинено определенным закономерностям, познаваемо, выразимо в определенной системе понятий, выступающих на поверхности в виде системы материальных, чувственных знаков, в какой-то степени можно машинизировать. Машина может помочь человеку даже в познании самого процесса мышления. Будучи материальной копией какой-то стороны мышления, машина способствует тому, что человек лучше уясняет себе ту или иную функцию мышления. Так, например, современная практика построения кибернетических машин способствует прогрессу в развитии формальной логики, в частности ее ветви — математической логики. Обнажив, взяв в чистом виде и механизировав процесс следования одного суждения из другого, она привела к более глубокому пониманию этого процесса.

Но что бы ни делала машина, как бы она ни помогала человеку мыслить, какие бы задачи она ни решала, она является не чем иным, как орудием, средством человеческого мышления. Ее прогресс как орудия и средства человеческого мышления безграничен, «думающие» машины будут вторгаться в самые различные сферы духовной деятельности человека, но они останутся только материальным средством этой теоретической деятельности. Человек все большее число функций, выполняемых им в процессе мышления, будет передавать машине, оставив за собой единственную — само мышление как способ отражения действительности путем абстракций. Эту последнюю функцию он будет развивать, используя все средства, в том числе и так называемые «думающие» машины.

 

§ 5. Рациональное и иррациональное, разумное и рассудочное, интуитивное и дискурсивное

Мышление как результат духовной деятельности человека, в результате которой создаются идеи для практического преобразования мира, является рациональным, поскольку в него вложены человеческие цели и потребности в отношении к природной действительности.

Объективная реальность не является воплощением человеческого разума, поэтому мы, исходя из такой, какой она есть, со всеми ее объективными законами и противоречиями создаем свою, очеловеченную природу.

В этом смысле человек вносит в мир свой разум, однако только в виде целесообразного, направленного отражения природы и практического действия, воплощающего разумное, идеи в жизнь. Рациональное и иррациональное — атрибуты человеческой деятельности и прежде всего его мышления, следовательно, их источник кроется в практике, в ее развитии.

В первую очередь остановимся на разумном, рациональном. Оно имеет исторический характер, развивается вместе с человеческой практикой и свидетельствует о степени овладения человеком явлениями объективной реальности, способности человека управлять ее процессами.

Мышление — способ рационального отношения к действительности, поскольку оно создает идеи, практическое осуществление которых является шагом на пути создания мира, наиболее полно удовлетворяющего и соответствующего сущности и потребности человеческого бытия. В данном случае мера разумности наших идей определяется степенью господства над явлениями и процессами объективной реальности.

Рациональное и иррациональное в некотором смысле не отличаются от других парных категорий, таких, как необходимость и случайность, форма и содержание, логическое и историческое, абстрактное и конкретное и т. п. Как известно, ни одна из этих категорий, взятая в отрыве от другой, не выражает никакого реального содержания, поэтому они определяются друг через друга, а точнее в их взаимоотношении схватывается определенная действительность.

Вопрос о рациональном и иррациональном возникает тогда, когда человек сравнивает продукты своей деятельности с общественно-значимыми потребностями и отвечает на вопрос, в какой мере они ведут к реализации его целей. Вне этого отношения бессмысленно говорить, рациональна или нерациональна действительность или мысль.

Рациональное — это познание действительности в формах мышления, выдвигающего идеи, практическое воплощение которых создает новый, потребный человечеству мир вещей. Нерациональное противостоит рациональному как нечто не удовлетворяющее человека, не принявшее целесообразные для человека формы.

Нерациональное как противоположность рациональному существует не только где-то вне человеческой деятельности, а в ней самой как ее момент и продукт. Человечество само создает то, что ему приходится осознавать и переделывать.

Рациональное и нерациональное — моменты единого процесса развития практики и познания человека. Гегель хотел единым мигом покончить с иррациональным, представив его некоторым элементом спекулятивного мышления. Однако так просто с ним разделаться нельзя. Оно преодолевается по мере развития человечества и его мышления. Этот исторический процесс превращения иррационального в рациональное никогда не заканчивается в движении познания и практики. Иррациональный остаток имеется всегда и если одно перестало быть таковым, то обязательно возникло другое иррациональное, человеческая мысль сталкивается с нечто новым, чем еще не овладел наш разум и основывающаяся на нем практика. Поэтому меняется само разумное, а большой разум сталкивается и порождает столь же большую себе противоположность.

Подобно тому как человек стремится овладеть и понять явления и процессы объективной реальности, он то же самое делает и с самим знанием, рассматривая его как некоторый объективный процесс, находящийся вне индивидуального сознания. И здесь, в знании о знании, также имеется и рациональное и иррациональное, отдельные моменты его движения укладываются в созданные рамки и категории мышления, а некоторые до определенного периода являются «иррациональным остатком». Но мысль никогда не останавливается перед ним, как вечной загадкой. Однако всякая разгадка есть не только открытие тайн, но и в действительности порождение новых. Именно в практике и возникающих на ее основе формах мысли иррациональное превращается в рациональное, приобретает необходимые и понятные человеку формы.

Отвергая иррационализм как философскую концепцию, марксизм-ленинизм не отрицает самое существование иррационального как противоположности рациональному, он дает свое толкование его природы и отношения к рациональному. Иррационализм преодолим, но не мертвым рационализмом, а более содержательной и глубокой философской концепцией, ориентирующейся в конечном счете на развивающийся разум и человеческую практику. Но растущий разум должен постигать не самого себя, а свою противоположность, которая реально существует. Разум свою силу показывает в преодолении данности, противостоящей ему как нечто отличное от него. Наша практика и основывающийся на ней разум способны выразить ее в рациональной форме, только не надо ни одну форму разума, ни одно его конкретно-историческое воплощение представлять абсолютным. Здесь опять-таки мы вынуждены признать, что только развитие, в частности практики и, следовательно, человеческого разума выступает путем преодоления иррационального, но такова уже природа развития, что в своих конкретных формах оно всегда относительно.

Само рациональное в мышлении существует в двух формах: рассудочное и разумное.

Разумное — это прежде всего оперирование понятиями и исследование их собственной природы. Разум не просто механически переставляет и группирует понятия, но осознает их содержание и природу и в соответствии с этим осознанием оперирует ими. Отсюда разумное всегда выступает в определенной степени самопознанием. Самопознание, как исследование природы постигающего мышления, является не самоцелью, а средством более успешного познания объективного мира. Чтобы полнее и глубже познать объект, субъект должен понять свои средства и способы познания.

Степень разумного познания человеком, в частности, определяется его способностью проникать в сущность постигающего мышления, исследовать природу самих понятий. Ф. Энгельс отмечал, что эта способность присуща «... только для человека, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития...»¹².

Особенностью разумного познания является его целенаправленность. Разум постигает мир не созерцательно, а творчески активно, он отражает объект в необходимых формах его существования и движения, видит его не только таким, каким он есть, но и каким он может быть в процессе своего развития и под воздействием практической деятельности человека.

Творческая функция разума подчеркивалась и гипертрофировалась идеализмом, который превращал разум в творца действительности. На самом деле человек изменяет мир своим практическим действием, а разум направляет это действие своим целенаправленным и активным отражением объекта. Творчески активное отражение обязательно предполагает синтез, поэтому разум выступает синонимом синтетичности познания, доведенной до самых высот. С его помощью охватывается широкий круг знания и формируются идеи.

Таким образом, разум можно определить как высшую форму теоретического освоения действительности, для которой характерно осознанное оперирование понятиями, исследование их природы, творчески активное, целенаправленное отражение действительности, предполагающее синтез знаний, доходящий до самых высот.

Рассудочное познание также оперирует абстракциями, однако не вникает в их содержание и природу. Для рассудка характерно оперирование абстракциями в пределах заданной схемы или другого какого-либо шаблона. Рассудочная деятельность не имеет своей собственной цели, она исполняет заранее заданную цель, поэтому отражение действительности рассудком носит до некоторой степени мертвый характер. Главная функция рассудка — расчленение и исчисление.

Процесс развития теоретического мышления предполагает взаимосвязь и взаимопереход рассудочной и разумной деятельности. Чтобы выполнить свою основную роль — отразить явления объективного мира и закономерности их движения во всей полноте и глубине, мышление должно быть одновременно и рассудочным и разумным.

Без рассудочной деятельности мысль расплывчата и неопределенна, рассудок придает мышлению системность и строгость. Своим стремлением превратить научную теорию в логически стройную формальную систему он делает результаты работы мысли доступными пониманию и осознанию. Как писал еще Гегель, «рассудок есть вообще существенный момент образования. Образованный человек не удовлетворяется туманным и неопределенным, а схватывает предметы в их четкой определенности; необразованный же, напротив, неуверенно шатается туда и обратно, и часто приходится употреблять немало труда, чтоб договориться с таким человеком — о чем же идет речь, и заставить его неизменно держаться именно этого определенного пункта»¹³.

Рассудок отвергался с порога софистикой, которую пугала его строгость, определенность и системность. Но сама софистика являет собой свидетельство того, что безрассудное мышление является ложным, уводящим науку от объективной истины. Если мысль не приведена в систему, внутри которой можно двигаться по определенным логическим законам, то по существу нет мысли как формы объективно-истинного знания.

Но если оставить мышление только рассудочным, то оно будет догматическим. Рассудок может превращаться в предрассудок, когда истинное положение, абсолютизируясь, не допуская своего развития и перехода к другому, более объективному и конкретному в своем содержании, становится тормозом в движении науки. Для мышления необходимо другое качество — изменять свою систему с тем, чтобы точнее и глубже отражать изучаемый процесс. Одна созданная система разрушается и создается новая. Переход от одной системы знания к другой осуществляется посредством разума, который создает новые идеи, выходящие за пределы прежних систем. Без разума не было бы прогресса, развития научного знания, существовало бы движение только внутри некоторых ранее созданных систем, но они не могли бы возникнуть без него.

Сила разума заключается в его способности выдвигать совершенно новые и, казалось бы, совершенно невероятные идеи, которые коренным образом меняют прежнюю систему знания. Иногда эта способность разума представляется чем-то мистическим и иррациональным, она выходит за пределы рассудка, но отнюдь не должна рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое. Как справедливо писал Гегель: «Все разумное мы, следовательно, должны вместе с тем называть мистическим; но этим мы высказываем лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно должно рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое»¹⁴. Разум таинственен и мистичен только в том смысле, что соединяет в единство определения, «которые рассудком признаются истинными лишь в их раздельности и противоположности»¹⁵.

