От авторов сайта: В очередной раз убеждаюсь, что Ленин был глубоко русским человеком, которого не смогут понять даже симпатизирующие ему европейцы. Люди которые сами неспособны оторвать зад от диванов, берут на себя ответственность учить Ленина как ПРАВИЛЬНО делать революцию или строить социализм. И объявляют, что эксперимент с социализмом не удался!  Смешно. Но труд капитальный, много интересных и малоизвестных фактов. Читайте и сами разбирайтесь, в книге еще много достоинств и немного недостатков.

 

Краус Тамаш

Ленин.
Социально-теоретическая реконструкция

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие  7

Глава 1

Личность Ленина. Биографический очерк  22

1.1 Семья  22

1.2 Молодые годы - гимназия и университет  30

1.3 Характер молодого Ленина. Ссылка и эмиграция  42

1.4 Революция и вторая эмиграция  54

1.5 У власти  67

Глава 2

Российский капитализм и революция  78

2.1 Разрыв с народничеством  81

2.2 Разрыв с либералами  86

2.2.1 Российское своеобразие и мировая система  91

2.2.2 Политические условия российского капитализма - 1905 г.  100

2.3 Исторический спор: природа самодержавного государства  106

Глава 3

Организация и революция  116

3.1 Большевизм Ленина: политика и теория  116

3.1.1 «Что делать?» Партия и классовое самосознание  117

3.1.2 Раскол партии: миф и действительность  126

3.2 Ленин и Богданов  133

3.2.1 Организационно-политический конфликт  133

3.2.2 Философский фон политической дискуссии  137

3.2.3 Конец «идеологического спасения»  149

Глава 4

Война и национальный вопрос  152

4.1 Гибель капитализма и диалектика  152

4.2 Отношение к войне  164

4.3 О национальном вопросе и о самоопределении наций - «две культуры» .... 176

Глава 5

Государство и революция. Революция и социализм как историческая и теоретическая возможность в 1917 г.  191

5.1 Исторический контекст  191

5.1.1 Влияние произведения  191

5.1.2 Антиутопическая утопия?  196

5.2 На пути к «Государству и революции»  201

5.2.1 Источники  201

5.2.2 Советы: опыт 1905 года  203

5.3 Философия Октябрьской революции или критика современного государства и парламентаризма  207

5.4 Революция и государство: практическая альтернатива  215

5.4.1 От государства к революции  215

5.4.2 Социальный фон революции  220

5.4.3 Захват власти  224

Глава 6

Диктатура и демократия - на практике  228

6.1 Роспуск Всероссийского Учредительного собрания  228

6.1.1 Демократическая иллюзия или историческая реальность?  228

6.1.2 Дискуссии и псевдодискуссии: новое и старое в исторической науке 231

6.1.3 Историческая ситуация  235

6.1.4 Соображения Ленина (и большевиков)  240

6.1.5 Антивластный характер протестов рабочих  242

6.1.6 Какая диктатура?  249

6.2 Насилие и террор: причины и следствия  255

6.2.1 Стихийность и организованность  257

6.3 Волна репрессий 1922 г.: завершение гражданской войны  264

6.3.1 Изъятие церковных ценностей и голод  267

6.3.2 Высылка интеллигенции  273

6.3.3 Уроки процесса над эсерами  277

6.4 Ленин и погромы  280

6.4.1 Так называемый еврейский вопрос: корень проблемы  280

6.4.2 1905 год  286

6.4.3 Сепаратизм или ассимиляция?  288

6.4.4 От Мировой до Гражданской  291

6.4.5 Антисемитизм и политическая тактика  298

6.4.6 Первая Конная армия и погромы  301

Глава 7

Мировая революция. Метод и миф  305

7.1 Истоки проблемы  305

7.2 Брестский мир и патриотизм  310

7.3 Польско-советская война  318

7.4 Мессианская левизна  328

Глава 8

Теория социализма: возможность или утопия?  334

8.1 Истоки понятия «социализм»  335

8.2 От рынка до военного коммунизма  339

8.3 НЭП versus военный коммунизм: непримиримые противоречия  349

8.4 Характер власти и диктатура партии  352

8.5 Переходный период, «государственный капитализм»  359

8.6 «Бюрократический централизм» и термидорианская альтернатива  362

8.7 Теория социализма и взаимозависимость ее элементов  370

Вместо послесловия: несколько обобщающих замечаний  379

К интерпретации проблемы  379

Понятие и систематизация  381

Источники  383

Организационный вопрос  385

Неравномерное развитие и иерархия мировой системы: возможность

революции  387

Метод и философия революции  389

Социалистическая перспектива: неразрешенное противоречие  392

ПРЕДИСЛОВИЕ

Владимир Ильич Ленин был первым, кто превратил в практическую цель, в программу знаменитый тезис К. Маркса, выведенный из анализа противоречий «современного общества»: «Бьет час капиталистической частной собственности»¹. Российская революция была первой в истории попыткой создания «безгосударственного» общества («коммунизма»), уничтожения капиталистической организации труда, капиталистического разделения труда и общественных классов. Даже с расстояния в несколько десятилетий она должна считаться историческим достижением Ленина. В то же время в определенном смысле с именем Ленина как основателя советского государства неразрывно связана и семидесятилетняя история СССР, происходившая из «антигосударственного» и антикапиталистического эксперимента социальной революции, не удавшегося по историческим причинам.

Несмотря на то что уже почти два десятилетия в Европе не существует крупных, пользующихся влиянием в своих странах и на международной арене организаций, движений или политических партий, которые провозглашали бы лозунг социальной революции, той или иной («безгосударственной» или «государственной») формы социализма, вокруг Ленина, как на его родине, так и за ее пределами, не утихают политические и научные споры. После 1991 г. стало совершенно ясно, что в области политической практики серьезные коллективистско-социалистические перспективы в мировых масштабах стали крайне туманными. В такие эпохи не только профессиональные историки, но и интеллектуальные и политические группы, размышляющие о возможностях гуманистического преодоления современного буржуазного общества, задумываются о причинах своей маргинализации, о своих традициях, предпосылках, источниках, о корнях, из которых в XX в. развились идея и практика общественного переворота. Это - богатая традиция, в которой, наряду с Плехановым и Мартовым, Каутским и Розой Люксембург, Лукачем и Грамши и многими другими, важнейшее место - и это нельзя оставить без внимания даже в XXI в. - принадлежит В.И. Ленину. В то же время, как известно, в современной исторической науке звезда революционеров-социалистов (то есть людей, которые работали над созданием коллективистско-гуманистической альтернативы капитализму) сияет не слишком ярко. Историки иногда бывают типичными представителями «прислуживающей интеллигенции». У нас есть все основания не терять объективности, которая очень нужна историку, если он не желает поддаваться модным теориям и стремится сохранить критический подход. В наши дни изучение ленинского наследия практически оттеснено на периферию научной литературы, но это, конечно, не означает, что не публикуется множество книг и статей о Ленине и его деятельности². Хотя марксизм служил для Ленина руководящим принципом прежде всего в области политики, политической борьбы, он вместе с тем позволил Ленину достаточно глубоко осмыслить почти все важнейшие проблемы эпохи, переосмысление которых, уже в совершенно других условиях, происходит и в наши дни.

