Книги о Ленине

 

Глава 8

ТЕОРИЯ СОЦИАЛИЗМА: ВОЗМОЖНОСТЬ ИЛИ УТОПИЯ?

«Буржуазные профессора за понятие равенства пытались нас изобличить в том, будто мы хотим одного человека сделать равным другим. ... Но они не знали по своему невежеству, что социалисты и именно основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс говорили: равенство есть пустая фраза, если под равенством не понимать уничтожения классов. ... Общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество».

Ленин В. И. Речь об обмане народа лозунгами свободы и равенства

 

В октябре 1917 г. Ленин действительно мог думать, что история в удивительно, более того, беспрецедентно большой степени подтвердила правильность его предварительных замыслов, политических и теоретических убеждений, «планов» и «предсказаний». Однако после октября ему пришлось все чаще сталкиваться с тем, что ни один из его «прогнозов», «планов» не подтвердился конкретно, а если и подтвердился - как, например, предсказание гражданской войны, - то в такой форме и с таким ходом событий, которые сопровождались непредвиденными катастрофами. Все это оказало влияние на развитие теории социализма. Поскольку большинство меньшевиков (а позже под их влиянием и представители многих других направлений) видели своего рода буржуазную революцию и в самом Октябрьском перевороте, этим в определенном смысле были «намечены» рамки дискуссии по этому вопросу¹.

Если взглянуть на теоретические результаты ленинской деятельности, на его взгляды на социализм под углом зрения его «последних работ» 1922— 1923 гг., то и в этом случае нельзя избежать хотя бы сжатой реконструкции исторического формирования его идей². Прежде всего потому, что, хотя его теория располагает хорошо описываемой концептуальной основой, на ее интеллектуальное воплощение повлияли пять этапов развития, которые могут быть четко выделены с точки зрения политической истории. Первым был период до революции 1905 г., вторым - промежуток времени до Октябрьской революции, их результаты, как мы видели, Ленин обобщил в брошюре «Государство и революция». Однако после 1917 г. у Ленина, ставшего государственным деятелем, уже не было возможности для написания систематической теоретической работы; причем, вероятно, дело было не только в недостатке времени, а и в том, что новые элементы событий еще не достигли «классической стадии», пригодной для научного изучения. И все же три этапа, последовавшие за Октябрьской революцией: «рыночная экономика», характерная до весны 1918 г., военный коммунизм 1918-1920-х гг. и «государственный капитализм» новой экономической политики (НЭПа), развернувшейся с марта 1921 г., - оставили самостоятельный и хорошо видный отпечаток на мышлении Ленина.

 

Примечания:

¹ Известный меньшевистский автор Д. Далин, продумав эту проблему с точки зрения «последовательного марксизма» и распространив свое внимание и на Западную Европу, пришел к следующему выводу: «Та революция, которую переживает Россия уже пятый год, с самого начала была и остается до самого конца буржуазной революцией. Но это верно только в объективном смысле. Она прошла через целый ряд стадий, которые субъективно для вождей и участников движения были окрашены в самые различные цвета. Ибо никогда пропасть между объективным смыслом исторических событий и целями, надеждами, задачами действующих лиц не бывает так глубока, как во время революции». И хотя Далин, именно благодаря более точной, чем у Ленина, оценки европейских перспектив, видел, как исчезает возможность социализма в России, он не сумел выйти за пределы «демократической» утопии, то сеть перспективы «буржуазно-демократического» развития России. Далин Д. После войн и революций. Изд-во «Грани». Берлин, 1922. С. 7, 52 62.

² За последние десятилетия я постарался подробнее раскрыть в своих работах конкретные теоретические и историко-политические аспекты этой проблематики, что, конечно, невозможно в рамках настоящей книги, поэтому в данной главе я опираюсь на следующие, по большей части собственные работы: Krausz Т. Allam es demokracia. Lenin es a huszas evek vi- tii. In: Vilagossag, 1981, № 8-9. P. 492-498; Krausz T. Szocializmus-kepek a huszas evekben. At- meneti korszak еs szocializmus. In: Vilagossag, 1984, № 4. P. 202-210; Tuto L., Krausz T. Lenin a szocializmusba valo politikai atmenet idoszakarol. In: Tarsadalmi Szemle, 1984, № 6-7. P. 108-116; Krausz Т., Mesterhazi M. Mu es tortenelem; Краус Т. Советский термидор; Krausz Т. A szocializmusvita jelenlegi dllasarol. In: Allamszocializmus. Ertelmezesek - vitak - tanulsagok. (Szerk.: Krausz Т., Szigeti P.), L` Harmattan-Eszmelet Alapltvany, Budapest, 2007. P. 122-144; Krausz Tamas: ’Stalin’s socialism’ - today’s debates on socialism: theory, history, politics. In: Contemporary Politics (London), 2005, Vol. 11. No. 4. P. 235-238.

 

8.1. ИСТОКИ ПОНЯТИЯ «СОЦИАЛИЗМ»

Ленин пытался принципиально поставить вопрос о понятии социализма уже на начальной стадии своей теоретической деятельности. В этом ему не на что было опереться, кроме работ Маркса и Энгельса¹, ведь взгляды представителей досовременного русского крестьянского социализма и представления социалистов-утопистов не только не привлекли его внимания, но и были прямо отвергнуты им как интеллектуальные реквизиты, относящиеся к романтическому прошлому (и по своим важнейшим особенностям не соответствовавшие капиталистическим товарным отношениям). Этому не противоречит подчеркнуто уважительное отношение Ленина к творчеству тех мыслителей, которые изучали возможности создания некапиталистического коллективистского общества. К их числу несомненно относился П. А. Кропоткин (который вполне положительно относился к Октябрьской революции!); между прочим, в 1919 г. Ленин предложил Кропоткину издать четырехтомное собрание его сочинений². Уже в первой половине 1890-х гг. в книге «Что такое “друзья народа”?» Ленин, полемизируя с Н. К. Михайловским, отвергал всякого рода туманные представления, «мечтания» о социализме. Он подчеркивал: «Всякий знает, что никаких собственно перспектив будущего никогда научный социализм не рисовал: он ограничивался тем, что давал анализ современного буржуазного режима, изучал тенденции развития капиталистической общественной организации - и только. “Мы не говорим миру, - писал Маркс еще в 1843 г., и он в точности выполнил эту программу, - мы не говорим миру: "перестань бороться; вся твоя борьба - пустяки", мы даем ему истинный лозунг борьбы. Мы только показываем миру, за что собственно он борется, а сознание - такая вещь, которую мир должен приобрести себе, хочет он этого или нет”. Всякий знает, что, например, “Капитал”... ограничивается самыми общими намеками насчет будущего, прослеживая только те, теперь уже имеющиеся налицо, элементы, из которых вырастает будущий строй»³.

Эти мысли непроизвольно напоминают сделанное Лениным двадцать лет спустя замечание о «суздальской мазне»⁴, которое так часто цитировалось начиная с 60-х гг. XX в. Однако, наряду с переходом от «крестьянского социализма» к «рабочему социализму», у Ленина можно найти еще один важный постоянный момент: основным вопросом социализма является существование независимой от капитала и государства производственной и потребительской общины, кооператива, коммуны, на которые Ленин обратил внимание еще в конце 1890-х гг. во время изучения «Аграрного вопроса» Каутского и других работ по аграрной истории и теории⁵.

Правда, это общее положение, которое, однако, опирается на практический исторический опыт. Как мы уже видели во второй главе, Ленин в ходе борьбы с народниками в 1890-х гг. отверг и миф об «исключительности», самобытности России. Критика современного капитализма рассматривалась им с точки зрения «коммунистической революции», предполагающей социализм. Следуя диалектическому методу Маркса, Ленин описывал социально-историческое развитие как движение от простого к сложному, в ходе которого человечество закономерно приходит к современному обществу и характерным для него отношениям собственности, истоки и посткапиталистическое будущее которых органически, ступенчато связаны друг с другом в соответствии с законом «отрицания отрицания» (в этой связи Ленин ссылался на известный спор между Энгельсом и Дюрингом). Вся проблематика социализма рассматривалась Лениным сквозь призму исторического развития собственности, в процессе которого после разложения древних общин в современном обществе возникнет новая общинная организация как форма общинной собственности, стоящая выше общественного выражения «индивидуальной собственности». «Уничтожение индивидуальной собственности, - писал Ленин, - совершившееся указанным образом с 16 века, представляет из себя первое отрицание. За ним последует другое, которое характеризуется как отрицание отрицания и вместе с тем как восстановление “индивидуальной собственности”, но в высшей форме, основанной на общем владении землей и орудиями труда. Если эта новая “индивидуальная собственность” в то же время называется г-ном Марксом и “общинной собственностью”, то в этом именно и сказывается гегелевское высшее единство, в котором противоречие устраняется...».

Следовательно, в мышлении Ленина социализм как философская и историческая возможность выводится из складывания современного капиталистического общества, из процесса первоначального накопления капитала. Ленин пространно цитировал мысли Маркса о возникновении новой индивидуальной собственности, которая теперь уже означает общее владение средствами производства, то есть то, что наемные рабочие «планомерно расходуют свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу», по-социалистически, как «свободный союз свободных индивидов». «Капитал, - цитировал Ленин Маркса, - становится оковами того способа производства, который расцвел вместе с ним и под его покровом. Концентрация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимы с их капиталистической оболочкой. Она разрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»⁶.

При посредстве Ленина эта мысль Маркса сумела захватить в начале XX в. целое поколение от Бердяева до С. Булгакова. В России - именно из-за зачаточности капиталистического развития - укоренился утопический вариант крестьянского социализма, который, как Ленин рано заметил, разложился, породив «пошлый мещанский либерализм», который «усматривал “бодрящие впечатления” в прогрессивных течениях крестьянского хозяйства, забывая, что они сопровождаются (и обусловливаются) массовой экспроприацией крестьянства». Либеральный социализм Михайловского и его сторонников, решительно повернувшись теперь уже против Маркса и русских марксистов, посвятил себя «охране экономически слабейшего», распространению старых, отживших общинных форм, из-за чего Ленин считал это направление безнадежно погрязшим в прошлом и непригодным с точки зрения социальной революции⁷. Ленин выводил этот эклектизм народников (желание «“брать” хорошее отовсюду», начиная со средневековых общинных форм и кончая современной буржуазной свободой, равенством и просвещением) из субъективного метода тогда еще молодой науки, социологии, начавшей, как он писал, с утопии и дошедшей до самых пошлых либеральных предрассудков⁸.

В то же время многие упрекали (и упрекают) Ленина («слева») в том, что он преувеличил «прогрессивность» исторического развития развитых капиталистических стран и буржуазной демократии в целом, что идеологически понятно, ведь если монополистический капитализм является «преддверием социализма» и уже «созрел для революции», то логически не остается ничего другого, как с явной практическо-политической целью включить в анализ нормативное понятие «развитости». Добавим к этому, что, как было показано ранее, в годы войны у Ленина созрела мысль о том, что развитие капитализма вступило в деструктивную фазу (фазу «гниения»), однако в этом случае он преувеличил степень разложения капиталистической системы, недооценил адаптационную способность капитализма и тем самым как бы «закрыл» его историю. В то же время, с другой стороны, несколько противореча самому себе, Ленин, как кажется, переоценил прогрессивные «резервы» капитализма. Видимо, в этом отношении в сознании Ленина продолжала жить мысль, которая была сформулирована Марксом в «Манифесте коммунистической партии» и согласно которой капитализм разорвал старые феодальные путы, а современное глобальное общество, именно благодаря распространению демократии, подготавливает свободное развитие рабочего движения, подготавливает «почву для социализма». Несмотря на то что Первая мировая война глубоко затронула ленинские взгляды на капитализм, он осознал инновативную способность капитализма, его склонность к техническому обновлению и действительно с преданностью относился к перспективе социализма. Так было и с другими социалистическими мыслителями того времени, которые часто проводили годы изгнания в Западной Европе или Америке и имели возможность сравнить степень «свободы» и демократии на Западе и на Востоке. Разница была столь очевидной, что Аксельрод или Плеханов после 1907 г. до конца своей жизни настаивали на том, что Россия должна до конца пройти западный путь буржуазно-демократического развития.

Следовательно, Ленин изучал теоретические закономерности с учетом результатов капиталистического развития в области техники и организации и разделении труда. На основе осуществленного еще до войны изучения автоматизации производства, системы Тейлора, Ленин пришел к выводу, что эта новая организация крупного производства даст возможность рабочему классу легче овладеть управлением производством. Вспомним о том, что в начале XX в. рационализаторские устремления капитала были включены в аргументацию, обосновывающую возможность социализма, ведь экономное использование рабочей силы и рабочего времени привело бы к гуманным последствиям при такой организации общества, которой руководят не обособленные и иерархическо-командные капиталистические структуры и не действующие задним числом рыночные регуляторы. (Причем компьютеров в то время не существовало даже в форме гипотезы!) В этой связи Ленин пришел к важному выводу: «Система Тейлора - без ведома и против воли ее авторов - подготовляет то время, когда пролетариат возьмет в свои руки все общественное производство и назначит свои, рабочие, комиссии для правильного распределения и упорядочения всего общественного труда. Крупное производство, машины, железные дороги, телефон - все это дает тысячи возможностей сократить вчетверо рабочее время организованных рабочих, обеспечивая им вчетверо больше благосостояния, чем теперь. И рабочие комиссии при помощи рабочих союзов сумеют применить эти принципы разумного распределения общественной работы, когда она избавлена будет от порабощения ее капиталом»⁹.

Когда Ленин на основании работ Маркса изложил в «Государстве и революции» свою «трехступенчатую» концепцию (в которой социализм как «низшая фаза» коммунизма предваряется «переходным периодом»), он еще не мог знать о том, что русская революция останется в одиночестве и вследствие этого теоретический социализм как практическая проблема в конечном итоге будет отложен до «конца времен», причем возможность социализма будет предоставлена историей в особой, «русской форме», чего Ленин так хотел избежать.

 

Примечания:

¹ В главе «Государство и революция» мы уже указали на то, что работы Маркса и Энгельса были единственным источником ленинской концепции социализма. Аутентичную философско-теоретическую реконструкцию взглядов Маркса и Энгельса на переходный период и социализм см. в кн.: Tuto L. A «kommunista tirsadalom elso szakasza» Marx е1meleteben. In: Egy remeny valtozatai. Fejezetek a szocializmusgondolat tdanetebdl. (Szerk.: Kapitany A., Kapitany G.) Magveto Kanyvkiado. Budapest, 1990. P. 56-99. См. еще: Agh A. Tarsadalmi anszervezoas es szocializmus. In: Valaszuton. (Szerk.: Krausz Т., Tuto L.) ELTE AJTK. Budapest, 1988. P. 49-61.

² Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала XX века. «Наука». Л, 1978. С. 129.

³ Ленин В. И. ПСС. Т. 1.С. 186-187.

⁴ «Нет ничего более убогого теоретически и более смешного практически, как “во имя исторического материализма” рисовать себе будущее в этом отношении одноцветной сероватой краской: это было бы суздальской мазней, не более того». Ленин В. И. О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме» // Ленин В. И. ПСС. Т. 30. С. 123.

⁵ См.: там же. Т. 1. С. 253. См. уже цитированный ленинский конспект работы Каутского, в котором Ленин часто ссылается на возможности и действенность «обобществления», например: «Коммунистические общины Америки прекрасно обрабатывали землю». Конспект книги К. Каутского «Аграрный вопрос» // Ленинский сборник XIX. С. 42. О том, что социализм как серьезная теоретическая проблема занимал Ленина уже с начала XX в., свидетельствует и его полемика с либеральными «уклонами». См.: Конспект и критические замечания на книгу С. Булгакова «Капитализм и земледелие». Там же. Прежде всего с. 118-119 и далее. В ходе изучения аграрного капитализма Ленин анализировал работы Каутского, Герца, Булгакова, Бердяева и других, выводя из них в своих конспектах общие особенности развития капитализма. При этом в этих конспектах всегда появляется социалистическая перспектива, а среди различных форм частной и государственной собственности - понятия общественной и кооперативной собственности. Там же. С. 41-42, 113. См. еще конспекты ленинских лекций. Там же. С. 226-228.

⁶ Ленин В. И. ПСС. Т. 1. С. 169, 173.

⁷ Там же. С. 183-184 и далее.

⁸ Там же. С. 191.

⁹ Там же. Т. 24. С. 371.