Противопоставление рассудка и разума как рационального иррациональному характерно для некоторых современных неогегельянцев экзистенциалистского толка. Это представление об алогичности разума возникает тогда, когда само логическое замыкается в узкие рамки «формально-логического». Если же понимать под логическим совокупность всех закономерностей движения мышления к новым результатам, носящим характер объективной истины, процесс рождения новых идей и теорий не выходит за пределы разумного, логического, в широком смысле. Объяснить процесс — рождение новых идей разума можно, исходя не из какого-либо ранее созданного формального аппарата мышления, а из общих закономерностей предметного, практического взаимодействия субъекта и объекта.

Различая рассудочную и разумную сторону в теоретическом мышлении человека, необходимо строго отдавать себе отчет об относительности граней между ними. Нет всегда разумного и всегда рассудочного; одно разумно только потому, что другое рассудочно. То, что на данном уровне развития мышления выступает разумным, поскольку оно выходит за пределы известной и формализованной системы знания, станет со временем рассудочным, а все рассудочное когда-то было разумным.

Взаимосвязь рассудка и разума в развитии теоретического мышления выражается также в том, что рассудочное мышление должно необходимо переходить в разумное, завершаться им, а последнее, достигая определенной степени зрелости, становится рассудочным. Переход рассудка в разум осуществляется в различных формах, самой типичной из которых является выход за пределы сложившейся системы знания на основе выдвижения новых идей. Разум переходит в рассудок путем формализации по определенным принципам системы знания, возникшей на основе идей разума. С этим превращением мы сталкиваемся в каждом случае передачи функций человеческого мышления машине. Необходимым условием такой передачи является создание алгоритма, т. е. точного предписания, задающего вычислительный процесс.

Действие на основе алгоритма является рассудочным (для алгоритма характерна определенность со строгим детерминированием: одна стадия вычислительного процесса определяет следующую, процесс расчленяется на отдельные шаги, предписание задается в виде комбинации символов), но сам алгоритм является результатом не только рассудочного, но и разумного мышления. Известно, как долго и упорно наука бьется над созданием отдельных алгоритмов, причем новый алгоритм предполагает новую идею или новый аспект рассмотрения предмета. Например, решение проблемы машинного перевода связано с составлением алгоритма перевода, а это стало возможным в результате возникновения новой научной дисциплины — математической лингвистики, применяющей к анализу языка математические методы.

Создание математической лингвистики означает появление новой системы научного знания, с новыми идеями, отличной от прежней, классической лингвистики.

Теоретическое мышление в нашу эпоху бурно развивается в обоих направлениях: и в разумном, и в рассудочном. В каждой области научного знания мы являемся свидетелями выдвижения новых идей, ломающих старые, сложившиеся системы знания. Наряду с этим происходит процесс формализации знания, доходящий до создания алгоритмов, по которым может решать задачи машина. Высокий разум сочетается с самым совершенным рассудком. Представление о том, что развитие и совершенствование исчисляющего рассудка и передача его функции машине сделают излишним человеческий разум, является одним из заблуждений нашего времени. Наоборот, необходимую предпосылку развития исчисляющего рассудка составляет высокий человеческий разум, без которого невозможно создание новых формальных систем. Совершенствование и развитие рассудка, передача его функций машине освобождают человеческий разум для новых полетов в неведомое и неисследованное. Поэтому ошибочным является стремление ограничить развитие исчисляющего рассудка, поставить ему какие-то пределы, найти такие теоретические построения, которыми он не может овладеть никогда. Ставя, таким образом, пределы исчисляющему рассудку, мы в действительности ограничиваем человеческий разум, развитие которого служит необходимым условием для овладения рассудком все новыми системами теоретического знания.

Таким образом, рассудок и разум являются двумя необходимыми моментами в деятельности теоретического мышления. Их взаимосвязь и взаимопереход в процессе движения мышления создают предпосылки для постижения объективной природы предмета такой, какой она существует в действительности.

Иррационализм, признавая существование иррационального, обосновывает необходимость особых, нерациональных форм его постижения. В качестве таковой и выдвигается интуиция, которая окружается ореолом таинственности, непостижимости.

И это уже была не интуиция разума, как у Декарта, Спинозы, Лейбница, а какая-то деятельность, противоположная мышлению. Интуиция рассматривается формой непосредственного знания, находящего путь к действительности, минуя чувства и разум. Это — форма непосредственного вживания в жизнь.

Означает ли отвержение существования такой формы знания, что интуитивизм не имеет никакой почвы. Как всякая ложная, идеалистическая концепция он спекулирует на некоторых моментах реального процесса познания, в частности творческого мышления. Известно из практики развития науки, что новые идеи, коренным образом меняющие старые представления, часто возникают не в результате строго логической дедукции из предшествующего знания и не как простое обобщение опытных данных. Они являются как бы прерывом непрерывности, скачком в движении мышления. Полное логическое и опытное обоснование им находят потом, когда они уже родились и вошли в ткань науки. Это и создает представление об их интуитивности, независимости от опыта и теоретического мышления. Как пишет известный французский физик Луи де Бройль, «...человеческая наука, по существу рациональная в своих основах и но своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называют воображением, интуицией, остроумием»¹⁶.

Как относиться к такого рода явлениям из научного, а также художественного творчества? Отрицать их невозможно, реальность их доказана. Больше того, эти факты не укладываются в метафизическое представление о мышлении как только непрерывном процессе, протекающем в виде формальнологической дедукции, но они не только не противоречат, а, можно сказать, требуются самой материалистической диалектикой, ее логикой и гносеологией.

Да, постигая действительность, мысль делает скачки. «...Жизнь и развитие в природе,— пишет В. И. Ленин,— включают в себя и медленную эволюцию и быстрые скачки, перерывы постепенности»¹⁷. Разве мышление, постигая жизнь и развитие, может быть исключенным из этой диалектики и не включать скачки, перерывы постепенности? «Диалектичен,— пишет В. И. Ленин,— не только переход от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли etc.»¹⁸. И можно продолжить от одной мысли, теоретического построения к другому.

Но интуитивизм осмысливает скачки, прерывы постепенности в движении познания как существование особой, мистической интуиции, не связанной с опытом и мышлением. И в этом его фальшь. Материалистическая диалектика исходит из того, что это — скачки в движении самого мышления, в его переходе от опытных данных к теоретическим положениям, от одной теории к другой.

Мышление обязано делать такие скачки в силу своей природы и связи с практическим действием. Знание возникает не только из знания, но и непосредственно из практики, которая толкает его на выход за пределы чувственно данного и строго логически обоснованного.

Эти скачки, поскольку непосредственно не следуют из предшествующих результатов познания, выглядят непосредственным выходом субъекта в объект, вживанием в него. Конечно, анализируя научное или художественное творчество мыслителя, мы можем найти целый ряд причин, толкающих его на такого именно рода мысль, но чаще всего он и сам не осознает пути своего мышления к данному результату.

Для интуитивного мышления характерна свернутость рассуждения, осознание не всего его хода, а отдельного наиболее важного звена, в частности окончательного вывода. Вообще надо сказать, что человек практически полностью никогда не воспроизводит той схемы мышления, которая дается логикой. Реально мы мыслим, например, не полными силлогизмами, а энтимемами. Никто не рассуждает в форме: «Все люди смертны. Сократ — человек, следовательно, он — смертен», а скорее всего это рассуждение принимает вид: «Сократ смертен, ибо он человек».

Несомненно, в интуиции эта свернутость хода логического рассуждения может доходить до того, что человек фиксирует вообще только результат. Но это только один момент интуиции, который не объясняет всей ее сложности.

Таким образом, материалистическая диалектика не отвергает такой формы познания, которая называется интуицией. Однако в противоположность интуитивизму она не выводит ее за пределы разумного мышления, основанного на опыте, а рассматривает в качестве особой формы теоретического мышления, с помощью которого происходит скачок в познании объекта, прерыв непрерывности в движении мышления.

Интуиция является непосредственным знанием, однако только в том отношении, что в момент выдвижения нового положения оно не следует с логической необходимостью из существующего чувственного опыта и теоретических построении.

Подобного рода интуитивные скачки вытекают из органической связи познания с практической деятельностью человека. Потребности практического взаимодействия субъекта с объектом толкают теоретическое мышление на выход за пределы того, что дано в предшествующем опыте познания. Такого рода выходы не направляют познание на путь заблуждения, поскольку имеется в виде практики надежный критерий истинности знаний, позволяющий в конце концов отделить действительные научные открытия, глубоко постигающие реальность, от беспочвенных фантазий, которые уводят мышление от совпадения по содержанию с объектом.

Интуиция действительно требует напряжения всех познавательных способностей человека от воображения до остроумия, в нее вкладывается весь опыт предшествующего общественного и индивидуального развития человека, но это не делает ее загадочной, мистической, она вполне объяснима, если учитывать всю сложность практического и теоретического взаимоотношения конкретного субъекта с объектом.

Таким образом, мышление интуитивно, поскольку внутри себя содержит обязательно такие элементы, которые логически не следуют из других элементов мысли, а возникли в результате непосредственного созерцания, связанного с чувствами (чувственно-интуитивно), или с деятельностью разума (интеллектуально-интуитивно).

В своем развитии мысль стремится освободиться от интуитивных элементов, логически обосновать и вывести их, однако уничтожение интуитивного в одном случае приводит к введению его в другом. Мышление не может функционировать как чисто дискурсивный процесс, хотя оно всегда стремится к логической последовательности, доказательности, разложению мысли на отдельные связанные и вытекающие друг из друга элементы, что и носит название дискурсивности.

Интуитивное и дискурсивное в мышлении — два необходимо составляющих и взаимосвязанных момента. Ломая определения, ранее сложившиеся системы знания, разум неминуемо попадает в другую систему, он сам создает основы для возникновения этой новой системы и ее логики. Теория Эйнштейна вышла за пределы классической физики, но на основе ее идей создана новая теоретическая система, со своей системой доказательства. Геометрия Лобачевского находится вне системы геометрии Евклида, но сама она также строгая система. Разум вообще не против всякой дискурсивности, он только против абсолютизации одной какой-то определенной системы знания. Если же идеи разума не приводят в конце концов к построению системы понятий, то они не имеют научного значения и приобретают действительно мистический смысл. Мистика избегает научной системы, она нагораживает одну идею на другую без научного обоснования. Интуитивность необходимо предполагает опосредование, дискурсивность, связанную с доказательностью одного на основе другого.

