Книги о Ленине

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ: НЕСКОЛЬКО ОБОБЩАЮЩИХ ЗАМЕЧАНИЙ

К ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПРОБЛЕМЫ

В начале и других местах настоящей книги я уже упоминал о том целенаправленном приеме, с помощью которого из ленинского наследия «удаляется» та базовая философская позиция, тот метод, которые сделали Ленина тем, кем он был. Прежде всего отрицается его крупнейшее практическое «открытие», точное теоретическое понимание, «реконструкция» и практическое применение Марксовой диалектики¹. Ленин уже из работ Гегеля понял, что материалистическая диалектика (и гносеология) включает в себя и самодвижение вещей, явлений и процессов, сознательную деятельность человека по преобразованию общества, и, следовательно, речь идет не об исторической диалектики мышления как такового, а о самодвижении, самотворении истории посредством общественных классов и индивидуумов. Для Ленина теория познания занимается не просто познанием действительности, а поисками истины, противоречий и путей их разрешения, возможностей радикального преобразования мира с той целью, чтобы люди по собственному желанию смогли освободиться от господствующих над ними «властей». Ленин актуализировал 11-й тезис Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Иначе говоря, история была для него не абстрактной тотальностью, которую нужно лишь познать, а опорой, позволяющей отыскать те элементы и тенденции, которые можно продолжить или изменить в условиях «катастрофы»².

Хотя исходной точкой в его «теоретической практике» было познание «общих законов мира и мышления», цель этого познания состояла в том, чтобы мышление и действие не утопали в мелочах, в партикулярной бесплодности, что особенно подчеркивалось им в борьбе против схоластики, релятивизма и мистики. Страстные поиски истины с молодых лет были связаны у Ленина с неприятием всех видов угнетения и эксплуатации. Здесь истоки борьбы Ленина с господствующими над людьми институтами и идеями, истоки радикального неприятия клерикализма. Он пришел к такому пониманию тотальности, согласно которому целое состоит из различных противоречий, раскрывая которые можно обнаружить элементы, процессы континуитета и дисконтинуитета в движении истории³. При таком понимании «социальная революция», то есть «качественный скачок», становится органичной и неотъемлемой частью истории «современного общества», что Ленин считал одним из важнейших выводов марксизма.

Исторически адекватная интерпретация ленинского марксизма может исходить из того, что, говоря языком марксизма, наследие Ленина было по существу конкретным, практическим применением и дальнейшим теоретическим осмыслением Марксовой теории формаций в исторических условиях и с учетом опыта определенного региона в определенную эпоху (прежде всего в условиях развития капитализма в России, революции 1905 г., начала войны 1914 г., складывания империализма, военного коммунизма и НЭПа). Важнейший из теоретических выводов, сделанных из накопленного опыта, заключался в том, что социальная революция и социализм (точнее, ведущий к нему «переходный период») стали для человечества конкретной исторической возможностью.

Конечно, мы знаем, что практическая тематизация политического и теоретического наследия Ленина как одной из исторических форм марксизма уникальна и неповторима. Однако, с другой стороны, это наследие воплощает в себе оригинальный опыт, «методологию» революционной теории и практики, которые, безусловно, сыграли колоссальную роль в истории XX века (независимо от того, как мы оцениваем этот факт). Об этом свидетельствует то обстоятельство, что вокруг ленинского наследия и в наши дни идут бурные политические и теоретические схватки, в которых участвуют представители почти всех политических и интеллектуальных направлений, включая различные течения марксизма.

Совершающиеся в наше, отнюдь не безмятежное время попытки «перезагрузить» ленинский марксизм для определенных направлений «антиглобалистских» движений⁴ объясняются прежде всего тем, что ленинская традиция марксизма является единственной, которая в течение некоторого времени предлагала настоящую антикапиталистическую альтернативу и пробивала брешь в стене капитализма, хотя сейчас и кажется, что эту брешь удалось заделать⁵. Положение в мире, сложившееся в 1990-е гг., показало, что глобальное господство капитала порождает новые формы сопротивления, представители которых не «списали» марксизм (или назовем его как угодно!) как теорию и общественное движение и в поиске альтернатив постоянно наталкиваются на «марксизм Ленина». Ленинская традиция содержит отправные пункты, аргументы, опыт практического движения, которые могут быть использованы в борьбе с капитализмом. На идеи Ленина опирались такие часто полемизировавшие и друг с другом марксистские авторы, как Лукач в 1920-е гг. и Грамши в 1930-е гг., а также многие оппозиционные политические и теоретико-философские течения, сложившиеся в рамках коммунистического движения. Следовательно, ставка в спорах о марксизме крупнее, чем можно было бы предположить, поскольку марксистская традиция, включая и марксизм Ленина, отнюдь не является лишь «безобидным» прошлым.

Примечания:

¹ Это значение деятельности Ленина было понято уже много десятилетий назад А. Грамши: Gramsci A. Filozofi ai l'rasok. P. 93-94.

² Ленин искал выход из четырех таких «катастроф»: 1) разложения традиционной России и утверждения капитализма в России на рубеже веков; 2) русско-японской войны и революции 1905 г.; 3) Первой мировой войны; 4) революций 1917 г., падения самодержавия и, наконец, разрухи гражданской войны.

³ Очень плодотворные, высказанные с точки зрения новой эпохи мысли и рассуждения по этим вопросам можно найти в работах: Michael-Matsas S. Lenin and the Path of Dialectic. In: Lenin Reloaded. P. 101-119 и Kouvelakis S. Lenin as Reader of Hegel: Hypotheses for a Reading of Lenin’s Notebooks on Hegel’s. The Science of Logic. In: Lenin Reloaded. P. 164-204.

⁴ Стремление перенести ленинский марксизм в XXI в. является у противостоящих существующей системе левых не затеей или экспериментами отдельных лиц, а международным явлением, которое недавно было обобщено под удачным названием группой хорошо известных теоретиков. См.: Lenin Reloaded.