 

8.2. ОТ РЫНКА ДО ВОЕННОГО КОММУНИЗМА

После октября 1917 г. в центре мышления Ленина всегда находилась необходимость сохранения завоеванной власти, «власти советов» (на практике это никогда не отделялось от власти партии, считавшейся предпосылкой советской власти), и с этой точки зрения он рассматривал практическую возможность реализации «общинно-социалистических», «пролетарских конечных целей». Противоречие между утомительной повседневной борьбой за выживание и конечными целями постепенно выдвигало на передний план получавшую самостоятельное значение проблему т. н. переходного периода.

Об этой проблеме Ленин говорил на первом после Октября съезде партии, указав на определяющие особенности социалистической революции: «Отличие социалистической революции от буржуазной состоит именно в том, что во втором случае есть готовые формы капиталистических отношений, а Советская власть - пролетарская - этих готовых отношений не получает, если не брать самых развитых форм капитализма...»¹.

В сложившемся положении Ленин подчеркнул важность установления рабочего контроля над крупнейшими предприятиями, создания единого государственного экономического механизма и «организации учета». В принципе Совет как «единственная форма государственной власти» мог быть централизован только «снизу», однако именно эта цель не могла быть осуществлена на практике, так как революционный пролетариат составлял столь малую часть населения, что не мог динамизировать деятельность Совета на самоуправленческой основе в масштабах всей страны. В то же время в начале 1918 г. в интересах укрепления государственной организации в борьбе против распыленной мелкой собственности и увеличивавшегося хаоса рыночных отношений быстро сложились «традиционные» формы управления, которые после октября незаметно стали чуть ли не естественными в результате «красногвардейской атаки на капитал».

В определенном смысле Ленин еще до Октябрьской революции считался с возможностью такой концентрации власти и теоретически подготовился к возможности гражданской войны, однако у него, конечно, не было подробно разработанной концепции экономической политики для возможных политических сценариев. В то же время у него имелись существенные соображения помимо той программы, которая, как мы видели, была изложена в «Апрельских тезисах». В сентябре 1917 г. в главе «Голод надвигается» брошюры «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»². Ленин обратил внимание на приближающуюся угрозу голода невиданных размеров. Другим аспектом надвигавшейся катастрофы была массовая безработица. По его словам, за полгода революции «демократы», эсеры и меньшевики, не сделали «ровнехонько ничего серьезного против катастрофы, против голода».

Главными мерами борьбы с катастрофой Ленин назвал государственный контроль, надзор, учет, государственное регулирование, правильное распределение рабочих сил в производстве и распределении продуктов, сбережение народных сил, национализация крупнейших монополистических союзов и банков, принудительное объединение населения в потребительные общества. Таковы были задачи революционно-демократического правительства, и причину их нерешенности Ленин усматривал в боязни правительства посягнуть на «всевластие помещиков и капиталистов, на их безмерные, неслыханные, скандальные прибыли, прибыли, которые наживаются на дороговизне, на военных поставках». «И эти меньшевики и эсеры, - продолжает Ленин, - с серьезным видом государственных мужей, болтают теперь (мы пишем эти строки как раз накануне Демократического совещания 12 сентября) о том, что делу можно помочь заменой коалиции с кадетами коалицией с торгово-промышленными Кит Китычами, Рябушинскими, Бубликовыми, Терещенками и К°!»³ Ленин подчеркнул, что демократические партии намеревались решить проблему с помощью тех политических сил, которые были заинтересованы в прямо противоположном. «Спрашивается, чем объяснить эту поразительную слепоту меньшевиков и эсеров? Следует ли считать их государственными младенцами, которые по крайнему неразумию и наивности не ведают, что творят, и заблуждаются добросовестно? Или обилие занятых местечек министра, товарищей министра, генерал-губернаторов, комиссаров и тому подобное имеет свойство порождать особую, “политическую” слепоту»?⁴ Ключом к решению проблем был захват власти, однако сами проблемы и «условия» их решения были старыми.

Следовательно, Ленин отнюдь не был таким наивным, каким его иногда считают историки. Он не планировал уничтожения рыночных отношений и самым решительным образом опровергал подобные обвинения, больше того, весной 1918 г. казалось, что рыночные отношения будут сохранены в качестве основной, неизбежной «добавки» к производству. Ленин противился «введению социализма», ведь из его концепции вытекало, что общественные формы не могут быть просто «введены». В своей цитированной выше статье «Из дневника публициста», написанной в сентябре 1917 г., он «разоблачил» тех «вождей» меньшевиков и эсеров, которые пугали людей «введением» социализма, создавая таким образом аргумент против продолжения революции. «Эти вожди, - писал он, - обманывают свою совесть и обманывают народ ссылками на то, что “Россия еще не созрела для введения социализма”. Почему такие ссылки надо признать обманом? Потому, что при помощи подобных ссылок дело облыжно представляется в таком виде, будто речь идет о каком-то невиданной сложности и трудности преобразовании, которое должно ломать привычную жизнь десятков миллионов народа. Дело облыжно представлено так, будто кто-то хочет “ввести” социализм в России одним указом, не считаясь ни с уровнем техники, ни с обилием мелких предприятий, ни с привычками и с волею большинства населения. Все это сплошная ложь. Ничего подобного никто не предлагал. Ни одна партия, ни один человек “вводить социализм” указом не собирался. Речь идет и шла исключительно о таких мерах, которые, подобно установлению общественной повинности для богатых в Екатеринбурге, вполне одобряются массой бедных, т. е. большинством населения, о таких мерах, которые технически и культурно вполне назрели, доставляют немедленное облегчение жизни бедноте, позволяют ослабить тягости войны и распределить их равномернее»⁵.

В работе «Очередные задачи Советской власти», напечатанной 28 апреля 1918 г. в газете «Правда» № 83, Ленин снова поднял эти вопросы и постепенно вырабатывал свою позицию в изменившейся ситуации. Он придавал большое значение «хаосу» и «дезорганизации», потому что «военная партия» в западных странах «может взять верх с минуты на минуту», «соблазненная моментальной слабостью России»⁶. Ленин стремился выставить реальную экономическую альтернативу рыночному способу производства «анархически построенного капиталистического общества», опирающегося на «стихийно растущий вширь и вглубь рынок»⁷, но не вышел за рамки существовавшей тогда «смешанной рыночной экономики». Правда, он уже выдвинул идею осуществления «строжайшего и повсеместного учета и контроля производства и распределения продуктов» (выделено мной - Т. К.). Поскольку речь шла о технически сложном «налажении чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений», он, конечно, не думал о полной и немедленной ликвидации рыночных отношений (ведь, помимо прочего, требовалось время для «убеждения народа» и «повышения сознательности»), что, однако, все же вскоре произошло в условиях гражданской войны. Поскольку организация нового способа производства и распределения не продвигалась в необходимой степени и форме, Ленин сделал важный вывод, что сохранение капиталистического сектора пока неизбежно: «Если бы мы захотели теперь продолжать прежним темпом экспроприировать капитал дальше, мы, наверное, потерпели бы поражение». По его мнению, «экспроприировать экспроприаторов» всегда проще, чем создавать новую систему экономики, «красногвардейская атака на капитал» закончилась, теперь же «в дверь стучится эпоха использования пролетарскою государственною властью буржуазных специалистов»⁸. Более того, отклонившись от теории, Ленин декларировал, что этих специалистов надо поставить на службу новой власти «за высокую плату». В этом смысле, то есть по вопросу о привлечении «звезд» буржуазной интеллигенции, Ленин писал о «шаге назад», о «временном отступлении» от принципа социалистического равенства⁹ и одновременно- с немалым даром предвидения - предупреждал об определенном и неизбежном коррумпировании, моральном разложении нового строя как неизбежном следствии «рыночной экономики». «Развращающее влияние высоких жалований, - писал Ленин, - неоспоримо - и на Советскую власть (тем более, что при быстроте переворота к этой власти не могло не примкнуть известное количество авантюристов и жуликов...) и на рабочую массу». Но ни тогда, ни позже он не нашел иного убедительного решения этого противоречия, кроме повышения «социалистической», «пролетарской» сознательности и убеждения, хотя и видел, что «учет и контроль» недостаточно организованы, с «социалистическими преобразованиями в этих областях мы крайне отстали». «Рабочий контроль, - сетовал Ленин, - введен у нас как закон, но в жизнь и даже в сознание широких масс пролетариата он едва-едва начинает проникать»¹⁰. По существу на почве товарно-денежных отношений основным вопросом при «переходе к социализму» становится расширение государственного регулирования (в том числе и через кооперативы) капиталистического производства и товарного обращения¹¹.

В рамках этой политики почти незаметно произошел сдвиг в сторону ограничения рыночного хозяйства средствами военного коммунизма. Первоначально государственная хлебная монополия (введенная еще Временным правительством законом от 25 марта 1917 г.) обеспечивала защиту от иностранного капитала и внутреннюю самостоятельность, кроме нее было намечено введение государственной монополии внешней торговли, а также поимущественного налога, который должен был стать одним из источников «пополнения» бюджета¹². В то же время в «Грозящей катастрофе» Ленин ясно отделил государственный контроль над буржуазией от конфискации частного имущества буржуазии, приведя аргументы против конфискации имущества: «Если национализацию банков так часто смешивают с конфискацией частных имуществ, то виновата в распространении этого смешения понятий буржуазная пресса, интересы которой состоят в обманывании публики. ... Кто владел 15-ью рублями по сберегательной книжке, тот остается владельцем 15-ти рублей и после национализации банков, а кто имел 15 миллионов, у того и после национализации банков остается 15 миллионов в виде акций, облигаций, векселей, товарных свидетельств и тому подобное»¹³.

Смысл национализации состоял в осуществлении контроля над финансовыми и экономическими процессами, действительном сборе подоходного налога и т. д. Ленин противопоставлял реакционно-бюрократическое регулирование революционно-демократическому, с недостатками которого ему, однако, вскоре пришлось столкнуться. Больше того, он тогда писал и о том, что неизбежно создание современной крупной промышленности на основании новейших достижений технического и технологического прогресса, в ходе которого надо опробовать сдельную плату, поставить на повестку дня «применение многого, что есть научного и прогрессивного в системе Тейлора, соразмерение заработка с общими итогами выработки продукта или эксплуатационных результатов железнодорожного и водного транспорта и т. д. и т. п.». В то время Ленин считал, что осуществимость социализма будет зависеть от успехов «в сочетании Советской власти и советской организации управления с новейшим прогрессом капитализма»¹⁴. Наряду с соревнованием и сотрудничеством экономических секторов и способов производства, Ленин писал и о «соревновании коммун», яснее изложив его моральные мотивы, чем материально-экономическую основу. В противовес «уступкам», сделанным рыночным и денежным отношениям, «буржуазным кооперативам» «социалистическое государство может возникнуть лишь как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свое производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность и достигающих этим возможности понижать рабочий день до семи, до шести часов в сутки и еще менее». Ленин ставил цель «бесплатного выполнения государственных обязанностей каждым трудящимся, по отбытии 8-часового “урока” производительной работы»¹⁵. (Он явно преувеличил значение «передышки», предоставленной Брестским миром, для развития советской демократии). Следовательно, Ленин первоначально исходил из предположения о возможности своего рода мирного соревнования между капитализмом и социализмом под контролем советского государства. Однако вскоре выяснилось, что политические условия, мягко говоря, не благоприятствуют развитию задуманного смешанного рыночного хозяйства. Ясно обозначилась основополагающая проблема, которая была предсказана главными представителями русской буржуазии еще летом-осенью 1917 г., - опасность, что Советская республика будет задушена «костлявой рукой голода». Как мы видели, Ленин очень хорошо понимал эту проблему. Весной 1918 г. положение стало критическим, в городах бушевал голод.

Итак, менее чем через полгода Ленин вынужден был поставить своему собственному правительству все те вопросы, которые до Октябрьской революции он предъявлял Временному правительству. По инициативе Ленина СНК пришел к установлению продовольственной диктатуры и созданию комбедов, занимавшихся конфискацией продовольствия. Многие авторы охотно подводят «теоретическую базу» под эти спонтанные меры, как будто Ленин ввел их по разработанным заранее теоретическим соображениям, или, наоборот, как будто на основании этих мер можно создать какую-либо теоретическую модель или специальную концепцию социализма. В действительности в мае 1918 г. обозначился политический поворот от контролируемого государством рыночного смешанного хозяйства к «продовольственной диктатуре», свидетельствовавший о спонтанном «дрейфовании» в сторону военного коммунизма, которое поначалу определялось и оправдывалось внутренней вооруженной контрреволюцией и военной интервенцией. Летом 1918 г. гражданская война с ее страшными перспективами разворачивалась на все более широком фронте. Можно ли было создавать «особые формы отзыва и другого контроля снизу»¹⁶, когда на повестке дня стояла организация военной обороны, требовавшая концентрации государственной власти? Военный коммунизм получил теоретическое оправдание лишь позже.

Наиболее обобщенно Ленин описал происходивший поворот в работе «О голоде» («Письмо к питерским рабочим»), написанной после его разговора с рабочим Путиловского завода А. В. Ивановым, которому он вручил для ознакомления путиловцев декрет о предоставлении наркому продовольствия А. Д. Цюрупе чрезвычайных полномочий по борьбе с голодом. Одновременно, поддерживая инициативу Цюрупы, Ленин призвал петроградских рабочих создавать вооруженные отряды для борьбы с «деревенской буржуазией», «укрывателями хлеба», которые и стали зачатками комбедов¹⁷. Основная проблема, сформулированная и в упомянутом «Письме к питерским рабочим», заключалась в том, что зажиточные хозяева, располагавшие хлебом «деревенские богатеи, кулаки, срывают хлебную монополию, разрушают государственное распределение хлеба». Необходимость принудительных мер Ленин подтвердил принципом «кто не работает, тот не ест», ставшим общепонятным идеологическим лозунгом, оправдывающим запрещение «всякой частной торговли хлебом». Таким образом, очевидно, что главным политическим средством борьбы с голодом была дальнейшая - ранее не планировавшаяся - концентрация власти, поскольку за голод всегда отвечает правительство.

«Достаточно хоть капельку подумать над этими условиями победы над голодом, - писал Ленин, - чтобы понять всю бездну тупоумия презренных пустомель анархизма, которые отрицают необходимость государственной власти (и беспощадно суровой к буржуазии, беспощадно твердой по отношению к дезорганизаторам власти) для перехода от капитализма к коммунизму, для избавления трудящихся от всякого гнета и всякой эксплуатации. ... Государственная хлебная монополия существует у нас по закону, но на деле ее на каждом шагу срывает буржуазия. Деревенский богатей, кулак, мироед, грабивший всю округу десятки лет, предпочитает наживаться на спекуляции, ... а вину за голод он сваливает на Советскую власть»¹⁸.

Постепенное введение «продовольственной диктатуры» Ленин обосновывал бесконтрольностью рыночных отношений, недостатком хлеба и топлива, а также вытекающей из этого необходимостью сосредоточения ресурсов военными средствами¹⁹.

Майские декреты 1918 г. уполномочили Наркомат продовольствия определять на всей территории Советской республики нормы производства и продразверстки, регулировать обмен и распределение товаров, в результате чего торговая политика превратилась в политику продовольственную. Наконец, 1 июня СНК ввел принудительную сдачу хлеба и практически поставил частную торговлю вне закона²⁰. Серия мер военного коммунизма расширилась к осени 1918 г. параллельно свертыванию товарно-денежных отношений. Декрет 21 ноября 1918 г. об организации продовольственного снабжения населения вместе с национализацией банков, транспорта и т. д. практически предоставил государству господствующие позиции во всех отраслях экономики. Результатом гражданской войны стала позже милитаризация труда, формирование военной экономики, о которой большевистские идеологи вдруг начали писать как об осуществлении социализма. Нужда превратилась в добродетель, и Ленин на определенное время стал одним из идеологов этого поворота.