 

§ 6. Мышление и опыт: чувственное и рациональное, эмпирическое и теоретическое, абстрактное и конкретное

Мышление возникает и развивается на чувственно-материальной основе. Оно рационально, но внутри себя содержит противоположный, чувственный момент. Единство рационального и иррационального в мышлении выступает прежде всего как взаимосвязь рационального и чувственного. Чувственное иррационально в том смысле, что его результаты не произведены мышлением в форме, которая необходима человеку, а даны нам как нечто, независимое от него. Роза вызывает в наших органах чувств такие ощущения, которые как ощущения не могут быть иными, несмотря ни на какое развитие интеллекта. Она будет вызывать ощущение «красного», хотя мы и будем представлять ее белой. Поэтому ощущения рассматриваются непосредственно достоверными и лежат в фундаменте всех наших знаний.

Чувственное и рациональное не две ступени в познании, а два момента, пронизывающих его во всех формах и на всех этапах развития. Само мышление никогда не может быть лишено чувственности и не только в своем происхождении, но и в форме существования, оно всегда останется системой чувственно-воспринимаемых знаков.

Единство чувственного и рационального в процессе познания означает не следование одного за другим, а непременное участие и того и другого в нашем познании. Даже тогда, когда мы просто наблюдаем явления действительности, мы мыслим, переводим результаты своего наблюдения на язык мыслей. Нельзя представить себе познание человека без языка, ибо язык закрепляет в словах результаты мышления.

Чувства связывают человека с внешним миром. Все наше знание в конечном счете происходит из ощущений и восприятий; других источников, каналов связи с внешним миром человек не имеет.

В этом одном, но очень важном, отношении, можно говорить о временном предшествовании чувственного не только рациональному, а всякому человеческому познанию. Когда решается вопрос не о ступенях развития знания, а о его источнике, не может быть никакого сомнения в том, что чувственное отражение действительности предшествует мышлению как форме человеческого познания, поэтому вопрос о характере наших ощущений имеет существенно важное значение для теории познания вообще, ибо речь идет, как говорит В. И. Ленин, «...о доверии человека к показаниям его органов чувств, вопрос об источнике нашего познания...»¹⁹. Ощущения и восприятия человека лежат в фундаменте всех наших знаний о внешнем мире. Не признавать объективного характера содержания ощущений — значит отрицать возможность познания мира, скатиться к агностицизму.

У человека познание посредством чувств не выступает в чистом виде, хотя по форме оно является мышлением, потому что результаты познания действительности посредством чувств человек выражает в форме суждений (суждения восприятия). Каково бы ни было человеческое познание, оно опосредствовано предшествующей практикой, результатами мышления предшествующих поколений, закрепленными в словах. О чувственном познании как таковом у человека не может быть и речи. Практика человека и его мышление внесли существенное изменение, преобразовали чувственный опыт человека, поэтому познание, на какой бы ступени оно ни находилось, всегда содержит в себе в той или иной степени моменты рациональной обработки данных чувств, и в этом смысле оно всегда является мышлением.

О чувственной и рациональной ступенях познания имеет смысл говорить в генетическом, но не в логическом плане. До человека познание (если вообще этот термин уместен для характеристики отражения в животном мире), осуществлялось посредством чувств, у человека особая ступень познания — рациональная, когда все, в том числе и результаты чувственного отражения действительности, приобретает форму мышления. Если речь идет о логическом развитии научного познания вне зависимости от того, где оно осуществляется, в науке вообще или в голове отдельного мыслителя, тогда его нельзя разделять на две ступени — чувственного познания и рационального. Это историческое разделение выступает в логике как эмпирическое и теоретическое.

В нашей литературе по теории познания иногда отождествляется чувственное с эмпирическим, рациональное с теоретическим, но это неправомерно. И эмпирическое и теоретическое — это уровни в движении мышления. Они отличны друг от друга по тому, как и с какой стороны в них дан объект, каким образом и способом достигнуто основное содержание знания, что служит логической формой его выражения и, наконец, по его практической и научной значимости.

В эмпирическом мышлении объект отражен со стороны его внешних связей и проявлений, доступных живому созерцанию. Логической формой эмпирического является отдельно взятое суждение, констатирующее факт, или их некоторая система, описывающая явление. Практическое применение эмпирического знания ограниченно, а в научном отношении оно является некоторым исходным пунктом в построении теории.

На эмпирическом уровне основное содержание мышления получается непосредственно из опыта, рациональна прежде всего форма знания и понятия, содержащиеся в языке, в котором выражены результаты эмпирического знания.

Теоретическое мышление отражает объект со стороны его внутренних связей и закономерностей движения, постигаемых путем рациональной обработки данных эмпирического знания. Его логической формой является система абстракций, объясняющая объект. Практическое применение теоретического знания почти безгранично, а в научном отношении — построение теории выступает некоторым конечным результатом, завершением процесса познания.

Задача теоретического знания, выражаясь словами К. Маркса, «...заключается в том, чтобы видимое, лишь выступающее в явлении движение свести к действительному внутреннему движению...»²⁰. На данном уровне познание может это сделать, поскольку оно с помощью мышления выходит за пределы данного в опыте, рациональное здесь не просто форма выражения результатов опыта, а основанное на нем средство достижения нового содержания знания, не данного в опыте.

На теоретическом уровне мышление приобретает действительно всеобщий характер и стремится дать истину во всей конкретности и объективности ее содержания. Именно здесь осуществляется процесс, который Ф. Энгельс характеризовал так: «...мы в мыслях поднимаем единичное из единичности в особенность, а из этой последней во всеобщность; ...мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем»²¹.

В силу своей всеобщности и конкретности теоретическое знание имеет и безграничную сферу практического применения, на основе научных теорий происходит коренная перестройка промышленности и сельскохозяйственного производства, теории ведут человека в бесконечные дали вселенной и т. д.

Эмпирическое и теоретическое — относительно самостоятельные уровни, граница между ними до некоторой степени условна, эмпирическое переходит в теоретическое, а то, что считалось на одном этапе науки теоретическим, на другом, более высоком, становится эмпирически доступным. Однако, выделение двух различных уровней стало возможным только в период зрелого научного мышления, даже для античной науки разделение познания на эмпирическое и теоретическое теряет смысл.

Разделение мышления на эмпирический и теоретический уровни свидетельствует о том, что кантовское деление суждений на априорные и апостериорные возникло не на голом месте, а является своеобразным способом осмысления тех различий, которые реально существуют в нем.

Кант правильно понял, что реальное мышление является единством чувственности и интеллекта в его разумной и рассудочной формах. «...Мысль о предмете вообще,— писал он,— посредством чистого рассудочного понятия может превратиться у нас в знание лишь тогда, когда это понятие относится к предметам чувств»²². Причем одна реальная мысль ближе стоит непосредственно к опыту, а другая отдалена от него настолько, что обнаружение ее связи с ним становится делом весьма затруднительным. Эти мысли сами в свою очередь становятся орудиями обработки и объяснения данных опыта.

Как метафизик Кант вырыл пропасть между этими двумя уровнями мышления, назвав одно опытным, а другое абсолютно независимым от него.

В действительности чистых понятий мышления нет, но существуют такие теоретические построения и формы мысли, которые далеко ушли от опыта и превратились в способ осмысления эмпирических данных. Относительное различие между теоретическим и эмпирическим у Канта превратилось в существование двух абсолютных независимых форм: априорного и апостериорного. В этом состоит один из пороков гносеологических концепций Канта.

Абстрактное и конкретное — это категории материалистической диалектики, выработанные для отражения изменения познавательного образа в отношении как многосторонности охвата в нем предмета, так и глубины проникновения в его сущность. Они выражают закономерности изменения в содержании познания на всем протяжении его развития. Метафизический метод противопоставляет мышление как абстрактное чувственному опыту как конкретному. Отсюда движение познания от чувственного опыта к теоретическому мышлению рассматривается. как потеря конкретности, многосторонности. Если знание конкретно, то оно чувственно, если оно носит теоретический характер, то обречено быть абстрактным, односторонним. На этом противопоставлении конкретного теоретическому мышлению метафизическая гносеология строила и продолжает строить свою теорию понятия, процесса его образования и развития. Переход от представления к понятию оценивался как потеря конкретности и содержательности, ибо этот переход отождествлялся с движением от конкретного к абстрактному.

Если под абстрактным понимать выделение, изоляцию некоторого чувственно доступного свойства предмета, то движение от чувственно-конкретного к абстрактному будет шагом не вперед, а назад, вместо знания многих сторон предмета на том же самом уровне мы постигнем только одну сторону предмета.

Смешение движения познания от эмпирического к теоретическому с переходом от конкретного к абстрактному приводило к извращенному представлению о сущности теоретического мышления, о его способности всесторонне и глубоко отразить предмет. Роль теоретического мышления сводилась к образованию тощих, малосодержательных абстракций, в которых отражены отдельные, изолированные признаки, свойства предмета. Это по существу был чисто эмпирический взгляд на мышление, когда все содержание мышления и его роль в познании сводилась к переводу на язык мыслей отдельных чувственно постигаемых свойств предмета. Эмпирический взгляд на мышление, присущий, в частности, англо-французскому материализму XVII—XVIII вв., силен был в установлении связи, в особенности генетической, между мышлением и чувственным опытом, но он был слишком слаб, а порой просто беспомощен, в истолковании содержания, сущности познавательного образа, полученного в результате теоретического мышления. Несомненным шагом в данном случае была философия Гегеля.

Гегель прежде всего подвергает критическому рассмотрению неверные и поверхностные взгляды на мышление, которые развивались до него и господствовали в современной ему формальной логике. Резкую отповедь он дает тем, кто относится к мышлению с презрением, считая, что истина постигается не мышлением, а какими-то другими путями. С некоторого времени, отмечает Гегель, стало хорошим тоном «говорить всевозможные дурные вещи о понятии, делать его, эту вершину мышления, предметом презрения и, напротив, считать наивысшей вершиной научности и моральности непостижимое и отсутствие постижения»²³.