Однако новые подходы несут на себе не только груз давних «пристрастий», но и бремя предрассудков нашего времени. Корни проблемы лежат, конечно, в самой личности Ленина, наследие которого может истолковываться по-разному, ведь в действительности существовало «несколько» Лениных. Несмотря на все «внутреннее единство» деятельности Ленина, он вел непрестанную борьбу и с самим собой. Например, одни требования предъявляли к Ленину сиюминутные нужды рабочего движения, когда он скрывался от преследования Временного правительства, и совсем другие - деятельность теоретика, занимавшегося проблемой освобождения всего человечества; один Ленин предстает перед нами в эпоху гражданской войны, на вершине власти, в обстановке террора, и совсем другой - в 1922 г., когда революционер и теоретик размышляет о будущем, находясь уже во власти тяжелой болезни. Ленин, осенью 1917 г. желавший уничтожить всякую государственную власть (вспомним «Государство и революцию»), находит свое место рядом с политиком и государственным деятелем, который после октября 1917 г. занимался организацией нового, советского государства. Однако тот, кто часто пытается растворить теоретические положения Ленина в его практических политических мерах, причем мерах нередко вынужденных, совершает грубую методологическую ошибку. Подобное искажение может допускаться с разных, больше того, противоположных мировоззренческих позиций. В то же время, несмотря на эту многоликость Ленина, в его жизни прослеживается интеллектуальная эволюция, обеспечивающая единство его деятельности. Таким образом, в этой книге ведется поиск «единства и различий» в образе Ленина.

Тема этой книги не уникальна в венгерской «лениниане», ведь Дёрдь Лукач еще в 1924 г. опубликовал, как он выразился, «исследовательский очерк» о «взаимосвязи идей» Ленина³. Конечно, я не могу выступить с таким амбициозным замыслом, ведь написанная 84 года назад работа Дёрдя Лукача является необычайно ценным, оригинальным философским трудом, который жил и живет своей особой жизнью⁴. Цель моей книги в другом, в исторической реконструкции идей, социально-философских, теоретических взглядов Ленина. Может показаться, что современная историческая ситуация не благоприятствует объективному изучению ленинских идей, но на самом деле верно обратное: в настоящее время нет никаких моментов, которые придавали бы данной теме политическую актуальность (в глубинном смысле) и затрудняли бы тем самым задачу ученого-историка.

С другой стороны, есть книги, написание которых кажется «нелогичным» именно потому, что они не актуальны, далеки от «духа эпохи», их тема представляется устаревшей. Во многих случаях, однако, позже выясняется как раз обратное (как уже выяснилось в случае Эрвина Сабо, Троцкого или Бухарина). Правда, если задуматься над историей феномена Ленина, то, думается, все же можно доказать актуальность его изучения. Мы хорошо помним, что в десятилетия государственного социализма в Венгрии вышло в свет огромное количество книг, брошюр и статей о жизни и деятельности Ленина. Его произведения публиковались в самых разнообразных формах и такими невероятными, по сегодняшним меркам, тиражами, каких удостаивались лишь немногие авторы. Лишь простое перечисление названий ленинских работ, изданных в Венгрии в 1960-е гг., составило отдельную книгу⁵. Конечно, общая, «систематизированная» интерпретация деятельности Ленина, создание «канонического» текста вплоть до 1989 г. оставались советской монополией. Видимо, этим и объясняется то, что в Венгрии за это время не было создано ни одной обобщающей работы о Ленине, если не считать официальных советских биографий Ленина, которые публиковались на всех восточноевропейских (и, конечно, не только восточноевропейских) языках⁶.

Столетняя годовщина со дня рождения Ленина в определенном смысле стала событием большого значения. Даже в Венгрии она казалась своего рода поворотным пунктом, так как праздновалась вскоре после 1968 г., ставшего годом активизации «новых левых» и во многих смыслах означавшего смену эпох. В Венгрии наивысшим интеллектуальным достижением, связанным со столетней годовщиной со дня рождения Ленина, стала художественная биография Ленина «Ленин, Октябрь», написанная писателем Ласло Дюрко и вырвавшая образ вождя революции из оков идеологических штампов, которыми были переполнены скучные пропагандистские издания. Собственно говоря, определенное переосмысление образа Ленина началось уже в 1960-е гг.⁷ Первая значительная биография Ленина, носившая научный характер, принадлежала перу американского левого интеллигента Луи Фишера⁸. В этой и поныне интересной книге Л. Фишер не только оспаривал официальную советскую трактовку деятельности Ленина, связанную с именем П. Н. Поспелова, но и, опираясь на обширную литературу, предложил новую интерпретацию образа Ленина. Наряду с другими проблемами на переднем плане в книге находится, конечно, «диктаторская роль» Ленина, а также его отношение к соратникам по революционному движению. Эти темы и в 1960-е гг. считались «табуированными» в СССР (и вообще в Восточной Европе). Книга Л. Фишера была издана в Лондоне и на русском языке⁹, оставила свой след во всей «мировой системе социализма», хотя, конечно, не смогла оказать серьезного влияния на духовную жизнь в СССР.

Несмотря на юбилейные празднества, культ Ленина в СССР не привел к созданию глубоких, серьезных научных работ. Быть может, здесь сыграла роль и своего рода реакция на открытость, характерную для предыдущих, хрущевских лет. Однако и в 70-е гг. на официально ограниченной базе источников и в заданных идеологических рамках создавались необычайно подробные, «позитивистские», иногда очень ценные исследования, посвященные некоторым частным проблемам или отдельным событиям¹⁰. В середине 1980-х гг. перестройка открыла все сдерживающие шлюзы, что привело к хорошо известным переменам: развалившийся режим государственного социализма и рухнувший СССР погребли под собой культ Ленина, а также свою опиравшуюся на Ленина легитимационную идеологию, «марксизм-ленинизм», вместе с его огромной институциональной системой и культурой, созданной массой ученых для оправдания и поддержания режима¹¹. Не удивительно, что в период перестройки историческая наука оказалась политизирована еще сильнее, а в том, что касается ленинской тематики, историческое исследование трансформировалось в политическое предприятие. Новому режиму также была нужна легитимирующая его идеология. Один за другим публиковались касающиеся Ленина документы, ранее неизвестные ученым и не попавшие в «Полное собрание сочинений» по причинам, связанным с требованиями культа. Публикация этих документов и связанный с ней пересмотр всей ленинской проблематики стали походить на своего рода бизнес, началась борьба за право обнародования тех или иных документов и их презентацию в прессе. Сложился «антикульт», превратившийся в «шоу», старые меха наполнились новым, низкопробным вином.