Между тем весной 1918 г. он еще называл «государственным капитализмом» тот порядок, сторонники которого стремились использовать тресты и крупные предприятия, контролируемые советским государством, для нейтрализации хаотических отношений «мелкотоварного капитализма» и преодоления дезорганизации и военной разрухи. Условия военного коммунизма привели к тому, что и Ленин слишком сблизил в теоретической плоскости понятия «переходного периода» и «социализма». Система военного коммунизма как относительно единый комплекс экономических мер, означающих осуществление социализма, получила «последовательное» теоретическое обоснование в работе Н. И. Бухарина и Е. А. Преображенского «Азбука коммунизма». Эта работа содержала странную смесь взаимоисключающих друг друга представлений о советском рабочем самоуправлении и «государственном социализме». Иначе говоря, знаменитые большевистские авторы постарались «приспособить» Марксову концепцию социализма к действительности военного коммунизма, как будто «преодоление» товарно-денежных отношений в результате беспримерной инфляции и мер военного коммунизма означало приближение к социализму, первой стадии коммунизма. «Но всякому понятно, - писали Бухарин и Преображенский, - что считать возможным государственный капитализм - это значит считать возможным и социалистическую организацию хозяйства. В самом деле, ведь разница заключается в том, что, в одном случае, хозяйство организуется буржуазным государством, в другом - государством пролетарским»²¹.

Здесь, однако, остается в тени тот факт, что суть дела не в одном только государстве, ведь при военном коммунизме государство было двигателем экономики как военная принудительная сила, как «диктаторская» власть, «устрашавшая классовых врагов», и это явление не коренилось ни в какой марксистской теоретической традиции, больше того, теоретически противоречило и домарксовым концепциям социализма. Во время гражданской войны суть «диктатуры пролетариата» практически упростилась до единственной функции.

Несомненно, что в 1919-1920 гг. Ленин и сам сделал уступки социалистической концепции военного коммунизма, отождествляя национализацию, административную ликвидацию рыночных отношений с возможностью непосредственного осуществления социализма, хотя ранее он отлично понимал, а позже, как мы увидим, проводил ясное различие между национализацией и обобществлением. Национализация была для него понятием, относящимся к «политическому переходному периоду», в то время как осуществление обобществления было связано с понятием социализма, хотя в принципе его зарождение происходит в переходный период. Ленин, конечно, не отождествлял военный коммунизм с «готовым социализмом», так как по-прежнему считал, что, «пока остаются рабочие и крестьяне, до тех пор социализм остается неосуществленным»²². К тому же Ленин теоретически никогда не выводил понятие равенства из военного коммунизма, понимал под ним лишь экономическую ликвидацию общественных классов как конечную и обязательную предпосылку свободы, освобождения от власти капитала. Настоящая теоретическая ошибка Ленина в 1919-1920 гг. заключалась в том, что он преувеличил возможности обобществления, общественного контроля в рамках национализации и недооценил укорененность регулирующей роли товарно-денежных отношений, что он и сам осознал и признал позже. «Атмосфера» эпохи, романтические настроения времен гражданской войны тоже способствовали тому, что многие видели в вынужденном эгалитаризме военного коммунизма «героическую эпоху» социализма, и нельзя забывать о том, что, как запечатлено во множестве фильмов и литературных произведений, настоящие корни этого «примитивного» эгалитаризма можно было найти, например, в частях Красной Армии и партизанских отрядах, которые вели смертельные сражения с белыми. Теоретические следствия представления о соответствии отношений военного коммунизма конечным целям социализма, то есть интерпретация «системы» военного коммунизма как социалистической, кажется «смешением различных эпох» в свете знаменитого, восходящего к Марксу тезиса о «полугосударстве», о котором говорится в «Государстве и революции». Мы видели, что Ленин уже в «Государстве и революции» вел борьбу с понятийной путаницей. При этом он сослался на критику Эрфуртской программы, написанную Энгельсом и посланную им в 1891 г. Каутскому, который, однако, опубликовал ее лишь десять лет спустя в журнале «Neue Zeit». Это интересно потому, что у представителей «оппортунистического крыла» социал-демократии уже тогда возникла мысль, что государство само по себе способно осуществить социализм. Сторонники этой идеи ссылались на возросшую роль государства при «новом» капитализме. В этой связи Ленин упоминает понятие «государственного социализма», находящегося в противоречии с революцией и революционным социализмом, поскольку понятие социализма определяется в противопоставлении государству. Понятие «капитализма», пишет Ленин, «приходится подчеркнуть, ибо самой распространенной ошибкой является буржуазно-реформистское утверждение, будто монополистический или государственно-монополистический капитализм уже не есть капитализм, уже может быть назван “государственным социализмом” и тому подобное»²³.

У Энгельса и Ленина социалистическая экономика, как мы видели, строится «снизу», как писал Ленин уже после Октябрьской революции: мы «признаем только один путь - преобразований снизу, чтобы рабочие сами выработали снизу новые основы экономических условий»²⁴. Ясно, что в период военного коммунизма этот подход быстро потерял «актуальность», так как в условиях гражданской войны утверждалась новая властная и военная иерархия, что усиливало функции государственного подавления и в экономической области. В то же время, по мнению Ленина, социализм как «готовый» строй будет представлять собой добровольный союз формирующихся «снизу» экономически производительных общин, хотя это еще будет государство, так как в нем останется «в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство - без буржуазии!», которое будет охранять «равенство труда» и «общую собственность»²⁵. Ленин различал государственную и общественную собственность уже по их происхождению; до введения военного коммунизма он считал, что производительные классы должны сами создать условия социализма, в то время как военный коммунизм был системой последовательнейших государственно-военных мер принуждения, которая, по небезосновательному мнению некоторых исследователей, обладала некоторыми чертами государственной экономической политики «немецкого военного социализма». Итак, как мы видим, Ленин даже в своих самых пропагандистских, повседневных выступлениях подходил к истории с точки зрения формационной теории, до конца жизни старался рассматривать историю революции в контексте реконструированной им Марксовой теории смены общественных форм²⁶. До марта 1919 г. Ленин вообще не пользовался выражением «военный коммунизм», а позже пользовался им как правило в кавычках. Дело не только в том, что он не планировал «военный коммунизм» ни политически, ни теоретически, но и в том, что меры военного коммунизма «сложились» в систему лишь позже, к лету 1919 г. Таким образом, «натурализация» производства и потребления, введение карточной системы и преследование частной торговли изначально были не экономическими, а политическими и социальными мерами.

В споре с Вандервельде и Каутским осенью 1918 г. Ленин ссылался как раз на то, что революцию и диктатуру пролетариата нужно принимать не «вообще», а в «конкретных условиях классовой борьбы», то есть вместе с хлебной монополией и продовольственной диктатурой, которые, по его мнению, были предпосылками сохранения советской власти; ссылки на демократию и свободный рынок хорошо звучали, однако в сложившейся тогда ситуации они означали бы капитуляцию революции. Альтернатива действительно была проста: tertium non datur. Конечно, если считать русскую революцию буржуазной, как это делали Каутский или Вандервельде, то меры Ленина и большевиков следует признать необоснованными. Но если оценивать события того времени как социалистическую или рабочую революцию, включавшую в себя и требование уравнительного раздела земли, а также другие крестьянские («мелкобуржуазные») требования, как это делал Ленин, то национализация фабрик и земли, запрещение частной торговли, воспринимаемой в качестве «спекуляции», введение государственной хлебной монополии, «продовольственных пайков» и вообще продовольственной диктатуры, которые должны были спасти советскую власть, нужно признать неизбежными²⁷. Ленин дал следующее принципиальное обобщение этой проблемы: «Советская конституция, - отмечал Ленин, - не писалась по какому-нибудь “плану”, не составлялась в кабинетах, не навязывалась трудящимся юристами из буржуазии. Нет, эта Конституция вырастала из хода развития классовой борьбы, по мере созревания классовых противоречий»²⁸.

Этот политический и властный аспект военного коммунизма подчеркивался Лениным и позже. В «Речи об обмане народа лозунгами свободы и равенства», произнесенной 19 мая 1919 г., он, сославшись на Маркса и Каутского, оправдывал запрещение свободной торговли хаотической ситуацией, возникшей во время гражданской войны, и политической слабостью власти, но не считал эту меру актом введения социализма. «...Когда происходит революция пролетариата против буржуазии, когда свергается помещичья и капиталистическая собственность, когда голодает страна, разоренная четырехлетней империалистической войной, свобода торговли хлебом есть свобода капиталиста, свобода восстановления власти капитала. Это есть колчаковская экономическая программа, ибо Колчак держится не на воздухе»²⁹.

 

Примечания:

¹ Там же. Т. 36. С. 6-7.

² Там же. Т. 34. С. 151-199. Написано 10-14 (23-27) сентября 1917 г. Упомянутая глава, с. 155-157.

³ Там же. С. 159. Кит Китыч - богатый, надменный купец из комедии А. Н. Островского «В чужом пиру похмелье».

⁴ Там же.

⁵ Там же. С. 132.

⁶ Работа напечатана после заключения Брестского мира! Там же. Т. 36. С. 167.

⁷ Там же. С. 171. Напомним, что сохранение рыночных отношений, контролируемых государством, вытекало еще из дооктябрьских представлений и не было следствием копирования какой-либо «модели».

⁸ Там же. С. 176-177, 178.

⁹ Там же. С. 178-180.

¹⁰ Там же. С. 182-183, 185.

¹¹ См. об этом, например: Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. «Наука». М., 1986. С. 21-29.

¹² Как рыночное производство, так и непосредственное удовлетворение государственных запросов поставили вопрос о трудовой дисциплине и оплате труда. В апреле 1918 г. Совет профсоюзов ввел на государственных предприятиях строгий внутренний распорядок, кроме этого после Октябрьской революции началась замена повременной оплаты системой сдельной и премиальной оплаты, в результате чего на предприятиях Петрограда уже к июлю 1918 г. четвертая часть рабочих была переведена на сдельщину. Ленин В. И. ПСС. Т. 36. С. 589-591. См. еще: Szamuely L. Az elso szocialista gazdasagi mechanizmusok, а также Krausz T. Szocializmus- kёреk a 20-as evekben. P. 202-210.

¹³ Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 162-163.

¹⁴ Там же. Т. 36. С. 189, 190.

¹⁵ Там же. С. 185, 204.

¹⁶ Там же. С. 206.

¹⁷ В исторической литературе часто высказывается мысль, что создание т. и. комитетов бедноты для изъятия хлебных излишков было неким «трюком», придуманным для обострения классовой борьбы в деревне. На самом деле целью создания комбедов было снабжение городов и рабочих хотя бы таким количеством хлеба, которое спасло бы городское население от голодной смерти или ухода из городов и нейтрализовало бы его недовольство. Отправка рабочих продовольственных отрядов из Петрограда началась в начале июня 1918г. Конечно, деятельность продотрядов обострила социальные противоречия в деревне между беднотой и зажиточными крестьянами, которые сопровождались известными последствиями, однако нельзя менять местами причину и следствие.

¹⁸ Ленин В. И. ПСС. Т. 36. С. 358-359.

¹⁹ История военного коммунизма уже несколько десятилетий хорошо изучена в исторической литературе. Подробнее об этом см.: Гимпельсон Е. Г. Военный коммунизм: политика, практика и идеология. М., 1973; Он же. Советский рабочий класс 1918-1920 гг. М., 1974; Szamuely L. Az elsа szocialista gazdasagi mechanizmusok; Carr E. H. The Bolshevik Revolution. Vol. II. Pelican, 1966.

²⁰ Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. С. 109-112.

²¹ Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. Пг., 1920. С. 123-125.

²² Ленин В. И. ПСС. Т. 40. С. 304.

²³ Там же. Т. 33. С. 68.

²⁴ Там же. Т. 35. С. 274, а также: Tiito L., Krausz Т. Lenin a szocializmusba valo politikai at- menet idoszakarol. P. 111.

²⁵ Там же. Т. 33. С. 99, 95.

²⁶ Ленин не мог предположить, что позже, в эпоху многолетнего господства «государственного», «реально существующего» социализма, целая армия авторов, считающих себя марксистами, будет - рука об руку с неолибералами и неоконсерваторами - смешивать государственную собственность с общественной! Не говоря уж о тех фальшивых трактовках этого вопроса, которые увидели свет после падения государственного социализма. Самой характерной и шаблонной из них является та, при которой государственный социализм именуется «коммунизмом».

²⁷ Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Ленин В. И. ПСС. Т. 37. С. 256-257,310-311.

²⁸ Там же. С. 312.

²⁹ Там же. Т. 38. С. 355.

 

8.3. НЭП VERSUS ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ: НЕПРИМИРИМЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

Точно так же как военный коммунизм возник не на основе какой-либо теории, так и новая экономическая политика (НЭП) не была попыткой реализации некой предварительной концепции. Советское правительство прибегло к военному коммунизму и НЭПу в конкретных политических условиях, под влиянием властных и социальных нужд и требований, не предвидев внутренние и международные последствия этих мер. В обоих случаях разработка идеологии, теории, оправдывавшей вводившиеся меры, происходила в ходе или после их осуществления, хотя в военном коммунизме, как мы видели, были использованы элементы немецкой военной экономики, а в НЭПе - элементы «рыночной экономики» зимы-весны 1918 г. Новая экономическая политика означала замену милитаризованного производства, карточной системы, строгого государственного распределения и продразверстки товарно-денежными отношениями, восстановлением свободной торговли и введением продовольственного налога. В то же время - и это часто обходится вниманием - частичное восстановление капиталистических отношений включало в себя и всеобщую социальную перестройку, реструктуризацию общественных классов и групп, изменение их взаимоотношений. Преобразование натурального производства в рыночное вызвало одновременно и дифференциацию крестьянства, резкое и быстрое улучшение жизненного уровня значительных слоев деревенского населения по сравнению с положением рабочего класса. Наряду с этим как в деревне, так и в городе произошло возвышение новых, ранее неизвестных или иначе известных социальных групп. Частичная свобода частного предпринимательства и частной посреднической торговли повлекла за собой появление новой буржуазии, причем торговля хлебом и другими промышленными и сельскохозяйственными товарами не только привела к возникновению крестьянской буржуазии, но и породила как в городе, так и в деревне слой торговцев, сменивших прежних, преследуемых законом «мешочников» и сумевших накопить определенные капиталы. Их часто называли «нэпманами». Эта «буржуазная» перестройка включала в себя непрерывно расширявшиеся возможности применения наемного труда, что послужило источником новых социальных конфликтов. Происходила настоящая смена эпох.

С теоретической и исторической точки зрения необыкновенно интересна ситуация, сложившаяся после введения НЭПа в марте 1921 г., а также ленинская оценка этой ситуации и ее перспектив. В феврале 1920 г., после победы над Колчаком, наркомвоенмор Л. Д. Троцкий выступил с предложением о замене продразверстки продналогом. ЦК отверг это предложение, дав тем самым новый толчок военному коммунизму, который, однако, натолкнулся на ширившееся сопротивление общества. К осени 1920 - весне 1921 г. выяснилось, что политика военного коммунизма не может быть продолжена не только из-за сопротивления крестьян, но и из-за протеста широких слоев рабочего класса.

В этой изменившейся ситуации Ленин наконец-то понял, что купля-продажа, «свободная торговля» пустила такие глубокие корни в обычаях и привычках людей, что ее невозможно «отменить», как это предусматривалось мерами военного коммунизма. Он увидел, что военный коммунизм не только не ведет к социализму, но и сталкивается с сопротивлением народа, что грозило падением советской власти, даже несмотря на победу в гражданской войне. Военную экономику необходимо было заменить экономикой «мирного времени», что привело к восстановлению товарно-денежных отношений, или, как говорил Ленин, к «частичному восстановлению капитализма». Как известно, основы новой экономической политики были декларированы в марте 1921 г. на X съезде партии, на котором продразверстка была заменена продналогом. Одновременно с введением НЭПа развернулось движение недовольных своим положением петроградских и московских рабочих и вспыхнуло Кронштадтское восстание, подавление которого, собственно говоря, было уже частью самого НЭПа, так как, выражаясь языком того времени, «уступки капитализму не должны подорвать политические и социальные основы советской власти». Сами кронштадтцы в интересах борьбы с голодом уже требовали разрешения свободной торговли и восстановления рыночных отношений и (как мы видели в 6 главе настоящей книги) выступали за создание «нового режима», опирающегося на институты непосредственной демократии. Известен единственный документ кронштадтцев, содержавший требования экономического характера. В этом документе, помеченном 1 марта 1921 г., мы видим своеобразную комбинацию элементов военного коммунизма и будущей новой экономической политики, опирающуюся на противоречивые требования свободы крестьянской торговли и запрещения наемного труда. Кронштадтцы постановили добиваться «немедленного снятия всех заградительных отрядов», «полного права действия крестьянам над своею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, т. е. не пользуясь наемным трудом»¹. «Оплот Октябрьской революции» пришел к лозунгу «Советы без коммунистов». С этим пришлось непосредственно столкнуться и руководителям советской власти: 1 марта 1921 г. глава советского государства М. И. Калинин выступил с речью перед примерно 16 тысячами человек, собравшимися на Якорной площади Кронштадта, но ему уже не удалось убедить матросов и местных жителей в бессмысленности антикоммунистического выступления². Однако восстание ускорило введение рыночной экономики.