Это замечание Гегеля в свое время было направлено против иррационализма Ф. Г. Якоби и других, противопоставлявших мышлению в понятиях непосредственное знание, веру, как более надежное и достоверное. Но оно в полной мере сохраняет свое значение в борьбе против современных интуитивистов и позитивистов, поносящих абстрактное мышление и пытающихся заменить его либо интуицией, либо простым протокольным регистрированием фактов.

Пренебрежительное отношение к понятию имело свои некоторые основания. Дело заключается в том, что понятие так узкоэмпирически истолковывалось логиками того периода, что действительно можно было усомниться в его способности постигать сущность вещей. Традиционным было воззрение на понятие как на общее представление, как на нечто мертвое, пустое и абстрактное; процесс же образования понятия сводился к нахождению и выделению любого общего признака у самых различных предметов. «Когда,— пишет Гегель,— говорят о понятии, то обыкновенно нашему умственному взору предносится лишь абстрактная всеобщность, и тогда понятие определяют как общее представление. Говорят, согласно этому, о понятии цвета, растения, животного и т. д. и считают, что эти понятия возникли благодаря тому, что опускается все особенное, отличающее друг от друга различные цвета, растения, животные и т. д., и сохраняется то, что у них есть общего»²⁴. Вполне понятно, что, если роль мышления сводить к выделению любого общего признака в многообразных предметах, то правы будут те, кто объявляет его пустым, бессодержательным, уступающим в познании предмета ощущению, восприятию и представлению, где предмет постигается в многообразии его свойств и связей.

Развивая свои воззрения на мышление, Гегель показывает, что абстракция не пуста, если она разумна. Абстракция является понятием, достигшим в своем развитии определенного уровня. Своим содержанием она имеет какое-то реальное свойство действительности. Абстракция есть разделение чувственно- конкретного, разрознивание его определений. Посредством нее мы схватываем лишь отдельные свойства или моменты. Но образованием отдельных абстракций не завершается развитие мышления. Мышление абстрактно в том смысле, что оно вообще не является эмпирически-конкретным; в своей сущности же мышление целиком конкретно, ибо выражает реальность в ее многообразных свойствах и связях.

Положение о том, что понятие есть совокупность (точнее, даже целокупность) многообразных определений, что оно в своем развитии идет от абстрактного к конкретному, является генеральной идеей гегелевской теории мышления, знаменующей совершенно новый подход к нему. Маркс по достоинству оценил этот подход, дав ему материалистическое толкование. Верно, что научное мышление движется от абстрактного определения к пониманию как «конкретной тотальности» (конкретному как единству многообразности). Но для Гегеля конкретное является результатом деятельности мышления, для марксистской же диалектической логики метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его духовно, но отнюдь не создает его.

По Гегелю, конкретное понятие порождает самого себя вне созерцания и представления. Гегель вообще недооценивал путь движения от чувственно-конкретного к абстрактному, считая, что это движение не имеет никакого отношения к сущности понятия, к его истинности²⁵. Если описывать историю подхода к понятию, то тогда, говорил он, конечно, надо указывать на восприятия и представления как на начальный пункт нашего движения к понятию. Если же речь идет об истине понятия, то оно истинно и вне движения от созерцания к понятию, истина его лежит в нем самом.

«Конечно,— пишет Гегель,— когда наука уже завершена, готова, тогда идея должна исходить из себя; наука как таковая уже больше не начинает с эмпирически данного. Но для того, чтобы наука получила существование, требуется движение от единичного и особенного к всеобщему, требуется деятельность, представляющая собой реакцию на данный материал эмпирии, чтобы его переработать»²⁶.

В действительности же эмпирия имеет значение не только в процессе образования понятий, но и в их дальнейшем существовании и развитии. Зрелая наука развивается на основе эмпирических данных, поэтому связь рационального момента с чувственным не обрывается после того, как образовано какое- либо понятие. Вне представления и созерцания не может ни образоваться, ни существовать никакое понятие о внешнем мире. Истинность возникает не из самого понятия, а в результате познания реального мира, с которым нас непосредственно связывают чувства.

Материалистическая диалектика рассматривает конкретное и исходным и конечным пунктом познания. На ступени эмпирического образ предмета носит чувственно-конкретный характер, знание является многосторонним, предмет постигается в совокупности своих свойств. Однако конкретность на данной ступени развития познавательного образа носит диффузный характер, различные стороны, свойства и признаки предмета не выступают в своей внутренне необходимой связи. Их единство не обоснованно, а дано чисто эмпирически. Отсюда случайное может быть принято за необходимое, единичное за общее, явление за сущность.

В нашей литературе укрепилось мнение, что чувственно-конкретный образ предмета не содержит в себе общего, необходимого, сущности, в нем отражено только единичное, случайное, являющееся. Такое представление неточно. Чувственноконкретное может содержать и обязательно содержит в себе и общее и единичное, и необходимое и случайное, и сущность и явление. Все зависит от того, как это общее, необходимое, сущность даны в эмпирическом познании, в какой форме они выступают здесь, какой характер носит связь общего и единичного, необходимого и случайного, сущности и явления на данной ступени познания.

Не может быть такого познавательного образа, в котором содержалось бы отражение только единичного, случайного, являющегося или, наоборот, только общего, необходимого, существенного. Если бы живое созерцание не отражало ни в какой форме и ни в какой степени общего, то откуда может взять его мышление, основывающееся на чувственном опыте и не имеющее других путей связи с внешним миром? Представление, что только мышление дает знание общего, является пережитком рационалистического подхода к познанию.

Характерной особенностью чувственно-конкретного знания является отражение предмета во всей его непосредственности. Общее и существенное не отделено, не отдифференцировано от единичного, случайного, связь между общим и единичным не обосновывается в своей необходимости, а выступает как эмпирическое данное. Поэтому К. Маркс и назвал это конкретное диффузным, нерасчлененным. При этом само общее в чувственно-конкретном образе выступает в эмпирической форме, как сходное, одинаковое для ряда предметов; здесь мы еще, по существу, не имеем дела с познанием всеобщей природы предмета. В силу этого чувственно-конкретное — только исходный, но не высший, пункт познания. Познание не может сразу перейти от чувственно-конкретного к конкретному в мышлении. Этот путь, как и все остальные, сложен и противоречив. Чтобы достигнуть подлинной конкретности, познание на время теряет конкретность вообще, оно переходит в свою противоположность — в абстрактное.

Абстрактное знание является односторонним, поэтому переход от чувственно-конкретного, многостороннего знания к абстрактному является в определенном смысле шагом назад, но таким шагом, который необходим для дальнейшего движения познания вперед. Чтобы получить новое конкретное, надо подготовить необходимый материал. Это и делает абстрактное, которое выделяет какую-либо одну сторону предмета в «чистом виде», т. е. в таком, в каком она не существует в действительности. Так, «производство вообще», «материя вообще», «атом вообще» и т. п. являются абстракциями, поскольку в реальной действительности люди сталкиваются не с производством вообще или материей вообще, а с конкретными формами производства, материи и т. п. Но это не означает, что абстракция является фикцией и не связана с реальными, конкретными формами бытия. Рассмотрение абстракций как фикций или словесных знаков, лишенных объективного содержания, характерно для многих школ современной буржуазной философии. Уход в абстракцию — неизбежный путь развития научного знания, современное мышление выступает в виде разнообразных систем абстракций, в которых постигается объективная реальность.

Хотя абстракция отражает предмет не в таком виде, как он существует в действительности, она своим содержанием имеет то, что в действительности существует. Абстракция производства вообще, материи вообще, атома вообще и т. п. отражает то, что имеется в каждой конкретной форме производства, в каждом виде материи, в каждом атоме. Нельзя познать ни одну форму производства, ни один вид материи и т. п. без абстракций о производстве вообще, о материи вообще. Всякое мышление является абстрактным в том смысле, что осуществляется только в абстракциях. Абстрактное мышление, с одной стороны, стоит дальше от изучаемого объекта, ибо оно связано с ним через ощущения, восприятия и представления; но, с другой стороны, оно ближе к нему, ибо постигает сущность, законы движения явлений объективного мира. «Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т. д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции, — писал В. И. Ленин,— отражают природу глубже, вернее, полнее»²⁷.

Наука посредством абстракций способна познать то, что недоступно живому созерцанию. Она может познать и доказать необходимость и всеобщность связей явлений природы и общества. Абстракции не заменяют живого созерцания, а продолжают его, являются новой, качественно отличной ступенью в движении знания.

Ни один закон ни в одной науке не может быть открыт без абстрагирующей силы человеческого мышления. С помощью абстракции люди познают глубочайшие процессы природы и общественной жизни. Например, процессы, происходящие внутри ядра атома, не постигаются живым созерцанием, однако человек познает их с помощью абстрактного мышления и использует полученные знания на практике. Эти знания о внутриядерных явлениях выступают в форме математических уравнений, различных теоретических положений, имеющих чрезвычайно общий и отвлеченный характер. Но как раз в этих абстракциях и выражена сущность процессов, происходящих в ядре.

Без абстракции не могут обойтись и общественные науки. К. Маркс в предисловии к первому тому «Капитала» отмечал, что политическая экономия не может в анализе экономических отношений пользоваться микроскопом или химическими реактивами. То и другое в ней заменяется силой абстракции. Сам Маркс дал образцы использования абстракций в исследовании закономерностей капиталистического способа производства.

Марксизму чужд и односторонний, ползучий эмпиризм, пренебрежительно относящийся к абстракциям, и пустое теоретизирование, не связанное с фактами, явлениями действительности. Абстракции тогда хороши, когда они имеют своей задачей вскрыть действительные законы природы и общества, когда они вооружают человека знанием глубинных процессов, недоступных непосредственному, чувственному созерцанию. Если же мышление замыкается в абстракциях, то оно из средства познания действительности превращается в орудие отлета от нее. Только правильное сочетание опытного познания с теоретическим мышлением обеспечивает достижение объективной истины.

Сущность абстрагирования состоит не в том, чтобы только выделить, изолировать чувственно воспринимаемые признаки друг от друга. Например, в чувственно-конкретном образе предмета А содержатся признаки а, б, с, d, е и т. д., которые даны непосредственно эмпирическому созерцанию. Образовать абстракцию — это не значит выделить из содержания этого образа признак а (или в, или с и т. п.), изолировать его от других признаков. Поскольку данный признак имеется и у других предметов, можно образовать класс предметов, обладающих признаками а. Если бы содержание абстракции ограничивалось этим, то абстракции были бы страшно бедны по своему содержанию, не могли бы отражать природу глубже, вернее, полнее.