⁵ На родине Ленина, где в «официальной» коммунистической партии и за ее пределами сохранилось много компонентов, в том числе и религиозного характера, культа Ленина, уходящего корнями в сталинскую эпоху, создано мало серьезных теоретических работ, систематических исследований по вопросу об историческом значении и актуальности ленинского наследия, хотя родилось несколько прекрасных биографий и важных трудов, достоверно изображающих человеческий облик Ленина в противовес морю «???» (выражение В. Логинова) литературы.

ПОНЯТИЕ И СИСТЕМАТИЗАЦИЯ

Ленин не просто «раскопал» теорию Маркса (он знал практически все работы Маркса и Энгельса, известные в то время!), покрытую «наслоениями» западноевропейских социал-демократических и анархистских толкований, но и, соединив теорию с практикой революционного движения, творчески применил идеи Маркса к российским условиям и, полемизируя с реформистскими течениями социал-демократии, обогатил теоретическое обоснование революционной деятельности, революционного движения множеством новых, оригинальных мыслей¹.

Систематизация наследия Ленина началась еще при его жизни, ее рассматривали средством легитимации в развернувшейся тогда борьбе за власть². Характерной чертой этих «деконструкций» было то, что марксизм не только был редуцирован до ленинского учения, воплощен в нем, не только был «русифицирован» в соответствии с властными интересами³, но и интерпретировался исключительно в качестве теории и практики революции и классовой борьбы без учета того развития и того метода, которые сделали марксизм тем, чем он был. Такой редукционистский подход к богатому творчеству Ленина постепенно упростил его до идеологии политической классовой борьбы и сохранения власти, в которой в сталинскую эпоху видели уже лишь партийную идеологию, а в качестве высшего и почти исключительного «носителя», «хранителя» марксизма выступала коммунистическая партия (позже - ее штаб, а еще позже - только ее вождь). Советы, профсоюзы и другие формы общественной самоорганизации, например рабочее движение, культурные объединения, добровольные производственные кооперативы, коммуны и т. д., которые фигурировали в ленинской теории как важнейшие структуры перехода к социализму, постепенно выпали из сферы теоретико-идеологического «воспроизводства»: все подверглось огосударствлению. При сталинской системе государственного социализма марксизм-ленинизм стал новой идеологической легитимацией. А после распада СССР оказалось, что «король голый», так как легитимационная идеология была выброшена на свалку истории вместе с развалившимся режимом. В таких условиях невозможно «раскопать» ленинское наследие без решимости и строгого исследования.

Следуя этим путем, Лукач и многие его последователи-антисталинисты, а также оппоненты (и, конечно, еще раньше - Грамши) уже в 1960-е гг., в условиях «ленинского ренессанса» хрущевских времен начали достоверным образом и на высшем уровне философского мышления разрабатывать жизнеспособные элементы досталинского марксизма. А в 1970-е гг. уже многие европейские и советские оппозиционные марксистско-коммунистические авторы (от Рудольфа Бахро до итальянца Герратаны или Ференца Тёкеи) пытались мобилизовать эти элементы в интересах построения аутентичной социалистической альтернативы государственному социализму. Уже тогда выяснилось, что ленинский марксизм как комплексное историко-политическое и научно-теоретическое явление не может быть редуцирован до роли опоры власти и обоснования «государственной опеки» над народом, как это в течение десятилетий делали советские идеологи и - в обратном смысле - их буржуазные оппоненты.

Осуществлявшиеся во многих местах мира попытки оппозиционеров реконструировать идеи Ленина были направлены на создание рамок новой, критической интерпретации марксизма: сложились экзистенциалистский марксизм, гносеологически инспирированный марксизм, а также «онтологическо-антропологический» марксизм, наряду с которыми распространились самоуправленческий марксизм и множество интерпретаций советско-коммунистического, структуралистского и гуманистического марксизма, которые в конечном итоге искали своего рода третий путь между консервацией государственного социализма и реставрацией капитализма. Все эти поиски имели различную форму и содержание, но были одинаково направлены в сторону аутентичного социализма. В противовес этим попыткам «систематизации», которые могут считаться различными философскими выражениями свободы личности и общества и непосредственной демократии, антиленинская аргументация, практически независимо от мировоззрения ее представителей, в конечном итоге проистекает из тезиса о «переходе ленинизма в сталинизм», который по сей день является и органическим элементом аргументации антиленинистского антикапитализма (марксизма?).

Сдержанное отношение к марксизму Ленина понятно, так как именно после распада СССР стало ясно, что этот исторически конкретный продукт интеллектуальной и практической деятельности, который больше не служит целям государственной легитимации, во всех отношениях - теоретически, политически и методологически - противостоит либеральной и националистической апологетике существующего строя, сопротивляется религиозным и спекулятивным «дополнениям» и интерпретациям и по своей внутренней логике может получить дальнейшее развитие только на основе соединения марксистской теории формаций и революционной, антикапиталистической практической деятельности. В то же время в числе субъективных причин неприятия ленинского марксизма нужно назвать то, что он наталкивается на «узконаучное» сопротивление левой академической интеллигенции, так как философское и «научно-дисциплинарное» деление, «расчленение» ленинского наследия, как показывает опыт предыдущих семи десятилетий, практически невозможно, поскольку это наследие во всех своих элементах устремлено на общий процесс, на целое. Двигаясь по следам Маркса, Ленин разрушил стены между наукой философией, теорией и практикой. Научный характер деятельности Ленина просто неотделим от преодоления капиталистической системы с помощью массового движения, в этом смысле марксизм Ленина прикован к крупнопромышленному рабочему классу XX века и его движению, будучи при этом методологически удивительно пригодным для осмысления «общего процесса» в любых новых условиях. Маркс с его результатами в области философии и политэкономии сохраняет свое значение и без революционного рабочего движения, чего нельзя сказать о Ленине, все теоретические и политические усилия которого до 1917 года были направлены на осуществление целей рабочего движения и революции. А после 1917 года Ленин как основатель советского государства лавировал в плену противоречий между необходимостью сохранения власти и ранее провозглашенными целями, между «тактикой и стратегией», все яснее понимая, что осуществление первоначальных целей отодвигается далеко вперед в историческом пространстве и времени⁴.