Следовательно, нельзя сказать, что выдвижение НЭПа на повестку дня X съезда партии было неожиданным и неподготовленным, хотя по времени оно оказалось запоздалым. Советские руководители уже после поражения Колчака чувствовали, что режим военного коммунизма работает с перебоями. Это отразилось в уже упомянутом отвергнутом предложении наркомвоенмора Троцкого, внесенного в феврале 1920 г. Мысль о необходимости перемен была сформулирована и в кругу меньшевиков и эсеров, достаточно вспомнить уже проанализированный нами спор между Лениным и Рожковым. В 1919-1920 гг. в меньшевистской партии часто поднимался вопрос о восстановлении свободы торговли, более того, позже некоторые меньшевики утверждали, что концепция НЭПа была украдена Лениным у меньшевиков. Интересно, что, по свидетельству различных документов, в кульминационный период военного коммунизма и гражданской войны, на рубеже 1918-1919 гг., они, наряду с восстановлением свободной торговли и рыночных отношений, требовали от большевиков и «осуществления рабочего самоуправления», что было крайне наивным замыслом, поскольку эти две системы исключали друг друга. Позже группа меньшевиков, наоборот, стремилась склонить Ленина и большевистское руководство к отказу от НЭПа, ссылаясь на порожденное им новое неравенство. Они упрекали большевиков в отказе от осуществления социализма, как бы заимствовав аргументацию у руководимой Шляпниковым рабочей оппозиции, выступившей на X съезде против НЭПа. В конечном итоге непреодолимым противоречием оказалось и сочетание введения рыночной экономики с расширением непосредственной, «рабочей» демократии. В то время как широкие слои рабочих были изнурены тяготами приносимых жертв и милитаризацией труда, требуя «ослабления гаек», лишь немногие рабочие обладали навыками, необходимыми для поддержания непосредственной демократии. Позже, весной 1922 г., на XI съезде партии Ленин точно и, собственно говоря, самокритично сформулировал суть новой экономической политики: «Необходимо дело поставить так, чтобы обычный ход капиталистического хозяйства и капиталистического оборота был возможен, ибо это нужно народу, без этого жить нельзя»³. У советских руководителей сложилось ясное представление о том, что отказ от уравнительного распределения и натурализации экономических отношений включает в себя и восстановление роли «материальной заинтересованности» и финансовых регуляторов, причем выяснилось, что военный коммунизм не ведет к социализму.

В наши дни представители одного из главных направлений новой исторической науки⁴ подчеркивают не только капиталистический, рыночный характер НЭПа, но и то, что известные меры экономической политики, разрешение с 1922 г. применения наемного труда в деревне ввели в еще не отвердевшую «ткань» советского общества социальные конфликты, грозившие дестабилизацией и внутренним взрывом и получившие настоящее значение в процессе позднейшей ликвидации НЭПа. В то же время общеизвестно, что из-за отсутствия внешних экономических источников государство могло найти «решение» только в «контроле» над деревней и производством и распределением хлеба. Известные попытки Ленина отдать в концессию часть советской промышленности и добычи сырья потерпели неудачу, так как западные державы поставили советским властям невыполнимые политические условия. С 1922 г. экономические контакты с Западом по существу сводились к установлению экономических связей с Германией. Для Советской России это был период налаживания дипломатических отношений. В то же время Ленин не без оснований опасался усиления противодействия со стороны буржуазной интеллигенции, нэпманов и крестьянства. Как мы видели, он не собирался отказываться от политического террора⁵. Другой вопрос, что в этой изолированной зоне мировой экономики, на «полупериферии», называвшейся «Советская Россия», функционирование рыночной экономики было невозможно даже при наличии системы буржуазных институтов и средств. (Это, конечно, относится и к другим регионам полупериферии, где не было никаких коммунистических революций: к Латинской Америке, Южной Европе, уж не говоря о важнейших регионах Восточной Европы).

После 2000 г. один из крупнейших советских знатоков НЭПа, недавно умерший Е. Г. Гимпельсон, следуя «новой» идеологической парадигме и презентистски опрокидывая в прошлое новейшие события нашего времени, рассматривал историю НЭПа так как будто НЭП мог стать политическим средством развития по пути либерального капитализма⁶. Однако он не мог стать таковым, поскольку его особенностью было как раз то, что он был запланирован для создания рыночной экономики, управляемой «необычным» государством⁷.

 

Примечания:

¹ Ср.: Слепков А. К третьей годовщине кронштадтского мятежа// Большевик, 1924. № 1.С. 45.

² См.: Введение // Кронштадт 1921. С. 9.

³ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 86.

⁴ В последние годы появилось необозримое количество статей, книг и публикаций источников, посвященных НЭПу. См., например, объемистую, содержащую богатый материал книгу, написанную коллективом авторов под редакцией академика А. Н. Яковлева: Россия нэповская. М., 2002.

⁵ См. одну из новейших работ по этой проблематике: Сенявский А. С. Новая экономическая политика: современные подходы и перспективы изучения // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты. РОССПЭН. М., 2006. С. 5-25.

⁶ Гимпельсон Е. Г. Новая экономическая политика Ленина-Сталина. Проблемы и уроки (20-е годы XX в.). Собрание. М., 2004. Гимпельсон считает «виной» большевиков то, что они помешали развитию НЭПа в буржуазно-капиталистическом направлении. Согласно этой новой интерпретации, большевики, включая Ленина, попали во власть социалистической «утопии», не понимая того, что их задачей является создание демократического капитализма, покоящегося на фундаменте буржуазной демократии и приватизированной государственной собственности («демократического, товаропроизводительного рыночного общества») и не сложившегося, по признанию самого автора, даже после 1991 г. (с. 293-296). Проецируя в далекое прошлое возможность создания демократического капитализма, Гимпельсон, собственно говоря, предполагал, что либеральная рыночная экономика может быть создана без поддержки значительных социальных сил, на одном желании. А предположение, что Ленин лично добился бы или должен был добиться реставрации капиталистической системы, относится к числу «недоразумений», характерных для презентистской исторической науки.

⁷ С достоверностью непосредственного очевидца описывал политику Ленина в своих воспоминаниях Н. Валентинов. По его свидетельству, Ленин действительно планировал НЭП с его рыночными аспектами «всерьез и надолго», однако, в противовес Бухарину, он не собирался чрезмерно «идеологизировать» введение НЭПа. Валентинов Н. НЭП и кризис партии. С. 30-31.

 

8.4. ХАРАКТЕР ВЛАСТИ И ДИКТАТУРА ПАРТИИ

В исторической науке давно доказано, что в ситуации международной изоляции Ленин был вынужден подвергнуть радикальной критике «социализм» военного коммунизма, поняв, что «политический социализм», захват политической власти не могут сами по себе способствовать ликвидации отсталости русской деревни. Он слишком долго оттягивал осуществление поворота от военного коммунизма, облаченного в социалистическую идеологию. Новое предложение Ленина было нацелено на общий «буржуазный» цивилизационно-культурный поворот, в котором играли роль такие понятия, как организованность, техника, культура, образование, и который подготовил бы почву для «настоящего» социализма. Было неизбежно появление новых противоречий, поскольку многосекторная экономика, складывавшаяся в рамках НЭПа, не могла способствовать, служить осуществлению непосредственной демократии, «государства типа коммуны», которого требовали уже представители самых различных направлений, поскольку историческое развитие двигалось в сторону быстрого сужения альтернативных возможностей, что проявилось в беспримерном усилении экономической, производственной и распределительной роли государства (и, конечно, было характерно не только для Советской России).

Как мы неоднократно подчеркивали, Ленин видел предпосылку сохранения «возможности социализма» в том, что реставрированные капиталистические отношения будут контролироваться и «обуздываться» «пролетарской», «советской» властью. Однако при непредвзятом анализе мы можем обнаружить в этой области крупнейшее противоречие всей послереволюционной теоретической (и, конечно, политической) деятельности Ленина. Ленин беспрестанно называл осуществленную форму советской власти «властью пролетариата», противореча тем самым своим прежним критическим соображениям, сформулированным в дискуссии о профсоюзах¹. Эти соображения, эти теоретически обоснованные критические тезисы, которые Ленин считал правильными до конца жизни, до самых последних работ, указывали именно на «непролетарский характер» аппарата власти². В условиях командно-административной системы военного коммунизма вспыхнула дискуссия о профсоюзах, настоящая история которой не могла быть выяснена в СССР, так как советские исследователи по известным причинам не имели доступа к значительной части источников³. В статьях и выступлениях того времени Ленин многократно призывал уделить внимание сокращению веса немногочисленного пролетариата, подчеркивал значение «мелкобуржуазного моря». Это свидетельствовало о том, что не осуществилась даже «диктатура пролетариата», о которой он так решительно говорил на II конгрессе Коминтерна.

Говоря на новом этапе о профсоюзах, становившихся средствами милитаризации труда, Ленин по-новому описывал характерные черты «военно-коммунистической» власти. По его мнению, профсоюзы, поголовно охватывающие - часто на основании принудительного членства - рабочих, призваны осуществлять посредничество между коммунистической партией и государственной властью. Из его аргументации выясняется, что «диктатура пролетариата» осуществляется не пролетариатом, а партией. «Получается такая вещь, - говорил Ленин, - что партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариата, и этот авангард осуществляет диктатуру пролетариата. И, не имея такого фундамента, как профсоюзы, нельзя осуществлять диктатуру, нельзя выполнять государственные функции»⁴.

Следовательно, основная задача профсоюзов в том, чтобы «создать связь» между партией (партийной диктатурой) и рабочими массами. Ленин ссылался не только на малочисленность рабочего класса, послужившую «фундаментом» для складывания диктатуры партии, но и на то, что во всех капиталистических странах, а особенно в России, «пролетариат все еще так раздроблен, так принижен, так подкуплен кое-где (именно империализмом в отдельных странах), что поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может». Таким образом, профсоюзы, находящиеся между советским аппаратом и партией, являются частью общей структуры власти, которую он охарактеризовал как «ряд зубчатых колес»⁵. В связи с оценкой и перестройкой рабочего характера «рабочей власти», управляемой партийной диктатурой, Ленин столкнулся с двоякой оппозицией⁶. Одна оппозиционная группировка, отрицая все властные функции профсоюзов, смотрела на них лишь как на принудительные организации военно-коммунистической милитаризации экономики. К этой группировке относился тогда прежде всего наркомвоенмор Троцкий. С другой стороны Ленину противостояла так называемая рабочая оппозиция, которая стремилась расширить социальную базу диктатуры, рассматривая профсоюзы как органы производственной, «экономической» демократии. В споре с первыми Ленин ссылался на самозащиту рабочих и одновременно полемизировал со сторонниками «рабочей демократии», подчеркивая, что в переходный период еще не существует рабочего государства, хотя уже нет и государства буржуазного. В январе 1921 г. в статье «Кризис партии» Ленин, полемизируя с Бухариным, писал, что советское государство не является чисто рабочим: «Рабочее государство есть абстракция. А на деле мы имеем рабочее государство, во-1-х, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2-х, рабочее государство с бюрократическим извращением»⁷. Из этой социологической и политической специфики вытекало, что профсоюзы должны были функционировать и как организации самозащиты рабочих: «Наше теперешнее государство таково, что поголовно организованный пролетариат защищать себя должен, а мы должны эти рабочие организации использовать для защиты рабочих от своего государства и для защиты рабочими нашего государства»⁸.

В данном случае Ленин считал разделение политической и производственной демократии шагом назад, который, по его мнению, грозил положить конец советской власти. Он понимал, что русская революция сама по себе не может ликвидировать сложившуюся в промышленности структуру разделения труда, уничтожить принуждение, на производстве (единоличное руководство, военные нужды, повременная оплата труда и т. д.), не рискуя вызвать полный крах экономики. Этим экономическим условиям не могла противоречить и политическая система бюрократического функционирования государственной власти. Понятие общины, «коммуны» было «дополнено» идеей высшего государственного и партийного руководства, «незаметно» включило в себя необходимость внешней иерархии. Если экономика и политика не «соединяются», то в ходе их сосуществования неизбежно возникают обособленные бюрократические аппараты, крепнут привилегированные слои населения.

В позиции Ленина было несколько слабых пунктов. С одной стороны, было ошибкой думать, что без политической демократии рабочие смогут защитить себя от своего собственного государства. Поэтому позже было теоретически неверно говорить о «власти пролетариата» применительно к сложившейся форме советского государства. Конечно, это не означало, что относительно широкие слои пролетариата и крестьянства не «встроились» в структуры власти и что советская власть не представляла важных интересов этих слоев, но, тем не менее, эта формулировка не отражала реального положения. С некоторой иронией можно сказать, что более точным было бы определение советского государства как «бюрократического государства с пролетарским извращением». Ленин явно чувствовал эту проблему, поскольку год спустя, в январе 1922 г., в проекте тезисов о роли профсоюзов он писал о защите экономических интересов рабочего класса против директоров и управляющих госпредприятий и ведомств на государственных предприятиях, переводимых на капиталистические начала. «Восстановление капитализма», новая экономическая политика предполагала перевод государственных предприятий на т. н. хозяйственный расчет, что приводило к легальному появлению особых экономических интересов у руководства предприятий и ведомств. В ходе дискуссии о профсоюзах Ленин писал и о том, что успех государственного регулирования капиталистических отношений зависит не только от культурных и человеческих факторов, но и в значительной степени от подхода советской власти к противоречию между трудом и капиталом, поскольку, как он писал, «даже при полном успехе такого регулирования противоположность классовых интересов труда и капитала остается безусловно». Против ленинского тезиса о «защите интересов рабочего класса» выступили даже его известные сподвижники, считавшие, что Ленин ошибается и что противоречие между руководством предприятий и рабочими не носит классового характера⁹. Конечно, в этом вопросе был прав Ленин, ведь фабрично-заводское разделение труда не слишком изменилось по сравнению со структурой разделения труда, характерной для капиталистических предприятий, а советы в значительной степени и очень быстро превратились в бюрократические учреждения, к тому же крайне важным моментом с точки зрения производства прибыли и распределения прибавочной стоимости стала зависимость администрации предприятий от (частного) капитала.

С другой стороны, именно с целью ограничить деятельность оппозиционно-критических платформ на X съезде партии, по предложению Ленина, были «временно» запрещены внутрипартийные фракции, то есть политическая демократия была ограничена и внутри партии. Ленин нашел много аргументов в пользу этого решения. «Левацкие» оппозиционные группы, которые не могли примириться с частичным восстановлением капитализма и рыночной экономики, выступили с такими абстрактными требованиями, которые, как я уже указывал, были нацелены на непосредственное осуществление социализма. Например, выдвигалось и требование ликвидации унаследованного от капитализма разделения труда на производстве и введения производственной демократии, безусловно нереальное в условиях того времени.

В этом вопросе Троцкий поддерживал Ленина. В своей книге, написанной с целью критики взглядов Каутского, Троцкий отверг всякую «абстрактную критику», которая не давала решения насущных вопросов. В философском и политическом отношении Троцкий был явно прав, считая, что «нормативный ценностный подход» усиливает буржуазную аргументацию и подталкивает политические процессы вспять, к дореволюционному состоянию. Апологетические методологические основы либеральной интерпретации демократии Троцкий видел в «метафизике демократии», которая под влиянием Канта исходила не из живой истории, не из того, «что есть», а из «вечных и неизменных правовых норм», и, таким образом, «теория естественного права» становилась на место «теории научного социализма». Как и Ленин, Троцкий изображал на теоретическом уровне «демократический» поворот их прежних учителей, Каутского и Плеханова, как консервативное возвращение к домарксистской традиции¹⁰. Критика нормативного подхода в ходе «восстановления единства партии» была направлена против рабочей оппозиции, которую упрекали в том, что она объясняет «трудности», возникшие в среде рабочих (голод, безработицу, нормативную оплату труда, невыплату заработной платы и т. д.), не «объективным экономическим недовольством», а «отсутствием демократии», что означало подмену причины следствием. Таким, следовательно, мог быть правильный контраргумент, который, однако, не касался самой тяжелой проблемы функционирования политической системы, а именно, понимания того, что Советы неспособны выполнить те политические задачи, которые были возложены на них партийной программой 1919 г. Прежде всего утопической казалась цель избежать возникновения обособленного от общества бюрократического аппарата, приобретающего самостоятельность, возвышаясь над производительными классами.