Истолкование абстрагирования как выделение общего, сходного чувственно воспринимаемого признака предмета характерно для эмпирического подхода к мышлению, когда абстракция рассматривается своеобразной формой чувственного опыта, как то же восприятие или представление, но только с меньшим количеством признаков. Эмпирик боится, как бы абстракция в своем содержании не имела чего-либо большего, другого по сравнению с живым созерцанием, он не рассматривает ее новой, качественно своеобразной формой постижения предмета, в абстракции он видит только одну сторону — она отвлекается от многообразия чувственно воспринимаемых свойств, признаков и берет предмет с какой-то одной стороны.

Но не это главное в абстракции, если мы выделим какой-либо чувственно воспринимаемый признак предмета и будем его мыслить отдельно от других его признаков, то мы получим элементарную абстракцию, которая является обобщением по форме, но не по своему содержанию. В подлинной абстракции но просто изолируется какой-либо чувственно воспринимаемый признак предмета, а за чувственно воспринимаемым обнаруживаются свойства, стороны, признаки, отношения, составляющие сущность предмета. Задача абстракции не отделять чувственно воспринимаемые признаки друг от друга, а с помощью их обнаружить новые стороны в предмете, выражающие сущностные отношения. Например, созданные наукой абстракции о свете своим содержанием имеют не выделение отдельных, доступных эмпирическому созерцанию свойств, а обнаружение таких свойств, которые живому созерцанию вообще недоступны (свет — движение электромагнитных волн, свет имеет двойственную природу — волна и частица и т. п.). Только в таком случае абстракция дает более глубокое знание о предмете, чем чувственно-конкретный образ.

Абстракция имеет не только сильную, но и слабую сторону, действительность в ней упрощается, огрубляется, схематизируется, в абстракциях совершается отлет, отход от предмета. На этой стороне абстракции спекулируют различные формы идеализма, включая интуитивизм. Интуитивист отмечает, что разум связан с абстракцией, в природе которой заложено разложение живой действительности на отдельные мертвые состояния, ее кинематографическое огрубление.

Идеалист абсолютизирует эту особенность абстракции, использует ее для обоснования отрыва мышления от реальной действительности или для принижения роли мышления и замены его какой-либо формой иррационального познания (интуитивизм).

Материалист-диалектик понимает ограниченность абстракции и ее необходимость в познании предмета. В. И. Ленин писал: «Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление,— и не только мыслью, но и ощущением, и не только движения...»²⁸. Но диалектика определяет пути преодоления ограниченности, пути отражения в ней движения таким, каким оно является в действительности.

Образованием отдельных абстракций не заканчивается теоретическое мышление, которое, как и эмпирическое познание, должно дать конкретное знание о предмете, но не чувственное, диффузное конкретное, а новое, более высокое. Отдельные абстракции — средство для достижения этой цели. Метафизическая гносеология знала только одно конкретное — чувственное; конкретное и теоретическое мышление для нее были несовместимыми понятиями. Диалектика устанавливает, что конкретное в мышлении выступает высшей формой конкретного знания. К. Маркс писал: «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления»²⁹

Теоретическое мышление вначале отходит от конкретного (полное представление «испаряется» до абстрактного определения), потом восходит снова к конкретному, именно восходит, а не просто возвращается, ибо создается новое конкретное.

Конкретное в мышлении является самым глубоким и содержательным знанием о явлениях действительности, ибо своим содержанием оно имеет отражение не внешних определенностей предмета в их непосредственной связи, доступной живому созерцанию, а различные существенные стороны, связи, отношения и их внутренне необходимой связи. Отдельные абстракции подняли наше знание от постижения эмпирического общего ко всеобщему, а конкретное в мышлении обосновывает связь единичного со всеобщим, дает не простое единство различных сторон, а тождество противоположностей.

Движение познания от чувственно-конкретного через абстрактное к конкретному, воспроизводящему предмет в совокупности абстракций, есть проявление закона отрицания отрицания. Абстрактное — отрицание чувственно-конкретного. Конкретное в мышлении является отрицанием абстрактного. Но оно является не возвращением к исходному конкретному, а восхождением к новому конкретному. При восхождении от абстрактного к конкретному происходит не просто процесс суммирования, нанизывания абстракций друг на друга, а такой их синтез, который соответствует внутренним связям, отношениям в предмете. Нельзя представлять себе процесс перехода от абстрактного к конкретному следующим образом: вначале возникают отдельные, независимые друг от друга абстракции, которые потом объединяются. В таком случае конкретное было бы механической суммой отдельных абстракций, внутренне не связанных между собой. В действительности же в процессе образования конкретного одна абстракция возникает как логическое продолжение и дополнение другой. Связь между абстракциями определяется связями в предмете, а их объединение в некоторую совокупность, а вернее целостность, происходит на основе идеи, выражающей фундаментальную закономерность в движении предмета.

Классическим образцом восхождения от абстрактного к конкретному является «Капитал» К. Маркса. Но этот процесс совершается не только в политической экономии, а и в  любой другой науке. Движение от чувственно-конкретного через абстрактное к конкретному в мышлении является всеобщим законом развития человеческого познания, занимающим в материалистической диалектике особое место. Он дает возможность раскрыть закономерности развития познавательного образа, его движения от простого к сложному, от низшего к высшему, процесс становления категорий. На основе этого закона строится теория форм мышления, их субординация в процессе достижения истинного знания. Поэтому данный закон выступает в качестве основополагающего принципа диалектической логики, которому подчинены в конечном счете все другие закономерности движения мышления. С материалистическим обоснованием этого принципа связано преодоление узко эмпирического, метафизического подхода к мышлению и выяснению его роли в познании.

Этот узко эмпирический подход характерен для логического позитивизма, сводящего мышление к оперированию по известным правилам чувственными перцепциями. Мысль — это комбинация данных чувств. Но, как еще показал Гегель, образование конкретного в мышлении включает в себя синтетическую деятельность, связанную с объединением многообразных определений в единство на основе содержательных понятий, категорий. В результате мышление порождает теоретические построения, в которых объект отражается творчески направленно.

 

§ 7. Объективная истинность мышления: абсолютное и относительное, теоретическое и практическое

Диалектическая логика имеет своим предметом изучение движения мышления к истине. Поэтому важнейшей для нее является проблема: какое мышление является истинным, как устанавливается истинность мышления.

Долгое время общепризнанным считалось так называемое классическое, или традиционное, определение истины, которое берет начало еще от Аристотеля. Истина, согласно этому определению, есть суждение, соответствующее действительности³⁰. При этом в аристотелевском понимании истины была сильна материалистическая тенденция: «Надо иметь в виду,— писал Аристотель — не потому ты бел, что мы правильно считаем тебя белым, а (наоборот) — потому, что ты бел, мы, утверждающие это, правы»³¹. Недостаточность такого понимания истины состоит в его неопределенности. Ведь по-разному можно толковать понятия «соответствие» и «действительность». В самом деле, и материалисты и идеалисты исходили из этого аристотелевского определения, вкладывая, однако, в понятие «объект» и «действительность» различное содержание.

Марксизм не удовлетворяется абстрактной постановкой вопроса об истине вообще. Марксистское понимание истины включает в себя прежде всего положение о ее объективности. В учении об истине, говорит В. И. Ленин, мы должны в первую очередь ответить на вопрос: «...Существует ли объективная истина, т. е. может ли в человеческих представлениях быть такое содержание, которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества?»³² Это положение В. И. Ленина обогатило марксистскую теорию познания, оно четко ограничивает материалистическое понимание истины от идеалистического, агностического.

В. И. Ленин разрабатывал вопрос об истине в борьбе против махистского, субъективистского ее понимания. Однако аргументы В. И. Ленина сохраняют полную силу и в борьбе против различных направлений современной буржуазной философии, которые родственны махизму и по существу также отрицают существование объективной истины. Одни современные буржуазные философы считают содержание истинного знания исключительно субъективным, другие выдвигают всевозможные мистические определения истины, рассматривая ее как вечное, вневременное, неизменное и безусловное свойство идеальных объектов.

Истина субъективна в том смысле, что она является человеческим знанием, но она объективна, ибо содержание истинного знания не зависит от человека и человечества. В понятии объективной истины мы опять сталкиваемся с диалектикой субъекта и объекта. Истина — это такое субъективное, которое своим содержанием выходит из сферы субъекта в область объекта. Знание только тогда истинно, когда оно заключает в себе объективное содержание. Поэтому не может быть никакой иной истины, кроме объективной.

Материалистическая диалектика исходит из признания, что объективная истина является процессом движения мышления. «Совпадение мысли с объектом,— пишет В. И. Ленин,— есть процесс: мысль (= человек) не должна представлять себе истину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого), без стремления, без движения, точно гения, точно число, точно абстрактную мысль»³³.

Особенности истины как процесса выражаются категориями абсолютной и относительной истины. Категории абсолютного и относительного выработаны философией для обозначения некоторых общих сторон процесса всякого движения, они имеют объективное содержание. Абсолютное выражает устойчивое, неизмененное в явлении, а относительное — изменчивое, преходящее. В процессе перехода от одного к другому не все изменяется, нечто остается, сохраняется, причем неизменное в одних условиях изменяется в других. Поэтому само абсолютное относительно, а в относительном проявляется абсолютное. Абсолютно абсолютным является только материя и ее атрибут — движение: какие бы коренные изменения ни происходили в процессе движения материи, она все равно остается движущейся материей, абсолютность всего другого является относительной.

Единство абсолютного и относительного присуще развитию как явлений объективного мира, так и мышления, которое одновременно является и абсолютным и относительным. Абсолютность мышления заключается в объективности его содержания, как бы ни изменялось мышление, оно не может быть не чем иным, кроме отражения объективного мира. Абсолютным в мышлении является все, что в нем объективно, поэтому В. И. Ленин писал: «Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину»³⁴.

Мышление абсолютно, потому что оно движётся по пути объективной истины, и только в этом движении оно обретает свою абсолютность, суверенность. Мышление абсолютно по своему источнику и тенденции, оно в состоянии познать существующий мир, ибо в органах и объектах познания мышлению не поставлены границы. Но если мы будем брать конкретные результаты мышления, то они относительны, изменчивы, отражают действительность неполно, приблизительно. Как говорил Ф. Энгельс, «...суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно»³⁵.