Примечания:

¹ Этому в немалой степени способствовало усвоение идей Каутского, сформулированных в дореформистский период. Прежде всего имеется в виду позиция Каутского по вопросам классового сознания, аграрного и национального вопроса (см. «Weg zu Macht» и т. д.). Позже, в период Первой мировой войны, Ленин, «вернувшись» к Марксу, выступил против Каутского.

² Об исторической реконструкции споров вокруг ленинского наследия см.: Krausz Т., Mesterhazi М. Mu es tortenelem. P. 101-129

³ «Русификация» идей Ленина в советскую эпоху, воплотившаяся в абстрактном универсализме, усилила попытки в принципе противостоявшей ей «буржуазной» русификации, которая отрицала всякое мировое значение ленинского марксизма, рассматривая последний как некое «местное явление».

⁴ Позднейшие «систематизаторы», преследовавшие легитимационные цели, не могли признать этого факта, ведь государственный социализм представлялся воплощением теоретического социализма, а за этой подменой стоял совершенный официальной легитимационной идеологией «обман», заключавшийся в том, что государственная собственность выдавалась за собственность общественную. А между тем в кругах марксистской интеллигенции не только на Западе, но и, например, в Венгрии, особенно с середины 1980-х гг., велись поиски иных путей.

ИСТОЧНИКИ

Ленинский марксизм питался из множества разнообразных источников, каждый из которых в свое время представлял возможности революционного преобразования общества. Таким было французское Просвещение, а позже - революционное якобинство как наследие революционной буржуазии, без которого нельзя было выйти за рамки традиционного (азиатского, феодального и т. д.) общества. В качестве самостоятельной традиции Ленин воспринимал Парижскую коммуну, которая была для него вершиной французского социализма. Важнейшими из русских предшественников Ленина можно считать Чернышевского и русское западничество (Белинского, Герцена и других), а также революционных народников, традицию русского якобинства. Все эти предпосылки были синтезированы на основе идей Маркса и Энгельса, но Ленин многому научился и у Плеханова - главным образом интерпретации философского материализма, а также у немецкой социал-демократии - прежде всего в области идеологии и практики современного рабочего движения. Из этих источников вытекала ориентированность его мышления на массовое движение и политику.

В ленинском марксизме все эти источники были «сплавлены» в рамках соединения теории и практики, культуры и политики на основе классового подхода, но при этом Ленин никогда не принимал вульгарного классового подхода, популистской концепции классовой борьбы, а также ее неприемлемой противоположности, финалистского изображения действительности. Главным вопросом ленинской «теоретической практики» всегда оставался поиск точек соприкосновения, «переходов», возможностей посредничества между теорией и практикой. Источники ленинского марксизма обусловили антимессианство и антиутопичность мышления Ленина, его восприимчивость к конечным целям была глубоко практичной. Под воздействием французского Просвещения и европейской, в том числе русской, материалистической философской традиции ленинский марксизм строился на базе преимущественного уважения к науке. Мышление Ленина, его постановка и решение вопросов всегда включали в себя соображения, выводы его оппонентов, часто оказывавшие на него стимулирующее влияние. В этом смысле - и это менее очевидно, чем в случае аутентичных источников - Ленин испытал и инспирирующее воздействие своих противников: Плеханова и Каутского, Бернштейна, молодого Струве и Бердяева с его ранним этическим социализмом, Маслова и Троцкого, Богданова и Паннекука, Бакунина и Сореля, Розы Люксембург и Бухарина... При этом мы еще не упомянули о «левацких» направлениях послереволюционных лет, представители которых в явно контрреволюционный период постулировали перманентную революционную ситуацию. Ленин сумел - хотя и с серьезными противоречиями - преодолеть их аргументацию, однако его ответы на поднятые ими проблемы даже в характерной политической оболочке были реакцией на сужение альтернатив.

Конечно, Ленин был автономным мыслителем, однако он не создал в рамках марксизма самостоятельной теоретической системы, «изма», хотя даже многие современные мыслители, систематизирующие идеи Ленина, пишут о ленинизме¹. Ленин «динамизировал», обогатил новыми идеями и применил на практике в новых условиях марксистскую традицию, которую намеревалась похоронить «официальная» европейская социал-демократия. Исправляя другое недоразумения, следует подчеркнуть, что ленинский марксизм, ориентированный на массовое движение и политику, отнюдь не означает обусловленной «русскими источниками» теории «заговорщицкой партии».

Примечания:

¹ Когда незадолго до смерти Ленина Троцкий сравнил его с Марксом, Ленин, по свидетельству Крупской, воспринял это как честь, но преувеличенную, так как он понимал, что не разработал ни самостоятельной научной методологии, ни отличной от марксизма теории. Ленину было чуждо стремление к бюрократическому созданию «систем», что заметил такой оригинальный интерпретатор ленинских идей, как А. Грамши. Критикуя антидиалектическую «систему» Бухарина, отвергнутую и Лениным, итальянский философ писал: «Обычно думают, что наука обязательно означает “систему” и поэтому днем и ночью занимаются конструированием систем, которые, вместо внутреннего единства, характерного для системы, обладают лишь ее механическими внешними признаками» (Gramsci A. Filozofi ai l'rasok. P. 190).