Уже цитированный нами философ Р. Майер точно указал на методологическую и политическую ограниченность позиции Ленина, объясняющуюся не только субъективными ошибками, но и не преодоленными тогда противоречиями, вытекавшими из конкретных исторических условий, ведь в то время не только Ленин, но и никто другой не смог предложить «диалектического решения» проблем. И все же можно по праву поставить вопрос: «соответствует ли партийная диктатура диалектической чувствительности»? Этот вопрос особенно важен потому, что, как пишет упомянутый автор, «Ленин, подобно Аристотелю, считал, что в определенной ситуации всегда существует лишь одна правильная тактика». А если это верно, то, с точки зрения Ленина, в сложившейся тогда ситуации существовал лишь единственный способ разрешения противоречия между демократией и диктатурой¹¹. Конечно, из этого могло следовать и то, что в изменившейся ситуации Ленин мог пойти на восстановление многопартийной политической системы, во всяком случае, в той степени, в которой это еще не грозило восстановлением господства частной собственности. Не случайно, что юридически партии не были запрещены, в то время как в принципе сохранялась и выборность советов на основе непосредственной демократии, а также право на отзыв выбранных делегатов. Истинная проблема состояла не в том, что буржуазия, составлявшая небольшую часть общества, была лишена избирательного права (хотя это ограничение тоже не может считаться само собой разумеющимся), а в том, что для Ленина диктатура в принципе имела смысл и оправдание только до тех пор, пока она оставалась средством эмансипации пролетариата. Однако после Октябрьской революции место пролетариата на практике заняла партия, «авангард» рабочего класса, которая подавила зарождающееся сопротивление пролетариата, и это трудно было оправдать с диалектической точки зрения, по крайней мере в том смысле, что «эмансипаторский характер имели сами патерналистские меры, политическая практика, что является очевидным аргументом в жестких условиях». Однако ленинская «диктатура», «вместо того, чтобы признать свой угнетательный характер и показать, как служит угнетение целям эмансипации», обычно отрицала, что распространяется и на свою собственную социальную базу, «отрицала, что советские трудящиеся подвергаются какому-либо угнетению»¹². Эту аргументацию трудно опровергнуть, однако она все же не совсем точна.

С одной стороны, Ленин вполне чувствовал это противоречие и реагировал на него, стараясь, как мы видели, обеспечить рабочим возможность защитить себя от «извращенного» пролетарского государства. Важно и то, что в цитированных выше тезисах Ленин самым решительным образом требовал того, чтобы профсоюзы всеми средствами защищали трудящихся «в борьбе с капиталом». Для этого он считал необходимым дополнять или создавать «стачечные фонды». Это интересный момент, принимая во внимание, что в то время советские рабочие очень активно и часто пользовались оружием стачек и сознательно боролись за свои права. Немаловажно и то, что в период НЭПа протесты рабочих обычно были направлены не против советского правительства, а на достижение лучшего снабжения и материальных условий, против повышения норм, против руководства предприятий, бюрократического аппарата и капитала. О сознательности фабрично-заводских рабочих говорит характерное для них широкое участие в решении вопросов, затрагивающих политический курс партии, что подтверждало точку зрения Ленина. Прежде всего имеются в виду партийные дискуссии 1923 г., в ходе которых рабочие в большинстве случаев поддерживали линию ЦК в противовес сложившейся осенью того года левой оппозиции во главе с Троцким. Например, 29 декабря 1923 г. в Москве 630 первичных партийных организаций поддержали позицию большинства ЦК, а 178 - точку зрения оппозиции. В этих дискуссиях приняли участие и значительные группы беспартийных рабочих, хотя в эти голодные годы их, видимо, больше волновали экономические и социальные вопросы¹³. Ленин был прав, выступив в поддержку направленных на защиту интересов рабочих стачек, которые как бы уравновешивали «диктатуру партии». В результате политическая диктатура партии несколько компенсировалась защитой интересов рабочих в социальной сфере. Однако в целом события развивались не в сторону осуществления рабочей демократии.

Настоящая трудность состояла в том, что Ленин не мог указать на практике средств защиты, ведь даже и в своих последних работах он «придумал» для контроля за бюрократией лишь одно учреждение - Рабоче-крестьянскую инспекцию. Другая, связанная с этим слабость позиции Ленина состояла в том, что он не смог уловить институционализации оппозиционной деятельности. Характерно, что любую критику угнетения, исходившую не от него самого и не от коммунистов, он причислял к категории «мелкобуржуазных» или «буржуазных» взглядов, происков «классового врага». Поскольку в интересах сохранения власти он был вынужден настаивать на том, что диктатура пролетариата возможна только посредством диктатуры коммунистической партии, это само по себе ставило его в «недиалектическое положение». Государственное угнетение оправдывалось интересами сохранения партийной диктатуры. Из цитированной аргументации следует, что истинная «ошибка» Ленина состояла в том, что он не показал, как характер диктатуры мог быть аутентично «пролетарским», если партия в то же время подавляла инакомыслие внутри пролетариата и ограничивала свободу выборов. Как заметил Майер, Ленин не установил связи между «диалектикой и правдивостью». В данном случае Ленин «предал» диалектику, которой оставался верен почти всю свою жизнь, но не испытывал из-за этого угрызений совести, всегда оправдывая этот «недостаток» необходимостью защиты завоеванной власти и достижений революции. Роза Люксембург не в полной мере принимала такое решение, хотя ее практические предложения, собственно говоря, ограничивались лишь «спасением» Учредительного собрания. Против доводов своих критиков Ленин выставлял один решающий контраргумент, за которым, как выяснилось позже, не стояло практических гарантий. С 1917 г. в центре ленинской «государственной теории» с переменной интенсивностью стояло положение о том, что в рамках многоукладной экономики (сектор, опирающийся на мелкую собственность, крупные капиталистические предприятия, государственные, общинные и кооперативные секторы) советское государство должно защищать и поддерживать секторы, отношения, ведущие к социализму, поскольку капитал не способен (и не склонен) к самоограничению. В представлении Ленина исход соревнования между секторами должно решить в пользу социализма государство.

Но что произойдет в том случае, если это «наполовину еще буржуазное государство» устоит под любым общественным давлением и его интересы окажутся сильнее даже интересов общества? Мне не хотелось бы забегать вперед по ходу дальнейшего анализа, пока достаточно отметить, что Ленин, в отличие от столь мудрых критиков последующих времен, ясно видел, что сужение, исчезновение «крупных социалистических исторических перспектив» отнюдь не благоприятствовало теоретическому мышлению. Революция высказала все, что знали Ленин и его соратники по революции, в Октябре задача упростилась, на передний план вышли ближайшие политические цели, которые должны были обеспечить сохранение надежды на осуществление социализма. Буквально каждая ленинская строка была пропитана мыслью, что каждое политическое ограничение, сама «диктатура пролетариата, осуществляемая через диктатуру партии», являются необходимыми ступенями исторического развития, на смену которым в будущем должен прийти режим непосредственной рабочей демократии. В этом состояло единственное оправдание партийной диктатуры. Позже, к концу жизни, в «последних работах» 1922-1923 гг. были вскрыты - или, скорее, лишь показаны - исторические и новые «революционные» корни советской бюрократии и бюрократизации. Значение «последних работ» можно понять в том случае, если учесть, что позже на родине Ленина в течение десятилетий не было (не могло быть!) высказано какой-либо теоретической критики советской системы, кроме той, которую сформулировал он сам в нескольких своих работах¹⁴, да и то лишь благодаря тому, что тяжелая болезнь не давала ему возможности вести практическую политическую деятельность, и у него было немного времени, чтобы перед смертью обдумать с теоретической точки зрения некоторые важные аспекты сложившихся тогда отношений.

 

Примечания:

¹ См.: Szakszervezetek es allamhatalom.

² В своей последней опубликованной работе «Лучше меньше, да лучше» Ленин также писал об отчужденной, бюрократической природе госаппарата. Конечная причина этого явления выражена в знаменитой, почти афористической формулировке «элементы недостаточно просвещены». Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 389-406.

³ В первой половине 1980-х гг. в Венгрии уже можно было публиковать работы по этой теме с использованием «запретных источников». См.: Krausz Т. Аllam es demokracia. P. 492-498.

⁴ Ленин В. И. ПСС. Т. 42. С. 203-204.

⁵ Там же. С. 204.

⁶ Подробнее об этом см.: Krausz Т. A szakszervezeti kerdes az OK(b)P X. Kongresszusan (1921) // A nemzetkozi immkasmozgalom tortenetebol. Evkonyv 1981. Kossuth Konyvkiado. Budapest, 1980. P. 156-166.

⁷ Ленин В. И. ПСС. Т. 42. С. 239.

⁸ Там же. С. 208.

⁹ Такова была точка зрения Я. Э. Рудзутака, изложившего ее в письме к Ленину 10 января 1922 г. Большевистское руководство. Переписка. 1912-1927. РОССПЭН. М., 1996. С. 234. Интересный отчет о восприятии тезисов Ленина послал ему Г. Е. Зиновьев. Там же. С. 236. Ленинские тезисы см.: Ленин В. И. ПСС. Т. 44. С. 341-353, особенно с. 342-343.

¹⁰ Троцкий Л. Д. Терроризм и коммунизм// Троцкий Л. Д. Сочинения. Т. 12. М., 1925. С. 23-30, 40-41.

¹¹ Mayer R. Lenin and the Practice jf Dialektical Thinking. P. 55.

¹² Там же. С 58-59.

¹³ Ценные архивные данные и информация по этой проблематике опубликованы в работе: Некрасова И. М. Обзор и анализ источников ЦАОДМ о забастовках и волнениях рабочих производственной сферы в 1920-х годах // Трудовые конфликты. С. 75.

¹⁴ Конечно, как заметил в одной рукописной рецензии некогда советский, а позже немецкий историк С. Мадиевский, если бы в сталинские времена кто-то из советских граждан публично употребил бы некоторые критические замечания Ленина о бюрократии или коммунистах (например, «комвранье»), то он быстро оказался бы в ГУЛАГе.

 

8.5. ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД, «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ»

Ранее мы уже отчасти касались того факта, что с наступлением периода НЭПа вопрос социализма дополнился в мышлении Ленина новыми элементами, новыми соображениями. Прежде всего Ленин ясно дал понять, что сам он не собирается поддаваться влиянию пропаганды своей партии в теоретических вопросах, ясно и однозначно отделив в понятийном отношении период НЭПа от социализма. Первый был определен как незапланированный «переходный этап» в рамках переходного периода. Ленин сознательно старался избежать той методологической ошибки, которая была допущена в годы военного коммунизма, когда отношения «военной экономики» пытались легитимировать теорией социализма¹. Следовательно, после введения НЭПа произошла своего рода «реставрация» и в области теоретико-идеологического мышления, вместо понятия социализма гражданские права снова получило понятие переходного периода. Социализм отдалился от реальности и в теоретическом плане.

Все это отразилось даже в названии новой, «скорректированной» книги Бухарина, в которой говорилось уже не о коммунизме, а об экономике переходного периода с целью обосновать идеологию нового периода перехода. Однако эти два периода, два этапа слишком сближаются автором. «Организованное общество», пришедшее на смену капиталистическому товаропроизводительному обществу и в принципе относящее к понятию «переходного периода», Бухарин практически отождествлял с социализмом, считая категории политической экономии «неприменимыми» к отношениям НЭПа. Он не понял, что в этом смысле общество переходного периода все еще остается товаропроизводительным, рыночным обществом².

Это произведение не понравилось Ленину не только из-за этой «путаницы», хотя Бухарин действительно постарался учесть соображения своего «учителя», например употребил основополагающее ленинское понятие, связанное с переходным периодом, выражение «государственный капитализм». Однако Бухарин создал такую политическую терминологию, с помощью которой в качестве определяющего различия между понятиями капитализма и социализма подчеркивается лишь разница между характером государственной власти. Ленин действительно снова, после весны 1918 г., поместил в центр своих рассуждений понятие государственного капитализма как части переходного периода, однако у него это понятие структурировано. Оно имело непосредственное политическое значение, указывая, что по сравнению с анархическим частным капиталом и хаотической бесконтрольностью «мелкобуржуазного хозяйствования» (25 миллионов мелких участков вместо крупного замлевладения!) советское государство оказывало предпочтение организованному крупному капиталу и государственной собственности, поставленной на коммерческую основу. Капитализм, «контролируемый» государством, был единственным способом осуществления «организованного отступления», поскольку он один мог сменить бюрократический централизм военного коммунизма, также порождавший хаос. Конечно, Ленин говорил об «отступлении» только по сравнению с теоретическим социализмом, а конкретно речь шла о шаге вперед по сравнению с экономической политикой военного коммунизма. Теоретически описав государство переходного периода как «буржуазное государство» без буржуазии, Ленин после введения НЭПа в конце концов говорил о складывании государственного капитализма без капиталистов, поскольку, помимо прочего, осуществляется «перевод госпредприятий в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания»³. В такой форме происходило действительное «отступление» по сравнению с теоретическим социализмом, поскольку в центр новой политики были поставлены не потребности, а прибыльность. Зато в политическом отношении был сделан шаг вперед, были стабилизированы социальные основы политической власти, осуществлялась «смычка» (союз рабочего класса и крестьянства).

В противовес Бухарину и всем группировкам, стоявшим на почве левых коммунистических традиций партии, Ленин в своем последнем выступлении в ноябре 1922 г. однозначно заявил, что история еще не поставила на повестку дня осуществление социализма, что на очереди - переходный период, создание исторических и культурных предпосылок социализма, и в свете этого «социализм» военного коммунизма превратился в «ошибку», в «тупик». Итак, если в 1919 г. Ленин еще старался превратить необходимость военного коммунизма в добродетель, то с 1921 г. добродетель снова стала «необходимостью», причем преувеличенно воспринятой (см.: восстание в Кронштадте и крестьянские восстания, «антоновщину»). Так в противовес военному коммунизму возникла идея «чистой формы государственного капитализма», без которой не может обойтись советская власть. В одной из своих последних работ, статье «О кооперации», Ленин определил цель НЭПа «в получении концессий; концессии уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом государственного капитализма»⁴. И поскольку Ленину, как он сам подчеркивал, «всегда была важна практическая цель», он экспериментировал только с такими теориями, которые способствовали достижению практической цели. А суть дела для него состояла в том, чтобы в России сложилась такая форма капитализма, которая ранее была неизвестна истории. «...Для меня важно было, - писал он в той же статье, - установить преемственную связь обычного государственного капитализма с тем необычным, даже совсем необычным, государственным капитализмом, о котором я говорил, вводя читателя в новую экономическую политику»⁵.

В данном случае понятие нового государственного капитализма имеет два значения: с одной стороны, оно обозначает один из секторов рыночной смешанной экономики, а с другой стороны, употребляется в формационном смысле как метод хозяйствования и строй переходной эпохи. Один из этапов переходного периода Ленин назвал в кавычках таким «государственным капитализмом», которого не найти «ни в каких учебниках» и даже «в работах Маркса»: «По вопросу о государственном капитализме вообще наша пресса и вообще наша партия делают ту ошибку, что мы впадаем в интеллигентщину, в либерализм, мудрим насчет того, как понимать государственный капитализм, и заглядываем в старые книги. А там написано совершенно не про то..., нет ни одной книги, в которой было бы написано про государственный капитализм, который бывает при коммунизме»⁶. (Слово коммунизм здесь тождественно Марксовому понятию «политического социализма» [«сырого коммунизма»], когда социализм появляется в виде цели, задачи государства, интереса рабочего класса, но в экономическом смысле еще не достиг стадии осуществимости). Необычайно важным было признание Лениным того, что одной советской власти, одного «рабочего государства», иначе говоря, «политического социализма» не достаточно для перехода к социализму в экономическом значении этого понятия. В этой связи может быть понято замечание Ленина о том, что «государственный капитализм, хотя он и не является социалистической формой, был бы для нас и для России формой более благоприятной, чем теперешняя. ... Это означает, что мы не переоценивали ни зародышей, ни начал социалистического хозяйства, хотя мы уже совершили социальную революцию; напротив того, мы уже тогда (в 1918 г.! - Т. К.)в известной степени сознавали: да, было бы лучше, если бы мы раньше пришли к государственному капитализму, а уже затем - к социализму»⁷.