Конечно, нельзя не учитывать изменения международной интеллектуальной атмосферы. Все яснее вырисовываются характерные черты этого явления, а также и связанного с ним политического бизнеса, вовремя замеченные серьезными историками. Безусловно, заметить новые тенденции было не так уж сложно, поскольку в новых формах и с новыми функциями вернулась привычная риторика, логика, привычные мысли времен холодной войны 1950-х гг., хотя, конечно, то, что тогда было драмой, теперь оказалось фарсом. Как подчеркнул Э. Хобсбаум, европейских инициаторов этого поворота можно найти прежде всего во Франции среди бывших марксистов и коммунистов, ставших блестящими историками: «Всемирный конгресс историков 1950 г. привлек молодых марксистов, однако на нем отсутствовали многие прекрасные историки, превратившиеся в конце концов в антикоммунистов. В то время они были молодыми бескомпромиссными активистами Коммунистической партии: Франсуа Фюре, Энни Кригель, Ален Безансон, Лe Руа Лaдури. Мне посчастливилось познакомиться с ними только в посткоммунистический период их творчества»¹². Э. Хобсбаум упоминает о похожем повороте, совершенном А. Хеллер¹³, и этот ряд можно было бы продолжить долгим перечислением имен венгерских авторов, если бы их результаты в изучении деятельности Ленина не были бы так постыдно незначительны.

В России сложилась несколько иная ситуация, там образ Ленина получил важную роль и в новой идеологической атмосфере. С некоторым опозданием в России так же, как и на Западе, развернулось «иконоборческое» движение, возглавленное неожиданно «прозревшими» марксистами-ленинистами, бывшими комментаторами текстов «классиков». Классическим примером этого является опубликованная в 1994 г. книга о Ленине бывшего начальника Главного политического управления Советской Армии, ныне уже покойного генерала Д. А. Волкогонова¹⁴ или же менее известная книга А. Г. Латышева («Рассекреченный Ленин»)¹⁵. В то же время появились и качественные работы по истории российской революции и большевизма, содержавшие новые концепции и подходы к теме¹⁶, конспективный обзор которых дал О. В. Волобуев¹⁷. С новой точки зрения Ленин как теоретик показан как бы мимоходом, в качестве «марксиста-догматика», а на передний план выдвигается силуэт прагматического политика.

В рамках модного ныне постмодерна, с его разочарованностью в ценностях левых сил и консерватизма с характерным для него духом традиционализма, Ленина размещают в нарративе «терроризма и диктатуры». В настоящее время в Венгрии, видимо, наиболее сильное влияние имеет коренящийся в ситуации холодной войны 50-х гг. образ Ленина, нарисованный Р. Пайпсом; при этом надо отметить почти полное отсутствие в венгерском обществе серьезного, глубокого интереса к ленинской тематике¹⁸. Пользуясь языком постмодерна, можно сказать, что произошла деконструкция наследия Ленина или, иначе говоря, «ленинский нарратив» был перемещен в исторический «тупик» подобно «терроризму» (под которым понимается любая радикальная оппозиция капитализму). Модная систематизация такого рода в понятийном отношении слабее и путанее, чем любая другая со времени смерти Ленина¹⁹.

Практически полный корпус документов, фальсифицированных или замалчивавшихся в советскую эпоху, содержится в книге В. И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922 гг.²⁰ Но, как отмечает автор послесловия В. Т. Логинов, значение этой публикации не следует преувеличивать, так как 422 документа, включенные в книгу, буквально тонут в море 24 тысяч документов, опубликованных в известных во всем мире советских изданиях: «Полном собрании сочинений» в 55 томах, «Ленинских сборниках», «Декретах Советской власти» и «Биографической хронике»²¹. С изучением ленинской тематики связан и тот почти невероятный факт, что в указателе литературы к 55 томам «Полного собрания сочинений» Ленина значится более 16 тысяч книг, брошюр, статей, периодических изданий, документов и писем, использованных Лениным при подготовке его трудов. «Среди них источники более чем на 20 различных языках. В личной библиотеке Ленина в Кремле насчитывалось более 10 тыс. книг и журналов, в том числе много произведений художественной литературы»²².

Конечно, нет сомнений в том, что определенный интерес к объективному освещению ленинской проблематики все-таки сохранился. Однако он, по ряду исторических, политических и психологических причин, которых мы здесь не будем касаться, обычно проявляется в России у людей, находящихся в оборонительной позиции²³. Антикульт, немедленно сложившийся вокруг основателя советского государства в процессе смены общественного строя, оказался беспомощным перед тем фактом, что, несмотря на изменения, которые смели СССР, положительный образ Ленина глубоко укоренился в широких слоях населения среди традиционных патриотических ценностей. Согласно одному из социологических опросов, даже в момент кульминации «разоблачений» Ленина в 1994 г. он считался второй по популярности исторической личностью (33,6%) после Петра Великого (40,6%)²⁴.

В наши дни как-то остается в тени тот факт, что культ Ленина пустил корни независимо от желания самого Ленина, более того, вопреки ему. Об этом говорят многие документы, прежде всего донесения ГПУ о настроениях населения, свидетельствующие о политическом и социально-психологическом возбуждении, всплеске эмоций, последовавшем за смертью Ленина. Не только охваченных революционным порывом рабочих²⁵, но и широкие слои сельского населения в определенной степени привлекала «сильная личность» Ленина; в различных документах отражаются и сложные душевные процессы, связанные с боязнью потрясений и неожиданных перемен. В этой обстановке Ленин воспринимался и как «защитник русского народа» от инородцев (прежде всего, конечно, от евреев) подкрепить бы ссылочкой, причем на все эти эмоциональные реакции накладывались и сильные религиозные чувства. Что же касается представителей власти, то они пытались усилить и закрепить революционную легитимацию нового режима с помощью формулы «партия - Ленин, Ленин - партия». Тем временем в противовес культу (и властям) проявилась и неприязнь к Ленину («антикульт»), также питаемая социальными и религиозными источниками²⁶. Между прочим, почитание «доброго отца» выразилось и в самом похоронном ритуале, создании мавзолея, бальзамировании тела Ленина и его выставлении для всеобщего обозрения; существует обширная литература по этой теме²⁷. Почвой, на которой формировался культ Ленина, были народные убеждения, народные верования. Массы рабочих и крестьян соединяли свои надежды на лучшее будущее с образом вождя, считая, что именно личность вождя является залогом осуществимости на земле общества, основанного на справедливости. Составлявшее большинство «крыло» коммунистов добавило к этим чаяниям «учебно-воспитательную» целенаправленность и свое стремление к сохранению власти, что может считаться цементирующим идеологическим материалом, отвечавшим требованиям времени. «Преданность делу» проявилась уже во время похорон Ленина. Характерно, что начавшееся среди рабочих «соревнование» за возможность в 30-градусный мороз принять участие в церемонии похорон не обязательно организовывалось сверху, а несколько позже в народе уже распространялись частушки о Ленине как народном герое и прорицателе²⁸.