ОРГАНИЗАЦИОННЫЙ ВОПРОС

Из российских источников ленинской «теории партии» выводят централизованное строение нелегальной партии-авангарда («партии профессиональных революционеров»), что справедливо лишь отчасти и с оговорками. На самом деле - и это не очевидно - важнейшим в ленинском марксизме является не конкретно-историческое строение и опыт нелегальной партии, которые тесно связаны с определенной исторической эпохой, а тот заставляющий и сегодня задуматься момент, что в ленинской теории «рабочая партия» (что никогда не означало партии работников физического труда!) предстает перед нами как организация, способствующая созданию обществом сети политических и культурных «гражданских» объединений, общественной (не оппозиционной!!) контрвласти. В этом смысле партия представляет собой организационную сеть, помогающую осознать и артикулировать различные интересы, «организационную форму пролетарского классового сознания» (Д. Лукач), демиурга горизонтально и вертикально структурированного общественного сопротивления, «руководящей силой» которого является пролетариат. Согласно ленинской теории и практике, кадры «контробщества» должны воспитываться нелегальной и централизованной революционной партией. Следовательно, по ленинской концепции, исторической задачей социал-демократической, а позже коммунистической партии было не одно только «привнесение классового сознания» в ряды пролетариата (это понял уже Каутский, у которого Ленин позаимствовал эту идею). В представлении Ленина партия как самостоятельный деятель, как «наиболее революционная часть класса» заинтересована в сознательном, революционном преобразовании истории и имеет право на существование только до тех пор, пока класс наемных рабочих не создаст экономические и политические предпосылки для самоупразднения. В этом смысле Ленин уже в апреле 1917 г. предложил назвать партию коммунистической. У него не было «готовой» теории на тот случай, если партия как в организационном, так и в теоретическом и социологическом смысле станет воплощением «отсутствующих предпосылок социализма». Одной из причин и следствий возникновения однопартийной системы было именно то, что партия заняла место пролетариата. Однако и созданные в Европе коммунистические партии организационно охватывали лишь меньшую, действительно революционную часть пролетариата. Ленин чувствовал, что в этой ситуации деятельность этих партий определяется комбинацией упомянутых выше прагматическо-бюрократической и революционно-мессианской установок. «Пролетарское классовое сознание» постепенно воплотилось в пришедшей к власти РКП(б), превратившейся в своего рода организационного «демиурга»; таким образом, организационный вопрос поднялся до уровня общей проблемы отправления власти. Рассматривая эти процессы со стороны 1930-х гг., можно сказать, что при данных исторических условиях «огосударствление» партии было неизбежно.

Крах революционных взрывов в Западной Европе не получил в теории Ленина обоснованного объяснения. Молодой Лукач, остановившись в «Истории и классовом сознании» на причинах неожиданного идеологического кризиса пролетариата, пришел к выводу, что подчеркивание «меньшевизма», «экономизма», роли и «омелкобуржуазивания» «рабочей аристократии» не затрагивало тотальности, то есть сути вопроса. Сетуя на «границы революционной стихийности», он нашел выход в повышении «решающей роли» организационных структур (прежде всего применительно к положению в Германии), как их понимал Ленин, поскольку одного лишь пропагандистского просвещения масс недостаточно для привнесения в спонтанное движение растущей сознательности, которая позволит этому движению преодолеть мертвую точку. Партии необходимо влиять на весь пролетариат с учетом его «непосредственных интересов». Согласно аргументации Лукача, невозможно доказать, что революционная решимость различных слоев пролетариата прямо пропорциональна их плохому экономическому положению и наоборот, поэтому - главным образом на основании анализа ситуации в Германии - он и пришел к мысли об определяющей роли побудительного влияния организации¹.

Почти 50 лет спустя пожилой Лукач - по сути дела полемизируя со своим собственным мнением, высказанным в молодости, - отыскал слабое место во взглядах Ленина на партию и классовое сознание пролетариата. Пожилой Лукач, в отличие от молодого, видел основную проблему уже не в «идеологической отсталости пролетариата». Ни механистичная теория спонтанности, ни схематическое применение идеи «привнесенного извне классового сознания» не разрешили проблемы, «кризиса» «адекватного» антикапиталистического сознания пролетариата. В своей критике Ленина Лукач перенес внимание с идеологического момента на экономический, на изменения в характере капиталистической экономики и их влияние на сознание людей. Он считал, что ленинская концепция, революционным образом сопоставившая идеи Маркса с современностью, была чрезмерно нацелена на революционизацию идеологии, вследствие чего эта идеология недостаточно конкретно направлялась на настоящий предмет революционизации, на изменение капиталистической экономики².

Ленин не смог уловить, как отразилась экономическая специфика «новейшего» этапа капиталистического развития на изменениях в рабочем движении «развитых стран». В этом смысле экономические интересы как движущие силы общественных процессов выпали из центра его мышления. Хотя Ленин, например при изучении системы Тейлора, реагировал на многие новые явления капитализма, он все же не придавал достаточного значения тому, что, как писал Лукач, «с распространением господства относительной прибавочной стоимости изменяется способ эксплуатации рабочих»³. Там же Лукач отметил, что «у Ленина нет и намека относительно того, вытекает ли сделанное им очень важное различие между тред-юнионистским и политическим классовым сознанием из изменения в бытии капитализма и относится ли только к этому изменению или распространяется на все стадии развития. Ленин лишь зафиксировал значительную идеологическую противоположность между этими двумя типами поведения»⁴. В целом Ленин нашел средство, позволяющее вырваться из апологетического мира реальной политики, однако, и это уже не зависело от него, он стал теоретиком новой реальной политики. Партия же превратилась в организационную форму этой реальной политики и в конечном итоге - в партию - государство, цель которой состояла уже не в передаче властных полномочий рабочему классу, а, наоборот, в поддержании власти обособившихся, привилегированных слоев.

Примечания:

¹ Лукач Д. Политические тексты. М., 2006. С. 190-191.

² Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М., 1991. С. 304.

³ Там же. Нужно отметить, что Лукач несколько преувеличивал - господство относительной прибавочной стоимости установилось только в развитых странах.