Это противоречие между способностью нашего мышления все познать и невозможностью осуществления этой способности отдельными людьми на определенном этапе движения конкретно выражено в каждом результате мышления, являющемся одновременно и абсолютным и относительным.

Абсолютная и относительная истины — это два необходимых момента одной объективной истины, выражающие разные ступени познания человеком объективного мира. Метафизики не понимали, а многие из них и не хотели понять, диалектики абсолютного и относительного. Для них абсолютное только абсолютно и не связано с относительным, а относительное не ведет к абсолютному. Материалистическая диалектика на основе анализа всей истории развития познания установила, что человеческое знание может стать абсолютным только через относительное. «...Человеческое мышление,— писал В. И. Ленин,— по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»³⁶.

Абсолютная и относительная истины различаются между собой не по источнику, а по степени точности и полноте отражения объективного мира, они выступают моментами одной истины — объективной, существующей как процесс, движение.

Абсолютная истина складывается из суммы относительных, но это надо понимать не в смысле механического суммирования различных готовых истин. Истина — это процесс мышления, содержанием которого является движение к объективному, абсолютному.

Материалистическая диалектика рассматривает процесс мышления наполненным определенным, независимым от человеческого сознания, содержанием. Мышление движется не в лоне смены чисто субъективных представлений и мнений, а в сфере развития объективного содержания. Относительность человеческого знания является свидетельством его развития, жизненности, способности обогатиться новым объективным содержанием, а не немощи и бессилия овладеть явлениями и процессами внешнего мира. При этом сама относительность относительна, а именно: она только один, но не единственный момент в движении познания. В самом релятивном есть абсолютное, и только через релятивное постигается абсолютное — объективный мир. «Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса,— пишет В. И. Ленин,— безусловно включает в себя релятивизм, но не сводится к нему, т. е. признает относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к этой истине»³⁷.

Познание как процесс имеет своей основой и объективным содержанием овладение явлениями, закономерностями внешнего мира. Через относительное, отдельные относительные истины постигается абсолютное — полная, законченная объективная истина. Достоверность и надежность человеческого познания, его неопровержимость реально существуют, но не где-то в форме застывшего состояния, отдельно от самого действительного процесса развития мышления, а в самом его движении, в вечном процессе обогащения новым содержанием. Абсолютная истина и неопровержимость вне движения человеческого знания является абстракцией.

Мышление как теоретическая связь субъекта с объектом возникает и развивается на основе их практического взаимодействия, которое характеризуется следующими особенностями:

1) Оно носит материальный характер. Практика — это не логическое, а чувственно-конкретное, материальное отношение. Результаты практического взаимодействия прямо или косвенно доступны эмпирическому созерцанию, поскольку его следствием является изменение объекта, а вместе с тем и самого субъекта.

2) Практика — специфически человеческая форма деятельности, взаимодействия между человеком и явлениями природы. При этом человек выступает не как индивид, а как член общества, человечества.

3) Практическое — целесообразная деятельность человека.

Значение практики в движении мышления многосторонне: она является основой мышления, определяет его цель и выступает критерием истинности. Все эти три стороны практического в его отношении к мышлению тесно связаны между собой.

Мышление вырастает из практических потребностей, для нужд практики. Мышление является целенаправленным процессом. Цели, которые ставит человек в процессе исследования предмета, приобретают объективное значение, связываются с объективным миром только через практику. Практика определяет, что нужно человеку, какую цель он должен преследовать в процессе познания предмета, какая сторона в предмете должна быть изучена в первую очередь. Ставя перед собой определенную цель, вытекающую из практических потребностей, человек выделяет одно в предмете и отвлекается от другого, которое не является существенным. Вот почему Ленин называл практику определителем «связи предмета с тем, что нужно человеку»³⁸. На основе практики субъективная цель человека совпадает с объективным миром.

Практика определяет цели мышления, а последнее в свою очередь играет существенную роль в определении целей практической деятельности. В этом проявляется активность мышления в его отношении к практике. Раз практика является основой и определяет цель познания, раз познание существует и развивается для нужд практической деятельности, то практика закономерно выступает критерием истинности нашего знания. Практика пронизывает весь процесс познания от начала до конца. В теоретико-познавательном отношении преимущество практики перед познанием состоит в том, что она соединяет в себе и достоинство живого созерцания (практика является чувственно-материальной деятельностью человека) и сильные стороны абстрактного мышления (практика тоже имеет всеобщий характер, в ней реализуются понятия). В этом отношении она выше любого познания — и эмпирического и теоретического.

Практическое и теоретическое (мышление) неразрывно связаны между собой, теоретическое находит в практическом свое материальное воплощение. В каждом орудии производства, научном эксперименте воплощена определенная идея, теоретическое построение. Посредством своего материального, практического воплощения происходит процесс проверки объективной истинности содержания мышления.

Мышление связано с практикой и обусловлено ею, однако в своем движении мышление относительно самостоятельно, оно может отходить от практики. Этот отлет мышления от практики может иметь двоякое значение. В одних случаях он может приводить к отрыву мышления от практики, когда оно замыкается внутри самого себя, рассматривает свое движение абсолютно самостоятельным и независимым от объективного мира и практической деятельности. В других случаях некоторый отход мышления от непосредственной практики необходим для более полного и эффективного обслуживания нужд самой практики. Мышление может активно воздействовать на практику только в том случае, если оно связано с объективным миром на основе внутренней логики своего развития, будет приходить к результатам, открывающим широкие перспективы развития практики, заглядывающим далеко вперед.

В нашей литературе обсуждался вопрос, является ли практика ступенью развития познания. Эта проблема заслуживает большого внимания, ее верное истолкование имеет значение для понимания взаимоотношения мышления и практики.

Конечно, нельзя безоговорочно включать практику в познание как одну из ступеней его. Значение практики в познании было бы приниженным, а практическое потеряло бы свою специфику и коренное отличие от теоретического, если бы практика была только ступенью, моментом в движении познания. Практика потому и может быть основой, целью и критерием истинности познания, что она сама не является познанием, а деятельностью, коренным образом отличной от него. Поэтому включать практику в познание, в частности в мышление, является ошибочным. Марксизм не рассматривал практику подчиненным моментом, ступенью познания, он включил практику не в познание, а в теорию познания. А это означает, что марксизм, определяя практику как деятельность, отличную от познания, установил место и роль ее в движении мышления. И поскольку практика выполняет определенную функцию в движении познания, в частности, служит его критерием истинности, только в этом узком значении ее можно рассматривать звеном познания. Но сама практика не является теоретической деятельностью, сводить практику к познанию, значит делать грубую ошибку, подменять материальную, практическую деятельность теоретическим мышлением.

Практика как критерий истины носит диалектический характер. В частности она является одновременно и абсолютной и относительной. Практика как критерий абсолютна, поскольку то, что она подтверждает, является объективной истиной; но она и относительна, ибо «критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления»³⁹. Развивающаяся практика во всей совокупности своих форм и видов является абсолютно надежным критерием объективности человеческого знания.

 

§ 8. Противоречия в мышлении и их источник

Каким должно быть мышление — противоречивым или непротиворечивым? На этот абстрактно поставленный вопрос одни отвечают, что мышление должно быть во всех случаях и отношениях противоречивым, другие утверждают, что оно не должно быть противоречивым. Абстрактному положению — «наука всегда старается избавиться от противоречий» — иногда противопоставляется другое столь же абстрактное положение — «все противоречия в науке благо: всякий, кто стремится избавиться от противоречий в мышлении, является логиком-метафизиком». Причем характерно: те, кто считают, что мышление должно быть противоречиво, ссылаются на такие противоречия, которые необходимы в процессе постижения мыслью предмета; те же, кто доказывают, что мышление должно быть непротиворечивым, оперируют такими противоречиями, которые действительно недопустимы в научном мышлении.

Что существуют противоречия, недопустимые в мышлении, свидетельствует сама постановка вопроса: не противоречит ли закон недопустимости противоречии в формальной логике закону диалектики о единстве и борьбе противоположностей? Если бы любые противоречия в мышлении рассматривать как должное, у нас не могло бы и возникнуть такой проблемы.

Характер противоречий, недопустимых в мышлении, устанавливается формально-логическим законом непротиворечивости. Содержание последнего определяется предметом формальной логики. Изучая этот предмет, она сформулировала определенные законы, среди которых важное место занимает закон недопустимости противоречия. Этот закон по-разному формулируется, но содержание его можно передать следующим образом: если какое-либо суждение А из системы суждений, образующих умозаключение, мы признали истинным, то но может быть истинным в этой же системе суждение, противоречащее суждению А, т. е. в определенной системе суждений, образующих умозаключение определенной формы, не могут быть одновременно истинными суждение А и противоречащее ему суждение (не-А).

Этот закон не касается конкретного содержания суждений, он не решает вопроса о том, какое из противоречащих суждений является истинным. Умозаключение как форма следования одного суждения из других может существовать и функционировать нормально только при том условии, если не будут признаваться одновременно истинными противоречащие друг другу суждения, входящие в данное умозаключение. Причем закон этот всегда имеет в виду определенное умозаключение и определенное суждение в этом умозаключении. Только в определенной системе суждений, образующих умозаключение, мы не должны допускать противоречащих друг другу суждений.

Противоречия, которые запрещаются законом формальной логики, называются логическими. Хотя сам термин «логическое противоречие» не может считаться безупречным, но за неимением другого мы его будем употреблять только в одном строго определенном значении, т. е. в отношении противоречий в мышлении, недопустимых по закону формальной логики. Некоторые к этот термин вкладывают более широкое значение и называют логическими все противоречия в мышлении. В результате возникают споры из-за неоднозначности терминологии. Если под логическими противоречиями разуметь только те, которые возникают в результате нарушения закона формальной логики, то логических противоречий действительно не должно быть в мышлении. Это отмечал В. И. Ленин, когда говорил, что ««логической противоречивости», — при условии, конечно, правильного логического мышления — не должно быть ни в экономическом ни в политическом анализе»⁴⁰.

Логические противоречия являются субъективными, ибо их содержание не отражает верно объективных противоречии, существующих в движении самого объекта. Они субъективны потому, что не ведут к достижению в мышлении объективно-истинного содержания, выражающего диалектику развития явлений в том виде, в каком она существует вне зависимости от нашего сознания.