Эта вера в будущее воплотилась в том отношении к Ленину, которое определяло душевное настроение молодых героев «Сентиментального романа» В. Пановой во время смерти вождя: «Они стояли на углу, просвистываемые ледяным ветром, выбивали дробь ногами в жиденьких ботинках, зуб на зуб не попадал, - и говорили: каким он был, Ильич. Они его не видели. Югай видел его на Третьем съезде комсомола. Но так громадно много значил Ленин в их жизни. Не только в минувшие годы, но и в предстоящие, и навсегда значил он для них безмерно много. Всегда он будет с ними, что бы ни случилось. Так они чувствовали, и это сбылось. И, соединенные с ним до конца, видя в нем высший образец, они желали знать подробности: как он выглядел, какой у него был голос, походка, что у него было в комнате, как он относился к товарищам, к семье. И все говорили, кто что знал и думал»²⁹.

На этом искреннем революционном порыве строился официальный культ эпохи сталинского государственного социализма, причем историческая разница между «двумя слоями» ленинского культа не выявилась с полной ясностью. Конечно, нет сомнения в том, что ученые и мыслители, ищущие правильный путь между «культом» и «антикультом», руководствуются не только профессиональными мотивами. Наследие Ленина в такой степени связано с практическим, политическим аспектом «изменения мира», что представители некоторых антикапиталистических движений и ныне актуализируют «ленинское наследие», как это показывает теоретическая инициатива бывшего словенского оппозиционера С. Жижека, а также марксистских теоретиков, оставшихся «новых левых», не говоря уж о разнообразных троцкистских рефлексиях³⁰. Гёран Терборн, изучавший различные проявления марксизма, его «нео-» и «постмарксистские» видоизменения, особо подчеркнул, что Жижек страстно защищает разрушающий традиции марксизм от нападок «либералов-конформистов». «Призывая “повторить Ленина”, - пишет Терборн, - Жижек тем самым утверждает, что даже в, казалось бы, безнадежной ситуации, даже после катастрофического поражения все же имеется возможность радикальных социальных перемен, как это произошло в случае Ленина во время Первой мировой войны после распада II Интернационала»³¹. Ныне, в совершенно иной исторической ситуации, стоит задуматься над историческими и научными предпосылками такой инициативы. В определенном смысле мнением по этому вопросу является и данная книга.

Таким образом, наследие Ленина снова является неотъемлемой частью духовных и политических поисков, хотя, как может показаться, поисков, имеющих лишь периферийное значение. Их направление, глубина, возможности и перспективы пока с трудом поддаются оценке, однако не вызывает сомнения, что творчество Ленина не может быть оставлено без внимания при изучении истории социализма как духовного и социально-политического движения XX в.

В этой области при создании различных интерпретаций также наблюдаются два крайних методологических подхода. Согласно одному из них, сам социализм как исторический феномен выводится из теоретических взглядов Ленина или, скажем, Маркса, хотя история, как, я надеюсь, выяснится из следующих глав этой книги, само собой разумеется, не является «реализацией» их взглядов. Между прочим, такие подходы приводят к репродукции апологетических интерпретаций деятельности Ленина, только с противоположным знаком³². Представители нового течения в американской исторической науке, которые изучают прежде всего «культурные основы» зарождавшегося советского режима, в противовес концепции тоталитаризма, подчеркивают, что «идеи», «мифы», марксизм и марксистские идеологические и политические устремления получили значение постольку, поскольку являлись выражением исторических структур и ментальностей. Иначе говоря, в рамках такого подхода значение марксизма в исторических процессах выводится не из личной преданности делу и не из выдающихся способностей отдельных лиц или их страшного грехопадения, а, например, из «геополитических амбиций России», «чувства особой миссии», особенностей повседневной политической практики и стиля руководства, а также других «культурно-исторических» факторов³³. Как смогла бы большевистская партия бороться с царской тайной полицией, если бы в какой-то степени не походила на нее в организационном плане? Подход другого типа, который можно считать интеллектуальным «близнецом» тоталитарной системы, выделяется своим традиционным механистическим детерминизмом, согласно которому исторический процесс представляет собой безальтернативный логический ряд событий, «осуществление социализма»; Ленину же при этом всегда удавалось делать правильный выбор и находить соответствующее решение³⁴. В Венгрии пример И. Долманёша показывает, что такая трактовка революции и образа Ленина определяется не способностями историка, а атмосферой эпохи³⁵.

Вполне очевидно, что наследие Ленина составляет особую главу истории марксизма. Это сложное явление, конечно, может изучаться и интерпретироваться в рамках любой парадигмы или любого «нарратива»³⁶, но ключ к его пониманию можно найти лишь с помощью собственной теоретической «парадигмы» Ленина, марксизма, поскольку лишь в этом понятийном контексте можно правильно уловить движущие пружины, мотивы и результаты его теоретико-политического мышления. Ленин никогда не удовлетворит «чужим» нормативным требованиям, поскольку вся его деятельность была направлена на радикальное изменение существующего положения и вне этого стремления она просто не может быть правильно понята.