⁴ Лукач точно зарегистрировал и тяжелые, «роковые последствия» этого недостатка для последующего периода времени: «Идеологическая нечеткость дала Сталину и его последователям возможность представить свою политическую идеологию прямым продолжением ленинской, хотя на самом деле они были полной противоположностью друг друга по всем существенным вопросам».

НЕРАВНОМЕРНОЕ РАЗВИТИЕ И ИЕРАРХИЯ МИРОВОЙ СИСТЕМЫ: ВОЗМОЖНОСТЬ РЕВОЛЮЦИИ

Ленин исходил из анализа современного ему капитализма. Он стремился понять развитие капитализма в России как проявление общего и особенного в конкретном историческом процессе. Использовав известные ранее теоретические и методологические посылки, понятия Маркса, Ленин применил их к историческому исследованию своеобразия российского капитализма. Он показал (и не только на материале русской истории!) социально-политические последствия «скопления» и «сосуществования» различных общественных форм при господстве «перевешивающей» капиталистической формы. До 1905 г. Ленин раскрыл своеобразие российского развития, состоявшее в том, что интеграция России в мировую экономику, или, как сказали бы сегодня, ее «полупериферийная интеграция», протекала при сохранении островков докапиталистических форм, что усиливало подчиненность страны интересам западного капитала. Иначе говоря, капиталистическая форма повсеместно превратила докапиталистические формы в свои собственные функции. Ленин органически связал смешение, «соединение» докапиталистических и капиталистических форм с понятием «внутренней колонизации», с поглощением русским «центром» различных периферийных регионов. Таким образом, в свете фактов «внутренней колонизации» он обнаружил возникновение в России своеобразных отношений типа «центр-периферия». Ленин пролил свет не только на «троичную иерархию» капитализма и «неравноправность» его внутренних отношений, но и на иерархизацию отдельных регионов и национальных государств.

Приняв во внимание опыт Первой мировой войны, Ленин разработал теорию иерархического строения самой мировой системы капитализма, открыв закон т. н. неравномерного развития в эпоху империализма. В рамках этой теории Ленин описал позицию колониальной периферии в мировой системе как продукт и проявление международной капиталистической конкуренции и накопления капитала. По его мнению, борьба противоречивого союза между антикапиталистическим «сопротивлением пролетариата» и «азиатско-капиталистическим» движением за независимость (становлением нации), развернувшаяся в странах периферии, вливалась в борьбу против капиталистической системы, которая велась в странах «ядра» и «полупериферии» (прежде всего в России). Ленин раскрыл многообразие национально-освободительных движений и их различные (демократические, «средневековые», буржуазные) социальные и классовые компоненты, а также показал исторически возможные точки соприкосновения между «классовой борьбой пролетариата и антикапиталистической национально-освободительной борьбой».

Разрыв с европоцентричным мировидением одновременно означал и теоретический, политический и организационный разрыв с самой социал-демократией, подвергнувшейся влиянию бернштейнианского ревизионизма. Полный разрыв произошел летом 1914 г., когда официальные круги социал-демократии поддержали империалистические правительства своих стран. В рамках своей теории Ленин показал не только исторические формы национализма, но и его манипулятивную роль в политике и пропаганде правящих классов, подобную роли религии. Под влиянием банкротства социал-демократии в 1914 г. Ленин осознал, что она представляет прежде всего высшие, наиболее «обуржуазившиеся» слои рабочего класса (рабочую аристократию), отказавшись, таким образом, от созданной еще Марксом концепции и практики всемирного характера революции и классовой борьбы.

Не создав самостоятельных трудов ни в области социологии, ни в области философии, Ленин¹, тем не менее сумел ясно показать организационные и теоретические предпосылки свержения капиталистической системы в России. При этом он во многих отношениях не чувствовал, с какой новой политической и социологической, психологической и организационной спецификой столкнется развитие революции в развитых странах в результате - открытого и описанного им - неравномерного развития глобального капитализма. Иначе говоря, Ленин не извлек выводов из того, что «неравномерное развитие» и «равномерное развитие» не «встречались друг с другом» ни в рамках одной нации, ни в рамках мировой системы (быть может, он еще не видел этого), относительность противоречия между ними стала очевидной лишь в наши дни². Даже учитывая, что история не является решающим доказательством при решении теоретических вопросов, следует признать, что историческое развитие после 1945 г. совершенно не оправдало ожиданий Ленина (и Маркса), поскольку капитализм стран ядра не стал «преддверием» социалистической революции, а стабилизировал капиталистический строй в форме государств всеобщего благоденствия. Однако такая оценка отнюдь не означает апологии исторического пути социал-демократии, как раз наоборот. (Поскольку «конец истории» так и не наступил после 1989 г., не нужно большого дара предвидения, чтобы предсказать очередное появление в будущем общественной потребности в «революционном обновлении».)

Примечания:

¹ Ленин обычно пренебрегал систематическим изучением трудов современных ему буржуазных социологов и философов, видя в них лишь апологетов существующего строя, и ссылался на них как на противников лишь постольку, поскольку они проникли в среду социал-демократического мышления и политики. Зато он усиленно углубился в изучение работ представителей марксистских и социал-демократических течений (Плеханова, Бернштейна, Каутского, Гильфердинга). В ходе своих исторических штудий Ленин отказался от этого предубеждения, многому научился у буржуазной науки и многое перенял из достижений ее, как он говорил, «прогрессивной эпохи», которая закончилась с началом Первой мировой войны, когда капиталистическая система перешла в свою деструктивную эпоху, эпоху разложения и «загнивания».

² См.: Szigeti P. Vilagrendszenаzoben. Р. 37. Автор этой работы прав в том, что не следует чрезмерно генерализировать реальную и необычайно важную проблему неравномерного развития в ущерб вопросу равномерного развития. В этом смысле марксизм Ленина и всего складывавшегося коммунистического движения в конечном итоге увяз в исторической проблематике относительной отсталости и «догоняющего развития».