Суждение А и противоречащее ему суждение не-А возникают в силу противоречивости самой объективной действительности. Тот факт, что в нашем мышлении на данной стадии его развития существуют одновременно суждения А и не-А, не является аномалией. Суждения, которые образуют логическую противоречивость, отражают различные стороны предмета, разные этапы его развития. Закон формальной логики о недопустимости противоречий в мышлении не отрицает существования противоречащих суждении, теорий в науке, отражающих противоречивые стороны процесса действительности. Этот закон касается только построения умозаключения. В одном умозаключении не могут быть признаны истинными противоречащие друг другу суждения. Это — необходимое условие существования умозаключения как формы.

Предмет содержит противоречивые определения. Мы можем высказать разные суждения о предмете: предмет К обладает признаком а («свет обладает корпускулярной природой»); предмет К обладает признаком б, противоречащим а («свет обладает волновой природой»); предмет К обладает одновременно признаками а и б («свет одновременно и волна и корпускула»). Все эти суждения истинны, первые два фиксируют отдельно взятые свойства света, а третье, более глубокое, отражает тот факт, что свет одновременно является и волной и частицей.

Иногда закон формальной логики о недопустимости противоречия истолковывают в том смысле, что он якобы требует признания истинным какого-либо одного из двух суждений — «либо свет обладает корпускулярной природой», «либо свет обладает волновой природой» — и отрицает истинность суждения: «свет одновременно и частица и волна». В действительности же правильно понятый указанный закон формальной логики не запрещает нам высказать такое суждение, предикат которого составляет мысль о единстве противоречивых свойств предмета.

Этот закон, как и другие законы формальной логики, не касается содержания предиката суждении. Он выполняет важную функцию в построении самого умозаключения как логической формы. Если мы в каком-либо конкретном умозаключении исходим из суждений А («свет обладает одновременно свойствами и частицы и волны»), то в этом умозаключении мы не можем признавать истинным отрицание суждения А, то есть не-А («свет не обладает одновременно свойствами частицы и волны»). Суждения А и не-А несовместимы в одном умозаключении. Закон недопустимости противоречия имеет объективное основание, но он состоит не в том, что в мире вещей и в их отражении в сознании людей нет противоречий. Наоборот, противоречия составляют сущность вещей. Объективное основание этого закона составляют качественная определенность и относительная устойчивость вещей, явлений материального мира. В силу этого каждое суждение в умозаключении строго определенно, выступает в каком-либо одном своем содержании. Совмещение в умозаключении логически противоречащих друг другу суждений нарушает определенность мышления, лишает его возможности правильно отразить объект, и в этом смысле логическая противоречивость субъективна.

Правильно понятый и примененный в своей сфере формально-логический закон недопустимости противоречия не является метафизическим, так же как не являются метафизическими законы механики, физики, химии, биологии и т. д. Но в истории философии он нередко служил основой метафизического взгляда на мир, поскольку рассматривался как универсальный закон философского метода. Закон недопустимости противоречия связывался с отрицанием противоречий в объективном мире и в мышлении. Диалектика так же совместима с правильно сформулированными и примененными в своей сфере законами формальной логики, как она совместима с законами других частных наук (физики, химии, биологии и т. д.).

Мышление должно отражать предмет таким, каким он является в действительности. Это положение марксистской теории познания как само собою разумеющееся включает в себя требование логической непротиворечивости мышления. Логическая противоречивость недопустима потому, что ее наличие исключает возможность достижения объективно-истинного знания. Но нельзя представлять дело так, что из логической непротиворечивости следует требование марксистской теории познания об объективности и конкретности знания. Нельзя принципы Диалектики подчинять принципам формальной логики, ибо принципы диалектики более содержательны и более глубоки: они включают в качестве одной из сторон то, что предъявляют к знанию принципы формальной логики.

Формально-логическая последовательность мысли ни в каком смысле не может считаться пороком. Другое дело, что с ее помощью нельзя решить реальных противоречий, которые возникают в процессе постижения мыслью предмета. Поскольку формальная логика отвлекается от развития, она не может ответить на вопрос о том, как происходит движение мысли на пути постижения сущности предмета. Это не ее сфера и не ее предмет. Но логически последовательным, логически непротиворечивым должно быть всякое мышление. Порок Джемса Милля в решении проблемы стоимости состоит не в том, что он стремился к формально-логической последовательности в мышлении. В противном случае можно было бы подумать, что путем нарушения законов формальной логики он мог бы решить проблему стоимости. Конечно, в процессе построения теории мы должны быть логически последовательными, но логическая непротиворечивость не решает вопроса о соответствии теории предмету, а это главный вопрос в построении теории. К. Маркс в «Теориях прибавочной стоимости» критикует Джемса Милля за то, что он в построении теории стремился только к формально-логической последовательности, не решая проблемы, каким образом выразить реальные противоречия реального объекта в понятиях, чтобы теория соответствовала предмету и истории его развития⁴¹.

Мы отметили, что законы формальной логики нельзя превращать в философский метод познания, в метод построения научной теории о предмете, ибо они не ставят и не решают главного вопроса: как развивается наше мышление на пути постижения сущности явлений, их реальных противоречий. Но значит ли это, что указанные выше законы лишены всякого методологического значения? Закон формальной логики о недопустимости противоречия, поскольку он истинен, имеет методологическое значение в построении любой научной теории. Известно, что логическая непротиворечивость — обязательный критерий всякой научной теории. Конечно, логическая непротиворечивость — это необходимое, но далеко не достаточное свойство научной теории. Теория может быть логически непротиворечивой, но не истинной. Однако не может быть истинной такая научная теория, которая логически противоречива, т. е. построенная на основе игнорирования логического закона недопустимости противоречия. Порочен не сам критерий логической непротиворечивости, а его абсолютизация, превращение его в единственно возможный критерий знания.

Конечно, формальная логика не может решить вопроса о соответствии теории предмету; она располагает только такими средствами, законами, которые служат для определения логической непротиворечивости теории. Но кроме формальной логики существует диалектика, являющаяся методом достижения истинного знания о мире. Она определяет критерии, позволяющие решать главный вопрос построения научной теории о ее соответствии объективному миру. Методологическое значение закона недопустимости противоречия состоит в том, что, обнаружив логическую противоречивость, мыслящий субъект стремится вскрыть ее источник и устранить. Причем это устранение может проходить различными путями: или путем уточнения мысли, или путем замены логически противоречивого умозаключения другим, лишенным этого дефекта.

Обнаружение логической противоречивости ведет к поискам новых, более совершенных решений, поэтому устранение логических противоречий движет мышление вперед. Логическая противоречивость постоянно возникает в процессе мышления и устраняется. Нельзя сказать, что если люди изучат формальную логику, то мышление будет совершенно свободным от логических противоречий. Видимо, корни ее лежат в более глубокой сфере, чем просто незнание законов формальной логики. Само развитие научной теории приводит к возникновению логической противоречивости. Но какова бы ни была причина ее возникновения, она должна быть устранена. Всякий раз, когда возникает логическая противоречивость, прогресс знания связан с ее устранением. Никогда задачей научного познания не будет достижение и увековечивание логически противоречивого знания.

Логическая противоречивость не является единственной формой противоречия в мышлении. В мышлении существуют противоречия, имеющие более глубокий источник, коренящийся в самой природе мышления. Поскольку мышление отражает объективный мир, свойства и закономерности его явлений, противоречия объективного мира находят свое выражение в мышлении. Причем противоречия составляют не только содержание, но и форму самого мышления. Отсюда необходимость анализа форм мышления со стороны выявления их диалектики.

Изучение противоречий в мышлении, отражающих объективные противоречия, составляет основное содержание диалектической логики. Когда мы говорим, что в умозаключении, как логической форме, не должно быть логической противоречивости, здесь имеем в виду только одну форму противоречии — противоречия, возникающие в результате нарушения соответствующего закона формальной логики.

Как мышление в своих формах может отразить противоречия явлений объективного мира, если эти формы сами не будут содержать внутри себя противоречия?

Мышление должно избегать субъективных противоречии, логической противоречивости именно для того, чтобы верно отразить объективные противоречия. Наука должна стремиться не к устранению всяких противоречии, а только таких, которые тормозят движение мышления к объективной истине. Содержание мышления должно отражать объективный мир во всей его подлинной диалектической противоречивости. Внутренние противоречия форм мышления — важнейшее условие существования последних.

Нельзя считать правильной ту точку зрения, что формы мышления регулируются только формально-логическими законами. Без анализа внутренних противоречий форм мышления, их диалектики невозможно понять условий их возникновения, существования. Только диалектика может объяснить «всестороннюю, универсальную гибкость понятий, доходящую до тождества противоположностей» (Ленин), а без понимания этой диалектики понятий нельзя вскрыть сущность мышления, стремящегося отразить богатство материального процесса, его единство и многообразие. Марксизм признает формальную логику с ее принципом недопустимости логической противоречивости. Но коренным положением марксизма является признание всеобщности противоречий и необходимости отражения объективных противоречий и мышлении. Признание объективности противоречий отнюдь не ведет к допущению логической противоречивости мышления, ибо логические противоречия не являются отражением объективных противоречий действительности.

Конечно, в мышлении есть такие противоречия, которые необходимо устранять, часть противоречии возникает из-за терминологических неточностей. Но было бы неправильным считать все противоречия аномалией процесса мышления. Противоречия лежат в природе мышления, устранить противоречия из мышления — значит ликвидировать саму мысль, лишить ее способности отражать объективный мир. Но мышление — это живой процесс освоения человеком объективной реальности. Последняя противоречива и многообразна. Иногда дело представляется так, что противоречия в мышлении это просто отражения противоречии в объекте.

Если мысль отражает объект и верна, то в ней нет никаких противоречий, которые были бы источником движения мышления. Когда мы утверждаем, что роза — растение, соединяем в мысли единичной с общим, то в самом суждении как мысли еще никакого противоречия нет. Мысль верно охватывает реальность.

Противоречия в мышлении, строго говоря, возникают не просто в результате отражения противоречий объективной реальности, а в силу неспособности субъекта сразу и в полной мере охватить в мысли объект во всем его многообразии, со всеми противоречиями.