Как мы уже указывали, по мысли Ленина, специфической функцией, определенной целью «советского государственного капитализма», которая была декларирована и на съезде партии, было создание политических и культурных предпосылок социализма. В этой области он спорил с меньшевиками, западными социал-демократами, либералами и всеми теми, кто ставил под сомнение «смысл большевистского эксперимента», не видя как раз его оригинальности. Ленин рассматривал себя представителем такой концепции развития, которая не имела реальной альтернативы в левом лагере. Он снова определил своеобразие русской революции в том, что система предпосылок социализма в этом случае должна была возникнуть не до, а после революции. «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры..., - писал Ленин, - то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»⁸. Ленин и раньше, касаясь международной изоляции революции, ее «одиночества», задавал вопрос: «А если у нас при тех условиях отсталости, при которых мы вошли в революцию, сейчас нужного нам промышленного развития нет, то что же мы - откажемся? упадем духом»?⁹ А если «отказаться» невозможно (что, в конце концов, было доказано победой в гражданской войне), то не оставалось ничего другого, как бороться за «выживание».

 

Примечания:

¹ Интересно, что даже Н. Валентинов (Вольский), давно знавший Ленина, в своих воспоминаниях о НЭПе и внутрипартийных отношениях остался - как и большинство меньшевиков - совершенно нечувствительным по отношению к теоретическим усилиям Ленина, видя в них лишь отражение властных маневров. См.: Валентинов Н. НЭП и кризис партии. По этим рельсам как будто идет и современная историческая наука, выбросившая за борт теоретические проблемы социализма.

² Бухарин Н. Экономика переходного периода. Госиздат. М., 1920.

³ Ленин В. И. ПСС. Т. 44. С. 343. Рассмотрев ленинское понимание социализма, Г. Секей не согласился с мнением о применимости к НЭПу понятия «государственный капитализм» как категории формационной значимости. См.: Szekely G. Lenin es a szocializmus. In: Multunk, 2001, №2-3. P. 130-178.

⁴ Ленин В. И. О кооперации // Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 374.

⁵ Там же.

⁶ Ленин В. И. Политический отчет ЦК РКП(б) //Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 84. Подробнее см.: Краус Т. Советский термидор. С. 119-121.

⁷ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 280.

⁸ Там же. С. 381.

⁹ Там же. Т. 44. С. 310.

 

8.6. «БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ ЦЕНТРАЛИЗМ» И ТЕРМИДОРИАНСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА

Уже в сталинскую эпоху было ясно, что определяющее место в «ленинском наследии» занимает борьба с бюрократией¹. Конечно, это «соображение» можно было довести до такой степени, что обуздание бюрократии стало одним из определяющих элементов известных террористических мер, применявшихся в 1930-е гг. У Ленина это устремление не было направлено на заклеймение «классового врага», а указывало на качество нового государства, на характер и специфические черты нового режима. Борьба с бюрократией одновременно выражала проблему становления новой общественной формы и социальную и культурную проблему (эти проблемы, собственно, не были разработаны в течение всей советской эпохи). Теоретическое и политическое значение проблемы бюрократии проявилось в двух аспектах. С одной стороны, оно раскрылось в полемике, связанной с перспективами НЭПа, которую Ленин и большевики вели с бывшим руководителем пропаганды Колчака Николаем Устряловым и поддерживавшими его интеллигентами, сменовеховцами, а с другой стороны - во внутренней борьбе вокруг создания СССР и борьбе Ленина против утверждения привилегированного слоя, обособленного от общества.

«Безвыходность» исторического положения советской власти почувствовал Николай Устрялов, инспирировавший национал-большевизм, интеллигентское «сменовеховское» направление, искавшее на основании наследия «Вех» возможности соглашения с (советской) властью и Красной армией, которая «защищала имперские интересы России». Конечно, Устрялов был готов встать на сторону «декоммунизированной» советской власти не только в интересах имперского национализма. Близкая к нему группировка русской интеллигенции, как неоднократно заявлял Устрялов, рассматривала «эволюцию» большевизма, НЭПа как «перерождение коммунизма» и призывала эмиграцию примириться с большевиками в интересах углубления этой «эволюции». Устрялов писал: «На наших глазах происходит то тактическое “перерождение большевизма”, которое нами упорно предсказывалось уже более полутора лет... Коммунизм из реальной программы дня постепенно становится своего рода “регулятивным принципом”, все меньше отражающимся на конкретном организме страны»².

В его интерпретации коммунизм «упразднит самого себя», как, согласно аналогии, история французской революции продолжалась от якобинской диктатуры до Наполеона. Многие пункты обрисованной Устряловым конкретной программы похожи на «модернизационные» цели белого движения 1919 г.: ликвидация коммунизма и стабилизация положения зажиточного крестьянства; «примирение» с великими державами с сохранением русского «национального величия»; привлечение иностранных капиталов под строгим контролем государства; сильная диктаторская власть, опирающаяся на армию и на «активные элементы» страны (под которыми нужно понимать соединение аппарата с классом новых собственников); абсолютное отрицание монархической реставрации, «союз дружбы» с революцией. Вместо «непримиримой либеральной контрреволюции» в этой программе выдвигается перспектива термидорианской реставрации, своего рода буржуазного перерождения революции на базе авторитарного режима нового типа³. Так вырисовывалось своего рода контрреволюционное представление о национальном капитализме, которое было настолько серьезно воспринято Лениным, что он касался его во многих статьях и выступлениях в качестве реальной возможности капиталистической реставрации. Ленин отнюдь не разделял появившейся в советской прессе упрощенной критики «устряловщины», так как и сам сознавал, что большевики, восстанавливая капитализм, берут на себя вынужденный риск («самотермидоризация»), в то время как другие, придерживаясь мифа о военном коммунизме, называли НЭП «брестской» экономической политикой. На XI съезде партии Ленин спорил с теми коммунистами, которые недооценили выводы Устрялова и сменовеховцев, то есть термидорианскую альтернативу. Ленин изучал утверждение в России «капитализма без буржуазии», главным образом стараясь понять, какие социальные отношения и слои укрепятся и будут влиять на структуру политической власти. Такой же была и исходная точка рассуждений Устрялова. Ленин прежде всего боялся осуществления предсказания Устрялова о своего рода союзе между слоем государственных чиновников и возрождающейся буржуазией. На XI съезде партии в марте 1922 г. он сказал следующее: «Я хотел, в связи с этим, коснуться вопроса о том, что такое новая экономическая политика большевиков - эволюция или тактика. Так поставили вопрос сменовеховцы... “Но эта Советская власть строит какое государство? Коммунисты говорят, что коммунистическое, уверяя, что это - тактика: большевики обойдут в трудный момент частных капиталистов, а потом, мол, возьмут свое. Большевики могут говорить, что им нравится, а на самом деле это не тактика, а эволюция, внутреннее перерождение, они придут к обычному буржуазному государству, и мы должны их поддерживать. История идет разными путями”, - рассуждают сменовеховцы. ... Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу. ... Надо сие откровенное заявление сменовеховцев приветствовать. Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит.... Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Оно - основная и действительная опасность. ... Борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более ожесточенной и опасной, потому что мы не всегда ясно видим, где против нас враг и кто наш друг»⁴.

Другой наиболее значительный теоретик партии и ее «любимец», Н. Бухарин, вскоре после смерти Ленина подробно показал, что «авторитарный» замысел Устрялова не традиционен, а родственен духу новой эпохи, ведь и сам Устрялов, точно оценивая свою эпоху, чувствовал в ней «пульсирование цезаризма». Ясно, что можно было думать лишь о диктаторской форме восстановления капитализма, так как в конечном итоге именно это - как и в случае французской революции - и означало бы термидорианское перерождение. Во время этих споров, в 1922 г., еще продолжался беспримерный голод. Эти нищенские условия укрепляли тягу к порядку не только в мышлении обладателей власти, но и в среде простых людей, еще сильнее возбуждаемых национализмом. Это душевное состояние имел в виду Бухарин, уничтожая устряловский вызов в брошюре «Цезаризм под маской революции»⁵. В Устрялове он видел угрозу, которая может «отпугнуть» товарищей по партии от НЭПа, вследствие чего они могли, оставив «либеральный» курс, снова вернуться к прежним методам «военного коммунизма». Следуя ленинской логике, он еще не подозревал, что настоящая опасность заключается не в устряловском прообразе «капиталистической диктатуры», - в действительности настоящая диктатура тогда грозила уже с другой стороны. Хотя в то время еще не был решен вопрос о том, какая социально-политическая сила и в какой форме поставит под контроль деревню с ее сложными противоречиями в интересах государственного накопления. Бухарин так обобщил суть устряловской теории, «устряловщины»: «Это есть теория, стратегия, тактика российского фашистского цезаризма. Все элементы этого даны у Устрялова: его национализм, его “национал-большевизм” (некоторые германские фашисты называли себя именно так), его резко выраженный антипарламентаризм с генералами и рейхсвером, его культ Муссолини, его ставка на гегемонию “ординарной буржуазии”, руководителя “крепкого мужика”, его неприкрытый цезаристский идеал, его “национально-империалистские” вожделения, его культ “эроса власти”, его борьба (пока осторожная) с социализмом. Он надеется, что все эти элементы “вызреют” не только у него, и вылупится в конце концов великий Мессия, который уже по настоящему взнуздает “сброд”...»⁶.

Задумавшись над социальной основой термидорианской цезаристской реставрации, Бухарин отыскал ее корни в нэповской России. «А по существу дела, - писал он, - он (Устрялов. - Т. К.) защищает, как это ни странно, реформированное самодержавие, самодержавие нового образца. Фашистские цезаризм это ведь и есть не что иное, как форма самодержавия, которая прошла через огонь и медные трубы, которая вместо старых дворянских гербов имеет золоченые гербы “шиберов”, спекулянтов и подозрительных “дельцов”, которая опирается на новое служилое сословие, кулаков и лабазников, развращенную и подкупленную “свою” “массу” из “деклассированных”»⁷.

Тем самым Бухарин действительно довел до конца, больше того, уточнил рассуждения Ленина, но при этом упустил из виду, что диктатура уже грозит не справа, а ее основой может послужить именно новая бюрократия. Быть может, советская верхушка не была заинтересована в анализе советской формы «цезаризма», хотя эта проблема была затронута использованием понятия «бонапартизм» в ходе борьбы за власть, которая стала грубее после смерти Ленина. Как известно, в 1922-1923 гг. в борьбе за власть со Сталиным в бонапартизме обвинялся и наркомвоенмор Троцкий. С другой стороны, исторический фундамент «цезаристского самодержавия» был гораздо стабильнее, чем это представляли себе некоторые большевистские теоретики. Хотя Ленин и не относился к их числу, его долгое время занимали характерные черты российского самодержавия. Он видел, что советская бюрократия содержит в себе почти все существенные черты российского прошлого (коррупцию, безжалостность по отношению к нижестоящим и приспособленчество и карьеризм по отношению к вышестоящим и т. д.), однако он сделал все возможное - даже с этой бюрократией, - чтобы любой ценой предотвратить полную реставрацию капитализма. Некоторый оптимизм вселял в него тот факт, что социальными источниками новой бюрократии были в основном рабочие и крестьяне.

Ленин искал методы «гуманизации» советской бюрократии, например посредством «публичного контроля», ограничения привилегий и возвышения коммунистических рабочих кадров. Это страстное стремление Ленина отразилось в спорах вокруг создания СССР. В этом отношения взгляды Ленина прояснились прежде всего в процессе создания СССР, когда он вступил в конфронтацию со сталинской идеей «автономизации» (Сталин представлял себе все советские республики автономными республиками в рамках Российской Федерации). Тогда окончательно сложился и облик Ленина как «основателя государства». Уже будучи тяжело болен, он в важной статье занимался значением национального вопроса вообще, а особенно - с точки зрения формирования СССР. В этой области бичевание бюрократических решений также стало важным аспектом поиска «демократических возможностей»⁸. Реальной ставкой в этой борьбе⁹ был ответ на вопрос: мог ли быть ограничен бюрократический централизм как специфическое проявление государственного угнетения, как совокупность отношений, имевших глубокие исторические корни? Ленин считал ограничение бюрократического централизма принципиальным вопросом с трех взаимосвязанных точек зрения. С одной стороны, с точки зрения создания СССР он показал, что с весны 1922 г., со времени т. н. грузинского конфликта, малые народы беззащитны перед лицом великорусского шовинизма, самодурствующей, унаследованной в основном от царского режима, централизованной, беспощадной русской бюрократией, и они не могут противостоять угнетению иначе, как посредством национализма, сопротивления советской центральной власти. С другой стороны, Ленин разглядел различие в чертах национализма «угнетающих» и «угнетенных» народов и сумел связать этот конфликт с бюрократическим централизмом как одним из его источников.

Изучая - с беспримерной для своей партии и эпохи чувствительностью - взаимоотношения этих двух типов национализма, Ленин в последних работах предупреждал о том, что большую опасность всегда представляет собой национализм большого народа, «великорусский национализм», так как малые народы, испытавшие вековое угнетение, были вынуждены перенести столько страданий, что не в состоянии сразу освободиться от рефлексов националистической «самозащиты». Он считал, что «великорусским коммунистам» необходимо сделать уступки в этой области. Тяжело больной Ленин вряд ли испытывал большой оптимизм, формулируя именно в тот день, 30 декабря, когда Сталин на X Всероссийском съезде Советов объявил о создании СССР, тысячу раз цитировавшиеся с тех пор и в тысячу первый раз цитируемые здесь знаменитые слова: «...Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того - незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений. ... Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой “великой” нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически. Кто не понял этого, тот не понял действительно пролетарского отношения к национальному вопросу, тот остался, в сущности, на точке зрения мелкобуржуазной и поэтому не может не скатываться ежеминутно к буржуазной точке зрения»¹⁰.

Критикуя в этом духе национализм прежних угнетателей, Ленин в заметке «К вопросу о национальностях или об “автономизации”» выступил за большую независимость национальных республик в рамках советской федерации с целью создания как можно более крепкого союза государств.

С третьей стороны, Ленин связал весь этот круг вопросов с проблемой нового бюрократического аппарата. Отвергая предложение Сталина о вступлении советских республик в Российскую Советскую Социалистическую Республику (и предлагая вместо этого вступление всех республик на одинаковых правах в советскую федерацию), Ленин имел в виду именно укрепление не бюрократического централизма наднациональной государственной власти, а федеративной государственной организации (конечно, известно, что при практическом осуществлении она лишь с большой натяжкой могла быть названа федеративной), обеспечивающей больше свободы для развития национальных традиций (языка, культуры). Судя по тому, как Сталин, Орджоникидзе, Дзержинский и прочие известные «бюрократические централисты» растоптали то направление в руководстве грузинской коммунистической партии, которое склонялось к федеративному решению национального вопроса, было ясно, что становление нового государства и системы его институтов неразрывно связано с основополагающими проблемами переходного периода. Необычайно важным было замечание Ленина о том, что иногда коммунисты нерусского происхождения, возможно, именно из-за имеющегося у них «комплекса неполноценности», ведут себя как «великорусские держиморды». В этой связи он ссылался на Сталина с его «нетерпимым» отношением к малым нациям. Эта «компенсаторная установка» Сталина (который «хотел казаться более русским, чем сами русские») усиливала ту шовинистическую бюрократическую традицию, которая имела очень глубокие корни в царской России, где на «окраинах» малые народы постоянно сталкивались с русской бюрократией. Ленин писал и о том, что борьба с национализмом (которая неизбежно должна пройти во всех местных аппаратах) будет по-настоящему эффективной только в том случае, если члены больших и малых наций выступят прежде всего против собственного национализма¹¹. Но что же произойдет, если такое выступление не состоится? Ответа на этот достаточно очевидный вопрос практически не было. Точнее, предполагалось, что за отсутствием других движущих сил эту задачу тоже придется взять на себя коммунистической партии.