МЕТОД И ФИЛОСОФИЯ РЕВОЛЮЦИИ

Новая эпоха, ознаменовавшаяся Первой мировой войной, стимулировала завершение философского обоснования революции. В революционной тактике Ленина произошел определенный поворот, несомненно инспирированный его гегелевскими штудиями. У него сложилась связная теоретическая, политическая и организационная концепция. Вся его революционная стратегия с самого начала войны строилась на неприятии всяких компромиссов со сторонниками войны и половинчатыми решениями пацифистов, поскольку война породила в России (и Европе) революционную ситуацию. Ленин обращался непосредственно к массам, не заинтересованным в войне, поскольку рассчитывал на складывание революционной ситуации в субъективном смысле этого понятия. Частью его (организационной) политики был организационный разрыв с центристами и призыв к созданию нового Интернационала. Правы те авторы, которые доказывали, что Ленин, прежде всего на основании работ Гегеля, развернул радикальную концепцию субъективности в том смысле, что после начала войны Ленин разглядел наступление такой исторической ситуации, которая способствовала пробуждению индивидуального и массового самосознания, создававшего «базу» для проведения революционной политики. Иначе говоря, появилась возможность изменить «объективное» положение вещей, даже если против войны выступало всего несколько человек, в новой ситуации к ним могли присоединиться миллионы. Ленин понял это уже тогда, когда солдаты еще с песнями отправлялись на фронт... В отличие от представителей различных элитарных и спекулятивных «массовых философий», а также мессианских социалистических идей, Ленин углубил теорию и практику революционных изменений посредством изучения диалектики Гегеля-Маркса. Философские дискуссии и работы Ленина отчасти были мотивированы этим вызовом, а отчасти тем, что за «ревизионизмом» официальной социал-демократии, старавшейся спасти распадавшуюся мировую систему, можно было обнаружить «эмпиристско-кантианские» импульсы, нацеленные на примирение с капиталистическим строем.

Профессиональная критика, утверждающая, что на рубеже XIX-XX вв. Ленин воспринимал ревизионизм практически только как идеологический и политический «уклон», внушает вывод, что «бернштейнианский поворот» (примирение рабочего движения и капитализма) может быть оправдан в свете современных событий, поскольку идея социальных реформ все же якобы победила концепцию социальной революции¹. Конечно, конкретно по отношению к мировой системе эта апологетическая точка зрения несостоятельна, так как она по-прежнему является отражением «европоцентричного подхода», а между тем мировая капиталистическая система не освободилась от затрагивающего сотни миллионов людей голода и от требующих миллионов жертв кризисов, войн и диктатур, от безработицы и социальной и культурной отверженности. Ленинский марксизм утверждал тотальный, целостный подход, иначе говоря, ориентируясь на «активистскую диалектическую практическую философию», Ленин прояснил главный вопрос: с началом мировой войны вооруженному пролетариату всего мира пришло время взять свою судьбу в собственные руки. В противовес частичности, уже на рубеже веков доминировавшей в мировоззрении западной социал-демократии, Ленин встал на позицию целого. Он «восстановил в правах» важнейшие теоретико-методологические положения Гегеля-Маркса, прежде всего - «качественный скачок», революционное преобразование, диалектическое отрицание старой цивилизации. По своей основной интенции ленинский марксизм был теорией и практикой изменения формы общества в том историческом регионе, где действительно удалось прорвать на определенный период времени капиталистическую оболочку мировой системы.

В социальной теории Ленина история является процессом альтернативного характера. В соответствии с этим искусство революционной политики состоит именно в осознании альтернативных возможностей и выборе между ними, что «с точки зрения пролетариата» не всегда означает наиболее революционный выбор, поскольку исходной точкой всегда является конкретно возможное. В ленинской теории предпосылка определения возможного - исторически конкретный анализ политических и классовых отношений, выбор меняющихся и постоянных союзников рабочего класса.

Научно (исторически и экономически) обоснованный теоретический и политический тезис Ленина о том, что царское самодержавие может быть свергнуто только революционным путем, дополнялся оригинальной идеей, что российская буржуазия не может играть «руководящей роли» в этой революции (Плеханову с первой минуты претила ленинская оценка российской буржуазии). Русская «национальная революция», «буржуазная революция» интерпретировалась Лениным как результат совместных действий городского рабочего класса и бедняцкого крестьянства, что было однозначно доказано в ходе революции 1905 г. Из этого естественно вытекал хорошо известный тезис о том, что «буржуазную революцию нельзя отделить китайской стеной от революции пролетарской». В кульминационный период капиталистической глобализации того времени, наступивший во время Первой мировой войны, когда окрепли движения вооруженных рабочих и крестьян и национально-освободительные движения, этот тезис внушал мысль о возможности новой революции, революции вышедших из войны и деливших землю рабочих, солдат и крестьян (которую Ленин коротко называл «пролетарской революцией», хотя и понимал, что в России невозможна «чисто» пролетарская революция).

Ленину пришлось изменить унаследованную от Маркса теорию мировой революции в соответствии с законом неравномерного развития («самое слабое звено империализма»): мировая революция как длительный исторический период, по мнению Ленина, могла начаться и в России («русская революция как искра»). Он хорошо знал, что это «лишь» историческая возможность, но в то же время понимал, что не может быть ничего хуже мировой войны (хотя, конечно, капиталистическая цивилизация еще отнюдь не подошла к концу). Эти «простые» прозрения Ленина оказались важными политическими выводами, с которыми были согласны такие лидеры европейского рабочего движения, как Роза Люксембург и Карл Либкнехт.