В то же время очевидны и опасности имманентного анализа, поскольку падение системы государственного социализма дискредитировало основополагающие понятия марксизма, которые составляли ядро интеллектуального наследия Ленина. К их числу относятся общественный класс, рабочий класс (пролетариат), классовая борьба, классовая теория, классовое сознание, классовое движение и т.д.³⁷ Правда, отказ от употребления понятия «класс» и связанных с ним терминов сопровождался после 1989 г. появлением множества новых теорий, научная эффективность которых, однако, мягко говоря, весьма относительна. Проблема состоит в том, что те отношения и структуры, которые определяют социальное расслоение в современном обществе, как и в предыдущие два столетия, обусловлены своими классовыми аспектами. Только, конечно, нельзя смешивать понятия класса в себе и класса для себя или отрицать различия между ними (как это, между прочим, делалось и в эпоху государственного социализма!). Такие передержки встречаются так часто, что и не стоит приводить примеров. Среди понятий, предлагаемых вместо «класса» новыми социологическими и политологическими теориями, фигурируют «домашнее хозяйство», «производители и потребители», «антагонизмы», «население», «профессии»» и т. д. (не говоря уже о терминах расистских теорий). В действительности за понятием «класса» и сегодня стоят многосторонне - экономически и социально - обусловленные противоречивые отношения между индивидами и социальными группами. Ведь кто станет отрицать существование противоречий между собственниками и людьми, не имеющими собственности, противоречий, вытекающих из различия мест в иерархии производственного процесса, фактов социальной отверженности? Вообще, человеческие отношения пронизываются системой имущественного неравенства, которая в виде повседневного опыта непосредственно ощущается в отношениях распределения. В конечном счете ставкой в этой осознанной и неосознанной борьбе, связанной с социальными противоречиями и классовыми конфликтами, является социальная эмансипация. Таким образом, историческое развитие общества, даже чисто эмпирически, может быть описано понятиями классовой теории, терминами, отражающими противоречие между трудом и капиталом, ситуацию общественного разделения труда, хотя, конечно, не только ими, если мы не хотим вернуться к вульгарно-социологическому подходу, характерному для домарксового материализма. Но для такого возвращения у нас нет никаких причин.

Эти понятия не догмы, в которые можно втиснуть любое множество исторических фактов. Они составляют всего лишь определенное воззрение. Нельзя утверждать, что изучение культуры и языка как базовых источников и исходной точки интерпретации совершенно неплодотворно. Однако, в то время как языку, словам придается почти магическое, мистическое значение и они абсолютизируются в качестве самостоятельных сущностей, стоящих над общественными отношениями, исторические факты, наоборот, релятивизуются, историческое повествование распадается на нарративы. При таком историческом подходе, когда социальные группы, интересы и цели, социальная и политическая борьба считаются всего лишь «нарративами», успех революционного нарратива, «конструирование» истории, прошлого зависят прежде всего от того, кто говорил на языке, наиболее «понятном» и «убедительном» для населения. Таким образом, в рамках этого подхода сама история сводится к «истории памяти», и становится невозможным единое историческое повествование, изучение внутренних исторических связей. Согласно такому «постмодерновому» подходу, успех большевиков стал возможен потому, что они «эффективно» сформировали тот революционный нарратив, который сохранился в памяти индивидов и социальных групп. Однако при понимании истории как «репрезентации», «мифа» поиски причин социальных действий растворяются в «институционализации» революции, а традиционная (марксистская и немарксистская) историческая наука превращается в отброшенный «нарратив»³⁸. Конечно, я не подвергаю сомнению право постмодернового подхода на существование, а лишь обращаю внимание на то, что сдача позиций «традиционной», ориентированной на поиск причин исторической наукой чревата большими опасностями для исторической науки вообще³⁹.

Конечно, я тоже понимаю «языковую проблему», которую, однако, нельзя решить, выбросив в окно исторически сложившуюся парадигму марксизма ради, например, «модернизационной» парадигмы, поскольку в стремлении механически применить формы западного развития к изучению иных путей исторического развития мы нарушим устоявшиеся правила научно-исторического исследования. Я постараюсь сохранять дистанцию по отношению к языку, «пропагандистским» лозунгам исследуемой эпохи, хотя, учитывая главную цель данной книги, состоящую в исторической контекстуализации ленинского наследия, представляется неизбежной определенная «реконструкция» того «архаичного языка», на котором говорил революционный марксизм. Я был бы разочарован в том случае, если бы мне не удалось «откопать» из-под легитимационной идеологии режима государственного социализма определенные исторические элементы жизнеспособной теоретической культуры.

Как уже было сказано, важнейшая задача историка состоит в том, чтобы вернуть изучаемый ряд исторических событий, процесс, исторический «опыт» в первоначальный исторический контекст. Это стремление особенно важно в том случае, если речь идет о «феномене Ленина». И хотя систематизация и присвоение различными партийно-политическими течениями ленинских взглядов, политического и теоретического наследия Ленина начались сразу после его смерти, больше того, уже в последний период его жизни⁴⁰, понятие «ленинизма» в том или ином смысле употребляется и в наши дни⁴¹. Конечно, представители различных идеологий и мировоззрений в исторической науке согласны в том, что Ленин создал такой политический и интеллектуальный «продукт», без учета которого нельзя анализировать и понять историю XX века. Не случайно, что серьезные историки избегают применения к Ленину всяких аналогий. Это происходит не потому, что они считают деятельность Ленина уникальной, беспримерной во всемирной истории (хотя, конечно, и поэтому тоже), а потому, что было бы абсурдом говорить о марксистском Робеспьере или марксистском Ататюрке, не говоря уж о еще более абсурдных аналогиях. Надеюсь, что эта относительно пространная книга объяснит, почему бессмысленны такие аналогии.

Автор монографии о Ленине, ставящий перед собой задачу в определенном и относительном смысле проникнуть в суть или, во всяком случае, дать оценку всей деятельности Ленина, сталкивается еще с множеством трудностей, помимо тех, о которых уже говорилось. Прежде всего я имею в виду то, что в ходе исторического анализа те или иные события, проблемы или, например, работы Ленина неизбежно должны рассматриваться в различных главах с различных точек зрения. Эта трудность возникает во всех тех случаях, когда историк вынужден одновременно прибегать к хронологическому и тематическому изложению. Такой «смешанный метод» затрудняет работу историка в процессе изложения, но в случае успеха может укрепить внутреннее единство книги, в данном случае - прояснить внутренние закономерности интеллектуального развития Ленина. В то же время при таком методе реконструкции приходится отказаться от упоминания множества подробностей. С течением времени определенные вопросы, которые, казалось, имеют важное значение, потеряли свою остроту, в то время как другие вопросы, которым ранее практически не придавалось никакого значения, именно в начале XXI века получили особую актуальность. За прошедшие годы не только распалось советское государство, создание которого советские историки и политики считали главным историческим достижением Ленина, но и выяснилось, что было осуществлено нечто совершенно отличное от того, что планировало первое, «ленинское» поколение революционеров. К тому же ныне уже неясно и реальное содержание, а также рамки этого «плана», поскольку новейшая и, быть может, наиболее пространная обобщающая работа, посвященная наследию Ленина, полностью «запутала» этот вопрос. Крайне интересно, что в новой исторической литературе рецепция деятельности Ленина по своему качеству опустилась почти до уровня сталинских времен, поскольку интеллектуально-теоретическое наследие Ленина механически рассматривается лишь в качестве легитимационной идеологии. Важнейший методологический недостаток такого подхода в том, что он приводит к разъединению связанных друг с другом теоретических и практических элементов, теоретических открытий Ленина и его важнейших политических решений. В то же время при таком подходе смешивается существенное и несущественное, на место некритического восхваления приходит стремление «поправить» Ленина: из необыкновенно многословных рассуждений, написанных спустя 70-80 лет после изучаемых событий, можно больше узнать о том, что сделал бы на месте Ленина современный британский профессор и каковы должны были быть теоретические взгляды Ленина на мир, чем о том, что Ленин сделал и что он думал на самом деле⁴². Мне хотелось бы избежать этих ошибок в надежде на то, что в прошлое безвозвратно уйдет и некритическая апология Ленина.