В тексте, продиктованном несколько дней спустя, 4 января 1923 г., говорилось о том, что «отсутствие культуры» - настоящая почва для разрастания бюрократии, что бюрократия как обособленный аппарат, как содержащаяся обществом армия управленцев, располагающих собственными интересами и своеобразными «традициями», является главным препятствием на пути осуществления социализма. Согласно процитированным Лениным статистическим данным, в России (без Средней Азии, где даже еще и в 1923 г. было 90 % неграмотных) во время переписи населения 1897 г. на 1000 человек приходилось в среднем 223 грамотных, да и 23 года спустя, в 1920 г., число грамотных составляло всего 319 человек на 1000 жителей. «Речь должна идти о той полуазиатской бескультурности, - писал Ленин, - из которой мы не выбрались до сих пор и не можем выбраться без серьезных усилий, хотя имеем возможность выбраться, потому что нигде народные массы не заинтересованы так настоящей культурой, как у нас...»¹². Описанная Лениным социальная почва переходного периода характеризовалась не просто исчезновением немногочисленного коренного, революционного пролетариата (члены которого погибли на фронтах, поднялись в аппарат власти, бежали в деревню от голода и т. д.), но и тем, что пропаганда «советских идей» и культуры, стимулирование самодеятельности в деревне, среди неграмотного крестьянского населения натолкнулись на неслыханные трудности.

Лучше и красочнее всяких научных трактатов описывает эту ситуацию ставшая классической советская литература 20-х гг. Либерально-буржуазную цивилизацию западного происхождения и задуманную социалистическую культуру нельзя было строить непосредственно на том «социокультурном» фундаменте, который был так глубоко и наглядно изображен советскими писателями того времени (Бабелем и Веселым, Пильняком и Маяковским, Ильфом, Петровым и Зощенко, Шолоховым и Булгаковым). Ленин не случайно убеждал Бухарина и других в том, что нужно не фантазировать о создании «пролетарской культуры», опираясь на вульгарный классовый подход, а стараться достичь нормального уровня «буржуазной» культуры. Размышляя о культурных предпосылках социализма, стоит вспомнить, например, красноармейца из рассказа Шишкова¹³, «Голый год» Пильняка или «Конармию» Бабеля, позволяющие понять те реальные особенности «социальной почвы» того времени, на которые реагировал Ленин в своих поздних теоретических рассуждениях.

В статье «Лучше меньше, да лучше», одной из последних статей, появившихся при жизни Ленина, в номере «Правды» 4 марта 1923 г., был поднят вопрос, интересовавший Ленина еще при осмыслении термидорианской альтернативы: в какой степени отношения «государственного капитализма» коррумпируют этот аппарат, обладающий «азиатскими» историческими корнями, в какой степени удастся партии мобилизовать этот аппарат на осуществление общественных целей и интересов? Мы подчеркивали, что ленинские меры по улучшению работы госаппарата в действительности не решили проблемы, и именно Ленин в этой статье указал на причины этой неудачи. Стремясь прежде всего сломить старые бюрократические традиции, Ленин укорял прекраснодушных интеллигентов, разглагольствующих о «пролетарской культуре». «Нам бы, - писал он, - для начала достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур добуржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п.»¹⁴. По его мнению, пока еще не возникло аппарата, «действительно заслуживающего названия социалистического, советского», однако он видел хорошие возможности для его возникновения именно ввиду интереса, приверженности народа к культуре. В кажущихся пророческими словах статьи, которые Ленин как будто адресовал и самому себе, он призывал к терпению в деле ликвидации культурной отсталости: «Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском...»¹⁵.

В то же время Ленин ненавидел подражание, не верил в него, больше того, посвятил «подражателям» Западу отдельную статью («О нашей революции», 17 января 1923 г.), в которой реагировал на «записки» Суханова. Суханов упрекал Ленина в «ревизионизме» с позиций ортодоксального (как писал Ленин, «педантского») марксизма, который в 1923 г. казался глубоко консервативным и антиреволюционным. Будучи «ортодоксальными марксистами», меньшевики действительно не поняли того, что, как писал несколько позже Грамши, Октябрьская революция произошла вопреки «Капиталу» Маркса. Критикуя «мелкобуржуазных демократов», «героев II Интернационала», Ленин писал: «...Даже лучшие из них кормят себя оговорочками, когда речь идет о мельчайшем отступлении от немецкого образца, уже не говоря об этом свойстве всех мелкобуржуазных демократов, достаточно проявленном ими во всю революцию, бросается в глаза их рабская подражательность прошлому»¹⁶.

Первая мировая война, которая была внешней предпосылкой русской революции, была войной, беспримерной во всемирной истории, и имела такие особенности, что после ее окончания даже в богатейших буржуазных государствах не удалось восстановить «нормальных буржуазных отношений». А из своеобразия исторического развития России Ленин вывел своеобразие русской революции. Россия, писал он, стояла «на границе стран цивилизованных и стран, впервые этой войной окончательно втягиваемых в цивилизацию, стран всего Востока»¹⁷. Именно учитывая эти «восточные особенности», Ленин обращался к «педантским марксистам» с вопросами: «Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»¹⁸.

Однако в этих заключительных вопросах о том, почему народы России не могут идти путем, отличным от указанного «наиболее развитыми» буржуазными странами, и догонять другие народы «на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя», чувствуется некоторая неопределенность. Эти мысли не случайно высказаны в вопросительной форме. С октября 1917 г. Ленин точно знал, что опасность падения советской власти заложена в факте ее изоляции. Через своеобразную революцию он хотел пробиться ко всеобщему развитию, которое, однако уже не было и не могло быть под его контролем.

 

Примечания:

¹ Эта тема является лейтмотивом главного идеологического произведения сталинского времени, «Краткого курса ВКП(б)» (М., 1938). Об этом см.: Krausz Т. A «Rovid tanfolyam» es а tortenelem. In: Vilagossag, 1989, № 3. P. 174-179.

² Смена вех, 12 ноября 1921 г., № 3. С. 14.

³ Там же. См. еще: Краус Т. Советский термидор. С. 102-114. Программы белых генералов см. в уже упомянутой книге: Ивана Халаса (Ivan Halasz).

⁴ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 93-95.

⁵ Бухарин Н. Цезаризм под маской революции. М., 1925.

⁶ Там же. С. 72.

⁷ Там же. С. 73-74.

⁸ Даже автор новейшей оправдывающей Сталина работы (хотя эта толстая книга в значительной степени относится к области фантазии) не отрицает аутентичности этой статьи Ленина, хотя и считает, что с 1922 г. Ленина вводили в заблуждение сторонники Троцкого (Горбунов, Фотиева и Гляссер). Автор книги изображает целый «заговор». Его версия неубедительна и в том отношении, что Ленин не получил соответствующей информации по грузинскому конфликту. См.: Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина. Реальность истории и мифы политики. М., 2003. С. 345 -362.

⁹ История этих споров подробнее исследована мной в кн.: Krausz Т. Bolsevizmus es nemzeti kerdes... P. 107-125.

¹⁰ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 358-359.

¹¹ Там же. С. 360-362.

¹² Ленин В. И. Странички из дневника // Там же. С. 363, 364.

¹³ Красноармеец Павел Мохов, вернувшись после окончания гражданской войны в родное село, организовал в нем театральный кружок и сочинил трагедию, показанную при огромном, но своеобразном интересе местных жителей. О предстоящем спектакле селян оповещали плакаты, на которых было написано: «Прошу на пол не харкать», «Во время действия посторонних разговоров прошу не позволять», «В антрактах матерно прошу не выражаться». В конце каждого плаката стояло: «С почтением автор Мохов». См.: Шишков В. Спектакль в селе Огрызове.

¹⁴ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 389.

¹⁵ Там же. С. 391.

¹⁶ Там же. С. 378. Статья была напечатана в «Правде» 30 мая 1923 г.

¹⁷ Там же. С. 379.

¹⁸ Там же. С. 381.

 

8.7. ТЕОРИЯ СОЦИАЛИЗМА И ВЗАИМОЗАВИСИМОСТЬ ЕЕ ЭЛЕМЕНТОВ

Быть может, уже и на основе осуществленной до сих пор реконструкции выяснилось, что после введения НЭПа Ленин видел практическую перспективу такой смешанной рыночной экономики, контролируемой государством, в которой важнейшим сектором, наряду с «государственно-капиталистическим» и «государственно-социалистическим», должно было стать частное крестьянское хозяйство, несущее государственные налоги¹. В принципе важная роль, в первую очередь в сельском хозяйстве, должна была быть отведена добровольным кооперативам, кооперативно-самоуправленческим коммунальным предприятиям, коммунальным хозяйствам. Эти формы должны были стать «островками социализма», прообразами добровольных общин, экономическо-организационных, производственных и потребительских единиц будущего социалистического общества.

Очевидно, что с точки зрения накопления наиболее важный сектор в тот момент составляли находившиеся в государственной собственности промышленные и банковские структуры, которые непосредственно управлялись и контролировались государством, а приносимая ими прибыль составляла самую значительную статью непосредственных бюджетных доходов. Чтобы понять значение, которое Ленин придавал «государственно-социалистическому» сектору, необходимо рассмотреть один из последних в его жизни споров о сохранении государственной монополии внешней торговли. Ленин считал важным элементом накопления капитала экономическое усиление советского государства посредством государственной монополии внешней торговли, за сохранение которой он вел долгую и упорную борьбу, даже несмотря на постигшую его тяжелую болезнь. Свою концепцию Ленин изложил в письме Сталину для пленума ЦК 22 сентября 1922 г., полемизируя с Бухариным и Пятаковым, которые отвергали государственную монополию во имя частной торговли и интересов рынка². Касаясь создания смешанных обществ, он, возражая Бухарину и соглашаясь с Красиным, считал, что эта проблема имеет одновременно экономическое, социальное и политическое значение и может интерпретироваться лишь с точки зрения системы в целом, конкретного состояния политических и классовых отношений. Смешанные общества, писал он, «представляют из себя способ, во-первых, мобилизовать крестьянский товарный фонд и, во-вторых, заполучить прибыли от этой мобилизации не меньше, чем наполовину в нашу государственную казну». Таким образом, по мнению Ленина, именно Бухарин обошел суть вопроса, так как не понял, что «мобилизация крестьянского товарного фонда» «даст доход целиком и исключительно в руки нэпманов». Относительно же «классовых последствий» монополии внешней торговли Ленин, цитируя Красина, отметил, что без этой монополии «в деревне будет искусственно (! - Т. К.) введен самый злостный эксплуататор, скупщик, спекулянт, агент заграничного капитала, орудующий долларом, фунтом, шведской кроной»³. О том, какую «эксплуататорскую» роль может играть государство, Ленин по политическим мотивам не писал. В то же время он приводил убедительные аргументы и, подчеркивая роль мировой экономики, «убеждал» своих соратников в том, что материально-экономическая разница между богатыми и бедными странами может быть сокращена только усилиями государства, поскольку в условиях беспощадной экономической конкуренции других возможностей для этого нет⁴. Благодаря этой логике многим стало ясно, что Россия не способна восстановить промышленность без защиты, выражающейся в монополии внешней торговли, и здесь недостаточно одной таможенной политики, поскольку, как отметил Ленин, богатое государство платит «вывозную премию за ввоз в Россию тех товаров, которые обложены у нас таможенной премией»⁵. (В конце концов весной 1923 г. XII съезд партии окончательно высказался за сохранение государственной монополии внешней торговли.)

Неограниченная рыночная конкуренция и связанные с ней кризисы (можно было сослаться на преодоление инфляции, финансовую реформу, аграрнопромышленные ножницы 1923 г.!)⁶ усиливали необходимость государственного вмешательства, которое Ленин рассматривал необходимым условием сохранения возможности социализма, перенеся акцент на изучение различий между различными формами государственной собственности. В области торговли эта проблематика проявилась особенно резко, ведь в 1920-1921 гг. торговля сельскохозяйственными товарами в решающей степени находилась в руках частников. Даже несмотря на хлебную монополию, городское население доставало около двух третей необходимых хлебных изделий, как тогда говорили, у «мешочников», у «спекулянтов», и этот процесс был лишь усилен НЭПом. Другим значительным источником накопления частного капитала были нелегальные производство алкоголя и торговля им, и в руках новой буржуазии сосредоточилась значительная часть сельской торговли промышленными товарами, прибывающими из города⁷. Как мы подчеркивали, «государственно-капиталистическая» собственность как «наиболее чистая форма» собственности не представляла серьезной силы. По данным 1925 г. 31 промышленная концессия в СССР давала не более 0,6% фабричного производства. Другой, более распространенной формой государственного капитализма была аренда государственных предприятий, но наиболее частыми в начале 1920-х гг. были частная посредническая и комиссионная торговля⁸. «Государственно-социалистическая» собственность как самая значительная форма собственности в промышленности означала источник непосредственного накопления, хотя нередкими были и комбинации «государственно-капиталистической» и «государственно-социалистической» собственности, которые, однако, не устранили, а, наоборот, обострили противоречия и конфликты между отдельными формами собственности, секторами и общественными классами⁹. «Государственно-капиталистическое» предприятие (действовавшее под контролем советского государства) сохранило капиталистическую логику функционирования, хозяйственный расчет, «государственно-социалистическое» предприятие также действовало в соответствии с рыночными законами НЭПа, однако эта государственная собственность была в принципе не отчуждаема от рабочего класса. Во внутренней системе разделения труда институты «рабочего контроля», профсоюзы и фабричные комитеты, в принципе (!) тоже могли влиять на решения руководства предприятия в интересах трудящихся, хотя прибылями в конечном итоге располагало государство.

Следовательно, Ленин считал невозможным устранение соревнования, поскольку без него не мог бы функционировать капитализм, восстановленный в рамках НЭПа, а также реально считался и с последствиями международных отношений мировой экономики. Он понимал, что неравноправный характер конкуренции в рамках мировой и национальной экономики должен компенсироваться государством, например с помощью мер социальной политики. В выступлении на XI съезде партии Ленин особо подчеркнул, что Россия периода НЭПа развивается в условиях многосекторной, смешанной экономики, в которой идет соревнование различных форм хозяйства с мобилизацией различных социальных сил: «Я говорил о коммунистическом соревновании не с точки зрения коммунистического сочувствия, а с точки зрения развития форм хозяйства и форм общественного уклада»¹⁰. Эти формы (мелкособственнический, государственно-капиталистический, государственно-социалистический и самоуправленческий кооперативный секторы) создали систему рыночной экономики, и это означало, что осуществление социализма как системы необходимо снять с повестки дня практической политики. Как мы уже подчеркивали, Ленин в теоретическом плане разместил эту систему в координатах теории формации с помощью понятия государственного социализма в качестве определенного этапа переходного периода. Все это служило цели сохранения социализма как сектора. (Конечно, сегодня мы уже видим, что реальным шансом на выживание обладал лишь «гипертрофированный» «государственно-социалистический» сектор).

Следовательно, в то время ленинская теория социализма укладывалась в контекст многосекторной экономики, в которой каждый сектор, в свою очередь, тоже состоял из нескольких подсекторов и организационных форм с той особенностью, что непосредственная коллективная собственность и производство воплощались как в форме добровольных объединений, так и при посредничестве государства, но, несомненно, лишь в небольшой части сельскохозяйственных и промышленных единиц.¹¹ (История их ликвидации завершится позже, в эпоху «великого перелома».) В конце своей жизни Ленин уделил большое внимание «самоуправленческому», «кооперативному социализму», исторической возможности реализации системы хозяйствования, опирающейся на непосредственную демократию, которую, как мы видели, Ленин называл «островками социализма»¹². В глазах Ленина кооперативные эксперименты¹³ имели огромное значение, так как «раз государственная власть в руках рабочего класса, раз этой государственной власти принадлежат все средства производства, у нас, действительно, задачей осталось только кооперирование населения. При условии максимального кооперирования населения само собой достигает цели... социализм»¹⁴. Хотя НЭП планировался «надолго», теоретический социализм не был снят Лениным с повестки дня даже в повседневных условиях восстановления рынка. Он писал, что «степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, ... степень подчинения его общим интересам раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов», то есть снова пришел к вопросу о кооперации. Из заявлений мыслителей, политиков, воспитанных в духе уважения рынка и государства, он знал, что «на кооперацию у нас смотрят пренебрежительно», а между тем она имеет «исключительное значение» «со стороны перехода к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина». Конечно, он понимал, что из-за отсутствия культурно-цивилизационных предпосылок сплочение всего населения в добровольных производственных и потребительских кооперативах потребует целой эпохи, но все же настаивал на постановке этой проблемы¹⁵.