Мышление разрешает противоречия между субъектом и объектом в теоретической форме, создавая образ нового объекта, определяя пути движения к нему. Его эффективность в разрешении противоречий между субъектом и объектом зависит от того, насколько оно в своем содержании объективно, как полно, глубоко и точно отражает объект со всеми его тенденциями развития.

Но мышление не только способствует разрешению противоречий между субъектом и объектом. Оно само есть выражение этого противоречия, будучи и субъективным и объективным. Субъективность мышления в свою очередь противоречива и играет двоякую роль в его развитии. С одной стороны, наличие субъективного в содержании мышления свидетельствует о его иллюзорности, односторонности, неполноте. В этом смысле каждый шаг в движении мышления является устранением субъективного в содержании мышления. Но это очищение происходит посредством самого же субъективного активного вмешательства субъекта, выдвижения им новых теоретических построений, требующих доказательства, проверки. Одно субъективное уничтожается посредством внесения другого, а в целом это выступает как движение мышления в целях достижения объективности своего содержания.

Субъект, стремясь сделать свое мышление объективным по содержанию, впадает в противоречия и не потому, что он стремится их надумать, нагородить словесных ухищрений, высказать хаотический ряд суждений, отрицающих друг друга. Представлять дело так, а некоторые так и делают, значит заниматься вымыслами о ходе движения мышления. Противоречия, в том числе и так называемые логические, возникают совершенно естественно в ходе постижения субъектом объекта. Сам процесс этот очень сложен, объект противоречив, он включает в себя взаимоисключающие стороны, свойства, отношения. Мышление фиксирует эти стороны, отношения в своей субъективной форме. Сложность состоит в том, что эти объективные противоречия мышление должно отразить в субъективно непротиворечивой форме. А это сделать очень трудно, субъект при этом впадает в противоречия, не свойственные самому объекту. В логические противоречия, недопустимые с точки зрения формальной логики, впадают часто даже сами специалисты в области этой науки, которые хорошо отдают себе отчет о недопустимости этих противоречий. Это лишний раз свидетельствует о том, что логические противоречия не являются просто недоразумением, случайностью, они закономерно возникают как результат и своеобразная, неразвитая форма выражения противоречий между субъектом и объектом.

Причем, нет никакого строгого и абсолютного критерия, который бы тут же устанавливал характер противоречий в мышлении. С какими противоречиями мы имеем дело в теоретическом построении — это решается путем анализа самой теории и ее противоречий, в ходе развития теории. Например, когда в физике была установлена двойственная корпускулярно-волновая природа вещества, то прошло довольно значительное время, прежде чем наука установила, что это противоречие выражает объективную природу самого вещества, а не является результатом самопротиворечий субъекта, его неспособности постичь объект таким, каким он является независимо от нашего мышления. В последующем целая серия экспериментов (Девиссон и Джермер открыли дифракцию электронов на кристаллах и т. д.), многие теоретические рассуждения (в частности Гейзенберг создал математический аппарат, позволяющий точно предсказывать вероятность наблюдаемых событий) доказали, что данное противоречие в теории отражает противоречия самого объекта.

Обнаружение противоречий в мышлении, в теории, в частности, способствует развитию мышления, независимо от того, какова природа этих противоречий. Если мы имеем дело с противоречиями, возникающими в результате неспособности субъекта отразить объективные противоречия в субъективно непротиворечивой форме, то обнаружение этих противоречий и последующее устранение их двигает наше мышление вперед в достижении объективности содержания. Эти противоречия выступают не только в форме двух противоречивых суждений, которые несовместимы в рамках данной теории, но в подобные противоречия могут вступать две различных теории (чаще всего в гипотетической форме), по-разному объясняющие один и тот же процесс. Наличие этих двух диаметрально-противоположных теорий, объясняющих один и тот же процесс, свидетельствует о неспособности в настоящее время субъекта постичь природу в субъективно непротиворечивой форме. Каждая из этих теорий может быть логически не противоречива и в этом смысле безупречна, не она несовместима с другой. Субъект сталкивает эти две противоположные теории, обнаруживает противоречия между ними, анализирует их и в процессе этого анализа устанавливает уязвимые места в каждой из них. Устраняя противоречия между двумя теориями, он создает новую теорию, которая точнее и полнее отражает объект. Таким образом через разрешения противоречий мышление движется по пути объективной истины.

Так, например, было в истории науки с классическими волновой и корпускулярной теориями света в физике. Эти две теории долгое время соперничали, они противоречили друг другу. Анализ каждой из них и их сопоставление поставили вопрос о преодолении ограниченностей этих теорий, создании новых — сначала электромагнитной, а потом квантовой теории, в которой природа света со всей ее противоречивостью отражена полнее и глубже.

В процессе анализа какой-либо научной теории можно установить, что противоречивые суждения выражают объективные противоречия, эти суждения совместимы в одной теории, поскольку отражаемые в них свойства, стороны совместимы и в одном объекте, их единство в теории отражает единство противоположных свойств в объекте. Установление этих противоречий в теории также движет наше познание вперед, но не путем их устранения, а посредством развития. Мало фиксировать противоречия в объекте, надо попять их природу, объяснить. Причем их дальнейшее познание приводит к тому, что за ними мышление откроет другие противоречия, лежащие в фундаменте самого объекта. Конечно, эти более глубокие противоречия человек постигает не сразу, не гладко, он может при этом впасть во внутренние логические противоречия, его теория первоначально может быть логически противоречивой или он создаст две взаимоисключающие теории (гипотезы), противоречия между которыми будут устранены созданием новой, более совершенной теории.

Мышление впадает в противоречия при попытках новую действительность охватить в прежних понятиях. Когда физики столкнулись с новой областью — с явлениями, происходящими внутри атома, — они попытались объяснить неизвестное через известное и использовать понятия, которые оказались пригодными в уже исследованных областях, то есть применить понятия классической физики при изучении внутриатомных процессов. Понятия классической физики носили механический характер. Одним из основных понятий ньютоновской механики было понятие отдельного предмета, покоящегося или движущегося, мысленно оторванного от остальной вселенной, остающегося при возможных изменениях индивидуальным и стабильным. И вот, когда физики попытались с помощью этих понятий объяснить явления, окружающие атомное ядро, или, по выражению Ланжевена, спустились в первый подвальный этаж и встретились с электронами, дающими начало явлению испускания и поглощения светового излучения, они обнаружили невозможность объяснения этих явлений с помощью старых понятий. Так возникли новые понятия.

Ученые не сразу и не без боли расстаются со старыми понятиями, многие физики с большим трудом расстались с механистическими понятиями о физических явлениях, с большим трудом покончили с привычным понятием отдельного предмета и думали, что без этого понятия, вырывавшего явления из их универсальной связи, нельзя построить никакого объяснения физических явлений. «Механицизм,— писал академик С. И. Вавилов,— воспитывается в нас ежедневным опытом, простейшими предметами и явлениями, и требуется большая сосредоточенность и внутренняя борьба с вкоренившимися привычками, чтобы спокойно рассмотреть и обдумать раскрывающиеся перед нами факты и согласиться, что мы не сделали ошибки, что перед нами действительная природа во всей ее диалектической сложности и подвижности»⁴².

Вследствие того, что происходит развитие понятий, отмирание старых и возникновение новых, в человеческих понятиях существуют расхождения. Эти расхождения нельзя рассматривать как субъективную путаницу в понятиях, как нарушение законов формальной логики. Критерием, дающим возможность отличить диалектические, объективные противоречия в мышлении от субъективных, не отражающих противоречия в предметах, является практика. Только, на основе практической деятельности человек устанавливает характер противоречий в мышлении, устраняет одни, не ведущие мышление к достижению объективной истины, и удерживает и развивает другие, в которых выражена объективная диалектика.

Таким образом, все противоречия в мышлении возникают из противоречия между субъектом и объектом. Целью развития мышления является достижение подлинной объективности его содержания. Мышление должно отразить объект со всеми его внутренними противоречиями. Это достигается не сразу. Возникают теории, противоречия в которых неверно отражаются объективные противоречия. Наука в ходе своего развития устраняет эти противоречия, достигая таких теоретических построений, которые не вносят субъективных противоречий в объект.

Так называемые логические противоречия возникают не в стороне, а в ходе разрешения противоречий между субъектом и объектом. Поскольку они мешают мышлению в своем содержании совпасть с объектом, их надо устранять. Но, поскольку процесс совпадения содержания мышления с объектом очень сложен, субъект не сразу постигает объективные противоречия такими, какими они существуют независимо от мышления, может впадать в противоречия, неадекватные самому объекту, постольку логические противоречия вполне закономерны в движении мышления к объективной истине, их обнаружение, анализ и преодоление — необходимое условие развития мышления, момент в разрешении противоречий между субъектом и объектом.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 247.

² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 194.

³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 184.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 24.

⁵ Там же, стр. 30.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 21.

⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 29.

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 188.

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 488.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинский, т. 23, стр. 190.

¹¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 631.

¹² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 538.

¹³ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 133.

¹⁴ Там же, стр. 142.

¹⁵ Там же, стр. 141.

¹⁶ Луи де Бройль. По тропам науки. М., 1962, стр. 295.

¹⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 66.

¹⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 256

¹⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 131

²⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч 1, стр. 343.

²¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20 стр. 548.

²² И. Кант. Сочинения, т 3, стр. 201.

²³ Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 12.

²⁴ Гегель. Сочинения, т. I, стр. 268.

²⁵ См. Гегель. Сочинения, т. VI, стр. 19.

²⁶ Гегель. Сочинения, т. XI. М.— Л.. 1935, стр. 220.

²⁷ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 252

²⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 233.

²⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 12, стр. 727.

³⁰ «И что касается прежде всего истины или лжи,— пишет Аристотель,— то истина есть соприкосновение ... а незнание есть отсутствие такого соприкосновения» (Аристотель. «Метафизика», М.— Л., 1934, стр. 162). Заблуждением Аристотель считает такое мнение, которое «противоположно действительным обстоятельствам».

³¹ Аристотель. Метафизика, стр. 162.

³² В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 123

³³ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 176-177

³⁴ В. И. Ленин Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 134—135.

³⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 87.

³⁶ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 137

³⁷ Там же, стр. 139.

³⁸ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 290

³⁹ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 145-146

⁴⁰ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 91

⁴¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 26, ч III, стр. 81-82.

⁴² С. И. Вавилов. Ленин и философские проблемы современной физики.— Сб. статей «Великая сила идей ленинизма». М., 1950, стр. 183.