Безусловно, много раздумий потребовал поиск оптимальных пропорций в изложении отдельных проблем. Другие исследователи тоже размышляли над тем, не преувеличили ли они влияние Ленина на различные события, роль и вес его политических решений⁴³. Если бы мне пришлось самокритично реагировать на собственную книгу сразу после ее завершения, я бы указал на то, что, хотя у Ленина было постоянное стремление поддерживать органическую связь между теорией и политической практикой, все же в ходе работы над книгой у меня было такое чувство, что в некоторых случаях - именно вследствие постановки вопроса - я непроизвольно преувеличиваю теоретическую обоснованность политических действий Ленина. В то же время я не думаю, что это «преувеличение» затрагивает внутренние пропорции книги в целом или историческую логику изложения. Необходимо отметить, что автор книги до самого конца работы боролся со своей собственной односторонностью, ни на минуту не переставая надеяться на то, что ему удастся снова сложить «разобранную» мозаику.

* * *

Такая объемная работа, каковой является данная книга, не может быть творением одного человека - ее автора. Прежде всего я должен упомянуть своих коллег и друзей, с которыми - независимо от их конкретных замечаний и ценных советов по поводу данной книги - меня связывает многолетнее интеллектуальное общение. Я хочу выразить благодарность Ласло Тютё, Петеру Сигети и всем членам кружка «Эсмелет». Эстер Барта любезно согласилась прочитать пространную рукопись книги и оказала мне помощь, сделав множество редакторских замечаний. Я признателен редактору книги, Геллерине Марте Лазар, за проделанную ей большую работу, а также своей докторантке, Еве Варге, которая помогла мне достать множество книг и архивных документов. Я искренно признателен всем друзьям и коллегам, которые предварительно прочитали рукопись данной книги и в рамках научного обсуждения или в личной беседе поддержали меня важными советами и ценными критическими (или одобрительными) замечаниями, в том числе: Петеру Агарди, Сергею Филиппову, Дёрдю Фёльдешу, Тибору Хайду, Ивану Харшани, Яношу Иемницу, Габору Каллаи, Марии Ормош, Палу Притцу, Петеру Шипошу, Габору Секею, Ласло Сиклаи, Дюле Сваку и Лайошу Варге. Мои коллеги по кафедре истории Восточной Европы и кафедре русистики Будапештского университета им. Ётвёша Лоранда с самого начала с сочувствием и поддержкой относились к моей работе. Хочу особо упомянуть Ильдико Иван, Юдит Вертеш и Еву Каталин Надь. Я должен поблагодарить своих докторантов, Михая Грубера и Миклоша Митровича, за их работу по подготовке данной книги, прежде всего ее указателей. Мои студенты с терпением относились к неоднократному изложению затронутых в книге проблем на занятиях и своими замечаниями и вопросами способствовали их более глубокому осмыслению.

Здесь нашла отражение и та поддержка, которую оказывала мне в течение прошедших десятилетий Каталина Барат, моя жена, прочитавшая рукопись этой книги.

Наконец, но не в последнюю очередь, я хотел бы выразить искреннюю признательность Дёрдю Фёльдешу и Фонду политической истории за их щедрую помощь. Выражая благодарность за полученную мною поддержку, я хочу подчеркнуть, что ответственность за все возможные недостатки книги ложится, конечно, только на меня.

15 мая 2008 г.

Автор

Примечания:

¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, 2 изд. Т. 23. С. 772—773.

² Конечно, в кругу русистов если и не личность Ленина, то история и интерпретация российской революции продолжают оставаться центральной тематикой. Краткий обзор различных историографических течений, от постмодернистских до традиционных консервативных и новых «культурологических», дается в кн.: 1917 год. Революционная Россия. (Сборник обзоров и рефератов.) ИНИОН. М., 2007.

³ На венгерском языке: Lukacs Gy. Lenin. Magveto. Budapest, 1970. Русс, изд.: Лукач Д. Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей. - М.: Международные отношения, 1990.

⁴ Значение работы Лукача в истории восприятия деятельности Ленина было осознано Руди Дучке, который еще в начале 70-х гг. сделал серьезную попытку реконструкции теоретического наследия Ленина, постарался «поставить Ленина на ноги». Dutschke R. Versuch, Lenin auf die Fiisse zu stellen. Uber den halbasiatischen und den west-europaischen Weg zum Sozialismus. Lenin, Lukacs and die Dritte Internationale. Verlag Klaus Wagenbach, Berlin, 1974.

⁵ Lenin mtiveinek magyar bibliografiaja 1960 1969. MSZMP KB Parttortdneti Intdzete. Budapest, 1970. Эта библиография «была подготовлена с намерением удовлетворить возросшие в связи со столетней годовщиной запросы читателей и ученых». К столетней годовщине дня рождения Ленина вышла в свет и адекватная эпохе книга: Reti L. Lenin ds a magyar munkasmoz- galom. Kossuth Kiado. Budapest, 1970, автор которой действительно исчерпывающе разработал выбранную им тему.

⁶ Последняя объемистая советская биография Ленина была опубликована в Венгрии в 1980 г.: Lenin. Eletrajz. 3. kiadas. Kossuth Kiado. Budapest, 1980

⁷ Cm.: Krausz T.: Kutatas kozben. Megjegyzdsek a Lenin-tematikahoz az “uj” dokumentumok fenyeben. Torteneti Tanulmanyok IX. Debreceni Egyetem, 2001. Pp. 83-84, 97.

⁸ Fischer L.: The Life of Lenin. Harper and Row, Publishers, New York, Evenston, London, 1964.

⁹ Фишер JT. Жизнь Ленина. Overseas Publications Interchange, Ltd. London, 1970.