Однако лишь из ленинской концепции социализма в целом, из полного контекста его мыслей выясняется, какие именно кооперативы и какой социализм он имел в виду. Как он писал, кооператив был продуктом капитализма, «коллективным капиталистическим учреждением», в котором заметно будущее социализма. С революционной перестройкой государственной власти производители получают возможность создавать кооперативы в соответствии со своими нуждами. «Несомненно также, - писал Ленин, - что в обстановке нашей теперешней экономической действительности, когда мы соединяем частнокапиталистические предприятия... с предприятиями последовательно-социалистическою типа... возникает вопрос еще о третьем виде предприятий, которые раньше не имели самостоятельности с точки зрения принципиального значения, именно: о предприятиях кооперативных». По сути дела Ленин говорил о возможности сосуществования государственных социалистических и кооперативных социалистических предприятий, хотя необходимо различать и две формы кооперативов: государственную и самоуправленческую¹⁶. К середине 1920-х гг. в поддерживаемых и созданных государством кооперативах объединилось около 10 млн человек. Ленин expressis verbis указал, что от прежней (военно-коммунистической, государственно-политической) интерпретации социализма нужно перейти (собственно говоря, возвратиться!) к идее «кооперативного социализма». «Теперь мы вправе сказать, - утверждал Ленин, - что простой рост кооперации для нас тожественен... с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм. Эта коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную “культурную” работу. Я готов сказать, что центр тяжести для нас переносится на культурничество, если бы не международные отношения, не обязанность бороться за нашу позицию в международном масштабе»¹⁷.

Конечно, как мы видели, Ленин с большой осторожностью касался перспективы истинного социализма, поскольку «мы безграмотны». Интересно, что в этом отношении к очень похожим теоретическим выводам пришел и Троцкий, отвергавший чисто экономическую критику военного коммунизма и различая, таким образом, экономическое и. политическое определение социализма. Экономическая необходимость, считал он, не всегда совпадает с политической необходимостью¹⁸. Необходимо отметить, что с течением времени и другие большевистские теоретики отказались от чисто нормативного понятия «социализм», заменив его историческим и экономическим подходом. Выделю прежде всего Преображенского и Бухарина, которые говорили об «азиатской форме социализма» в русских условиях¹⁹.

Ленин и в период военного коммунизма исходил из того, что при социализме количество затраченного труда нужно измерять количеством затраченного времени, выделяя различные виды труда по «трудности», «важности» и «значению» (поначалу при военном коммунизме различались четыре категории: к высшей относился тяжелый физический труд, а к низшей - административный). Конечно, в добровольных объединениях измерение труда может зависеть и от внутреннего соглашения членов коллектива. Поскольку с введением НЭПа кооперативные аграрные коммуны в принципе могли вступать в связь с другими - рыночным и государственным - секторами, производители должны были одновременно заботиться о непосредственном удовлетворении своих потребностей и поставлять определенную продукцию на рынок, хотя в целом определяющей для них была не рыночная прибыль. Непосредственное удовлетворение потребностей имело то преимущество, что позволяло без всяких учреждений заранее «предусматривать» соответствующие потребности и «способности»²⁰. Наиболее полная современная теория социализма принадлежит Иштвану Месарошу, который в своем капитальном труде обращается к исходным пунктам теорий Маркса и Ленина. Понятие социализма не связано у него с понятиями рыночной системы производства, он ищет и определяет это понятие за пределами рынка и государства, короче говоря, «за пределами капитала»²¹.

Первое поколение советских идеологов, в том числе и Ленин, видели главное различие между капиталистическим государственным капитализмом и государственным капитализмом диктатуры пролетариата в том, что политическая власть осуществляется в интересах разных классов, тем самым насаждаются разные отношения распределения и собственности, отдается предпочтение разным культурным ценностям, а перед обществом ставятся различные цели. С отказом от военного коммунизма Ленин, как это ясно вырисовывается в его мышлении и действиях, ограничивал возможность непосредственного социалистического товарообмена только государственно-социалистическим сектором, судьба которого зависела от рыночного соревнования с капиталистическими секторами, а также от «государственного регулирования купли-продажи и денежного обращения»²². В отличие от Ленина Бухарин часть определял эту «государственную экономику» как социализм в «Азбуке коммунизма», написанной совместно с Преображенским, и в «Экономике переходного периода». Собственно говоря, именно такое определение социализма как государственного социализма - минуя Ленина - непосредственно перекочевало в идеологическую среду сталинской эпохи. В теоретических рассуждениях Ленина ясно вырисовывались четыре возможности развития на «государственно-капиталистическом» этапе переходного периода, чем объясняется и то, что в разное время на Ленина ссылались представители самых различных течений как в СССР, так и за его пределами. Три из этих четырех возможностей были связаны с понятием социализма (четвертой возможностью был устряловский сценарий). Эти три основополагающие направления со временем дали о себе знать не только в области политического мышления и в борьбе направлений, но и в исторической науке.

1. Те политические или интеллектуальные группировки, политики и мыслители, которые считали социализмом многосекторную экономику НЭПа (в принципе характеризовавшуюся рынком, регулировавшимся государством, и контролировавшимся обществом государством) - позже их назвали «рыночными социалистами», «питались» главным образом идеями «позднего» Бухарина, который, между прочим, никогда не называл саму по себе рыночную экономику социализмом (но рассчитывал, хотя и иначе, чем Ленин, на продолжительное существование рыночной экономики)²³.

2. Сталина и его последователей позже назвали «государственными социалистами», хотя, как мы указывали, именно Сталин провозгласил в 1951 г. рыночную реформу социализма. В 1980-е гг. они и в действительности слились с рыночными социалистами, которых ранее называли «ревизионистами»²⁴. Характерные черты капиталистической природы «рыночного социализма» хорошо обобщены в цитированной книге И. Месароша, и с точки зрения настоящей работы очень важно, что Месарош «разоблачает» общие моменты в социал-демократическом по своим источникам мышлении и сталинской традиции. Эти общие моменты заключаются именно в «суеверном» (хотя и разного типа) отношении к рынку и государству, так как в обоих случаях резко отвергается превращение государственной собственности в коллективную. Как традиционные формы разделения труда, так и распоряжение прибавочной стоимостью находились под контролем обособленного аппарата, и все попытки изменения этого положения провалились из-за сопротивления руководства той партии, которую основал Ленин с прямо противоположными целями. Несмотря на то что поздние формы рыночного социализма преподносились как реформа государственного социализма, на самом деле первые оказались итогом эволюции последнего и в конечном итоге привели к капитализму²⁵.

3. Концепция социализма, характеризующегося ориентированным на потребности производством, базирующимся на самодеятельности, непосредственной демократией, кооперативными предприятиями, «кооперативным порядком» производственных и потребительских объединений, исходит или выводится из описанного нами мышления Ленина, ныне этой концепции посвящено уже много исторических работ²⁶.

Следовательно, как рыночные социалисты, так и государственные социалисты и «самоуправленцы» в разных отношениях ссылаются (могут ссылаться) на Ленина, чья теоретическая точка зрения на социализм базировалась на Марксовой концепции общественного самоуправления. Не забудем, что в период сталинского режима ленинская концепция социализма «оправдывалась» как идеология государственного социализма, в Конституции 1936 г. построенным социализмом провозглашался сам сталинский режим; во времена Хрущева в теоретической программе XXII съезда партии (1961) ленинская концепция социализма определялась как теория общественного самоуправления; наконец, во время перестройки М. С. Горбачева эта интерпретация была вытеснена, и ленинская теория социализма в качестве теории «рыночного социализма» оправдывала перестройку, которая закончилась падением всего строя и распадом СССР²⁷. В наши дни, в соответствии с презентистскими запросами, интерпретация, предлагаемая представителями главного направления в исторической науке, пошла еще дальше. Согласно этой интерпретации, Ленин и большевики помешали «естественной» эволюции НЭПа, складыванию «нормального» капитализма. Эта схема как в логическом, так и в историческом отношении хорошо укладывается в термидорианско-устряловскую «парадигму»²⁸.

Таким образом, ключ к понятию социализма у Ленина дает выражение «кооперативный социализм», которое может быть выведено из теоретических посылок, существовавших в ленинском мышлении еще до 1917 г. В наши дни «хозяином положения» может чувствовать себя, видимо, школа, продолжающая «термидорианско-устряловскую» традицию, так как русский «национальный» капитализм, восстановленный при господстве «нового класса», представляется стабильной частью нового мирового порядка. С точки зрения этой школы, история социализма кажется тупиковой, неудачной попыткой осуществления утопии, окончательно выброшенной теперь на свалку истории. В XX в. «социализм» был раздроблен жерновами «рыночной экономики» и «огосударствления», однако утверждение, что это опровергает теорию Ленина, не может быть отнесено к будущему, как это столь настойчиво провозглашается различными идеологами «конца истории», придерживающимися конъюнктурных рыночных ценностей. К тому же именно изучение «ленинского наследия» убеждает нас в том, что история никогда не может считаться абсолютным доказательством. Социализм, быть может, никогда не казался утопией в большей степени, чем именно в наши дни, однако и ныне не существует другой, исторически и теоретически обоснованной альтернативы существующему мировому порядку, кроме социализма.

 

Примечания:

¹ В конце своей жизни он подчеркивал в упомянутых «Страничках из дневника», что и в деревне исключена непосредственная коммунистическая организация крестьянства и навязывание коммунистических идей. 2 января 1923 г. Ленин писал: «...Мы можем и должны употребить нашу власть на то, чтобы действительно сделать из городского рабочего проводника коммунистических идей в среду сельского пролетариата. Я сказал “коммунистических” и спешу оговориться, боясь вызвать недоразумение или быть слишком прямолинейно понятым. Никоим образом нельзя понимать это так, будто мы должны нести сразу чисто и узкокоммунистические идеи в деревню. До тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма». Там же. С. 366-367.

² Ленин В. И. О монополии внешней торговли // Там же. С. 333-334.

³ Там же.

⁴ Там же. С. 335-336.

⁵ Там же. С. 335.

⁶ Эти явления затрагивали непосредственные условия быта, «выживания». Об этом свидетельствуют дневниковые записи М. А. Булгакова, наглядно показывающие условия жизни того времени: «30 сентября 1923 г. Москва по-прежнему чудный какой-то ключ. Бешеная дороговизна и уже не на эти дензнаки, а на золото. Червонец сегодня 4000 руб., дензнаки 1923 г. -4 миллиарда». Другая запись: «18 октября 1923 г. Четверг. Ночь. ...Червонец, с Божьей помощью, сегодня 5500 рублей (5 1/2 миллиардов).

Французская булка стоит 17 миллионов, фунт белого хлеба - 65 миллионов. Яйца, десяток, вчера стоили 200 рублей. (Так в тексте, вероятно - 200 миллионов рублей). Москва шумна. Возобновил маршруты трамвай 24 (Остоженка)». Булгаков М. А. Под пятой. Мой дневник. Изд-во «Правда». М., 1990.

⁷ A NEP tapasztalatai a Szovjetunioban. Р. 161.

⁸ Там же. Р. 171-173. Об этих вопросах см. еще цитированные работы Брюса, Самуэли и Сенявского.

⁹ Экономический и историко-экономический анализ взаимоотношений между секторами экономики см. в кн.: Колганов А. И. Путь к социализму. Трагедия и подвиг. «Экономика». М., 1990. С. 4-50.

¹⁰ Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 95.

¹¹ Krausz Т. A «sztdlini szocializmus» // Krausz Т. Lenintol Putyinig. P. 87-106. Накопился богатый исторический материал, посвященный сосуществованию коллективных секторов. Изучение этого вопроса началось уже в 1970-е гг. См.: Зеленин И. Е. Совхозы в первое десятилетие советской власти 1917-1927. «Наука». М., 1972.

¹² Ранее уже цитированный А. С. Сенявский, нарисовавший очень ясную картину внутренних противоречий НЭПа, как ни странно, отнес рассуждения о «демократическом социализме», «кооперативном» социализме к области либеральных иллюзий. Он пишет: «...Рассуждения... о каком-то “демократическом социализме”, “кооперативном” социализме и т. п., - всего лишь “ментальные игры” и иллюзии либеральных интеллигентов». См.: Сенявский А. С. Новая экономическая политика... С. 14.

¹³ Ленин В. И. О кооперации // Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 369-377.

¹⁴ Там же. С. 369.

¹⁵ «Надо ссужать кооперацию такими государственными средствами, которые хотя бы на немного, но превышали те средства, которые мы ссужаем частным предприятиям... Теперь мы должны сознать и претворить в дело, что в настоящее время тот общественный строй, который мы должны поддерживать сверх обычного, есть строй кооперативный.... Но чтобы достигнуть через нэп участия в кооперации поголовно всего населения - вот для этого требуется целая историческая эпоха». Там же. С. 370-372.

¹⁶ Там же. С. 374-375.

¹⁷ Там же. С. 376.

¹⁸ Троцкий Л. Д. Сочинения. Т. 12. С. 327. В то же время Троцкий оспаривал теоретическую правильность употребления понятия «государственный капитализм», в чем он вскоре упрекнет Зиновьева (который в этом случае, видимо, был прав). См.: Зиновьев Г. Ленинизм. Введение в изучение ленинизма. Л., 1925. С. 254-258. В декабре 1924 г. они оба считали нелепостью выдвинутый Сталиным тезис о «построении социализма в одной стране».

¹⁹ Подробнее об этом см.: Krausz Т. Atmeneti korszak. P. 208-209. На основании «Критики Готской программы» Преображенский отождествлял социализм с такой формой планового производства, в которой хозяйственная деятельность самодеятельных объединений регулируется не анархическим рынком, а общественным учетом. Суть социалистического распределения он видел в «обмене эквивалентными ценностями, равном измерении количества труда» (Преображенский Е. Социалистические и коммунистические представления о социализме // Вестник Коммунистической академии, 1925. С. 12, 56, 60-61).

²⁰ Поскольку в хаосе гражданской войны «были расстроены» и традиционные торговые связи, рынок не мог сыграть свою роль постпроизводственного регулятора, а после введения НЭПа наблюдался такой товарный голод, что практически не было товаров, не находивших своих покупателей. Идеи государственного планирования находились тогда в стадии зарождения. Мысль о создании государственного планового хозяйства возникла уже в 1920-е гг., и ее институциональным воплощением было создание в 1922 г. Госплана, инициированное Троцким и поддержанное Лениным.

²¹ Meszaros I. Beyond Capital. Merlin Press, London, 1995.

²² Ленин В. И. ПСС. Т. 44. С. 208.

²³ С такой интерпретацией идей Ленина можно столкнуться во многих работах представителей новейшей исторической науки. Буртин Ю. Другой социализм: Октябрь, НЭП и «завещание» Ленина в исторической перспективе. Красные холмы: Альманах. М., 1999, а также: Иванов Ю. М. Чужой среди своих: Последние годы жизни Ленина. М., 2002.

²⁴ Трансформациями «рыночного социализма» я занимался в двух работах, которые были опубликованы в полном варианте на английском языке: Krausz Т. Stalin’s socialism, а также: Krausz Т. Perestroika and the redistribution of property in the Soviet Union: political perspectives and historical evidence. In: Contemporary Politics Vol. 13, No. 1. 2007 March.

²⁵ См.: Meszaros I. Beyond Capital. P. 823-850.

²⁶ Наряду с И. Месарошом, эту традицию отчасти поддерживают троцкисты Западной Европы, а отчасти - российские самоуправленцы, сплотившиеся прежде всего вокруг журнала Альтернативы, который по своей направленности напоминает венгерский журнал Эсмелет (Eszmelet). См. еще: Onkormanyzas vagy az elitek uralma (Szerk.: Krausz Tamas - Tiito Lаszlo.) Liberter Kiado, 1995 и Allamszocializmus.

²⁷ Троцкого, который даже еще и в 1930-е гг. защищал государственную собственность как предпосылку социализма, позже резко критиковали марксисты, считавшие, что тем самым он стал защитником сталинизма. Эти критики забыли, что мысль Троцкого состояла именно в том, что советскую государственную собственность легче будет обобществить с помощью «революционного поворота», чем в том случае, если государственная собственность будет сначала путем приватизации отчуждена бюрократией и капиталом от тех, кто ее создал. Об этом см.: Краус Т. Советский термидор. С. 223-225.

²⁸ Варварским могильщиком капитализма изображает Ленина и «прозревший» Гимпельсон в уже цитированной работе: Гимпельсон Е. Г. Новая экономическая политика Ленина- Сталина.