Настоящая проблема возникла после революции 1917 г., поскольку в конечном итоге историческое развитие пошло не тем путем, который предполагался марксистами (в том числе и Лениным). В ленинской теории политическая революция истолковывалась как часть социальной революции, что отражало всемирный масштаб и глубину революционных преобразований, однако непрямое развитие истории породило тяжелые противоречия. Русская революция была ограничена всемирно-историческими условиями, и это заставило Ленина прийти к выводу, что историческим призванием «полу-периферийной» русской революции является создание в России культурноцивилизационных, экономических и психологических предпосылок социализма, пока процесс мирового развития не вырвет российскую историю из оков «тысячелетних» рефлексов и Россия не интегрируется в новую европейскую социалистическую цивилизацию. В связи с этим сохранилось бесчисленное количество ленинских заметок и статей, написанных после 1917 г., к числу которых относятся прежде всего и его последние работы. Всемирно-исторические ограничения - между прочим, как раз в соответствии с исторической диалектикой - «позволили» поставить вопрос о практическом осуществлении социализма лишь в искаженной и односторонней форме. Вместо аутентичного социализма, коллективистского общества, страна пошла по пути, ведущему к бюрократической системе государственного общества.

В ленинской теории проблема революции с самого начала была связана с вопросом взаимоотношений между государством и обществом. Выше мы уже указывали, что ленинская концепция «альтернативной гласности», «антивласти» (социал-демократическая пресса, дискуссионные клубы, самообразовательные кружки, пролетарская партия), концепция сети созданных обществом организаций (советов, профсоюзов и иных общественных структур защиты интересов граждан) была вскоре задавлена властными требованиями режима, созданного при участии самого Ленина, в конечном итоге - однопартийной системой. В принципе революция должна была расчистить место для режима, основанного на самоорганизации всего общества, для создания строящейся «снизу вверх» системы самоуправления, в которой не может утвердиться бюрократическая институциональная система, обособленная от общества². Для осуществления этой «исторической задачи» считалась необходимой помощь со стороны международной революции.

Насколько история оправдала ожидания Ленина в связи с русской революцией, настолько она не оправдала его представлений и надежд, касавшихся послереволюционного развития. До 1917 г. одним из кардинальных пунктов его политической концепции была проблематика демократии, в рамках которой Ленин зафиксировал переходные периоды, ведущие к революции. В своей теории Ленин не только обосновал критику буржуазной демократии и различных концепций демократии указанием на экономические и социальные аспекты демократии, показав таким образом угнетательный характер буржуазного режима, но и обрисовал новую систему политических и организационных «требований»: буржуазная демократия должна превратиться в плебейскую, а затем в рабочую демократию («полугосударство»), что предполагало перестройку всей властной структуры в ходе смены социально-экономического строя.

Из-за отсутствия социальных движущих сил рабочая демократия (которая в принципе и на практике была диктатурой, направленной против защитников старого режима, «диктатурой пролетариата»!) очень быстро превратилась в «диктатуру партии» (Ленин), которая стала важным понятием ленинской теории. В связи с этой ситуацией Ленин оставил в наследство потомству марксистское теоретическое положение, согласно которому социализм не может быть введен, установление социализма станет возможным лишь после множества переходных периодов. Однако теоретические и политические аспекты преодоления «диктатуры партии» поблекли, «спутались», а в сталинскую эпоху были окончательно поглощены необходимостью поддержания власти.

Примечания:

¹ После распада СССР в современной России в мышлении многих крайне «разочарованных» «марксистов-ленинистов» снова господствует гегельянская «методология». Эти люди вернулись к «бернштейнианству», к «ревизионизму», и это снова открывает возможность для гегельянского «примирения» с действительностью, на этот раз в форме «оправдания ревизионизма». Характерным примером является книга: Ойзерман Т. И. Оправдание ревизионизма. Канон + Реабилитация. М., 2005.

² Общеизвестно, что эта концепция предстает перед нами в брошюре «Государство и революция», в которой Ленин мобилизовал почти забытые к тому времени идеи Маркса. Социализм трактуется как результат длительного исторического процесса, как первая фаза коммунизма, возможное всемирное явление будущего, «коммуна объединившихся производителей», как всеобщая свобода цивилизованного человечества.

СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА: НЕРАЗРЕШЕННОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ

Из-за нехватки отведенного ему исторического и биологического времени Ленин практически сумел дать лишь ограниченный марксистский ответ на проблему, заключавшуюся в том, что советская власть в интересах самосохранения «должна была» применять диктатуру и против своей собственной социальной базы. С одной стороны, Ленин намеревался компенсировать политическое угнетение тем, что призывал рабочий класс «защитить себя от “своего собственного” государства», но с помощью того же государства. Иначе говоря, рабочие должны были вступить в конфронтацию с государством и одновременно защищать государство и его институты? Это противоречие не имело диалектического разрешения. С другой стороны, неразрешимым противоречием оказалось и то, что Ленин наделил партию и государство, размеры которых были прямо пропорциональны недостатку предпосылок, необходимых для осуществления социализма, возможностями применения «внеэкономического принуждения». («Петр Великий боролся против варварства варварскими средствами».) В теории Ленина прежние теория и практика социальной самообороны поблекли, а позже они были окончательно сметены сталинским поворотом, который, конечно, сыграл свою роль и в последовавшем позже крахе государственного социализма.

Ленин дезидеологизировал вынужденные военные меры «тупикового» военного коммунизма, то есть специфического «государственного социализма», понял, что смена общественных форм может быть осуществлена лишь частично. Ленин и теоретически осознал, что в условиях НЭПа ни непосредственная рабочая демократия, ни коллективное хозяйствование, основанное на общественном самоуправлении, не могут подняться до уровня господствующих форм. С точки зрения теории формации Ленин определил этот «переходный этап в рамках переходного периода» как контролируемый советским государством «государственный капитализм»¹. В то время Ленин, в противовес большинству однопартийцев, уже подчеркивал, что новое общество не может быть «введено» политическими средствами, революционным натиском и, учитывая субъективно-человеческие границы развития и значение частичного, противопоставлял постепенность, «поэтапность» развития (реформы) революционному скачку. Однако при этом он не превратился, как считают некоторые авторы², в «бернштейнианца», поскольку в методологическом и научном смысле он никогда не растворял «наследие Маркса» в сфере «частичного», понимая его как такое относительное единство, такую систему, которая не может быть произвольно «дополнена», «плюрализована» и понятийно «деконструирована». В противовес анархистам и догматикам, абсолютизировавшим целое, Ленин делал акцент на «постепенности», «поэтапности», на «отдельных задачах», а в противовес «ревизионистам» (и либералам), абсолютизировавшим частичное, партикулярное, он подчеркивал целое, социализм как совокупность практических целей.