¹⁰ Уже тогда началось историографическое изучение биографий Ленина, написанных в 20-е гг.: Иллерицкая Н. В. Разработка Ем. Ярославским биографии В. И. Ленина // История и историки. Историографический ежегодник, 1981. «Наука». М., 1985. С. 165-184. В отношении 1920-х гг. обычно говорится только о «ленинизме» И. В. Сталина, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, а между тем в изданной под общей редакцией Л. Б. Каменева «Лениниане» можно найти двухтомный перечень литературы о Ленине. В Венгрии прогрессивные статьи о ранней истории СССР и о роли Ленина в ней публиковались с 80-х гг. в сборниках Nemzetkozi Mun- kasmozgalom tortenete Evkonyv. (Szerk.: Harsanyi Ivan, Jemnitz Janos, Szekely Gabor).

¹¹ Научные основы и историческое содержание марксизма-ленинизма были изложены на тысячах страниц в созданном большим авторским коллективом монументальном труде, который в конце концов остался незавершенным из-за смены общественного строя. См.: История марксизма-ленинизма. Т. 1-2. Издательство политической литературы. М., 1986, 1990.

¹² Hobsbawm Е.: Interesting Times. A Twentieth-Century Life. Abacus. London, 2005. P. 328.

¹³ Там же. P. 137.

¹⁴ См.: Волкогонов Д. А. Ленин: исторический портрет. Т. 1-2. М., 1994. Более подробно об этом историографическом повороте я писал в кн.: Краус Т. Советский термидор. Духовные предпосылки сталинского поворота 1917-1928. Венгерский институт русистики. Будапешт, 1997. С. 12-41. О Волкогонове: С. 15-17.

¹⁵ Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. Изд. МАРТ. М., 1996.

¹⁶ Пожалуй, лучшая обобщающая работа, появившаяся в новую эпоху, была написана авторским коллективом под руководством О. В. Волобуева (А. А. Косаковский, В. И. Старцев, А. И. Степанов, С. В. Устинкин, А. И. Уткин): Драма российской истории: Большевики и революция. Новый хронограф. М., 2002.

¹⁷ Там же. С. 8-21.

¹⁸ Используя обнаруженные в архивах источники в политических целях, Р. Пайпс, не утруждая себя их корректным анализом, опубликовал подборку «новых» документов, связанных с Лениным. В результате тенденциозного отбора было опубликовано 122 документа: Pipes R. The Unknown Lenin: From the Secret Archive. Annals of Communism. - New Haven, Yale University Press, 1996. На венгерском языке: Pipes R.: Az ismeretlen Lenin. A titkos archivumbol. Budapest., 2002.

¹⁹ Наиболее качественной попыткой такой интеллектуальной «деструкции» стала пространная трехтомная книга Р. Сервиса. Её первый том был написан в 80-е годы еще в духе осознания «величия» Ленина, два же последних тома, относящиеся к 90-м годам, рассказывают по существу о «несвязности» ленинского мышления и сводятся к апологии нарратива террора и диктатуры, а также к «деконтекстуализации», «деконструкции», «демонтажу» ленинских текстов. (См. прежде всего: Service R. Lenin: a Political life. Vol. II—III. Macmillan Press LTD, London, 1991, 1995).

²⁰ В. И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922 гг. «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). М., 1999.

²¹ Там же. С. 581.

²² Мельниченко В. Личная жизнь Ленина. Воскресенье. М., 1998. С. 113.

²³ Во всяком случае, с уважением к фактам ведет свою деятельность последний директор бывшего московского Центрального музея В. И. Ленина В. Е. Мельниченко, возглавлявший музей в годы его ликвидации (1991-1993). См.: Мельниченко В. Феномен и фантом Ленина (350 миниатюр). М., 1993.

²⁴ Котеленец Е. Ленин как предмет исторического исследования. Новейшая историография. М., 1999. С. 9-10. В 1989 г. Ленин был бесспорно популярнейшим историческим лицом, ведь таковым его назвали 68% опрошенных, отдавших ему предпочтение перед Карлом Марксом и Петром Великим.

²⁵ В некоторых местах рабочие требовали казни тех, кого они считали организаторами и участниками покушения на Ленина. В спецдонесениях ОГПУ говорилось, что, например, в Тамбовской губернии «в связи со смертью т. Ленина отмечается подавленное настроение среди рабочих. В Клубе железнодорожников, где присутствовало до 1000 человек, вынесена единогласно резолюция о немедленном расстреле всех заключенных в тюрьмах эсеров как виновников его смерти» (ссылка на то, что в августе 1918г. Ленин был ранен эсеркой Дорой Каплан). Неизвестная Россия. XX век. Т. IV. Изд. Объединение «Мосгорархив». М., 1993. С. 13.

²⁶ Анализ документов см. в работе: Великанова О. В. Образ Ленина в массовом сознании // Отечественная история, 1994, № 2. С. 177-185. Этот вопрос проясняется еще однозначнее на основе различных секретных донесениий ГПУ, в которых содержалась информация для высшего руководства об общественных настроениях в связи с болезнью Ленина. См.: «Совершенно секретно»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). Т. 1. Ч. 2. Институт российской истории РАН. М., 2001. Прежде всего с. 825-826, 838, 880.

²⁷ Об этом см.: Szilagyi A.: «Totalis 1еше1ё8». In: 2000, 1993, № 5.

²⁸ Например, согласно секретному донесению, «в Замоскворецком районе наблюдалось сильное желание рабочих принять участие в общей массовой встрече тела Ильича, и с трудом удалось уговорить выделить делегацию». Неизвестная Россия. XX век. Т. IV. Изд. Объединение «Мосгорархив». М., 1993. С. 12.

Сложенные тогда частушки проанализировала в свете восточных легенд и русских сказок О. Великанова (см. ее цитированную работу). Вот, например, приведенный исследовательницей сюжет узбекской песни:

Ленин ли умер? Нет. Умерло его тело

А сам он не мог умереть. Пророки не умирают...

...Он не умер. Это видно из того, что его тело

До сих пор цело. А тело всякого другого давно бы стало прахом.

Он спит, и иногда он открывает глаза, и они горят радостно.

Потому что он видит, что у него есть достойные заместители

В лице Рыкова и Калинина.

Он видит, что они не допустили смуты и исполнили все его приказания.

Пусть спит спокойно. Он может быть уверенным,

Что ни одного его слова не переиначат.

См.: Великанова О. В. Образ Ленина в массовом сознании. С. 180.

²⁹ Панова В. Сентиментальный роман. Советский писатель. М.-Л., 1965. С. 121.

³⁰ Lenin Reloaded. Toward a Politics of Truth. (Ed.: S. Budgen, St. Kouvalekis, S. Zizek. Duke Univ.) Press, Durham and London, 2007. Zizek S.: ’Afterwords: Lenin’s Choice’, In Zizek S., ed., Revolution at the Gates, London, Verso, 2002. Но ленинскую традицию на свой манер поддерживают и другие марксистские течения, в том числе троцкисты, особенно в Западной Европе. См.: Marie J. J.: L6nine. 1870-1924. Biographie. Editions Balland, 2004; Cliff: T. Lenin: Building the Party 1893-1914. Bookmarks, London, 1986.

³¹ Therbom G. A dialektika utan. Radikalis tarsadalomelmelet a posztkommunista vilagban. In: Eszmelet (2007. tel), № 76. P. 40-41. (Первоначально In: New Left Review, 2007, januaryfebruary).

³² На методологическую ошибку, источником которой является стремление вывести историю (СССР) из идей, указал Чарльз Беттелхейм. См.: Bettelheim Ch. Class Struggles in the USSR. Second period 1923-1930. The Harvester Press, Sussex, 1978. P. 11-12. В наши дни современный «идеалистический» подход такого рода представлен книгой Яноша Корнай «А szocializmus politikai gazdasagtana», критический разбор которой именно в данном историческом аспекте был сделан мной в статье: Krausz Т. A tortenetietlen politikai gazdasagtan. In: Eszmelet, № 24. P. 157-182. (На английском языке: Ahistorical Political Economics. Social Scientist (New Delhi) Vol. 24. No. 1-3 January-March 1996. P. 111-139). Корнай оказал мне честь, отреагировав на мои замечания как на критику «слева», но при этом не коснулся сущности методологической проблемы. См.: Komai J. A gondolat erejevel. Rendhagyo oneletrajz. Osiris, Budapest, 2005. Cm. рецензию на эту книгу Л. Андора в журнале Eszmelet, 2007. № 74. Р. 135-144.

³³ См.: Kotkin St. 1991 and the Russian Revolution: Sources, Conceptual Categories, Analitical frameworks. In: Journal of Modem History (Chicago), 1998. Volume 70. № 3. P. 384-425.

³⁴ В этом отношении очень поучительна книга венгерского историка Иштвана Долманёша: Dolmanyos I. Ragyogo Oktober. Kossuth. Budapest, 1979. В наши дни такие книги пишутся крайне редко. Еще один пример такого рода: Волков Ф. Д. Великий Ленин и пигмеи истории. М., 1996. Информацию о посвященной Ленину литературе, вышедшей после смены общественного строя, см. в уже упомянутой работе Е. А. Котеленец.

³⁵ В начале 60-х гг. И. Долманёш написал вполне качественную «Историю СССР», которая вскоре после смерти Н. С. Хрущева попала в число запрещенных книг. Это обстоятельство обусловило позднейшие интеллектуальные зигзаги историка, его стремление соответствовать обычному в брежневские времена консервативно-патетическому стилю изображения исторических событий.

³⁶ О различных научных подходах см.: Rex A. Wade R. A. Revolutionary Russia: New Approaches. Routledge, 2004.

³⁷ В связи с этой ситуацией Г. Терборн иронически заметил: «В последние годы одно из важнейших понятий прежнего левого дискурса, понятие “класса”, было заменено, как ни странно, именно из-за поражения в капиталистической борьбе классов... Класс не сдается, не имея, однако, надежного убежища; его философское право на существование уже подвергается сомнению. Его присутствие в обществе стало почти неузнаваемым после того, как его окунули в кислоту чистой политики. Во всяком случае, так считают представители политической теории дискурсивной гегемонии, разработанной Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф в книге Hegemony and Socialist Strategy (1985); эта теория, как утверждается, является самым значительным вкладом в постмарксистскую политическую науку... Европа была колыбелью классовой теории, открытой мобилизации классов и классовой политики; европейское рабочее движение стало моделью для других регионов мира... Однако в сфере научного исследования и теории общества понятие «класса» лучше переносит тяжелые времена в Северной Америке. Работа Эрика Олина Райта сыграла главную роль в том, что марксистский классовый анализ отвоевал себе стабильное место в академической социологии». Therbom G. A dialektika utan. Pp. 25, 27.

³⁸ Эта точка зрения, подкрепленная большой эрудицией и глубокими исследованиями, отражена в книге: Comey F. С. Telling October: Memory and Making of the Bolshevik Revolution. Ithaca, Cornell University press, 2004; особенно p. 1-7

³⁹ В своей книге (Gyani G. Posztmodern kanon. Nemzeti Tankonyvkiado. Budapest, 2003) венгерский историк Г. Дяни, используя постмодерн, стремится создать идеологию, легитимирующую новый, «постсоциалистический» общественный строй. С этой целью он подрывает позиции «традиционной» исторической науки, прежде всего (но не только!) тех ее направлений, которые используют марксистский подход. Точка зрения Г. Дяни прокладывает путь пониманию истории как истории памяти, что неизбежно превращает историческую науку в своего рода политическое предприятие.

⁴⁰ Эта интеллектуальная и политическая борьба, имевшая властно-легитимационные цели, была рассмотрены мною и М. Мештерхази в написанной много лет назад работе: Krausz Т., Mesterhazi М. Mu es tortenelem. Vitak Lukacs Gyorgy muveirol a huszas evekben. Gondolat. Budapest, 1985. P. 101- 130. Информативный исторический анализ этого легитимационного процесса можно найти в цитированной книге Ф. Корни: Comey F. С. Telling October; особенно см. р. 155-198.

⁴¹ Трудно установить, кто первым употребил понятие «ленинизм». Не имеет значения, был ли это, скажем, Парвус или Милюков, однако первоначально это название не было связано с определениями теоретического характера, а просто указывало на понимание Лениным партии как «конспиративной» организации. См. Парвус. После войны // Россия и революция. СПб., б. Г. (1908?). С. 188.

⁴² Нужно честно сказать, что такая позиция постоянно проявляется даже в трилогии о Ленине Р. Сервиса. Раз за разом вынося свои приговоры, Р Сервис создает впечатление, что он «мудрее», «нравственнее» и «подготовленнее» Ленина. Он постоянно выходит за пределы роли историка-аналитика и в качестве арбитра дает своему герою наставления относительно азов политической деятельности. Посредством предельного упрощения, согласно которому обожание власти превратило либертарианца Ленина в террориста, Сервис заново обосновал «террористский нарратив». Service R. Lenin: a Political life. Vol. I III. Macmillan Press LTD, London, 1985 1995. Cm.: Vol. III. Macmillan Press LTD, London, 1995. P. XIV XV

⁴³ Будучи прекрасным историком, эту проблему чувствовал и Р. Сервис, писавший о том, что в ходе работы над своей трилогией у него было впечатление, что, быть может, «я преувеличил влияние Ленина на такие политические ситуации, решения, как захват власти в октябре 1917 г., подписание Брестского мира в 1918 г., создание Коммунистического Интернационала и инициатива новой экономической политики (НЭПа)». Там же. Р. 322 323