Важнейшее прозрение Ленина в послереволюционный период состояло именно в том, что в России - «так как мы неграмотны» - необходимо одновременно усвоить важнейшие достижения западной технической и культурной цивилизации и создать новую смешанную экономику, в которой шло бы соревнование различных секторов, причем советское государство должно было поддерживать общественно-коллективные секторы, являвшиеся «островками социализма». Главный императив Ленина заключался в том, что эта «модернизация» должна оплодотворить государственный и общественно-коллективный секторы, поскольку свободный рынок, то есть свободное господство капитала, является основой и определяющим источником угнетения людей. Идея автономии индивидуума, личности как важнейшая часть развития коллективистского общества отсутствовала в ленинском наследии, но и сама эпоха выдвигала на передний план иные тенденции развития. Таким образом, задача ленинского марксизма состояла не в том, чтобы сыграть роль западноевропейского либерализма XIX в., а в том, чтобы скомбинировать различные, сочетаемые друг с другом экономические секторы, культуры и т. д. В то же время, как мы видели, в мышлении Ленина нашло выражение и то, что объективные исторические условия породили непримиримое противоречие между практической «политической философией сохранения власти» и социально-экономической теорией (теорией коммунизма).

Весь жизненный путь Ленина свидетельствует о том, что марксизм как теория, мировоззрение и политическая практика был для него учением о возможностях практического преодоления капитализма, а не какой-то абстрактной наукой ради науки или «абстрактным философствованием» о смысле жизни. В данном случае наука и философия служили «лишь» средством достижения намеченной цели. Исходной точкой ленинского марксизма было точное изучение собственных исторических предпосылок; в центре мышления и всей деятельности Ленина находился анализ возможности российской и международной пролетарской революции и практическая реализация этой возможности.

Изученная здесь конкретная историческая форма революционного «выбора», если рассматривать ее с точки зрения конечной цели, установления равенства и свободы и уничтожения общественных классов, потерпела неудачу из-за исторических обстоятельств, человеческого фактора, но в то же время методология коллективистского преобразования мира пережила крах практического эксперимента. Это и есть то противоречие, с которым постоянно сталкиваются современные представители марксистской традиции, ныне они стараются извлечь соответствующие выводы. При этом автор настоящей книги считает, что современное оправдание «ревизионизма» в конечном счете «подогревает» опровергнутую практически всей кровавой историей XX века гипотезу, согласно которой капитализм в мировом масштабе может быть «цивилизован», может стать системой с «человеческим лицом». Несомненно, что наследие Ленина в теоретическом и политическом смысле противоречит такому предположению. Главное положение ревизионизма состоит в том, что в центре капиталистической системы капитализм может и должен быть «цивилизован». Ленин понимал это положение так, что если система и может быть «улучшена» в каком-то из своих пунктов (больше того, необходимо стремиться к ее улучшению на местах и в международном масштабе), то необходимо осознать, что цена этого «улучшения» будет оплачена населением подчиненных центру регионов или угнетенными социальными группами населения центра. Из этого следует, что улучшение системы в целом равнозначно ее преодолению, иначе говоря, вопрос остается прежним и в наши дни: может ли быть завоевана капиталистическая цивилизация путем социальной эмансипации?

Несомненно, что в поисках ответа на этот вопрос и в будущем нельзя будет обойти теоретическое и политическое наследие Владимира Ильича Ленина. Политический противник Ленина, подходивший, однако, к его деятельности с положительной стороны, Н. В. Устрялов, стоявший на позиции «национального величия России», в статье, посвященной памяти Ленина, высказал мнение, что личность Ленина глубоко коренилась в русской истории и что Ленин был одним из русских «национальных героев», в котором одновременно воплотились Петр Великий и Наполеон, Мирабо и Дантон, Пугачев и Робеспьер³. На основании марксистской традиции Славой Жижек так сформулировал проблему: «Повторить Ленина - значит повторить не то, что Ленин делал, а то, что он не сумел сделать». Жижек пишет, что если серьезные социологи и политики, «даже Вацлав Гавел», признают, что демократия себя исчерпала, что она не решает ключевых вопросов, то их хвалят за проницательность. Если же об этом говорит «ленинист», то «тут же следуют обвинения в “тоталитаризме”». Действительно, актуальность Ленина кроется именно в том, что он преобразовал пережитый им исторический опыт в ряд таких теоретических понятий, которые подрывают, разрушают апологетический подход к буржуазному обществу и, несмотря на противоречия, дают интеллектуальные средства тем, кто размышляет на возможностью создания иного, более гуманного мира⁴.

Примечания:

¹ В ленинском марксизме полностью отсутствует «идеологизация» «незапланированного» явления государственного социализма, и этот «дефицит» послужил одной из теоретических опор для Троцкого и его товарищей по партии, а также для многих других (вплоть до Ж. П. Сартра), кто энергично оспаривал смысл и теоретическую обоснованность сталинского тезиса о «построении социализма в одной стране» (декабрь 1924 г.).

² См. статью И. К. Пантина, написанную по поводу уже цитированной нами книги Т. И. Ойзермана: Пантин И. К. Исторические судьбы марксизма // Вестник Российской академии наук. 2006. № 8 (август). С. 747-753.

³ Устрялов Н. Национал-большевизм. М., 2003. С. 372-376.

⁴ Жижек С. 13 опытов о Ленине. М., 2003. С. 252-253.